ФИНТЪ.
правитьI.
правитьЗимой 1800 года Москва веселилась до упаду, будто на смѣхъ боязливо пріунывшему Петербургу.
Князь Иванъ Михайловичъ Десницкій, живя, какъ говорится, открыто, болѣе всѣхъ веселилъ общество. Исконный Москвичъ, уроженецъ и старожилъ Бѣлокаменной, онъ былъ извѣстенъ всему городу и уважаемъ всѣми больше, чѣмъ главныя начальственныя лица, которыхъ много смѣнилось за его время, при Елисаветѣ, Екатеринѣ и Павлѣ. Собственный большой домъ на одной изъ главныхъ улицъ и огромное состояніе позволяли князю жить широко, давать балы и обѣды на весь городъ. За послѣднее же время всякое веселье въ домѣ участилось по особой причинѣ.
Дочь князя, восемнадцатилѣтняя дѣвушка, начала выѣзжать въ свѣтъ, сынъ, только-что вышедшій изъ-подъ надзора наставниковъ и гувернеровъ, записался на службу сверхъ штата и усердно веселился на всѣ лады.
Сначала княгиня Анна Дмитріевна, очень гордая женщина, тщательно сортировала своихъ знакомыхъ и у нея бывало, какъ говорится, только избранное общество — родовитое дворянство и садовники, но затѣмъ отъ стараго обычая пришлось отказаться. Времена наступили иныя…
Въ домѣ Десницкихъ стало собираться изъ-за баловъ для дочери многочисленное общество, въ которомъ попадались и «сѣренькія семейки», и «пролазные кавалеры», по выраженію Анны Дмитріевны.
Княгиню не очень любили за ея надменное обращеніе. За то князя всѣ любили и считали за нимъ одинъ грѣшокъ — скупость.
Однако князь устраивалъ Москвичамъ довольно часто празднества съ сюрпризами, съ заморскими фокусниками; нѣсколько разъ были въ его домѣ и «театральныя представленія» наемныхъ лицедѣевъ. Князь былъ хитеръ на всякую выдумку, чтобы повеселиться и повеселить, былъ мастеромъ на всякій «финтъ» или замысловатую штуку. Теперь, когда наступилъ декабрь и приближались праздники, онъ уже подумывалъ о большущемъ балѣ и пирѣ на всю Москву.
Скупость или скаредность, въ которой обвиняли князя Москвичи, была скорѣе простою разсчетливостью. Князь «протягивалъ ножки короче одежки», а богачамъ этого не прощаютъ. Про князя ходилъ анекдотъ, что онъ однажды, потерявъ бумажникъ съ десятью тысячами, захворалъ и болѣлъ двѣ недѣли.
Однажды, предъ самымъ Рождествомъ, князь получилъ письмо, занесенное неизвѣстнымъ человѣкомъ и оставленное у швейцара. Оно было слѣдующаго содержанія:
«Достоуважаемый князь! Дозвольте четыремъ парамъ, ряженымъ, по обычаю святочныхъ дней, побывать къ вамъ на сихъ дняхъ. Изъ четырехъ дамъ и четырехъ кавалеровъ вамъ лично незнакомы только два лица, но и тѣхъ вы встрѣчаете въ обществѣ. Для того, чтобы было веселѣе, мы бы желали пріѣхать и уѣхать, не объявляя ни одного имени. На другой день послѣ нашего посѣщенія одинъ изъ насъ явится къ вамъ назвать по именамъ всѣхъ бывшихъ. Если вы изъявите согласіе, то напишите тотчасъ два слова и адресуйте въ почтамтъ до востребованія на измышленное мною имя г. Рождественскаго»
Князь Иванъ Михайловичъ, прочитавъ записку, улыбнулся. Онъ не только радъ былъ веселить дочь, но и самъ любилъ веселиться. А съ ряжеными всегда смѣхъ.
Однако предложеніе несуществующаго господина Рождественскаго принять собственно было мудрено. Изо всей замаскированной компаніи по обычаю надо бы было зналъ хоть кого-нибудь по фамиліи или хоть кого-либо попросить на секунду снять маску; одинъ бы отвѣчалъ за всѣхъ. — А такъ, Богъ вѣсть, кто влѣзетъ въ домъ.
Князь отправился на половину княгини и передалъ ей записку. Анна Дмитріевна прочла.
— Что же, я очень рада!.. Но какъ же такъ?.. Ни одного имени…
— Вотъ и я, матушка, того же мнѣнія!.. Дѣло простое, неопасное, но не принято обычаемъ…
— Эдакъ ряженыхъ Нѣмцевъ-магазинщиковъ въ домъ пустишь, замѣтила княгиня.
Потолковавъ вмѣстѣ, супруги рѣшили, что надо оставить затѣю и разрѣшенія не давать.
— Въ обычаѣ сего нѣтъ! рѣшили супруги;
Прошелъ день. Князь ничего не отвѣтилъ до востребованія; но по утру, ровно черезъ сутки, получилъ записку съ лакеемъ отъ своего друга, генерала Щуровскаго.
Генералъ былъ не менѣе князя извѣстный на всю Москву герой Кагула, свой человѣкъ во всѣхъ первыхъ домахъ столицы, непремѣнный, членъ всѣхъ торжественныхъ и парадныхъ обѣдовъ. Генералъ писалъ князю:
«Любезный другъ! Узналъ случайно, собираются къ тебѣ ряженые. Въ числѣ прочихъ находится наша полоумная вертушка, соломенная вдова баронесса и шалопай Чвартовскій. Этотъ, какъ ты его прозвалъ Duc de Prolase, хочетъ выкинуть у тебя какое-то колѣно. Пишу тебѣ объ этомъ, потому что боюсь, что эта дрянь вздумала тебѣ отомстить, а за что — ты самъ знаешь».
Князь зналъ за собой по отношенію къ Поляку только одну вину. Появившійся въ московскомъ обществѣ Чвартовскій ему не нравился. Онъ считалъ его изъ породы авантюристовъ, самаго опаснаго вида для семей, такъ какъ хитрый пролазъ искалъ себѣ невѣсту съ приданымъ, и былъ очень красивъ и хватъ.
Чвартовскій былъ одновременно и удивительно подлъ, низкопоклоненъ, и удивительно дерзокъ, и самоувѣренъ, смотря по обстоятельствамъ. Едва только княжна появилась въ свѣтѣ, какъ Полякъ, великолѣпно танцовавшій всѣ танцы и поэтому иногда распоряжавшійся на балахъ въ Благородномъ Собраніи, сталъ усиленно ухаживать за княжной Десницкой.
Каждый разъ, что князь видѣлъ, какъ Чвартовскій разсыпается мелкимъ бѣсомъ предъ его Надей, или что-то нашептываетъ ей во время танцевъ — его коробило. Кончилось тѣмъ, что князь заявилъ дочери одно свое желаніе, избѣгать танцовать съ Чвартовскимъ и какъ можно холоднѣе и сдержаннѣе держать себя съ нимъ.
Княжна съ удовольствіемъ исполнила желаніе отца, такъ какъ Полякъ ей тоже не особенно нравился.
Теперь, получивъ записку съ предупрежденіемъ отъ друга-генерала, князь сообразилъ нѣчто и удивился.
«Неужели этотъ дряной, невѣдомо откуда выскочившій, Полячекъ посмѣетъ ему отомстить чѣмъ-нибудь за сдержанность съ нимъ его дочери»?
Князь былъ гордъ на свой ладъ… по-московски. Онъ былъ гордъ своимъ положеніемъ, своимъ великолѣпнымъ домомъ, своей родней и связями; гордъ тѣмъ, что никогда не служилъ, а «просто жилъ», какъ живали вельможи въ Москвѣ при Екатеринѣ; гордъ тѣмъ, что всѣ про него говорили: «Князь Иванъ Михайловичъ», не прибавляя фамиліи; гордъ тѣмъ, что Москвичи единодушно считали его самымъ просвѣщеннымъ человѣкомъ, самымъ радушнымъ хозяиномъ-хлѣбосоломъ, и, наконецъ, «шпынемъ», острякомъ на словахъ и на дѣлѣ.
Неужели же вдругъ какая-нибудь дрянь, вчера появившаяся въ Москвѣ, какъ появляется мошкара послѣ дождливаго вечера, чтобы прожить на свѣтѣ только до зари, неужели этотъ, безродный «петиметръ» посмѣетъ мечтать о мести по отношенію къ «князю Ивану Михайловичу».
Князь разобидѣлся, разсердился, сѣлъ къ письменному столу и написалъ записку:
«Сударь. Я весьма радъ предложенью и милости прошу, когда угодно. Полную неизвѣстность разрѣшаю сохранить цѣлыя сутки послѣ посѣщенія. Князь Иванъ Десницкій».
Затѣмъ князь написалъ другу, прося его во что бы то ни стало подробно узнать дѣйствительно ли затѣваетъ Полякъ какое мщенье и въ чемъ оно заключается. Отправивъ письма въ почтамтъ и къ Щуровскому, князь прошелъ на половину княгини, но не сказавъ женѣ ничего о письмѣ друга-генерала, объявилъ, что разрѣшилъ ряженымъ быть у него.
— Успокойся, душа моя! Что за важность! сказалъ князь. — Не полѣзутъ же къ намъ какіе-нибудь нахалы.
Затѣмъ князь передалъ то же самое дочери и сыну, а черезъ нѣсколько минуть выѣхалъ и отправился въ одинъ изъ переулковъ около Сухаревой башни, гдѣ жилъ нѣкто Дьяковъ, скромнѣйшій и остроумнѣйшій человѣкъ, котораго князь очень любилъ и уважалъ уже лѣтъ съ пятнадцать.
Этотъ знакомецъ князя былъ удалившійся на покой антрепренеръ и актеръ, не въ примѣръ прочимъ нажившій маленькій капиталецъ и жившій теперь тихо и мирно въ Москвѣ. Нерѣдко крупное дарованіе, любовь къ сценѣ, жажда выйти на подмостки тянула шестидесятилѣтняго, но бодраго и живого человѣка, снова взяться за старое, но онъ далъ себѣ слово никогда болѣе не играть, а только устраивать и руководить «благородными» представленіями, такъ звались любительскіе.
Къ обѣду князь былъ уже дома и объяснилъ домашнимъ, что былъ у своего хорошаго пріятеля, Дьякова. Заявленіе никого не удивило, такъ какъ князь по крайней мѣрѣ разъ въ мѣсяцъ навѣщалъ артиста въ отставкѣ.
— На этотъ разъ, Наденька, сказалъ князь, — я былъ у Дьякова съ просьбой. Хочу, чтобъ онъ взялъ на себя устроить у насъ опять благородный спектакль, который мы сами разыграемъ.
Играть на сценѣ было давнишнею мечтой и молодого князя, и княжны, и поэтому они просіяли при словахъ отца.
II.
правитьПрошло два дня. Однажды вечеромъ около девяти часовъ во дворъ, гдѣ стояли истинно боярскія палаты князя Десницкаго, въѣхало нѣсколько парныхъ саней. Во всѣхъ саняхъ были маски: мужчины и женщины.
Одна маска въ мужскомъ домино, когда швейцаръ отворилъ парадную дверь, вошла и заявила:
— Доложите княгинѣ и князю, что къ нимъ пріѣхали ряженые и просятъ ихъ принять.
На зовъ швейцара одинъ изъ лакеевъ появился на верху лѣстницы и затѣмъ пошелъ докладывать.
Между тѣмъ сани одни за другими подъѣзжали къ подъѣзду и веселая гурьба, среди которой болѣе всего раздавался звонкій смѣхъ маленькой замаскированной женщины, наполнила швейцарскую.
— Душа моя, выговорила одна изъ масокъ, — если ты будешь такъ смѣяться, то тебя сейчасъ узнаютъ. Твой смѣхъ на всю Россійскую Имперію извѣстенъ.
— Ну, во всей имперіи — это слишкомъ. А на всю Москву; Конечно! выговорило мужское домино, выше всѣхъ ростомъ, съ какимъ-то металлическимъ звукомъ въ голосѣ.
Это былъ именно Чвартовскій, про котораго писалъ князь его друтъ. Хохотала болѣе всѣхъ молоденькая женщина, лишь, два года назадъ вышедшая замужъ и уже разъѣхавшаяся съ мужемъ, которую генералъ назвалъ «соломенною вдовой».
Вертушка полу-вдова была въ парѣ съ Полякомъ. Остальныя три пары — была молодежь, принадлежавшая къ такъ называемому благородному обществу.
Наконецъ явился лакей и объявилъ съ парадной лѣстницы:
— Просятъ пожаловать.
И замаскированная въ простыя черныя домино веселая гурьба двинулась изъ швейцарской. Въ то же время къ подъѣзду подъѣхала карета, за ней другая, затѣмъ сани, и сразу какъ бы начался съѣздъ. Появилась масса гостей.
Нѣкоторыя изъ масокъ, запоздавъ въ швейцарской, перешептывались съ вновь прибывшими безъ масокъ. О нѣкоторыхъ изъ прибывшихъ пошли докладывать. Другіе, вмѣстѣ съ запоздавшими масками, стали подниматься безъ доклада.
Очевидно, что ряженые заранѣе заявили многимъ своимъ знакомымъ, въ какой день и часъ будутъ у Десницкихъ, и одновременно съ ними пріѣхало много гостей повеселиться.
Маски, принятыя хозяиномъ на порогѣ первой гостиной, прошли во вторую, гдѣ ихъ встрѣтила княгиня, а вмѣстѣ съ нею княжна и молодой князь.
Всѣ замаскированные старались быть сдержанными, едва, говорили и кратко отвѣчали, стараясь переиначить свои голоса. Затѣя оказалась съ перваго мгновенья вовсе не веселая. Единственная маска, начавшая болтать и острить, — была мужское домино, которое однако по его металлическому голосу тотчасъ же узнала княжна, а равно узналъ и самъ князь..
«Онъ-то затѣйникъ и есть!» подумалъ князь.
Не прошло минуты, какъ гостиная наполнилась и стала все болѣе наполняться пріѣзжающими гостями. Всѣ явившіеся признались, что они знали заранѣе о томъ, что у князя будутъ маски. Чрезъ полчаса времени гостиныя были полнехоньки.
Шумъ и смѣхъ въ двухъ гостиныхъ раздавался на весь большой домъ. Между тѣмъ залу, помѣщавшуюся сбоку дома, уже освѣтили, уже шелъ кое-гдѣ шепотъ, что собралось такъ много, что можно импровизировать танцовальный вечеръ. Маски начали понемногу болтать оживленнѣе. Двѣ-три маски были даже интересны, уже кое-кого заинтриговали. Кое-кому было кое-что сказано на ухо такое, что «ужасъ». Иногда маски поднимались, брали подъ руку кого либо изъ близкихъ знакомыхъ Десницкихъ, и уводили въ другую комнату, спальню княгини. И здѣсь маски тоже интриговали уведенныхъ ими, и тоже говорили на ухо «ужасныя» вещи. Послѣ каждой ужасной вещи гости и маски возвращались въ гостиную, и смѣхъ начинался еще пуще. О танцахъ не думали, такъ какъ пока и безъ того было весело.
Въ самый разгаръ смѣха и гула голосовъ, высокое домино, то есть узнанный княземъ Чвартовскій, вышелъ на средину гостиной, поднялъ руки, на которыхъ висѣла огромная пелерина, обшитая кружевомъ, и выговорилъ:
— Прошу общаго вниманія! Позвольте сказать два слова!
Сразу все стихло. Всѣ устремили глаза на маску.
— Во-первыхъ, объявило домино, — я прошу всѣхъ пожаловать сюда изъ той гостиной. Я долженъ сказать очень короткую рѣчь…
Снова поднялся шумъ, хохотъ. Нѣкоторые бросились въ сосѣднюю гостиную, чтобы звать остальныхъ. И черезъ нѣсколько мгновеній первая гостиная переполнилась настолько, что одна треть сидѣла, остальные всѣ были на ногахъ, окружая домино, собравшееся говорить.
Князь былъ невдалекѣ отъ домино. Лицо его было настолько весело, какъ еслибъ у него въ домѣ совершалось что-нибудь особенное, а не простая затѣя.
Дочь, нечаянно взглянувшая на отца, удивилась. Никогда не видѣла она отца настолько сіяющимъ отъ удовольствія. Видно и его развеселили маски.
— Вниманіе! заговорило снова домино, снова поднимая руки вверхъ, какъ дѣлаютъ жрецы въ какой-то оперѣ, приглашающіе Олимпійскихъ боговъ сойти на землю. — Я долженъ сказать крошечную рѣчь, обращаясь главнымъ образомъ къ княгинѣ и къ князю. — Рѣчь моя или разсмѣшитъ, или опечалитъ все общество, а главнымъ образомъ хозяина и хозяйку. Происходитъ маленькое недоразумѣніе. Одно очень странное обстоятельство надо бы выяснить. Но какъ? — Я не знаю… Надо будетъ намъ всѣмъ сообща, и ряженымъ, и вамъ всѣмъ, рѣшить вопросъ. Вотъ въ чемъ дѣло, князь, обратилось домино къ хозяину. — Насъ пріѣхало по заранѣе заключенному условію четыре пары, восемь человѣкъ: четыре дамы и четыре кавалера. Мы всѣ знаемъ другъ друга и почти всѣ, князь, бываемъ у васъ на вечерахъ. Только два лица еще не бывали здѣсь у васъ, но явятся завтра же представиться. Итакъ, повторяю, насъ должно было пріѣхать и дѣйствительно пріѣхало — восемь домино. Теперь, господа, я попрошу васъ оглянуться и сосчитать…
— Вотъ онъ — его финтъ! подумалъ князь.
Наступило молчаніе и всѣ устремили глаза на переодѣтыхъ, которые въ своихъ черныхъ домино пятнами стояли и сидѣли среди всего общества. Сразу всѣ, какъ по уговору, ахнули, сразу поднялся было смѣхъ, но тотчасъ же прекратился и снова наступило молчаніе.
Въ гостиной было девять домино, а не восемь.
III.
правитьКняжна, самое боязливое созданіе на свѣтѣ, сразу струхнула, и, какъ дѣлала всегда, стала искать спасенія у отца. На этотъ разъ она ограничилась только тѣмъ, что впилась глазами въ лицо князя.
Князь стоялъ нѣсколько насупившись, но Надѣ показалось выраженіе угрюмости на лицѣ отца не вполнѣ естественнымъ. Онъ какъ будто считалъ приличнымъ насупиться, а въ дѣйствительности ему было совершенно все равно, восемь ли человѣкъ или двадцать окажется въ маскахъ.
— Въ чемъ же дѣло? выговорилъ, наконецъ, князь, обращаясь къ домино — Чвартовскому.
— Въ томъ дѣло, князь, что мы восемь человѣкъ отвѣчаемъ всѣ за себя. Такъ какъ я подалъ мысль явиться къ вамъ и устроилъ этотъ маскарадъ, то я и наиболѣе смущенъ… Насъ переодѣлось восемь, здѣсь я вижу девятаго. Кто этотъ девятый — я не знаю. И который девятый — я тоже, замѣтьте., не знаю. Поэтому, мнѣ кажется, надо это дѣло объяснить. Единственное средство заключается въ томъ, по моему мнѣнію, что вы, князь, должны всѣхъ насъ по очереди принять, хотя бы у васъ въ кабинетѣ, и заставить каждаго по очереди снять маску. Такимъ образомъ окажется кто девятый, кто онъ такой и можно ли ему оставаться въ вашемъ домѣ.
Наступило минутное молчаніе. Гости кто со смѣхомъ, а кто отчасти тревожно стали оглядывать всѣхъ замаскированныхъ. Нѣкоторыя домино смѣло и громко смѣялись и кое-кто ихъ узналъ по смѣху. За то два мужскія домино стали вдругъ сдержанны и тихи. Очевидно, девятый былъ одинъ изъ нихъ, но который девятый — никто, конечно, не зналъ. Между тѣмъ всякое домино косилось вообще на своего сосѣда домино и думало:
«Можетъ быть это и есть девятый!»
— Что же, заявилъ, наконецъ, князь, — я, конечно, согласенъ. Пожалуйте ко мнѣ.
Онъ двинулся. Всѣ замаскированные двинулись за нимъ, а вслѣдъ за масками человѣкъ двадцать гостей. Вся гурьба весело вышла въ прихожую около лѣстницы, повернула въ корридоръ и затѣмъ вступила въ большую горницу, въ которой стояли лишь шкафы съ книгами. Это была библіотека князя, за которой былъ его кабинетъ.
Князь отворилъ дверь въ кабинетъ и заявилъ:
— Ну-съ, пожалуйте, господа ряженые, по очереди. Даю вамъ слово, что сегодня вечеромъ никому никого изъ васъ не назову.
Первое домино — веселая полувдовушка двинулась впередъ, чтобъ итти на смотръ къ князю.
— Ну, вы, моя прелестная, отозвался князь, — можете оставаться… Я и безъ того давно знаю, кто вы.
— Да, да! вы узнаны! отозвалось нѣсколько голосовъ гостей. — Мы всѣ знаемъ, кто вы, хоть снимайте маску.
— Позвольте, князь! громко, отрывисто выкрикнуло высокое домино, то-есть Чвартовскій. — Происходитъ что-то невѣроятное, глупое… даже непріятное. Гдѣ же девятый?
И Полякъ сталъ оглядываться. Всѣ гости тоже. Дѣйствительно, замаскированныхъ было снова только восемь.
Поднялся шумъ, крики, хохотъ, общій гвалтъ. Нашлись, дамы, которыхъ уже морозъ пробралъ.
— Восемь! Восемь! повторяли всѣ.
— Да восемь! выговорилъ князь.
— Восемь! отчаянно вопило высокое домино.
— Что же это? Колдовство? замѣтилъ кто-то.
— Это очень непріятно, взволнованно продолжало высокое домино. — Я отвѣчаю за восьмерыхъ. Я писалъ князю… Тутъ какая-то мистификація! Наконецъ я лучше…
Домино двинула рукой и сняло маску. Предъ всѣми дѣйствительно предсталъ Чвартовскій.
— Я предлагаю, господа, выговорилъ онъ, — бросить затѣю и всѣмъ снять тотчасъ же свои маски. Очевидно, что мы явились сюда интриговать, а насъ самихъ интригуетъ девятый, исчезнувшій, какъ привидѣніе.
— Если князь потребуетъ, мы всѣ снимемъ свои маски, сказало одно домино, — но, признаюсь, я бы этого не желалъ. Оставаться одному въ маскѣ мнѣ тоже не хочется…
— Прошу оставаться въ маскахъ! выговорилъ князь. — Не бѣда! Мы девятаго сейчасъ поймаемъ. Пойдемте!
Но едва только успѣлъ князь выговорить это, какъ въ библіотекѣ появился лакей, быстро, нѣсколько безцеремонно протискался сквозь гостей и подошелъ къ самому князю. Онъ что-то шепталъ.
— Что? выговорилъ князь, нагибаясь.
Лакей снова прошепталъ что-то.
— Когда? испуганно вырвалось у князя.
— Не могу знать-съ… Княгиня васъ просятъ.
— Да вѣрно ли?
— Не могу знать-съ… Княгиня очень тревожатся. Приказали васъ сію минутую просить… Приказали сказать вамъ однимъ, прося васъ не сказывать никому.
— Ну, это напрасно! сурово отозвался князь. — Господа! обратился онъ ко всѣмъ. Жена прислала мнѣ сейчасъ сказать, что съ туалета въ ея спальнѣ исчезли ея брилліанты. Быть можетъ, между ряжеными и пропажей нѣтъ ничего общаго, но тѣмъ не менѣе, я считаю долгомъ сказать это, такъ какъ женѣ и дочери будетъ далеко не до смѣха, пока брилліанты не отыщутся. Вопервыхъ, это семейныя родовыя вещи, а вовторыхъ, я не настолько богатъ, чтобы сразу терять тысячъ пятьдесятъ.
— Этого слѣдовало ожидать! отчаянно выговорилъ Чвартовскій. — Вотъ что такое значитъ — девятый! Съ нами затесался воръ. Прикажите, князь, запереть домъ повсюду и не выпускать никого изъ дому!..
Общій шумъ голосовъ мѣшалъ слышать и понимать другъ друга. Князь движеніемъ показалъ, что надо двигаться въ гостиную. И всѣ гости снова двинулись обратно.
По дорогѣ домино, переговоривши между собой, всѣ поснимали маски. Начался было снова смѣхъ, такъ какъ многіе узнали себѣ близкихъ; но затѣмъ, вспомнивъ, что случилось въ домѣ, всѣ смѣющіеся, ради приличія, насупились.
Черезъ минуту все общество было снова въ двухъ гостиныхъ. Княгиня, улыбаясь, но очень кисло, объяснила, что брилліантовые брошь, серьги, колье, браслетъ и какая-то мелочь — все исчезло съ ея туалета.
— Вотъ мнѣ сейчасъ Марья сказала, кончила княгиня, указавъ на дверь.
Въ дверяхъ стояла горничная княгини, сорокалѣтняя женщина, бывшая при ней съ дѣтства. Она была встревожена и немножко блѣдна, и отчасти непріязненно оглядывала всѣхъ гостей.
— Да, это очень непріятно, сухо отозвался князь, — но я думаю, что бѣды никакой не будетъ. Марья! обратился онъ къ горничной, когда ты видѣла въ послѣдній разъ вещи на. туалетѣ.
— Сію минутую! отвѣчала горничная. — Получасу нѣтъ, что я приходила въ спальню барыни и видѣла, вещи лежали..
Въ виду происшествія, вѣсть о которомъ уже облетѣла, весь домъ, въ дверяхъ гостиной уже стояли столпившись нѣсколько лакеевъ, а впереди нихъ дворецкій, Макаръ Алексѣевичъ. Князь сдѣлалъ нѣсколько шаговъ и позвалъ его.
— Прикажи не выпускать никого изъ дому безъ моего позволенія ни съ параднаго крыльца, ни съ другихъ и отряди сію минуту кого-нибудь къ оберъ-полицеймейстеру пригласить полицію. Прошу меня извинить за эти два распоряженія, обернулся князь, не глядя ни на кого, а какъ бы ко всѣмъ присутствующимъ. — Я надѣюсь, что черезъ часа два все объяснится.
Такъ какъ въ обѣихъ гостиныхъ было тихо, всѣмъ было неловко и непріятно, то князь первый началъ шутить, стараясь оживить общество и повторялъ повсюду ту же фразу.
— Повѣрьте, все разъяснится. Ряженый девятый изъ дома, не ушелъ и не уйдетъ. Вѣроятно мой холопъ…
Черезъ нѣсколько минутъ общество снова отчасти оживилось, снова раздавался кое-гдѣ смѣхъ. Всѣ явившіеся въ домино были уже теперь безъ масокъ. Всѣ были налицо и всѣхъ князь давно зналъ. Двое ряженыхъ теперь представились, прося извинить за то, что они, не будучи лично знакомы, явились въ числѣ прочихъ масокъ.
Разговоръ былъ все на одну и ту же тему: когда, въ какую минуту и какимъ образомъ могло исчезнуть девятое домино? Всѣ кучей вышли изъ гостиной; шли вмѣстѣ по корридору и вошли въ библіотеку. Разумѣется шли, не считая и не обращая вниманія на замаскированныхъ, но тѣмъ не менѣе девятому было очень мудрено исчезнуть.
— Мошеннику оно вовсе не мудрено! замѣтилъ кто-то. — Какъ непостижимо явился съ нами этотъ девятый, такъ же непостижимо исчезъ. Еслибы не пропажа брилліантовъ, можно бы было предположить, что это привидѣніе, или самъ чертъ. Но черти хотя и много дѣлаютъ гадостей, но въ воровствѣ не замѣчены.
IV.
правитьПрошло около часа времени. Всеобщая бесѣда была прервана громкимъ заявленіемъ дворецкаго на порогѣ гостиной.
— Г. полицеймейстеръ! заявилъ Макаръ Алексѣевичъ.
Князь двинулся къ дверямъ, а ему навстрѣчу появился военный въ полицейской формѣ. Съ лѣстницы доносился какой-то гулъ.
— Честь имѣю явиться, ваше сіятельство, заговорилъ полицейскій. — Я былъ случайно у г. оберъ-полицеймейстера, когда явился вашъ посланный и я отряженъ къ вамъ. Считаю: за особенное удовольствіе и считаю своимъ долгомъ распорядиться лично и дѣйствовать по горячимъ слѣдамъ.
— Очень вамъ благодаренъ! выговорилъ князь.
— Я полковникъ Сосновскій, только не болѣе недѣли назначенъ въ Москву на службу въ полицію. Признаюсь, я очень, очень радъ случаю отличиться предъ начальствомъ и, такъ сказать, предъ всею первопрестольною. Я обѣщаю вамъ, князь, что черезъ полчаса воръ будетъ найденъ. Я буду дѣйствовать, извините, по военному. И даже, доложу вамъ, буду дѣйствовать по совѣсти, а не по закону… Мнѣ на законъ — наплевать!
Послѣдняя фраза упала, какъ бомба, среди гостиной. Князь немножко дернулъ головой. И его, очевидно, не мало удивила эта фраза. Гости переглядывались, нѣкоторые пересмѣивались,
Во всей фигурѣ появившагося полицеймейстера, рыжаго и лысаго, было что-то особенное… какой-то особенно воинственный видъ. Молодчина съ головы до пятъ! Нѣсколько крестовъ на груди, рѣзко звучный голосъ, браво закинутая назадъ голова, все придавало полицеймейстеру Сосновскому видъ героя и побѣдителя. Вдобавокъ презрѣніе къ законамъ именно въ этомъ бравомъ человѣкѣ какъ-то странно подѣйствовало. Жутко стало.
Многимъ показалось, что этотъ герой готовъ вотъ сейчасъ вытащить пистолетъ или шпагу и пойти штурмомъ на всѣхъ гостей.
— Итакъ, позвольте распорядиться, князь? выговорилъ Сосновскій, стукнувъ ловко каблуками и прикладывая два пальца къ виску.
— Сдѣлайте одолженіе!
— Такъ позвольте мнѣ вотъ въ этой залѣ устроить нѣчто въ родѣ судилища для допроса присутствующихъ.
— Да-съ… Но однако позвольте, заговорилъ князь. — Я вовсе не имѣлъ въ виду, чтобы вы допрашивали моихъ гостей…
— А какъ же иначе-съ?
— Позвольте. Двери заперты, съ минуты пропажи никто изъ дома не былъ выпущенъ, слѣдовательно, мнѣ кажется, надо осмотрѣть весь домъ и найти только того, кто былъ въ домино и исчезъ.
— Но эдакъ ничего не найдешь! выговорилъ рѣзко полицеймейстеръ. — Я долженъ всѣхъ допросить и всѣхъ осмотрѣть.
— Это невозможно! Я этого не допущу! выговорилъ князь нѣсколько раздражительно.
— Позвольте, князь, выговорилъ какъ-то удивительно горделиво полицеймейстеръ Сосновскій. — Вы изволили посылать за полиціей, за людьми власть имѣющими? Я являюсь. Я изображаю собою власть, изображаю собою законъ. У васъ въ домѣ преступленіе, предупредить я его не могъ, но пресѣчь могу. Я долженъ исполнить мой долгъ, и какого бы вы мнѣнія объ этомъ ни были — до меня это не касается. Позвольте теперь попросить васъ вѣжливо мнѣ повиноваться.
Полицеймейстеръ обернулся назадъ и крикнулъ:
— Гей! сюда!
И въ сосѣдней комнатѣ раздались здоровенные шаги нѣсколькихъ десятковъ ногъ, отъ которыхъ гулъ пошелъ по всему дому и всѣ гости оторопѣли сразу. За полицеймейстеромъ въ дверяхъ оказалась чуть не армія. Впереди всѣхъ были три полицейскіе, офицера, за ними будочники съ алебардами, а затѣмъ взводъ солдатъ съ ружьями на плечахъ.
— Что это такое?! гнѣвно воскликнулъ князь.
Общій перепугъ поднялъ всѣхъ на ноги въ обѣихъ гостиныхъ. Нѣкоторыя дамы готовы были начать плакать.
— Позвольте васъ просить, князь, холодно-вѣжливо отвѣтивъ полицеймейстеръ, — не мѣшать мнѣ и отправиться къ, себѣ въ кабинетъ, чтобы быть временно какъ бы подъ арестомъ; а я здѣсь пока распоряжусь.
— Но позвольте! строго возразилъ князь. — Вы чертъ знаетъ что такое дѣлаете. Зачѣмъ вся эта арава?..
Въ эту минуту Чвартовскій бросился къ князю и, держа что-то завернутое въ бумагѣ, заговорилъ смущенно, но быстро:
— Князь… Простите… Я все объясню… Здѣсь шутка. Была шутка…. обратился онъ и къ полицеймейстеру. Вотъ брилліанты, князь… Я ихъ взялъ на туалетѣ… Было условлено между всѣми нами пошутить съ вами и взять брилліанты лишь до завтрашняго утра. Чтобы попугать васъ. Ради финта, князь. Девятый ряженый наша же выдумка. Простите. Мы не думали, что дѣло дойдетъ до этого… прибавилъ Чвартовскій, указывая на полицію и солдатъ..
— Извините, господинъ Чвартовскій, холодно вымолвилъ князь, принимая свертокъ… — Но это ни съ чѣмъ несообразный финтъ. Невѣжливая и глупая шутка! Заставить жену и меня цѣлую ночь считать себя обокраденными на пятьдесятъ тысячъ… Да еще считать пропащими семейные брилліанты… Это, сударь мой, затѣя неслыханная, невиданная и даже оскорбительная… Вотъ что-съ.
— Извините… Простите князь… пролепеталъ Чвартовскій, не зная что сказать.
Князь передалъ женѣ свертокъ. Княгиня быстро развернула его и переглядѣла вещи въ экранахъ. Нѣсколько дамъ окружили ее.
— Всѣ ли? спросилъ князь недовольнымъ голосомъ обиженнаго человѣка.
— Все… все… отозвались княгиня и княжна въ одинъ голосъ.
— Ну-съ, вотъ… обернулся князь къ полицеймейстеру. — Извините, что васъ потревожили даромъ изъ-за нелѣпой затѣи праздныхъ шалуновъ… Но все-таки позвольте замѣтить вамъ, что приводить цѣлую армію ко мнѣ въ домъ вы не имѣли не только никакой нужды, но не имѣли и нрава… Да-съ! Вы права не имѣли безъ моего позволенія, изъ-за простой покражи въ домѣ привести цѣлое войско. Что это такое. Посмотрите. Безобразіе… Ну-съ… честь имѣю вамъ кланяться и просить васъ скорѣе очистить — именно очистить — мой домъ. Сказать вамъ спасибо я положительно не могу… Ваше усердіе чрезъ мѣру, по истинѣ, неоцѣнимо. Умъ за разумъ заходитъ. Жаловаться на васъ я не буду… потому что намѣреніе ваше было все-таки услужить мнѣ… Но есть россійская пословица, сударь, гласящая, что… Ну да Богъ съ вами. Прощайте…
— Ваше сіятельство, спокойно и холодно отозвался выпрямляясь Сосновскій. — Я выслушалъ все терпѣливо… Но это уже послѣднее разсужденіе ваше, которое я вамъ дозволяю въ качествѣ хозяина. дома… Больше я прошу васъ не тратитъ словъ попустому и не задерживать меня въ исполненіи моихъ обязанностей…
— Что вы говорите… Какія еще обязанности…
— Я долженъ раскрыть преступленіе, въ которомъ замѣшано, очевидно, много лицъ…
— Да вѣдь вы слышали, что это была шутка!.. воскликнулъ Чвартовскій.
— Прощу васъ молчать! грозно выговорилъ Сосновскій, смѣривъ молодого человѣка презрительно начальственнымъ взглядомъ.
— Но вѣдь всѣ брилліанты у княгини и я… началъ было Чвартовскій.
— Молчать! крикнулъ Сосновскій такъ, что всѣ въ гостиной вздрогнули.
— Да что же это, наконецъ, такое! уже внѣ себя, но и гордо произнесъ князь. — Я начинаю подозрѣвать, что имѣю дѣло съ чиновникомъ, у котораго извините, — не всѣ дома!! Видно мы въ такія ужъ времена живемъ!.. Чего вы хотите еще?..
— Разслѣдовать дѣло и наказать примѣрно виновнаго или виновныхъ… рѣзко проговорилъ Сосновскій.
— Да ихъ нѣту!.. Поймите же? Нѣту виновныхъ. Есть глупые шутники, а не воры…
— Это ваше мнѣніе… Мое-съ — иное! Вамъ возвратили брилліанты и вы успокоились. Но я… блюститель порядка и лицо законъ предержащее и охраняющее, смотрю по своему! какъ-то даже восторженно произнесъ полицеймейстеръ. — Пожалуйте, ваше сіятельство, въ вашъ кабинетъ и предоставьте мнѣ исполнить мои священныя обязанности лица властью облеченнаго…
Въ гостиной, между тѣмъ, уже воцарилось нѣмое и тревожное молчаніе, и всѣ до единаго человѣка изумленно, почти разиня ротъ, взирали и на князя, и на полицеймейстера, за которымъ не шелохнувшись, какъ истуканы, стояли полицейскіе и солдаты.
— Да что жъ вы, безумный совсѣмъ! вскрикнулъ князь на весь домъ.
— Пожалуйте! скомандовалъ Сосновскій, и тотчасъ прибавилъ мягче: — будьте, ваше сіятельство, столь добры — повиноваться. Неужели вы заставите меня употребить силу?.. Повторяю вамъ, дѣйствовать я привыкъ по военному. Мнѣ надо раскрыть преступленіе въ вашемъ домѣ. Въ виду этой цѣли я стѣсняться ни съ кѣмъ не стану. — Эй, вы! обернулся полицеймейстеръ къ ближайшему изъ полицейскихъ офицеровъ, — проводите князя въ кабинетъ и приставьте къ дверямъ двухъ будочниковъ! Разставьте въ домѣ повсюду часовыхъ! Здѣсь, къ залѣ, четырехъ солдатъ! Штыки отомкнуть! Ружья заряжены?
— Точно такъ, ваше благородіе! рявкнулъ басомъ унтеръ-офицеръ.
— Порохъ на полкахъ и кремни — въ порядкѣ?
— Точно такъ, ваше благородіе! снова рявкнулъ басъ.
— Но, позвольте однако… началъ было князь.
— Пожалуйте! перебилъ его Сосновскій такимъ энергичнымъ голосомъ, что князь растерянно двинулся изъ гостиной въ сопутствіи полицейскаго и двухъ будочниковъ.
V.
правитьЧрезъ минуту князь былъ у себя въ кабинетѣ одинъ. У его дверей стояли часовыми будочники съ алебардами.
Княгиня и княжна, перепуганныя, были у себя въ спальнѣ, точно также съ будочниками у порога.
Гости оставались въ двухъ гостиныхъ, но у всѣхъ дверей были солдаты подъ ружьемъ.
Всѣ одѣтые въ домино были приглашены въ предзальную горницу, прихожую, гдѣ ихъ окружили солдаты въ видѣ конвоя, препровождающаго обыкновенно преступниковъ.
Въ залѣ былъ уже поставленъ столъ. Предъ нимъ, самодовольно улыбаясь, усѣлся полицеймейстеръ и двое изъ его спутниковъ полицейскихъ. Ряженыхъ стали вводить по очереди для допроса.
Всѣ домино, на смерть перепуганныя, входили въ двери залы и, послѣ короткаго допроса, появлялись снова въ прихожей и проходили въ гостиную, минуя часовыхъ, поставленныхъ во всѣхъ дверяхъ.
Послѣднимъ былъ позванъ Чвартовскій и оставался нѣсколько долѣе. Затѣмъ онъ почти выскочилъ изъ залы, пробѣжалъ въ гостиную и вскрикнулъ:
— Онъ безумный! Это сумасшедшій! Скажите князю… Надо скорѣе… Скорѣе… Это Богъ знаетъ что!.. Надо скорѣе дать знать оберъ-полицеймейстеру или генералъ-губернатору!
Чвартовскій былъ блѣденъ, какъ полотно.
Всѣ отовсюду окружили его и закидали вопросами, но онъ махалъ руками, слегка дрожалъ и повторялъ:
— Пошлите скорѣй!.. Скажите… Что жъ это? Такъ нельзя!.. Гдѣ князь? Это безумный!
Въ ту же минуту изъ залы бодро вышелъ полицеймейстеръ Сосновскій и важно явился въ гостиную.
— Попросите сюда князя! объяснилъ онъ офицеру. — Прошу васъ, господа, не смущаться! обернулся онъ ко всѣмъ присутствующимъ. — Ничего собственно съ вами ужаснаго не случилось и не произойдетъ. Я дѣйствовалъ быстро, по военному, и мнѣ, разумѣется, все удалось… Преступникъ открытъ и будетъ тотчасъ наказанъ.
— Опомнитесь!.. Вамъ всѣ объясняютъ, что это была шутка… У васъ разумъ не въ порядкѣ! отчаянно выговорилъ Чвартовскій.
— Замолчите! крикнулъ полицеймейстеръ. — Вы бы лучше помолились!.. Вамъ остается какихъ-нибудь пять минутъ… Всякій самый отчаянный преступникъ думаетъ о своей душѣ. А вы околесную какую-то несете…
Въ это мгновеніе въ одну дверь явилась смущенная княгиня съ дочерью, а въ другую быстро вошелъ князь въ возбужденномъ состояніи.
— Вотъ-съ! обратился Сосновскій къ князю. — Дѣло кончено. Слѣдствіе произведено, преступникъ найденъ, остается только теперь возмездіе.
— Это неслыханное насиліе, выговорилъ князь взволнованно. — Вы заперли мой домъ… Я, хозяинъ дома, не могъ никого послать къ вашему начальству, чтобъ остановить… прекратить какой-то здѣсь Содомъ. Это невѣроятно, неслыханно… Придите въ себя и убирайтесь!.. А завтра я поѣду на васъ жаловаться и такъ этого дѣла не оставлю… Ну-съ, извольте убираться съ вашею оравой.
— Вы не такъ понимаете, князь! важно отозвался Сосновскій, многозначительно поднимая палецъ въ воздухѣ. — Мой долгъ еще не исполненъ. Я долженъ сейчасъ же здѣсь у васъ, въ залѣ, разстрѣлять преступника. По военному-съ!
Въ гостиной раздался страшный общій крикъ и поднялась полная суматоха.
— Да вы вполнѣ умалишенный! вымолвилъ князь робѣя.
— Прошу васъ не выражаться такъ о людяхъ, облеченныхъ властью! Ну-съ, обернулся полицеймейстеръ къ Чвартовскому. — Приготовьтесь! Это дѣло короткое. Распорядитесь! обернулся Сосновскій къ полицейскому. — Дюжину солдатъ отрядить въ залу и поставить спиной къ окошкамъ. Нельзя же на улицу стрѣлять! Преступника поставимъ у внутренней стѣны… Ну-съ, готовьтесь! обернулся онъ къ Чвартовскому.
Молодой человѣкъ, блѣдный, какъ полотно, дрожащій, безумными глазами дико озирался кругомъ. Князь подошелъ къ Чвартовскому и сталъ его успокоивать, а затѣмъ подозвалъ къ себѣ знакомъ одного изъ полицейскихъ и началъ съ нимъ шептаться. Полицеймейстеръ Сосновскій вышелъ въ залу, куда скорымъ шагомъ, топоча по паркету, прошелъ взводъ солдатъ съ ружьями на плечахъ.
— Да что же это? громко воскликнулъ вдругъ князь.
— Что же дѣлать-съ? Мы давно замѣчали, отозвался полицейскій, уже окруженный кучкой перепуганныхъ гостей. — Должно быть мгновенное помѣшательство. Онъ недавно къ намъ назначенъ. Не даромъ у насъ говорили еще вчера, замѣтили въ немъ — эдакое… А вотъ и оказывается. А мы что жъ? Мы подвластные.
— Князь, спасите меня! взмолился Чвартовскій.
— Да позвольте! закричалъ князь на полицейскаго. — Надо вамъ его сейчасъ схватить, связать… Сами вы говорите, что онъ сумашедшій!..
— Мы этого не можемъ-съ… растерянно, разводя руками, отозвался чиновникъ. — Онъ назначенъ… Онъ начальство… Мы люди подчиненные… Завтра, понятно, его самого засадятъ, но сегодня онъ нашъ начальникъ.
— Да вѣдь вы допускаете убійство! Вами командуетъ умалишенный! Сами вы говорите…
— Что дѣлать-съ, а мы не можемъ. Извольте сами попробовать. Скажите хоть вотъ будочникамъ или солдатамъ, они пальцемъ не двинутъ. Какъ же можно-съ… Начальство.
Въ эту минуту полицеймейстеръ Сосновскій, быстро маршируя, явился снова въ гостиную и, обращаясь къ Чвартовскому, выговорилъ съ крайнимъ довольствомъ въ голосѣ:
— Пожалуйте! Все готово! Обѣщаю вамъ, что изъ двѣнадцати пуль ни одна не пролетитъ мимо. По военному-съ! Ведите его! приказалъ онъ.
Чвартовскій отчаянно зарыдалъ, потомъ покачнулся и, безъ единой кровинки въ лицѣ, повисъ на рукахъ двухъ полицейскихъ. Онъ былъ уже почти въ полуобморокѣ.
— Довольно! Баста! выговорилъ князь во весь голосъ и звонко смѣясь. — Лицедѣйству и мареву конецъ. Ну, голубчикъ, спасибо вамъ.
И онъ протянулъ руку полицеймейстеру Сосновскому.
Полицеймейстеръ пожалъ руку князя, потомъ приблизилъ ее къ головѣ и, снявъ рыжій и лысый парикъ, шутя раскланялся предъ публикой.
Княгиня, княжна и нѣкоторые изъ гостей ахнули и оторопѣли въ изумленіи. Предъ ними стоялъ уже не полицеймейстеръ, а имъ хорошо знакомый, любимецъ князя, актеръ Дьяковъ.
Все общество не сразу сообразило въ чемъ дѣло, долго не могло прійти въ себя и вполнѣ успокоиться.
Чвартовскаго пришлось отпаивать водой и всячески приводить въ чувство и въ сознаніе дѣйствительности. Когда онъ, наконецъ, вполнѣ пришелъ въ себя и понялъ, что Дьяковъ не имѣлъ ни права, ни возможности его разстрѣлять, князь обратился къ нему со словами:
— Это, молодой человѣкъ, вамъ полезный урокъ знать впредь, гдѣ предѣлъ шутки. Вы видите по себѣ теперь, что предѣлы эти очень обширны. Вся сила въ мастерствѣ. Мой финтъ все-таки лучше вашего. А теперь помиримтесь. Я на васъ не сержусь… Въ васъ теперь въ чемъ только душа держится…
Чвартовскій стоялъ предъ княземъ все еще блѣдный отъ потрясенія и наконецъ вымолвилъ тихо:
— Я, князь, буду жаловаться. Не за оскорбленіе, а за безчеловѣчное… Да-съ, за безчеловѣчную игру…
Князь разсмѣялся и обернулся къ дворецкому, уже стоявшему за нимъ.
— Распорядился. Все готово?
— Точно такъ-съ.
— Ну, веди всю компанію господина Дьякова. Да скорѣе и намъ тоже ужинать… Ступайте, голубчики, ужинать. Спасибо вамъ. Переодѣньтесь и пируйте, сказалъ князь, обращаясь къ будочникамъ и солдатамъ. — И вы, и мы, разыграли, какъ по нотамъ. И я вотъ оказался музыкантъ — не изъ послѣднихъ
VI.
правитьЦѣлый мѣсяцъ толковала первопрестольная про «уморительный» финтъ князя Десницкаго, объясняя, что князь Иванъ Михайловичъ двояко «уморилъ» всѣхъ Москвичей: однихъ со смѣху и до слезъ, а другихъ — со страху и чуть не до смерти.
Въ исходѣ января мѣсяца къ князю нежданно явился адъютантъ генералъ-губернатора и объявилъ:
— Его превосходительство, Михаилъ Михайловичъ Измайловъ, проситъ князя Десницкаго пожаловать тотчасъ къ себѣ.
Начальникъ первопрестольной допросилъ князя подробно, но и строго, обо всемъ, что было на святкахъ въ его домѣ, а затѣмъ объявилъ князю, что по жалобѣ Чвартовскаго указано изъ Петербурга строжайше наказать виновнаго ссылкой въ его подмосковное имѣніе, съ воспрещеніемъ въѣзда въ обѣ столицы, впредь до новаго распоряженія.
— Въ чемъ же я виноватъ? возразилъ князь.
— Въ насмѣхательствѣ и издѣвательствѣ надъ государственной одеждой, каковою почитается всякій мундиръ, какъ военный, такъ и гражданскій.
И князь Десницкій съ семьей выбылъ изъ Москвы въ двадцать четыре часа.
Времена были строгія… Шутить не любили, да и другимъ не давали…
Но черезъ три мѣсяца князь былъ снова въ Москвѣ. Времена перемѣнились.