Ив. Франко.
правитьВЪ ПОТѢ ЛИЦА.
правитьХОРОШІЙ ЗАРАБОТОКЪ.
править"Я бѣденъ. Земли у меня нѣтъ ни ломтика, — всего имущества у меня хата, да и та ветхая. А тутъ жена, дѣтокъ двое, — дай имъ Богъ здоровья; нужно чѣмъ-нибудь жить, нужно какъ-нибудь на свѣтѣ держаться. Два мальчика у меня — одинъ — четырнадцати, а другой — двѣнадцати лѣтъ — пастухами у добрыхъ людей, и за это они получаютъ пищу и кой-какую одеженку. А жена прядетъ — тоже кое-что заработаетъ. Ну, а у меня, старика, какой заработокъ? Схожу въ срубленный лѣсъ, нарѣжу березовыхъ прутьевъ и сдѣлаю метелокъ, а въ понедѣльникъ возьмемъ съ женою по связкѣ на плечи да на базаръ въ Дрогобычъ. Небольшой отъ этого и заработокъ, — по три, четыре крейцера за метлу, — да еще нужно помѣщику за прутья заплатить, ну, такъ не много и останется. Но что подѣлаешь, — нужно зарабатывать, нужно какъ-нибудь перебиваться.
Да и что за жизнь у насъ! Картошка да борщъ, иногда какая-нибудь крупа, да хлѣбъ, какой случится: ржаной, такъ ржаной, а если ячменный или овсяный, то и за это Бога благодаримъ. Лѣтомъ еще полъ-бѣды. Можно кое-что заработать: то на пасѣкѣ поработаешь, то въ саду постережешь, возлѣ сѣна или сноповъ поработаешь, а нѣтъ, такъ съ сачкомъ пойдешь на рѣчку, рыбу какую-нибудь поймаешь, или на разсвѣтѣ грибковъ разныхъ изъ лѣса нанесешь, — ну, а зимою всего этого нѣтъ. Что за лѣто заработаешь, тѣмъ и перебиваемся, а иногда просто пухнемъ съ голоду.
Ну, видите, а еще нашелся добрый человѣкъ, который позавидовалъ и нашимъ достаткамъ! Дескать, много у тебя добра, старикъ, растолстѣешь черезчуръ, разгуляешься! Такъ вотъ на тебѣ! И такое устроилъ, что Господи, твоя воля!
Слушайте, какъ это было.
Иду я однажды по городу съ палкой на плечахъ, на которой висятъ связанныя вмѣстѣ метлы, иду и оглядываюсь кругомъ, не позоветъ-ли кто и спроситъ: «Эй, а почемъ метлы?» — А народу много кругомъ, — понятно, день торговый. Оглядываюсь, вижу, идетъ сзади меня какой-то господинъ, горбатый, съ головой какъ у совы, а глаза у него сѣрые, и недобрые, какъ у лягушки. Идетъ и все на меня посматриваетъ. Я остановился, думаю, можетъ, чего-нибудь хочетъ, а онъ ничего, — тоже сталъ и смотритъ въ другую сторону, точно ему дѣла нѣтъ до меня. Иду я дальше, онъ снова за мною. Мнѣ сдѣлалось какъ-то нехорошо. — А, отвяжись ты, бѣда, отъ меня! — думаю себѣ, — что это такое? — Когда тутъ еврейка сбоку кричитъ:
— Эй, почемъ метлы?
— По пяти, — говорю.
— Нѣтъ, какъ по пяти? На-те вамъ три.
— Давай четыре!
— Нѣтъ, три.
— Нѣтъ, четыре.
Сторговались мы за три съ половиною крейцера. Я свою вязанку съ плечъ, развязываю спокойно, даю еврейкѣ метлу, — какъ вдругъ и горбатый господинъ ко мнѣ.
— Почемъ метелки продаете? — спрашиваетъ меня.
— По пяти крейцеровъ, господинъ, — говорю, — купите, метелки хорошія.
Онъ взялъ одну, попробовалъ…
— Такъ, такъ, — говоритъ, — нечего сказать, хорошія. А вы откуда?
— Изъ Монастырця.
— Такъ, такъ, изъ Монастырця. А вы часто метелки продаете?
— Нѣтъ, не часто. Разъ въ недѣлю, по понедѣльникамъ.
— Ага, ага, каждый понедѣльникъ! А много такъ, въ одинъ понедѣльникъ продаете?
— Какъ случится, иногда я и жена распродаемъ все, что вынесемъ, а иногда и нѣтъ.
— Гм., такъ вы и съ женою! Оба, значитъ, по такой связкѣ выносите?
— Да, такъ. Иногда по такому, иногда и по большему.
— Ага, ага! А много за недѣлю можете метелокъ сдѣлать?
— Да столько, сколько потребуется. Лѣтомъ продается меньше, такъ меньше и дѣлаемъ. А осенью и зимой больше этого товара идетъ.
— Такъ, такъ, разумѣется! Потому, видите-ли, я поставщикъ въ цесарскіе магазины, то мнѣ нужно было бы такихъ метелокъ много, такъ штукъ сто. Могли-бы вы на той недѣлѣ сдѣлать мнѣ сто метелокъ?
Я подумалъ немного и говорю: — Почему нѣтъ, сдѣлаю. А куда вамъ принести?
— Вотъ сюда, — говоритъ господинъ, и показалъ на одинъ домъ. — Но помните, принесите. Я вамъ сейчасъ и заплачу. А почемъ, говорите, одна?
— Да ужъ если вы столько берете сразу, то я спущу дешевле, и по четыре.
— Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, не нужно, не спускайте! Я заплачу и по пяти!
— Дай Богъ вамъ здоровья!
— Ну, ну, будьте здоровы! Только помните, отъ сегодняшняго дня черезъ недѣлю приходите!
Съ этими словами госпбдинъ шмыгнулъ куда-то, а я остался. — Вотъ такъ, думаю, — какой добрый господинъ, даже не торгуется, а на такую сумму заказываетъ метелокъ! Да, вѣдь, это будетъ цѣлыхъ пять гульденовъ, Господи! А я, прости Господи, уже началъ было худое о немъ думать, когда онъ вотъ такъ шагъ за шагомъ ходилъ за мною. Ну, дай ему, Господи, долгой жизни! Хоть разъ хорошо заработаю!
Быстро бросился я за своею старухой. Распродали мы свой товаръ, купили соли, спичекъ, чего тамъ еще было нужно и домой. Говорю я старухѣ, что вотъ такъ и такъ — заработокъ хорошій попался, будетъ чѣмъ и подати заплатить, да еще и для нея на зиму подмога будетъ. Она тоже обрадовалась.
— Нужно будетъ — говоритъ — взяться обоимъ, а то ты одинъ за недѣлю не сдѣлаешь всей работы. Такъ я ужъ свое все отложу!
Хорошо. Такъ разговаривая, шли мы чуть не бѣгомъ домой, чтобы, видите, времени не потерять.
Въ тотъ же день мы набросились на работу, какъ на горячій борщъ. Прутьевъ нанесли цѣлую скирду, — фабрика въ хатѣ! Я вѣтки обламываю, старуха листья обрываетъ, такъ что кожа съ ладони слѣзаетъ, потомъ я толстые концы ножикомъ отрѣзаю, складываю, вяжу, кипитъ работа. Пришло воскресенье — цѣлая сотня метелъ готова и въ связки по двадцати пяти штукъ связана. Такъ уже и прилажено, что каждый изъ насъ беретъ по двѣ такихъ связки: веревка черезъ плечо, одна вязанка на груди, а другая на плечахъ виситъ. Въ понедѣльникъ беремъ мы по доброй палкѣ въ руки, связки на себя — маршъ въ городъ! Жара такая, что Боже упаси! Потъ такъ ручьемъ и льется, въ горлѣ пересохло, ну, да что подѣлаешь! Зарабатывать, такъ зарабатывать.
Приходимъ въ городъ, всѣ евреи на насъ глаза вытаращили. Что это, — не видали еще, чтобы кто когда-нибудь такія большія вязанки несъ.
— Слушайте, эй, — насмѣхались они, — гдѣ вы лошадей продали, что сами повозку прутьевъ тащите?
— Эй, эй, — кричатъ другіе, — а у кого это вы березовый лѣсокъ купили? Или вы на продажу лѣсокъ березы съ бабою въ городъ принесли? Сколько хотите за лѣсокъ березы?
А мы ничего. Еле дышимъ, а идемъ, глаза на лобъ выскакиваютъ. Кое-какъ добрались до того дома, гдѣ господинъ велѣлъ ожидать. Пришли мы къ крыльцу и бухъ вязанками на землю, и сами какъ мертвые попадали на нихъ — задыхаемся такъ, что даже языки вытянули. Нѣтъ, нѣтъ, какъ вдругъ окно скрипъ, — нашъ господинъ выглядываетъ.
— Ага, — говоритъ, — это вы?
— Да, это я съ метлами.
— Хорошо, я сейчасъ къ вамъ выйду.
Заперъ окно. Мы ждемъ. Наконецъ, онъ вышелъ.
— Ну что-жъ вы, принесли метелки?
— Такъ, сто, какъ вы велѣли.
— Ага, ага, это хорошо. Но, знаете что, — я ихъ теперь не возьму, пусть онѣ у васъ побудутъ нѣкоторое время, а то можете ихъ и продать… А когда мнѣ понадобятся, я вамъ передамъ. А теперь вотъ вамъ эта записка, покажите ее войту, онъ ужъ вамъ скажетъ, что вы должны сдѣлать.
— Ба, какъ же это? — говорю я. — Вѣдь, вы заказали, а теперь не берете?
— Нѣтъ, не беру, — говоритъ онъ ласково, — потому что мнѣ теперь не нужно. Но вы не бойтесь, я о васъ не забуду. Вотъ вамъ эта записка, возьмите!
— На что мнѣ ваша записка? Что я съ нею сдѣлаю?
— Возьмите, возьмите, — говоритъ онъ. — А впрочемъ, если не хотите, то какъ угодно. А теперь идите себѣ съ Богомъ!
Я уже, правду говоря, хотѣлъ распустить свой языкъ, когда онъ вдругъ повернулся и шасть назадъ въ домъ. Мы остались, точно насъ водою окатили. А потомъ, что дѣлать, забрали метлы и пошли на базаръ, чтобы хоть что-нибудь распродать.
Недѣлю спустя зоветъ меня войтъ. — Что за бѣда? — Думаю себѣ. Прихожу, а войтъ смѣется и говоритъ.
— Ну, дѣдушка Панько (меня всѣ зовутъ дѣдушкой, хотя я не такъ еще и старъ), у меня для тебя хорошая вѣсточка!
— Какая вѣсточка? — говорю я удивляясь.
— А вотъ какая, смотри! — и вынулъ бумагу, ту самую, которую мнѣ тотъ господинъ тогда давалъ, развернулъ ее и сталъ читать что-то такое, изъ чего я ничего не понялъ, кромѣ своего собственнаго имени.
— Да что тутъ такое сказано? — спрашиваю.
— Сказано, дѣдушка, что ты большой богачъ, по сто метелокъ еженедѣльно продаешь, деньги лопатой загребаешь, и велѣно поставить тебѣ вотъ эту пьявку.
— Какую пьявку? — спрашиваю я, не вѣря своимъ ушамъ.
— Вотъ этотъ листочекъ, голубчикъ.
— Листочекъ? Да какой листочекъ? Для кого?
— Эй, дѣдушка! Не притворяйся глухимъ, слышишь, вѣдь!
Конечно не для меня, а для тебя! Долженъ платить промысловаго налога пять гульденовъ ежегодно.
— Пять гульденовъ ежегодно? Господи! Да за что?
— За метлы! Слышишь, господинъ податной инспекторъ записалъ тебя и говоритъ, что ты по сто метелъ въ недѣлю продаешь.
Я остолбенѣлъ, какъ тотъ Симеонъ Столпникъ, который, говорятъ, пятьдесятъ лѣтъ на одномъ мѣстѣ какъ столпъ стоялъ.
— Господинъ войтъ, говорю я немного погодя, — я не буду платить.
— Обязанъ!
— Нѣтъ, не буду!… Что вы мнѣ сдѣлаете? Что голый за пазуху спрячетъ? Вѣдь вы знаете, что на метлахъ я и за цѣлый годъ еле-еле пять гульденовъ заработаю.
— Что мнѣ за дѣло? Господинъ податной инспекторъ долженъ это лучше знать! — говоритъ войтъ. — Мое дѣло получить подать, а не хочешь платить, то я экзекутора пришлю.
— Овва, посылайте, хоть сейчасъ! У меня экзекуторъ издохнетъ раньше, чѣмъ что-нибудь найдетъ.
— Ну такъ продадимъ хату и огородъ, а васъ на всѣ четыре стороны. Цесарское не должно пропасть!
Я застоналъ, словно меня ножемъ ударили.
— А, видишь, — говоритъ войтъ. — Ну, что, будешь платить?
— Буду, — говорю, а самъ все свое думаю.
Прошло три года. Я не платилъ ни крейцера. Когда приходила экзекуція, то мы съ бабою прятались въ лозѣ, словно отъ татаръ, а хату запирали. Экзекуторы придутъ, постучатъ, выругаются и отправятся дальше. Два раза хотѣли насильно забраться въ хату, но оба раза добрые люди отпросили. Но на четвертый годъ сорвалось. Ни просьбы, ни плачъ не помогли. Недоимокъ на мнѣ накопилось что-то гульденовъ двадцать. Приказали изъ города сейчасъ же заплатить деньги, а если нѣтъ, то хату пустить съ публичнаго торгу. Я уже не убѣгалъ никуда, вижу, что ничто не поможетъ. Ну, да что? Назначили аукціонъ, оцѣнили все мое добро ровно въ двадцать гульденовъ. Наступаетъ этотъ день, барабанятъ, зовутъ покупателей… «Кто дастъ больше»? — Эхъ, когда никто и столько не даетъ. Десять…. двѣнадцать… еле-еле вытащили на пятнадцать, и за это и продали. А я въ хохотъ, и говорю войту:
— А видите, я васъ провелъ! Развѣ я вамъ не говорилъ, что голаго не ограбишь!
А войтъ ко мнѣ: — Пусть тебя, дѣдушка, чортъ возьметъ!.. На какія штуки пустился!
Нашу хату купилъ еврей Іона на хлѣвъ для телятъ, а мы съ бабою, какъ видите, теперь нанимаемъ квартиру. Снова по старому живемъ, пока Богъ вѣку дастъ. Она прядетъ, мальчики чужую скотину пасутъ, а я метлы дѣлаю, и кое-какъ живемъ и безъ налога.