ИЗЪ АНГЛІИ.
правитьФрэнки *).
править- ) Въ перемежку съ другими письмами, я намѣреваюсь дать рядъ профилей: школьника, студента, священника, литератора, «человѣка съ причудой», политическаго дѣятеля, работника и пр. Эти безхитростныя фотографіи, быть можетъ, послужатъ иллюстраціей къ остальнымъ письмамъ.
Съ отцомъ Фрэнки, мистеромъ Гартнелломъ, я познакомился вскорѣ послѣ того, какъ пріѣхалъ въ Англію, въ клубѣ «Логосъ». Когда я впервые услышалъ это вычурное названіе, мнѣ почему-то сейчасъ же вспомнилась сцена изъ «Ученыхъ женщинъ», когда Триссотеніусъ представляетъ дамамъ Вадіуса и приводитъ ихъ въ восторгъ сообщеніемъ, что тотъ знаетъ греческій языкъ. Я думалъ, что «Логосъ» нѣчто вродѣ академіи педантовъ, намѣченной Филаминтой и Армандой. «Nul n’aura de l’esprit, hors nous et nos amis!»
Я ошибся. «Логосъ» оказался обыкновеннымъ англійскимъ клубомъ, не «Карлтономъ», составляющимъ завѣтную мечту всякаго разбогатѣвшаго пивовара или фабриканта подтяжекъ; не «Атенеумомъ» — конклавомъ литературныхъ и политическихъ кардиналовъ, не «Клубомъ дакарей», куда милліонеры, разодѣтые какъ на балъ, являются играть въ богемъ. Нѣтъ, вышло, что «Логосъ» клубъ средней руки, не имѣющій ничего педантичнаго, кромѣ названія. Тамъ можно иногда встрѣтить розощекаго, вѣчно хохочущаго надъ собственными анекдотами лорда, считающаго себя почему-то радикаломъ, двухъ-трехъ политиковъ, забѣжавшихъ туда «для связей», на всякій случай. Но то не обычная публика. Завсегдатаи его — художники, картины которыхъ еще не начали расходиться (этимъ объясняется, почему такая масса картинъ украшала стѣны клуба), молодые романисты, только что расправляющіе крылья, журналисты, люди съ небольшимъ обезпеченнымъ доходомъ и пр. Эта публика порой немножко оригинальничаетъ, немножко злоупотребляетъ парадоксами; но въ общемъ, народъ симпатичный, не скованный преклоненіемъ предъ условностью, а потому болѣе родственный по духу намъ, жителямъ континента. Поэтому-то въ «Логосѣ» такая пестрая коллекція иностранцевъ, отъ обитателей Эквадора до норвежцевъ. Но если «Логосъ» отличается отъ другихъ клубовъ публикой, въ немъ въ наличности двѣ вещи, безъ которыхъ англичанинъ не признаетъ подобныхъ учрежденій, — мягкіе и толстые ковры и изобиліе глубокихъ креселъ, въ которыя можно забраться съ ногами или вытянуть ихъ къ ярко пылающему камину, принять какое угодно положеніе, свернуться клубкомъ. Кресла эти такого свойства, что, забравшись туда, можно наблюдать спокойно публику, изучать ихъ физіономіи, форму лбовъ, квадратные, энергичные подбородки; можно, наконецъ, сладко вздремнуть, закрывшись Таймсомъ, при чемъ другимъ будетъ казаться, что вы изучаете передовую статью о повышеніи подоходнаго налога на два пенса. Такими креслами англичане очень дорожатъ и называютъ ихъ my growlery, т. е. моя берлога, въ которой можно поворчать наединѣ. Поживши въ Англіи, вы, наконецъ, сами входите во вкусъ такой growler у, въ которой васъ никто не тронетъ, покуда вы не претворите вашъ сплинъ въ хорошее расположеніе и выползете на свѣтѣ Божій существомъ соціабельнымъ и оптимистомъ. Въ «Логосъ», какъ и въ другихъ англійскихъ клубахъ, иногда устраиваются, кромѣ музыкальныхъ вечеровъ (at home), конференціи и собесѣдованія, на которыхъ затрагиваются наиболѣе жгучіе современные вопросы. На этихъ конференціяхъ я встрѣчалъ постоянно джентльмэна, котораго никогда не- видалъ въ другое время въ клубѣ. То былъ человѣкъ лѣтъ 55, начинавшій уже округляться, но въ расцвѣтѣ силъ, съ свѣжимъ, красивымъ лицомъ, ясными глазами и широкими плечами, какія можно встрѣтить только у англичанъ, до глубокой старости цѣлый часъ выплясывающихъ по утрамъ, послѣ холодной ванны, съ десяткомъ гирь и дубинъ всякаго рода. Чуть-чуть начинавшіе сѣдѣть усы не скрывали энергичнаго, сильно очерченнаго рта. Гладко выбритое лицо позволяло наблюдать выпуклый, сильно напруженный musculus masseter и массивный, квадратный, чисто британскій подбородокъ, говорившій о необыкновенной настойчивости. Джентльменъ меня заинтересовалъ еще больше, когда принялъ участіе въ дебатахъ. Меня поразила ясность, точность и сила аргументаціи, точка зрѣнія оратора, затѣмъ, рѣдкая эрудиція. Онъ, повидимому, отлично былъ знакомъ не только съ одними англійскими авторами.
— Кто это? — спросилъ я.
— Мистеръ Гартнеллъ, гражданскій чиновникъ.
Впослѣдствіи я получилъ и болѣе подробныя свѣдѣнія. Мистеръ Гартнеллъ когда-то готовился быть священникомъ. Онъ окончилъ для этого оксфордскій университетъ и получилъ надлежащую ученую степень «М. А.» (т. е. Artium Magister, магистръ философіи). Оставалось только подать прошеніе епископу о назначеніи кандидатомъ въ Deacon’s Orders. Получивъ такое прошеніе, епископъ призываетъ молодого магистра для собесѣдованія, послѣ чего назначаетъ его діакономъ. Но тутъ начался переломъ въ воззрѣніяхъ молодого человѣка подъ вліяніемъ прочитанной «Wesen des Christentums». За этой книгой послѣдовали другія подобнаго же рода. Умъ англичанина похожъ на тѣ громадные тараны, которые въ древности подкатывались къ воротамъ осаждаемаго города. Ихъ очень трудно было раскачать, но разъ это удавалось, тараны наносили ужасный ударъ, который сокрушалъ въ щепы окованныя желѣзомъ ворота… Черезъ восемь мѣсяцевъ упорной умственной работы мистеръ Гартнеллъ пришелъ къ опредѣленному выводу и безповоротно рѣшилъ, что прошенія епископу не подастъ. Но предстоялъ выборъ занятія. Умному, образованному, настойчивому человѣку сдѣлать это въ Англіи не трудно. Бюрократизъ или redtapl, какъ говорятъ здѣсь, съ его ворохомъ исписанныхъ бумагъ и сложной іерархіей, былъ всегда антипатиченъ англичанамъ; но до 1855 г. пополненіе штата чиновниковъ не регулировалось никакимъ закономъ. Все зависѣло отъ министровъ. Въ разсчетъ при назначеніи чиновника принимались его политическія убѣжденія, затѣмъ родство, связи и пр. При широкомъ общественномъ контролѣ, существующемъ въ Англіи, дурная система не могла быть такъ плоха, какъ была бы въ другомъ мѣстѣ. Тогда, при торійскомъ министерствѣ большинство чиновниковъ были тоже тори. Если брали верхъ виги, то министры подбирали себѣ чиновниковъ изъ своей партіи. Въ 1855 г. началась реформа, которая была вполнѣ закончена черезъ 86 лѣтъ. Большинство мѣстъ въ сложной правительственной машинѣ съ тѣхъ поръ открыто для всѣхъ. Каждое министерство объявляетъ ежегодно число вакансій. Существуютъ спеціальные экзамены. Выдержавшіе ихъ получаютъ соотвѣтственное мѣсто. Какъ видите, Англія послѣдовала мудрому примѣру Китая;'но только, конечно, для экзамена требуются болѣе современные предметы, чѣмъ въ Серединной Имперіи. Мѣста дѣлятся на четыре класса. Соотвѣтственно съ этимъ, существуютъ четыре различныхъ экзамена. Переходъ изъ одного класса въ другой производится не по старшинству, а по заслугамъ (upon merit, not according to seniority). Мистеръ Гартнеллъ выдержалъ экзаменъ на «чиновника перваго класса» (т. е. самаго старшаго). Службу онъ началъ въ правительственномъ отчетномъ учрежденіи въ Сити. Теперь, черезъ двадцать пять лѣтъ службы, мистеръ Гартнеллъ получалъ 1,200 ф. въ годъ, по континентальнымъ мѣркамъ — очень много. Но англійскимъ же условіямъ, такое жалованье только «среднее». Нравы въ министерствахъ сильно измѣнились съ 1855 г.; торійскому правительству теперь нѣтъ никакого дѣла до крайняго радикализма своего виднаго чиновника.
Мы познакомились и сблизились съ мистеромъ Гартнелломъ. То было время, когда экспедиція Андрэ только что подготовлялась. Шли толки о возможности для путешественниковъ попасть на сѣверо-востокъ Сибири, гдѣ-нибудь около Чауна. Такъ какъ я немного знаю этотъ край, то высказалъ мистеру Гартнеллу мои собственныя соображенія.
— Если бы ной мальчикъ слышалъ разсказъ полярнаго путешественника! — шутливо воскликнулъ мистеръ Гартнеллъ.
Въ началѣ іюня 1897 г. я, наконецъ, собрался выполнить обѣщаніе, данное давно мистеру Гартнеллу, навѣстить его. Было воскресенье. Всюду раздавался мелодичный перезвонъ колоколовъ. Разряженные лэди и джентльмены шли въ церковь, демонстрируя торжественно-благочестивое выраженіе на лицахъ и громадные золотообрѣзанные молитвенники въ рукахъ. По пустымъ улицамъ десятками мчались за городъ велосипедисты и велосипедистки. «Байкъ» (т. е. бициклетъ) революціоцизировалъ теперь англійское воскресенье, — жалуются проповѣдники. Молодые люди, вмѣсто того, чтобы дремать въ церкви, какъ прежде, спѣшатъ теперь въ досужее время за городъ. Туда же катились громадные шарабаны, наполненные пестрой публикой. То было массовое бѣгство изъ скучнаго города.
Гартнеллъ жилъ за Лондономъ, близь Ричмонда. Около великолѣпнаго «Кью», парка, занимающаго нѣсколько сотъ десятинъ, тянутся тихія фешенебельныя улицы. Нѣтъ здѣсь ни шумныхъ грязныхъ трущобъ, ни безконечныхъ рядовъ «карточныхъ домиковъ», всѣ на одинъ ладъ, какъ горсть только что отчеканенныхъ копѣекъ, — излюбленное мѣсто клэрковъ. На улицахъ близь Кью каждый домъ носитъ свой особый характеръ. Стѣны густо покрыты плющемъ, который красивыми фестонами свѣшивается надъ входными дверями. Впереди домовъ — садики, въ которыхъ непремѣнно есть какая-нибудь рѣдкая диковина растительнаго царства, вывезенная изъ далекихъ колоній. Въ мягкомъ, богатомъ влагой климатѣ Англіи всѣ растенія субтропическаго пояса чувствуютъ себя великолѣпно. Каждый домъ носитъ свое названіе. Вы проходите мимо «Жилища среди кедровъ», «Розовой аллеи», «Лоэнгрина», «Памира», «Евкалипта», «Веласкеза», названій, которыя уже даютъ нѣкоторое представленіе о вкусѣ владѣльцевъ или о томъ, гдѣ протекала ихъ служба. Обитатели этихъ домовъ модные художники, успѣвающіе романисты, хорошо зарабатывающіе чиновники и йр. Эти строго блюдутъ «фешенебельность» своей улицы и зорко слѣдятъ за тѣмъ, чтобы на нее не затесался кабакъ, мелочная или овощная лавочка и т. д. На-дняхъ только населеніе подобной улицы, Grove-end-Road, возбудило противъ себя не столько негодованіе, сколько насмѣшки многихъ — петиціей, поданной въ совѣтъ лондонскаго графства, который купилъ тамъ пустопорожнюю землю и рѣшилъ выстроить образцовые котэджи для работниковъ. Это именно привело въ ужасъ населеніе Groxeend-Road. Петицію подписали, между прочимъ, художникъ Альма Тадема, драматургъ Пинеро, романистъ Филь Мэй и пр. «Наша улица, — говорится въ петиціи, — несомнѣнно аристократическая. Всѣ дома здѣсь — живописны, интересны и содержатся въ образцовомъ порядкѣ. Большею частью они пріобрѣтены въ собственность и украшены владѣльцами ихъ, художниками, актерами, литераторами и др. людьми, гордящимися своими жилищами и садами. Для этихъ людей уединеніе и спокойствіе абсолютно необходимы. Красота и фешенебельность квартала являются главной причиной высокой цѣны земельныхъ участковъ. Будетъ противно всѣмъ законамъ приличія, если совѣтъ лондонскаго графства настроитъ здѣсь прозаическіе рабочіе котэджи и насильно введетъ въ избранную компанію пеструю толпу».
«Фешенебельные» петиціонеры вызвали, какъ я сказалъ, не столько негодованіе, сколько насмѣшки. Конечно, ихъ жалоба не привела ни къ чему.
Мнѣ отперъ дверь мальчикъ лѣтъ десяти, необыкновенно рослый для своего возраста, краснощекій, съ больщими красными руками, неуклюже торчавшими изъ рукавовъ дѣтской курточки.
— Вотъ рекомендую вамъ моего мальчика, — сказалъ мнѣ вышедшій въ переднюю мистеръ Гартнеллъ. — Фрэнки, вотъ тотъ самый русскій джентльмэнъ, посѣтившій сѣверо-восточный берегъ Азіи, о которомъ я говорилъ вамъ.
— А вы дрались тамъ съ дикарями? — быстро спросилъ Фрэнки. Мой отрицательный отвѣтъ, повидимому, нѣсколько разочаровалъ мальчика.
Каждый уголокъ дома, каждый квадратный аршинъ стѣны носилъ рѣзкій отпечатокъ индивидуальности хозяина. Фрэнки вызвался быть моимъ чичероне. Замѣтивъ, что я смотрю на старую модель небольшого парусного фрегата, надъ шкафомъ съ книгами, мальчикъ объяснилъ мнѣ:
— Это — «Успѣхъ», купеческій корабль, которымъ командовалъ мой пра-прадѣдушка. Корабль погибъ безъ вѣсти между Вальпарайзо и Сиднеемъ, въ 1794 г. Вотъ это послѣ пра-прадѣдушки, — показалъ онъ почтительно на старинную, высокую, лакированную морскую шляпу, которая висѣла подъ стекломъ рядомъ съ моделью. — Вотъ зонтикъ прадѣдушки, деревенскаго викарія. Съ этимъ зонтикомъ у насъ связана цѣлая семейная исторія. А вотъ сумочка, которую отецъ привезъ изъ Танжера, тамъ плетутъ ихъ заключенные въ тюрьмѣ.
Повидимому, въ этой семьѣ, принадлежащей исключительно къ среднимъ классамъ, хранятся традиціи о цѣломъ рядѣ предковъ, жившихъ согласно принципамъ, которые они считали вѣрными. Они жили, строили планы на далекое будущее для себя и для сыновей, не страшась никакой непредвидѣнной силы, которая, какъ deus ex machina, вмѣшается внезапно и разстроитъ всѣ разсчеты. Мальчикъ вошелъ во вкусъ чичероне. Онъ повелъ меня въ кабинетъ отца, гдѣ я увидалъ шкафы съ книгами, между прочимъ, отличный подборъ сочиненій Монтескье, Руссо, Вольтера, Гольбаха, Гельвеція, Кондорсэ и другихъ писателей XVIII вѣка. Затѣмъ я очутился въ небольшой комнатѣ, гдѣ прежде всего обратилъ вниманіе на большую банку, въ которой суетливо плавали три тритона, съ гребешками на спинахъ. Рядомъ, въ другой банкѣ сиротливо сидѣла на маленькой лѣсенкѣ, сдѣланной изъ палочекъ, — громадная зеленая лягушка. Въ карточной коробкѣ что-то шуршало. — «Тамъ у меня ужъ сидитъ. Вчера поймалъ. Покуда еще не сдѣлалъ террарія», — спокойно объяснилъ Фрэнки. На полу, между сапогами, валялись кой-какіе инструменты, сачекъ, зеленая ботаническая капсюля на широкой лентѣ. — «Это моя комната»! — съ гордостью объяснилъ Фрэнки. Изъ оконъ ея я видѣлъ сосѣдніе садики. Въ одномъ изъ нихъ, развалясь въ длинномъ, бамбуковомъ, морскомъ креслѣ, лежалъ широкоплечій громадный джентльмэнъ, съ шапкой черныхъ -волосъ на круглой головѣ. Въ другомъ я усмотрѣлъ маленькаго, необыкновенно прямо держащагося старичка.
— Черный джентльмэнъ — мистеръ Ридли, піонеръ, только что возвратившійся изъ Австраліи, — сказалъ мнѣ мальчикъ. — А тотъ старый джентльмэнъ — отставной генералъ. Ихъ мальчики — мои большіе друзья.
Въ домѣ вскорѣ все было осмотрѣно.
— Хотите, я вамъ покажу «Соколиное гнѣздо»? — предложилъ Фрэнки. Я думалъ вначалѣ, что дѣло идетъ о птицахъ, и удивлялся только, откуда онѣ взялись подъ Лондономъ. На дѣлѣ оказалось не совсѣмъ такъ. Мы спустились въ садикъ, составляющій неизбѣжную принадлежность всѣхъ англійскихъ домовъ. Кромѣ обычныхъ кустовъ сирени, колючаго падуба и страннаго австралійскаго «обезьяньяго дерева», въ саду росло нѣсколько тополей, да въ глубинѣ его громадный дикій каштанъ. Не высокія стѣны отдѣляли садикъ отъ сосѣднихъ дворовъ. Изъ одного изъ нихъ ловко перескочилъ къ намъ мальчикъ, такого же возраста, какъ и Фрэнки, но пошире въ костяхъ, смуглый, черноволосый, съ громадными челюстями. Это и былъ сынъ австралійскаго піонера. Въ другомъ садикѣ по единственной аллеѣ, обсаженной падубомъ, мѣрными шагами, по военному, выступалъ коротенькій сморщенный старичекъ съ такими густыми, сѣдыми усами, что, казалось, онъ держитъ во рту какого-то воробья съ распростертыми крыльями. На ходу старикъ все дергалъ головой, поводилъ плечами и бормоталъ что-то. Шагалъ онъ легко и быстро, хотя лѣтъ ему, повидимому, было не мало.
— Ола! Фрэнки! На лѣстницу! — крикнулъ онъ, завидѣвъ насъ.
— Да, генералъ.
— А мой Гарольдъ все еще не можетъ: голова кружится. Слабъ еще, — рубилъ старикъ коротенькія фразы и зашагалъ дальше.
— Отставной генералъ индійской службы, — объяснилъ мнѣ мистеръ Гартнеллъ. — Сильно скучаетъ въ отставкѣ. И до того, что даже куръ завелъ для развлеченія. Гарольдъ — его сынъ, совсѣмъ слабый мальчикъ. Никакъ не можетъ оправиться отъ «желтаго джэка» (индійской лихорадки), которымъ болѣлъ въ Калькуттѣ. У него кружится голова даже на лѣстницѣ.
Высоко надъ землей, на крѣпкихъ вѣтвяхъ каштана былъ устроенъ помостъ, а на немъ родъ куреня, или круглой будки. Съ помоста до земли спускалась, веревочная морская лѣстница, какую до сихъ поръ можно видѣть на небольшихъ парусныхъ судахъ.
— Вотъ и «Соколиное гнѣздо», — не безъ гордости сказалъ мнѣ Фрэнки.
Идея постройки и само названіе почерпнуты были изъ «Швейцарскаго Робинзона», подъ обаяніемъ котораго, повидимому, Фрэнки находился теперь всецѣло.
— Фрэнки все упрашиваетъ меня показать ему на картѣ, къ какой группѣ острововъ можетъ принадлежать Новая-Швейцарія, гдѣ подвизались его друзья Фрицъ, Эрнестъ, Жанъ и Франсуа, — сказалъ съ добродушной улыбкой мистеръ Гартнеллъ. — Какъ маленькій англичанинъ, онъ любитъ точность во всемъ. Не можете ли вы помочь ему?
— Это довольно трудно, — отвѣтилъ я. — Висъ написалъ, безъ сомнѣнія, одну изъ лучшихъ дѣтскихъ книгъ, которой зачитывались наши дѣды и будутъ упиваться, навѣрное, и внуки. Что же касается географіи, то, повидимому, авторъ не считался съ ней. На островѣ мы находимъ такое смѣшеніе животныхъ различныхъ поясовъ и континентовъ, которое возможно только въ зоологическихъ садахъ. На небольшомъ пространствѣ потерпѣвшіе крушеніе встрѣчаютъ пингвиновъ, птицъ арктическихъ морей и обезьянъ, сражаются съ бурыми медвѣдями и львами, бьютъ кенгуру, моржей и пнеоновъ. То же можно сказать и о флорѣ. Растенія различныхъ широтъ встрѣчаются рядомъ, какъ въ ботаническомъ саду.
Фрэнки необыкновенно близко принялъ къ сердцу замѣчаніе и горячо сталъ отстаивать реальность Новой Швейцаріи. Признаться, мнѣ стало жаль, что я разрушилъ иллюзію мальчика, и потому ограничился повтореніемъ, что книга очень хороша.
Ловко, какъ обезьяна, Фрэнки взобрался по лѣстницѣ на Помостъ, за нимъ полѣзъ австраліецъ.
— Васъ не смущаетъ эта лѣстница и нѣсколько рискованная постройка? — спросилъ я Гартнелла.
— Я осмотрѣлъ и ту, и другую. Онѣ прочны. Конечно, есть всегда извѣстная доля риска, но она столь же незначительна, какъ при ѣздѣ на велосипедѣ. Взвѣсивъ все, я полагаю, что правъ, когда не запрещаю мальчику строить нѣсколько рискованное жилище. Онъ не долженъ вырости трусомъ. Хуже этого ничего не можетъ быть. Это — горше смерти. Трусъ — ненадежный человѣкъ въ жизни. Большинство трусовъ — лгуны. И всѣ лгуны — трусы.
— Идите сюда, — крикнулъ сверху Фрэнки. — Отсюда далеко видно. Взбирайтесь. Лѣстница крѣпкая.
Она, дѣйствительно, при помощи большихъ камней была натянута такъ туго, что почти не качалась. Помостъ былъ сооруженъ на славу, изъ прочныхъ досокъ, прикрѣпленныхъ къ вѣтвямъ веревками, пропущенными въ спеціально проверченныя отверстія. На помостѣ стоялъ сплетенный изъ вѣтокъ шалашъ, прикрытый, на случай дождя, старой клеенкой и отслужившимъ долгую службу, судя по дырамъ, ковромъ. Наверху тихо шептались лапчатые, сморщенные листья каштана. При каждомъ дуновеніи вѣтерка на помостъ сыпалась съ громадныхъ цвѣточныхъ метелокъ, торчавшихъ, какъ свѣчи на елкѣ, оранжевая пыль. Фрэнки съ необыкновенной гордостью показывалъ свои владѣнія и свое имущество. Надъ вхрдомъ висѣлъ старый, заржавленный пистонный пистолетъ, купленный за нѣсколько пенсовъ; тутъ же я замѣтилъ планъ окрестностей Лондона, небольшой компасъ, топорикъ, пилу, — словомъ, полное хозяйство Робинзона.
Съ помоста, дѣйствительно, видно было очень далеко. Съ одной стороны, закутанный бѣлесымъ туманомъ, не смотря на солнечный день, — разстилался колоссальный городъ., Безчисленныя фабрики казались какими-то отдыхающими слонами, припавшими къ землѣ широкими, тяжелыми брюхами и задравшими высоко кверху хоботы. Изъ нихъ, по случаю воскресенія, не вырывались теперь клубы дыма. Громадные паровые враны, какъ лапы гигантскихъ грифовъ, застыли неподвижно въ воздухѣ возлѣ фабрики. Многомилліонный городъ, казалось, дремалъ, раскинувшись на солнцѣ и закутавшись отъ него бѣлой простыней тумана. Завтра это чудовище пробудится, запыхтятъ хоботы, закачаются плавно исполинскія лапы, поднимая, какъ перышко, камни въ сажень по ребру, поползутъ во всѣ стороны стальныя сороконожки-поѣзда, — безконечная энергія снова будетъ затрачена въ погонѣ- за деньгами и хлѣбомъ; надъ городомъ будетъ висѣть грохотъ, подобный шуму гигантскаго прибоя. Но тогда я слышалъ лишь изрѣдка гулъ паровоза или стукъ колесъ одинокаго омнибуса. Закрывъ глаза, можно было думать, что то храпитъ заснувшій городъ-гигантъ. Направо разстилались ярко-зеленыя поля графства Соррей, перерѣзанныя правильными рядами тополей и буковъ. Кое-гдѣ на этихъ поляхъ виднѣлись красныя крыши «виллъ». Разросшійся городъ, какъ взволновавшееся море, метнулъ свои каменныя брызги — отдѣльныя улицы — далеко по сосѣднимъ графствамъ. Англійскій ландшафтъ имѣетъ особую прелесть. Въ немъ краски такъ же ярки, какъ на щекахъ англійскихъ женщинъ. Все въ немъ говоритъ о мощи, о чрезмѣрномъ богатствѣ силъ… На огороженныхъ поляхъ бродили овцы, казавшіяся съ дерева жуками, которыхъ мальчикъ набралъ въ коробку и опрокинулъ потомъ на зеленое сукно ломбернаго, стола.
Фрэнки забрался въ шалашъ, порылся въ углу, гдѣ я замѣтилъ спиртовую лампу, желѣзный треножникъ да сковородку, и возвратился съ подзорной трубкой, которая, судя по помятымъ бокамъ, видала виды, покуда попала въ «Соколиное гнѣздо».
— Посмотрите по компасу на N. N. W., — предложилъ мнѣ мальчикъ. — Не туда. Больше на западъ, вотъ черезъ то дерево. Что вы видите? (Фрэнки, повидимому, вспомнилъ Островъ Сокровищъ, Стивэнсона).
— Бѣлое что-то.
— Это Чилтерискіе холмы, — объяснилъ мнѣ мальчикъ. Я съ любопытствомъ принялся разсматривать бѣлые мѣловые холмы, которые играютъ такую видную роль въ парламентской исторіи Англіи. На этихъ холмахъ лежатъ четыре деревни: Беригэлъ, Десбаро, Стонъ и Бексъ. Когда то, очень давно, деревни лежали въ густыхъ лѣсахъ, въ которыхъ держались разбойники, грабившіе проѣзжихъ. Для охраненія путешественниковъ, король назначалъ особаго пристава, обязанность котораго состояла въ томъ, чтобы ловить разбойниковъ и вѣшать ихъ. Разбойниковъ было такъ много, что приставъ не получалъ жалованья, а довольствовался оружіемъ, лошадьми и платьемъ казненныхъ. Прошло много вѣковъ. Разбойники перевелись. Отъ лѣсовъ не осталось даже пней; сами холмы разрыты для добыванія мѣла; но должность пристава «чилтернской сотни» (Chiltern Hundreds) осталась до сихъ поръ. Коммонеры не могутъ прямо выходить въ отставку. Чтобы сдѣлать это, они просятъ для себя мѣсто чилтернскаго пристава. Такъ какъ это должность казенная, а коммонеръ не можетъ состоять на службѣ у короля, то онъ слагаетъ съ себя парламентскія обязательства. Конечно, приставъ не ѣдетъ въ несуществующіе лѣса ловить тѣни разбойниковъ; онъ въ тотъ же день подаетъ въ отставку. Мѣсто освобождается для другого коммонера, не желающаго почему либо быть въ парламентѣ. Англія ухитряется сохранять тѣнь, когда предметъ, отбрасывавшій ее, давно ужъ исчезъ…
— Теперь смотрите на рѣку, — предложилъ мнѣ мальчикъ, демонстрируя все, какъ добросовѣстный гидъ. Какъ на картѣ, видна была вся загогулина, образуемая близь Ричмонда Темзой. Сюда ужъ приливъ не доходитъ; рѣка гораздо уже; но за то — гораздо чище. Оба берега поросли деревьями. Надъ водой, купая въ ней свои вѣтви, спустились ивы. Смѣхъ и гомонъ стояли надъ рѣкой. Одинъ за другимъ ползли старинные пароходы, набитые праздничной публикой. Съ палубы доносились нестройные звуки струнныхъ инструментовъ. Тысячи разряженныхъ мужчинъ и женщинъ, оставивъ до понедѣльника всѣ дѣла и заботы въ спящемъ городѣ, отдыхали и веселились, какъ могли. По рѣкѣ шныряли сотни лодокъ всевозможныхъ видовъ. Вотъ проплылъ, какъ лебедь, изящный канадскій челнокъ, погоняемый пожилымъ господиномъ, безъ сюртука, съ двулопастнымъ весломъ въ рукахъ. Далѣе, медленно ползла неуклюжая, черная шаланда, набитая хохочущими дѣвушками-фабричными, въ громадныхъ шляпкахъ съ яркими перьями, хохотъ раздавался по малѣйшему поводу: когда лодка начинала качаться въ бороздѣ, оставленной пароходомъ, когда неопытная подруга у весла, вмѣсто того, чтобы грести, принималась табанить, когда кто нибудь брызгалъ весломъ и т. д. Неуклюжую шаланду, похожую на вывалявшуюся въ грязи свинью, обгоняла щегольская гичка, на веслахъ которой сидѣли молодые джентльмэны въ живописныхъ фланелевыхъ костюмахъ. На скамьяхъ, на шелковыхъ подушкахъ, подъ разноцвѣтными зонтиками, полулежали нарядныя дамы. Стрѣлой промчалась длинная и очень узкая лодка, въ которой, какъ автоматы, мѣрно взмахивали веслами шесть гребцовъ, въ фуфайкахъ, въ коротенькихъ штанахъ, съ голыми колѣнами. То студенты готовились къ «срегатѣ» (къ большимъ гонкамъ въ іюлѣ). У береговъ вытянулись рядами плавучіе дома: на громадныхъ баркахъ виднѣлись маленькія, необыкновенно нарядныя виллы. Вотъ пропыхтѣлъ маленькій, щегольской паровой катеръ, тащившій на буксирѣ такой плавучій домъ. На палубѣ разбита палатка изъ синихъ, красныхъ, желтыхъ и зеленыхъ шелковыхъ полосъ, полы ея были подняты, такъ что видна была своеобразная компанія. На коврѣ, въ глубокомъ креслѣ сидѣлъ толстый мулатъ, съ сѣдой подстриженной бородой (казалось, что у него губы и подбородокъ вымазаны мыльной пѣной), съ брилліантовыми серьгами въ ушахъ. Вокругъ мулата, на коврѣ, размѣстились дамы, тоже цвѣтнокожія, одѣтыя нарядно и пестро. Вся эта публика сверкала глазами и зубами, хохотала и пробовала пѣть что-то. Повидимому, то былъ какой-нибудь набобъ съ Вестъ-индскихъ острововъ. Они предпочитаютъ оставить жаркую родину и поселиться въ сыромъ Лондонѣ, потому что въ Англіи нѣтъ предубѣжденія противъ цвѣта кожи, какое существуетъ въ колоніяхъ ея или же въ Америкѣ.
Но громче всего смѣхъ, пѣсни и музыка слышались въ томъ мѣстѣ, гдѣ Темза раздѣляется на два рукава и образуетъ заросшій ивами и березами островокъ, любимое мѣсто лондонскихъ фабричныхъ. Музыканты дули что есть силы въ трубы и свистѣли въ кларнеты. Подъ нестройные звуки молодежь плясала «до седьмого пота». Солдаты въ красныхъ курткахъ, съ маленькими шапочками на бекрень, выпятивъ грудь колесомъ помахивая тросточками, выступали гоголями. Но имъ не суждено было привлекать вниманіе горничныхъ и кухарокъ. Героями дня являлись матросы съ военнаго корабля, только что вернувшіеся, повидимому, изъ дальняго плаванія, съ запасомъ безконечныхъ разсказовъ.
Доносившійся съ рѣки гомонъ не былъ пьянымъ бурленіемъ несчастнаго, забитаго народа, пьющаго въ свободную минуту до одури, чтобы хоть на мгновеніе оторваться отъ сѣрой, притупляющей дѣйствительности. Нѣтъ, то слышался радостный смѣхъ отдыхающаго, свободнаго народа, набиравшагося силъ для завтрашняго дня. Въ эти часы отдыха на рѣкѣ всѣ чувствуютъ себя равными: фабричныя дѣвушки, съ хохотомъ брызгающія веслами, и нарядная, титулованная лэди, въ капитанской шапочкѣ, ловко правящая маленькой яхтой съ пурпурными парусами; «костэро» (родъ бродячаго торговца) и изящный джентльмэнъ, стоящій въ сверкающемъ яликѣ съ шестомъ въ рукахъ. Человѣческое достоинство всѣхъ признается одинаково. И именно поэтому порядокъ всюду образцовый. Веселье никогда не переходитъ въ дикое буйство, на какое способенъ забитый, въ которомъ хмѣль пробуждаетъ накипѣвшую обиду отъ безпрерывнаго угнетенія его человѣческаго достоинства.
— Вотъ, когда будетъ «бой голубыхъ» (т. е. рѣчныя гонки между оксфордскимъ и кэмбриджскимъ университетами), — вы къ намъ пріѣзжайте, — началъ Фрэнки. — Изъ «Соколинаго гнѣзда» все видно.
Мальчикъ былъ за Кэмбриджъ и потому во время гонокъ поднялъ надъ своимъ владѣніемъ большой темно-голубой флагъ, цвѣтъ университета.
Кромѣ оружія и кухонныхъ принадлежностей, я замѣтилъ въ шалашѣ (Фрэнки называлъ его «мой вигвамъ») нѣсколько книгъ: толстый растрепанный томъ «Журнала для мальчиковъ», «Естественную исторію Сельборна», Уайта, карманный опредѣлитель растеній, «Въ дебряхъ Африки» Стэнли, да нѣсколько томовъ Балантайна, наиболѣе любимаго англійскими мальчиками писателя. Всѣ сочиненія Балантайна — рядъ приключеній въ Южной Америкѣ и въ Австраліи.
— Любите вы Жюля Верна, Фрэнки?
— Нѣтъ, — категорически отрѣзалъ мальчикъ.
— Почему?
— Да тамъ нѣтъ совсѣмъ ни одного сраженія!
Когда мы спустились съ дерева, Фрэнки показалъ свои осталь*ныя сооруженія. Прежде всего, — глубокую яму, которую вырыли они втроемъ. Надъ ней вертѣлся родъ ворота. Такъ какъ въ яму просачивалась вода, то мальчики устроили грубую, и о очень остроумную помпу.
— Шахта, — объяснилъ Фрэнки. — Видите, тамъ отверстіе? Мы ведемъ оттуда, со дна, галлерею въ садъ піонера.
— А не боитесь вы, что земля обсыпится и задавитъ васъ?
— Нѣтъ, это невозможно, — увѣренно отвѣтилъ" Фрэнки. — Мы тамъ устроили срубъ изъ боченковъ съ выбитыми днищами да поставили, гдѣ нужно, подпорки. Брэнсонъ знаетъ толкъ въ такой работѣ, — Фрэнки указалъ на смуглаго мальчика съ большими челюстями, который утвердительно мотнулъ головою. Рядомъ съ шахтой, подъ тѣнью граба, стояла на каткахъ большая, грубо сколоченная лодка съ полнымъ такелажемъ. Отецъ не препятствовалъ стремленіямъ мальчика быть то землекопомъ, то пріискателемъ, то корабельнымъ плотникомъ. По взглядамъ, мистера Гартнелла, мальчикамъ очень полезно предпринимать такія сооруженія. Онъ настаивалъ только на одномъ: чтобы работа, разъ Noна начата, была непремѣнно доведена до конца, а иначе, — говорилъ онъ, — не выработается столь необходимая въ жизни настойчивость.
Я пересталъ бывать въ «Логосѣ» и не видѣлъ мистера Гартнелла три года. При лондонскихъ разстояніяхъ и условіяхъ жизни въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго. Ни одинъ городъ такъ не «отучаетъ отъ людей», какъ печальная, безконечная равнина каменныхъ домовъ, «(Tune longueur telle qu’il faut pour la franchir un jour à l’hirondelle» («чтобы пролетѣть которую ласточка должна затратить день», — стихъ Барбье изъ поэмы «Londres»). За это время съ Фрэнки произошли большія перемѣны. Онъ оставилъ частную школу и перешелъ въ Public school, въ одно изъ немногихъ большихъ средне-учебныхъ заведеній. Школа св. Павла, куда поступилъ мой маленькій пріятель, имѣетъ много общихъ чертъ съ другими извѣстными англійскими учебными заведеніями того же типа, какъ итонская, регбійская, гаровская и др. Во всѣхъ ихъ, на первомъ планѣ, стоитъ воспитаніе характера, подготовленіе будущаго британскаго гражданина, который долженъ сознавать свои обязанности, но имѣетъ также и права. Во всѣхъ этихъ школахъ, прежде всего, заботятся объ установленіи системы полнаго довѣрія между директоромъ, учителями и «бульдогами» (классными наставниками), съ одной стороны, и мальчиками — съ другой. Это достигается прежде всего тѣмъ, что преподаватели признаютъ въ мальчикахъ людей, у которыхъ есть своя индивидуальность, а не считаютъ ихъ безформенной, безвольной живой глиной, которую можно лѣпить по произволу. Всѣ эти школы, къ сожалѣнію, доступны только состоятельнымъ классамъ, такъ какъ плата очень высока. За то во всѣхъ ихъ существуютъ безчисленныя стипендіи, которыя выдаются каждому, выдержавшему соотвѣтственный экзаменъ. Стипендіи эти отъ 600 до 1000 руб. въ годъ.
Кое чѣмъ школа св. Павла отличается отъ итонской и гаровской. Въ ней латинскій и греческій языки сильно отодвинуты на задній планъ естественными науками. Затѣмъ, школа св. Павла — открытая, поэтому въ ней неизвѣстна одна антипатичная черта, твердо держащаяся въ закрытыхъ англійскихъ училищахъ — система «фэговъ» (fagging). Она состоитъ въ томъ, что новички я маленькіе ученики становятся слугами воспитанниковъ старшей «шестой формы» (выпускного класса). Маленькій «фэгъ» подметаетъ комнату своего «хозяина», кипятитъ ему чайникъ, поджариваетъ хлѣбъ, прислуживаетъ при играхъ, состоитъ на посылкахъ и пр. Нерадиваго «фэга» жестокіе «хозяева» иногда бьютъ. Для уничтоженія системы «фэгизма» была даже назначена спеціальная парламентская коммиссія. Она работала очень долго, собрала массу печальныхъ фактовъ[1], но, въ концѣ концовъ, обычай оказался сильнѣе, и «фэги» остались въ большихъ закрытыхъ школахъ, хотя, быть можетъ, положеніе ихъ лучше, чѣмъ лѣтъ тридцать тому назадъ.
Первый день Фрэнки въ школѣ «памятенъ для него и для родныхъ. Фрэнки сидѣлъ на скамьѣ въ саду. Видъ столькихъ шумныхъ мальчиковъ нѣсколько ошеломилъ его. Къ нему подошелъ одинъ изъ старшихъ учениковъ. Этотъ носитъ уже фракъ и цилиндръ, тогда какъ мальчики помоложе довольствовались курточками, обшитыми шнурками.
Молодой джентльменъ во фракѣ заложилъ руки въ карманы клѣтчатыхъ штановъ и пренебрежительно посмотрѣлъ на новичка.
— Изъ дѣтской? — презрительно бросилъ онъ.
— Что вы говорите, сэръ? — переспросилъ Фрэнки.
— Кажется, я говорю понятно. Вы и соску принесли съ собой! Ребята, поищите, куда этотъ младенецъ спряталъ соску.
Десятокъ мальчиковъ, окружавшихъ юношу во фракѣ, подобострастно засмѣялись. Фрэнки покраснѣлъ и твердо сказалъ:
— Оставьте меня.
— Вотъ какъ? — удивился юноша во фракѣ. — Что же вы знаете? Въ крокетъ играете?
— Да, понимаю немного, сэръ!
— А въ футболъ?
— Слегка, сэръ!
— А драться умѣете?
— Если вамъ угодно, сэръ, — отвѣтилъ Фрэнки.
— Ну, посмотримъ! — сказалъ юноша, снимая фракъ. Фрэнки тоже скинулъ курточку. Моментально явились два секунданта, мальчики съ бутылкой съ водой и съ губками въ рукахъ. Другіе разсыпались цѣпью, чтобы сторожить, не нагрянетъ ли „бульдогъ“. Но тотъ хорошо помнилъ свои собственные школьные годы. Онъ отлично гналъ, что означаетъ, когда школьники гурьбой окружатъ новичка и пойдутъ съ нимъ въ глубь сада; зналъ онъ также, что послѣдуетъ послѣ того, какъ примчатся назадъ изъ спаленъ четыре мальчика, прячущіе таинственно подъ курточками бутылки и губки. „Бульдогъ“ зналъ, что именно въ интересахъ дисциплины не слѣдуетъ видѣть всего этого. При томъ „бульдогъ“ самъ англичанинъ и считаетъ, что горше и позорнѣе трусости ничего въ мірѣ нѣтъ. А храбрость развивается „маленькой дракой“. Вотъ почему, именно въ тотъ моментъ, когда Фрэнки снималъ куртку, а юноша — фракъ, „бульдогу“ до крайности понадобилось отправиться ревизовать одинъ изъ отдаленнѣйшихъ подваловъ.
Я не стану описывать» дуэли. Юноша былъ на цѣлую голову выше Фрэнки и почти моментально наставилъ ему большой синякъ подъ лѣвымъ глазомъ; но самъ за то получилъ два хорошихъ удара въ челюсть. Фрэнки легче всего было ударить большого противника въ желудокъ, но онъ зналъ, что тогда онъ покроетъ себя несмываемымъ позоромъ. Это было бы противъ всѣхъ правилъ «честнаго боя». Отъ одного удара у Фрэнки завертѣлись радужные круги передъ глазами и онъ зашатался. Секундантъ далъ ему напиться, другой — обмылъ лицо влажной губкой. Фрэнки оправился и приготовился дальше драться, но противникъ протянулъ ему руку и сказалъ: «а вы — храбрый малый. Довольно». — Фрэнки отвѣтилъ крѣпкимъ рукопожатіемъ, и миръ былъ заключенъ. Новичекъ вошелъ равнымъ въ школьную семью, хотя синякъ подъ глазами произвелъ нѣкоторую сенсацію дома. Миссисъ Гартнеллъ ахала, а мистеръ Гартнеллъ только посмѣивался. Мнѣ припоминается одно мѣсто изъ автобіографіи Гекели, гдѣ онъ говоритъ, что единственное пріятное воспоминаніе, вынесенное изъ школы — бой съ товарищемъ, во время котораго будущій физіологъ поколотилъ гораздо старшаго противника.
Другой бой, воспѣтый въ свое время въ Школьномъ Аргусѣ, послѣдовалъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ и послѣдствія его были таковы, что миссисъ Гартнеллъ два дня убѣждала мужа взять Фрэнки изъ этого «питомника дикарей». Дѣло было такъ. Началась южно-африканская война. Священники и учитель усиленно насаждали въ школахъ воинственный патріотизмъ. Школьники заучивали наизусть воинственныя стихотворенія поэта-лавреата Киплинга, распѣвали «Вотъ солдаты королевы» и словарь ихъ обогатился новыми словаки: «фельдъ», «копжа», и «помъ-помъ», «длинный Томъ» и пр. Священникъ Ноксъ Литлъ, преподававшій въ школѣ, писалъ въ Таймсѣ: «Мы вели величайшую войну, какая только извѣстна въ новой исторіи. Мы сражались не только съ бурами, но съ обученными авантюристами со всѣхъ концовъ земли. Мы сражались и побѣдили. Мудростью нашего министра колоній мы сразили, также клевету, которая лилась на насъ изъ подкупленныхъ газетъ всего міра».
Мудрено ли, что всѣ школяры только и думали теперь о томъ, «какъ бы подстрѣлить врага въ полѣ», о чемъ и заявилъ въ Таймсѣ тотъ же священникъ. Самъ мистеръ Гартнеллъ не сочувствовалъ войнѣ, считалъ даже ее величайшимъ позоромъ для Англіи и, не смотря на массу дѣлъ, присоединился къ лигѣ «Stop the war»; но Фрэнки приходилъ изъ школы до того наэлектризованнымъ общей патріотической атмосферой, державшейся тамъ, что «про-буэризмъ» отца не оказывалъ на него никакого вліянія.
Между тѣмъ, наступило пятое ноября. Много лѣтъ тому назадъ, при королѣ Яковѣ II полулегендарный заговорщикъ Гай-Фоксъ задумалъ взорвать парламентъ и, вмѣстѣ съ сообщниками, вкатилъ въ подвалы зданія нѣсколько боченковъ пороха. Пятаго ноября заговорщиковъ схватили на мѣстѣ преступленія, подвергли жестокой пыткѣ и казнили. Съ тѣхъ поръ закономъ установлена особая молитва въ церквахъ и обычаемъ для всѣхъ бродягъ — родъ карнавала на улицахъ. Пятаго ноября, съ ранняго утра по всѣмъ улицамъ бродятъ процессіи ряженыхъ кабацкихъ завсегдатаевъ: впереди ковыляютъ клоуны, выпачканные мѣломъ, затѣмъ телѣжки, запряженныя осликами, а въ телѣжкахъ — нѣсколько «гайфоксовъ», чучелъ съ громадными носами и еще большими ртами. «Гай-фоксамъ» придаютъ видъ наиболѣе непопулярныхъ въ тотъ моментъ лицъ. Одинъ годъ «гай-фоксъ» появляется въ бумажной папской тіарѣ, потомъ — въ турецкой фескѣ, затѣмъ въ прусской каскѣ и т. д. Въ томъ году «гай-фоксами» были Крюгеръ, Бота и др. бурскіе вожди. Процессія обходитъ всѣ улицы. Клоуны кричатъ: «Джентльмэны! Не забудьте, сегодня гай-фоксовъ день»! и тычутъ прохожимъ свои колпаки, куда (неособенно щедро) падаютъ пенсы и полпенсы. Вечеромъ вся выручка скопляется въ одномъ мѣстѣ — въ кабакѣ, а «гай-фоксовъ» сжигаютъ на кострахъ, тутъ же на мостовой, предъ входомъ въ питейный. «Боби» знаютъ, что нужно вмѣшаться только тогда, когда костеръ уже догоритъ.
Подобныя же иллюминаціи устраиваются въ садикѣ, близь каждаго дома, если только тамъ есть мальчики въ возрастѣ отъ восьми до пятнадцати лѣтъ. Въ гай-фоксовъ день къ Фрэнки собралось пять или шесть товарищей. Тутъ былъ и болѣзненный сынъ «генерала», ширококостый, удалой сынъ австралійскаго піонера, увлекавшій товарищей разсказами про прелести жизни въ «бушахъ» (австралійскихъ лѣсахъ), въ Маурамба, въ Новомъ Южномъ Уэльсѣ. Послѣ этихъ разсказовъ рѣшалось, что слѣдуетъ непремѣнно переселиться въ Маурамба и стать тамъ или пріискателями, или «коубоями» (пастухами), или охотниками на кэнгуру. Мальчики теперь смастерили гай-фокса изъ мѣшка, набитаго соломой, напялили на него старый сюртукъ, поломанный цилиндръ, дали въ руки книгу, всунули въ ротъ трубку. Словомъ, изладили «Круджара», какъ онъ изображается въ англійскихъ каррикатурахъ. Съ этимъ чучеломъ мальчики возились цѣлый день: то стрѣляли въ него изъ лука, то палили изъ стараго пистолета, то вѣшали, то били палкой. Когда же стемнѣло, «Круджара» взвалили на костеръ. Дѣти взялись за руки и, выплясывая вокругъ пылающей солоны, выводили, насколько хватало силы въ легкихъ, ими же сложенный куплетъ:
«Горитъ, горитъ
Мерзавецъ Оомъ,
Смердитъ, смердитъ
Все кругомъ».
Въ темнотѣ группа напоминала картинку изъ Робинзона Круэо, изображающую дикарей, отплясывающихъ вокругъ вертела, на которомъ жарятся плѣнники.
Въ этотъ моментъ возвратился изъ Сити мистеръ Гартнеллъ. Уже на станціи онъ слышалъ дикій куплетъ и видѣлъ зарево костра. Онъ нахмурился и нѣкоторое время сосредоточенно обдумывалъ что-то, повидимому, предусматривая и взвѣшивая все. Костеръ догорѣлъ. Мальчики разошлись. Фрэнки съ пылающими щеками ворвался въ комнату.
— Здравствуйте, дадъ (папа)! — весело и возбужденно крикнулъ онъ.
— Пойдемте на верхъ, мой мальчикъ, — сказалъ серьезна Гартнеллъ. — Я хочу поговорить съ вами.
Въ своемъ кабинетѣ отецъ сталъ объяснять мальчику, почему симпатіи не могутъ быть въ этой войнѣ на сторонѣ англичанъ. Фрэнки возражалъ. Онъ не могъ, конечно, опровергнуть факты, выставленные отцомъ, и полемизировалъ, такъ сказать, больше отъ чувства.
— Дадъ, какъ патріоты, мы не можемъ быть за буровъ, — сказалъ мальчикъ.
— Именно, какъ патріоты, мы не должны допустить родину свершить~преступленіе. Истинный патріотизмъ заключается въ такомъ случаѣ въ томъ, чтобы не страшиться большинства. Въ меньшинствѣ былъ Лэтимеръ, котораго сожгли по приказу Маріи Кровавой за защиту правъ народа и свободы совѣсти. Въ меньшинствѣ былъ Томасъ Моръ. Дисонъ Гэмпденъ не устрашился выступить противъ незаконнаго распоряженія Карла I. У насъ было время, когда нельзя было сказать всего, что думаешь. Въ меньшинствѣ боролись тогда за свободу слова Прэйнъ, которому отрѣзали уши и выставили у позорнаго столба за книгу, Даніэль Дефо, котораго тоже выставили у позорнаго столба и посадили въ тюрьму. Большинство тогда глумилось надъ Томасомъ Моромъ, Прэйномъ, Дефо. Теперь Англія гордится ими.
— Англія самая свободная страна въ мірѣ. Она желаетъ дать бурамъ хорошіе законы, — повторилъ Фрэнки слышанный аргументъ.
— Да, но нельзя навязать другому насильно, что считаешь хорошимъ. Впрочемъ, какъ мужчина, вы не можете быть сторонникомъ этой войны, — закончилъ отецъ.
— Какъ такъ? — растерянно переспросилъ мальчикъ.
— А вотъ. Представьте, что взрослый, здоровый профессіональный боксеръ дерется съ десятилѣтнимъ мальчикомъ. Можете ли вы симпатизировать буяну? Конечно, нѣтъ? Можетъ ли верзила гордиться тѣмъ, что онъ свалитъ, наконецъ, мальчика? Тоже нѣтъ. Въ Южной Африкѣ мы видимъ именно такое положеніе дѣлъ.
Отецъ долго бесѣдовалъ съ Фрэнки; тотъ не сдавался, возражалъ; наконецъ, замолкъ. Весь вечеръ онъ молчалъ и о чемъ-то думалъ упорно. На другой день, возвратившись изъ школы, онъ попросилъ у отца нѣсколько книгъ относительно войны и сталъ внимательно изучать ихъ. Какъ англичанинъ, хотя и маленькій, Фрэнки ничего не хотѣлъ принимать на вѣру. Ему нужны были факты, изъ которыхъ выводъ былъ бы также ясенъ, какъ изъ теоремъ въ книгахъ Эвклида. Даже въ дѣлахъ религіи англичанину нужно доказать, что грѣшникомъ быть невыгодно. Такъ продолжалось около двухъ недѣль. Потомъ еще черезъ нѣсколько дней Фрэнки пришелъ домой изъ училища съ двумя большими синяками подъ глазами, съ разбитой, вздувшейся губой, съ разорванной въ клочки рубахой; но возбужденный до крайности.
Миссисъ Гартнеллъ испугалась не на шутку, ахала, предлагала позвать врача, потому что Фрэнки вслѣдствіе нервнаго возбужденія отказался отъ обѣда. По той же причинѣ онъ не могъ также разсказать связно о происхожденіи ландкарты подъ глазами и распухшей губы. Только вечеромъ, когда возвратился отецъ изъ Сити, — дѣло объяснилось. Фрэнки пострадалъ за убѣжденія. Новообращенный противникъ войны захотѣлъ убѣдить товарищей. Его осыпали криками: «измѣнникъ! трусъ! про-буръ»!
— Я не измѣнникъ! — гордо заявилъ Фрэнки, — люблю свободную Англію не меньше, чѣмъ вы. Я хочу лучше быть «измѣнникомъ», какъ Лэтимеръ и Прэйнъ, чѣмъ патріотомъ, какъ Сесиль Родсъ. А то, что вы меня называете трусомъ, — неправда. Выходите, кто хочетъ.
И Фрэнки дрался послѣдовательно съ тремя маленькими патріотами, и третейскіе судьи нашли, что онъ держалъ себя, «какъ джентльмэнъ и англичанинъ». Послѣдовало всеобщее рукопожатіе. «Бульдоги» сочли нужнымъ не замѣтить, что четыре мальчика возвратились въ классъ съ подбитыми глазами. Школа оцѣнила готовность Фрэнки постоять за свое мнѣніе, и бой очень возвысилъ мальчика въ глазахъ товарищей. Какъ я сказалъ, мать ахала и повторяла все, что Фрэнки нужно взять изъ «питомника дикарей». Мистеръ Гартнеллъ молчалъ; но въ глазахъ его свѣтился довольный огонекъ. Когда вечеромъ послѣ боя мальчикъ прощался съ отцомъ, мистеръ Гартнеллъ посмотрѣлъ на маленькаго Прэйна, потрепалъ его по плечу и молвилъ непремѣнное: «ладно, сынокъ» (All right). И Фрэнки, довольный и гордый, побѣжалъ наверхъ въ свою комнату.
Не всѣ предметы одинаково легко давались Фрэнки. Онъ очень любилъ физику и математику, а въ особенности химію, которой усердно занимался. Въ шалашѣ, выстроенномъ въ саду, мальчикъ завелъ даже цѣлую лабораторію, изъ которой разъ выскочилъ съ опаленными бровями и волосами: Фрэнки слишкомъ рано поднесъ спичку къ горлышку вульфовой банки, въ которой добывалъ водородъ, — послѣдовалъ взрывъ. По химіи и математикѣ Фрэнки такъ успѣлъ, что слушалъ предметы вмѣстѣ съ старшимъ отдѣленіемъ. За то у мальчика изъ рукъ вонъ плохо шли классическіе языки. Ихъ Фрэнки слушалъ съ пятымъ отдѣленіемъ. У насъ такого мальчика «срѣзали» бы по латыни, оставили бы на второй годъ, опять «срѣзали» бы со спокойной совѣстью и уволили бы какъ «неспособнаго», не смотря на блестящіе успѣхи по другимъ предметамъ. Въ Англіи вопросъ разрѣшается очень просто. Здѣсь твердо вкоренено убѣжденіе, что абсолютно «неспособныхъ» учениковъ (кромѣ идіотовъ) нѣтъ, но есть абсолютно неспособные педагоги.
Блестящіе успѣхи Фрэнки по математикѣ и химіи не доставили ему лавровъ въ школѣ точно также, какъ слабые успѣхи въ классическихъ языкахъ не навлекли на него посрамленія и наказаній. И то, и другое считается явленіемъ нормальнымъ. Учителя внимательно присматривались въ индивидуальности каждаго мальчика и культивировали замѣченную любовь въ извѣстному предмету.
Выдвинули Фрэнки въ глазахъ товарищей его таланты въ спортѣ. При школѣ находится громадный бассейнъ для плаванья, въ которомъ и зимой, и лѣтомъ вода одинаковой температуры. Каждое утро, круглый годъ, всѣ школьники кувыркаются и плаваютъ въ бассейнѣ. И вотъ оказалось, что Фрэнки плаваетъ легче и быстрѣе всѣхъ въ школѣ. Потомъ устроено было состязаніе между двумя большими школами. Фрэнки вышелъ побѣдителемъ; на него товарищи теперь стали смотрѣть, какъ на славу училища. Прозвали его Водяной крысой. Судя по тому тону, которымъ Фрэнки сообщилъ мнѣ объ этомъ, " подозрѣваю, что новой кличкой мой молодой пріятель гордится не меньше, чѣмъ успѣхами въ области химіи.
Прежде, чѣмъ разсказать о школьныхъ клубахъ и журналѣ, подготовляющихъ изъ Фрэнки гражданина, я долженъ изложить печальный эпизодъ въ его жизни, который тоже освѣтитъ одну черту характера англійскаго мальчика.
Знаете ли вы, что такое футболъ? Къ этой игрѣ въ Англіи готовятся, какъ въ большой рѣшительной битвѣ. Выигравшіе партію становятся героями цѣлаго графства, а то даже королевства, если состязаніе происходило между Англіей и Ирландіей, или между Уэльсомъ и Шотландіей. Соединенное королевство отправляетъ, наконецъ, своихъ бойцовъ въ Австралію, и вся Англія слѣдитъ за партіей съ большимъ интересомъ, чѣмъ за прогрессомъ войны въ Южной Африкѣ. Существуетъ цѣлое «футбольное право», въ которомъ предусмотрѣно все, предвидѣны различные удары, простые, сложные, «скользящіе» и «капельные». Если взрослые такъ увлекаются футболомъ, то подросткамъ и самъ Богъ велѣлъ. Годъ тому назадъ назначена была большая партія между двумя школами: Св. Павла и «синими подрясниками». Такъ называется большая лондонская школа, основанная Эдуардомъ VI Тюдоромъ, въ серединѣ XVI вѣка. Самъ король придумалъ форму для школяровъ: длинные синіе подрясники до пятъ, подпоясанные ремнемъ, желтые чулки и башмаки съ пряжками. Что же касается шапокъ, то воспитанники не должны носить ихъ: зимой и лѣтомъ мальчики ходятъ съ непокрытыми головами. Форма осталась до настоящаго времени.
Нѣсколько тысячъ человѣкъ собралось на лугъ, чтобы смотрѣть на игру. Каждая изъ партій выстроилась возлѣ своего городка, въ центрѣ котораго три шеста, сажени въ три каждый, сложенныхъ въ видѣ буквы Н. Игра состоитъ въ томъ, чтобы подбросить ногой громадный кожаный мячъ, около фута діаметромъ, такъ, чтобы онъ перелетѣлъ черезъ перекладину Н непріятельскаго городка. Цѣлая сложная система аванпостовъ выстроена полководцами, чтобы защитить городокъ. Когда мячъ летитъ, защищающіе выбѣгаютъ и стараются отбить его головой, рукой или ногой такъ, чтобы онъ отлетѣлъ къ непріятельскому городку.
Каждая маленькая группа имѣетъ твердыя и точныя инструкціи; она слѣпо повинуется своему «капитану», который, въ свою, очередь, получаетъ приказъ отъ главнаго полководца.
— Its no joke playing in а match! (Играть въ партіи не шутка) — говорятъ англичане. Для нихъ тутъ вопросъ корпоративной чести. Фрэнки былъ въ резервномъ отрядѣ подростковъ, который стоялъ за буквой Н. Вотъ «капитанъ», мальчикъ шестой формы, сильнымъ ударомъ ноги подбросилъ тяжелый мячъ, который, какъ бомба, полетѣлъ къ непріятельскому городку; не долетѣвъ, онъ шлепнулся и покатился. Къ нему бросились съ обѣхъ сторонъ: «синіе подрясники», чтобы отбить мячъ, павловцы — чтобы еще разъ «лягнуть» его и перебросить черезъ перекладину. Произошло столкновеніе, мальчики заработали плечами и локтями. Наконецъ, мячъ, высоко подброшенный «капитаномъ» непріятельскаго городка, полетѣлъ назадъ. Онъ упалъ возлѣ буквы И и подкатился подъ нее. Синіе подрясники стремительно кинулись къ мячу, чтобы перебросить его черезъ перекладину. Они уже были у цѣли. Повидимому, партія павловцевъ была проиграна; но вотъ изъ резерва съ неистовымъ крикомъ «ура!» бросился Фрэнки, онъ влетѣлъ въ самую толпу «синихъ подрясниковъ», когда тѣ готовы были «лягнуть» мячъ. Произошла свалка. Всѣ упали въ кучу. Черезъ секунду оттуда выброшенъ былъ мячъ, который «капитанъ» сильнымъ ударомъ направилъ въ лагерь «синихъ подрясниковъ» прямо черезъ перекладину Н. Партія была спасена и выиграна; но какой цѣной! Когда сбившіеся въ кучу поднялись, то нашли на землѣ, безъ чувствъ, Фрэнки. Его подняли, но отъ рѣзкой боли онъ застоналъ: нога ниже колѣна была сломана. Потянулись мучительные дни. Мужественно, безъ стона мальчикъ выдержалъ вправленіе въ лубки и адскую стрѣляющую боль, которая потомъ дня три еще является результатомъ растягивающихся мышцъ, судорожно сжатыхъ при переломѣ. Черезъ четыре недѣли, когда гипсовую повязку сняли, оказалось, что кость плохо сложена. Предстояла мучительная операція дробленія ея. Фрэнки было упалъ духомъ; но только на самое короткое время.
— Смѣлѣй, мой мальчикъ! — сказалъ ему отецъ, и Фрэнки былъ опять спокоенъ. Операція удалась. Заживаніе пошло быстро. Черезъ шесть мѣсяцевъ мальчикъ уже забылъ про событіе и ждалъ съ нетерпѣніемъ времени, когда ему опять можно будетъ принять участіе въ футболѣ. Событіе необыкновенно подняло въ шкодѣ фонды Фрэнки:
— Что вы читаете Фрэнки? — спросилъ я недавно. Мальчикъ подалъ мнѣ небольшую «Книжку Гражданина» Арнольдъ-Форстера, входящую въ составъ «современныхъ школьныхъ учебниковъ», изданныхъ фирмой «Кассель и К®». «Книжка Гражданина» предназначена для англійскихъ начальныхъ школъ и, повидимому, сильно распространена. У меня въ рукахъ было 335-ое изданіе 1900 г.[2]. Вступленіе къ книжкѣ написано Форстеромъ, членомъ парламента, консерваторомъ. Авторъ Арнольдъ-Форстеръ тоже членъ парламента и тоже сторонникъ министерской партіи. Такимъ образомъ, въ «Книжкѣ Гражданина», съ англійской точки зрѣнія, нѣтъ ничего радикальнаго. Поэтому мнѣ особенно любопытно было узнать, какую азбуку гражданственности втолковываютъ маленькимъ англичанамъ.
«Въ этой книгѣ, — начинаетъ авторъ, — я хочу объяснить вамъ, какъ управляется наша страна, какъ вырабатываются законы и почему мы должны повиноваться имъ». Прежде всего маленькимъ школьникамъ объясняютъ, что такое патріотизмъ. Но сейчасъ же авторъ спѣшитъ прибавить, что есть еще «ложный и дурной патріотизмъ». «Иногда вы услышите, что слѣдуетъ всегда поддерживать все то, что дѣлаютъ англичане въ чужихъ странахъ. Намъ говорятъ: „хорошо ли, дурно ли поступаютъ англичане, но изъ патріотизма слѣдуетъ ихъ всегда поддерживать“. Это, во-первыхъ, совершенно несправедливо и, во-вторыхъ, можетъ причинить нашей родинѣ не малыя затрудненія. Потому, если допустить, что англичанинъ долженъ поддерживать даже преступленіе своего правительства, то, оставаясь послѣдовательнымъ, слѣдуетъ полагать, что тоже должны дѣлать французы, германцы и т. д. И тогда мы увидимъ, что великія націи, изъ чувства ложнаго патріотизма, поддерживаютъ то, что сами считаютъ несправедливымъ».
Истинными патріотами отнюдь не являются тѣ, которые во всякое время готовы идти на войну. Напротивъ, иногда, когда всѣ кругомъ за войну, — требуется гораздо больше мужества и истиннаго патріотизма, чтобы стоять за миръ, чѣмъ для того, чтобы рваться на бой. Во времена Георга III, больше ста лѣтъ тому назадъ, король захотѣлъ управлять англичанами, переселившимися въ Америку, противъ желанія послѣднихъ. Когда же колонисты отказались повиноваться законамъ, въ вырабатываніи которыхъ они не принимали участія, король объявилъ имъ войну и послалъ солдатъ усмирять жителей Сѣв. Америки. Но въ Англіи, — продолжаетъ авторъ, — были тогда люди, которые доказывали, что американцы вправѣ не признавать законовъ, изданныхъ другими. И они высказывали смѣло свое мнѣніе, хотя и король, и большинство парламента были противъ нихъ. Среди этихъ героевъ былъ великій ораторъ и писатель Эдмондъ Беркъ. Къ несчастію, Берка не слушали, а тѣ, которые требовали войны, нашли сочувстующихъ. Война началась. Колоніи ополчились противъ королевскихъ войскъ, разбили ихъ и основали свою собственную республику, Соединенные Штаты… «Вы видите, истиннымъ патріотомъ былъ Эдмондъ Беркъ, такъ какъ онъ имѣлъ мужество заявить, что не поддержитъ несправедливаго дѣла». Въ слѣдующей главѣ дѣтямъ объясняется англійскій государственный механизмъ. "Если вы зададите вопросъ, кто управляетъ нами? Вамъ отвѣтятъ: «правительство». Кто же управляетъ правительствомъ? «Парламентъ». А кѣмъ же, наконецъ, управляется парламентъ? — спросите вы. Народомъ. Такимъ образомъ, вы видите, что на вопросъ, кто управляетъ страной? — слѣдуетъ отвѣтить: «Страна управляется сама собой». «Не всегда такъ было, — продолжаетъ дѣтскій учебникъ. Когда то Англіей правилъ одинъ только король; потомъ — король съ немногими могущественными лордами. Сравнительно еще недавно, парламентъ избирался лишь немногими богатыми людьми, такимъ образомъ, въ сущности, самоуправленія не было. Только въ послѣднее время правомъ избирательнаго голоса стали пользоваться почти всѣ совершеннолѣтніе граждане».
Дальше слѣдуетъ поясненіе о парламентѣ, о палатѣ общинъ, о томъ, какъ производятся выборы, о правахъ избирателей, о верхней палатѣ, наконецъ, о королевѣ. (Тогда она еще была жива). «Королева стоитъ во главѣ правительства не только Англіи, но и колоній, — говоритъ учебникъ. Викторія сидитъ на престолѣ не какъ король Эдуардъ I, который правилъ только потому, что былъ сынъ Генриха III; не какъ Елизавета, которая правила только потому, что была дочерью Генриха VIII. Викторія стоитъ во главѣ имперіи, потому что она внука Георга III, который, въ свою очередь, былъ внукомъ Георга I. Послѣдній же избранъ королемъ Великобританіи и Ирландіи парламентомъ, т. е. волей народа. Такимъ образомъ, королева Викторія вступила на престолъ не по прирожденному праву, а по волѣ народа. И до тѣхъ поръ, покуда большинство народа желаетъ, чтобы она и ея потомки были на престолѣ, до тѣхъ поръ ихъ слѣдуетъ чтить. Наша королева поступаетъ по законамъ страны, выработаннымъ всѣми гражданами. Поэтому, до тѣхъ поръ, покуда наши короли слѣдуютъ этимъ законамъ, они должны пользоваться нашей любовью и уваженіемъ». у
Дальше слѣдуютъ поясненія, какъ вырабатываются законы, т. е. какъ вносятъ въ парламентъ билль, какъ дебатируютъ его, что такое министерская партія, оппозиція, спикеръ, министры и т. д. Дѣти узнаютъ, какія существуютъ министерства, какъ они дѣйствуютъ и какъ контролируются. Объяснивъ главный государственный механизмъ, «Книжка Гражданина» толкуетъ дѣтямъ про «маленькіе парламенты», т. е. про муниципальное и земское самоуправленіе, про суды присяжныхъ и пр. Дѣтямъ рекомендуется запомнить слѣдующія шесть «основныхъ правилъ правосудія». Всѣ люди равны предъ закономъ. Каждый подсудимый признается невиновнымъ до тѣхъ поръ, покуда общество, черезъ посредство своихъ представителей, т. е. присяжныхъ, не обвинитъ его въ преступленіи. Никто не можетъ быть судимъ дважды за одно и то же преступленіе. Все слѣдственное производство и весь судъ — публичны. Никто не можетъ быть судьею въ собственномъ дѣлѣ и никто не имѣетъ права взять законъ въ собственныя руки.
Желая показать дѣтямъ, что предъ закономъ общественное положеніе подсудимаго не должно имѣть никакого значенія, авторъ разсказываетъ о судьѣ Гаскуань, который отправилъ въ тюрьму принца Генриха, впослѣдствіи короля Генриха V.
Какъ поддерживается государственная машина? Просто, но въ то же время обстоятельно, дѣтямъ говорятъ про прямые и косвенные налоги, про то, какъ ихъ налагаютъ и какъ платятъ. «Тѣ, которые платятъ налоги, — читаемъ мы въ четырнадцатой главѣ, — сами рѣшаютъ размѣръ и распредѣленіе ихъ. Не всегда было такъ. Прежде англійскіе короли сами налагали налоги и заставляли народъ платить ихъ. Одной изъ причинъ, вызвавшихъ гражданскую войну, было желаніе Карла I взимать по своей волѣ несправедливый налогъ, такъ называёмыя, корабельныя деньги (Ship-money). Особенно сильно возсталъ противъ требованія короля знаменитый коммонеръ Джонъ Гэмпденъ. Онъ отказался платить налогъ. Когда же сборщики явились къ нему съ приказомъ короля, Гэмиденъ заявилъ, что уплатитъ только тогда, когда судъ присяжныхъ признаетъ за Карломъ I право облагать англичанъ податями по своему усмотрѣнію. Джонъ Гэмпденъ заплатилъ своею свободой, а потомъ и жизнью за отстаиваніе правъ народа. Но его гражданское мужество не пропало даромъ. Принципъ, за который великій коммонеръ отдалъ свою жизнь, — восторжествовалъ. Теперь незыблемо установлено, что только парламентъ можетъ вводить налоги».
Двѣ послѣднія главы знакомятъ дѣтей съ правами англійскаго гражданина. «Вы, конечно, дѣти, слышали про то, что Англія — свободная страна и что намъ по праву принадлежатъ нѣкоторыя вольности. Не всегда было такъ. Нашимъ предкамъ приходилось упорной борьбой добывать свою свободу… Теперь въ Англіи каждый воленъ думать, какъ онъ желаетъ, исповѣдывать, какую хочетъ религію, поклоняться Господу, какъ самъ захочетъ. Кромѣ того, всякій воленъ убѣждать другихъ въ томъ, что самъ считаетъ истиной. Онъ можетъ сдѣлать это безпрепятственно, устно или письменно, т. е. путемъ печати… Не всегда было такъ». Дѣтямъ сообщается длинный мартирологъ англійскихъ борцовъ за свободу мысли, совѣсти, слова, собраній и организацій. «При Генрихѣ VIII одного изъ благороднѣйшихъ англичанъ Томаса Мора отправили въ тюрьму, а потомъ на эшафотъ за отказъ признать короля главой церкви… Въ тѣ времена требовали, чтобы люди не только повиновались законамъ, но чтобы они думали даже, какъ имъ прикажутъ». Далѣе дѣтямъ напоминаютъ про слова Гюга Лэтимера, сказанныя имъ Томасу Ридли, когда ихъ вмѣстѣ взвели на костеръ (при Маріи Кровавой). «Утѣшься, Ридли, и держи себя мужчиной, — сказалъ Латимеръ. — Отъ нашего костра загорится въ Англіи такое пламя, которое враги свободы совѣсти никогда не задуютъ». «Не одинъ только Моръ или Латимеръ отдали жизнь за то, что считали истиной, — продолжаетъ азбука гражданственности. — Въ Англіи тысячи мужественныхъ людей, богатыхъ и бѣдныхъ, знатныхъ и простыхъ, пожертвовали всѣмъ, отстаивая свободу совѣсти… И ихъ мужеству мы обязаны тою свободой, которою пользуем’ея… Не думайте, дѣти, что нашимъ предкамъ отказывали только въ свободѣ совѣсти. Вы теперь всѣ привыкли видѣть газеты, которыя можно купить за полпенни. Между тѣмъ, всего только двѣсти лѣтъ тому назадъ лордъ верховный судья заявилъ, что печатаніе какихъ бы то ни было новостей, ложныхъ или вѣрныхъ, безъ разрѣшенія короля Карла II, — является преступленіемъ». Авторъ говоритъ про Прайна, котораго выставили у позорнаго столба, клеймили каленымъ желѣзомъ, изувѣчили и присудили къ громадному штрафу (въ пять тысячъ ф. ст.) за отстаиваніе свободы печати. Въ 1640 г. его избрали въ члены парламента. Такимъ же смѣлымъ борцомъ былъ Вильямъ Коббетъ, котораго осудили не далѣе, какъ въ началѣ XIX вѣка… «Вы видите, прибавляетъ авторъ, что свобода прессы, существующая у насъ теперь, пріобрѣтена, какъ и свобода мысли, цѣной страданій тѣхъ, которые жили до насъ»… «Книжка Гражданина» подробно перечисляетъ всѣ остальныя права и обязанности англичанина.
«Итакъ, дѣти, вы видѣли, что права, которыми мы пользуемся, пріобрѣтены борьбой и страданіями множества благородныхъ англичанъ, которымъ были дороги интересы родины, — заканчивается книжка. — Иногда вольности были добыты послѣ упорной битвы на полѣ сраженія, иногда — въ парламентѣ».
Фрэнки не только внимательно прочиталъ книжку; съ ранняго возраста онъ учится также примѣнять правила ея на дѣлѣ. Онъ вычиталъ, что организаціи — неотъемлемое право свободорожденнаго англичанина. И вотъ въ школѣ у нихъ возникаетъ цѣлый рядъ «клубовъ». Прежде всего, конечно, кружки спортивные: «атлетическій», «крокетный», «футбольный» и пр. Рядомъ съ этикъ существуетъ маленькій школьный парламентъ Debating Society. Каждый клубъ ихѣетъ своихъ выборныхъ предсѣдателей, секретарей и казначеевъ. Ни «бульдоги», ни учителя, ни даже head master не имѣютъ права вмѣшиваться въ эти клубы (да и не думаютъ объ этомъ). Иногда, если мальчики особенно любятъ и уважаютъ head master’а (т. е. директора), они выбираютъ его почетнымъ предсѣдателемъ. Всѣ эти клубы вмѣстѣ составляютъ, своего рода, selfgovernment школяровъ. Въ «парламентѣ» поднимаются различные вопросы: литературные, политическіе, философскіе, вносятся и обсуждаются билли, произносятся рѣчи. Секретарь составляетъ протоколъ, который и прочитывается въ ближайшемъ засѣданіи.
Въ этихъ клубахъ Фрэнки учится сознательно относиться къ дѣйствительности. Онъ сознаетъ, что мальчикъ, — не блѣдный, захирѣвшій ростокъ, накрытый цвѣточнымъ горшкомъ, чтобы отдѣлить его совершенно отъ всего свѣта, — а молодое растеніе, которому нужно много свободы, свѣта и воздуха, чтобы превратиться въ крѣпкое, здоровое растеніе. Фрэнки и теперь уже умѣетъ излагать свои мысли сжато, образно, не уклоняясь въ сторону, не растекаясь мыслью по древу.
Мальчики твердо* помнятъ, что высказываніе своихъ мыслей печатно составляетъ другое неотъемлемое право англичанина. И вотъ въ «шестой формѣ», т. е. въ старшемъ классѣ, выборная редакція издаетъ школьный журналъ «Аргусъ». Сперва журналѣ этотъ литографировался, но теперь — печатается въ трехстахъ экземплярахъ. Читается «Аргусъ» не только въ школѣ. Журналъ получаютъ бывшіе ученики, «old hoys», какъ ихъ называютъ. Нѣкоторымъ изъ нихъ уже не мало лѣтъ, и съ грустью они могутъ твердить начало четверостишія Пирона:
«Pag à pas j’arrive au trou
Que n'échappe fou ni sage».
Но, не смотря на преклонный возрастъ, они все еще съ восторгомъ вспоминаютъ школу и интересуются всѣмъ, что происходитъ тамъ.
Авторъ классической и единственной въ своемъ родѣ книги «Школьные годы Тома Брауна», представляющей превосходную картину жизни школьниковъ въ Регби, — написалъ ее въ немолодомъ уже возрастѣ, занимая важный постъ судьи. Книга была и единственнымъ произведеніемъ его. Говорю это чтобы показать любовь «old boy» къ своей школѣ. На континентѣ мы привыкли больше къ тому, чтобы воспоминанія о школѣ и учителяхъ внушали бывшимъ воспитанникамъ одну глубокую ненависть и негодованіе, которыя съ годами усиливаются.
Фрэнки теперь усердный сотрудникъ «Аргуса». Какъ всѣ начинающіе авторы, онъ все еще питаетъ слабость къ цитатамъ; но уже недурно выражаетъ письменно свои мысли. Въ послѣднемъ нумерѣ «Аргуса» мой молодой пріятель помѣстилъ пространную статью, духъ которой видѣнъ изъ эпиграфа, взятаго изъ «Великой хартіи свободы»: «ни одинъ свободный человѣкъ не можетъ быть арестованъ, заключенъ въ тюрьму, лишенъ имущества, поставленъ внѣ закона (outlawed) или изгнанъ, — иначе, какъ по справедливому и безпристрастному рѣшенію равныхъ себѣ, согласно законамъ страны». Въ статьѣ своей Фрэнки доказываетъ, что англійское правительство свершило преступленіе, разстрѣлявъ бурскаго командира Шеперса. Я понялъ, почему Фрэнки такъ усердно рылся въ послѣднее время въ библіотекѣ отца, когда увидалъ конецъ статьи: "Пріѣвшая въ какую-нибудь страну, — значилось тамъ, — я не изучаю, есть-ли тамъ хорошіе законы. Я желаю узнать, исполняютъ ли существующіе законы, такъ какъ хорошіе законы есть всюду. «Oeuvres Complètes de Montesquieu», tome V, p. 286, Paris, 1820).
«Аргусъ» — стоитъ за войну; но онъ далъ мѣсто статьѣ «уважаемаго товарища» въ видѣ письма въ редакцію. "Свобода мнѣній — прежде всего, — заявляетъ по этому поводу редакція въ передовой статьѣ, которую тоже заканчиваетъ цитатой изъ «Великой хартіи»: «Никому, никогда не будемъ йы продавать правосудія; никто не получитъ отказа въ немъ. Это правосудіе не станемъ мы также откладывать». Цитата изъ Монтескье произвела впечатлѣніе и вызвала контръ-цитату.
Черезъ два года Фрэнки кончаетъ школу. Не задолго до выпуска, его предшественникъ Томъ Браунъ (герой книги «Tom Brown’s Schooldays») задавалъ себѣ вопросъ, что онъ сдѣлалъ въ школѣ и что пріобрѣлъ въ ней. И онъ отвѣчаетъ самому себѣ: «я желалъ быть первымъ всегда, во всемъ: въ крокетѣ, въ футболѣ и въ другихъ играхъ. Я хотѣлъ узнать, какъ защищаться такъ, чтобы въ жизни не дать себя никому въ обиду, все равно, кто бы то ни былъ. Я хотѣлъ выучиться настолько греческому и латинскому языкамъ, чтобы быть въ состояніи слушать лекціи въ университетѣ. Я хочу, кромѣ того, чтобы обо мнѣ осталась память въ школѣ, какъ о мальчикѣ, который никогда не обижалъ слабаго и никогда не убѣгалъ предъ сильнымъ».
«Томъ Браунъ» появился около пятидесяти лѣтъ тому назадъ, но, я думаю, если сдѣлать маленькую поправку относительно классическихъ языковъ, Фрэнки предъ выпускомъ отвѣтитъ, какъ его предшественникъ. Классическіе языки, на которыхъ еще недавно держалась вся система обученія въ англійскихъ школахъ, мало-по-малу выбрасываются за бортъ.
Въ своей автобіографіи Дарвинъ говоритъ, что его считали въ школѣ круглымъ дуракомъ за неуспѣхи въ греческомъ языкѣ. Спустя много лѣтъ, когда слава Дарвина прогремѣла по всему міру, директоръ разводилъ только руками и удивлялся, какъ можно считать умнымъ человѣкомъ «Газа»[3], который никогда не могъ выучиться правильно спрягать греческіе глаголы. Теперь, въ этомъ отношеніи, даже въ англійскихъ школахъ многое измѣнилось. Классическіе языки уступаютъ мѣсто естественнымъ наукамъ и новымъ языкамъ.
Настойчивость, пріобрѣтенная въ школѣ, является гарантіей, что Фрэнки и въ шестьдесятъ лѣтъ будетъ работать съ такою же интенсивностью, какъ и въ тридцать. Съ двѣнадцати лѣтъ Фрэнки сознаетъ, что у него, какъ у члена общества, есть не только обязанности, но и права, защищать которыя — высшій долгъ гражданина. Это уже крупный плюсъ. Когда же я вспомню про нѣкоторыхъ континентальныхъ товарищей Фрэнки, которые оставятъ школу юными банкротами, безъ характера, безъ знанія, безъ здоровья, съ глубокой ненавистью къ ней, съ готовыми уже зачатками неврастеніи, со страшной перспективой судьбы тѣхъ юношей, которыхъ аѳиняне когда-то должны были отправлять уродливому дѣтищу Пазифаи, — я не могу не воскликнуть съ завистью: «счастливецъ Фрэнки!» Тебя не бросятъ въ кноссійскій лабиринтъ къ Минотавру. Въ школѣ и въ университетѣ тебя берегутъ, лелѣютъ, не надышатся на тебя, радуются пробужденію въ тебѣ гражданскаго самосознанія. Тебя считаютъ цвѣтомъ Англіи, единственной надеждой ея. Счастливецъ Фрэнки! Бѣдныя жертвы Минотавра!
- ↑ Въ книгѣ «Школьные годы Тома Брауна» сообщается, что «хозяинъ», въ наказаніе за ослушаніе «фэга», сталъ «поджаривать» его у камина. Парламентская коммиссія для разслѣдованія системы фэговъ говоритъ: «Оплеухи, удары ногой и зуботычины считаются даже не наказаніемъ, а лаской. „Хозяева“ придумали для „фэговъ“ цѣлую систему истязаній: сюда входитъ избіеніе падкой, сѣченіе розгами и пр., нѣкоторыхъ „фэговъ“ старшіе воспитанники такъ жестоко высѣкли, что мальчики долго не могли принимать участія въ играхъ».
- ↑ Первое изданіе напечатано въ январѣ 1886 г.
- ↑ «Газомъ» директоръ прозвалъ въ школѣ Дарвина въ насмѣшку за его увлеченіе химіей.