Финансовый рыцарь (Дженкинс)/ОЗ 1882 (ДО)

Финансовый рыцарь : Картины современных нравов
авторъ Эдвард Дженкинс, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: англ. А Paladin of Finance, опубл.: 1882. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Отечественныя Записки», №№ 6-9, 1882

ФИНАНСОВЫЙ РЫЦАРЬ.

КАРТИНА СОВРЕМЕННЫХЪ НРАВОВЪ. РОМАНЪ Эдварда Дженкинса.

I.
Синьоръ Козмо.

Внутренній дворъ «Grand Hôtel»'я кишѣлъ блестящей и разнообразной толпой. Среди общаго шума и гама, по временамъ раздавались болѣе громкіе и рѣзкіе голоса, которьге покрывали сдержанный гулъ частныхъ разговоровъ.

Былъ второй часъ дня, и послѣдніе изъ завтракавшихъ въ великолѣпной столовой отеля, по пяти франковъ съ виномъ, выходили на терасу перваго этажа. Въ отдѣльныхъ группахъ, изъ трехъ и четырехъ лицъ, шелъ оживленный разговоръ. Мужчины, ловко дѣйствуя зубочистками или закуривая папироски, съ выраженіемъ сытаго довольства или пресыщенной скуки, лѣниво отдыхали въ четыреугольныхъ креслахъ. Женщины, въ числѣ которыхъ были молодыя и привлекательныя, медленно спускались по широкимъ ступенямъ лѣстницы, постукивая своими высокими каблучками, и обращая вниманіе мужчинъ на хорошеньшія ножки, и щегольскую обувь, ловко выставляемыя на показъ приподнятыми на вершокъ или на два, вышитыми юбками или кружевной оборкой balayeuse.

Нѣкоторыя, выходя изъ дверей, дѣлали знакъ старому, по очень расторопному коммиссіонеру, который, съ бумагой и карандашемъ въ рукѣ, вызывалъ экипажи условными криками со второго двора или съ бульвара; стукъ лошадиныхъ копытъ весело раздавался по каменной мостовой: коляски, кареты, ландо, подъѣзжали къ подъѣзду и быстро уносили кокетливо одѣтыхъ дамъ и ихъ изящныхъ кавалеровъ.

Тутъ собрались представители всѣхъ національностей. Были и парижане, съ неизбѣжной красной ленточкой въ петлицѣ, съ отвернутыми воротничками рубашки, навощенными усами, и сіяющими шляпами, въ перетянутыхъ въ тальѣ сертукахъ и ботинкахъ, съ высокими каблуками. Немного подалѣе венгерецъ, старался, не безъ успѣха, придать себѣ видъ англичанина, своимъ утреннимъ съютомъ, но національность его вполнѣ выдавалъ оливковый цвѣтъ лица и длинные, завитые усы, нѣсколько похожіе на рога его любимыхъ животныхъ. Потомъ кидалась въ глаза любопытная коллекція американцевъ, начиная съ высокаго худощаваго уроженца Новой-Англіи и грубаго длинноволосаго колониста восточныхъ штатовъ, фигуры которыхъ, представляя странную смѣсь простоты и хитрости, возбуждали невольно мысль, что это искатели приключеній, сдѣлавшіеся методистскими пасторами, и кончая многочисленными и разнообразными, широкоплечими подражателями модныхъ англичанъ въ одеждѣ и манерѣ, которыхъ въ настоящее время можно встрѣтить во всѣхъ городахъ атлантическаго берега Сѣверной Америки. Между ними виднѣлись тамъ и сямъ дамы, блѣдныя, граціозныя, часто очень хорошенькія и всегда изящно одѣтыя, которыя съ гнусливымъ акцентомъ, тотчасъ выдающимъ ихъ національность, обсуждали программу удовольствій на этотъ день.

Въ противоположномъ углу терасы двѣ красивыя молодыя дѣвушки, большого роста, съ аристократической осанкой, правильными чертами, напоминающими римлянокъ, черными глазами, длинными, шелковистыми рѣсницами и, прелестнымъ, хотя, быть можетъ, нѣсколько искуственнымъ цвѣтомъ лица, говорили очень мелодичнымъ голосомъ, на невѣдомомъ языкѣ, съ маленькимъ щедушнымъ и уродливымъ человѣчкомъ, загорѣлое лице котораго сохранило ясные слѣды развратной жизни и удручающей скуки. Это былъ румынецъ, пріѣхавшій съ двумя дочерьми, провести нѣсколько мѣсяцевъ въ Парижѣ и прожить въ этомъ раѣ всѣхъ румынцевъ половину ежегоднаго дохода съ своихъ заложенныхъ и перезаложенныхъ помѣстій.

Толстая дама, въ атласномъ платьѣ, каштановаго цвѣта, выставляющемъ на видъ, съ цинической откровенностью, ея слишкомъ развитыя формы, разговаривала съ сѣдымъ господиномъ, большого роста, съ пергаментнымъ цвѣтомъ лица, и аристократической, но поношенной физіономіей, въ легкомъ, свѣтломъ сьютѣ и узенькихъ лакированнымъ сапогахъ. Это была испанка, судя по быстрымъ движеніямъ ея рукъ, безъ перчатокъ, усыпанныхъ кольцами, которыя составляли поразительный контрастъ съ ногтями, носящими трауръ, по ея чернымъ глазамъ и бровямъ, по роскошнымъ волосамъ, осѣнявшимъ ея голову тяжелой діадемой; по краснымъ губамъ, обнаруживавшимъ время отъ времени блестящій рядъ маленькихъ, правильныхъ зубовъ, по шляпкѣ, съ дорогими кружевами, настолько пожелтѣвшими, что любой знатокъ могъ бы прійти въ восторгъ и, наконецъ, по бронзовымъ ботинкамъ.

Совершенно иными зубами отличались двѣ цвѣтущія здоровьемъ молодыя дѣвушки, смѣявшіяся съ старымъ джентльменомъ, въ сѣромъ сьютѣ и запыленныхъ сапогахъ; зубы у нихъ были большіе, слишкомъ выдающіеся, но не лишенные своей прелести, особенно при прозрачномъ цвѣтѣ лица и голубыхъ глазахъ. Это были англичанки до мозга костей; въ этомъ легко было убѣдиться по ихъ корсетамъ, очевидно, вышедшимъ изъ рукъ военнаго портного, или поставщика смирительныхъ куртокъ для сумасшедшаго дома; по короткимъ платьямъ, обнаруживавшимъ толстые башмаки съ низенькими каблуками, по рѣшительной походкѣ и мужскому размахиванію руками, что очень не граціозно, но выказываетъ привычку къ физическимъ упражненіямъ и модной игрѣ въ lawntennis.

Между разнообразными группами прохаживался тяжелыми шагами высокій, дородный креолъ, въ полиняломъ сѣромъ пальто, съ темнымъ цвѣтомъ лица и сѣдыми курчавыми волосами. У него были толстыя, сладострастныя губы, и онъ смотрѣлъ нахально черезъ свой золотой лорнетъ на всѣхъ сколько-нибудь привлекательныхъ женщинъ, что не нравилось даже самимъ нарумяненнымъ и напудреннымъ созданіямъ.

Публика постоянно смѣнялась. Въ правыя и лѣвыя двери входили и выходили безъ счета. Одни отправлялись въ читальную комнату или въ контору отеля, другіе возвращались отъ мѣнялы или съ телеграфа. По временамъ являлись съ бульвара прикащикъ изъ магазина съ свертками, парикмахеръ, комиссіонеръ съ письмомъ, хорошенькая нянька съ ребенкомъ, посыльный съ биржи, или швея съ громадной кардонкой, въ которой скрывались, Богъ знаетъ, какія тайны дамскаго туалета.

Отель этотъ, съ его шестью этажами, сотнями французскихъ, англійскихъ, нѣмецкихъ, итальянскихъ, венгерскихъ, шведскихъ, швейцарскихъ и арабскихъ слугъ, съ его телеграфами, газовымъ освѣщеніемъ, паровыми машинами, погребомъ, сигарной торговлей, билліярдами, ресторанами, кофейнями, балами, свадебными банкетами, заказными обѣдами и чудовищными счетами, казался цѣлымъ міромъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, это былъ финансовый центръ, сборный пунктъ всевозможныхъ агентовъ и аферистовъ. Ловкіе американцы предлагали тутъ привилегіи на тысячи новыхъ изобрѣтеній, отъ новаго фасона спичечницы до машины, дѣлающей двадцать тысячъ папиросъ въ часъ. Бразвлецъ продавалъ за нѣсколько милліоновъ шесть золотыхъ пріисковъ, одинъ богаче другого, и громадное помѣстье, на берегу рѣки Уругвай, настоящій рай на землѣ. Группа англичанъ хлопотала о концессіи конной желѣзной дорогѣ по бульварамъ, другая стремилась прорыть каналъ гдѣ-то на югѣ, третья предлагала углубить портъ въ Калэ, употребляя для этой цѣли морскія волны. Какой-то испанецъ желалъ открыть въ Марокко казино и игорный домъ, т. е. мавританскій Монако. Каждый день въ этомъ удивительномъ караванъ-сараѣ появлялись дюжины аферистовъ, съ таковымъ же числомъ проэктовъ въ своихъ карманахъ или чемоданахъ, а вокругъ ихъ, какъ мухи вокругъ меда, лѣпились туземные или натурализованные аферисты, которыхъ въ Парижѣ массы.

Въ описываемый нами день, въ началѣ октября, когда изъ дверей столовой выходили послѣдніе изъ завтракавшихъ, и стрѣлки на часахъ, намѣренно отстававшихъ, показывали пять минутъ третьяго, одинъ господинъ сидѣлъ за отдѣльнымъ столикомъ на терасѣ. Онъ уже болѣе получаса смотрѣлъ съ видимымъ нетерпѣніемъ на постоянно двигавшуюся толпу. Вокругъ него раздавались въ шумномъ, но смутномъ говорѣ слова: «концессія», «банкъ», «желѣзная дорога», «привилегія», «руда» и имена крупныхъ государственныхъ людей или финансовыхъ тузовъ.

Слуга, которому очень не нравилось, что столъ и стулъ занималъ господинъ, ничего не требовавшій, два раза подходилъ къ нему и спрашивалъ, не угодно ли кофе, ликера или сигаръ. Но господинъ отказывался отъ всего безмолвнымъ жестомъ, который во второй разъ принялъ столь рѣзкій и повелительный характеръ, что слуга, оскорбленный въ своихъ самыхъ сердечныхъ чувствахъ, удалился, бормоча сквозь зубы:

— Проклятый еврей!

Это замѣчаніе не дѣлало чести его прозорливости по части этнологіи, и единственнымъ его изви неніемъ можетъ служить то обстоятельство, что для слуги отеля или ресторана посѣтитель, ничего не требующій, всегда еврей.

Но этотъ господинъ, конечно, не былъ евреемъ. Сидя за отдѣльнымъ столомъ и посматривая съ нетерпѣніемъ то на большіе стѣнные часы, то на свои карманные, то на лѣстницу, онъ, очевидно, былъ иной расы, болѣе смѣлой и рѣшительной, но въ то же время менѣе хитрой и вкрадчивой, чѣмъ еврейская.

Впрочемъ, трудно было опредѣлить въ точности, къ какой національности онъ принадлежалъ. Одѣтъ онъ былъ парижаниномъ, хотя слишкомъ изысканно относительно шляпы, сапогъ и сюртука, который туго охватывалъ широкую талію пятидесятилѣтняго кутилы. Роста онъ былъ средняго, коренастый, а рука его, маленькая, бѣлая, покоилась на желѣзномъ столикѣ съ небрежной граціей, которая положительно была недоступна нѣмцу, англичанину или американцу. Онъ комкалъ длинными пальцами лайковую сѣрую перчатку, выставляя напоказъ кольцо съ большимъ изумрудомъ. Въ другой рукѣ, обтянутой перчаткой, онъ держалъ трость съ великолѣпнымъ набалдашникомъ, въ видѣ шара изъ ляписъ-лазури, вокругъ которой извивалась золотая змѣя. Отъ времени до времени онъ разсѣянно подносилъ набалдашникъ къ своимъ губамъ, потомъ вынималъ часы и свѣрялъ ихъ съ большими стѣнными часами отеля.

При первой встрѣчѣ съ нимъ, всякій сказалъ бы, что онъ уродъ, но наблюдательный глазъ артиста былъ бы пораженъ необыкновенной силой, которой дышали всѣ черты его лица. Вотъ онъ снялъ шляпу, и мы можемъ свободно изучить его лицо, очень большое и еще болѣе расширявшееся вслѣдствіи однообразно округленныхъ чертъ, изъ которыхъ ни одна не выдавалась. Невозможно было подсмотрѣть опредѣленнаго контура этого оплывшаго лица ни съ профиля, ни en face. Большому, высокому лбу соотвѣтствовалъ подбородокъ, почти столь же обширный, какъ и лобъ. Густые, черные волосы съ легкой сѣдиной, покрывали большую голову съ замѣчательной впадиной, между лбомъ и затылкомъ, а также съ очень маленькими ушами. Подъ загорѣлыми щеками, съ короткими англійскими баками, играла южная кровь. Нижняя часть лица и верхняя губа были чисто выбриты, причемъ вполнѣ обнаруживался маленькій ротъ съ толстой нижней губой. Изъ-подъ черныхъ бровей смотрѣли темно-каріе глаза, имѣвшіе необыкновенную магическую силу. Невозможно было ничего прочесть въ этихъ глазахъ, цвѣтъ и выраженіе которыхъ никогда не мѣнялись. Какое бы ощущеніе ни выражалось на этомъ лицѣ, какъ бы ни насупливались брови или ни съуживались ноздри, глаза вѣчно оставались мрачными, непроницаемыми.

Стрѣлки на стѣнныхъ часахъ показывали четверть третьяго, потомъ половину. Человѣческій водоворотъ продолжался. Незнакомецъ надѣлъ шляпу, пососалъ свою трость и посмотрѣлъ еще разъ на карманные часы. Слуга, выведенный изъ терпѣнія этимъ продолжительнымъ нарушеніемъ естественныхъ правъ ресторана, уже обдумывалъ третій натискъ на упорнаго посѣтителя, какъ вдругъ послѣдній увидалъ кого-то на лѣстницѣ. Онъ поспѣшно всталъ и, снявъ шляпу, протянулъ обѣ руки, но такъ какъ въ одной изъ нихъ была шляпа, а въ другой трость, то въ сущности онъ протягивалъ только два пальца.

— Наконецъ-то, г. Дюмарескъ, сказалъ онъ отличнымъ французскимъ языкомъ, хотя съ иностраннымъ акцентомъ: — я васъ жду цѣлый часъ и уже думалъ, что не увижусь съ вами сегодня.

— Тысячу разъ виноватъ, сеньёръ Козмо, отвѣчалъ вновь пришедшій господинъ на чисто парижскомъ нарѣчіи: — но меня задержало наше дѣло. Я такъ много говорилъ, что у меня въ горлѣ пересохло. Сядемте на минуту и выпьемъ что-нибудь. Чего вы хотите?

— Благодарю, ничего; я никогда не ѣмъ и не пью между завтракомъ и обѣдомъ.

— Чортъ возьми. Вы пуританинъ или монахъ? Впрочемъ, какъ хотите. Человѣкъ, рюмку вермута. Я, напротивъ, пью и ѣмъ, когда мнѣ хочется, а иногда, когда и не хочется.

Слуга не двигался съ мѣста, смотря пристально на «еврея».

— А вамъ что угодно? спросилъ онъ наивно.

— Мнѣ угодно, чтобы вы убирались къ чорту и оставили бы меня въ покоѣ! воскликнулъ сеньёръ Козмо, бросивъ на слугу такой убійственный взглядъ, что тотъ испугался.

— Этотъ еврей самого послѣдняго сорта, бормоталъ онъ сквозь зубы, удаляясь: — вѣнскій еврей.

— Какихъ держатъ въ этомъ отелѣ отъявленныхъ негодяевъ, произнесъ сеньёръ Козмо: — онъ въ третій разъ подходитъ ко мнѣ; я живу здѣсь, завтракаю здѣсь, и они хотятъ меня еще ограбить. Мнѣ приносятъ въ нумеръ ящикъ невозможныхъ сигаръ и пристаютъ, чтобы я ихъ покупалъ въ тридорога. Здѣсь думаютъ только о томъ, какъ бы эксплуатировать ближняго.

— А вы, промолвилъ со смѣхомъ Дюмарескъ: — вы объ этомъ не думаете?

И онъ посмотрѣлъ ему прямо въ глаза. Сеньёръ Козмо пожалъ плечами, но легкій румянецъ показался на его щекахъ.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ серьёзно: — я не эксплуатирую ближнихъ. Я честно предлагаю имъ свой умъ и опытность въ замѣнъ извѣстной суммы денегъ. Я назначаю цѣну и покупатель получаетъ эквивалентъ своихъ денегъ.

— Прекрасно. Скромность — большой недостатокъ и, благодаря ему, много великихъ умовъ не имѣло успѣха. У васъ этого недостатка нѣтъ. Вы именно человѣкъ по душѣ современному Парижу и являетесь къ намъ въ самую благопріятную минуту. Скромность въ мужчинахъ и женщинахъ теперь не въ модѣ.

Ироническій тонъ Дюмареска придавалъ особую пикантность его словамъ. Они оба смѣялись; Дюмарескъ громко, отъ души, а его собесѣдникъ безмолвно, съ оттѣнкомъ ехидства. Между ними, повидимому, существовало самое рѣзкое различіе. Дюмарескъ былъ высокаго роста, статный, съ благородной осанкой и изящными манерами. Бѣлокурый, съ длиннымъ лицемъ и пріятными, хотя некрасивыхи чертами, онъ отличался свѣтло-каштановыми, естественно вьющимися волосами, выдающимися бровями, большимъ, слегка убѣгающимъ лбомъ, сѣро-голубыми глазами, длиннымъ римскимъ носомъ, съ вѣчно торчащимъ на немъ pince-nez, выразительнымъ и хорошо очерченнымъ ртомъ, большими, бѣлыми зубами, граціозно завитыми усами, прекрасной, шелковистой бородой, a l’espagnole, и нѣжнымъ, розовымъ цвѣтомъ лица. Вообще, это былъ человѣкъ, созданный для того, чтобъ нравиться женщинамъ, хотя онъ не былъ красавцемъ, а его руки и ноги поражали своей необыкновенной величипой. Онъ былъ молодъ, не болѣе тридцати лѣтъ и чрезвычайно привлекателенъ. Голосъ и манеры обнаруживали въ немъ чистосердечіе и порядочность, а одежда высшее образованіе и изящный вкусъ.

— Сеньёръ Козмо, сказалъ онъ послѣ минутнаго молчанія: — я видѣлъ маркиза…

— И архіепископа?

— И архіепископа, и маркизу. О! маркиза! произнесъ Дюмарескъ, посылая по воздуху поцѣлуй: — я часто ее видаю и, однако, каждый разъ ощущаю все большее и большее волненіе. Какая грація! Какой умъ! Какой талантъ въ дѣлахъ!..

— И какая скупость! перебилъ его Козмо, бросая на своего собесѣдника проницательный взглядъ.

— Полноте, вы слишкомъ практическій человѣкъ. Вы клевещете на нее. Въ васъ нѣтъ и капли поэзіи; вы дѣлецъ. Есть мнѣнія, которыя не надо формулировать; пусть они носятся въ воздухѣ, какъ облака, готовыя разсѣяться въ случаѣ надобности. Въ отношеніи маркизы, я поддерживаю, что она граціозна, умна и имѣетъ талантъ въ дѣлахъ. Можетъ быть, она любитъ деньги; это слабость всѣхъ женщинъ. Но я не древній богъ, и не могу опуститься съ неба въ видѣ золотого дождя.

— Конечно. Самъ Юпитеръ не могъ бы этого сдѣлать въ наше время. Не откуда ему взять столько денегъ, которыя герметически заперты въ сундукахъ различныхъ банковъ. Впрочемъ, золото — вещь совершенно безполезная; Джонъ Ло — величайшій человѣкъ, когда либо жившій на свѣтѣ; онъ былъ поэтъ, философъ и пророкъ современныхъ финансовъ. Создавъ могущество кредита, онъ открылъ философскій камень. Дураки искали его въ металлахъ, а он ъ нашелъ въ бумагѣ. Въ наши дни Юпитеръ явился бы въ дождѣ банковыхъ билетовъ.

— Или оплаченныхъ акцій, прибавилъ съ улыбкой Дюмарескъ.

— Но, продолжалъ Козмо серьёзнымъ тономъ: — какое мнѣ дѣло до красоты маркизы и вашихъ безнравственныхъ, миѳологическихъ басней? У насъ на рукахъ поважнѣе дѣло. Что вамъ сказалъ архіепископъ?

Въ ту самую минуту, какъ Дюмарескъ хотѣлъ ему отвѣчать, Козмо схватилъ его за руку и приложилъ палецъ къ губамъ.

— Тише, прибавилъ онъ въ полголоса: — вы видите только что вошедшаго англичанина? Вонъ по ту сторону фонтана. Онъ насъ замѣтилъ и слѣдитъ за нами.

— Это Дарвель.

— Да, братъ католическаго епископа Беверлея.

— Онъ агентъ іезуитовъ?

— Да, онъ ловкій финансистъ. Почти всѣ деньги, переведенныя вашими духовными въ Англію со времени коммуны, прошли чрезъ его руки. Онъ пытался осуществить нѣчто въ родѣ моей идеи, именно создать большую католическую финансовую ассоціацію. Онъ идетъ къ намъ на встрѣчу; поздороваемся съ нимъ.

Они оба встали и, снявъ шляпы, поклонились англичанину, который удовольствовался тѣмъ, что слегка приподнялъ свою шляпу, бросилъ на нихъ проницательный взглядъ, и не подходя къ нимъ, прошелъ въ читальную комнату.

— Каналья! воскликнулъ Козмо: — онъ думаетъ, что, Богъ знаетъ, какая важная птица! Но жаль, что онъ насъ видѣлъ вмѣстѣ. Онъ знаетъ, что я другъ кардинала Беретты и видя, что я разговариваю съ остроумнымъ редакторомъ «Bon ami», заподозритъ, что мы затѣваемъ что-нибудь, а крайне важно, чтобъ онъ не имѣлъ ни малѣйшаго понятія о нашемъ планѣ. Онъ можетъ испортить все дѣло.

— Онъ не въ состояніи намъ помѣшать, сеньёръ Козмо! Увѣряю васъ, письма его святѣйшества и кардинала Беретты произвели на архіепископа самое глубокое впечатлѣніе. Мы можемъ вполнѣ разсчитывать на него и на маркизу, а слѣдовательно на маркиза и почти на всю легитимистскую аристократію. Все зависитъ отъ того, какое впечатлѣніе вы произведете на маркизу. Я видѣлъ ее два часа тому назадъ и обѣщалъ привезти васъ въ половинѣ четвертаго. Намъ уже пора ѣхать.

Они встали и направилась къ бульвару, гдѣ наняли самую лучшую изъ стоявшихъ передъ отелемъ наемныхъ каретъ.

Между тѣмъ, англичанинъ слѣдилъ за ними изъ окна читальной комнаты, скрываясь настолько за занавѣской, чтобъ они его не видѣли.

— Они что-то затѣваютъ, бормоталъ онъ про себя: — Козмо — другъ Беретты, который, въ свою очередь, другъ и ближайшій совѣтникъ его святѣйшества; Дюмарескъ, хотя легитимистъ и ультрамонтанецъ, полу-фанатикъ и полу-философъ, энтузіастъ и свѣтскій человѣкъ, пуританинъ, когда въ немъ заговариваетъ совѣсть, и сластолюбецъ подъ одуряющимъ вліяніемъ всепрощающей исповѣди — не дурной дѣлецъ, какъ доказываетъ успѣхъ его газеты въ этой безумной республикѣ. Мнѣ надо разузнать ихъ планы. Парижъ въ настоящее время похожъ на только-что вспаханное поле, а вороны всегда слетаются туда, гдѣ много червей.

Судя по этимъ размышленіямъ, мистеръ Дарвель былъ философъ, быстро выводившій заключенія, и очень строгій критикъ своихъ союзниковъ по религіознымъ конгрегаціямъ, къ которымъ онъ принадлежалъ въ качествѣ свѣтскаго члена. Кромѣ того, мы видимъ, что въ лонѣ святой католической церкви страсть къ деньгамъ, которая, по словамъ одного изъ ея святыхъ, основа всего зла, можетъ возбуждать антагонизмъ чувствъ и интересовъ, далеко не душеспасительный.

II.
Маркиза Рошерэ.

Сидя въ каретѣ, Дюмарескъ нагнулся почти на ухо къ Козмо и началъ вполголоса, хотя возница ни въ какомъ случаѣ не могъ разслышать его словъ среди шума и гама, всегда царящихъ на Итальянскомъ бульварѣ:

— Сеньоръ Козмо, вы не новичекъ въ Парижѣ, но вы очутитесь сейчасъ въ совершенно невѣдомомъ для васъ уголкѣ міра, по крайней мѣрѣ, я такъ полагаю. Вамъ необходимо будетъ призвать себѣ на помощь весь вашъ умъ и дипломатическій тактъ; поэтому смѣю думать, что вамъ пригодятся кое-какія свѣдѣнія объ этомъ уголкѣ, которыя вамъ можетъ сообщить человѣкъ, близко знакомый съ его нравами и обычаями.

Говоря это, Дюмарескъ, быть можетъ, безсознательно принялъ на себя нѣсколько покровительственный тонъ, и Козмо, обернувшись къ нему, далъ понять едва замѣтнымъ движеніемъ носа, что онъ это чувствуетъ. Однако, онъ молча поклонился, но такова была сила его выразительнаго взгляда, что Дюмарескъ, человѣкъ чрезвычайно впечатлительный и чуткій, какъ большинство людей его темперамента, понялъ, что нельзя было говорить такимъ тономъ съ могущественной особой, сидѣвшей подлѣ него.

— Благодаря моему положенію, какъ редактора и собственника газеты «Bon Ami», поспѣшилъ онъ прибавить, какъ бы извиняясь: — я по необходимости вошелъ въ близкія сношенія съ избраннымъ кружкомъ религіозной аристократіи и на опытѣ убѣдился, что въ этомъ мірѣ пробивать дорогу слѣдуетъ съ большимъ тактомъ и деликатностью. Маркиза Рошерэ — одно изъ свѣтилъ этого общества, которое, оставаясь вѣрнымъ бѣлому знамени и католической вѣрѣ, составляетъ въ Парижѣ маленькій религіозный и легитимистскій оазисъ. Она въ тоже время набожная и свѣтская женщина; къ первой роли ее подготовило воспитаніе въ Анжерскомъ монастырѣ, гдѣ настоятельницей ея родная тетка, а для второй она какъ бы рождена, благодаря своей замѣчательной красотѣ и рѣдкому уму. Эта смѣсь набожности и свѣтскости дѣлаютъ ее самой привлекательной и самой опасной изъ женщинъ.

— Вы, однако, философъ, г. Дюмарескъ, замѣтилъ Козмо съ улыбкой.

— Нѣтъ, я просто парижанинъ и литераторъ. Впрочемъ, въ настоящую минуту я отказываюсь отъ всякаго притязанія быть художникомъ, а просто излагаю факты, какъ историкъ или нотаріусъ. Эта женщина, благодаря соединенію въ ней двухъ только-что указанныхъ мною элементовъ — большая сила. Она имѣетъ столько же вліянія въ высшихъ духовныхъ сферахъ, сколько и аристократическихъ салонахъ. По утрамъ, въ ея будуарѣ толпятся епископы и патеры, а передъ обѣдомъ ея гостинныя полны самыми блестящими и веселыми представителями моднаго свѣта. Увидѣвъ ее, вы тотчасъ поймете причину ея вліянія; но, несмотря на всю вашу опытность и проницательность, вы не сразу оцѣните всю громадность этого вліянія. Она имѣетъ сношенія съ Римомъ, Мадридомъ, Брюсселемъ, даже съ Берлиномъ и Петербургомъ, хотя тамъ наше вліяніе не сильно. Она умѣетъ оставлять свою набожность, вполнѣ искреннюю, въ своей молельнѣ, и въ то время, какъ иностранные дипломаты и высокопоставленныя особы считаютъ ее самой свободной и капризной свѣтской красавицей, пламенные католики видятъ въ ней столбъ святой вѣры. Ея дѣятельность изумительна; она сама ведетъ почти всю свою обширную переписку, часто шифрованную. Кромѣ того, у нея два секретаря; одинъ Тольмешъ, ея аббатъ и капелланъ, а другой, вы не повѣрите, свободный мыслитель, литераторъ, поэтъ и художникъ. Его зовутъ Антуанъ Де-ла-Гуппъ. Онъ преданъ душой и тѣломъ маркизѣ. Еслибъ онъ вѣрилъ въ адъ, то согласился бы пойти туда ради маркизы; во всякомъ случаѣ, его замѣчательный умъ къ ея услугамъ. Онъ дѣловой человѣкъ, какихъ мало, и исполняетъ обязанность управляющаго у маркиза, который имѣетъ большія помѣстья и еще большіе капиталы. Зная, какъ шатка поземельная собственность аристократовъ, онъ реализировалъ большую часть состоянія маркиза и перевелъ капиталы въ Англію.

— Прекрасно, замѣтилъ Козмо: — онъ умный человѣкъ. Клерикальные или роялистскіе капиталы не должны оставаться подъ покровительствомъ этого адскаго республиканскаго правительства. А какъ велико, по вашему мнѣнію, состояніе маркизы?

— Не могу сказать, отвѣчалъ Дюмарескъ, котораго Козмо слушалъ теперь съ восторженнымъ вниманіемъ: — но, вѣроятно, около сорока милліоновъ. Ему за шестьдесятъ лѣтъ; онъ экономный и строго нравственный старикъ; но я сомнѣваюсь въ его финансовыхъ способностяхъ; впрочемъ, дѣла ведутъ маркиза и Де-ла-Гуппъ, хотя маркизъ ничего не позволяетъ дѣлать безъ своего согласія.

— Онъ служитъ въ высшей администраціи?

— Нѣтъ. Послѣ войны, Тьеръ, зная его громадное богатство и думалъ, что его имя будетъ полезно, предложилъ ему мѣсто директора французскаго банка, но маркизъ отказался. Онъ ненавидитъ и презираетъ республику. Но вотъ мы уже и на площади Согласія. Позвольте мнѣ вамъ посовѣтовать, если можно что-нибудь совѣтовать такому опытному человѣку, какъ вы, удовольствоваться сегодня только зондированіемъ почвы. Маркиза, навѣрное, будетъ одна. Я знаю, что ее очень поразила ваша великая идея, но она не выкажетъ сразу своей игры чужому человѣку; она слишкомъ для этого умна и ловка. Вамъ надо пріобрѣсть ея довѣріе, т. е. прежде всего сдѣлать на нее хорошее впечатлѣніе и возбудить въ ней восторженное удивленіе къ вашимъ талантамъ. Потомъ вамъ необходимо понравиться Де-ла-Гуппу; я васъ сведу съ нимъ. Тогда, мой другъ, успѣхъ будетъ вѣрный. Маркиза уже сама устроитъ все остальное. Но, вотъ и ея домъ.

По знаку Дюмареска кучеръ въѣхалъ въ ворота роскошнаго дома, окруженнаго чугунной рѣшеткой, выходившей на улицу св. Доминика. Карета остановилась у подъѣзда, и передъ друзьями распахнулась дверь. Они очутились на мраморной лѣстницѣ, на верху которой ихъ встрѣтили съ низкимъ поклономъ два ливрейныхъ лакея, въ пудрѣ, шелковыхъ чулкахъ и башмакахъ. Они приподняли тяжелыя портьеры, скрывавшія дверь въ переднюю, и Козмо невольно снялъ шляпу; Дюмарескъ слегка покраснѣлъ, но, не снимая шляпы, спокойно спросилъ:

— Маркиза дома?

— Ждетъ васъ, господа, отвѣчалъ одинъ изъ лакеевъ.

Козмо тотчасъ понялъ свою ошибку, но лицо его не обнаружило ни малѣйшаго смущенія. Дюмарескъ прошелъ черезъ переднюю съ старинной дубовой мебелью и отдалъ палку лакею въ черномъ фракѣ у двери во внутреннія комнаты.

— Доложите маркизѣ, что со мною г. Козмо, сказалъ онъ.

Взявъ у Козмо его трость съ набалдашникомъ изъ лаписъ-лазури, лакей бросилъ на него едва замѣтный взглядъ, который, однако, не ускользнулъ отъ него. Онъ гордо поднялъ голову и уставился на лакея своими блестящими, огненными глазами; тотъ вздрогнулъ и опустилъ взоры.

— Хорошо, подумалъ Козмо: — этотъ человѣкъ не посмѣетъ болѣе оцѣнивать моей одежды, по крайней мѣрѣ, пока она на мнѣ.

Онъ послѣдовалъ за своимъ пріятелемъ по мягкому ковру черезъ три гостиныхъ, во вкусѣ Людовика XIV, Людовика XV и Людовика XVI. Наконецъ, лакей отворилъ разомъ обѣ половинки двери, бѣлой съ золотомъ и громко доложилъ:

— Г. Дюмарескъ, г. Козмо.

Въ ту же минуту они увидѣли передъ собою маркизу Рошерэ.

Пока они отвѣшивали почтительный поклонъ, двери за ними затворились, и маркиза, сидѣвшая передъ большой конторкой, на которой лежало множество книгъ и бумагъ, встала, чтобы принять гостей.

Съ перваго взгляда Козмо былъ пораженъ ея красотой, достоинствомъ и простотой ея манеръ. Она протянула руку Дюмареску, который пожалъ ее по англійскому обычаю и потомъ вопросительно взглянула на него, дожидаясь, чтобы онъ представилъ своего пріятеля.

— Маркиза, сказалъ онъ: — это мой другъ, сеньоръ, или лучше, господинъ Козмо, такъ какъ онъ хочетъ быть впредь настоящимъ парижаниномъ.

Маркиза была осторожнѣе своего слуги, и хотя разомъ оцѣнила физіономію, наружность и манеры представленнаго ей господина, но Козмо этого не замѣтилъ, несмотря на то, что не спускалъ съ нея своихъ странныхъ взоровъ.

Длинныя черныя рѣсницы маркизы были сначала сгущены и до того скрывали ея глаза, что Козмо могъ только замѣтить ихъ блескъ. Но потомъ она пристально устремила на него свои большіе, каріе, блестящіе, какъ кристалъ, зрачки, и въ ея взглядѣ просвѣчивало полузастѣнчивое, полусмѣлое любопытство, очень лестное для Козмо.

— Это дикарь, подумала она: — но необыкновенной силы; надо его приручить.

Она опустилась въ мягкое кресло и знакомъ пригласила сѣсть гостей. Парижанинъ и его пріятель заняли мѣста, при чемъ итальянецъ обнаружилъ всю грацію своей расы. Онъ теперь вполнѣ владѣлъ собою. Онъ не спускалъ съ маркизы своихъ взоровъ и, однако, она не могла разобрать, смотрѣлъ ли онъ на нее съ восторгомъ или только съ любопытствомъ. Во всякомъ случаѣ его взглядъ имѣлъ странную магическую силу и, въ продолженіи нѣсколькихъ минутъ маркизѣ казалось, что она не могла ничего видѣть, кромѣ его глазъ. Она даже разсердилась на себя и устремила свои взоры на Дюмареска, но какъ бы инстинктивно они снова возвратились къ итальянцу. Очевидно, что приручить этого дикаря было дѣло не легкое.

— Вы не знаете Парижа? сказала она съ улыбкой.

— Извините, отвѣчалъ онъ: — я провелъ здѣсь годъ въ царствованіе вашего короля, Луи-Филиппа.

Дюмарескъ насупилъ брови и взглянулъ на своего пріятеля, который, однако, не обратилъ на него вниманія. Маркиза спокойно отвѣтила:

— Это было несчастное время для Франціи. Но вы должно быть тогда были очень молоды?

— Я находился тогда ученикомъ іезуитской коллегіи, въ улицѣ Севръ. Потомъ, во время имперіи, я пріѣзжалъ въ Парижъ нѣсколько разъ по дѣламъ, частью финансовымъ и частью политическимъ. Я былъ тогда тайнымъ агентомъ кардинала Везелини. Мои политическія порученія касались неаполитанскаго двора.

— О мои бѣдные друзья! Такъ вы знаете Ихъ Величества?

— Нѣтъ, я никогда ихъ не видалъ. Я по рожденію флорентинецъ, но нашли удобнымъ выбрать для порученной мнѣ миссіи человѣка, который не могъ возбудить подозрѣнія, что онъ находится въ сношеніяхъ съ Римомъ или Неаполемъ. Я въ то время служилъ въ одномъ миланскомъ банкѣ и былъ рьянымъ приверженцемъ Кавура.

Маркиза не дрогнула. Козмо говорилъ медленно и не спускалъ съ нея глазъ, поджидая, что она выйдетъ изъ себя. Еслибы она выразила хоть тѣнь разочарованія или отвращенія, онъ впослѣдствіи заставилъ бы ее тяжело за это поплатиться. Но она была слишкомъ тонкой и опытной дипломаткой, чтобы обнаружить свои чувства въ такомъ дѣлѣ. Она не разъ уже имѣла свиданія и разговори съ очень странными личностями. Поэтому трудно было сказать, забавлялъ ее или надоѣдалъ ей человѣкъ, такъ откровенно сознававшійся въ своемъ сомнительномъ прошломъ.

— А теперь, сказала она спокойно: — вы другъ моего друга кардинала Беретты, какъ онъ мнѣ самъ пишетъ.

— Кардиналъ такъ добръ, что позволяетъ мнѣ называть его другомъ.

— Вы не могли бы имѣть лучшей рекомендаціи, какъ кардинала Беретты и г. Дюмареска, прибавила маркиза, бросивъ любезный взглядъ на журналиста, который покраснѣлъ отъ удовольствія.

— Я вамъ уже объяснилъ, маркиза, цѣль пріѣзда сеньора Козмо, въ Парижъ, и какую великую финансовую идею онъ хочетъ здѣсь пропагандировать, сказалъ Дюмарескъ, спѣша отвести пріятеля отъ несвоевременныхъ воспоминаній. Вы были такъ добры, что позволили мнѣ представить его вамъ сегодня. Но вы вѣроятно не расположены сразу войти во всѣ подробности его плана и, быть можетъ, предпочтете, чтобъ при этомъ разговорѣ присутствовалъ г. Де-ла-Гуппъ. Мы всегда будемъ готовы къ вашимъ услугамъ и явимся въ назначенное вами время.

— Нѣтъ лучше времени какъ теперь, произнесъ Козмо рѣшительно прежде, чѣмъ маркиза успѣла отвѣтить: — это вопросъ животрепещущій, и не можетъ терпѣть отлагательства. Не можете ли вы тотчасъ посвятить ему нѣсколько минутъ?

Его черные глаза метали искры.

Дюмарескъ едва вѣрилъ своимъ ушамъ. Его пугала неосторожность Козмо. Однако маркиза, повидимому, ни мало не оскорбилось его смѣлостью. Она инстинктивно поняла съ перваго взгляда, что въ этомъ человѣкѣ таилась могучая сила, и рѣшилась перенести всѣ его странности, чтобъ воспользоваться его замѣчательными способностями, о которыхъ отзывался кардиналъ Беретта въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ.

— Вы правы, сеньоръ Козмо, отвѣчала она съ обворожительной улыбкой: — я горю нетерпѣніемъ услышать изъ вашихъ устъ великій проектъ. Будьте такъ добры г. Дюмарескъ, позвоните въ колокольчикъ, стоящій подлѣ васъ на столѣ.

Неуспѣлъ раздаться серебристый звукъ колокольчика, какъ лакей показался въ дверяхъ.

— Никого не принимать, сказала маркиза: да сходите къ г. Де-ла-Гуппу и попросите его пригласить мистера Дарвеля завтраикъ завтраку. Вы пьете чай, господа, передъ обѣдомъ? Жакъ принесетъ вамъ чай ровно въ пять часовъ.

Съ этими словами маркиза помѣстилась попокойнѣе въ креслѣ и приняла видъ человѣка, принимающагося за дѣла, но рѣшившагося сосредоточить на нихъ все свое вниманіе.

— Вы видите, синьоръ Козмо, прибавила она съ улыбкой: я приняла всѣ мѣры, чтобъ намъ никто не помѣшалъ; я теперь вполнѣ въ вашемъ распоряженіи.

Парижанинъ подумалъ, что это отличный случай сеньору Козмо ловкимъ комплиментомъ загладить непріятное впечатлѣніе, произведенное его неловкимъ разговоромъ и неприличнымъ настаиваніемъ на немедленномъ объясненіи своего плана. Но Козмо, повидимому, не сознавалъ своихъ ошибокъ. Онъ задумался, недоумѣвая, какое дѣло могла имѣть маркиза съ мистеромъ Дарвелемъ. Но черезъ минуту произнесъ наивно: — я очень радъ, что имѣю хоть разъ въ жизни дѣло съ рѣшительной и понимающей дѣло дамой. Я убѣжденъ, что найду въ васъ, маркиза, одного изъ самыхъ пламенныхъ и могучихъ помощниковъ.

Дюмарескъ снова не повѣрилъ своимъ ушамъ и съ испугомъ посмотрѣлъ на маркизу, но она оставалась спокойной.

— Намъ не надо терять время на комплименты, сказала она: — я желаю вполнѣ усвоить вашъ планъ и потому прошу васъ объяснить мнѣ его во всѣхъ мельчайшихъ подробностяхъ.

Козмо мысленно восхищался хладнокровіемъ и энергіей этой женщины. Нельзя было поймать ее въ расплохъ и вырвать у нея выраженіе того или другого чувства. Она, очевидно, внимательно изучала его, критикуя его манеры и свѣтское обращеніе. Онъ сохранялъ свою самоувѣренность въ присутствіи государей, министровъ, высшихъ духовныхъ особъ, и никогда еще никто не обошелъ его такъ ловко въ теченіи десяти минутъ, указавъ ему принадлежавшее ему мѣсто и давъ понять, что ему лучше не сходить съ него. И все это было сдѣлано безъ одного рѣзкаго слова, безъ одного непріятнаго движенія.

— Да, она сильна, подумалъ онъ и собрался съ силами, чтобъ побѣдить такого могучаго противника.

Постарайтесь, читатель, вообразить себѣ женщину, съ которой имѣлъ дѣло этотъ умный, ловкій авантюристъ, сознававшій, что вся его судьба зависѣла отъ того впечатлѣнія, которое произведутъ на нее его аргументы.

Маркиза Рошерэ была не только самая блестящая, свѣтская барыня, но и одна изъ первыхъ красавицъ Парижа. Ея красота была въ своемъ зенитѣ и поражала своимъ лучезарнымъ блескомъ, лишеннымъ всякой надменности. Она прельщала, приводила въ восторгъ, заставляла становиться на колѣни и поклоняться ей, какъ божеству. Типъ ея красоты былъ во всѣхъ отношеніяхъ совершенный. Художники съ ума сходили отъ безукоризненной пропорціональности овала ея лица, начиная отъ той точки на лбу, гдѣ ея каштановые волосы дѣлились на двѣ роскошныя волны до оконечности подбородка, съ прелестной ямочкой. Прекрасно очерченные темнокаріе глаза смотрѣли мягко, нѣжно изъ подъ изящно проведенныхъ бровей. Лобъ ея отличался, самъ по себѣ, выразительной красотой; что бываетъ очень рѣдко, и еслибы остальное лице было закрыто, то художникъ все-таки догадался бы, что лобъ принадлежитъ красавицѣ и умной женщинѣ. Умственная работа не покрыла его морщинами, но тонкія очертанія его обнаруживали умственную жизнь, которая только возвышала прелесть чисто физической красоты. Ея талія, была самаго правильнаго, строгаго рисунка, какъ у Діаны. Складки ея платья располагались вокругъ нея съ такой дѣвственной граціей, что придавали ей видъ Мадонны, и Козмо, имѣвшій глазъ артиста, какъ всѣ его соотечественники, былъ внѣ себя отъ восторга.

Внимательно смотря на нее своимъ чернымъ, проницательнымъ взглядомъ, онъ сталъ краснорѣчиво развивать свою «великую идею». При этомъ лице его сіяло, глаза блестѣли, и южная натура обнаруживалась пламеннымъ тономъ и оживленными жестами. Говорилъ ли онъ серьёзно? Вѣрилъ ли онъ въ свою идею? Читатель самъ рѣшитъ это впослѣдствіи.

Онъ началъ съ того, что общими штрихами нарисовалъ картину современнаго положенія католической церкви въ Европѣ, въ виду многочисленныхъ силъ антихриста: — англійскихъ протестантовъ, французскихъ, бельгійскихъ и швейцарскихъ атеистовъ, республиканцевъ и соціалистовъ германскаго Culturcampf, возстанія Италіи противъ священнаго престола, наконецъ въ виду славянъ греческой церкви, и евреевъ. Онъ ловко указалъ, что съ этими могучими силами надо бороться различнымъ оружіемъ: — полиціей, дипломаціей, революціей, пропагандой, интригой, подведеніемъ соціальныхъ и научныхъ контраминъ; все это онъ излагалъ съ такой силой, съ такимъ умомъ, что Дюмарескъ, считавшій себя авторитетомъ по этимъ вопросамъ, о которыхъ онъ писалъ тономъ власть имѣющаго въ своей газетѣ, почувствовалъ, что въ сравненіи съ этимъ страннымъ авантюристомъ, онъ былъ только школьникомъ или много много репетиторомъ въ великой школѣ католической полемики.

Искусно покончивъ со всѣми врагами католической церкви, онъ дошелъ до послѣдняго, именно евреевъ, которые, по его словамъ, представляли самую страшную силу, съ которой приходилась бороться религіи въ современомъ мірѣ.

— Эта сила, продолжалъ онъ: — потому страшна, что евреи и деньги одно. Посмотрите, что дѣлается на свѣтѣ въ настоящее время. Протестанство пуританское, кальвинистское и методисткое сохнетъ и чахнетъ подъ жгучими лучами науки и человѣческаго разума, достигающихъ своего зенита. Протестантскіе реформаторы хотѣли создать раціональную вѣру, но раціональная вѣра — абсурдъ. Нельзя разсуждать и вѣрить. Если вы хотите разсуждать, то вамъ необходимо критиковать авторитетъ, а критикуя авторитетъ, вы перестаете вѣрить. Пуританскія вѣрованія въ Англіи, Шотландіи и Америкѣ находятся въ упадкѣ, потому что ихъ нельзя примирить съ исторіей и наукой, а съ другой стороны, онѣ не основаны на абсолютномъ авторитетѣ. Поэтому имъ суждено исчезнуть. Атеизмъ распространяется на континентѣ, потому что онъ болѣе логиченъ, чѣмъ протестанство. Правда, въ обществѣ замѣчается общее стремленіе отвернуться отъ религіи. Но не забывайте, что атеизмъ естественный и всегдашній врагъ католической церкви. Онъ былъ побѣжденъ въ прошедшемъ и будетъ побѣжденъ въ будущемъ. Соціализмъ, это отрицаніе всякаго авторитета, въ различныхъ его формахъ: ограниченной монархіи, конституціоннаго правленія, республики и комуны, ничто иное, какъ протестанство, доведенное до его крайнихъ логическихъ послѣдствій. Но, другая сила, евреи, гораздо могущественнѣе. Она проникаетъ всюду, дѣйствуетъ рѣшительнѣе и вѣрнѣе всѣхъ другихъ силъ. А почему? Потому что она предлагаетъ не платоническую надежду на великія блага въ невѣдомой вѣчности, но наслажденія данной минуты, могущество, доставляемое деньгами, контроль надъ полиціей, арміей и прессой, вліяніе политическое, общественное и даже религіозное. Что по вашему мнѣнію, маркиза, всего болѣе содѣйствовало развитію протестантства? Сами протестанты вамъ укажутъ на разсужденія, на вѣру и пр. и пр. А я вамъ укажу на громадныя богатства и на коммерческую дѣятельность протестантскихъ странъ. Посмотрите на богатства Великобританіи! Англичане расходуютъ ежегодно милліоны на религіозную пропаганду; они имѣютъ хорошо оплаченныхъ миссіонеровъ во всѣхъ уголкахъ земнаго шара. Сколько сотенъ милліоновъ эта нація израсходовала на распространеніе протестантскихъ принциповъ У этого протестантскаго народа есть характеристическая пословица: деньги погоняютъ кобылу. Они бросаютъ милліоны на своего конька. Но въ финансовомъ дѣлѣ они мальчишки въ сравненіи съ евреями. Точно также, что дало возможность католической церкви поддержать свое существованіе во Франціи со времени революціи, несмотря на могущественныя нападки со всѣхъ сторонъ? Проповѣдники? Писатели? Журналы? Полемика?

И говоря это, Козмо бросилъ презрительный взглядъ на Дюмареска, который казался совершенно уничтоженнымъ.

— Нѣтъ, продолжалъ онъ: — это сдѣлали неисчислимыя богатства конгрегацій. Благодаря имъ, католицизмъ получилъ стойкость и долговѣчность, забралъ въ свои руки общественное воспитаніе и обезпечилъ себѣ значительное вліяніе на политику и общественное мнѣніе. Самые способные вожаки республиканской партіи это хорошо поняли и вотъ почему они стараются убѣдить народъ, что необходимо наложить святотатственную руку на церковное имущество и, ограбивъ духовенство, довести его до несчастной, безпомощной роли проповѣдниковъ. Съ другой стороны посмотрите, какъ евреи все загребаютъ въ свои руки. Второй исходъ еврейскаго народа важнѣе перваго. Его обѣтованная земля теперь весь свѣтъ и хананеяне все человѣчество. Если мы не дадимъ дружнаго отпора, то вскорѣ еврейское наводненіе насъ поглотитъ. Евреи все покупаютъ: жатвы у поселянъ и землю у владѣльцевъ. Въ Австріи, Венгріи и Румыніи они одни эксплуатируютъ винокурни, ухитряясь платить акцизъ только съ третьей части производства. Они имѣютъ монополію добыванія керосина въ Галиціи. Кому принадлежатъ лучшіе дома въ Вѣнѣ и Берлинѣ? Евреямъ. Двѣ трети аллеи Подъ Липами куплена евреями, несмотря на нелюбовь къ нимъ императора Вильгельма. Они вездѣ покупаютъ главныя газеты и даютъ читателямъ только тѣ свѣдѣнія, которыя полезны для распространенія ихъ политическихъ взглядовъ и финансовыхъ спекуляцій. Ихъ сила правильно организована, какъ ни одна общественная сила, не исключая католической церкви. Несмотря на всю ихъ склонность обманывать другъ друга, они составляютъ тѣсный союзъ для борьбы съ язычниками, которыхъ дружно грабятъ. Ихъ сила все растетъ и вліяніе все усиливается съ развитіемъ роскоши и цивилизаціи. Стеклянныя бусы дороже золота въ глазахъ дикаря, но съ усложненіемъ матеріальной жизни и распространеніемъ въ домашней жизни вліянія моды и искуства, золото становится необходимостью. Безъ него человѣкъ не можетъ пользоваться уваженіемъ, какъ бы ни были велики его личныя качества. Благодаря своему врожденному таланту къ финансовымъ операціямъ, евреи пользуются въ своихъ интересахъ этой силой золота. Они никогда не работаютъ своими длинными, загребистыми пальцами, чистыми щупальцами спрута, выжимающими кровь изъ своихъ жертвъ. Друrie работаютъ, а евреи занимаются спекуляціями. Повторяю, маркиза, эта сила составляетъ самую грозную опасность для католицизма. Она подтачиваетъ набожность, разжигаетъ самыя распространенныя теперь страсти: скупость, честолюбіе, любовь къ удовольствіямъ и къ власти, стремленіе къ блеску; она возвышаетъ добродѣтели одного человѣка, обезпечивая ему популярность и извиняетъ пороки другого, освобождая его отъ законнаго наказанія и общаго презрѣнія.

Маркиза слушала все съ большимъ и большимъ интересомъ эту блестящую рѣчь, которую мы передали въ сокращенномъ видѣ, пропустивъ множество примѣровъ, саркастическихъ замѣчаній и софизмовъ, которыми онъ подкрѣплялъ свои доводы.

— Какъ уменъ! говорила про себя маркиза: — какъ уменъ!

Ея быстрое воображеніе и проницательный умъ опережали слова Козмо, и она съ удовольствіемъ видѣла, что предугадывала его гипотезы и понимала его аргументы, прежде чѣмъ онъ ихъ произносилъ. Сначала голова ея была наклонена и рѣсницы опущены, такъ что, судя по ея позѣ, можно было подумать, что она слушаетъ болѣе съ терпѣніемъ, чѣмъ съ любопытствомъ; но мало по-малу она подняла голову, устремила на него свои чудные глаза и внимательно слѣдила за каждымъ его словомъ жестомъ. Она была побѣждена. Онъ заставилъ ее сбросить съ себя маску равнодушія и обнаружить свои чувства и мнѣнія.

— Церковь богата, очень богата, продолжалъ онъ, переходя къ изложенію своей «великой идеи». — Цифра капиталовъ, находящихся въ рукахъ представителей церкви, громадна, неисчислима. Но эти капиталы, оставаясь безъ употребленія, потеряли всякую жизненную силу и, переставъ быть добромъ, стали положительнымъ зломъ. Евреи никогда не оставляютъ своихъ денегъ въ карманѣ, они постоянно пускаютъ ихъ въ оборотъ и выручаютъ не четыре или пять процентовъ, а сто на сто. Если католицизмъ желаетъ поддержать свою роль на свѣтѣ и владѣть всѣмъ міромъ, то ему необходимо забрать въ свои руки финансовыя операціи всего міра и уничтожить евреевъ.

— Но какъ? спросила маркиза, которая оставалась дѣловой женщиной, даже подъ чарующимъ вліяніемъ его краснорѣчія.

— О, это вопросъ техническій, который трудно объяснить въ нѣсколькихъ словахъ, тѣмъ болѣе, что вы, маркиза, приказали подать чай въ пять часовъ. Надо оставить эту часть моего плана до слѣдующаго раза, но будьте увѣрены, что все обдумано и предусмотрѣно. Теперь я только укажу въ общихъ чертахъ на главные элементы предлагаемаго предпріятія. Всѣ католическіе капиталы будутъ сосредоточены, учредится громадный католическій банкъ, будутъ взяты концессіи на проведеніе желѣзныхъ дорогъ, напримѣръ, на востокѣ Европы, въ Венгріи и на Балканскомъ полуостровѣ. Желѣзныя дороги всегда служатъ источникомъ большого вліянія. Кромѣ того, слѣдуетъ забрать въ свои руки монополіи угля, желѣза и ртути въ Европѣ. Ротшильды до сихъ поръ почти исключительно владѣютъ всей ртутью въ Европѣ, и такъ какъ ртуть употребляется во многихъ промышленныхъ производствахъ, то они могутъ судить по числу проданныхъ каждый день бутылокъ о хорошемъ или дурномъ настроеніи торговаго рынка. И этотъ вѣрнѣйшій финансовый барометръ находится въ рукахъ евреевъ. Наконецъ, надо подчинить себѣ прессу; съ этой цѣлью учредится компанія для покупки вліятельныхъ газетъ и заведется особая телеграфическая проволока, благодаря чему будутъ обнародываться свѣдѣнія только благопріятныя интересамъ святой религіи. Католическое духовенство сдѣлается во всемъ свѣтѣ агентами телеграфной компаніи, и міръ будетъ принужденъ смотрѣть на совершающіяся событія сквозь очки религіи.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ слуга съ севрскимъ сервизомъ на серебряномъ подносѣ и поставилъ его на маленькій столикъ подлѣ маркизы, которая сама разлила чай и подала чашки своимъ гостямъ. Козмо замѣтилъ, что рука ея слегка дрожала. Ею, очевидно, овладѣло волненіе, котораго она не могла скрыть.

— Но, какимъ образомъ, вы, сеньоръ Козмо, думаете осуществить свой планъ? спросила она.

Онъ ожидалъ этого вопроса отъ такой умной и проницательной женщины, какъ маркиза. Но прежде всего, онъ забылъ упомянуть объ очень важномъ обстоятельствѣ. Его святѣйшество черезъ посредство кардинала Беретты удостоилъ его чести познакомиться съ выработаннымъ имъ проэктомъ, высказалъ, что очень интересуется этимъ дѣломъ и даже снабдилъ его письменнымъ своимъ благословеніемъ, копія котораго написанная кардиналомъ Береттою, находилась у Козмо.

Онъ вынулъ изъ кармана этотъ драгоцѣнный документъ, благоговѣйно развернулъ его и прочелъ громкимъ, звонкимъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ. Потомъ онъ передалъ бумагу маркизѣ, которая взяла ее съ тѣмъ же набожнымъ чувствомъ, съ которымъ она приложилась бы къ волосу святой Маргариты, или къ зубу Пресвятой Богородицы.

Пока она еще находилась подъ вліяніемъ подлинныхъ словъ его святѣйшества, Козмо воскликнулъ:

— И я привезъ нетолько эту бумагу. У меня въ портфелѣ многое, что послужитъ основаніемъ великихъ финансовыхъ предпріятій: предложенія, проэкты и концессіи двухъ желѣзныхъ дорогъ, банка, новой пароходной компаніи по Дунаю и эксплуатаціи нефти въ церковныхъ владѣніяхъ въ Галиціи. Въ предлагаемомъ мною гигантскомъ дѣлѣ будетъ сосредоточены сотни милліоновъ, и сотни милліоновъ посыпятся на святую церковь и вѣрующихъ католиковъ. Черезъ пять лѣтъ мы будетъ повелѣвать всѣми европейскими биржами.

Онъ подвинулся къ самому борту кресла, гордо закинулъ голову, выставилъ впередъ грудь и съ торжествующимъ величіемъ смотрѣлъ на маркизу.

Она была побѣждена. Этотъ человѣкъ, не привыкшій къ учтивой сдержанности и свѣтскому приличію, вполнѣ подчинилъ ее дикимъ краснорѣчіемъ, пламеннымъ энтузіазмомъ и увѣренностью въ себѣ, въ своей «великой идеѣ». Въ сущности, маркиза отличалась смѣлымъ, увлекающимся умомъ, хотя и сдержаннымъ, рѣдкой способностью владѣть собою. Она почувствовала неудержимую симпатію къ человѣку, который могъ задумать и подготовить подобный проэктъ, а потому не потребовала времени на разсужденіе или на совѣщаніе съ Де-ла-Гуппомъ. Она сразу рѣшилась и, вставъ, протянула руку итальянцу.

— Дѣйствительно, это великая идея, которая могла прійти въ голову только геніальному человѣку, сказала она. — Располагайте мною; я вполнѣ къ вашимъ услугамъ. Благодарю васъ отъ души, г. Дюмарескъ, что вы доставили мнѣ счастіе и удовольствіе познакомиться съ сеньоромъ Козмо. А вы, сеньоръ Козмо, можете всегда разсчитывать на мое содѣйствіе; скажите только, чѣмъ я могу быть вамъ полезна, и я всегда готова дѣйствовать съ вами и для васъ.

Дюмарескъ и Козмо молча спустились по мраморной лѣстницѣ; Козмо сіялъ, хотя и старался скрыть свою радость; Дюмарескъ былъ задумчивъ. Онъ привезъ этого человѣка къ маркизѣ съ цѣлью оказать ему покровительство и разыграть роль свѣтской дамы, вывозящей на балъ молодую дѣвушку, но ученикъ оказался двумя головами выше учителя. Въ сущности, Дюмарескъ почти не зналъ Козмо. Нѣсколько дней передъ тѣмъ итальянецъ явился въ Парижъ съ своимъ проэктомъ въ карманѣ, посѣтилъ редакцію «Bon ami», представилъ Дюмареску рекомендательныя письма изъ Рима и возбудилъ въ душѣ парижанина пламенный энтузіазмъ къ своей «великой идеѣ», которая обѣщала столько благъ и на семъ свѣтѣ, и въ будущемъ.

Легкомысленный, впечатлительный журналистъ былъ очарованъ грубымъ итальянскимъ искателемъ приключеній, который теперь былъ финансовымъ агентомъ, а прежде банковымъ конторщикомъ, школьнымъ учителемъ, желѣзнодорожнымъ дѣятелемъ, торговымъ комиссіонеромъ и секретаремъ кардинала. Кромѣ того, Дюмарескъ зналъ, что онъ былъ свѣтскимъ членомъ религіознаго ордена, съ которымъ и парижанинъ имѣлъ сношенія. Но говоря о немъ маркизу и архіепископу, а также представляя его маркизѣ, Дюмарескъ думалъ быть опекуномъ своего новаго и интереснаго пріятеля. Онъ, образецъ парижскаго приличія и великосвѣтскихъ манеръ, хотѣлъ взять его подъ свое покровительство и намѣревался выдвигать его впередъ только въ тѣхъ случаяхъ, когда потребовалось бы поддержать фактическими аргументами «великую идею». Онъ никогда не воображалъ, что Козмо такъ быстро освободится изъ подъ его опеки и начнетъ дѣйствовать самостоятельно, по собственному своему усмотрѣнію. Однако, хотя Дюмарескъ признавалъ себя побѣжденнымъ и униженнымъ, но онъ былъ добрый малый и искренно восторгался ловкостью Козмо, который такъ успѣшно обошелъ маркизу. Ему, Дюмареску, никогда не удалось бы этого сдѣлать. Несмотря на всѣ его физическія и свѣтскія преимущества, онъ не посмѣлъ бы сказать маркизѣ, что нельзя выбрать лучше минуты, чѣмъ настоящей для дѣлового разговора и заставить ее выслушать себя, желала ли она этого или нѣтъ. Еслибы даже онъ рѣшился на такую смѣлость, то она превратила бы его въ прахъ однимъ своимъ молніеноснымъ взгзядомъ. А сеньоръ Козмо, ничего не опасаясь, навлекъ на себя грозу и нетолько остался въ живыхъ, но и побѣдилъ богиню.

Дюмарескъ былъ уничтоженъ, но, отличаясь добрымъ характеромъ, онъ, послѣ минутнаго молчанія, сердечно поздравилъ своего друга съ успѣхомъ и разсыпался въ похвалахъ удивительной ловкости, съ которой Козмо провелъ объясненіе съ маркизою.

Съ торжествующимъ блескомъ своихъ темныхъ глазъ, Козмо слушалъ всѣ сыпавшіеся на него комплименты, ни мало не оспаривая ихъ справедливости. Онъ чувствовалъ, что убилъ однимъ камнемъ двухъ зайцевъ и что журналистъ, съ своимъ глубокимъ знаніемъ Парижа и вліятельными связями, будетъ съ этой минуты послушнымъ орудіемъ въ его рукахъ, какъ рѣзецъ гравера, послушное орудіе его ума и мускуловъ.

III.
Способъ осуществленія великой идеи.

Обсудивъ хорошенько «великую идею» сеньора Козмо, нельзя не признать ея новой и ловкой. Христіанская религія проложила себѣ дорогу въ свѣтѣ различными и чрезвычайно противоположными способами. Распространеніе ея началось путемъ убѣжденія; ее проповѣдывали люди грубые, но очень даровитые, искренно вѣрившіе въ свое ученіе, и предаваемые смерти, во всевозможныхъ ея видахъ, за дерзкую смѣлость идти противъ убѣжденій громаднаго большинства. Мало-по-малу по различнымъ причинамъ, въ обсужденіе которыхъ здѣсь не мѣсто входить, эта религія была усвоена императорами и поставлена подъ защиту закона; тогда религія міра и равенства обратила на своихъ враговъ ихъ собственное оружіе и начала крестить язычниковъ огнемъ и желѣзомъ. Ее стали защищать арміи, которыя подъ знаменемъ креста, опустошали цѣлыя страны и подчиняли своему игу или подвергали смерти милліоны невѣрующихъ. Ее хитро вводили въ нѣкоторыхъ языческихъ націяхъ ловкіе миссіонеры, примиряя съ нею существующія суевѣрія; инквизиція распространяла ее пытками и кострами; Кортесъ и Пизаро проповѣдывали ее ацтекамъ и перуанцамъ, приложивъ мечъ и ружье къ горлу; янсенисты пропагандировали ее софизмами и реторическимъ краснорѣчіемъ, а іезуиты интригой и обманомъ; кальвинисты и пуритане отстаивали ее полемикой, поддерживаемой могучими руками. Кальвинъ сжегъ Серве во славу Божію, а отцы пилигримы, переселившіеся изъ преданности своимъ убѣжденіямъ въ пустыни Новой Англіи, топили колдуній и растрѣливали индѣйцевъ для доказательства всей живучести ихъ вѣры. Несмотря на столь громадное различіе методовъ, распространеніе христіанства было неимовѣрное и, однако, въ настоящую эпоху его исторіи, когда оно исповѣдуется четвертью всего человѣчества, трудно было бы его различнымъ предствителямъ точно опредѣлить, что такое христіанство. Дѣйствительно, эта удивительная религія позволяетъ въ одномъ мѣстѣ человѣку вѣрить, во что онъ желаетъ, а тамъ отрицаетъ самое право мыслить; въ одномъ мѣстѣ является защитникомъ свободы, въ другомъ — насильно сдерживаетъ самыя есгественныя стремленія; то увѣряетъ, что человѣческому уму свойственно углубляться въ научныя изслѣдованія, то выставляетъ невѣжество источникомъ блаженства для истинно вѣрующаго. И, однако, среди всего этого различія средствъ и результатовъ, она идетъ отъ одной побѣды къ другой, расширяя постоянно свое поле дѣятельности.

Но нашему вѣку и нашей наицивилизованной эрѣ суждено было изобрѣсть новый методъ распространенія вѣры, и Козмо предложилъ впервые главѣ католичества этотъ, дотолѣ невѣдомый способъ возстановить и укрѣпить преемство католической церкви.

Идея его была въ одно и то же время очень смѣлой и очень наивной. Въ эпоху Константина слово императора было закономъ, и это императорское слово было орудіемъ церкви. Въ тѣ мрачныя времена, когда царилъ одинъ мечъ, онъ сдѣлался подспорьемъ церкви. Потомъ дипломатія стала одной изъ живыхъ силъ цивилизаціи, и патеры пошли въ ученики къ Макіавелю, находя лучшую поддержку для церкви въ придворныхъ интригантахъ и интриганткахъ.

Въ наши дни самая могучая сила, рычагъ, приводящій въ дѣйствіе все цивилизованное общество — деньги. Искуство наживать деньги является вмѣстѣ съ тѣмъ искуствомъ подчинять себѣ и сковывать людей. Это искуство издавно составляетъ привилегію евреевъ. Со времени Іакова, лишившаго Исава права первородства цѣною блюда чечевицы, эта раса отличается умѣніемъ присвоивать себѣ то, что принадлежитъ другимъ, за самую ничтожную плату. Это въ настоящее время называютъ спекуляціей, и совершенно естественно евреи держатъ въ своихъ рукахъ нити всѣхъ европейскихъ спекуляцій.

— Вотъ новая сила, подчиняющая себѣ человѣческія души, говорилъ Козмо: — вотъ новое евангеліе, вотъ новый рычагъ человѣческаго ума.

Что же предлагалъ онъ католической церкви, побѣжденной, униженной? Вырвать изъ рукъ евреевъ первенство въ финансовомъ мірѣ. Тотъ, кто повелѣваетъ на биржѣ, будетъ повелѣвать и въ политикѣ, въ военномъ дѣлѣ, въ искуствѣ, въ религіи, въ суевѣріяхъ; ему принадлежитъ душей и тѣломъ все современное общество. Католическая церковь очень богата, и ей стоитъ только ловко пустить въ оборотъ свои неисчислимыя богатства, подъ руководствомъ геніальнаго финансиста, вдохновеннаго свыше (напримѣръ, сеньора Козмо), и она вскорѣ сдѣлается самой могущественной силой въ свѣтѣ. Сами евреи прижмутъ къ груди Мадонну, когда она будетъ изъ массивнаго золота и усыпана брилліантами.

Вотъ та великая идея, которую Козмо привезъ въ Парижъ, этотъ финансовый центръ Европы, эту теплицу цивилизаціи, положивъ въ одинъ карманъ чистый выигрышъ отъ многолѣтнихъ, различныхъ спекуляцій, а въ другой — благословеніе папы.

Онъ не былъ новичкомъ въ финансовомъ мірѣ и пользовался нѣкоторой репутаціей среди биржевыхъ дѣльцовъ. Впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ онъ управлялъ однимъ банкирскимъ домомъ въ Генуѣ, имѣющемъ контору въ Неаполѣ. Онъ учредилъ компанію франко-итальянскаго пароходства и завѣдывалъ его дѣлами. Онъ былъ членомъ правленія парижскаго акціонернаго общества для эксплуатаціи асфальта въ Пьемонтѣ, которое дало значительные барыши.

Но онъ не хотѣлъ сразу сообщить «великую идею» своимъ прежнимъ товарищамъ. Они ея не поняли бы, не выказали бы къ ней довѣрія и не согласились бы дать денегъ на ея осуществленіе, по крайней мѣрѣ, прежде, чѣмъ онъ добьется образованія компаніи съ блестящимъ составомъ правленія и такимъ громаднымъ капиталомъ, что можно было бы предписывать условія биржѣ. Поэтому онъ началъ агитацію среди журналистовъ, духовенства и аристократіи, хорошо зная, что остальные послѣдуютъ, какъ Панургово стадо.

Онъ пріобрѣлъ въ прелестной маркизѣ содѣйствіе одной изъ самыхъ могущественныхъ общественныхъ силъ Парижа. Но не все еще шло, какъ по маслу. Ему очень не понравилось, что маркиза назначила свиданіе мистеру Дарвелю, въ которомъ онъ инстинктивно отгадывалъ врага и соперника. Возвратясь въ отель и освободившись по дорогѣ отъ г. Дюмареска, Козмо сдѣлалъ два смѣлыхъ шага.

Онъ написалъ маркизѣ нѣсколько строчекъ, въ которыхъ просилъ ее не говорить ни слова объ его проэктѣ мистеру Дарвелю, такъ какъ онъ, хотя и старый его другъ, ничего не зналъ о великой идеѣ, и вообще было крайне необходимо для успѣха дѣла, чтобъ о немъ ничего не знали англійскіе католики.

Бросивъ эту записку въ почтовый ящикъ, онъ занялъ свое прежнее мѣсто на террасѣ отеля. Часъ обѣда приближался и онъ предугадывалъ, что мистеръ Дарвель снова явится и заговоритъ съ нимъ, съ цѣлью разузнать, зачѣмъ онъ пріѣхалъ въ Парижъ.

Дѣйствительно, какъ только раздался звонокъ къ обѣду, мистеръ Дарвель, подкарауливавшій Козмо въ билліардной, неожиданно подошелъ къ нему и, нагнувшись, спросилъ:

— Зачѣмъ вы пріѣхали сюда, сеньоръ Козмо?

Этотъ чисто англійскій приступъ къ бесѣдѣ съ человѣкомъ, котораго онъ не видалъ нѣсколько лѣтъ, поразилъ итальянца. Онъ вскочилъ и церемонно поклонился. Англичанинъ, какъ всѣ его соотечественники, былъ грубый господинъ, но Козмо хотѣлъ сохранить за собою привилегію на учтивость, эту отличительную черту итальянцевъ. Однако, мистеръ Дарвель, засунувъ руки въ карманы, хладнокровно смотрѣлъ на него своими большими, сѣрыми, саркастическими глазами.

— По одному дѣлу, мистеръ Дарвель, отвѣчалъ Козмо, пожимая плечами.

— А вы, кажется, давно здѣсь не бывали, сказалъ Дарвель, бросая на Козмо знаменательный взглядъ.

— У васъ отличная память, отвѣчалъ итальянецъ, также ироническимъ тономъ: — я не былъ въ Парижѣ съ 1872 года.

— Со времени эксплуатаціи золотыхъ рудниковъ Тарента, произнесъ англичанинъ съ усмѣшкой.

— Вы точны, какъ историкъ.

— Гораздо точнѣе всѣхъ извѣстныхъ мнѣ историковъ, воскликнулъ Дарвель.

— Во всякомъ случаѣ, замѣтилъ итальянецъ: — исторія прошедшаго безплодный предметъ для изученія. Мы живемъ въ настоящемъ.

— Вы правы, сеньоръ Козмо. А чѣмъ мы заняты въ настоящее время? Я васъ видѣлъ сегодня съ г. Дюмарескомъ. Я не зналъ, что вы съ нимъ въ близкихъ сношеніяхъ. Съ которыхъ поръ вы друзья?

— Съ дѣтства, отвѣчалъ Козмо.

— Гдѣ вы его видали?

— Въ Миланѣ.

— Въ Миланѣ? Я не зналъ, что онъ бывалъ въ Миланѣ ребенкомъ.

— Это только доказываетъ, что даже мистеру Дарвелю невозможно знать всего.

— Вы правы. Я не зналъ, напримѣръ, что золотые рудники въ Тарентѣ никогда не существовали; иначе я не помѣстилъ бы своихъ денегъ въ это предпріятіе.

— И я также. Но вы выражаетесь не точно. Рудники существовали, только золота въ нихъ не оказалось… Но пора обѣдать. Вы долго пробудете въ Парижѣ?

— Не знаю. А вы?

— До окончанія дѣла, по которому я пріѣхалъ. До свиданія, мистеръ Дарвель.

Итальянецъ поклонился, пристально смотря на англичанина, который холодно кивнулъ головой и поспѣшно удалился. Онъ чувствовалъ, что въ этой бесѣдѣ онъ не остался побѣдителемъ. Его противникъ сталъ ловчѣе и опытнѣе, чѣмъ въ эпоху тарентской исторіи, а благодаря своей собственной ошибкѣ и недостатку дипломатическаго такта, Дарвель ничего не узналъ о причинѣ пріѣзда Козмо въ Парижъ и его, повидимому, дружескихъ отношеній съ Дюмарескомъ, однимъ изъ главныхъ интригантовъ въ лигитимистской и католической партіи.

Нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ, Дарвель и Козмо встрѣтились въ Парижѣ и между ними установились интимныя отношенія, т. е. насколько онѣ могутъ существовать между двумя соколами, слѣдящими за одной добычей. Итальянецъ убѣдилъ англичанина вступить въ компанію для эксплуатаціи золотыхъ рудниковъ въ Тарентѣ. Отзывы извѣстныхъ экспертовъ были самые удовлетворительные, но когда весь собранный капиталъ былъ употребленъ безъ всякаго результата, то послали для осмотра рудниковъ французскаго и англійскаго инженеровъ, которые оба объявили, что тамъ золота не было и не могло быть. Поэтому, скептическое отношеніе Дарвеля къ рудникамъ, вполнѣ оправдывалось обстоятельствами, хотя Козмо всегда утверждалъ, что золото тамъ находилось и сдѣлаетъ счастье какого-нибудь смѣлаго предпринимателя. Впрочемъ, надо быть справедливымъ; Дарвель, по всей вѣроятности, не жаловался бы на отсутствіе золота въ рудникахъ, еслибы ему предложили извѣстное вознагражденіе изъ акціонерныхъ денегъ. Онъ главнымъ образомъ сердился на Козмо за то, что послѣдній взялъ нѣсколько сотенъ тысячъ франковъ за комиссію по этому, дѣлу и не сдержалъ своего словеснаго обѣщанія подѣлиться съ англичаниномъ. Въ глазахъ мистера Дарвеля, человѣкъ, не платящій такого долга чести, былъ отъявленнымъ мошенникомъ.

Съ своей стороны, Козмо хотѣлъ мысленно отозваться о мистерѣ Дарвелѣ далеко не въ лестныхъ выраженіяхъ, какъ неожиданно увидалъ передъ собою маленькаго человѣчка, молча кланявшагося ему, почтительно держа шляпу въ рукахъ.

Этотъ господинъ былъ ростомъ не выше Тьера, но тутъ всякое сходство между ними оканчивалось. Его волосы съ просѣдью были коротко обстрижены; лобъ отличался глубокими горизонтальными линіями; брови были густыя, подбородокъ и щеки чисто выбриты. Плоское лице, большой носъ и желтый цвѣтъ лица заставляли подозрѣвать, что онъ японскаго происхожденія, хотя его отецъ и мать были чехами. Онъ былъ одѣтъ прилично и вполнѣ соотвѣтственно шестидесятилѣтнему возрасту, при чемъ обращалъ на себя вниманіе отсутствіемъ ленточки въ петлицѣ. Маленькія руки были обтянуты безукоризненными перчатками, а изъ подъ модныхъ панталонъ виднѣлись лакированные башмаки.

— Боже мой, это вы г. Тшекъ! воскликнулъ Козмо: — наконецъ-то. Пойдемте.

И фамиліарно взявъ его за руку, онъ вышелъ изъ отеля.

— Я знаю здѣсь по сосѣдству маленькій ресторанъ, гдѣ мы можемъ пообѣдать наединѣ, прибавилъ онъ: — вы мнѣ тамъ отдадите отчетъ въ своихъ дѣйствіяхъ.

Они перешли черезъ бульваръ и, пройдя нѣсколько шаговъ по улицѣ Neuve-Saint-Augustin, остановилась передъ скромнымъ рестораномъ, на вывѣскѣ котораго и было написано только одно имя: — Віанъ.

Этотъ ресторанъ знаютъ немногіе, что и составляетъ его главную прелесть. Въ немъ не можетъ обѣдать за разъ болѣе тридцати человѣкъ, и хозяинъ всегда оставляетъ двѣ отдѣльныя комнаты перваго этажа для привелигированныхъ кліентовъ. Козмо, повидимому, принадлежалъ къ ихъ числу, и, увидавъ его, старшій слуга, красавецъ Леонъ прямо провелъ его въ одну изъ этихъ комнатъ.

Усѣвшись и заказавъ обѣдъ, оба пріятеля упорно молчали, пока Леонъ подалъ супъ, не оставилъ ихъ наединѣ. Тогда г. Тшекъ произнесъ.

— Я видѣлъ Павловскаго.

— Что же онъ говоритъ?

— Онъ въ восторгѣ отъ вашей идеи и говоритъ, что это яйцо Христофора Коломба.

— Фразы и сентименты! что онъ сдѣлаетъ?

— Онъ подпишется самъ на тысячу акцій и на пять тысячъ отъ имени своихъ друзей. Онъ беретъ на себя переманить двухъ директоровъ общества «Наличныя деньги», одного изъ величайшихъ финансовыхъ учрежденій Парижа, находящагося почти исключительно въ рукахъ католиковъ. Одинъ изъ нихъ Тибюль, а другой Маркизъ Доденъ, набожный и пламенный роялистъ, не очень богатый, но ужасно скупой.

— Отлично.

— Но, сказалъ Тшекъ, устремляя свои сѣро-зеленоватые глаза на Козмо: — я нахожу условія Павловскаго слишкомъ тяжелыми.

— Что же онъ проситъ?

— Онъ требуетъ пятьсотъ учредительскихъ акцій за помѣщеніе пяти тысячъ акцій, и по десяти тысячъ франковъ наличными деньгами за каждаго изъ директоровъ.

Козмо сдѣлалъ гримасу, но, хлебнувъ краснаго вина, отвѣчалъ:

— Ничего; мы дадимъ ему, что онъ желаетъ. Я могу позволить себѣ такую щедрость. Я сегодня устроилъ дѣльце, которое доставитъ намъ половину требуемаго капитала и столько директоровъ, сколько мы захотимъ безъ всякаго комиссіоннаго процента. Но, г. Тшекъ, мы припомнимъ это Павловскому.

Тшекъ поклонился и продолжалъ докладъ о своихъ дѣйствіяхъ:

— Я былъ у Перигора, адвоката Францисканцевъ и многихъ высокопоставленныхъ духовныхъ особъ; онъ также повѣренный женской обители св. Емильона, у которой большіе капиталы. Сначала онъ былъ очень сдержанъ и холоденъ, но когда я ему показалъ письмо кардинала Беретты, то онъ мгновенно измѣнился и объявилъ, что готовъ вамъ всячески содѣйствовать. Онъ надняхъ долженъ получить около милліона франковъ за счетъ конгрегацій, и употребитъ все свое вліяніе, чтобы хоть часть этихъ денегъ помѣстили въ наше предпріятіе. Онъ повидается завтра съ Галюша, знаменитымъ іезуитскимъ нотаріусомъ.

— Браво! Г. Тшекъ! За ваше здоровье и за успѣхъ нашего дѣла!

— Но, произнесъ снова Тшекъ нерѣшительнымъ голосомъ: — условія Перигора…

— Какъ, чортъ возьми! И онъ туда же. Сколько онъ хочетъ?

— Пять процентовъ банковыми билетами.

— Онъ не возьметъ акціями?

— Ни на одинъ сантимъ.

— Однако, г. Тшекъ, воскликнулъ съ гнѣвомъ Козмо: — это уже не спекуляція, а грабежъ. Чѣмъ мы кончимъ, если всѣ будутъ насъ такъ безжалостно грабить? Если Перигоръ требуетъ столько, то чего еще пожелаетъ его другъ Галюша.

— Увѣряю васъ, отвѣчалъ Тшекъ, полузакрывая глаза, чтобы скрыть проницательный взглядъ, который онъ не сводилъ съ Козмо: — что эти условія ни мало не чрезмѣрны для Парижа, особенно въ виду необыкновенно характера вашего предпріятія.

— Хорошо, мы докажемъ воочію, что искренніе христіане. У насъ требуютъ сюртукъ, а мы отдадимъ не только сюртукъ, но и рубашку; за то когда придетъ наша очередь требовать, мы сдеремъ съ нихъ шкуру. Можно заставить и піявку, отдать всю кровь, которую она высосала.

— Я завтракалъ съ г. Стукаторомъ.

— Маклеромъ?

— Да, членомъ биржеваго комитета. Если будетъ подписанъ весь капиталъ, составится блестящее правленіе, и вы заручитесь содѣйствіемъ Абирама и К^о, то онъ ручается за то, что ваши акціи допустятъ къ котировкѣ на биржѣ. Онъ имѣетъ большое вліяніе на своихъ товарищей, и нѣтъ сомнѣнія, что сдержитъ свое слово.

— Хорошо! Прекрасно! Дѣло подвигается.

Тшекъ закашлялъ и омочилъ губы въ бокалъ съ шампанскимъ.

Разговоръ ихъ прерывался входомъ и выходомъ Леона, который подавалъ кушанья и вино. Обѣдъ уже приближался къ концу.

— Но, произнесъ Тшекъ въ третій разъ.

— Опять но! воскликнулъ Козмо: — вы ему сказали, что онъ получитъ сто тысячъ франковъ чистыми деньгами и пятьсотъ сплоченныхъ акцій, какъ учредительскій пай.

— Да, сказалъ. Но онъ разсмѣялся. Онъ говоритъ, что согласился бы на такія условія, еслибы дѣло шло объ учрежденіи маленькаго общества поземельнаго кредита въ Египтѣ съ капиталомъ въ пятьсотъ милліоновъ, но что по вашему дѣлу надо будетъ заплатить многимъ членамъ синдиката и не акціями, а наличными деньгами, именно г. М** и г. Н** по двадцати тысячъ, а остальнымъ четыремъ по десяти тысячъ. Потомъ старшій конторщикъ М** будетъ необходимъ для успѣха дѣла, а онъ не пошевелитъ пальцемъ безъ десяти тысячъ. Наконецъ, г. Стукаторъ требуетъ для самого себя кромѣ акціи еще четверть милліона чистоганомъ.

— Чертъ возьми! Да это шайка жидовъ!

— Да, вы правы.

Казмо устремилъ свои блестѣвшіе гнѣвомъ глаза на Тшека, словно тотъ былъ представитель этой шайки мошенниковъ, и маленькій человѣкъ сталъ ежиться на своемъ стулѣ, чувствуя себя въ самъ непріятномъ положеніи.

Но итальянецъ смотрѣлъ на него и не видалъ его. Онъ думалъ о своихъ заклятыхъ врагахъ — евреяхъ. Онъ мысленно уже видѣлъ ихъ въ своей власти. Придетъ день, когда въ его рукахъ будетъ золотой скипетръ католическихъ капиталовъ. Тогда, имѣя биржу въ своемъ распоряженіи, онъ только прикажетъ, и евреи, попавшись въ сѣти, разставленныя хитрымъ католикомъ, будутъ задушены въ финансовомъ отношеніи и раздѣты до гола.

Онъ всталъ, сверкая глазами, и гордо, вызывающе закинулъ голову. Бѣдный чехъ дрожалъ отъ испуга. Онъ боялся, чтобы проницательные глаза итальянца не прочитали сквозь его сюртукъ и кожанный портфель хранившіяся тамъ три письма. Въ первомъ, Павловскій обязывался уплатить Тшеку десятую часть всѣхъ суммъ, которыя онъ получилъ за комиссію отъ Козмо или общества католическаго кредита; во второмъ, Перигоръ соглашался предоставить Тшеку два съ половиной процента съ полученныхъ имъ отъ Козмо комиссіонныхъ денегъ, и наконецъ, въ третьемъ, г. Стукаторъ бралъ на себя допустить акціи новаго общества до котировки на биржѣ за двѣсти тысячъ франковъ, оставляя такимъ образомъ въ пользу Тшека пятьдесятъ тысячъ франковъ и пятьсотъ сплоченныхъ акцій.

Кромѣ этихъ трехъ писемъ въ портфелѣ Тшека было еще четвертое, въ которомъ Козмо обязывался уплатить хитрому чеху по пяти тысячъ франковъ за каждаго представленнаго имъ члена правленія, пятьдесятъ тысячъ за устройство дѣла о котировкѣ акцій на биржѣ и 2½% акціями со всей суммы, на которую возьмутъ акцій чрезъ его посредство конгрегаціи или частныя лица. Очевидно, Тшекъ не даромъ потерялъ день, еслибы ему удалось собрать все, что онъ посѣялъ. Впрочемъ, почему финансовому агенту или комиссіонеру не брать барыши одной рукой, когда Богъ ему создалъ для этого двѣ?

Если кому-нибудь покажется, что г. Тшекъ вымышленная личность, плодъ фантазіи, то я, вѣрный историкъ нашей эпохи, могу указать ему въ одномъ Парижѣ на цѣлый полкъ финансовыхъ агентовъ столь же ловкихъ, столь же способныхъ пролѣзть, какъ крыса, въ каждое отверстіе, столь же жадныхъ на наживу. Конечно, у нихъ не всегда бываетъ подъ рукою такое дѣльце, какъ то, о которомъ я веду разсказъ. По счастью для публики рѣдкіе изъ ихъ проэктовъ осуществляются, не болѣе одного изо ста. Съ серьёзнымъ видомъ настоящихъ дѣловыхъ людей, они носятъ при себѣ письма, имѣющія номинальную цѣнность въ нѣсколько милліоновъ, но очень довольны, если случайный успѣхъ одной изъ мошенническихъ продѣлокъ принесетъ имъ достаточную сумму, чтобъ заплатить за меблированную комнату или цѣлый домикъ въ отдаленномъ предмѣстьѣ и купить приличную одежду, дозволяющую имъ являться къ Шампо или въ Grand Hôtel. Многіе изъ нихъ люди образованные, а нѣкоторые отличаются не дюжиннымъ умомъ. Большинство ихъ очень приличны на взглядъ; это необходимое условіе ихъ ремесла. Они находятся въ пріятельскихъ отношеніяхъ съ министрами, аристократами, финансистами и публицистами. Одни изъ нихъ отставные дипломаты, другіе служили нѣкогда въ арміи, или были секретарями у видныхъ политическихъ дѣятелей, третьи были неудавшіеся журналисты и т. д. Если имъ приходится жить плодомъ своей фантазіи, то надо отдать имъ справедливость, что большая ихъ часть имѣютъ достаточно развитую фантазію, чтобы жить ея плодами.

Послѣ обѣда наши друзья закурили сигары и, несмотря на холодную погоду, расположились пить кофе на тротуарѣ передъ кофейной Splendide. Итальянецъ, находясь въ возбужденномъ состояніи, смотрѣлъ на своего товарища съ видомъ милостиваго покровительства, а чехъ былъ очень спокоенъ. Его лице было почти также выразительно, какъ лице сфинкса, но еще уродливѣе. Хотя онъ выпилъ много вина, но его щеки были обычнаго пергаментнаго цвѣта и только докторъ замѣтилъ бы, что глаза немного припухли. Онъ представлялъ образецъ человѣческаго паразита и отличался очень рѣдкимъ качествомъ: умѣлъ слушать. Онъ могъ сидѣть цѣлый часъ, не открывъ рта, молча кивая головой, когда это было необходимо и съ полнымъ вниманіемъ, всасывая въ себя краснорѣчіе собесѣдника. Его большія уши имѣли такую привлекательную форму, что невольно побуждали всякаго излить въ нихъ свою душу.

Козмо уже нѣсколько лѣтъ велъ съ нимъ дѣла. Они встрѣтились впервые въ Россіи. Это было въ Одессѣ, гдѣ предполагалось въ то время увеличить портъ и выстроить доки. Козмо былъ представителемъ крупныхъ брюссельскихъ подрядчиковъ, которые согласились взять эту работу и подписали условіе съ инженеромъ, уполномоченнымъ компаніи одесскихъ доковъ, который, конечно, получилъ значительную сумму за комиссію. Но для проформы надо было добиться утвержденія этой сдѣлки правленіемъ компаніи, для чего Козмо и былъ посланъ въ Одессу. Однимъ изъ первыхъ лицъ, посѣтившихъ его въ этомъ городѣ былъ г. Тшекъ, исполнявшій тогда обязанности частнаго секретаря князя Солтыносова, предсѣдателя компаніи доковъ. Онъ объяснилъ, что князь вполнѣ сочувствовалъ бельгійскимъ подрядчикамъ и готовъ былъ содѣйствовать ихъ усиліямъ, получить подрядъ.

— Но мы уже заключили условіе! воскликнулъ Козмо.

— И мамзель Нина говоритъ, что вы должны получить этотъ подрядъ, продолжалъ Тшекъ, не обращая вниманія на слова Козмо.

— Diavolo! Кто это мамзель Нина?

— Сердечный другъ князя Солтыносова, и князь ничего не дѣлаетъ безъ ея совѣта, отвѣчалъ преспокойно Тшекъ.

Козмо тотчасъ понялъ, въ чемъ дѣло; но въ тѣ времена онъ еще не вѣрилъ, чтобъ правленіе акціонернаго общества могло отказаться отъ утвержденія условія, заключеннаго его уполномоченнымъ. Поэтому, не внимая предостереженіямъ г. Тшека, онъ явился на слѣдующій день въ правленіе компаніи. Его представилъ директорамъ очень любезный и предупредительный секретарь, г. Давидовичъ. Но директора вмѣсто того, чтобъ просто скрѣпить заключенное уже условіе, начали обсуждать его статьи, жалуясь то на одно, то на другое.

— Господа, сказалъ, наконецъ, Козмо, выходя изъ себя: — я не могу допустить никакого обсужденія статей договора. Онъ уже заключенъ вашимъ уполномоченнымъ. Я пріѣхалъ сюда, чтобъ получить вашу скрѣпу.

Они упорствовали. Онъ всталъ и удалился.

Въ корридорѣ его остановилъ Давидовичъ.

— Вы слишкомъ торопитесь, сказалъ онъ.

— Какъ слишкомъ тороплюсь? отвѣчалъ Козмо: — неужели вы думаете, что я начну съизнова обсуждать всѣ статьи условія съ такими…

— Шш! У васъ все пойдетъ, какъ по маслу, и они не измѣнятъ ни одного пункта, если вы предварительно…

— Что?

— Ну какъ вамъ сказать… Въ этомъ дѣлѣ замѣшана женщина. Правленіе сдѣлаетъ то, что захочетъ князь Солтыносовъ, а ему необходимо объявить, что вы заплатите пять тысячъ рублей мамзель Нинѣ.

— Пять тысячъ рублей?

— Да, это сущая бездѣлица, и вы можете отнести эту сумму на непредвидѣнные расходы. А, вотъ и г. Тшекъ.

Хитрый чехъ всегда зналъ, гдѣ и кто въ немъ нуждается. У него было уже подготовлено письмо, которое требовалось только подписать. Козмо поддался необходимости, и на другой день правленіе утвердило условіе, не обсуждая ни одной изъ его статей.

Спокойствіе и ловкость, съ которыми Тшекъ повелъ это дѣло, поразили Козмо, и съ тѣхъ поръ онъ пользовался его услугами во многихъ дѣлахъ, тѣмч болѣе, что Тшекъ оказался пламеннымъ католикомъ и довѣреннымъ лицемъ высокопоставленныхъ духовныхъ лицъ Богеміи. Онъ былъ очень образованный человѣкъ; говорилъ на шести языкахъ, зналъ столько же славянскихъ нарѣчій и въ случаѣ надобности владѣлъ перомъ съ большимъ талантомъ. Въ дѣлахъ же онъ былъ драгоцѣнной ищейкой.

Въ настоящую минуту, распивая кофе на бульварѣ, Козмо сталъ вспоминать ихъ прошедшую общую дѣятельность:

— А вы помните г. Тшекъ какъ вы по моему порученію хлопотали о канализаціи Wien Fluss? Вы еще тогда не были опытны въ дѣлахъ и дозволили барону Бловицу себя перехитрить. Онъ подкупилъ у васъ подъ носомъ бургомистра и всѣхъ членовъ муниципальнаго совѣта. Правда, Бловицъ ловкій человѣкъ. Это истый жидъ и если кто-нибудь съумѣетъ завести торговлю геенной огненной, то конечно онъ. Вы знаете, что его настоящее имя Моисей Гензельманъ. Онъ содержалъ ресторанъ въ Вѣнѣ подъ вывѣской Heiliger Geist. Евреи, хотя и не вѣрятъ Святому Духу, но не прочь заработать денегъ подъ его эгидой, какъ англійскіе протестанты въ Бирмингамѣ не прочь снабжать идолами язычниковъ. Однако, «Святой Духъ» не принесъ счастья еврею; онъ обанкрутился и взялъ въ аренду винокурню въ Венгріи. Акцизъ съ водки тамъ громадный, но Гензельманъ считаетъ несправедливымъ всякій законъ, мѣшающій ему наживаться. Это основный принципъ всѣхъ воровъ и мошенниковъ. Онъ вошелъ въ сдѣлку съ акцизными чиновниками и, производя ежегодно двѣсти пятьдесятъ тысячъ анкеровъ, платилъ акцизъ только за сто тысячъ. Венгерскій графъ, построившій винокурню, разорился, а Бловицъ разбогатѣлъ. Онъ сдѣлался милліонеромъ, получилъ большіе концессіи и сталъ имперскимъ барономъ.

— За что заплатилъ 100,000 флориновъ, прибавилъ Тшекъ.

— Это было дешево; сдѣлавшись барономъ, онъ освободился отъ своего имени и прошлаго. Но извините меня, г. Тшекъ, онъ обошелъ васъ, какъ малаго ребенка. Онъ подкупилъ телеграфныхъ чиновниковъ и получалъ копіи съ нашихъ депешъ; подкупилъ нашего инженера, и наши планы проходили черезъ его руки; заплатилъ газетамъ 100,000 флориновъ, чтобъ насъ топить, а его превозносить до небесъ. Онъ обѣщалъ женѣ неподкупнаго министра торговли домъ на Ring-Strasse и подарилъ брилліантовое ожерелье красавицѣ Фіолѣ, сердечному другу министра внутреннихъ дѣлъ.

— Однако, онъ не получилъ концессіи, замѣтилъ сухо Тшекъ, которому не нравились эти воспоминанія о прошедшей ихъ дѣятельности.

— И вы также не получили, любезный г. Тшекъ, хотя вы издержали 200,000 флориновъ.

— Я очень сожалѣю, что принужденъ съ вами разстаться, неожиданно сказалъ Тшекъ: — но мой поѣздъ отходитъ черезъ десять минутъ отъ Сен-Лазаревой станціи.

— Ничего. Мы въ другой разъ займемся каналами, и передъ нами пройдутъ не только Wien-Fluss, но Тисса, нижній Дунай и весь Балканскій полуостровъ. А теперь прощайте.

— До пріятнаго свиданія.

IV.
Оппозиція невѣрующаго.

Антуань Де-Ла-Гуппъ, обыкновенно называемый въ домѣ маркиза Рошерэ г. Антуань, только что вошелъ въ будуаръ маркизы. Хорошенькіе севрскіе часы на каминѣ били восемь часовъ. Въ эту раннюю пору маркиза ежедневно читала письма, отвѣчала на нихъ и бесѣдовала о дѣлахъ со своимъ свѣтскимъ секретаремъ. Спустя полчаса, аббатъ Тайльмешъ являлся съ письмами, касавшимися религіи и добрыхъ дѣлъ. Еще до этого маркиза посвящала цѣлый часъ молитвѣ, въ праздники въ церкви св. Клотильды, а въ будни въ своей молельнѣ передъ серебрянной Мадонной, изящной работы, подъ которой виднѣлось маленькое распятіе изъ слоновой кости. Это предпоченіе, оказываемое Богородицѣ передъ Спасителемъ, достаточно ясно доказывало строго-католическую набожность маркизы.

Она сидѣла за своей конторкой въ прелестномъ палевомъ пенюарѣ, перетянутомъ на таліи свѣтло-голубымъ снуркомъ, и съ такимъ же бантомъ на груди. Свѣжая, какъ утро, съ нѣжнымъ румянцемъ на щекахъ и блестящими глазами, сіяя красотой и здоровьемъ, она никогда не была такъ хороша, какъ въ эти первые часы своей дневной дѣятельности, и счастливый секретарь часто хвалился своей привилегіей восхищаться ею въ тѣ минуты, когда ея красота представлялась въ самомъ обворожительномъ видѣ.

Антуань могъ вполнѣ оцѣнить красоту маркизы, потому что былъ художникъ и любитель женщинъ. Онъ, по словамъ Дюмареска, ни во что не вѣрилъ, но это была неправда; онъ вѣрилъ въ себя. Въ этомъ отношеніи его вѣра доходила до фетишизма. Отчасти философъ и еще болѣе циникъ, онъ часто замѣчалъ, что какъ только начиналъ сомнѣваться въ себѣ, такъ тотчасъ дѣлалъ глупость. Повторивъ нѣсколько разъ этотъ опытъ съ одинаковымъ результатомъ, онъ принужденъ былъ подчиниться очевидности и сталъ обожать себя. Этому обожанію не было границъ. Негръ не вѣритъ такъ слѣпо въ своего деревяннаго идола, какъ Антуань Де-ла-Гуппъ вѣрилъ въ себя. Прямымъ слѣдствіемъ этого культа была твердая увѣренность, что онъ былъ необходимъ для маркизы. Безъ него она не могла существовать и должна была неминуемо погибнуть. Одна мысль о томъ, что сталось бы съ маркизой, еслибъ она очутилась одна, среди треволненій жизни, общественныхъ обязанностей и финансовыхъ затрудненій заставляла его болѣзненно вздрагивать; но онъ тотчасъ успокоивалъ себя сознаніемъ, что подобное событіе было невозможно въ мірѣ, гдѣ все совершается къ лучшему.

Однако, въ этомъ обожаніи самого себя не было ничего подлаго, и не вѣря ни во что, Антуань де-ла-Гуппъ не былъ казуистомъ; его свѣтлый умъ всегда сознавалъ, что добро и что зло съ той ясной опредѣленностью, какою рѣдко отличается умъ, смущенный сложными противорѣчіями догматической нравственности.

Маркиза отлично понимала этого любопытнаго парижанина, поверхностнаго, циничнаго, невѣрующаго, самолюбиваго, учтиваго, образованнаго, но не ученаго, ловкаго, но не глубокаго, имѣвшаго много вкуса, но не бывшаго артистомъ въ душѣ. Она знала, что можетъ положиться на его честность. Онъ питалъ къ ней влюбленную преданность, доходившую до смѣшнаго, что нисколько не ускользало отъ маркизы; но онъ былъ слишкомъ благоразуменъ, чтобы позволить себѣ хотя бы малѣйшее нарушеніе самаго строгаго этикета. И въ этомъ отношеніи она могла вполнѣ положиться, несмотря на его всѣмъ извѣстный цинизмъ.

Антуань де-ла-Гуппъ былъ адептомъ той свѣтской нравственности, по которой безчестно обмануть ближняго въ денежныхъ разсчетахъ, но не безчестно обольстить женщину, которая презираетъ всякую измѣну, кромѣ измѣны въ любви. Онъ былъ честенъ до педантства въ веденіи дѣлъ своихъ патроновъ. И въ этомъ отношеніи маркиза не могла не замѣчать страшнаго контраста, существовавшаго между свободно мыслящимъ развратникомъ и набожнымъ аббатомъ Тайльмешемъ. Первый представлялъ всегда самые точные счета, вѣрные до сантима, а послѣдній отличался замѣчательной смутностью ариѳметическихъ выкладокъ. Значительныя суммы, повѣряемыя ему, исчезали съ удивительной быстротой, конечно, дѣлавшей честь ревности патера во всемъ, что касалось благотворительности, но не дававшей возможности настоящимъ благотворителямъ удостовѣриться, на что именно израсходованы деньги.

Вотъ почему маркиза, глубоко набожная и высоко нравственная женщина, держала частнымъ секретаремъ Антуана де-ла-Гуппа, къ величайшему удивленію ея друзей и къ живѣйшему негодованію аббата Тайльмеша. При всемъ ея фанатизмѣ и суевѣріи, она сохраняла свѣтлый умъ и потому вполнѣ сознавала, какъ трудно найти для управленія дѣлами маркиза практическаго и достойнаго довѣрія человѣка, подобно Антуаню Де-ла-Гуппъ. Атеизмъ и легкомысленное поведеніе его до нея не касались и въ сущности имѣли вліяніе только на его судьбу въ будущей жизни, а замѣчательныя способности могли приносить пользу въ настоящей жизни.

Маркизъ Рошерэ такъ же выказывалъ особое сочувствіе къ Антуаню. Старый аристократъ былъ веселымъ кутилой въ юности и сохранившій кое какъ циническія наклонности, хотя и сдѣлался подъ старость ханжей и во всѣхъ отношеніяхъ примѣрнымъ католикомъ, однако, былъ не прочь выслушать скандальный анекдотъ и поднять на смѣхъ слабыя стороны своихъ набожныхъ друзей. Антуань его отлично понималъ и, будучи гораздо умнѣе маркиза, имѣлъ на него большое вліяніе. Хотя далеко не дѣловой человѣкъ, маркизъ имѣлъ практическіе инстинкты капиталиста и высоко цѣнилъ финансовые таланты своего управляющаго. Когда аббатъ Тайльмешъ позволилъ себѣ однажды указать маркизу, какъ неприлично присутствіе развратнаго атеиста въ домѣ примѣрныхъ католиковъ, маркизъ саркастически отвѣчалъ.

— Я знаю, что Антуань непримѣрный католикъ и боюсь, что онъ имѣетъ довольно оригинальныя, нравственныя понятія, но это отличный управляющій, вполнѣ достойный довѣрія. Онъ мнѣ очень полезенъ и даже пріятенъ въ сей бренной жизни, а такъ какъ вы, любезный аббатъ, можете такъ устроить, чтобы онъ не огорчалъ меня своимъ присутствіемъ въ будущей жизни, когда въ его услугахъ уже не будутъ мнѣ надобности, то я и не намѣренъ съ нимъ разставаться до гробовой доски. Поэтому прошу васъ никогда болѣе не говорить мнѣ о немъ.

Аббатъ молча понюхалъ табаку, но никогда не простилъ бы своему сопернику того непріятнаго щелчка по носу, который получилъ по его милости.

Въ это утро, на слѣдующій день, послѣ разговора маркизы съ Козмо, Антуань Де-ла-Гуппъ засталъ ее за конторкой. Она сидѣла, облокотясь правой рукой на конторку и устремивъ глаза черезъ зеркальное стекло окна на небо, виднѣвшееся надъ высокой крышей аристократическаго дома. Она была чрезвычайно хороша въ этой позѣ и ея чудный профиль рельефно выдавался на слегка блестѣвшемъ окнѣ. Она рѣдко бывала задумчива, такъ дѣятеленъ и практиченъ ея умъ, а потому Антуань де-ла-Гуппъ тотчасъ понялъ, что она обдумывала какой нибудь серьёзный планъ.

Дѣйствительно, маркиза находилась въ немаломъ смущеніи. Увлеченная пламеннымъ краснорѣчіемъ Козмо, она зашла слишкомъ далеко, чтобъ отказаться отъ даннаго при Дюмарескѣ обѣщанія всячески содѣйствовать предпріятію итальянца. Она много разъ мысленно повторяла себѣ аргументы Козмо, ея пылкое воображеніе изобрѣло новые, и она уже ясно рисовала себѣ картину удивительныхъ результатовъ этого великаго финансоваго движенія. Она была всей душой предана «идеѣ» Козмо, но какъ ей было поступить въ отношеніи Антуаня? Онъ былъ атеистъ, циникъ, развратникъ, но осторожный, практическій финансистъ, который не возгоритъ энтузіазмомъ къ католическимъ спекуляціямъ.

И, однако, было необходимо съ нимъ посовѣтоваться, по крайней мѣрѣ, сказать ему о дѣлѣ, и она хорошо знала, что если онъ его не одобритъ, то ей будетъ очень трудно убѣдить маркиза принять участіе въ дѣлѣ. Поэтому она и не сказала до сихъ поръ ни слова мужу, но еще наканунѣ совѣщалась объ этомъ предметѣ съ аббатомъ Тайльмешемъ, который считалъ вдохновеннымъ свыше проэктъ, имѣвшій цѣлью увеличить богатство и могущество католической церкви. Узнавъ въ чемъ дѣло, онъ торжественно умолялъ маркизу употребить всѣ усилія для увѣнчанія блестящимъ успѣхомъ столь святаго дѣла, а въ глубинѣ своей души уже разсчиталъ, какая часть барыша могла выпасть на его долю.

При входѣ въ комнату Антуаня, маркиза обернулась и молча поклонилась. Онъ положилъ на конторку портфель съ дѣловыми письмами, которыя были адресованы на его имя и съ проэктами отвѣтовъ. Маркиза пробѣжала тѣ и другіе, но съ необыкновеннымъ для нея равнодушіемъ. Она была разсѣяна и онъ замѣтилъ, что необычайный румянецъ игралъ на ея щекахъ.

«Что-то случилось очень озабочивающее маркизу», подумалъ онъ, пристально смотря на нее.

Покончивъ съ этими письмами и отдавъ Антуаню нѣсколько другихъ писемъ, полученныхъ ею и помѣченныхъ собственноручно, она обернулась къ нему. Онъ всегда во время этихъ утреннихъ посѣщеній, стоялъ передъ маркизой, почтительно нагнувшись надъ ея лѣвымъ плечомъ.

— Присядьте г. Антуань, сказала она серьёзнымъ тономъ: — мнѣ надо съ вами посовѣтываться объ очень важномъ дѣлѣ.

Удивленный этимъ неожиданнымъ приступомъ, Антуань слегка поблѣднѣлъ, но молча сѣлъ.

— Не прижимайте такъ портфель къ своей груди, словно потеряннаго ребенка, котораго вы нашли послѣ долгихъ поисковъ, прибавила маркиза съ улыбкой: — положите его на столъ и выслушайте меня со вниманіемъ. Вчера у меня былъ г. Дюмарескъ.

— А!

— Но его посѣщеніе не касалось не новой провинціальной газеты «Южный Крестъ», поддерживающей его убѣжденія. Онъ привезъ ко мнѣ одного итальянца, г. Козмо.

— Г. Козмо! произнесъ Антуань, послѣ минутнаго размышленія: — я его не знаю.

— И онъ васъ не знаетъ. Такъ и великія свѣтила, вращаясь въ своихъ орбитахъ, не видятъ блеска другъ друга. Я васъ представлю этому господину.

— Вы меня представите этому господину, пробормоталъ Антуань, оскорбленный словами маркизы: — я всегда очень радъ, когда вы удостоиваете меня чести представить мнѣ человѣка, которымъ вы интересуетесь. Этотъ господинъ ищетъ мѣста?

Онъ говорилъ очень почтительно, но съ замѣтной ироніей, что разсердило маркизу. Она прикусила себѣ губу и сказала торжественно:

— Я намѣрена васъ представить ему, потому что это человѣкъ съ громаднымъ талантомъ, и пользующійся глубокимъ уваженіемъ моихъ друзей въ Римѣ, мнѣнію которыхъ, я вполнѣ довѣряю. Онъ пріѣхалъ сюда съ цѣлью осуществленія колосальнаго проэкта, которымъ я очень интересуюсь.

— Колосальный проэктъ, которымъ вы очень интересуетесь или намѣрены очень интересоваться… промолвилъ Антуань, внѣ себя отъ удивленія: — но увѣряю васъ, я не знаю этого господина и въ первый разъ слышу его имя.

— Это только доказываетъ, что даже г. де-ла-Гуппъ не всезнающъ. Но оставимъ въ покоѣ г. Козмо; вы вскорѣ съ нимъ познакомитесь и поговоримте объ его великомъ финансовомъ проэктѣ.

— Это финансовый проэктъ! воскликнулъ Антуань съ ужасомъ.

Онъ не вѣрилъ своимъ ушамъ. Маркиза, не посовѣтовавшись съ нимъ, приняла какого-то Козмо, привезеннаго къ ней болтливымъ интригантомъ Дюмарескомъ, бесѣдовала съ нимъ, заинтересовалась его исторіей и теперь предлагала ему, Антуаню, принять проэктъ этого неизвѣстнаго авантюриста! Да, это конецъ міра! Ужь не сошла ли съ ума маркиза? Неужели наступила та немыслимая доселѣ минута, когда онъ, Антуань, сдѣлается послѣдней спицей въ колесницѣ маркизовъ Рошерэ?

Маркиза не спѣшила продолжать этотъ странный разговоръ. Вся трудность для нея заключалась въ томъ, что она не могла развить передъ Антуанемъ поэтической, политической и увлекательной сторонъ плана Козмо; все это не имѣло бы никакого вліянія на невѣрующаго, скептическаго секретаря, для котораго были убѣдительны совсѣмъ иные аргументы.

Первой ея мыслью было обратиться къ помощи Дарвеля, которому онъ очень довѣрялъ. Англичанинъ былъ человѣкъ серьёзный, способный и велъ дѣла съ той спокойной аккуратностью, которой отличаются всѣ его соотечественники. По совѣту Антуаня, часть капиталовъ маркиза и маркизы были помѣщены при содѣйствіи Дарвеля въ солидныхъ лондонскихъ банкирскихъ конторахъ, въ англійскихъ компаніяхъ, ведущихъ торговлю съ колоніями, въ Америкѣ или въ желѣзныхъ дорогахъ, гарантированныхъ англійскимъ правительствомъ въ Индіи. Дарвель былъ рьяный католикъ, что не служило ему рекомендаціей въ глазахъ Антуаня, но онъ пользовался репутаціей солиднаго дѣловаго человѣка и потому имѣлъ значительное вліяніе на важнѣйшія банкирскія конторы Парижа. Только съ этой дѣловой стороны и уважалъ Дарвеля Антуань Де-ла-Гуппъ.

Маркиза была увѣрена, что Дарвель сдѣлается пламеннымъ сторонникомъ «великой идеи». Но Козмо запретилъ ей говорить объ этомъ дѣлѣ съ англичаниномъ. Какъ практическая женщина, она должна была бы недовѣрчиво взглянуть на этотъ странный шагъ Козмо. Но итальянецъ хитро затронулъ ея слабую струну: пламенную преданность католической церкви и жажду дѣятельно служить великому, святому дѣлу. Онъ предложилъ ей принять участіе въ новомъ крестовомъ походѣ противъ невѣрныхъ. Когда въ человѣкѣ пробуждается религіозный энтузіазмъ, то практическій смыслъ и благоразуміе обыкновенно дремлютъ. Рѣдко эти противоположныя качества бодрствуютъ вмѣстѣ. Когда Этна выбрасываетъ лаву, Везувій отдыхаетъ. Наканунѣ маркиза не вполнѣ ясно сознавала, насколько ея разумъ былъ увлеченъ поэтической стороной «великой идеи» Козмо. Но теперь, стараясь формулировать практическія преимущества проэкта, она поняла, что въ планѣ Козмо было мало сторонъ, могущихъ привлечь вниманіе дѣловаго человѣка.

— Кто онъ такой, этотъ господинъ Козмо? спросилъ Антуань.

— Генуэзскій банкиръ, рекомендованный высокопоставленными лицами.

— Ротшильдами?

— О, нѣтъ. Его проэктъ идетъ въ разрѣзъ съ интересами крупныхъ финансисовъ, особливо евреевъ.

— А, онъ намѣренъ вступить въ борьбу съ крупными финансистами! Это, должно быть, великій человѣкъ, произнесъ громко Антуань и прибавилъ мысленно: — или мошенникъ.

Маркизѣ не понравился ироническій тонъ секретаря и она едва не разсердилась, но ей надо было убѣдить его, и потому она сдержала свой гнѣвъ.

— Это человѣкъ, замѣчательно умный и талантливый, отвѣчала она, смотря прямо въ глаза своему собесѣднику: — вы сами вскорѣ убѣдитесь въ этомъ, любезный г. Антуань. То, что я вамъ говорю, мнѣ писалъ кардиналъ Беретта.

— Кардиналъ Беретта! Простите меня, маркиза, но я не зналъ, что кардиналъ Беретта авторитетъ въ финансовыхъ вопросахъ.

— Кардиналъ Беретта авторитетъ во всѣхъ вопросахъ. Онъ главный совѣтникъ его святѣйшества и первый министръ Ватикана

Антуань слегка пожалъ плечами, что было не прилично ему, секретарю, и во всякомъ случаѣ, неучтиво. Маркиза это замѣмѣтила, но что ей было сказать? Козмо не представилъ ей рекомендательныхъ писемъ отъ финансовыхъ или коммерческихъ тузовъ.

— Какъ бы то ни было, продолжала она: — въ моихъ глазахъ достаточно этой рекомендаціи кардинала. Впрочемъ, мы должны судить о человѣкѣ по его характеру, очевиднымъ способностямъ, фактамъ и представляемымъ имъ проэктамъ.

— Выражаемая вами мысль нетолько вполнѣ справедлива, но и выражена съ вашей обычной разумной точностью.

Онъ просто забывался, до того онъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ. Маркиза встала и, бросивъ на дерзкаго секретаря убійственный взглядъ, произнесла гордымъ тономъ оскорбленнаго достоинства.

— Я позволяю, милостивый государь, критиковать мои мнѣнія и способъ ихъ выраженія только немногимъ привелигированымъ личностямъ. Но, прибавила она послѣ минутнаго молчанія, въ продолженіи котораго пораженный секретарь не посмѣлъ даже извиниться: — я слишкомъ васъ цѣню, г. де-ла-Гуппъ, чтобъ разсердиться на васъ, хотя вы иногда выводите меня изъ терпѣнія своей чрезмѣрной искренностью вашихъ сужденій Я вполнѣ сознаю, что неспособна достойно объяснить такую великую идею, продолжала она съ улыбкой: — и потому предоставлю это ея творцу. Вы тогда лучше оцѣните этого человѣка и его проэктъ. Я васъ увижу послѣ завтра, и мы рѣшимъ, когда я васъ представлю г. Козмо. Г. Дарвель тотчасъ явится и прошу васъ, не говорите при немъ ни слова объ этомъ дѣлѣ.

Антуань взялъ свой портфёль и, низко поклонившись, вышелъ изъ комнаты. Онъ не скоро пришелъ въ себя. Маркиза никогда не обращалась съ нимъ такъ, рѣзко, и обыкновенно выражала свое неудовольствіе или упрекъ въ очень мягкой формѣ. Въ настоящемъ случаѣ она нисколько не поколебала его убѣжнія, но его увѣренность въ себѣ значительно пошатнулась. Письма, которыя онъ написалъ въ это утро, вѣроятно, очень удивили лицъ, привыкшихъ къ его безукоризненному почерку. Для человѣка, въ подобномъ настроеніи, необходима жертва и жертва, которой жаждала душа Антуаня, былъ Козмо.

Нахмуря брови, онъ обдумывалъ лучшій способъ отомстить итальянцу, когда мистеръ Дарвель вошелъ въ роскошно убранную комнату, которую въ аристократическомъ домѣ занималъ частный секретарь маркизы Рошерэ.

Англичанинъ навелъ утромъ кое-какія справки насчетъ дѣла, по которому пріѣхалъ въ Парижъ сеньоръ Козмо. и узналъ, что ему было разрѣшено дѣйствовать именемъ папы для образованія всесвѣтной котолической финансовой ассоціаціи. Такъ какъ Дюмарескъ видимо интересовался предпріятіемъ Козмо и былъ другомъ дома маркизы Рошерэ, то Дарвель тотчасъ подумалъ, что, вѣроятно, первымъ шагомъ хитраго итальянца будетъ пріобрѣсть содѣйствіе маркизы. Поэтому онъ явился въ домъ маркизы за полчаса до завтрака, на который получилъ приглашеніе съ цѣлью предупредить ея секретаря.

При входѣ Дарвеля Антуань всталъ и протянулъ ему руку, но съ такимъ нервнымъ движеніемъ, что англичанинъ, привыкшій къ его обычному хладнокровію, былъ сильно пораженъ.

— Вы, кажется, не въ духѣ, г. де-ла-Гуппъ, сказалъ онъ: — уже не измѣнила ли вамъ Фигурина, или не ужинали ли вы вчера съ веселыми сотрудниками «Радикальной Мельницы» и не ощущаете ли послѣдствій вчерашняго кутежа?

— Нѣтъ, надъ моей головой не разразилось ни одно изъ этихъ несчастій, мистеръ Дарвель, отвѣчалъ Антуань, подавая гостю коробку съ папиросами: — присядьте, пожалуйста. Но я обдумывалъ лучшій способъ убить ближняго.

— Чортъ возьми, да это трагедія. А можно спросить, кто предметъ вашихъ кровавыхъ намѣреній?

— Его зовутъ Козмо.

— Козмо! Вы знаете Козмо?

— Нѣтъ, я его никогда не видалъ и не желаю видѣть. Я его ненавижу, не зная.

— Какъ? У васъ также были акціи въ Тарентскихъ рудникахъ?

— Въ Тарентскихъ рудникахъ? Я не имѣю никакого понятія о вашихъ Тарентскихъ рудникахъ, мистеръ Дарвель; Козмо, о которомъ я говорю, уполномоченный и другъ кардинала Беретты. Онъ такъ обошелъ и околдовалъ мою маркизу, что она нанесла мнѣ сегодня такое тяжкое оскорбленіе, какого я никогда въ жизни не испытывалъ. Можете себѣ представить, она сдѣлала мнѣ самую ужасную сцену за то, что я, самый пламенный ея поклонникъ и самый искренній другъ ея дома, осмѣлился въ очень почтительныхъ выраженіяхъ намекнуть, что этотъ Козмо, о которомъ никто никогда не слыхалъ, не можетъ быть соперникомъ Альфонса Ротшильда и врядъ ли одержитъ побѣду надъ соединенными силами всѣхъ парижскихъ финансистовъ. Можно ли хладнокровно вынести подобное оскорбленіе?

— Значитъ, есть что-то въ воздухѣ, замѣтилъ Антуань.

— Да, какое-то великое католическое, финансовое предпріятіе; папа его благословилъ, кардиналъ Беретта покровительствуетъ, а Козмо его эксплуатируетъ. Ну, теперь скажите мнѣ, что это за господинъ? Какія у него средства? Кто его друзья? Я знаю только, что онъ изъ Генуи.

— Это очень интересно, произнесъ хладнокровный англичанинъ: — я знаю Козмо, имѣлъ кое-какія подозрѣнія и, если явился сегодня такъ рано, то, признаюсь, съ намѣреніемъ васъ предупредить. Но я вижу, большая часть зла уже сдѣлана.

— Вы знаете Козмо? Кто онъ такой?

— Авантюристъ.

— Это слово ничего не опредѣляетъ. Въ наше время всякій авантюристъ, кто не составилъ себѣ имени и большого состоянія. Вы и я авантюристы. Будьте опредѣленнѣе. Этотъ авантюристъ прикрывается авторитетомъ папы, который во мнѣ не возбуждаетъ большого уваженія, но для васъ обязателенъ.

Мистеръ Дарвель сдѣлалъ гримасу. Хитрый Антуань поразилъ англичанина въ его ахилесову пяту. Кто бы ни былъ Козмо, но благословеніе папы дѣлало его достойнымъ довѣрія въ глазахъ всякаго примѣрнаго католика, а мистеръ Дарвель былъ примѣрный католикъ. Онъ задумался на минуту, не зная, что отвѣтить.

— Признаюсь, я не знаю, въ какихъ отношеніяхъ находится сеньоръ Козмо съ Ватиканомъ въ настоящую минуту, сказалъ онъ, наконецъ: — но я имѣлъ съ нимъ въ прежнее время дѣловыя отношенія далеко не удовлетворительнаго характера. Онъ продалъ за громадную сумму компаніи французскихъ и англійскихъ капиталистовъ золотые рудники въ Тарентѣ, которые, по его увѣренію, еще разработывались римлянами. Въ концѣ-концовъ же оказалось, что въ этихъ рудникахъ никогда не было ни былинки золота, а находился какой-то желтый песокъ, не имѣвшій никакой цѣны. Не удивительно, поэтому, что мы, потерявъ по милости Козмо около двухъ милліоновъ, сочли его за мошенника.

— Онъ съумѣлъ вырвать у васъ и у вашихъ друзей два милліона! воскликнулъ Антуань съ иронической улыбкой: — да, этотъ Козмо величайшій геній, онъ доказалъ всю нелѣпость древней аксіомы — Ex nihilo nihil.

— Поговоримъ серьёзно, произнесъ англичанинъ, которому не нравилась шутка Антуаня: — я предвижу большую опасность для всѣхъ вообще и для насъ съ вами въ особенности отъ козней этого человѣка. Если я вѣрно его раскусилъ, онъ хочетъ эксплуатировать вѣру или, съ вашей точки зрѣнія, суевѣріе богатыхъ католиковъ и конгрегацій съ цѣлью создать громадное финансовое предпріятіе, которое будетъ имѣть временный успѣхъ, обогатитъ его и дастъ ему неимовѣрную силу, но въ концѣ-концовъ приведетъ къ такой же катастрофѣ, какъ система Ло.

— Я вполнѣ съ вами согласенъ, отвѣчалъ Антуань: — религія и финансовыя предпріятія могутъ идти рука объ руку только въ минуты народныхъ религіозно-политическихъ движеній. Но въ настоящую минуту вѣрно только то, что вашъ тарентскій Козмо свернулъ голову моей маркизѣ и что я въ опалѣ, благодаря моему сомнѣнію въ могучей силѣ этого чародѣя.

— Вы должны предупредить маркиза.

— Маркизъ человѣкъ осторожный и здравомыслящій, но онъ не устоитъ, если маркиза поведетъ на него осаду по всѣмъ правиламъ искусства. Конечно, я беру на себя его предупредить, но не ручаюсь за результатъ. Нѣтъ ли другого способа сдѣлать шахъ и матъ этому Козмо? Онъ итальянецъ, не убилъ ли онъ кого-нибудь? Не можетъ быть, чтобъ итальянскій банкиръ достигъ зрѣлыхъ лѣтъ, ни разу не обанкрутившись, или не попавъ на скамью подсудимыхъ за мошенничество?

— Полноте шутить, это дѣло серьёзное. Намъ надо дѣйствовать энергично. Я наведу о немъ справки у Ротшильдовъ, въ Генуѣ, Римѣ, Миланѣ и Флоренціи, гдѣ онъ родился. Намъ надо разузнать всю его подноготную. Я убѣжденъ, что это тайное слѣдствіе раскроетъ такіе факты въ его прежней жизни или въ теперешнемъ его положеніи, что маркиза откажется отъ всякаго содѣйствія подобному авантюристу.

— Хорошо. Я вашъ вѣрный союзникъ. Онъ вонзилъ мнѣ въ сердце кинжалъ и можетъ помѣшать осуществленію вашего собственнаго проэкта общей католической ассоціаціи. Между нами и Козмо борьба будетъ на смерть. Мы его задушимъ. Но вотъ и время завтрака. Пойдемте къ маркизѣ. Но, конечно, при ней ни слова объ этомъ предметѣ.

— Еще бы!

V.
Козмо установляетъ нравственное равновѣсіе.

Небесныя свѣтила, если вѣрить пророчицѣ Деворѣ, вышли изъ своихъ орбитъ, чтобъ нанести пораженіе врагамъ еврейскаго народа. Эти же небесныя свѣтила, вѣроятно, покровительствовали сеньору Козмо, потому что въ ту самую минуту, какъ мистеръ Дарвель и Антуань Де-ла-Гуппъ обсуждали наилучшій способъ помѣшать осуществленію его проэкта, слѣпой случай бросилъ въ руки ловкаго итальянца могучее орудіе, чтобъ взорвать мину, которую они хотѣли повести противъ него.

Козмо былъ очень дѣятельный человѣкъ. Въ шесть часовъ утра онъ уже былъ на ногахъ и за работой, такъ какъ онъ самъ лично велъ свою громадную корреспонденцію. Въ половинѣ двѣнадцатаго онъ сошелъ внизъ къ завтраку, заплатилъ свои пять франковъ и разсѣянно сѣлъ къ одному изъ столовъ. Онъ былъ занятъ. Его могучій умъ работалъ надъ изобрѣтеніемъ всѣхъ сложныхъ колесъ той гигантской машины, которая должна была осуществить его великую идею. Онъ не обращалъ никакого вниманія на окружающихъ. Пробѣжавъ глазами menu и заказавъ наудачу два блюда, онъ принялся машинально за закуску, какъ неожиданно услышалъ мелодичный женскій голосъ, говорившій ему по-итальянски:

— Вы меня не узнаете, сеньоръ Франческо?

Онъ поднялъ глаза на говорившую, но прежде оглянулся по сторонамъ. Убѣдившись, что никто не можетъ ихъ подслушать, онъ отвѣчалъ:

— Фигурина! Eccoli! Вы здѣсь?

— Какъ видите.

— Вы бросили Ла-Скалу? Что же вы сдѣлали съ..

— Шш! произнесла дама, поднявъ свою маленькую ручку: — не говорите такъ громко, да еще собственныя имена.

— Davero! Вы молодецъ, Віолетта. Я никогда не видалъ васъ такой прелестной, и одѣты вы съ шикомъ. На кого же вы промѣняли бѣднаго итальянскаго дворянина… виноватъ, но кто же счастливый amico?

Легкій румянецъ покрылъ щеки молодой женщины. Это была прелестная, сладострастная блондинка. Ея головка и бюстъ могли служить образцомъ для художника; ея большіе глаза блестѣли мягкимъ, чарующимъ свѣтомъ; ротъ и зубы были безупречны; только по временамъ ея губы принимали непріятное кошачье, выраженіе, но всѣ остальныя ея черты, напротивъ, дышали нѣжностью и почти дѣтской невинностью.

— У меня прекрасная квартира въ улицѣ Пентьевръ, отвѣчала она на вопросъ Козмо: — я ангажирована на театръ Комической Оперы.

— А, вы счастливы, промолвилъ разсѣянно Козмо.

— Не всегда, отвѣчала молодая женщина, устремляя на него свои большіе глаза: — я не была счастливой, сеньоръ Козмо, въ тотъ день, когда встрѣтила бѣднаго студента, по имени Ліонелло.

Смертная блѣдность покрыла на минуту лицо Козмо; онъ поспѣшно выпилъ стаканъ воды и, поборовъ свое смиреніе, промолвилъ очень нѣжнымъ и грустнымъ голосомъ:

— Qual contratempo! Онъ умеръ! Да проститъ ему Господь его грѣхи! Мой бѣдный братъ! Будьте милосердны къ его памяти, Віолетта.

И онъ перекрестился. Она незамѣтно послѣдовала его примѣру. Слезы показались на глазахъ итальянца, но онъ тотчасъ отеръ ихъ батистовымъ платкомъ и продолжалъ съ своимъ обычнымъ самообладаніемъ.

— Ева соблазнила Адама, а сыновья Адама не сильнѣе ихъ праотца. Только вы и онъ, кромѣ Бога, знаете, кто виноватъ. По крайней мѣрѣ, я старался загладить его вину.

— Я никогда не забуду, что вы сдѣлали для меня, отвѣчала молодая женщина, смотря съ восторженной благодарностью на Козмо: — но моя жизнь была разбита, и кѣмъ же — патеромъ. Однако, продолжала она, неожиданно мѣняя тонъ: — это странный разговоръ для завтрака въ Grand-Hôtel'ѣ. Вонъ посмотрите, какъ за нами слѣдитъ уродливый старикъ съ ленточкой въ петлицѣ. Могу я спросить, зачѣмъ вы въ Парижѣ?

— Я переселился сюда.

— Вы покинули Римъ?

— Давно. Я пріѣхалъ изъ Генуи. Я теперь богатъ, банкиръ, и намѣренъ остаться въ Парижѣ.

— Come somo contenta! сказала Фигурина: — можно будетъ по временамъ съ вами видаться.

— Я сталъ серьёзнымъ человѣкомъ, отвѣчалъ Козмо.

— Вы всегда были серьёзнымъ человѣкомъ, промолвила она со смѣхомъ: — гораздо серьёзнѣе вашего брата патера. Однако, вы не стыдитесь со мной говорить.

— Я не могъ иначе сдѣлать, сказалъ откровенно итальянецъ, бросая вокругъ себя взглядъ, который не ускользнулъ отъ зоркихъ глазъ Фигурины.

— Вамъ все равно, что васъ увидятъ въ моемъ обществѣ, произнесла она и ея губы приняли непріятное, кошачье выраженіе.

— Все равно, отвѣчалъ онъ холодно: — здѣсь всякій разговариваетъ съ своимъ сосѣдомъ или сосѣдкой. Но, серьёзно, Фигурина, если я могу вамъ быть въ чемъ-нибудь полезнымъ, то располагайте мною. Есть у васъ друзья въ Парижѣ?

— Есть, и на этотъ разъ не патеръ, переодѣтый студентомъ, отвѣчала она съ горечью: — мой сердечный другъ ни во что не вѣритъ.

— Что же, онъ русскій нигилистъ?

— Я не понимаю этого слова. Мой другъ артистъ и писатель.

— Quai maraviglial какъ его зовутъ?

— Антуань Де-ла-Гуппъ.

Козмо невольно припрыгнулъ на своемъ стулѣ и глаза его заблестѣли.

— Вы его знаете?

— Я его никогда не видалъ, но случайно слышалъ вчера его имя. Онъ секретарь…

— Маркизы Рошерэ, первой красавицы Парижа. Онъ ее обожаетъ.

— Dacoèro! А васъ?

— О, онъ довольствуется мною за недостаткомъ лучшаго. Что вы знаете о немъ?

— Ничего. Но желалъ бы кое-что узнать. Послушайте, Фигурина, я хочу вамъ доказать, что не стыжусь вашего общества. Поѣдемте со мной покататься въ Булонскій лѣсъ. Мы выйдемъ изъ экипажа и обойдемъ озеро пѣшкомъ, а къ тремъ часамъ вы будете дома.

— Къ вашимъ услугамъ, сеньоръ Козмо.

Никто на свѣтѣ не могъ имѣть такого вліянія, какъ Козмо на молодую итальянку, бывшую вмѣстѣ и пѣвицей, и танцовщицей. Переданный нами разговоръ достаточно познакомилъ читателей съ ея прошедшей грустной исторіей. Она принадлежала къ почтенному буржуазному семейству въ Флоренціи, и ее обольстилъ молодой патеръ, переодѣвшійся студентомъ. Когда открытіе этой гнусной продѣлки довело патера до самоубійства, а Віолетту оставило на улицѣ безъ куска хлѣба и еще наканунѣ родовъ, то братъ патера Франческо Козмо, не боясь скандала взялъ подъ свое попеченіе несчастную дѣвушку. Онъ не допустилъ ея ни до голодной смерти, ни до самоубійства, а далъ ей средства кормить ребенка, пока тотъ былъ живъ и окончить свое сценическое образованіе. Потомъ онъ досталъ ей ангажементъ на театръ La Scala и, благодаря легкомысленной, страстной натурѣ она вскорѣ забыла свое горе. Козмо не былъ развратникомъ, но обширный жизненный опытъ и проницательный умъ его побуждали выказывать циничное равнодушіе къ слабостямъ мужчинъ и женщинъ. Многіе принимали его снисходительность за распущенность, но это была грубая ошибка. При видѣ какого-нибудь преступленія, проступка или безнравственности онъ обыкновенно пожималъ плечами, какъ бы говоря — нельзя было ожидать ничего другого? Онъ никогда не выказывалъ къ грѣшникамъ того благороднаго негодованія, которое составляетъ характеристическую черту оффиціальной набожности. Исполнивъ свой долгъ въ отношеніи Фигурины и загладивъ, насколько могъ, гнусный поступокъ брата, Козмо предоставилъ ее самой себѣ, хорошо понимая, что передъ нею была открыта только одна дорога. Она уже почти совершенно стушевалась въ его памяти, когда неожиданно предстала передъ нимъ въ ту единственную въ ея жизни минуту, когда могла оказать ему услугу. Онъ понялъ мгновенно, какую пользу могъ извлечь изъ ея вліянія на секретаря маркизы и безъ зазрѣнія совѣсти схватился за орудіе, которое случайно падало въ его руки.

Молодая женщина не забыла Козмо, который былъ нѣкогда такъ добръ до нея. Она питала къ нему какое-то странное, новполнѣ искренное чувство пламенной привязанности и преданнаго уваженія. Она никогда не молилась за себя и не исповѣдовалась, отчасти отъ равнодушія, отчасти отъ, боязни совершить святотатство, но ежедневно со времени смерти своего ребенка набожно возносила къ небу молитву о слабомъ существѣ, блуждавшемъ въ чистилищѣ и объ его благодѣтелѣ, Франческо Козмо.

Сидя въ каретѣ рядомъ съ нимъ, она не помнила себя отъ счастья, съ дѣтскимъ восторгомъ смотрѣла ему прямо въ глаза и нѣжно опиралась на его руку. Онъ не обращалъ никакого вниманія на ея ласки и, занятый всецѣло своей «великой идеей», познакомилъ съ нею Фигурину, насколько это было необходимо. Потомъ онъ объяснилъ, что ему необходимо было содѣйствіе Антуаня Де-ла-Гуппа, и что если она питала къ нему какую-нибудь благодарность, то теперь наступила минута нетолько отплатить ему за все съ лихвой, но еще сдѣлать его вѣчнымъ ея должникомъ. Совершенно новымъ и отраднымъ чувствомъ для Фигурины было сознаніе, что судьба ея благодѣтеля въ нѣкоторой степени зависѣла отъ него. Захлебываясь отъ радости, она обѣщала все. Она могла сдѣлать съ Антуанемъ все, что хотѣла, она ручалась за это. Разставаясь съ Козмо въ улицѣ Пентьевръ, она пожала ему руку съ такой сіяющей, торжествующей и вмѣстѣ нѣжной, любящей улыбкой, что онъ сказалъ себѣ:

— Я не даромъ потерялъ два часа и двадцать франковъ.

Рѣшительно этотъ день былъ счастливый для Козмо. Возвратясь домой, онъ нашелъ карточку Галюшэ, знаменитаго нотаріуса духовныхъ конгрегацій, который отличался нюхомъ самой лучшей охотничьей собаки во всемъ, что касалось денегъ. Если онъ самъ первый пріѣхалъ къ Козмо, то, вѣроятно, какая-нибудь сверхъестественная сила побудила его сдѣлаться адептомъ «великой идеи». На его карточкѣ было написано карандашемъ: "необходимо видѣть г. Козмо въ 8 часовъ вечера, А; 18, улица Neuve-des-Petits — champs.

Не успѣлъ Козмо войти въ свою комнату, какъ кто-то постучался въ его дверь, которую онъ всегда запиралъ на ключъ. Онъ поспѣшилъ ее отпереть и увидалъ передъ собою патера, одѣтаго очень строго, но изящно. На немъ были безупречная ряса, безукоризненное бѣлье, тонкіе шелковые чулки и лакированные башмаки съ серебряными пряжками. Цвѣтущее, чисто выбритое лицо его было пріятно, весело, хотя и не безъ должной доли серьёзности.

— Извините, сказалъ онъ: — я имѣю честь говорить съ сеньоромъ Козмо?

Онъ говорилъ басомъ, но звучнымъ, пріятнымъ.

— Да, святой отецъ, отвѣчалъ Козмо, почтительно кланяясь.

— Вотъ моя карточка. Я аббатъ Тальмешъ, частный секретарь и капеланъ маркизы Рошерэ.

Козмо вторично поклонился еще ниже прежняго и попросилъ своего неожиданнаго гостя занять мѣсто на диванѣ.

— Вы, сеньоръ Козмо, сказалъ патеръ: — объяснили маркизѣ Рошерэ вашъ проэктъ сліянія католическихъ капиталовъ.

— Да, вчера.

— Она мнѣ передала вашъ разговоръ со всѣми мельчайшими подробностями. Надо вамъ сказать, что она женщина удивительно умная и проницательная.

— Чтобъ убѣдиться въ этомъ, не надо долго знать маркизу.

— Конечно, но никому не извѣстны ея необыкновенные таланты, такъ какъ мнѣ, самому близкому ея другу и совѣтчику, а также другу и совѣтчику ея мужа.

Козмо еще разъ молча поклонился, не зная что сказать. Очевидно, аббатъ пришелъ съ какой-нибудь опредѣленной цѣлью, но надо было дать ему время самому высказаться.

— Маркиза, продолжалъ онъ, пристально смотря на Козмо: — естественно, прежде всего обратилась ко мнѣ за совѣтомъ насчетъ вашей великой идеи, которая, какъ я понялъ изъ ея словъ, пользуется сочувствіемъ кардинала Беретты и даже его святѣйшества.

— Я вамъ покажу драгоцѣнные документы, доказывающіе это сочувствіе, произнесъ Козмо.

Бумаги были представлены и благоговѣйно прочитаны патеромъ.

— Эти доказательства вполнѣ убѣдительны, по крайней мѣрѣ въ отношеніи высшей санкціи церкви, сказалъ аббатъ Тальмешъ: — но касательно практической, финансовой стороны дѣла, необходимы были бы кое-какія поясненія. Даже маркиза, я вамъ говорю это совершенно конфиденціально, въ этомъ отношеніи немного колеблется, да и на эти стороны дѣла обратятъ самое строгое вниманіе маркизъ и еще одна личность, увы, играющая въ домѣ Рошерэ, въ подобныхъ вопросахъ, слишкомъ большую роль. Вы, сеньоръ Козмо, искренній, набожный католикъ, и потому, конечно, съ грустью узнаете, что въ этой семьѣ, отличающейся своей преданностью церкви и легитимизму, пользуется довѣріемъ и вліяніемъ республиканецъ, свободный мыслитель, комунаръ.

Козмо начиналъ подозрѣвать, что его неожиданный посѣтитель откроетъ ему нѣчто важное, но что именно, онъ не могъ еще отгадать.

— Маркиза васъ прислала ко мнѣ, г. аббатъ? спросилъ онъ.

— Нѣтъ, сеньоръ Козмо, отвѣчалъ патеръ, слегка покраснѣвъ: — я пришелъ къ вамъ по своему собственному почину. Чувствуя всю отвѣтственность моего положенія, и понимая, что вы нуждаетесь въ честной, энергичной поддержкѣ, я пришелъ вамъ предложить мое содѣйствіе для достиженія высшей цѣли, которую благословилъ его святѣйшество. Я вполнѣ отдаю себя въ ваше распоряженіе, и надѣюсь, что вы оцѣните, какое я вамъ оказываю высокое довѣріе.

Козмо теперь понялъ въ чемъ дѣло, хотя лице патера выражало только самое искреннее и добродушное сочувствіе.

— На вашу откровенность, я отвѣчу тѣмъ же, произнесъ Козмо, вставая и взявъ обѣ руки аббата: — благодарю васъ отъ всего сердца. Бросимте всѣ церемоніи и поговоримъ чистосердечно, по дружески. Дайте мнѣ совѣтъ, какъ лучше поступить.

Аббатъ горячо пожалъ руки Козмо и продолжалъ съ сіяющимъ лицемъ:

— Сеньоръ Козмо, вы спрашиваете у меня совѣта, какъ лучше поступить въ настоящемъ дѣлѣ и я вамъ отвѣчу, какъ искренній другъ. Чтобъ пріобрѣсть содѣйствіе маркиза и маркизы, необходимо прежде всего уничтожить вліяніе моего товарища по секретарству — г. Антуаня Де-Ла-Гуппа, который всемогущъ въ финансовыхъ вопросахъ.

— А!

— Да. Если вамъ не удастся его удалить или переманить на свою сторону, то вы не можете разсчитывать на дѣятельное содѣйствіе маркиза и маркизы.

— А какъ вы полагаете можно было бы достичь этого желаемаго результата?

— Г. Антуань, какъ мы его называемъ въ домѣ, дьявольски способный человѣкъ.

— Неужели?

— Да, но онъ циникъ и развратникъ. Онъ ведетъ жизнь самую безнравственную.

— Маркизѣ это извѣстно?

— Я счелъ своимъ долгомъ довести до свѣдѣнія маркизы и маркиза о всемъ, что я узналъ насчетъ его развратнаго поведенія.

— Ну что же они сказали?

— Что Антуань ведетъ себя въ ихъ домѣ безукоризненно, имя его не замѣшано ни въ какомъ публичномъ скандалѣ, что онъ способный и вѣрный дѣловой человѣкъ, и что имъ не нравится мое вмѣшательство.

— Но вы, конечно, сочли своимъ долгомъ доложить объ этомъ по духовному начальству, которое можетъ имѣть вліяніе на вашихъ патроновъ?

— Да, я обо всемъ довелъ до свѣдѣнія аббата Дюпрэ, духовника маркизы, и архіепископа, который самый близкій ея другъ.

— И безъ всякаго результата?

— Безъ малѣйшаго. По различнымъ причинамъ эти высокопоставленныя лица сочли не политичнымъ вмѣшиваться въ это дѣло, тѣмъ болѣе, что Антуань увѣрилъ всѣхъ, что маркизъ Рошерэ обязанъ ему экономнымъ управленіемъ его дѣлами.

— А вы этого не признаете?

— Ни мало, и еслибъ маркизъ довѣрилъ мнѣ веденіе своихъ дѣлъ, съ помощью моего друга, одного изъ первыхъ дѣловыхъ людей Парижа, я берусь управлять еще экономнѣе.

— Можно спросить, какъ зовутъ вашего друга?

— Галюшэ.

— Нотаріусъ?

— Да. Я очень высоко цѣню его дѣловыя способности. Къ тому же онъ чрезвычайно вліятельный человѣкъ, и въ его рукахъ находится много крупныхъ капиталовъ.

— Такъ какъ вы не успѣли въ своихъ попыткахъ спустить Антуаня, то, что же, по вашему мнѣнію, надо теперь дѣлать?

— Я предвижу, что вашъ проэктъ дастъ намъ возможность нейтрализировать, если не совершенно уничтожить вредное вліяніе этого нечестиваго человѣка.

— А!

— Маркиза очень поражена вашими объясненіями; вы затронули самую слабую ея струну. Она очень умна, честолюбива и искренне набожна; это католичка изъ католичекъ. Ваша великая идея произвела на нее сильное впечатлѣніе, и если вамъ удастся представить новыя убѣдительныя доказательства въ возможности матеріальнаго успѣха, то вы окончательно побѣдите маркизу. Антуань будетъ вамъ сопротивляться, но вы побѣдите, и онъ будетъ вынужденъ отказаться отъ борьбы.

— Ваши слова меня очень радуютъ. Хотя успѣхъ моего предпріятія и не зависитъ исключительно отъ содѣйствія маркиза и маркизы Рошерэ, но мнѣ очень хотѣлось бы воспользоваться ихъ вліяніемъ на католическій и легитимистскій міръ. Смѣю надѣяться, господинъ аббатъ, что я могу разсчитывать на васъ, какъ на дѣятельнаго союзника.

— Я вполнѣ къ вашимъ услугамъ.

— Благодарю васъ. Значитъ, я могу вполнѣ положиться на васъ. Пользуясь всякимъ удобнымъ случаемъ, вы будете доказывать своимъ патронамъ, что, содѣйствуя успѣху моего проэкта, они окажутъ поддержку новому крестовому походу противъ дьявола, съ цѣлью возстановить поколебленное могущество церкви.

— Будьте увѣрены, что я сдѣлаю все, зависящее отъ меня для вашего успѣха.

Черные глаза Козмо засверкали.

— Но, произнесъ онъ, положивъ руку на плечо патера: — въ священномъ писаніи сказано, что работникъ достоинъ своей мзды. Въ моемъ распоряженіи будутъ значительныя суммы для покрытія предварительныхъ расходовъ по устройству этого громаднаго дѣла. Онѣ будутъ розданы различнымъ агентамъ и, конечно, на часть ихъ будутъ имѣть право всѣ, содѣйствующіе осуществленію великой идеи.

— О, сеньоръ Козмо! промолвилъ аббатъ, качая головой.

— Позвольте: прійдя ко мнѣ по собственному почину и протянувъ руку помощи, вы доказали свою готовность безкорыстно служить интересамъ католической церкви. Но я, какъ представитель этихъ святыхъ интересовъ, считаю вполнѣ справедливымъ, чтобъ вы получили извѣстную сумму, которую вы можете употребить по своему усмотрѣнію на какое-нибудь доброе дѣло, болѣе другихъ привлекающее къ себѣ ваше доброе, сострадательное сердце.

— Вы очень великодушны и щедры, сеньоръ Козмо…

— Я только справедливъ.

— Хотя я вовсе не ожидалъ подобнаго предложенія съ вашей стороны, но признаюсь, я всегда найду достойное употребленіе этому — honorarium eclesiasticum. Но позвольте васъ спросить… такъ какъ вы завели объ этомъ рѣчь… до какой суммы вы полагаете дойдетъ этотъ благородный даръ?

— Не менѣе пятидесяти тысячъ франковъ.

Легкая тѣнь пробѣжала по сіяющему лицу аббата.

— Это… круглая сумма, промолвилъ онъ.

— Но это не все, любезный аббатъ, сказалъ Козмо, пристально смотря на своего собесѣдника: — вы не дали мнѣ досказать, что пятьдесятъ тысячъ франковъ будутъ выданы наличными деньгами, и что кромѣ того вы получите учредительный пай на такую же сумму, который вы черезъ нѣсколько недѣль легко продадите за тройную цѣну.

Минутная тѣнь исчезла съ лица аббата, и онъ съ радостной улыбкой пожалъ руку щедрому финансисту.

— Все, что можетъ сдѣлать человѣкъ и патеръ, будетъ мною сдѣлано для поддержки вашего предпріятія, произнесъ онъ; — конечно, вы сохраните въ тайнѣ мое посѣщеніе. До свиданія, сеньоръ Козмо, да благословитъ васъ Господь… Но, кстати… Vita brevis… не найдете ли вы болѣе удобнымъ… и для себя самого болѣе спокойнымъ… записать на бумагѣ ваше благородное предложеніе.

Козмо ни мало не измѣнился въ лицѣ, присѣлъ къ столу, взялъ листъ бумаги, написалъ на немъ нѣсколько словъ и свернувъ его, подалъ патеру.

— Господинъ аббатъ, сказалъ онъ съ иронической улыбкой: — если вы такъ же аккуратны въ дѣлахъ, которыя вамъ поручаютъ ваши патроны, то я могу ихъ поздравить съ такимъ обр азцовымъ секретаремъ.

Они разстались очень довольные другъ другомъ и еще болѣе довольные каждый самимъ собою.

— Всегда надо имѣть двѣ тетивы для самострѣла, бормоталъ Козмо, возвращаясь въ свою комнату съ лѣстницы, до которой проводилъ своего гостя: — да проститъ меня Богородица. Но, на крайней мѣрѣ, этотъ аббатъ будетъ противовѣсомъ Фигурины. Надо всегда установлять нравственное равновѣсіе.

VI.
Изумрудъ рѣжетъ брильянтъ.

Причиной, побудившей Ипполита Галюшэ сдѣлать первый шагъ къ знакомству съ итальянскимъ финансистомъ, было письмо, полученное имъ отъ важной особы, которая занимаетъ всѣмъ извѣстное помѣщеніе въ Ватиканѣ, но имя которой мы скроемъ по рѣдко встрѣчающейся въ романистахъ деликатности.

"Надняхъ выѣхалъ изъ Рима, говорилось въ этомъ письмѣ: человѣкъ, который, какъ я уже вамъ писалъ, часто бывалъ въ послѣднее время въ Ватиканѣ и находился въ постоянныхъ, сношеніяхъ съ кардиналомъ Береттой. Это очень замѣчательная личность. Онъ повезъ съ собою въ Парижъ папское благословеніе и, что еще важнѣе для настоящаго дѣла, рекомендательныя письма кардинала, содержаніе которыхъ мнѣ извѣстно.

"Его зовутъ Францискъ Козмо и онъ, кажется, родомъ изъ Флоренціи; онъ воспитанъ нашимъ орденомъ, но никогда не вступалъ въ ряды духовенства или монашества. Это человѣкъ громадной, непреодолимой энергіи и большаго ума. Онъ предпочелъ дѣловую жизнь монастырю или церкви и, покинувъ Флоренцію, поступилъ конторщикомъ къ одному миланскому банкиру и, прикидываясь сторонникомъ Кавура, оказалъ неоцѣненныя услуги святому дѣлу религіи и божественнаго права королей. Потомъ онъ принялъ участіе въ значительныхъ финансовыхъ предпріятіяхъ въ Генуѣ съ вліятельными французами изъ Марсели и Ліона. Онъ, говорятъ, нажилъ порядочное состояніе, около двухъ милліоновъ франковъ, хотя его враги это отрицаютъ, увѣряя, что онъ имѣетъ много долговъ. Италія, повидимому, не представляетъ достаточно обширнаго поля для его честолюбія, и онъ намѣренъ осуществить въ Парижѣ великую идею, столь благопріятно принятую здѣсь въ Римѣ.

"Великая идея сеньора Козмо заключается въ томъ, чтобъ примѣнить громадныя финансовыя средства католической церкви и партіи къ пріобрѣтенію первенствующаго вліянія на европейскихъ биржахъ. Его аргументы очень искусны и были бы неопровержимы, еслибъ деньги не походили на ртуть, которая амальгамируется и разсѣвается съ удивительной быстротой. Во всякомъ случаѣ, они одержали здѣсь полную побѣду. Мы всѣ такъ поражены неблагопріятными условіями современнаго общества, что естественно хватаемся съ жаромъ за всякое предложеніе, обѣщающее измѣнить эти тяжелыя условія.

"Сеньоръ Козмо предлагаетъ осуществить свою великую идею устройствомъ Системы Католическихъ Извѣстій, нѣчто въ родѣ комбинаціи Рейтера и газетной издательской компаніи. Это учрежденіе будетъ черпать свои свѣдѣнія только изъ католическихъ источниковъ и такимъ образомъ, исторія нашего времени, столь преступно и ложно теперь излагаемая атеистическими и протестантскими репортерами, сдѣлается потокомъ чистой католической правды и умы вѣрующихъ будутъ въ состояніи сохранить равновѣсіе среди самыхъ сложныхъ обстоятельствъ. Съ помощью этого агентства будутъ получаться также тайныя свѣдѣнія политическаго и финансоваго характера, которыя принесутъ большую пользу церкви и финансовому учрежденію,: задуманному сеньоромъ Козмо.

"Это учрежденіе — громадное кредитное общество съ колоссальнымъ капиталомъ. Оно откроетъ агентство въ Римѣ, Мадритѣ, Вѣнѣ и Лондонѣ и, кромѣ главной своей банкирской дѣятельности, займется созданіемъ банковъ, желѣзныхъ дорогъ, страховыхъ компаній и т. д., посвященныхъ исключительно католическимъ интересамъ. Козмо намѣренъ выстроить значительныя желѣзно-дорожныя линіи въ Европѣ, которыя доселѣ существуютъ только на бумагѣ. По его мнѣнію, большая желѣзная дорога дастъ ея собственникамъ громадное финансовое вліяніе. Онъ уже добился концессіи «Хребетной Итальянской Линіи», которая пройдетъ вдоль всего полуострова въ равномъ разстояніи отъ Средиземнаго и Адріатическаго морей. Она сократитъ путь въ Индію на 350 миль и по точному исчисленію приманитъ въ страну до десяти тысячъ богатыхъ англичанъ ежегодно; такимъ образомъ протестантскія богатства содѣйствовать увеличенію католическихъ финансовыхъ средствъ. Онъ также обратилъ вниманіе и на Балканскій полуостровъ, который безспорно представляетъ богатѣйшее поле для католической дѣятельности. Я не знаю, извѣстно ли вамъ, что большая часть минеральныхъ богатствъ Босніи и Герцеговины уже находятся въ рукахъ конгрегацій. Козмо намѣренъ эксплуатировать всѣ эти рудники и копи, соединивъ ихъ конными желѣзными дорогами съ Адріатическимъ моремъ. Его любимый планъ проложить рельсы поперегъ Балканскаго полуострова по прямой линіи изъ Рагузы въ Варну. Эта обширная линія будетъ выстроена католическимъ трудомъ и по обѣ стороны возникнутъ католическія селенія. Главной его цѣлью отдѣлить магометанъ отъ нашихъ заклятыхъ враговъ славянъ и доставить католичеству первенствующее вліяніе на востокѣ.

PS. «Я долженъ прибавить, что я лично заинтересованъ въ успѣхѣ предпріятія сеньора Козмо, и въ виду этого обстоятельства просилъ бы васъ познакомиться съ нимъ какъ можно скорѣе и близко слѣдить за всѣми его операціями. Мы желали бы имѣть время отъ времени стороннія свѣдѣнія, напримѣръ, отъ васъ о развитіи его предпріятія».

Это письмо возбудило любопытство Галюшэ и побудило его посѣтить итальянскаго банкира, который, несмотря на всѣ его ожиданія, не являлся къ нему. Козмо слишкомъ хорошо зналъ о вліяніи нотаріуса на католическія конгрегаціи, чтобъ опоздать къ назначенному rendez vous. Въ восемь часовъ безъ десяти минутъ, онъ уже выходилъ изъ экипажа передъ домомъ № 12, въ улицѣ Neuve des Petits champs. Подъ большой аркой красовались громадныя деревянныя ворота, окрашенныя зеленой краской и запертыя. Онъ вошелъ въ маленькую калитку и очутился въ обширной, высокой подворотнѣ, выходившей на большой дворъ. При свѣтѣ газоваго фонаря, онъ замѣтилъ лѣстницу, поднимавшуюся по стѣнѣ, на подобіе скелета гигантской змѣи, позвонки которой служили ступенями. Онъ направился къ этой лѣстницѣ, такъ какъ на карточкѣ Галюшэ обозначено было, что онъ живетъ во второмъ этажѣ, но вдругъ его остановилъ рѣзкій голосъ:

— М’sieu!

Онъ обернулся и впервые замѣтилъ, что за калиткой, въ которую онъ вошелъ, находилось маленькое помѣщеніе для привратника, бывшее ступенями двумя ниже земли. Черезъ окно, занавѣсь котораго была отдернута, виднѣлся, человѣкъ въ блузѣ, занятый довольно странной работой — починкой скрипки. Онъ былъ высокаго роста и хорошо сложенъ, судя по широкимъ плечамъ и массивной головѣ; но благодаря надѣтому на немъ зеленому зонтику, скрывавшему его глаза, нельзя бы разсмотрѣть выраженія его лица, хотя свѣтъ маленькой керосиновой лампы прямо падалъ на него. Въ дверяхъ стояла личность, голосъ которой остановилъ Козмо. Это была женщина, очень большаго роста, сильная, здоровенная. Лице ея было загорѣло и некрасиво, но отличалось рѣшительностью, которой дышали приподнятыя кверху ноздри и массивная нижняя челюсть.

Козмо прикоснулся рукой къ шляпѣ и продолжалъ свой путь.

— М’sieu!

Теперь голосъ женщины звучалъ повелительнымъ тономъ часоваго, окликающаго прохожаго, и въ немъ не слышно было ни малѣйшей почтительной ноты, хотя Козмо и былъ на взглядъ приличнымъ джентльмэномъ.

— Pardon, отвѣчалъ итальянецъ: — я иду къ одному изъ вашихъ жильцевъ. Что вамъ надо?

— Куда вы идете?

— Къ господину Галюшэ.

— Ваше имя?

— Сеньоръ Франциско Козмо.

— Діонисъ, проводи этого господина.

Во время этого разговора, женщина спокойно вязала, обращая такъ же мало вниманія на ироническій тонъ Козмо, какъ на смутно долетавшій до нея уличный шумъ. Мужчина, чинившій скрипку, всталъ и, взявъ со стола лампу, вышелъ въ сѣни. Глаза его были по прежнему скрыты зеленымъ зонтикомъ, по Козмо замѣтилъ, что онъ окинулъ его быстрымъ взглядомъ, хотя не могъ опредѣлить, какого цвѣта глаза у его чичероне, который шелъ впереди, постукивая своими деревянными башмаками. Наконецъ, онъ остановился передъ высокими, массивными дверями во второмъ этажѣ. Площадки и ступени лѣстницы были дубовыя, по до того старыя, что ногами были продавлены въ нихъ ложбины, и самая глубокая изъ этихъ ложбинъ вела къ двери конторы нотаріуса. Это была грязная, невзрачная дверь, выкрашенная въ коричневую краску и снабженная колокольчикомъ съ изъѣденной временемъ ручкой. Привратникъ дернулъ за колокольчикъ, послѣ чего ударилъ два раза въ дверь своимъ деревяннымъ башмакомъ. Не успѣлъ еще Козмо удивиться подобной осмотрительности Галюшэ при пріемѣ посѣтителей, какъ наружная дверь пріотворилась, и изъ-за второй двери, обитой зеленой шерстяной матеріей, выглянулъ человѣкъ высокаго роста.

— Вотъ господинъ, сказалъ привратникъ.

— Я имѣю удовольствіе говорить съ сеньоромъ Козмо?

— Къ вашимъ услугамъ.

— Сдѣлайте одолженіе, войдите.

Нотаріусъ подался немного, чтобы пропустить Козмо, который очутился въ широкомъ, высокомъ корридорѣ съ окнами на улицу. Въ противоположной стѣнѣ было три или четыре двери; одна изъ нихъ была отворена, и лучь свѣта падалъ изъ нея на полъ темнаго корридора.

— Пожалуйте, сеньоръ, сказалъ Галюшэ и ввелъ Козмо черезъ эту дверь въ большую комнату, полуосвѣщенную маленькой лампой съ абажуромъ.

Итальянца поразилъ таинственный видъ этой комнаты. По срединѣ стояло нѣсколько конторскихъ столовъ, съ аккуратно разложенными на нихъ дѣлами въ обложкахъ, портфелями, папками и справочными книгами. Все было въ порядкѣ. Чернильницы старательно закрыты и перья, за нѣсколько часовъ передъ тѣмъ дѣятельно строчившія ежедневную лѣтопись человѣческихъ правъ и правонарушеній, лежали праздныя, чисто вытертыя. Ряды кардонокъ на полкахъ краснаго дерева покрывали стѣны даже надъ дверью, которая вела въ ярко-освѣщенную внутреннюю комнату. На полу лежалъ толстый мягкій коверъ, скрывавшій шумъ шаговъ, что еще болѣе усиливало таинственность этой комнаты. Козмо съ любопытствомъ смотрѣлъ на бумажныя кардонки по стѣнамъ, которыя составляли какъ бы громадный склепъ, гдѣ хранились дѣла исторіи, документы тысячи семействъ. Еслибъ эти кардонки могли открыться и заговорить, то сколько они разсказали бы интересныхъ, патетическихъ и роковыхъ повѣстей.

— Пожалуйте, сеньоръ, повторилъ Галюшэ, останавливаясь у отворенной во внутреннюю комнату двери.

Козмо прошелъ впередъ и пользуясь тѣмъ, что свѣтъ прямо упалъ на его лицо, нотаріусъ однимъ взглядомъ окинулъ его съ ногъ до головы.

— Мощный человѣкъ, подумалъ онъ и тотчасъ приготовился къ бою, какъ закаленный атлетъ.

Козмо понялъ его тактику и, пройдя въ дверь, тотчасъ обернулся и устремилъ проницательный взглядъ на лицо Галюшэ, ярко освѣщенное въ свою очередь. Онъ едва не вздрогнулъ; глаза итальянца блестѣли какъ у рыси. Но Галюшэ промолвилъ совершенно спокойно:

— Пожалуйста, садитесь. Я въ полномъ вашемъ распоряженіи. Положите шляпу и палку. Вы, надѣюсь, меня извините, что, не заставъ васъ дома, я назначилъ вамъ поэтому важному дѣлу свиданіе здѣсь и въ такой странный часъ. Мы можемъ говорить тутъ на свободѣ, не боясь никакой помѣхи.

— Еслибъ вы, г. Галюшэ, не сдѣлали мнѣ чести посѣтить меня, то я самъ попросилъ бы у васъ позволенія явиться въ вашу контору.

— Значитъ, наши желанія сходятся, и мы будемъ въ состояніи говорить совершенно откровенно.

Нотаріусъ сѣлъ на свое кресло, которое вращалось на оси, благодаря чему, онъ повременамъ какимъ-то нервнымъ движеніемъ поворачивался то въ одну, то въ другую сторону. Онъ облокотился на ручки кресла и сложилъ руки, но онѣ были неподвижны и единственнымъ его жестомъ было наклоненіе головы, принимавшей различныя позы. Онъ былъ высокаго роста и совершенно царилъ надъ итальянцемъ, котораго усадилъ на низенькое, мягкое кресло. Комната, въ которой они находились, была ярко освѣщена большой висячей лампой, съ зеленымъ абажуромъ и была очень изящно меблирована въ противоположность всѣмъ дѣловымъ кабинетамъ англичанъ, даже милліонеровъ, представляющихъ обыкновенно грязную, казарменную нору. По срединѣ стоялъ массивный круглый столъ изъ чернаго дерева, поддержаиваемый рѣзными херувимами, а на немъ красовалась прелестная бронзовая жардиньерка съ цвѣтами. На голубомъ мраморномъ каминѣ стояли дорогіе бронзовые канделябры и великолѣпные старинные часы эпохи Людовика XIV. Стѣны были оклеены дорогими коричневыми обоями съ выпуклыми золотыми узорами, высокая панель была изъ рѣзнаго стараго дуба, а потолокъ росписанъ фресками. На высокихъ окнахъ, выходившихъ во внутренній дворъ висѣли тяжелыя темно-зеленыя занавѣси, но онѣ не были опущены, и Козмо могъ замѣтить, что стекла были цвѣтныя и изящнаго рисунка. Мебель заключалась въ обитыхъ бархатомъ креслахъ, съ высокими спинками изъ рѣзнаго дуба, и въ таковыхъ же рѣзныхъ дубовыхъ книжныхъ шкапахъ. Послѣднихъ было два и надъ ними виднѣлись бюсты Пія IX и кардинала Ришелье. Конечно, эта комбинація не была удачна, но не всегда легко сохранять гармонію въ изящныхъ произведеніяхъ, купленныхъ въ разныя эпохи своей жизни.

Господину Галюшэ было, повидимому, шестьдесятъ лѣтъ, но онъ сохранилъ замѣчательную силу и энергію. Его большая, нѣсколько остроконечная голова, была покрыта коротко остриженными, сѣдыми волосами. Высокій лобъ придавалъ его лицу особенно умное выраженіе. Глаза его были маленькіе, сѣрые, живые, глубоко сидѣвшіе подъ нависшими густыми сѣдыми бровями. Большой, съ горбомъ, носъ, тонкія губы, выдающіяся скулы и круглый подбородокъ выражали необыкновенную силу. Лицо его было чисто выбрито. Онъ носилъ pince-nez, а одежда его отличалась тѣмъ изяществомъ, которое не обращаетъ на себя никакого вниманія.

Козмо все это замѣтилъ и принялъ къ свѣдѣнію. Онъ зналъ, что это была для него критическая минута, такъ какъ Галюшэ могъ помочь или помѣшать осуществленію его великой идеи, а котому напрягъ всѣ свои силы, чтобъ одержать побѣду, не выказывая въ тоже время своихъ усилій. Онъ смотрѣлъ прямо въ глаза нотаріусу, и на губахъ его играла пріятная, чистосердечная улыбка.

— Вы, можетъ быть, получили уже частныя свѣдѣнія о цѣли моего пріѣзда въ Парижъ? спросилъ онъ.

— Я случайно слышалъ, отвѣчалъ Галюшэ, покашливая и посматривая однимъ глазомъ на Козмо: — отъ моего почтеннаго друга, г. Перигора, котораго я видѣлъ вчера по дѣламъ, что ему передалъ какой-то г. Тшекъ о вашемъ пріѣздѣ въ Парижъ и о вашихъ намѣреніяхъ. По совѣту г. Перигора я и посѣтилъ васъ, зная что ваши предложенія касаются интересовъ, которые близки человѣку, имѣющему такое извѣстное положеніе, какъ я.

— А! Мнѣ очень пріятно это слышать. Я вполнѣ понимаю, какъ важно расположить васъ въ пользу моего предпріятія.

Нотаріусъ поклонился, но довольно сухо. Слова Козмо и еще болѣе его тонъ, ясно показывали на важность, но не на необходимость содѣйствія г. Галюшэ.

— Конечно, вы можете быть мнѣ очень полезны, продолжалъ итальянецъ: — хотя у меня есть самая могущественная и вліятельная поддержка; за меня стоятъ нетолько лица, желанія которыхъ для насъ съ вами законъ, но и первые финансисты. Но мнѣ говорили, и я въ этомъ увѣренъ, что ваше содѣйствіе можетъ облегчить осуществленіе моего плана. Кардиналъ Беретта прямо указалъ мнѣ на васъ, какъ на человѣка, съ которымъ надо посовѣтоваться.

— Посовѣтоваться! Хорошо, отвѣчалъ нотаріусъ съ легкой ироніей. — Быть можетъ, при васъ рекомендательное письмо кардинала Беретты?

— Да, вотъ оно; мнѣ слѣдовало бы начать съ предъявленія его, сказалъ Козмо, спокойно вынимая изъ кармана кожанный портфёль и подавая Галюшэ одно изъ находившихся тамъ писемъ.

Нотаріусъ прочиталъ письмо. Лицо его просіяло. Онъ бросилъ на Козмо проницательный взглядъ.

— Очень благодаренъ вамъ за то, что вы показали мнѣ это письмо; кардиналъ ясно опредѣляетъ, какую роль я долженъ, по его мнѣнію, играть въ этомъ дѣлѣ. Онъ говоритъ… но вы, вѣроятно, прочитали письмо?

— Нѣтъ, отвѣчалъ Козмо, смотря прямо въ глаза своему собесѣднику: — у меня столько подобныхъ писемъ, и я такъ страшно занятъ, что не имѣлъ времени ихъ прочесть. Но, прибавилъ онъ, съ очаровательной улыбкой: — мнѣ извѣстно мнѣніе объ этомъ дѣлѣ моего друга кардинала.

— Его мнѣніе выражено слѣдующимъ образомъ, произнесъ Галюшэ: — «Намъ будетъ въ высшей степени пріятно, если планы сеньора Козмо окажутся практически выполнимыми. Мы вполнѣ полагаемся на ваше благоразуміе насчетъ поддержки этого предпріятія вліяніемъ и средствами французскихъ конгрегацій, и безъ сомнѣнія сеньоръ Козмо, человѣкъ очень умный, найдетъ необходимымъ для своего успѣха пригласить васъ въ участники дѣла».

Сдѣлавъ особое удареніе на послѣднія слова, Галюшэ сложилъ письмо, положилъ его на столъ и пристально посмотрѣлъ на Козмо.

— Я не читалъ письма, но зналъ его содержаніе, произнесъ итальянецъ: — хотя я прямо заявилъ кардиналу, что предоставляю себѣ право дѣйствовать по собственному усмотрѣнію и не возьмусь за дѣло иначе, какъ подъ условіемъ, что я самъ буду выбирать своихъ союзниковъ. На кораблѣ не можетъ быть двухъ капитановъ, и Іаковъ нашелъ неудобнымъ имѣть двухъ женъ. Вы знаете, конечно, что кардиналъ Беретта великій богословъ и дипломатъ, но онъ не экспертъ по финансовымъ дѣламъ.

— Однако, сеньоръ Козмо, замѣтилъ съ улыбкой Галюшэ: — вы пропагандируете свой планъ во Франціи его рекомендаціями.

— Да, я тоже сдѣлалъ бы въ отношеніи апостола Петра, еслибъ онъ былъ еще въ живыхъ. Кардиналъ — мой другъ и я ему объяснилъ политическую и религіозную сторону моего предпріятія; но въ финансовомъ отношеніи онъ вполнѣ полагается на меня. Лучшимъ же доказательствомъ этого служитъ тотъ фактъ, что всѣ доходы, находящіеся въ его распоряженіи, уже помѣщены въ это дѣло.

— А позвольте васъ спросить, какъ вы намѣрены привести въ исполненіе свой колоссальный проектъ, не заручившись содѣйствіемъ тѣхъ, которые имѣютъ въ своихъ рукахъ всѣ финансовыя средства католической партіи во Франціи?

— Позвольте мнѣ покуда вамъ не отвѣчать. Достаточно сказать, что ихъ содѣйствіе не составляетъ для меня необходимости.

— Не составляетъ необходимости! Но вы не можете создать своего общества католическаго кредита безъ денегъ?

— Извините, г. Галюшэ, дѣло идетъ о кредитѣ, а не о деньгахъ. Впрочемъ, я уже пріобрѣлъ столько значительныхъ вкладчиковъ, что могу собрать всѣ деньги, необходимыя для полнаго осуществленія моего плана.

Галюшэ впился своими зоркими глазами въ итальянца, желая прочитать его сокровенныя мысли, но всѣ его усилія были тщетны.

— Я вижу, что вы не шутите, произнесъ нотаріусъ: — но, извините меня, ваши слова невѣроятны.

— Можетъ быть, отвѣчалъ итальянецъ, гордо закинувъ голову и выпрямляясь во весь ростъ. — Но смѣю вамъ замѣтить, что финансы мое ремесло, а не ваше. То, что для меня вѣрно, для васъ невѣроятно, и тутъ нѣтъ ничего удивительнаго; ваши юридическія тонкости мнѣ непонятны. Поэтому, предоставьте мнѣ практическое осуществленіе моего плана, а сами окажите мнѣ содѣйствіе, насколько вамъ это возможно въ виду занимаемаго вами положенія.

Слова эти и особенно повелительный тонъ, которымъ они были произнесены, поразили нотаріуса, несмотря на всю его долговременную опытность и увѣренность въ себѣ. Онъ нервно заерзалъ на креслѣ, которое повернулось прежде въ одну сторону, а потомъ въ другую. Но черезъ минуту онъ поборолъ свое смущеніе и отвѣчалъ съ иронической любезностью:

— Вы оказываете мнѣ большую честь, сеньоръ Козмо, назначивъ мнѣ роль въ этой комедіи или трагедіи, какъ прикажете? Но позвольте мнѣ вамъ замѣтить, что несмотря на все ваше искуство, какъ impressario, я не привыкъ принимать на себя роль по приказанію другихъ лицъ, какъ бы значительны онѣ не были.

— Поэтому именно, сказалъ съ улыбкой Козмо: — я и прошу васъ выбрать себѣ, какую угодно, роль, оставивъ мнѣ только мои прерогативы impressario.

— Мы напрасно теряемъ время, сказалъ нотаріусъ, неожиданно измѣняя свой тонъ и строго смотря на Козмо: — я вижу, что вы дѣловой человѣкъ — и потому спрошу васъ прямо: что вамъ нужно отъ меня?

— Ничего, спокойно отвѣчалъ итальянецъ.

— Зачѣмъ же вы явились ко мнѣ?

— Извините, вы меня сами пригласили.

— У васъ было письмо…

— Да, но я его не представилъ, хотя уже десять дней въ Парижѣ.

— Во всякомъ случаѣ, началъ Галюшэ нерѣшительнымъ тономъ, но Козмо его перебилъ:

— Вы хотите сказать, что во всякомъ случаѣ мнѣ будетъ трудно привести въ исполненіе мой планъ безъ вашего содѣйствія. Позвольте мнѣ вамъ отвѣтить на это очень серьёзно, что я могу обойтись и безъ васъ, но мнѣ легче будетъ достичь своей цѣли, еслибъ мы сошлись съ вами, чего я очень желаю. Я сознаюсь, что ваше содѣйствіе хотя и не составляетъ необходимости, но будетъ очень для меня полезно. Я, готовъ, поэтому сдѣлать всякую, конечно, благоразумную уступку, чтобъ пріобрѣсть ваше содѣйствіе. Будемъ же работать вмѣстѣ.

Съ откровенной, торжествующей улыбкой, итальянецъ протянулъ руку Галюшэ, который мгновенно взвѣсилъ всѣ выгоды и невыгоды союза съ человѣкомъ, который чувствовалъ себя настолько сильнымъ, что ища его помощи, гордо заявлялъ, что можетъ обойтись безъ него. Дѣйствительно, Козмо долженъ былъ разсчитывать на громадную поддержку, если онъ рисковалъ поссориться съ нимъ, Галюшэ, нотаріусомъ іезуитовъ, многихъ легитимистовъ и католическихъ конгрегацій. Но съ другой стороны было невыносимо поддаваться такому насилію, и гдѣ же, въ своей конторѣ, въ своемъ царствѣ. Однако, Галюшэ былъ самъ достаточно силенъ, чтобъ иногда выказать слабость. Онъ зналъ, когда слѣдовало уступить и когда надо было выказать стойкость. Поэтому, онъ поспѣшно и искренно пожалъ протянутую ему руку.

— Мое пламенное желаніе содѣйствовать интересамъ религіи и легитимизму, сеньоръ Козмо, сказалъ онъ: — посмотримъ, какимъ образомъ я могу помочь вашему предпріятію, согласно привезеннымъ вами вліятельнымъ рекомендаціямъ.

Считая, что онъ достаточно далъ почувствовать свою силу, Козмо началъ излагать свою великую идею. Удивленный, очарованный нотаріусъ, слушалъ его съ лихорадочнымъ вниманіемъ. Онъ думалъ про себя, что этотъ человѣкъ, говорившій столь краснорѣчиво, съ такой ясной, убѣдительной логикой и такимъ мелодичнымъ голосомъ, былъ бы великимъ адвокатомъ. Главное же видѣлъ ясно, что имѣлъ дѣло съ человѣкомъ, знавшимъ, къ чему стремится и умѣвшемъ объяснить, какъ намѣренъ достичь своей цѣли; а это — рѣдкое явленіе въ практикѣ дѣловыхъ людей.

— Ну, сказалъ, наконецъ, Козмо, самымъ вкрадчивымъ тономъ: — все, что я излагалъ до сихъ поръ — наша внутренняя политика. Наша же внѣшняя политика будетъ нѣсколько иная. Хотя нашъ финансовый крестовый походъ предпринятъ противъ евреевъ и невѣрующихъ, но мы должны употребить въ дѣло и евреевъ, и невѣрующихъ для скорѣйшаго достиженія успѣха. Мы соблазнимъ ихъ громадностью наживы. Участіе ихъ въ этомъ дѣлѣ можетъ принести громадныя выгоды, и я не намѣренъ отказываться отъ денегъ, кто бы ихъ ни принесъ. Одна изъ первыхъ еврейскихъ банкирскихъ конторъ, Абирамъ и К^о, войдетъ въ составъ перваго синдиката и подпишется вмѣстѣ со мною на восьмую долю всего капитала. Они мои старинные друзья.

— Конечно, ихъ поддержка имѣетъ громадное значеніе. Но имъ извѣстно, что это будетъ католическое учрежденіе?

— Да, и они полагаютъ, что именно по этой причинѣ оно и будетъ имѣть успѣхъ. Вы видите, г. Галюшэ, прибавилъ итальянецъ съ улыбкой: — деньги примиряютъ всѣ интересы, оканчиваютъ всѣ ссоры, дѣлаютъ всѣхъ братьями, однимъ словомъ, это новая религія и въ ней также есть рай, гдѣ самые разнородные звѣри пользуются одинаковымъ блаженствомъ.

— Смотрите, сеньоръ Козмо, чтобъ въ вашемъ раѣ не оказался одинъ звѣрь — Мефистофель, который съѣстъ всѣхъ остальныхъ.

— Absit amen! Мы это и намѣрены сдѣлать. Но, извините меня, ваша метафора неудачная — вы смѣшиваете Гёте съ Моисеемъ. Я надѣюсь, что не жезлъ Аарона пожретъ всѣ остальные. Мы должны поддержать первенство египтянъ надъ евреями.

Странно было видѣть, что на лицахъ этихъ набожныхъ, серьёзныхъ дѣльцевъ играла теперь самая циническая улыбка. Это былъ цинизмъ долговременной опытности.

— Какъ вы практически осуществите свой планъ, сеньоръ Козмо? спросилъ Галюшэ.

— Очень просто. У меня въ рукахъ четыре концессіи, о которыхъ я только что говорилъ. Онѣ будутъ базисомъ нашихъ операцій. Я убѣжденъ, что онѣ принесутъ обществу католическаго кредита чистой прибыли отъ двадцати до шестидесяти милліоновъ. У насъ будетъ номинальный капиталъ 100 милліоновъ, а первый выпускъ акцій на 50 милліоновъ, въ пятьсотъ франковъ каждая. Первый взносъ не превыситъ 125 франковъ на акцію. Синдикатъ возьметъ эти акціи альпари. Я полагаю, что намъ придется заплатить въ казну для узаконенія нашего общества десять процентовъ, т. е. 50 франковъ съ акціи, а всего пять милліоновъ. Это ничего. Когда общество состоится, синдикатъ объявитъ объ этомъ фактѣ; мы уже имѣемъ въ рукахъ тысячу провинціальныхъ газетъ, а въ Парижѣ за насъ стоятъ «Le Barbier de Seville», католическій «Le Bon Ami» и еврейскій «Le paké de Finance». Мы заявляемъ о нашихъ концессіяхъ и, когда все готово, выпускаемъ акціи съ преміей въ 150 франковъ.

— Съ преміей въ 150 фр.! Это невозможно.

— Въ финансовомъ дѣлѣ нѣтъ ничего не возможнаго, а есть вещи невѣроятныя. Невозможно только одно — это измѣрить довѣрчивость публики.

— Но чѣмъ оправдывается такая премія?

— Значеніемъ концессій, положеніемъ директоровъ, энтузіазмомъ католическаго міра, жадностью спекулаторовъ.

— Это все фразы, мечты.

— Нѣтъ, это факты. Одна желѣзная дорога въ Италіи можетъ обезпечить подобную премію.

— Хорошо, но вы еще не объяснили, какую пользу учредители, напримѣръ, вы и я, могутъ извлечь изъ этого дѣла.

Козмо улыбнулся. Онъ былъ теперь дома. Онъ снялъ перчатку, взялъ со стола листъ бумаги и сдѣлалъ карандашемъ слѣдующій разсчетъ, который и подалъ нотаріусу:

Капиталъ 100,000,000 франковъ:

Первый выпускъ — 50,000,000 фр. 100,000 акцій со взносомъ 125 фр. 12,500,000

Паи учредителей — 20,000 " вполнѣ сплоченныхъ 10,000,000

Второй выпускъ 50,000,000 фр. — 100,000 " съ преміей 150 фр. 75,000,000

Изъ премій въ 150 фр. на акціи втораго выпуска: 50 фр. отсчитываются на акціи перваго выпуска, взятыя синдикатомъ и учредителями, а 100 фр. идутъ въ кассу банка на покрытіе учредительскихъ паевъ.

Такимъ образомъ учредители и синдикатъ получатъ:

При первомъ выпускѣ по 150 фр. съ акціи — 5,000,000

При второмъ " " 50 " " " — 15,000,000

Итого — 20,000,000

Учредители кромѣ того получаютъ цѣнность акціи альпари 10,000,000.

Всего учредители выручатъ 10,000,000 ф-1,000,000 + 3,000,000 = 14,000,000.

— Вы думаете это возможно? спросилъ нотаріусъ, пробѣжавъ разсчетъ и сверкая глазами.

— Я обязуюсь это сдѣлать.

— А кто получитъ учредительскіе паи?

— Кто внесетъ необходимый капиталъ.

— Напримѣръ?

— Если ваши друзья возьмутъ 10,000 акцій, то вы получите 1,500 учредительскихъ акцій, цѣнностью въ 750.000 фр., прибавьте къ этому премію но 150—225,000 и по 50 фр. на акцію изъ преміи второго выпуска.

— 75,000 — итого 1,050,000 фр. au moins.

— Милліонъ пятьдесятъ тысячъ франковъ!

— Да, это очевидно.

— Очевидность основана на фактахъ, сеньоръ Козмо, сказалъ съ улыбкой нотаріусъ: — и вашъ разсчетъ можно признать очевиднымъ только, когда деньги будутъ въ сундукахъ учредителей. Но во всякомъ случаѣ, вашъ планъ геніальный, и если только вы добьетесь поддержки людей достаточно сильныхъ, чтобы привести его въ исполненіе, то признаюсь, я не вижу въ немъ ни сучка, ни задоринки. У васъ въ рукахъ будетъ громадный капиталъ.

— Любезный другъ, произнесъ Козмо, принимая на себя фамильярный тонъ: — не пройдетъ и года, какъ наши акціи будутъ продаваться съ преміей въ 1000 фр.

Тонъ твердаго убѣжденія, которымъ говорилъ италіянецъ, поражалъ осторожнаго нотаріуса. Столько же набожный, сколько дѣловой человѣкъ, онъ былъ обойденъ съ обоихъ фланговъ. Любой биржевой заяцъ, изнашивающій сапоги на тротуарѣ передъ биржей, нашелъ бы многое достойное критики въ разсчетѣ Козмо, но г. Галюшэ не былъ финансистомъ. Италіанецъ ясно видѣлъ, что онъ не даромъ закинулъ удочку; рыба клюнула. Но у нотаріуса было правило ни на что не рѣшаться разомъ, а потому, удержавшись отъ соблазна, онъ сказалъ:

— Сеньоръ Козмо, вашъ планъ меня чрезвычайно заинтересовалъ. Если зрѣло обдумавъ дѣло, я приду къ убѣжденію, что оно практически осуществимо, то конечно, я буду въ состояніи вамъ принести и матеріальную помощь. Но дайте мнѣ время. Вы не обидитесь, если я наведу необходимыя справки.

— Напротивъ, г. Галюшэ, я прошу васъ объ этомъ. Вотъ моя карточка; вы найдете на ней два имени, которые я надѣюсь, будутъ достаточной для васъ гарантіей. Абраамъ Абирамъ и К^о и Перо-сынъ уже обязались взять вмѣстѣ со мною 20,000 акцій. Вы можете свободно переговорить съ ними о нашемъ дѣлѣ. Они вамъ ясно докажутъ, что наши средства пропорціальны нашей цѣли. Я долженъ еще прибавить, что котировка акцій на биржѣ гарантирована.

— Это первокласные банкиры, отвѣтилъ нотаріусъ и прибавилъ съ улыбкой: — но одинъ изъ нихъ еврей, а другой извѣстенъ своей преданностью республики.

— Цѣль освѣщаетъ средства, произнесъ Козмо.

Съ этими словами онъ всталъ и распрощался. Сходя съ лѣстницы, онъ улыбался съ гордымъ торжествомъ, но все-таки выраженіе его лица было озабоченное.

— Еще одного обработалъ, думалъ онъ: — но какая эта тяжелая работа!

Поравнявшись съ каморкой привратника, онъ остановился. Жены привратника не было видно, а Діонисъ стоялъ на порогѣ наружной двери, покуривая трубку. Привратникъ снялъ свой зеленый зонтикъ, и теперь Козмо могъ замѣтить, что у него были проницательные глаза, низкій лобъ и косматые волоса.

Діонисъ снялъ свою шапочку и любезно спросилъ:

— Вы желаете пройти?

— Конечно, я не желаю здѣсь ночевать.

Неожиданная мысль осѣнила Козмо.

— Васъ зовутъ Діонисъ?

— Г. Галюшэ вамъ говорилъ обо мнѣ?

— Вы находитесь въ числѣ служащихъ при его конторѣ?

— Да.

— Я вижу, вы его старательно оберегаете.

— Г. Галюшэ богатый, вліятельный человѣкъ. У него много враговъ. Необходимо охранять его отъ негодяевъ и воровъ.

— Конечно. Значитъ, вы его тѣлохранитель?

— Діонисъ, о чемъ вы говорите съ этимъ господиномъ? раздался голосъ жены привратника, повидимому, изъ глубины пуховика.

— Ничего. Господинъ предложилъ мнѣ нѣсколько вопросовъ.

— Пусть его уходитъ скорѣе, а ты возвращайся въ коморку.

— Погодите, произнесъ съ улыбкой Козмо: — я буду часто приходить въ вашъ домъ. У меня важныя дѣла съ г. Галюшэ. Вамъ придется меня часто встрѣчать и провожать. Вѣроятно, вы отложили на черный день немного денегъ и желаете получать хорошіе проценты. Я банкиръ, и вы всегда можете обратиться ко мнѣ. Я люблю оказывать услуги честнымъ людямъ.

Діонисъ Гюлотъ, привратникъ дома, принадлежавшаго Галюшэ, былъ очень удивленъ этими словами, не походившими на обычныя рѣчи кліентовъ нотаріуса. Онъ отворилъ настежъ калитку и пропустилъ Козмо, низко кланяясь.

Онъ вернулся задумчивый въ свою канурку; а Козмо пошелъ домой.

Предложить свои услуги для выгоднаго помѣщенія капитала, вмѣсто того, чтобы дать на водку тѣлохранителю Галюшэ, было ловкой хитростью со стороны итальянца.

— Всякій можетъ быть полезенъ, говорилъ онъ себѣ, поднимаясь по лѣстницѣ Grand-Hôtel.

Только очень мелкіе и очень крупные люди думаютъ о мелочахъ.

Войдя въ свой нумеръ, Козмо старательно заперъ дверь. Судя по выраженію его лица, онъ очень былъ утомленъ отъ разнородныхъ треволненій этого знаменательнаго дня. Но прежде чѣмъ лечь въ постель, онъ вынулъ изъ кармана маленькій футляръ съ распятіемъ изъ слоновой кости, поставилъ его на столъ и, опустившись на колѣни, сталъ набожно молиться.

Онъ пламенно благодарилъ Бога за счастливый день, принесшій ему трехъ полезныхъ союзниковъ: танцовщицу Віолетту, аббата Тальмеша и нотаріуса католическихъ конгрегацій Галюшэ.

VII.
Антуань попадаетъ въ западню.

Маркиза Гошерэ никогда не давала застояться своимъ мыслямъ, разъ, онѣ были направлены къ извѣстной цѣли; напротивъ, какъ кровныя лошади, онѣ несли ее впередъ, закусивъ удила. Сказавъ нѣсколько словъ своему мужу насчетъ великой идеи Козмо, она тотчасъ поняла, что онъ если и не былъ прямо враждебенъ, то мало былъ расположенъ въ пользу итальянскаго финансиста. Первымъ вопросомъ его было:

— Что говоритъ Антуань?

Она всегда была откровенна съ мужемъ и потому отвѣтила.

— Онъ противъ. Это очень естественно; Антуань анти-католикъ. Это, строго говоря, не финансовое предпріятіе… тутъ примѣшиваются много другихъ соображеній.

— А неужели, ты думаешь, Маргарита, что религія и политика могутъ быть безопасно примѣшаны къ финансовому предпріятію?

— Вообще нѣтъ, но это исключеніе. Это комбинація могучихъ условій для достиженія громаднаго, колосальнаго результата.

— Не слишкомъ ли это колосальный планъ, чтобы быть практическимъ? сказалъ маркизъ, смотря нѣжно на свою жену и боясь, что его слова обидѣли ее: — по крайней мѣрѣ, мнѣ такъ кажется съ перваго взгляда, но надо обсудить это дѣло основательно.

— Нельзя обсудить его основательно безъ глубокаго изученія всѣхъ подробностей, замѣтила маркиза: — а я боюсь, что Антуань составилъ себѣ мнѣніе объ этомъ планѣ, не зная его. Во всякомъ случаѣ, предпріятіе, рекомендованное намъ святымъ отцемъ и столькими друзьями — между прочимъ, я получила сегодня письмо изъ Фросдорфа — заслуживаетъ нашего полнаго вниманія.

— Конечно. Ты видѣла этого господина?

— Сеньора Козмо? Да, онъ подробно объяснилъ мнѣ свой планъ.

— Антуань его видѣлъ?

— Нѣтъ еще.

— Такъ ему надо поскорѣе повидаться съ сеньоромъ Козмо. Онъ раскуситъ это дѣло, и его сужденіе будетъ вполнѣ безпристрасное, безъ малѣйшаго оттѣнка сантиментальности.

Маркиза считала, что именно безпристрастное хладнокровіе дѣлало Де-ла-Гунна невозможнымъ судьей въ этомъ дѣлѣ и она рѣшила достигнутъ своей цѣли другими средствами. Циническая рѣзкость Антуаня задѣла ее за живое, и хотя она была справедливая женщина, но все-таки женщина. Она знала, что Антуань очень упоренъ и не сдастся прежде, чѣмъ всѣ его силы — пѣхота, кавалерія и артиллерія — не будутъ побиты на голову.

Она повидалась съ архіепископомъ. Этотъ архіепископъ большой католической провинціи на югѣ Франціи былъ кардиналъ и сенаторъ. Онъ былъ въ одно время ультрамантанъ и ученый, человѣкъ набожный и свѣтскій. Рѣдкое искуство, съ которымъ онъ соединялъ въ одномъ лицѣ эти четыре разнородныя роли, возбуждали удивленіе въ тѣхъ немногихъ людяхъ, которые интересуются архіепископской психологіей. Онъ былъ другомъ такихъ противоположныхъ личностей, какъ Манталамберъ, Гизо, Морни и Тьеръ, а теперь пользовался расположеніемъ президента республики. Онъ отправился въ Римъ съ репутаціей противника догмата папской непогрѣшимости, а тамъ поддерживалъ его и вернулся во Францію съ кардинальской шляпой въ карманѣ. Всѣ его рѣчи и посланія дышали самымъ крайнимъ ультрамонтанствомъ, а практическая дѣятельность отличалась примирительнымъ характеромъ. Онъ иногда въ сенатѣ высказывался повидимому въ пользу либеральныхъ учрежденій, но истинные республиканцы замѣчали, что въ этихъ случаяхъ либерализмъ приносилъ пользу его партіи или производилъ расколъ среди республиканцевъ на радость клерикаловъ и легитимистовъ. Еслибы его умъ можно было вскрыть, какъ устрицу, то оказалось бы, что, по его мнѣнію, лучшей системой управленія міромъ было возстановленіе свѣтской власти папъ, которые, какъ верховные владыки, освящали бы и поддерживали власть остальныхъ монарховъ, въ силу божественнаго нрава, имѣющаго своимъ источникомъ Ватиканъ. Но этотъ славный идеалъ хранился, конечно, хитрымъ архіепископомъ въ глубинѣ сердца. Науку, философію и литературу онъ считалъ полезными для своихъ ближнихъ лишь въ профильтрованномъ клерикальными доктринерами видѣ. Подобные люди, какъ архіепископъ, представляютъ собою ходячіе парадоксы, по они существуютъ.

Онъ получилъ отъ кардинала Беретты письмо, въ которомъ финансовое предпріятіе Козмо поддерживалось съ жаромъ. Смѣлость этого плана его ни мало не отпугивала; напротивъ, въ его глазахъ для католичества оставалось одно изъ двухъ — безумныя скачки или погибель.

Архіепископъ увидѣлъ съ удовольствіемъ, что прелестная маркиза вполнѣ раздѣляла его мнѣнія. Она была его любимицей; онъ усматривалъ въ ней одно изъ могущественнѣйшихъ орудій клерикализма и легитимизма во Франціи. Онъ одобрилъ ея рвеніе и обѣщалъ повліять, насколько возможно, на маркиза, а равно поддержать ея попытку, привлечь на сторону предпріятія Козмо военныхъ вліятельныхъ столповъ католической партіи. Онъ получилъ письмо также изъ Фросдорфа.

Послѣ посѣщенія архіепископа, маркиза подъ предлогомъ какого-то дѣла отправилась къ г. Галюшэ и возсѣдала на томъ самомъ креслѣ, которое наканунѣ занималъ Козмо. Галюшэ спокойно выслушалъ ея краснорѣчивое изложеніе великой идеи Козмо, внутренно сравнивая граціозную прелесть ея аргументаціи съ силой его доводовъ. Они вдвоемъ могли бы убѣдить кого угодно. Галюшэ нарочно не обнаружилъ сначала своего сочувствія этому дѣлу, а доставилъ ей удовольствіе побѣды; онъ шагъ за шагомъ сдавался передъ неопровержимостью аргументовъ, и наконецъ, признавъ себя побѣжденнымъ, выразилъ готовность быть ея слѣпымъ орудіемъ. На самомъ же дѣлѣ, уже въ это самое утро Абирамъ и К^о, крупная еврейская банкирская фирма, имѣвшая большія связи въ Италіи и Австріи, дала ему самыя вѣскія ручательства въ порядочности Козмо и въ осуществимости его предпріятія, если только ему удастся пріобрѣсть ревностную поддержку католической партіи. Евреи выразили полную готовность дисконтировать шансы этого католическаго движенія.

— А маркизъ Рошерэ? спросилъ нотаріусъ.

— Маркизу надо ловко представить это дѣло съ его финансовой стороны; не возьметесь ли вы за это? отвѣчала маркиза съ такой обворожительной улыбкой, что отъ нея не устоялъ бы самъ св. Антоній: — онъ недовѣрчиво относится къ соединенію религіи съ финансовыми дѣлами.

— Я съ нимъ вполнѣ согласенъ, произнесъ очень серьёзно Галюшэ.

— Но это исключительный случай.

— Мы должны сдѣлать исключеніе въ этомъ случаѣ. Это не простое обыкновенное дѣло, а наитіе свыше.

— Вы такъ думаете, Галюшэ? воскликнула маркиза и на ея глазахъ едва не показались слезы умиленія: — вы знаете, что эта самая мысль вошла мнѣ въ голову вчера вечеромъ за молитвами.

— Неужели?

— Да, иначе трудно объяснить возникновеніе столь великаго плана. Такъ вы повидаетесь съ маркизомъ?

— Сегодня же.

— Говоря съ маркизомъ, вы не забывайте, что… по крайней мѣрѣ, въ первую минуту, на него не подѣйствуютъ политическія и религіозныя соображенія…

— Я понимаю, перебилъ ее Галюшэ, который уже давно зналъ всѣ сильныя и слабыя стороны стараго аристократа.

— Архіепископъ также поговоритъ съ нимъ.

— Это хорошо, а г. Антуань?

— Онъ относится критически, цинично и даже дерзко.

— Il est très fin ce gaillard. Но не смотря на свое безкорыстіе, онъ не способенъ выйти изъ мелкой практической колеи. Еслибы онъ воспитывался не въ протестантской школѣ въ Нимѣ, а въ іезуитской коллегіи, то сдѣлался бы однимъ изъ столповъ церкви. Ему не достаетъ только энтузіазма, чтобы сдѣлаться силой.

И онъ махнулъ рукой, желая выразить этимъ жестомъ nec plus ultra силы.

Дѣйствительно, въ этотъ самый день архіепископъ посѣтилъ маркиза Рошерэ подъ предлогомъ посовѣтоваться съ нимъ насчетъ дѣловой, финансовой стороны предпріятія и ловко намекнуть, что въ высшихъ сферахъ на него смотрятъ очень сочувственно.

Аббатъ Тальмешъ въ свою очередь имѣлъ совѣщаніе съ Галюшэ насчетъ лучшаго способа обойти маркиза. Такого крупнаго кита было трудно словить и требовалась большая осторожность, такъ какъ разъ онъ нырнетъ въ воду, все дѣло пропало.

— Я полагаю, что на него подѣйствуетъ только одно, замѣтилъ аббатъ.

— Что? спросилъ Галюшэ.

— Письмо его высочества.

— Вы правы; маркизъ легитимистъ до мозга костей. Баронъ Портфейль можетъ это устроить.

— Я знаю, что плану Козмо сочувствуютъ въ Фросдорфѣ. Мнѣ говорилъ объ этомъ вчера архіепископъ.

— Такъ будемъ дѣйствовать, не теряя времени. Я тотчасъ пошлю барону шифрованную депешу, прося его отправить письмо сегодня же. Оно придетъ тогда завтра.

Передъ обѣдомъ Галюшэ зашелъ къ маркизу, который страдалъ подагрой и находился не въ очень ангельскомъ настроеніи. Обыкновенно въ такія критическія минуты онъ искалъ утѣшенія въ умственной борьбѣ, этомъ остаткѣ его невѣрующей молодости. По объясненію духовника эта невольная, машинальная привычка, предусмотренная клерикальными казуистами, не составляетъ грѣха, и потому маркизъ предавался ей въ волю, сопровождая умственную борьбу нервнымъ движеніемъ руки или ноги.

Антуань де-ла-Гуппъ присутствовалъ при разговорѣ Галюшэ съ маркизомъ. Послѣ обстоятельнаго обсужденія вопроса о покупкѣ большого помѣстья въ Анжу, самъ маркизъ первый заговорилъ о предпріятіи Козмо. Онъ упомянулъ о визитѣ архіепископа и о сочувствіи маркизы къ этому дѣлу.

— А вы слыхали объ этомъ дѣлѣ? спросилъ хитрый нотаріусъ, обращаясь къ Антуаню.

— Маркиза мнѣ говорила о немъ, отвѣчалъ секретарь: — съ заранѣе составленнымъ мнѣніемъ о пользѣ предпріятія и необходимости его поддержать. Но я долженъ сказать, что наведенныя мною справки далеко неудовлетворительны.

— Вы наводили справки? спросилъ маркизъ съ нетерпѣніемъ. Его начинало сердить, что всѣ такъ занимаются этимъ дѣломъ.

— Г. Дарвель, бывши здѣсь вчера, далъ мнѣ свѣдѣнія о сеньорѣ Козмо, которыя не возбуждаютъ во мнѣ довѣрія къ честности и благоразумію этого господина.

— Неужели? произнесъ нотаріусъ: — мнѣ надо непремѣнно поговорить съ Дарвелемъ. Напротивъ, наведенныя мною справки о сеньорѣ Козмо и его предпріятіи оказались самыми благопріятными.

— У кого вы справлялись?

— Въ банкирской конторѣ Абирамъ и К^о. Не подлежитъ сомнѣнію, что сеньоръ Козмо имѣетъ могучую поддержку.

— А я убѣжденъ, произнесъ Антуань, который въ этомъ вопросѣ, повидимому, измѣнилъ своей обычной осторожности и рѣдкому такту: — что это искатель приключеній. Дарвель имѣлъ съ нимъ дѣла и считаетъ его спекуляторомъ самаго безнравственнаго пошиба.

— Дарвель — англичанинъ и недоволенъ тѣмъ, что его католическій банкъ въ Англіи не удался, замѣтилъ нотаріусъ: — ему просто досадно, что другой можетъ успѣть въ дѣлѣ, въ которомъ онъ понесъ пораженіе.

— Нѣтъ, отвѣчалъ Антуань, забывъ всякія приличія и думая только о томъ, чтобы помѣшать нотаріусу заговорить маркиза, этотъ господинъ просто уличенъ былъ въ мошенничествѣ.

У маркиза нервно повело ногу.

— Въ мошенничествѣ! произнесъ Галюшэ: — вы очень рѣзко выражаетесь о человѣкѣ, за котораго ручаются извѣстные банкиры, и котораго рекомендуютъ маркизу и маркизѣ Фросдорфъ и Ватиканъ.

Старый маркизъ внимательно слушалъ ихъ разговоръ; онъ отличался естественной въ истинномъ джентльменѣ ненавистью къ клеветѣ и ничѣмъ не доказаннымъ обвиненіямъ. Еще молодымъ человѣкомъ онъ дрался на дуэли съ своимъ другомъ, позволившимъ себѣ отпустить шутку на счетъ горничной его матери.

— Я прошу васъ не забывать г. Антуань, сказалъ онъ строгимъ тономъ: — что сеньоръ Козмо находится подъ покровительствомъ маркизы и потому не долженъ служить мишенью вашихъ сарказмовъ. Если у васъ есть доказательстка, представьте ихъ, но однѣ сплетни, слышанныя вами отъ мистера Дарвеля, хотя и очень милаго джентльмена, не могутъ пересилить всѣ рекомендаціи, полученныя нами изъ такихъ источниковъ, къ которымъ мы относимся съ уваженіемъ и преданностью.

Антуань былъ глубоко оскорбленъ этими словами маркиза, который обыкновенно относился къ нему очень уважительно. Его положеніе въ этомъ домѣ было столь твердое и его мнѣнія по дѣловымъ вопросамъ принимались съ такимъ слѣпымъ довѣріемъ, что онъ не могъ перенести этого выговора, послѣдовавшаго тотчасъ за подобной же головомойкой со стороны маркизы. Играть вторую роль, предоставивъ первую какому-то итальянскому проходимцу, казалось ему недостойнымъ и невозможнымъ.

— Къ великому моему сожалѣнію, маркизъ, сказалъ онъ, вставъ и взволнованнымъ голосомъ: — я расхожусь въ мнѣніяхъ съ тѣми лицами, довѣріе и уваженіе которыхъ я цѣню болѣе всего на свѣтѣ. Дѣло, которое обсуждалось здѣсь помимо меня, на что я, конечно, не имѣю права жаловаться, помня свое положеніе въ этомъ домѣ, идетъ въ разрѣзъ со всѣми моими убѣжденіями и потому мнѣ остается только удалиться. Я имѣю честь, маркизъ, отказаться отъ занимаемаго мною въ вашемъ домѣ пріятнаго и почетнаго мѣста, какъ это мнѣ ни больно. Прощайте, маркизъ.

И, поклонившись, Антуань хотѣлъ выйти изъ комнаты, но маркизъ его остановилъ гнѣвнымъ восклицаніемъ:

— Вы подаете въ отставку?

Антуань молча поклонился.

— Хорошо, сказалъ холодно маркизъ съ нервной дрожью въ рукахъ и ногахъ: — быть можетъ, это лучшій исходъ. Когда человѣкъ въ вашемъ положеніи ставитъ свои мнѣнія выше мнѣній лицъ, которымъ онъ служитъ, то ясно имъ остается разойтись. Прощайте, Антуань.

И маркизъ мысленно утѣшился здоровенной дозой божбы и проклятій.

Антуань удалился внѣ себя отъ гнѣва. Намекъ маркиза, что онъ служилъ въ домѣ, глубоко оскорбилъ молодого человѣка.

Маркизъ былъ также сердитъ, но не обнаружилъ этого при постороннемъ лицѣ. Что же касается до Галюшэ, то онъ высказалъ свое сожалѣніе по поводу происшедшаго, но въ глубинѣ души былъ очень доволенъ, что наступилъ неожиданный конецъ вліянію Антуаня въ домѣ Рошерэ. Этотъ разрывъ произошелъ какъ нельзя болѣе кстати. Хитрый нотаріусъ понималъ, что своимъ вмѣшательствомъ онъ только можетъ испортить дѣло, вызвавъ реакцію въ пользу секретаря, и удалился. Но прежде чѣмъ онъ ушелъ, маркизъ просилъ его навести дальнѣйшія справки и представить обстоятельную записку о предпріятіи сеньора Козмо. Ссора съ Антуанемъ уже принесла плоды.

По уходѣ Галюшэ, маркизъ, не имѣвшій возможности двинуться съ мѣста, послалъ за маркизой и разсказалъ ей обо всемъ случившемся. Она была очень разстроена этимъ извѣстіемъ. Антуань ее разсердилъ, но она не желала разрыва съ нимъ. Его оппозиція въ этомъ дѣлѣ ни мало не поколебала ея довѣрія къ его честности и дѣловымъ способностямъ. Она надѣялась, что ей удастся его убѣдить и воспользоваться его драгоцѣнной помощью для осуществленія великой идеи. Но подагра маркиза и самолюбіе Антуаня привели дѣло къ нежелательной развязкѣ.

— Онъ просто сталъ невозможнымъ! воскликнулъ маркизъ.

— Онъ честный и добронамѣренный человѣкъ, замѣтила маркиза.

— Можетъ быть, отвѣчалъ маркизъ, пожимая плечами: — онъ не можетъ извлечь никакой пользы изъ своей выходки. Онъ слишкомъ сталъ самолюбивъ. Мы его избаловали.

— Вѣроятно, его настроилъ г. Дарвель, враждебно относящійся къ сеньору Козмо.

— У нихъ какіе-нибудь старые счеты. Но это не даетъ право секретарю вести себя такъ дерзко. Мнѣ надо, Маргарита, самому повидать этого господина. Онъ околдовалъ тебя, ma chère, и погубилъ бѣднаго Антуаня.

— Это не трудно. Я попрошу аббата, написать ему, чтобы онъ пріѣхалъ завтра. Но неужели разрывъ съ Антуанемъ серьёзенъ?

— Я боюсь. Послѣ всего, что онъ мнѣ сказалъ, я не могу сдѣлать перваго шага къ примиренію. Я никому не уступлю моей власти въ этомъ домѣ, конечно, кромѣ тебя.

И онъ нѣжно взялъ двумя пальцами за прелестное ушко маркизы.

— Жаль, промолвила она.

— Да, Антуань неоцѣнимый управляющій — честный, благородный, дѣятельный. Онъ даже въ этомъ случаѣ поступилъ благородно, какъ настоящій джентьменъ. Я его еще болѣе за это уважаю. Но неловко мнѣ идти на мировую.

— Зачѣмъ намъ лишаться такого сокровища? Гдѣ мы найдемъ второго Антуаня?

— Да, ты права, гдѣ мы найдемъ второго Антуаня? произнесъ маркизъ: — какъ бы я желалъ, чтобы этотъ Козмо и его великая идея провалились… въ кратеръ Везувія.

Маркиза поспѣшно удалилась, боясь, чтобы при дальнѣйшемъ разговорѣ это мгновенное негодованіе на Козмо не превратилось въ ненависть. Возвратясь въ свою комнату, она послала за Антуанемъ. Онъ явился мрачный, несчастный. Его обращеніе было почтительно, но холодно. Маркиза протянула ему руку.

— Я не хочу вѣрить, чтобы вы серьёзно рѣшились насъ покинуть, г. Антуань, промолвила она съ самой нѣжной, обворожительной улыбкой: — мы не можемъ потерять нашего друга и совѣтника. Мы съ вами такъ не разстанемся.

Голосъ ея слегка дрожалъ, глаза были влажны, и ея рука сочувственно сжимала руку Антуаня. Онъ не могъ противиться сладостному чувству, овладѣвшему всѣмъ его существомъ при прикосновеніи ея руки. Его гнѣвъ мгновенно остылъ. Онъ готовъ былъ броситься передъ нею на колѣни и осыпать поцѣлуями ея ноги. За невозможностью это сдѣлать, онъ нагнулся и поцѣловалъ ея руку.

Она не разсердилась.

Самолюбіе Антуаня было болѣе чѣмъ удовлетворено. Но оставался еще маркизъ.

— Что же мнѣ дѣлать, маркиза? сказалъ онъ, наконецъ, собравшись съ силами: — я здѣсь не нуженъ, моими совѣтами пренебрегаютъ. Мнѣ остается одно — уйти.

— Нѣтъ, мой милый, Антуань. Вы, вѣдь по правдѣ сказать, еще не дали своего совѣта, а онъ намъ очень нуженъ. Мы съ маркизомъ, полагаемъ, что вы получили невѣрныя свѣдѣнія, что вашъ обыкновенно столь свѣтлый умъ отуманился, благодаря наговору какого-нибудь врага сеньора Козмо. Обѣщайте мнѣ, что вы изучите это дѣло основательно, соберете всѣ необходимыя справки и выскажете честно свое мнѣніе, которымъ мы такъ дорожимъ.

— Маркиза, промолвилъ Антуань, опуская глаза: — мое единственное желаніе служить вамъ вью жизнь.

Онъ дрожалъ отъ волненія, такъ жгли его чудные глаза маркизы. Она отвела свой взглядъ и нѣжнымъ, но не столь взволнованнымъ, голосомъ отвѣтила:

— Каковъ бы ни былъ результатъ, я вамъ буду сердечно благодарна. Мы оба, и я, и маркизъ, достойно оцѣнимъ вашу честность и преданность нашимъ интересамъ.

Вполнѣ утѣшенный и болѣе чѣмъ вознагражденный за претерпепныя непріятности, Антуань съ жаромъ обѣщалъ исполнить желаніе маркизы. Онъ, какъ всегда, былъ готовъ служить ей и маркизу. Очень можетъ быть, что онъ ошибся. (Умъ подсказывалъ ему «нѣтъ», а сердце «надѣюсь, да»). Что же касается до маркиза…

— Подождите, промолвила маркиза, протягивая свою хорошенькую ручку и едва не касаясь его губъ: — заключимте условіе. Не вступайте ни въ какія объясненія съ маркизомъ и никогда не упоминайте о вашей ссорѣ. Забудемъ все, случившееся сегодня. И вамъ, и маркизу будетъ непріятно извиняться. Мы просто будемъ считать, какъ говорятъ въ палатѣ, «этотъ вопросъ закрытымъ».

Маркиза выказала всю свою необыкновенную силу въ этомъ щекотливомъ объясненіи съ Антуанемъ. Имѣя дѣло съ гордымъ, щепетильнымъ человѣкомъ, она съумѣла успокоить его оскорбленное достоинство, и придать своимъ словамъ лестную для него нѣжность, не переступая границъ самаго строгаго приличія.

Съ этой минуты Антуань сталъ смотрѣть совершенно иначе на планъ Козмо. Онъ уже относился къ нему безъ предвзятой враждебности, а какъ сочувственно настроенный человѣкъ, желающій основательно изучить дѣло.

Выйдя изъ дома маркизы, Антуань чувствовалъ, что на сердцѣ у него легко, и шаги его какъ-то машинально направились въ улицу Пентьевръ.

VIII.
Ботріонъ.

Дюмарескъ, редакторъ и главный собственникъ «Le Bon Ami», былъ, какъ мы уже видѣли, нетолько литераторъ и дѣловой человѣкъ, но и свѣтскій франтъ, принятый въ лучшемъ обществѣ. Слова мистера Дарвеля, какъ нельзя лучше, характеризовали его. Онъ по преимуществу увлекался впечатлѣніемъ данной минуты, а подобные люди не всегда отличаютъ добро отъ зла. Искренно желая быть религіознымъ, онъ не всегда успѣшно боролся съ соблазнами парижской жизни; онъ любилъ удовольствія, былъ тонкимъ гастрономомъ, легко поддавался женской прелести и гордился дружбой юныхъ представителей спорта. Но въ этомъ именно и заключалась вся его сила. Онъ изучилъ въ корнѣ тѣ стороны современнаго общества, съ которыми боролся, увѣренный, что для пропаганды истинной вѣры труднѣе, борьба съ пороками, чѣмъ съ невѣріемъ или превратными идеями. Такимъ образомъ, газета Дюмареска отличалась свѣтскимъ, остроумнымъ и часто очень легкимъ характеромъ, что привлекало главнымъ образомъ молодежь и старичковъ.

Дюмарескъ былъ въ дружескихъ отношеніяхъ съ многими юными плутократами и, предавшись душой и тѣломъ осуществленію великой идеи Козмо, относительно которой въ его газетѣ уже появилось нѣсколько таинственныхъ замѣтокъ, онъ рѣшилъ необходимымъ пріобрѣсть содѣйствіе молодого человѣка, который своимъ умомъ и богатствомъ могъ имѣть большее вліяніе на золотую молодежь.

Однажды утромъ, дня два послѣ визита къ маркизѣ съ Козмо, онъ въ ранніе, не свѣтскіе часы вошелъ въ изящную квартиру барона Плюмма въ улицѣ Вернель. Баронъ, происходившій отъ богатаго нѣмецкаго банкира, натурализованнаго во Франціи, занималъ роскошное помѣщеніе, достойное жилище холостяка-милліонера.

Камердинеръ барона, Нарциссъ, отлично зналъ всѣхъ посѣтителей своего господина. Дюмарескъ былъ въ числѣ привилегированныхъ друзей и его прямо провели черезъ рядъ изящно меблированныхъ комнатъ въ обширную спальню барона. Въ противоположномъ концѣ стояла громадная низенькая кровать съ балдахиномъ изъ драгоцѣнныхъ тканей; съ обѣихъ ея сторонъ виднѣлись двери, изъ которыхъ правая вела въ ванную комнату, а лѣвая на маленькую лѣстницу, соединявшуюся желѣзной дверью съ улицей. Даже вѣрный Нарциссъ не имѣлъ ключа отъ этой двери, и замокъ въ ней былъ съ сложнымъ секретомъ. Меблировка спальни обнаруживала въ артистѣ, устраивавшемъ ее, замѣчательную оригинальность. Кушетка и кресла различныхъ стилей были разставлены въ живописномъ безпорядкѣ; стѣны были обтянуты шелковой матеріей съ золочеными рамками; единственная въ комнатѣ картина, портретъ прелестной красавицы, матери барона, висѣла надъ мраморнымъ каминомъ противъ высокихъ большихъ оконъ, выходившихъ во дворъ и закрытыхъ кружевными занавѣсями. На узорчатомъ паркетномъ полу были разбросаны старинные, богатые молитвенные коврики изъ Джедды, мягкіе, какъ бархатъ, и блестящіе, какъ шелкъ.

Войдя въ комнату, Дюмарескъ остановился въ изумленіи: передъ зрѣлищемъ, представившемся его глазамъ: у большого средняго окна сидѣли два господина безъ сюртуковъ и жилетокъ, съ засученными рукавами и повязанными на шеѣ полотенцами. У каждаго въ лѣвой рукѣ была ботинка, а въ правой маленькая акварельная кисть; подлѣ на двухъ стульяхъ, сидѣнья которыхъ были покрыты газетами, стояли два фарфоровыхъ блюдечка съ черной жидкостью. Этой жидкостью они старательно обмазывали ботинки, находившіяся у нихъ въ рукахъ. Передъ ними ходилъ по комнатѣ высокаго роста красивый молодой человѣкъ лѣтъ тридцати, въ великолѣпномъ синемъ бархатномъ халатѣ и такой же шапочкѣ, надѣтой на бекрень. Въ зубахъ у него торчала сигара, а въ правой рукѣ онъ держалъ кисть, подобную тѣмъ, какими дѣйствовали его товарищи. У стѣны было выстроено въ рядъ около тридцати паръ сапогъ.

— Peste! Артусъ! воскликнулъ господинъ въ халатѣ съ отчаяніемъ, размахивая своей кистью: — если ты будешь такъ продолжать, то я брошу тебя учить. Ты мажешь кистью, какъ деревенскій маляръ! Grand ciel! Грустно видѣть, какими кучами ты валишь на ботинку мою божественную ваксу. Надо покрывать кожу легкимъ, деликатнымъ слоемъ, милліонной частью миниметра. Посмотри на Гаспара. Онъ настоящій артистъ. Какъ нѣжно онъ касается кистью до ботинки; она скользитъ воздушно, точно первый поцѣлуй по алымъ губкамъ невинной дѣвушки. Учись у него! Его ботинка не походитъ на заново осмоленную барку, а сіяетъ ровнымъ, прелестнымъ, не бросающимся въ глаза лоскомъ. Браво, Гаспаръ! Я тебя буду всегда снабжать ваксою моего издѣлія. А тебѣ, Артусъ, я рѣшительно не дамъ ни капли этого божественнаго состава, развѣ ты выкажешь со временемъ большія способности. А, Дюмарескъ, вы здѣсь! Вы видите, я даю урокъ моимъ друзьямъ чистить ботинки знаменитой, несравненной ваксой Плюмма, которая продается только у ея изобрѣтателя. Вы знакомы съ графомъ Тореномъ, но, кажется, вы еще не встрѣчались съ княземъ Артусомъ Бальтазаръ.

Оба господина серьёзно встали, поклонились Дюмареску и снова принялись за свое занятіе.

— Возьми другую пару, Бальтазаръ! воскликнулъ баронъ: — ты эту испортилъ. Брось ее. Бери по немногу… слышишь, это мой chef-d’euvre, приготовленія 1867 года. Mon Dieu! Зачѣмъ такъ расточать драгоцѣнное сокровище! А ты, Гаспаръ, можешь и перестать; я тебя принимаю въ число членовъ избраннаго кружка чистильщиковъ сапогъ, но помни, подъ однимъ условіемъ, всегда самому покрывать этой ваксой свои сапоги. Если ты хоть разъ поручишь эту деликатную операцію своему камердинеру, то я навсегда вычеркну твое имя изъ моей торговой книги. Пойди сюда, я тебѣ дамъ составъ, подходящій къ твоей кожѣ. Ты носишь толстые сапоги.

Говоря это, баронъ Плюммъ перешелъ черезъ комнату и, отворивъ дверцу красиваго шкафа, обнаружилъ ряды большихъ бутылокъ, стоявшихъ на полкахъ, каждая съ соотвѣтственнымъ этикетомъ.

— Семьдесятъ первый годъ былъ сухой, продолжалъ онъ: — и слишкомъ клейкій. Я примѣшаю тебѣ шестьдесятъ третьяго года, лучшаго и самаго жидкаго изъ моихъ заготовокъ. Въ томъ году шампанское было особенно хорошо. Семьдесятъ второй годъ сдѣланъ былъ на старомъ токайскомъ винѣ.

Дюмарескъ никогда еще не видалъ этой коллекціи, хотя зналъ, что баронъ гордился приготовляемой имъ блестящей ваксой.

— Позвольте презрѣнному паріи бросить недостойный взглядъ на эти священные сосуды, сказалъ онъ съ улыбкой: — я не смѣю проситься въ ряды вашего таинственнаго братства.

— Отчего же нѣтъ? Вы можете вступить въ мой кружекъ, но подъ тѣмъ же условіемъ, какъ Таренъ и Бальтазаръ. Вы должны обязаться честнымъ словомъ, что будете сами покрывать свои сапоги этой священной жидкостью, и никому, даже своей любовницѣ не дадите ни одной капли. Если вы нарушите слово, то будете имѣть дѣло со мной.

— Хорошо. Я вступаю въ клубъ чистильщиковъ сапогъ, и если моя рѣчь не будетъ блестѣть остроуміемъ, за то сапоги будутъ блестѣть ваксой.

— Отлично. Поднимите ногу. Кожа у васъ хорошая, но мнѣ не нравится ея ткань. Mon Dieu, у васъ англійская обувь; грубая, громадная.

— Но удобная и ноги у меня не болятъ.

— Ба! И вы еще хотите быть свѣтскимъ, élégant. Какъ бы то ни было, вы получите смѣсь семьдесятъ девятаго и восьмидесятаго годовъ. Это самый для васъ подходящій составъ.

И баронъ сталъ наполнять чистую стклянку жидкостью изъ двухъ бутылокъ.

— Вы могли бы нажить себѣ состояніе этой ваксой, сказалъ Дюмарескъ. — Подумайте только, какой успѣхъ имѣла бы вакса Плюммъ, приготовляемая на токайскомъ винѣ и шампанскомъ въ двадцать франковъ за бутылку.

— Неужели? воскликнулъ баронъ, бросивъ жадный взлядъ на Дюмареска: — еслибы я былъ только въ этомъ увѣренъ… но нѣтъ вы шутите… эта вакса не для толпы, оцѣнить ее можетъ только глубоко развитый умъ. Покрытый ею сапогъ художественнѣе всякой картины.

— Однако, сказалъ Дюмарескъ: — я пришелъ къ вамъ, чтобъ поговорить съ вами о колоссальномъ дѣлѣ, которое дастъ вамъ милліоны. Она принимаетъ въ немъ самое горячее участіе.

— Маркиза! Неужели! Разскажи намъ всѣ подробности этого дѣла. Это кстати тебѣ, Бальтазаръ; ты нуждаешься въ деньгахъ. Брось свои сапоги и кисть. Ну, молчаніе, порядокъ. Слово за г. Дюмарескомъ. Нѣтъ, погодите, намъ сейчасъ подадутъ завтракъ. Позвони, Таренъ. Вамъ надо вымыть руки. Pardon, messieurs, я сейчасъ одѣнусь.

Гости закурили папиросы, а баронъ Плюммъ сталъ одѣваться съ помощью Нарциса, который открылъ громадный шкафъ, занимавшій цѣлую стѣну. Выборъ утренняго костюма оказался не легкой задачей и занялъ много времени.

— Посмотрите, Дюмарескъ, сказалъ, наконецъ, баронъ: — какъ вамъ нравятся эти панталоны мышинаго цвѣта? Не правда ли, они великолѣпны. Но трудно рѣшить, какая подойдетъ къ нимъ визитка. Темно-синяя или каштановая? Нѣтъ, я надѣну черную бархатную и посмотрю во время завтрака, идетъ ли она. Если будетъ не хорошо, то я надѣну другую. Ну, теперь дайте галстухи, Нарцисъ. Который подойдетъ къ костюму?

Галстуховъ было нѣсколько сотенъ, и каждый изъ присутствовавшихъ высказывалъ свое мнѣніе. Баронъ колебался около пяти минутъ и, наконецъ, выбралъ галстухъ, который не пришелся по вкусу ни одному изъ его друзей.

— Я изобрѣлъ новый галстухъ, сказалъ онъ: — его приготовляютъ для меня у Бертена; онъ будетъ имѣть громадный успѣхъ; никогда не видано было ничего подобнаго. Средина его свѣтлая, а концы широкіе, синіе. Просто прелесть. Нарцисъ, платокъ. Къ черной бархатной визиткѣ надо вышитый шелковый. Попрыскайте духами Peau d’Espagne, да прибавьте три капли Bouquet Indien. Фи! воскликнулъ онъ, бросая платокъ: — слишкомъ крѣпко пахнетъ. Дайте другой и флаконы съ духами. Вотъ такъ, хорошо. Ну, allons.

И онъ провелъ своихъ гостей въ кокетливый, маленькій будуаръ холостяка, гдѣ черезъ нѣсколько минутъ былъ поданъ роскошный завтракъ.

— А… а… а! промолвилъ хозяинъ, выпивъ стаканъ шабли и принимаясь за устрицы: — это обученіе новичковъ въ высшемъ искуствѣ чистить сапоги меня очень утомило.

Сначала разговоръ не вязался, но когда червячекъ былъ заморенъ, баронъ, не забывшій словъ Дюмареска, сказалъ:

— Ну, разсказывайте вашъ проэктъ. Какую вы открыли Голконду? Маркиза первая дѣловая женщина на свѣтѣ; я не видалъ ничего подобнаго. Говорятъ, что она съ этимъ чортомъ Антуанемъ наживаетъ милліоны. И, однако, она идеалъ всего, что въ женщинѣ есть нѣжнаго и привлекательнаго.

— Это колоссальное предпріятіе, началъ Дюмарескъ, но баронъ его перебилъ:

— Вы повторяете, мой другъ. Мы уже слышали, что ваше дѣло колоссальное.

— Да, оно колоссальное, повторилъ Дюмарескъ, ни мало не смущенный замѣчаніемъ барона. — Это не болѣе, не менѣе, какъ сліяніе всѣхъ капиталовъ на свѣтѣ въ одно громадное кредитное учрежденіе.

— Гмъ! медленно промолвилъ баронъ, и лицо его приняло серьёзное, сосредоточенное выраженіе.

Этотъ странный молодой человѣкъ умѣлъ быть серьёзнымъ и сосредоточеннымъ, когда того требовали обстоятельства. Въ настоящую минуту лицо его выражало глубокомысленную и спеціально банкирскую думу. Онъ наслѣдовалъ эти финансовыя способности отъ отца и съ удивительнымъ искуствомъ велъ свои дѣла. Онъ былъ однимъ изъ самыхъ успѣшныхъ спекуляторовъ на биржѣ, но никто не зналъ ни объема, ни результата его финансовыхъ операцій. Онъ былъ самъ и бухгалтеромъ, и маклеромъ; къ тому же, его капиталы были помѣщены во многихъ учрежденіяхъ. Обращаясь къ нему за содѣйствіемъ, Дюмарескъ имѣлъ двойную цѣль, что дѣлало большую честь его сообразительности.

— Это не очень надежное дѣло, прибавилъ послѣ минутнаго молчанія баронъ: — оно слишкомъ крупное.

— Да, оно крупное, но за то и человѣкъ, задумавшій его, крупный геній. Еслибы вы только видѣли, какъ онъ аттаковалъ маркизу и однимъ натискомъ одержалъ побѣду.

— А!

— Да; онъ явился къ ней, заставилъ себя слушать и ушелъ побѣдителемъ.

— Кто этотъ удивительный человѣкъ? спросилъ Бальтазаръ: — я желалъ бы поучиться у него.

— А! mon prince! воскликнулъ баронъ: — вамъ бы лучше прежде научиться чистятъ сапоги, а потомъ уже думать о такой школѣ. Если Дюмарескъ говоритъ правду, то врядъ ли на всемъ свѣтѣ найдется два человѣка, достойные пойти въ ученики къ тому человѣку.

— Это было при мнѣ, отвѣчалъ журналистъ: — выслушавъ его, она объявила, что готова всѣми средствами поддерживать его проэктъ.

— Какъ его зовутъ?

— Сеньоръ Козмо. Онъ итальянецъ.

— Хорошо, произнесъ баронъ и, откинувшись на спинку своего стула, приготовился слушать: — разскажите намъ его проэктъ.

Дюмарескъ объяснилъ очень подробно и обстоятельно планъ Козмо, причемъ баронъ часто перебивалъ его, предлагая вопросы, которые ясно обнаруживали въ немъ его замѣчательныя финансовыя способности.

— Мнѣ надо самому повидать этого человѣка, сказалъ, наконецъ, баронъ, не высказывая своего мнѣнія ни за, ни противъ: — это очень смѣлый планъ, и нельзя отрицать, что при теперешнихъ обстоятельствахъ, благодаря ему, можно нажить порядочный кушъ. Съ политической и религіозной точки зрѣнія это просто ахинея, но онъ можетъ имѣть временный успѣхъ и ты, Артусъ, будешь въ состояніи выйти изъ затруднительныхъ обстоятельствъ, а ты, Гаспаръ, получишь возможность отбить Віолетту у г. Де-ла-Гуппа. А что Антуань говоритъ объ этомъ дѣлѣ, Дюмарескъ?

— Не слыхалъ, отвѣтилъ ловкій журналистъ: — но меня не удивитъ, если онъ и отнесется враждебно къ этому плану. Ему естественно не можетъ нравится религіозно-финансовое предпріятіе.

— Признаюсь, и мнѣ оно не нравится, хотя я искренній католикъ, замѣтилъ баронъ. — Но въ воздухѣ носится жажда спекуляцій, и вы увидите, что вскорѣ наступитъ новая спекулятивная эпоха, народится цѣлый рядъ акціонерныхъ компаній, банковъ, кредитныхъ обществъ и т. д. Соединеніе большихъ капиталовъ въ рукахъ нѣсколькихъ избранныхъ людей можетъ теперь дать громадные барыши. Публика все проглотитъ, только надо снискать ея довѣріе.

Они довольно выпили и были очень веселы. Князь Бальтазаръ, не отличавшійся большимъ умомъ и представлявшій какую-то смѣсь француза съ венгерцемъ, жадно схватился за надежду поправить свои расшатанные финансы.

— А чѣмъ будетъ заниматься это колоссальное учрежденіе? спросилъ онъ: — у него будетъ большой домъ… кладовыя… много денегъ. Будутъ ли акціонеры имѣть право получать ссуды на какую угодно сумму? Всесвѣтный католическій кредитъ — это славная мысль. Я также искренній католикъ.

— Да, и останешься имъ, Артусъ, пока тебѣ не понадобится венгерскій разводъ, и тогда ты сдѣлаешься унитаріанцемъ. Но твое представленіе объ этомъ предпріятіи, какъ о громадной машинѣ для ссуды денегъ искреннимъ католикамъ, по истинѣ великолѣпно.

— Что же оно будетъ дѣлать, если не раздавать ссуды? спросилъ князь.

— Покупать концессіи, желѣзныя дороги, привилегіи, рудники, копи и т. д., учреждать различныя компаніи, поднимать акціи до преміи и потомъ распродавать ихъ. Этимъ путемъ можно выручить милліоны.

— Неужели? А кому они достанутся?

— Вамъ, мнѣ, всѣмъ акціонерамъ. Это нѣчто въ родѣ громадной игры въ банкъ.

— Я не понимаю. Я всегда проигрываю въ банкъ. Лучше бы взять привилегію на какое-нибудь изобрѣтеніе. У моего отца былъ кучеръ, который потомъ управлялъ нашимъ конскимъ заводомъ въ Трансильваніи; онъ изобрѣлъ какое-то лекарство для лошадей. Выстроилъ фабрику для приготовленія этихъ пилюль и сдѣлался богатымъ человѣкомъ. Лучше бы и намъ пуститься въ такую аферу. Продай мнѣ секретъ твоей ваксы.

— Нѣтъ, мой достолюбезный Артусъ, я ни за что не повѣрю столь важнаго секрета такому плохому чистильщику! Къ тому же, я не хочу продавать черни этотъ единственный плодъ моего геніальнаго ума; я не хочу, чтобъ какой-нибудь глупый лакей, подобно одному моему знакомому князю, сталъ валить кучами это сокровище на грубую обувь лавочниковъ. Нѣтъ, никогда. Если вамъ необходима привилегія на ваксу, то обратитесь къ другому изобрѣтателю.

— Позвольте мнѣ дать вамъ совѣтъ, сказалъ Дюмарескъ съ иронической улыбкой: — въ древности былъ господинъ, упоминаемый Плиніемъ, по имени Эсхинъ; онъ изобрѣлъ чудодѣйственныя пилюли подъ названіемъ Ботріонъ.

— Ботріонъ?

— Да, какъ вы думаете, изъ чего онѣ были сдѣланы?

— Изъ травъ, вѣроятно?

— О, нѣтъ. Господинъ Эсхинъ былъ ученый, и его изобрѣтеніе отличалось глубокомысліемъ. Ботріонъ приготовлялся изъ праха умершихъ.

— Какое отвращеніе, произнесъ князь съ кислой гримасой.

— Эврика! воскликнулъ баронъ. — Напротивъ, любезный Артусъ, это геніальная идея и мы наживемъ милліоны. Составимте тотчасъ: Акціонерное общество Ботріонъ. Новый принципъ жизни. Гарантія безконечнаго существованія. Ребенокъ выздоравливаетъ отъ болѣзни, благодаря двумъ грамамъ праху своей бабушки. Теща становится, послѣ смерти, благодѣяніемъ для семьи, которою она тиранила при жизни. Это удивительная идея развитію. Напримѣръ, вашъ паціентъ расточитель, положимъ, какой-нибудь князь, ну, цыганскаго происхожденія, дайте иму пилюлю изъ стараго жида и онъ становится скрягой. Или возьмите парижскаго бульварнаго франта, женственнаго…

— Барона, прибавилъ Таренъ.

— Именно. Дайте ему пилюлю изъ англійскаго боксера, и онъ становится мужественнымъ англичаниномъ, любящимъ боксъ и говорящимъ на каждомъ словѣ God-dam. Вы находите, что ваша жена слишкомъ наивна, дайте ей пилюлю изъ покойной итальянской маркизы — и она превращается въ прелестную mondaine.

— Blagueur!

— Нисколько. Я говорю искренно. Князь Артусъ Бальтазаръ будетъ предсѣдателемъ правленія въ нашемъ обществѣ, а а управляющимъ. Главное мое вниманіе будетъ обращено на объявленія. Я заткну за поясъ шоколадъ Мелье и магазинъ Лувра или Bon Marché. Я ихъ вытѣсню съ послѣдней страницы «Figaro» и на ней только и будетъ красоваться: «Ботріонъ! источникъ жизни! Ботріонъ — первобытное лекарство! Свидѣтельство старой дѣвы, вылечившейся отъ мизантропіи и дурного характера, благодаря нѣсколькимъ пріемамъ Ботріона, сдѣланнаго изъ праха…»

— Довольно, перебилъ его Дюмарескъ. — Уважайте женщинъ. Онѣ украшеніе человѣческаго рода.

— И наши сердечные друзья, замѣтилъ со смѣхомъ графъ Таренъ.

— Хорошо, оставимъ ихъ въ покоѣ изъ уваженія къ нашимъ безумнымъ слабостямъ. Вотъ одно изъ ста тысячъ свидѣтельствъ, находящихся въ портфёлѣ общества: «Англійскій лордъ вылечился отъ своего нестерпимаго высокомѣрія и сдѣлался полированнымъ парижаниномъ, благодаря пилюлямъ Ботріона изъ праха знаменитаго gomeux».

— Браво! Vive la Botrion! воскликнулъ Дюмарескъ: — оно дѣлаетъ чудеса. Еслибы вы только видѣли, какъ на дняхъ мой другъ Козмо былъ взбѣшенъ англійскимъ высокомѣріемъ и наглостью какого-то мистера Дарвеля.

— Дарвель! произнесъ баронъ: — я его знаю. Онъ умный человѣкъ. Но это лавочникъ, и для лавочника у него порядочныя манеры.

— Но онъ отличался высокомѣріемъ князя, замѣтилъ необдуманно Дюмарескъ.

— Pardon! произнесъ князь Бальтазаръ, вставая и кланяясь всѣмъ присутствующимъ: — князь самый скромный и снисходительный изъ людей.

— Браво, Артусъ! воскликнулъ баронъ, также вставая и кланяясь: — это единственное остроумное слово, какое ты сказалъ въ своей жизни. Дюмарескъ, краснѣйте; вы побиты. Эти господа сейчасъ отправятся въ свои конюшни, а вы останьтесь на минуту; мнѣ надо съ вами поговорить.

Какъ только друзья удалились, баронъ перемѣнилъ тонъ, пересталъ шутить и сталъ обсуждать проэктъ Козмо самымъ серьёзнымъ тономъ дѣлового человѣка.

Тогда Дюмарескъ объяснилъ причину, которая побудила его обратиться къ содѣйствію барона.

— Я желалъ бы, сказалъ онъ: — чтобы вы лично и основательно изучили это дѣло. Если оно пойдетъ въ ходъ — а я въ этомъ увѣренъ — то необходимо будетъ имѣть противовѣсъ этому удивительному итальянцу. Представьте себѣ человѣка съ громаднымъ умомъ, съ сердцемъ, какъ огнедышащая гора, и одареннаго силой и быстротой митральезы.

— Вы путаетесь въ своихъ сравненіяхъ.

— Это не моя вина; ужь такой диковинный человѣкъ. Онъ совершенно овладѣетъ маркизой.

— Diable! онъ хорошъ собою?

— Онъ уродливѣе вашего буфетчика Теофиля. Именно такой человѣкъ, въ котораго можетъ влюбиться очень хорошенькая женщина. Къ тому же, мой другъ, какая у него сила! Я знаю ваши чувства къ маркизѣ. Она прелестна, и тѣмъ прелестнѣе, что недоступна. Она одна изъ немногихъ женщинъ, которыхъ я уважаю. Если она приметъ участіе въ этомъ дѣлѣ — а она навѣрно это сдѣлаетъ — то предастся сердцемъ и умомъ, душой и тѣломъ предпріятію или, лучше сказать, сеньору Козмо, который его поведетъ. Мы должны дѣйствовать вмѣстѣ съ вами, чтобы удержать итальянца въ извѣстныхъ границахъ. Если что-нибудь случится, вы будете въ состояніи оказать маркизѣ такую услугу, которая сдѣлаетъ вашей вѣчной должницей.

— Дюмарескъ! воскликнулъ баронъ, схвативъ его за руку: — не обманывайте меня. Это единственная на свѣтѣ женщина, которую я люблю и могу любить! Безнадежность моей страсти только усиливаетъ ее. Чтобы оказать ей подобную услугу, я готовъ потерять все мое состояніе, а вы знаете, какъ осторожно я веду свои дѣла, потому что я имъ дорожу.

— Я высказалъ мое искреннее мнѣніе и обратился къ вамъ, какъ единственному человѣку, который способенъ быть дѣйствительнымъ противовѣсомъ этому итальянцу. Значитъ, мы союзники. Я васъ сведу съ Козмо. Вы прикинитесь, что побѣждены его аргументами, вступаете въ дѣло вмѣстѣ съ маркизой и зорко слѣдите за всѣми дѣйствіями Козмо, ради нея и ради церкви, интересы которой не чужды намъ обоимъ.

Дюмарескъ произнесъ торжественно эти слова, и голосъ его дрожалъ отъ волненія.

— Я принимаю на себя эту трудную обязанность, отвѣчалъ серьёзно баронъ: — я заѣду къ ней сегодня. Она, конечно, заговоритъ со мною объ этомъ дѣлѣ. Вы идете въ какую сторону?

Онъ позвонилъ.

— Да, кстати! воскликнулъ онъ неожиданно: — я совсѣмъ и забылъ. Я чувствовалъ во время завтрака, что черная бархатная визитка не идетъ къ панталонамъ мышинаго цвѣта. Контрастъ слишкомъ великъ. Притомъ слишкомъ много видно панталонъ при короткой визиткѣ, прибавилъ онъ, смотрясь въ зеркало: — этотъ мышиный цвѣтъ такой нѣжный, а когда его слишкомъ много видно, онъ мозолитъ глаза. Нѣтъ, къ этимъ панталонамъ необходимъ длинный сюртукъ. У меня есть англійскій темнокоричневый. Онъ подойдетъ отлично. Принесите его, Нарцисъ. А пальто дайте мнѣ среднее, не самое свѣтлое.

Дюмарескъ смотрѣлъ съ удивленіемъ на барона. Несмотря на весь свой умъ, онъ не могъ понять этого человѣка. Онъ невольно сравнивалъ его съ итальянскимъ финансистомъ и спрашивалъ себя: неужели этотъ франтъ, который могъ терять часы на выборъ костюма, былъ въ состояніи служить дѣйствительнымъ противовѣсомъ геніальному Козмо.

IX.
Неловкая компликація.

Разговоръ съ маркизой произвелъ безсознательную, но сильную перемѣну въ Антуанѣ Де-ла Гуппѣ. Онъ вдругъ сталъ совершенно иначе относиться къ дѣлу католическаго кредита. Однако, его недовѣріе къ великой идеѣ Козмо, какъ къ финансовому предпріятію, ни мало не уменьшалось. Его зоркій умъ попрежнему громко говорилъ, что принимать участіе въ такомъ дѣлѣ, значило бросаться головой впередъ въ невѣдомую пучину. Онъ очень сомнѣвался, быть можетъ, благодаря своему атеизму въ способности католицизма къ единенію. Конгрегація, аристократія, плутократія, духовенство и ханжи обоего пола никогда не станутъ дѣйствовать заодно, а еслибы и удалось нѣчто подобное, то они никогда не съумѣли бы обойти евреевъ, этихъ великихъ мастеровъ финансоваго дѣла. Но его ссора съ маркизомъ и примиреніе съ маркизой сдѣлали въ немъ такой переворотъ, что онъ теперь былъ склоненъ добросовѣстно изучить планъ Козмо, и даже начиналъ прибирать аргументы въ его пользу.

Въ красивой квартирѣ Віолетты, куда онъ вошелъ спокойный, веселый, его ожидалъ необыкновенный сюрпризъ. У Фигурины былъ гость, лице и фигура котораго возбудила съ перваго взгляда его вниманіе, но присутствіе посторонняго въ комнатѣ Фигурины въ такое время, когда онъ пользовался монополіей ея пріятнаго общества, возбудило въ немъ гнѣвное удивленіе.

Віолетта, на которой былъ кокетливый костюмъ и маленькая нарядная шляпка, граціозно подбѣжала къ Антуаню, потрепала его по щекѣ и, поднявшись на цыпочки, поцѣловала его. Потомъ, облокотившись на его руку, она сказала:

— Позвольте мнѣ, Антуань, представить вамъ моего стараго и добраго друга, сеньора Козмо.

Господинъ съ большой, некрасивой головой и блестящими черными глазами поклонился Антуаню. Послѣдній машинально отдалъ поклонъ. Віолетта огласила воздухъ звонкимъ серебристымъ смѣхомъ.

— Отчего вы такъ поражены? воскликнула она: — неужели мнѣ удалось разъ въ жизни васъ удивить? Но въ чемъ дѣло? Вы не можете же знать этого господина?

— Хотя я его никогда не видалъ, но кое-что знаю о немъ, отвѣчалъ Антуань, едва пересиливъ свое волненіе. Признаюсь, однако, я не ожидалъ его встрѣтить здѣсь.

Козмо, не спускавшій глазъ съ Антуаня, повидимому, ждалъ, чтобы Віолетта представила необходимыя объясненія.

— Вы слыхали о сеньорѣ Козмо? произнесла Віолетта, хлопая въ ладоши и смотря на Антуаня съ наивной улыбкой: — какъ удивительно! Гдѣ? Когда? Отъ кого?

— Если я не ошибаюсь, сказалъ секретарь очень холодно: — вы пріятель Дюмареска и на дняхъ были съ нимъ вмѣстѣ у маркизы Рошерэ.

— У маркизы Рошерэ! воскликнула Фигурина, прикидываясь удивленной: — развѣ сеньоръ Козмо знакомъ съ вашей маркизой.

— Да, я пріятель Дюмареска и былъ съ нимъ у маркизы Рошерэ, отвѣчалъ Козмо, кланяясь.

— А теперь я имѣю честь встрѣтиться съ вами здѣсь, произнесъ Антуань ироническимъ тономъ.

— Да, мы встрѣтились съ вами здѣсь совершенно случайно, отвѣчалъ Козмо съ улыбкой.

— Признаюсь, началъ гнѣвно Антуань, но Віолетта заткнула ему ротъ своей маленькой ручкой.

— Погодите, сказала она: — я вамъ все разскажу. Я обязана сеньору Козмо — жизнью, состояніемъ и успѣхомъ. Еслибы не его благородство и щедрость, то я не была бы здѣсь. Онъ мой лучшій другъ. Возвращаясь домой, я случайно столкнулась съ нимъ у церкви св. Магдалины, и такъ какъ мы уже много лѣтъ невидались, то онъ проводилъ меня до дома и остался поговорить о старинѣ. Я нарочно его удержала, чтобы представить вамъ, мой милый Антуань.

— Фигурина, произнесъ Козмо съ улыбкой, обращаясь къ Антуаню и очень довольный, что хитро подготовленное свиданіе вполнѣ удалось: — преувеличиваетъ значеніе той услуги, которую я ей оказалъ въ юности, когда мой родной братъ поступилъ съ нею самымъ позорнымъ образомъ. Это — грустная исторія, и лучше о ней забыть, прибавилъ онъ серьёзнымъ тономъ и дрожащимъ голосомъ: — я не знаю, въ какихъ отношеніяхъ вы находитесь къ моей маленькой protégée, которую я нашелъ въ блестящемъ положеніи, но надѣюсь, что вы извините меня за появленіе въ ея квартирѣ. Встрѣтившись съ нею случайно, я проводилъ ее домой и зашелъ на нѣсколько минутъ, чтобы узнать объ ея здоровьѣ, теперешнемъ существованіи и будущихъ планахъ. Вы видите, что я имѣю право, хотя и очень грустное, интересоваться Фигуриной.

Спокойствіе и достоинство, съ которыми были произнесены эти слова, сильно повліяли на чуткаго парижанина. Въ немъ произошла мгновенно реакція въ пользу человѣка, съ которымъ за минуту передъ тѣмъ онъ готовъ былъ поссориться.

— Увѣряю васъ, отвѣчалъ Антуань: — что мнѣ непріятны подробности этой исторіи, но я могу оцѣнить ваше доброе намѣреніе, посѣтить Віолетту. Во всякомъ случаѣ, я хотѣлъ сегодня же съ вами познакомиться. Это совпаденіе очень замѣчательно. Позвольте мнѣ попросить васъ сѣсть, такъ какъ Віолетта страшно балуетъ меня и позволяетъ быть у нея, какъ дома.

Віолетта схватила Антуаня за ухо, а потомъ, усѣвшись подлѣ него, спросила:

— А о чемъ вы хотите, Тони, говорить съ сеньоромъ Козмо?

— О дѣлахъ, отвѣчалъ съ улыбкой Антуань.

— О чемъ онъ хочетъ говорить съ вами, сеньоръ Козмо?

— Вы слышите, о дѣлахъ, отвѣчалъ итальянецъ.

— Вы оба надо мною смѣетесь, промолвила Фигурина, надувъ губки и очень ловко прикидываясь разсерженной: — я хочу знать, въ чемъ дѣло. Между вами не можетъ быть такихъ дѣлъ, о которыхъ мнѣ не слѣдовало бы слышать.

— Я боюсь, г. Де-ла Гуппъ, сказалъ Козмо: — что намъ придется удовлетворить любопытству этой капризной молодой особы. Дѣло идетъ, Віолетта, о крупномъ финансовомъ предпріятіи, въ которомъ я принимаю большое участіе и которымъ очень интересуется другъ г. Де-ла Гуппа, маркиза Рошерэ.

— Однако, отвѣчалъ Антуань: — насколько мнѣ извѣстно — а я видѣлъ ее часъ тому назадъ — она еще не обѣщала своего содѣйствія.

— Но окажетъ его, произнесъ Козмо торжествующимъ тономъ.

Антуань хотѣлъ было срѣзать итальянца, но осторожность взяла вверхъ, и онъ обратился къ Фигуринѣ;

— Вашъ другъ, кажется, очень увѣренъ въ моемъ вліяніи на женщинъ. Развѣ въ Италіи всѣ женщины такъ добры? Но онъ увидитъ, что маркиза — женщина необыкновенная.

— Я уже это замѣтилъ, отвѣчалъ Козмо: — маркиза поразила меня своимъ удивительнымъ умомъ. Если я сказалъ, что она окажетъ содѣйствіе моему предпріятію, то разумѣется, что не я заставлю ее сдѣлать это своимъ вліяніемъ, а она сама убѣдится въ пользѣ и благотворности проэкта.

— Вы, однако, отпускаете себѣ комплименты, сеньоръ Козмо, сказалъ со смѣхомъ Антуань: — но, быть можетъ, вы и правы. Я очень радъ, что васъ встрѣтилъ. Маркиза, удостоивающая меня чести обращаться иногда ко мнѣ за совѣтомъ по финансовымъ дѣламъ, поручила мнѣ переговорить съ вами по этому вопросу и подробно изучить его. Поэтому, сеньоръ Козмо, я и считаю, что маркиза еще не рѣшилась окончательно принять участіе въ вашемъ предпріятіи.

Онъ произнесъ послѣдніе слова съ особымъ удареніемъ, давая понять, что его мнѣніе не мало повліяетъ на окончательное рѣшеніе маркизы по этому дѣлу.

— Я тѣмъ болѣе радъ васъ видѣть, г. Де-ла Гуннъ, что знаю, какъ высоко цѣнитъ маркиза ваше мнѣніе, отвѣчалъ итальянецъ. Это вполнѣ убѣждаетъ меня, что я имѣю дѣло съ человѣкомъ рѣдкихъ способностей, и не оставляетъ во мнѣ ни малѣйшаго сомнѣнія въ результатѣ нашей бесѣды. Мой проэктъ не обманъ, не западня, и конечно, возбудитъ сочувствіе способнѣйшаго изъ дѣловыхъ людей, безъ содѣйствія котораго онъ не имѣетъ шансовъ успѣха.

Этотъ комплементъ польстилъ самолюбію Антуаня, несмотря на все его недовѣріе къ католическимъ финансовымъ предпріятіямъ вообще, и къ кудеснику Козмо въ особенности. Видя, что ледяная холодность секретаря маркизы начинаетъ таять, хитрый итальянецъ сталъ развивать передъ нимъ свой планъ, изощряя весь блескъ своего краснорѣчія и всю убѣдительную логику своихъ аргументовъ. Прошелъ часъ, и Антуань совершенно забылъ, что онъ пришелъ къ Віолеттѣ съ цѣлью повести ее обѣдать въ Палэ-Рояль передъ ея представленіемъ. Она старательно воздержалась отъ всякаго вмѣшательства въ ихъ разговоръ, который, очевидно, принималъ удовлетворительное направленіе. Только бой часовъ заставилъ Антуаня вспомнить объ обѣдѣ, и онъ пригласилъ Козмо отправиться съ ними. Спустя двадцать минутъ, они сидѣли у Вефура въ отдѣльной комнатѣ, а когда Фигурина послѣ обѣда ушла въ театръ, то оставила ихъ въ серьёзной дружеской бесѣдѣ. Они основательно и ко всѣхъ подробностяхъ обсуждали «великую идею».

Это обсужденіе продолжалось до двѣнадцати часовъ, и ловкій итальянецъ подвелъ подкопы подъ Антуаня со всѣхъ сторонъ. Онъ вполнѣ убѣдился въ его неподкупной честности; его нельзя было купить ни билетами франнузскаго банка, ни итальянскими графскими титулами, ни австрійскими орденами. Но онъ нашелъ таки его слабую сторону — чрезмѣрную увѣренность въ себѣ и убѣжденіе, что онъ Улиссъ семьи Рошерэ. На этой струнѣ Козмо съ удивительнымъ искуствомъ разыгралъ цѣлый концертъ, и самая честность Антуаня способствовала тому, что онъ безсознательно сдѣлался орудіемъ того кудесника, къ которому онъ еще такъ недавно питалъ презрительное недовѣріе.

О результатѣ ихъ продолжительнаго совѣщанія можно всего лучше судить по тому заключенію, къ которому каждый изъ нихъ пришелъ, разставшись другъ съ другомъ на Итальянскомъ бульварѣ.

— Я многимъ обязанъ Віолеттѣ, произнесъ мысленно Козмо: — она доставила мнѣ случай поговорить по душѣ съ этимъ человѣкомъ, и онъ теперь мой. Она стоитъ дюжины аббатовъ, и я ей поднесу лучшее бриліантовое ожерелье въ Парижѣ, когда это все кончится.

— Да, маркиза права, разсуждалъ самъ съ собою Антуань, возвращаясь домой: — это человѣкъ громадныхъ способностей. Я не удивляюсь, что онъ произвелъ на нее такое впечатлѣніе, хотя… о, Юпитеръ! какой онъ уродъ! Онъ необыкновенно проницателенъ, и я никогда не видалъ человѣка, который, самъ, обладая столь могучей силой, отдавалъ бы справедливость аргументамъ своего противника и признавалъ бы, что и другіе могутъ имѣть не менѣе ума и способностей, чѣмъ онъ. Я, кажется, измѣнилъ его планъ въ двухъ или трехъ пунктахъ, хотя не легко бороться съ его аргументаціей. Его проэктъ очень смѣлый и удивительно умный; современныя условія денежнаго рынка вполнѣ благопріятны подобному предпріятію; маркиза, какъ онъ говоритъ, окажетъ ему содѣйствіе, это уже дѣло рѣшенное — зачѣмъ мнѣ одному идти противъ всѣхъ?

Онъ пожалъ плечами и продолжалъ свой путь, но задумчивый, блѣдный, онъ далеко не казался довольнымъ собою или счастливымъ.

Возвратясь въ свою квартиру въ улицѣ Абера, Антуань съ удивленіемъ увидалъ на столѣ записку, написанную неразборчивымъ почеркомъ маркиза Рошерэ. На конвертѣ было написано «очень нужное», а самая записка содержала въ себѣ слѣдующее:

«Любезный Антуань, зайдите ко мнѣ завтра утромъ послѣ вашихъ занятій съ маркизой. Дружески преданный вамъ Р.».

Эта записка очень заинтересовала Антуаня и онъ рѣшилъ, что, вѣроятно, маркизъ хочетъ съ нимъ помириться.

На слѣдующее утро онъ нашелъ маркизу въ очень хорошемъ расположеніи духа. Она сіяла здоровьемъ и красотой.

— Я только-что получила удовлетворительные отвѣты отъ нѣкоторыхъ друзей, которымъ писала о великомъ планѣ сеньора Козмо, сказала она: — я передаю вамъ, господинъ Антуань, эти письма и надѣюсь вскорѣ познакомиться съ результатомъ вашего изслѣдованія этого дѣла. Ваше мнѣніе будетъ для меня окончательной гарантіей.

Антуань былъ внѣ себя отъ счастія.

— Когда вы повидаетесь съ сеньоромъ Козмо? Г. Дюмарескъ съ удовольствіемъ представитъ васъ.

— Я… я уже видѣлся съ сеньоромъ Козмо, пробормоталъ Антуань, пойманный врасплохъ.

— Уже? И отлично. Вы всегда дѣйствуете рѣшительно и быстро. Гдѣ вы его видѣли?

— У общаго нашего пріятеля и, зная ваше нетерпѣніе, я воспользовался случаемъ, пригласилъ его обѣдать и мы посвятили весь вчерашній вечеръ на обстоятельное обсужденіе его пляня.

— Вы нашли его аргументы… сильными… оригинальными… убѣдительными?

— Онъ необыкновенно умный человѣкъ и поразительно ловкій.

— Убѣдилъ онъ васъ? спросила маркиза, пристально смотря на него и съ безпокойствомъ ожидая его отвѣта.

— Совершенно, произнесъ Антуань и съ усиліемъ перевелъ дыханіе.

Дѣйствительно, онъ перешелъ черезъ Рубиконъ. Послѣ этого слова отступленіе было уже немыслимо. Онъ отдался душей и тѣломъ предпріятію Козмо, къ чему бы оно не привело, къ добру или злу. Онъ какъ-то безсознательно сдѣлалъ этотъ рѣшительный шагъ. Отправляясь къ маркизѣ, онъ вовсе не думалъ, что зайдетъ такъ далеко. Онъ хотѣлъ сказать, что Козмо произвелъ на него очень пріятное впечатлѣніе и что онъ будетъ продожать изслѣдованіе дѣла, такъ какъ необходимо было еще выяснить два или три пункта. Но неожиданно онъ высказалъ свое окончательное и притомъ вполнѣ сочувственное мнѣніе о всемъ дѣлѣ. Онъ уже не могъ взять своего слова назадъ.

Однако, сердце его ёкнуло, и онъ какъ-то почувствовалъ укоръ совѣсти, когда маркиза схватила его руку и крѣпко ее сжала.

— Какъ я рада, промолвила она.

Но онъ черезъ мгновеніе оправился. Счастливая улыбка появилась на его лицѣ. Прикосновеніе ея руки наполнило блаженствомъ все его существо. Она была соблазнительно хороша въ эту минуту и ради нея стоило рискнуть спасеніемъ своей души, еслибы онъ былъ человѣкъ вѣрующій или безупречностью честнаго имени Антуаня де ла-Гуппа, что онъ ставилъ гораздо выше спасенія души. Къ величайшему его удивленію маркиза встала, дрожа всѣмъ тѣломъ, закрыла лицо платкомъ и опустилась на колѣни передъ своимъ prie-Dieu.

Тронутый до глубины души, Антуань тихо вышелъ изъ комнаты. Онъ былъ такъ взволнованъ происходившей въ немъ борьбою разнородныхъ чувствъ, что ушелъ къ себѣ въ комнату на нѣсколько минутъ, прежде чѣмъ явиться въ спальню маркиза. Даже оправившись, онъ былъ очень блѣденъ. Что же касается до маркиза, то Антуаль нашелъ его въ отличномъ расположеніи духа.

— А, Антуань! произнесъ онъ: — vous voila. Я очень радъ васъ видѣть. Садитесь, мой другъ. Мы съ вами слишкомъ старые друзья, чтобы ссориться. Это не должно повторяться. Гмъ!

И онъ судорожно повелъ ногой въ постелѣ.

— Все это произошло изъ-за этого животнаго Козмо съ его… (маркиза снова повело) гмъ!.. проэктомъ. Я обдумалъ серьёзно ваши слова, Антуань, и нахожу, что вы правы. Я не хочу имѣть никакого дѣла съ этимъ итальянцемъ. Онъ совершенно обворожилъ маркизу. Вы должны все устроить, Антуань, и убѣдить маркизу, чтобъ она отказалась отъ этого предпріятія. Освободите насъ отъ этого финансоваго бѣса и возвратите спокойствіе нашему дому. Не наше дѣло учреждать католическій кредитъ. Peste! я едва не лишился своего лучшаго друга, благодаря этой продѣлкѣ. Ну, Антуань, дайте мнѣ руку. Дѣло рѣшено, не правда ли?

Бѣдный Антуань подалъ руку, но мысленно сказалъ себѣ:

— Чортъ возьми! Положеніе усложняется.

Однако, смѣшная сторона этого непредвидѣннаго оборота дѣла брала верхъ надъ серьёзной, и онъ промолвилъ, едва сдерживаясь отъ улыбки:

— Вы всегда очень добры, маркизъ. Тысячу разъ вамъ благодаренъ.

— Хорошо, хорошо. Я терпѣть не могу благодарностей.

— Но, началъ Антуань.

— Никакихъ «но». Я вамъ говорю, что это кончено. Мы болѣе съ вами не поссоримся изъ-за такого пустяка. Я вполнѣ убѣжденъ, Антуань, что вы правы, хотя аббатъ Тальмешъ провелъ вчера здѣсь цѣлый часъ, убѣждая меня въ противномъ. Но, прибавилъ маркизъ иронически: — lia des mèches qu’on ne taille pas. А знаете, Антуань, на чемъ настаивали аббатъ и архіепископъ — на вашей отставкѣ. Вы нехристь и развратникъ, Антуань, вы позорите своимъ присутствіемъ благородную семью.

И старика свело.

— Маркизъ, отвѣчалъ съ улыбкой Антуань: — вы можете сами засвидѣтельствовать, что въ вашемъ домѣ я никогда не высказывалъ своихъ религіозныхъ убѣжденій.

— Это совершено справедливо, отвѣчалъ, смѣясь, маркизъ: — но вамъ и высказывать то нечего, такъ какъ у васъ нѣтъ никакихъ религіозныхъ убѣжденій. Однако, рвеніе этихъ особъ возбудило недовѣріе къ громадному плану Козмо. Вы одинъ рѣшились высказаться противъ него, и я согласенъ съ вами. Это предпріятіе очень опасное и слишкомъ спекулятивное, слишкомъ колоссальное. Оно хочетъ соединить множество разнородныхъ элементовъ. Повторяю, я рѣшился не имѣть никакого дѣла съ этимъ крестовымъ походомъ. Пойдите къ маркизѣ и уговорите ее отказаться отъ этой глупости.

Антуань съ ужасомъ слушалъ старика. Онъ говорилъ теперь именно то, что Антуань желалъ бы слышать отъ него двадцать четыре часа тому назадъ. А теперь Антуань далъ честное слово маркизѣ и прямо высказалъ, что предпріятіе Козмо хорошее, полезное, что надо его поддержать.

— Но, маркизъ, началъ бѣдный секретарь.

— Опять но! воскликнулъ маркизъ и началъ болѣзненно метаться въ постели.

— Я только-что говорилъ съ маркизой…

— Ну!

— Она мнѣ вчера поручила повидаться съ сеньоромъ Козмо.

— Ну!

— Я его видѣлъ!

— Ой! Ой! Какъ у меня разыгралась подагра. Продолжайте!

— Я подробно и основательно обсуждалъ съ нимъ его планъ.

— Хорошо, и нашли, что онъ не практичный?

— Извините, маркизъ. Напротивъ, его аргументы очень сильно повліяли на меня.

— Tonner…re! воскликнулъ маркизъ, едва не прыгая на постели отъ судорожныхъ движеній: — весь домъ сошелъ съума! Чер… т. е. Боже мой, какъ я страдаю! Вы всѣ сговорились съ съ этимъ Козмо, чтобъ убить меня! И вы, Антуань, перешли на сторону врага.

— Увѣряю васъ, маркизъ…

— Я не хочу ничего слышать, произнесъ маркизъ, отворачиваясь отъ Антуаня: — вчера вы были противъ этого предпріятія, сегодня вы берете свои слова назадъ. Что это, чортъ возьми, значитъ?

Вопросъ маркиза пронзилъ словно кинжаломъ сердце Антуаня. Дѣйствительно, что это значило? Онъ еще не далъ себѣ труда анализировать чувства, побудившія его совершенно измѣнить свое мнѣніе по этому вопросу. Однако, онъ былъ умный человѣкъ. Поэтому онъ тотчасъ отвѣчалъ и его слова доказали, какъ онъ хорошо зналъ характеръ старика.

— Извините, маркизъ. Это значитъ, что я немного поторопился вчера и позволилъ моимъ анти-религіознымъ предразсудкамъ повліять на мое мнѣніе въ дѣлѣ, гдѣ замѣшаны интересы лицъ, которымъ я по чести обязанъ служить, не взирая ни на какіе предразсудки. Я легкомысленно выразилъ сочувствіе къ человѣку, котораго не зналъ, а потомъ убѣдился, что это совершенно несправедливо. Увидавъ свою ошибку, я долженъ былъ изъ чувства преданности къ маркизѣ и къ вамъ чистосердечно въ этомъ сознаться. Вотъ, маркизъ, отвѣтъ на вашъ вопросъ.

Трудно было придумать отвѣта болѣе по сердцу маркизу. Несмотря на то, что во время припадковъ подагры онъ былъ очень раздражителенъ и измѣнчивъ къ своимъ мнѣніямъ, но онъ не отличался подозрительностью и былъ вообще не очень уменъ. За то онъ былъ въ высшей степени благороденъ и цѣнилъ благородство въ другихъ. Объясненіе Антуаня показалось ему столь откровеннымъ и честнымъ, что онъ посмотрѣлъ на него съ уваженіемъ и нѣжностью.

— Это странное обращеніе, Антуань, произнесъ онъ съ улыбкой: — я скажу архіепископу, чтобъ онъ не отчаивался; можетъ быть, и вы вернетесь въ лоно церкви. Но вы не перемѣните своего мнѣнія безъ основательной причины. Хорошо. Я передаю это дѣло въ ваши руки. Поступайте, какъ знаете; если вы будете довольны, и я буду доволенъ. Только помните, что вы отвѣчаете за послѣдствія.

На этихъ знаменательныхъ словахъ окончилась ихъ бесѣда. Лакей вошелъ въ комнату съ шеколадомъ для маркиза; Антуань удалился, недовольный собой и испуганный той тяжелой отвѣтственностью, которую старикъ взвалилъ на его шею. И, однако, онъ не сознавалъ за собою никакой вины. Онъ честно пришелъ къ своему новому убѣжденію, а послѣдствія зависѣли отъ судьбы. Чувство же, взявшее верхъ въ немъ надъ всѣми остальными, было гордое сознаніе, что онъ, Антуань де-ла-Гуппъ, держитъ въ своихъ рукахъ богатство и вліяніе семьи Рошерэ. Маркиза и маркизъ добровольно передали ему эту власть и теперь Козмо увидитъ, какъ онъ, секретарь изъ секретарей, умѣетъ сохранить и защитить ввѣренные ему крупные интересы.

Въ этотъ самый день передъ обѣдомъ немногіе представители великосвѣтскаго общества, еще не уѣхавшіе въ свои замки или на берега Средиземнаго моря, катались при блестящемъ осеннемъ солнцѣ по Булонскому лѣсу и Елисейскимъ полямъ. Антуань шелъ по направленію къ Тріумфальной аркѣ, раздумывая о странныхъ обстоятельствахъ, побудившихъ его, извѣстнаго вольтеріянца, вступить въ дѣло возстановленія католическаго могущества, какъ вдругъ онъ услышалъ позади себя громкій голосъ барона Плюмма. Этотъ свѣтскій франтъ сидѣлъ въ высокомъ англійскомъ кабріолетѣ, запряженномъ двумя красивыми караковыми лошадьми. Онъ одѣтъ былъ по послѣдней модѣ. Панталоны на немъ были темно-сиреневыя, пальто блѣдно-сѣрое, а шляпа его собственнаго изобрѣтенія, очень высокая, съ широкими, немного приподнятыми полями.

— Не! Voltairien! воскликнулъ онъ: — пойдите сюда. Я васъ прокачу по лѣсу. Она уже проѣхала.

— Я отказываюсь отъ вашего предложенія, хотя очень доволенъ своими лошадьми; онѣ хорошо мнѣ служатъ и очень дешевы.

— А, промолвилъ баронъ, взглянувъ на панталоны Антуаня, который быстро взлѣзъ въ кабріолетъ: — сейчасъ видно, что ваши лошади вамъ стоятъ не дорого. Такіе панталоны пригодны только англичанамъ и сторожамъ публичныхъ зданій. Это не панталоны, а мѣшки. Въ нихъ можно таскать овесъ. Ну, что вы готовы? Поѣдемъ. Любезный Антуань, я очень радъ, что васъ встрѣтилъ.

— Вы хотите, чтобы я васъ представилъ какой-нибудь актрисѣ въ Opera Bouffe? спросилъ Антуань съ улыбкой.

— Нѣтъ, меня мучатъ два серьёзныхъ вопроса. Можете себѣ представить, что цѣлыхъ десять дней я ищу лошади и не могу найти.

— Sapristi! Что это значитъ? Если барону Плюмму нужна лошадь, то она должна быть найдена въ двадцать четыре часа. Вы не жалѣете денегъ?

— Нисколько. Но посмотрите на мои панталоны.

— Вижу… отъ нихъ точно пахнетъ сиренью.

— Ну, вотъ вы ихъ и погубили. Мои лучшіе панталоны. Теперь я уже никогда ихъ не надѣну. Фи! вы правы, отъ нихъ несетъ цвѣтами! Ужь не поѣхать ли домой и не снять ли ихъ.

— О, нѣтъ, ни за что! ѣдемъ въ Булонскій лѣсъ. Но что вы говорили о лошади?

— Теперь это вопросъ поконченный.

— Отчего?

— Благодаря вашей злобной шуткѣ насчетъ моихъ панталонъ.

— Я ничего не понимаю.

— А это очень просто. Вся трудность состояла въ томъ, чтобъ пріискать лошадь подъ цвѣтъ панталонъ. Это просто было невозможно. Я обращался всюду и пересмотрѣлъ сто прекрасныхъ лошадей. Ни одна не подходила къ панталонамъ. Но вы, слава Богу, разрѣшили вопросъ. Бросивъ эти панталоны, я избавлю себя отъ расхода на покупку новой лошади.

— Значитъ, дѣло въ шляпѣ. Право я очень сожалѣю, что вмѣшался. Но смѣю спросить, въ чемъ состоитъ второй важный вопросъ?

— Ахъ, да, кстати, знаете вы что-нибудь о сеньорѣ Козмо?

— Конечно, и очень много.

— Онъ ея другъ?

— Другъ… нѣтъ. Она видѣла его только одинъ разъ. Это очень способный человѣкъ и пламенный энтузіастъ. Она интересуется его громаднымъ католическимъ проектомъ, какой-то финансовой космогоніей.

— Она приметъ участіе въ дѣлѣ?

— Вѣроятно, отвѣчалъ очень осторожно секретарь.

— А ваше мнѣніе? неожиданно спросилъ баронъ, пристально смотря въ глаза Антуаня и стараясь прочесть его затаенныя мысли.

— Мое мнѣніе? повторилъ Антуань, смущенный его взглядомъ.

— Да, серьёзно, какое ваше мнѣніе объ этомъ дѣлѣ, Антуань?

— Я еще не составилъ себѣ окончательнаго мнѣнія. Маркиза и маркизъ поручили мнѣ изучить проэктъ Козмо.

— И они поступятъ согласно вашему мнѣнію?

— Вѣроятно, отвѣчалъ Антуань, стараясь выказать полное равнодушіе.

— Антуань, сказалъ серьёзнымъ тономъ баронъ: — я не взялъ бы десяти милліоновъ чистыми деньгами за такую отвѣтственность.

— Отчего, любезный баронъ?

— Потому что честь и счастіе семьи Рошерэ, ея честь, ея счастіе, будутъ вполнѣ зависѣть отъ васъ. Если вы сдѣлаете ошибку въ этомъ дѣлѣ, вы — умный, честный человѣкъ, вы — идеалъ благородства, неимѣющій даже искры религіознаго энтузіазма, который могъ бы отуманить вашъ умъ, вы — не вѣрящій въ адъ — узнаете, что такое адъ и не перенесете этого страданія.

Баронъ говорилъ съ жаромъ, даже со страстью.

— Извините, баронъ, отвѣчалъ Антуань съ улыбкой: — но ваши слова походятъ на проповѣдь іезуита въ церкви св. Августина. Я не привыкъ обсуждать съ вами дѣла моихъ патроновъ.

— Вы въ правѣ обидѣться, Антуань, сказалъ съ достоинствомъ баронъ. — Я, дѣйствительно, вмѣшиваюсь въ ваши частныя дѣла. Но, вы меня простите, ради искренней дружбы къ вамъ и глубокаго, хотя вполнѣ безнадежнаго, чувства къ маркизѣ, къ которой, кажется, и вы питаете безнадежное чувство.

Откровенный тонъ барона не давалъ возможности обидѣться его странными, смѣлыми словами. Онъ говорилъ по дружески, почти нѣжно. Онъ какъ бы соединялъ себя съ Антуанемъ узами одной безнадежной страсти. Секретарь маркизы былъ глубоко тронутъ. Онъ даже покраснѣлъ.

— Это странный разговоръ, сказалъ онъ, послѣ минутнаго молчанія: — и вы требуете отъ меня странной откровенности. Я не понимаю, какая у васъ цѣль?

— Какая цѣль? Очень простая. Мы должны понять другъ друга и дѣйствовать заодно. Я говорилъ съ Дюмарескомъ и знаю, въ какомъ положеніи находятся дѣла. Этотъ Козмо чрезвычайно способный, честолюбивый и энергичный человѣкъ. Онъ произвелъ сильное впечатлѣніе на маркизу, взялъ ее приступомъ. Если ему дать волю, то онъ можетъ, я не говорю навѣрно, но, очевидно, онъ можетъ привести ее и всѣхъ окружающихъ ея къ страшной катастрофѣ. Вѣроятно, дѣло уже зашло такъ далеко, что ни мы, ни кто другой не въ состояніи его остановить; хотя вы одинъ на свѣтѣ могли бы помѣшать. Но если вы одобрите это дѣло, то оно пойдетъ.

— Я уже одобрилъ, воскликнулъ Антуань, стараясь скрыть свое смущеніе, что не избѣгло зоркаго взгляда барона.

— Jacta alea est! Ну, значитъ, осталось одно средство спасенія. Вы, Дюмарескъ и я, всѣ трое искренно преданные маркизѣ, должны составить нѣчто въ родѣ тайнаго комитета общественной безопасности, съ цѣлію удержать маркизу отъ слишкомъ большого участія въ дѣлѣ. Признаюсь, о старомъ маркизѣ съ его подагрой я ни мало не думаю. Но нашу маркизу мы должны спасти. Мы всѣ люди честные и не можемъ руководиться иначе, какъ самыми благородными мотивами. Вы меня понимаете, г. Антуань? Я обращаюсь къ вамъ, какъ къ человѣку, котораго я уважаю и которому безгранично довѣряю. Если вы одобрили это предпріятіе, то я убѣжденъ, что вы его считаете вполнѣ достойнымъ съ финансовой и нравственной стороны. Хорошо, вы меня убѣдите въ томъ же, и я посвящу на это дѣло свое состояніе и малую толику моего ума для того, чтобъ оно увѣнчалось успѣхомъ ради нея. Я никогда въ жизни не былъ такъ искрененъ, какъ въ эту минуту.

Онъ ударилъ бичемъ по одной изъ лошадей и замолчалъ.

Слова барона сильно взволновали Антуаня. Если они льстили самолюбію г. Де-ла-Гуппа, то въ то же время указывали ему на всю громадность лежавшей на немъ отвѣтственности. Комплименты барона задѣвали его за живое. Да, онъ былъ честенъ и хотѣлъ честно сдѣлать то, что было въ интересѣ его патроновъ. Но его пугали угрозы барона, такъ здраво и логично предусматривавшаго возможность катастрофы. Однако, теперь нечего было колебаться и разсуждать. Онъ долженъ былъ отвѣтить на искреннее и столь лестное для него предложеніе барона. Онъ долженъ былъ поддержать свою репутацію благороднаго, дальнозоркаго и практичнаго дѣлового человѣка. Онъ сжегъ свои корабли и отступленіе для него было немыслимо.

— Вы правы, баронъ, сказалъ онъ медленно: — я готовъ пожертвовать всѣмъ, чтобъ предохранить маркизу отъ какой бы то ни было опасности. Но если вы позволите, то мы не будемъ говорить о побуждающихъ насъ мотивахъ.

— Извините меня. Но я долженъ былъ коснуться этого вопроса. Впредь мы будемъ безмолвны въ этомъ отношеніи.

— Хорошо. Предлагаемый вами союзъ довольно странный, и еслибъ она узнала о немъ, то пришла бы въ ярость. Но цѣль его добрая, рыцарская и вполнѣ безкорыстная. Я перемѣнилъ свое мнѣніе объ этомъ дѣлѣ, только послѣ основательнаго обсужденія всѣхъ подробностей плана сеньора Козмо. Кромѣ того я навелъ справки, и только часъ тому назадъ былъ въ улицѣ Мелиньеръ.

— А, у Абирамъ и К^о.

— Да; они вполнѣ подтвердили все, что онъ самъ мнѣ сказалъ. Эти евреи считаютъ его какимъ-то чудомъ.

— Хорошо, произнесъ баронъ: — вы должны мнѣ все подробно объяснить, и мы тогда рѣшимъ, какъ намъ дѣйствовать. Но, вотъ и маркиза на ея хорошенькихъ пони. Она никогда не выѣзжаетъ въ ландо по окончаніи сезона. Мы ее догонимъ и поклонимся. Mon Dieu! Что она за красавица! Но какъ вы думаете лучше: застегнуть пальто на первую пуговицу, или на вторую? На вторую. Я съ вами согласенъ. Я очень радъ, что объ этомъ подумалъ прежде, чѣмъ мы съ ней поровнялись.

X.
Толстый Динандье.

Стараясь всѣми силами пріобрѣсть могущественную поддержку маркизы и маркиза Рошерэ, сеньоръ Козмо не упускалъ случая устроивать и другія комбинаціи, полезныя для его дѣла. Grand Hotel сдѣлался слишкомъ публичнымъ мѣстомъ для него и онъ переѣхалъ въ Hotel Westminster. Газеты пронюхали о его крупномъ предпріятіи. Въ «Barbier de Seville» появилось нѣсколько летучихъ замѣтокъ о великомъ католическомъ кредитѣ. Одна изъ нихъ подъ названіемъ «Католицизмъ на акціяхъ», повидимому, смѣялась надъ этимъ планомъ, называя его католической космогоніей, но въ сущности статейка была составлена такъ ловко, что вполнѣ убѣждала читателей въ серьёзности, важности и надежности новаго предпріятія. Тшекъ заплатилъ билетами французскаго банка за каждую строчку этой замѣтки.

Тшекъ поспѣвалъ всюду. Онъ то серьёзно совѣщался на биржѣ съ извѣстными маклерами, то завтракалъ въ «Grand Hotel'ѣ», съ двумя или тремя господами его пошиба, съ цѣлью пріобрѣсть ихъ важную помощь; то блестящій, безупречный по костюму и манерамъ, онъ поднимался по мраморной лѣстницѣ Argent Comptant, для свиданія съ маркизомъ Доденомъ и графомъ Рококо, двумя очень шаткими столпами этого могущественнаго финансоваго храма, которые никогда не могли свести концы съ концами въ своихъ частныхъ дѣлахъ, не запуская руки въ чужія карманы. Эти два господина и Тибуль, другъ Перигора, тоже членъ администраціи Argent Comptant, одобрили планъ Козмо и согласились быть директорами. Тшекъ съ замѣчательнымъ чутьемъ на частные скандалы, открылъ важный фактъ, что маркизъ Доденъ, старый кутила, толстый, грубый, надменный, съ внѣшнимъ свѣтскимъ лоскомъ, находился въ очень натянутыхъ отношеніяхъ съ Дженни изъ театра Variétés, благодаря тому, что онъ довелъ мѣсячное содержаніе ея до нелѣпо-мелкой цифры, десяти тысячъ франковъ. Маркизъ былъ твердо убѣжденъ, что не можетъ жить безъ Дженни, хорошенькой, живой брюнеточки, которая забавляла его своими наивными enfantillages и представляла рѣзкую противоположность маркизѣ, холодной, долговязой, некрасивой, но очень образованной и умной аристократкѣ изъ Нормандіи. Такъ какъ маркизъ не удовлетворялъ всѣмъ ея требованіямъ, а какой-то русскій князь обѣщалъ ей золотыя горы, маленькая Дженни объявила маркизу ультиматумъ, который едва не свелъ его съ ума.

Жалованье его въ качествѣ директора Argent Comptant, не превышало 12,000 франковъ въ годъ, но процентами и комиссіями, онъ получалъ до 400,000 франковъ ежегодно. И все-таки неблагоразумная Дженни, на которую онъ израсходовалъ въ теченіи трехъ лѣтъ по 100,000 ежегодно, теперь угрожала порвать съ нимъ всѣ отношенія, если онъ не удвоитъ ея содержанія.

— Какъ, она его разлюбила?

— Нисколько; она его любила болѣе, чѣмъ когда. Онъ такой славный старикашка. Но… il faut vivre, и надо думать о будущемъ. Нельзя жить сантиментальностями; это свойственно только набожнымъ людямъ и поэтамъ; за то они и дураки. Князь Бабукоровъ предложилъ ей вчера прекрасный фаэтонъ съ парой кровныхъ рысаковъ. Благоразумно ли требовать отъ нея, чтобъ она отказалась отъ такихъ подарковъ изъ одной сантиментальности?

Маркизъ былъ въ отчаяніи. Въ послѣднее время спекуляціи, которыя онъ поддерживалъ въ правленіи Argent Comptant, были слишкомъ рискованными даже и для учрежденія, которое не разъ рисковало очень многимъ ради увеличенія дивиденда акціонеровъ.

Въ эту критическую минуту, на сцену явился Тшекъ, хорошо извѣстный маркизу. Чрезъ посредство Тшека маркизъ получалъ не разъ комиссіонныя деньги за обработку дѣлъ, обѣщавшихъ громадныя выгоды на бумагѣ. По наущенію Тшека онъ провелъ чрезъ правленіе Argent Comptant, знаменитый проэктъ малоазіятскаго поземельнаго кредита, за что онъ и Тшекъ получили по нѣсколько сотъ тысячъ франковъ, а бѣдные акціонеры доселѣ оплакивали свои десять милліоновъ, похороненныхъ въ болотахъ Анатоліи.

Новое предложеніе Тшека казалось маркизу небесной благодатью. Мы говоримъ — небесной благодатью, а не азартной удачей, потому что маркизъ былъ ревностный католикъ и относился къ своимъ духовнымъ долгамъ аккуратнѣе, чѣмъ къ свѣтскимъ. Онъ сразу заявилъ свое согласіе; подъ вліяніемъ чувства долга къ Богу и страсти къ Дженни, онъ принялъ все, что говорилъ ему Тшекъ, за евангельскую истину. Его не могли удерживать соображенія, имѣвшія такой громадный вѣсъ въ глазахъ его друга маркиза Рошерэ. Доденъ не рисковалъ ни состояніемъ, ни добрымъ именемъ; то и другое онъ уже давно спустилъ. Поэтому онъ могъ смѣло взяться за финансовое дѣло, которое показалось бы слишкомъ подозрительнымъ для честнаго и осторожнаго Рошерэ. Покончивъ съ Тшекомъ, онъ убѣдилъ графа Рококо также принять участіе къ дѣлѣ. Заручившись ими двумя и Тибулемъ, Козмо могъ разсчитывать на содѣйствіе Argent Comptant.

Графъ Рококо былъ худощавый, жалкій на взглядъ аристократъ, жившій въ маленькомъ переулкѣ Сен-Жерменскаго квартала, но предлагавшій адресовать всѣ письма къ нему въ Argent Comptant. Онъ былъ посланникомъ при Луи-Филиппѣ, и всѣ говорили ему ваше превосходительство. Онъ не сорилъ деньгами и былъ членомъ Cercle des Chemins de Fers, гдѣ обѣдалъ ежедневно за пять франковъ съ виномъ, а потому его считали дѣловымъ человѣкомъ, хотя въ сущности у него было только два качества дѣловаго человѣка: онъ всегда аккуратно являлся въ правленіе и регулярно получалъ свое жалованье. Это былъ молчаливый, осторожный человѣкъ, не любившій общества, игравшій въ винтъ съ противнымъ благоразуміемъ и выкуривавшій въ день двѣ папироски, не болѣе и не менѣе. Его добродѣтели были также незамѣтны, какъ его пороки, что и поддерживало между ними очень рѣдко встрѣчаемое равновѣсіе.

Но это было не все: Козмо пробилъ себѣ дорогу и въ финансовомъ мірѣ. Извѣстные еврейскіе банкиры Абирамъ и К^о энергично взялись за его дѣло. Они были корреспондентами братьевъ Корамъ въ Генуѣ и сыновей Датанъ въ Франкфуртѣ. Обстоятельства, побудившія эти еврейскія фирмы принять участіе въ въ католическомъ предпріятіи, походили на чудо. Вотъ какъ сложились эти обстоятельства.

Акціи франко-итальянскаго пароходнаго общества, которымъ завѣдывалъ Козмо, сначала находились почти исключительно въ рукахъ Марсельцевъ; въ числѣ ихъ былъ извѣстный финансовый дѣятель, Лоріо, который велъ большую торговлю съ Египтомъ и восточной Африкой. Банкирами его въ Парижѣ были Абирамъ и К^о. Дѣла Лоріо были очень обширны и заключались въ торговлѣ хлѣбомъ, кофе, табакомъ, пряностями и пр., въ золотыхъ, серебряныхъ и мѣдныхъ рудникахъ, а также всевозможныхъ акціонерныхъ компаніяхъ. Его считали милліонеромъ, но въ концѣ концевъ у него оказался дефицитъ въ четыре милліона. Всѣ цѣнности, остававшіяся еще у него въ рукахъ, находились у Абирамъ и К^о въ Парижѣ и у Датанъ во Франкфуртѣ, которые и подѣлили ихъ между собою. Между прочимъ, имъ достались и акціи франко-итальянскаго общества на два милліона. Онѣ очень упали въ цѣнѣ, потому что общество потеряло два парохода и не платило вовсе дивиденда. Владѣя четвертой частью всѣхъ акцій, эти почтенныя фирмы сначала старались спустить ихъ своимъ друзьямъ по нарицательной цѣнѣ. Но евреи отказались отъ такой выгодной спекуляціи, и пришлось обратиться къ Козмо. Для этого былъ избранъ глава парижской фирмы Авраамъ Абирамъ. Козмо одинъ зналъ дѣйствительное положеніе компаніи. Акціи были на предъявителя, и ему интересно было знать, въ чьи руки попали онѣ. Какъ только Абирамъ вошелъ въ контору общества въ Генуѣ, Козмо понялъ, въ чемъ дѣло. Онъ нарисовалъ самую печальную картину: дѣла общества въ отчаянномъ положеніи, суда ихъ требуютъ починки, фрахта низкая, требуется устройство новыхъ доковъ, одинъ пароходъ захваченъ съ динамитомъ въ Константинополѣ и т. д. Лице Абирама вытянулось и, выслушавъ до конца Козмо, онъ произнесъ:

— Надо перемѣнить правленіе. Вамъ слѣдовало бы подать въ отставку, г. Козмо.

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ итальянецъ съ веселой улыбкой: у меня есть дѣло повыгоднѣе.

— Но вы учредили эту компанію?

— Да; но вы видите, она не имѣла успѣха. Судьба намъ не благопріятствовала.

— Гмъ! А какъ вы думаете, сеньоръ Козмо, нельзя ли побудить судьбу быть къ намъ болѣе благопріятной?

— Вы сильно заинтересованы въ нашемъ дѣлѣ? Я знаю, конечно, вашу почтенную фирму, но мнѣ неизвѣстно, на сколько у васъ акпій.

— На два милліона.

Казмо поклонился двумъ милліонамъ.

— Это акціи Лоріо? спросилъ онъ.

— Да. Ну, сеньоръ Козмо, какъ бы намъ реализировать эти акціи? Я пріѣхалъ спросить вашего совѣта. Конечно, такіе важные совѣты не даются даромъ. Нѣтъ ли возможности поднять акціи до номинальной цѣны или даже до преміи? Я вамъ заплачу сто тысячъ за совѣтъ и десять процентовъ съ барыша, вырученнаго нами свыше теперешней биржевой цѣпы.

— Это походитъ на дѣло, отвѣчалъ съ улыбкой Козмо: — вы захватили съ собою чекъ?

— Вотъ сто тысячъ франковъ банковыми билетами.

— Хорошо. Получите квитанцію… Теперь я вамъ скажу по секрету, любезный, г. Абирамъ, что наши акціи понижены въ цѣнѣ съ цѣлью.

— Чортъ возьми!

— Компанія вполнѣ состоятельна, только въ послѣднее время не извлекала всего барыша, какой можно было бы извлечь.

— А!

— Группа банкировъ скупила большинство акцій.

— Какая группа?

— Во главѣ ея стоятъ ваши друзья, братья Корамъ.

— Мои корреспонденты? Я только что былъ у нихъ.

— Они, конечно, сказали вамъ объ этомъ.

— Ни мало, чортъ возьми.

— Они, вѣроятно, забыли. Но все равно, наша сдѣлка уже заключена. Вы знаете, что французское правительство посылаетъ войска въ Неаполь. Мы заключили съ нимъ очень выгодный контрактъ. Наши акціи, навѣрное, поднимутся до преміи въ пятьдесятъ или шестьдесятъ франковъ. Сегодня на Ліонской биржѣ, посмотрите телеграмму, акція въ 500 франк. стоитъ 252 франк. 50 сантимовъ.

Эти слова очень успокоили Абирама, но вмѣстѣ съ тѣмъ возбудили въ немъ восторженное удивленіе къ Козмо. Что же касается до братьевъ Корамъ, поступокъ этой фирмы нимало не разсердилъ и не удивилъ его.

Съ этой минуты три названныя еврейскія фирмы вступили въ тѣсный союзъ съ необыкновеннымъ итальянцемъ. Потому, прежде чѣмъ явиться въ Парижъ, онъ уже заручился ихъ поддержкой, обязавшись съ своей стороны доказать предварительно, что онъ пріобрѣлъ содѣйствіе Папы, французскихъ и австрійскихъ католиковъ, а также французскихъ легитимистовъ. И вотъ теперь Абирамъ и К^о дѣятельно принялись распространять новую католическую пропаганду.

По ихъ иниціативѣ составилась группа финансистовъ. Кинола, учредитель франко-итальянскаго банка, маленькій, серьезный человѣкъ, отличавшійся замѣчательнымъ чутьемъ въ выборѣ спекуляцій, убѣдилъ правленіе банка взять акціи на десять милліоновъ изъ числа пятидесяти милліоновъ, долженствовавшихъ составить капиталъ сеньора Козмо.

Но былъ еще одинъ господинъ, котораго необходимо было склонить въ пользу великой идеи: — это былъ знаменитый Динандье, одинъ изъ самыхъ богатыхъ, умныхъ, смѣлыхъ и популярныхъ спекулаторовъ на парижской биржѣ.

Онъ началъ жизнь мясникомъ, а кончилъ въ великолѣпномъ домѣ, и теперь покоится подъ мраморнымъ памятникомъ на кладбище Père la Chaise. Если Динандье имѣлъ какія-нибудь религіозныя убѣжденія, то конечно католическія. Но съ того времени, какъ онъ вышелъ въ свѣтъ изъ лавки торговца свининой въ центральномъ парижскомъ рынкѣ и занялся финансами, онъ обнаруживалъ много качествъ, присущихъ животнымъ, съ анатоміей, которыхъ былъ такъ близко знакомъ: онъ былъ не только gourmand, но goulu, не только gourmet, но gobeur т. е., попросту сказать, не ѣлъ, а жралъ; что же касается до нравственности, то если всѣ добродѣтели, приписываемыя ему золотой подписью на мраморномъ памятникѣ вы замѣните противоположными пороками, то едва ли все-таки получите вѣрный портретъ нравственной личности Динандье.

Но онъ занималъ видное мѣсто въ парижскомъ финансовомъ мірѣ. Когда этотъ громадный, толстый, заплывшій жиромъ и съ трудомъ переводившій дыханіе господинъ медленно двигался по улицѣ Вивьенъ или Лафитъ, обтирая на каждомъ шагу потъ, выступавшій у него на лбу, всѣ ловили случай снять шляпу и поздороваться съ нимъ; вліятельные финансисты спѣшили на перерывъ пожать громадный кусокъ мяса, служившій ему вмѣсто руки, а мелкія актрисы театровъ Пале-Рояль и Водевиль избѣгали съ нимъ встрѣчи изъ боязни, чтобы онъ не назвалъ ихъ по имени и публично не потрепалъ ихъ по щекѣ. «Всѣ знаютъ Динандье», говорилъ онъ съ гордостью и считалъ себя въ правѣ дѣлать, что хочетъ.

Такимъ образомъ Динандье, благодаря своимъ милліонамъ, велъ грубую, дикую, свинскую жизнь, и этой золотой свиньѣ, однако, поклонялись евреи, католики, протестанты и атеисты. И правда, чего онъ только не дѣлалъ? Въ его рукахъ была половина акцій парижскихъ конныхъ желѣзныхъ дорогъ, четверть акцій водопроводныхъ компаній, осьмая часть акцій желѣзной дороги изъ Ліона на Средиземное море и громадное число конныхъ желѣзныхъ дорогъ по всей Франціи. Его называли «царемъ конокъ». Онъ строилъ ихъ по двадцати и тридцати тысячъ франковъ за километръ, а продавалъ за пятьдесятъ, сто и полтораста тысячъ. Онъ былъ до того богатъ, что могъ сколько угодно дожидаться, пока конка принесетъ барышъ, и тогда пускалъ ее по такой цѣнѣ, что акціонеры получали четыре или пять процентовъ. Публика съ удовольствіемъ подбирала эти крохи, падавшія со стола милліонера.

Авраамъ Абирамъ сказалъ прямо сеньору Козмо, что ему необходимо поймать въ свои сѣти эту крупную рыбу.

— За спиною этого человѣка стоятъ бордоское кредитное общество, сѣверно-южный банкъ, компанія поземельнаго кредита въ Средиземномъ морѣ и т. д. У него три газеты въ Парижѣ, одна въ Бордо и одна въ Марсели. Его слово законъ для тысячъ достойныхъ людей. Онъ представляетъ одинъ цѣлое крупное учрежденіе. Вы должны переманить его на свою сторону.

— Но какъ? спросилъ итальянецъ.

— Не знаю, отвѣчалъ еврей, пожимая плечами: — онъ не набожный человѣкъ, и гроша не дастъ за папское благословеніе или за рекомендацію кардинала Беретты. Я полагаю, что всего болѣе вліянія на него имѣютъ Китти изъ Folie Bergeres и маленькая американка Эльви изъ Пале-Рояля.

— Гм! А у него нѣтъ другихъ слабостей?

— Только одна. Онъ хочетъ попасть въ члены Джокей-Клуба. Его уже забаллотировали три или четыре раза, но онъ все упорствуетъ. Этотъ діаволъ никогда не признаетъ себя побѣжденнымъ. Онъ броситъ милліоны, а поставитъ на своемъ. Онъ убѣжденъ, что деньги могутъ сдѣлать все, что доступно рожденію, образованію, генію, искуствамъ, наукѣ.

И еврей презрительно улыбнулся. Онъ самъ былъ ученымъ лингвистомъ, высокообразованномъ человѣкомъ, любителемъ картинъ и всѣхъ художественныхъ предметовъ, которые можно купить за деньги. Но онъ уважалъ и то, чего деньгами не купишь. Онъ написалъ небольшую монографію о Спинозѣ, ясно доказывавшую, что авторъ ея очень умный и способный человѣкъ. Что же касается до внутреннихъ вѣрованій, то онъ вѣрилъ лишь въ существованіе свѣта, въ которомъ жилъ.

— Значитъ, Джокей-Клубъ — ключъ позиціи, промолвилъ Козмо: — кажется Тшекъ говорилъ мнѣ, что маркизъ Доденъ имѣетъ большое вліяніе въ Джокей-Клубѣ.

Абирамъ засмѣялся. Онъ по своему ремеслу зналъ всѣхъ и все.

— Маркизъ Доденъ имѣетъ три или четыре второклассныя лошади и много претензій на авторитетъ, но, въ сущности, спортсмэны его вовсе не уважаютъ, а финансовое и общественное положеніе его — нуль. Его рекомендація привела бы только къ вѣрной неудачѣ на выборахъ. Вѣрьте мнѣ, Динандье уже покупалъ всѣхъ, кого можно купить, но безуспѣшно. Надо заручиться такими невозможными, неподкупными людьми, какъ Артуа, Ромаренъ, баронъ Плюмъ, Таренъ и князь Бальтазаръ. Вотъ еслибы вы, напримѣръ, достали Плюма, дѣло было бы въ шляпѣ.

— Плюма?

— Да… это дѣловой аристократъ… Финансистъ-спортсмэнъ — блестящій свѣтскій франтъ и основательный дѣлецъ.

И Абирамъ развелъ руками, не считая себя въ силахъ высчитать всѣ таланты барона Плюма.

Козмо мысленно записалъ имя этого удивительнаго человѣка.

— Но, прибавилъ хитрый еврей: — къ Плюму не стоитъ идти съ вашимъ проектомъ. Онъ принадлежитъ къ самой здравой школѣ финансистовъ, спекулируетъ на большую ногу, но благоразумно, и не приметъ участія ни въ одной сомнительной спекуляціи.

Козмо посмотрѣлъ прямо въ глаза Абираму; они блестѣли спокойно, невозмутимо. Очевидно, его замѣчаніе о проэктѣ Козмо было искреннее, но оно не понравилось итальянцу.

— Нашъ кредитъ будетъ надежнѣе французскаго банка, отвѣчалъ онъ самоувѣренно.

Абирамъ иронически улыбнулся и сухо произнесъ:

— Если вы убѣдите въ этомъ барона Плюма, онъ вашъ.

Въ тотъ же самый день передъ обѣдомъ Козмо имѣлъ первое свиданіе съ маркизомъ Рошерэ. Оправившись отъ припадка подагры и сплина, старый аристократъ сидѣлъ въ будуарѣ своей жены, гдѣ находились также баронъ Плюмъ и Антуань. Маркиза сіяла. Она надѣялась переманить и барона въ свой лагерь. Утромъ маркизъ получилъ письмо изъ Фроссдорфа. Баронъ Портфель отвѣчалъ на телеграмму и письмо г. Галюшэ. Это посланіе было очень короткое, но маркизъ прочелъ его съ уваженіемъ и удовольствіемъ. Оно рекомендовало проэктъ Козмо и обращало на него милостивое вниманіе маркиза.

Съ чувствомъ торжества, не лишеннаго, однако, нѣкоторой доли смущенія, услышалъ Козмо, какъ лакей доложилъ въ дверяхъ будуара маркизы:

— Г. Дюмарескъ и сеньоръ Козмо.

Журналистъ хотѣлъ непремѣнно присутствовать при этомъ важномъ свиданіи.

Финансистъ былъ принятъ маркизомъ съ добродушнымъ снисхожденіемъ, барономъ очень холодно, а маркизой съ самымъ любезнымъ радушіемъ.

— Я очень рада васъ видѣть, сказала она, бросая на Козмо такой очаровательный взглядъ, что баронъ вздрогнулъ отъ ревности: — надѣюсь, что ваше дѣло подвигается, и вы пріобрѣли много новыхъ участниковъ.

— Все идетъ отлично, отвѣчалъ Козмо, садясь по знаку маркизы подлѣ нея на кушеткѣ. Нашъ успѣхъ обезпеченъ.

— Вы достали уже всѣ деньги? спросилъ наивно, но совершенно серьёзно баронъ Плюмъ.

Козмо бросилъ зоркій взглядъ на свѣтскаго франта, который отвѣтилъ ему невозмутимо холоднымъ взоромъ, дѣйствовавшимъ на итальянца сильнѣе огненныхъ искръ. Эти два человѣка измѣрили глазами силы другъ друга, одинаково мощныя, но совершенно противуположныя.

— Деньги еще не въ банкѣ, баронъ, отвѣчалъ Козмо съ улыбкой: — но готовы и будутъ внесены, когда онѣ намъ понадобятся.

— Вамъ везетъ, сеньоръ, замѣтилъ сухо баронъ.

Эта маленькая перестрѣлка не избѣгла вниманія маркизы, и она тотчасъ вмѣшалась въ разговоръ:

— Я была бы очень рада, еслибы сеньоръ Козмо объяснилъ маркизу свой планъ; онъ можетъ быть увѣренъ, что его всѣ выслушаютъ съ живѣйшимъ сочувствіемъ.

И она знаменательно посмотрѣла на барона Плюма.

Козмо былъ теперь гораздо увѣреннѣе въ себѣ и спокойнѣе на счетъ будущности своего плана, чѣмъ нѣсколько дней тому назадъ. Его поддерживало сознаніе своего успѣха и могущественной помощи маркизы. Онъ сталъ объяснять свой проэктъ маркизу Рошерэ, но по временамъ обращался и къ барону, какъ бы придавая большую важность его мнѣнію.

Да, онъ сегодня былъ гораздо сильнѣе. Онъ могъ сослаться на содѣйствіе Абирама, Перигора, архіепископа, Галюшэ и пр.; онъ даже намекнулъ, что великій Динандье не прочь оказать ему свою помощь.

Баронъ два или три раза перебилъ его, предлагая вопросы, но очень учтивымъ и далеко не критическимъ тономъ. Имя Тибюлэ произвело на него пріятное впечатлѣніе. Это былъ надежнѣйшій человѣкъ въ Argent Comptant. Маркизъ внимательно слушалъ подробное объясненіе итальянца, рѣчь котораго теперь отличалась чисто дѣловымъ характеромъ, а не пламеннымъ краснорѣчіемъ, какъ въ первый разъ, когда онъ имѣлъ дѣло съ одной маркизой. Онъ говорилъ просто, ясно, толково, какъ умный банкиръ, и произвелъ большое, хотя различное впечатлѣніе на своихъ слушателей. Старый аристократъ былъ вполнѣ убѣжденъ въ основательности и надежности проэкта Козмо. Баронъ нашелъ, что Козмо чрезвычайно искусный актеръ, но, вмѣстѣ съ тѣмъ, дѣлецъ, способный привести въ исполненіе свой планъ, собрать необходимый капиталъ, создать банкъ и довести его акціи до преміи. Что же касается великой католической идеи, то баронъ сразу призналъ ее нелѣпостью, хотя она и могла служить орудіемъ къ достиженію успѣха. Во всякомъ случаѣ предпріятіе итальянца можетъ удасться, надо лишь удалиться во время до наступленія черныхъ дней, такъ какъ смѣтливый баронъ не сомнѣвался, что, въ концѣ-концовъ, паровозъ долженъ лопнуть подъ управленіемъ этого черезчуръ смѣлаго машиниста.

— Онъ, навѣрное, пуститъ слишкомъ много пара, произнесъ мысленно баронъ: — да мы сойдемъ съ поѣзда до катастрофы.

Конечно, это путешествіе не обѣщало быть спокойнымъ, но баронъ, хорошо зная маркизу, ясно видѣлъ, что ее уже нельзя было удержать отъ этого рискованнаго дѣла. Комитету безопасности оставалось только смотрѣть во всѣ глаза и во время ее спасти.

Итальянецъ не зналъ, что думать объ этомъ молодомъ человѣкѣ, одежда и манеры котораго обнаруживали свѣтскаго франта, а умные глаза и ловкіе вопросы основательнаго дѣльца. Какъ только онъ окончилъ свое объясненіе, баронъ къ величайшему удовольствію маркизы произнесъ:

— Конечно, маркизъ, планъ сеньора Козмо произвелъ на васъ такое же сильное впечатлѣніе, какъ и на меня. Единственный путь къ его осуществленію заключается въ соединеніи въ одно всѣхъ главныхъ элементовъ католицизма. Вы не можете не принять руководящаго участія въ дѣлѣ, столь важномъ и столь вѣско рекомендованномъ, а г. Козмо, я убѣжденъ, желалъ бы видѣть васъ во главѣ правленія.

— Разумѣется, поспѣшилъ произнести Козмо: — эта моя завѣтная мысль, и всѣ, съ которыми я совѣтовался по этому вопросу, находятъ, что принятіе маркизомъ мѣста предсѣдателя обезпечитъ успѣхъ предпріятія.

Маркиза была очень довольна, а маркизъ только для вида пожалъ плечами.

— Въ такомъ случаѣ, маркизъ, прибавилъ баронъ: — общество, во главѣ котораго вы будете стоять, можетъ всегда разсчитывать на то малое вліяніе и скромныя способности, которыми я обладаю.

— Très bien, отвѣчалъ маркизъ, бросая проницательный взглядъ на молодого человѣка: — но, любезный Плюмъ, ваша скромность идетъ уже слишкомъ далеко. Имѣя такого помощника, какъ вы, я буду въ положеніи дюжиннаго генерала, подъ командой котораго служитъ величайшій полководецъ. Говорятъ, что вы не ограничиваете своей дѣятельности однимъ Джокей-Клубомъ.

— Я была увѣрена, сказала маркиза, нѣжно взявъ за руку мужа: — что однажды познакомившись съ планомъ сеньора Козмо, вы тотчасъ примете его подъ свое покровительство.

— А Антуань? спросилъ съ улыбкой маркизъ, обращаясь къ секретарю.

— Я могу только сказать, отвѣчалъ серьёзно де-ла-Гуппъ: — что если до сихъ поръ я все еще сомнѣвался въ успѣхѣ этого предпріятія, то въ послѣднія пять минутъ всѣ сомнѣнія исчезли.

— Хорошо. Теперь надо обсудить мѣры, къ практическому осуществленію вашего плана, сеньоръ Козмо. Чѣмъ мы можемъ вамъ помочь?

— Ваше участіе въ дѣлѣ, маркизъ, равно и участіе барона даютъ намъ возможность образовать блестящее правленіе. Быть можетъ, вліяніе маркизы доставитъ намъ и другихъ членовъ правленія.

— Вы должны бы завербовать Динандье, толстаго Динандье, замѣтилъ баронъ: — онъ имѣетъ большую силу на биржѣ.

— Онъ ненадежный католикъ, замѣтила маркиза: — я объ немъ только читала въ газетахъ. Это, кажется, выскочка.

— Онъ не очень нравственный человѣкъ, произнесъ маркизъ.

— Да, онъ не можетъ быть нравственной поддержкой для насъ, сказалъ баронъ съ улыбкой: — но это громадная финансовая сила. Я только не знаю, какъ намъ поймать на удочку такую крупную рыбу. Это человѣкъ невозможный — толстый, грубый, неприличный, корыстолюбивый… но архи-милліонеръ.

— Вы истощили, баронъ, весь вашъ запасъ эпитетовъ? спросила маркиза съ улыбкой.

— Всего словаря Литрэ не хватило бы, чтобы пересчитать всѣ его качества.

— Вы забыли одно его качество, которое не найти у Литрэ, замѣтилъ Козмо: — онъ имѣетъ все, что можно купить за деньги; но онъ не можетъ добиться, проложить себѣ дорогу въ хорошее общество. Говорятъ, что онъ и днемъ, и ночью мечтаетъ попасть въ члены Джокей-Клуба.

— Ха-ха! воскликнулъ маркизъ. — Это ваше дѣло, Плюмъ. Проведите его въ Джокей-Клубъ.

— Это невозможно, отвѣтилъ рѣшительно баронъ. — Онъ уже раза два баллотировался, но безуспѣшно, хотя подкупилъ Додена и другихъ нуждающихся членовъ. Я не чувствую себя въ силахъ совершить такое чудо.

— Но вы все-таки постараетесь, сказала маркиза, бросая выразительный взглядъ на молодого человѣка.

— Малѣйшее желаніе маркизы для меня законъ, отвѣчалъ баронъ, низко кланяясь и замаскировывая улыбкой свое смущеніе.

— Онъ женатъ? спросила маркиза.

Мужчины молча переглянулись.

— Я знаю, что у него есть дочь, отвѣчалъ г. де-ла-Гуппъ: — это единственное существо на свѣтѣ, которое онъ любитъ. Она его наслѣдница, и онъ объявилъ, что выдастъ ее замужъ только за князя.

— Бальтазаръ! воскликнулъ баронъ со смѣхомъ, на который весело отозвалась маркиза. — Любезный Антуань, я вамъ рекомендую князя Артуса Бальтазара и прошу за комиссію только милліонъ.

— Хорошо, но она слѣпая, отвѣчалъ Антуань.

— Mon Dieu! воскликнула маркиза съ искреннимъ сожалѣніемъ: — какое несчастіе! Молодая, богатая и не имѣетъ возможности наслаждаться жизнью! Бѣдная молодая дѣвушка! Бѣдный отецъ! Это ужасно. И толстый Динандье любитъ свою слѣпую дочь?

— Онъ не надышется ею, отвѣчалъ Антуань: — окружаетъ ее всевозможной роскошью; израсходовалъ баснословныя суммы на окулистовъ; далъ ей прекрасное воспитаніе. Она играетъ на фортепіано и арфѣ, знаетъ нѣсколько языковъ и вообще очень образованная молодая дѣвушка. Она, говорятъ, чрезвычайно набожна и желаетъ поступить въ монастырь, но Динандье не хочетъ объ этомъ и слышать. Онъ грозитъ наложить на себя руки, если она сдѣлается монахиней, и клянется, что выдастъ ее замужъ за князя.

— Бѣдный Бальтазаръ! замѣтилъ баронъ: — что онъ сдѣлаетъ съ образованной женой? Счастіе еще, что она не увидитъ его недостатковъ.

— А вы думаете, что онъ устроилъ бы это дѣльце съ старикомъ Динандье? спросилъ съ улыбкой маркизъ.

— Нѣтъ, никогда. Онъ не умѣетъ чистить сапоги, тѣмъ менѣе, вести дипломатическіе переговоры. Но я возьму это на себя. Маркиза приказала мнѣ провести это чудовище въ члены Джокей-Клуба. Я съ большимъ удовольствіемъ взялся бы перелетѣть на шарѣ черезъ Средиземное море. Въ качествѣ же будущаго тестя князя Бальтазара онъ будетъ, безъ сомнѣнія, выбранъ громаднымъ большинствомъ. Съ этой минуты дѣло въ шляпѣ; Бальтазаръ женится и уплачиваетъ всѣ свои долги. Я прямо объявлю въ Джокей-Клубѣ о его свадьбѣ. Нечего сказать, ловкая комбинація.

— Отличная, вмѣшался впервые въ разговоръ Дюмарескъ: — но если молодая дѣвушка откажется отъ чести быть княгиней? Она, говорятъ, слышать не хочетъ о замужествѣ и ненавидитъ всѣхъ мужчинъ.

— Но вѣдь отецъ располагаетъ ея судьбой! воскликнулъ баронъ. — Жаль только, что Бальтазаръ, очень красивый малый, не отличается умомъ и, значитъ, его невѣста не будетъ въ состояніи оцѣнить его единственнаго достоинства.

Онъ хотѣлъ продолжать, но вдругъ остановился, замѣтивъ, что лицо маркизы неожиданно приняло грустное выраженіе.

— Я очень хорошаго мнѣнія о князѣ Артусѣ Бальтазарѣ, сказала она: — но нахожу, что вы, господа, позволяете себѣ слишкомъ свободно выражаться о молодой дѣвушкѣ. Я очень заинтересована ею и сдѣлаю все, что могу для нея. Пусть сеньоръ Козмо пріобрѣтаетъ содѣйствіе Динандье, какъ знаетъ, оставивъ въ покоѣ его дочь. Я не допущу, чтобы ея имя было замѣшано въ дѣловыя комбинаціи.

Баронъ Плюмъ принялъ этотъ упрекъ, какъ истинный джентльмэнъ.

— Mille excuses, madame, сказалъ онъ: — я былъ слишкомъ легкомысленъ. Вы намъ позволяете считать себя дома въ вашей гостинной, и потому иногда невольно забываешься. Вы совершенно правы, низко шутить надъ несчастіемъ. Но позвольте мнѣ серьёзно рекомендовать вамъ князя, какъ прекраснаго жениха для молодой дѣвушки, которую вы хотите взять подъ свое покровительство. Я могу поручиться за его благородство также, какъ и за то, что у него теперь нѣтъ ни гроша за душой.

— Я вамъ прощаю, промолвила маркиза, протягивая ему руру: — и поручаю вамъ вмѣстѣ съ Антуанемъ и Дюмарескомъ обсудить лучшій способъ оказать содѣйствіе сеньору Козмо. Я увѣрена, что въ вашихъ рукахъ наши интересы вполнѣ безопасны.

Этими словами маркиза безсознательно утвердила существованіе комитета безопасности, уже утвержденнаго для наблюденія за ея интересами.

Козмо молчалъ, слушалъ и зорко наблюдалъ за этой сценой. Утонченныя чувства, выказанныя этими представителями высшаго общества, были для него совершенною новостью, но онъ тотчасъ ихъ оцѣнилъ. Хотя планъ купить толстаго Динандье, выдавъ его дочь за князя, казался ему геніальнымъ, но онъ могъ понять, что маркиза высказалась противъ этого плана, обладая болѣе чуткой совѣстью, чѣмъ онъ. Какъ бы то ни было, онъ сожалѣлъ, что надо было выбросить изъ игры карту, бьющую навѣрняка. Положимъ, было очень благородно пощадить молодую дѣвушку, хотя бы и въ ущербъ успѣха великой католической идеи, но воспитаніе и личныя стремленія Козмо научили его, что цѣль оправдываетъ средства. Онъ видѣлъ, что баронъ Плюмъ слишкомъ утонченный человѣкъ, чтобы поймать на удочку Динандье, и вмѣстѣ съ тѣмъ понялъ, какія чувства онъ питалъ къ маркизѣ. Въ этомъ отношеніи итальянецъ никогда не ошибется. Зарубивъ все это на внутренной стѣнкѣ своей смышленной головы, Козмо далъ себѣ слово воспользоваться собранными свѣдѣніями. Въ старину рыцари могли руководить свои дѣйствія опредѣленными, хотя и романичными правилами чести, но финансовый рыцарь нашего времени, человѣкъ практическій, дѣйствуетъ не по правиламъ, а примѣняясь къ обстоятельствамъ.

XI.
Слѣпая Сесиль.

Каждое утро, прежде чѣмъ покинуть свой великолѣпный домъ и окунуться въ шумный водоворотъ ежедневныхъ трудовъ и удовольствій, толстый Динандье тихонько стучался въ дверь будуара своей слѣпой дочери Сесиль. Она издали слышала тяжелые шаги отца, несмотря на турецкіе ковры, покрывавшіе лѣстницу, и нѣжнымъ, мелодичнымъ голосомъ, заставлявшимъ трепетать сердце милліонера, отвѣчала: «войдите, папа!»

— Здравствуй, Сесиль, хорошо ли ты спала, моя голубушка, произносилъ онъ голосомъ, напоминавшимъ шумъ кузнечныхъ мѣховъ, и входилъ въ комнату.

Тогда Сесиль вставала съ кресла, протягивала руки и прижималась къ его громадной груди. Онъ цѣловалъ ее въ обѣ щеки настолько нѣжно, насколько это было возможно подобному звѣрю, и, усадивъ ее снова на кресло, помѣщался подлѣ нея. Ихъ разговоръ длился около получаса.

Она не могла его видѣть и никогда не видала, что нѣсколько вознаграждало ее за великое несчастіе быть слѣпой. Какъ она себѣ его представляла, трудно было сказать. Ей ясно было одно: что онъ большихъ размѣровъ и что голосъ его не музыкальный, какъ у нѣкоторыхъ лицъ, а глухой, порывистый, словно онъ съ трудомъ переводилъ дыханіе. Но онъ всегда былъ добръ и нѣженъ къ ней, никогда не сказалъ ей ни одного непріятнаго слова и окружалъ ее самыми трогательными попеченіями. Потому эта хорошенькая, утонченная, высоко-образованная молодая дѣвушка двадцати двухъ лѣтъ, съ чувствами и вкусами рѣзко противоположными чувствамъ и вкусамъ Динандье, питала къ нему пламенную любовь. Чувство ея къ матери ограничивалось требованіями набожности и приличія. У г-жи Динандье отъ природы былъ не очень пріятный характеръ, а развратная жизнь мужа и рожденіе слѣпой дочери еще болѣе ожесточила ее. Она обходилась грубо съ бѣднымъ ребенкомъ, упрекала свою дочь за то, что она слѣпая, и старалась дѣлать непріятности мужу дурнымъ обращеніемъ съ дочерью. Динандье, наконецъ, вышелъ изъ терпѣнія и за нѣсколько лѣтъ передъ тѣмъ выгналъ ее изъ дома, назначивъ ей громадное содержаніе подъ условіемъ, чтобы она не безпокоила его и не мучила дочери своимъ присутствіемъ. Она вознаграждала себя за это изгнаніе обширной благотворительной дѣятельностью и постоянными жалобами на безнравственность мужа.

Съ другой стороны Динандье выказалъ въ своихъ попеченіяхъ о дочери тотъ удивительный тактъ и замѣчательную ловкость, которыя отличали его въ финансовыхъ дѣлахъ. Онъ отыскалъ даму среднихъ лѣтъ, хорошаго семейства, набожную, и высокообразованную, которой и поручилъ воспитаніе дѣвочки. Ей было довѣрено нанимать лучшихъ профессоровъ но всѣмъ отраслямъ знаній и искуствъ, къ которымъ Сесиль обнаруживала склонность. Помощницами у нея были двѣ молодыя дѣвушки, исполнявшія должности секретарей и компаньонокъ. Онѣ читали Сесилъ, разговаривали съ нею, записывали ея мысли и забавляли ее разсказами обо всемъ, что видѣли и слышали. Огецъ требовалъ только одного; чтобъ всѣ ея желанія немедленно исполнялись. Она однажды выразила желаніе слышать Альбани, пѣвшую въ то время въ Лондонѣ, и ее выписали за двадцать пять тысячъ франковъ. Въ тоже время свинообразный звѣрь имѣлъ настольно деликатности, что запрещалъ говорить дочери, какъ дорого стоили ея капризы.

Спустя нѣсколько дней, послѣ совѣщанія въ домѣ маркиза Рошерэ, Динандье, входя утромъ въ комнату дочери съ особенной теплотой произнесъ свои обычныя слова:

— Здравствуй, Сесиль, какъ ты спала моя голубушка?

Его громовой голосъ дрожалъ отъ радостнаго волненія, и слѣпая тотчасъ это замѣтила. Она провела рукой по его лицу и нѣжно спросила?

— Что съ вами, папа? Вы въ очень хорошемъ настроеніи духа. Случилось что-нибудь пріятное? Вамъ удалось какое нибудь крупное дѣло?

— Можетъ быть, отвѣчалъ онъ: если ты исполнишь мое желанье.

— Какое папа? Вы знаете, что ваше счастье для меня все на свѣтѣ.

Она повернула къ нему свое сіявшее радостью лицо. Увы! ея прекрасные голубые глаза, не имѣли никакого выраженія, но всѣ черты ея лица говорили до того краснорѣчиво, что заставляли забывать о недостаткѣ зрѣнія.

Онъ потрепалъ ее по блѣдной щекѣ своей громадной пухлой рукой и погладилъ ея великолѣпные русые волосы, ниспадавшіе роскошной волной на ея плечи. На ней былъ изящный бѣлый кашемировый халатъ на шелковой подкладкѣ, рельефно обрисовывавшій ея граціозную фигуру. Не было ничего удивительнаго, что въ присутствіи такой цѣломудренной чистоты и невинности, вся грубая сторона натуры Динандье немедленно стушевывалась.

— Голубушка, моя Сесиль, началъ онъ нерѣшительнымъ тономъ, сознавая всю отвратительность взятой на себя задачи: ты уже женщина. Тебѣ почти двадцать два года.

— Не почти, а уже минуло двадцать два года, три мѣсяца тому назадъ папа.

— Я знаю… я знаю… Сесиль… а твой отецъ все старѣетъ… толстѣетъ… и уже не такъ твердъ на ногахъ, какъ бывало. Онъ не можетъ жить вѣчно.

Странно, но трогательно звучалъ глухой голосъ миліонера.

Сесиль схватила его руку, чтобъ убѣдиться, не боленъ ли онъ.

— Вы не больны, папа? Ничего не случилось?

— Я никогда въ жизни не чувствовалъ себя лучше, произнесъ со смѣхомъ Динандье: но это не можетъ продлиться долго. Ты знаешь, дитя мое, я долженъ думать о твоей будущности. Ты втрое моложе меня. Что будетъ съ тобою, когда меня не станетъ?

Она задумалась, зная очень хорошо, на что намекалъ ея отецъ.

— Но я совершенно счастлива, папа, сказала она послѣ минутнаго молчанья: мнѣ ничего не надо. А еслибъ Богу угодно было призвать васъ къ себѣ, мнѣ осталась бы религія. Я все таки буду счастлива, служа Богу и молясь о васъ.

И она крѣпко сжала его руки.

Слезы показались на глазахъ Динандье, и онъ не могъ произнести ни слова отъ волненія. Сесиль это тотчасъ замѣтила.

— Что съ вами, папа, вы плачете? спросила она.

— Нѣтъ, отвѣчалъ онъ, сдѣлавъ надъ собою усиліе: ты ангелъ, Сесиль, твой голосъ и твоя доброта трогаютъ мое сердце. Я не могу слышать, чтобы ты такъ говорила. Ты моя единственная надежда въ жизни, а ты всегда говоришь, словно ты недовольна, и желала бы другого существованія. Кажется, я старался всячески сдѣлать твою жизнь счастливой.

— О, да, папа. Я ни въ чемъ не нуждаюсь. Только я желала бы видѣть васъ и всѣ прелести, о которыхъ мнѣ говоритъ г-жа Ортансъ, моя подруга Моника, и всѣ добрые люди, которыми ты окружаешь меня. Но право, даже неблагодарно желать этого. Вы не можете сдѣлать для меня ничего большаго, развѣ только оставаться подолѣе со мною.

— Нѣтъ, Сесиль, я могу и долженъ сдѣлать для тебя нѣчто, безъ чего наше счастье не полно. Ты знаешь, Сесиль, что если ты умрешь, не выйдя замужъ, то я останусь безъ наслѣдника. Все мое громадное богатство пойдетъ чортъ знаетъ куда. Оно будетъ расхищено нотаріусами, судьями и другими разбойниками, которыхъ общество создало въ своей средѣ. О, проклятыя отродья древней тираніи, напустившей ихъ, какъ ужасныя трихины на политическое тѣло націи.

Онъ говорилъ съ дикимъ жаромъ, заимствуя сравненія изъ своего прежняго ремесла. По временамъ толстый Динандье смотрѣлъ ясно на предметы и, выражая радикальныя мнѣнія, гнѣвно протестовалъ противъ презрѣнія, съ какимъ относились къ нему аристократическіе и образованные классы.

— Но, папа, отвѣчала молодая дѣвушка: — къ чему мнѣ ваше богатство? У меня такъ мало потребностей. Послѣ же васъ можно все отдать церкви.

— Церкви? воскликнулъ Динандье, забывшись и топая ногой такъ сильно, что вся комната затряслась. Никогда! Отдать мои милліоны церкви? Чтобъ она расточала ихъ развратнымъ патерамъ, блестящимъ кардиналамъ и монастырямъ…

Тутъ онъ внезапно остановился.

Сесиль, закрывъ лицо руками и горько рыдая, произносила сквозь слезы:

— Боже мой! Боже мой! Прости ему это прегрѣшенье!

Динандье былъ внѣ себя отъ отчаянія.

— О, Сесиль, Сесиль, успокойся, воскликнулъ онъ: не принимай моихъ словъ за серьёзное. Я только пошутилъ. Я сдѣлаю все, что ты пожелаешь, только перестань плакать и прости своего стараго отца.

Онъ всталъ и хотѣлъ позвать на помощь г-жу Ортансъ, но Сесиль схватила его за руку.

— Нѣтъ, промолвила она: — уже прошло. Я виновата, что такъ беру все къ сердцу, но вы знаете, папа, что на счетъ религіи мы съ вами не сходимся.

— Это проклятый аббатъ Дюпрэ напичкалъ ее такими нелѣпостями, подумалъ старикъ: я его спущу подъ какимъ-нибудь предлогомъ.

— Сесиль, будь благоразумна, произнесъ онъ громко: — я беру назадъ свои слова, повторяю, что не хочу оставить своего богатства церкви. Я лучше брошу его въ море. Но, голубушка, хорошо бы было передать его наслѣднику, красивому мальчику или хорошенькой дѣвочкѣ — моему внуку или внучкѣ. Что ты на это скажешь? Развѣ не было бы высшимъ счастьемъ имѣть маленькаго ребенка, съ твоими голубыми, но зрячими глазками, который бѣгалъ бы вокругъ тебя, топая крошечными ноженками, обнималъ бы тебя пухлыми рученками и кричалъ бы: мама! мама!

Толстый Динандье дошелъ до настоящаго краснорѣчія, благодаря искренности, своего желанія имѣть наслѣдника, и его слова сильно подѣйствовали на Сесиль, пылкое воображеніе которой дополнило набросанную отцомъ картину.

— Правда, это было бы большее счастье, отвѣчала она съ тяжелымъ вздохомъ и качая головой; но для меня оно невозможно.

— Отчего же моя радость? воскликнулъ старикъ Динандье: — это совершенно возможно. Подумай, еслибъ еще этотъ ангелъ назывался княземъ гм! княземъ Бальтазаромъ?

— Княземъ Бальтазаромъ? Какъ странно!

— Развѣ ты слыхала объ этомъ молодомъ человѣкѣ?

— Неужели, папа, въ настоящее время существуетъ человѣкъ, по имени князь Бальтазаръ?

— Да, живетъ и процвѣтаетъ. Это самый изящный свѣтскій франтъ, членъ Джокей-Клуба, рослый, красивый. Онъ принадлежитъ къ одному изъ древнѣйшихъ родовъ Венгріи, и владѣетъ цѣлымъ княжествомъ въ двѣсти тысячъ гектаровъ, очень мало приносящихъ, но незаложенныхъ евреямъ. Но отчего ты спросила, существуетъ ли князь Бальтазаръ?

— Такъ ничего, глупость. Нѣсколько времени тому назадъ, Моника читала мнѣ одну англійскую поэму, въ которой говорилось о «гордомъ князѣ Бальтазарѣ».

— Такъ что же?

— Однажды, Моника, Флорибелла и я, для шутки, вздумали придумывать, какимъ именемъ желали бы мы, чтобъ назывались наши женихи.

— А, вы иногда думаете о женихахъ? воскликнулъ, съ сіяющимъ лицомъ, Динандье.

— Такъ, для смѣха! Надо же иногда подурачиться.

— Конечно.

— Ну, я и выбрала себѣ Бальтазара, думая что такого имени теперь уже болѣе нѣтъ.

— Ah! la! la! воскликнулъ Динандье торжественнымъ голосомъ, заставившимъ вздрогнуть молодую дѣвушку: — какое счастливое предзнаменованіе! Такъ знай, Сесиль, что князь Артусъ Бальтазаръ не только существуетъ…

— Артусъ?

— Да, такъ что же?

Сесиль закрыла лицо руками, чтобы скрыть румянецъ, покрывшій ея щеки.

— Это одно изъ любимѣйшихъ моихъ именъ. Оно встрѣчается у Тенисопа.

— Какого Тенисона?

— А это англійскій поэтъ.

— Я тебя не понимаю. Ты все живешь среди англичанъ, нѣмцевъ, итальянцевъ. Точно не довольно Виктора Гюго? Ну, кто же былъ твой Артусъ?

— Король. Онъ учредилъ знаменитый орденъ Круглаго Стола.

— Что же, играли въ винтъ или въ преферансъ на кругломъ столѣ? Артусъ тоже силенъ въ картахъ.

— О нѣтъ, они были благородные рыцари, и считалось величайшей честью принадлежать къ этому ордену.

— Гм! промолвилъ Динандье, пожавъ плечами.

Онъ не могъ сказать, чтобъ новѣйшій Артусъ былъ благороднѣйшимъ рыцаремъ, но, во всякомъ случаѣ, годился ему въ зятья. Князь Бальтазаръ имѣлъ блестящее положеніе въ Парижѣ. Мать его была француженка изъ древняго аристократическаго рода въ Анжу, и въ гербѣ венгерскаго князя были геральдическіе знаки французскихъ королей. Но какъ узналъ объ этомъ толстый Динандье? Ему сообщилъ эти подробности Галюшэ, по словамъ котораго князь Бальтазаръ, имѣвшій самыя блестящія связи въ Парижѣ, Будапестѣ, Вѣнѣ и Лондонѣ, былъ какъ бы созданъ для того, чтобъ сдѣлаться его зятемъ.

Но Сесиль инстинктивно поняла, что эта романическая идиллія заходитъ слишкомъ далеко.

— Вотъ видите, папа, какъ опасно читать слишкомъ много романтичныхъ поэтовъ, сказала она: — это стеченіе обстоятельствъ очень странное, но серьёзнаго тутъ нѣтъ ничего. Этотъ князь Артусъ или Бальтазаръ никогда не можетъ жениться на мнѣ.

— Напротивъ, это дѣло очень серьёзное. Князь Артусъ Бальтазаръ проситъ твоей руки.

Это была неправда, но Динандье такъ желалъ выдать замужъ свою дочь за князя, что не много опередилъ событія.

— Папа! промолвила слѣпая, вспыхнувъ.

— Да. Нотаріусъ Галюшэ, очень серьёзный человѣкъ, предложилъ мнѣ это дѣльце.

— Какъ ужасно! Онъ меня не знаетъ и никогда меня не видалъ. Отъ него скрыли, конечно, что я слѣпа.

— Онъ все знаетъ! Онъ видалъ тебя въ Булонскомъ лѣсу и знаетъ, что ты ангелъ.

— Погодите, произнесла она повелительнымъ тономъ: — онъ знаетъ также, что я богата. Я все теперь понимаю. Если вы меня любите, папа, то избавите отъ этого униженія. Пожалѣйте хоть мою слѣпоту: я не акція, нельзя меня продавать и покупать. Не будемъ болѣе говорить объ этой глупости. Господь прямо отмѣтилъ, что я не невѣста. Я это всегда понимала. Хотя… еслибъ…

Она задумалась и передъ ея слѣпыми глазами, казалось, носилось какое-то счастливое видѣнье.

— Хотя что?

— Нѣтъ, произнесла она, словно очнувшись, и голосъ ея звучалъ твердо и рѣшительно: — это невозможно. Вы, дѣйствительно, любите меня, папа?

— Люблю ли я тебя, Сесиль?

И въ его голосѣ было столько чувства, что она, не дожидаясь прямого отвѣта, продолжала.

— Такъ никогда не говорите мнѣ болѣе объ этомъ. Это меня оскорбляетъ.

— Хорошо, Сесиль. Я не хочу тебя огорчать, но не огорчай и ты меня. Однако, я заболтался съ тобою. Меня ждутъ въ одинадцать часовъ.

Онъ видѣлъ, что въ настоящую минуту не слѣдовало болѣе настаивать, но ни мало не отказался отъ осуществленія своей завѣтной мысли, тѣмъ болѣе, что слова Сесиль «хотя… еслибъ» подавали ему большую надежду. Старый милліонеръ былъ хитрый человѣкъ и онъ мысленно окончилъ эту начатую фразу: «хотя… еслибъ онъ дѣйствительно меня видѣлъ и искренно полюбилъ меня, то можно было бы подумать объ его предложеніи».

Онъ не очень ошибался. Бѣдная слѣпая жаждала любви, и религіозный мистицизмъ ея не удовлетворялъ.

— Да, разсуждалъ самъ съ собою Динандье, спускаясь по великолѣпной лѣстницѣ своего роскошнаго дома: — ихъ надо случайно свести и пусть блестящій членъ Джокей-Клуба самъ постарается взять призъ.

И среди всѣхъ трудовъ и удовольствій, наполнявшихъ обычный день милліонера, онъ не разставался съ этой мыслью.

XII.
Отложенная свадьба.

Въ то самое утро, когда Динандье говорилъ съ дочерью о князѣ Бальтазарѣ, послѣдній вошелъ въ спальню барона Плюма и засталъ его въ обществѣ маленькаго старичка. Баронъ сидѣлъ въ креслѣ, держа правую руку на бархатной подушкѣ, а старичекъ съ восторгомъ разсматривалъ пальцы его руки.

— Parfait, сказалъ старичекъ пискливымъ голосомъ: — пальцы бѣлы, какъ слоновая кость, ногти великолѣпно округлены и имѣютъ форму правильной миндалинки. Немного развѣ погнуть ноготь перста, вотъ такъ. Еще рельефнѣе блеститъ полулунка.

— Не велико-ли кольцо, форміо?

Грекъ приложилъ руку къ глазамъ и устремилъ свой взглядъ на перстень съ великолѣпной древней рѣзной яшмой, красовавшійся на перстѣ барона.

— Да, вы, можетъ быть, правы. Позвольте, я попробую кольцо съ изумрудомъ. Прекрасно. Но, погодите, надо спилить тысячную долю миниметра съ ногтя на среднемъ пальцѣ. Мнѣ кажется, онъ не пропорціоналенъ.

Баронъ предоставилъ свою руку артистическимъ попеченіямъ оператора и обернулся къ Бальтазару.

— Ну, coquin, сказалъ онъ: — долго ли вы сидѣли сегодня утромъ? Повезло вамъ, наконецъ?

— Нѣтъ; діавольскій англичанинъ всѣхъ обобралъ. Я проигралъ двадцать пять тысячъ франковъ.

— Ого! И…

— И я не знаю, чѣмъ мнѣ заплатить за сегодняшній обѣдъ. Хорошо еще, что Ареци далъ мнѣ въ займы, и я могъ заплатить лорду Мельвилю, а то я былъ бы опозоренъ на вѣки.

— Такъ нельзя, отвѣчалъ баронъ, качая головой: — ты погубишь себя, Артусъ. Тебѣ надо продать часть твоего конскаго завода.

— Fichtre! Погоди минутку. Я имѣю тебѣ разсказать кое-что интересное. Я разбогатѣю.

— Чортъ возьми! Скоро свѣтопредставленіе! Разскажи мнѣ, въ чемъ дѣло?

— Я разскажу, когда мы останемся одни. Этотъ почтенный артистъ долго еще будетъ работать надъ твоими пальцами?

— Довольно форміо, сказалъ баронъ, смотря на отраженіе своей руки въ большомъ трюмо, стоявшемъ прямо противъ его кресла: — до завтра.

Грекъ удалился, бросивъ гнѣвный взглядъ на Бальтазара.

Какъ только дверь затворилась за нимъ, князь началъ плясать по ковру, весело насвистывая.

— Поздравь меня, любезный другъ, воскликнулъ онъ, кружась на ципочкахъ: ты не подозрѣваешь, что случилось?

— Ты сошелъ съ ума? Я всегда этого ждалъ.

— Нѣтъ, отгадай.

— Твой отецъ умеръ?

— Нѣтъ, мнѣ не дождаться такого благополучія. Онъ крѣпокъ какъ дубъ. Что ему дѣлается? Онъ живетъ на Токайскомъ винѣ.

— Прозерпина взяла призъ на скачкѣ съ препятствіями въ Берлинѣ?

— Напротивъ; я только что получилъ письмо отъ жокея: она сломала себѣ ногу передъ скачкой, и пришлось ее застрѣлить.

— Чортъ! Право я не могу отгадать.

— Я женюсь.

— Дуракъ! И ты не плачешь? Очевидно, ты сошелъ съ ума.

— На милліонершѣ.

— Sapristi! Я теперь начинаю понимать твою радость. Но прекрати пожалуйста твой дервишскій танецъ, сѣдь и поговоримъ серьёзно. Если это правда, то ты знаешь, Артусъ, что я первый тебя поздравлю.

— Я разскажу тебѣ все по порядку, произнесъ Бальтазаръ, бросаясь на кушетку: третьяго дня я получилъ письмо отъ незнакомаго мнѣ господина по фамиліи Галюшэ.

— Это воплощенный дьяволъ.

— Да, онъ нотаріусъ. Онъ пишетъ, что ему нужно поговорить со мною по важному дѣлу, и проситъ заѣхать къ нему въ улицу Neuve-des-petits-cliamps.

— Я знаю.

— Ты съ нимъ знакомъ?

— Да; продолжай.

— Я отправляюсь по адресу. Домъ грязный и переполненъ ремесленниками. Въ нижнемъ этажѣ сапожникъ и парикмахеръ; во второмъ нотаріусъ; въ третьемъ швея и зубной врачъ; въ четвертомъ повивальная бабка и гризетки. При входѣ на лѣстницу, меня останавливаетъ какая-то старая вѣдьма.

— Да, ты настоящій Золя.

— Это что значитъ?

— Да ничего, шутка. Твое описаніе этого дома напомнило мнѣ великаго романиста.

— Ну, привратница подвергла меня правильному допросу, словно слѣдственный судья. Наконецъ, она дозволила мнѣ подняться по лѣстницѣ. Я вхожу въ большую комнату, наполненную картонками съ дѣлами и писцами, строчащими на длинныхъ столахъ. Оттуда меня проводятъ въ великолѣпный кабинетъ, гдѣ меня встрѣчаетъ старикъ высокаго роста, очень приличный, настоящій père de famille. Онъ принимаетъ меня очень добродушно и объявляетъ, что знаетъ меня и положеніе моихъ дѣлъ, такъ какъ онъ былъ нотаріусомъ семьи моей матери. Вообще онъ, кажется, знаетъ всѣхъ и вся. Потомъ онъ заявилъ, что совершенно сочувствуетъ моему желанію жениться. Я гордо отвѣчалъ, что полученныя имъ свѣдѣнія невѣрны и что я вовсе не намѣренъ жиниться. Онъ тогда добродушно замѣтилъ: «Часто случается то, что всего невозможнѣе. Я васъ пригласилъ сюда, по порученію человѣка, принимающаго въ васъ большое участіе.

— Скажите мнѣ фамилію этого нахала, и я ему пошлю секундантовъ, отвѣчалъ я.

— Я взялъ на себя всю отвѣтственность за этотъ разговоръ, отвѣчалъ онъ: — позвольте мнѣ хоть объяснить, въ чемъ дѣло. Прошу извиненія заранѣе, если мои слова вамъ не понравятся. Я смотрю на это съ исключительно дѣловой точки зрѣнія».

— «А я не вижу здѣсь, отвѣчалъ я: ни дѣла, ни забавы».

— Браво, Артусъ! воскликнулъ баронъ: — ты подъ старость становишься остроумнымъ.

— Помолчи пожалуйста и слушай. — "Ваша правда, замѣчаетъ Галюшэ: это ни то, ни другое, а романъ. Молодая прелестная особа — единственная наслѣдница милліонера, дающаго ей въ приданое десять милліоновъ. — Я перебиваю его восклицаніемъ: — «Это не возможно! Приданое въ десять милліоновъ достойно королевской дочери». — «А послѣ смерти отца, прибавляетъ онъ совершенно спокойно, она получитъ тридцать милліоновъ». — «Чортъ возьми, замѣчаю я: это гановерскій король». — Онъ отвѣчаетъ съ нетерпѣніемъ — «нѣтъ». — "Такъ кто же этотъ Крезъ? спрашиваю я. — «Мнѣ дозволено вамъ сообщить его имя по секрету: это Г. де Динандье, банкиръ, одинъ изъ богатѣйшихъ людей во Франціи.

— Tonnerre! воскликнулъ баронъ, вскакивая съ мѣста.

— Что съ тобой? спросилъ князь: — въ креслѣ лопнула пружина?

— Де Динандье? Онъ такъ и сказалъ де Динандье? спросилъ баронъ со смѣхомъ.

— Да. Тутъ нѣтъ ничего смѣшнаго. Я продолжаю. Конечно, я спросилъ, что за особа дочь милліонера. И получилъ въ отвѣтъ: она молода, прелестна, богата, умна, образованна, настоящій ангелъ, но одинъ у нея недостатокъ: она слѣпа». Это обстоятельство еще болѣе заинтересовало меня. При красотѣ и десяти милліонахъ слѣпота пройдетъ незамѣченной. Я поэтому согласился войти въ сношенія съ отцомъ. Онъ оказался громаднымъ животнымъ, горой сала со свиными глазками. Но человѣкъ добродушный и чрезвычайно дѣловой. — «Князь, сказалъ онъ: я люблю дочь, и отдамъ ее только за человѣка, который вполнѣ ея достоинъ. Она сокровище, она ангелъ. Я увѣренъ, что могу безопасно отдать вамъ ее. Я буду вашимъ банкиромъ, и если нѣсколько милліоновъ могутъ освободить ваши родовыя помѣстья отъ всѣхъ лежащихъ на нихъ долговъ, какъ иногда бываетъ въ Венгріи съ помѣстьями лучшихъ семей, то распоряжайтесь ими». Я отвѣчалъ старику, что прошу быть представленнымъ его дочери. Ну вотъ, теперь ты все знаешь, поздравь меня отъ всей души.

— Очень сожалѣю, но не могу тебя поздравить, отвѣчалъ баронъ.

— Отчего?

— Эта свадьба невозможна. Ты не долженъ даже видѣть ее.

— Чертъ возьми! воскликнулъ князь, выходя изъ себя отъ гнѣва: какое право вы имѣете мѣшать мнѣ жениться на этой молодой дѣвушкѣ?

— Какъ бы тамъ ни было, а этой свадьбѣ не бывать.

— Почему, нахалъ?

— Она не хочетъ выходить за тебя замужъ.

— Ха, ха, ха! произнесъ со смѣхомъ князь: это мы еще увидимъ. Я думалъ, что ты скажешь что-нибудь посерьёзнѣе.

— Это серьёзный поводъ; но я приведу еще два. Маркиза Рошерэ не желаетъ этой свадьбы, и я рѣшилъ, что она не будетъ.

— Сто тысячъ чертей! воскликнулъ князь, вскакивая съ мѣста: — Это уже слишкомъ. Возьми, Александръ, назадъ свои слова. Ты — мой лучшій другъ, и я готовъ снести многое отъ тебя, но ни одинъ благородный человѣкъ не можетъ дозволить другому такъ обходиться съ нимъ. Ты пошутилъ только, не правда-ли?

— Я никогда въ жизни не говорилъ серьёзнѣе, мой другъ. Сядь на минуту, и даю тебѣ слово, я докажу тебѣ, что я правъ. Если же мнѣ удастся убѣдить тебя въ этомъ, то готовъ дать тебѣ, какое хочешь удовлетвореніе.

Князь неохотно сѣлъ на прежнее мѣсто. Онъ уже выстроилъ себѣ цѣлый рядъ воздушныхъ замковъ и жестоко было со стороны барона Плюма разсѣять ихъ, какъ мыльные пузыри.

Тогда баронъ откровенно разсказалъ князю всю исторію Козмо; объ его планахъ, о могущественномъ вліяніи на маркизу, о свиданіи съ нимъ и разговорѣ о Динандье и его дочери. Онъ сознался, что позволилъ себѣ глупую неприличную шутку на счетъ бѣдной слѣпой и князя. Потомъ ясно объяснилъ, что князь сдѣлается только орудіемъ въ рукахъ хитраго итальянца для привлеченія къ дѣлу Динандье съ его милліонами.

— Ну, Артусъ, прибавилъ онъ очень любезно: — вы видите, что эта молодая дѣвушка врядъ ли захочетъ выйти замужъ. Во всякомъ случаѣ, она находится подъ покровительствомъ маркизы Рошерэ, а слѣдовательно, и подъ моимъ покровительствомъ, потому что я въ этомъ дѣлѣ слѣпо исполню волю маркизы. Ты видишь, что если ты все-таки вздумаешь сдѣлаться орудіемъ хитрыхъ происковъ Козмо и Галюшэ, то тебѣ придется идти наперекоръ желаніямъ людей, которыхъ ты уважаешь. Не думаю, чтобы десять милліоновъ такъ соблазнили тебя. Маркиза взяла съ меня слово, что я проведу эту толстую свинью въ Джокей-Клубъ, и я обращусь къ тебѣ первому за помощью. Мнѣ одному не совершить такого геркулесовскаго кодвига. Но брось свой планъ; если же судьбѣ угодно, чтобы ты снискалъ любовь этой молодой дѣвушки, не компрометируя своей чести, то я помогу тебѣ всѣмъ силами.

Князь не могъ разсердиться на такую искреннюю и дружескую рѣчь, но его очень разсердилъ неожиданный оборотъ, который приняло дѣло объ его женитьбѣ. Онъ былъ такъ убѣжденъ въ своемъ успѣхѣ, что разочарованіе было ему тѣмъ чувствительнѣе. Онъ не былъ дурной человѣкъ, но легкомысленный, поверхностный и циничный, какъ современное общество, а потому въ его глазахъ было очень выгодно жениться на богатой слѣпой дѣвушкѣ; съ ней можно было бы обходиться мягко, прилично, а она не помѣшала бы ему вести веселую, развратную жизнь.

Когда прошла первая вспышка гнѣва, барону было не трудно уговорить князя положиться во всемъ на него.

— Увѣряю тебя, Артусъ, сказалъ онъ: — что я искренно желаю, чтобы ты сдѣлался зятемъ этой морской свиньи…

— Кита, подсказалъ князь.

— Кита, повторилъ баронъ. — По словамъ Антуаня де-ла-Гуппа, эта молодая дѣвушка прелестное созданіе. Она была бы вполнѣ достойна твоего имени и любви, несмотря на ея слѣпоту. Но пойми, что тутъ вышелъ романъ; маркиза приняла сентиментальное участіе въ молодой дѣвушкѣ, вѣроятно, благодаря ея набожности, и ни за что не хочетъ, чтобы отецъ продалъ ее, какъ акцію на биржѣ. Конечно, это очень нелѣпо и противорѣчитъ всѣмъ современнымъ обычаямъ, но что же дѣлать, маркиза чрезвычайно оригинальная особа. Она хочетъ, чтобы плясали по ея дудкѣ. Не будемъ ей противорѣчитъ. Заслуживъ ея милость, ты гораздо скорѣе достигнешь своей цѣли, чѣмъ при помощи итальянскаго искателя приключеній и корыстнаго нотаріуса.

— Хорошо, отвѣчалъ князь: — я передаю это дѣло въ твои руки. Но я долженъ былъ встрѣтиться съ Динандье сегодня въ одиннадцать часовъ въ конторѣ нотаріуса и, по правдѣ сказать… онъ… и князь умолкъ, покраснѣвъ.

— Ни слова болѣе, Артусъ. Я понимаю. Избавь себя отъ униженія признаваться въ этомъ. Старый паукъ уже хотѣлъ опутать тебя своей паутиной. Вотъ, до чего можетъ дойти хорошій, честный человѣкъ, благодаря легкомыслію, не разсчестливости и любви къ удовольствіямъ. Я также былъ на краю пропасти и далъ себѣ слово не расходовать болѣе половины моего ежегоднаго дохода. Прости меня за это невольное замѣчаніе.

Князь крѣпко пожалъ ему руку.

— Если ты предоставишь мнѣ устроить твои дѣла, то я приведу ихъ въ порядокъ. А теперь прощай, я пойду на свиданіе съ старымъ китомъ.

— Да, пойди, отвѣчалъ князь: — и я буду тебѣ очень бладаренъ. Дѣлай, что знаешь, Я совершенно полагаюсь на тебя.

— Хорошо… А какъ тебѣ нравится свѣтлое пальто?

— Прекрасно.

— Au revoir. Мы завтракаемъ съ тобою вдвоемъ у Бильона въ половинѣ перваго.

Толстый Динандье уже сидѣлъ въ кабинетѣ Галюшэ, когда послѣднему подали карточку барона Плюма съ надписью: «отъ князя Аргуса Бальтазара».

Нотаріусъ съ сердцемъ передалъ ее Динандье.

— Что это значитъ? спросилъ милліонеръ, покраснѣвъ.

— Это значитъ, отвѣчалъ спокойно нотаріусъ: — что дѣло перешло въ руки одного изъ самыхъ смѣтливыхъ и способныхъ людей въ Парижѣ. Намъ теперь надо вести игру очень осторожно. Вы лучше молчите. Предоставьте мнѣ его обдѣлать. Попросите барона, прибавилъ онъ, обращаясь къ конторщику, который принесъ карточку.

Въ блестящемъ костюмѣ, но съ очень серьёзнымъ выраженіемъ лица, баронъ вошелъ въ комнату и, подавъ нотаріусу два пальца, обтянутые въ лайковую перчатку, поклонился Динандье. Потомъ онъ безъ приглашенія сѣлъ въ самое покойное кресло, какое только было въ комнатѣ.

— Пожалуйста, садитесь, господа, произнесъ поспѣшно хитрый нотаріусъ: — я вижу, баронъ, по вашей карточкѣ, что вы являетесь въ качествѣ друга князя Бальтазара, который назначилъ здѣсь дѣловое свиданіе Динандье?

— Точно такъ, г. Галюшэ, отвѣчалъ баронъ съ улыбкой: — мой другъ, князь Артусъ, обратился ко мнѣ за совѣтомъ въ предложенномъ ему очень щекотливомъ дѣлѣ.

— Нельзя не позавидовать человѣку, который можетъ пользоваться вашими совѣтами, баронъ, но, кажется, не принято, можетъ быть, я и ошибаюсь, чтобы постороннія лица, кромѣ ближайшихъ родственниковъ, принимали участіе въ подобныхъ дѣлахъ.

— Не знаю, отвѣчалъ небрежно баронъ: — я холостякъ и не имѣю ни малѣйшаго понятія о томъ, какъ люди женятся. Но я всегда готовъ услужить другу, а князь Бальтазаръ одинъ изъ самыхъ близкихъ моихъ друзей. Поэтому я не нахожу страннымъ, что онъ обратился ко мнѣ за совѣтомъ, тѣмъ болѣе, что у него нѣтъ родственниковъ во Франціи.

— Я нисколько не жалуюсь, баронъ, сказалъ нотаріусъ: — что дѣло попало въ руки столь способнаго человѣка и…

— Поэтому, г. нотаріусъ, перебилъ его баронъ: — нечего обсуждать мои полномочія. Приступимъ прямо къ дѣлу. Мой другъ былъ сначала пораженъ и обрадованъ лестнымъ предложеніемъ, сдѣланнымъ ему почтеннымъ Динандье, съ которымъ я имѣю честь впервые встрѣчаться, но потомъ онъ серьёзно обдумалъ дѣло, и полагаетъ, что ему слѣдуетъ дѣйствовать очень осторожно, чтобы не оскорбить m-lle Динандье.

— Гм! промолвилъ Динандье: — значитъ, нельзя предоставить родственникамъ, напримѣръ, отцу, заботы объ ея интересахъ?

Нотаріусъ бросилъ молніеносный взглядъ на милліонера, ясно говорившій: «вы обязались молчать» и поспѣшно сказалъ:

— Чувства, выражаемыя вами, баронъ, дѣлаютъ большую честь князю, но я не думаю, чтобъ кто-нибудь хотѣлъ оскорбить m-lle Динандье.

— Я вовсе и не хотѣлъ этого сказать, произнесъ баронъ Плюмъ, обращаясь къ Динандье: — мой другъ полагаетъ, и я съ нимъ вполнѣ согласенъ, что это прелестная, образованная и талантливая молодая дѣвушка, пораженная такимъ несчастіемъ, не владѣетъ тѣми средствами самозащиты, которыми пользуются зрячія особы. Слѣпота только усилила бы ея страданія въ случаѣ несчастливаго брака, и потому, очевидно, долгъ всякаго честнаго человѣка, прежде чѣмъ дать слово — лично убѣдиться въ ея добровольномъ желаніи связать свою судьбу съ его судьбой. Я знаю, что не такъ смотрятъ на бракъ родители и вообще все французское общество, но въ настоящемъ случаѣ это единственная точка зрѣнія, достойная честнаго человѣка.

Нотаріусъ хотѣлъ отвѣчать очень рѣзко, но Динандье воскликнулъ прежде него:

— Баронъ, извините меня, я простой человѣкъ. Я началъ жизнь въ лавкѣ на центральномъ рынкѣ, а теперь у меня пятьдесятъ милліоновъ, но деньги не могутъ сдѣлать человѣка краснорѣчивымъ и изящнымъ. Вотъ видите, баронъ, ваши слова прекрасны и возвышенны, но я ихъ понялъ, и они запали глубоко въ мое сердце. По правдѣ сказать, баронъ, еслибы вашъ другъ, князь Бальтазаръ, явился сюда лично, то я не зналъ бы, что ему сказать. Подумайте только, господа, продолжалъ толстый Динандье, обтирая платкомъ мокрый лобъ: — я предложилъ сегодня моей дочери выйти замужъ за князя. Она на отрѣзъ отказала. Она отказываетъ всѣмъ женихамъ. Она не хочетъ выходить замужъ. Но подумайте, господа: если она не выйдетъ замужъ, то у меня не будетъ наслѣдника. Она хочетъ идти въ монастырь. Это ужасно! Извините меня, баронъ. Вы не можете понять чувствъ отца въ подобномъ положеніи.

Слезы текли по его жирнымъ щекамъ, и онъ тщетно старался скрыть улыбкой овладѣвшее имъ волненіе.

Никто не произнесъ ни слова и онъ продолжалъ:

— Страшно подумать о подобномъ несчастій! Но что мнѣ дѣлать, баронъ? Приказать ей выйти замужъ за князя было бы все равно, что приказать Мадоннѣ выйти за Динандье. Но нельзя ей дозволить остаться дѣвой. Impossible! Я, право, не знаю, что дѣлать, баронъ? Это просто безвыходное положеніе.

Нотаріусъ злобно смотрѣлъ на финансиста, а баронъ Плюмъ — сочувственно. Отрадно было найти подъ грубой оболочкой нѣчто человѣческое, въ кучѣ навоза — брилліантъ. Зоркій взглядъ Динандье тотчасъ замѣтилъ неожиданное расположеніе, пробужденное имъ въ баронѣ, и онъ исключительно къ нему обращалъ свою рѣчь.

— Это очень интересно, но тутъ ничего дѣлового, произнесъ сухо нотаріусъ: — если вы, господа, заявляете одно и то же, то, значитъ, надо считать этотъ вопросъ оконченнымъ.

— Не совсѣмъ, отвѣчалъ баронъ: — чувства, выраженныя Динандье, вполнѣ достойны любящаго отца. Онъ не хочетъ насильственно выдать замужъ свою дочь, и я въ этомъ совершенно съ нимъ согласенъ. Но это еще не значитъ, что надо отказаться навсегда отъ предположеннаго брака. Она можетъ, напримѣръ, познакомиться съ княземъ и искренно полюбить. Онъ молодъ и имѣетъ свои недостатки, но онъ прекрасный человѣкъ, и я ручаюсь за его доброе сердце.

— Это рискованное поручительство, баронъ, замѣтилъ съ саркастической улыбкой нотаріусъ.

— Конечно, оно не засвидѣтельствовано нотаріальнымъ порядкомъ, но оно все-таки вполнѣ дѣйствительно.

Маленькіе глаза Динандье засверкали. Онъ запрыгалъ по комнатѣ, выдѣлывая чудовищныя на слоновой пляски.

— Отлично! Я самъ это думалъ, баронъ. Князь долженъ встрѣтиться съ нею гдѣ нибудь совершенно случайно, въ Каннѣ, въ Ницѣ, во Флоренціи, гдѣ онъ желаетъ. Она будетъ путешествовать съ г-жею Ортансъ и Миссъ Моникой. Вдругъ на швейцарской границѣ на ихъ карету четверкой нападаютъ разбойники… я ихъ приготовлю заранѣе. Въ самую критическую минуту является князь… онъ вѣдь рыцарь зеленаго стола, не такъ ли. Онъ спасаетъ дочь и убиваетъ, конечно въ шутку, полдюжины разбойниковъ. Моя дочь бросается въ его объятія. Она кричитъ: «Mon sauveur! Mon prince!» Онъ отвѣчаетъ: «Mon ange, ma Cecile». Картина. Дѣло въ шляпѣ. Они возвращаются въ Парижъ и просятъ благословенія отца. Не правда, все это отлично придумано, господа?

Толстый Динандье изложилъ свой планъ самымъ серьёзнымъ тономъ, но баронъ и натаріусъ едва могли скрыть улыбку.

— Это хорошая идея, произнесъ баронъ, дѣлая необыкновенныя усилія, чтобъ не засмѣяться: и мы основательно обсудимъ ее въ послѣдствіи. Во всякомъ случаѣ будьте увѣрены, Динандье, что я всегда къ услугамъ вашей прелестной дочери. Но теперь это дѣло откладывается, не правда ли?

Онъ взялъ шляпу и хотѣлъ откланяться, но толстый Динапдье его остановилъ.

— Погодите, воскликнулъ онъ, надо покончить еще дѣльце. Князь Бальтазаръ поступилъ, какъ истинно благородный человѣкъ, и я не хочу, чтобы онъ потерпѣлъ отъ этого какой нибудь ущербъ. Вамъ вѣроятно извѣстно, баронъ, что я принялъ на себя обязательство въ отношеніи князя, и ничто не можетъ мнѣ помѣшать исполнить свое слово.

Онъ вынулъ изъ бокового кармана громадный бумажникъ.

— Будьте такъ добры, баронъ, передайте вашему другу двѣсти пятьдесятъ тысячъ франковъ. Онъ дастъ мнѣ росписку, и уплотитъ, когда ему будетъ удобно, считая по 5 %.

И онъ подалъ барону пачку банковыхъ билетовъ.

— Извините, отвѣчалъ баронъ отшатнувшись: мой другъ просилъ вамъ сказать, что онъ очень благодаренъ за ваше любезное предложеніе вывести его изъ временнаго финансоваго затрудненія, но ему удалось устроить свои дѣла съ помощью одного пріятеля.

— Вы не хотите взять эти деньги? воскликнулъ Динандье съ удивленіемъ: — О, я понимаю! Вы — пріятель, оказавшій помощь князю. Возьмите деньги, баронъ, или я ихъ брошу въ Сену.

И онъ кинулъ на полъ пачку банковыхъ билетовъ.

— Погодите, отвѣчалъ спокойно баронъ Плюмъ, нагибаясь и поднимая билеты: лучше пожертвуйте ихъ на доброе дѣло. Я считаю долгомъ вамъ сказать, что ваша дочь возбудила къ себѣ глубокое сочувствіе благороднѣйшей, достойнѣйшей и набожнѣйшей изъ женщинъ. Я говорю о Маркизѣ Рошерэ.

— Маркиза Рошерэ интересуется моей Сесиль? воскликнулъ съ восторженнымъ удивленіемъ финансистъ: — Mon Dieu! что это значитъ?

— Это значитъ, что, услыхавъ о несчастьи и прекрасныхъ качествахъ вашей дочери, она захотѣла взять ее подъ свое покровительство, и я долженъ сознаться, что если дѣйствія мои и моего друга, князя Бальтазара снискали ваше одобреніе, то мы обязаны этимъ благотворному вліянію маркизы.

Динандье не зналъ, что отвѣтить, а нотаріусъ саркастически замѣтилъ:

— Это просто идиллія, баронъ. Я увѣренъ, что маркиза будетъ въ восторгѣ, узнавъ, какія чудеса произвело ея благотворное вліяніе.

— Врядъ ли она станетъ собирать справки у г. Галюшэ, отвѣчалъ рѣзко баронъ; и, конечно, не будетъ выражать передъ нимъ своего восторга.

Нотаріусъ покраснѣлъ отъ гнѣва, но смолчалъ.

Баронъ обратился къ Динандье:

— Вы не возьмете обратно этихъ билетовъ?

— Нѣтъ.

— Могу я ихъ передать отъ васъ маркизѣ для ея благотворительныхъ учрежденій?

— Конечно.

— Г. Динандье, сказалъ баронъ, пожимая руку милліонера, вы никогда еще такъ выгодно не помѣщали своихъ денегъ.

— Такъ вы серьёзно говорите, что маркиза желаетъ посѣтить мою Сесиль?

— Да.

Динандье какъ бы еще выросъ и потолстѣлъ.

— Прощайте, господа, мнѣ надо поспѣшить домой. Необходимо подготовить Сесиль къ такой чести. Mon Dieu! Мой домъ недостоинъ…

— Если вы желаете сдѣлать удовольствіе маркизѣ, произнесъ баронъ: — то не дѣлайте никакихъ приготовленій и обращайтесь съ ней какъ можно проще.

Каждый волосъ на головѣ и подбородкѣ барона, каждый предметъ его костюма отъ воротничка до сапогъ могъ бы громко протестовать, что его теорія не примѣняется имъ на практикѣ.

— Еще одно слово, прибавилъ онъ: маркизъ Рошерэ принимаетъ участіе въ новомъ обществѣ католическаго кредита и, кажется, онъ очень желалъ бы привлечь и васъ къ дѣлу. Г. Галюшэ можетъ вамъ все объяснить. Еслибъ вы могли оказать содѣйствіе этому предпріятію, то маркиза сочла бы это за личное одолженіе.

Эти послѣднія слова пришлись по сердцу г. Галюшэ, и всѣ трое разстались очень довольные другъ другомъ.

XIII.
Сюрпризы за сюрпризами.

Баронъ Плюмъ поѣхалъ къ маркизѣ и разсказалъ ей о результатѣ свиданія съ Бальтазаромъ и толстымъ Динандье, конечно, скрывъ свое дѣятельное участіе въ переговорахъ. На основаніи его словъ, маркиза составила себѣ лучшее понятіе о Динандье, чѣмъ онъ заслуживалъ.

Вообще у нея была увлекающаяся натура; всѣ ея мысли теперь сосредоточивались на проэктѣ Козмо. Она была очень рада, что ея друзья оказывали могущественную поддержку предпріятію, которое обѣщало придать новую силу религіи и легитимизму, а потому находилась въ восторженномъ настроеніи.

— Я вамъ очень благодарна, мой другъ, сказала она, протягивая руку, которую баронъ покрылъ поцѣлуями: — вы убѣдили маркиза встать во главѣ нашего дѣла и пріобрѣли помощь великаго Динандье съ его милліонами. Я вполнѣ увѣрена, что и впредь вы будете добрымъ ангеломъ, и благороднымъ защитникомъ дѣла, которое такъ близко моему сердцу.

Эти слова были неосторожны, и молодой человѣкъ вздрогнулъ, словно пораженный ударомъ электрической машины.

— Вы знаете, что я вашъ рабъ, отвѣчалъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — ваше малѣйшее желаніе для меня — законъ.

Утонченный инстинктъ маркизы предупредилъ ее, что она встала на опасную почву.

— Во Франціи нѣтъ рабовъ, отвѣчала она: — они свободны но закону. Что же касается до того, что мои желанія для васъ — законъ, то, еслибъ я, напримѣръ, пожелала, чтобъ вы одѣвались въ Bon Marché, то вы, конечно, не исполнили бы моего желанія.

Она при этомъ такъ обворожительно улыбнулась, что онъ едва не сошелъ съ ума. Однако, сдѣлавъ надъ собою сверхъестественное усиліе, онъ отвѣчалъ въ томъ же шуточномъ тонѣ:

— Еслибъ вы только пожелали, то я купилъ бы въ Бельвилѣ блузу и щеголялъ бы въ ней на бульварахъ.

— Я пожалѣю васъ, отвѣчала маркиза съ кокетливымъ блескомъ глазъ: — вы слишкомъ драгоцѣнное украшеніе гостинной, чтобъ видѣть васъ въ тряпкѣ.

— По крайней мѣрѣ, промолвилъ онъ съ глубокимъ чувствомъ: — вы мнѣ позволите надѣяться, что всегда будете смотрѣть на меня, какъ на друга, и еслибъ обстоятельства такъ сложились, что…

— Что мнѣ нужно было бы купить кровную лошадь, перебила его поспѣшно маркиза: — или найти образцоваго мужа какой-нибудь protégée, то я непремѣнно обращусь къ барону Плюму. Но, скажите, отчего вы сами не женитесь на молодой особѣ, о которой такъ сочувственно отзываетесь?

— Я никогда не шучу насчетъ своей женитьбы, маркиза. Развѣ вы не догадываетесь, что мое сердце отдано навсегда хотя и безнадежно?

— Признаюсь, я никогда не думала объ этомъ, отвѣчала маркиза, покраснѣвъ: — но я убѣждена въ одномъ: что если вы полюбите, то любовь ваша будетъ чистѣйшая, благороднѣйшая.

Это ловкое замѣчаніе заставило барона замолчать, и онъ удалился болѣе влюбленный, чѣмъ когда либо. Его могучій умъ упорно боролся съ пламенной страстью; но сердце безумно рвалось къ этой удивительной женщинѣ, которая сдерживала его порывы своей добротой и силой воли. Что касается маркизы, то, простившись съ барономъ, она ушла къ себѣ въ комнату и, скрывъ руками раскраснѣвшееся отъ удовольстія и волненія лицо, опустилась на колѣни въ горячей молитвѣ.

На слѣдующій день горничная Сесили, войдя въ ея будуаръ, доложила, что госпожу ея желаетъ видѣть маркиза Рошерэ, ожидающая въ каретѣ отвѣта. По совѣту барона Плюма, хитрый финансистъ не сказалъ ни слова дочери о намѣреніи маркизы посѣтить ее. Сесиль была очень удивлена. Она знала по имени свѣтскую, блестящую маркизу Рошерэ и часто слышала отъ аббата Дюпрэ самые восторженные отзывы объ ея добротѣ и красотѣ.

— Просите, сказала дѣвушка съ нѣкоторымъ смущеніемъ: — я не имѣю чести быть съ нею знакомой, но, вѣроятно, она хочетъ просить моего участія въ какомъ-нибудь благотворительномъ дѣлѣ.

Черезъ нѣсколько минутъ, шелестъ дамскаго платья и голосъ Мартена, торжественно докладывавшаго: «Маркиза Рошерэ», убѣдили слѣпую, что ея неожиданная посѣтительница въ комнатѣ. Она сдѣлала нѣсколько шаговъ на встрѣчу гостьѣ, держась за мебель.

— Простите, что я пріѣхала къ вамъ безо всякой рекомендаціи, начала маркиза, взявъ ее за руку: — но насъ связываютъ съ вами наши обоюдныя отношенія къ доброму аббату Дюпрэ.

— Я очень сожалѣю, маркиза, отвѣчала молодая дѣвушка своимъ мелодичнымъ голосомъ: — что, благодаря своему несчастью, не могу достойно принять васъ. Но вы такъ добры, что простите меня, если я не съумѣю выразить, какъ рада познакомиться съ вами, и какъ благодарна за ваше посѣщеніе. Но во всякомъ случаѣ позвольте мнѣ позвать г-жу Ортансъ. Она поможетъ мнѣ принять такую дорогую гостью.

— Г-жу Ортансъ? воскликнула съ удивленіемъ маркиза.

— Да, это — мой другъ и наставница, могу сказать, моя вторая мать.

— Нѣтъ, отвѣчала маркиза, очарованная простотой и граціозностью прелестной молодой дѣвушки: — я желала бы остаться съ вами наединѣ. Сядемте на эту кушетку. Дайте мнѣ вашу руку; вы будете тогда чувствовать, что говорите съ другомъ.

— Вашъ голосъ очень нѣженъ, маркиза. Рука у васъ прекрасная. Простите мнѣ мою смѣлость, но, пожалуйста, снимите перчатку и позвольте мнѣ провести пальцами по вашему лицу. Я хотѣла бы до начала нашего разговора имѣть понятіе о вашей наружности.

Маркиза молча взяла ея руку и приложила къ своему лбу. Бѣдная слѣпая нѣжно провела пальцами но лицу доброй женщины.

— Да, вы должны быть красавица въ полномъ смыслѣ этого слова. Какого цвѣта ваши волосы и глаза? Я не знаю, что такое цвѣта, но представлю себѣ. Я очень люблю русые волосы. Вѣдь и я бѣлокурая, не правда ли?

Маркиза нѣжно погладила роскошные волосы молодой дѣвушки, ниспадавшіе на стѣнку кушетки золотистой волной.

— Да, у васъ волосы бѣлокурые, но гораздо свѣтлѣе моихъ, отвѣчала маркиза: — а мои, какъ вы сами можете ощупать, не такъ тонки и шелковисты.

— О, маркиза, вы говорите мнѣ комплименты изъ сожалѣнія къ моему несчастію.

— Вы не сказали бы этого, еслибы знали меня, отвѣчала маркиза, цѣлуя ее въ обѣ щеки: — я говорю правду, и знаю, что ваше доброе сердце вполнѣ затмѣваетъ физическій недостатокъ. Ну, будемте друзьями.

Сесиль крѣпко сжала руки маркизы. Слезы покатились по ея щекамъ, но лицо ея сіяло свѣтлой улыбкой.

— Вы очень добры, маркиза, промолвила она: — само небо послало васъ мнѣ.

— Надѣюсь, m-lle Динандье.

— Называйте меня Сесиль. Вы согласны?

— Да, Сесиль. Я слышала много о васъ отъ моего друга и духовника аббата Дюпрэ, и въ такихъ восторженныхъ выраженіяхъ, что боюсь оскорбить вашу скромность, повторяя отзывы аббата.

— Онъ слишкомъ добръ.

— Но, продолжала маркиза: — я не отъ одного Дюпрэ слышала о васъ и именно потому, что при мнѣ говорили кое о чемъ, касавшемся васъ, я рѣшилась пріѣхатъ къ вамъ.

— Я увѣрена, что у васъ добрая цѣль.

— Да, но очень щекотливая. При мнѣ посторонніе люди располагали вашей будущностью, и я не могла этого стерпѣть, боясь, чтобы не воспользовались вашей наивной неопытностью и не погубили васъ навѣки.

— Вы меня пугаете! воскликнула Сесиль: — но кто же захочетъ принести вредъ бѣдной слѣпой? Къ тому же мой добрый отецъ съумѣетъ защитить меня.

— Конечно, отецъ вашъ законный заступникъ, и у васъ есть другіе надежные друзья. Но, Сесиль, признайтесь, вы не можете сказать отцу всего, что у васъ на сердцѣ. Вашъ отецъ не въ силахъ понять всѣхъ стремленій и фантазій вашего маленькаго сердца, не правда ли?

Молодая дѣвушка покраснѣла и опустила голову.

— Я, конечно, веду очень сосредоточенную жизнь, но…

— Но вы удивляетесь, почему мнѣ пришло въ голову, что вы подружитесь со мною и будете дѣлить всѣ ваши мысли?

— Много времени надо, чтобы такъ подружиться, замѣтила Сесиль.

— Я очень рада, что вы это прямо высказываете. Я, увы! опытная свѣтская женщина и слишкомъ хорошо знаю человѣческое сердце. Если моя совѣсть остается чистой, незапятнанной, то это только благодаря небесному милосердію, а то все зло, которое я видѣла, непремѣнно развратило бы мою пламенную натуру. Ваше несчастіе предохранило васъ отъ пагубнаго столкновенія со свѣтомъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ оно подвергаетъ васъ опасностямъ, которыхъ очень трудно избѣгнуть вамъ съ вашей простотой и неопытностью безъ помощи преданнаго друга.

— Въ такомъ случаѣ, отвѣчала Сесиль… у меня остается вѣрное средство спастись отъ всѣхъ опасностей: поступить въ монастырь.

— Конечно, произнесла маркиза, глубоко тронутая рѣшительнымъ тономъ молодой дѣвушки: — для насъ, бѣдныхъ женщинъ, монастырь — крайнее орудіе противъ опасностей и соблазновъ свѣта, но часто мы произносимъ обѣтъ изъ недостатка храбрости и нежеланія исполнить тяжелаго долга. Ваше положеніе, напримѣръ, совершенно особое и очень печальное. Конечно, вашъ отецъ не согласится, чтобы вы поступили въ монастырь.

— Вы знаете? вы слышали? воскликнула Сесиль: — вамъ извѣстно, что онъ и слышать не хочетъ о моемъ постриженіи, все мечтаетъ о невозможномъ для меня бракѣ и желаетъ непремѣнно имѣть наслѣдника для своихъ милліоновъ.

Она покраснѣла и закрыла лицо руками.

— Я на него не жалуюсь, прибавила она послѣ минутнаго молчанія: — онъ такой добрый. Вы не должны быть дурного мнѣнія о немъ.

— Напротивъ, я слышала о немъ кое-что, убѣдившее меня, что онъ пламенно васъ любитъ. Я знаю многое, и довольно вамъ сказать, что хорошо знакома съ княземъ Артусомъ Бальтазаромъ.

— Съ Артусомъ! воскликнула молодая дѣвушка, поднимая голову: — вы знаете этого господина?

— Да.

— Что, онъ красивый, умный, джентльмэнъ?

— Онъ очень красивъ, не очень уменъ, но у него много здраваго смысла; онъ вполнѣ образованный и благоразумный человѣкъ, и въ полномъ смыслѣ этого слова джентльмэнъ.

— Подумайте только, какая нелѣпость, сказала Сесиль со смѣхомъ: — мой отецъ прочитъ его мнѣ въ женихи. Такому человѣку, да еще князю, жениться на мнѣ! Да это безуміе!

— Не знаю, отвѣчала маркиза, гладя волосы молодой дѣвушки: — познакомившись съ вами, я не вижу въ этомъ ничего безумнаго или нелѣпаго. Я могу повѣрить, что онъ искренно влюбился въ васъ.

— Если вы станете льстить мнѣ, то я усумнюсь въ искренности вашей дружбы.

— Это не лесть, но вы правы. Теперь я вамъ сознаюсь, что, не зная васъ, я взяла на себя тяжелую отвѣтственность. Я случайно узнала черезъ друга князя Бальтазара, что онъ хочетъ сдѣлать вамъ предложеніе, и что вы, неопытная, невинная дѣвушка, не имѣете родственницы, которая могла бы дать вамъ хорошій совѣтъ. Я употребила свое вліяніе, чтобы отложить это дѣло, и теперь предлагаю вамъ воспользоваться моей опытностью и самымъ искреннимъ къ вамъ сочувствіемъ. Вотъ тайна моего посѣщенія. Я знаю, что это очень смѣлый шагъ съ моей стороны, и отъ васъ зависитъ принять мою дружбу или прогнать меня, какъ непрошеннаго гостя.

Сесиль опустилась на колѣни и, обнявъ маркизу за талію, припала головой къ ея груди.

— Отчего вы не моя мать? промолвила она.

Слезы выступили на глазахъ у маркизы. Лишенная счастія быть матерью, она вдругъ почувствовала теплую материнскую привязанность къ бѣдному дѣтищу толстаго милліонера.

Въ эту минуту дверь отворилась, и въ комнату вошла дама, остановившаяся на порогѣ внѣ себя отъ изумленія. Маркиза взглянула на нее.

— Ортансъ!

— Маргарита!

Маркиза приподняла Сесиль, и черезъ мгновеніе обѣ женщины горячо обнимали другъ друга.

— Mon Dieu! Что ты тутъ дѣлаешь?

— Mon Dieu! Откуда ты? Гдѣ ты скрывалась?

Молодая дѣвушка слушала ихъ, ничего не понимая.

— Сесиль, сказала Ортансъ, первая приходя въ себя: — это моя старая подруга. Мы вмѣстѣ воспитывались въ Sacré Coeur въ Америкѣ и не видались уже много лѣтъ.

— Не по моей винѣ: я тебя всюду искала, промолвила маркиза.

— Сознаюсь, я не хотѣла тебя видѣть и избѣгала всякой встрѣчи. Здѣсь, по крайней мѣрѣ, я считала себя вполнѣ безопасной.

Маркиза указала пальцемъ на Сесиль, и Ортансъ, понявъ ея знакъ, поспѣшно промолвила:

— Въ домѣ республиканца трудно было ожидать встрѣчи съ столпомъ легитимизма.

— Но теперь, разъ я нашла тебя, я тебя не выпущу изъ рукъ, сказала маркиза.

— Извини, Маргарита, отвѣчала Ортансъ: — я здѣсь совершенно счастлива и ни въ чемъ не нуждаюсь. Моя жизнь спокойна и для меня нѣтъ въ жизни отраднѣе занятія, какъ ухаживаніе за моей милой Сесиль.

Говоря это, она обняла за талію молодую дѣвушку.

— Я теперь все понимаю, сказала маркиза, обращаясь къ Сесиль: — если вы пользовались попеченіями и совѣтами…

Ортансъ сдѣлала ей знакъ рукой.

— Если вы пользовались попеченіями и совѣтами Ортансъ, повторила маркиза: — то неудивительно, что вышли такимъ ангеломъ. Вы очень счастливы, что имѣете такого друга.

— Вы, вѣроятно, обѣ желаете поговорить наединѣ? спросила молодая дѣвушка. — Благодарю васъ, маркиза. Я увѣрена, что мы будемъ друзьями.

И, поцѣловавъ маркизу, она вышла изъ комнаты.

Оставшись наединѣ, старыя подруги снова обнялись и долго разговаривали между собою. Мы позволимъ себѣ привести только нѣсколько словъ, сказанныхъ между прочимъ маркизою:

— Бѣдный Эдуаръ Реми! Онъ былъ такой добрый, такой благородный! Я никогда не раздѣляла гнѣва твоей семьи на тебя за то, что ты вышла за него замужъ. Онъ былъ прекрасный учитель, глубокомысленный ученый и одинъ изъ самыхъ образованныхъ людей на свѣтѣ. Я также любила его. Но мы, бѣдныя женщины, всегда несчастны, если поддаемся влеченіямъ своего сердца. Ты, конечно, вынесла страшныя муки. Но отчего ты не позволила мнѣ помочь тебѣ хоть чѣмъ-нибудь во время его долгой болѣзни? Отчего ты не прилетѣла въ мои объятія тотчасъ послѣ его смерти?

XIV.
Общество католическаго кредита.

Все ликовало. Католико-финансовый ковчегъ былъ торжественно спущенъ, и, по искреннему убѣжденію лицъ, которыя считались въ здравомъ умѣ, онъ долженъ былъ, остановившись со всѣми находившимися въ немъ животными, на новомъ Араратѣ, основать новую послѣ-потопную эру человѣческаго возрожденія. Козмо былъ Ноемъ, и не было недостатка въ достойныхъ представителяхъ Сима, Хама и Іафета. Козмо сіялъ. Онъ былъ героемъ сезона. Послѣ безконечныхъ интригъ, духовныхъ и женскихъ, переговоровъ, сдѣлокъ, ухищреній, подкоповъ, лжи и обмановъ, католическій кредитъ народился на свѣтъ.

Козмо былъ новымъ финансовымъ архимандритомъ. Имя его было у всѣхъ на устахъ. Дѣятельность новаго кредитнаго общества интересовала весь свѣтъ. Обычныя политическія свѣтила померкли передъ лучезарнымъ блескомъ этой неожиданно явившейся кометы.

Новѣйшій типъ финансоваго развитія оставлялъ далеко за собою всѣ предъидущіе. Величайшій экземпляръ высшаго развитія способности наживать деньги былъ Козмо. Да здравствуетъ Козмо!

Еслибъ свѣтъ могъ когда-нибудь сознать свой позоръ, то онъ покраснѣлъ бы отъ стыда, что въ настоящую, величайшую эпоху умственнаго развитія, онъ упалъ до такой глубины человѣческаго униженія. Акціи и деньги, однимъ словомъ золотой телецъ — вотъ было его божество. Викторъ Гюго никогда не видалъ такого апоѳоза, какъ Козмо. Если у перваго была тысяча поклонниковъ, то у послѣдняго — десятки тысячъ.

Улыбка надежды появилась въ Ватиканѣ на такихъ лицахъ, которыя давно отвыкли улыбаться. Многочисленный классъ людей, находящихъ удовольствіе или средства къ жизни въ азартной финансовой игрѣ, были въ восторгѣ. На биржѣ появились, новыя цѣнности. Можно было покупать и продавать въ изобиліи новыя акціи, самаго ртутно-спекулятивнаго характера: акціи общества католическаго кредита, акціи Андалузо-Индѣйскаго банка, основаннаго въ Мадритѣ, акціи Хребетно-Итальянской желѣзной дороги. Всѣ эти акціи, проданныя синдикату по 70 % и выпущенныя въ публику по 92 %, сразу достигли преміи. Акціонеры общества католическаго кредита держали въ своихъ рукахъ большинство этихъ акцій. Публика жадно требовала новыхъ выпусковъ, видя, какъ поднялись первоначальныя акціи. Оплаченныя по 125 фр., онѣ уже продавались по 700 фр. Новый выпускъ въ пять тысячъ милліоновъ, былъ проглоченъ въ одну минуту. Нетолько католики и легитимисты, но евреи, протестанты, атеисты, республиканцы и бонапартисты боролись, интриговали, молили Бога и призывали на помощь чорта, чтобъ только достать акціи финансовыхъ предпріятій Козмо, потому что въ короткое время произошли баснословные факты. Жакъ, почтенный слуга маркиза Рошерэ, подписался на всѣ выпуски и, спустя четырнадцать мѣсяцевъ, поселился въ отелѣ, въ собственномъ домѣ, имѣя ежегоднаго дохода двадцать тысячъ франковъ съ купленныхъ имъ государственныхъ фондовъ. Онъ былъ одинъ изъ первыхъ лицъ, благоразумно помѣстившихъ свой азартный выигрышъ въ безопасный сундукъ французскаго банка. Привратники Галюшэ, супруги Полатъ, нажили восемьдесятъ тысячъ франковъ по акціямъ компаній, основанныхъ великимъ Козмо. Въ продолженіи многихъ лѣтъ труда и лишеній, они накопили пять тысячъ четыреста франковъ и теперь цѣликомъ пустили ихъ въ игру. Супруги Полатъ пользовались большимъ уваженіемъ сосѣднихъ привратниковъ и мелкихъ торговцевъ, потому что могли доставать всегда какое угодно число акцій, благодаря протекціи Козмо, который часто бывалъ у нотаріуса. Г-жа Полатъ начала даже торговать расположеніемъ, которое Галюшэ питалъ къ ея мужу. Она доставала всѣмъ сосѣдямъ акціи и брала только 10 % за комиссію. Что же касается до Тшека, то онъ купилъ замокъ, завелъ лошадей и жилъ въ Парижѣ, какъ милліонеръ.

Маркизъ Гошерэ былъ предсѣдателемъ правленія, а членами, кромѣ двухъ извѣстныхъ банкировъ и одного бывшаго министра, состояли наши друзья, баронъ Плюмъ, маркизъ Торенъ, маркизъ Доденъ, графъ Рококо, Тибуль, Кинолла, Сапенъ и, о чудо! князь Бальтазаръ. На этомъ угожденіи Австро-Венгріи настоялъ Динандье, который сдѣлалъ выгодную аферу: онъ взялъ на десять милліоновъ номинальныхъ акцій, внесъ наличными деньгами два съ половиной милліона и нажилъ одними преміями тринадцать съ половиною милліоновъ. Онъ не хотѣлъ самъ быть директоромъ, а назначилъ вмѣсто себя князя Бальтазара, что было совершенно безкорыстнымъ дѣйствіемъ съ его стороны, потому что до сихъ еще не была разыграна маленькая комедія на швейцарской границѣ. Толстый Динандье, однако, осуществилъ одно изъ своихъ пламенныхъ желаній: онъ былъ избранъ членомъ Джокей-Клуба и проигралъ изъ любезности два милліона самымъ вліятельнымъ членамъ клуба. Никогда барону Плюму не было такъ трудно исполнить приказаніе маркизы, какъ въ этомъ дѣлѣ, но онъ сдержалъ свое слово.

Козмо былъ главнымъ распорядителемъ общества, и сосредоточивалъ въ своихъ рукахъ всю дѣйствительную власть. Секретаремъ у него былъ графъ Меліо, красивый, умный, молодой человѣкъ, очень цѣнимый претендентомъ, закадычный другъ архіепископа. Онъ зналъ нѣсколько иностранныхъ языковъ, много путешествовалъ и написалъ нѣсколько книгъ: одну о японскихъ идолахъ, другую о египетскихъ финансахъ, третью о филоксерѣ и четвертую «о политической панацеѣ для Франціи», подъ которой онъ конечно разумѣлъ легитимистскую реставрацію. Козмо нуждался въ подобномъ приличномъ посредникѣ для сношеній съ коронованными особами, герцогами, министрами и послами, и Меліо сдѣлался его правою рукою. Онъ былъ хитеръ, какъ лисица, безмолвенъ, какъ могила, пронырливъ, какъ хорекъ, силенъ въ борьбѣ, какъ бульдогъ и падокъ на добычу, какъ шакалъ. Всѣ эти добродѣтели онъ скрывалъ подъ самой изящной оболочкой, мягкими свѣтсткими манерами и наивной искренностью.

На Avenue de l’Opéra былъ купленъ красивый домъ и роскошно меблированъ. Общество католическаго кредита мозолило всѣмъ глаза. Система рекламъ, которую изобрѣлъ Козмо, оставила далеко за собою всѣ продѣлки великаго Барнума. Нетолько «Intelligence Catholique» въ Римѣ писало, телеграфировало и печатало въ своихъ тысячи пятистахъ газетахъ безконечныя статьи, телеграммы, замѣтки и корреспонденціи о финансовыхъ операціяхъ Козмо, но онъ израсходовалъ четыре милліона католическихъ денегъ на пріобрѣтеніе поддержки атеистической и еврейской прессы во всей Европѣ. Самая форма рекламъ была различная. Въ католическихъ органахъ прямо говорилось, что кто не возьметъ акціи, тотъ пойдетъ въ адъ, а въ остальныхъ подробно описывалось все, что дѣлалъ Козмо, ловко объяснялись его планы и представлялись художественныя картины его свиданія съ великими банкирами Вѣны и Лондона. Спеціальные корреспонденты были посланы на Балканскій полуостровъ и описывали на мѣстѣ рудники въ Босніи и проэктированную линію желѣзной дороги изъ Варны въ Рагузу. Онъ тайно подкупилъ еврейскія газеты въ Вѣнѣ и усилилъ ихъ еврейскій духъ. Въ Будапестѣ онъ основалъ газету, которую раздавали даромъ въ числѣ 20,000 экземпляровъ. Отъ времени до времени появлялся, Богъ знаетъ откуда, сенсаціонный слухъ, и телеграммы быстро разносили его во всѣ финансовые центры Европы. «Общество католическаго кредита» взяло на себя погашеніе испанскаго государственнаго долга и согласилось, купивъ у англійскаго правительства Гибралтаръ за сто милліоновъ, продать его испанскому правительству за сто пятьдесятъ. «Общество католическаго кредита» подкупило нѣсколько большихъ газетъ: Figaro, La République Franèaise, Gil-Blas и пр.

Во всѣхъ газетахъ писалось, что австрійскій императоръ и Эрцгерцогъ Альбрехтъ взяли половину акцій новаго Адріатическаго банка, что общество католическаго кредита каждую недѣлю получаетъ одними вкладами десять милліоновъ франковъ и чистаго дохода два милліона съ половиною.

Вотъ нѣсколько примѣровъ, какой ложью потчивалъ Козмо довѣрчивую публику. Какъ ни была эта ложь нелѣпа и неправдоподобна, она обращала вниманіе всего свѣта на колоссальное предпріятіе Козмо, а этого онъ только и желалъ.

Но самую серьёзную часть рекламъ производили Галюше, стряпчіе, патеры и дамы, усиліями которыхъ постоянно поддерживалась работа на финансовой мельницѣ. Легитимисты, конгрегаціи и всѣ вѣрующіе католики неустанно наполняли своими деньгами сундукъ католическаго кредита. Маркиза Рошерэ, наэлектризованная успѣхомъ дѣла и тѣмъ знаменательнымъ фактомъ, поражавшимъ даже Антуаня, что маркизъ въ тринадцать мѣсяцевъ утроилъ первоначально внесенные имъ четыре милліона, увѣряла всѣхъ, что это необыкновенное финансовое учрежденіе поглотитъ всѣ банки, не исключая французскаго, и вела пропаганду въ такихъ размѣрахъ, что Антуань приходилъ въ ужасъ. Она допускала въ свою гостинную только акціонеровъ общества католическаго кредита и уговаривала своихъ друзей помѣщать всѣ принадлежавшіе имъ капиталы въ это святое дѣло.

Не одинъ Антуань пугался. Плюму также не нравился излишній энтузіазмъ маркизы, а Дюмарескъ, нажившій около двухъ милліоновъ, говорилъ не разъ:

— Успѣхъ дѣла дѣйствуетъ на маркизу опьяняющимъ образомъ. Это удивительно, непонятно. Козмо великій волшебникъ. Но въ концѣ-концовъ будетъ катастрофа. Маркиза готовитъ себѣ вѣрную погибель.

Лицо барона Плюма было теперь постоянно безпокойнымъ. Онъ въ послѣднее время очень измѣнился. Щеки его поблѣднѣли. Манеры были сдержаннѣе. Одежда не занимала исключительно всѣхъ его мыслей. Хотя онъ одѣвался очень изящно, но не съ прежней изысканностью. Форміо, артистъ по части рукъ и ногтей, разбогатѣлъ благодаря покупкѣ и продажѣ акцій, бросилъ свое ремесло и, купивъ островъ на Егейскомъ морѣ, принялъ титулъ князя Гидроциралосъ. Плюмъ теперь не разъ находилъ чернильныя пятна на своихъ артистическихъ пальцахъ. Съ обычной своей проницательностью онъ старался основательно изучить финансовыя операціи Козмо и понять всю ихъ суть, скрываемую отъ публики.

— Меня все это пугаетъ, говорилъ онъ Антуаню и Дюмареску: — я позволилъ себѣ серьёзно поговорить съ маркизою, и указалъ ей, что излишняя дѣятельность съ ея стороны совершенно ненужна. И безъ того безумно набрасываются на акціи. Онѣ ежедневно поднимаются. Маркиза уже взяла на себя громадную отвѣтственность. Всѣ ея друзья въ Австріи, Испаніи, Италіи и Германіи приняли участіе въ этомъ діавольскомъ предпріятіи Козмо.

— Они всѣ нажили хорошій кушъ, замѣтилъ Антуань, стараясь успокоить себя.

— Да, на бумагѣ, отвѣчалъ баронъ: — но никто не спускаетъ своихъ акцій. Еслибъ стали продавать ихъ, то погубили бы общество, а сохраняя акціи, рискуютъ все потерять. Я не могу спать отъ безпокойства. Директора не имѣютъ никакого контроля надъ Козмо и этимъ чертикомъ Меліо. Послѣдніе дѣлаютъ, что хотятъ, и если одна афера приноситъ прибыли пять милліоновъ, они тотчасъ же рискуютъ десятью милліонами на другое дѣло. Это двадцати-этажная пагода…

— Изъ папье-маше, прибавилъ Антуань.

Никто не засмѣялся. Всѣ трое сознавали, что трудно было благополучно вывести маркизу изъ финансовой трясины, въ которую она погрязла, сама того не чувствуя.

Дѣйствительно Козмо и Меліо одни вели все дѣло. Ихъ безконтрольному распоряженію были предоставлены интересы католичества, легитимистской партіи, Ватикана, видныхъ государственныхъ людей Европы, законодательныхъ собраній и славянскихъ княжествъ, купленныхъ хитрымъ Козмо по дорогой цѣнѣ, несмотря на противодѣйствіе русскихъ агентовъ, которые пугали петербургскій кабинетъ необыкновеннымъ развитіемъ этого колоссальнаго учрежденія. Баронъ Плюмъ тщетно пытался слѣдить за бѣшеннымъ бѣгомъ финансоваго колеса, которое, къ изумленію всего свѣта, приводили въ движеніе эти два человѣка. Естественно, что они смотрѣли на Плюма, какъ на непріятную помѣху.

Выслушавъ однажды докладъ Козмо о томъ, что въ общество вносятся милліоны въ видѣ вклада по 6 % на нѣсколько лѣтъ, тогда какъ на биржѣ можно было имѣть сколько угодно денегъ по 4 %, баронъ Плюмъ пожалъ плечами и серьёзно возразилъ:

— Какая польза въ деньгахъ, когда мы не знаемъ что съ ними дѣлать и не имѣемъ права ими спекулировать? Плохой разсчетъ платить 6 %, а получать два съ половиной или три съ государственныхъ бумагъ.

— О, отвѣчалъ Козмо, который всегда очень учтиво обращался съ барономъ: — чѣмъ болѣе денегъ, тѣмъ болѣе силы, а излишекъ процентовъ не будетъ чувствителенъ при полной реализаціи нашихъ громадныхъ плановъ. Но вы правы, баронъ, въ отношеніи недостаточности получаемыхъ нами процентовъ. Надо будетъ поискать желающихъ на биржѣ. Мы можемъ давать деньги спекуляторамъ подъ залогъ акцій.

Плюмъ протестовалъ, но другіе директора разрѣшили Козмо давать деньги маклерамъ подъ залогъ акцій, которыя онъ найдетъ благонадежными. Плюмъ былъ очень умный человѣкъ, но не подозрѣвалъ, что своимъ заявленіемъ сыграетъ въ руку Козмо. Спустя недѣлю, было уже роздано десять милліоновъ подъ залогъ акцій, преимущественно своихъ собственныхъ, что естественно возвысило ихъ на 70 фр.

Такимъ образомъ должность директора была просто синекурой. Вся его обязанность заключалась въ томъ, чтобы соглашаться съ Козмо и Меліо. Но положеніе директора крупнаго финансоваго учрежденія имѣетъ и свои непріятныя стороны. Изо всѣхъ странъ являлись въ Парижъ и приставали къ директорамъ общества различные прожектеры съ планами, канцессіями, привилегіями и т. д. Всѣхъ, кто только могъ имѣть дорогу къ директорамъ, подкупали, не жалѣя денегъ. Привратникъ маркиза получалъ иногда по пятисотъ франковъ въ недѣлю. Но не одни слуги пользовались взятками: ихъ брали жены, любовницы, стряпчіе, доктора. Особенно маркизѣ не было прохода отъ дамъ.

Дарвель встрѣтилъ однажды Антуаня на бульварѣ и саркастически поздравилъ его.

— Но придетъ день разсчета съ чортомъ, замѣтилъ онъ, пожимая плечами.

Антуань зналъ, что этотъ грозный князь финансистовъ выждетъ свое время, и потомъ отберетъ всѣ милліоны до послѣдняго сантима.

Въ Англіи, несмотря на всѣ усилія Козмо, католическая партія не оказала горячаго участія въ его дѣлѣ. Англійскіе католики были искренно набожны, но это не мѣшало имъ быть здравомыслящими, осторожными дѣльцами. Они готовы были пожертвовать десятки тысячъ фунтовъ стерлинговъ на церковь или благотворительное дѣло, но не хотѣли дать тысячи на религіозную спекуляцію. Козмо не удалось открыть въ Лондонѣ даже отдѣленія банка.

Для ознакомленія читателей съ ходомъ дѣлъ въ обществѣ католическаго кредита, всего лучше разсказать эпизодъ Забдія. Онъ можетъ служить образцомъ многихъ подобныхъ эпизодовъ въ исторіи великаго предпріятія Козмо.

Съ востока явился въ Парижъ господинъ еврейскаго происхожденія, Забдій Израеловичъ. Это былъ русскій еврей изъ Кіева, но онъ уже давно порвалъ всѣ сношенія съ своей родиной. Низенькаго роста, полный, загорѣлый, рѣшительный, съ черными, какъ ночь, волосами, бѣлыми зубами и блестящими, хитрыми глазами, онъ прибылъ въ Парижъ прямо изъ Бухареста. Онъ прочелъ въ газетахъ о грудѣ золота, находившейся въ рукахъ Козмо, и рѣшился получить изъ нея свою долю.

Въ молодости Забдій жилъ въ Вѣнѣ и вѣроятно, какъ всѣ вѣнскіе евреи, прошелъ курсъ наукъ въ старинномъ, восточномъ, живописномъ рынкѣ стараго платья на Juden-Gasse. Онъ продавалъ тамъ подержанныя юпки и корсеты; клялся и божился, стараясь выторговать два крейцера. Потомъ Забдій перешелъ въ мѣховую лавку, гдѣ спускалъ мелкимъ лавочникамъ и приказчицамъ собачьи шкуры. Спустя нѣсколько лѣтъ, онъ очутился въ городѣ Бразо, на границѣ Трансильваніи и Румыніи, и старался нажить копейку на тамошнихъ ярмаркахъ. Наконецъ, онъ проложилъ себѣ дорогу въ Бухарестъ и сталъ продавать лошадей, которыхъ предпріимчивые валахи угоняли изъ Венгріи. Забдій былъ ловкій человѣкъ, и вездѣ, гдѣ ни бывалъ, обогащалъ себя нетолько деньгами, но знаніями и опытностью. Одессу онъ посѣтилъ съ цѣлью устройства конныхъ желѣзныхъ дорогъ, Крымъ — для осмотра нефтяныхъ источниковъ, Константинополь и Смирну — для покупки смирнскихъ доковъ отъ французскихъ банкировъ за десять милліоновъ и перепродажи ихъ за двадцать. Онъ же пытался вести переговоры съ барономъ Гиршемъ для передачи Вариской желѣзной дороги несуществующей въ Вѣнѣ компаніи. Нельзя сказать, чтобы Забдій пользовался хорошей репутаціей. Его послѣднія дѣйствія въ Вѣнѣ были очень сомнительнаго характера. Онъ занимался спекуляціями на большую ногу передъ крахомъ и остался долженъ шесть милліоновъ флориновъ маклерамъ, которые, въ силу мѣстныхъ законовъ, не могли ничего отыскать съ него судебнымъ порядкомъ. Съ тѣхъ поръ, Забдій сильно нажился, хотя старательно скрывалъ это. Онъ имѣлъ много акцій компаніи Дунайскаго пароходства, австрійской компаніи желѣзнодорожнаго подвижного состава, обществъ снабженія Бухареста водой и газомъ, а также общества Румынскихъ нефтяныхъ источниковъ.

Неожиданно въ головѣ Забдія блеснула свѣтлая мысль. Румынское правительство завѣдывало обширными государственными имуществами, состоявшими изъ рудниковъ, лѣсовъ и громаднаго количества земли. Забдій хорошо зналъ перваго министра и не разъ оказывалъ ему услуги. Онъ отправился къ министру и предложилъ взять въ аренду государственныя имущества Румыніи, съ платой ежегодно въ казну полтора милліона франковъ. Министръ отвѣчалъ, что нечего и обсуждать подобнаго проэкта, такъ какъ казна сама получаетъ съ государственныхъ имуществъ три милліона ежегоднаго дохода.

— Подумайте, замѣтилъ Забдій Израеловичъ: — вы намѣрены вскорѣ выпустить заемъ въ сто милліоновъ, не правда ли?

Министръ призналъ, что дѣйствительно, заемъ былъ необходимъ для Сулинской желѣзной дороги и пр.

— Хорошо, продолжалъ хитрый еврей: — въ Парижѣ основанъ громадный банкъ подъ управленіемъ моего друга г. Козмо. Я вамъ устрою этотъ заемъ на самыхъ выгодныхъ условіяхъ, если вы мнѣ дадите просимую концессію.

Министръ покачалъ головой. Государственные интересы ясно не имѣли для него ни малѣйшаго значенія.

Забдій Израеловичъ поклонился и ушелъ. Спустя нѣсколько дней, одинъ изъ депутатовъ, дотолѣ преданныхъ министерству, сдѣлалъ въ палатѣ запросъ относительно общественныхъ работъ. Въ преніяхъ приняло участіе нѣсколько лицъ, очень рѣзко порицавшихъ министерство. Весь пожаръ загорѣлся изъ того, что министръ употребилъ вполнѣ разумно пять тысячъ франковъ. Вслѣдъ за этимъ былъ сдѣланъ запросъ относительно управленія государственными имуществами, и система министерства подверглась самой строгой критикѣ. Оппозиціонные ораторы прямо указывали, что гораздо лучше отдать государственныя имущества въ аренду частнымъ капиталистамъ, которые съумѣли бы лучше развить производительныя силы страны.

Министръ намоталъ это себѣ на усъ, но не высказалъ своего опредѣленнаго мнѣнія.

Черезъ нѣсколько времени, къ Забдію Израеловичу подошелъ въ одной Бухарестской кофейнѣ старый чиновникъ министерства, стоявшій во главѣ управленія государственными имуществами.

— Вы хотите передать въ частныя руки государственныя имущества, сказалъ онъ: — и оставить всѣхъ насъ за штатомъ? Неужели вы думаете, что мы вамъ поможемъ въ этомъ дѣлѣ? Министръ объ этомъ и слышать не хочетъ, развѣ вы насъ заранѣе всѣхъ вознаградите.

— А при этомъ условіи дѣло можно устроить? спросилъ поспѣшно Забдій Израеловичъ.

— Не знаю, отвѣчалъ чиновникъ, пожимая плечами: — я полагаю, что наше мнѣніе не имѣло бы въ его глазахъ большой силы. Еслибы трое или четверо старшихъ чиновниковъ получили полное удовлетвореніе, а остальные перешли бы въ новое управленіе, то я не вижу причины, почему министръ не сбросилъ бы съ себя тяжелой отвѣтственности.

— А! Какая же сумма удовлетворила бы васъ и вашихъ друзей?

— Я никогда объ этомъ не думалъ. Концессія, вы знаете, очень важная. Правительство получаетъ около двухъ третей дѣйствительнаго дохода.

Забдій Израеловичъ молча кивнулъ головой. Онъ очень хорошо зналъ, что ни одинъ доходъ цѣликомъ не поступалъ въ казну.

— Я полагаю поэтому, что концессія принесетъ громадныя выгоды, прибавилъ чиновникъ зѣвая, словно этотъ предметъ его ни мало не интересовалъ.

— Врядъ ли, отвѣчалъ еврей, пожимая плечами: — большая часть земли дурная, а къ лѣсамъ нѣтъ никакихъ путей сообщенія. Красная цѣна — три или четыре милліона.

— Какъ, за всѣ государственныя имущества, приносящія теперь три милліона ежегоднаго дохода, который легко увеличить тотчасъ на одинъ милліонъ? Полноте, надо заплатить не менѣе двадцати пяти милліоновъ.

— А вамъ сколько вознагражденія?

— Еще три милліона. Не забывайте, что въ настоящее время казна получаетъ милліономъ меньше.

— Sapristi! Три милліона, комиссіонныхъ?

— Ни франка меньше!

— Погодите. Вы думаете, что министръ дастъ концессію подъ условіемъ уплаты трехъ милліоновъ чиновникамъ, остающимся за штатомъ?

— Не знаю, но возможно, если вы предложите благоразумную цѣну.

— Сколько? спросилъ еврей, скаля свои бѣлыя зубы.

— Не знаю, пятнадцать или двадцать милліоновъ?

— А десять?

— Невозможно. Министръ не посмѣетъ этого сдѣлать, особенно въ виду оппозиціи.

— Ну, четырнадцать. Прикинемъ еще два, такъ какъ на расходы уйдетъ, по крайней мѣрѣ, милліонъ. Скажемъ шестнадцать милліоновъ: двѣнадцать правительству и три чиновникамъ, съ которыми вы устроите дѣло.

— Попробуйте. Дѣло можетъ удастся.

— Хорошо. Пойдемте ко мнѣ. Я вамъ напишу обязательство.

Вотъ съ этой-то концессіей въ карманѣ и явился Забдій Израеловичъ въ Парижъ. Онъ зналъ Козмо, какъ всѣ дѣльцы на востокѣ знаютъ другъ друга.

Однажды карточка Забдія Израеловича проникла въ sancta sanctorum, кабинетъ управляющаго католическаго кредита, гдѣ Козмо обсуждалъ съ графомъ Меліо новую аферу. Имъ необходимо было выкинуть блестящую, эффектную штуку. На столѣ секретаря лежало пятьдесятъ проэктовъ.

— Порторикскій заемъ невозможенъ, сказалъ Козмо: — намъ не надо бросаться на далекій западъ. Это плохая приманка. Вы правы, восточно-африканскія золотыя розсыпи могли бы привлечь вниманіе публики. Золото основа современныхъ финансовъ, и его значеніе будетъ увеличиваться съ каждымъ годомъ. Хорошія золотыя розсыпи, будутъ вскорѣ прельщать акціонеровъ въ той же мѣрѣ, какъ и хорошія желѣзныя дороги.

— Но рѣдко онѣ бываютъ хорошими, отвѣчалъ сметливый секретарь: — обыкновенно, онѣ очень скоро теряютъ свою цѣну. Но я вѣрю въ богатство этихъ африканскихъ розсыпей. Я какъ-то былъ на Золотомъ берегѣ и посѣтилъ Акимъ. Золото тамъ разсыпано по всюду въ баснословномъ количествѣ, но добыча каждаго унца стоитъ человѣческой жизни.

— Человѣческая жизнь не дорога, отвѣчалъ Козмо: — при мнѣ не разъ продавали людей за старое ружье или горсть пороха.

— И при мнѣ также, но это были негры.

— Да и въ восточной Африкѣ негры. Однако, какъ ни богаты ваши разсыпи, но онѣ не будутъ популярными. Надо придумать что-нибудь серьёзное. Отчего бы, напримѣръ, не скупить всѣхъ рудниковъ въ Венгріи?

— Отчего? замѣтилъ секретарь. — Вы знаете венгерцевъ. Это самая странная раса на свѣтѣ. Очень рѣдко иностранцу удается обойти венгерцевъ. Правительство потребуетъ прежде всего въ залогъ двойной стоимости рудниковъ, и потомъ будетъ нѣсколько лѣтъ тянуть переговоры о концессіи. Однѣхъ комиссіонныхъ денегъ придется заплатить нѣсколько милліоновъ и, въ концѣ концовъ, барышъ выйдетъ самый пустой.

— Во всякомъ случаѣ, сказалъ Козмо: — намъ нельзя тотчасъ приступить къ этому дѣлу. Съ венгерцами можно имѣть дѣло только чрезъ посредство венгерцевъ. Я предлагаю основать въ Будапестѣ банкъ, съ венгерскими директорами, среди которыхъ можно помѣстить для блеска двухъ или трехъ евреевъ.

Въ эту самую минуту, лакей подалъ карточку Забдія Израеловича.

— Вотъ человѣкъ, котораго я совсѣмъ забылъ, произнесъ Козмо, сверкая глазами: — я его зналъ въ Константинополѣ. Онъ способенъ на все. Поговоримъ съ нимъ. Судя по карточкѣ, онъ живетъ теперь въ Бухарестѣ.

Забдія Израеловича провели тотчасъ въ кабинетъ Козмо, и онъ изложилъ свой проэктъ, по которому католическій кредитъ выпускалъ новый румынскій заемъ, и пріобрѣталъ государственныя имущества Румыніи, приносившія два съ половиной милліона чистаго дохода, за двадцать милліоновъ. Козмо и графъ Меліо ухватились за этотъ лакомый кусокъ. Сдѣлку заключили въ двадцать два милліона. Разница между двадцатью двумя милліонами и пятнадцатью, цифрами концессіи, т. е. семь милліоновъ, не была ни выброшены въ окно, ни спрятана въ сундукъ общества католическаго кредита.

Забдій Израелавичъ и графъ Меліо, отправились въ Бухарестъ и тамъ устроили это выгодное дѣло. Затѣмъ они посѣтили Софію, и предложили свои услуги болгарскому правительству. Оттуда они проѣхали чрезъ Бѣлградъ, Рагузу, Тріестъ и Будапестъ въ Вѣну, гдѣ Забдій Израеловичъ поселился въ качествѣ восточнаго агента общества католическаго кредита. Графъ Меліо возвратился въ Парижъ, съ цѣлой кучей концессій на пятьсотъ милліоновъ.

Выслушавъ отчетъ графа о всѣхъ его дѣйствіяхъ, Козмо замѣтилъ съ саркастической улыбкой:

— Забдій ловкій человѣкъ. Я вамъ говорилъ, что мы заставимъ и евреевъ содѣйствовать успѣху католическаго кредита.

Меліо ничего не отвѣчалъ, задумчиво грызя зубочистку.

XV.
Финансовая идилія.

Маркиза и Сесиль сдѣлались закадычными друзьями. Симпатичная простота и развитой умъ слѣпой дѣвушки побѣдили сердце свѣтской, блестящей, но столь же непорочной аристократки. Среди водоворота интригъ, корреспонденцій, пріемовъ и совѣщаній, которыми была теперь наполнена жизнь маркизы, она всегда находила время посѣщать паркъ Монсо, гдѣ въ обществѣ своего стараго друга Ортансъ и новаго — Сесили, она чувствовала себя въ болѣе спокойной и чистой атмосферѣ. Г-жа Ортансъ, или, вѣрнѣе, г-жа Реми, еще не рѣшилась ступить ногой въ домъ маркизы и потому миссъ Моника сопровождала Сесиль въ улицу Доминикъ въ назначенные маркизой часы, когда ея гостинныя не кишили посѣтителями.

Имя князя Бальтазара никогда не упоминалось въ бесѣдахъ маркизы съ молодой дѣвушкой. Онъ часто бывалъ теперь въ домѣ Рошерэ, и нетолько у маркизы, но и у маркиза, благодаря званію директора католическаго кредита. Маркиза съ любопытствомъ замѣчала, что это директорство произвело значительную перемѣну въ молодомъ человѣкѣ. Онъ неожиданно пристрастился къ политической экономіи и сталъ серьёзно изучать эту науку. Баронъ Плюмъ громко выражалъ свое мнѣніе, что его другъ сдѣлался «противнымъ», такъ какъ онъ вѣчно носитъ въ карманѣ политико-экономическія и финансовыя книги и выигрываетъ милліоны на биржѣ. Это было несправедливо, но шутка барона все-таки доказывала, что венгерецъ перемѣнилъ свой образъ жизни, сократилъ свою конюшню и сталъ вести себя, какъ многообѣщающій молодой банкиръ. Онъ стойко поддерживалъ Плюма въ правленіи католическаго кредита, хотя не всегда понималъ его политику и невольно становился въ оппозицію маркизу, который не сочувствовалъ строгой критикѣ дѣятельности Козмо. Старый аристократъ, идеалъ честности и потому неспособный вѣрно оцѣнивать сложныя операціи итальянца, слѣпо вѣрилъ, что человѣкъ, снискавшій довѣріе его жены и Антуаня, не могъ сдѣлать ничего дурного. Что же касается до Антуаня, то его положеніе становилось все болѣе и болѣе фальшивымъ. Онъ сочувствовалъ Плюму, а долженъ былъ поддерживать Козмо; маркизъ требовалъ, чтобъ онъ объяснялъ ему всѣ планы итальянца, а маркиза настаивала на томъ, чтобъ онъ содѣйствовалъ всѣми силами успѣху великой идеи.

До сихъ поръ Козмо во всемъ обращался къ маркизѣ, искусно игралъ на ея слабой струнѣ, ловко поддерживалъ ея энтузіазмъ на точкѣ кипѣнія и вырывалъ ея согласіе на самыя рискованныя спекуляціи. Онъ пользовался все большимъ и большимъ вліяніемъ на нее, а успѣхъ и постоянныя сношенія съ свѣтскими людьми, преимущественно съ маркизой, значительно полировали грубаго искателя приключеній. Одежда, манеры, рѣчь его стали безупречны. Черты лица оставались по прежнему уродливы, но тяжелая умственная работа придала имъ оттѣнокъ утонченнаго развитія. Онъ видѣлъ маркизу ежедневно, и она обходилась съ нимъ, какъ съ близкимъ человѣкомъ. Онъ прямо проходилъ въ ея будуаръ, просилъ ее написать письмо тому или другому изъ высокопоставленныхъ лицъ, предлагалъ сдѣлать то или другое, и она тотчасъ исполняла всѣ его желанія, не совѣтуясь ни съ кѣмъ, не говоря ни слова даже Антуаню, на плечи котораго, она взвалила всю отвѣтственность рискованнаго дѣла. Все это было извѣстно барону Плюму, и онъ безпомощно кусалъ себѣ губы. Онъ сталъ гораздо сдержаннѣе съ маркизой, чѣмъ прежде, и это ее очень сердило. Она знала черезъ маркиза, что Плюмъ совѣтовалъ не принимать денегъ, которыя сыпались дождемъ въ кассу католическаго кредита, благодаря стараніямъ маркизы, архіепископа, Галюшэ и другихъ рьяныхъ клерикаловъ. Но когда однажды Козмо замѣтилъ, что у нихъ въ лагерѣ завелся измѣнникъ, прямо намекая на барона, то она такъ рѣзко заставила его замолчать, что онъ далъ себѣ слово не начинать болѣе этого разговора. Она не могла сомнѣваться въ баронѣ Плюмѣ, хотя онъ по временамъ и выводилъ ее изъ себя. Она ясно читала въ его глазахъ, что онъ готовъ ради нея пожертвовать всѣмъ, не исключая жизни. Она грубо остановила въ этомъ случаѣ Козмо, которому вообще позволяла такія фамильярности, которыхъ не допустила бы изъ устъ барона Она извиняла во многомъ итальянца, говоря, что онъ не изъ благовоспитанныхъ.

Такимъ образомъ, баронъ, несмотря на всю свою любовь и преданность къ маркизѣ, избѣгалъ говорить съ нею о дѣятельности Козмо, а когда, наконецъ, онъ узналъ нѣчто, о чемъ было необходимо довести до ея свѣденія, онъ поручилъ это князю Бальтазару, не очень толковому, но во всякомъ случаѣ честному дипломату.

Однажды Плюма пригласилъ къ себѣ другъ его баронъ ***, глава величайшаго и наиболѣе уважаемаго еврейскаго банкирскаго дома.

— Плюмъ, сказалъ почтенный банкиръ: — изъ всѣхъ директоровъ католическаго кредита вы одни не потеряли еще головы. Я считаю долгомъ предупредить васъ, что вы позволяете вести себя за носъ ловкому авантюристу. Горная итальянская желѣзная дорога будетъ приносить вамъ до пяти милліоновъ ежегоднаго убытка; это можно доказать цифрами, какъ дважды два — четыре. Мадридскій банкъ — мыльный пузырь. Румынскія предпріятія тоже самое. Немногія выгодныя предпріятія, начатыя вами, стали вамъ такъ дорого благодаря различнымъ комиссіоннымъ деньгамъ, что нельзя ожидать отъ нихъ никакого барыша. Но все идетъ, повидимому, отлично и публика ничего не замѣчаетъ. Акціи ваши поднимаются. Однако, знаете ли вы, почему и какъ онѣ поднимаются?

— Нѣтъ; я тщетно старался это узнать.

— Загадка объясняется очень просто. Онѣ покупаются на деньги вашей косморамы.

— Невозможно. Мы ссужаемъ деньгами маклеровъ подъ залогъ вѣрныхъ бумагъ.

— Вы слѣпы, мой другъ. Маклера покупаютъ по приказу Козмо на ваши же деньги акціи вашихъ же предпріятій. И эти акціи лежатъ у васъ же въ кассѣ въ видѣ залога на данныя вами деньги вашихъ кліентовъ. Послѣдуйте моему совѣту — вырвите стараго маркиза и прелестную маркизу изъ когтей этого мошенника. Еще время, но не откладывайте долго, а то наступитъ такой крахъ, въ сравненіи съ которымъ уничтоженіе Помпеи будетъ шуткой.

Въ этотъ самый день старикъ Динандье вошелъ въ будуаръ своей дочери, едва переводя дыханіе и въ совершенно непривычный часъ. Былъ полдень, и онъ еще не завтракалъ. Онъ чувствовалъ глубокую благодарность къ маркизѣ за ея доброту къ Сесиль и нарочно вернулся домой, чтобъ послать дочь въ улицу Доминикъ съ важной вѣстью. Одинъ изъ маклеровъ, исполнявшихъ порученія Козмо, былъ преданнымъ агентомъ Динандье и только-что разсказалъ ему ту же исторію, которую баронъ *** передалъ Плюму.

Прибывъ въ домъ маркизы, Сесиль и миссъ Моника были проведены въ послѣднюю изъ трехъ гостинныхъ. Тутъ ихъ просили немного подождать, потому что маркиза была занята въ будуарѣ съ архіепископомъ. Въ комнатѣ находился красивый, изящно одѣтый молодой человѣкъ. Онъ всталъ и поклонился. Миссъ Моника, съ полнѣйшимъ отсутствіемъ такта сказала по-англійски, но довольно громко:

— Здѣсь чужой… молодой человѣкъ… очень красивый.

Князь Бальтазаръ отлично зналъ англійскій языкъ, но не обнаружилъ ни малѣйшимъ жестомъ, что понялъ этотъ комплиментъ.

— Уѣдемъ, отвѣчала тихо и также по-англійски Сесиль.

И, быстро повернувшись, она хотѣла выйти изъ комнаты какъ можно скорѣе.

Князь Бальтазаръ не замѣтилъ, что она была слѣпая, хотя его поразило, что одна изъ дамъ отвѣчала на его поклонъ, а другая нѣтъ. Онъ подошелъ къ нимъ, но прежде чѣмъ успѣлъ сказать слово, Сесиль поскользнулась и съ жалобнымъ стономъ упала на полъ.

— Mon Dieu! Что случилось? воскликнулъ Бальтазаръ, смотря съ испугомъ на блѣдную молодую дѣвушку, лежавшую на коврѣ.

Изъ-подъ ея платья высовывалась маленькая ножка, нечаянно наступившая на край скамейки, которую слѣпая не могла замѣтить. Миссъ Моника мгновенно поняла, въ чемъ дѣло. Она опустилась на колѣни и дотронулась рукой до маленькой ножки Сесиль. Послѣдняя вздрогнула и застонала.

— Она вывихнула себѣ ногу, сказала англичанка.

— Она не можетъ оставаться въ этомъ положеніи! воскликнулъ Бальтазаръ: — посмотрите, она теряетъ чувства. Могу я ее поднять, или вы ее поднимете, миссъ? Ее надъ положить на диванъ. Позвольте, я вамъ помогу.

Онъ совершенно потерялъ голову и говорилъ по-англійски.

— Приподнимите ей ноги, а я поддержу голову и спину, продолжалъ онъ: — вотъ эта кушетка годится. Mille excuses, mademoiselle.

Въ ту самую минуту, какъ молодой человѣкъ взялъ ее въ свои мощныя руки, Сесиль лишилась чувствъ. Они положили ее на кушетку и потомъ, отворивъ дверь въ будуаръ, Бальтазаръ позвалъ маркизу. Послѣдняя тотчасъ вышла съ архіепископомъ.

Миссъ Моника поспѣшно сняла ботинку съ больной, сильно уже опухшей ноги Сесиль.

Маркиза очень перепугалась, но тотчасъ приняла необходимыя мѣры.

— Князь, сказала она: — позвоните. Извините, монсиньоръ, я должна заняться этой молодой дѣвушкой, au revoir. Благодарю васъ, князь, отъ имени m-lle Динандье за оказанныя вами услуги.

— Это m-lle Динандье? промолвилъ Бальтазаръ, глубоко тронутый этой неожиданной сценой. — О, маркиза, я всему виною. Я не замѣтилъ, что она слѣпа, и испугалъ ее.

На глазахъ у него показались слезы.

— Загладьте же вашу вину, отвѣчала маркиза: — вашъ экипажъ ждетъ у подъѣзда. Поѣзжайте за Віаномъ. Сыщите его, гдѣ знаете, и привезите, хотя бы силою.

Бальтазаръ пожалъ руку маркизы и, бросивъ поспѣшный взглядъ на блѣдное лицо молодой дѣвушки, въ которомъ соединялись женская красота и ангельская нѣжность, исчезъ за дверью.

Вскорѣ Сесиль очнулась. Она лежала въ объятіяхъ маркизы, и какъ только пришла въ себя, промолвила, пряча лицо на груди своего друга:

— Кто это былъ? Какъ страшно!

— Что страшно?

— Молодой человѣкъ взялъ меня на руки и понесъ. Кто это?

Маркиза бросила вопросительный взглядъ на миссъ Монику, которая покраснѣла.

— Зачѣмъ было поднимать Сесиль съ ковра? произнесла строгимъ тономъ маркиза: — отчего вы тотчасъ не позвали меня?

— Я такъ испугалась, что потеряла голову.

— Онъ такой добрый и такъ нѣжно приподнялъ меня, промолвила Сесиль: — кто онъ?

— Это князь Артусъ Бальтазаръ. Онъ теперь поѣхалъ за докторомъ. Но что съ вами?

Сесиль вторично упала въ обморокъ.

Бальтазаръ поскакалъ, сломя голову, къ знаменитому хирургу, нашелъ его дома и привезъ въ улицу Доминикъ. Пока докторъ свидѣтельствовалъ больную, онъ ожидалъ его у подъѣзда, и потомъ отвезъ домой, разспросивъ по дорогѣ самымъ подробнымъ образомъ о положеніи Сесиль. Распростившись съ докторомъ, онъ отправился къ Плюму, который ждалъ его съ нетерпѣніемъ.

— Diable! воскликнулъ онъ, увидавъ своего друга, который вбѣжалъ къ нему, едва переводя духъ: — ты такъ долго бесѣдовалъ съ маркизой, что вы могли обсудить всѣ биржевыя сдѣлки.

— Плюмъ! воскликнулъ князь, не обращая вниманія на его слова: — я ее видѣлъ! Она прелестна! Я держалъ ее въ своихъ объятіяхъ. Ея чудная головка прижималась къ моей груди!

— Что? воскликнулъ Плюмъ, вскакивая съ мѣста и подбѣгая; къ Бальтазару съ сжатыми кулаками. — Что вы говорите? Вы съ ума сошли!

— Нисколько, отвѣчалъ князь съ добродушной улыбкой: — повторяю, я ее видѣлъ, и она прелестна.

Баронъ схватилъ его за горло.

— Откажитесь отъ своихъ словъ, или я васъ задушу!

Венгерецъ былъ очень силенъ и мгновенно свалилъ барона на полъ.

— Полно! Александръ! воскликнулъ онъ, стараясь сдержать барона, который все лѣзъ въ драку: — это какая-нибудь ошибка.

— Вы лжецъ, милостивый государь, отвѣчалъ баронъ, вскакивая и снова наступая на князя: — вы увѣряете, что видѣли маркизу Рошерэ и держали ее въ своихъ объятіяхъ?

Бальтазаръ громко разсмѣялся.

— Ха-ха-ха! это чудесно! промолвилъ онъ: — ты думалъ, что я говорю о маркизѣ?

— Конечно.

— Ха-ха-ха! Я говорю о m-lle Динандье, о прелестной m-lle Динандье. Она при мнѣ вошла въ гостинную маркизы, поскользнулась и вывихнула ногу. Я поднялъ ее при помощи англійской миссъ, которая назвала меня красавцемъ, и положилъ на кушетку. Потомъ я ѣздилъ за Віаномъ и отвезъ его къ больной; а ты какую сочинилъ исторію! Ха-ха-ха!.. Ты, мой другъ, просто съума сошелъ.

Онъ бросился въ кресло, помирая со смѣха. Баронъ также расхохотался.

— Артусъ, сказалъ онъ, протягивая руку: — прости меня! Какой я оселъ! Mon Dieu!

— Спорить не могу, отвѣчалъ Бальтазаръ, крѣпко пожимая протянутую руку. — Но какой ты сильный. Моя шея будетъ синяя цѣлую недѣлю.

Говоря это, онъ подошелъ къ зеркалу.

— Еще разъ прости меня, произнесъ баронъ: — мои нервы ужасно разстроены. Ты не можешь себѣ представить, какъ я страдаю. Но я никогда не прощу себѣ, что оскорбилъ своего лучшаго друга.

— Полно, это было недоразумѣніе, mon ami, отвѣчалъ добродушно князь: — слава Богу, наше единоборство кончилось благополучно, и мы только пообѣдаемъ съ большимъ аппетитомъ — вотъ и все. Ну, теперь я разскажу тебѣ подробно мою исторію.

И онъ передалъ ему все, что случилось.

— Дѣло рѣшенное, прибавилъ онъ, окончивъ свой разсказъ: — я долженъ жениться на этой молодой дѣвушкѣ.

— А маркиза? Ты не исполнилъ моего порученія?

— Нѣтъ. Поѣзжай самъ. Я не рискую болѣе своей жизнью, по крайней мѣрѣ, прежде чѣмъ я ее не застрахую.

Докторъ совершенно успокоилъ маркизу. Вывихъ былъ легкій. Нуженъ былъ только отдыхъ въ продолженіи нѣсколькихъ недѣлъ. Сесиль отвезли домой. Но для нея это маленькое происшествіе было великимъ событіемъ. Оно неожиданно открыло ей существованіе невѣдомаго, но желаннаго міра. Грубый, житейскій взглядъ толстаго Динандье на замужество возбудилъ въ ней отвращеніе, и она рѣзко отказалась отъ брака съ человѣкомъ, который, очевидно, искалъ ея руки изъ-за милліоновъ отца, но теперь ея сердце дрогнуло. Она впервые услышала сочувственно относившійся къ ней, мелодичный мужской голосъ, почувствовала впервые нѣжное прикосновеніе мужчины, поступившаго въ критическую минуту съ большимъ тактомъ и мужествомъ. Ея сердце, такъ долго дремавшее, проснулось, и чувство любви громко заговорило въ немъ.

Каждый день ей подавали утромъ прекрасный букетъ цвѣтовъ, и она не спрашивала, отъ кого онъ. Маркиза, часто посѣщавшая ее, начала подозрѣвать, въ чемъ дѣло, и, чтобы вполнѣ убѣдиться въ справедливости своихъ подозрѣній, сдѣлала маленькій опытъ. Она привезла однажды три букета и распорядилась, чтобы ихъ подали Сесили одинъ за другимъ прежде, чѣмъ подать букетъ Бальтазара.

Сесиль взяла каждый изъ этихъ букетовъ съ нетерпѣніемъ, и понюхала ихъ, но тотчасъ положила на столъ и спросила разочарованнымъ тономъ:

— Кто прислалъ?

Когда же принесли букетъ Бальтазара, она вся вспыхнула, схватила его съ счастливой улыбкой и погрузила свое лицо въ нѣжные лепестки.

— Сесиль, спросила маркиза: — вы знаете кто прислалъ эти цвѣты.

— Артусъ, отвѣчала она наивно и съ нѣжной улыбкой.

— О, моя голубушка, промолвила маркиза, цѣлуя молодую дѣвушку: — вы его любите.

XVI.
Опасности энтузіазма.

На слѣдующій день, послѣ несчастья съ Сесиль, баронъ Плюмъ отправился въ улицу Доминикъ. Онъ рѣшился, во что бы то ни стало, спасти маркизу отъ собиравшейся надъ ея головою грозы.

Она встрѣтила его веселой улыбкой. Положеніе католическаго кредита, повидимому, было самое блестящее; въ это самое утро Козмо сообщилъ ей о новомъ выпускѣ акцій и о постоянномъ повышеніи старыхъ. Блѣдное лицо и мрачный взглядъ барона представляли разительный контрастъ съ ея сіяющей физіономіей.

— Oh! coquin! сказала она: — невѣрующій скептикъ! Діогенъ, гдѣ ваша бочка?

— Я оставилъ ее дома вмѣстѣ съ фонаремъ, отвѣчалъ Плюмъ съ грустной улыбкой. Я отказался отъ тщетныхъ поисковъ честнаго человѣка. Если я вышелъ сегодня изъ моей бочки, то только ради васъ маркиза. Я долженъ исполнить тяжелый долгъ и явиться передъ вами въ качествѣ пророка Іереміи. Вы знаете, что его пророчества исполнились, хотя непріятно ихъ было слушать.

— Нѣтъ, не хочу слушать ничего непріятнаго, воскликнула маркиза, затыкая себѣ уши: — вамъ ничѣмъ не угодишь. Козмо только что былъ у меня. Онъ торжествуетъ. Никогда дѣла не были въ такомъ блестящемъ положеніи, какъ въ настоящую минуту.

— Да, такъ было и въ Помпеѣ наканунѣ изверженія Везувія. Это старая исторія. Но я прошу васъ, маркиза, выслушайте меня во имя вашей дружбы ко мнѣ. Мною руководитъ въ эту минуту одна только преданность вамъ, а не чувство злобы или какая-нибудь задняя мысль. Я долженъ васъ предупредить о грозящей опасности, а что грозитъ опасность доказывается свѣденіями, полученными мною вчера, и въ достовѣрности которыхъ я не могу сомнѣваться.

— Къ чему ведетъ это торжественное вступленіе, баронъ? произнесла маркиза, гордо поднимая голову: — Козмо ограбилъ кассу? Графа Меліо обвиняютъ въ мошенничествѣ? Или моего мужа предаютъ суду за подлоги?

Плюмъ пожалъ плечами.

— Вы очень ѣдко ироничны, маркиза, отвѣчалъ онъ спокойно: — вашъ мужъ выше всякихъ подозрѣній; что же касается другихъ то можно доказать, что они ведутъ насъ къ погибели, не обвиняя ихъ прямо въ уголовныхъ преступленіяхъ. Неужели я такъ унизился въ вашихъ глазахъ, что вы считаете меня способнымъ пугать васъ недостойными сплетнями и клеветами?

Маркиза не могла не оцѣнить всей благородной смѣлости барона, и, хотя была сердита на него, но любезно ему улыбнулась.

— Хорошо, я васъ слушаю.

— Я получилъ вчера новыя и достовѣрныя свѣденія. Я долженъ вамъ сознаться, что нѣсколько разъ пытался узнать въ правленіи о настоящемъ положеніи нашихъ дѣлъ, о томъ, сколько мы получали денегъ, сколько мы должны, какіе у насъ залоги, какія мы сдѣлали ссуды. Вы должны согласиться, что директора имѣютъ право это знать, но мнѣ давали самые уклончивые отвѣты. Самъ маркизъ на этой недѣлѣ настаивалъ, чтобы намъ представили отчетъ о положеніи всѣхъ дѣлъ въ виду предстоящаго общаго собранія.

— И вамъ представятъ этотъ отчетъ, баронъ.

— Бѣда именно въ томъ и заключается, произнесъ съ горькой ироніей Плюмъ: — что мы, директора, не пользуемся такимъ откровеннымъ довѣріемъ, какъ дамы.

Эти обоюдоострыя слова поразили въ самое сердце маркизу. Она поблѣднѣла и не сказала ни слова.

— Маркиза, продолжалъ онъ съ жаромъ: — вотъ наше дѣйствительное положеніе, и не забывайте, что я говорю, какъ дѣловой человѣкъ, смыслящій многое въ дѣлахъ. Наши акціи поднялись до невозможной преміи. Онѣ вдвое и втрое выше своей настоящей стоимости. А подъ эти акціи съ фантастической преміей мы дали въ ссуду отъ тридцати до пятидесяти милліоновъ, внесенныхъ намъ вашими друзьями, легитимистами и католиками Вы понимаете, въ какомъ мы находимся ужасномъ положеніи?

— Это не правда.

Баронъ покачалъ головой.

— Если это не правда, то, значитъ, нельзя вѣрить первому финансовому авторитету въ Парижѣ.

— Баронъ, отвѣчала она съ улыбкой: — меня удивляетъ, что вы при своемъ умѣ и прозорливости не понимаете, что все это ложь, измышленная нашими врагами, евреями.

— О, маркиза, когда вы бросите свои предразсудки относительно евреевъ? Предразсудки эти недостойны вашей благородной натуры и поддерживаются въ васъ, я боюсь, не съ доброй цѣлью. Эти чудовищные предразсудки исчадье среднихъ вѣковъ и Торквемады. Вы слишкомъ благородны, чтобы дѣйствовать заодно съ негодяями, которые преслѣдуютъ евреевъ. Развѣ вы не знаете, маркиза, что эта раса, о которой вы говорите съ такимъ презрѣніемъ, первая на свѣтѣ? Я уже не буду говорить, что колыбель нашей католической религіи находится въ отечествѣ евреевъ, что предметы нашего поклоненія, Христосъ и Богородица происходятъ отъ Авраама. Но взгляните на евреевъ съ точки зрѣнія безпристрастнаго наблюдателя, и вы будете вынуждены признать, что ихъ раса отличается высшимъ умственнымъ развитіемъ, непреодолимой энергіей и могучей силой воли. Народный духъ, покорившій Палестину, защищавшій Іудею въ продолженіи многихъ вѣковъ рабства, и сопротивлявшійся до послѣдней крайности римскимъ легіонамъ, не умеръ доселѣ въ груди разсѣянныхъ повсюда евреевъ, которые перестали быть національностью, но все-таки остались расой живой, характерной, не уничтожимой. Вы питаете самые грубые предразсудки относительно народа, который далъ каждой изъ европейскихъ странъ великихъ государственныхъ людей, полководцевъ, философовъ, ученыхъ, финансовыя свѣтила…

— Да, грабителей, перебила его маркиза съ презрительной улыбкой.

— Во всякой расѣ есть грабители, и самаго низкаго разряда, отвѣчалъ спокойно баронъ. — Есть евреи и евреи, какъ есть католики и католики. Конечно, дурные евреи хуже всѣхъ дурныхъ людей на свѣтѣ, но и этимъ они обязаны своему необыкновенному уму.

— Вы очень краснорѣчивый адвокатъ, баронъ, замѣтила саркастически маркиза: — но съ которыхъ поръ вы стали іерусалимскимъ рыцаремъ?

— Съ тѣхъ поръ, какъ я научился понимать исторію и цѣнить геній Неандера, философію Спинозы, музыку Мендельсона и Мейербера, остроуміе Гейне, фантазію Ауэрбаха и игру Рашели. Я лично зналъ Кремье и Фульда, и при мнѣ Англіей управлялъ Дизраэли. Еслибы мнѣ пришлось пересчитать всѣхъ знаменитыхъ евреевъ, то на это потребовалось бы нѣсколько часовъ; достаточно сказать, что почти всѣмъ, чѣмъ гордятся наши враги, нѣмцы, они обязаны евреямъ, и еще недавно всѣ лучшіе ихъ профессора и публицисты принадлежали къ расѣ, которую въ модѣ теперь презирать. Козмо играетъ на безчеловѣчныхъ предразсудкахъ и старается пробить лбомъ каменную скалу. Онъ нетолько самъ погибнетъ, но погубитъ и всѣхъ насъ.

Маркизу поразилъ его пламенный и возвышенный тонъ. Онъ нисколько не убѣдилъ ея, но она не могла не оцѣнить его краснорѣчія и широты взглядовъ.

— Этотъ вопросъ очень серьёзный, отвѣчала она съ улыбкой: — и я не въ состояніи спорить съ вами. Но въ настоящемъ случаѣ вы поддались обману. Что бы вы ни говорили о евреяхъ, они теперь завидуютъ нашему успѣху и стараются всѣми силами погубить насъ. Но мы не можемъ отступить. Мы должны или побѣдить, или погибнуть. Отчего бы намъ съ вами дружно не содѣйствовать дальнѣйшему успѣху этой великой идеи?

— Маркиза, сказалъ онъ съ глубокимъ чувствомъ: — мое сердце съ вами, но умъ противъ васъ, и я изъ чувства долга долженъ повторить — берегитесь, вамъ грозитъ опасность. Простите мнѣ за мою грубую смѣлость. Вы, по крайней мѣрѣ, не можете сомнѣваться въ моемъ безкорыстіи.

Онъ простился и ушелъ, оставивъ маркизу въ большомъ смущеніи. Конечно, она не сомнѣвалась въ безкорыстіи барона, и вполнѣ оцѣняла всю его пламенную преданность къ ней, которая сіяла въ его глазахъ и дрожала въ его голосѣ. Но она слишкомъ предалась религіозному энтузіазму и чарующему вліянію Козмо, чтобы повѣрить іереміядамъ Плюма.

— Это невозможно, сказала она вслухъ, по уходѣ барона: — Козмо побѣдоносно опровергнетъ эту нелѣпую сплетню.

Козмо же, всецѣло погрузившись въ водоворотъ своихъ колоссальныхъ предпріятій, не имѣлъ времени хорошо обдумать и здраво взглянуть на окружавшія его обстоятельства. Онъ вертѣлся въ созданномъ имъ кругу, который былъ самъ по себѣ громаденъ, но очень малъ въ сравненіи съ общимъ финансовымъ міромъ. Неся на своихъ плечахъ и сосредоточивъ въ своемъ умѣ всѣ сложныя операціи католическаго кредита, съ его многочисленными вѣтвями, Козмо не могъ зорко слѣдить за всѣмъ, что дѣлалось въ политическихъ и финансовыхъ сферахъ. Менѣе способные люди, наблюдавшіе издали за ходомъ дѣлъ, ясно видѣли признаки грозы, въ то время какъ въ его глазахъ все обѣщало ведро. Онъ работалъ какъ энтузіастъ, какъ безумецъ, не зная и не видя передъ собой ничего, кромѣ своего гигантскаго предпріятія. Онъ каждый день посѣщалъ маркизу Рошерэ. Она первая встрѣтила сочувственно великую идею, и ея вѣра въ Козмо ни мало не ослабѣла, ея энтузіазмъ нисколько не уменьшился. Для нея дѣло Козмо было священнымъ, и его успѣхъ, по мѣткому замѣчанію Дюмареска, эѳирно опьянялъ ее. Она не могла не довѣрять Козмо. Геній его создалъ это чудное зданіе, повидимому, столь твердое и долговѣчное. Онъ ежедневно покорялъ новыя страны и ежедневно являлся къ ней съ новыми побѣдами, съ новыми надеждами. Какъ могла она не восторгаться такимъ человѣкомъ?

При первомъ свиданіи съ Козмо, она передала ему о ходившихъ въ Парижѣ слухахъ. Онъ пришелъ въ ярость.

— Маркиза, сказалъ онъ, тотчасъ отгадавъ источникъ этихъ слуховъ: — вы мнѣ довѣряете?

— Вполнѣ.

— Это козни нашихъ враговъ. Наша дѣятельность обратила на себя вниманіе республиканскаго правительства. Я знаю, что за всѣми нашими дѣйствіями слѣдятъ шпіоны — такъ перепуганы атеисты и соціалисты постоянно возростающей силой нашей ассоціаціи. Какъ только наши акціи поднялись до 2500, евреи обратились съ протестомъ къ министру финансовъ. У меня также есть шпіоны. Во всякомъ казенномъ вѣдомствѣ находятся наши акціонеры и агенты. Я каждое утро знаю обо всемъ, что дѣлалось наканунѣ въ различныхъ министерствахъ и канцеляріяхъ. Враги наши видятъ, что они не могутъ побѣдить меня ни биржевой игрой, ни хитрой политикой, и теперь стали прибѣгать ко лжи. Мой отвѣтъ на всѣ эти клеветы очень простъ. На слѣдующей недѣлѣ у насъ будетъ общее собраніе, и я представлю акціонерамъ подробный отчетъ о положеніи нашихъ дѣлъ, а также предъявлю для ревизіи находящіеся въ нашей кассѣ залоги, подъ которые выданы ссуды. Въ числѣ этихъ залоговъ однихъ государственныхъ фондовъ на пятьдесятъ милліоновъ. Кто вамъ передалъ эти гнусныя сплетни?

Онъ, казалось, былъ оскорбленъ и выведенъ изъ себя подобными подозрѣніями.

— Все равно, мой другъ, отвѣчала маркиза, протягивая ему руку: — вѣдь я имъ не повѣрила.

Она бросила на него нѣжный, сочувственный взглядъ. Онъ взялъ ея руку и поднесъ ее къ своимъ губамъ.

— Вы, маркиза, сказалъ онъ патетическимъ тономъ: — съ самаго начала были моей вдохновительницей, моей Минервой въ этомъ дѣлѣ. Вашъ замѣчательный умъ сразу оцѣнилъ мою идею, и вы вдохнули въ нее жизнь. Ваше сочувствіе и энтузіазмъ до сего дня составляютъ для меня самую могущественную и надежную поддержку. Ваше довѣріе очень дорого мнѣ и, еслибы я вдругъ лишился его, то почувствовалъ бы себя совершенно безпомощнымъ.

Онъ смотрѣлъ на нее пристально своими блестящими черными глазами, и она была очарована, какъ бы наэлектризирована, этимъ страннымъ взглядомъ. Она опустила голову. Щеки ея покрылись румянцемъ.

— Вы преувеличиваете значеніе моей помощи, отвѣчала она, тщетно стараясь улыбнуться: — какое счастье слѣдовать за такимъ геніальнымъ вожакомъ! Блестящіе успѣхи и колоссальная будущность этого дѣла сторицею вознаграждаютъ за всѣ усилія.

Она подняла глаза. Онъ попрежнему смотрѣлъ на нее, и на губахъ его играла улыбка торжества.

— Да, продолжала она, смѣло встрѣчаясь съ нимъ глазами: — можно гордиться тѣмъ, что оказываешь вамъ помощь, потому что въ васъ мы нашли новаго крестоносца — истиннаго финансоваго рыцаря.

Итальянецъ схватилъ ея руку и покрылъ поцѣлуями. Она не сопротивлялась.

— О! произнесъ онъ, продолжая держать ея руку: — еслибы можно было всегда имѣть при себѣ такую помощницу, такую вдохновительницу?

Она тихо отдернула свою руку и вспыхнула. Онъ понялъ, что въ головѣ ея мелькнула какая-то мысль, но какая? Черезъ минуту она спокойно сказала:

— Кстати, маркизъ не будетъ въ состояніи присутствовать на общемъ собраніи. У него припадокъ подагры, и въ этихъ случаяхъ онъ никогда не поправляется ранѣе десяти дней.

— Неужели? Очень жаль. Правда, онъ въ послѣднее время былъ нехорошъ на взглядъ.

— Это громадное предпріятіе слишкомъ тяготитъ и озабочиваетъ его. Я, право, боюсь за него, и вамъ вскорѣ придется освободить его отъ званія предсѣдателя правленія.

— Съ удовольствіемъ, если вы займете его мѣсто.

— Увы! Я могу помогать вамъ только, какъ женщина.

— О, еслибы вы могли быть такой помощницей въ полномъ и лучшемъ смыслѣ этого слова! произнесъ Козмо.

Въ эту минуту дверь въ будуаръ отворилась и слуга, замѣнившій Жака, доложилъ:

— Г. Дюмарескъ.

Вслѣдъ затѣмъ въ комнату вошелъ журналистъ, и отъ его зоркаго, опытнаго глаза не скрылось, что онъ явился не во время, что тутъ происходила какая-то патетическая сцена.

— Вы слышали новость? произнесъ онъ: — сегодня утромъ акціи поднялись на 250.

— Завтра онѣ достигнутъ 2,000, отвѣчалъ Козмо спокойно: — но мнѣ пора въ правленіе.

Маркиза протянула ему руку. Онъ пожалъ ее и поспѣшно удалился.

Дюмарескъ, дѣйствительно, явился въ очень неудобную минуту для исполненія возложеннаго на него долга. Комитетъ безопасности не забывалъ добровольно принятой имъ на себя обязанности. Онъ собрался въ это утро. Безпокойство Антуаня и барона возрастало не по днямъ, а по часамъ. Маркизъ Рошерэ взялъ по четыре тысячи акцій перваго и второго выпуска, а также большое количество акцій послѣдующихъ выпусковъ. Онъ стойко держалъ ихъ въ своихъ рукахъ. Антуань намекалъ ему не разъ, что было бы благоразумно продать хоть часть ихъ но настоящей высокой цѣнѣ. Баронъ тайно спустилъ свои акціи, оставивъ себѣ только пятьсотъ, и у него теперь лежало три милліона во французскомъ банкѣ.

— Я боюсь, что они намъ вскорѣ понадобятся, сказалъ онъ своимъ друзьямъ: — если намъ не удастся уговорить маркиза продать часть акцій, то крахъ католическаго кредита совершенно раззоритъ его.

Но старый аристократъ не хотѣлъ и слышать благоразумныхъ совѣтовъ Антуаня.

— Я не могу этого сдѣлать, пока я предсѣдатель, отвѣчалъ онъ: — вы знаете, что я совѣтовалъ всѣмъ моимъ друзьямъ держать акціи. Было бы безчестно, еслибы я самъ сталъ ихъ спускать.

Понимая, что на это нѣтъ отвѣта, Антуань не зналъ, что ему дѣлать. Самъ онъ зашибъ копейку, и вполнѣ честно, продавъ свои акціи. Но онъ съ ужасомъ вспоминалъ, что было время, когда онъ могъ удержать маркиза отъ участія въ такомъ рискованномъ дѣлѣ. Онъ и баронъ Плюмъ дали себѣ слово спасти маркиза и маркизу въ критическую минуту. Но теперь они видѣли, какъ это было трудно сдѣлать. Они находились въ безъисходномъ положеніи. Маркизъ былъ слишкомъ честенъ, чтобы бросить это дѣло, а маркиза находилась вполнѣ подъ вліяніемъ Козмо и не слушала никакихъ предостереженій. Дюмарескъ, чувствовавшій, что доля отвѣтственности лежала и на немъ, начиналъ опасаться тяжелаго удара, который нанесетъ крахъ католическаго кредита дѣлу легитимизма и католицизма. Онъ даже помѣстилъ нѣсколько замѣтокъ въ Le Bon Ami, въ которыхъ слегка предостерегалъ о возможныхъ опасностяхъ, за что получилъ рѣзкіе выговоры со стороны Козмо, архіепископа и кардинала Беретты.

— Намъ остается одно средство, сказалъ сметливый Плюмъ на торжественномъ совѣщаніи комитета безопасности: — маркизъ, очевидно, слабѣетъ и старѣетъ. Надо напугать маркизу его нездоровьемъ и посовѣтовать, чтобы онъ отказался отъ предсѣдательства. Тогда онъ будетъ въ состояніи продать большую часть своихъ акцій. Я не смѣю пойти къ маркизѣ. Она уже смотритъ на меня подозрительно. Дюмареекъ долженъ взять на себя эту задачу, а де-ля-Гуппъ напугаетъ самого маркиза.

— Но кто его замѣнитъ? спросилъ Антуань: — она не согласится на его отставку, если мы ему не пріищемъ достойнаго преемника.

Плюмъ ударилъ себя по лбу.

— Предложите Козмо въ предсѣдатели, сказалъ онъ: — единственный человѣкъ, на котораго она согласится.

Вслѣдствіе этого совѣщанія, Дюмарескъ и появился въ будуарѣ маркизы. Они естественно стали говорить объ успѣхѣ католическаго кредита и маркиза выразила журналисту свое неудовольствіе за его замѣтки въ Le Bon Ami. Она упрекала его въ недостаткѣ вѣры въ великую идею. Всякій, кто не вѣрилъ въ это святое дѣло такъ же слѣпо, какъ она, былъ ея врагомъ.

— Мы наканунѣ величайшей побѣды, какую только одерживали въ наше время вѣра и порядокъ, сказала она: — мы создаемъ настоящую реформацію. Черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, въ Венеціи, Прагѣ, Лондонѣ и Венгріи будутъ такія же великія учрежденія, какъ парижскій кредитъ. Все уже готово. Козмо назначилъ тридцать пять главныхъ европейскихъ газетъ, которыя будутъ куплены нашими агентами. Вскорѣ у насъ будутъ въ рукахъ такіе громадные капиталы, что мы будемъ въ состояніи создать на поддержку великаго политическаго движенія сто, пятьсотъ милліоновъ, и тогда…

Она замолчала и знаменательно махнула рукой.

Дюмарескъ понялъ ея жестъ. Онъ желалъ вѣрить ея надеждамъ, но онъ былъ парижаниномъ, а въ парижанахъ скептицизмъ — врожденное чувство. Поэтому онъ мысленно спросилъ себя, неужели Козмо очаровывалъ ее подобными фантастичными иллюзіями?

Онъ тотчасъ перемѣнилъ разговоръ.

— Я пришелъ узнать о здоровьи маркиза, сказалъ онъ: — въ послѣднее время онъ былъ очень нехорошъ на взглядъ. Всѣ это съ безпокойствомъ замѣчали. А теперь я узнаю, что онъ не выходитъ изъ своей комнаты. Что съ нимъ?

— Развѣ всѣ замѣтили его болѣзненный видъ? поспѣшно спросила она.

— Да, онъ, къ сожалѣнію, въ послѣдній годъ постарѣлъ на десять лѣтъ. Тяжелая, отвѣтственная должность предсѣдателя просто убиваетъ его.

— Боже мой! Вы въ этомъ увѣрены?

— Не я только, а всѣ. Люди въ его года не могутъ занимать такихъ мѣстъ. Сеньору Козмо слѣдовало бы самому сдѣлаться предсѣдателемъ.

Маркиза встала, словно желая тотчасъ пойти къ мужу. Дюмарескъ также всталъ. Онъ исполнилъ возложенное на него порученіе и удалился. Маркиза осталась въ будуарѣ. Она смотрѣла прямо передъ собою, но ничего не видѣла. Въ сердцѣ ея происходила борьба разнородныхъ чувствъ. Наступила реакція послѣ того сильнаго волненія, въ которое привелъ ее разговоръ съ Козмо. Она обдумывала его слова и тонъ, которымъ они были сказаны. Она безсознательно всецѣло подпала подъ вліяніе Козмо. Ей казалось, что никогда не видывала она человѣка съ такимъ геніемъ и такой мощной силой. О, еслибы сила всегда соединялась съ силой! Отчего она, превосходившая красотой и умомъ большинство женщинъ, не была женою мужа, равнаго ей, даже превосходящаго ее силой и геніемъ? Добрый, рыцарски благородный старикъ, лежавшій въ подагрѣ наверху, былъ неспособенъ оцѣнить ее и дѣлить ея честолюбивыя стремленія и пламенный энтузіазмъ. А Козмо… онъ былъ геній, честолюбецъ, энтузіастъ и… Она не смѣла дать полной свободы своимъ мыслямъ и закрыла лицо руками. Голова у нея кружилась. Она нѣкогда любила безмолвно, безнадежно молодого профессора Эдуарда Реми. Ортансъ также его любила, и онъ полюбилъ Ортансъ. Она пожертвовала своей любовью ради своей подруги. Но Ортансъ не вѣрила ея самопожертвованію и изъ ревности избѣгала ее. Впослѣдствіи Маргарита де-Мениль вышла замужъ за стараго маркиза, которому она была всегда вѣрной, преданной женой. Оно была замужемъ двѣнадцать лѣтъ и ей недавно минуло тридцать лѣтъ. Несмотря на ея самоотверженіе и набожность, сердце ея сохранило юныя, пламенныя стремленія. До сихъ поръ она оставалась цѣломудренной. Но теперь въ ея мысляхъ носились два образа: одинъ — баронъ Плюмъ, столь долго бывшій ея преданнымъ другомъ, и котораго она могла бы полюбить, еслибы была свободна; другой — Козмо, возбудившій въ ней столько благородныхъ мыслей и наполнившій ея жизнь въ послѣдніе мѣсяцы своей великой идеей. А что значили его сегодняшнія слова и тонъ, которымъ они были сказаны? Еслибы онъ прибавилъ хоть одно лишнее слово, она его возненавидѣла бы, но теперь она думала о немъ.

Наконецъ, ей удалось кое-какъ усмирить водоворотъ мыслей и она отправилась къ мужу.

Онъ сидѣлъ въ покойномъ креслѣ, протянувъ ногу. Лицо его было блѣдное, страждущее. Да, онъ былъ боленъ, и очень постарѣлъ. Увидѣвъ ее, онъ съ трудомъ улыбнулся.

— Ты не очень боленъ, mon mari? спросила она, вставъ на колѣни подлѣ его кресла и нѣжно смотря на него.

— Не знаю, Маргарита, отвѣчалъ онъ: — но я далеко не тотъ, что прежде. Я не могу переносить страданій, и голова моя очень слаба. Но это пройдетъ.

Въ его головѣ были такія дрожащія, болѣзненныя ноты, что маркиза вздрогнула. Чаша переполнилась. Она припала головой къ ручкѣ кресла и горько зарыдала. Слезы смыли всѣ опасныя мысли, тѣснившіяся въ головѣ и она стала думать только о мужѣ.

— Что съ тобой, Маргарита? произнесъ онъ съ безпокойстволъ, нѣжно гладя ея чудные волоса: — ты боишься за своего стараго мужа? Полно. Все пройдетъ. Только мнѣ надо бросить предсѣдательство этого колоссальнаго предпріятія. Антуань вполнѣ раздѣляетъ мое мнѣніе. Намъ надо сдѣлать предсѣдателемъ Козмо.

Маркиза отерла слезы и подняла голову.

— Козмо?

— Да. Онъ одинъ достоинъ занять это мѣсто.

— Правда, промолвила она: — онъ одинъ достоинъ занять это мѣсто.

XVII.
Антуань произноситъ приговоръ надъ собой.

Имѣя доступъ за кулисы, мы можемъ объяснить читателямъ таинственныя финансовыя продѣлки Козмо, которыхъ никакъ не могъ понять баронъ Плюмъ. Быть можетъ, эти технико-финансовыя подробности не будутъ интересны для всѣхъ, но безъ нихъ рисуемая нами картина была бы неполна.

Чрезвычайное повышеніе акцій католическаго кредита и его многочисленныхъ вѣтвей было достигнуто, какъ благоразумно подозрѣвалъ Плюмъ, не естественнымъ путемъ. Для поощренія покупщиковъ и возвышенія котировки на акціи Козмо поручилъ маклерамъ, которымъ онъ вполнѣ довѣрялъ, купить на срокъ 20,000 акцій, цѣна которыхъ достигла до 2,500 фр. Такимъ образомъ, онъ принялъ на себя обязательство уплатить пятьдесятъ милліоновъ. Онъ скупалъ также всѣ акціи, которыя появлялись на рынкѣ, но число ихъ было сравнительно не велико, благодаря религіознымъ иллюзіямъ маркиза и всѣхъ ультрамонтановъ и роялистовъ. Эти акціи покупались маклерами и потомъ представлялись въ католическій кредитъ, который выдавалъ подъ нихъ авансы; кромѣ того, Козмо одолжалъ маклерамъ, въ видѣ обезпеченія, лучшіе изъ залоговъ, находившихся въ кассѣ общества. Число подобныхъ акцій достигло до десяти тысячъ, представлявшихъ сумму въ двадцать-пять милліоновъ, и касса католическаго кредита выдала подъ нихъ двадцать два съ половиною милліона. Далѣе, для поощренія лицъ, спекулировавшихъ акціями, Козмо выдалъ имъ подъ акціи еще двадцать милліоновъ. Громадныя суммы лежали непроизводительно на Востокѣ, въ Венгріи, Румыніи, Италіи и Испаніи. Касса кредита быстро пустѣла. Правда, этой тактикой акціи были подняты до 3,200 фр., и цѣлая группа еврейскихъ и христіанскихъ спекулаторовъ была прижата къ стѣнѣ. Разсчитывая, и совершенно справедливо, что операціи косморамы не могутъ долго длиться, они продали на срокъ акціи по 1,500 и 2,000 фр., а теперь рвали на себѣ волоса при видѣ, какую страшную разницу имъ придется приплатить. Они находились въ безвыходномъ положеніи, благодаря тому, что не подозрѣвали, какими громадными средствами располагалъ католическій кредитъ, поддерживаемый богатыми аристократами и еще болѣе богатыми конгрегаціями. Къ тому же имъ и въ голову не приходило, что Козмо могъ взять изъ кассы тридцать или сорокъ милліоновъ для игры своими собственными акціями.

Низкое любопытство барона Плюма и вопросы маркизы, которая хотѣла только очистить Козмо отъ нападокъ, побудилъ послѣдняго публично доказать неосновательность распускаемыхъ о немъ ложныхъ слуховъ. Приближалось общее собраніе. Козмо обратился за помощью къ Галюше, у котораго всегда хранились громадные капиталы его многочисленныхъ кліентовъ, и эти капиталы заключались преимущественно въ государственныхъ фондахъ. Крупные маклера, черезъ которыхъ обдѣлывалъ свои операціи Козмо, также были готовы сдѣлать ему одолженіе. Такимъ образомъ, за нѣсколько дней до общаго собранія, акціи кредита были замѣнены въ кассѣ общества государственными фондами и другими вѣрными денежными бумагами на пятьдесятъ милліоновъ. Списокъ этихъ цѣнностей былъ поданъ маркизу, а барона Плюма пригласили лично обревизовать кассу. Онъ преспокойно отправился въ несгораемую комнату и осмотрѣлъ нѣсколько пачекъ цѣнностей. Всѣ онѣ оказались выше всякаго сомнѣнія. Онъ попался на удочку, не подозрѣвая, что всѣ эти цѣнности были взяты на прокатъ, что за нихъ было уплачено изъ денегъ кредита 250,000 франк., и что черезъ два дня послѣ общаго собранія онѣ снова были замѣнены сомнительными акціями общества.

По окончаніи общаго собранія, графъ Меліо весело расхохотался, а Козмо сказалъ, обращаясь къ своему блестящему помощнику:

— Конечно, это былъ рискованный шагъ; но когда имѣешь дѣло съ людьми, не понимающими ни черта въ финансовой наукѣ, и интересы которыхъ надо оберегать вопреки имъ самимъ, приходится угождать ихъ щепетильности. Они никогда не поняли бы нашихъ операцій, еслибы мы открыли имъ всю правду. Что же касается барона Плюма, то онъ просто оселъ. Безъ этой продѣлки онъ вывелъ бы все на чистую воду и погубилъ бы дѣло. Теперь мы можемъ дѣйствовать съ развязанными руками. Маклера и банкиры должны намъ болѣе ста милліоновъ и черезъ нѣсколько недѣль должны ихъ уплатить. Абирамъ знатно попадется, прибавилъ Козмо, скаля свои бѣлые зубы: — онъ перешелъ на сторону нашихъ враговъ, какъ только спустилъ наши акціи, а теперь попался на нѣсколько милліоновъ. Нѣмцы Стангеръ и Стрингеръ должны намъ восемь милліоновъ, а Рейнекеръ — семь милліоновъ! Это месть за Седанъ. Черезъ нѣсколько субботъ во всѣхъ синагогахъ поднимутся вопли и стоны. Мы поймали евреевъ въ западню. Намъ остается лишь выдержать нѣсколько дней, и мы станемъ царями парижской биржи.

Эти слова Козмо ясно обнаруживаютъ любопытный, умственный недостатокъ, часто замѣчаемый въ смѣлыхъ финансистахъ, возвышеніе и паденіе которыхъ напоминаютъ полетъ блестящей, трескучей ракеты. Какъ отчаянный игрокъ, этотъ ловкій авантюристъ закрылъ глаза и не замѣчалъ грозившихъ ему опасностей вслѣдствіе возвышенія стоимости денегъ на рынкахъ всего свѣта и безвыходнаго положенія сотни тысячъ спекуляторовъ, изъ которыхъ онъ собирался высосать кровь, но которые могли оказаться гніющими труппами, лишенными всякой крови.

На общемъ собраніи маркизъ, все еще больной и не выходившій изъ комнаты, письменно сложилъ съ себя званіе предсѣдателя и Козмо былъ избранъ единогласно на его мѣсто. Въ тоже время и баронъ Плюмъ отказался отъ директорства. Онъ ясно видѣлъ теперь, что могъ принести болѣе пользы маркизѣ, дѣйствуя внѣ волшебнаго круга, гдѣ всѣхъ парализовала чарующая сила финансоваго кудесника. Князь Бальтазаръ также пересталъ быть директоромъ по настоятельному требованію его будущаго тестя Динандье. Любимая мечта толстаго милліонера должна была вскорѣ осуществиться. Дочь его была невѣстой князя. Отчего ей было и не выйти замужъ за князя, когда содержатель игорнаго дома выдавалъ своихъ дочерей за князей и принцевъ крови? Жизнь Динандье, быть можетъ, не выдерживала строгой, нравственной критики, но во всякомъ случаѣ онъ не раззорилъ тысячи семействъ и ему не являлись по ночамъ призраки несчастныхъ самоубійцъ. Какъ бы то ни было, приготовленія къ свадьбѣ Сесиль производились съ невиданнымъ блескомъ.

Общее собраніе было полнымъ торжествомъ для Козмо, вмѣстѣ съ тѣмъ и для маркизы. Она не могла отказать себѣ въ удовольствіи упрекнуть барона Плюма.

— Вы видите, сказала она: — какъ заблуждался вашъ хваленный умъ! Вы должны извиниться передъ Козмо. Всѣ ваши предположенія оказались ложными. Вы вѣрили евреямъ, которые стараются погубить насъ. А теперь вы убѣдились своими глазами, что Козмо слишкомъ искусный финансистъ и честный человѣкъ, чтобы дѣлать то, въ чемъ его обвиняютъ евреи.

— Мои глаза убѣдились, отвѣчалъ баронъ: — но умъ сомнѣвается до сего дня.

— О! воскликнула маркиза съ сердцемъ: — вы безнадежный скептикъ. Вы хорошо сдѣлали, что вышли изъ директоровъ. Подобныя дѣла нельзя вести безъ полнаго довѣрія другъ къ другу. Сознайтесь, васъ мучаетъ зависть, что нашелся человѣкъ умнѣе васъ?

Баронъ бросилъ на нее такой грустный взглядъ, что ей стало жаль его.

— Неужели мы дошли до того, что вы, Маргарита де-Рошерэ, произнесъ онъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ: — не можете объяснить иначе моего поведенія? Вы не знаете, что въ эту самую минуту на биржѣ ходятъ самые странные слухи, что люди говорятъ громко то, что шептали на ухо недѣлю или двѣ тому назадъ. Козмо прижалъ къ стѣнѣ всю биржу. Она не можетъ выйти изъ безвыходнаго положенія иначе, какъ перешагнувъ черезъ его трупъ. Ему должны сто пятьдесятъ милліоновъ. А что, если этихъ денегъ не заплатятъ? Сколько же мы должны, никто не знаетъ, кромѣ Козмо, да онъ знаетъ ли?

Въ эту минуту вошелъ въ комнату Антуань. Онъ былъ очень разстроенъ и не походилъ на себя. Его лицо, обыкновенно спокойное, холодное, оффиціалное, было теперь блѣднымъ, взволнованнымъ.

— Я прямо съ биржи, маркиза, воскликнулъ онъ: — настроеніе биржи самое тревожное. Получены дурныя извѣстія. Андалузко-индѣйскій банкъ въ критическомъ положеніи. Всѣ требуютъ изъ него свои взносы. Акціи упали на восемь сотъ франковъ, и нѣтъ вовсе покупщиковъ. Нашъ кредитъ пошатнется. Наши акціи упадутъ, и многіе потребуютъ обратно своихъ взносовъ.

— Я знаю, отвѣчала маркиза спокойно: — Козмо былъ только-что здѣсь и объяснилъ мнѣ все. Это временная паника. Онъ принялъ уже мѣры. Я ему дала чекъ на французскій банкъ.

— Чекъ на французскій банкъ! воскликнулъ съ ужасомъ Антуань: — на какую сумму?

— На два милліона! отвѣчала она съ улыбкой.

— Боже мой! Боже мой! Вы раззорены, маркиза! воскликнулъ Антуань, ломая руки отъ отчаянія: — эти два милліона единственный вашъ капиталъ, который находится внѣ католическаго кредита.

— Такъ что же?

— Какъ что? Я съ величайшимъ трудомъ собралъ деньги для уплаты взносовъ по акціямъ и расходовъ по вашимъ имѣніямъ и хозяйству. Прежде шести мѣсяцевъ вамъ не откуда получить денегъ. Вы знаете, что въ случаѣ необходимости нельзя даже заложить имѣній, такъ какъ они всѣ заложены.

— У насъ есть акціи. Козмо сегодня пошлетъ въ Мадритъ десять милліоновъ, чтобы остановить наплывъ требованій. Все это уладится.

— Дуракъ! воскликнулъ баронъ Плюмъ внѣ себя отъ гнѣва: — ему нужны деньги въ Парижѣ, чтобы выйти изъ затруднительнаго положенія, а онъ посылаетъ милліоны въ Мадритъ! Идіотъ! Подлецъ! Мошенникъ!

— Замолчите, баронъ, произнесла маркиза, вставая и гордо выпрямляясь во весь ростъ: — сеньоръ Козмо — мой другъ. Вы забываетесь, баронъ, въ моемъ присутствіи. Неблагородно пользоваться слабостью женщины. По несчастью, маркизъ не можетъ въ эту минуту заступиться за меня.

Плюмъ поблѣднѣлъ, губы его задрожали и онъ отвѣчалъ съ глубокимъ чувствомъ:

— Простите меня, маркиза. Я потерялъ голову. Но вы не можете подумать, чтобы я хотѣлъ оскорбить васъ.

Она взглянула на его лицо, ясно выражавшее сожалѣніе, раскаяніе и мужественную гордость.

— Вы, мужчины, меня смущаете, промолвила она, опускаясь въ кресло и закрывая лицо руками: — вы должны быть моими совѣтниками и опорой, а вы только меня критикуете.

— Нѣтъ, маркиза, произнесъ баронъ, взявъ ее за руку и нѣжно ее пожимая: — мы ваши вѣрные слуги, ваши преданные рабы. Наше единственное желаніе служить вамъ, спасти васъ.

— Я вамъ вѣрю, отвѣчала она немного успокоившись: — но вы, Антуань, убѣжали на биржу и оставили меня одну. Маркизъ слишкомъ боленъ, чтобы заниматься дѣлами. Что мнѣ было дѣлать? Козмо и Галюшэ были у меня. Мнѣ не съ кѣмъ было посовѣтоваться, кромѣ аббата.

— Маркиза, сказалъ Антуань: — надо дѣйствовать, не теряя ни минуты. Мы должны тотчасъ реализировать хоть часть вашихъ акцій. Позвольте мнѣ продать акцій на два милліона, чтобъ покрыть израсходованную вами сегодня сумму.

— Маркиза, умоляю васъ, согласитесь на предложеніе Антуаня, произнесъ Плюмъ.

— Но вѣдь это безчестно. Я только-что одолжила два милліона, чтобъ поддержать наше дѣло, а теперь вы хотите, чтобъ я сразу бросила на рынокъ наши акціи на ту же сумму.

— Подождите! воскликнулъ баронъ, словно блестящая идея озарила его голову: — одинъ пріятель вчера спрашивалъ у меня, гдѣ ему достать на два съ половиной милліона акцій, которыя онъ запродалъ на срокъ. Вы можете ему передать или даже просто одолжить свои акціи; тутъ нѣтъ ничего безчестнаго.

Послѣ нѣкотораго колебанія, маркиза согласилась и черезъ нѣсколько минутъ Антуань и Плюмъ уже скакали во французскій банкъ, гдѣ находились всѣ капиталы маркизы.

— Какъ зовутъ вашего пріятеля, которому понадобилось столько акцій въ настоящую критическую минуту? спросилъ Антуань, пристально смотря на барона.

Плюмъ покраснѣлъ. Глаза ихъ встрѣтились. Антуань крѣпко пожалъ руку Плюма.

— Вы истинный аристократъ, сказалъ онъ: — аристократъ по сердцу и по душѣ.

— Все это пустяки, мой другъ, отвѣчалъ баронъ: — развѣ я не пожертвовалъ бы жизнью, чтобъ спасти ее отъ минутнаго страданія? Что значатъ два милліона? А вѣдь подумайте, она не пережила бы банкротства? Но поклянитесь мнѣ всѣмъ, что для васъ есть святого, что вы никогда не скажите ей объ этомъ ни слова.

— Клянусь своей совѣстью!

— Погодите! воскликнулъ баронъ, ударяя себя по лбу: — намъ незачѣмъ ѣхать прямо въ банкъ. У меня тамъ лежатъ три милліона, и если я ихъ переведу на счетъ маркиза, то всѣ объ этомъ узнаютъ. Поѣдемъ лучше къ Шампо; теперь двѣнадцатый часъ, и мы тамъ застанемъ за завтракомъ толстаго Динандье. Онъ устроитъ мнѣ это дѣльце.

Они дѣйствительно застали великаго финансиста за столомъ, съ повязанной на груди салфеткой. Онъ спокойно жевалъ хлѣбъ, дожидаясь завтрака. У Шампо и во всѣхъ кофейняхъ вокругъ биржи царствовало громадное волненіе. На тротуарахъ толпы мужчинъ и женщинъ разсуждали, кричали, махали руками; нѣкоторые даже плакали. У Шампо болѣе говорили, чѣмъ ѣли. По временамъ, къ извѣстнымъ маклерамъ подходили ихъ агенты и, шепнувъ что-то на ухо, быстро удалялись, а вслѣдъ за такими вѣстовщиками спѣшили и сами маклера, бросая завтракъ, блѣдные, встревоженные. Одинъ Динандье, какъ скала, о которую разбилось много финансовыхъ смерчей, оставался совершенно спокойнымъ. Къ чему было ему изъ-за финансоваго кризиса портить свой завтракъ, вѣчно состоявшій изъ двойной порціи бифштекса съ картофелемъ?

— А, баронъ, вы здѣсь? сказалъ онъ, вставая, когда Плюмъ и Антуань подошли къ его столу. — Счастливы вы, что не состоите болѣе директоромъ католическаго кредита. Вы слышали? Акціи упали на 650 фр., а къ вечеру они упадутъ на 1,000. Биржа, господа, это море. Она клокочетъ, какъ смерчъ. Плонъ, Борксъ и Тембаль объявили себя несостоятельными. Словно насталъ послѣдній день — всеобщая ликвидація. Но садитесь, господа, и позавтракайте.

— Извините, Динандье, отвѣчалъ баронъ: — у насъ очень спѣшное дѣло. Позвольте мнѣ объяснить вамъ его въ двухъ словахъ.

И Плюмъ вкратцѣ разсказалъ ему въ чемъ дѣло.

— Еще бы! воскликнулъ толстый милліонеръ: — маркиза не должна пострадать отъ продѣлокъ мошенника Козмо. Вѣрьте мнѣ, господа, что сегодня утромъ я говорилъ Сесиль: «наступаетъ гроза, и Рошерэ могутъ совсѣмъ раззориться; они по уши погрузились въ спекуляціи этой итальянской канальи». Сесиль отвѣтила мнѣ: «Вы не должны этого допустить, папа». Я тогда сказалъ, чтобъ подразнить ребенка: «Какое мнѣ до нихъ дѣло? Я не аристократъ. Ты хочешь, чтобы я ограбилъ свою дочь и спасъ аристократовъ, раззорившихся по своей собственной глупости». Но я былъ жестоко наказанъ за эти слова. Можете себѣ представить, господа: моя Сесиль, мой ангелъ Сесиль вышла изъ себя, начала кричать, плакать и назвала меня варваромъ. Какъ вы думаете, ха-ха-ха, толстый Динандье варваръ? Нѣтъ, маркиза святая! Она была добрѣе къ моей Сесили, чѣмъ ея собственная мать, почтенная г-жа Динандье. Я къ вашимъ услугамъ, господа. Сколько вамъ надо? Три милліона? Пять? Десять? Если надо, я заложу свой домъ въ паркѣ Монсо. Я поѣду съ вами. Позвольте мнѣ, баронъ, устроить это дѣло. Эй, garèon, счетъ! Я уѣзжаю съ барономъ. Отправимтесь, господа. Уже безъ четверти двѣнадцать. Банкъ закроется.

Динандье взялъ фіакръ одинъ, такъ какъ онъ не могъ помѣститься съ кѣмъ-нибудь вдвоемъ, поѣхалъ во французскій банкъ и, внеся чекомъ два съ половиною милліона франковъ, взялъ на эту сумму акцій католическаго кредита, принадлежавшихъ Рошерэ. Онъ сдѣлалъ разсчетъ по цѣнѣ предыдущаго дня, т. е. по 3,350 фр. Антуань протестовалъ, но баронъ настоялъ на этомъ. За то между нимъ и Динандье произошло серьёзное препирательство. Каждый изъ нихъ хотѣлъ одинъ оказать услугу маркизѣ. Баронъ вынулъ свои деньги изъ банка и требовалъ, чтобъ Динандье ихъ принялъ. Послѣдній отказался наотрѣзъ. Дѣло могло принять непріятный характеръ, но Антуань вмѣшался и помирилъ ихъ, уговоривъ раздѣлить поровну между собою честь спасенія маркизы отъ банкротства. Отрадно было видѣть эту борьбу стараго финансиста и молодого аристократа изъ-за того, кому дать два съ половиной милліона на благородное, великодушное дѣло.

— А теперь, господа, сказалъ Динандье: — мнѣ надо отправиться на биржу. Въ нѣсколько часовъ я ворочу эти деньги. Я вчера продалъ акцій на десять милліоновъ и сегодня приказалъ спустить столько же. Завтра будетъ хуже. До свиданія. Но, слышите, Антуань: ни слова маркизѣ. Если вы только заикнетесь, то вамъ не сдобровать, прибавилъ онъ, сжимая геркулесовскіе кулаки. — Скажите, что акціи купилъ маклеръ Мартенъ. Эй, фіакръ, на биржу! Да, поживѣе! Я легокъ, какъ пухъ.

И Динандье весело расхохотался.

— Вотъ странное животное! промолвилъ Антуань, послѣ отъѣзда Динандье.

— Да, но сердце у него человѣческое, отвѣчалъ баронъ.

На слѣдующее утро, Козмо не явился, по обыкновенію, въ улицу Доминикъ. У него слишкомъ было много дѣла и заботъ. Весь Парижъ волновался. Площадь и улица Оперы кишѣли шумной, безпокойной, недовольной толпой. Андалузскій банкъ прекратилъ платежи. Акціи католическаго кредита упали на 1,200 фр., и никто ихъ не покупалъ. Акціи Горной желѣзной дороги и румынскихъ государственныхъ имуществъ продавались по номинальной цѣнѣ, но не было покупщиковъ. Козмо старался войти въ сдѣлку съ евреями, которыхъ онъ такъ недавно еще готовъ былъ стереть съ лица земли. Это было единственное средство спасти отъ погибели католическій кредитъ и его многочисленныя вѣтви. При этомъ онъ написалъ маркизѣ слѣдующую записку: «Маркиза, не унывайте. Это послѣдній натискъ враговъ. Мы теперь должны показать свою силу. Всѣ должны намъ помочь. Средства католическаго міра не истощены. Напишите всѣмъ вашимъ друзьямъ. Если мы соберемъ сто милліоновъ, то окончательно уничтожимъ враговъ и займемъ неприступную позицію».

Но эти строки, прочитанныя въ комнатѣ больного маркиза, не возбудили въ маркизѣ никакого энтузіазма.

Передъ семейнымъ горемъ всѣ другія безпокойства поблѣднѣли въ ея глазахъ. Наканунѣ ночью ее потребовали въ спальню мужа. Онъ узналъ ее, его мутные глаза заблестѣли, онъ хотѣлъ протянуть руку, сказать что-то, но не могъ.

Лежа въ постели, онъ все спрашивалъ извѣстій о ходѣ дѣлъ католическаго кредита, читалъ газеты и, наконецъ, узналъ правду отъ Антуаня. Все громадное состояніе Рошерэ заключалось въ бумагахъ, которыя въ нѣсколько часовъ потеряли на десять милліоновъ цѣнности и продолжали падать. У маркиза и маркизы оставались только заложенныя помѣстья и два съ половиной милліона въ банкѣ, изъ которыхъ надо было уплатить около двухъ милліоновъ. По счастію, маркизъ не спекулировалъ, а просто подписывался на акціи, покупалъ ихъ на чистыя деньги, и хранилъ во французскомъ банкѣ. Онъ теперь становился если не нищимъ, то мелкимъ rentier. Истощенный болѣзнью и заботами, онъ не выдержалъ и осыпалъ Антуаня горькими упреками.

— Я передалъ все свое состояніе на ваше попеченіе. Я всегда слѣпо довѣрялъ вамъ и возложилъ на васъ отвѣтственность за это рискованное дѣло. Дуракъ! Подлецъ! Васъ просто купилъ этотъ діаволъ Козмо. Я теперь все понимаю. Я помню, какъ вы вдругъ въ двадцать четыре часа перемѣнили свое мнѣніе. Вы, вѣроятно, разбогатѣли, продавъ мое честное имя и вліяніе моей жены, Какъ я сожалѣю, что не могу встать съ постели и вытолкать васъ палкою изъ моего дома, какъ паршивую собаку.

Произнеся эту ужасную рѣчь, рѣзавшую, какъ ножемъ, сердце бѣднаго Антуаня, маркизъ упалъ на подушку, блѣдный, съ пѣной на губахъ. Слуга, бывшій въ комнатѣ, бросился къ постели больного, а Антуань, убитый, уничтоженный, вышелъ изъ дома. Медленно, машинально онъ пошелъ по улицѣ, куда глаза глядятъ. Звѣзды ярко блестѣли на небѣ, улицы кишили народомъ, но онъ ничего не замѣчалъ, ничего не еознавалъ. Одна мысль засѣла въ его головѣ и точила его сердце. Онъ вспомнилъ слова барона Плюма въ Булонскомъ лѣсу передъ заключеніемъ союза, съ цѣлью предохранить маркизу отъ козней итальянскаго искателя приключеній. Эти слова теперь носились передъ его глазами огненными буквами: «Честь и счастіе семьи Рошерэ въ вашихъ рукахъ. Если вы ошибетесь въ этомъ дѣлѣ, вы, умный, честный, идеально-благородный человѣкъ, безъ малѣйшей тѣни религіознаго энтузіазма, который могъ бы вселить въ васъ убѣжденіе, что вы поступили правильно, то вы, невѣрующій въ адъ, узнаете, что такое адъ и найдете эту пытку невыносимой».

— Да, повторялъ про себя Антуань: — эта пытка невыносима.

Онъ безсознательно прошелъ черезъ мостъ и площадь Согласія и неожиданно остановился на углу улицы Пентьевръ.

— Да, промолвилъ онъ, оглядываясь по сторонамъ: — Віолетта меня довела до этого. Мы вдвоемъ искупимъ наше безуміе.

Онъ теперь совершенно пришелъ въ себя, и лицо его приняло, какъ всегда, спокойное, оффиціальное выраженіе.

— Віолетта не будетъ свободна ранѣе двѣнадцати часовъ, продолжалъ онъ разсуждать самъ съ собою. — Я пойду за нею. Но вѣдь прежде надо пообѣдать. Глупо такъ волноваться отъ словъ стараго идіота. Это пустяки. Но Плюмъ правъ. Я позналъ, что такое адъ. Эта пытка невыносима. Необходимо искупленіе. Я произношу приговоръ надъ собою и Віолеттой, и самъ его исполню. Но прежде я пообѣдаю, какъ подобаетъ обѣдать человѣку въ послѣдній разъ.

Онъ повернулся, и направилъ свои шаги въ Café Voisin. Въ наружномъ видѣ Антуаня не было ничего необыкновеннаго; только глаза блестѣли лихорадочно. Онъ серьёзно обсудилъ menu обѣда, и выбралъ самыя лучшія блюда и самыя дорогія вина.

Слуги ресторана знали секретаря маркизы Рошерэ, и сказали другъ другу шопотомъ:

— Рошерэ потеряли тридцать милліоновъ, а секретарь обѣдаетъ, какъ князь.

— А ему какое дѣло до ихъ раззоренія? Онъ о себѣ позаботился. C’est un homme d’esprit.

Онъ медленно, съ видомъ знатока, пробовалъ кушанья, пилъ вино и курилъ большія, гаванскія сигары. Въ 10 часовъ онъ всталъ и удалился. Въ улицѣ Мира онъ вошелъ въ американскую аптеку, и спросилъ хлороформу. Аптекарь зналъ его.

— У меня болятъ зубы, сказалъ онъ, держа рукой правую щеку: — я хочу помазать хлороформомъ десны.

— Хорошо, г. Де-ла-Гуппъ, отвѣчалъ аптекарь: — но вы должны быть осторожны. Втирайте какъ можно менѣе.

— А развѣ есть опасность? Какъ по вашему: можно втирать около чайной ложки?

— Боже мой! Вы можете случайно проглотить ложку хлороформа и умереть на мѣстѣ.

Антуань заплатилъ за хлороформъ, спряталъ стклянку въ карманъ и, закуривъ сигару, пошелъ къ Пале-Роялю по большимъ бульварамъ, гдѣ толпы гуляющихъ шумѣли, хохотали, веселились.

— Эфемериды! думалъ онъ съ улыбкой: — одинъ уходитъ, другой остается. Мы уйдемъ сегодня. Насъ смѣнятъ завтра другіе дураки. Человѣческая жизнь ничто иное, какъ искра; одну минуту она блеститъ, потомъ меркнетъ. И прекрасно. При всякой другой теоріи жизнь остается таинственной загадкой.

XVIII.
Катастрофа.

Все было кончено. Пагода изъ папье-маше рухнула. Тысячи семействъ раззорились, и мрачное горе терзало сотни тысячъ сердецъ. Богатые дома попадали сотнями въ руки судебныхъ приставовъ. Въ лавкахъ и загородныхъ жилищахъ, въ коммерческихъ конторахъ и деревенскихъ хижинахъ, въ квартирахъ модныхъ франтовъ и въ конурахъ привратниковъ, много отуманенныхъ несчастныхъ глазъ тупо смотрѣли на бумажки, еще недавно служившія доказательствомъ богатства, а теперь представлявшія лоскутки лопнувшаго воздушнаго шара. Нѣкоторые сошли съума, и въ припадкѣ бѣшенства, проклинали Козмо, обзывали дурными словами католическій кредитъ. А что чувствовали тѣ честныя и высокопоставленныя особы, которыя поддерживали своимъ именемъ и вліяніемъ эту религіозную космораму? Ихъ страданія были тѣмъ нестерпимѣе, чѣмъ безкорыстнѣе и возвышеннѣе былъ энтузіазмъ, подъ вліяніемъ котораго они дѣйствовали.

Если домъ Рошерэ не былъ проданъ съ молотка, то лишь благодаря Плюму, Динандье и покойному Антуаню. Но онъ былъ теперь пустъ и безмолвенъ. Маркизъ умеръ, и его похоронили не съ обычнымъ у аристократовъ блескомъ, но скромно, тихо; за гробомъ шли очень немногіе друзья покойного, и только три женщины — маркиза, Сесиль и Ортансъ.

Послѣ похоронъ, маркиза удалилась въ монастырь, но не съ цѣлью постричься въ монахини.

Въ продолженіи тяжелыхъ, мрачныхъ дней, которые слѣдовали за двойнымъ ударомъ, уничтожившимъ семейное счастье и честолюбивыя стремленія маркизы, она не давала воли своимъ нервамъ и прекрасно исполняла свой долгъ, блѣдная, грустная, но гордая, непоколебимая. Кромѣ ея старой подруги Ортансъ, при ней постоянно находился еще другой другъ, добрый, нѣжный, неутомимо старавшійся избавить ее отъ всѣхъ заботъ и непріятностей. Она во всемъ спрашивала у него совѣта. Онъ дѣлалъ всѣ распоряженія. Ему дана была полная довѣренность на завѣдыванье остаткомъ ея состоянія, въ теченіи года, который она рѣшилась провести въ молитвѣ и одиночествѣ. Но они почти не разговаривали между собою, а только мѣнялись дѣловыми замѣчаніями.

Въ то утро, когда маркиза должна была покинуть улицу Доминикъ и отправиться въ Анжеръ, баронъ Плюмъ, одинъ пріѣхалъ съ ней проститься; слуги были всѣ отпущены, за исключеніемъ горничной, ѣхавшей съ маркизою, и привратника, грустно сновавшаго по пустымъ комнатамъ. Карета барона стояла у подъѣзда, и маркиза должна была въ ней доѣхать до желѣзной дороги. Не спрашивая ея приказаній, онъ устроилъ все, согласно ея желанію. Передъ отъѣздомъ, она сидѣла въ своемъ будуарѣ, гдѣ мебель была вся въ чехлахъ, ковры сняты, занавѣси и всѣ предметы роскоши убраны.

Въ черномъ платьѣ и длинномъ траурномъ вуалѣ, она была все еще восхитительна, несмотря на блѣдное, испитое лицо. Когда горничная и привратникъ понесли вещи въ карету, маркиза и баронъ остались одни.

— Другъ мой, сказала она, протягивая руку: — намъ осталось только нѣсколько минутъ, чтобъ проститься. Прежде чѣмъ мы разстанемся, быть можетъ навсегда, скажите, что вы меня простили. Я очень виновата передъ вами. Я не оказала вамъ должнаго довѣрія. Ахъ, еслибъ я ранѣе послѣдовала вашимъ разумнымъ совѣтамъ…

— Маркиза, не мучьте меня, отвѣчалъ онъ, не выпуская ея руки: — въ чемъ вамъ извиняться? Все, что вы дѣлали — благородно и возвышенно.

— Нѣтъ, я не хочу слышать пустыхъ комплиментовъ, промолвила маркиза, очень взволнованная и со слезами на глазахъ: — вы, Александръ, истинный другъ. Вы одни, въ это страшное время, удержали меня отъ отчаянія. Воспоминаніе объ этомъ будетъ единственнымъ моимъ утѣшеніемъ въ предстоящемъ мнѣ одиночествѣ. Пока я не искуплю своихъ тяжелыхъ грѣховъ, вы не услышите обо мнѣ, но вѣрьте, что Маргарита Рошерэ будетъ всегда помнить о добротѣ и преданности своего лучшаго друга.

— Друга! произнесъ Плюмъ съ жаромъ.

Она поспѣшно выхватила свою руку.

— Александръ!

— Маргарита!

— Ради насъ обоихъ замолчите. Я теперь должна думать только о горѣ и раскаяніи. Черезъ годъ мы, можетъ быть, снова встрѣтимся, и тогда я надѣюсь, вы найдете во мнѣ лучшую и болѣе смиренную женщину. Довольно, силы мнѣ измѣняютъ. Прощайте.

Она закрыла лицо платкомъ. Онъ слегка прикоснулся губами къ ея рукѣ, и, вставъ, молча ушелъ. Онъ былъ очень взволнованъ, но глаза его блестѣли странной радостью.

Спустя нѣсколько минутъ, она появилась на крыльцѣ. Онъ посадилъ ее въ карету. На мгновеніе она оперлась на его руку, а когда лошади тронули, она приподняла вуаль. Онъ не произнесъ ни слова, но она поняла по движенію его губъ, что онъ говорилъ:

— До свиданія, Маргарита.

---

Для Козмо эти дни были невыносимой каторгой. Онъ старался дать мужественный отпоръ злой судьбѣ, но весь міръ обратился противъ него. Онъ мечталъ о возстановленіи низвергнутаго зданія католическаго кредита, и убѣждалъ всѣхъ, что дѣло еще можно поправить. Но никто не хотѣлъ его слушать, и всюду раздавались только проклятія противъ лжепророка, который привелъ къ погибели всѣхъ довѣрившихся ему лицъ.

Вечеромъ въ тотъ день, когда маркиза уѣхала изъ Парижа, Козмо пробирался пѣшкомъ по дождю къ нотаріусу Галюшэ. Поднявъ воротникъ, нахлобучивъ на глаза мягкую поярковую шляпу, и скрывъ свое лицо высокимъ cache-nez, онъ поспѣшно пробирался по мокрымъ, пустыннымъ улицамъ. Въ Парижѣ его всѣ знали, а потому онъ боялся взять фіакръ; возница могъ его узнать и выдать случайно проходившимъ мимо жертвамъ финансоваго краха. Но до того энергична была его итальянская натура, что онъ все-таки не унывалъ, и несъ Галюшэ новые планы о соединеніи воедино всѣхъ католическихъ силъ.

Достигнувъ хорошо знакомаго ему дома въ улицѣ Neuve-des-Petits Champs, онъ вошелъ въ отворенную калитку. Было десять часовъ, и всюду царила мертвая тишина. Въ сѣняхъ было темно; лампа, обыкновенно горѣвшая на лѣстницѣ, была потушена. Занятый своими мыслями, онъ не замѣтилъ, что даже маленькое окно изъ комнаты привратника было завѣшено темной занавѣской. Не успѣлъ онъ сдѣлать въ окружавшемъ его мракѣ трехъ шаговъ, какъ раздался обычный, рѣзкій голосъ г-жи Гюлотъ:

— Кто идетъ?

— Это я, Козмо. Меня ждетъ Галюшэ. Посвѣтите, г-жа Гюлотъ.

Какая-то фигура неслышно шмыгнула къ калиткѣ, и поспѣшно заперла ее. Потомъ снова раздался голосъ г-жи Гюлотъ:

— Діонисій!

Черезъ мгновеніе, и прежде, чѣмъ Козмо могъ опомниться, или вскрикнуть, мощныя руки г-жи Гюлотъ сжали его шею сзади, какъ въ тискахъ, а спереди на него набросился Гюлотъ. Козмо увидѣлъ блѣдное, звѣрское лицо, и блескъ ножа; далѣе онъ уже ничего болѣе не чувствовалъ, не сознавалъ.

Прошелъ часъ. На каменномъ полу сѣней лежалъ бездыханный трупъ, подлѣ валялась раздавленная подъ ногами шляпа. Не вдалекѣ стояла женщина, и холодно, злобно смотрѣла на мертвое тѣло; изъ комнаты привратника доносились громкіе звуки скрипки, на которой кто-то игралъ странную, болѣзненную, дикую фантазію, нѣчто въ родѣ безумной пѣсни торжествующей мести. Долго раздирали воздухъ эти бѣшенные звуки. Наконецъ, послышался стукъ въ ворота.

— Отворите! Отворите!

Женщина спокойно повернулась и посмотрѣла на скрипача, который ничего не слышалъ, ничего не замѣчалъ. Глаза его были налиты кровью, холодный потъ выступилъ у него на лбу, а смычекъ продолжалъ лихорадочно прыгать по скрипкѣ. Она пожала плечами, подошла къ калиткѣ и отперла ее. Фуражки жандармовъ показались при свѣтѣ уличнаго фонаря.

— Что это за шумъ? Что вы тутъ дѣлаете?

— Войдите, отвѣчала она спокойно, и сложивъ руки на груди.

Они поспѣшно вошли. Скрипка продолжала дико, ненетово завывать. На полу лежалъ трупъ съ обращеннымъ къ верху блѣднымъ лицомъ.

Одинъ изъ жандармовъ схватилъ за плеча женщину; она не оказала никакого сопротивленія и только самодовольно улыбнулась; другой жандармъ нагнулся къ трупу, и послѣ внимательнаго осмотра произнесъ:

— Онъ умеръ.

Потомъ жандармъ бросился въ комнату привратника и взялъ за руку скрипача. Только тогда замерли безумные, болѣзненные ззуки. Скрипка упала на полъ. Гюлотъ дико посмотрѣлъ на жандарма.

— Кто это? спросилъ жандармъ, указывая на трупъ.

— Козмо.

— Козмо! Финансистъ? Вы его убили?

Гюлотъ кивнулъ головой. Глаза его блестѣли дикой радостью.

— Зачѣмъ?

— Зачѣмъ! воскликнулъ Гюлотъ. — Онъ раззорилъ меня, онъ раззорилъ ее, онъ раззорилъ Галюшэ, который ждетъ его наверху. Онъ раззорилъ маркиза и маркизу Рошерэ; онъ раззорилъ тысячи бѣдныхъ людей. Онъ заслужилъ смерть.

— Да, произнесла твердымъ, спокойнымъ голосомъ г-жа Гюлотъ: — онъ заслужилъ смерть.

Конецъ.

"Отечественныя Записки", №№ 6—9, 1882