ФРАСКАТАНА.
правитьI.
правитьСициліецъ отъ природы восторженъ, Неаполитанецъ комедіантъ, а еслибы необходимо было охарактеризовать однимъ словомъ Римлянина, я бы охотно сказалъ, что онъ отъ природы — ораторъ. Въ цѣломъ свѣтѣ ни въ одномъ городѣ народъ такъ не владѣетъ своимъ языкомъ, какъ въ Римѣ. Краснорѣчіе и сила выраженія столь общенародны въ этой странѣ, что они тамъ нипочемъ. Въ разговорѣ госпожи и въ нарѣчіи ея камеристки нѣтъ большой разницы. Факкино (уличный носильщикъ) выражается подобно человѣку хорошаго общества; чкчероне во всѣхъ отношеніяхъ заслуживаетъ этого названія, и показывая вамъ знаменитости вѣчнаго города, изъясняется цвѣтистымъ слогомъ и выраженіями, достойными поэта; даже нищій вопрошаетъ вашу благотворительность словами, которыя напоминаютъ вамъ Велизарія, — до того строгость и величіе отличаютъ характеръ Римлянъ!
Всякая крайность вызываетъ противуположную крайность. Чѣмъ болѣе Римлянинъ кажется серьезнымъ и величавымъ въ обыкновенной, ежедневной своей жизни, тѣмъ болѣе онъ веселъ и забавенъ въ нѣкоторые, особенные дни года. Забавы карнавала доходятъ до безумія, и во вторникъ этой недѣли, когда толпа наполняетъ улицы Рима, чтобы лакомиться своими moccoli и confetti, вы приняли бы Римъ за населеніе весельчаковъ.
Въ послѣдній годъ правленія Папы Григорія, 18 октября, въ день св. Луки, десять или двѣнадцать молодыхъ людей собрались въ одной изъ комнатъ café у Corso. По ихъ одушевленнымъ лицамъ видно было, что они приняли твердое намѣреніе повеселиться какъ нельзя болѣе въ этотъ день. Передъ ними въ почтительномъ ожиданіи, молча, стояли многіе facchini, для исполненія приказаній господъ. На столѣ были разставлены многіе рога, которые въ Неаполѣ считаются эмблемой изобилія и счастья. Эти эмблемы были различной величины, однѣ совершенію маленькія изъ агата или коралла, другія изъ раковинъ или изъ слоновой кости; самыя большія составляли настоящіе бычачьи рога, отдѣланные и изукрашенные какъ-будто предметы роскоши. Одинъ изъ молодыхъ людей писалъ списокъ лицъ, которымъ предназначались эти почетные сюрпризы. При каждомъ имени молодые люди разсуждали и потомъ выбирали изъ подарковъ тотъ, который по своему достоинству и величинѣ, казалось, соотвѣтствовалъ состоянію даримаго, — вообще, повидимому, они строго хотѣли соблюсти возможное безпристрастіе въ распредѣленіи подарковъ. Иногда мнѣнія молодыхъ людей раздѣлялись. Иной человѣкъ, который въ прошедшемъ году имѣлъ права на значительной подарокъ, казался теперь несовсѣмъ достойнымъ того украшенія. Справлялись съ хроникой изустной и анекдотами, и когда наконецъ соглашались всѣ насчетъ кого-нибудь изъ вписанныхъ въ реестрѣ, — живой и звонкій смѣхъ оглашалъ комнату веселостью, любезною и чистосердечною. Факкины укладывали подарки въ футляры, и желая показать, что можно положиться на ихъ память и разсудокъ, повторяли безъ ошибки и безъ замѣшательства имена и адрессы лицъ, которымъ они должны были вручить подарки.
— Помните ли вы хорошо данныя вамъ приказанія? спросилъ ихъ одинъ изъ молодыхъ людей.
— Синьоръ, отвѣчалъ старшій изъ Факиновъ, мы лишилисьбы своихъ заработокъ, еслибъ не умѣли выполнять данныхъ намъ порученій. Положитесь на нашу опытность. Начнемъ мы съ маленькаго комплимента, самаго лестнаго, какой только можемъ придумать. Мы скажемъ, представляя подарокъ, что это приношеніе въ знакъ симпатіи и дружества отъ компаніи весельчаковъ; въ ней все молодые люди. Мы прибавимъ, что всѣ они соберутся сегодня же у Папа-Джуліо, показавъ эмблему своего украшенія; послѣ этого мы удалимся, пожелавъ всѣмъ подобной же чести въ будущемъ году….
Факкини взяли корзины на головы, и вышли торжественнымъ шагомъ. За стѣнами Рима, между воротами и мостомъ Molle, есть любимое мѣсто гулянья, называемое Papa-Gïulio; здѣсь же выстроено большое café. Здѣсь въ пять часовъ былъ накрытъ огромный столъ. Сюда-то были приглашены всѣ получившіе подарки. Ни одинъ изъ приглашенныхъ, не опоздалъ къ назначенному сроку, — всѣ собрались. Тотъ, который получилъ наиважнѣйшій подарокъ, занялъ и самое почетное мѣсто. Ѣли много и съ большимъ аппетитомъ, пили вино изъ Огъіетто, но умѣренно, такъ что вино нисколько не прибавило веселости пикнику; сдѣлали тостъ (brindisi) за здоровье всѣхъ, и веселые крики далеко были слышны. Нѣсколько пѣсенъ, приличныхъ случаю, дополнили десертъ; затѣмъ весельчаки встали изъ-за стола, закурили сигары, и вышли въ общій салонъ.
Въ общемъ салонѣ, молодой человѣкъ, съ пріятной физіономіей, платилъ за карту своего обѣда. Вошедшіе окружили его.
— Эге! вскричалъ занимавшій почетное мѣсто: это любезный Эмиліо! Какими судьбами обѣдаете вы сегодня въ трактирѣ?
Семейство мое въ Фраскати, отвѣчалъ Емиліо.
— Господа, отдадимъ почтеніе примѣрному счастью нашего друга!
Въ углу залы послышался насмѣшливый хохотъ.
— О! сказалъ почетный весельчакъ, вотъ дерзновенный! Обратимъ къ нему наши талисманы.
Въ одно мгновеніе всѣ рога обратились къ подозрительной особѣ. Это былъ одинъ изъ тѣхъ щедушныхъ, морщиноватыхъ, истощенныхъ климатомъ людей, взглядъ на которыхъ ужасенъ на югѣ. Онъ былъ одѣтъ въ чорное платье и носилъ очки. Носъ его былъ столь длиненъ, что доходилъ до подбородка. Въ рукахъ онъ перебиралъ пальцами табакерку, крышка которой отъ поворачиванья издавала звуки, хотя и нестоль острые, какъ его пискливый голосъ.
— Что тутъ дѣлаетъ этотъ скелетъ? сказалъ одинъ изъ присутствующихъ.
Маленькій человѣчекъ приблизился, кланяясь почти до земли, почтительно и вмѣстѣ съ тѣмъ иронически.
— Signori, началъ онъ, я бы возгордился отъ смущенія въ которомъ васъ вижу! Но передъ этими ужасающими рогами, я ухожу, бѣгу, скроюсь.
— Я его знаю, вскричалъ одинъ изъ пировавшихъ. Это онъ, это донъ Синонимъ! Худая встрѣча, друзья мои!
— Такъ что же, перебилъ старикашка. Это безпокоитъ, волнуетъ, интересуетъ васъ, господа? Надо же однако, чтобъ я былъ гдѣ-нибудь, вѣдь куда же мнѣ дѣваться? не испариться же, какъ газъ, туманъ или дымъ, и исчезнуть, чтобы нигдѣ не быть. Что разумѣете вы подъ худою встрѣчей? Значитъ ли это то, что вы, господа, боитесь преувеличеннаго разсказа моего о вашемъ пребываніи въ гостинницѣ? Не отчаивайтесь, господа: праздникъ вашъ будетъ блистателенъ также въ будущемъ году какъ и въ нынѣшнемъ. Я вижу здѣсь только одну особу, которая можетъ быть недовольна встрѣчей со мною: это милостивый синьоръ Емиліо.
— Изъ какой матеріи будетъ мое первое новое платье, гадатель спросилъ Емиліо?
— Изъ рука барановъ варварійскихъ дѣлаютъ очень теплыя платья.
— Что это значитъ, гадатель?
— Возлюбленный ягненокъ своей супруги имѣетъ золотое руно. Въ одинъ прекрасный день его остригутъ, и трепещущій заблеетъ и пойдетъ туда, гдѣ бы не хотѣлъ быть.
— Вы полагаете, что я разоряюсь, проницательный ораторъ; но я богаче, чѣмъ вы полагаете.
— Ему скажутъ слова грубыя, непріятныя, худозвучныя, — ему, нѣжному барашку.
— И эти слова, будутъ ли они синонимами, предвѣстникъ злополучія?
— Они будутъ долги, варварскія, гнусныя и разстроенныя, какъ звукъ Zampogna[1]. До свиданія, нѣжноласкаемый супругъ! Прощайте, почтеннѣйшіе господа! Мое почтеніе, уваженіе, всей честной компаніи.
— До свиданія, милый воронъ! прощай, зловѣщій болтунъ и враль! кричали молодые люди.
Донъ Синонимъ исполнилъ родъ комедіи посреди свистковъ и смѣха. Общество веселыхъ друзей не имѣло расположенія опечалиться встрѣчею съ jettatore. Это приключеніе осталось незамѣтнымъ во-время удовольствій вечера. Синьоръ Емиліо послѣдовавъ за своими друзьями въ билльярдную залу, и сыгралъ съ ними партію. Къ полночи, компанія разошлась. Когда синьоръ Емиліо вышелъ изъ кафе, ночной воздухъ и тишина, разсѣявъ одушевленіе, причиненное шумнымъ весельемъ друзей, игрою и свѣтомъ, навѣяли на него какую-то мрачную мысль. Подбородокъ его прикоснулся къ груди. Онъ шелъ медленно и произносилъ отрывистыя слова. Не доходя до Рима, онъ присѣлъ на каменную скамью у воротъ, и вздохнулъ.
— Дошелъ ли я уже до того, говорилъ онъ, что какой-нибудь незнакомецъ думаетъ имѣть право насмѣхаться надо мной публично? Я раскаюсь…. я перемѣню платья… мнѣ скажутъ слова грубыя, худозвучныя. Если этотъ человѣкъ имѣетъ какія-нибудь основанія говорить это, — я потерянный человѣкъ. Кто знаетъ, что думаютъ обо мнѣ, какъ судятъ о моихъ глупыхъ издержкахъ? Тотъ, кому не въ чемъ упрекать себя, не будетъ имѣть случая непріятныхъ встрѣчъ въ cafe. Но вѣдь это были рѣчи jettatore. Не знаютъ положенія мопхд" дѣлъ; да и не узнаютъ его никогда. Еще годъ, и счастіе мое упрочено навсегда.
Синьоръ Емиліо, немного утѣшившись, всталъ и пошелъ къ своему отелю, расположенному на Via del Babbino, возлѣ Испанской площади. Молодая женщина въ бѣломъ платьѣ, смотрѣвшая на него съ балкона, сходила съ лѣстницы къ нему на встрѣчу. Супруги, разставшіеся еще съ утра, кинулись въ объятія другъ-другу, и мрачныя мысли молодаго мужа мигомъ улетѣли; но для того, чтобы были понятны мрачныя слова синьора Емиліо, необходимо разсказать нѣкоторыя происшествія, предшествовавшія празднику веселыхъ друзей.
II.
правитьФраскати, какъ извѣстно, есть римскій Версаль. Сюда стекается римское мѣщанство, которое, не имѣя дачъ, здѣсь ищетъ лѣтомъ удовольствія загородныхъ прогулокъ, и я не былъ бы удивленъ тѣмъ, что красота Фраскатанокъ, которыя гораздо свѣжѣе и граціознѣе женщинъ Альбано или Тиволи, также составляетъ одну изъ причинъ пристрастія Римлянъ къ этой окрестности. Въ Фраскати жилъ бѣдный токарь Николо Барлетти, который съ трудомъ зарабатывалъ себѣ на пропитаніе, вырѣзывая разныя украшенія для римскихъ мебельныхъ мастеровъ. Хотя онъ былъ несовсѣмъ искусенъ въ своемъ ремеслѣ, но любилъ его чрезвычайно. Ничто въ мірѣ не казалось ему столь прелестнымъ, какъ кусокъ дерева, тщательно округленный, гладкій и полированный. Онъ свободно дышалъ послѣ того дня, когда ему удавалось хорошо выточить или округлить ножку рабочаго столика. Послѣ пяти или шести лѣтъ неутомимыхъ трудовъ, Николо сдѣлалъ столько успѣховъ, что выработалъ даже весьма тщательно шахматы. Сумма въ три паола, за которую купилъ у него это произведеніе одинъ купецъ изъ города, не могла уничтожить его грусти при разлукѣ съ первымъ изящнымъ произведеніемъ. Однако искусный Николо наработалъ такое множество башенъ, коней и пѣшекъ, что нищета его мало-по-малу исчезала. Макароны, съ очаровательнымъ для Итальянца запахомъ, испускали пріятный паръ каждый день въ положенный часъ. Николо, проведя юность въ долгомъ воздержаніи, — теперь пользовался каждый день вкусными обѣдами. Дочъ точильщика имѣла уже ситцевое платье для воскресныхъ и праздничныхъ дней.
Антонія Барлетти, дочь вдовца Николо, достигла пятнадцати лѣтъ въ ту эпоху, когда геній ея отца уже началъ возникать и отличаться. Она была прелестнѣйшая и увлекательнѣйшая изъ Фраскатанокъ, ума совсѣмъ невозвышеннаго, во разумная, что еще гораздо важнѣе для женщинъ. Ея сердце было кротко, горячо, почтительно, способно къ привязанности къ любимому предмету, передъ которымъ, подобно плющу, она готова была преклоняться, виться и принимать направленіе, какое только угодно будетъ дать рукѣ любимаго предмета. Въ выраженіи ея лица, благосклонность принимала значеніе нѣжности; но она обращала вниманіе только на молодыхъ людей; и нужно было, чтобъ они были очень хороши, для того чтобъ Антонія замѣчала ихъ присутствіе. Человѣкъ благоразумный и трусливый побоялся бы изжариться въ огнѣ ея большихъ очей; этотъ огонь рано или поздно долженъ былъ изсушить или поглотить лучшаго друга, безъ всякаго худаго намѣренія, изъ одного излишка признательности и сочувствія. Еще невинное дитя, Антонія чувствовала, что она не можетъ любить немного или вполовину; она понимала, что сердце ея, разъ данное, невозвратимо для нея самой. Вотъ почему она желала отдать его въ добрыя руки, и самолюбіе, которое наслѣдственно перешло ей отъ отца, вмѣстѣ съ этимъ романическимъ желаніемъ, совѣтовали ей желать богатаго замужества.
Маэстро Николо, поощренный успѣхомъ, размыслилъ, что пребываніе въ Фраскати недостойно для талантливаго артиста; онъ переселился въ Римъ искать выгоды и славы, подобно тому, какъ нѣкогда сдѣлали это Микель-Анджело и Рафаэль. Онъ нанялъ двѣ большія комнаты въ первомъ этажѣ, близъ фонтана Треки, одну для своей дочери, другую для себя. Его талантъ, поощряемый успѣхами, производилъ удивительныя вещи Отъ краснаго и орѣховаго дерева онъ перешелъ къ кости, и выработывалъ безъ труда ежедневно полъ-экю. Вечеромъ онъ ходилъ ужинать въ trattoria[2], бывшую неподалеку отъ его жилища, потому-что Антонія, мечтающая о своей будущей любви, не была расположена къ хозяйству и кухнѣ. Въ воскресенье, чтобы отдохнуть отъ работы, маэстро Николо водилъ свою дочь на гулянье подъ тѣнь деревъ виллы Боргезе. Несмотря на безчисленное множество красивыхъ лицъ, попадающихся въ этомъ общественномъ саду, Антонія была здѣсь отличена и замѣчена по своей цвѣтистой еще юности, своему прекрасному сложенію и по головному убору своего роднаго города. Уборъ этотъ составлялъ особаго рода наколку, называемую раппо, въ дни холодные, или букетъ лентъ, распущенныхъ въ волосахъ, въ лѣтніе дни. Изъ каретъ и колясокъ бинокли удостоивали своими взглядами Антонію, и знатоки хорошенькихъ личикъ отличили ее отъ другихъ именемъ прекрасной Фраскатанки (La bella Frascatana), а чтобы узнать, кто она, слѣдили за ней до дверей ея жилища.
Разъ утромъ, точильщику сдѣлали визитъ многіе римскіе франты, прекрасно одѣтые, съ тросточками, у тросточекъ золотые набалдашники. Подъ предлогомъ, что они хотятъ заказать шахматы и шары для билльярда, они разговорились съ Антоніей, и наговорили ей кучу комплиментовъ. Одинъ изъ этихъ молодыхъ людей, болѣе серьозный или осторожный, чѣмъ другіе, распространился насчетъ таланта Николо, изящества и тонкости искусства его фантастической руки. Маэстро точильщикъ тотчасъ угадалъ въ немъ умъ солидный, вкусъ изящный, и оказалъ ему наибольшее вниманіе и честь, показавъ изъ коммода самыя лучшія свои произведенія. Молодой синьоръ болѣе и болѣе восхищался, выражая удовольствіе и хвалу такими восклицаніями, которыя можно услышать развѣ только въ музеяхъ. Картины Ватикана не одушевили бы его большимъ энтузіазмомъ. Антонія очень хорошо поняла эту военную хитрость. Другой молодой человѣкъ, не такъ хитрый, какъ первый, и, вѣроятно, нелюбившій попусту терять время, синьоръ Помпео, занялся особенно дочкой, слѣдовалъ за ней шагъ за шагомъ, и изъявлялъ ей тѣ же знаки удивленія, хвалы и комплиментовъ, какіе его товарищъ, любитель разныхъ украшеніи, расточалъ предъ маэстро точильщикомъ. Антонія вовсе не была безчувственна къ вѣжливостямъ щеголя Помпео; но такъ, какъ всѣ эти молодые люди были прекрасны, умны и потому опасны, то она разсудила до-норы-до-времени придержать свое сердце обѣими руками.
Молодые денди не замедляли своими посѣщеніями, — то вмѣстѣ, то порознь. Маэстро Николо, видя, что они нестолько удивляются ему, сколько его дочери, болѣе не обращалъ на нихъ никакого вниманія, кромѣ молодаго синьора, безъумолка восхищавшагося его произведеніями. — Сидя позади магазина, въ рабочемъ уголку, отецъ предоставлялъ молодой стаи денди терять попусту время, цѣну которому онъ хорошо зналъ. Мастерская точильщика превратилась въ гостинный салонъ. Антонія, благодаря врожденному инстинкту своего пола, скоро переняла тонъ свѣтскаго общества, такъ-что къ концу недѣли можно было подумать, что она ничѣмъ другимъ не занималась съ самаго дѣтства, какъ толками и разсужденіями. Въ то время, когда станокъ маэстро Николо давалъ грубому матеріалу формы самыя произвольныя, юный любитель рѣзныхъ украшеній нашелъ, наконецъ, случай объявить шопотомъ Антоніи, что на самомъ-то дѣлѣ онъ болѣе въ восхищеніи отъ нея, чѣмъ отъ Шахматовъ и шаровъ ея батюшки.
— Вашъ маневръ не ускользнулъ отъ моего глаза, отвѣчала ему молодая дѣвушка. Теперь остается узнать, есть ли это уловка только для того, чтобы обмануть довѣрчивость моего отца, или невинное р умное средство для того, чтобы пріобрѣсть мою дружбу. Если у васъ нѣтъ другаго намѣренія, кромѣ того, чтобъ только обмануть молодую дѣвушку, вы бы лучше сдѣлали подражая вашему другу Помпео, который, по-крайней-мѣрѣ, заслуживаетъ снисхожденія хотя тѣмъ, что не скрываетъ своихъ намѣреній.
— Прекрасная Антонія, сказалъ съ важностью молодой человѣкъ: ваше подозрѣніе мнѣ обидно. Прогоните всякую мысль о худыхъ намѣреніяхъ. Когда Помпео и всѣ прочіе ваши почитатели переговорятъ вамъ все, что есть у нихъ на языкѣ, и ваше сердце выдержитъ такую осаду съ разныхъ сторонъ, тогда придетъ и моя очередь говорить. До-тѣхъ-поръ знайте только, что я васъ люблю, а объ остальномъ дозвольте мнѣ хранить молчаніе.
— Увы! отвѣчала Антонія: я не думаю, чтобъ вы тронули мое сердце, говоря тѣмъ же языкомъ, какъ и ваши друзья.
— Я не знаю, что вамъ говорятъ другіе, возразилъ молодой человѣкъ. Мои же слова къ вамъ будутъ слова любящаго васъ человѣка съ благородными намѣреніями и уважающаго васъ слишкомъ, чтобы желать вашего паденія, хотя бы въ собственную пользу.
— Santa Virgine[3], вскричала Фраскатана, трепеща всѣмъ тѣломъ. Хорошо ли, такъ-ли я поняла? Мнѣ кажется…. надо полагать, что ваша милость бросила благосклонный взглядъ на бѣдную, незнатную дѣвушку, чтобъ сдѣлать изъ нея….
— Графиню? перебилъ молодой человѣкъ. Отчего же нѣтъ? Это пойдетъ къ вамъ такъ же, какъ и ко всякой другой женщинѣ.
— Ахъ! говорите же, если это такъ. Не дожидайте, пока эта вѣтреная молодежъ, для которой и сердце и уши мои закрыты, истощитъ свой запасъ любезностей и выдумокъ. Ни одинъ изъ нихъ не выразится такъ, какъ вы, и если мнѣ суждено быть счастливѣйшею изъ женщинъ, къ-чему отлагательства?
— Итакъ! не будемъ медлить, прекрасная Антонія. Я вамъ предлагаю свою руку и свое имя.
Синьоръ графъ Эмиліо вскочилъ на стулъ, и просунувъ голову въ окошечко рабочей каморки, сказалъ маэстро точильщику:
— Николо, прошу у васъ дочь вашу въ замужство.
— Она ваша, отвѣчалъ отецъ. Дайте только окончить этотъ шаръ, и мы поговоримъ объ этомъ. Ваше предложеніе нисколько меня не удивляетъ. Мнѣ и нуженъ былъ зять такой, какъ вы.
Когда шаръ изъ кости былъ совершенно выточенъ, маэстро Николо вышелъ изъ своей каморки. Онъ засталъ дочь и плачущую и смѣющуюся вмѣстѣ, скачущею, хлопающею въ ладоши, бросающеюся на шею своею любезнаго, которому она насказала въ эти нѣсколько минутъ тысячу бредней, въ которыхъ чувствовалась любовь, воспламенявшаяся въ сердцѣ подобно селитрѣ.
— Видно, что она расположена къ вамъ, сказалъ отецъ. Вижу, что вы составите прекраснѣйшую пару. Вы знаете, любезный Эмиліо, что у меня во владѣніи нѣтъ ни гроша; но съ моимъ искусствомъ я никому и никогда не буду въ тягость. — Устроиваііто дѣла какъ знаете. Женитесь когда вамъ угодно; лучше, если вы хотите, чтобъ откровенію вамъ сказать, какъ можно скорѣе.
— Я бы хотѣлъ, чтобъ въ сію же минуту, отвѣчалъ Эмиліо.
Не прошло и двадцати дней, какъ дочь точильщика сдѣлалась графиней. Бракосочетаніе ихъ происходило въ церкви Святыхъ Апостолъ, въ присутствіи немногихъ приглашенныхъ и любопытныхъ.
Роскошное угощеніе ожидало супруговъ въ одномъ изъ отелей улицы del Babbuino; при дессентѣ пропѣто болѣе тридцати сонетовъ; молодые супруги привѣтствовали другъ-друга комплиментами, поздравленіями, обѣщаніемъ вѣчной радости, какъ-будто бы золотой вѣкъ ниспалъ на землю. Маэстро Николо ни въ комъ не возбуждалъ ни удивленія, ни смѣха, такъ онъ ни въ чемъ не затруднялся и ничто его не удивляло. Бенгальскіе огни блистали предъ фасадомъ отеля, во все время вечера; праздникъ заключился баломъ, и около полуночи почтовая карета мчала супруговъ въ деревню, куда стремился Эмиліо, утомленный шумомъ собственнаго счастья, и чувствовавшій необходимость спокойствія и совершеннаго уединенія отъ свѣта, въ невыразимо-сладостныя минуты своего счастія. — Медовый мѣсяцъ молодыхъ супруговъ имѣлъ двѣнадцать четвертей, то-есть, они пробыли въ тишинѣ сельской жизни три мѣсяца. Они бы остались еще долѣе, еслибы молодой мужъ не получилъ писемъ отъ своихъ родныхъ, которые ему совѣтовали, для пользы его жены, поторопиться своими брачными визитами. Антоніи не хотѣлось покинуть сельскую жизнь; она бы охотно отказалась отъ свѣта и удовольствій большихъ городовъ, заманчивыхъ для людей пресыщенныхъ и сердецъ безчувственныхъ. Зачѣмъ отдѣляться отъ мѣстъ блаженства любви, когда любовь выше всего на свѣтѣ? Но Эмиліо хотѣлъ также, чтобъ жена его знала и понимала тѣ преимущества, которыми счастіе и блестящее положеніе надѣляютъ своихъ любимцевъ, и такъ-какъ онъ говорилъ, что удовольствія города должны только служить дополненіемъ блаженства любви, а не ущербомъ ея, то влюбленная Антонія со вздохомъ согласилась оставить свое первое незабвенное убѣжище.
Римскій свѣтъ восхищался взаимною нѣжностью двухъ голубковъ, нѣжною угодливостью и предупредительностью мужа, постоянными взорами жены; ихъ замѣчали съ улыбкой, когда они шопотомъ говорили другъ-съ-другомъ, посреди шума свѣтскаго общества, подобно влюбленнымъ, которые ловили случай перемолвиться нѣсколькими словами, и приводили эту юную чету въ примѣръ рѣдкій и поразительный счастія браковъ по наклонности. Друзья Эмиліо часто приходили къ молодымъ супругамъ, и эти молодые денди, которые въ мастерской маэстро точильщика остерегались говорить про замужство, теперь смѣло утверждали и клялись, что ихъ другъ имѣлъ только ту заслугу, что предупредилъ ихъ. Антонія замѣтила это, также какъ и то, каково было вообще общественное мнѣніе Рима и цѣлой Италіи.
Синьоръ Помпео терялся въ изобрѣтеніи энергическихъ выраженій, чтобъ изъяснить отчаяніе и безнадежность, въ которую повергла его громовая вѣсть этого брака.
— Любезный Помпео, отвѣчала Антонія, очень можетъ быть, что вы меня любите и что мой бракъ васъ приводитъ въ отчаяніе. Замѣтьте, прошу васъ, что я не сомнѣваюсь въ этомъ отношеніи. — Вы очень милый и любезный молодой человѣкъ, и вы не перестанете мнѣ нравиться; но этотъ ужасающій васъ бракъ уже заключенъ, и я должна васъ предупредить, что вы опоздали предложить мнѣ выдти за васъ за-мужъ. Я не приму даже труда вамъ доказывать, что правила мои и выгода моя требуютъ сохраненія въ особенности репутаціи въ томъ свѣтѣ, которому я принадлежу, по для котораго порождена. Скажу вамъ, однимъ словомъ, что я безъ ума отъ моего Эмиліо. Не изъ добродѣтели и не изъ разсчета хочу остаться ему вѣрною, но въ особенности потому, что я люблю его страстно, страстно, до забвенія самой-себя.
III.
правитьЭмиліо только и глядѣлъ на свою жену; любовь его показывала всѣ признаки страсти постоянной и неизлечимой. Ни одного облачка, ни тѣни его на счастливомъ горизонтѣ двухъ супруговъ, ни одного разлада чувствъ, ни одной ссоры, съ неизбѣжными примиреніями, которыя суть предвѣстники разрыва или холодности. Антонія только и думала о томъ, чѣмъ бы угодить мужу и исполнить его желанія, и тѣмъ доставляла ему безконечные случаи удовлетворять ея собственныя прихоти. Однако, привыкнувъ къ свѣтской жизни и развлеченіямъ, она стала къ нимъ выказывать даже пристрастіе, высказывала желаніе веселиться, и Эмиліо тотчасъ устраивалъ блестящіе балы. Графиня любила музыку и комедію; — Эмиліо абонировалъ годовыя ложи въ трехъ театрахъ. Однажды Антонія восхищалась, разсматривая коллекцію бронзовыхъ статуй въ Ватиканѣ; — мужъ ея не могъ спокойно отдохнуть до-тѣхъ-поръ, пока не пріобрѣлъ по заказу коллекцію бронзовыхъ антиковъ. Антонія замѣтила амазонку, которая красовалась на конѣ въ аллеяхъ виллы Боргезе; — на другой день пара отличныхъ осѣдланныхъ лошадей были въ ея распоряженіи. Во-время маленькой прогулки по озеру Фучино, въ недальнемъ разстояніи отъ Субіака, графиня заглядѣлась на превосходную виллу въ сельскомъ вкусѣ, среди живописнаго мѣстоположенія; — Эмиліо освѣдомился объ имени владѣльца; вилла не продавалась, по стоило пожертвовать деньгами, и вилла куплена, и къ-концу прогулки по озеру Фучино она уже подарена графинѣ внимательнымъ ея мужемъ.
Еслибы искусный и честный управитель завѣдывалъ достояніемъ Эмиліо, онъ нашелъ бы въ немъ тридцать тысячъ ливровъ ежегоднаго дохода; интендантъ же"«.графа доставлялъ ему только половину этой суммы. Антонія и не подозрѣвала, что мужъ ея раззоряется. Да и какъ она могла это постичь? Графъ, всегда веселый и обворожительно-довольный, былъ совершенно беззаботенъ. Лишь бы жена была счастлива, все шло хорошо, и когда онъ думалъ о затрудненіи денежныхъ дѣлъ, то обѣщалъ вознаградить убытки своего достоянія предпріятіемъ въ какой-либо отрасли промышлености. Одинъ изъ тѣхъ людей, для которыхъ вся жизнь проходитъ въ мечтахъ о милліонахъ, предложилъ однажды Эмиліо устроить сахарный заводъ. Это было чудное предпріятіе. Проекты предсказывали удивительные результаты. Стоило только купить какое-нибудь старое зданіе въ Транстевера и матеріалъ для фабрикаціи. — Имя синьора графа не должно было высказываться въ этомъ предпріятіи; отъ него требовался только капиталъ и протекція для учреждаемаго заведенія. Эмиліо продалъ одну изъ своихъ земель, въ убѣжденіи, что такому важному господину, какъ онъ, стоитъ только начать, для того чтобы выиграть слитки золота. Онъ заключилъ условіе съ предпріимчивымъ человѣкомъ и двумя или тремя другими особами.
Съ самаго начала дѣло, худо понятое и еще хуже веденное, не имѣло нисколько успѣха; участники, управители, кассиръ, прикащики и рабочіе взаимно воровали другъ-у-друга. Это былъ разбой. Эмиліо, въ ожиданіи прибылей, увеличилъ еще болѣе расходы своего дома; онъ ни разу не былъ самъ на фабрикѣ, и когда узналъ, что вмѣсто получки дивиденда, онъ потерялъ свой капиталъ, то разсказалъ такъ весело о своей неудачѣ, что Антонія нисколько не была опечалена. Такъ-какъ вслѣдствіе этихъ уступокъ, издержки, ничѣмъ неумѣряемыя, все возрастали, — то графиня нашла, что это ужъ черезчуръ» по философски, такъ весело и наивно сносить неудачи; однажды она спросила мужа, не считаетъ ли онъ необходимымъ немного ограничить свои расходы. Графъ се обнялъ, поцаловалъ и отвѣчалъ, что любовь и денежныя дѣла никакъ не могутъ устраиваться вмѣстѣ, и что потому онъ проситъ се не думать ни о чемъ, кромѣ его самого; и Антонія, повинуясь, перестала заботиться.
Въ маленькой виллѣ Субіако, Эмиліо посѣтили четыре человѣка очень незавидной физіономіи, съ которыми онъ имѣлъ долгій разговоръ. Немного спустя, Антоніи показалось, что ночью будто она слышала подземный шумъ, довольно правильный, точно отъ дѣйствія машины. Открывъ окно, рано утромъ, она увидѣла въ паркѣ двухъ человѣкъ, несшихъ за концы мѣшокъ съ какимъ-то металломъ; они встряхивали мѣшокъ, откуда выходила угольная пыль, высыпали изъ мѣшка въ яму куски зачерненнаго металла, и засыпали яму пескомъ. Графиня освѣдомилась о томъ, чѣмъ занимаются эти люди. Мужъ отвѣчалъ ей, что это опыты новаго предпріятія, болѣе выгоднаго и вѣрнаго, чѣмъ прежнее, и Антоніи было этого достаточно.
Спокойствіе между супругами продолжалось до вышеописаннаго дня праздника cornutelli, гдѣ въ первый разъ въ душу Эмиліо запало безпокойство отъ словъ дона Синонима, впрочемъ совершенно разсѣянное однимъ поцалуемъ Антоніи, Синьоръ Эмиліо отдалъ отчетъ женѣ въ проведенномъ вечерѣ; онъ живописно описалъ ей праздникъ веселыхъ cornutelli, и упомянулъ въ особенности о сдѣланномъ ему прекрасномъ почетѣ, Остальное вылетѣло изъ его памяти, и онъ не говорилъ больше объ этомъ.
Между-тѣмъ, странныя рѣчи jettatore затронули чувствительно Эмиліо. Въ тотъ же день вечеромъ, одинъ купецъ изъ Corso, которому въ уплату доставили мѣшокъ байоковъ, призналъ ихъ фальшивыми. Носильщикъ этого мѣшка съ монетою тотчасъ былъ арестованъ, и назвалъ синьора Эмиліо. Это обстоятельство, случившееся при донѣ Синонимѣ, дало ему возможность предвѣщать злополучіе.
Однажды Антоніо, возвращаясь домой, на дворѣ своей виллы нашелъ сбировъ, съ приказаніемъ арестовать его. Антонія, убѣжденная въ невинности своего мужа, сочла его сначала за жертву коварной злобы; но когда она услышала собственное признаніе Эмиліо въ преступленіи, даже прежде допроса, ему сдѣланнаго, глазамъ ея раскрылась бездна, въ которую несчастный былъ увлеченъ своимъ легкомысліемъ.
Тотчасъ послѣ ухода сбировъ, графиня обѣгала весь городъ, умоляла всѣхъ, и проливала столько слезъ, что сжалились надъ ея отчаяніемъ. Ей позволили видѣться съ мужемъ ежедневно, въ крѣпости Святаго Ангела, гдѣ онъ былъ помѣщенъ въ просторной и чистой комнатѣ. Когда дверь темницы растворилась, Емиліо бросился на встрѣчу Антоніи; онъ ее сжалъ въ объятіяхъ, спрашивая ее, любитъ ли она его искренно. И она клялась любить его до гроба.
У моста Сикстинскаго, десять осужденныхъ въ работы на галеры, въ шерстяныхъ платьяхъ, шли медленнымъ шагомъ, окруженные солдатами. Молодая и прекрасная дама, очень хорошо одѣтая, ѣхала верхомъ на ослѣ, возлѣ осужденныхъ, разговаривая съ однимъ изъ нихъ. При выходѣ изъ города, у воротъ св. Панкратія, конвой остановился передъ лавочкою торговца лимонадомъ, который предложилъ осужденнымъ напиться. День былъ знойный. Дама сошла съ осла; командовавшій офицеръ также взялъ стаканъ лимонада, а солдаты въ ожиданіи, когда офицеру будетъ угодно пуститься въ дорогу, сѣли отдохнуть. Изъ подъѣхавшей щегольски-роскошной коляски вышелъ молодой человѣкъ, привѣтствовавшій даму и пожавшій руку одному изъ галерниковъ: это былъ Помпео, пріѣхавшій нѣжно проститься съ своимъ другомъ Эмиліо и съ обворожительной графиней. Офицеръ посмотрѣлъ на свои часы, чтобъ напомнить объ отправленіи, и конвой снова тихо потянулся по дорогѣ въ Чевитта-Веккію. Антонія не разставалась съ мужемъ ни на минуту.
Въ-продолженіе года своего наказанія, Эмиліо каждый день видѣлся по нѣскольку часовъ съ своею женою. Въ-продолженіе втораго года онъ узналъ, что конецъ его пребыванію на галерахъ приблизился, и уже молодые супруги составляли новые проекты счастливой жизни, болѣе благоразумные, чѣмъ прежде, какъ вдругъ воспаленіе въ мозгу похитило Эмиліо въ нѣсколько часовъ. Онъ почувствовалъ передъ концомъ жизни необходимость раскаянія и чистосердечной мольбы; священникъ пріобщилъ его святыхъ тайнъ, и черезъ мгновеніе, въ объятіяхъ Антоніи былъ холодный и безчувственный трупъ.
Когда первая минута удара судьбы прошла, графиня заглянула въ свою душу и нашла въ ней безутѣшную печаль. Она еще слишкомъ сильно чувствовала, для того, чтобъ имѣть силы плакать. Слезы ея полились только въ Римѣ, когда она снова увидѣла тѣ мѣста, гдѣ на каждомъ шагу ей представлялись воспоминанія счастія, исчезнувшаго навѣкъ. Ей осталось еще весьма довольно изъ разстроеннаго, но огромнаго состоянія графа; несмотря на это, она возвратилась къ маэстро Николо, и въ печальной мастерской своего отца, при однообразномъ шумѣ станка, жила, съ утра до вечера, неподвижная и молчаливая. Она умоляла Бога взять ее, какъ можно скорѣе, изъ этого мрачнаго и пустыннаго для нея свѣта. Но смерть приходитъ въ свое время, а не тогда, когда ее зовутъ; вмѣсто нея явилась другая физіономія, — синьора Помпео. Далекій отъ того, чтобъ разсѣявать грусть прекрасной вдовы, Помпео распространился краснорѣчивымъ надгробнымъ словомъ своему дорогому Эмиліо, до того патетическимъ и трогательнымъ, что Антонія назвала его добрымъ молодымъ человѣкомъ и благороднымъ другомъ.
— Вы сами видите, прибавилъ Помпео, вы сами это говорите и вы не обманываетесь: я другъ благородный. Еслибъ я могъ цѣною моей крови, цѣною всѣхъ моихъ интересовъ и надеждъ возвратить жизнь несчастному, котораго судьба у насъ похитила, я бы это сдѣлалъ сію минуту. Я бы разбилъ это сердце, вамъ принадлежащее, еслибъ я не чувствовалъ его уже растерзаннымъ, какъ это и должно быть, отъ одного взгляда на вашу тоску.
Въ жару своей декламаціи, Помпео билъ кулаками свою широкую грудь, которая дрожала, какъ звукъ колокола.
— Но, продолжалъ онъ, приговоръ судьбы уже произнесенъ. Надо склонить голову. Смѣшивая свои слезы съ вашими, я все помню, что мы живы оба, что вы свободны и что я васъ люблю. Прекрасная Антонія, вспомните тотъ день, когда я вписался первымъ въ списокъ вашихъ почитателей. Сочтите малое число вашихъ лѣтъ, разсмотрите въ зеркалѣ ваши черты, которыя горесть только еще болѣе краситъ, и скажите, возможно ли въ восьмнадцать лѣтъ и съ этимъ лицомъ посвятить себя навсегда грусти и слезамъ, когда однимъ словомъ можно найти снова счастье и сердце львиное, которое обливалось кровью, видя васъ принадлежащею другому, и которое теперь у вашихъ ногъ.
Говоря такимъ-образомъ, басъ юнаго Помпео возвысился до трагическаго, стеклы мастерской дрожали при звучныхъ и громовыхъ словахъ его брачнаго предложенія. Станокъ маэстро Николо притихъ и пересталъ кружиться. Черезъ знакомое намъ окошко просунулось спокойное родительское чело артиста, который внимательно смотрѣлъ на свою дочь.
— Добрый другъ, сказалъ онъ, вѣрный молодой другъ, одаренный такимъ могучимъ Органомъ. Отвергать столько блага — грѣшно. Вотъ ужъ три дня, какъ ты плачешь, довольно этого, дочь моя?
Мы замѣтили вначалѣ, что величіе есть отличительный признакъ римскаго характера. Вотъ почему величіе исключаетъ всякую пошлость. Сердце человѣческое высказывается въ Римѣ героическимъ образомъ и все заразъ; отсюда происходитъ то, что не представляя въ, себѣ ничего сложнаго, оно болѣе удобно для завладѣнія, чѣмъ въ нашемъ холодномъ климатѣ. Ненужно удивляться, что страстная организація мало понимаетъ въ этомъ родѣ тонкостей, столь свойственныхъ Французамъ. Но зато, уступая въ тонкости чувства, Итальянцы имѣютъ преимущество, перевѣсъ въ его силѣ. Антонія употребила только три минуты на размышленіе; въ три минуты она привела свои разстроенныя чувства въ порядокъ, и уже управляла ими, какъ и своими страстями. Щеки ея, покрытыя блѣдностью отъ горя, оцвѣтились живительнымъ розовымъ отблескомъ. Она протянула руку Помпео, съ такими словами: Пусть будетъ такъ, я ваша.
И по внезапному переходу, она, погруженная дотолѣ въ грустное отчаяніе, предалась живѣйшей радости. Языкъ ея, скованный горемъ, развязался; веселыя мысли, радость жизни, желанія и любовь встрепенулись въ ней, подобно дремавшимъ птицамъ, которыхъ утренній лучъ солнца застаетъ еще въ гнѣздѣ, и маэстро Николо, видя свою дочь здоровою и веселою, бодро принялся за работу, оставивъ двухъ влюбленныхъ устроявать свои дѣла. "Ну, слава-Богу, говорилъ онъ про себя, наконецъ моему ребенку есть забава; это очень просто, она не можетъ жить безъ того, чтобъ не любить.
IV.
правитьВесьма ошибся бы читатель, еслибы подумалъ, что прекрасная Фраскатанка отдала случайно свое сердце, и что послѣ перваго увлеченія она впала въ холодность или тщетное раскаяніе. Новая любовь поглотила прежнюю. Еслибы не невозможность стать къ брачному алтарю прежде траурнаго года, что ей напоминало ея вдовство, то Антонія охотно бы повѣрила, что никогда она не любила никого другаго, кромѣ Помпео. Она находила обычаи и правило траурнаго года слишкомъ строгими, и перспектива цѣлаго года казалась ей слишкомъ длинною; то, что нисколько бы не ужаснуло нѣмецкихъ невѣстъ, ей казалось невыносимымъ; однако она покорилась необходимости, и ждала; чувства гордости и самолюбія и тутъ отличили Римлянку. Услужливыя друзья прекраснаго Помпея тихонько увѣдомили его невѣсту, что у него есть другія сердечныя привязанности. Антонія наговорила много упрековъ своему жениху, и угрожала ему, что она откажется отъ своего обѣщанія. На первый разъ Помпео укротилъ бурю, во южная любовь не можетъ питаться долго надеждами и обѣщаніями, и тѣмъ еще менѣе фразами и мадригалами. Съ довѣрчивостью улетѣли радость и смѣхъ; съ ревностью явились скука, несогласіе, подозрѣнія, вздохи и слезы. Сцены эти начали повторяться весьма часто.
Посреди шума ссоръ между помолвленными, молодежь снова стала выказывать свой вкусъ къ искуснымъ издѣліямъ точильщика. Любезная вдова снова неутѣшна, и шахматы маэстро Николо стали опять предметомъ общаго удивленія. Первый изъ удивлявшихся былъ двадцати-пятилѣтній Нарциссъ, старый другъ умершаго мужа и почитателя прекрасной Фраскатанки. Случаи скоро представился синьору Танкреди говорить съ Антоніею наединѣ, не было никого, кромѣ отца, разсѣянно вертѣвшаго свой токарный станокъ.
— Что я слышалъ? вскричалъ онъ, обворожительная Антонія? Правда ли, что счастливый смертный, которому вы отдали свое сердце, не понимая цѣны такому безцѣнному сокровищу, безумно попираетъ его своею вѣтреностью? А теперь я вижу, облако печали затемняетъ вашъ ликъ; слѣды слезъ еще замѣтны на вашихъ щекахъ. Помпео виновенъ.
— Ахъ! да, любезный Танкреди, отвѣчала прерывистымъ голосомъ Антонія: — этотъ шалунъ приводитъ меня въ отчаяніе. Хорошую будущность готовитъ онъ мнѣ! Если теперь, будучи его невѣстою, я отъ него грущу, что же будетъ со мной, когда сдѣлаюсь его супругой? Къ несчастію я его люблю, какъ онъ ни вѣтренъ, и боюсь скоро умереть, если онъ не перемѣнитъ своего поведенія.
— Какъ! возразилъ Танкреди, вы все-таки идете къ своей цѣли, несмотря на эти печальныя предзнаменованія! Вы довѣряете заботу о вашемъ благополучіи вѣтренику, который грозитъ вамъ уже и теперь огорченіями! Какъ! вмѣсто того, чтобъ радоваться, что вы не принадлежите еще ему, вы хотите связать себя вѣчными цѣпями съ этимъ неблагодарнымъ. Ахъ! прекрасная Антонія, — это болѣе чѣмъ слабость, это жестокость въ отношеніи къ самой-себѣ и несправедливость въ отношеніи къ тѣмъ, которые умѣютъ цѣнить вашу красоту и умѣютъ васъ обожать въ грустномъ безмолвіи. Вы не повѣрите, быть-можетъ, что огонь любви, самой кипучей, возженъ въ моей душѣ при первомъ взорѣ вашихъ очей, конечно случайно на меня брошенномъ. Я могъ уважать вашу привязанность къ мужу, достойному васъ, и который васъ сдѣлалъ счастливою; но ничто не обязываетъ меня молчать теперь, когда вы свободны. Вы сбираетесь умирать, обворожительная графиня, а вы ни разу не подумали, что вотъ уже цѣлые два года я умираю отъ любви къ вамъ!
Граціозный Танкреди говорилъ теноромъ сладкимъ и нѣжнымъ, прямо лившимся въ душу, и эхо его словъ походило на музыкальный отголосокъ. Антонія разчувствовалась, какъ-будто она прослушала трогательную каватину. Уже три минуты, какъ станокъ токаря замолкъ, и маэстро Николо, взгромоздившись на стулъ, глубокомысленно посматривалъ на свою дочь. Вотъ, сказалъ онъ, новая комбинація, измѣняющая порядокъ вещей. Слезы не поправляютъ, а только еще больше портятъ дѣло. Такъ-какъ синьоръ Танкреди влюбленъ и хорошаго нрава, то лучше выдти за него, чѣмъ за другаго.
— Но, сказала покраснѣвъ Антонія, правду ли онъ говоритъ это?
— Да будутъ дни мои сумрачны, какъ зимнія ночи, а ночи страшны, какъ муки подземныя, если я не люблю васъ! вскричалъ Танкреди.
— Молодой человѣкъ, сказалъ отецъ, вы спасли, подобно Цицерону, отечество одною рѣчью. Обнимите мою дочь, я ее знаю и ручаюсь вамъ за нее, — она ваша.
Въ-самомъ-дѣлѣ, Фраскатана, трепеща отъ радости, неожиданности и любви, кинулась въ объятія миловиднаго Танкреди. Толпа молодыхъ людей, пришедшая утѣшать прекрасную Антонію, нашла ее веселою и воркующею съ своимъ новымъ женихомъ.
Годовой праздникъ cornutelli насталъ. Помпео, ничего еще неподозрѣвавшій, примѣрялъ новое платье передъ зеркаломъ, какъ вдругъ Факкино вручилъ ему маленькій рожокъ изъ коралла, почтительно кланяясь и говоря слѣдующій комплиментъ: Хотя eccclenza, вы не супругъ, но только женихъ, однако общество веселыхъ cornutelli имѣетъ честь препроводить къ вамъ этотъ подарокъ, приглашая и васъ, въ видѣ исключенія въ пользу общества, отужинать сегодня вечеромъ въ отелѣ Джуліо; оно весьма довольно, что хоть разъ въ жизни, прекрасная Фраскатана доставила еще одного собрата веселымъ cornutelli.
Однако Танкреди былъ немного ошеломленъ своимъ быстрымъ успѣхомъ. Отъ нечего дѣлать, въ надеждѣ разсѣянія и удовольствія, онъ заходилъ въ мастерскую токаря. По привычкѣ, онъ говорилъ о любви, и произносилъ цѣликомъ тирады, которыя носилъ всегда въ запасѣ, въ услугу кому угодно было ихъ слушать. Каватина его обыкновенно очень всѣмъ нравилась по своимъ звукамъ, и вдругъ онъ узрѣлъ себя связаннымъ обѣщаніемъ жениться. Это важное и затруднительное положеніе безпокоило его. Прежде чѣмъ рѣшиться покинуть Фраскатану, онъ сдѣлалъ видъ, какъ будто онъ забылъ это приключеніе. Танкреди счелъ благоразумнымъ освѣдомиться предварительно о приданомъ Антоніи. Круглыя цифры ея достоянія нѣсколько успокоили его. Подобно Помпео, Танкреди имѣлъ на сторонѣ возлюбленныхъ; но онъ не тщеславился своими побѣдами и скрывался отъ завистниковъ. Траурный годъ прошелъ безъ приключеній и безъ ссоръ между женихомъ и невѣстою,
Въ назначенный день совершенъ бракъ Танкреди съ Антоніею, и молодая чета, по обыкновенію, вступила на порогъ своей новой жизни при шумѣ похвалъ, криковъ удивленія, пѣсенъ, сонетовъ, въ которыхъ Гименей, Венера, Граціи, солнце, звѣзды и прочія необходимыя принадлежности итальянскаго брачнаго пиршества, конечно были рады еще разъ встрѣтиться.
Антонія освободилась отъ вдовства, какъ-будто отъ тяжкой болѣзни; полнота ея сердца выражалась на одушевленномъ ея лицѣ, въ блескѣ ея глазъ, въ живости ея движеній и въ мелодически-страстномъ тонѣ ея разговора. Прекрасная Антонія окружила своего мужа нѣжностью, какъ будто сѣтью, заранѣе придуманною. Съ своей стороны, добрый Танкреди не могъ самъ себѣ дать отчета, какимъ невольнымъ превращеніемъ, безъ всякаго старанія и желанія заслужить похвалы, онъ сдѣлался, самъ не отъ себя, изъ эгоиста, какимъ былъ прежде, — великодушнымъ, безкорыстнымъ человѣкомъ и мужемъ услужливымъ, вѣрнымъ, сердечно расположеннымъ къ своей женѣ и въ восторгѣ отъ своего рабства.
Однажды, въ сентябрскій прекрасный день, римская молодежь собралась на охоту въ болотахъ понтинскихъ, гдѣ весьма много дичи; они предложили Танкреду и принять участіе въ этой охотѣ. — Антонія не безъ труда согласилась отпустить своего мужа — Въ-продолженіе цѣлаго года, это былъ первый случай супружеской разлуки. — Такое пожертвованіе дорого стоило влюбленной Антоніи, но ей хотѣлось показать свою уступчивость. — Она съ объятіями страстно-нѣжными простилась съ своимъ Танкреди, какъ-будто онъ уѣзжалъ въ Остъ-Индію. Охота должна была продолжаться только два дня. На третій день, около полудня, почтовая карета въ-самомъ-дѣлѣ въѣхала въ улицу Condolli, и съ высоты балкона, Антонія увидала издали охотниковъ. Вдругъ она вскрикнула, набожно перекрестившись: Великій Боже! его нѣтъ между ними! Несчастные, они его ранили, быть-можетъ убили!
Она побѣжала, трепеща отъ страха, навстрѣчу кареты.
— Не бойтесь нисколько, сказалъ ей одинъ изъ молодыхъ людей, ничего не случилось и никакого несчастья отъ оружія не было. Танкреди легъ вчера совершенно здоровымъ, поужиналъ весьма хорошо; сегодня утромъ мы застали его въ сильнѣйшей лихорадкѣ, и несмотря на наши просьбы, онъ не хотѣлъ покинуть постель. Вы сдѣлаете весьма хорошо, если поѣдете къ нему въ Bocca-di-Fiume. Время лихорадочное (malaria) прошло, однако дни еще теплы, и неблагоразумно спать въ болотныхъ испареніяхъ.
Антонія взяла тотчасъ-же наемную карету и немедленно поѣхала къ болотамъ понтпискимъ. Въ скверной деревенской харчевнѣ, она нашла бѣднаго Танкреди, въ припадкахъ безумія, съ сжатыми зубами, судорожнымъ лицомъ, со всѣми признаками отравы болотнаго воздуха южныхъ странъ. Онъ былъ одинъ и безъ всякой помощи, потому-что люди боялись къ нему приближаться. Маэстро Николо, спустя часъ послѣ своей дочери, привезъ съ собою доктора въ Bocca-de-Fiume. При первомъ взглядѣ на лицо больнаго, докторъ отступилъ до порога двери, и поднося къ носу флаконъ уксуса, онъ сказалъ: развѣ вы не видите, что болѣзнь этого человѣка прилипчива. Берегитесь провести ночь въ этомъ домишкѣ, если дорога вамъ ваша жизнь!
Докторъ вскочилъ въ карету и поскакалъ въ Римъ. Но онъ обманулся: болотная лихорадка въ Италіи имѣетъ свойство эпидеміи, но она доступна излеченію; докторъ однако благоразумно совѣтовалъ Антоніи и ея отцу, не оставаться въ зараженномъ воздухѣ. Наступилъ вечеръ, и Николо умолялъ дочь уѣхать съ нимъ въ Виллетри. Она ни за что не хотѣла согласиться. Если воля Провидѣнія, сказала она, такова, чтобъ раздѣлить то, что оно соединяло, я буду неотлучно при Танкреди, до самой могилы, и если то возможно, буду рада за нимъ послѣдовать и туда. Поѣзжайте, батюшка, въ Виллетри, васъ долгъ ничѣмъ здѣсь не обязываетъ. Повторивъ разъ двадцать безуспѣшно: Andiamo via (поѣдемъ-же), Николо отправился одинъ въ Виллетри. На другой день, когда онъ снова сюда приѣхалъ, Танкреди уже не было. Антонія, рыдая, сжимала въ своихъ объятіяхъ холодный трупъ мертвеца и покрывала поцѣлуями обезображенное смертію его лицо, съ глубочайшимъ чувствомъ отчаянія и любви. Только силою и съ трудомъ оторвали ее отъ мертвеца. Маэстро Николо поспѣшилъ погребсти умершаго, и уѣхалъ съ дочерью въ Фраскати, чтобы здѣсь поправить ея разстроенное здоровье, чистымъ воздухомъ ея родины; но на дорогѣ, Антонія почувствовала слабость, судороги и лихорадочный трепетъ, — вѣрные признаки смертельной болотной лихорадки. — Мы не изгонимъ ее, сказала она, я уже ношу въ себѣ тотъ же ядъ, который похитилъ у меня любезнѣйшаго, наилучшаго изъ супруговъ, и я должна теперь радоваться, что этотъ драгоцѣнный ядъ приведетъ меня къ моему несравненному Танкреди. Мы вмѣстѣ будемъ васъ ожидать, дорогой батюшка. Не отчаявайтесь и живите спокойно до того счастливаго дня, который соединитъ насъ всѣхъ.
— Не говори такъ и лучше слушай меня, вскричалъ Николо, я научу тебя знать самое-себя, потому-что твое сердце для меня открытая книга, въ которой я очень хорошо все читалъ и читаю. Ты получила отъ неба расположеніе къ нѣжности, которая не дозволяетъ тебѣ жить безъ любви. Когда предметъ твоей страсти исчезаетъ, тебѣ кажется, что ты чувствуешь холодъ смерти, но представься другой предметъ, и тотчасъ жаръ и жизнь возбуждаются вмѣстѣ съ любовью. Припомни бѣднаго Эмиліо, который хотя въ-послѣдствіи сдѣлался преступникомъ, однако, надо сознаться, до того времени былъ прекраснѣйшимъ человѣкомъ. Совсѣмъ не за ихъ прекрасныя качества любила ты двухъ твоихъ мужей. Твои ласки, страсть твоя, твоя власть надъ ними измѣнила ихъ и переработала въ прекрасныхъ, почитавшихъ тебя людей. Помпео, также какъ и другіе, въ свой чередъ, былъ-бы образцемъ для мужей, еслибъ дождался безъ приключеній свадебнаго дня. Танкреди до брака не былъ нисколько благоразумнѣе. — Онъ только былъ счастливѣе и ловчее, вотъ и все, и я смѣялся, когда услыхалъ, что онъ тщеславится своими двумя годами любви ожиданія и молчанія.
Предоставь твоей молодости по прежнему привлекать къ тебѣ красивыхъ молодыхъ людей. Хорошенькая и нравственная женщина всегда найдетъ развлеченія и удовольствія;утѣшенія будутъ ждать ее, а не она ихъ. Смотри на молодыхъ людей, и выбирай ихъ своими хорошими глазами. Тотъ, кто тебѣ понравится, непремѣнно будетъ отличнымъ мужемъ, недолѣе какъ послѣ перваго мѣсяца, будь это хоть слабый человѣкъ, какъ Емиліо, или вѣтреникъ, какъ Помпео, или разсчетливый себялюбецъ, какъ Танкреди. Кто бы онъ ни былъ, онъ полюбитъ тебя страстно, и потому самому пріобрѣтетъ всѣ другія хорошія качества.
Прочь же изъ головы мысли о смерти, и покорись требованіямъ природы, живи для отца твоего, для новаго супруга и для самой себя.
— Не хочу болѣе жить, отвѣчала энергически Фраскатана, не хочу и слышать утѣшенія. Быть-можетъ, я дѣйствительно такова, какою вы меня считаете; но если вы не обманываетесь, какъ я возрадуюсь оставить этотъ свѣтъ и перенести въ лучшей свѣтъ мою любовь къ бѣдному Танкреди! Ахъ! тогда вы убѣдитесь, что мои сожалѣнія здѣсь были ненапрасны, что я не могла забыть моего Танкреди, и что никто другой не можетъ мнѣ замѣнить его. Одна мысль о другомъ комъ-либо меня ужасаетъ, и вы напрасно мнѣ ее высказали. Я не буду ожидать этой ужасной минуты. Я сыщу убѣжище противъ собственной моей слабости и отъ вашихъ философскихъ разсужденій; я вамъ покажу въ этой открытой книгѣ (сказала она положивъ руку на сердце), въ которой вы такъ скоро считаете, послѣднюю страницу, которой вы еще не знаете.
Маэстро Николо тщетно старался возобновлять подобныя увѣщанія и укротить чувство своей дочери, Антонія слушала его разсѣянно и не отвѣчала на его размышленія. Прибывъ въ Фраскати, она слегла въ постель, больная лихорадкой, и уже болѣе не вставала. Когда ее спрашивали, что и какъ она себя чувствуетъ, она отвѣчала: все идетъ такъ, хорошо, какъ я этого желала. Скоро поняли важность зла, которое причинили ей болотныя испаренія Понтини. Когда она почувствовала приближеніе конца жизни, то просила къ себѣ своего отца.
— Простите меня, батюшка, за мою радость въ ту минуту, когда вы плачете. Мы свидимся въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ нѣтъ скуки и печали. Послѣдняя моя воля состоитъ въ томъ, чтобъ меня погребли рядомъ съ лучшимъ изъ людей, котораго я такъ любила.
— Котораго? спросилъ отецъ.
— И вы можете еще это спрашивать? возразила Антонія: онъ одинъ добродѣтельный, единственный нѣжный, одинъ достойный моихъ сожалѣній и моей любви, неподражаемый, обворожительный, несравненный Танкреди!
Черезъ нѣсколько часовъ, она угасла, повторяя тихо, посреди молитвъ искреннихъ и горячихъ: — да благословенъ во вѣки Господь! я умирало христіанкой, и свижусь съ нимъ.
Николо исполнилъ послѣднее желаніе своей дочери, она была перенесена въ Bocca-di-Fiume, гдѣ погребена рядомъ съ единственнымъ человѣкомъ, единственнымъ для нея по добротѣ души, по нѣжности, единственнымъ котораго она любила. Несчастный отецъ возвратился тотчасъ въ Римъ. Его преобладающій вкусъ къ занятіямъ воспрепятствовалъ ему пасть отъ ударовъ судьбы и горя, и трудъ, этотъ вѣчный утѣшитель истиннаго артиста, возвратилъ маэстро Николо прежнее спокойствіе въ трудолюбивой жизни.