Хан и мудрец (Дорошевич)

Хан и мудрец : Кавказская легенда
автор Влас Михайлович Дорошевич

Из цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Русское слово», 1902, № 224, 16 августа. Источник: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Мн.: Наука и техника, 1983.

Это было в далёкие-далёкие времена, когда и Машук и Бештау, и весь этот край вплоть до дальних снеговых кряжей принадлежали хану Аббасу.

Был Аббас стар и силён, храбр и мудр.

И все Аббаса уважали, потому что все Аббаса боялись. Занимался Аббас тем, чем занимались все в те времена. Единственным благородным занятием: воевал с соседями. В свободное от войны время — охотился. А в свободное от охоты время — предавался мудрости. Ханская ставка была полна мудрецами. Только мудрецы-то не были мудры. И вся мудрость мудрецов состояла в том, что они умели хану угождать. И всё племя молило аллаха: — Пошли, аллах, Аббасу мудрых мудрецов. Однажды под вечер поехал Аббас верхом без провожатых в горы полюбоваться, как дрожат и умирают на вершинах розовые лучи заката, а из ущелий поднимается чёрная ночь.

Доехал Аббас до того места, где словно облитые кровью лезут из земли огромные красные камни.

Соскочил с лошади старый Аббас и, словно юноша, взбежал на самую высокую скалу.

На скале за выступом сидел старый мулла Сефардин. Увидал Аббаса — встал и поклонился.

— Здравствуй, мудрец! — сказал Аббас.

— Здравствуй, хан! — отвечал Сефардин. И, уступая своё место, добавил: — Место власти!

— Место мудрости! — ответил хан и предложил Сефардину садиться:

— Тот, кто приветствует мудрость, приветствует славу аллаха!

— Тот, кто приветствует власть, приветствует веление неба! — отвечал Сефардин. И они сели рядом.

Перед ними вдали, за горными хребтами, словно две белые папахи, сверкали на солнце две главы Эльбруса.

Солнце спускалось ниже и ниже к горам. По белым вершинам потянулись голубые тени.

Лучи заката стали розовыми, и, словно две горы роз, загорелись вершины Эльбруса.

— Что ты тут делаешь, мудрец? — спросил Аббас.

— Читаю! — ответил Сефардин.

И так как Аббас с удивлением взглянул на пустые руки Сефардяна, — Сефардин улыбнулся и показал рукою кругом:

— Самую мудрую из книг. Книгу аллаха. Аллах написал горами по земле. Видишь, аллах написал извилинами реки по долине. Аллах написал цветами по траве и звёздами на небе. День и ночь можно читать эту книгу. Книгу, в которой аллах написал свою волю.

— Пусть будет благословен пророк, что в свободный час послал мне мудрого для беседы! — сказал Аббас, касаясь рукой чела и сердца. — Ответь мне на три вопроса, мудрец!

— Постарайся задать вопросы, над которыми стоило бы подумать, — отвечал Сефардин, — а я постараюсь на них ответить, если смогу.

— Люди родятся и умирают! — сказал Аббас. — Зачем они живут? Я часто спрашивал об этом своих мудрецов. Один говорит: «Для счастья!» Но есть и несчастные на свете. Другой говорит мне: «Для славы!» Но позора на свете больше, чем славы. Разве можно жить, не зная, зачем люди живут? Сефардин пожал плечами:

— Однажды ты, великий хан, послал гонца к соседнему хану Ибрагиму. Дал ему письмо, как следует перевязав шёлковым шнурком и припечатав своим перстнем. И велел гонцу: «Не останавливаясь, лети к хану Ибрагиму и отдай ему это письмо». Дело было под ночь. Полетел гонец через скалы, через ущелья, по таким тропинкам, по которым и туру проскакать только днём. Ветер горный, ледяной, свистал ему в уши, рвал на нём одежду. И ни на мгновенье ока нельзя было выпустить лука из рук, — вдруг выскочат разбойники. И на каждый куст надо было смотреть в оба: не сидит ли засада. И спросил себя гонец: «Хотел бы я знать, что ж такое пишет хан Аббас хану Ибрагиму, что заставляет ночью, в стужу, среди опасностей лететь над пропастями человека?» Остановился гонец, разжёг огонь, сломал твою ханскую печать, разорвал шёлковый шнурок и прочёл письмо. Что теперь было делать гонцу? К хану Ибрагиму нельзя привезти прочитанного письма без шнурка и без печати. И к тебе вернуться нельзя: как мог сломать печать и открыть письмо. Да ещё вдобавок, — рассмеялся Сефардин, — прочитав письмо, гонец в нём ничего не понял. Потому что писал ты, хан, Ибрагиму о ваших с ним делах, гонцу совсем неизвестных. Дал тебе аллах жизнь нести, — неси. Аллах умнее самых мудрых. Он знает — зачем. А мы, если бы и узнали, может, всё равно не поняли бы. Это дело аллаха.

— Хорошо! — сказал Аббас. — Преклонимся пред волей аллаха! Но я, хан, живу, — и последний погонщик ослов тоже живёт. Надо жить. Пусть будет так. Но кем же надо жить?

— Был на свете, — ответил Сефардин, — один такой же мудрый и благочестивый человек, как ты. И молил он аллаха: «Сделай меня, премудрый, таким существом, чтоб никому я не мог принести зла, самой маленькой букашке». Услышал его молитву аллах и сделал благочестивого человека муравьём. Ушёл муравей в лес, очень довольный: «Теперь-то уж я никому не могу принести вреда». И стал жить. Только в первый же день около самого муравейника, где поселился муравей, волк нагнал испуганную козочку и стал драть. И есть-то волку не хотелось, — так, просто волчья природа: не может видеть животного, чтобы не задрать. А козочка умирала в мучениях под его зубами и когтями, и крупные слёзы лились из её огромных, печальных и страдальческих глаз. Страшны были её мучения. А муравей должен был смотреть на всё это. Что он мог сделать? Взлезть на волка и укусить? И думал муравей: «Был бы я львом — бросился бы на волка и не дал бы ему терзать козочки. Зачем я не лев?» Кем лучше быть, Аббас?

— Послушай, — воскликнул хан, — как усталый путник из кристального горного ключа, пью я слова твоей мудрости. Ведь мы были когда-то дружны!

— Были! — отвечал Сефардин с печальной улыбкой.

— Так почему же теперь не доходят до меня лучи твоей мудрости? И окружён я какими-то невеждами, которые только сами себя зовут мудрыми?!

— Зайдём за этот камень, — сказал Сефардин, — я отвечу тебе на твой третий вопрос. Они зашли за камень.

— Теперь сядем и полюбуемся на Эльбрус, — сказал Сефардин.

— Как же любоваться, когда его теперь не видно? — с изумлением воскликнул Аббас.

— Как не видно?

— Из-за камня не видно.

— Из-за камня? … Эльбруса?

Сефардин рассмеялся и покачал головой:

— Эльбрус такой огромный. А камень что в сравнении с Эльбрусом? Разве только сам себя может считать горою! И из-за него не видно Эльбруса! А Эльбрус теперь должен быть очень красив! Правда, хан, досадно на камень, что он закрывает от нас Эльбрус?

— Конечно, досадно! — согласился хан.

— Чего же ты сердишься на камень, — улыбнулся Сефардин, — когда ты сам за него зашёл? Кто тебе велел? Сам своей волей зашёл за камень, а на него сердишься, что не видишь Эльбруса!

По лицу хана пошли сердитые тучи.

— Ты дерзок, — сказал он. — А не боишься ты, что я и разгневаться могу на такую мудрость? Мулла покачал головою:

— Рассердись на воздух. Что будет толку? Разгневайся на воду. Что ты ей сделаешь? Рассердись на землю. Точно так же сердиться и на мудрость. Мудрость разлита аллахом на земле!

Хан улыбнулся.

— Спасибо, старик!

И они вместе сошли со скал.

Сефардин поддержал стремя, Аббас вскочил на коня.

— А если мне захочется посмотреть Эльбрус и послушать истинную мудрость? — спросил хан.

— Тогда выйди из-за камней, за которые сам зашёл! — сказал Сефардин.

Хан тронул коня и весело крикнул мулле:

— Так, значит, до свиданья, мудрец!

А Сефардин печально ответил ему:

— Прощай, хан!