Хищенія.
правитьI.
правитьЭти, по истинѣ, чудовищныя хищенія и растраты, эти, наивные по своей простотѣ, подлоги и недочеты, эта невозможная халатность веденія дѣлъ рядомъ со слѣпотой контроля и безшабашностью произвола разныхъ воротилъ, являющіеся, вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ, предметомъ разбирательства окружныхъ судовъ, — въ настоящее время не только не волнуютъ никого, но даже не обращаютъ на себя большого вниманія. Къ этому явленію, которое заставило бы ужаснуться иностранца, привыкли, какъ привыкаютъ къ хронической болѣзни. Оно стало какъ бы неизбѣжнымъ условіемъ нашего общежитія, какъ бы одною изъ его несложныхъ формъ.
Вотъ ужъ пятнадцать лѣтъ, какъ мы присутствуемъ при этой вакханаліи грабежа во всѣхъ его видахъ. Грандіозная цифра расхищеннаго только за пять лѣтъ, сообщенная не такъ давно одной газетой, даетъ лишь слабое понятіе о дѣйствительномъ хищеніи, потому что не всѣ же дѣла попадаютъ въ окружные суды и становятся достояніемъ гласности. Мало ли грандіозныхъ «дѣлъ» — не говорю уже о дѣлишкахъ — осталось въ безвѣстности, мало ли лицъ, избѣжавшихъ, по тѣмъ или другимъ «уважительнымъ» причинамъ, судебнаго зала?
Пятнадцать лѣтъ безостановочно продолжается этотъ процессъ, не представляющійся, пожалуй, намъ, современникамъ, тѣмъ зловѣщимъ признакомъ болѣзни общественнаго организма, какимъ онъ явится у будущаго историка и займетъ свое мѣсто — и мѣсто очень почетное — среди другихъ, не менѣе характерныхъ, признаковъ деморализаціи.
Пятнадцать лѣтъ подрядъ, какъ прокуроры распинаются, когда счастливый случай приведетъ въ ихъ объятія какого, нибудь болѣе легкомысленнаго и неосторожнаго, крупнаго расхитителя или — что случается чаще — какихъ-нибудь второстепенныхъ музыкантовъ, игравшихъ свои партіи по мановенію палочки капельмейстера, — и пресерьезно увѣряютъ, горячатся и доказываютъ, что хищеніе прекратится, когда невольные гости окружнаго суда со скамьи подсудимыхъ отправятся на жительство въ мѣста, отстоящія на 2,000 верстъ отъ столицы, которыя безъ всякой ироніи называются не столь отдаленными… Горячія и эффектныя рѣчи прокуроровъ и адвокатовъ за это время заняли бы нѣсколько десятковъ томовъ мелкой печати; не менѣе томовъ заняли бы и газетныя статьи, написанныя по этому поводу… Тысячи посѣтителей перебывало на этихъ судебныхъ представленіяхъ и наглядно видѣли, какъ наказывается иногда порокъ; этотъ самый («порокъ», въ лицѣ осужденныхъ, отправлялся на «новыя мѣста», не теряя надежды, впрочемъ, что Богъ не безъ милости, и что можно вернуться если не въ Петербургъ, то въ Царское Село, а хищеніе, — продолжаетъ свое дѣло, какъ ни въ чемъ не бывало, словно подсмѣиваясь надъ всѣми этими палліативными мѣрами, надъ всѣми этими перлами краснорѣчія, и конца процессамъ о растратахъ не видать…
Только что окончилось дѣло взаимнаго кредита, какъ ужъ скоро предстоитъ любоваться дѣломъ о растратахъ въ кронштадтскомъ банкѣ и началось дѣло о злоупотребленіяхъ и подлогахъ въ корочанскомъ общественномъ банкѣ.
О хищеніяхъ теперь даже и не говорятъ, какъ говорили прежде, когда эти дѣла благодаря новымъ судамъ выплыли на свѣтъ а если и говорятъ, то въ такомъ только случаѣ, если цифра перевалитъ за милліонъ, или если на скамью подсудимыхъ попадетъ какой-нибудь еще «вчера» вполнѣ «уважаемый и безкорыстный дѣятель», къ которому считалъ бы за честь попасть на обѣдъ или на вечеръ тотъ самый прокуроръ, который «сегодня» мечетъ въ него громы и молніи (впрочемъ, лѣнивѣе прежняго; громы и молніи отъ долгаго употребленія притупляются), хотя ни для кого не было секретомъ, что, какъ «вчера», такъ и «сегодня» этотъ «уважаемый и почтенный дѣятель» былъ все тотъ же заматерѣлый и ловкій мошенникъ. Но «вчера» онъ не попался и, слѣдовательно, былъ еще «порядочнымъ» человѣкомъ, у котораго можно было занять денегъ, получить мѣсто и протекцію, а «сегодня»… Сегодня… «Господа присяжные! Вы видите здѣсь, на скамьѣ подсудимыхъ, человѣка, который расхитилъ ввѣренные ему капиталы… Онъ занималъ высокое положеніе въ обществѣ, онъ былъ на верху почестей и извѣстности и, тѣмъ не менѣе, не постыдился совершить дѣянія, предусмотрѣнныя 1785, 2154 и 3125 ст. уложенія о наказаніяхъ. Старецъ, убѣленный сѣдинами, казалось бы умудренный опытомъ, — онъ забылъ Бога, совѣсть и законъ и расточалъ ввѣренные ему капиталы несчастныхъ вдовъ и сиротъ, задавалъ лукулловскіе пиры, ведя жизнь, полную роскоши и соблазна; удовлетворяя сластолюбивымъ своимъ наклонностямъ, онъ держалъ трехъ любовницъ разомъ — француженку, англичанку и русскую, а это, гг. присяжные, стоитъ не мало. Тѣмъ съ большей строгостью должны мы отнестись къ этому расхитителю, чѣмъ выше онъ былъ поставленъ… Воззрите отсюда на этихъ бѣдныхъ, сирыхъ ограбленныхъ вдовъ… И потому, на основаніи 1785, 2852 и 3152 статей я прошу, я требую, во имя общественной справедливости, осужденія этого преступнаго человѣка. Осудивъ его, вы очистите атмосферу и безъ того уже зараженную хищеніемъ… Изгнавъ изъ среды своей порочнаго члена, вы покажете примѣръ, какъ наказуются у насъ даже такія высокопоставленныя лица, какъ подсудимый, и примѣромъ этимъ вы наведете страхъ на другихъ хищниковъ. Они вострепещутъ, и хищеніе не будетъ болѣе позорить нашу общественную жизнь».
Такъ или почти такъ, а если не такъ, то въ подобномъ духѣ говорятъ обыкновенно обвинители, залѣзая, по принятому обыкновенію, для психическаго анализа, съ сапогами въ самую душу обвиняемаго и копаясь тамъ съ какимъ-то особеннымъ сладострастіемъ и тѣмъ безцеремоннѣе, чѣмъ смирнѣе и стыдливѣе субъектъ, надъ которымъ они пробуютъ свое краснорѣчіе. Особливо краснорѣчіе это усугубляется въ такихъ дѣлахъ, гдѣ подсудимый не всегда имѣетъ возможность что-нибудь сказать безъ риска тотчасъ же быть остановленнымъ… При обвиненіяхъ вчерашняго «уважаемаго дѣятеля», этотъ «психическій анализъ» бываетъ, конечно болѣе тонокъ, но, Боже ты мой, какъ изощряются они, прокуроры, иногда — особенно изъ молодыхъ, но раннихъ — когда передъ ними стоитъ самый обыкновенный уличный воръ, и если вдобавокъ въ трибунѣ для посѣтителей сидитъ «очаровательная брюнетка» — слушательница, впившаяся глазами въ современнаго «душку прокурора», столь не похожаго на прежній типъ дореформеннаго прокурора, о которомъ говорилъ Собакевичъ.
Этотъ старецъ, «убѣленный сѣдинами», совершившій дѣянія, предусмотрѣнныя не только статьями, перечисленными г. прокуроромъ, но, быть можетъ, — если покопаться поглубже — виноватый по всѣмъ статьямъ уложенія, — этотъ старецъ, говорю я, въ отвѣтъ на филиппики, могъ бы, въ нѣкоторыхъ случаяхъ, не безъ нѣкотораго основанія, бросить въ глаза обвинителю:
-- Ахъ, прокуроръ, прокуроръ! Какая муха укусила тебя, что ты такъ порочишь теперь меня. Вѣдь ты самъ, милый мой, пошелъ бы ко мнѣ за 15,000 въ члены правленія и молчалъ бы, пока я грабилъ бы кассу… А теперь ты же распинаешься!.. Не ты ли и всѣ вы вчера считали за честь, если я протягивалъ вамъ руку, а теперь…
Но, разумѣется, такой реплики никто не подаетъ — мѣсто суда священно — хотя такая реплика чуется въ глубинѣ души многихъ, присутствующихъ на судебныхъ процессахъ, и въ результатѣ выходитъ нѣчто странное и лицемѣрное… Пафосъ многихъ рѣчей очень часто кажется подозрительнымъ, имѣющимъ въ основаніи либо «дальнѣйшій ходъ», либо крупный кушъ, или же, въ лучшемъ случаѣ, усердіемъ не по разуму, стрѣляніемъ по пустому мѣсту, безплоднымъ исканіемъ «вчерашняго» дня и сожалѣніемъ о «прошлогоднемъ снѣгѣ»…
Не такія рѣчи могли бы говорить гг. прокуроры и гг. адвокаты; но еслибъ они могли говорить иныя рѣчи, то развѣ первые были бы хорошими прокурорами, и нашли ли бы себѣ не только хорошій кусъ, а просто даже кусокъ хлѣба вторые? А главное, едва были бы такъ часты поводы — говорить такія рѣчи?
II.
правитьДѣло взаимнаго кредита прошло не только безъ помпы, но даже тихо, совсѣмъ тихо… Публика не рвалась, словно бы чувствуя, что ничего особенно любопытнаго и поучительнаго она не увидитъ въ судѣ, кромѣ тринадцати второстепенныхъ дѣльцовъ взаимнаго кредита, принесенныхъ на алтарь правосудія, и скучнѣйшаго, давно всѣмъ извѣстнаго, нескончаемаго разбирательства о переборахъ, о вопіющей халатности веденія дѣлъ и т. п. Что за охота слушать оперу, исполняемую однѣми компримаріями, а всѣ эти тринадцать подсудимыхъ, всѣ эти «жертвы» порядковъ взаимнаго кредита, въ самомъ дѣлѣ казались компримаріями, бичевать которыхъ значило повторять всѣмъ извѣстный стихъ Некрасова… Что они виноваты, одни болѣе, другіе менѣе, что директора правленія, получая громадное жалованье, ничего не повѣряли, ни за чѣмъ не смотрѣли — въ этомъ развѣ можно было сомнѣваться?.. Развѣ есть у насъ — вѣрнѣе: развѣ возможны такіе — «безпокойные» директора, которые бы совали носъ свой туда, куда суетъ только тотъ какой-нибудь Петръ Иванычъ — «геній» всякаго учрежденія, безъ котораго не обходится ни одно правленіе и который играетъ роль царька въ своей сатрапіи, давая всему тонъ — и за это получали бы по 15,000? Именно за то и получаютъ обыкновенно, чтобы ничего не знать, ничего не понимать и дѣлать то, что прикажетъ «многоуважаемый» и «многолюбимый» сатрапикъ. Такіе «члены» именно и подбираются… Вы помните въ дѣлѣ Юханцева этотъ букетъ старцевъ, членовъ правленія, изъ которыхъ младшему было отъ роду 50 лѣтъ, а старшему 68, но которые на судѣ явились такими слабоумными младенцами, наивными и довѣрчивыми, что пресерьезно объяснили, какъ при повѣркѣ кассы принимали пакеты съ обрѣзками отъ старой бумаги за цѣнныя бумаги и какъ добросовѣстно расписывались ежемѣсячно въ томъ, что все въ ихь учрежденіи идетъ, какъ слѣдуетъ, «честно и благородно…» Эти пять старцевъ тогда много смѣшили публику, слушавшую ихъ дѣтскій лепетъ о «довѣріи» къ Юханцеву, объ «увѣренности» и прочемъ въ томъ же родѣ, мало утѣшительномъ для заемщиковъ, поручившихъ этимъ господамъ наблюденіе за дѣлами, — но за смѣхомъ открывалась и другая сторона: эти старцы, почтенные, заслуженные люди, занимавшіе мѣста не въ одномъ только правленіи земельнаго банка, — какихъ бы замѣшателѣствъ не сдѣлали они, если бъ судьба поставила ихъ во главѣ не одного только частнаго банка? Къ какомъ положеніи находились бы зависимые отъ нихъ люди, когда каждое слово ихъ на судѣ нельзя было слушать безъ улыбки?.. Слабоуміе, вѣдь, не составляетъ добродѣтели.
Вмѣсто «старцевъ» — представителей спеціально землевладѣльческаго банка, основаннаго, какъ извѣстно, для поддержки крупнаго землевладѣнія, но въ дѣйствительности помогающаго, кажется, землевладѣльцамъ свершать увеселительныя поѣздки за границу, — на судѣ возсѣдали представители нашей аристократіи гостинаго двора и, такъ называемой, мелкой буржуазіи. Вмѣсто дѣйствительныхъ статскихъ совѣтниковъ и кавалеровъ, окончившихъ курсъ наукъ въ привиллегированныхъ заведеніяхъ, сидѣли коммерціи совѣтники, почетные граждане, купцы разныхъ гильдій, мѣщане, окончившіе курсъ въ коммерческомъ училищѣ или просто за прилавкомъ гостинодворской лавки.
Увы! И «новая сила», по части веденія дѣлъ, не особенно опередила носителей принципа «бѣлой кости». Правда, «гостиный дворъ», оказался юрче и умомъ острѣе по части переборовъ («бѣлая кость» не «перебирала» ничего въ поземельномъ кредитѣ) и такой вопіющей невмѣняемости не выказалъ на судѣ, но въ халатности веденія дѣлъ и «старая» и «новая» силы сошлись, объединившись лишь полученіемъ крупныхъ кушей жалованья.
Какъ тѣ, такъ и другіе, — «вѣрили» и не «сомнѣвались» — одни въ ІОханцевѣ, другіе — въ покойномъ Бритневѣ, какъ тѣ, такъ и другіе, — сидѣли за спиной своихъ «геніевъ», какъ у Христа за пазухой, и раболѣпно слушали, что имъ совѣтовали… Какъ тѣ, такъ и другіе, — исправно получали большія жалованья, увѣренные, что имъ платятъ именно за то, чтобы ничего не провѣрять и ничего въ сущности не дѣлать толкомъ. Какъ въ землевладѣльческомъ банкѣ, такъ и въ банкѣ, учрежденномъ г. Ламанскимъ для развитія промышленности и торговли, въ дѣлахъ былъ полнѣйшій хаосъ, но въ первомъ бюрократическая закваска положила на все лоскъ канцелярской опрятности и видимаго благоприличія, скрывавшій отъ слѣпыхъ старцевъ юханцевскія операціи съ милліонами, — во второмъ — царила полнѣйшая «купецкая» удаль и распущенность, такъ что Бритневъ, бывшій кассиромъ, въ карманахъ носилъ куши, распоряжался въ кладовой, какъ у себя дома, и гдѣ-то завалилъ, какъ оказалось послѣ его смерти, нѣсколько десятковъ червонцевъ, отысканныхъ случайно въ столѣ между бумагами, неизвѣстно кому принадлежавшими… Въ дворянскомъ банкѣ съ бюрократической закваской было столько инструкцій, что служащіе могли потерять голову; «во взаимномъ» кредитѣ — никакихъ, если не считать клочка бумаги съ набросками «инструкцій», сдѣланныхъ г. Ламанскимъ… И тамъ, и здѣсь отчеты велись «по книгамъ» вѣрно, въ то время, какъ въ кассѣ давно не было «вѣрно»… И тамъ, и здѣсь годовыя собранія устраивались по мановенію волшебнаго жезла вдохновителей, и тамъ и здѣсь въ правящіе выбирались «спокойные» и насчетъ дѣла беззаботные персонажи… И тамъ, и здѣсь въ результатѣ оказалось хищеніе, причемъ въ первомъ оно обнаружилось случайно, а во второмъ — почти всѣ знали, что дѣло неладно, что многіе векселя безнадежны, что кредитуются лица завѣдомо неблагонадежныя, но «старѣйшины» молчали, пока, наконецъ, молчать уже нельзя было. Словомъ, если приводить аналогію дальше, то въ результатѣ окажутся признаки одного и того же грабежа; въ одномъ случаѣ — при бюрократическомъ благоприличіи, въ другомъ — при отсутствіи слишкомъ стѣснительныхъ формъ дѣлопроизводства.
Они сидѣли, эти подсудимые, и слушали цѣлый длинный рядъ дней всѣ эти подробности о переборахъ, о фальшивыхъ записяхъ, о подлогахъ, о той легкости, съ которой можно было каждому сдѣлать — по счастливому выраженію князя Урусова — «позаимствованіе» изъ кассы, и, смѣю думать, многимъ изъ нихъ, по крайней мѣрѣ, нѣкоторымъ, тутъ на судѣ въ первый разъ пришлось познакомиться съ настоящими порядками веденія дѣлъ…
Немного «оживленія» внесли и свидѣтельскія показанія, хотя нѣкоторые свидѣтели, надо думать, чувствовали себя и не совсѣмъ хорошо въ своей роли свидѣтелей. Во всякомъ случаѣ, для нѣкоторыхъ пришлось провести не одинъ мучительный «quart d’heure de Rahlais» и отвѣчать на допросы объ обязанностяхъ, внутренно краснѣя за свои отвѣты.
Разсчитывали, что показанія г. Ламанскаго — этого весьма важнаго свидѣтеля и знатока дѣлъ основаннаго имъ учрежденія — будутъ интересны и прольютъ нѣкоторый свѣтъ на причину такихъ вопіющихъ безпорядковъ, но тѣ, которые разсчитывали на это, очень ошиблись. Адвокаты хвалились, что сумѣютъ заставить говорить этого, несомнѣнно важнаго свидѣтеля, но… синица моря не зажгла, а сама со срамомъ удалилась… Когда свидѣтель началъ свои показанія, многимъ показалось (быть можетъ, только показалось), что голосъ его дрогнулъ, но когда онъ увидѣлъ, съ какими противниками имѣетъ дѣло, онъ, человѣкъ несомнѣнно умный и знающій банковское дѣло досконально, — когда услыхалъ наивные вопросы адвокатовъ, онъ поправилъ только пенсне на своемъ характерномъ носу, видавшемъ на своемъ вѣку всякіе виды, и могъ повторить, спеціально обращаясь къ адвокатамъ, то, что говорилъ обращаясь ко всѣмъ, 25 лѣтъ тому назадъ, что мы еще не созрѣли. Да, противники его передъ нимъ были несозрѣвшіе ребята, а онъ каждымъ словомъ, каждымъ жестомъ своимъ представлялъ вполнѣ созрѣвшаго человѣка для того, чтобы объяснить на судѣ какое благодѣтельное учрежденіе было общество взаимнаго кредита, какъ оно оживило и подняло торговлю, а что если были безпорядки, то въ нихъ виноваты правленіе и бухгалтеръ. Что касается самого свидѣтеля, то онъ не разъ указывалъ на необходимость правильнаго веденія дѣлъ, хотя онъ инструкціи и не давалъ, но счетоводство въ взаимномъ кредитѣ велось по примѣру государственнаго банка, и счетоводство, по мнѣнію свидѣтеля, не имѣло недостатка; если растраты, производившіяся въ теченіи многихъ лѣтъ, оставались незамѣченными, то не вслѣдствіе недостатка отчетности, а вслѣдствіе недостатка контроля… Съ чьей стороны недоставало контроля — свидѣтель сказать не можетъ, но смѣло можетъ заявить, что виновато правленіе, а не совѣтъ…
Однимъ словомъ, показанія этого свидѣтеля никакого «свѣта» не пролили, и ничего новаго на судѣ не выяснилось…
Да и можно ли все выяснить — это еще вопросъ. Иногда «выяснить» вполнѣ дѣло, даже при желаніи прокурора, такъ же затруднительно, какъ затруднительно, я думаю, многимъ такъ называемымъ «уважаемымъ» дѣятелямъ выяснить съ откровенностью: отъ какихъ трудовъ праведныхъ они нажили въ короткое время милліоны?
Да не подумаетъ наивный читатель, что затруднительность такого объясненія имѣетъ что-либо общее съ какой-нибудь формой грубаго хищенія, въ родѣ выемки кассы, подлога или чего-нибудь подобнаго… Сохрани Богъ! На такія грубыя продѣлки идутъ люди, которые еще не созрѣли и у которыхъ нѣтъ подъ руками другихъ средствъ. Опытные и осторожные дѣльцы не пойдутъ на такой рискъ, да имъ и не нужно рисковать. Есть положенія, когда безъ всякаго риска и безъ всякой опаски познакомиться съ прокуроромъ можно не забыть себя; есть много дѣяній, хотя и не предусмотрѣнныхъ никакими статьями, тѣмъ не менѣе на обыкновенномъ языкѣ и по обыкновеннымъ понятіямъ онѣ считаются — выражаясь деликатно — совсѣмъ предосудительными.
Напримѣръ, представьте себѣ такой случай. Я управляю, положимъ, частнымъ банкомъ и въ качествѣ такого лица, зная хорошо настроеніе биржи, играю деньгами банка въ свою пользу… На языкѣ дѣльцовъ это, быть можетъ, и называется «воспользоваться положеніемъ», но на простомъ языкѣ такая игра называется иначе… Людей, играющихъ въ карты навѣрняка, иногда бьютъ, а джентльменовъ, играющихъ чужими деньгами, называютъ «уважаемыми» и почтенными дѣятелями… Въ этомъ только и разница.
III.
правитьДлинное, томительное и, какъ кажется, надоѣвшее рѣшительно всѣмъ, судебное слѣдствіе, наконецъ, закончено. Господинъ прокуроръ, натурально, въ пространной рѣчи доказывалъ виновность подсудимыхъ и требовалъ, во имя правды и справедливости, строгаго наказанія, для примѣра прочимъ, разсчитывая, быть можетъ, что зрѣлище наказанныхъ произведетъ на избѣжавшихъ скамьи подсудимыхъ такое же хорошее педагогическое воздѣйствіе, какъ порка въ старину двороваго мальчишки за проступокъ барчонка. Господа адвокаты, въ свою очередь, разумѣется, доказывали полную невинность подсудимыхъ (кромѣ тѣхъ, конечно, которые сознались, что виноваты) и, во имя той же бѣдной правды и обтрепанной справедливости, требовали отпустить подсудимыхъ на всѣ четыре стороны. Такимъ образомъ, подсудимые, по прокурорской рѣчи, являлись такими черными воронами, какихъ земля не носила, а по рѣчамъ адвокатовъ такими невинными голубицами, какихъ еще міръ не видалъ…
Присяжные вынесли обвинительный приговоръ. Правосудіе удовлетворено. Обвиненные приговорены къ болѣе или менѣе тяжкимъ наказаніямъ и разъѣдутся по болѣе или менѣе отдаленнымъ мѣстамъ. Тѣмъ дѣло и кончится, но хищеніе отъ этого, конечно, не кончится, какъ не кончится и халатное веденіе дѣлъ. Мало того, я увѣренъ, что посади одного изъ тѣхъ же самыхъ обвиненныхъ директоровъ правленія снова въ директоры и дай ему 25,000 р. жалованья — онъ снова будетъ «довѣрять» и подписывать отчеты, не читая, ревизовать, не провѣряя, пока какой-нибудь новый «теплый парень», въ родѣ покойнаго Бритнева или Касаткина, не разграбитъ кассы и не заставитъ этихъ директоровъ разинуть въ изумленіи рты…
А что же смотрѣлъ бухгалтеръ? спроситъ, быть можетъ, читатель. Ахъ, оставимъ въ покоѣ бухгалтера. Онъ, въ качествѣ свидѣтеля, и безъ того провелъ не мало тяжкихъ часовъ на судѣ. Лично безусловно честный, стоящій выше всякихъ подозрѣній, не имѣющій ничего общаго съ той сворой дѣльцовъ, въ среду которыхъ забросила его судьба, онъ однако съ спокойствіемъ философа Сенеки закрывалъ глаза на все, что дѣлалось вокругъ. Онъ тоже «вѣрилъ» и вѣрилъ гораздо болѣе, чѣмъ слѣдовало бы опытному бухгалтеру. Изъ его показаній оказалось, что онъ довѣрялъ записямъ своихъ помощниковъ (одинъ изъ нихъ сидѣлъ на скамьѣ подсудимыхъ и обвинялся въ подлогахъ) и, на основаніи этихъ записей, велъ книги. Зналъ ли онъ или не зналъ, или просто хотѣлъ не знать, что творилось вокругъ, — это осталось тайной самого бухгалтера, но что ни для кого не тайна — и вѣроятно для самого свидѣтеля — это то, что онъ исполнялъ свои обязанности не такъ какъ, слѣдовало. Овому талантъ, овому два.
IV.
правитьВо всѣхъ этихъ дѣлахъ о хищеніяхъ и растратахъ, занимающихъ суды въ теченіе долгихъ лѣтъ, замѣчается одна общая имъ всѣмъ, типическая черта весьма характернаго свойства — это непремѣнное присутствіе въ учрежденіи «царька», какого-нибудь всѣми уважаемаго и почитаемаго дѣятеля, который обыкновенно и ворочаетъ всѣми дѣлами безконтрольно, завоевывая себѣ права неограниченнаго владыки — это нѣчто вродѣ Созона Псоича въ разсказѣ г. Эртеля. Чаще всего этими «царьками» бываютъ ловкіе джентльмены пройдохи новѣйшаго типа, узурпирующіе власть ради большаго удобства достиженія своекорыстныхъ цѣлей. Случается — хотя рѣже, что въ такіе «сатрапы» попадаютъ и люди, относительно честные, но не отличающіеся административными способностями, словомъ, по большей части или плутъ или дуракъ стоятъ на стражѣ интересовъ того бараньяго стада, которое иначе называется общими собраніями.
Не надо забывать при этомъ среды, дающей намъ контингентъ дѣльцовъ — это тотъ конгломератъ всевозможныхъ профессій и состояній, который образовался на нашихъ глазахъ немного спустя послѣ освобожденія крестьянъ, когда погоня за концессіями, за всякаго рода учредительствомъ, когда нажива во чтобы то ни стало обратилась въ какую-то бѣшенную сатурналію, смѣшавъ въ своемъ вихрѣ потомка промотавшагося Аскольдовича съ проходимцемъ евреемъ, знавшимъ, гдѣ зимуютъ раки и какъ ихъ доставать оттуда; генерала не у дѣлъ съ матерымъ русскимъ плутомъ изъ крестьянъ, еще не мечтавшимъ о чинѣ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, но запустившаго уже свои алчные глаза на эту самую даму французскаго происхожденія — концессію. Вы помните, конечно, что происходило тогда, подъ веселый говоръ объ оживленіи торговли и промышленности? Вы помните, разумѣется, какое «оживленіе» внесла въ общество эта бѣшенная сатурналія легальнаго и нелегальнаго грабежа и хищенія. Старая старуха, наша исконная Взятка, свившая себѣ гнѣздо на Руси, еще со временъ Гостомысла, должна была удалиться со срамомъ подъ побѣдоноснымъ напоромъ новыхъ «силъ», которыя подъ именемъ промессъ, комиссій, паевъ и т. п., сулили несравненно большія блага, чѣмъ могла дать наша старинная спутница всѣхъ дѣлъ… И старушка убѣжала изъ столицъ въ захолустья, гдѣ и понынѣ, вѣроятно, влачитъ свое печальное существованіе, какъ вышедшая изъ моды куртизанка, съ жадностью взирая издалека на пришельцевъ. Сатурналія достигла своего апогея. Грабилось все, что было возможно; не останавливались ни передъ чѣмъ, ни передъ движимостью, ни передъ недвижимостью — все шло въ прокъ; грабились уфимскія земли, пріобрѣтались заповѣдныя имѣнія, грабились банки, растрачивали суммы въ земскихъ управахъ, въ городскихъ обществахъ, въ казенныхъ учрежденіяхъ. Идеаломъ въ доминирующей части общества была нажива во чтобы то ни стало. Когда объявлена была война — вы помните, какая масса желающихъ нашлась ограбить солдата и казну? Какая смѣсь племенъ, партій, состояній стремилась туда, за Дунай, wo die Zitronen blühen? Докторъ философіи ставилъ подводы, профессора служили у Горвица и К°, генералы (отставные, конечно) считали за честь пристроиться въ свитѣ г. Полякова. Масса голодныхъ желудковъ бросилась въ интенданство…
Эти процесы, послѣдовавшіе за войной, раскрывшіе передъ нами только часть, небольшую часть всей картины, хоть и забыты нами, но не забудутся будущимъ историкомъ нашей эпохи и нашихъ нравовъ.
Если вы читали хоть одинъ изъ этихъ безконечныхъ процессовъ интендантовъ и подрядчиковъ, — продолжающихся еще и теперь, то вы, конечно, замѣтили взаимную связь между первыми и послѣдними и знаете очень хорошо, какимъ образомъ и почему вещь, стоющая два гроша, обходится казнѣ въ рубль… Вопросъ о распредѣленіи этой разницы едва ли составляетъ секретъ даже для гимназиста приготовительнаго класса.
То, что во время войны выразилось въ обостренной формѣ, отвратительной по своему цинизму и наглости, — то въ мирное время выражается въ болѣе мягкой… Мы видимъ, въ теченіи многихъ лѣтъ, какова эта практика хищенія… Правителѣство не останавливалось даже передъ строгими мѣрами: мы видѣли, какъ возвращались уфимскія земли, мы видѣли на скамьѣ подсудимыхъ генералъ-штабъ-доктора Буша, бывшаго губернатора Токарева, завоевавшаго себѣ имѣніе у мирныхъ гражданъ: мы скоро увидимъ знаменитаго скопинскаго Рыкова, мы чуть ли не ежедневно продолжаемъ читать судебные отчеты о растратахъ, подлогахъ и злоупотребленіяхъ, — и все-таки по-прежнему думаемъ лѣчить эту болѣзнь тѣми же средствами…
Мы видѣли на процессахъ, какъ обыкновенно ведутся дѣла въ частныхъ учрежденіяхъ, какъ подтасовываются общія собранія, какъ подбираются «удобные» члены правленія и какъ надъ всѣмъ этимъ царитъ одинъ воротила… Припомните среду, изъ которой обыкновенно подбираются разные воротилы, припомните средства, пускаемыя въ ходъ для «обстановочки» дѣла, и вамъ ясно представятся тѣ безобразные порядки, всегда неминуемые, когда вся и все зависитъ отъ одного сатрапа… Если «самъ» и не грабитъ непосредственно, (иногда это и не нужно), тѣмъ не менѣе хищеніе отъ этого не исчезаетъ. Являются Юханцевы, и въ одинъ прекрасный день все это учрежденіе, съ виду крѣпкое и солидное, является построеннымъ на пескѣ, и тѣ самые вкладчики и заемщики, которые вчера еще считали своего сатрапа «геніемъ», сегодня плюютъ на него…
Исторія слишкомъ обыкновенная и выводы изъ нея далеко не головоломные.
Но неужели же нѣтъ честныхъ, независимыхъ людей? можетъ воскликнуть въ ужасѣ иной читатель, слѣдившій за скорбной лѣтописью хищеній послѣдняго времени… Неужели наши нравы до того повреждены, что нельзя найти честныхъ людей, настолько примитивно по крайней мѣрѣ честныхъ, что ихъ можно безъ боязни подпустить въ кассѣ, что имъ можно довѣрить дѣло контроля?
При этомъ восклицаніи мнѣ припоминается недавній разговоръ съ однимъ пріѣзжимъ провинціаломъ. Мы разговорились объ одномъ общемъ пріятелѣ, находящимся безъ мѣста, и изыскивали средства куда бы его пристроить.
-- Я пытался, было, его рекомендовать въ капитаны парохода въ одной частной компаніи, да раздумалъ! — отвѣчалъ мой знакомый.
-- А что? Развѣ онъ неспособенъ? Онъ, какъ бывшій морякъ, былъ бы на мѣстѣ…
-- Да нѣтъ, не то… Слишкомъ ужъ честный это малый и, главное, независимый.
-- Честный?..
-- Ну да… честный… Его и сотрутъ въ порошокъ другіе-то, какъ пить дадутъ… Еще такую кляузу подведутъ, что чудо. А онъ, вдобавокъ, человѣкъ не сильный… Не сумѣетъ бороться съ мошенниками, ну и пропадетъ ни за грошъ…
Понимаете ли вы, читатель, весь драматизмъ положенія? Человѣка нельзя рекомендовать только потому, что онъ «безусловно честный». И вѣдь это не выдуманный анекдотъ, это не фарсъ, это — голая правда, результатъ тѣхъ условій, которыя явились не со вчерашняго дня…
Да, именно у насъ нельзя рекомендовать людей только потому, что они «безусловно честны» и не идутъ на компромиссы!
V.
правитьБыло бы безуміемъ, конечно, утверждать на основаніи всѣхъ этихъ примѣровъ хищенія, что мы оскудѣли честными людьми, что ихъ нѣтъ совсѣмъ, что мы не можемъ даже плевое дѣло какого-нибудь общественнаго банка или земской управы вести умѣло, не грабя общественной кассы… Есть, конечно, не мало и честныхъ людей, есть — хотя и меньше — независимыхъ людей; дѣло въ томъ, что честность и независимость не въ большомъ спросѣ на общественномъ рынкѣ и больше требуется въ романахъ, чѣмъ въ жизни… И спросите-ка всѣхъ этихъ честныхъ и независимыхъ людей ихъ интимную исторію (многіе изъ такихъ исторій попадали въ газеты) и вы узнаете такія одиссеи, которыя могутъ показаться баснословными… Честность, пожалуй, еще терпится въ разныхъ нашихъ учрежденіяхъ, но независимость… да съ какой стати ее терпѣть?.. Она вѣдь тоже, что совѣсть — колетъ глаза, и чѣмъ дальше ее съ глазъ, тѣмъ лучше… Въ той средѣ, гдѣ нѣтъ идеаловъ, гдѣ нѣтъ убѣжденіи, гдѣ приспособляться значитъ умѣть жить, гдѣ «честность» не понимается даже какъ выгодная профессія, — въ той средѣ, говорю я, независимость — роскошь, совершенно ненужная…
Не забудьте, опять-таки, что я говорю объ извѣстной сферѣ, и вы согласитесь со мной, зная если не по опыту, то по примѣру близкихъ знакомыхъ, что я говорю не парадоксъ, а констатирую только извѣстное явленіе. Да, честность и независимость — у насъ ненужная роскошь, и надо только удивляться, что идеалъ правды и добра такъ еще живучъ, что, несмотря ни на что, несмотря на плевки и заушенія, которыми награждаетъ жизнь порядочныхъ людей, они — эти добровольные абсентеисты въ своемъ отечествѣ — ютятся, угрюмые, по своимъ угламъ или корпятъ гдѣ-нибудь за черной работой, неумѣющіе продать своего права глядѣть всѣмъ въ глаза за разныя блага, предлагаемыя жизнью…
Но вѣдь нельзя принимать въ расчетъ, что всѣ люди сильны духомъ. Надо брать средняго человѣка… Что же дѣлаетъ жизнь изъ средняго человѣка, обыкновеннаго человѣка, вступающаго въ жизнь съ самыми скромными требованіями, съ самыми невысокими даже идеалами правды и справедливости?.. Литература, въ лучшихъ своихъ представителяхъ, давно отвѣтила на этотъ вопросъ, и я могу только сказать, что достаточно побывать одинъ день въ какомъ-нибудь учрежденіи, гдѣ во главѣ стоитъ какой-нибудь царекъ, чтобы увидать, во что можетъ обратиться вѣнецъ творенія.
Вы сами видите на каждомъ шагу эти метаморфозы… Вы знаете этого «средняго» человѣка, послушнаго раба своего ближайшаго начальства, забывшаго даже, что значитъ имѣть свое мнѣніе… Подождите бранить его… Прежде спросите, какъ онъ дошелъ до этого состоянія машины для письма… Вы знаете и этого — юркаго, ловкаго, умѣющаго приспособляться ко всякимъ обстоятельствамъ, сегодня либерала, завтра — яраго гонителя, послѣ-завтра — снова либерала. Этихъ перекати-поле — непочатый уголъ, созданный все тою-же жизнью. Они пристраиваются всегда къ тому, что имѣетъ успѣхъ и плывутъ за нимъ, какъ лоцманы за акулой, перехватывая то, что остается отъ хищной рыбы… Они сами рѣдко дѣлаются хищниками, но за то никто болѣе не распинается за нихъ, какъ эти вѣтромъ гонимыя души… Вы знаете и этихъ крупныхъ хищниковъ, этихъ людей, которые живутъ, чтобъ гадить, и гадятъ, чтобъ жить… Вы знаете всѣхъ этихъ Бушей, Матвеевыхъ — по процессамъ, но знаете, конечно, и многихъ такихъ, которые на нихъ не фигурировали и пользуются почетомъ, уваженіемъ, если не вашимъ, то большинства…