Слободская Украйна, съ 1835 г. Харьковская губернія, населилась въ XVII столѣтіи бѣглыми днѣпровскими казаками и другими жителями западной Малороссіи, въ новыхъ колоніяхъ искавшими спасенія отъ тогдашнихъ польскихъ смутъ.
Въ качествѣ казацкой колоніи, Слободская Украйна несла съ остальною Малороссіей общую судьбу и въ отношеніи первыхъ попытокъ народнаго образованія.
«За полтораста и болѣе лѣтъ назадъ, — какъ говорилъ въ XVIII вѣкѣ Шафонскій („Топографическое описаніе Черниговскаго намѣстничества 1786 года“, изд. 1851 г.), — будучи Малая Россія подъ державою польскою, завела у себя въ монастыряхъ латинскія школы. Въ сихъ училищахъ прежде, кромѣ латинскаго и польскаго языка, да нѣсколько Аристотелевой древней философіи, краснорѣчія и богословія, никакихъ наукъ не обучали. Въ позднѣйшее время стали нѣсколько греческому, еврейскому, нѣмецкому и французскому языкамъ и новѣйшей Баумейстеровой философіи учить; но все сіе ученіе весьма слабое и недостаточное. Бѣдное содержаніе учителей, а оттого и недостатокъ въ хорошихъ учителяхъ и въ книгахъ, причиною, что наука и просвѣщеніе по сіе время въ семъ краѣ весьма въ худомъ и бѣдномъ состояніи находится. Должно малороссіянамъ ту справедливость отдать, что они охотно въ науки вступаютъ, такъ что не только достаточныхъ, но и самыя бѣдныя мѣщанскія и казачьи дѣти съ доброй воли въ вышеписанныя училища идутъ и мірскимъ подаяніемъ ежедневной пищи, списываніемъ для собственнаго и другихъ обученія печатныхъ книгъ живутъ и, терпя холодъ и голодъ и всю скудость и нужду, охотно и прилежно учатся, и многіе изъ нихъ, какъ въ духовномъ, такъ и въ свѣтскомъ званіи, достойные выходили люди. Лѣтъ за сорокъ назадъ (именно въ 1746 г.), когда малороссіяне, кромѣ самой Малой Россіи, нигдѣ не искали службы, дворянскія и самыхъ почтеннѣйшихъ дѣти, обучась дома русской грамоты, вступали въ латинскія школы и, обучась тамъ лѣтъ десять и больше латинскаго языка, затруднительнаго и темнаго стихотворства, краснорѣчія и философіи, будучи уже въ возмужалыхъ лѣтахъ, вступали въ гражданскую службу канцеляристами, не поставляя то себѣ ни мало за стыдъ и подлость. Нынѣ достаточные дворяне содержатъ учителями иноземцевъ, — такъ что уже въ малороссійскихъ латинскихъ школахъ одни почти поповскія и другія церковническія дѣти учатся».
Эти-то польско-латинскія школы при монастыряхъ въ Малороссіи были разсадниками грамотности въ тѣхъ сельскихъ и приходскихъ школахъ, которыя оказываются во многихъ деревняхъ и нынѣшней Харьковской губерніи, въ царствованіе Петра I и еще болѣе при Аннѣ Іоанновнѣ.
Авторъ «Историко-статистическаго описанія Харьковской епархіи», преосвященный Филаретъ, у котораго были подъ рукой документы мѣстныхъ церковныхъ архивовъ, говоритъ (изд. 1852 г., ст. 14—15): «При обозрѣніи церквей мы видимъ, что въ Слободской Украйнѣ при многихъ церквахъ — въ 1732 году — были приходскія школы. По ставленническимъ дѣламъ видимъ, что здѣсь учились почти всѣ тѣ, которые послѣ исправляли должность причетниковъ при церквахъ, а потомъ иные поступали и въ священники. Понятно, что въ этихъ школахъ учили немногому — читать и писать. Ставленники, согласно съ духовнымъ регламентомъ, обязывались подпискою выучить катехизисъ. Но каковы были священники въ приходахъ? Получивъ священный санъ, болѣе уже не заботились они знать догматовъ вѣры, и многіе не видали и въ рукахъ своихъ книжки послѣ священія своего. — Въ 1749 г. вмѣнено въ обязанность, дабы въ каждой протопопы были проповѣдники для обученія народа истинамъ вѣры и благочестія, въ воскресные и праздничные дни. Но оказалось, что учительныхъ священниковъ, которые могли бы говорить проповѣди своего сочиненія, было мало; многіе изъ священниковъ были изъ неучившихся ничему, кромѣ часослова и псалтири». — Священникамъ поэтому разослали книгу о тайнахъ, съ объясненіемъ ихъ званія и обязанностей. Но въ 1752 году преосвященный Іосафъ Горленко нашелъ въ одномъ изъ уѣздовъ своей епархіи 10 такихъ священниковъ, которые «были до того грубы и нерадивы, что даже не прочли этой книжки», какъ не читали ничего на свѣтѣ…
Въ «Историко-статистическомъ описаніи Харьковской епархіи» перечисляются народно-церковныя школы начала XVIII вѣка въ Слободско-украинской губерніи. — По переписи 1732 года упоминается: близъ Харькова, въ г. Куражѣ, «при соборѣ шпиталь, гдѣ призрѣваются нищіе, и двѣ школы, изъ которыхъ въ одной три наставника, а въ другой одинъ дьячокъ»; въ г. Харьковѣ, при троицкомъ храмѣ, «кромѣ богадѣльни, школа съ 7-ю наставниками-дьячками»; въ 15 верстахъ отъ Харькова, въ селѣ Деркачахъ, «школа и шпиталь, богадѣльня»; въ 30 верстахъ отъ Харькова, «въ селѣ Должикѣ школа, а въ селѣ Рогозянкѣ школа и шпиталь»; въ городѣ Валкахъ «школа и шпиталь»; въ селѣ Новой-Водолагѣ, въ томъ-же 1732 г., показаны двѣ школы, на иждивеніи тамошнихъ жителей, съ 4-мя наставниками въ одной и съ однимъ въ другой; въ томъ же селѣ позднѣе заведено училище, въ которомъ «священническія дѣти обучаются латинскому языку до риторическаго класса, также ариѳметикѣ, россійской грамматикѣ, правописанію и катехизису, по способности». Вотъ всѣ остальныя школы того времени: въ селѣ Водолажкѣ двѣ школы; въ г. Ахтыркѣ 1 школа (она же значится и по ахтырскимъ купчимъ № 911); въ городѣ Сумахъ 5 школъ, изъ коихъ при церкви Троицкой школа съ 2 учителями и богадѣльня для мѣщанъ; въ селѣ Нижней-Сыроваткѣ 1 школа, гдѣ учителей, т.-е. «школярей 7-мъ»; въ селѣ Бабрпкѣ 1 школа (на 328 душъ муж. пола); въ селѣ Стецковкѣ 1 школа и "2 школяри-учителя " (на 1124 души муж. пола); въ селѣ Хотѣнь 1 школа; въ селѣ Кровномъ 1 школа съ 4-мя дьячками; въ Бѣлопольѣ 1 школа съ двумя учителями и бретерскій дворъ при соборѣ, а при Ильинской церкви еще 1 школа и 2 учителя; въ селѣ Ворожбѣ (Сумской) 1 школа съ 4 наставниками; въ дѣлахъ правленія 1754 г. есть просьба Даніила Чепиринцова, который пишетъ: «1741 г. имѣлъ я учительство Лебединскаго уѣзда въ селѣ Михайловкѣ, при церковной школѣ»; въ помѣщичьемъ имѣніи «подданныхъ подпрапорнаго Павла Штепепка», въ селѣ Штеповкѣ, упоминается 1 школа съ 3 наставниками; въ селѣ Балаклеѣ 1 школа и проч.
Въ 1732 году въ Слободской Украйнѣ, нынѣшней Харьковской губерніи, было 45 приходскихъ школъ, гдѣ учителями были дьячки и священники. Слѣдовательно, одна школа приходилась на 3000 человѣкъ жителей.
Называя древнюю школу въ селѣ Боромлѣ, пр. Филаретъ говоритъ: При Боромлянскомъ храмѣ соборномъ, Ахтырскаго уѣзда, существуетъ школа съ древнихъ временъ. Одинъ изъ уроженцевъ Боромли, сумской іеродіаконъ, Маркъ Мушенко, передъ посвященіемъ своимъ въ іеромонахи 1744 г., давалъ такое показаніе о себѣ: «но смерти отца своего остался онъ 5-ти лѣтъ и въ 1709 г. пошелъ въ училище, въ городѣ Боромлѣ, церкви Рождество Богородицы въ школу, къ бывшему въ то время дьячку Ивану Ивченку, своею волею». — Другой Черкашенинъ (казакъ изъ-за Днѣпра), уроженецъ села Криннчнаго, монахъ Сумскаго монастыря Дорофей, въ 1749 г. показывалъ: «отъ роду ему 30 лѣтъ; книжному чтенію и пѣнію обученъ онъ ахтырскаго (слободско-украинскаго) полку села Тростница дьячкомъ Петромъ; а по изученіи русской грамоты бывалъ онъ при церковныхъ школахъ дьячкомъ». Эти два показанія очень важны, говоритъ пр. Филаретъ: они доказываютъ, что при церквахъ значительныхъ черкасскихъ (харьковскихъ) мѣстечекъ уже около 1700 года были школы и учителями школъ были дьячки. Отселѣ несомнѣнно, что выраженіе, такъ часто встрѣчающееся въ дѣлахъ о посвященіи дьяконовъ и священниковъ черкасскихъ стараго времени — «обученъ дьячкомъ», означаетъ то же, что «обученъ въ церковной школѣ». По справкѣ съ документами оказывается, что заведеніе школъ при церквахъ Слободской Украйны современно самому ея населенію, и что это учрежденіе принесено Черкассами изъ-за Днѣпра, гдѣ унія вынудила рано приняться за книги, чтобъ быть въ состояніи бороться съ проповѣдниками уніи — іезуитами.
Въ тѣхъ же документахъ говорится: « обученъ чтенію и пѣнію по разнымъ школамъ дьячками, а по изученіи былъ въ маетности (имѣніи) г. полковника въ селѣ Жукахъ дьячкомъ по черкасскому обыкновенію, въ школѣ, 9 лѣтъ.» — «Въ селѣ Капустянцѣ былъ (другой) при Воздвиженской церкви, по черкасскому обыкновенію, дьячкомъ, а онъ, Алексѣй, жительство имѣетъ въ селѣ Грункѣ (Полтавской губерніи), при церкви святаго Михаила въ школѣ,» — и еще выраженіе: «онъ, Іоанникій, по изученіи славянской грамоты, ходилъ по разнымъ мѣстамъ лѣтъ съ 27 въ дьячковскомъ званіи; русскаго письма чтенію и пѣнію обученъ онъ мандрованнымъ дьякомъ, Павломъ». — Приводя свѣдѣніе о школѣ въ селѣ Кровномъ, пр. Филаретъ говоритъ: «Въ 1742 г. дьячокъ Иванъ Григорьевъ въ селѣ Кровномъ, поставлявшійся въ священники на мѣсто отца своего, показывалъ: русскаго письма чтенію и пѣнію обученъ онъ Иванъ той-же церкви дьячкомъ Василіемъ; а по изученіи русской грамоты отданъ былъ въ харьковскія славено-латинскія школы и трактовалъ до поэтики, подъ учителя Варлаама Тшцинскаго, и изъ показанныхъ латинскихъ школъ опредѣленъ той-же церкви дѣйствительнымъ дьячкомъ». — Упоминая школу въ селѣ Семеренкахъ, пр. Филаретъ говоритъ: "дьяконъ Яковъ Ивановъ, которому велѣно было непремѣнно выучить наизустъ катехизисъ и тогда черезъ годъ явиться къ посвященію въ священники, показывалъ о себѣ въ декабрѣ 1737 года: «родомъ онъ, Яковъ, малороссіянинъ; чтенію и пѣнію изученъ въ селѣ Семеренкахъ, въ школѣ, дьячкомъ: взятъ былъ по указу въ славено-латинскія школы и ученъ въ аналогіи и пифимѣ профессоромъ Петромъ Венсовичемъ, въ грамматикѣ Нелчинскимъ, въ синтаксисѣ и въ поэтикѣ Корабановичемъ, въ Харьковѣ, въ риторикѣ Тапольскимъ два года, и по окончаніи риторики данъ ему отпускной патентъ; въ ученіи былъ 7 лѣтъ». — Наконецъ, называя школу въ селѣ Балаклеѣ, Зміевскаго уѣзда, пр. Фпларетъ говоритъ: «послушникъ Святогорскаго монастыря, онъ Изюмскаго полка въ городѣ Балаклеѣ; отецъ его при школѣ Василій Жутовскій въ консисторіи показалъ о себѣ: родился Успенской церкви города Балаклеи, обучалъ школяровъ и крылосному пѣнію, и жилъ при отцѣ своемъ въ школахъ въ томъ городѣ Балаклеѣ до возрасту своего и училъ; а по смерти отца своего живалъ въ томъ же Изюмскомъ полку по разнымъ мѣстамъ — въ школахъ».
Такимъ образомъ, въ Слободскую Украйну наука перешла изъ-за Днѣпра, вмѣстѣ съ жителями, въ началѣ XVIII вѣка. Сперва она носила чисто латинско-польскій, схоластическій характеръ, какъ произведеніе религіозныхъ смутъ и уніи. Тогдашнія школы далеко еще не были школами для народа, т.-е. для поселянъ-пахарей и мѣщанъ. Въ нихъ обучалось бѣдное и грубое сельское духовенство, изъ котораго вскорѣ вышли первые учители будущихъ народныхъ училищъ, возникшихъ при Екатеринѣ II, и даже учители помѣщичьихъ дѣтей, купцовъ и горожанъ. Украинскій дьякъ, такъ характерно обрисованный Квпткой-Основьяненкомъ въ его романѣ «Панъ-Халявскій», и бурсакъ, предокъ гоголевскаго Вія, были первыми сѣятелями науки на югѣ Россіи въ началѣ XVIII вѣка. Считаю полезнымъ, для обрисовки понятій того времени о наукѣ, привести въ точной копіи напечатанное въ газетѣ «Харьковъ» (1865 года № 1-й) завѣщаніе моею пращура, бывшаго Изюмскаго Слободскаго полка андреевской сотни сотника, Данилы Данилевскаго. Это завѣщаніе писано послѣднимъ въ 1716 году, 24 декабря, засвидѣтельствовано въ бывшей тогда бѣлгородской конторѣ крѣпостныхъ дѣлъ въ 1719 г. и найдено мною, въ двухъ подлинныхъ копіяхъ, въ харьковскомъ архивѣ гражданской палаты, при одномъ тяжебномъ дѣлѣ прошлаго XVIII вѣка. Сотникъ Данило въ 1709 г. 31 іюля угощалъ у себя на хуторѣ, на Донцѣ, въ сотенной крѣпостцѣ[1], царя Петра I, въ проѣздъ послѣдняго черезъ земли Изюмскаго полка къ полтавскому войску, передъ знаменитою баталіей съ Карломъ XII, а въ 1717 году былъ схваченъ, по ложному доносу Сербина-Чиркова, и увезенъ «въ-навечеріи Рождества Христова» въ Петербургъ, въ розыскную канцелярію кн. Юсупова, гдѣ и умеръ, оправданный впрочемъ за нѣсколько недѣль передъ своею смертью. Онъ тогда чуть не лишился всего своего громаднаго состоянія, пріобрѣтеннаго имъ по заимкѣ, по купчимъ и отъ царя Петра I въ подарокъ «за службу и за полонное его терпѣніе», — ложно обвиненный въ мнимой измѣнѣ. — Онъ былъ Подолянинъ, выходецъ изъ заднѣпровской Украйны, и, какъ православный, на берегахъ Донца явился въ числѣ первыхъ осадчихъ или населителей земель Слободской Украйны, вмѣстѣ съ Донцами-Захаржевскими, Квитками, Шидловскими, Савичами и другими. Объ этомъ сотникѣ Данилѣ Данилевскомъ и о его сынѣ Евстафіѣ, потомъ извѣстномъ полковникѣ Изюмскаго полка, во времена царицы Анны Іоанновны осталось въ фамильныхъ бумагахъ гг. Данилевскихъ множество сказаній и оффиціальныхъ документовъ. Приводимое здѣсь завѣщаніе писано Данилою Данилевскимъ наскоро, передъ глазами присланнаго за нимъ грознаго «юсуповскаго посла», и обращено къ полковнику Михайлѣ ДонецъЗахаржевскому, который, какъ оказывается изъ этого завѣщанія и изъ другихъ бумагъ, теперь находящихся въ моихъ рукахъ, былъ зятемъ завѣщателя, будучи женатъ на его дочери, Варварѣ Даниловнѣ Данилевской. Данило Даниловичъ, всего за 25-ть лѣтъ передъ тѣмъ, съ своими вѣрпыми товарищами-казаками и подпомощниками бѣжалъ отъ «ляшской справы» изъ Подоліи, на берега новой своей родины, на Донцѣ, въ нынѣшній Зміевской уѣздъ, гдѣ его потомки до сихъ поръ владѣютъ его «купленнымъ, подареннымъ отъ царя и старозаимочнымъ, по его черкасской обыкности», наслѣдствомъ, селомъ Пришибомъ, съ хуторами, лѣсами, озерами, рыболовнями и степями. Вотъ это завѣщаніе, замѣчательное тѣмъ взглядомъ на науку, какой внесли на берега Донца тогдашніе украинскіе православные выходцы изъ Подоліи:
"Пане полковнику, милый мой зятю!
«Объявляю вашей милости, такожъ всему дому, кому о семъ надлежитъ, ѣдучи въ назначенный мой путь, въ Санктпетербургскій, жадая (1) по васъ не оставить моего куреня (2), въ случаяхъ, аки вся Богу возможно. То помнить надлежитъ всѣмъ моимъ дѣтямъ по Бозѣ и по Пресвятой Богородицѣ; и нынѣ сродниковъ и родниковъ въ упеку всѣхъ вручаю полковникови Михаилу Захаржевскому, абы, прозираючи по годности дѣтей моихъ, что-бъ кому вдѣліггь, по реестру моей кровавой працы (3), что нынѣ остается, якъ въ домѣ моемъ, такожъ и въ разныхъ маетностяхъ (4) и хуторахъ, такожъ въ мельницахъ. Первое, что ни есть въ скрынѣ (5) моей въ погребѣ запечатанныхъ денегъ, то все полковникови и все въ его разсмотрѣніе, серебро, такожъ иконы и сукманы (6). Нынѣ осталось по отъѣздѣ моемъ сто осьмдесятъ кухвъ (7) горѣлки; ту горѣлку попродавъ, роздать по монастырямъ и по церквамъ и убогихъ, за душу. Что нынѣшней зимы нароблятъ (8), то продавши, въ монастырѣ Зыіевскоыъ зробить каменную трапезу. Женѣ моей Аннѣ, зъ моей працы, строить обѣды, а въ домѣ моемъ жить ей до смерти и всѣмъ господарствовать, что ни есть на Андреевцѣ, мельницами, гутою (9), пасикою, Винницею (10) маетностями и бидломъ (11). Что есть же на Балаклейкахъ (12) и въ Курбатовѣ, такожъ балаклейскими млинами; что надлежитъ Евстафію — по смерти моей, женѣ Аннѣ; да мельница купенская и левковская — два кола (13) Аннѣ; а въ возвратъ Евстафію купенская и левковская мельницы до смерти особо владѣть ей. А по смерти жены моей та купенская мельница внукови между Михайлови Захаржевскому (14); а левковскіе кола два Ташкѣ внуци (15). Зміевской грунтъ, если суденъ (16) будетъ Максимъ, сильно есть ему; если-жъ такъ, какъ нынѣ не вчится (17), то только едну мельницу ему, которая отъ Лиману; такожъ тогда и Ольшанскій грунтъ, что есть нашева и что въ городѣ заводовъ нашихъ; а мелышца полковникови Зміевская. — Печенѣягскій грунтъ Иванови, со всѣмъ бндломъ, и оба Бурлучки (18). Грицькови мужикови, простому валянцѣ (19), тысяча рублей, что въ ярми бывшаго ралечнаго (20). А что остался Прокопъ триста рублей виповатъ съ давнихъ долговъ, тими церковную работу въ Андреевцѣ сдѣлать. А что есть гдѣ долговъ въ записной книгѣ, и то доправивши чинить по разсмотрѣнію. Дѣтямъ моимъ сынамъ зъ грошей ничего не дать. За нихъ много грошей страчено, а иные и сами не стоятъ, за то, что не вчились (21). Нехай нынѣ за то страждутъ, въ юности не хотяще труждатися. А когда пожените, то въ томъ по своему разсмотрѣнію зробите, кому что дасте, памятуючи на смерть. Затѣмъ, вамъ предложивши зичливо (22) всего добра и вручая Господеви моему и Пресвятой Богородицѣ и всѣмъ святымъ, вашъ родичъ, зичливый на послушаніе — Данило Данилевскій. — Зміевскаго хутора въ навечеріи Рождества 1717 г.»
(1) Желая. — (2) Домъ. — (3) Трудъ. — (4) Движимое имѣніе. — (5) Сундукъ. — (6) Суконныя платья. — (7) Бочка. — (8) Сдѣлаютъ. — (9) Стекляный заводъ. — (10) Винокурня. — (11) Скотъ. — (12) Рѣки, впадающія и теперь въ Донецъ. — (13) Колеса. — (14) Сынъ того полковника Михаила, кому писано завѣщаніе. — (15) Внукѣ Татьянѣ Захаржевской. — (13) Разсудителенъ. — (17) Не учится. — (18) Два огромныхъ имѣнія, Великій и Малый Бурлукъ, принадлежавшіе въ 1716 году Д. Д. Данилевскому, послѣ частью перешли въ руки гг. Задонскихъ. — (19) Сынъ сотника Григорій Пылъ, какъ .видно, своему отцу попріятнѣе еще Максима; Максимъ только былъ не суденъ, а этого отецъ зоветъ и мужикомъ, и валянцей, т.-е. пьяницей; имѣніе ему не дано. — (20) Въ долгу у бывшаго «ларечнаго» казначея. (21) Не учились. — (22) Отмѣнно.
Найдя въ приведенномъ выше документѣ у пр. Филарета выраженіе «мандрованный дьякъ», я обратился въ 1865 г. къ старожилу г. Харькова, Т. И. Селиванову, съ просьбой объяснить, что это значитъ?
— Очень хорошо знаю и понимаю, что это такое было, — отвѣтилъ г. Селивановъ: — дьячки въ старину нанимались, по добровольнымъ сдѣлкамъ съ прихожанами, къ церквамъ для пѣнія, чтенія и для ученія въ церковныхъ школахъ. Учитель-дьякъ при школѣ, обучая будущаго такого же дьяка, обыкновенно говорилъ ему такую поговорку: «Какъ станешь самъ учителемъ, учи такъ, чтобъ не отбилъ школы!» т.-е. не открывай своему ученику всего, чтобъ ученикъ у тебя не отбилъ въ приходѣ школы и не сѣлъ бы на твое мѣсто. Вотъ этого-то всего, всей сути школьнаго познанія и добивались узнать разными хитростями у своихъ учителей поступающіе въ школы дьячки… Для этого-то, между прочимъ, они переходили изъ школы въ школу, бродили по селамъ, «мандровали» — по-украински. Бродячій или мандрованный дьякъ являлся въ сельскую школу, притворялся ничего незнающимъ, узнавалъ часть нужныхъ свѣдѣній у одного учителя-дьяка, часть у другаго, шелъ дальше и вскорѣ становился самъ знающимъ все, перехитривши своихъ учителей, изъ которыхъ каждый, между тѣмъ, выросъ на пресловутой поговоркѣ: учи такъ, чтобъ не отбилъ школы…
— Въ чемъ же состояло это могучее всезнаніе тогдашнихъ церковныхъ школъ?
— Я самъ учился въ семинаріи, — отвѣтилъ Т. И. Селивановъ: — лѣтъ за 60 передъ этимъ. А у насъ были свои старожилы по 60 и по 80 лѣтъ. Отъ нихъ-то мы и узнали о былыхъ временахъ. Вотъ въ чемъ было знаніе мандрованныхъ дьяковъ. Первыя свѣдѣнія вездѣ въ сельскихъ школахъ, въ прошломъ вѣкѣ, состояли въ чтеніи псалтыря. Потомъ шло обученіе пѣнію 8 гласовъ: на «Господа воззвахъ къ тебѣ!» — потомъ 8 гласовъ на «Во Господи явися намъ»; затѣмъ на ирмосы 8 гласовъ. Но были еще на тѣ же псалмы и ирмосы пѣніе самогласное, т.-е. на свой собственный голосъ, своего сочиненія, и подобное, т.-е. двойныя слова, двойной текстъ на одинъ мотивъ пли голосъ. Въ тотъ отдаленный вѣкъ только и можно было щегольнуть, что этими мудростями пѣнія. Оттого-то и были у насъ тогда мандрованные дьяки, учившіеся ирмосамъ въ Водолагѣ у одного учителя, а самогласному пѣнію въ Боромлѣ, или подобному въ Балаклеѣ. И не одни дьяки знали такія премудрости. Крестьяне тонули въ невѣжествѣ; за-то нѣкоторые купцы знали всѣ эти тонкости и на домашнихъ бесѣдахъ и пирушкахъ распѣвали псалмы самогласные и подобные. Еще въ мое отрочество славились въ Харьковѣ екатерининцы-купцы такого рода: А. Д. Скрынникъ, И. Т. Ващенко и И. Г. Рѣшитько. Такъ что о такихъ людяхъ говорили въ городѣ: «они училися у мандрованныхъ дьяковъ, да и сами, кажется, изъ мандрованныхъ», т.-е. разумнѣйшихъ.
Вскорѣ ученость дьяковъ въ губерніи вошла въ извѣстность. Ихъ и семинаристовъ стали брать «на кондиціи», т.-е. къ дѣтямъ своимъ въ домашніе учителя, — богатые помѣщики. Гоголь въ повѣсти «Вій» приводитъ вѣрное изображеніе этихъ бурсаковъ, отправлявшихся на кондиціи изъ городовъ по деревнямъ. «Самое торжественное для семинаріи событіе было вакаціи. Тогда всю большую дорогу усѣявали грамматики, философы и богословы. Послѣдніе отправлялись на кондиціи, т.-е. брались учить или приготовлять дѣтей людей зажиточныхъ и получали за то въ годъ новые сапоги, а иногда и сюртукъ. Каждый тащилъ съ собою мѣшокъ, въ которомъ находилась одна рубашка и пара онучъ. Завидывали въ сторонѣ хуторъ, тотчасъ сворачивали съ дорогии, приблизившись къ хатѣ, выстроенной поопрятнѣе другихъ, становились передъ окнами въ рядъ и во весь ротъ начинали пѣть кантъ. Хозяинъ долго ихъ слушалъ, подпершись обѣими руками, потомъ рыдалъ прегорько и говорилъ, обращаясь къ своей женѣ: „жинко! то, что поютъ школяры, должно быть, очень разумное; вынести имъ сала и чего-нибудь такого, что у насъ есть!“ Такъ поступали полтора вѣка назадъ безсмертные: богословъ Халява, философъ Хома Брутъ и риторъ Тиберій Горобецъ у Гоголя.
Я спросилъ Т. И. Селиванова, не помнитъ ли онъ, какъ въ старину приглашались такіе семинаристы на кондиціи?
— Какъ не знать! Обыкновенно зажиточный какой-нибудь харьковскій помѣщикъ писалъ къ архіерею или къ ректору семинаріи такое письмо съ дворецкимъ своимъ: „ваше преосвященство, мнѣ нуженъ учитель учить дѣтей грамматикѣ, риторикѣ, поэзіи; жалованье ему десять или пятнадцать рублей въ годъ и одежда“. Архіерей выберетъ семинариста и послѣдній, съ одною книгою „Письмовникомъ Курганова“, этою полнѣйшею энциклопедіею того времени, ѣдетъ учить, и имъ очень довольны. Бывали съ этими бѣдняками-учителями грустныя исторіи. Такъ, помѣщикъ сумскаго уѣзда, Хрущовъ, въ концѣ прошлаго XVIII вѣка, обратился къ архіерею Аггею съ просьбой объ учителѣ, прибавляя, чтобъ выслалъ такого, „который училъ бы дѣтей говорить по-русски, а не по-малороссійски“. „Мы, прибавилъ при этомъ Т. И. Селивановъ, застали уже въ 1807 году въ училищахъ самого Харькова учителей, что такъ и рѣзали по-украински съ учениками; да мы, т.-е. новоприбывшіе изъ семинарій учителя, по распоряженію“ начальства, сломили ихъ и пріучили говорить по-русски». Въ статьѣ В. И. Каразина: «Взглядъ на украинскую старину» мы нашли очень характерную замѣтку, по части украинскаго языка и его судебъ въ украинскихъ школахъ прошлаго вѣка: "города наши прежде заселились Великороссія нами, преимущественно торговыми людьми; школы прежде ввели русскій языкъ (Молодикъ, 1843 г.). "Вотъ и поѣхалъ къ Хрущову на кондицію, изъ духовнаго народнаго училища, семинаристъ Павловскій, — продолжалъ Селивановъ: — пріѣхалъ къ помѣщику учить его дѣтей. Дѣти выросли, оставили науку; Павловскій такъ сжился съ хозяевами, что сталъ учить его крестьянскихъ дѣтей. Пока былъ онъ учителемъ въ домѣ Хрущова, онъ съ хозяиномъ и обѣдалъ, а тутъ уже перевели его въ людскую. Прошло еще нѣсколько лѣтъ; сталъ онъ отъ скуки и конторой заниматься, а тутъ его уже почти и приказчикомъ дѣлаютъ. Потяготился онъ, сталъ проситься изъ деревни. — «Ты что? — спрашиваетъ его Хрущовъ: — не слушаться? ты вѣдь мой!» — Одѣли Павловскаго по-мужицки, заставляютъ уже и жениться на крестьянкѣ. — «Нѣтъ, этого не будетъ!» — «Нѣтъ, будетъ!» — «Да почему же я вашъ?» — «А потому, что я тебя, братецъ, говоритъ Хрущовъ, записалъ въ шутку за собою по ревизіи крестьяниномъ своимъ крѣпостнымъ». Словомъ, свободный учитель изъ семинаристовъ, Павловскій, сталъ нежданно мужикомъ барина Хрущова. Заплакалъ онъ, сталъ тосковать; гонятъ его уже и на панщину, на работу. Искать, жаловаться? но кому? попалъ въ ревизію, и баста. Къ счастію его, явился по сосѣдству, за сборомъ, іеромонахъ изъ того же училища, гдѣ былъ когда-то и Павловскій. Разговорились. Павловскій умолилъ его навести справки, отыскали въ архивѣ семинаріи ордеръ архіерея объ отсылкѣ Павловскаго въ учителя и вызволили его, съ выговоромъ Хрущову: что-де онъ могъ записывать за собою крестьянъ переходныхъ, но не свободныхъ учителей. Этотъ Павловскій, бывшій на своемъ вѣку черезъ учительство въ крестьянахъ, жилъ 80 лѣтъ и умеръ въ 1848 году. По его словамъ, не онъ одинъ попадалъ въ крестьяне въ то время. Нѣкоторые такъ и не освободились и остались крѣпостными за помѣщиками, у которыхъ учили дѣтей или были послѣ приказчиками…
Т. И. Селивановъ передалъ мнѣ еще слѣдующій очеркъ учителя того времени.
«Былъ нѣкто дворянинъ Ѳедоръ Ивановичъ Кудрицкій. Учился онъ въ харьковскомъ коллегіумѣ и зналъ, хоть, плоховато, французскій языкъ. Онъ поѣхалъ на кондиціи къ купянскому помѣщику Сошальскому. Сошальскіе тогда были „громкіе“, а Кудрицкій былъ бойкій изъ бойкихъ. Бурсаки тогда еще „мірковали“, т.-е. побирались подъ окнами, распѣвая канты. У Кудрицкаго всего имущества была вязаночка книгъ, да войлочекъ и подушка. Разсказываютъ, что когда онъ пріѣхалъ и легъ въ пуховую постель, приготовленную ему бѣлыми ручками изъ бѣлоснѣжныхъ простынь г-жею Сошальскою, такъ съ него снялся цѣликомъ отпечатокъ на бѣльѣ, точно чернилами… Барыня и вся семья сбѣжались въ ужасѣ, узнали, что у учителя, кромѣ халатика, нѣтъ никакого бѣлья, сшили ему рубаху, чунарку и прочее, — онъ сталъ учить хозяйскихъ дѣтей, и они, какъ передаютъ, послѣ недурно говорили по-французски».
Въ «исторіи Руссовъ», т.-е. Малороссіи, Георгія Конискаго, приводится слѣдующая черта о школахъ, пли скорѣе украинскихъ школьникахъ конца XVIII вѣка. «Царствованіе Петра III, продолжавшееся только половину года, отличалось воинскими ополченіями, экзерциціями и приготовленіями къ нимъ. Столица его и окрестности ея наполнились звукомъ оружія. Въ Малороссію посланы отъ сего государя зазывы, самые лестные для молодыхъ людей, приглашающіе въ военную службу голштинскую. Юношество здѣшнее всѣхъ состояній и воспитаній, какъ бы волшебною силою, возмутилось и поднялось птичьимъ полетомъ на сѣверъ. Всѣ дороги были наполнены сими голштинцами. Одѣтые изъ нихъ въ тонкое шелковое платье, т.-е. панычи, текли вмѣстѣ съ ободранными и полунагими молодцами и равнялась съ ними гарусными галстучками, надѣтыми на подобіе обрончиковъ (ошейниковъ) на ихъ шеи. Студенты и ученики училищъ приняли на себя военные обрончики и тянулись вслѣдъ за первыми вербовщиками. — Но, какъ все скорое и порывистое имѣетъ и такой же конецъ, такъ и они, съ іюня мѣсяца 1762 года, по кончинѣ государя, бывъ уничтожены и распущены во-свояси, волоклись всѣми дорогами въ Малороссію и, подходя къ своимъ жилищамъ, прятались въ лѣсахъ и байракахъ до ночи, не показываясь отъ стыда своимъ знакомымъ». Этотъ школьный погромъ помнятъ еще многіе и въ здѣшней губерніи изъ разсказовъ старожиловъ.
Европейскія смуты въ концѣ XVIII вѣка снабдили Россію учителями изъ эмигрантовъ всѣхъ націй. Такъ и Слободская Украйна увидѣла многихъ изъ этихъ почтенныхъ лицъ, родомъ нѣмцевъ, венгровъ, чеховъ, французовъ, итальянцевъ и даже швейцарцевъ. Старожилы помнятъ южно-русскихъ учителей гг. Санбёфа, Ивана Бернета (этотъ швейцарецъ былъ потомъ любимымъ харьковскимъ журналистомъ) и многихъ изъ первыхъ харьковскихъ профессоровъ, о которыхъ, по отношенію ихъ къ тогдашнимъ народнымъ школамъ, скажется ниже. Но послѣдующіе гувернеры и сельскіе учители изъ иностранцевъ далеко не были тѣмъ, чѣмъ первые изъ иностранцевъ, явившихся въ концѣ XVIII вѣка просвѣщать южныя степи и то изъ ея сословій, которое тогда только и училось, рядомъ съ духовенствомъ, т.-е. дворянскихъ дѣтей.
Вотъ замѣчательное «условіе помѣщика съ учителемъ» за 63 года назадъ, которое можетъ легко обрисовать положеніе тогдашнихъ первостепенныхъ сельскихъ учителей, т.-е. иностранцевъ. Какъ же смотрѣли тогда на учителей изъ русскихъ! Выписываю это условіе, слово въ слово; оно озаглавлено въ «Молодикѣ» 1843 г. съ «черноваго, писаннаго рукою г-на помѣщика»: «1806 года, октября 7 дня, я ниже подписавшейся Прусской нацие Фридрихъ Лотъ обовязалъ ся сымъ контрактомъ отвступленія моего вдолжность жить годъ вдоме Харьковскаго уезда у г. помещика подполковника К. обучать зимніе мѣсяци дѣтей ево нѣмецкому язику граматическимъ правиламъ читать и писать и нижнихъ классовъ арифметики и за синомъ ево К. иметъ неусипное смотреніе за поведеніемъ ево и доставлять всякое ему благонъравие какъ воспитанию благородному дитяти принадлежитъ безъ малѣйшаго упущенія вестъ себя всегда трезво и добропорядочно, какъ честному человеку принадлежитъ быть для хорошово примеру, впротивномъ же случае за несмотренне мое или пянство и худыя поступки повиненъ я Лотъ отвечать по законамъ; и по прохожденее зѣмнихъ месяцей, мне Лоту за ево синомъ уже болѣя не смотреть и дѣтей не учить, а вступитъ мнѣ вдолжность садовничию и старатца здѣлать два аглицкня сада завестъ теплици цветники и парники крытия алей ранжирею и огородни порасаживать деревья и делать прививки колеровки и отводи самимъ искуснимъ образомъ по сей должности стараца не леностью делать приобретенія разныя размноженію фруктовыхъ деревьевъ, дабы неусыпнымъ рачениемъ моимъ и трудами заслужить могъ себѣ похвалу и награжденіе; мнѣ Лоту получить вгодъ отъ ево К. пшеницы пять и ржи 4, крупъ одну, пшена одну, гороху одну, овса двѣ четверти, всего четирнадцать четвертей, масла коровьево пудъ, масла постново ведро, сала свинова 2 пуда, соли 2 пуда, свѣчнова сала топленова пудъ, уксусу ведро, наливки 2 ведра горячево вина 3 ведра, солонины 4 пуда, вичины пудъ, свѣжаго мяса 6 пудъ и пристойное число крошева и свекли квашеной и годового жалованья 120 рублей. Буде же я хотя окажуся въ сихъ должностяхъ незнающъ и нерачителенъ, то вольно ему меня отпустить, заплатя за тотъ терменъ мнѣ жалованье, что я проживу въ ево, и всю провизію и прочее все то, что я заслужу».
Пока высшее сословіе въ губерніи, записывая въ шутку своихъ учителей въ крѣпостные, само еще не въ шутку смѣшивало званіе ихъ съ званіемъ садовника и не думало о просвѣщеніи своихъ и окрестныхъ простолюдиновъ, правительство приняло рядъ мѣръ, давшихъ образованіе пока духовенству и горожанамъ губерніи.
Въ рукописной замѣткѣ г. Кеппена, находящейся въ архивѣ харьковскаго университета, подъ названіемъ «Училища въ Харьковѣ», я нашелъ нѣкоторыя данныя касательно возникновенія народныхъ школъ въ краѣ. «Первоначальное заведеніе публичныхъ школъ въ Харьковѣ, кажется, говоритъ г. Кеппенъ, должно отнесть къ 1726 году, когда Епифаній, епископъ бѣлогородскій и обоянскій, перевелъ туда, основанное имъ въ 1722 году въ Бѣлгородѣ, училище. Заведеніе сіе, обязанное существованіемъ духовному регламенту 1721 года и грамотѣ, дарованной императрицею Анною Іоанновною 16 марта 1731 года, именуется славено-греко-латинскою школою. Къ нему была приписана покровская церковь, почему и названо харьковскимъ училищемъ покровскимъ монастыремъ, съ тѣмъ, чтобы учить всякаго народа и званія дѣтей православныхъ не только піитикѣ, риторикѣ, но и философіи и богословіи, и языкамъ славено-греческому и латинскому. Князь М. М. Голицынъ, въ то время бывшій главнокомандующимъ на Украйнѣ, снабдилъ училище вотчинами (въ 50 верстахъ отъ Харькова, въ Валковскомъ уѣздѣ, с. Песочки съ хуторами), а генералъ-маіоръ Шидловскій подарилъ училищу каменный домъ. Такимъ образомъ, положено было основаніе харьковскому духовному коллегіуму, въ которомъ архіепископъ Петръ Смѣличъ (съ 1736 года) ввелъ языки французскій и нѣмецкій, исторію, географію, вызвалъ изъ европейскихъ училищъ потребное число учителей. По отлученіи его отъ епархіи въ 1741 г., эти науки тамъ прекратились, но введены снова Екатериною II, по инструкціи 1765 года, данной сенатомъ слободскому губернатору. О послѣднемъ просили царицу сенаторы: Шаховской, Панинъ и Олсуфьевъ, въ докладѣ 1765 г., по коммиссіи слободскихъ полковъ. Классы предоставлены вѣдѣнію губернскаго правленія, съ тѣмъ, чтобы ученики коллегіума обучались въ нихъ безъ всякаго платежа. Сироты и неимущіе обучались на казенномъ содержаніи, проживая въ такъ называемомъ сиропитательномъ домѣ (въ бурсѣ). Тутъ въ училищѣ обучались: языкамъ французскому и нѣмецкому, геометріи, геодезіи, фортификаціи, артиллеріи, рисованію, музыкѣ, танцованію и пр.» Коллегіумъ, по словамъ статьи «Молодика» 1843 г., «воспиталъ многихъ государственныхъ мужей, архіереевъ, губернаторовъ, отличнѣйшихъ врачей и даже отличныхъ воиновъ, ибо дворянство училось въ немъ совмѣстно съ духовенствомъ».
Въ Топографическомъ описаніи харьковскаго намѣстничества, съ историческимъ предувѣдомленіемъ о бывшихъ въ сей странѣ съ древнихъ временъ перемѣнахъ" и пр. 1788 г., приведена грамота императрицы Анпы Іоанновны 1731 г. объ открытіи народной школы при харьковскомъ покровскомъ монастырѣ, гдѣ говорится: «Понеже дядя нашъ Петръ Великій особливое попеченіе имѣлъ о размноженіи училищъ и школъ, какъ духовныхъ, такъ и для свѣтскихъ паукъ, въ 1721 году объявлено, чтобы каждый архіерей въ своихъ епархіяхъ имѣлъ школы и семинаріи; а нынѣ — Епифаній епископъ въ г. Харьковѣ основалъ школы каменныя и учредилъ игумена надъ школами ректоромъ, да еще префекта и учителей, а именно всѣхъ 8 человѣкъ, отчего-де не токмо священству, но и отечеству россійскому не малый плодъ происходитъ; и чтобъ на подкрѣпленіе тѣхъ школъ и свободнаго въ нихъ ученія, дабы и впредь были отъ его сукцессоровъ содержаны ненарушимо, дать нашу жалованную грамоту; такожде стараться, чтобъ науки вводить на собственномъ россійскомъ языкѣ; а неспокойныхъ и вражды творящихъ учителей и учениковъ унимать и смирять» и пр.
Въ «Южномъ Сборникѣ» (учено-литературный журналъ, изд. Н. Максимова, 1859 г., Одесса) напечатаны въ высшей степени любопытныя «воспоминанія профессора Роммеля о своемъ времени, Харьковѣ и харьковскомъ университетѣ» съ 1811 по 1815 г. въ переводѣ г. Я. Баляснаго съ подлинника, изданнаго въ 5-мъ томѣ извѣстнаго собранія Бюлау: «Geheime Geschichten und räthselhafte Märchen». Нельзя не пожалѣть, что наша литература представляетъ такъ мало подобныхъ мемуаровъ. Покойный Роммель (ум. 1859 г.) приводитъ кучу анекдотовъ о профессорахъ, своихъ былыхъ товарищахъ, рисуетъ смѣло картину первыхъ насажденій науки въ краѣ. Въ Харьковѣ, между прочимъ, до того тогда грязномъ, что профессора были вынуждены учредить для студентовъ «грязныя каникулы» feriae luti — въ 1811 году, въ отношеніи къ наукѣ, былъ еще совершенный хаосъ, «Все это» (устройство школъ), говоритъ Роммель, «было въ какомъ-то хаотическомъ состояніи, напоминавшемъ времена св. Винфрида и его учениковъ, Штурма и Лулля. Отдѣльнымъ учрежденіемъ былъ училищный комитетъ, изъ шести ординарныхъ профессоровъ, по выбору; члены его отряжались для обозрѣнія гимназій и уѣздныхъ училищъ и, на время отсутствія, замѣнялись, при чтеніи лекцій, адъюнктами». Описывая научныя командировки профессоровъ, Роммель, при очеркѣ своей поѣздки въ Славянскъ, говоритъ (стр. 49): «Постоялыхъ дворовъ не существовало; ихъ замѣняло украинское гостепріимство; издержекъ на пищу почти не было; за-то всякая починка повозки или саней требовала много веревокъ; поэтому, не задумываясь, ставили на порванныя веревки страшно высокіе счеты». Уѣздныя училища тогда едва возникали, причемъ украинскіе помѣщики, финансовые основатели университета, показали много патріотизма; дворянство взяло на себя содержаніе училищныхъ зданій, а священники первое недалекое преподаваніе". Дворянская молодежь, по словамъ Роммеля, «смотрѣла на занятія, какъ на ступень къ высшимъ чинамъ по службѣ; студенты, уже не молодые, изъ окрестныхъ дворянъ, поступившіе съ тѣмъ, чтобы выдержать особенный экзаменъ для повышенія въ чинахъ, были подчинены нелѣпой, почти военной дисциплинѣ». Въ качествѣ члена училищнаго комитета, говоритъ Роммель, я открылъ два главные недостатка: нравственную порчу учениковъ, которые были въ постоянномъ заговорѣ противъ учителей, и чрезмѣрное самоуправство директоровъ гимназій, больше выслужившихся и полуграмотныхъ офицеровъ военной и даже морской службы". Дѣлая намеки на «обкрадываніе казны» даже членами университета, Роммель съ горечью рисуетъ физіономіи профессоровъ, этихъ членовъ тогдашняго училищнаго комитета. "Успенскій былъ русскій крючокъ; по должности синдика, онъ умѣлъ толковать указы вкривь и вкось… Всѣ эти господа отличались большимъ притворствомъ и хитростью. Въ засѣданіяхъ, хладнокровно и зорко слѣдили они за ходомъ споровъ, ловили каждое слово иностранцевъ, не всегда разборчивыхъ на выраженія, и умѣли пользоваться минутою, когда кто-нибудь изъ нихъ, въ пылу спора, увлекался открытымъ выраженіемъ своего мнѣнія. Тотчасъ же изъ ихъ фаланги поднимался голосъ: «въ протоколъ записать!» — «довести до свѣдѣнія начальства!» «Всегдашнею ихъ тактикою было: представить неосторожнаго вольнодумцемъ, врагомъ порядка и правительства. И это они называли: служить вѣрою и правдою!» Отъ этого профессоръ Шадъ однажды въ совѣщаніи до того забылся, что сказалъ: «вы всѣ холопы!» На него впослѣдствіи былъ сдѣланъ доносъ; лекціи метафизики по Шеллингу выданы за атеизмъ. Его препроводили изъ Харькова до границы и онъ кончилъ несчастную жизнь въ Іенѣ, гдѣ Гёте и Шиллеръ приняли его и поручили вниманію русскаго посланника. Въ 1817 г. у него была мысль издать записки о всѣхъ пережитыхъ имъ на Руси несправедливостяхъ и скандалахъ, но крайняя нищета заставила его, незадолго до смерти, продать свою тайну.
Такимъ образомъ, хотя школы въ Слободской Украйнѣ были открыты еще въ началѣ ХУІІІ-го вѣка, усиліями мѣстнаго духовенства, но въ нихъ приготовлялись только будущіе служители клиросовъ и алтарей. Грамотность черезъ нихъ въ народъ собственно не проникала, за то, готовя пѣвчихъ, пономарей, дьячковъ и дьяконовъ, эти петровскія школы въ то время въ этихъ лицахъ готовили будущихъ учителей. Народъ тогда искалъ въ паукѣ одного: узнанія немногихъ молитвъ, догматовъ вѣры и пѣнія церковныхъ кантовъ. Послѣдніе распѣвались даже на званыхъ частныхъ пирушкахъ. Спѣть кантъ значило тогда то-же, что теперь сыграть польку пли вальсъ. Но если въ началѣ XVIII-го вѣка въ петровскихъ грекославянскихъ школахъ преобладала стихія церковная, внѣшне-обрядовая, вліявшая на народъ, въ концѣ XVIII-го вѣка въ полу-латинскихъ и также полу-духовныхъ народныхъ нашихъ школахъ было также народнаго одно названіе. Мало утѣшительнаго принесъ этимъ школамъ и XIX вѣкъ. Тутъ сельскія школы подавлены чиновничьимъ вліяніемъ въ обширнѣйшихъ размѣрахъ.
Въ 1860—61 годахъ на югѣ Россіи закрыты школы военныхъ кантонистовъ, одна память о которыхъ до сихъ поръ составляетъ пугало въ дѣлѣ развитія грамотности въ средѣ народа. Эти школы теперь уже принадлежатъ исторіи, вслѣдствіе уничтоженія самихъ военныхъ поселеній; слѣдующія данныя о нихъ извлечены мною изъ мѣстныхъ архивовъ. Въ 1835 году состоялось постановленіе, дабы солдатскіе сыновья, при родственникахъ до 20-ти лѣтъ оставляемые, отнюдь не проживали при нихъ долѣе сего возраста, подъ опасеніемъ штрафа. Въ весеннее время солдатскія дѣти (до 20 ти лѣтъ) высылались въ губернскіе города тѣхъ губерній, гдѣ они проживаютъ. Тутъ они поступали въ вѣдѣніе командировъ внутреннихъ гарнизоновъ, гдѣ сперва образовались въ выправкѣ и маршировкѣ, безъ оружія. Къ кантонистамъ причислились, по Своду Военныхъ Постановленій: «всѣ сыновья, прижитые военными нижними чинами не изъ дворянъ, во время нахожденія ихъ въ службѣ военной»; «сыновья, коими матери, при вступленіи мужей ихъ въ военную службу, остались беременными»; всѣ дѣти мужского пола, незаконнорожденныя солдатками, или рекрутскими женами при жизни мужей, и незаконнорожденныя отъ солдатскихъ вдовъ, отъ солдатскихъ дѣвокъ до брака и отъ дочерей сихъ дѣвокъ до брака же"; «подкидыши мужескаго пола къ нижнимъ военнымъ чинамъ или служителямъ регулярныхъ войскъ»; «сыновья кантонистовъ, поступившихъ въ межевое вѣдомство»; «сыновья солдатскихъ сыновей», и пр. (статьи 64, 65 и 66 кн. 1 гл. 1 Свода Военныхъ Пост.). — По окончаніи срока ученія въ кантонистскихъ батальонахъ и полубатальонахъ, «кантонисты, менѣе способные къ фронту, поступали наиболѣе въ писаря, а также цейхшреберы, дейхдинеры, фельдшера, цирюльники и аптекарскіе ученики, а затѣмъ, мало-способные по понятіямъ въ наукѣ — въ вагенмейстеры, надзиратели больныхъ и служители при церквахъ военнаго вѣдомства»; «выпускаемые же на службу опредѣлялись рядовыми»; а иныхъ «черезъ три года, не ранѣе, производили при этомъ въ унтеръ-офицеры» (статьи 161—168). — Въ архивѣ с. Андреевки мы видѣли старую книжку изданія 1826 года. Въ ней означено во множествѣ табелей: число стульевъ для учителей, табуретовъ для кантонистовъ, число бутылей для квасу, на нихъ воронокъ большихъ и среднихъ, и проч.; въ числѣ безсрочныхъ вещей поставлены: ведеръ 8, квашенъ 8, лоханей 12 и проч. до утиральниковъ, тюфяковъ, набитыхъ соломою, поставленныхъ также въ графу безсрочныхъ; тутъ же сказано, что въ классахъ учебнаго батальона столы должны быть длиною въ 5-ть аршинъ, шириною въ 1 аршинъ, высотою въ 1 аршинъ 8 вершковъ. Всѣ столы выкрашиваются черною краскою и въ каждомъ вдѣлывается 3 чернильницы. Столы сіи должны стоять противъ оконъ по два вмѣстѣ, чтобы между стѣною и столами осталось еще мѣста на 1½ аршина. Во время преподаванія наукъ ученики сидятъ спиною къ свѣту; въ каждомъ классѣ имѣется по одной доскѣ на каждые два стола; длина доски два аршина, ширина 1½ аршина; каждая изъ 3 ножекъ стопки ея имѣетъ въ длину 3 аршина; сіи доски ставятся въ 2-хъ шагахъ отъ переднихъ столовъ и пр. Учебнымъ дивизіономъ завѣдывалъ одинъ изъ штабсъ-ротмистровъ поселеннаго полка, по назначенію полкового командира. Обученіе кантонистовъ состояло: въ военномъ ученьи, ученьи въ классахъ и ученьи въ мастерскихъ. Въ военномъ ученьи было: пѣшее и конное ученье, верховая ѣзда, рекрутская школа, эскадронное и полковое ученье, фехтованіе и фланкированіе. Для этого содержались казною лошади (до 139) и огромная прислуга, до 68-ми унтеръ-офицеровъ и вице-унтеръ-офицеровъ при дивизіонѣ. Въ классахъ преподавались: законъ божій, россійскій языкъ, ариѳметика, геометрія, судопроизводство, бухгалтерія, чтеніе воинскаго устава, рисованіе. Между прочимъ, здѣсь преподавалось и словосочиненіе, и составленіе бумагъ, употребительныхъ по службѣ. Верховая ѣзда, между тѣмъ, производилась ежедневно. Кантонисты встаютъ по-утру въ 5½ часовъ; умывшись, они оправляютъ свои постели, одѣваются; по воскресеньямъ содержатъ караулы въ селеніяхъ и проч. Школы кантонистовъ, изобрѣтеніе прошлой нашей бюрократической жизни, стали плохо приниматься въ губерніи: неудачи въ нихъ вызвали карательныя мѣры мѣстныхъ начальствъ.
Строгости къ кантонистамъ были неимовѣрны. Я видѣлъ кучу « штрафныхъ журналовъ» (рукописныхъ) въ андреевскомъ архивѣ зміевскаго уѣзда, по 1-й батареѣ кантонистовъ 1-й артиллерійской дивизіи. На каждомъ шагу вы встрѣчаете отмѣтки о розгахъ. Такъ въ журналѣ, съ 6-го ноября 1836 по 19-е іюня 1844 года, кантонисты Касьянъ Каверзневъ и Кирилло Грешечникъ, «за неопрятность въ одеждѣ и неоднократныя приказанія отдавать честь гг. штабъ и оберъ-офицерамъ» наказаны: первый 25-тью и второй 50-тью ударами розогъ. Помѣтку скрѣпилъ поручикъ г. М--въ, котораго подпись въ такихъ случаяхъ повторяется въ тетради, имѣющей 22 страницы, 122 раза: сперва на 14 страницахъ подъ каждымъ случаемъ сѣченія, а съ 14 по 22-ю только внизу страницы, въ видѣ скрѣпы. Г. М--въ въ томъ числѣ наказалъ кантониста Андрона Пимонова (мальчика отъ 14 до 18-ти лѣтъ) «за слабое смотрѣніе ввѣреннаго ему взвода», какъ говорится въ его отмѣткѣ, «по моему приказанію, 100 ударами розогъ». Кантонистъ Тарасъ Ѳедосѣенко, «за картежную игру, мая 16 1839 года, наказанъ 100 ударами розогъ»; какой-то кантонистъ Шивцовъ — 100 ударами просто «за шалость»; Егоръ Щучій — 30 ударами «за несвоевременное прибытіе въ школу»; Степанъ Гончаровъ «за неопрятность — 100 ударами». Полкниги занимаютъ отмѣтки неизвѣстной руки, вѣроятно, одного изъ солдатъ, такого рода: «по приказанію господина поручика М--ва, наказанъ фейерверкеръ Петръ Комисаренко за непорядки палками 25 ударами, въ 5-й разъ; палками 30 ударами Егоръ Ивановъ, въ 4-й разъ».
Несмотря на помѣтки ревизоровъ для высшаго начальства «о хорошемъ сбереженіи кантонистовъ и о здоровомъ видѣ ихъ», на инспекторскихъ смотрахъ, въ дѣлахъ архива, мы встрѣчаемъ другого свойства донесенія низшихъ ревизоровъ, такъ сказать, въ ихъ домашней перепискѣ съ ближайшимъ начальствомъ. Такъ, въ предписаніи одному штабсъ-ротмистру говорится: при постоянномъ посѣщеніи моемъ столовой залы кантонистскаго дивизіона, я находилъ въ оной большую нечистоту и безпорядки, а именно: на стѣнахъ во многихъ мѣстахъ цвѣль, полы въ столовой до такой степени нечисты, что грязи на нихъ на цѣлый вершокъ; почему предлагаю вашему благородію приказать столы счистить желѣзными лопатками и вымыть, а кантонистамъ велѣть, входя, вступать сапогами въ (приготовленный) песокъ, а потомъ уже входить въ залу".
Чтобы какъ нибудь обратить вниманіе высшаго начальства на школы кантонистовъ и увѣрить его, что онѣ представляютъ нѣчто въ родѣ художественно-гражданскихъ школъ, мѣстные ихъ командиры пускались на тысячи хитростей. О подобныхъ продѣлкахъ кантонистскихъ командировъ, иногда разгаданныхъ, но большею частью удававшихся въ пользу ихъ изобрѣтателей, села бывшихъ военныхъ поселеній въ губерніи полны многими легендами. Вспомнимъ, что по уставу о кантонистахъ (см. «Инвалидъ», статьи по поводу полемики о Чугуевскомъ военномъ училищѣ 1863 г.), штатъ ихъ былъ на 10.000 человѣкъ въ Россіи, а въ натурѣ ихъ оказалось 40.009 чел., почему ихъ и размѣщали по деревнямъ, собирая партіями для мастерскихъ, шагистики и проч.
Что же выходило изъ этихъ кантонистскихъ школъ въ губерніи? Ими наполнялись военно-поселенскія и армейскія канцеляріи. Писаря изъ кантонистовъ донынѣ славятся отличнымъ почеркомъ и полнѣйшею безграмотностью. Попадавшихъ въ полки кантонистовъ скоро производили въ унтеръ-офицеры, фельдфебеля и вахмистры. О послѣднихъ изъ кантонистовъ и теперь вздыхаютъ многіе бойкіе эскадронные и полковые командиры.
1865 г.
- ↑ До 1800 года Великое Село, а теперь лѣсная пустошь, куплепная Д. Д. Кузнецовымъ, нынѣ принадлежащая Я. И. Гееру.