Хижина.
правитьГрафъ N. еще въ молодыхъ лѣтахъ украшенный всѣми тѣми добродѣтелями, коими приобрѣтается постоянное уваженіе, исполненный чести и добродушія, былъ увлеченъ далеко отъ своего отечества свирѣпыми бурями революціи. Hи одинъ Французъ непиталъ въ сердцѣ своемъ сильнѣйшей любви къ родинъ, но Графъ долженъ былъ оставить Францію, покоряясь голосу чести, сей неограниченной повелительницы, которая требуетъ безусловнаго повиновенія, и которую любить должно болѣе своей жизни.
При немъ находились нѣжно любимая супруга и двухлѣтняя дочь, съ которыми онъ укрылся въ одной Нѣмецкой области отдаленной отъ военнаго театра. Тамъ часто освѣдомлялся онъ о судьбѣ своего отечества, и оплакивалъ несчастныя жертвы, безпрестанно закалаемыя рукою безначалія во угожденіе ненасытной жадности. Въ скоромъ времени увѣдомился онъ о горестнѣйшей, для сердца своего потерѣ, передъ которою утрата имѣнія ничего незначила: онъ увидѣлъ имя отца своего въ спискѣ осужденныхъ. Безъ вѣры, безъ сей божественной власти, требующей безропотнаго повиновенія волъ Промысла и подающей силы исполнять свои заповѣди, Графъ неперенесъ бы мучительной своей печали. Но у него оставались любимыя существа, утѣшавшія его въ горести и облегчавшія для него бремя жизни. Слезы его отпираемы были супругою, которую Небо наградило кроткимъ нравомъ и вмѣстѣ душевною твердостію, и которая, забывая, по видимому, собственное горе, исполняла обязанность нѣжной утѣшительницы въ то время, когда сама имѣла великую нужду въ утѣшеніи.
Сія чета, сей союзъ еще болѣе укрѣпился несчастіемъ, единственно занималась попеченіями о воспитаніи юной Полины, утѣхи своей и надежды. Мы не можемъ, говорили родители, оставить ей богатства; надѣлимъ же ее добродѣтелями, сими дарами, которыхъ никто отнять у нее невозможетъ. Полина соотвѣтствовала нѣжнымъ попеченіямъ родителей. Они старались вкоренить въ ея разумъ правила, согласныя со впечатлѣніями природы въ ея сердцѣ. Полина была прекрасна; ея физіономія отличалась какою то ясностію и ангельскою чистотою, черты лица ея выражали кротость и проницательность; глаза ея, оживляемыя чувствительностію, имѣли въ себѣ какую-то милую выразительность. Бывши въ изгнаніи почти съ начала своей жизни, она незнала наслажденій богатства. Счастливое невѣдѣніе! Оно предохранило ее отъ печальныхъ воспоминаній, и оставило при ней всю веселость возраста ея и невинности. Графъ и Графиня тщательно остерегались возмущать ея спокойствіе. Рѣдко въ ея присутствіи говорили они о бѣдствіяхъ Франціи и о своихъ собственныхъ. Полина была счастлива, ибо думала, что родители ея наслаждаются благополучіемъ; a родители изъ любви къ ней нехотѣли разрушать мечтательной ея увѣренности, и даже радовались симъ невиннымъ притворствомъ. Скрывая скорбь нашу ради страха, или для своихъ выгодъ, мы питаемъ ее, слѣдственно усиливаемъ; на когда таимъ оную во глубинѣ своего сердца, единственно для того чтобы ненарушить спокойствіе въ любезныхъ намъ особахъ, то воображеніе подаетъ намъ руку помощи, улыбается, видя успѣхи благородныхъ усилій нашихъ: тогда то мы забываемъ свое горе, имѣя въ виду благородную причину нашихъ поступковъ.
Таково было состояніе сего почтеннаго семейства, какъ вдругъ Графъ N. получаетъ извѣстіе, что бури начинаютъ утихать во Франціи, и что емигранты возвращаются въ отечество, уже неопасаясь лишиться головы на ешафотѣ. Сіи вѣсти дѣлаютъ глубокое впечатлѣніе въ его сердцѣ, и еще болѣе усиливаютъ въ немъ любовь къ родинѣ, сію любовь, которая всегда была для него драгоцѣнною. «Какъ!» восклицаетъ онъ: «мы можемъ опятъ увидѣть Францію! о неожиданное благополучіе! такъ не все мое счастіе погибло! я увижу мѣсто моего рожденія, увижу тѣ мѣста, гдѣ жили мои предки, и гдѣ погребены тѣла ихъ!» Въ восторгѣ прижимаетъ онъ супругу и дочь къ своему сердцу, и радостныя слезы омочаютъ лице его. «Для тебя, любезная дочь» продолжаетъ Графъ: «наиболѣе для тебя нетерпѣливо ждалъ я минуты возвращенія своего въ отечество. Здѣсь неизвѣстна твоя порода; здѣсь, на чужой сторонъ, ты не что иное какъ чужестранка. Неимѣя достаточнаго имущества, здѣсь ты никогда не нашла бы себѣ супруга, и послѣ смерти нашей осталасьбы одна безъ пристанища, въ крайней бѣдности. Теперь все перемѣнилось; мы поѣдемъ въ такую землю, гдѣ имя твое извѣстно, и гдѣ твоя фамилія всегда была уважаема. Я надѣюсь обратно получить имѣніе, принадлежащее мнѣ по праву наслѣдства. Сдѣлавъ нѣкоторыя маловажныя пожертвованія, возвращу его себѣ конечно, и тогда устрою твое состояніе соотвѣтственно твоему достоинству.» Все семейство раздѣляетъ съ Графомъ радость его и надежды, поспѣшно сбираются и ѣдутъ во Франціи.
Графу извѣстно было; что замокъ его и мызы достались въ чужія руки; но Графъ зналъ и то, что купившій имѣніе обязанъ фамиліи его своимъ возвышеніемъ. "Несомнѣваюсь, " говорилъ онъ: «что Алибертъ съ радостію возвратить имъ принадлежащее. Я всегда почиталъ его честнымъ человѣкомъ». И ета надежда показалась Графу еще менѣе сомнительною; когда на письмо свое получилъ отъ отъ Алиберта отвѣтъ слѣдующаго содержанія: «Въ томъ нѣтъ, милостивый государь, никакого сомнѣнія, что я никогда неимѣлъ намѣренія присвоить помѣстье N. Я купилъ оное для того единственно, чтобъ вамъ отдать его въ свое время, и вы всегда найдете во мнѣ одинакія расположенія. Ожидаю васъ нетерпѣливо, желая окончить съ вами наше дѣло. Я желалъ бы даже, чтобы вы удовлетворены были въ сію же минуту, и я тогда только почту себя счастливымъ, когда вы введены будете въ наслѣдственное ваше имѣніе.»
Графу надлежало поспѣшить въ Парижъ со своимъ семействомъ, Алибертъ именно назначилъ ему свиданіе въ сей столицѣ; но Графъ не могъ преодолѣть желанія своего видѣть замокъ, лежащій почти по пути ему, въ разстояніи нѣсколька миль отъ Нанси. Можно ли изобразить чувства, пробудившіяся въ его сердцѣ при первомъ взглядѣ издали на древній замокъ, бывшій свидѣтелемъ игръ и забавъ его дѣтства? Какія сладостныя воспоминанія! Всѣ счастливые дни его и всѣ претерпѣнныя бѣдствія внезапно возобновились въ его памяти. И плачетъ онъ и смѣется въ одно время; горюетъ о прошедшемъ, радуется о настоящемъ и будущемъ. Хотя воспоминанія о столь драгоцѣнномъ мѣстѣ никогда нестарѣлись въ душѣ его, при всемъ томъ съ перваго разу онъ едва узналъ его съ нѣкотораго отдаленнаго пункта. Куда дѣвались величественные, древніе ряды деревъ, возвышавишхся надъ замкомъ и составлявшихъ сводъ, подъ которымъ утомленный путникъ находилъ убѣжище отъ лучей солнца. Жадная сѣкира низложила огромные пни, и замокъ, лишенный величественныхъ своихъ украшеній, представлялся уединеннымъ зданіемъ среди обнаженной равнины. Сіе зрѣлище произвело болѣзненное впечатлѣніе въ сердцѣ Графа; но скоро утѣшительная улыбка прояснила лице его. «И я жалѣю», сказалъ Графъ: «о прекрасныхъ аллеяхъ, посаженныхъ моими предками! Но я вновь разсажу деревья; они будутъ расти, а я стану любоваться и радоваться дѣломъ рукъ моихъ! Болѣе одного вѣка надлежало растишь сіи древніе вязы и ждать ихъ зрѣлости; a истреблены они въ одну минуту! Увы! добро дѣлается медленно, a зло съ удивительною поспѣшностію! Пятнадцать столѣтій потребно на то, чтобы утвердить счастіе государства, и….. въ одинъ годъ можно его совсѣмъ разрушить!»
Все семейство вступаетъ на дворъ замка. Графъ приложилъ руку къ сердцу, какъ будто бы хочетъ удержать его біеніе. Издали видитъ онъ старика, которой кажется ему знакомымъ: ето старый слуга его родителя, ето вѣрный Робертъ, бывшій дядька самаго Графа. Старый Робертъ, увидѣвши гостя, остолбенѣлъ отъ изумленія. «Вы ли ето? любезный мои господинъ? васъ ли я вяжу? Какое неожиданное благополучіе; теперь я умру спокойно, ибо съ вами никогда уже не разстанусь болѣе!» Графъ подаетъ руку доброму Роберту и говоритъ ему голосомъ умиленія. «Такъ, старый другъ мой, ето я! Приди, отдохни на моемъ сердцѣ, на сердцѣ, имѣющемъ нужду въ любви взаимной!… Пойдемъ же теперь въ замокъ; я горю желаніемъ видѣть мѣста, отъ которыхъ мы словно никогда не удалялся….» — «Ахъ! Ваше Сіятельство, — сказалъ Робертъ: — здѣсь все очень, очень перемѣнилось; вы съ трудомъ распознаете. — Графъ беретъ Роберта за руку, входитъ въ большую залу и видитъ, что всѣ приборы вынесены. Паукъ растянулъ ткань свою подъ потолкомъ и подъ сводами оконъ, а, карнизъ и штучные полы покрылись влажною пылью, нѣкоторые старые фамильные портреты остались на стѣнѣ; но въ какомъ видѣ! Одни испорчены ударами ножа, другіе обветшали, какъ рубище! У всѣхъ вырѣзаны кресты, сія благородная награда, полученная за долговременную службу, и тѣ мѣста, которыя нѣкогда блистали сими знаками почести, представляли видъ глубокой и широкой язвы.
Каждая комната производила въ душѣ Графа сильныя, болѣзненныя впечатлѣнія. Повсюду находилъ онъ наготу и слѣды грабительства. Здѣсь была комната его родителя; здѣсь почтенный старецъ наслаждался тихимъ сномъ, не возмущаемымъ никакими упреками совѣсти за дѣла порочныя. Графъ идетъ въ другую комнату. „Вотъ здѣсь, Полина“ сказалъ онъ своей дочери: „здѣсь въ первый разъ принялъ я тебя въ свои объятія; здѣсь произнесъ первыя мольбы о твоемъ счастіи въ то время, когда ты не могла еще не только любить, но ниже знать меня!“
Графъ и его семейство долго ходили по замку; онъ и супруга его долго предавались» воспоминаніямъ о радостныхъ случаяхъ и о печальныхъ. Послѣ всего старый Робертъ повелъ ихъ въ свою хижину, находящуюся на краю сада, тамъ предложилъ имъ молоко и плоды, разсказалъ подробно объ опустошеніи замка и о насильственной смерти почтеннаго своего господина, которому сопутствовалъ онъ не только въ темницу, но даже къ подножію эшафота. «Много претерпѣлъ я!» продолжалъ старикъ: «но напослѣдокъ я съ нами, и — все прошедшее забываю. Прощу васъ, любезный мой господинъ, и васъ, милостивая государыня, именемъ Божіимъ прошу васъ не покидать стараго Роберта! Я пойду за вами, куда судьбѣ угодно; въ несчастіи буду служить вамъ еще съ большимъ усердіемъ, нежели въ благополучное время. Когда Альбертъ, великодушно презрѣнный и возвышенный вами, вступилъ во владѣніе вашимъ имѣніемъ, но я, превозмогши свое презрѣніе къ его неблагодарности, рѣшился упросить его, чтобы не удалялъ меня отъ сего мѣста, которое память ваша содѣлала для меня толико любезнымъ. Онъ не лишилъ меня укромной моей хижины, и поручилъ имъ беречь замокъ, котораго самъ никогда непосѣщаетъ. Теперь удалюсь отсюда, и понесу воспоминанія свои туда, гдѣ вы будете находиться. Не хочу быть одолженъ етому неблагодарному, которой безстыдно обогатился на счетъ своихъ благотворятелей!» — Нѣтъ, любезный мой Робертъ, — сказалъ Графъ: — ты не удалишься отсюда! — «Какъ, добрый мой господинъ! возможно ли?» — Алибертъ купилъ ето помѣстье единственно съ тѣмъ намѣреніемъ, чтобы сберечь его, чтобы возвратить мнѣ мою собственность. — Сnарикъ покачалъ головою, показывая тѣмъ свое сомнѣніе. «Ахъ! сударь» сказалъ онъ: «боюсь етому повѣрить Алибертъ приобрѣлъ несчетныя богатства, онъ ворочаетъ дѣлами, и любитъ только то, которыя доставляютъ ему прибыль. Привязанность, благодарность, мой милостивый Графъ, обогащаютъ только сердце, a для господина Алиберта етотъ капиталъ ничего незначитъ. Но еслибъ онъ и вправду вздумалъ отдать вамъ имѣніе, то весьма не велика была бы его потеря, потому что оно ему досталось не слишкомъ дорого. Проданы комнатные уборы, вина изъ погребовъ вашихъ и часть лѣса; вырученными деньгами заплаченная за имѣніе ваше цѣна окупилась, еще и съ барышомъ; притомъ же онъ восемь лѣтъ пользовался доходами съ земель вашихъ, и…..» — Пускай только возвратитъ мнѣ одно это убѣжище! — воскликнулъ Графъ: — тогда почту себя утѣшеннымъ и счастливымъ. —
Все семейство и съ вѣрнымъ Робертомъ отправляется въ Парижъ. На другой день по прибытіи въ столицу Графъ летитъ прямо къ Алиберту въ домъ и требуетъ, чтобъ о немъ доложили. Ему отвѣчаютъ, что господинъ Алибертъ очень занятъ дѣлами и что онъ проситъ минуту подождать въ передней. --«Скажитежъ ему, что съ нимъ хочетъ увидѣться Графъ N., прежній господинъ его.» Сіе приказаніе исполняется; но Алибертъ все занятъ по прежнему.
Онъ велѣлъ объявить Графу, что можетъ принять его не прежде какъ завтра, Графъ, не будучи приготовленъ къ такой наглости подлаго выскочки, изумился, въ первый разъ видя столь разительную перемѣну декорацій. Онъ удерживаетъ праведный гнѣвъ свои и уходитъ. Такимъ образомъ уничтожилась одна часть надеждъ Графа, и онъ готовится претерпѣть великія пожертвованія прежде нежели возвратитъ себѣ свое имѣніе.
Въ самомъ дѣлъ Графъ вышелъ изъ сего вертепа разбойничества и хищеній съ отчаяннымъ сердцемъ. «Боже мой!» сказалъ онъ; "что будетъ съ несчастнымъ моимъ семействомъ? Для тоголи возвратился я въ отечество, чтобы жену мою и дочь предашь ужасамъ бѣдности? Надежда вела меня къ родинѣ; сердце мое трепетало отъ радости, когда увидѣлъ я мѣсто своего рожденія! A теперь! О ложная надежда! обманчивая радость! вы низвергнете меня въ могилу! Что дѣлать? Что будетъ со мною? гдѣ мои родители? ихъ нѣтъ уже на свѣтѣ гдѣ друзья? они или померли, или разорились!….*'
Онъ входитъ въ свою квартиру. Графиня, нѣжная ГІолина, взглянувъ на измѣнившееся лице Графа, тотчасъ угадали, какой успѣхъ имѣло свиданіе. Онѣ несмѣютъ предлагать вопросовъ, «Мы погибли!» воскликнулъ Графъ отчаяннымъ голосомъ: «погибли невозвратно! Алибертъ подлѣйшая тварь въ природѣ! Я неимѣю ничего, и отъ одной только смерти ожидаю помощи.» — О мой родитель! воскликнула Полина, заключивъ его въ своихъ объятіяхъ: — развѣ не остается y васъ дочь ваша?… — "Ето-то меня и убиваетъ, " отвѣчалъ несчастный: «для чего я не одинъ въ мірѣ? для чего я любимъ безцѣнными для меня существами? Любовь, дружба, сіи чистѣйшія страсти сердца усугубляютъ мою горесть. Любезная супруга! милая дочь! не мои бѣдствія приводятъ меня въ отчаяніе; ахъ, нѣтъ! сердце мое терзается при одной мысли о вашемъ злополучіи!» — Почему ето, другъ мой? — отвѣчаетъ Графиня: — развѣ мы неимѣемъ силъ, чтобы перенести его? или развѣ ты думаешь, что мы будемъ стыдиться своего состоянія? Перестань, другъ мой! Незаслуженное несчастіе всегда перенести можно. Мы бѣдны, такъ чтожъ? Станемъ всѣ трудиться: я для своего супруга, Полина для своего родителя, ты для супруги своей и для дочери. Сія взаимная нѣжность будетъ нашимъ руководителемъ, подпорою, утѣшеніемъ. Добродѣтельные люди, смотря на насъ, скажутъ: вотъ несчастные; но они мужественно и благородно сносятъ свое несчастіе. Самолюбцы увидѣвъ насъ, скажутъ: ето бѣдняки; — и съ видомъ презрѣнія отъ насъ отворотятся. Но скажи, Бога ради, какая намъ нужда до ихъ самолюбія и до ихъ презрѣнія? Не уже ли возмогутъ они хотя ни одну минуту возмутить спокойствія невинности, безропотно покоряющееся опредѣлніямъ судьбины? Пускай Алибертъ пользуется своею добычею, a мы и думать перестанемъ, будто Небо предало счастіе наше въ руки неблагодарнаго человѣка. — «Добродѣтельная, обожаемая супруга!» восклицаетъ Графъ въ восторгѣ: "ты возносишь меня превыше несчастія; ты подкрѣпляешь меня своею силою; ты утѣшаешь меня своею любовію. Поѣдемъ, убѣжимъ отъ существъ ненавистныхъ, прекратимъ всякое сношеніе съ людьми, они всѣ порочны, всѣ достойны презрѣнія. — Нѣтъ, мой другъ, не всѣ; — отвѣчаетъ Графиня: — я уличу тебя въ несправедливости. Прочти ето письмо; оно отъ добраго крестьянина, которой прежде снималъ на откупѣ небольшую мызу, принадлежащую къ нашему помѣстію. —
Графъ беретъ письмо и читаетъ слѣдующія строки:
«Нвзнаю, помните ли вы, Сіятельный Грффъ, Ришарда Бельмота, того крестьянина, которое нанималъ y васъ землю, вотъ онъ-то имѣетъ честь съ должнымъ почтеніемъ писать сіе письмо къ Вашему Сіятельству. Когда продавали все ваше имѣніе, то я, не могши купить его, разумѣется для того чтобы все отдать вамъ обратно, плакалъ и надрывался съ горя. По крайней мѣръ я то сдѣлалъ, что могъ: я купилъ ту самую мызу, которую прежде y васъ нанималъ, и заплатилъ за нее сто талеровъ, то есть сумму годоваго найма; вотъ я и отдаю вамъ ее въ такомъ состоянія, въ какомъ она мнѣ досталась, и за ту же цѣну, уповая, что Ваше Сіятельство за то гнѣваться на меня не будете. Я повиненъ заплатить вамъ за семилѣтній доходъ деньги, всего двѣ тысячи двѣсти ливровъ, которые получить можете когда и гдѣ Вашему Сіятельству будетъ угодно. Тогда мы не будемъ должны одинъ другому. Вашъ вѣрный и почтительный наемщикъ
„Великодушный Ришардъ!“ восклицаетъ Графъ: „и могъ ли я такого поступка ожидать отъ человѣка, котораго едва знаю; между тѣмъ какъ другой, возвышенный моею фамиліею, осыпанный моими благодѣяніями!… Ахъ! и такъ видно, что правота и человѣколюбіе только въ хижинахъ теперь обитаютъ!“ — Переселимся жъ и мы въ хижину — сказала Графиня: — забудемъ прошедшее и обратимъ свои взоры единственно къ будущему нашему состоянію, оно не можетъ быть блистательнымъ, но можетъ украситься взаимною нашею нѣжностію. Вотъ планъ, мною предначертанный. Мы поѣдемъ жить на мызу, возвращаемую намъ добрымъ Ришардомъ. На остающуюся y насъ небольшую сумму, и на деньги, обѣщанныя благотворительнымъ Бельмотомъ, постараемся приготовить все нужное для выгоднаго помѣщенія нашего въ простой хижинъ, купимъ всѣ орудія и снаряды, для хозяйства потребныя, станемъ трудиться, станемъ обработывать землю, и земля дастъ намъ пропитаніе. Мы будемъ имѣть кусокъ хлѣба, ложку и миску, чегожъ еще болѣе? —
Радость заблистала въ глазахъ Графа. Полина улыбается. „Какое удовольствіе!“ говоритъ милая дѣвица: „я стану работать для васъ! Каждой день буду встрѣчать восходящее солнце, и оно никогда незакатился, прежде нежели я окончу урокъ свой.“ — Бѣдная, безцѣнная дочь моя! — сказалъ Графъ съ глубокимъ вздохомъ: — какая разность между настоящею твоею долею и таю, на которую имѣешь право! — „Какаяжъ разлость? Я незнала никакой другой доли; и всегда была богата только вашею нѣжною любовію. Развѣ въ хижинѣ вы менѣе станете любить меня, чѣмъ въ замкѣ? Етому статься не можно. Слѣдственно я ничего не потеряла!“
Старый Робертъ, свидѣтель трогательнаго разговора, плачетъ отъ умиленія и жалости, видя, въ какомъ состояній; находится господа его, и съ какимъ мужествомъ рѣшаются переносить свою долю. Онъ приближается къ Графу и говоритъ: „Почтожъ вы забыли старика Роберта? Думаете ли, что онъ будетъ для васъ безполезенъ?“ — О другъ мой! — отвѣчаетъ Графъ: — мы почли бы себя счастливыми; но… — „Какъ? что такое, Ваше Сіятельство? меня отсылать? Вотъ какая причина! Да развѣ нѣтъ у васъ садика? Я буду смотрѣть за деревьями; вѣдь я еще, слава Богу, могу работать. Я буду жить съ вами; такъ мудрено ли, что и силы мои возвратятся и прежняя дѣятельность!“ — Нѣтъ, нѣтъ, добрый Робертъ! — отвѣчалъ Графъ, дружески пожимая руку его: — неупотреблю во зло благородной твоей къ намъ привязанности. Я не въ состояніи наградить тебя за услуги; могу предложить тебѣ только дружбу мою… — „Е, Ваше Сіятельство! я вѣдь ничего болѣе и нетребую!“ восклицаетъ Робертъ: „подарите, подарите меня вашею дружбой, которую предпочитаю всѣмъ богатствамъ неблагодарнаго Алиберта!“
Величайшая скорбь утишена самою слабою надеждою. Лишь только приятная мечта воображенія соединится съ нашею печалью, въ ту самую минуту солнечный лучъ разгоняетъ бури. Сердцѣ Графа отчасу успокоивалось. Онъ рѣшается привыкнуть въ новымъ своимъ обстоятельствамъ, и вотъ уже судьба его кажется менѣе суровою. На другой же день все семейство уѣзжаетъ изъ Парижа, закупивши напередъ нѣкоторыя недорогія необходимыя вещи для домашняго быту. Путешествіе было непродолжительно, и Графъ расположился на мызѣ добраго Ричарда, которому иногда въ голову не приходило, чтобы бѣдная хижина могла когда нибудь быть убѣжищемъ особѣ, прежде богатой и знаменитой.
Извѣстіе о прибытіи Графа и его семейства обрадовало всѣхъ жителей въ цѣломъ околоткѣ. Почти всѣ прежніе наемщики земель сохранили къ нему непоколебимую приверженность: они прибѣжали увидѣть Графа и увѣрить его своими клятвами, что его благодѣянія остаются у нихъ въ свѣжей памяти. Какая перемѣна, милостивый Графъ! Вы поступали съ нами какъ съ дѣтьми своими; за то и мы любили васъ какъ отца. Когда градъ опустошилъ наши нивы, тогда вы нетолько не потребовали отъ насъ должнаго; но еще и помогли намъ.» — Помните ли, матушка Графиня! — сказалъ еще одинъ изъ сихъ добрыхъ людей: — помните ли. какъ за дватадцать лѣтъ передъ симъ страдалъ я отъ жестокой болѣзни? Я нечаялъ остаться въ живыхъ на свѣтъ; жена моя и бѣдныя дѣти рыдали уже надо мною какъ надъ мертвымъ. Вы меня подняли на ноги своею помощію, вы возвратили отца моимъ дѣтямъ. — "Никогда, " восклицаетъ другой: «никогда не забуду того дня, въ которой пришли было изъ города полицейскіе, чтобы забрать весь домашній скарбъ мой и продать; на мнѣ былъ долгъ, a заплатить было нечѣмъ. Безъ васъ, матушка Графиня, меня отвели бы въ тюрьму; я умеръ бы съ горя; жена и дѣти мои умерли бы отъ голода. Вы сжалились надъ нами, заплатили долгъ мой, сохранили жизнь и честь нашу. Совсѣмъ другія настали времена, съ тѣхъ поръ какъ мы работаемъ на етаго разбогатѣвшаго кровопіицу! Онъ поступаетъ съ нами жестоко, очень жестоко!… Беретъ съ насъ вдвое, хотя наши доходы остаются все тѣ же. Упаси Боже отъ какого нибудь несчастія! — тогда онъ въ конецъ разоритъ насъ. Онъ не смотритъ на урожай, много ли Богъ далъ хлѣба, или мало, — ему все равно, давай тѣ же деньги.» — Любезные друзья! — отвѣчалъ Графъ, сильно растроганный — если я и сдѣлалъ для васъ что-нибудь доброе, то вы за все, съ избыткомъ заплатили мнѣ въ сію минуту! Ни къ чему воспоминать о минувшихъ дняхъ счастія? Теперь я уже не могу быть вамъ полезенъ, и ета невозможность еще болѣе тѣснитъ мое сердце! — «Отецъ нашъ!» восклицаютъ почти въ одинъ голосъ добрые крестьяне: «все наше имущество тебѣ принадлежитъ. Неоткажись, милостивый Графъ, принять… десять тысячь франковъ! Ета небольшая сумма на нѣсколько времени можетъ…» Нѣтъ, нѣтъ, любезныя дѣти! — отвѣчаетъ Графъ, до слезъ растроганный: — За чѣмъ для меня нести вамъ такой значительной убытокъ? Вы, подобно мнѣ, во всемъ имѣете нужду. Тогда только приму благородную помощь вашу, когда усмотрю возможность отдать вамъ обратно то, что предлагаете мнѣ съ толикимъ добродушіемъ. Теперь ничего болѣе не требую кромѣ вашихъ совѣтовъ. Я такой же землепашецъ, какъ и вы, — примолвилъ Графъ улыбаясь: — но вы лучше меня разумѣете свое дѣло; вы меня поучите, и я на конецъ сдѣлаюсь хорошимъ хозяиномъ. —
Добрые крестьяне удалились съ прискорбнымъ чувствомъ отъ неожиданнаго ими отказа.
Графъ съ семействомъ своимъ расположился въ хижинѣ, хотя бѣдно убранной, но запасенной всѣми вещами, необходимо нужными для жизни. Новой хозяинъ купилъ себѣ пару лошадей и нѣсколько штукъ домашней скотины. Полина взялась ходить за птицею, Графиня смотрѣть за хозяйствомъ, a Графъ распоряжать немногимъ количествомъ рукъ, употребляемыхъ къ обработыванію поля. Робертъ разбилъ садъ пo своему плану, расчищаетъ землю и разсаживаетъ на ней кусточки. Во всемъ наблюдается надлежащій порядокъ домостроительства, a чистота и опрятность представляютъ если не изобиліе, то по крайней мѣрѣ отсутствіе всякаго недостатка.
Неизобразимыя приятности нѣжнаго единодушія придаютъ всему красоту въ семъ тихомъ обиталищѣ. Графъ не можетъ надивиться неутомимости своей супруги, которая, по видимому, совершенно забывъ о прошедшемъ, съ удовольствіемъ занимается трудами новаго своего состоянія, принятаго по волѣ неизбѣжной судьбины. Ета благородная, чистая душа никогда, ниже на одну минуту, неизмѣняла своимъ обѣтамъ; во всякое время то же спокойствіе, та же веселость духа: работа толико недостойная прежней знатности и воспитанія Графини, въ рукахъ ея становилась благородною отъ дѣйствія на нее той величественной наружности, которая и въ самомъ несчастіи не лишается своего блеска. Графиню всѣ въ околоткѣ любили и почитали; всѣ качества ума ея и сердца и самая даже бѣдность ея внушала уваженіе. Добродѣтель всегда сохраняетъ права свои, въ комъ бы она ни обитала. Можно похитить у нее тлѣнныя драгоцѣнности, которыя окружаютъ ее, несообщая однакожъ ей никакихъ новыхъ приятностей; но кто лишитъ ее природнаго блеска? Пускай порокъ закрываетъ себя добычами своей алчности; при немъ всегда останется отвратительная его наружность, и ложный блескъ не только не скроетъ его 6езобразія, но еще послужитъ къ открытію онаго.
Съ какою ревностію Полина предавалась упражненіямъ, столь мало ей приличнымъ! Съ какою любезною веселостію несла она на головѣ своей кувшинъ, молокомъ наполненный! Какая радость блистала въ глазахъ ея, когда она подносила родителямъ своимъ корзинку съ плодами, недавно ею сорванными! Полинѣ было шестнадцать лѣтъ отъ роду; ея щеки пылали тѣмъ яркимъ румянцемъ, которымъ здоровье украшаетъ юность; умъ ея былъ простъ и непритворенъ, какъ сама натура, хотя впрочемъ обработанъ родителями со всевозможнымъ тщаніемъ; ея голосъ и тѣлодвиженія были чужды всякаго притворства, всякой принужденности свѣтской, но благородны и вмѣстѣ плѣнительны невинностію дѣтскаго возраста. «Вотъ, милой папепька?» часто говорила она своему родителю: «не сказывала ли я вамъ, что мы будемъ здѣсь счастливы? Я ничего въ свѣтъ нежелаю болѣе, потому что мы всѣ другъ друга любимъ отъ всего сердца. Мнѣ хотѣлось бы только, чтобы вы были повеселѣе; видя грусть вашу, я иногда чувствую какой-то недостатокъ въ моемъ счастіи: сдѣлайте же папенька, я прошу васъ, чтобы я была совершенно счастлива!» При сихъ словахъ она цѣловала чело почтеннаго своего родителя, a Графъ отвѣчалъ ей нѣжною улыбкою и вмѣстѣ слезою умиленія.
Полина всячески старалась украшать жилище своихъ родителей. Внутренность хижины, руками ея убранная, съ перваго взгляда казалась довольно нарядною. Недорогія, но красивыя обои изъ бумаги покрывали ветхія стѣны хижины, приятныя изображенія сельскихъ видовъ разливали жизнь и веселость въ семъ тихомъ убѣжищѣ. Всѣ, что ни дѣлала, все, что ни говорила Полина, отличалось любезностію простоты и невинности. Незабытъ ею былъ и маленькой садикъ, въ которомъ работалъ добрый Робертъ: она сѣяла цвѣты и тщательно ихъ поливала. "Цвѣты распустятся, « говорила она сама себѣ: „папенька полюбуется ими и наградитъ меня улыбкою.“ На одномъ краю сада находилась старая и вѣтвистая яблонь; обвившаяся вокругъ ея виноградная лоза сообщала ей свою зелень, которой дерево лишилось отъ времени. Полина вздумала подъ симъ. лиственнымъ сводомъ, съ помощію Роберта, устроишь бесѣдку и поставить скамью подъ деревомъ. Ежедневно ввечеру и поутру всѣ семейство собиралось подъ симъ лиственнымъ наметомъ; и здѣсь, всѣ вмѣстѣ возносили мольбы свои къ престолу небеснаго Утѣшителя несчастныхъ.
Долгіе вечера протекали скоро. Графъ купилъ нѣсколько изъ тѣхъ хорошихъ книгъ, которыя въ маломъ пространствъ вмѣщаютъ многія мысли. Графиня читала. Графъ перерывалъ ее основательными и по учительными своими разсужденіями. Полина прилѣжно слушала чтеніе, a еще прилѣжнѣе замѣчанія своего родителя, чтеніе занимало ея умъ и разсудокъ, a родительскія наставленія нравились разуму ея и сердцу.
Такимъ образомъ сіе добродѣтельное семейство провело нѣсколько мѣсяцовъ. Оно было бы счастливымъ, еслибъ только Графъ возмогъ прошедшее изгнать изъ своей памяти, но при всѣхъ своихъ добродѣтеляхъ онъ неимѣлъ той душевной твердости, которая вознося насъ превыше величайшихъ бѣдствій, дозволяетъ намъ находить счастіе во всѣхъ положеніяхъ жизни. Въ одинъ лѣтній вечеръ, когда гроза и ненастье вогнали все семейство въ хижину; около десяти часовъ Графъ, сидѣвшій за ужиномъ, услышалъ стукъ у дверей домика. „Кто тамъ?“ громко спрашиваетъ онъ, поднявшись съ мѣста. — Отопри, — отвѣчаетъ голосъ: — отопри, доброй Ришардъ! „Да кто вы таковы?“ Путешественники, утомленные, обмокшіе, сбившіеся съ дороги. Отворите; взглянувши на насъ, тотчасъ узнаете…. Графъ отпираетъ дверь. Входитъ молодой человѣкъ, весьма хорошо одѣтый; за нимъ идетъ слуга, только что привязавшій двухъ верховыхъ лошадей у дверей хижины. Незнакомецъ думалъ найти здѣсь Ришарда Бельмота; увидѣвши же Графа, онъ отступаетъ съ изумленіемъ, снимаетъ съ головы измокшую шляпу, почтительна кланяется Графинѣ и ея дочери и проситъ извиненія въ невѣжливой своей оплошности. Потомъ, обратясь къ Графу, продолжаетъ: „Я думалъ, что вхожу въ домъ Ришарда Бельмота; у него-то я и просилъ убѣжища отъ дождя, имѣя нужду въ отдыхѣ весьма непродолжительномъ. Простите ли мнѣ, милостивый государь, мою ошибку, и дозволители на одну минуту воспользоваться гостеприімствомъ вашимъ?“ Графъ котораго несчастіе сдѣлало недовѣрчивымъ, нѣсколько времени колеблется; но ободрившись приятною наружностію, благородствомъ и откровенностію, примѣтными на лицѣ молодаго человѣка, проситъ его сѣсть отвѣдать бѣднаго ужина. Молодой человѣкъ учтиво соглашается на предложеніе, a Графиня старается угостить его съ тою же любезною привѣтливостію, которая украшала ее въ блистательнѣйшіе дни счастія. Молодой гость всему удивляется, попеременно смотритъ на Графа, на его супругу, на Полину, коея глаза потупляются внизъ каждой разъ, повстрѣчавшись съ выразительными взорами юнаго незнакомца.
Сіе замѣшательство, сія принужденность, съ коими съ начала обходятся между собою незнакомые люди при первомъ свиданіи, уступили мѣсто откровенности и даже совершенной довѣренности. Графъ объявляетъ свое имя, разсказываетъ о своихъ несчастіяхъ, которыя довели его до необходимости искать убѣжища на етой небольшой мызѣ, сбереженной добрымъ Ришардомъ Бельмотомъ. „Какъ, сударь!“ восклицаетъ незнакомецъ: „я нахожусь теперь у Графа N.! Какъ, ето вы! вы живете въ хижинѣ, тогда какъ подлый ростовщикъ обладаетъ замкомъ вашихъ предковъ!… Никто, милостивый государь, конечно никто въ бѣдствіяхъ нашихъ не беретъ такого участія, какъ я. Сколько разъ мой отецъ говорилъ мнѣ о васъ и о вашей фамиліи!“ — Развѣ зналъ меня вашъ родитель? — „Онъ былъ другъ вашъ, Я называюсь Карлъ д’Орланжъ; мое имѣніе въ полумилѣ отсюда….“ — Д’Орланжъ! Такъ конечно, я имѣлъ честь пользоваться его дружбою. Когда гроза революціи заставила меня удалиться изъ отечества, вы были еще очень молоды. — „Я въ то время только что вступилъ въ училищную Коллегію.“ — Но что сдѣлалось съ вашимъ родителемъ? Я нетерпѣливо желаю съ нимъ увидѣться. — На сей вопросъ молчаніе Карла и выкатившіяся двѣ слезы изъ очей его были отвѣтомъ. — „Понимаю васъ, доброй юноша!“ сказалъ Графъ, прижимая руку его къ своему сердцу. „Ахъ, какого родителя вы лишились, и сколь справедлива печаль ваша!“ Она уменьшается, Графъ! ибо я нахожу его друга. О еслибъ я возмогъ нѣкогда заслужить вашу благосклонность; еслибъ возмогъ удостоиться того расположенія, которое вы къ нему имѣли! Половину года провожу я въ своей деревнѣ; съ удовольствіемъ рѣшился бы я продлить время моего здѣсь пребыванія, еслибъ надѣялся иногда видаться съ вами. Случай сохранилъ для меня имѣніе; но самимъ небомъ свидѣтельствуюсь, что выше всѣхъ щедротъ онаго ставлю дозволеніе его познакомиться съ фамиліей, неменѣе почтенною по добродѣтелямъ своимъ, какъ и по несчастіямъ.» — Не говорите о несчастіяхъ, господинъ д’Орланжъ! — cказала Графиня: — увѣряю васъ, что мы здѣсь очень счастливы. — «Въ самомъ дѣлѣ, мы здѣсь очень счастливы», поспѣшно примолвила Полина, и закраснѣвшись боязливо взглянула на мать свою, какъ будто желая узнать, не съ излишнею ли опрометчивостію вмѣшалась она въ разговоръ, до нее непринадлежащій.
Между тѣмъ тучи разошлись, буря утихла и небо прояснилось. Слуга молодаго д’Орланжа докладываетъ, что можно ѣхать. Карлъ встаетъ неохотно, прощается съ хозяевами и проситъ дозволенія часто посѣщать ихъ въ сельскомъ жилищѣ. Разговоръ о немъ продолжался нѣскольно минутъ. — «Eтотъ молодой человѣкъ», сказалъ Графъ: «имѣетъ многія хорошія качества». — Да, — отвѣчаетъ Графиня: — мнѣ полюбился характеръ его, кроткой и откровенной, его наружность любезна и благородна; бесѣда его служитъ доказательствомъ хорошаго воспитанія. — "Видѣлили вы, " сказала Полина: «видѣлиль выкатившіяся изъ очей его двѣ слезы, когда говорилъ онъ о своемъ родителѣ?» — Да, я видѣлъ — отвѣчалъ Графъ: — и мнѣ очень приятно было смотрѣть на нихъ. Сердцѣ у него прекрасное! — "Вѣдь онъ обѣщалъ часто посѣщать насъ, " продолжала Полина съ милою невинностію: «и я етому рада… Вамъ понравилась его бесѣда, папенька; онъ станетъ васъ занимать ею, a вы иногда имѣете нужду въ такомъ пpeпровожденіи времени.» — Етому ты рада милая Полина; но я нерадъ, очень нерадъ. — «Почему, папенька?» — Ежели онъ станетъ къ намъ ѣздить, то недолженъ ли и я посѣщать его? Мнѣ, бѣдному обитателю хижины, явиться въ огромномъ замкѣ, въ кругу молодыхъ людей, богатыхъ и гордыхъ! Несчастіе, дочь моя, должна скрываться въ неизвѣстности въ такое время, когда уважается одно богатство. — «Мнѣ кажется, папенька, что вы слишкомъ строго судите объ етомъ молодомъ человѣкѣ. Онъ вовсе не походитъ на людей своего вѣка….» — Да ты по чему судишь о немъ такъ выгодно? — спросилъ Графъ, улыбаясь. — «По собственнымъ вашимъ словамъ объ немъ, по всѣмъ его рѣчамъ, по его приятному виду….» — Люди, мой сердечной другъ; часто говорятъ несравненно лучше, нежели думаютъ, и прекрасная физіономія невсегда бываетъ зеркаломъ прекрасной души. — Полина замолчала; но сердце ея стѣснилось. Не зная совсѣмъ ничего лживости, она жалѣла, что отецъ ея имѣлъ такое предубѣжденіе, которое почитала она несправедливымъ и которое разрушало сладостнѣйшія мечты ея воображенія. Она ушла въ свою каморку, думала цѣлую ночь о молодомъ д’Орланжъ, и плакала, невѣдая о причинѣ слезъ своихъ.
Сія непредвидѣнная встрѣча сдѣлала глубокое впечатлѣніе въ сердцѣ Карла. Полина судила о Карлѣ по сему неизъяснимому побужденію, по которому добрыя люди иногда взаимно себя угадываютъ. Въ самомъ дѣлѣ Карлъ не былъ похожъ на людей своего вѣка; онъ не имѣлъ ни холоднаго самолюбія ихъ, ни вѣтренности: нѣжная душа его отличалась тонкою разборчивостію особливаго рода; онъ скрывался, чтобъ дѣлать добро, точно какъ другіе скрываются, дѣлая зло. Онъ зналъ, что благородная гордость нерѣдко бываетъ подругою несчастія; что иногда человѣкъ, бѣдностію постигнутый, не менѣе оскорбляется когда ему даютъ, какъ и въ то время когда отказываютъ, и что возлагать на него бремя признательности есть то же, что сдѣлать ему добро только въ половину. Положеніе Графа возбудило болѣзненныя чувства въ сердце Карла. «Какое мужество въ его рѣшимости!» сказалъ онъ самъ себѣ: «какое благородство въ его обращеніи, въ его наружности, въ рѣчахъ его! А Графиня — она, по видимому, забывая о своемъ положеніи, и другихъ заставляетъ забывать о немъ! Смотря на нее думаешь, что она живетъ въ большомъ домѣ; все, ее окружающее, въ глазахъ посторонняго возвышается, какъ ея мысли, и украшается въ соотвѣтственность прекрасной душѣ ея.»
Но еще болѣе сильное, болѣе нѣжное участіе возбудилось въ душѣ Карла, когда представилъ онъ себѣ юную Полину, единственную подпору, единственное утѣшеніе четы, гонимой несчастіемъ. Онъ приводитъ себѣ на память слова, вырвавшіеся изъ сердца Полины: въ самомъ дѣлѣ, мы здѣсь очень счастливы. «Ангельское существо!» говоритъ онъ: «твое счастіе состоитъ въ сладостнѣйшихъ, въ чистѣйшихъ чувствіяхъ, но ты бѣдна, живешь въ удаленій отъ свѣта, которому должна бы служить, украшеніемъ, но ты любишь, ты любима, благополучна!» Во всѣхъ блестящихъ обществахъ столицы ни одна женщина не сдѣлала столь глубокаго впечатлѣнія въ серцѣ Карла. Въ пышныхъ и шумныхъ собраніяхъ красотъ онъ тщетно искалъ пищи своей чувствительности. При любезной наружности онъ всегда видѣлъ и жеманство, при умѣ и тщеславныя требованія, при чувствмтельности и приториую плаксивость. Онъ представляетъ себѣ, какимъ благополучіемъ наслаждался бы человѣкъ, нѣжно любимый. Полиною, и его воображеніе, распаленное чувствами сердца, предалось мечтаніямъ о возможнѣйшемъ блаженствѣ.
Между тѣмъ надобно знать, что нѣжная разборчивость заставила его принять такое намѣреніе, которое y иныхъ раждается отъ корыстолюбія. Онъ твердо рѣшился жениться неиначе какъ на особѣ, имѣющей ежели не равное богатство тому, какимъ самъ обладаетъ, то по крайней мѣрѣ достаточное для независимой жизни. «Я нехочу» онъ часто говаривалъ: «чтобы корысть составляла такой союзъ, отъ котораго зависитъ счастіе цѣлой жизни, и которой одною только смертію расторгается. Я богатъ; еслибъ я захотѣлъ потребовать себѣ въ замужство бѣдную дѣвушку, то несомнѣваюсь, что гордость или тщеславіе незамедлили бы отдать мнѣ ея руку; но кто увѣритъ меня, что я получу любовь ея? Если она уважаетъ святость своихъ обязанностей, то станетъ любить меня, какъ своего благодѣтеля. Сіе званіе въ глазахъ ея конечно придастъ мнѣ такія преимущества, которыя недолжны имѣть мѣста въ супружествѣ, гдѣ всѣ права съ обоизъ сторонъ должны быть равны. Равенство въ достаткѣ не дастъ вѣсамъ склониться на одну сторону. Мужъ не можетъ себѣ вмѣнять въ заслугу своей щедрости; жена не имѣетъ причины стыдиться, что приняла благодѣянія. Мужъ, дѣлающій богатою жену свою, долженъ отъ нее ожидать неинаго чего какъ только благодарности; ибо любовь не покаряется повелѣніямъ: a я непремѣнно хочу быть любимымъ. Женщина, имѣющая хорошій достатокъ для независимой жизни, не выдетъ за меня единственно по честолюбіи; ибо отъ ея воли зависитъ выбрать ceбѣ другаго жениха, которой также удовлетворитъ сію любимую страсть ея. Ежелижъ она предпочтетъ меня, то такое преимущество будетъ принадлежать именно мнѣ одному; оно будетъ доказательствомъ любви, потому что дрѵгое движеніе сердца не заставило бы ее рѣшиться. Она не будетъ мнѣ должна никакою благодарностію, потому что я небуду ея благодѣтелемъ; а еслибъ она нѣкогда и перестала любить меня, по крайней мѣрѣ я не могъ бы уже винить ее въ неблагодарности.»
Сіи мысли можетъ быть покажутся нѣсколько романическими; но Карлъ держался ихъ съ непоколебимымъ упрямствомъ, и твердо рѣшился не отступать отъ любимаго своего плана. Правда, что онъ тогда еще невидалъ Полины; со времени же свиданія съ нею еще неотдавалъ себѣ отчета въ томъ впечатлѣніи, которое она сдѣлала въ его сердцѣ. Происходившія въ немъ движенія были столь чисты и столь тихи, что онъ почтилъ ихъ не инымъ чѣмъ, какъ только состраданіемъ къ несчастію, и тѣмъ удивленіемъ, тѣмъ почтеніемъ, которыя возбуждаются добродѣтельно и невинностію. Истинная любовь, разумѣя сіе слово въ прямомъ смыслъ, при началъ своемъ скрываетея подъ таинственною завѣсою, сквозь которую разсудокъ не можетъ проникнуть съ перваго раза; она прежде чувствуется, нежели познается.
Полина безпрестанно думала о Карлѣ, она непредлагала сердцу своему никакихъ вопросовъ, и предалась симъ первымъ опаснымъ впечатлѣніямъ со всею неосторожностію дѣтскаго возраста. Однакожъ она не смѣла произносить имени Карла въ присутствіи своихъ родителей. Еслижъ иногда и хотѣла говорить о немъ, то вдругъ останавливалась, чувствовала жаръ въ лицѣ и удивлялась движенію своего сердца, которое въ первой разъ въ жизни заставляло ее скрывать мысли. Ежеминутно ожидала она появленія того съ кѣмъ нетерпѣливо желала опять увидѣться. Можетъ быть онъ придетъ сегодня, — такъ думала Полина, и, сама, незная для чего, старалась убирать хижину; не мевѣе заботилась и о своемъ нарядѣ, и нѣсколько разъ прикалывала цвѣтки къ волосамъ своимъ, заплетеннымъ въ носы и подобраннымъ съ нѣкоторымъ особеннымъ искусствомъ, о которомъ прежде никогда не думала.
На другой же день послѣ свиданіи молодой Карлъ почувствовалъ сильное желаніе идти на мызу къ Графу. Но онъ вспомнилъ, что такое докучливое усердіе покажется необыкновеннымъ проницательному взору хозяина; опять на другой день рѣшался, снова раздумывалъ, и наконецъ положилъ себѣ непрежде какъ черезъ нѣсколько дней посѣтить обитателей хижины.
На послѣдокъ онъ отправился къ нимъ пѣшкомъ, и даже безъ слуги. Они несчастны, подумалъ себѣ Карлъ, a несчастіе нелюбитъ свидѣтелей. Приближившись къ мызѣ, онъ вознамѣрился прежде обойти кругомъ садикъ. Вдругъ слышитъ жалобы и плачевные стоны, раздающіеся изъ бесѣдки, устроенной Полиною. Онъ прокрадывается вдоль частаго плетня къ бесѣдкѣ, смотритъ сквозь него и видитъ Графа, которой стоялъ, держа руку на головѣ, и казался погруженнымъ въ мрачное отчаяніе. "Успокойся, другъ мой, " говорила Графиня: «ободрись и положи надежду свою на Бога, Который никогда еще неоставлялъ насъ.» — Что съ вами дѣлается, милой папенька? — спросила Полина, прижимая его къ своему сердцу. — «Мы умираемъ отъ безпокойства. Прочти: намъ ето пагубное письмо.» — Мы погибли, — отвѣчаетъ Графъ: — погибли неизбѣжно! Насъ преслѣдуютъ даже въ сей бѣдной хижинѣ. Жадный Алибертъ и того нехочетъ, чтобы мы потовымъ трудомъ снискивали себѣ пропитаніе. Отецъ мои подписалъ одно долговое обязательство еще прежде революціи; етотъ долгъ былъ тогда для васъ незначущимъ; но теперь онъ лишитъ васъ всего нашего имущества. Алибертъ, безъ сомнѣнія опасаясь, чтобы какое-нибудь непредвидимое обстоятельство не возвратило намъ нашего имѣнія, вздумалъ теперь принудить меня искать себѣ убѣжища въ другомъ мѣстѣ. Злодѣй купилъ етотъ долгъ, и вотъ что ко мнѣ пишетъ: «Заимодавецъ вашего родителя уступилъ мнѣ долговое обязательство на сумму четырехъ тысячь франковъ, которые состоитъ ему должною ваша фамилія. Оную сумму прошу васъ, милостивый государь, заплатить мнѣ. Имѣю честь предварительно васъ увѣдомить, что ежели въ теченіе двухъ недѣль етотъ долгъ не будетъ очищенъ, то я найдусь принужденнымъ вашу мызу и все къ ней принадлежащее взять въ свое владѣніе. И такъ, прошу васъ, милостивый государь, немедленно рѣшить ето дѣло, и не принудите меня къ строгимъ мѣрамъ, противнымъ нѣжному моему сердцу. Вашъ вѣрный слуга Алибертъ.»
И такъ жена моя и дочь, о Боже! доведены до ужасной бѣдности! Что мнѣ дѣлать? Умолять о состраданіи?… какъ подлецу, пресмыкаться y ногъ?.. Лучше сто разъ умереть! Могу ли просить, когда нѣтъ въ міръ ни одного человѣка, отъ котораго захотѣлъ бы я принять благодѣянія? нѣтъ, нѣтъ, никогда! Небо! для чего я имѣю дочь! — "Но другъ мой, " скала Графиня спокойно и съ благородною важностію: «хотя и неожидала я сего новаго несчастія, однакожъ надѣялась найти въ тебѣ болѣе твердости и мужества. Развѣ мы лишены всѣхъ средствъ къ пропитанію себя? Развѣ неостаются при насъ работа, терпѣніе и любовь взаимная? Пускай гонитель нашъ возметъ себѣ мызу. Съ остатками своего имущества мы опять возвратимся на мѣсто заточенія нашего, когда уже недозволяется намъ дышать воздухомъ въ отечествѣ, куда призваны мы были надеждою, и откуда изгоняется несчастіемъ.» — Я умѣю вышивать и рисую изрядно — сказала Полина: — я прокормлю васъ; надѣйтесь на любовь мою. Мы проживемъ на свѣтѣ, a жить во взаимной любви приятно! —
Сто разъ готовъ былъ Kapлъ прервать разговоръ сей, но опасеніе отказа удерживало порывы его великодушія. Ужасныя слова: нѣтъ въ мірѣ ни одного человѣка, отъ котораго захотѣлъ бы я принять благодѣянія: — сіи слова удерживали стремленіе души его.
Графъ обращается къ старому Роберту, безмолвному свидѣтелю сей нѣжной и горестной сцены. "По утру рано, вѣрный другъ мой, " говоритъ ему Графъ: «ступай въ Нанси, отведи туда пару лошадей моихъ, которыя служили мнѣ для пашни и которыя теперь останутся безъ дѣла; постарайся тамъ продать ихъ. Потомъ продадимъ и небольшое стадо свое, которое начинало уже распложаться; сбудемъ съ рукъ и наши домашніе приборы. Наконецъ оставимъ страну, которой не могу не любить, хотя вся надежда моя на счастіе въ ней уничтожилась.»
Давши сіе приказаніе, Графъ возвратился въ хижину; за нимъ пошли супруга и дочь его, и старались всѣмъ краснорѣчіемъ любви своей утишить движенія уязвленнаго его сердца.
Рано по утру на другой день старый Робертъ печально ведетъ обѣихъ лошадей въ Нанси. Дорогою разсуждаетъ онъ о положеніи господъ своихъ; чѣмъ болѣе тѣснитъ ихъ несчастіе, тѣмъ болѣе чувствуетъ онъ сердечную къ нимъ привязанность и рѣшается никогда неразставаться съ ними, Графъ провелъ весь етотъ день въ ужасномъ безпокойствѣ, вопреки всѣмъ усиліямъ супруги и дочери утѣшить его въ семъ новомъ несчастіи. Ни бодрость ихъ ни любовь неполучаютъ въ томъ нималаго успѣха, ихъ то несчастіе онъ и оплакиваетъ, и чѣмъ болѣе достойными являются онъ лучшей участи, тѣмъ менѣе онъ имѣетъ силъ переносить мысль объ ужасной бѣдности, имъ угрожающей.
Графъ, во весь день нетерпѣливо ожидавшій возвращентя Роберта, уже по захожденіи солнца слышитъ конскій топотъ. «Ахъ, ето Робертъ!» говоритъ онъ: "старикъ ходилъ попустому, онъ непродалъ моихъ лошадей, и ведетъ ихъ обратно. Несчастіе во всемъ гонитъ меня!! — И идетъ медленно на встрѣчу вѣрному служителю. Какъ же удивился Графъ, увидѣвъ вмѣсто своихъ лошадей пару несравненно лучшихъ. «Что ето значитъ, Робертъ! для чего ведешь ты етѣхъ лошадей?» — Для чего? для работы на вашей мызъ. Ваши лошади никуда негодились; вотъ я и продалъ ихъ, a купилъ другихъ: посмотрите, етѣ помоложе и получше. — «Старикъ! развъ незналъ ты?…» — Извините, батюшка Графъ; я зналъ, что надобно продашь вашихъ обѣихъ лошадей; такъ я и продалъ ихъ; вотъ и деньги….. — «Что я вижу!» — Въ етомъ мѣшкѣ по вѣрному счету должно быть четыремъ тысячамъ франковъ. — «Да гдѣ взялъ ты деньги, безтолковой человѣкъ?» — Не сердитесь, батюшка Графъ, вѣдь я неукралъ ихъ. Со мною было забавное приключеніе…. ха, ха, ха, ха! Я сталъ на площади въ Нанси съ обѣими дряхлыми своими товарищами, за которыхъ, правду сказать, не надѣялся получить большую цѣну; какъ вдругъ какой то человѣкъ, одѣтой курьеромъ, подходитъ прямо ко мнѣ, и, говоря Французскимъ языкомъ пополамъ съ Нѣмецкимъ, предлагаетъ за лошадей двѣсти луидоровъ. Я было подумалъ, что онъ хочетъ шутить надо мною, и для того сказалъ ему, чтобы онъ шелъ далѣе своею дорогой. Я право не шучу, отвѣчалъ онъ. Господинъ мой, одинъ Нѣмецкій Князь которому вдругъ велѣли уѣхать изъ Парижа, лишился на дорогѣ двухъ лошадей; ихъ надобно замѣнить другими, немедля ни одной минуты и во что бы то ни стало. Время дорого; ежели ты неотдашь мнѣ лошадей своихъ за двѣсти луидоровъ, то я пойду искать въ другомъ мѣстъ. Увидѣвши, — продолжаетъ Робертъ — что етотъ человѣкъ нешутитъ, я отдалъ лошадей, взялъ деньги и пожелалъ ему счастливой дороги. Оставшись одинъ и разсудивъ, что, какъ Графъ долженъ заплатить только четыре тысячи франковъ, a у меня сверхъ того еще восемь сотъ въ барышахъ, то онъ можетъ удержать при себѣ мызу. Но чтобъ не было остановки въ работѣ, надобно купить лошадей. Вотъ я и купилъ ету пару. Славные кони, батюшка Графъ! увѣряю васъ, что ни одна не старѣе шести лѣтъ. —
«О Провидѣніе!» восклицаетъ Графъ; «Ты подаешь мнѣ свою помощь въ ту минуту, когда я дерзнулъ роптать на Тебя!» — Видишь ли, другъ мой, — сказала Графиня: — видишь ли, что никогда не должно терять, надежды на благость Неба. — Оно печется о насъ, — примолвила Полина: оставитъ ли Оно насъ? видя взаимную любовь между нами? —
Доброе семейство идетъ въ бесѣдку, куда Робертъ приноситъ ужинъ. Тихое веселіе оживило всѣ лица,; и Графъ, обрадовавшись сбереженію своего небольшаго хозяйства, на минуту забываетъ объ утратѣ всего имѣнія. "Наконецъ послѣ многихъ годовъ, " говоритъ онъ: «въ первой разъ начинаю вкушать счастіе. Я привыкаю къ роду жизни по нынѣшнему состояніи нашему, и увѣренъ, что ея удовольствіи суть плодъ невинности. Такъ то жили оные благочестивые Патріархи, о которыхъ говоритъ намъ Священное Писаніе.» — Слова Графа наполняютъ радостію сердце его супруги, Полина, сжимая руку родительскую въ своихъ рукахъ, говоритъ: «Смотрите, какъ чисто небо, какъ прекрасна природа! какой роскошный вечеръ! Ваши слова украсили все; насъ окружающее.»
На другой день всѣ проснулись съ приятными движеніями сердца послѣ вчерашняго происшествія, и радостно принялись за обыкновенныя свои работы. Солнце уже высоко поднималось, какъ вдругъ приходитъ молодой д’Орланжъ въ такое время, когда его совсѣмъ неожидали. Только Полина примѣтила его издали, и не предувѣдомивши родителей своихъ о семъ новомъ посѣщеніи, побѣжала спрятаться въ маленькой бесѣдкѣ. Она незнаетъ, идти ли ей въ хижину, или нѣтъ; какой то неизвѣстный страхъ оковалъ ея ноги: на послѣдокъ ободряется и входитъ съ боязливымъ замѣшательствомъ, которое придало ей новую любезность, — «Ахъ, сударь!» сказала Графиня: «послѣ вашего отъѣзда отсюда насъ едва было непринудили снова ѣхать въ заточеніе!» По томъ разсказала объ угрожавшемъ семейству новомъ несчастіи, и о томъ, какимъ образомъ Провидѣніе подало имъ свою помощь. "Радуюсь, сударыня, « отвѣчалъ Карлъ: „и благодарю Провидѣнію какъ за васъ, такъ и за себя. Хотя имѣю честь знать васъ только съ недавняго времени, однакожъ все что касается до вашего счастія, или несчастія, не есть чуждымъ моему сердцу.“ — Не извѣстенъ ли вамъ — спрашиваетъ Графъ — етотъ Нѣмецкій Князь, которой недавно проѣхалъ черезъ Нанси? — „Я незнаю его“ отвѣчаетъ Карлъ; „но скажите мнѣ, милостивый государь, надобно ли, чтобы въ несчастіяхъ вашихъ единственно случай былъ прибѣжищемъ? Что было бы съ вами безъ нечаянной встрѣчи съ етимъ Нѣмецкимъ Княземъ? Что было бы съ вашимъ семействомъ? Ета мысль ужасаетъ меня, когда подумаю о будущемъ. Не уже ли въ цѣломъ свѣтъ нѣтъ человѣка, которой былъ бы достоинъ вашего уваженія? Я довольно богатъ, и почелъ бы себя счастливымъ, еслибъ могъ, не боясь отказа….“ — Государь мой! — перерываетъ Графъ съ гордымъ видомъ: — я ничего не принимаю кромѣ того, что Небо мнѣ посылаетъ. — „Простите меня!“ говоритъ Карлъ: „простите меня за нескромныя предложенія! Я отнюдь неимѣлъ видовъ на титло вашего благотворителя, но желаю только быть другомъ вашимъ; a все получаемое нами отъ друга есть даръ небесный.“ Отвѣтъ сей обезоруживаетъ Графа, a Карлъ заводитъ рѣчь о другомъ дѣлъ: онъ говоритъ Графу о знакомыхъ ему людяхъ, о бѣдствіяхъ революціи, о надеждъ на лучшій вещей порядокъ. Во всѣхъ рѣчахъ его видны просвѣщенный разумъ, точная разсудительность, живое и блестящее воображеніе, благородное и чувствительное сердце.
Графъ уходитъ заниматься своимъ дѣломъ; Графиня также, имѣя надобность удалиться, проситъ извиненія у д’Орданжа, въ томъ что необходимость заставляетъ ее удовольствіемъ его бесѣды пожертвовать хозяйственнымъ упражненіямъ. Полина идетъ за Графиней, a Карлъ возвращается домой, положивши себѣ за правило чаще посѣщать родителей Полины.
Уже онъ нескрываетъ отъ себя чувствіи, юною Полиною возбужденныхъ въ его сердцѣ, въ которомъ нѣжнѣйшая любовь со дня на день приобрѣтаетъ большую силу. Онъ забываетъ всѣхъ прежнихъ знакомыхъ, всѣ прежнія заботы, всѣ прежніе планы, — семейство Графа сдѣлалось предметомъ всѣхъ его желаній. Очень часто посѣщалъ онъ хижину, Графъ и Графиня привыкли съ удовольствіемъ его видѣть; и когда случалось, что дѣла, или уваженіе приличности, удерживали его дома, то всѣ въ семействъ тотчасъ вспоминали о немъ, и жаловались на его отсутствіе.
Однажды Карлъ, пришедши по обыкновенію посѣтить обитателей хижины, увидѣлъ Полину одну сидящую подъ тѣнью бесѣдки. Графъ и Графиня въ другомъ мѣстѣ занимались работою. Полина только лишь окончила свой урокъ, и со всею невинностію своего сердца предалась сладостнымъ его движеніямъ, какія только первая любовь произвести удобна. Карлъ подходитъ къ ней боязливо. Она все невидитъ его, — какъ вдругъ, поднявъ глаза вскрикиваетъ отъ изумленія и радости. „Какъ! ето вы, сударь; я васъ не ожидала.“ — Я нестолько счастливъ… Любезная Полина вѣрно никогда меня не ожидаетъ. — „Вотъ и ошибаетесь, я часто надѣюсь, что вы къ намъ пожалуете, a особливо надѣюсь въ то время, когда батюшка печаленъ. Вы иногда возвращаете ему нѣсколько веселости.“ — Я отдалъ бы все на свѣтъ, когда бы возмогъ истребить въ немъ память объ его несчастіяхъ! Но какъ могу утѣшить его я, когда присутствіе Полины, ангела небеснаго, еще не сдѣлало сего чуда? И о чемъ жалѣть ему?.. — „Ахъ, онъ жалѣетъ не о себѣ, a о мнѣ, между тѣмъ какъ мнѣ ничего нежаль!“ — Какъ! вамъ ничего не жаль? А богатства, которое вамъ принаддежало?.. — „Мнѣ неизвѣстны удовольствія богатства.“ — A высокая степень, которую вы занимали бы въ свѣтъ? — „Я никогда незнала гордости.“ — A счастіе, которое низпровергнуто революціей? — „Я люблю и любима: вотъ мое счастіе!“ — Благородная душа! — „Вы меня слишкомъ превозносите; признаюсь вамъ напротивъ, что я бы хотѣла быть богатою, потому что батюшка мой жалѣетъ объ имѣніи; хотѣла бы обладать всѣмъ, что можетъ сдѣлать его счастливымъ, и если ему угодно, то я бы согласилась быть даже Королевой. Ахъ! еслибъ онъ могъ быть доволенъ сею тихою неизвѣстностію, въ которой живемъ нынѣ, и я была бы счастливѣе здѣсь, нежели въ какомъ нибудь огромномъ замкѣ; я была бы счастлива даже въ пустынѣ, живучи съ маменькою, съ папенькою и… съ вами, по тому съ вами“, прибавила она зардѣвшись: „что присутствіе ваше сдѣлалось необходимымъ для моихъ родителей.“
Карлъ готовъ былъ упасть къ ногамъ возлюбленной, какъ вдругъ услышалъ онъ шумъ отъ приближенія Графа и Графини. Онъ подходитъ къ нимъ и говоритъ: „Я нехотѣлъ помѣшать вашимъ упражненіямъ добрые сосѣди; я пришелъ сюда теперь съ вами проститься….“ При сихъ словахъ Полина дрожитъ и блѣднѣетъ. — Какъ ето, Карлъ! — сказалъ Графъ: вы разстаетесь съ нами? — „Точно такъ, сударь; нѣкоторое важное дѣло зоветъ меня въ Парижъ, гдѣ я долженъ буду прожить болѣе мѣсяца. Дай Боже, чтобъ ето отсутствіе, которое покажется мнѣ очень продолжительнымъ, неуменшило благосклонности, оказываемой мнѣ вами до сего времени.“ Въ тужъ минуту онъ уходитъ, бросивши взглядъ на Полину, которая забыла даже пожелать ему счастливой дороги, и старалась утаить слезы, исторгнутыя изъ ея очей симъ новымъ извѣстіемъ.
Прошло нѣсколько дней послѣ Карлова отъъзда въ Парижъ. Графъ начиналъ уже съ большимъ спокойствіемъ сносить свой жребій. Его мыза день ото дня принимала видъ лучшій; все ему удавалось хорошо Посѣянный хлѣбъ начиналъ созрѣвать и всѣ признаки обѣщали богатую жатву. Однажды ввечеру поздно, когда Графъ располагался уже успокоишься послѣ дневной своей работы, вдругъ слышитъ онъ болѣе десятка ружейныхъ выстрѣловъ, раздавшихся изъ его садика. Онъ встаетъ поспѣшно, нѣсколько встревоженный сими неожиданными звуками; Графиня и дочь ея улыбаются. Графъ отворяетъ дверь, и видитъ въ саду яркое освѣщеніе; потѣшный огнь поднимается къ верху и сіяетъ надъ всею долиною. Толпа крестьянъ восклицаетъ въ одинъ голосъ: Да здравствуетъ нашъ доброй господинъ! Сего дня день его рожденія, да сохранитъ его Богъ на многія лѣта. — Тутъ приходитъ Графиня съ дочерью; онѣ вѣнчаютъ цвѣтами чело отца и супруга, Добрые крестьяне толпятся около Графа, и спорятъ между собою, кому принадлежитъ право поднести ему огромной букетъ и прочитать коротенькое привѣтствіе. Графъ обнимаетъ всѣхъ поодиначкѣ; на глазахъ ею сверкаютъ слезы веселія и благодарности. Пастухи привели женъ и дѣтей своихъ; незабыли также взять съ собою и музыканта со скрипкою. Начались танцы на лужку при свѣтѣ радостныхъ огней, повѣшенныхъ на древесныхъ вѣтвяхъ. Искреннее и живое веселіе оживляло етотъ праздникъ, продолжавшійся до самой полуночи. Послѣ всего крестьяне сдѣлали залпъ изъ всей своей артиллеріи и разошлись по домамъ.
И самое время заставляло ихъ прекратить пляски. Небо начинало застилаться густыми тучами, ясныя звѣзды скрывались одна за другою, и вдали отдавался гулъ грома. Скоро взвился ужасный вихорь, громовые удары становились сильнѣе, чаще и поражали слухъ страшнымъ трескомъ, небо пылало молніями. Графъ и семейство его покоились на своихъ постеляхъ, ибо гроза ихъ не ужасала. „Громъ никогда не устремляется на хижины“ сказалъ Графъ ложася, и заснулъ спокойно, думая о счастіи, которымъ насладился при наступленіи ночи.
На другой день по утру выходитъ Графъ изъ хижины для исправленія полевыхъ работъ своихъ. Какъ же онъ изумился и опечалился! Вся нива опустошена градомъ. Полусозрѣвшіе колосья вырваны съ корнями и разбросаны на полѣ. Даже сучья на деревахъ сломаны, и еще зеленые пдоды отторжены отъ обнаженныхъ вѣтвей. Кровь хладѣетъ въ жилахъ Графа при семъ ужасномъ позорищѣ; нѣтъ болѣе надежды на жатву, плоды трудовъ цѣлаго года истреблены въ одну минуту! Чѣмъ пропитать семеѣйство? кто дастъ сѣмянъ для новаго засѣва полей? Столь великое несчастіе тѣмъ болѣе тяготило его душу, что бывъ на канунѣ упоена чистѣйшею радостію, она не приготовлялась къ перенесенію новыхъ ударовъ.
Графиня и дочь ея, взглянувъ на ужасные слѣды опустошенія, въ сію грозную ночь воспослѣдовавшаго, сперва поражены были горестію; но скоро собрали всѣ силы любви своей для утѣшенія Графа. Онъ забыли о своемъ собственномъ несчастіи, и единственно старались успокоить огорченнаго. Но усилія ихъ были безполезны; въ первой еще разъ Графъ не внималъ краснорѣчивымъ ихъ ласкамъ: бодрость ихъ не возбудила въ немъ мужества. Онъ ходитъ по равнинѣ въ смутномъ, безмолвномъ отчаяніи, не проливая слезъ и не произнося никакихъ жалобъ на Провидѣніе, испытующее его съ великою строгостію.
Весь ужасный день проведенъ въ сѣтованіи, и во всю ночь благодѣтельный сонъ ни на одну минуту незакрывалъ глубокой раны несчастнаго отца семейства.
На другой день при восхожденіи солнца Графъ идетъ въ садъ, бродитъ по дорожкамъ въ разныхъ направленіяхъ, и безъ всякаго намѣренія приближается къ бесѣдкѣ. Онъ хочетъ сѣсть, но скамейка была опрокинута бурею. Графъ возвращается, что бы продолжать уединенную свою прогулку, и вдругъ видитъ лежащую на травъ бумагу, на подобіе письма свернутую и смоченную росою, Любопытство заставляетъ его поднять бумагу. Онъ развертываетъ ее и читаетъ слѣдующія строки: „Родитель вашъ во время ужасовъ революціи скрылъ подъ симъ старымъ деревомъ весьма значущую денежную сумму. Одинъ изъ друзей вашихъ сообщаетъ вамъ сіе важное извѣстіе.“ Какъ изображу изумленіе Графа? То кажется ему, что мечты воображенія обольщаютъ его; то думаетъ онъ что горесть начинаетъ повреждать его разсудокъ. Нѣскольно разъ перечитываетъ записку; сердце бьется въ немъ съ необыкновенною силою; онъ кличетъ супругу свою и дочь, которыя прибѣгаютъ, объятыя безпокойствомъ. Въ то самое время какъ онъ приближились къ Графу, онъ падаетъ въ безпамятствѣ, не возмогши выдержать столь сильнаго потрясенія. Ему стараются всячески помочь, и въ скоромъ времени возвращаютъ чувства. „Любезная супруга!… милая дочь!… такъ, ето вы, ето васъ я вижу!… и я точно не въ безпамятствѣ! Но гдѣ же записка, бывшая въ рукахъ моихъ въ сію самую минуту?“ — Она здѣсь! — отвѣчаетъ Графиня. — „И ето не сонъ! возможно ли!… сокровище, кладъ… вотъ здѣсь подъ старой яблонью. Мы ожили, если только писавшій записку не вздумалъ позабавиться надъ нами.“ Графиня читаетъ бумагу; призываютъ Роберта, начинаютъ копать подъ деревомъ. Лишь только подняли дернъ, вдругъ находятъ небольшую желѣзную скрынку; ее поспѣшно открываютъ, и чтожъ? Весьма значительная сумма золота представляется взорамъ семейства, объятаго изумленіемъ и радостію. „О родитель мой!“ восклицаетъ Графъ послѣ минутнаго, выразительнаго молчанія: „Родитель мой! ты въ другой разъ даруешь мнѣ жизнь, и даже изъ глубины могилы; твое отеческое предвѣдѣніе заботилось о будущей судьбѣ твоего сына; ты исторгаешь меня изъ пропасти отчаянія и возвращаешь мнѣ благополучіе! Отнесемъ ето золото къ нынѣшнему владѣльцу моего имѣнія! Обиталище предковъ моихъ, убѣжище моего дѣтства! опять увижу васъ, опять буду обладать вами! Я буду жить въ тѣхъ самыхъ мѣстахъ, гдѣ жили мои предки! О радость! Не знаю, перенесу ли столько противуположныхъ движеній, и притомъ съ такою силою повторяющихся!“ Графиня и дочь ея, принимая великое участіе въ радости Графа, страшатся вредныхъ слѣдствій отъ излишества оной, и съ такими же усиліями стараются умѣрить ее, какія употребляли на канунѣ для уменшенія въ немъ скорби. Какъ скоро утихли первые восторги, положено отравиться въ Парижъ на другой же день поутру;
По прибытіи въ столицу Графъ тотчасъ летитъ въ Алиберту и узнаетъ, что етотъ негодяй посаженъ въ тюрьму за злоумышленное бонкрутство, и что все его имѣніе должно быть продано для удовлетворенія заимодавцевъ, которыхъ вознамѣрился было етотъ бездѣльникъ ограбить. Надлежало, ждать недѣлю до объявленія судебнаго приговора объ имѣніи Алиберта. По прошествіи упомянутаго времени Графъ получилъ обратно свои помѣстья, и при томъ на весьма выгодныхъ условіяхъ.
Графъ и его семейство должны были еще нѣсколько времени оставаться въ Парижѣ, дабы вновь запастись всѣми необходимо нужными приборами для украшенія замка, которой былъ совершенно обнаженъ корыстолюбивымъ Алибертомъ. Однажды случилось Графу сидѣть уединенно въ своемъ кабинетъ; погрузившись въ приятныя размышленія, онъ въ молчаніи восхищался видами будущаго благополучія, которые послѣ многихъ безпокойствъ и мученій утѣшительно представлялись его воображенію. Вдругъ отворяется дверь, входитъ Карлъ д’Орланжъ, и говоритъ: „Какъ! вы въ Парижъ, любезный сосѣдъ! Какое неожиданное благополучіе!“ — Ахъ, Карлъ! — отвѣчаетъ Графъ, его обнимая: — вы видѣли меня въ несчастномъ состояніи и теперь все перемѣнилось: я имѣю очень хорошій достатокъ для независимой жизни! Деньги, спрятанныя покойнымъ моимъ родителемъ и найденныя мною, по увѣдомленію какого-то неизвѣстнаго друга, въ такое время когда овладѣло мною отчаяніе, дали намъ возможность снова приобрѣсть наше имѣніе. — „Ахъ, какое счастіе! И такъ мы по прежнему будемъ сосѣдами! Вѣдь бы намѣрены жить въ своемъ замкѣ?“ Безъ всякаго сомнѣнія, любезный Карлъ, мы опять будемъ сосѣдами; но я надѣюсь еще, что мы вразсужденіи васъ навсегда останемся обитателями маленькой хижины добраго Ришарда Бельмота, то есть истинными нашими друзьями. Ахъ, Карлъ! чтобы дать вамъ понятіе о нынѣшнемъ моемъ счастіи, я долженъ бы изобразить вамъ все мною претерпѣнное; а ето не возможно! Не свое собственное горе я оплакивалъ, но — я супругъ и отецъ. Что сдѣлалось бы съ моею бѣдной Полиною, когда бы она лишилась своихъ родителей? Теперь судьба ея рѣшена; скоро выдамъ ее замужъ соотвѣтственно ея породѣ и добродѣтелямъ… --,,Что я слышу!» восклицаетъ Карлъ, вдругъ поблѣднѣвши: «Полина…» — Точно такъ, любезный другъ! — отвѣчаетъ Графъ, занятый своими мыслями, и непримѣчая движеній Карла: — она выдетъ за Шевалье Вальвиля, человѣка весьма любезнаго. Полина познакомилась съ нимъ, будучи еще ребенкомъ. Вальвиль уѣзжалъ, точно какъ и мы, изъ Франціи, и я въ несчастное время далъ ему обѣщаніе, что если когда либо возвращусь въ Отечество и получу обратно имѣніе, то никто кромѣ его не будетъ супругомъ моей дочери; онъ также обѣщался, по возвращеніи въ отечество и обратномъ полученіи имѣнія, все богатство свое повергнуть къ ногамъ Полины. Теперь только я узналъ отъ его повѣреннаго, что Шевалье съ недавняго времени находится во Франціи, и что онъ нашелъ въ цѣлости всѣ свое имѣніе. Я увѣдомлялъ его, что и наше состояніе также благополучно, и надѣюсь черезъ нѣсколько дней обнять его здѣсь въ Парижѣ. Видите ли, любезный, д’Орланжъ, что теперь ничего недостаетъ къ моему счастію; и я увѣренъ, что, доброе сердце ваше раздѣляетъ со мною мою радость.
Карлъ цепенѣетъ, мгновенно приходитъ въ состояніе той безчувственности, которая постигаетъ человѣка, услышавшаго прочитанный ему приговоръ смертный; онъ ищетъ отвѣта, и едва произноситъ нѣсколько словъ почти невразумительныхъ. Онъ желалъ бы пасть къ ногамъ Графа и признаться ему въ любви своей къ Полинѣ; но удерживается, вспомнивъ, что Графъ далъ уже слово. Не видя въ несчастіи своемъ никакой помощи, Карлъ извиняется какимъ-то важнымъ дѣломъ и поспѣшно уходитъ съ растерзаннымъ сердцемъ.
Между тѣмъ Графъ приказываетъ позвать супругу и дочь свою. «Любезная Полина!» говоритъ онъ послѣдней; «съ самаго дня твоего рожденія безпрестанно забочусь я о твоемъ счастіи, и сегодня хочу объявить тебѣ мои намѣренія касательно устроенія онаго на прочномъ основаніи. До нынѣ ты находила его въ нѣжности своихъ родителей и во взаимной любви, которою платила намъ за всѣ о тебѣ старанія; но другія чувства, другія обязанности: должны занять мѣсто въ твоемъ сердцѣ, впрочемъ отнюдь не изгоняя прежнихъ. Ты нѣсколько разъ слышала отъ меня о Шевалье Вальвилѣ; я уважаю его характеръ, и думаю, что жена его будетъ имъ весьма счастлива.» Полина слушала отца своего, не смѣя перерывать его; но какъ скоро Графъ кончилъ, она залилась слезами. — «Къ чему етѣ слезы, моя любезная Полина? Не уже ли думаешь, будто отецъ твой хочетъ сдѣлать тебя несчастною?»
— Нѣтъ, вовсе недумаю; но онъ къ устроенію моего счастія употребляетъ не тѣ средства, какія должно. Ради самаго Бога не заставьте меня жалѣть о нашей бѣдности! Я была счастливою въ хижинѣ потому что жила съ вами. Теперь когда фортуна благоприятствуетъ намъ вы хотите отдалить меня отъ того что мнѣ всего дороже на свѣтъ. И надобно ли мнѣ удаляться отъ наилучшаго изъ родителей и отъ нѣжно любимой мною маменьки, чтобы соединиться съ человѣкомъ, котораго я совсѣмъ незнаю, которой незнаетъ и меня, и которой женится на мнѣ единственно изъ корысти, если онъ сребролюбивъ, или только чтобы сдержать данное слово, ежели онъ человѣкъ честный? Ахъ, папенька, сжальтесь надо мною! — «Какъ! не уже ли ты хочешь, чтобы я не исполнилъ своего обѣщанія! Что сказалъ бы Вальвиль объ етомъ? Не имѣлъ ли 6ы онъ справедливой причины, жаловаться на такой съ моей стороны поступокъ? Еслибъ мы теперь были по прежнему бѣдны и жили бы въ хижинъ Ришарда Бельмота, то отказъ нашъ имѣлъ бы до крайней мѣрѣ видъ благоразумной разборчивости; но…» — Ты даешь мнѣ прекрасную мысль, другъ мой! — перерываетъ Графиня: — въ ней заключается вѣрный способъ узнать характеръ Вальвиля, и честнымъ образомъ взять обратно обѣщаніе, которое ты далъ, какъ мнѣ кажется, нѣсколько неосторожно. Признаюсь, мнѣ очень удивительно, что ты увѣдомился о возвращеніи Вальвиля и о его обстоятельствахъ не отъ него самаго, a отъ другихъ людей. Напиши же къ нему письмо, но скрой отъ него счастливый случай, возвратившій намъ имѣніе; напротивъ того, изобрази ему нашу бѣдность такъ, какъ будто бы она и теперь еще продолжалась. Помѣстье его находится въ Туренской провинціи, черезъ три или четыре дня ты получишь отвѣтъ, и если онъ поспѣшитъ къ намъ съ помощію своею и утѣшеніемъ, то я отдамъ должную справедливость благородству души его и безкорыстію. Сама Полина нестанетъ тогда отрекаться отъ вѣрнаго счастія, отъ соединенія съ такимъ человѣкомъ, коего добродѣтельныя качества не будутъ подвержены никакому сомнѣнію. —
Графъ готовится поступить по совѣту своей супруги, a Полина съ благодарнымъ чувствомъ бросилась обнимать свою родительницу. Какъ жаль мнѣ тебя, говорила она мысленно: ахъ! какъ жаль тебя, бѣдная хижинка добраго Ришарда! Тамъ въ первой разъ увидѣла я того, отъ котораго мое сердце можетъ быть скоро должно будетъ на вѣки: отказаться! —
Состояніе Карла еще мучительнѣе; судьба его рѣшена, и самъ Графъ произнесъ надъ нимъ свои приговоръ. Онъ чувствуетъ, что должно отказаться отъ Полины, и принимаетъ твердое намѣреніе никогда уже невидать ее. Тщетно старается онъ мучительную страсть свою излѣчить разсѣянностію; посѣщаетъ всѣ собранія, зрѣлища, балы, и — вездѣ видитъ одну только Полину. Его здоровье отъ природы не крѣпкое, еще болѣе ослабѣло отъ сильныхъ движеній сердца. Онъ соглашается на неотступныя прозьбы одного друга, которой вознамѣрился удалить его изъ Парижа и отвезти въ какую нибудь его деревню. Сдѣланы были всѣ приготовленія, и уже наступилъ часъ отъѣзда, какъ вдругъ Карлъ получаетъ записку отъ Графа, распечатываетъ ее и читаетъ:
«Я очень безпокоюсь, любезный мой Карлъ, такъ долго не видя васъ и даже не имѣя объ васъ никакихъ извѣстій. Ето ли обѣщали вы обитателямъ бѣдной хижины? Посѣтите меня какъ можно скорѣе, ибо я долженъ сообщить вамъ нѣчто о весьма важномъ дѣлѣ.»
Письмо сіе возбудила въ Карлъ мысля чрезвычайно, безпокойныя. Онъ незнаетъ, должно ли исполнить желаніе Графа; опасается, чтобы увидѣвши Полину, не потерять власти надъ самимъ собою и не открыть тайны любви своей. Какое бы ето было важное дѣло? Непроникъ ли Графъ?… Не встрѣтилось ли препятство въ супружествѣ Полины и Вальвиля? И лучь надежды блеснулъ въ сердцѣ Карла; онъ утѣшается симъ блескомъ, часто обманчивымъ, и ѣдетъ къ отцу Полины.
Графъ былъ одинъ. Увидѣвши Карла, онъ встрѣтилъ его и посадилъ подлѣ себя. Первая минута прошла въ молчаніи; наконецъ Графъ начинаетъ: «Мнѣ надлежало бы, любезный другъ, осыпать васъ упреками, за то что вы объ насъ невспомнили въ цѣлыя двѣ недѣли; но я поберегу ихъ для другаго времени; a теперь, безъ предисловія, хочу говорить съ вами о томъ важномъ дѣлѣ, для котораго просилъ я васъ ко мнѣ пожаловать. Помѣстье N. N. вчера принадлежало мнѣ; на сего дня я уже не господинъ ему болѣе.» Карлъ отступаетъ въ изумленіи; а Графъ, подавая ему бумагу, продолжаетъ: «Возвращаю ето помѣстье тому, кому оно принадлежитъ.» Карлъ быстро глазами пробѣгаетъ бумагу, и видитъ въ ней договоръ, по которому Графъ передаетъ ему всѣ права свои на имѣніе. — Что я вижу, сударь! — восклицаетъ Карлъ: — для меня вы лишаете всего ваше семейство! И вы могли подумать, будто я соглашусь принять такое благодѣяніе, притомъ еще и неимѣя въ немъ ни малѣйшей нужды? — «А вы» отвѣчаетъ Графъ: «могли подумать что я приму знатную сумму, которою вамъ угодно было подарить меня?» — Я сударь? Кто вамъ сказалъ?… — «Нѣтъ, Карлъ! теперь уже нельзя болѣе скрывать тайны вашего великодушія? я все знаю. Робертъ вчера случайно повстрѣчался съ тѣмъ слугою мнимаго Нѣмецкаго Князя которой заплатилъ двѣсти луидоровъ за пару лошадей моихъ. Робертъ пошелъ въ слѣдъ за етимъ человѣкомъ и узналъ подлинно, что онъ уже шесть лѣтъ находится въ вашей службѣ. По скромности можно таить поступокъ, приносящій честь нашему сердцу; но я недумаю, Карлъ, что бы нужно было отпираться отъ него, когда онъ сталъ уже извѣстенъ.» — Пускай такъ? сударь; признаюсь, что бывъ тронутъ несчастіемъ, которое готово было разразиться надъ вами, я позволилъ себѣ употребить сіе средство для отвращенія угрожавшаго вамъ удара; но… — «Погодите, еще не все;» перерываетъ Графъ, и продолжаетъ: «Робертъ? побуждаемый очень естественнымъ любопытствомъ, нашелъ средство подружиться съ Джемесомъ, повѣреннымъ въ дѣлахъ вашего великодушія. Они разговаривали о васъ, и служитель, душевно вамъ преданный, не могъ скрыть отъ Роберта добрыхъ дѣлъ вашихъ. Онъ разсказалъ сему послѣднему, что вы, дабы избѣжать подозрѣнія, притворно объявили о путешествіи въ Парижъ; что на другой день послѣ опустошенія градомъ всей моей мызы вы вмѣстѣ съ Джемесомъ ночью принесли скрынку съ деньгами, которыя не задолго передъ тѣмъ получили вы въ наслѣдство послѣ умершаго дяди; что оба вы спрятали скрынку у меня въ бесѣдкѣ подъ старою яблонью, и что въ наступившее утро поѣхали въ столицу. Роберту удалось заманить ко мнѣ своего приятеля, и Джемесъ мнѣ во всемъ признался.» — О бездѣльникъ! — воскликнулъ Карлъ съ досадою: ну, такъ и быть! Точно, сударь, ето я, я скрытнымъ образомъ подложилъ деньги, чтобы нераздражить вашей чувствительности: но ради Бога не отдавайте мнѣ ихъ обратно, вы заставите меня умереть отъ стыда и печали. — «И я также, любезный Карлъ, умеръ бы отъ стыда и печали, еслибъ принялъ такое благодѣяніе и не былъ растроганъ толь нѣжною разборчивостію и толикимъ великодушіемъ; но чѣмъ могу я заслужить вамъ?» — Увы! Полина уже помолвлена!… — «Полина? какъ! развѣ?..» — Должно во всемъ вамъ признаться. Не хочу, чтобы вы приписывали поступкамъ моимъ болѣе достоинства, нежели сколько они заслуживаютъ въ самомъ дѣлѣ. Такъ, милостивый государь! еслибъ не Полина, то я не знаю, до какой степени тронули бы меня ваши несчастія и добродѣтели! Увидѣвши дочь вашу, я не могъ неполюбить ее. Я не смѣлъ просить у васъ руки ея, но хотѣлъ сдѣлать прежде, чтобъ она имѣла достаточное для независимой жизни имѣніе, слѣдственно чтобы могла свободно и непринужденно избирать себѣ супруга. Теперь судите объ отчаяніи, мною овладѣвшемъ, когда, отъ васъ я услышалъ, что Полина ужъ назначена осчастливить другаго! Я твердо рѣшился никогда невидать ее, какъ вдругъ вы узнаете тайну моего, какъ вамъ угодно называть, великодушія. Не умножайтежъ моей горести запрещеніемъ своимъ обезпечить состояніе единственно любимой мною особы. Деньги, которыя вы желаете возвратить мнѣ, пусть будутъ приданымъ Полины. — «Небесная душа!» восклицаетъ Графъ: «твои желанія исполнятся! Принимаю даръ твой, и опять отдаю его тебѣ обратно: Полина свободна, и она твоя!» — Что я слышу? — «Я взялъ яазадъ свое слово.» — Возможно ли? — «Шевалье Вальвиль почитаетъ насъ разоренными; онъ получилъ все свое имѣніе, но говоритъ, будто дѣла его весьма разстроены и будто для поправленія себя онъ принужденъ искать богатой невѣсты.» — Какая подлость! --«Слѣдственно я ему ничѣмъ не долженъ, и Небо, даруя мнѣ такого зятя какъ ты, любезный Карлъ, дѣлаетъ меня счастливѣйшимъ изъ всѣхъ отцовъ на свѣтѣ!» Карлъ бросается въ объятія Графа. — Вы отдаете мнѣ Полину! — говоритъ онъ: — но согласится ли она быть моей женою? Надобно, чтобы она была совершенно свободна въ выборъ; a безъ того и не могу быть счастливъ. — "Ея расположенія мнѣ еще неизвѣстны, " отвѣчаетъ Графъ: «однакожъ обнаружить ихъ весьма нетрудно. Полина еще незнаетъ, что я сего дни получилъ отвѣтъ отъ Шевалье Вальвиля, къ которому она всегда изъявляла предо мною не что иное какъ отвращеніе. Хотите ли сами читать въ ея сердцѣ? Спрячьтесь въ етомъ кабинетѣ, a я позову ее сюда.» —
Карлъ исполняетъ совѣтъ Графа, и въ тужъ минуту входитъ Полина по призыву своего родителя. — «Любезная дочь! сей часъ получилъ я письмо отъ Шевалье Вальвиля; онъ подтвердилъ во мнѣ то доброе мнѣніе, которое имѣлъ я о душевныхъ его свойствахъ: онъ все еще почитаетъ насъ бѣдными, и требуетъ руки твоей.» Полина бросается къ ногамъ своего отца, и говоритъ, обнимая его колѣна; "О мой родитель! вамъ угодно, чтобъ я умерла; покаряюсь вашей волѣ! — «Я право не понимаю» отвѣчаетъ Графъ улыбаясь: "откуда взялась въ тебѣ такая ужасная ненависть къ Вальвилю. Ты отъ меня что нибудь скрываешь, любезная дочь моя, скажи откровенно, ужь неотдалали кому нибудь своего сердца безъ моего вѣдома? — «Такъ, родитель мой!» отвѣчаетъ Полина залившись слезами: «отдала свое сердце безъ вашего вѣдома и даже безъ своего собственнаго: я полюбила Карла д’Орланжа…..» При семъ послѣднемъ словъ мгновенно отворяется дверь кабинета, и Карлъ лежитъ уже y ногъ Полины, неподвижный отъ страха и надежды. — Вотъ супругъ твой, моя любезная Полина! — сказалъ Графъ, обоихъ прижимая къ своему сердцу.
Увѣдомленная Графиня приходитъ насладиться сею трогательною картиною. Графъ съ сердечнымъ краснорѣчіемъ изображаетъ ей всѣ благодѣянія Карла, и то съ какою благородною чувствительностію хотѣлъ онъ избѣжать ихъ благодарности. Графиня достойна была слушать такое повѣствованіе; однакожъ оно ее непривело въ изумленіе. Добродѣтели не возбуждаютъ одна въ другой изумленія, имъ вовсе неприличнаго онѣ только могутъ платить взаимную дань справедливаго удивленія.
На другой день все семейство отправляется въ помѣстье Графа, a чрезъ нѣсколько дней совершенно и бракосочетаніе въ древней часовнѣ замка. Добрые крестьяне, находившіеся при отправленіи обряда, изъявляли передъ господами своими искреннюю радость. Графъ отдалъ доброму Ришарду маленькую мызу, сбереженную симъ великодушнымъ селяниномъ. Старикъ Робертъ и теперь еще живъ, время лишило его крѣпкаго здоровья, но оставило въ сердцѣ его довольно силы, чтобы любить господъ, толико достойныхъ всей его привязанности. Алибертъ недавно умеръ въ темницъ — справедливая награда тѣмъ презрѣннымъ тварямъ, которыя при потрясеніяхъ отечества единственно помышляютъ о средствахъ набогатиться на счетъ своихъ благодѣтелей! Ни слова не скажу о благополучіи Карла и Полины: счастія не было бы на земли, когда бы ненаходили его въ тѣхъ сладостныхъ, чистѣйшихъ чувствахъ, которыя Небо вселило въ человѣческомъ сердцѣ для украшенія быстраго перехода, вообще называемаго жизнію.