Хроника внутренней жизни.
I. Изъ обывательской жизни. — Личность зубра и личность человѣка. — II. Эпизоды Гоголевскаго юбилея. — III. Мѣры по охранѣ порядка. — Административныя распоряженія относительно печати. — Правительственныя сообщенія.
править
I.
правитьМѣсяца полтора тому назадъ въ «Р. Вѣдомостяхъ» была напечатана замѣтка о любопытномъ судебномъ процессѣ, возникшемъ въ Гродненской губерніи. «Зубръ Бѣловѣжской пущи — писала газета — пользуется всеобщей извѣстностью, какъ послѣдній сохранившійся представитель нѣкогда бывшаго широко распространеннымъ въ Россіи и Западной Европѣ типа дикихъ быковъ. Но жителей Гродненской губерніи, а въ особенности живущихъ но сосѣдству съ пущей, зубръ можетъ интересовать совершенно съ другой точки зрѣнія». Благодаря зубрамъ, по словамъ газеты, сложились весьма своеобразныя отношенія между администраціей Бѣловѣжской пущи и крестьянами-владѣльцами полей и луговъ, расположенныхъ въ пущѣ и около нея. «Извѣстно, что пуща принадлежитъ удѣльному вѣдомству, которое имѣетъ наблюденіе и надзоръ за зубрами: ихъ считаютъ, заготовляютъ для нихъ запасы сѣна на зиму и т. д. Но нерѣдко и сами зубры уничтожаютъ крестьянскіе посѣвы, траву, сѣно, добираясь до послѣдняго даже въ сѣновалы, двери которыхъ они вышибаютъ, поднимая ихъ своими рогами. Все это возбуждало неудовольствіе среди мѣстныхъ жителей, которые стали подавать жалобы, заявленія и просьбы о вознагражденіи. Однако результаты ходатайствъ были неудовлетворительны. Стали даже поговаривать о выселеніи жителей изъ пущи путемъ обмѣна принадлежащихъ имъ земель какъ въ пущѣ, такъ и внѣ ея на другія свободныя казенныя земли, не только въ Гродненской, но и въ другихъ губерніяхъ. Тогда одинъ изъ обывателей пущи, Рыхлицвій, предъявилъ въ гродненскомъ окружномъ судѣ искъ къ администраціи пущи объ убыткахъ, причиненныхъ ему зубрами, находящимися въ вѣдѣніи этой администраціи… Удѣльное вѣдомство пригласило для отвѣта на судѣ петербургскаго присяжнаго повѣреннаго Карабчевскаго. Послѣдній въ судѣ дѣло проигралъ. Въ сущности разрѣшеніе спора зависитъ отъ выбора альтернативы: если зубры, какъ дикіе звѣри, не составляютъ предмета чьей-либо собственности, то понятно, что вредъ, причиняемый ими, не долженъ быть никѣмъ возмѣщаемъ. Изъ этого положенія вытекало бы право охоты на нихъ. Хотя объ этомъ правѣ нынѣ никто не споритъ, ибо она запрещена спеціальнымъ закономъ подъ страхомъ наказанія, все-таки изъ того же положенія вытекаетъ право личной и имущественной обороны противъ этихъ звѣрей. Но если зубры, живя въ лѣсу, составляющемъ собственность удѣльнаго вѣдомства, и находясь въ вѣдѣніи и на учетѣ у этого вѣдомства, принадлежатъ ему, то казалось бы, что оно должно вознаграждать за всякій вредъ и убытки, причиняемые его животными постороннимъ лицамъ, подобно тому, какъ каждый владѣлецъ отвѣчаетъ въ имущественномъ отношеніи за дѣйствія принадлежащихъ ему животныхъ, все равно, домашнихъ, ручныхъ или дикихъ. Карабчевскій противъ второго положенія защищался разными доводами, напримѣръ, тѣмъ, что всѣ современныя правовыя нормы, установленныя собственно для нашего общежитія, должны считаться непримѣнимыми къ тому единственному міровому исключенію, какимъ являются зубры; что даже если стать на точку зрѣнія истца, все-таки надо признать, что удѣльное вѣдомство принимаетъ всѣ мѣры предосторожности противъ нанесенія зубрами вреда мѣстнымъ жителямъ и предлагаетъ заинтересованнымъ лицамъ прибѣгать въ свою очередь къ всевозможнымъ мѣрамъ противъ посягательствъ зубровъ, лишь бы онѣ не касались „личности зубровъ“. Проигравъ дѣло въ окружномъ судѣ, удѣльное вѣдомство апеллировало въ виленскую судебную палату, которая рѣшеніе суда отмѣнила и въ искѣ Рыхлицкому отказала. Послѣдній подалъ кассаціонную жалобу въ сенатъ»[1].
Мы позволили себѣ воспроизвести эту корреспонденцію московской газеты не для того, чтобы обсуждать вѣроятный исходъ разсказаннаго въ ней процесса. Послѣдній и въ незаконченномъ своемъ видѣ является достаточно любопытнымъ и характернымъ. Особенно любопытнымъ представляется намъ тотъ горячій интересъ въ «личности зубровъ», какой былъ обнаруженъ на судѣ защитникомъ интересовъ удѣльнаго вѣдомства. Зубровъ, дѣйствительно, на свѣтѣ мало, тогда какъ людей, и въ частности крестьянъ, очень много. Надо думать, именно поэтому «личность зубра» и вызываетъ въ себѣ болѣе живой и сочувственный интересъ, чѣмъ человѣческая, личность, и въ особенности личность крестьянина.
Недавно въ нижегородскомъ окружномъ судѣ, безъ участія присяжныхъ засѣдателей, разсматривалось дѣло объ убійствѣ редакторомъ-издателемъ «Московскаго Листка», Н. И. Пастуховымъ, девяти-лѣтняго крестьянскаго мальчика. Обстоятельства дѣла, по изложенію обвинительнаго акта, заключались въ слѣдующемъ. На разсвѣтѣ 3 іюня 1901 г. Пастуховъ удилъ рыбу на рѣкѣ Линдѣ, въ Семеновскомъ уѣздѣ, верстахъ въ 15 отъ Нижняго-Новгорода. «Пастуховъ ловилъ рыбу съ лодки, причаленной въ берегу, а сопровождавшій его въ качествѣ гребца крестьянинъ Андрей Митрофановъ спалъ, лежа въ лодкѣ. Когда солнце встало, сдѣлалось совершенно свѣтло и утренній туманъ на рѣкѣ разсѣялся, къ берегу въ томъ же мѣстѣ, гдѣ стояла лодка Пастухова, подошли крестьянскіе мальчики Василій Мухинъ, Григорій Безруковъ, Василій и Иванъ Котовы, возвращавшіеся послѣ рыбной ловли домой въ ближайшія селенія, и остановились въ разстояніи около 2 саженъ отъ лодки Пастухова. Послѣдній, замѣтивъ мальчиковъ, съ бранью закричалъ, чтобы они уходили, погрозивъ револьверомъ. Мухинъ и его товарищи испугались и побѣжали вдоль берега, а Пастуховъ выстрѣлилъ имъ вслѣдъ изъ револьвера; пуля попала въ девятилѣтняго Мухина, когда онъ находился саженяхъ въ семи отъ Пастухова». Одинъ изъ товарищей донесъ Мухина до ближайшей мельницы, а оттуда раненаго мальчика отправили въ земскую больницу, гдѣ ему была оказана медицинская помощь. Однако черезъ шесть дней мальчикъ умеръ въ больницѣ отъ воспаленія брюшины, вызваннаго пораненіемъ кишки, по заключенію врачей, безусловно смертельнымъ.
На судѣ изложенныя въ обвинительномъ актѣ обстоятельствъ дѣлѣ были всецѣло подтверждены показаніями свидѣтелей со стороны обвиненія — товарищей умершаго Мухина. Самъ Пастуховъ и свидѣтели защиты излагали происшествіе, подавшее поводъ къ судебному разбирательству, нѣсколько иначе, но въ своихъ показаніяхъ они подчасъ противорѣчили другъ другу и даже самимъ себѣ. Такъ, Пастуховъ, не явившійся на судъ по болѣзни, въ своемъ письменномъ показаніи утверждалъ, что при рыбной ловлѣ на р. Линдѣ онъ всегда бралъ съ собою револьверъ, но никогда раньше не стрѣлялъ изъ него. Выставленные же Пастуховымъ два свидѣтеля показали, что и раньше были случаи, когда Пастуховъ стрѣлялъ на рыбной ловлѣ, то въ кусты, въ которыхъ слышался шорохъ, то въ воду… въ рыбъ. Сопровождавшій Пастухова гребецъ на предварительномъ слѣдствіи показывалъ, что въ моментъ выстрѣла, пробудившаго его отъ сна, на рѣкѣ было свѣтло и можно было все видѣть, на судѣ же, согласно съ показаніемъ самого Пастухова, утверждалъ, что на рѣкѣ былъ въ это время сильный туманъ, не позволявшій различать человѣческихъ фигуръ. Все это дало основаніе представителю обвиненія считать явную неосторожность дѣйствій Пастухова безусловно доказанной. Вмѣстѣ съ тѣмъ, принимая во вниманіе сравнительно высокое общественное положеніе подсудимаго и то обстоятельство, что «съ житейской точки зрѣнія его дѣяніе представляется больше, чѣмъ простою неосторожностью, и близко граничитъ съ умысломъ», представитель обвиненія предлагалъ суду примѣнить къ Пастухову высшую мѣру наказанія за явную неосторожность, выразившуюся въ стрѣльбѣ въ той мѣстности, гдѣ находились люди, т. е 4-мѣсячное тюремное заключеніе и церковное покаяніе.
Иначе посмотрѣла на дѣло защита. Защитникомъ Пастухова на судѣ выступилъ г. Карабчевскій и пріемы его защиты оказались очень своеобразными. Краснорѣчивый защитникъ утверждалъ, что Пастуховъ, сдѣлавшись нечаяннымъ убійцей, тѣмъ самымъ понесъ уже высшее нравственное наказаніе за свой поступокъ — неосторожный выстрѣлъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ самый этотъ поступокъ представлялся защитнику вполнѣ естественнымъ въ виду той опасности, которой если не подвергался, то могъ подвергнуться Пастуховъ. Правда, мѣстный становой заявилъ на судѣ, что мѣстность, въ которой Пастуховъ ловилъ рыбу, совершенно мирная и спокойная. Но хорошій знакомый Пастухова и такой же страстный рыболовъ, врачебный инспекторъ Ершовъ, показалъ, что онъ считаетъ эту мѣстность опасной и тоже ѣздитъ сюда на рыбную ловлю съ револьверомъ въ карманѣ. Съ другой стороны, одинъ изъ бывшихъ съ Мухинымъ мальчиковъ, Безруковъ, которому ко времени суда исполнилось 17 лѣтъ, отвѣчая на вопросы г. Карабчевскаго, показалъ о себѣ, что онъ года два-три назадъ судился «за грабежъ». Правда, онъ прибавилъ, что былъ оправданъ, да и трудно представить себѣ, какого рода «грабежъ» могъ совершить мальчикъ 14—15 лѣтъ, но это не помѣшало г. Карабчевскому воспользоваться его показаніемъ. Указанныхъ данныхъ въ связи съ туманомъ, о которомъ говорили Пастуховъ и его свидѣтели, для защитника оказалось совершенно достаточно, чтобы замѣнить картину, главнымъ героемъ которой является рыболовъ, потревоженный въ своемъ любимомъ занятіи и стрѣляющій по нарушившимъ его покой дѣтямъ, иною, рѣзко отличной, картиной. «Пастуховъ — такъ возстановлялъ г. Карабчевскій роковую для Мухина сцену — сидитъ въ лодкѣ и видитъ, что на высокомъ берегу, за широкимъ кустомъ, въ туманѣ появились какія-то неясныя фигуры. Онъ окликаетъ ихъ, но онѣ не отвѣчаютъ и не уходятъ. У него является представленіе объ опасности: вѣдь, онъ находится въ такомъ мѣстѣ, гдѣ ловятъ рыбу съ револьверами въ карманѣ, гдѣ бродятъ люди, судившіеся, подобно свидѣтелю Безрукову, за грабежи. Онъ рѣшается предупредить опасность, показать предполагаемымъ злоумышленникамъ, что онъ не беззащитенъ и что съ нимъ есть оружіе, — и стрѣляетъ на воздухъ. Но произошла явная неосторожность. Пастуховъ забылъ, что онъ внизу, что надъ нимъ берегъ и кустъ, да и старческая рука, можетъ быть, дрогнула — и вотъ полетъ пули получается ниже, чѣмъ бы это слѣдовало». Такимъ образомъ привычка гг. Пастухова и Ершова возить съ собою револьверы сдѣлалась доказательствомъ тѣхъ опасностей, которымъ подвергались эти лица, безопасная и недалекая отъ жилья мѣстность обратилась въ глухую и полную опасностей пустыню, а 14-лѣтній мальчикъ, котораго кто-то въ чемъ-то напрасно обвинялъ, — въ свирѣпаго грабителя. Но при всѣхъ этихъ чудесныхъ превращеніяхъ защитникъ все же великодушно не отрицалъ явной неосторожности въ дѣйствіяхъ Пастухова, настаивая лишь на томъ, что выстрѣлъ былъ произведенъ имъ въ такой мѣстности, которая не можетъ быть причислена къ разряду тѣхъ, гдѣ стрѣльба воспрещена закономъ. Поэтому защитникъ просилъ судъ признать Пастухова виновнымъ лишь въ дѣйствіяхъ, явно неосторожныхъ, но не воспрещенныхъ закономъ, и назначить ему наказаніе въ низшей мѣрѣ. «Съ спокойной душой, — закончилъ онъ, — я передаю суду г. Пастухова со всѣмъ его тяжелымъ рабочимъ прошлымъ и его 70-го годами. Судъ можетъ, конечно, послушаться обвинителя и лишить старика на 4 мѣсяца свѣта и воздуха. Выходящій изъ ряда вонъ преклонный возрастъ Пастухова — это милость Божія къ нему; если за эту милость послѣдуетъ тяжелый приговоръ, то послѣдній я буду считать ненужной жестокостью». Окружный судъ, согласившись съ квалификаціей преступленія, сдѣланной защитникомъ, призналъ Пастухова виновнымъ по 1468 ст. улож. о нак. и приговорилъ его къ двухнедѣльному аресту при тюрьмѣ и церковному покаянію[2].
Можно очень мало интересоваться степенью наказанія, наложеннаго судомъ на г. Пастухова, но нельзя не видѣть, что съ дѣломъ послѣдняго и съ тѣми пріемами его защиты, которые были употреблены на судѣ, связано серьезное общественное значеніе. Въ самомъ дѣлѣ, легко представить себѣ, что для юриста вопросъ о томъ, возможно-ли примѣнить статью закона, запрещающую стрѣльбу въ населенныхъ мѣстахъ, къ нежилой мѣстности на р. Линдѣ, является спорнымъ и допускаетъ различныя точки зрѣнія. Но, всматриваясь въ дѣло, на почвѣ котораго возникъ этотъ спеціальный юридическій вопросъ, трудно, казалось бы, забыть о той «житейской точкѣ зрѣнія», на существованіе которой указывалъ на судѣ товарищъ прокурора. Эта «житейская точка зрѣнія» не ведетъ непремѣнно къ суровому наказанію виновнаго, но она во всякомъ случаѣ обязываетъ къ нѣкоторой корректности пріемовъ и къ извѣстному цѣломудрію выраженій даже въ защитительной рѣчи. Вѣдь, если не считаться съ тѣми фантастическими измѣненіями характера мѣстности и дѣйствующихъ лицъ, какія были допущены въ рѣчи г. Карабчевскаго, то въ поступкѣ, приведшемъ Пастухова на скамью подсудимыхъ, "«трудно увидѣть что-либо иное, кромѣ возмутительно небрежнаго, чтобъ не сказать, пренебрежительнаго, отношенія къ чужой человѣческой личности. Не литая никакой симпатіи къ „рабочему прошлому“ редактора-издателя „Московскаго Листка“, мы могли бы еще, пожалуй, вмѣстѣ съ г. Барабчевскимъ, порадоваться тому, что „милость Божія“ позволила г. Пастухову дожить до 70-ти лѣтъ, а 70 лѣтъ, въ свою очередь, избавили его отъ тяжелаго наказанія за совершенный проступокъ. Но нашей радости мѣшаетъ невольно возникающій вопросъ: оказалась-ли эта „милость“ такою же милостью и для убитаго мальчика Мухина, поплатившагося своею молодою жизнью исключительно за слабость „старческой руки“ г. Пастухова и за его неумѣренную охоту палить изъ револьвера. Не нужно забывать, что Мухинъ и его товарищи не мѣшали г. Пастухову даже настолько, насколько крестьянамъ Бѣловѣжской пущи мѣшаютъ тамошніе зубры, интересы которыхъ г. Карабчевскій отстаивалъ, однако, не менѣе краснорѣчиво, чѣмъ интересы г. Пастухова. Краснорѣчіе, какъ и всякій талантъ, несомнѣнно, очень хорошая вещь. Но по-истинѣ печальна та житейская обстановка, въ которой ораторскій талантъ становится орудіемъ возвеличенія личности зубровъ и обезцѣненія личности человѣка.
Только что указанные эпизоды судебнаго краснорѣчія, въ самомъ дѣлѣ, далеко не стоятъ совершенно особнякомъ въ ряду явленій нашей общественной жизни. Наоборотъ, они тѣсно связаны съ одной изъ наиболѣе замѣтныхъ сторонъ переживаемой нами дѣйствительности, служа характернымъ симптомомъ той крайне низкой и своеобразной оцѣнки, какую нерѣдко получаетъ въ этой дѣйствительности человѣческая личность. Оглядываясь вокругъ себя, наблюдатель современной русской жизни встрѣтитъ скорѣе изобиліе, чѣмъ недостатокъ, яркихъ фактовъ, говорящихъ» господствѣ подобной оцѣнки въ окружающей его дѣйствительности. Мы не имѣемъ, однако, сейчасъ ни времени, ни возможности перебирать всѣ такіе факты и поэтому остановимся лишь на нѣкоторыхъ изъ нихъ, при томъ далеко не самыхъ видныхъ.
Не такъ давно въ газетѣ «Право» была разсказана слѣдующая поучительная исторія. Въ маѣ прошлаго года въ г. Рыльскъ пріѣхалъ податной инспекторъ X. Когда онъ вышелъ изъ вагона, всѣ извозчики у вокзала были уже разобраны. Стоялъ еще у вокзала лишь одинъ извозчикъ, но и тотъ оказался занятымъ. Тогда г. X. крикнулъ, чтобы онъ отъѣзжалъ, разъ онъ занятъ. Извозчикъ отъѣхалъ, но, какъ показалось г. X., недостаточно; поэтому онъ вскочилъ въ экипажъ и побилъ извозчика. Послѣдній подалъ жалобу городскому судьѣ. На судѣ два свидѣтеля подтвердили фактъ нанесенія побоевъ и судья, признавъ г. X. виновнымъ, приговорилъ его въ 15 днямъ ареста. Г. X. обжаловалъ этотъ приговоръ въ уѣздный съѣздъ. «Въ уѣздномъ съѣздѣ, — говоритъ названная газета, — въ разсмотрѣніи дѣла принимали участіе трое почетныхъ мировыхъ судей и уѣздный членъ. Г. X. былъ оправданъ. Въ основу оправдательнаго приговора легли слѣдующія соображенія: если бы г. X. побилъ извозчика, онъ былъ бы взволнованъ и, будучи взволнованъ, онъ не могъ бы отрицать своей виновности, а онъ отрицалъ ее, слѣдовательно, онъ не наносилъ побоевъ. Этотъ приговоръ былъ кассированъ губернскимъ присутствіемъ на томъ основаніи, что уѣздный съѣздъ, какъ и всякій другой судъ, долженъ основывать свои приговоры на фактахъ, а не на предположеніяхъ. Дѣло было передано на разсмотрѣніе другого съѣзда. Въ путивльскомъ уѣздномъ съѣздѣ оно сначала было отложено. Когда это дѣло было вновь назначено къ слушанію, въ засѣданіе явились двое почетныхъ судей для усиленія обычнаго состава съѣзда. Извозчикъ, самъ явившійся въ съѣздъ, сказалъ, что онъ надѣется найти правду въ судѣ, что бить ни за что бѣднаго человѣка нельзя. Г. X. былъ вторично оправданъ. Уѣздный членъ остался при особомъ и одинокомъ мнѣніи». Вслѣдъ за перепечаткою этого сообщенія въ «Русскихъ Вѣдомостяхъ» въ послѣдней газетѣ появилось письмо управляющаго курскою казенною палатой, которое, не отвергая ни одной изъ подробностей сообщеннаго факта, удостовѣряло лишь, что «данный инцидентъ не касается рыльскаго податного инспектора». «Податной инспекторъ, о которомъ говорится въ корреспонденціи, --прибавляло письмо, — былъ въ г. Рыльскѣ проѣздомъ, какъ частное лицо, и никакихъ оффиціальныхъ отношеній ни къ рыльской, ни къ путивльской администраціи не имѣетъ»[3]. Такимъ образомъ, участники рыльскаго и путивльскаго уѣздныхъ съѣздовъ, разсѣявшіе надежду побитаго извозчика, въ своихъ дѣйствіяхъ, надо думать, стояли на строго принципіальной почвѣ.
Принципіальными дѣятелями такого рода богата не одна Курская губернія. Если въ Курскѣ и Путивлѣ удостовѣренный свидѣтелями фактъ избіенія извозчика не имѣетъ значенія, разъ самъ виновникъ этого факта отрицаетъ его, то Саратовъ въ свою очередь можетъ похвалиться «культурными» дѣятелями, не менѣе своеобразно понимающими требованія культуры и справедливости. Старшему врачу саратовской городской больницы, А. В. Брюзгину, случилось застать трехъ мелкихъ служащихъ больницы за совмѣстнымъ чтеніемъ книжекъ по географіи и астрономіи. Г. Брюзгинъ, самъ, вѣроятно, ничего не читающій, усмотрѣлъ въ такомъ занятіи преступленіе и распорядился немедленно уволить всѣхъ трехъ провинившихся служащихъ. Одинъ изъ послѣднихъ, по профессіи слесарь, пожелалъ, однако, объясниться съ суровымъ врачемъ, не понимая, что собственно преступнаго можетъ онъ находить въ чтеніи учебниковъ Лебедева и Смирнова. Объясненіе закончилось тѣмъ, что взволнованный слесарь далъ врачу пощечину. Была немедленно вызвана полиція, составленъ протоколъ и въ результатѣ за чтеніе книгъ по астрономіи и географіи юноша, обвиняемый теперь въ нанесеніи оскорбленія дѣйствіемъ своему начальству при исполненіи служебныхъ обязанностей, можетъ уйти въ арестантскія роты. Членъ городской управы, завѣдующій больничною частью, г. Милашевскій, подалъ заявленіе, что онъ считаетъ несправедливымъ увольненіе служащихъ и слагаетъ съ себя обязанности завѣдующаго благотворительными учрежденіями, но это не помѣшало остальной управѣ стать на сторону г. Брюзгина[4].
Въ Нижнемъ-Новгородѣ пока еще не воспрещаютъ мелкимъ служащимъ городскихъ учрежденій читать учебники, но за то мѣстная городская управа собирается установить бдительный и неослабный надзоръ за жизнью всей прислуги въ городѣ. Нижегородскій голова, г. Меморскій, не такъ давно прославившійся своею неудачною попыткой установить въ Нижнемъ упрощенную административную расправу для извозчиковъ, теперь, какъ сообщаютъ газеты, выработалъ и вноситъ въ думу особый проектъ «правилъ о наймѣ прислуги». Согласно этому проекту, при городской управѣ образуется особый «столъ», который будетъ собирать и сообщать лицамъ, нанимающимъ прислугу, свѣдѣнія о томъ, гдѣ и сколько времени служила прежде прислуга, и «атестаціи нанимателей». Въ числѣ свѣдѣній о прислугѣ, доставляемыхъ нанимателемъ, предполагается сообщать и справки объ, ея «судимости», которыя по закону никому не выдаются, если человѣкъ не былъ приговоренъ къ лишенію правъ. Наконецъ, новый управскій «столъ» будетъ собирать и «замѣчанія» о нанимателяхъ, равно какъ и вообще «всѣ необходимыя для него свѣдѣнія»[5]. Надо думать, что борьба г. Меморскаго съ прислугой останется по меньшей мѣрѣ столь же неудачной, какъ и борьба его съ извозчиками, но во всякомъ случаѣ нельзя не видѣть характернаго признака времени уже въ одномъ появленіи подобнаго проекта, не считающагося даже съ тѣми элементарными огражденіями личныхъ правъ, какія установлены въ законѣ.
Между тѣмъ такіе проекты въ свою очередь возникаютъ не только въ Нижнемъ-Новгородѣ. При существующихъ условіяхъ нашей общественной жизни, мало благопріятствующихъ развитію уваженія къ правамъ личности, даже среди дѣятелей городского самоуправленія находится немало лицъ, склонныхъ усматривать главную свою задачу въ установленіи того или иного вида опеки надъ обывателемъ. Такъ, напримѣръ, воронежская дума, сдавая въ настоящемъ году въ аренду городскіе театры, постановила внести въ контрактъ особой пунктъ, не допускающій театральныхъ представленій наканунѣ всѣхъ праздничныхъ дней. Напрасно при обсужденіи въ думѣ проекта контракта нѣкоторые гласные указывали на стѣснительность и безсмысленность этого условія, ссылаясь на то, что установленіемъ такого пункта дума отмѣняетъ законъ, допускающій театральныя представленія не только наканунѣ праздниковъ, но и во время великаго поста, — законъ, выработанный министерствомъ внутреннихъ дѣлъ и изданный съ согласія синода. Противники театра возражали, что въ своихъ театрахъ дума — «хозяинъ» и она не можетъ допустить, чтобы театръ отвлекалъ народъ отъ исполненія религіозныхъ обязанностей. Особенно горячимъ поборникомъ чужого благочестія выступилъ при этомъ редакторъ мѣстной газеты «Донъ», В. Г. Веселовскій: онъ, по словамъ газетъ, «заявилъ, что онъ — человѣкъ еще молодой и въ религіозныхъ вопросахъ отличается терпимостью, но… не можетъ равнодушно видѣть, какъ наканунѣ праздниковъ, во время богослуженія, толпы народа направляются въ городской садъ и театры». Другой гласный, присяжный повѣренный Шауровъ, въ своихъ аргументахъ противъ театра исходилъ изъ утвержденія, что «громадное большинство населенія г. Воронежа отличается глубокой религіозностью»; въ виду этого, по его словамъ, нельзя допускать, чтобы религіозное чувство этого большинства могло быть оскорблено мыслью о томъ, что въ то самое время, когда они стоятъ въ церкви, ихъ сограждане сидятъ въ театрѣ. Сторонниковъ принудительнаго благочестія не поколебали ни указанія на то, что въ случаѣ закрытія театровъ ихъ посѣтители могутъ все-таки отправиться не въ церковь, а въ разныя увеселительныя заведенія, ни замѣчанія, что лишь фарисеи, а не истинно религіозные люди, могутъ, стоя въ церкви, смущаться мыслью о томъ, какъ проводятъ свое время другіе люди. Дума осталась при своемъ рѣшеніи и воспретила театральныя представленія наканунѣ праздниковъ[6]. Теперь слѣдуетъ ожидать, что воронежская дума выступитъ съ ходатайствомъ объ отмѣнѣ общаго закона, дозволяющаго такія представленія въ Россіи. Въ самомъ дѣлѣ, почему бы воронежскимъ думцамъ не смутиться мыслью о томъ, что «въ то самое время, когда они стоятъ въ церкви», въ другихъ городахъ обыватели невозбранно посѣщаютъ театры? Почему бы даже не ходатайствовать объ обязательномъ приводѣ всѣхъ обывателей въ церкви?
Въ Нахичевани городской голова также рѣшилъ было позаботиться объ обывателяхъ, посѣщающихъ театръ, но здѣсь опекунскія стремленія приняли нѣсколько иной характеръ и имѣли другой исходъ. Нахичеванскому головѣ показалось именно, что обыватели ведутъ себя въ театрѣ недостаточно смирно. Въ виду этого онъ обратился къ мѣстному полицеймейстеру съ предложеніемъ издать особыя правила для посѣтителей городского театра, при чемъ представилъ составленный имъ самимъ проектъ такихъ правилъ и просилъ полицеймейстера дать по поводу ихъ свое заключеніе. Въ этомъ любопытномъ проектѣ предлагалось воспретить публикѣ во время антрактовъ громко разговаривать какъ въ фойэ, такъ и въ корридорахъ, а мужчинамъ гулять въ шляпахъ, фуражкахъ и шапкахъ, обязать гуляющихъ въ корридорахъ «идти рядомъ не болѣе двухъ человѣкъ и держаться по возможности правой стороны», запретить публикѣ «днемъ и вечеромъ собираться въ антре театра, какъ мѣстѣ для сходки», «апплодировать и вызывать артистовъ до окончанія каждаго акта пьесы», «кричать во время антрактовъ съ требованіемъ скораго начатія пьесы» и пр. Полицеймейстеру пришлось объяснять не въ мѣру заботливому головѣ, что одни изъ проектируемыхъ имъ требованій, какъ воспрещеніе сходокъ и запрещеніе крика въ театрѣ, предусмотрѣны общими законами и составляютъ предметъ наблюденія полиціи, другія же, не имѣя практическаго смысла, вмѣстѣ съ тѣмъ не основаны и на законѣ, а потому и не могутъ быть введены властью ни полиціи, ни городского головы[7].
Стремленіе къ мелочному опекунству и регламентаціи не всегда, конечно, принимаетъ столь комичныя формы, мѣшающія ему достигнуть намѣченныхъ результатовъ. Напротивъ, въ большинствѣ случаевъ оно побѣдоносно осуществляется въ жизни и создаетъ многообразныя послѣдствія. Особенно серьезными становятся эти послѣдствія въ тѣхъ случаяхъ, когда объектами указаннаго стремленія дѣлаются лишь нѣкоторыя группы и отдѣльныя личности изъ среды обывателей. Приведемъ еще одинъ фактъ изъ этой области. Въ газетахъ недавно промелькнуло сообщеніе о рѣшеніи верхне днѣпровскаго училищнаго совѣта уволить одну учительницу земской школы, прослужившую уже названному земству не то 8, не то 10 лѣтъ, уволить исключительно за то, что она… осмѣлилась выйти замужъ[8]. Подобное дѣйствіе не является чѣмъ-либо небывалымъ въ практикѣ нашихъ земствъ и городовъ. Вышневолоцкое земство еще нѣсколько лѣтъ назадъ примѣняло, а, быть можетъ, примѣняетъ и теперь, порядокъ, согласно которому учительница, вышедшая замужъ, теряла свое мѣсто. Существуетъ такой порядокъ и въ нѣкоторыхъ другихъ земствахъ. Въ Петербургѣ года три тому назадъ, по предложенію г. Стасюлевича, дума приняла, правила, въ силу которыхъ кандидатка на должность учительницы городской школы исключается изъ кандидатскаго списка, какъ только она выйдетъ замужъ. Земскія и городскія учрежденія, конечно, могутъ, по закону, ставить тѣ или иныя требованія служащимъ у нихъ лицамъ, принимать однихъ изъ этихъ лицъ и отвергать другихъ. Но если задуматься надъ основаніями, ведущими къ установленію въ нѣкоторыхъ мѣстахъ этого, принудительнаго целибата сельскихъ и городскихъ учительницъ, то едва-ли не единственнымъ основаніемъ такого рода придется признать создавшуюся въ нравахъ привычку къ ничѣмъ не ограниченной опекѣ надъ личностью и прочно укоренившееся представленіе о полномъ безправіи послѣдней.
Само собою разумѣется, такія привычки и представленія родились не въ сферѣ общественнаго самоуправленія и не въ ней находятъ главное свое приложеніе. Названная сфера въ данномъ случаѣ лишь отражаетъ на себѣ вліяніе болѣе общихъ условій нашей жизни, которыя въ значительной мѣрѣ успѣли уже видоизмѣнить самый характеръ самоуправленія и привить ему тенденціи, не только не вытекающія изъ его основной идеи, но даже прямо противорѣчащія ей. Въ сущности же дѣйствіе указанныхъ взглядовъ выступаетъ передъ нами тѣмъ рѣзче и рельефнѣе, чѣмъ дальше мы отходимъ отъ области самоуправленія. Благодаря наличности такихъ взглядовъ, самая элементарная охрана достоинства личности въ существующихъ условіяхъ нерѣдко мотивируется тѣми или иными спеціальными соображеніями и лишь при помощи этихъ соображеній можетъ быть болѣе или менѣе успѣшно осуществлена на дѣлѣ. Въ одной изъ Кавказскихъ газетъ недавно былъ напечатанъ чрезвычайно характерный въ этомъ смыслѣ документъ въ видѣ «открытаго письма» приходскаго священника и законоучителя нормальнаго училища мѣст. Герюсы, Хорека Мелика Дадаянца, къ полицейскому приставу 2-го участка Зангезурскаго уѣзда Аскарханову. «Требованіе ваше, г. приставъ, — говорится въ этомъ письмѣ, — ко мнѣ, къ священнику, положеніе котораго во всякомъ случаѣ не ниже полицейскаго пристава, о вставаніи съ мѣста въ то время, когда проходитъ приставъ, не имѣетъ ни законныхъ, ни нравственныхъ основаній, и это я объясняю тѣмъ, что вы, м. г., слишкомъ смутное понятіе имѣете о приличіи, съ которымъ не мѣшало бы вамъ ознакомиться»[9]. Такимъ образомъ священникъ, защищаясь отъ незаконнаго требованія пристава, опирается главнымъ образомъ на то, что его положеніе, какъ священника, не ниже положенія пристава, и считаетъ нужнымъ напомнить своему оппоненту не столько о законѣ, сколько о приличіи. Очевидно, не всякій обыватель можетъ воспользоваться подобной аргументаціей, между строкъ которой читается признаніе, что иное общественное положеніе обязываетъ и къ исполненію требованій, не основанныхъ на законѣ. Въ сущности уже одна возможность такой аргументаціи говоритъ о недостаточномъ сознаніи правъ личности, и, дѣйствительно, малѣйшее проявленіе этихъ правъ безъ какой-либо спеціальной мотивировки производитъ въ современной обывательской средѣ цѣлый переполохъ. Нѣсколько времени тому назадъ во всѣхъ газетахъ была напечатана телеграмма «Россійскаго Телеграфнаго Агентства» изъ Тамбова, сообщавшая, что въ этомъ городѣ прекращены общедоступныя лекціи физико-медицинскаго общества по гигіенѣ, физикѣ и психологіи, «такъ какъ учащаяся молодежь не умѣла вести себя на нихъ». «Читающая публика — писалъ по этому поводу черезъ нѣсколько дней тамбовскій корреспондентъ „Русск. Вѣдомостей“ — можетъ подумать, что въ Тамбовѣ и не вѣсть что творится. Въ дѣйствительности же было слѣдующее. 9 февраля преподаватель реальнаго училища H. С. Хановъ читалъ лекцію „О вѣтрахъ и вихряхъ“ (предсказаніе погоды). Въ началѣ лекціи учащаяся молодежь поднялась молча со своихъ мѣстъ и удалилась изъ залы. Лекція же по прежнему продолжалась и была благополучно прочитана до конца»[10].
Чѣмъ менѣе развито въ окружающемъ обществѣ сознаніе правъ личности, тѣмъ труднѣе, конечно, для послѣдней отстаивать пользованіе этими правами. Въ той же атмосферѣ, какая проникаетъ жизнь современнаго русскаго общества, обыватель оказывается плохо обезпеченнымъ въ пользованіи самыми невинными своими правами и отстаиваніе ихъ нерѣдко требуетъ отъ него серьезной настойчивости и большихъ жертвъ. Не далѣе, какъ на-дняхъ, газетами была передана поучительная исторія, могущая служить наглядною иллюстраціей сказаннаго. Одинъ изъ обитателей г. Уральска, присяжный повѣренный Логашниковъ, въ 1900 г. пріобрѣлъ автомобиль. Узнавъ объ этомъ, военный губернаторъ Уральской области словесно предложилъ г. Логашникову не ѣздить «первое время» на автомобилѣ по улицамъ, такъ какъ это можетъ пугать лошадей. Г. Логашниковъ, дѣйствительно, долгое время не пользовался автомобилемъ для ѣзды по улицамъ и лишь спустя полгода выѣхалъ на немъ, при чемъ ни одна лошадь не была имъ испугана. Тѣмъ не менѣе губернаторъ привлекъ г. Логашникова къ отвѣтственности у мирового судьи, по ст. 29 уст. о нак., за нарушеніе законныхъ распоряженій властей. Мировой судья оправдалъ г. Логашникова, но тогда дѣло было перенесено въ уральскій окружный судъ, гдѣ оно опять окончилось оправданіемъ обвиняемаго. На этотъ приговоръ прокуроръ окружнаго суда принесъ жалобу въ саратовскую судебную палату. При разборѣ дѣла въ послѣдней, обвинитель, товарищъ прокурора палаты Чемадуровъ, высказался за утвержденіе приговора уральскаго окружнаго суда. Свое мнѣніе обвинитель мотивировалъ тѣмъ, что, даже оставляя въ сторонѣ вопросъ о законности распоряженія военнаго губернатора, въ поступкѣ г. Логашникова нельзя видѣть нарушенія ст. 29-й, такъ какъ это распоряженіе было имъ исполнено: ему не было объявлено, какова должна быть продолжительность «перваго времени», въ теченіе котораго ѣзда на автомобилѣ ему воспрещалась; поэтому опредѣлить продолжительность «перваго времени», очевидно, предоставлялось самому г. Логашникову, а съ объективной точки зрѣнія полгода является достаточнымъ срокомъ для истеченія «перваго времени». Палата согласилась съ мнѣніемъ обвинителя[11]. Такимъ образомъ, г. Логашниковъ пріобрѣлъ право ѣзды по г. Уральску на автомобилѣ, но для пріобрѣтенія этого права ему пришлось пройти черезъ три судебныя инстанціи.
Охрана своихъ правъ, нужно прибавить, сопровождается для обывателя тѣмъ болѣе серьезными затрудненіями, что при такой охранѣ онъ постоянно рискуетъ переступить границу дозволенной критики распоряженій и дѣйствій властей. Не особенно ясно и отчетливо проведенная въ самомъ законѣ, граница эта въ жизни нерѣдко совершенно стирается. Наиболѣе часто такое явленіе, естественно, имѣетъ мѣсто въ жизни низшихъ, менѣе культурныхъ слбевъ обывательской массы. Здѣсь всякое проявленіе критики и тѣмъ болѣе всякая попытка противодѣйствія какому-либо распоряженію, независимо отъ характера послѣдняго, признается за проступокъ, если не за преступленіе, и влечетъ за собою привлеченіе виновнаго къ отвѣтственности. Газетная пресса полна сообщеніями объ яркихъ фактахъ такого рода. Позволимъ себѣ привести одно изъ такихъ сообщеній. Лѣтомъ 1900 года въ с. Сорбишское, Котельническаго уѣзда, Вятской губерніи, пріѣхалъ оспопрививатель. Мѣстные крестьяне встрѣтили его, однако, очень недружелюбно; нѣкоторые изъ нихъ, въ томъ числѣ крестьянинъ Бѣлыхъ, не давали привить своимъ дѣтямъ оспу, почему урядникъ составилъ протоколъ, направленный затѣмъ къ мѣстному земскому начальнику Шубину. Показаніе Бѣлыхъ урядникъ записалъ такъ: «Хоть бы дѣти мои умерли, оспу прививать не дамъ. Дѣти мои, что хочу съ ними, то и дѣлаю». При разборѣ дѣла у земскаго начальника Бѣлыхъ отрицалъ такое показаніе. По его словамъ, онъ отказался привить дѣтямъ оспу потому, что они уже болѣли два года тому назадъ натуральной оспой, въ подтвержденіе чего онъ и просилъ допросить свидѣтелей. Земскій начальникъ допросилъ свидѣтелей, указанныхъ становымъ приставомъ, въ вызовѣ же свидѣтелей Бѣлыхъ отказалъ и приговорилъ его въ двумъ недѣлямъ ареста. Тогда Бѣлыхъ подалъ жалобу въ уѣздный съѣздъ, который, однако же, утвердилъ приговоръ земскаго начальника. Это рѣшеніе съѣзда Бѣлыхъ обжаловалъ въ губернское присутствіе, указывая на то, что Шубинъ былъ въ числѣ членовъ присутствія съѣзда, разсматривавшаго дѣло. При этомъ въ своей жалобѣ Бѣлыхъ, между прочимъ, помѣстилъ слѣдующія выраженія: 1) «урядникъ мои слова не написалъ, а вписалъ несправедливое, выдуманное имъ самимъ»; 2) «несправедливо земскій начальникъ отказалъ въ допросѣ свидѣтелей, чѣмъ открылъ широкое поле для произвола»; 3) «земскій начальникъ Шубинъ писалъ что ему угодно» и 4) «столь важный предметъ съѣздъ оставилъ безъ разсмотрѣнія въ угоду его (Шубина)». Всѣ эти фразы были признаны оскорбительными и въ результатѣ противъ Бѣлыхъ было возбуждено уголовное преслѣдованіе по обвиненію въ оскорбленіи урядника, земскаго начальника и всего состава уѣзднаго съѣзда. Вятскій окружный судъ, разсматривавшій это дѣло, приговорилъ обвиняемаго къ заключенію въ тюрьмѣ на одинъ мѣсяцъ. Бѣлыхъ оказался, однако, настойчивымъ и апеллировалъ въ судебную палату. При разборѣ дѣла въ послѣдней товарищъ прокурора, не находя въ инкриминированныхъ словахъ Бѣлыхъ ничего оскорбительнаго, такъ какъ «они передавали лишь факты, бывшіе въ дѣйствительности», отказался поддерживать обвиненіе и палата, отмѣнивъ приговоръ вятскаго окружнаго суда, признала Бѣлыхъ по суду оправданнымъ[12]. Такимъ образомъ отказъ исполнить неразумное требованіе и безпрекословно подчиниться незаконному приговору навлекли на Бѣлыхъ два судебныхъ дѣла и заставили его пять разъ фигурировать на скамьѣ подсудимыхъ. Порядокъ, иллюстрируемый такими фактами, едва-ли можно считать вполнѣ нормальнымъ.
Мы могли бы, не выходя за предѣлы газетныхъ сообщеній самаго послѣдняго времени, долго еще развертывать передъ читателемъ вереницу аналогичныхъ фактовъ, но, думается, и тѣхъ, которые уже приведены, достаточно, чтобы подтвердить то положеніе, какое мы имѣли въ виду. Сравнительная мелочность этихъ фактовъ нисколько не мѣшаетъ имъ краснорѣчиво свидѣтельствовать о серьезномъ значеніи того общаго явленія жизни, въ составъ котораго они входятъ. Факты болѣе яркіе и болѣе крупные у всѣхъ передъ глазами. Еще въ началѣ прошлаго вѣка лучшіе люди русскаго общества считали характерною и печальною особенностью русской жизни «неуваженіе къ человѣку вообще». За столѣтіе, прошедшее съ той поры, человѣческая личность въ Россіи значительно выросла, но «неуваженіе къ человѣку» все еще продолжаетъ оставаться видною чертой нашей общественной жизни. На этой почвѣ создается одинъ изъ наиболѣе важныхъ и многозначительныхъ конфликтовъ нашего времени. Конечное разрѣшеніе этого конфликта, несомнѣнно, возможно только въ одномъ направленіи. Но для осуществленія такого разрѣшенія, для приданія личности обывателя большаго достоинства и предоставленія ей большаго простора, необходимо самое серьезное напряженіе общественнаго вниманія и общественныхъ силъ.
II.
правитьПослѣдніе дни минувшаго февраля были ознаменованы въ столицахъ и въ провинціи рядомъ торжествъ, посвященныхъ памяти Гоголя. Въ общемъ, однако, торжества эти прошли довольно блѣдно и безцвѣтно, не вызвавъ сколько-нибудь серьезнаго подъема общественнаго настроенія. Въ атмосферѣ текущей дѣйствительности чествованіе памяти великаго писателя не могло получить настоящаго своего значенія, не могло обратиться въ широкій общественный праздникъ. На дѣлѣ оно и свелось по преимуществу къ школьному празднованію, получившему при томъ нѣкоторый оффиціальный оттѣнокъ. Извѣстный оффиціальный характеръ, присвоенный гоголевскимъ торжествамъ, не воспрепятствовалъ все же тому, что мѣстами въ эти торжества вкрались эпизоды, безжалостно напоминавшіе о будничной дѣйствительности и обдававшіе струею холодной воды попытавшихся настроиться на праздничный ладъ обывателей. Далеко не во всѣхъ углахъ нашего отечества память творца «Мертвыхъ душъ» и «Ревизора» была признана достойною прославленія и чествованія. Какъ и слѣдовало ожидать, нашлись такія мѣстности и такія общественныя сферы, въ которыхъ попытки этого чествованія, при всей своей скромности, встрѣтили на своемъ пути серьезныя препятствія и либо не могли осуществиться въ полномъ объемѣ, либо же не осуществились совсѣмъ. Нерѣдко, правда, подобныя препятствія выростали лишь на почвѣ недоразумѣній, но самыя эти недоразумѣнія явились характерными показателями состоянія нашей общественной жизни.
Одно изъ наиболѣе оригинальныхъ недоразумѣній такого рода разыгралось въ Ярославской губерніи. Въ ней губернское земство, желая привлечь къ празднованію юбилеевъ Гоголя и Жуковскаго начальныя училища губерніи, ассигновало для этой цѣли 800 р. въ распоряженіе мѣстнаго общества распространенія начальнаго образованія. Совѣтъ общества, считающій, между прочимъ, въ числѣ своихъ членовъ мѣстнаго директора народныхъ училищъ, г. Могульскаго, поручилъ устройство юбилейныхъ празднествъ состоящей при обществѣ коммиссіи народныхъ чтеній, а послѣдняя обратилась къ разнымъ лицамъ съ особымъ циркуляромъ, прося ихъ оказать содѣйствіе устройству празднествъ. Былъ разосланъ этотъ циркуляръ и учителямъ земскихъ школъ, примемъ, по предложенію г. Могульскаго, такая разсылка была произведена черезъ училищные совѣты. Но, когда нѣкоторые училищные совѣты получили названный циркуляръ и обратились въ дирекцію народныхъ училищъ съ запросомъ, какъ имъ поступать, г. Могульскій внезапно усмотрѣлъ въ дѣйствіяхъ коммиссіи что-то опасное, нашелъ, что она выходитъ изъ предѣловъ своей компетенціи, и сталъ грозить просьбою къ попечителю о закрытіи коммиссіи. Поднявшаяся было смута, правда, въ значительной степени утратила свою остроту, благодаря соображенію, что г. Могульскій собирается повторить исторію унтеръ-офицерской вдовы и обжаловать свои собственныя дѣйствія, но все же земскимъ школамъ Ярославской губерніи не пришлось праздновать Гоголевскаго юбилея, въ то самое время, какъ церковно-приходскія училища той же губерніи благополучно отпраздновали его[13].
Нѣсколько иная исторія произошла въ Нижнемъ-Новогородѣ. Здѣсь городской голова, г. Меморскій, передъ наступленіемъ Гоголевскаго юбилея созвалъ особое совѣщаніе, состоявшее изъ членовъ городской управы, учителей и попечителей городскихъ начальныхъ школъ и директора и инспектора народныхъ училищъ. "Открывая засѣданіе, г. Меморскій, — какъ сообщалось въ газетахъ, — сказалъ вступительное слово, въ которомъ развилъ два положенія: первое — что «далеко Гоголю до Пушкина», второе — что чествованіе этого писателя должно быть инымъ, чѣмъ чествованіе Пушкина, а именно: устраивать «гоголевскіе дни», подобно тому, какъ были устроены «пушкинскіе», не надо, программаже чтеній въ школахъ въ день годовщины Гоголя «должна имѣть обще-педагогическій характеръ и произведенія Гоголя должны быть на второмъ планѣ». Эти положенія поддержали представители дирекціи народныхъ училищъ, изъ рѣчей которыхъ остальные члены совѣщанія узнали, что въ общемъ «Гоголь школьникамъ совершенно недоступенъ» и «если кое-что и могутъ понять изъ его произведеній, то только ученики старшаго отдѣленія», въ частности же «знакомство учениковъ съ Гоголемъ даже вредно, такъ какъ этотъ писатель слишкомъ много вниманія удѣлялъ отрицательнымъ явленіямъ жизни». Сообразно этому совѣщаніе рѣшило на утренній «гоголевскій» спектакль учениковъ младшаго и средняго отдѣленій городскихъ начальныхъ школъ не допускать[14]. Еще проще, безъ всякаго совѣщанія, обошлось дѣло въ Харьковѣ. Харьковское общество грамотности предполагало по случаю юбилея Гоголя устроить 17 февраля спектакль по самымъ дешевымъ цѣнамъ. Съ разрѣшенія администраціи были уже расклеены афиши о постановкѣ «Ревизора» и распродажа билетовъ пошла было очень успѣшно, но внезапно спектакль 17-го февраля былъ воспрещенъ[15].
Нѣсколько болѣе сложный и вмѣстѣ болѣе комичный характеръ получили связанныя съ Гоголевскимъ юбилеемъ недоразумѣнія на родинѣ Гоголя — въ Полтавской губерніи. Въ Полтавѣ соединенная коммиссія городской думы, губернскаго и уѣзднаго земства выработала планъ школьнаго торжества, посвященнаго памяти Гоголя, и уѣздное земство заблаговременно, еще 17-го октября, передало этотъ планъ въ училищный совѣтъ, который въ свою очередь препроводилъ его въ дирекцію народныхъ училищъ, а та — въ кіевскій учебный округъ. Однако, до половины января никакого отвѣта земствомъ получено не было, и тогда удивленная столь продолжительнымъ молчаніемъ земская управа рѣшилась вновь обратиться въ училищный совѣтъ. 9 февраля въ управу была доставлена бумага слѣдующаго содержанія: «Дирекція народныхъ училищъ Полтавской губерніи имѣетъ честь извѣстить полтавскую уѣздную земскую управу, что г. попечитель кіевскаго учебнаго округа предложеніемъ отъ 5-го февраля за № 1560-мъ увѣдомилъ дирекцію народныхъ училищъ о томъ, что его превосходительство не признаетъ возможнымъ дать общее разрѣшеніе на празднованіе училищами Полтавскаго уѣзда означенной годовищины»'. Подобная бумага была, надо думать, разослана всѣмъ уѣзднымъ земствамъ Полтавской губерніи. Извѣстно, по крайней мѣрѣ, что аналогичныя сообщенія были получены мирогородской и зѣньковской земскими управами. Такъ какъ въ моментъ полученія этого сообщенія оставалось менѣе двухъ недѣль до дня Гоголевскаго юбилея, то времени для возбужденія какихъ-либо отдѣльныхъ ходатайствъ уже не было, не говоря о томъ, что не видно было и причинъ, почему бы такія отдѣльныя ходатайства скорѣе могли быть признаны подлежащими удовлетворенію, чѣмъ «общее» ходатайство земства. Очевидно, никакое, посвященное памяти Гоголя, торжество съ участіемъ школьниковъ становилось въ предѣлахъ Полтавской губерніи невозможнымъ. Но случилось иное. «Дѣйствительность бываетъ иногда большимъ сатирикомъ, — замѣчаетъ авторъ напечатаннаго въ „Рус. Вѣдомостяхъ“ письма изъ Полтавы. — На этотъ разъ судьбѣ угодно было, чтобы бумага изъ кіевскаго учебнаго округа пришла въ Полтаву почти одновременно съ извѣстнымъ циркуляромъ министра народнаго просвѣщенія, которымъ устанавливался планъ чествованія Гоголя, между прочимъ, въ народныхъ училищахъ. Тщательное разсмотрѣніе этого плана показало, что онъ совершенно совпадаетъ съ неодобреннымъ планомъ полтавскаго земства. Вышло такимъ образомъ, что планъ министра былъ отвергнутъ кіевскимъ округомъ еще ранѣе, чѣмъ онъ успѣлъ появиться. Впрочемъ, само собою разумѣется, что съ появленіемъ циркуляра „маленькое недоразумѣніе“ должно было прекратиться и тѣ же земскія управы получили дня черезъ два новую бумагу отъ округа, которою первая вмѣнялась яко не бывшая». И все же перемѣна настроенія кіевскаго округа пошла не особенно далеко. Полтавская коммиссія по чествованію памяти Гоголя, располагающая просвѣтительнымъ зданіемъ и потому имѣвшая возможность дать нѣсколько больше, чѣмъ народныя школы уѣздовъ, прибавила къ указанному плану еще постановку дарового спектакля («Женитьба»). Но дарового спектакля циркуляръ министра не предвидѣлъ. Надо думать, именно поэтому городская управа получила на ходатайство коммиссіи объ участіи школьниковъ въ торжествѣ слѣдующій отвѣтъ: «Не признаю возможнымъ разрѣшить участіе учащихся народныхъ школъ въ чествованіи памяти Гоголя. Попечитель Вельяминовъ-Зерновъ»[16].
Не будемъ перебирать другіе подобные факты. И тѣ, которые мы привели, съ достаточною ясностью, думается, вскрываютъ наиболѣе существенныя изъ тѣхъ причинъ, благодаря какимъ чествованіе памяти Гоголя, даже замкнутое въ скромныя рамки почти исключительно школьнаго праздника, все же свелось на «неудавшійся праздникъ». Дѣйствительно, мѣрка, согласно которой достоинство писателя опредѣляется степенью благонамѣренности и «положительности» его направленія, плохо подходитъ къ Гоголю, и то время, когда такая мѣрка авторитетно провозглашается въ качествѣ критерія литературныхъ заслугъ, едва-ли является особенно удобнымъ для сознательнаго чествованія памяти великаго сатирика, безпощадно бичевавшаго многообразныя проявленія житейской пошлости.
III.
правитьВъ хроникѣ предыдущихъ мѣсяцевъ мы отмѣчали уже рядъ обязательныхъ постановленій, изданныхъ въ различныхъ городахъ и губерніяхъ мѣстными властями въ цѣляхъ охраны порядка. За истекшій мѣсяцъ число такихъ постановленій значительно увеличилось. Въ Московской губерніи дѣйствіе дополнительнаго обязательнаго постановленія московскаго генералъ-губернатора о воспрещеніи сходбищъ и собраній народа на улицахъ и въ другихъ общественныхъ мѣстахъ, изданнаго 23 января для г. Москвы, распространено, какъ сообщаютъ газеты, и на Московскій уѣздъ. Въ городахъ Пензѣ, Благовѣщенскѣ и Зеѣ-пристани мѣстными губернаторами изданы на основаніи 421 ст. общ. губ. учрежденія обязательныя постановленія, воспрещающія сходки, собранія и остановки толпою на улицахъ и въ другихъ общественныхъ и частныхъ мѣстахъ. Въ Томской губерніи аналогичныя постановленія на основаніи ст. 15 и 16 положенія объ усиленной охранѣ — для жителей г. Томска и на основаніи ст. 421 общ. учр. губ. — для жителей гг. Барнаула, Бійска, Каинска, Маріинска и Ново-Николаевскаго поселка Томскаго уѣзда[17]. Виленскій губернаторъ издалъ на основаніи ст. 15 и 16 положенія объ усиленной охранѣ слѣдующія постановленія для жителей Виленской губерніи: «1) Всѣ домовладѣльцы г. Вильны и его предмѣстій, или лица, заступающія ихъ мѣсто, а также содержатели гортиницъ, заѣзжихъ домовъ или меблированныхъ комнатъ, въ казенныхъ же и общественныхъ домахъ — лица, завѣдующія сими послѣдними, обязываются вести въ полной исправности домовыя книги по установленному образцу. 2) Содержатели гостиницъ, заѣзжихъ домовъ и меблированныхъ комнатъ обязываются давать знать въ мѣстное участковое и полицейское управленіе о всякомъ прибывшемъ или выбывшемъ лицѣ не позже 12-ти часовъ послѣ прибытія или выбытія его, а прочія лица и учрежденія, на коихъ возложено веденіе домовыхъ книгъ, — не позже сутокъ. 3) Швейцары и дворники, а гдѣ таковыхъ нѣтъ — домовладѣльцы или ихъ управляющіе обязаны безъ всякаго промедленія давать знать полиціи о всѣхъ чрезвычайныхъ происшествіяхъ, случившихся въ завѣдываемыхъ ими домахъ и дворахъ, также о всякихъ сходкахъ и сборищахъ въ домахъ. 4) Въ городѣ должны быть дворники по одному или по нѣскольку на домъ; расписаніе это составляется полиціей и утверждается мною. Домохозяева могутъ принимать на службу дворниковъ не иначе, какъ съ согласія полиціи. Замѣченные въ неисполненіи своихъ обязанностей, точно опредѣленныхъ въ особой инструкціи, предполагаемой мною къ изданію, дворники подвергаются денежному штрафу и сверхъ того по распоряженію виленскаго полицеймейстера могутъ быть устраняемы отъ службы, о чемъ они должны быть предваряемы при заключеніи договоровъ о наймѣ съ домовладѣльцами. 5) Дворники должны быть снабжены бляхами, каковыя должны имѣть на себѣ при исполненіи ими своихъ обязанностей. Лица, виновныя въ нарушеніи указанныхъ требованій, будутъ подвергнуты въ административномъ порядкѣ штрафу въ размѣрѣ до 500 р. или аресту до трехъ мѣсяцевъ. Такому же взысканію будутъ подвергнуты также лица, изобличенныя въ подстрекательствѣ и попустительствѣ по проступкамъ, предусматриваемымъ настоящимъ обязательнымъ постановленіемъ. Настоящее постановленіе вступаетъ въ силу съ 1-го марта сего года»[18].
Въ свою очередь главноначальствующій гражданскою частью на Кавказѣ издалъ 30 января обязательное постановленіе для жителей г. Баку. Этимъ постановленіемъ, между прочимъ, предписывается владѣльцамъ домовъ и другихъ недвижимыхъ имуществъ въ Баку или отвѣтственнымъ управляющимъ особенно строго наблюдать, чтобы въ домахъ и иныхъ помѣщеніяхъ не находились тайныя типографіи, не держались взрывчатыя вещества и склады противоправительственныхъ изданій. Никакія земляныя работы, согласно этому постановленію, не могутъ быть производимы въ домѣ безъ вѣдома полиціи. Сверхъ того этимъ постановленіемъ учреждаются дежурства дворниковъ, при чемъ, находясь на дежурствѣ, дворники обязаны исполнять правила особой инструкціи, имѣющей быть установленной бакинскимъ губернаторомъ. За нарушеніе обязательнаго постановленія виновные подвергаются штрафу до 500 р. или аресту до 3-хъ мѣсяцевъ. На наложеніе этихъ взысканій, согласно п. 1 ст. 16 положенія объ усиленной охранѣ, уполномоченъ бакинскій губернаторъ[19]. Въ «Вѣдомостяхъ Елисаветградскаго гор. общ. управленія» напечатаны обязательныя постановленія херсонскаго губернатора, въ которыхъ, между прочимъ, изложено слѣдующее: «Хозяева фабрикъ, заводовъ и ремесленныхъ заведеній, равно арендаторы и управляющіе ими, а также старосты рабочихъ и промышленныхъ артелей обязаны внимательно слѣдить за недопущеніемъ въ средѣ рабочихъ и прочаго населенія распространителей вредныхъ ученій и всякаго рода волнующихъ общественное спокойствіе слуховъ и въ случаѣ появленія таковыхъ немедленно извѣстить о томъ полицію, стараясь не упустить подозрительныхъ лицъ изъ подъ своего наблюденія и по возможности охранить доказательства преступленій, каковыми могутъ быть запрещенныя книги, рукописи и т. п. Воспрещается всѣмъ распространеніе слуховъ о могущихъ произойти безпорядкахъ и волненіяхъ, расклеиваніе о томъ объявленій и разсылка писемъ»[20]. Въ Таганрогѣ полицеймейстеромъ опубликовано объявленіе слѣдующаго содержанія: «Таганрогскій полицеймейстеръ строжайше воспрещаетъ раздачу на улицахъ и площадяхъ и разноску по домамъ разныхъ объявленій и листковъ о продажѣ или публикацій о чемъ бы то ни было въ г. Таганрогѣ. Публикаціи о продажѣ и другія дозволяется разсылать при газетахъ или наклеивать на городскихъ тумбахъ и мѣстахъ, гдѣ это дозволено»[21].
Наконецъ, въ «Вѣдомостяхъ Од. Градоначальства» были напечатаны два обязательныя постановленія, изданныя и. д. одесскаго градоначальника, полковникомъ г. Шуваловымъ, на основаніи положенія объ усиленной охранѣ: Первое изъ нихъ, отъ 15-го февраля, гласило: «1) Въ предѣлахъ одесскаго градоначальства воспрещаются всякія уличныя демонстраціи, а также нарушающія общественный порядокъ и спокойствіе собранія, сходбища и сборища на улицахъ, площадяхъ, скверахъ, садахъ и въ прочихъ общественныхъ мѣстахъ; 2) собравшаяся во всѣхъ перечисленныхъ случаяхъ толпа или отдѣльныя лица, кто бы они ни были, обязаны безпрекословно и немедленно подчиниться требованіямъ полиціи; 3) лица, виновныя въ ослушаніи, подвергаются въ административномъ порядкѣ взысканіямъ, на основаніи дѣйствующаго въ градоначальствѣ обязательнаго постановленія о недопущеніи скопищъ при уличныхъ безпорядкахъ, изданнаго 21 января 1884 г. по положенію объ усиленной охранѣ; 4) въ случаѣ надобности для возстановленія нарушеннаго порядка я обращусь къ содѣйствію войскъ». Второе постановленіе было издано 4 марта взамѣнъ упомянутаго постановленія отъ 21-го января 1884 г. и заключалось въ слѣдующемъ: «1) Воспрещаются всякаго рода нарушающія общественный порядокъ и спокойствіе собранія, сходбища и сборища на улицахъ, площадяхъ, въ скверахъ, садахъ, театрахъ и прочихъ общественныхъ мѣстахъ, независимо отъ цѣли и повода къ таковымъ. 2) Собравшаяся во всѣхъ перечисленныхъ случаяхъ толпа или отдѣльныя лица, кто бы они ни были, обязаны безпрекословно и немедленно разойтись и удалиться по первому же требованію о семъ власти. 3) Равнымъ образомъ требованія чиновъ полиціи, предъявляемыя въ цѣляхъ недопущенія какого-либо скопленія публики, а равно охраненія и возстановленія порядка въ указанныхъ въ п. 1 мѣстахъ, подлежатъ немедленному исполненію. 4) Лица, виновныя въ нарушеніи сего постановленія, подвергаются въ административномъ порядкѣ взысканіямъ, опредѣленнымъ въ въ п. 2 ст. 15 положенія объ усиленной охранѣ, т.-е. аресту до 3 мѣсяцевъ или денежному взысканію до 500 р.»[22].
За минувшій мѣсяцъ состоялись и опубликованы слѣдующія административныя распоряженія по дѣламъ печати: 1) 19 февраля: «на основаніи ст. 178 уст. о ценз. и печ. (св. зак., т. XIV, изд. 1890 г.) министръ внутреннихъ дѣлъ опредѣлилъ: воспретить розничную продажу нумеровъ гавоты „С.-Петербургскія Вѣдомости“ на три мѣсяца»; 2) «министры: внутреннихъ дѣлъ, народнаго просвѣщенія и юстиціи и оберъ-прокуроръ святѣйшаго синода, на основаніи примѣчанія къ ст. 148 уст. о ценз. и печ., св. зак. т. XIV, изд. 1890 г., въ совѣщаніи 20 февраля постановили: совершенно прекратить изданіе газеты „Россія“, выходящей въ свѣтъ въ С. Петербургѣ».
Въ № 59 «Hufvudstardstadsbladet» отъ 2-го марта (нов. ст.) опубликовано сообщеніе о слѣдующихъ послѣднихъ распоряженіяхъ финляндскаго генералъ-губернатора, относящихся къ періодической финляндской прессѣ. Прекращено навсегда изданіе выборгской финской газеты «Viipurin Sanomat» за помѣщенное въ № 4 стихотвореніе «Подымается» («Se nousee») и за продолжавшееся вредное направленіе газеты. Временно пріостановлены слѣдующія шесть газетъ: на три мѣсяца: 1) «Itä Harjala» за помѣщенное въ № 99 за 1901 годъ «Письмо изъ Гельсингфорса» и за статью въ № 8 за 1902 г. «Во времена притѣсненія» («Ahdistuksen aikana»); на четыре мѣсяца: 2) «Rauman Lehti» за ту же статью въ № 7, за 1902 г., на два мѣсяца: 8) «Suomalainen» за ту же статью въ № 9), 4) «Perä-Pohjalainen» за ту же статью помѣщ. въ 13 за 1902 г.; 5) «Kaajanin Lehti» за помѣщенную въ № 10 статью: «Что гадатели и звѣзды предсказываютъ о 1902 годѣ»; — на одинъ мѣсяцъ. — 6) «Dästra Nyland» за помѣщенную въ Ns 101 статью: «Рождество». Цензоръ, цензировавшій послѣднюю газету, отставленъ отъ своей должности; цензоръ же, пропустившій упомянутую статью въ предыдущей газетѣ, отставленъ отъ своей должности на два мѣсяца. Слѣдующимъ пяти газетамъ объявлено предостереженіе: 1) «Kotkan Sanomat» за помѣщенное въ № 1 за 1902 г. «Письмо изъ С-тъ Михеля», 2) «Suupohjan Kaikn» за статью, помѣщенную въ № 148 «Больше патріотизма въ работѣ»; 8) «Ottpuri», за ту же статью, помѣщенную въ № 302; 4) «Laatokka» за статью въ № 1. «Съ новымъ годомъ!», 5) «Hufvudstadhladet» — за помѣщенное въ 24 объявленіе отъ «Kinematograi-International» (интернаціональнаго кинематографа) объ англо-трансвальской войнѣ и за извѣстіе въ № 29 «Пасторы и уставъ о воинской повинности». Цензоръ, пропустившій упомянутые нумера послѣдней газеты, отставленъ отъ своей должности на одинъ мѣсяцъ.
Какъ сообщалось недавно во всѣхъ газетахъ, при послѣднихъ выборахъ въ почетные академики по разряду изящной словесности Академіи Наукъ избранными оказались гг. Сухово-Кобылинъ и Максимъ Горькій. Вслѣдъ затѣмъ, однако, въ «Правительственномъ Вѣстникѣ» появилось слѣдующее сообщеніе:
Отъ Императорской Академіи Наукъ.
«Въ виду обстоятельствъ, которыя не были извѣстны соединенному собранію отдѣленія русскаго языка и словесности Императорской Академіи Наукъ, — выборы въ почетные академики Алексѣя Максимовича Пѣшкова (псевдонимъ „Максимъ Горькій“), привлеченнаго къ дознанію въ порядкѣ ст. 1035 устава уголовнаго судопроизводства, объявляются недѣйствительными».
Упоминаемая въ этомъ сообщеніи ст. 1035 устава угол. судопр. гласитъ слѣдующее: «О всякомъ злоумышленіи, заключающемъ въ себѣ признаки государственнаго преступленія, сообщается прокурору судебной палаты, когда злоумышленіе обнаружилось въ мѣстѣ его пребыванія, а въ противномъ случаѣ мѣстному прокурору окружнаго суда или его товарищу или же полиціи для донесенія о томъ немедленно прокурору судебной палаты» Въ теченіе мѣсяца, истекшаго со времени послѣдней нашей хроники, былъ опубликованъ цѣлый рядъ оффиціозныхъ и правительственныхъ сообщеній. Воспроизводимъ здѣсь важнѣйшія изъ нихъ.
Въ газетѣ «Кіевлянинъ» 21 февраля было опубликовано слѣдующее сообщеніе кіевскаго, подольскаго и Волынскаго генералъ-губернатора Драгомирова: "2-го февраля, въ 12 час. 40 мин. дня, на Крещатикѣ противъ Пассажа, изъ числа многочисленной по случаю праздничнаго дня, гулявшей по тротуарамъ публики, выскочили на средину улицы человѣкъ 50—60 студентовъ и мастеровыхъ и съ кривомъ «ура» подняли нѣсколько красныхъ флаговъ. Будучи окружены полицейскими чинами, манифестанты оказали полиціи сопротивленіе, при чемъ нанесли палкой два тяжелыхъ удара по головѣ приставу Закусилову и болѣе легкіе удары нѣсколькимъ околоточнымъ надзирателямъ и нижнимъ полицейскимъ чинамъ. Приставъ Закусиловъ, обливаясь кровью, упалъ на мостовую, а нанесшій ему одинъ изъ ударовъ студентъ политехническаго института Вольскій получилъ въ свою очередь ударъ ножнами шашки отъ полицейскаго чина, потерялъ сознаніе и былъ доставленъ въ аптеку Филиповича, откуда, по оказаніи ему медицинской, помощи, уѣхалъ домой. Затѣмъ въ теченіе 2 и 3 февраля въ разныхъ мѣстахъ города изъ числа гуляющей публики выходили на улицу небольшія группы демонстрантовъ, собирали вокругъ себя толпу, которая, однако, полиціей и войсками была немедленно разсѣиваема. При удаленіи толпы на Бибиковскомъ бульварѣ, мѣщанинъ г. Мглина, Черниговской губерніи, Хаскель Ароновъ, ударившій казака и стащившій его съ лошади, получилъ во время свалки ушибы и отправленъ былъ въ Александровскую больйицу. Распространившіеся по городу слухи о томъ, что во время прекращенія безпорядковъ 2 и 3 февраля, будто, было убито и ранено много студентовъ, оказываются, такимъ образомъ, совершенно невѣрными, такъ какъ убитыхъ совсѣмъ не было, а раненыхъ изъ числа задержанныхъ манифестантовъ оказалось всего двое; возможно, что число ихъ было и больше, но они остались не обнаруженными. Лица, задержанныя во время уличныхъ безпорядковъ и признанныя виновными въ нарушеніи обязательнаго постановленія о воспрещеніи уличныхъ сборищъ, по распоряженію генералъ-губернатора, подвергнуты слѣдующимъ взысканіямъ: аресту на три мѣсяца 27 человѣкъ, аресту на два мѣсяца 56 человѣкъ, аресту на одинъ мѣсяцъ 16 человѣкъ и аресту на двѣ недѣли 13 человѣкъ.
По сообщенію той же газеты отъ 6-го февраля, при входѣ въ кіевскій университетъ 5 февраля вывѣшено было слѣдующее объявленіе: «По распоряженію г. попечителя кіевскаго учебнаго округа, учебныя занятія въ университетѣ св. Владиміра пріостановлены впредь до особаго объявленія и доступъ студентамъ во всѣ учрежденія университета прекращенъ. Сношенія студентовъ съ университетскими властями будутъ производиться при посредствѣ почты. Ректоръ университета Ѳ. Фортинскій». Въ Юрьевскомъ университетѣ, по сообщенію «Рижскаго Вѣстника», занятія съ 25 февраля также были временно прекращены.
14 февраля состоялся слѣдующій «приказъ министра народнаго просвѣщенія», генералъ-адъютанта Ванновскаго, напечатанный въ «Правительственномъ Вѣстникѣ».
"9-го текущаго февраля, около 11½ часовъ утра, во дворѣ, передъ актовымъ заломъ Императорскаго московскаго университета, стали собираться небольшими группами студенты сего университета, среди коихъ были женщины и слушатели другихъ высшихъ учебныхъ заведеній столицы. Считая неудобнымъ оставлять студентовъ во дворѣ, ректоръ университета разрѣшилъ имъ перейти въ актовый залъ и оттуда расходиться по домамъ; но, вмѣсто исполненія сего, толпа, численностью превышавшая 400 человѣкъ, проникла изъ зала въ другія университетскія помѣщенія, при чемъ ею были взломаны наружныя двери подъ аркою стараго зданія и семь дверей актоваго зала и аудиторій. Затѣмъ часть толпы поднялась въ третій этажъ, гдѣ взломала входныя двери въ квартиру завѣдующаго юридическимъ семинаріемъ приватъ-доцента Чистякова и, принудивъ послѣдняго удалиться, расположилась и въ этой квартирѣ. Здѣсь ею были уничтожены всѣ съѣстные припасы, взломанъ шкафъ съ чайною посудою, поломаны, попорчены и уничтожены многія вещи, составляющія собственность Чистякова. Все это время толпа вела себя шумно, пѣла хоровыя пѣсни, а изъ нѣсколькихъ оконъ, выходящихъ на Никитскую улицу, были выкинуты красные флаги.
"Не смотря на неоднократныя предложенія учебнаго начальства немедленно оставить помѣщеніе университета, толпа, за исключеніемъ немногихъ, подчинившихся этому распоряженію, не расходилась, заявивъ, что останется тутъ ночевать.
"Въ виду полной невозможности водворить порядокъ собственными средствами, учебное начальство обратилось къ содѣйствію гражданской власти, по распоряженію которой около 12 час. ночи въ зданіе университета были введены полиція и военная команда; засимъ всѣ самовольно проникшіе въ университетъ, безъ особаго съ ихъ стороны сопротивленія, были арестованы и препровождены въ манежъ.
"По осмотрѣ очищенныхъ отъ толпы университетскихъ помѣщеній, кромѣ упомянутыхъ выше поврежденій, оказались поломанными: парты въ аудиторіяхъ, столы для практическихъ занятій, стулья, конторки, при чемъ хранившіяся въ нихъ бумаги уничтожены. На полу найдены обмотанная тряпкою гиря, финскіе ножи, длинная палка, выломанные изъ университетской рѣшетки желѣзные прутья, а при обыскѣ у нѣкоторыхъ арестованныхъ отобраны финскіе ножи, кастеты и револьверы; во многихъ мѣстахъ были устроены баррикады.
"Все вышеприведенное свидѣтельствуетъ, что принимавшіе участіе въ безчинствахъ студенты считаютъ помѣщенія университета предназначенными не для мирныхъ учебныхъ занятій, а для противозаконныхъ сборищъ, и позволяютъ себѣ поступки, свойственные не приличнымъ, воспитаннымъ молодымъ людямъ, а буйной разнузданной толпѣ, забывающей всякое уваженіе къ порядку и къ чужой собственности; а посему я нахожу, что такимъ молодымъ людямъ не можетъ быть мѣста въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ.
«Вслѣдствіе сего предлагаю попечителю Московскаго учебнаго округа поручить правленію Императорскаго Московскаго университета независимо отъ взысканій, коимъ виновные могутъ быть подвергнуты по общимъ узаконеніямъ, немедленно исключить изъ числа студентовъ онаго всѣхъ тѣхъ, кои были арестованы въ ночь на 10-е февраля въ зданіи университета, примѣнивъ эту мѣру и къ слушателямъ другихъ подвѣдомственныхъ мнѣ учебныхъ заведеній, арестованнымъ совмѣстно со студентами университета».
15 февраля во всѣхъ московскихъ газетахъ былъ кромѣ того напечатанъ приказъ по московской полиціи такого содержанія: «Нижеслѣдующія лица, задержанныя 9 февраля чинами полиціи за нарушеніе обязательнаго постановленія Его Императорскаго Высочества, московскаго генералъ-губернатора, объявленнаго 17-го марта 1901 г., и дополненія такового отъ 23 января 1902 г., подвергаются аресту при полиціи»: на 3 мѣсяца — 7 студентовъ московскаго университета, 10 студентовъ техническаго училища, 2 студента инженернаго училища, 1 студентъ сельско-хозяйственнаго института, 1 студентъ петербургскаго университета, 20 студентовъ межевого института, 3 ученика училища живописи, 3 ученика филармоническаго училища, 1 ученикъ консерваторіи, одна слушательница акушерскихъ курсовъ, 2 слушательницы педагогическихъ курсовъ, 1 слушательница зубоврачебной школы, 1 слушательница повивальнаго института, двое дворянъ и жена агронома; на 2 мѣсяца — 97 студентовъ университета; на 1 мѣсяцъ — 55 лицъ разнаго званія; на 14 дней — 7 учениковъ Строгановскаго училища; на 7 дней — 2 лица разнаго званія. За нарушеніе тѣхъ же постановленій 10 февраля подвергнуты аресту: на 3 мѣсяца — 1 служащій въ губернской земской управѣ; на 1 мѣсяцъ — 8 студентовъ университета, 5 студентовъ инженернаго училища и 5 лицъ разнаго званія.
Въ «Вѣдомостяхъ Одесскаго Градоначальства» появилось слѣдующее сообщеніе и. д. одесскаго градоначальника: «23-го сего февраля, въ началѣ 2-го часа дня, небольшой группой лицъ былъ произведенъ на углу Екатерининской и Дерибасовской ул. безпорядокъ съ попыткою къ демонстраціи, мѣрами полиціи быстро прекращенный. Задержанныя при этомъ лица, какъ нарушившія изданное на основаніи положенія объ усиленной охранѣ и дѣйствующее въ одесскомъ градоначальствѣ обязательное постановленіе отъ 2і янв. 1884 г. о недопущеніи скопищъ при уличныхъ безпорядкахъ, постановленіемъ и. д. одесскаго градоначальника, состоявшимся 25 февраля с. г., подвергнуты, независимо той отвѣтственности, коей они могутъ подлежать въ общемъ порядкѣ, аресту при полиціи» — 32 лица на 3 мѣсяца, 15 — на два мѣсяца и 7—на 1 мѣсяцъ. Среди арестованныхъ были — одинъ студента, двое бывшихъ студентовъ, остальные рабочіе и ремесленники.
Въ «Вѣдомостяхъ Спб. Град.» напечатанъ слѣдующій приказъ петербургскаго градоначальника: «3-го сего марта, въ 12½ ч. дня, на Невскомъ проспектѣ, между улицами Садовой и Казанской, среди собравшейся въ усиленномъ составѣ публики, наблюдаемой въ праздничные дни въ этомъ районѣ города, группою молодыхъ людей, преимущественно студентовъ, были сдѣланы три попытки произвести уличные безпорядки, при чемъ нѣкоторыми лицами были развернуты красные флаги съ преступными надписями. Попытки эти въ самомъ началѣ были прекращены мѣрами полиціи, всѣ флаги отобраны и выкинувшія ихъ лица, а равно и большинство участниковъ безпорядковъ, задержаны». «Приникая во вниманіе, что всѣ задержанныя лица оказываются во всякомъ случаѣ виновными въ нарушеніи обязательныхъ постановленій с.-петербургскаго градоначальника, изданныхъ 8 марта и 9 декабря 1901 г.», градоначальникъ, по словамъ приказа, «независимо отъ привлеченія главныхъ виновниковъ въ дознанію по уложенію о наказаніяхъ», постановилъ подвергнуть задержанныхъ лицъ аресту на основаніи обязательныхъ постановленій. Въ приказѣ поименованы 86 лицъ, подвергнутыхъ аресту на 8 мѣсяца. По званіямъ они распредѣляются слѣдующимъ образомъ: студентовъ: с.-петербургскаго университета — 21, горнаго института — 5, института гражданскихъ инженеровъ — 2, технологическаго института — 4, института инженеровъ путей сообщенія — 4, военно-медицинской академіи — 2, слушательницъ высшихъ женскихъ курсовъ — 2, слушательницъ женскаго медицинскаго института — 2 и лицъ обоего пола равныхъ званій — 44.
7 марта въ «Правительственномъ Вѣстникѣ» появилось сообщеніе министерства финансовъ, извѣщавшее, что «министръ финансовъ сдѣлалъ распоряженіе: закрыть кіевскій политехническій институтъ до конца учебнаго года; студентовъ II и старшихъ курсовъ оставить на слѣдующій акадёмическій годъ на тѣхъ курсахъ, на которыхъ они состояли въ этомъ году; студентовъ же перваго курса уволить съ предоставленіемъ институту права допускать къ конкурснымъ испытаніямъ, наравнѣ со вновь поступающими, тѣхъ изъ нихъ, обратный пріемъ коихъ начальство института признаетъ возможнымъ».
12 марта въ той же газетѣ было напечатано слѣдующее «правительственное сообщеніе»:
"Происходившія за послѣдніе годы волненія среди нѣкоторой части молодежи высшихъ учебныхъ заведеній Имперіи приняли въ концѣ минувшаго 1901 года явно противоправительственный характеръ. Не ограничиваясь, какъ раньше, предъявленіемъ различныхъ требованій измѣненія академическаго строя, руководители студенческаго движенія, какъ въ рѣчахъ на недозволенныхъ сходкахъ въ стѣнахъ учебныхъ заведеній, такъ и въ многочисленныхъ подпольныхъ воззваніяхъ и прокламаціяхъ, пытались увлечь учащуюся молодежь на путь политическаго движенія, открыто заявляя о необходимости измѣненія формъ существующаго образа правленія. Вмѣстѣ съ тѣмъ, сознавая безсиліе учащейся молодежи для непосредственнаго осуществленія такихъ стремленій, руководители этого движенія, въ тѣсномъ общеніи съ существующими революціонными группами и кружками, вели въ томъ же духѣ преступную пропаганду среди общества и рабочихъ большихъ городовъ, какъ устнымъ путемъ, такъ и распространеніемъ преступныхъ изданій. Однимъ изъ ближайшихъ способовъ заявленія своихъ стремленій агитаторы признавали устройство уличныхъ демонстрацій, къ чему и были сдѣланы попытки въ разныхъ городахъ.
"Для устройства подобной же уличной демонстраціи въ Москвѣ было избрано 9-е февраля сего года. По распоряженію мѣстной власти, получившей объ этомъ свѣдѣнія, были арестованы, до указаннаго дня, въ числѣ 47 лицъ, наиболѣе дѣятельные подстрекатели устройства предположенной демонстраціи и возможные ея руководители, выработавшіе, между Прочимъ, и подробную ея программу на одной изъ тайныхъ сходокъ. Мѣра эта, оказавшая несомнѣнно вліяніе на интенсивность послѣдовавшихъ безпорядковъ, для полнаго цхъ предупрежденія оказалась, однако, недостаточною, такъ какъ 9-го февраля въ московскомъ университетѣ, избраннымъ исходной точкой для предполагавшейся демонстраціи, произошли событія, изложенныя въ приказѣ министра народнаго просвѣщенія отъ 14-го февраля 1902 г. за № 1.
"Вслѣдъ затѣмъ, воззваніемъ отъ 15-го февраля сего года, группа студентовъ московскаго техническаго училища, присвоившая себѣ наименованіе «Исполнительнаго Комитета» этого училища, обратилась съ приглашеніемъ ко всѣмъ желающимъ выразить протестъ — явиться 17-го февраля къ 2 часамъ дня къ памятнику Пушкина для устройства уличной демонстраціи. Въ назначенный день въ указанное мѣсто собрались нѣсколько студентовъ этого училища и, соединившись группой, приступили къ совѣщанію о начатіи шествія; при первой же ихъ попыткѣ двинуться демонстративно по бульвару къ Никитскимъ воротамъ они тотчасъ же были оцѣплены полиціей, при чемъ задержано 11 человѣкъ, при коихъ оказался флагъ съ преступною надписью.
"При разсмотрѣніи вопроса о виновности лицъ, участвовавшихъ въ этихъ безпорядкахъ, приняты были во вниманіе, какъ характеръ изложенныхъ событій, такъ и необходимость, для предупрежденія дальнѣйшаго вліянія главныхъ виновныхъ на окружающую среду, поставить ихъ въ условія, наименѣе благопріятныя для дальнѣйшаго проявленія революціонной дѣятельности, и, въ сихъ видахъ, всѣ виновные были предположены къ водворенію подъ надзоръ полиціи въ разныхъ отдаленныхъ мѣстностяхъ Имперіи на болѣе или менѣе продолжительные сроки. По доведеніи этого предположенія до Высочайшаго свѣдѣнія, Государю Императору благоугодно было Всемилостивѣйше повелѣть сохранить мѣру высылки въ предѣлы иркутскаго генералъ-губернаторства лишь въ отношеніи главныхъ виновныхъ; прочихъ же участниковъ подвергнуть тюремному заключенію на сроки отъ 3-хъ до 6-ти мѣсяцевъ.
"Въ соотвѣтствіи съ изложеннымъ, министромъ внутреннихъ дѣлъ утверждены 7 сего марта журналы особаго совѣщанія, образованнаго на основаніи 84 ст. положенія о государственной охранѣ, разсматривавшаго дѣло о 682 участникахъ безпорядковъ въ Москвѣ 9 и 19 февраля, при чемъ лица, изобличенныя въ политической неблагонадежности, подготовленіи демонстрацій и сознательномъ участіи въ оныхъ, въ числѣ 95 лицъ, высылаются подъ надзоръ полиціи въ предѣлы иркутскаго генералъ-губернаторства на сроки отъ 2 до 5 лѣтъ; 567 лицъ подвергаются тюремному заключенію на сроки отъ 3 до 6 мѣсяцевъ и 6 лицъ подчиняются надзору полиціи на 1 годъ въ мѣстѣ жительства родителей или родственниковъ; въ отношеніи 14 лицъ дѣло прекращено.
"По учебнымъ заведеніямъ лица эти распредѣляются слѣдующимъ образомъ: студентовъ московскаго университета — 537, московскаго техническаго училища — 32, московскаго сельско-хозяйственнаго института — 13,.московскаго инженернаго училища — 3, студентовъ лазаревскаго института — 1, студентовъ межеваго института — 7, слушательницъ разныхъ курсовъ — 55, разночинцевъ мужчинъ и женщинъ — 34.
«Главнымъ мѣстомъ отбытія тюремнаго заключенія лицами, подвергнутыми таковому, назначена временная архангельская тюрьма».
Въ оффиціальной «Финляндской Газетѣ» также напечатано нѣсколько сообщеній, которые мы приводимъ частью въ извлеченіяхъ, частью цѣликомъ.
"5-е февраля, — день годовщины обнародованія Высочайшаго манифеста отъ 3-го февраля 1899 г., — и въ нынѣшнемъ году, — говоритъ первое изъ нихъ, — ознаменовался въ Гельсингфорсѣ демонстраціей, хотя и въ болѣе слабой степени, чѣмъ въ прошломъ году. Дѣло обошлось «мракомъ» въ центральной части города и уличными безпорядками сравнительно небольшой толпы, которую, однако, подстрекали кое-кто изъ мѣстной интеллигенціи. Какихъ-либо предварительныхъ приготовленій съ утра въ этотъ день замѣтно не было. Съ наступленіемъ же темноты, окна магазиновъ въ центральной части города не были освѣщены обычнымъ порядкомъ: скудный свѣтъ замѣчался лишь въ глубинѣ ихъ. Въ восьмомъ часу и эти огни были потушены, и магазины заперты. Равнымъ образомъ и частныя квартиры на Эспланадной улицѣ къ этому времени погрузились въ темноту, либо были тщательно завѣшаны, какъ это имѣло мѣсто и въ прошломъ году. Съ 6½ часовъ стала прибывать на Эспланадную улицу публика, и къ 7 часамъ на тротуарахъ стало уже тѣсно. Главнымъ образомъ тѣснились около шведскаго театра, противъ неуспѣвшаго еще погасить огней магазина «Kristall-magasinet» и противъ дома № 39, гдѣ жительствуетъ одинъ русскій штабъ-офицеръ, квартира котораго, по случаю гостей, была ярко освѣщена. Въ это же время появились въ толпѣ портреты сенаторовъ, подавшихъ голосъ за опубликованіе Высочайшаго манифеста 3-го февраля. Напечатанные на глазированной бумагѣ, портреты эти были снабжены особымъ крупнымъ штемпелемъ на финскомъ и шведскомъ языкахъ «Isänmaanpettäfä», «Fosterlandsförrädate» («предатель отечества»). Полиціи удалось задержать двухъ лицъ, заподозрѣнныхъ въ распространеніи этихъ листковъ. Нѣсколько такихъ портретовъ были прибиты на домахъ сенатора Энеберга и бывшаго сенатора Ирье-Коскинена. Часовъ до 9 публика вела себя довольно спокойно. Со стороны полиціи воспрещалось останавливаться, дабы не задерживать движенія, но около девяти часовъ проѣздъ по Эспланадской улицѣ сталъ затруднительнымъ вслѣдствіе того, что толпа, состоявшая до сихъ поръ изъ учащейся молодежи и интеллигенціи, а къ этому времени пополнившаяся и другими элементами: приказчиками, прислугою и т. п., выступила подъ вліяніемъ нѣсколькихъ лицъ изъ интеллигенціи за предѣлы тротуаровъ и стала расхаживать по срединѣ улицы, запрудивъ ее совсѣмъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ начались крики, кашлянье хоромъ, возгласы «ура» всякій разъ, когда полиція обращалась къ толпѣ съ предложеніемъ разойтись, или если появлялась на улицѣ форма русскаго офицера. Помощникъ полицеймейстера былъ освистанъ. Для очистки мѣста у театра и проѣзда по улицѣ была вызвана конная полицейская стража, при содѣйствіи которой и удалось въ концѣ-концовъ разсѣять толпу, оттѣснивъ ее съ Эспланады, которая и была затѣмъ отдѣлена цѣпью полицейскихъ. Къ 11½ ч. безпорядки прекратились, видны были только одиночные прохожіе и кое-гдѣ небольшія кучки въ 4—5 человѣкъ учащейся молодежи. Привлечено къ отвѣтственности до 40 человѣкъ, въ томъ числѣ нѣсколько лицъ интеллягентныхъ. Безсмысленная манифестація нашла осужденіе и въ мѣстной печати. Газета «Pâivâleliti» на другой же день помѣстила небольшую замѣтку слѣдующаго содержанія: «Достойное порицанія поведеніе проявила вчера вечеромъ толпа праздношатающихся и повѣсъ-мальчишекъ, собравшихся сперва передъ однимъ домомъ, находящимся на Сѣв. Эспланадной улицѣ, откуда пришлось ее разогнать силою. Затѣмъ она собралась на углу Заи Генриховской и Андреевской улицъ, и отсюда опять была прогнана, послѣ чего безпорядочнымъ образомъ двинулась по центральнымъ улицамъ».
«Въ 1890 г. — читаемъ мы въ другомъ сообщеніи „Ф. Газеты“, — на страницахъ многихъ финляндскихъ газетъ появилось воззваніе ко всеобщему протесту, обращенному непосредственно къ высочайшей власти, прямо противъ нея направленное. „Мы предлагаемъ, говорилось въ этомъ воззваніи, — чтобы всѣ общины Финляндіи на созванныхъ именно для этой цѣли сходкахъ выбрали представителей, которые должны всеподданнѣйше изложить предъ монархомъ чувства скорби по поводу частью уже произведенныхъ, частью еще подготовляемыхъ измѣненій, выразить надежду на то, что мѣропріятія эти будутъ отмѣнены“. Это воззваніе было первымъ крупнымъ проявленіемъ антиправительственной агитаціи на страницахъ финляндской прессы. Сдѣланный починъ повлекъ за собою появленіе въ финлядскихъ газетахъ цѣлаго ряда статей самаго возмутительнаго содержанія, направленныхъ не только противъ всего русскаго, но даже дерзающихъ на критику предначертаній монарха. Вскорѣ вполнѣ ясно обнаружилось подчиненіе финляндской прессы какой-то тайной центральной власти, руководящей ею при обсужденіяхъ различныхъ мѣропріятій правительства. Правительству серьезными мѣрами почти удалось изгнать предосудительныя статьи со страницъ мѣстной печати, за то начало замѣчаться значительное развитіе подпольной прессы. Не вполнѣ удовлетворительно организованный пограничный надзоръ допускаетъ свободный ввозъ въ финляндскую окраину десятковъ тысячъ экземпляровъ подпольныхъ изданій, которыя, будучи усердно распространяемы преступною» агитаціей, наводняютъ край. Брошюры и листки, въ большинствѣ случаевъ раздаваемые даромъ, проникаютъ въ каждый крестьянскій домъ и влекутъ мысли народа на ложный, а подчасъ и преступный путь. Подпольная періодическая пресса агитируетъ въ духѣ пассивнаго сопротивленія всѣмъ мѣропріятіямъ, исходящимъ отъ высшей власти, руководитъ бойкотомъ вѣрныхъ своему долгу служащихъ, указывая на своихъ страницахъ имя жертвы, а иногда возводитъ въ героевъ отечества тѣхъ, кто пошелъ по пути, намѣченному преступной пропагандой. Далѣе говорится: Гельсингфорской полиціи удалось на дняхъ установить фактъ, что въ квартирѣ служащаго въ главномъ межевомъ управленіи Ивана Гундстрема имѣются склады запрещенной литературы, а также въ квартирѣ магистра Гуммеруса. Въ обѣихъ квартирахъ были произведены обыски представителями главнаго управленія по дѣламъ печати при содѣйствіи чиновъ гельсингфорской полиціи. У Гундстрема, котораго не застали дома, сначала были арестованы запрещенныя произведенія печати, хранившіяся въ сараѣ. По прибытіи Гундстрема цензоръ, производившій обыскъ, и чины полиціи вошли въ его квартиру для продолженія обыска Туда же прибылъ адвокатъ Іона Кастренъ, вошедшій съ громкимъ и дерзкимъ ругательствомъ по адресу полиціи. Подойдя въ полицейскому коммиссару, докладывавшему въ это время полицеймейстеру по телефону о ходѣ обыска, Кастренъ вырвалъ у него телефонную трубку и закричалъ, чтобы всѣ убирались вонъ. Арестованныя произведенія печати, хранившіяся въ сараѣ, были положены на извозчика и отправлены въ полицейскій участокъ. Въ это время во дворъ прибыли книгопродавецъ Венцель Хагельстамъ, докторъ Адольфъ Фермеръ, магистръ Лундстремъ и Ратманъ гельсингфорскаго ратгаузскаго суда Линдбергъ, которые побуждали извозчика не выполнять приказанія коммиссара ѣхать, и лишь тогда, когда коммиссаръ взялъ лошадь подъ уздцы, удалось вывезти арестованныя произведенія печати. По прибытіи другого представителя главнаго управленія по дѣламъ печати въ сопровожденіи чиновъ полиція на квартиру магистра Гуммеруса и указаніи ему цѣли прибытія, послѣдній вынесъ нѣсколько десятковъ прошлогоднихъ нумеровъ газеты Fia Ord и предложилъ произвести обыскъ въ его квартирѣ. Представитель главнаго управленія по дѣламъ печати нашелъ достаточнымъ наружный осмотръ квартиры, а потому чины полиціи обыска не производили. Въ ту же ночь полицейскій констэбль обнаружилъ, что изъ воротъ дома, гдѣ производился обыскъ, вывозили два ломовыхъ воза, нагруженные какою-то кладью въ рогожахъ. Перевозка клади въ столь необычное время изъ дома, гдѣ днемъ производился обыскъ, возбудила подозрѣнія констэбля, и онъ рѣшилъ задержать означенныхъ извозчиковъ, схвативъ лошадь перваго подъ уздцы. Поднявшаяся на дыбы лошадь вырвалась отъ констэбля, и первый возъ поѣхалъ вскачь. Констэбль пытался задержать второго извозчика, но тотъ, ударивъ его по лицу возжами, вскачь послѣдовалъ за первымъ и скрылся изъ виду. Слѣдствіе по этому дѣлу производится".
Слѣдующее сообщеніе касается судебнаго разбора упомянутаго дѣла объ обыскахъ. "Въ четвергъ, 28 февраля (18 марта), — говорится въ немъ, — слушалось дѣло по обвиненію кандидата правъ Іоны Кастрена, книгопродавца Венцеля Хагельстама, доцента, д-ра Адольфа Тернгрена и магистра Александра Лундстрема въ сопротивленіи чиновникамъ и полиціи при исполненіи ими служебныхъ обязанностей во время обыска у вице-герадсгевдинга Ивара Грундстрема 6 (19) февраля… Протоколъ, составленный объ этихъ происшествіяхъ полицейскимъ коммисаромъ Андросовымъ, и послужилъ основаніемъ для привлеченія обвиняемыхъ къ судебной отвѣтственности. На судъ явились всѣ обвиняемые, изъ коихъ Іона Кастренъ заявилъ, что будетъ защищать своихъ товарищей Хагельстама, Теригрена и Лундстрема. Со стороны мѣстной полиціи явился коммиссаръ Андросовъ; прокурорскія обязанности исполнялъ городской фискалъ Местертонъ. Изъ прочитаннаго на судѣ полицейскаго протокола и объясненій подсудимыхъ видно, что въ этой исторіи видную роль игралъ телефонъ. Иваръ Грундстремъ, извѣщенный по телефону, что въ его квартирѣ производится обыскъ, по телефону же вызвалъ Іону Кастрена въ качествѣ «юридическаго помощника» — хотя и самъ юристъ по образованію и званію. Кастренъ пригласилъ въ качествѣ «свидѣтеля» д-ра Тернгрена, который, въ свою очередь, «раздѣляя убѣжденіе, что обыскъ не основанъ на законахъ края и противорѣчитъ нашему правосознанію», счелъ своимъ долгомъ послѣдовать приглашенію I. Кастрена, встрѣтился съ Хагельстамомъ, Линдбергомъ и Лундстремомъ и отправился съ ними въ квартиру Ивара Грундстрема. Іона Кастренъ показалъ, по отчету «Hufvudstadsbladet» (№ 71, отъ 14 марта н. ст.), что онъ «счелъ себя обязаннымъ, въ качествѣ адвоката, оказать помощь г. Ивару Грундстрему въ столь щекотливомъ дѣлѣ, а потому поѣхалъ на его квартиру и позвалъ туда другихъ лицъ въ качествѣ свидѣтелей. У воротъ дома № 19 по Альбертской ул., констебль сыскной полиціи пытался не пропустить его, но тщетно. Во дворѣ онъ нашелъ извозчичьи сани съ ящикомъ, а въ передней г. Грундстрема засталъ г. Вайніо, двухъ коммиссаровъ и. двухъ штатскихъ, ему неизвѣстныхъ. Войдя, онъ спросилъ: „что здѣсь происходитъ?“ и заявилъ, что прибылъ въ качествѣ юрисконсульта г. Грундстрема. Услышавъ затѣмъ, что обыскъ производится не на основаніи уголовнаго уложенія или устава о печати, онъ объявилъ полицейскимъ, что они должны удалиться, не увозя съ собою ничего принадлежащаго Грундстрему, впредь до разрѣшенія дѣла». Обвиненіе онъ отрицалъ, какъ «несправедливое съ начала до конца». Докторъ Теригренъ, поддерживая объясненія Іоны Кастрена, заявилъ, что ему «показалось, что полицейскіе въ домѣ № 19 по Альбертской улицѣ не исполняли никакой служебной обязанности» и что имъ никто не мѣшалъ въ ихъ дѣйствіяхъ. Ратманъ юстиціи — членъ ратгаузскаго суда — Линдбергъ, считалъ для Грундстрема необходимымъ имѣть своихъ свидѣтелей при такомъ событіи, какъ обыскъ". Сверхъ того, онъ «въ качествѣ члена городского управленія желалъ убѣдиться, насколько полиція, состоящая на городской службѣ, охотно помогаетъ дѣйствіямъ, не встрѣчающимъ опоры въ мѣстныхъ законахъ». Къ свидѣтелю Нюхольму обратился, считая его не полицейскимъ констеблемъ, а извозчикомъ, не имѣющимъ отношенія къ дѣлу. Обвиненіе онъ также отвергаетъ въ полномъ составѣ. Коммиссаръ Андросовъ изложилъ обстоятельства дѣла вполнѣ согласно съ протоколомъ. Точно также показали свидѣтели Кайтокангасъ, Нюхольмъ, Гренлундъ и акъ-Бьеркстенъ. Послѣдній заявилъ лишь, что онъ не слыхалъ оскорбительнаго слова Іоны Кастрена по адресу полиціи («pack» — сбродъ, сволочь, по показанію другихъ свидѣтелей). Городской фискалъ Мистертонъ высказалъ въ своемъ заключеніи, по отчету упомянутой выше шведской газеты, слѣдующее: «Ратманъ Линдбергъ, магистръ Лундстремъ и доцентъ Теригренъ обвиняются полицейскимъ коммиссаромъ Андросовымъ въ покушеніи помѣшать чиновникамъ въ исполненіи ихъ служебныхъ обязанностей; но такъ какъ подобное дѣяніе не наказуемо по нашему закону и слѣдствіемъ не доказано, чтобы они провинились въ чемъ либо другомъ, то обвинитель отказывается отъ преслѣдованія ихъ. Относительно книгопродавца Хагельетама городской фискалъ „призналъ недоказаннымъ, чтобы онъ имѣлъ намѣреніе воспрепятствовать увозу арестованныхъ вещей, хотя и старался помѣшать увозу чужого имущества, пока не было выяснено, въ чемъ собственно дѣло“. Относительно Іоны Кастрена „доказано только употребленіе имъ оскорбительнаго для полиціи выраженія“; но онъ „не мѣшалъ полицейскому коммиссару Андросову въ исполненіи его служебныхъ обязанностей и не проявилъ насилія противъ него“, поэтому и отвѣтственности онъ подлежитъ лишь за оскорбленіе на словахъ. Ратманъ Линдбергъ просилъ не устранять его отъ участія въ дѣлѣ, не смотря на отказъ фискала отъ обвиненія. Іона Кастренъ просилъ судъ освободить Теригрена, Хагельстама и Лундстрема, а дѣло продолжать, отложивъ дальнѣйшее слушаніе до другого засѣданія, въ коему вызвать свидѣтелей: Анну Линдгольмъ, Констанцію Грундстремъ, агронома Эльвнига, служанку Валленіусъ, вице-герадсгевдинга Ивара Грундстрема, купца Мортенсена, д-ра Кремера, лектора Жано Пуаро, а такаю Венцеля Хагельстама, Теригрена и Лундстрема, превращенныхъ изъ обвиняемыхъ въ свидѣтелей. Очевидно, онъ собирается вести процессъ въ томъ же духѣ, какъ и пресловутое дѣло Ирье-Косвинена. Судъ постановилъ: устранить изъ дѣла подсудимыхъ Хагельстама, Теригрена, Линдберга и Лундстрема за отказомъ городского фискала отъ обвиненія, и согласно ходатайству Кастрена отложить засѣданіе до 11 час. утра 10 апрѣля н. ст., когда коммиссаръ Андросовъ, и отвѣтчикъ Кастренъ должны явиться лично, а первый, сверхъ того, представить всѣ доказательства, какія можетъ. Ратману Линдбергу предоставляется право возбудить противъ Андросова встрѣчное обвиненіе. Коммиссаръ Андросовъ заявилъ неудовольствіе противъ сего приговора».
Въ той же газетѣ напечатано слѣдующее обширное сообщеніе по поводу демонстрацій, произведенныхъ лѣтомъ прошлаго года въ гельсингфорскихъ церквахъ. "Происшествія, сопровождавшія объявленіе Высочайшаго манифеста 29-го іюня 1901 г. въ двухъ гельсингфорскихъ лютеранскихъ церквахъ 3 и 10 февраля, вызвали много разныхъ противорѣчивыхъ толковъ. Въ виду сего редакція «Финляндской Газеты» даетъ мѣсто послѣдовательному изложенію какъ самыхъ происшествій, такъ и подготовившей ихъ агитаціи.
"Высочайшимъ манифестомъ отъ 29 іюня (12 іюля) 1901 г. объявлено было объ изданіи Высочайше утвержденнаго для Великаго Княжества Финляндскаго новаго устава о воинской повинности. Вскорѣ послѣ этого въ г. Гельсингфорсъ начали съѣзжаться многіе депутаты чрезвычайнаго сейма 1899 года и другія лица, извѣстныя своею политическою дѣятельностью. Послѣ нѣсколькихъ частныхъ сходокъ, главнымъ образомъ, на квартирѣ извѣстнаго политическаго дѣятеля Мехелина, всѣ вышеупомянутыя лица и многія другія собрались 4 (17) августа на островѣ Тургольмъ (близъ г. Гельсингфорса), гдѣ и выработали прокламацію къ пасторамъ, въ коей обращались къ духовнымъ пастырямъ народа, чтобы они личнымъ примѣромъ неподчиненія названному Высочайшему повелѣнію повлекли бы къ тому же своихъ прихожанъ, и отнюдь не объявляли бы, какъ то требуется закономъ, съ церковныхъ кафедръ Высочайшаго манифеста о воинской повинности, «дабы тѣмъ не дать новому постановленію даже тѣни закона». Вслѣдъ за этой прокламаціей среди населенія начала распространяться другая — подъ заглавіемъ: «Какъ слѣдуетъ поступать въ дѣлѣ воинской повинности» и подписанная «нѣкоторые сеймовые депутаты». Въ послѣдней прокламаціи, обращенной «къ почтеннымъ гражданамъ», рекомендуется прихожанамъ обратиться черезъ депутаціи къ пасторамъ съ просьбами не объявлять Высочайшаго манифеста, а если послѣдніе не дадутъ рѣшительнаго отвѣта, то заявить въ церкви дружный протестъ, лишь только пасторъ начнетъ чтеніе, не останавливаясь даже передъ самыми энергичными мѣрами для его прерванія, послѣ чего безотлагательно всѣмъ выходить изъ церкви.
"Кромѣ этихъ прокламацій, въ краѣ появилось громадное количество всевозможныхъ брошюръ и листковъ, помѣченныхъ, главнымъ образомъ, Стокгольмомъ и Штетиномъ, въ коихъ народу представлялся въ самомъ извращенномъ видѣ новый уставъ о воинской повинности. Слѣдуя намѣченной въ вышеприведенныхъ прокламаціяхъ программѣ, пасторы во многихъ церквахъ отказались, какъ извѣстно, отъ объявленія Высочайшаго манифеста, — нѣкоторые, войдя съ ходатайствомъ въ Императорскій финляндскій сенатъ объ избавленіи ихъ отъ таковой обязанности, другіе же, подавъ весьма рѣзкіе отзывы, въ коихъ заявляли, что «не могутъ признавать за Высочайшимъ манифестомъ силы и значенія закона», а потому «по долгу совѣсти и не могутъ объявить ихъ какъ законъ безъ содѣйствія тѣмъ правонарушенію и измѣны принятой ими присягѣ». Однако, Императорскій финляндскій сенатъ отказалъ во всѣхъ ходатайствахъ пасторовъ и предписалъ консисторіямъ принять соотвѣтственныя мѣры къ скорѣйшему обнародованію новаго закона.
"Временемъ, потребнымъ для разсылки по всей финляндской окраинѣ «Сборника постановленій», содержащаго Высочайшій манифестъ о воинской повинности, а также задержкою нѣкоторыми магистратами передачи означеннаго «Сборника постановленій» въ надлежащія пасторскія управленія, — при чемъ нюстадскій магистратъ даже не передалъ его вовсе, основываясь на томъ, что «новый уставъ не можетъ имѣть въ Финляндіи силы закона» — усердно воспользовалась преступная агитація, подготовивъ въ противодѣйствію вліятельную интеллигенцію, а въ нѣкоторыхъ, немногихъ общинахъ — и самый народъ.
"При началѣ чтенія Высочайшаго манифеста въ иныхъ церквахъ отдѣльныя личности, главнымъ образомъ, изъ интеллигентовъ, обращались къ пастору съ заявленіемъ, будто бы отъ имени прихожанъ, «не читать документовъ, состоявшихся въ порядкѣ, не установленномъ основными законами», въ другихъ — прерывали чтеніе пѣніемъ псалма «Господь — наша могучая защита» или шумно выходили изъ церкви. Въ сиббоской же церкви (Нюландской губ.) нѣкоторыя интеллигентныя лица позволили себѣ насильно удалять желавшихъ слушать чтеніе Высочайшаго манифеста, а при выходѣ пастора изъ церкви — вырывать у него документы, толкать и давать ему пинки. Обращавшіеся въ пасторамъ съ приведенными заявленіями и призывавшіе прихожанъ начинать пѣніе псалма, не назначеннаго, какъ-то требуется § 24 церковнаго уложенія, пасторомъ на этотъ день, были привлекаемы къ судебной отвѣтственности, но оправдываемы мѣстными судами. Не смотря на категорическое указаніе сената и епископовъ, нѣкоторые пасторы все-таки не приступили къ чтенію Высочайшаго манифеста о воинской повинности, за что и привлечены въ подлежащей отвѣтственности; для объявленія же съ церковныхъ каѳедръ новаго закона были вмѣсто нихъ командированы неимѣющіе приходовъ пасторы, изъ которыхъ пасторъ Хальме приступилъ къ чтенію Высочайшаго манифеста въ гельсингфоргскихъ церквахъ: 3-го (16-го) въ Николаевской и 10 (13) февраля въ новой церкви. Лишь только названный пасторъ началъ чтеніе Высочайшаго манифеста въ Николаевской церкви, тотчасъ же около него образовалась группа лицъ, предводительствуемая бывшимъ редакторомъ газеты «Päivälheti» Эро Экко, который заявилъ: «отъ имени финскаго народа мы просимъ васъ прекратить чтеніе постановленія о воинской повинности и сойдти съ каѳедры», при чемъ вокругъ послышались голоса: «мы присоединяемся!» Вслѣдъ за симъ начали пѣть псаломъ «Господь — наша могучая защита», почему пасторъ вынужденъ былъ превратить чтеніе.
"Участники демонстраціи были приглашены полицейскимъ коммиссаромъ въ участокъ для составленія протокола, при чемъ сначала они желали уклониться отъ выполненія требованія коммиссара, но по приближеніи нѣсколькихъ констаблей повиновались. При допросѣ всѣ задержанные, въ числѣ коихъ былъ, между прочимъ, недавно отрѣшенный сенатомъ отъ должности ректоръ шведскаго нормальнаго лицея фонъ-Бонсдорфъ, состоящій нынѣ тамъ же преподавателемъ, адвокаты вице-герадсгевдинги фонъ-Гартманъ и Эмиль Валлинъ и др., желали отвѣчать всѣ разомъ, удаленные же въ другую комнату, сдѣлали попытки скрыться, во были остановлены. По составленіи протокола всѣ задержанные были освобождены.
"Въ слѣдующее воскресенье, 10 (23) февраля, приступивъ послѣ окончанія службы въ чтенію Высочайшаго манифеста въ новой церкви, пасторъ Хальме былъ остановленъ громкимъ возгласомъ вышеупомянутаго г. фонъ-Бонсдорфа: «Пастору нельзя читать постановленіе о воинской повинности, такъ какъ оно незаконное и явилось незаконнымъ путемъ и мы протестуемъ противъ чтенія». Вслѣдъ за симъ д-ръ Іоганъ-Вильгельмъ Цилліакусъ я другіе окружавшіе г. фонъ-Бонсдорфа, а также и многіе прихожане кричали: «нельзя читать подобное» и тотчасъ же начали пѣть псаломъ: «Господь — наша могучая защита», къ каковому пѣнію присоединились всѣ находившіеся въ церкви, чѣмъ и заставили пастора Хальме прекратить чтеніе Высочайшаго манифеста. При выходѣ изъ церкви, на паперти, лица, участвовавшія въ безпорядкахъ, были приглашены полиціею въ полицейскій участокъ для составленія протокола. Не смотря на неоднократныя просьбы полиціи разойдтись, огромная толпа сопровождала задержанныхъ до полицейскаго участка, передъ которымъ и осталась ждать, запрудивъ прилегающія улицы. На всѣ приглашенія полиціи разойдтись толпа отвѣчала крикомъ"ура", почему были вызваны конные полицейскіе и имѣвшійся пѣшій нарядъ, которые и разсѣяли толпу, при чемъ нѣсколько сопротивлявшихся были задержаны. Въ числѣ приглашенныхъ въ полицейскій участокъ для составленія протокола между прочими были: отрѣшенный отъ должности вице-ландскамериръ нюландскаго губернскаго правленія Вернеръ Гольмбергъ, бывшій ректоръ фонъ-Бонсдорфъ, магистры философія Гуго Вильгельмъ Блумквистъ и Генрихъ Столь; протокольный секретарь Сената Эмиль Фуругельмъ, позволившій себѣ ударить палкой полицейскаго комиссара, нѣсколько человѣкъ изъ учащейся молодежи и др. Всѣ протоколы по сему дѣлу переданы городскому фискалу для привлеченія виновныхъ къ судебной отвѣтственности".
Недавно въ гельсингфорскомъ ратгаузскомъ судѣ начался разборъ этихъ дѣлъ и «Финлядская Газета» напечатала сообщеніе о состоявшемся 1 (14-го) марта разсмотрѣніи перваго такого дѣла — по обвиненію вице-герадсгевдинга Вернера Хольмберга. Обвиняемый, согласно этому сообщенію, «вмѣстѣ съ другими лицами, поддержалъ криками и пѣніемъ псалма „Богъ — наша могучая защита“ протестъ отставного ректора лицея фонъ-Бонсдорфа и такимъ образомъ лишилъ пастора Хальме возможности продолжать чтеніе манифеста. Затѣмъ, уже на улицѣ, онъ не послѣдовалъ приглашенію полицейскаго чиновника слѣдовать въ участокъ для составленія протокола и оказалъ насильственное сопротивленіе, когда полиція принуждена была отвести его въ участокъ. Послѣ провѣрки на судѣ явившихся свидѣтелей обѣихъ сторонъ былъ прочитанъ полицейскій рапортъ. Затѣмъ предсѣдательствовавшій въ засѣданіи ратманъ Лу прочиталъ письменное предложеніе городского фискала Местертона а привлеченіи по жалобѣ Хольмберга полицейскаго коммиссара Кайтокангаса, старшаго констабля Молодкина, констаблей Гренфорса и Линдстрема къ отвѣтственности за незаконное арестованіе, упущеніе по службѣ и „нарушеніе субботняго дня“, sabbatsbrott (безпорядки были произведены въ воскресенье, 10 (23) февраля). Хольмбергъ пространно разсказалъ о происшествіяхъ въ Новой лютеранской церкви, при чемъ признался, что кричалъвмѣстѣ съ другими лицами и напалъ нѣтъ псаломъ, но не могъ продолжать, такъ какъ остальные пѣвцы „слишкомъ высоко подняли тонъ“. Отказъ слѣдовать въ участокъ онъ объяснялъ тѣмъ, что приглашалъ его человѣкъ въ штатскомъ платьѣ, который не объявилъ своего званія, а только показалъ полицейскій значокъ, что онъ предлагалъ тутъ же, на улицѣ, сообщите свою фамилію и адресъ, но полиція требовала явки въ участокъ. Полицейскіе чины, Кайтокангасъ и Молодкинъ, отказались давать какія бы то ни было объясненія по предъявленному къ нимъ неожиданно встрѣчному обвиненію, такъ какъ оно не относится къ подлежащему разсмотрѣнію суда дѣлу на основаніи полицейскаго рапорта, по которому они являются обвинителями. Не смотря на угрозы предсѣдателя, они не отвѣчали на вопросы, не относящіеся къ полицейскому рапорту, объясняя свой отказъ, между прочимъ, тѣмъ, что ими заявлено неудовольствіе на постановленіе ратгаузскаго суда о совмѣстномъ слушаніи дѣлъ по полицейскому и встрѣчному, частному обвиненію. На вопросъ объ основаніи ареста Хольмберга, Молодкинъ отвѣтилъ, что онъ былъ задержанъ потому, что не слушалъ приглашенія полиціи удалиться. На вопросъ, почему Молодкинъ не записалъ фамиліи и адреса Хольмберга, былъ данъ отвѣтъ, что было не до того, такъ какъ на улицѣ собралась громадная толпа и невозможно было на улицѣ производить слѣдствіе или допросы. Свидѣтели, выставленные обвиненіемъ, подтвердили содержаніе полицейскаго рапорта. Хольмбергъ назвалъ всѣ показанія свидѣтелей обвиненія ложью. Затѣмъ Хольмбергъ, въ длинной, прочитанной по бумажкѣ рѣчи, не столько оправдывался, сколько обвинялъ полицію, распространялся о томъ „направленіи, которое нынѣ существуетъ въ гельсингфорской полиціи“, говорилъ о „печальномъ объявленіи пастора Хальме“ и въ концѣ концовъ требовалъ осужденія Кайтокангаса, Молодкина и двухъ констаблей. Фискалъ Альбрехтъ нашелъ рапортъ полиціи недостаточнымъ по отношенію къ безпорядку въ церкви, такъ какъ „Молодкинъ не можетъ судить, помѣшали-ли пастору въ исполненіи его служебныхъ обязанностей“, а потому отказался отъ обвиненія Хольмберга. Сопротивленіе его полиціи онъ счелъ правильнымъ, но предоставилъ суду рѣшить вопросъ: былъ-ли. въ данномъ случаѣ незаконный арестъ или только незаконное приглашеніе въ участокъ? Во всякомъ случаѣ, онъ обвинялъ Молодкина въ упущеніи по службѣ, такъ какъ онъ „долженъ былъ знать своего начальника, служащаго въ губернскомъ правденіи“. Молодкинъ замѣтилъ на это, что Хольмбергъ не служитъ въ губернскомъ правленіи. Отъ обвиненія констаблей Гренфорса и Линдстрома обвинитель отказался, такъ какъ они исполняли приказаніе начальника; коммиссара Кайтокангаса городской фискалъ признавалъ „въ высшей степени“ виновнымъ въ упущеніи по службѣ. Ратгаузскій судъ отказалъ въ отсрочкѣ засѣданія для выслушанія новыхъ свидѣтелей, оправдалъ Хольмберга въ нарушеніи порядка въ церкви, за отказомъ обвинителя, Молодкина призналъ виновнымъ въ незаконномъ арестованіи Хольмберга и „нарушеніи субботы“, а Кайтокангаса — въ упущеніи по службѣ, и приговорилъ: Молодкина въ заключенію въ тюрьмѣ на два мѣсяца, а Кайтокангаса — въ штрафу въ 200 мар. съ замѣною при несостоятельности арестомъ на 30 дней. Сверхъ того на нихъ возложены судебныя издержки. Констабли оправданы».
Гг. подписчиковъ, уплатившихъ при подпискѣ 3 р., контора редакціи покорнѣйше проситъ поспѣшить уплатой слѣдующаго взноса, съ приложеніемъ печатнаго адреса, по которому высылается журналъ.
Подписчики живущіе въ Москвѣ, для избѣжанія лишнихъ хлопотъ и расходовъ по пересылкѣ денегъ, могутъ вносить доплаты въ отдѣленіе нашей конторы (Никитскія ворота, д. Гагарина), обязательно представляя печатный адресъ, по которому высылается журналъ изъ Петербурга.
Лицамъ, не приславшимъ своевременно второго взноса, высылка журнала съ апрѣльской книжки будетъ прекращена.
- ↑ «Р. Вѣдомости», 31 янв. 1902 г.
- ↑ «Нижегор. Листокъ», 20 и 21 февр.; «Нов. Время», 23 февр. 1902.
- ↑ «Право», 1902 г., № 8; «Р. Вѣд.», 28 янв. 1902 г.
- ↑ «Спб. Вѣдомости», 17 янв. 1902 г.
- ↑ «Нижегор. Листокъ», 28 янв. 1902 г.
- ↑ «Нижегор. Листокъ», 19 января 1902 г.
- ↑ «Донская Рѣчь». Цитируемъ по «Спб. Вѣдомостямъ», 1 февр. 1902 г.
- ↑ «Ю. Россія». Цитируемъ по «Сар. Листку», 6 янв. 1902 г.
- ↑ «Тифл. Листокъ». Цитируемъ по «Спб. Вѣдомостямъ», 21 февр. 1902 г.
- ↑ «Русск. Вѣдомости», 23 февр. 1902 г.
- ↑ «Спб. Вѣд.», 8 марта 1902 г.
- ↑ «Ур. Жизнь». Цитируемъ по «Спб. Вѣдомостямъ», 13 февр. 1902 г.
- ↑ «СПБ. Вѣд», 13 февр. 1902 г.
- ↑ «Спб. Вѣд.», 22 янв. 1902 г.
- ↑ «Рус. Вѣд.», 20 февр. 1902 г.
- ↑ «Рус. Вѣдомости», 21 февр. 1902 г. № 8.
- ↑ «Спб. Вѣд.», 14 февраля; «Р. Вѣд.», 13 янв.; «Спб. Вѣд.». 28 февр.; «Р. Вѣд.», 24 февр. 1902 г.
- ↑ «Сѣв. Зап. Слово». Цитируемъ по «Р. Вѣд.», 24 февр. 1902 г.
- ↑ «Каспій». Цитируемъ по «Спб. Вѣд.», 14 февр. 1902 г.
- ↑ Цитируемъ по «Праву», 10 февр. 1902 г.
- ↑ «Придв. Край». Цитируемъ по «Спб. Вѣд.», 22 февр. 1902 г.
- ↑ Цитируемъ по «Од. Новостямъ», 18 февр. и 6 марта 1902 г.