Хандра и сон М. В. Ломоносова (Полонский)/ДО

[394]
ХАНДРА И СОНЪ
М. В. ЛОМОНОСОВА.

(Читано на юбилеѣ Ломоносова 7 апрѣля 1865 г.).

Среди машинъ, ретортъ, моделей кораблей,
У пыльнаго станка съ начатой мозаикой,
Предъ грудою бумагъ, проектовъ, чертежей
Сидѣлъ онъ, бѣглый сынъ поморскихъ рыбарей,
Слуга имперіи и въ ней борецъ великій
За просвѣщеніе страны ему родной,
Борецъ,—измученный безплодною борьбой
Съ толпою пришлецовъ, принесшихъ въ край нашъ темный
Корысть и спѣсь учености наемной.
Больной, не могъ онъ спать,—сидѣлъ, облокотясь,
Близъ недоконченной работы,
И унывающимъ его на этотъ разъ
Застала ночь. Куранты били часъ.
Огарокъ догорѣлъ, лампада у кіоты
Одна по вѣнчикамъ иконъ дробила свѣтъ
И озаряла темный кабинетъ.

[395]

Ни милой дочери вечернія заботы,
Ни предстоящій трудъ, ни отдаленный бой
Курантовъ не могли души его больной
Отвлечь отъ тысячи печальныхъ размышленій:
Знать, въ этотъ часъ, унылый и глухой,
Страданьями съ судьбой расплачивался геній.

Недаромъ головой онъ на руки поникъ
И тихо вздрагивалъ,—безпомощный старикъ.
Въ какомъ-то безпорядкѣ смятомъ
Лежалъ камзолъ его въ углу на грудѣ книгъ,
И брошенъ былъ на стулъ, знакомый меценатамъ,
Парадный, пудреный парикъ.

«Эхъ, Ломоносовъ, бѣдный Михаилъ
«Васильичъ!» самъ съ собой онъ съ грустью говорилъ,
«Ты родины своей ничѣмъ не могъ прославить,
«И вотъ, за то, что ты не любишь уступать,
«За то, что ты привыкъ все только съ бою брать,
«Отъ академіи хотятъ тебя отставить…
«Пора тебѣ молчать, глупѣть и умирать!»

Такъ онъ хандрилъ,—и вотъ, отъ темнаго начала
До темнаго конца вся жизнь предъ нимъ предстала:

[396]

Удача странная, капризная судьба
И съ неудачами тяжелая борьба.
И думалъ онъ: «Ни шумныхъ бурь порывы,
«Ни холодъ бурныхъ волнъ, ни эти массы льдовъ,
«Плывущихъ сквозь туманъ загородить проливы
«И не пускать домой насъ, бѣдныхъ рыбаковъ,—
«Ни даль безвѣстная, ни старовѣровъ толки,
«Ни брань, ни страхъ, ничто осилить не могло
«Того, что̀ съ юныхъ лѣтъ меня сюда влекло.

«Бывало, помню,—воютъ волки,
«Преслѣдуя въ лѣсу блуждающій обозъ, —
«Ночь,—боръ кругомъ,—лицо деретъ морозъ;
«А ты лежишь себѣ на дровняхъ подъ рогожей,
«Пусть воютъ! думаешь, отдавшись волѣ Божьей,
«Да задаешь себѣ мучительный вопросъ:
«Мужикъ! ты можешь ли извѣдать всѣ науки?
«Затѣмъ ли данъ тебѣ и разумъ, и языкъ,
«Чтобъ ты, какъ самоѣдъ, къ однимъ звѣрямъ привыкъ,
«И если неучъ ты, умнѣй ли будутъ внуки?
«И вотъ, рѣшился ты бѣжать
«И, не простясь ни съ кѣмъ, пошелъ Москвы искать,
«И прибылъ ты въ Москву;—на молодыя страсти,
«На злые помыслы желѣзную узду

[397]

«Ты наложилъ,—переносилъ нужду,
«Терпѣлъ великія обиды и напасти,
«И чуть не въ рубищѣ скитался безъ сапогъ,
«Зубрилъ и голодалъ—все вынесъ, Богъ помогъ:
«Черезъ Германію и оды понемногу
«Съ латинскимъ языкомъ ты вышелъ на дорогу.
«Теперь-то, думалъ я, мы школы заведемъ,
«О просвѣщеньѣ похлопочемъ,
«Способныхъ къ грамотѣ россійской пріурочимъ,
«Способнѣйшихъ въ народъ пошлемъ,
«Расколъ наукою на правду наведемъ,
«Неволѣ—волю напророчимъ.
«Недаромъ я писалъ, вникая въ сотни книгъ,
«Недаромъ похвалы мой стихъ, какъ бисеръ нижетъ,
«И что жъ увидѣлъ я межъ козней и интригъ?
«Увидѣлъ, что мой умъ ничьи умы не движетъ.
«Такъ валъ безъ колеса и даже безъ зубцовъ,
«Ворочаясь, другихъ не двигаетъ валовъ.
«Кричатъ, я—выродокъ славянскій! нѣтъ, бывало,
«По деревнямъ встрѣчалъ не мало я головъ…
«И Ломоносовыхъ явилось бы не мало;
«Но къ свѣту нѣтъ пути и свѣтъ ихъ не влечетъ.
...................
«На то ли грозный Петръ державною сохой
«Россію бороздилъ и всюду вѣхи ставилъ,

[398]

«Чтобъ русскій сѣятель тѣ борозды оставилъ,
«И не задумался надъ нивою родной?..
«Стою, какъ пахарь, я надъ нивой, гдѣ я сѣялъ,
«И вижу, жатвы нѣтъ, все вражій духъ разсѣялъ,
«И, какъ работникъ, я не нуженъ никому».
Такъ долго онъ хандрилъ и все сидѣлъ. Казалось,
Онъ спалъ, склонясь къ рукѣ, или ему дремалось;
Но мысль: «не нуженъ я», «не годенъ ни къ чему»,
«Не нуженъ никому»—въ него стрѣлой вонзилась.
И безпрестанно шевелилась
Она въ его мозгу,—противная уму,
Росла, росла и въ грёзы превратилась,
И облеклась въ видѣнья: то ему
Казалось, рушится громада,—повалилось
Все, что̀ Петромъ сколочено, и онъ,
Какъ тѣнь, надъ этими развалинами бродитъ,
Ни жизни, ни могилъ знакомыхъ не находитъ,—
Не можетъ самъ найти, гдѣ былъ похороненъ
Рабъ Божій Михаилъ—піита Ломоносовъ…
...................
То грезилось ему,—пришелъ онъ на совѣтъ
И засѣдаетъ съ мертвецами,
И громко говоритъ, и споритъ съ нимъ скелетъ
Съ напудренной косой, въ кафтанѣ съ галунами,
И говоритъ ему: «молчи! народа нѣтъ,

[399]

«Одинъ ты выродокъ живой достоинъ съ нами
«Быть въ академіи! доволенъ будь, молчи!
«О средствахъ, о женѣ, о чинѣ хлопочи…
«Но, вѣдай, университета
«Не будетъ въ Питерѣ до представленья свѣта».
Такъ слышалось ему,—такъ мрачно грезилъ онъ;
Такъ страшно въ эту ночь, борясь съ толпой видѣній,
Страданьями съ судьбой расплачивался геній.
Но муза сжалилась.
Богиня, Геликонъ
Покинувъ, для него сошла въ нашъ край суровый,
Съ поникшаго чела сняла вѣнецъ лавровый
И подошла къ нему,—и погрузился онъ
Въ пророческій, глубоко ясный сонъ.—
И вотъ ему, шумя, сверкая и пестрѣя,
Приснился этотъ садъ и праздникъ юбилея:
Горятъ огни,—во время торжества
Играетъ музыка,—и раздается пѣнье
И посреди иного поколѣнья
Въ рѣчахъ шумитъ о немъ столѣтняя молва,—
И русскій стихъ, набравшись русской силы,
О имени его звонитъ среди гостей,
Тѣнь Ломоносова зовутъ изъ-за могилы,—
Хотятъ вѣнчать ее, сказать «спасибо» ей,
За трудный подвигъ начинанья,

[400]

За первый русскій стихъ, ласкавшій русскій слухъ,
За честную борьбу, за вѣру въ русскій духъ,
За первый лучъ народнаго сознанья…
Хотятъ сказать ему… и самъ онъ увидалъ,
Что лавръ, его рукой посаженный межъ терній,
Возросъ и бюстъ его прикрылъ и увѣнчалъ…
И сонъ исчезъ… Но улыбнулся геній
Такой улыбкою, какъ будто бы она
Чрезъ цѣлый рядъ годовъ и поколѣній
Къ намъ изъ прошедшаго была обращена
Въ нѣмую будущность…

Не будемъ нѣмы, примемъ
Его привѣтъ загробный и поднимемъ
Во славу разума торжественный бокалъ,
Съ прошедшимъ сочетавъ грядущій идеалъ.