Характеръ Помпея.
правитьПомпей рано заслужилъ имя великаго, и такими подвигами, которые по законамъ республики необходимо дѣлали его великимъ; его слава и военные успѣхи помрачили дѣянія знаменитѣйшихъ полководцевъ Римскихъ. Троекратно принималъ онъ почести тріумфа за одержанныя побѣды во всѣхъ извѣстныхъ тогда частяхъ свѣта, въ Европѣ, въ Азіи, въ Африкѣ, и сими побѣдами удвоилъ пространство и доходы республики. Самъ онъ объявилъ народу, возвратясь въ Римъ изъ похода противъ Митридата, что нашелъ Малую Азію предѣломъ, a оставилъ ее средоточіемъ Римскихъ владѣній. Помпей былъ старѣе Цезаря почти шестью годами; и тогда какъ Цезарь, утопавшій въ забавахъ, обремененный долгами, подозрѣваемый всѣми честными людьми, едва смѣлъ показываться передъ народомъ? Помпей процвѣтавшій славою и могуществомъ по общему согласію уже управлялъ кормиломъ республики. По видимому, все его честолюбіе стремилось къ той цѣли, чтобъ быть первою особою въ Римѣ, быть начальникомъ, но не тираномъ въ своемъ отечествѣ; ибо никто не имѣлъ большей удобности безопасно содѣлаться самодержавнымъ обладателемъ: но его удерживала честность, или по крайней мѣрѣ хладнокровіе, онъ ожидалъ, пока народъ предложитъ ему добровольно власть верховную, и не старался захватить ее насильственно; поддерживая разныя стороны въ городѣ, онъ хотѣлъ, чтобы онъ стеченіемъ обстоятельствъ принуждены были провозгласить его Диктаторомъ. Вообще замѣчаютъ историки, что Цезарь непонималъ различія между властію принятою по просьбѣ и похищенною насильственно, между любовію и страхомъ подчиненныхъ; но что напротивъ того Помпейі уважалъ только власть поднесенную по согласію добровольному, и хотѣлъ управлять не иначе какъ по желанію подчиненныхъ. Свободное время отъ дѣлъ военныхъ употреблялъ онъ на упражненіе въ изящной словесности, особливо же въ витійствѣ, и, на семъ поприщѣ онъ не менѣе прославилъ бы имя свое, когда бы склонность его не увлекала къ блистательнѣйшей славѣ военной; впрочемъ онъ съ успѣхомъ Защищалъ приятелей своихъ въ судилищахъ, и о нѣкоторыхъ ходатайствовалъ вмѣстѣ съ Цицерономъ. Рѣчи его отличались обиліемъ и возвышенностію, мысли его были правильныя, голосъ чистой, произношеніе благородное и важное. Вообще однакожъ дарованія его были образованы болѣе для военныхъ дѣлъ нежели для гражданскихъ. Вездѣ и всегда наблюдалъ онъ одинакой порядокъ, постоянную кротость, умѣренность, важность въ поступкахъ; но въ станѣ военномъ строгость его была необычайная, для удержанія своевольныхъ. Помпей имѣлъ лице приятное, внушающее почтительность; но на немъ изображалась скрытная гордость, болѣе приличная полководцу нежели простому гражданину. Способности ума его нестолько въ самомъ дѣлѣ были велики, сколько казались блестящими: онъ неимѣлъ особливой проницательности, ни дальновидности; ибо почитая притворство главнымъ орудіемъ въ правленіи, невсегда имѣлъ скрывать истинныхъ своихъ мыслей и намѣреній. Будучи искуснѣйшимъ воиномъ нежели политикомъ, онъ обыкновенно терялъ въ городѣ то, что приобрѣталъ въ военномъ станъ; находясь внѣ Рима, заочно пользовался безпримѣрнымъ почтеніемъ согражданъ, a дома нерѣдко терпѣлъ жестокія оскорбленія, такъ что наконецъ безразсудное сопротивленіе Сената вовлекло его въ союзъ съ Крассомъ и Цезаремъ, въ союзъ пагубный и для Помпея и для республики. Обоихъ почитлъ онъ не товарищами, a только орудіями своей власти, и думалъ, что, подѣлившись могуществомъ своимъ съ ними, освободитъ себя отъ повинности давать отчетъ въ своихъ поступкахъ: онъ въ мысляхъ своихъ не находилъ причины опасаться, чтобъ они когда-либо сдѣлались его соперниками; ибо ни одинъ изъ нихъ ни по довѣренности y народа, ни по характеру не могъ поставить себя выше законовъ. Слава знаменитыхъ дѣяній, опытность въ военномъ искусствѣ, преданность войска, все сіе было на сторонѣ Помпея: но когда онъ по благосклонности своей допустилъ Цезаря участвовать въ начальствѣ надъ войскомъ; когда увидѣлъ въ немъ опаснаго сопротивника, и тогда, хотя уже очень поздно, началъ его бояться. Цицеронъ весьма не одобрялъ ни союза его, ни вражды съ Цезаремъ, и уже послѣ разрыва убѣдительно Помпею совѣтовалъ не давать сраженія. Если бы Помпей внялъ мудрымъ совѣтамъ оратора, то сохранилъ бы жизнь и честь свою, сохранилъ бы свободу республики. Но онъ увлекаемъ былъ отъ погибели врожденнымъ своимъ суевѣріемъ, уваженіемъ суетныхъ предсказаній и ласкательствами предвѣщателей. Онъ слѣдовалъ въ томъ счастливымъ примѣрамъ Марія и Силлы. Но Марій и Силла дѣйствовали единственно по разсчетамъ политики; a онъ по твердой увѣренности: они пользовались предвѣщаніями и ободряли ими воиновъ своихъ, когда видѣли удобной случай къ выгодному сраженію; a Помпей вопреки благоразумно, вопреки благоприятствующей вѣроятности положился на предсказанія и далъ сраженіе Цезарю. Онъ увидѣлъ свою ошибку тогда уже, какъ не могъ ее поправить, и несчастное бѣгство съ полей Ферсаліи заставило его признаться, что онъ слишкомъ много довѣрялъ своей надеждѣ, и что Цицеронъ лучше, нежели онъ, умѣлъ разсуждать и даже видѣлъ. Принятое намѣреніе искать убѣжища въ Египтѣ довершило судьбу сего великаго мужа. Отецъ Египетскаго Царя облагодѣтельствованъ былъ Помпеемъ, которой защищалъ его въ Римѣ и возстановилъ его державу; самъ владѣющій Царь посылалъ къ нему въ помощь корабли свой противъ Цезаря; но при несчастныхъ обстоятельствахъ какой благодарности можно было ожидать отъ двора, управляемаго евнухами и наемными Греками? Всѣ они заботились не о чести Государя, но объ утвержденіи собственнаго своего могущества, которому вѣроятно прибытіе Помпея угрожало опасностію. Сколь счастливъ былъ бы онъ, скончавши жизнь свою на одръ болѣзни, когда вся Италія возносила обѣты и мольбы объ его выздоровленіи! Сколь счастливъ былъ бы онъ, когда бы палъ жертвою брани на поляхъ Фарсальскихъ, защищая свободу отечества! Кончина его была бы знаменита! Но судьба предназначила ему быть примѣромъ непостоянства человѣческаго величія; и тотъ, кто за нѣсколько дней управлялъ Царями и консулами, управлялъ избраннѣйшими сонмами Римлянъ, тотъ осужденъ на смерть шайкою невольниковъ, лишенъ жизни подлымъ бѣглецомъ, нагой и обезглавленной брошенъ на берегѣ Египетскомъ. Недостало частицы земли, какъ говоритъ Веллей Патеркулъ, для погребенія того героя, для побѣдъ котораго едва всей земли доставало. Тѣло его на томъ же берегѣ, предалъ сожженію одинъ изъ его отпущенниковъ, употребивъ доски ветхой ладьи рыбачей, a прахъ его отвезенъ въ Римъ и поставленъ въ погребъ Корнеліею, супругою его, въ сельскомъ Албанскомъ домъ. Однакожъ Египтяне воздвигли въ честь его памятникъ, украшенный мѣдными фигурами. Время низвергло его и засыпало землею Императоръ Адріянъ повелѣлъ отрыть его и поставить на подножіи.