ФАННИ АРТУРЪ
И
МОНРОЗЪ.
править
Печатать позволяется съ тѣмъ чтобы по напечатаніи, до выпуска въ публику, представлены, были: одинъ экземпляръ сей книги для Ценсурнаго Комитета, другой для Департамента Министерства Просвѣщенія, два экземпляра для Императорской публичной Библіотеки и одинъ для Императорской Академіи Наукъ. Февраля 19 дня, 1817 года. Книгу сію разсматривалъ Ординарный Профессоръ и Ценсоръ
ФАННИ АРТУРЪ
и
МОНРОЗЪ.
править
Сиръ Артуръ и Сиръ Монрозъ, оба именитыя дворяне, оба люди богатыя, члены Англинскаго Парламента, гдѣ голоса ихъ имѣли большой вѣсъ, имѣли также и равныя лѣта. Сообразность склонностей, сдѣлала ихъ друзьями, а по сосѣдству ихъ помѣстій, они видались такъ часто, что два дома ихъ сдѣлались однимъ.
Сиръ Монрозъ имѣлъ сына, подававшаго о себѣ блистательную надежду, и дочь, которую называли Амаліею.
Сиръ Артуръ былъ отецъ многочисленнаго семейства и старшая дочь его Фанни, тремя годами была моложе молодаго Монроза.
Молодыя люди еще въ младенчествѣ почувствовали другъ къ другу склонность, которая умножалась съ лѣта ми Родители ихъ, утѣшаясь невинною ихъ нѣжностію, старались ее поддерживать, и ожидали только того времени, когда разсудокъ подтвердитъ въ молодыхъ людяхъ наклонности сердецъ ихъ.
Скоро молодыя люди проникли намѣренія своихъ родителей, и такъ привыкли любить другъ друга безъ помѣхи, и читать въ душахъ одинъ другаго, что Монрозъ, разобравъ чувства души своей, не ощущалъ боязни любовника, который хочетъ въ перьвый разъ объясниться въ любви своей; и Фанни, несмотря на скромность сродную ея полу и лѣтамъ, не краснѣя, слушала его объясненіе. Несмотря однакожъ на силу ихъ страсти, никогда она не выходила изъ границъ строжайшей благопристойности.
Монрозу было двадцать лѣтъ, a Фанни семнадцать, когда родители начали помышлять о скоромъ ихъ соединеніи: все уже было готово къ торжествованію ихъ брака, и ожидали только окончанія времени траура по госпожѣ Артуръ, вдругъ любовь молодыхъ людей, составлявшая ихъ щастіе, сдѣлалась для нихъ источникомъ огорченія и слезъ.
Сиръ Монрозъ, котораго Министры напрасно старались привлечь на свою сторону, и никакъ не могли поколебать добродѣтели его и ревности къ защищенію правъ народныхъ, къ общему удивленію; обольщенный умнымъ и хитрымъ Министромъ, началъ дѣйствовать въ противность пользамъ своего отечества. Всѣ почтеннѣйшія Патріоты Англіи были опечалены и раздражены поступками его. Сиръ Артуръ болѣе другихъ оскорбился ими, и ненависть его равна была привязанности, которую онъ прежде ощущалъ къ старому другу своему….. Онъ едва вѣрилъ глазамъ своимъ, когда видѣлъ Монроза въ связи съ рабами Министра, почитаемыми подлыми врагами отечества.
Но когда онъ услышалъ друга своего ободряющаго ихъ правила, и въ важныхъ случаяхъ поддерживающаго ихъ мнѣнія, онъ согласился лучше выйти изъ Парламента чѣмъ поссориться явно съ Монрозомъ, что неминуемо должно было случиться.
Черезъ нѣсколько дней послѣ сего собранія, Монрозъ встрѣтясь съ Артуромъ съ обыкновеннымъ видомъ дружества, подошелъ къ нему и хотѣлъ оправдать новыя свои поступки. Но гнѣвъ Артура, раздраженный слабостію оправданія Монроза, довелъ его до ярости: «Молчи, предатель, сказалъ онъ, ты измѣнилъ клятвамъ, чести и отечеству; не льстись, чтобы Артуръ сдѣлался столько же гнуснымъ, сколько ты подлъ въ глазахъ его.»
Такая вспылчивость не могла не имѣть горестныхъ послѣдствій. Оба они, разрывая мгновенно связывавшія ихъ узы, дыша ненавистью и мщеніемъ, напали съ яростію другъ на друга, и каждый изъ нихъ за ничто поставлялъ лишиться жизни, только бы отнять ее и у соперника своего.
Артуръ былъ опасно раненъ, и лишаясь уже силъ, такъ удачно прокололъ руку Монроза, что у него выпала шпага. Онъ слишкомъ былъ великодушенъ чтобы воспользоваться симъ обстоятельствомъ, и возвращая ему шпагу вскричалъ: — «хотя ты и не просишь о жизни, но не хочу тебя лишить ее; живи и носи должное тебѣ поруганіе; оскорбленный народъ презираетъ тебя…..»
Молодый влюбленный Монрозъ былъ у ногъ милой Фанни, когда раненаго и окровавленнаго Артура принесли домой.
Любовники устрашенныя симъ зрѣлищемъ спѣшили къ нему на встрѣчу….. Взглядъ на молодаго человѣка оживляетъ стараго Артура. "Не подходи ко мнѣ, сказалъ онъ ему; я лучше умру, чѣмъ приму помощь отъ сына гнуснѣйшаго измѣнника!.. Выйди отсюда, и естьли не хочешь испытать тягости моего гнѣва, не смѣй сюда являться.
Какое ужасное приказаніе для любовника, который даже мысленно не оскорблялъ Сиръ Артура. Всякой другой испыталъ бы тотчасъ мщеніе молодаго Монроза; но Артуръ былъ отецъ Фанни, котораго онъ всегда любилъ и почиталъ на равнѣ съ своимъ отцомъ, и котораго теперь видѣлъ умирающаго. Онъ упалъ къ ногамъ его и просилъ изъяснить горестную загадку.
— Выйди вонъ нещастный, ты дома узнаешь что такое, отвѣчалъ непримиримый Артуръ.
Лѣкарь приходомъ своимъ прервалъ разговоръ ихъ.
Раненый не хотѣлъ позволить при Монрозѣ осмотрѣть раны свои. Монрозъ вышелъ, a бѣдная Фанни удивленная и опечаленная такимъ произшествіемъ, не смѣла не только просить за него но и требовать отъ отца своего истолкованія горестной сей перемѣны.
Кто изобразитъ ужасъ ее, когда она узнала какою рукою нанесенъ ему ударъ и какая была причина ссоры. Никогда ни чье сердце не было такъ волнуемо отчаяніемъ и горестію.
Она знала отца своего. Несмотря на нѣжность и честность свою, естьли онъ почиталъ гнѣвъ свой праведнымъ, тогда онъ не имѣлъ уже границъ; твердъ въ дружбѣ къ предмету оной достойному, онъ въ цѣлую жизнь не прощалъ тому, кто его обманетъ.
Она чувствовала что и Сиръ Монрозъ былъ столько же раздраженъ, и куда бѣдная Фанни ни обращала взоры свои, видѣла въ будущемъ только вѣчную разлуку съ своимъ любезнымъ.
Едва перевязали раны Сиръ Артура, какъ онъ строжайшимъ образомъ запретилъ своимъ служителямъ имѣть сношнніе съ служителями своего непріятеля, не пускать въ домъ молодаго Монроза, не принимать писемъ и его посланій…. A ты, сказалъ онъ своей дочери, помни, что я запрещаю тебѣ и думать о сынѣ толь гнуснаго отца! не смѣй съ нимъ переписыватъся; a естьли я узнаю, что ты такъ подла и такъ меня ненавидишь, что захочешь меня, обманывать для недостойнаго своего любовника, и тотчасъ перестану быть отцомъ твоимъ, оставлю тебя какъ незнакомую, и предамъ на жертву ужаснѣйшей нищетѣ.
Фанни, одними слезами отвѣчала на ужасныя слова сіи… Грозный Артуръ требовалъ однакожъ отвѣта….. Плачь, вскричалъ онъ, но чтобъ это было при мнѣ въ послѣдній разъ!…. Отвѣчай, будешьли мнѣ послушна? или оставь меня на вѣки.
Нещастная Фанни устрашенная его угрозами, почти умирая отвѣчала, что потщиться повиноваться.
Отецъ, видя чрезмѣрную ея горесть, сомнѣвался въ вѣрности обѣщанія, и боясь чтобъ должность не уступила скоро мѣсто любви, перемѣнилъ мысли… Ты и противъ воли будешь мнѣ повиноваться, сказалъ онъ… Сей часъ ступай въ деревню, тетка твоя будетъ отвѣчать мнѣ за тебя. За сто миль отсюда, я все буду думать, что ты слишкомъ близко отъ сына непримиримаго врага моего.
На другой день, несмотря ни на ужасы зимы, ни на слезы и огорченіе бѣдной Фанни, она должна была отравиться въ Сѣверную Англію, чтобъ въ древнемъ замкѣ жить подъ законами тетки, старой дѣвушки по неволѣ тщеславной, небогатой, жеманной, и которая ко всѣмъ недостаткамъ себѣ подобной, присоединяла злобный нравъ.
Невозможно описать того что чувствовала бѣдная Фанни во время своего путешествія и по прибытіи въ назначенное ей уединеніе.
Вмѣсто разнообразныхъ удовольствій богатой Столицы, вмѣсто еще сладостнѣйшихъ удовольствій въ обществѣ любимаго человѣка, который ежеминутно становился драгоцѣннѣе ея сердцу, она должна была бродить по мрачнымъ полуразвалившимся галлереямъ подъ обрушивающимися сводами, гдѣ эхо повторяя ея вздохи, дѣлало ихъ еще горесганѣйшими!…. Все ея общество состояло изъ одной ея тетки, которая безпрестанно возставала на любовь и на неблагопристойность нынѣшняго вѣка, изъ старика и старухи вѣкъ свой проведшихъ въ замкѣ, который они оберегали, и изъ огромной собаки, которая столько же для общества была пригодна, какъ изъ которыхъ она оберегала.
Естьли Фанни отворяла окно, то древнія пни, лишенныя зелени, изображали ей ея положеніе…. Древность и зима, говорила она воздыхая, лишаютъ ихъ листьевъ, нещастіе лишило меня всѣхъ радостей!… Весна оживитъ природу; зелень опять покажется, но Монроза со мною не будетъ…. Я всего лишилась: даже надежды!… Боже! поддержи его твердость; естьли она равняется съ моею, то, вѣроятно время истребитъ ненависть родителей нашихъ; можетъ быть наши нещастія и постоянство любви нашей ихъ тронутъ. Впрочемъ мы молоды, — a я чувствую, что любовь наша развѣ съ жизнію прекратится, слѣдовательно имѣетъ надежду пережить ихъ.
Такіе утѣшительныя размышленія давали Фанни силу сносить горести и скуку своего положенія.
Она удивлялась иногда тому, что подруги, на дружбу которыхъ она всегда надѣялась, и которымъ извѣстна была страсть ее къ Монрозу, не заботились о ней въ заточеніи и не извѣщали о настоящихъ чувствованіяхъ ея любезнаго о томъ какъ онъ сноситъ разлуку, и не утѣшали ее своими письмами; словомъ: она почитала себя отъ всѣхъ оставленною.
Но опасенія ея оканчивались когда она размышляла о настоящемъ расположеніи отца своего, о строгости тетки, и о томъ, что она необходимостію почитала отвлечь ее отъ Монроза. Тогда она видѣла, что всякая переписка, въ которой бы упоминалось о нещастномъ любовникѣ, была невозможна.
Ее подозрѣніи обратились въ увѣреніе, когда всходя однажды по лѣстницѣ, она нашла лоскутокъ бумаги, и уступя любопытству, подняла его…. Какъ она удивилась, увидя, что онъ былъ долго ношенъ, и что черты знакомой ей руки почти уже на немъ стерлись; она могла однакожъ разобрать слѣдующія слова:
…. «Какимъ бы я ни подвергался опасностямъ, будь увѣрена, что нѣтъ въ мірѣ силы человѣческой, которая могла бы отвлечь меня отъ милой Фанни…. не измѣняй мнѣ, и можетъ быть скоро…..»
Она немогла прочитать болѣе, но и того было довольно чтобъ доказать, сколь несправедливо она подозрѣвала нѣкоторымъ образомъ утишили горесть ея.
Съ тѣхъ поръ, какъ она томилась у своей тетки; наступившая весна позволяла ей гулять но саду, и она избрала мѣстомъ своихъ размышленій отдаленную бѣседку.
Однажды она сидѣла погружена въ горестныя мысли. Вдругъ рука протянулась сквозь вѣтки, и бросивъ передъ нею письмо исчезла.
Удивленная и испуганная Фанни закричала и хотѣла бѣжать…. Но надпись письма сдѣланная крупными литерами попавшись ей въ глаза, и она несмотря на опасность остановилась, чтобъ постараться узнать кто принесъ письмо…., но уже было поздно; податель перескочилъ черезъ заборъ — и узнать его было невозможно.
Возвратясь въ бѣседку, она съ жадностію прочитала слѣдующія строки: «Я не въ силахъ жить долѣе въ разлукѣ съ милою Фанни, и чтобъ она не сомнѣвалась въ томъ что разлука могла ослабить любовь мою, возвращаюсь съ сердцемъ столько же страстнымъ какъ и прежде, и хочу посовѣтовать съ нею какія должно принять мѣры чтобъ впредь удары судьбы не могли болѣе разлучить насъ…… Есть ли ты, любезная Фанни, прочитаешь письмо мое, то узнаешь, что я наконецъ проникъ въ этотъ садъ; но боюсь остаться въ немъ долго, чтобъ не подвергнуть тебя опасности и не разрушить въ одну минуту всѣхъ надеждъ моихъ!… Ночь будетъ благопріятнѣе…. Естьли ты меня любишь, то постарайся когда всѣ заснутъ, на одинъ часъ только оставить сонъ и на концѣ жасминной аллеи, найдешь вѣрнаго и нетерпѣливаго Монроза.»
Хотя Фанни и восхищалась тѣмъ, что другъ любилъ ее какъ прежде, но тягостное воспоминаніе отравляло сію радость, ужасная собака, которую никто приласкать не могъ, и которую каждый вечеръ спускали съ цѣпи, могла встрѣтить ее любовника.
Естьли Монрозъ и не будетъ укушенъ жестокимъ животнымъ, то лай ее разбудитъ старика живущаго въ замкѣ, a онъ ударитъ въ набатъ и сберетъ всѣхъ крестьянъ Сиръ Артура, тогда Монрозу не возможно будетъ, избѣжать отъ поисковъ ихъ.
Что дѣлать въ такомъ ужасномъ положеніи? Бѣдная Фанни того не знала… Сколько разъ обвиняла она любовника своего въ неосторожности….. Для чего побоялся онъ говорить съ нею!… Боже мой! вскричала она, все, даже самая любовь, возстаетъ противъ меня?
Но всѣ жалобы ея были напрасны! гдѣ отъискать Монроза?…. Пусть посудятъ о ея горестномъ положеніи.
Наконецъ любовь сжалилась надъ нею…. Козленокъ лѣжавшій въ кухнѣ, котораго въ тотъ самый день для стола убили, внушилъ ей хитрость. Она взяла его, спрятала въ своей горницѣ и рѣшилась употребить при случаѣ.
Наступилъ часъ когда всѣ заснули въ замкѣ. Дрожащая Фанни пошла въ садъ съ козленкомъ въ рукахъ, тихонько отворила двери, подозвала собаку, и приманивъ въ сѣни, отдала мясо; тогда заперши ее въ сѣняхъ побѣжала на встрѣчу къ Монрозу, котораго при лунномъ свѣтѣ замѣтила на вершинѣ стѣны.
Любезный Монрозъ! вскричала она, возвратись назадъ; ступай на переднюю сторону замка, тамъ ты можешь войти въ окно. Естьли жизнь моя тебѣ драгоцѣнна, никогда не перелѣзай черезъ этотъ заборъ.
Какъ скоро Монрозъ ушелъ, Фанни отворила сѣни, выгнала собаку съ ее добычею въ садъ, a сама пошла къ окну гдѣ уже ожидалъ ее любовникъ, который приятности одной истинной любви извѣстны.
Какъ скоро они немного успокоились, Фанни разсказала ему, почему не позволила войти въ садъ, и разспрашивала о томъ, что произходило въ ихъ семействахъ со времени ихъ разлуки.
Любезная Фанни, отвѣчалъ онъ обнявъ ее съ нѣжностію, эта повѣсть продолжительна, a можетъ быть мы не можемъ долго пробыть вмѣстѣ…..
Естьли ты также какъ и я чувствуешь драгоцѣнность сихъ мгновеній, то мы употребимъ ихъ на то, чтобъ изыскать способъ какъ бы впредь не разлучаться.
Но Фанни желая нетерпѣливо знать всѣ его произшествіи, сказала, что онъ можетъ пробыть y нее до разсвѣта, потому что горницы тетки ея, и жилище сторожей совсѣмъ въ другой сторонѣ, и они помѣшать имъ не могутъ. Монрозъ хотя и неохотно, но слѣдующимъ образомъ началъ повѣсть свою:
"Хотя поступки отца твоего со мною, которыхъ ты была свидѣтельницею, и положеніе его, ясно показывали истину ужаснаго произшествія, но возратясь домой я еще болѣе въ ней увѣрился.
Меня встрѣтилъ дома старый служитель, и едва увидѣлъ меня, какъ закричалъ: «Ахъ сударь, естьли хотитѣ батюшку застать живаго то поспѣшите; Сиръ Артуръ убилъ добраго нашего господина!…»
Признаюсь, милая Фанни, что въ эту минуту одинъ голосъ природы раздался въ душѣ моей; я безъ содроганія не могъ вообразить отца твоего… Я побѣжалъ въ горницу въ моему отцу, и сначала думалъ, что слова служителя справедливы. Онъ лѣжалъ въ постелѣ безмолвенъ и бездыханенъ: я думалъ, что онъ уже скончался, но онъ былъ только въ обморокѣ. Черезъ нѣсколько минутъ глаза его открылись, онъ хотѣлъ говорить со мною, но не имѣлъ голоса.
Самый искусный изъ лѣкарей его сказалъ мнѣ, что раны его несмертельны, и что одна только большая потеря крови дѣлала ихъ опасными. Лѣкарь былъ правъ; батюшка спалъ хорошо и на другой день былъ въ состояніи говорить со мною.
Онъ мнѣ описалъ все произшествіе съ такимъ хладнокровіемъ, котораго я и теперь понять не могу; потомъ взявъ меня стремительно за руку сказалъ мнѣ: ты долженъ чувствовать, сынъ мой, къ нанесшему мнѣ оскорбленіе одинакую со мною ненависть…. Дочь его была тебѣ любезна, я это знаю: но откажись отъ нее…. пролитая имъ кровь моя, честь и отецъ твой повелѣваютъ тебѣ это.
Я не могъ отвѣчать на приказаніе, которое отвергало сердце мое, a боязнь раздражить его въ опасномъ положеній, заставила меня избрать средній путь, и я сказалъ, что его враговъ всегда буду почитать своими… Это обѣщаніе легко было мнѣ сдѣлать, потому что милая моя Фанни не участвовала въ поступкѣ отца своего, и что она слишкомъ была великодушна, чтобъ ненавидѣть отца своего любезнаго.
Батюшка казался довольнымъ моимъ отвѣтомъ, но черезъ нѣсколько времени я замѣтилъ, что онъ проникъ двусмысленность онаго, и чтобъ мѣшать мнѣ видѣтся съ тобою, онъ приказалъ мнѣ день и ночь отъ себя не отлучаться.
Оставшись однажды наедицѣ со мною онъ сказалъ мнѣ: размышлялъ ли ты о гнусности Артурова поступка, и о томъ сколько ты долженъ ненавидѣть его и все его семейство?… Естьли ты повинуешся мнѣ, то нечего повторять чтобъ ты не видался съ Фанни: ты знаешь свои обязанности, и я увѣренъ что исполнишь ихъ.
Я просилъ его тогда разсудить, что какъ бы ни виновенъ былъ передъ нимъ Сиръ Артуръ, однакожъ Фанни не могла участвовать въ его преступленіи. Я представилъ ему со всею живостію и нѣжнымъ краснорѣчіемъ, одушевляющаго меня, чувства, сколько будетъ горестно и трудно, естьли не совсѣмъ невозможно для сердца моего лишиться надежды, которую онъ самъ всегда старался поддерживать!… Но чувство мщенія прлеодолѣвало въ немъ всякое другое чувство, и взоръ, въ которомъ блистали гнѣвъ и ненависть, предвозвѣстилъ мнѣ отвѣтъ его….. «Оставь всякую надежду, вскричалъ онъ, она никогда не будетъ твоею супругою; a естьли и будетъ, то не осмѣливайся называть меня отцемъ своимъ.»
Послѣднія сіи слова тѣмъ болѣе меня огорчили, что никто изъ служителей Сиръ Артура не могъ сказать мнѣ куда ты дѣвалась; можетъ быть они боялись преступить приказаніи своего господина.
Наконецъ старая служанка сказала мнѣ, что ты отравлена въ здѣшній замокъ подъ строгой присмотръ, старой своей тетки, и что нѣтъ возможности доставлять къ тебѣ письма.
Я тотчасъ рѣшился пуститься на все, чтобъ видѣться съ тобою, къ чему и принялъ нужныя мѣры. Я искалъ только предлога отпроситься на нѣсколько дней какъ меня позвали къ батюшкѣ.
«Государь мой, сказалъ онъ мнѣ сердито и не смотря на меня, преступное упрямство ваше противъ меня, и то, что я знаю о вашихъ поступкахъ, которыя вы почитаете тайными, заставляютъ меня изгнать васъ изъ моего присудствія до тѣхъ поръ, когда ваша покорность, которую я узнаю по будущему вашему поведенію, сдѣлаетъ васъ достойнымъ жить со мною…. Не смѣй, продолжалъ онъ, видя что я хочу отвѣчать ему, не смѣй, — противорѣчить все готово къ твоему отъѣзду, и ты сей часъ поѣдешь и удалишься отъ предмета, который ввергнетъ тебя въ погибель, естьли долѣе будешь о немъ думать.»
Говоря такимъ образомъ, Сиръ Монрозъ позвонилъ и тотчасъ вошли въ горницу важный дворянинъ, котораго я никогда не видывалъ, и старый камердинеръ.
«Этотъ господинъ будетъ твоимъ путеводителемъ, продолжалъ батюшка; слушай его также какъ бы и меня; a чтобъ доказать тебѣ что я еще помню, что ты мнѣ сынъ, отдаю тебѣ въ услуженіе Франциска, и буду пересылать столько денегъ, чтобъ ты могъ жить сообразно имени и званію своему.»
Суди, милая Фанни, какъ я удивился и смѣшался услышать такое приказаніе! представь себѣ мое положеніе въ эту жестокую минуту!…. Зная батюшку, не льзя было думать о переменѣ его намѣреній: я притворился въ томъ что охотно ему повинуюсь, но видъ мой конечно доказывалъ, сколько его воля была противна моему сердцу.
Коляска была готова; я простясь съ отцемъ моимъ, пошелъ въ свою горницу, гдѣ все было уложено, исключая дорожнаго платья, которое я надѣлъ нехотя, и мы поѣхали.
Такимъ образомъ я оставилъ домъ родительскій безъ всякаго пріуготовленія; мнѣ не позволено было говорить ни съ кѣмъ, ниже проститься съ сестрою моею Амаліею; я даже не зналъ куда везутъ меня.
Наставникъ мой, во все время путешествія и даже вовсю бытность свою, обходился со мною съ такою кротостію, вѣжливостію и уваженіемъ, что я почти началъ любить его.
Одинъ только разъ, и то можетъ быть изъ угожденія къ батюшкѣ, онъ началъ мнѣ говорить о сыновнихъ обязанностяхъ, и опасностяхъ въ которые ввергается молодой человѣкъ слѣпо предаваясь страстямъ своимъ, и не дѣлая усилій чтобъ преодолѣть ихъ когда нужда того потребуетъ…. Вы меня обяжете отвѣчалъ я перервавъ слова его, естьли не будете впередъ говорить о этомъ предметѣ: — чтобъ забыть заблужденія, не должно напоминать о нихъ. Онъ замолчалъ и никогда уже не возобновлялъ своихъ наставленій.
Я скоро примѣтилъ что мы ѣдемъ въ Дувръ, откуда переѣхали въ Кале, гдѣ я остановился за тѣмъ только, чтобъ написать къ тебѣ, моя милая, хотя и не надѣялся чтобъ ты получила письмо мое.
Наконецъ мы пріѣхали въ Парижъ. Естьлибъ разлука съ тобою не лишила меня желаній веселиться, то конечно великолѣпіе сей столицы, разнообразность удовольствій и привѣтливость жителей къ иностранцамъ, доставили бы мнѣ множество разсѣяній. Ho я былъ во Франціи милая, Фанни! a сердце, душа и всѣ помышленіи мои остались въ Англіи! я занимался, одной тобою, и способами какъ бы разорвать узы удерживавшіе меня далеко отъ моей любезной.
Узнавъ отъ моего наставника, что мы скоро должны отравиться въ Италію, я рѣшился, доколѣ не былъ еще далеко отъ Англіи, оставить его, что было удобнѣе сдѣлать въ Парижѣ, нежели въ другомъ какомъ мѣстѣ. Впрочемъ зная порядочно по Французски, a не понимая по Италіанси, я рѣшился произвести въ дѣйствіе мое намѣреніе, чему способствовала болѣзнь моего наставника. Я сдѣлалъ Франциску нѣсколько пустыхъ порученій, и отдаливъ его такимъ образомъ, пошелъ на почтовой дворъ и въ почтовой каретѣ пріѣхалъ въ Діеппъ, а черезъ два дни приплылъ въ Рейсъ, въ Суссексомъ Графствѣ.
Вотъ, любезная Фанни, всѣ мои приключенія съ того ужаснаго дня, который разлучилъ насъ… Что съ тобою случилось, я это знаю, или по крайней мѣрѣ подразумѣваю: и я надѣюсь, что въ другое свободнѣйшее время ты мнѣ не откажешь разсказать все обстоятельно, а теперь напрасно мы будемъ терять драгоцѣнное для насъ время….. Теперь, прошу тебя, подтверди тысячу разъ повторенныя клятвы, — не принадлежитъ никому исключая Монроза, всѣмъ жертвовать и жить для того только чтобъ любить его…. Кстати: мы соединимся священными узами, то чего намъ бояться родителей своихъ? естьли и звѣзды намъ будутъ покровительствовать, то чего намъ бояться?….. можетъ быть союзъ нашъ есть единственный способъ сблизить наши семейства. Какова ненависть, — стольо же <испорчено>. Для любви нашей, какъ и для отечества.
«Чего ты требуешь?…. вскричала Фанни съ ужасомъ. Чтобъ ты слѣдовала за нѣжнымъ любовникомъ, за супругомъ. Время удобно, не должно терять случая; кажется само Небо намъ благопріятствуетъ. — Ахъ! естьли гонители наши узнаютъ, что страсть не превозмогла всѣ препятствіи?….. вообрази ярость ихъ!…. Мы тогда разлучимся на вѣки. — Напротивъ, милая Фанни, какъ скоро бракъ соединитъ насъ, то они должны будутъ согласиться на то, что ненависть ихъ воспрещаетъ намъ, и мы предупредимъ всѣ намѣреніи ихъ гнѣва.»
Фанни долго не могла ни на что рѣшиться; но доказательства молодаго Монроза, внушенныя ему нѣжнѣйшею страстію, и слабость самой Фанни, которой любовь все показывала возможнымъ, заставили ее согласиться. Они назначили слѣдующую ночь къ побѣгу и ничто имъ не воспрепляствовало.
Хотя лошадь Монрозова была отмѣнно сильна, но утомилась подъ двойною тягостью, потому что и Фанни на ней ѣхала; почему на разсвѣтѣ путешественники принуждены были остановиться на постояломъ дворѣ, чтобъ дать ей отдохнуть.
Казалось все до сихъ поръ споспѣшествовало желаніямъ любовниковъ, и они спокойно разговаривали о близости своего щастія, которое, казалось, по прибытіи въ Лондонъ не должно было быть ни чѣмъ возмущаемо; какъ вдругъ бесѣда ихъ была встревожена прибытіемъ на дворъ многочисленныхъ экипажей. Монрозъ взглянулъ въ окно, но отскочивъ съ ужасомъ и стремительно закрывъ его, онъ вскричалъ: Боже мой! Фанни предчувствія мои совершились; это отецъ мой…. Мы погибли, это онъ самъ!…. Конечно мой — наставникъ извѣстилъ его о моемъ бѣгствѣ…. И онъ преслѣдуетъ насъ!….
Фанни услышавъ слова сіи, почти безъ чувствъ упала, a любовникъ ея, устрашенный болѣе ея положеніемъ нежели прибытіемъ своего отца, старался помогать ей; какъ вдругъ Сиръ Монрозъ, который по нещастію замѣтилъ своего сына у окошка, вошелъ съ тремя изъ своихъ служителей. Возьмите его, сказалъ онъ служителямъ; a ты нещастный, повинуйся! я вижу что ты почитаешь меня смертельнымъ врагомъ своимъ….. Чтожъ до васъ касается, сударыня, сказалъ онъ Фанни, которая пришедъ въ себя, обнимала его колѣна не могши выговорить ни слова, я не могу вамъ ничего приказывать…. Однакожъ поблагодарите вашего родителя за милости дочери, которую я прежде почиталъ достойною моего сына.
Отецъ жестокій! вскричалъ молодой Монрозъ; лиши меня жизни, я ею тебѣ обязанъ! но уважай добродѣтель, которой ругается твоя ярость!….
Старый Монрозъ давъ знакъ чтобъ вывели его сына, въ ужасной ярости сказалъ Фанни: прощайте, сударыня, желаю вамъ болѣе щастія съ другимъ любовникомъ; судя по красотѣ вашей, вамъ въ нихъ не будетъ недостатка…. Но послушайтесь моего наставленія, впередъ совѣтуйтесь съ тѣми отъ кого они зависятъ.
Сиръ Монрозъ и сынъ его отправились такъ скоро, что бѣдная Фанни не имѣла даже времени отвѣчать: стыдъ, горесть и отчаяніе терзали сердце ея!… едва черезъ два дни она стала въ состояніи думать о томъ что съ ней будетъ.
Она не могла безъ ужаса подумать о домахъ отца своего и тетки: она въ состояніи была рѣшиться на все, только бы туда не возвращаться.
Однакожъ страхъ сей съ нѣкоторой стороны былъ малѣйшимъ изъ ея нещастій; жестокость стараго Монроза заставляла ее ужасаться поступковъ его съ сыномъ; a гнѣвъ Сиръ Артура, когда онъ услышитъ о побѣгѣ своей дочери въ сыномъ жесточайшаго врага своего, въ невольное приводилъ содроганіе о самой себѣ, a особливо естьли оскорбленный отецъ узнаетъ мѣсто гдѣ она скрывается!
Такимъ образомъ прошли восемь горестныхъ дней, въ которыя она ожидала возвращенія слуги, котораго она послала навѣдаться о томъ что происходитъ въ домѣ Сиръ Монроза. Въ одну ночь она не могла заснуть, и размышляла держа книгу въ рукѣ; не большой стукъ заставилъ ее взглянуть на дверь, которая отворяясь тихонько, показала ей….. любовника ее.
Не пугайся, любезная Фанни, сказалъ онъ ставъ на колѣна у ея кровати, не шуми, или мы оба погибнемъ!… Любовь боязнь и отчаяніе привели меня къ тебѣ: я разрушилъ преграду которую жестокой отецъ думалъ навсегда поставить между Монрозомъ и Фанни!… Вѣрный Томъ оказалъ мнѣ услугу; его стараніямъ я одолженъ тѣмъ, что теперь съ тобою, и онъ же ожидаетъ насъ недалеко отсюда съ двумя лошадьми, которыя отвезутъ насъ туда, гдѣ недостигнетъ до насъ гнѣвъ жестокихъ нашихъ родителей…. Поспѣшай, милая, чтобъ новое нещастіе не подвергло насъ опять ихъ мщенію!… съ разсвѣтомъ отецъ мой замѣтитъ бѣгство мое, и я боюсь опять съ нимъ встрѣтиться!…
Фанни слишкомъ была испугана, и слишкомъ много любила Монроза, чтобъ долго противиться его прозьбамъ, которые общее ихъ положеніе показывало ей справедливыми:
Милый Монрозъ, отвѣчала она, подожди меня у лошадей и ты увидишь люблю ли я тебя.
Въ самомъ дѣлѣ она сдержала слово… Въ этотъ разъ любовники были щастливѣе, и безъ всякаго препятствія пріѣхали въ Лондонъ.
Монрозъ слишкомъ былъ влюбленъ, и слишкомъ боялся чтобъ отецъ вдругоредь невозмутилъ его благополучія, чтобъ терять время. Какъ скоро отыскалъ онъ себѣ жилище въ отдаленнѣйшей части города, — и получилъ отъ духовнаго начальства разрѣшеніе на бракъ, тотчасъ женился. Онъ не напрасно поспѣшалъ потому что отецъ его замѣтя его бѣгство, и угадывая, что онъ взявъ свою любезную, тотчасъ поѣдетъ въ Лондонъ и тамъ женится, самъ поспѣшилъ съ столицу чтобъ воспрепятствовать намѣреніямъ своего сына.
Онъ пришелъ въ ужасный гнѣвъ когда увидѣлъ что его предупредили, и что бракъ совершенъ самымъ законнымъ образомъ.
Черезъ нѣсколько дней гнѣвъ достигъ до высочайшей степени получа отъ сына слѣдующее письмо:
"Любезнѣйшій родитель!
«Вы сами съ малолѣтства моего одобряли привязанность мою къ любезной и достойной уваженія Фанни Артуръ; чувства мои такъ сильно укоренились, и такъ слились съ существованіемъ моимъ, что мнѣ равно лишиться Фанни, или лишиться жизни. Будьте увѣрены любезный батюшка, что ни разлука, ни время, ни ненависть родителей нашихъ, не въ силахъ бы были разстроить союзъ двухъ равновѣрныхъ любовниковъ, которыхъ взаимная страсть окончится только съ жизнію….
Естьли мы не ожидая вашего согласія соединялись священнѣйшими узами, на которыя вы, можете быть, когда бы нибудь согласились, то услыште нашу прозьбу, простите нещастныхъ дѣтей своихъ, коихъ извиняетъ нѣкоторымъ образомъ любовь, родившаяся подъ глазами вашими, и заслуживавшая нѣкогда ваше одобренія!… Впрочемъ, естьли я долженъ буду и жизни лишиться, будьте, увѣрены въ моемъ безпредѣльномъ повиновеніи и въ нѣжныхъ и почтительныхъ чувствованіяхъ покорнаго сына вашего Монроза.»
Увѣренность въ бракѣ сына его, не только не утишила, но еще болѣе возбудила гнѣвъ стараго Монроза. Онъ не могъ дочитать всего письма, и изорвавъ его въ мѣлкія части, при подателѣ, сказалъ ему: Воть мой отвѣтъ тому который тебя посылаетъ, я его больше не знаю.
Фанни вь тотъ же день писавшая къ отцу своему, не лучше получила отвѣтъ.
Сиръ Монрозъ не могъ продать имѣнія безъ согласія своего наслѣдника; и потому заложилъ ихъ почти въ томъ чего они стоятъ, и радовался тому что раззорилъ своего сына; a Сиръ Артуръ завѣщаніемъ раздѣлилъ дѣтямъ свое имѣніе, лиша наслѣдства Фанни.
Скоро нещастныя супруги все это узнали… Естьли сіи произшествіи не поколебали взаимной любви ихъ, то сдѣлали большое впечатлѣніе на пріятелей ихъ, которыя поступками своими доказали, что они должны ожидать еще величайшихъ бѣдствій. Выхваляемая сначала страсть ихъ сдѣлалась предметомъ осужденій: всѣ говорили что они добровольно сдѣлались нищими, и что хотя родители сначала и одобряли любовь ихъ, но теперь за дѣло гнѣваются, видя власть свою пренебреженную дѣтьми ихъ.
Монрозъ и Фанни съ горестію видѣли цѣль сихъ пересудовъ. Видя ихъ въ нещастіи и безъ надежды лучшаго въ будущемъ, всѣ мало по малу отъ нихъ удалялись, боясь; чтобы они своею бѣдностію не сдѣлались со временемъ въ тягость друзьямъ своимъ.
Въ самомъ дѣлѣ нужды ихъ были уже велики; чтобы имѣть способы жить, супруги мало по малу распродали вещи свои; но скоро они оба почувствовали что не возможно имъ поддерживать званіе свое!…. Сіе размышленіе заставило ихъ перемѣнить жилище; они наняли самое скромное, почти внѣ города, гдѣ жили одни бѣдныя. Долго супруги старались противиться бѣдности, но наконецъ должны были покориться законамъ ея. Они съ твердостію снесли свое нещастіе, и не умножали его тщетными укоризнами.
Монрозъ старался утѣшать нѣжную и нещастную свою супругу надеждами, которыхъ онъ самъ не имѣлъ, и чувствовалъ что они совершенно неосновательны. Она съ своей стороны то же дѣлала, и каждый изъ нихъ скрывая горесть свою, боялся показать ее другому; единственная ихъ распря состояла въ томъ чтобъ знать, который изъ нихъ долженъ отправлять низкія должности предоставленныя слугамъ, которыхъ они содержать были не въ состояніи, и кто изъ бѣднаго обѣда или ужина долженъ имѣть меньшую часть.
Наконецъ они дошли до послѣднихъ крайностей, которымъ подвержено человѣчество; и которыя едва и самая твердая душа переносить въ состояніи!…. Всѣ письма ихъ къ непримиримымъ родителямъ оставались безъ отвѣтовъ, a естьли и получали ихъ, то отвѣты только что умножали ихъ горести.
Нещастныя имѣя еще остатокъ гордости, считали жесточайшею изъ всѣхъ казней прибѣгать въ настоящихъ своихъ обстоятельствахъ къ дрѵзьямъ своимъ, и къ родственникамъ которыхъ имѣли въ Лондонѣ…. Любовь и нужда добровольно унижаютъ и самыхъ твердыхъ людей.
Отчаяный Монрозъ предпочелъ неизвѣстную нищету и самую низкую должность стыду, унижаться предъ тѣми, отъ кого могъ еще ожидать помощи, естьлибъ открылъ имъ свое положеніе.
Онъ закрылъ пластыремъ половину лица, и переодѣлся такъ, что и сама любовь не узнала бы его и въ то время, когда Фанни исправляла работы приличныя ея полу, нещастный Монрозъ стоялъ у дверей трактира, отправляя должность посыльщика.
Такимъ то образомъ нещастныя любовники (коихъ ни супружество, ни нещастіи, не охладили страсти), такимъ-то образомъ дѣти знаменитыхъ Сиръ Артура и Сиръ Монроза, рожденыя въ знатности и изобиліи, воспитанныя съ попеченіями и нѣжностію, увидѣли себя поверженными въ положеніе въ нашъ вѣкъ примѣрное доставать ceбѣ пропитаніе работою рукъ своихъ.
Но естьли такая крайность бѣдствій не охладила пламенной любви ихъ, и незаставила раскаеваться въ томъ, что они соединились узами брака, то судьба еще готовила имъ такое испытаніе, которое едва выдержитъ душа самая твердая.
Монрозъ стоялъ на своемъ мѣстѣ въ то время какъ вышелъ изъ трактира молодой человѣкъ и поручилъ ему отнести письмо, за которое и деньги заплатилъ впередъ.
Дорогою Монрозъ взглянувъ на письмо, удивился, что оно надписано на имя Миссъ Фанни въ модной лавкѣ Миссъ Фассиль. Къ этой извѣстной торговкѣ супруга его часто ходила относить свою работу.
Невольный трепетъ заставилъ его на минуту остановиться….. Онъ не могъ повѣрить чтобъ это письмо писано было къ его супругѣ, но непреодолимое любопытство заставляло его желать узнать то, что оно заключаетъ.
Сначала онъ отвергъ мысль сію, краснѣлъ отъ своихъ подозрѣній, упрекалъ себя въ нихъ какъ въ преступленіи, но не могъ преодолѣть себя…. что можетъ имѣть общаго, думалъ онъ, этотъ неизвѣстный мнѣ человѣкъ съ моею женою? гдѣ онъ могъ познакомиться съ нею? Какія тайныя выгоды заставляли ихъ переписываться?…. И такъ, милая вѣрная Фанни, которой сердце до того времени было ему открыто, имѣла отъ него тайны?… Конечно (ужасная мысль), у этой торговки, у которой она была два или три раза въ одну недѣлю, они познакомились….. Это размышленіе преодолѣло другія и онъ распечатавъ письмо съ трепетомъ прочиталъ слѣдующее:
«Наконецъ ты согласна, моя любезная! любовь и чувство собственныхъ твоихъ нещастій торжествуютъ надъ твоими опасеніями, и заставляіотъ тебя оставить человѣка, котораго цѣль соединяясь съ тобой есть усугубить твои бѣдствіи… Будь увѣрена, что я приду на назначенное мѣсто, и я увѣренъ, что освободясь отъ ига недостойнаго супруга и участвуя въ удовольствіяхъ, на которыя молодость и красота твоя даютъ тебѣ всякое право, ты болѣе не усумнишься въ чувствованіяхъ вѣрнаго Кингстона.»
P.S. «Естьли до свиданія нашего вамъ нужно будетъ что нибудь дать мнѣ знать, то положитесь на торговку.»
Это письмо могло оправдать величайшій гнѣвъ Монроза. Наружности такъ были явны, что Монрозъ несомнѣвался въ томъ чтобъ оно не было писано къ женѣ его…. Нещастное ея положеніе…. имя…. имя торговки у которой она часто бывала… все ясно показывало что дѣло шло о его Фанни!
Пристыженный и отчаянный тою мыслію, что предметъ чистѣйшаго его обожанія, который онъ почиталъ одушевленною невинностію, онъ опять перечиталъ ужасное письмо…. и еще десять разъ перечитывалъ его, стараясь найти какое нибудь слово, какое нибудь выраженіе, которое подало бы ему тѣнь надежды въ томъ что онъ ошибся…. Но ахъ! чѣмъ болѣе онъ читалъ его, чѣмъ болѣе взвѣшивалъ всякое слово, тѣмъ болѣе удостовѣрялся въ томъ что его нещастіе и преступленіе его супруги были неопровержимыя истинны.
Сначала сердце Монроза раздѣлено было между отчаяніемъ и яростію; но наконецъ послѣднѣе чувство превозмогло все. Пламеннѣйшая любовь скорѣе всего обращается въ ненависть.
Разсуждая о ужасномъ намѣреніи которое онъ обдумывалъ, Монрозъ свернулъ письмо и отдалъ его торговкѣ; возвратясь оттуда въ трактиръ, онъ освѣдомился о настоящемъ имени того кто отдалъ ему письмо и узналъ, что его точно зовутъ Кингстономъ; что онъ дворянинъ и богатъ; потомъ узнавъ о его жилищѣ, нещастный вышелъ изъ города, чтобъ размышлять свободнѣе о томъ что ему остается дѣлать.
Долго разсматривалъ онъ причину столь ужаснаго нещастія….. Вѣронтно, думалъ онъ, она разсказала наши бѣдствіи торговкѣ: сообщая свое горе другому кажется будто оно облегчается. Сначала Фанни старалась только возбудить сожалѣніе этой женщины, которая показывая состраданіе, наконецъ узнала всю нашу тайну и бѣдствіи….. разсказала ихъ Кингстону…. который увидя ее нашелъ прекрасною…. сдѣлалъ предложеіни….. которыя обольстили невѣрную….. О! мой и ее срамъ не сомнѣнны: но я одинъ чувствую ужасъ положенія въ которое ввергла меня нещастная любовь, въ то время какъ невѣрная утопая въ удовольствіяхъ, станетъ можетъ быть ругаться моему легковѣрію…..
Коварная Фанни! это ли твое мужество? это ли твоя откровенность? я всѣмъ тебѣ пожертвовалъ и вотъ моя награда?….
Стенанія его продолжались цѣлый день. Къ вечеру онъ принялъ на себя спокойный видъ, и въ обыкновенное время возвратился домой. Но всѣ его усиліи были тщетны; онъ не умѣлъ съ Фанни притворяться, и она тотчасъ замѣтила что онъ скрываетъ какую нибудь новую горесть. Она старалась узнать ее и не повѣрила улыбкѣ подъ которой онъ старался скрыть свое огорченіе, напротивъ удвоила усиліи, и просила не увеличивать свои горести скрывая ихъ. Всѣ труды ея были тщетны; Фанни не спала ночь и замѣтила что и Монрозъ провелъ ее въ слезахъ и воздыханіяхъ, которыя тщетно скрыть старался.
На другой день по утру Монрозъ вскочилъ съ постели, и одѣвшись въ платье, которое сохранилъ не смотря на свою бѣдность, надѣлъ шпагу и сказалъ; чувствую что я сынъ Монроза!…. на что нещастной я отрекался отъ сего имени.
Грозный видъ Монроза, и ярость съ которою онъ произнесъ сіи слова, заставили Фанни пролить источникь слезъ; но онъ не хотѣлъ ихъ замѣтить и ушелъ не говоря ни слова.
Кинжалъ въ сердцѣ Фанни былъ бы для нее сноснѣя…. Она въ перьвый разъ почувствовала всю тягость своихъ бѣдствій.
Монрозъ вошедши въ ближайшій трактиръ послалъ оттуда слѣдующую записку кь Кингстону:
«Естьли вы столькожъ смѣлы, сколько противъ меня виновны, то черезъ часъ приходите на лугъ за домомъ Монтело, гдѣ надѣюсь наказать васъ за безчестіе Фанни. Таковая ссора не требуетъ свидѣтелей…. Я буду одинъ и васъ дожидаю однихъ.»
Записка сія отнесена была трактирнымъ служителемъ который принесъ слѣдующій отвѣтъ:
«Хотя бы я могъ и не отвѣчать на вызовъ, который не смѣли или стыдились подписать, однако же, такъ какъ вы меня обвиняете напрасно, то я готовъ отмстить за оклеветаніе той, которую уважаю. И такъ вы увидите меня въ назначенномъ отъ васъ мѣстѣ и въ назначенное время. Кингстонъ.»
Монрозъ слишкомъ былъ раздраженъ чтобъ не прійти прежде условленнаго чага. Но скоро потомъ пришелъ Кингстонъ, который видя совсѣмъ неизвѣстнаго ему человѣка сказалъ: «Позвольте мнѣ, государь мой, спросить васъ, почему встрѣтясь съ вами въ перьвый разъ въ жизни, я обязанъ отдавать вамъ отчетъ въ моихъ поступкахь?»
Всякій честный человѣкъ, отвѣчалъ Монрозъ гордо, имѣетъ право наказывать несправедливости, а я болѣе другаго имѣю это право, бывъ другомъ и родственникомъ супуга Фанни… защищайся…. я пришелъ сюда не для разговоровъ.
Они тотчасъ начали драться…. и Монрозъ ранивъ и обезоружа своего непріятеля, оставляя его замертво на мѣстѣ, сказалъ ему: узнай, умирая, что ты наказанъ рукою оскорбленнаго супруга Фанни, который сей часъ довершить свое мщеніе.
Напрасно Кингстонъ звалъ его назадъ; Монрозъ былъ уже далеко и возвратясь въ городъ, онъ зашелъ въ аптеку гдѣ купилъ яду, подъ тѣмъ видомъ, что хотѣлъ истребить вредныхъ животныхъ въ домѣ своемъ.
Фанни, огорченная поступками своего супруга, старалась отыскать причину оныхъ… Боже мой! вскричала она въ ту минуту когда онъ возвращался, уже ли Монрозъ пересталъ любить меня!… избавь меня отъ сего бѣдствія, a всѣ другія я перенесу терпѣливо.
Раздраженный и отчаянный видъ его, ничего хорошаго не обѣщалъ бѣдной Фанни; она видѣла только, что-то странное произходитъ въ сердце ея супруга.
Что съ тобою сдѣлалось, сказала она бросясь въ его объятіи, какую ужасную тайну ты отъ меня скрываешь?
Въ самомъ дѣлѣ ужасную, отвѣчалъ Мрнрозъ отступая съ отвращеніемъ….. Но вы скоро ее узнаете. Сперьва примите это (тутъ онъ подалъ ей въ стаканѣ жидкость купленную въ аптекѣ). Увѣряю что это полезное для васъ лѣкарство.
Для меня! сказала она содрогаясь…. что ты предпринимаешь?…. y меня одна только болѣзнь…. твои страданія? — Очень хорошо, но выпей подарокъ мужа. — Въ такомъ случаѣ, хотя бы это былъ и ядъ, принимай его безъ роптанія. (Она выпила.)-- Конечно это ядъ, невѣрная! но не шуми, или вотъ что заставитъ тебя молчать.
Тутъ блѣдный и пораженный смертельнымъ ужасомъ Монрозъ, вынулъ свою еще окровавленную шпагу и приставилъ къ груди трепещущей Фанни, которая отъ ужаса не могла выговоришь ни слова…..
Не думай, продолжалъ онъ, чтобъ я боялся пронзить сердце твое, гдѣ я надѣялся что со мною одна обитаетъ истина?…. Нѣтъ, нещастная, ты еще проживешь столько чтобъ услышать ужасное мое мщеніе. Знай, что твой гнусный соучастникъ, преступный Кингстонъ, теперь въ царствѣ мертвыхъ хвалится торжествомъ надъ добродѣтелью недостойной моей супруги… ты скоро за нимъ послѣдуешь…. А я, который не смотря на твою невѣрность, имѣю слабость любить тебя больше жизни, и я сей же часъ тѣмъ буду.
Что я слышу?… Нещастный супругъ…. Я измѣнница?… Я обманула тебя?… Кто этотъ Кингстонъ, котораго я никогда не знала и не видала?…. — Постой! оставляя жизнь, не усугубляй своего преступленія?… Смотри, читай?… Вотъ письмо, котораго каждое слово врѣзалось въ моей памяти? Не ты ли получила его у торговки? Осмѣлишься ли ты сказать нѣтъ, когда я самъ отдалъ его твоей повѣренной.
Чѣмъ болѣе Монрозъ говорилъ, тѣмъ менѣе Фанни его разумѣла!…. Но не имѣя другихъ доказательствъ невинности своей, какъ только слезы и стенаніи, она ими еще болѣе раздражила своего супруга и угасила остатки состраданія, которое онъ противъ воли сохранялъ еще къ ней.
Наконецъ она сказала голосомъ, который конечно разтерзалъ бы не столь предубѣжденнаго человѣка: умирая, я утѣшаюсь тѣмъ, что ненависть твоя приближила конецъ мой…. Ты обманутъ, любезный, вѣчно любезный Монрозъ…. Заблужденіе твое стоитъ мнѣ жизни! Небо услышитъ молитвы мои, и проститъ тебя также какъ и я прощаю. О томъ прошу тебя только, другъ мой! сохрани жизнь свою, и тогда ты узнаешь невинность супруги, которая всегда была достойна тебя!
Слова сіи, произнесенныя голосомъ истины, которому порокъ подражать не можетъ, нѣсколько поколебали Монроsa…. Однакожь онъ скрылъ свое замѣшательство; но принятый ею ядъ началъ сильно дѣйствовать, и ужасныя судороги предвозвѣщали скорую кончину.
Видя нещастную Фанни, блѣдную, борющуюся со смертію, но все еще прекрасную, Монрозъ почувствовалъ сожалѣніе и раскаяніе. Онъ гнушался своимъ преступленіемъ, и скоро наказалъ бы себя, естьлибъ сильный стукъ у дверей не остановилъ поднятую руку его.
Шестъ или семь человѣкъ вломились къ нему въ горницу крича: здѣсь, здѣсь…. вотъ убійца! Они бросились на него, обезоружили, и не слушая ничего, потащили къ ближайшему мирному судьѣ.
Какой ужасъ, какое удивленіе для жестокаго и нещастнаго супруга, онъ въ судьѣ узналъ отца своего!
Старикъ ужаснулся увидя единственнаго давно потеряннаго сына своего, приведеннаго какъ убійцу предъ его судилищѣ…
Сиръ Монрозъ собралъ всѣ свои силы чтобъ притворится будто не узнаетъ его, и началъ допрашивать обвинителя, который былъ искренній другъ Кингстона. Возвращаясь изъ деревни, онъ издали видѣлъ конецъ боя Монроза съ Кингстономъ; но не успѣвъ ни остановить сражающихся, ни поймать убійцу, онъ оставя товарища при раненомъ, слѣдовалъ за Монрозомъ издали, видѣлъ какъ онъ пошелъ въ аптеку, и узнавъ о его жилище, тотчась побѣжалъ за караульными.
Тотъ, который остался при Кингстонѣ, отвезъ его въ домъ его, и поспѣшилъ къ судьѣ подтвердить обвиненіе своего пріятеля.
Обвиненіи были уже сдѣланы и утверждены по законамъ, но нещастный сынъ судьи еще не опомнился и не говорилъ ни слова, отецъ отдалъ уже приказъ вести его въ темницу, какъ вдругъ вошелъ Кингстонтъ, поддерживаемый двумя слугами.
Въ то время, какъ перевязывали его раны, одинъ изъ его служителей видѣлъ какъ вели Монроза къ судьѣ, и узнавъ въ немъ супруга Миссъ Фанни, объявилъ о томъ своему господину, который не смотря на увѣщаніи лѣкарей, по причинамъ которыя мы скоро узнаемъ, приказалъ нести себя къ Сиръ Монрозу.
Милостивый государь! сказалъ онъ ему, я пришелъ сюда не обвинять, но оправдать сына вашего. Конечно онъ меня ранилъ; но причину поединка, должно оправдать его въ глазахъ всякаго кто знаетъ честь…. Наконецъ мнѣ кажется, что я узналъ эту причину. Я думаю, что письмо, которое я вчерась писалъ къ нѣкоторой дѣвицѣ Фанни, попалось къ нему въ руки, и заставило его подумать что я пишу къ его супругѣ. И такъ хотя бы раны мои были смертельны, но я охотно прощаю слѣдствіи мщенія, которое онъ долженъ былъ почитать справедливымъ; и я надѣюсь, что признавшись въ своемъ заблужденіи, онъ согласится…….
Никогда! никогда! вскричалъ Монрозъ въ отчаяніи; естьли все что я слышалъ справедливо, то я нещастнѣйшій человѣкъ.
Слова и поступки Кингстона удивили всѣхъ предстоящихъ, a отвѣтъ Монроза еще увеличилъ удивленіе!… Но онъ скоро объяснилъ тайну.
О Фанни, бѣдная Фанни! вскричалъ онъ умирающимъ голосомъ, ты невинна, а супругъ твой убилъ тебя!….
Онъ еще не кончилъ, какъ растрепанная, полунагая и отчаянная женщина, вбѣжавъ въ горницу бросилась къ ногамъ судьи….. Возвратите мнѣ супруга, кричала она, я не устрашусь съ нимъ вмѣстѣ жесточайшаго заключенія…..
Ни ваша неумолимая строгость, ни гнѣвъ отца моего, не могутъ отказать мнѣ въ этой милости!…..
Бѣдная и отчаянная Фанни, быстро обращая взоры свои по горницѣ, не замѣтила еще своего супрууга; Монрозъ оставившій ее умирающую, такъ удивился и содрагался увидя ее предъ судилищемъ, что не могъ произнести ни слова, не отвѣчалъ ей и едва держался на ногахъ. Старый Монрозъ сидѣлъ недвижимъ на своемъ мѣстѣ и не зналъ на чемъ остановить мысли свои; зрители тронутыя жалостнымъ и занимательнымъ симъ произшествіемъ, съ нетерпѣніемъ ожидали развязки: всѣ различныя сіи движеніи вмѣстѣ съ молчаніемъ ужаса повсюду распростершимся доставили бы великому Шекспиру явленіе для трагедіи, которое конечно поразило бы сердца зрителей.
Наконецъ Кингстонъ подошедъ къ судьѣ упросилъ его чтобъ онъ выслалъ всѣхъ предстоящихъ.
Тогда супруги, перешедшіи отъ ужаса къ восхищенію, бросились въ объятіи другъ друга, и въ это время Кингстонъ объяснялъ Сиръ Монрозу всю загадку.
"Не правда ли, государь мой, сказалъ наконецъ Кингстонъ молодому Монрозу, что письмо надписанное къ Миссъ Фанни, возбудило вашу ревность и вооружило васъ противъ меня и противъ супруги вашей. — Точно такъ, сударь…… Но хотя теперь я и увѣренъ совершенно въ невинности жены моей, однакожъ напрасно стараюсь проникнуть мракъ этой тайны!
«Сиръ Монрозъ, продолжалъ Кингстонъ обращаясь къ старику, вы можетъ быть помните что возвратясь изъ путешествій моихъ (сынъ вашъ былъ тогда во Франціи и я совсѣмъ не былъ знакомъ съ нимъ) я страдалъ жестоко, когда я осмѣлился просить руки любезной Амаліи? напрасно я представлялъ вамъ дурныя свойства недостойнаго человѣка, котораго вы мнѣ предпочитали, вы не хотѣли измѣнить данному слову, и негодяй сдѣлался супругомъ Амаліи…. Всякая другая просила бы о разрывѣ столь гнуснаго брака; но робкая ея добродѣтель всегда бы уважила связующія ее узы, естьлибъ скаредная скупость, жестокіе поступки и яростная ревность не принудили ее подать на него жалобу. Нѣкоторыя друзья, узнавъ бѣдствіи нещастной жертвы, открыли мнѣ ихъ. Надежда во мнѣ возродилась, я просилъ ее чтобъ она дала вамъ знать о своемъ положеніи, не сомнѣваясь въ томъ, что любовь родительская, воспріиметъ всѣ права свои въ такихъ обстоятельствахъ. Долго я не могъ согласить на то Амалію: наконецъ она къ вамъ отписала, и можетъ быть вы теперь уже знаете сколько жалобы ея были основательны.»
Тутъ Кингстонъ на минуту остановился, ожидая отвѣта отъ отца, который далъ знакъ одобрительный, и онъ продолжалъ:
«Уваженіе ея ко мнѣ и необходимости дѣла, заставляли ее иногда писать ко мнѣ; опасаясь предосторожностей недостойнаго супруга, она просила надписывать письма на имя Миссъ Фанни; и такъ вы видите сколько бы послѣднее мое письмо имѣло дурныхъ слѣдствій для всѣхъ трехъ, естлибъ я тотчасъ умеръ отъ раны моей!»
Кингстонъ окончилъ свою повѣсть, и былъ остановленъ въ привѣтствіяхъ которыя началъ дѣлать настоящей Фанни нѣжнымъ Монрозомъ, который стоя на колѣняхъ передъ своею женою, окроплялъ руки ея слезами и съ жаромъ спрашивалъ, какое чудо избавило ее отъ смерти?
Я избавилась отъ нее безъ всякаго чуда, отвѣчала Фанни съ очаровательною улыбкою; аптекарь продавая тебѣ ядъ, къ щастію ошибся…. онъ шелъ за тобою чтобъ узнать твое жилище, a замѣтя свою ошибку, прибѣжалъ извѣстить тебя о ней, въ самое то время когда тебя взяли подъ стражу…. Лѣкарство, которое онъ далъ мнѣ, утолило боль; a узнавъ отъ него, что тебя обвиняютъ въ смертоубійствѣ, я побѣжала за тобою; благословляю теперь возвращеніе мое къ жизни, потому что нашла моего Монроза и вижу что онъ еще любитъ меня.
Тутъ супруги опять обнялись…. Но вспомня то что находятся въ присутствіи гордаго Сиръ Монроза, упали предъ нимъ на колѣна, и нѣжно испрашивали y него прощенія.
Сердце его уже перемѣнялось: столь жалостное произшествіе тронуло непреклоннаго старика. Нещастныя слѣдствіи принужденнаго брака его дочери, возродили въ немъ раскаяніе, и онъ радъ былъ тому, что сынъ его имѣлъ твердость его не послушаться… Придите, сказалъ онъ простирая къ нимъ объятіи, придигне ко мнѣ любезныя и нещастныя дѣти мои!… Ваши страданіи и любовь ваша наконецъ побѣдили отца вашего!…. Постараюсь, чтобъ нѣжность и благодѣяніи мои заставили васъ забыть ваши бѣдствіи.
Такимъ образомъ нѣжныя супруги восторжествовали. Все, что горестная судьба заставила ихъ испытать, довело ихъ до блаженства, о которомъ они уже и помышлять не осмѣливались!
Сиръ Монрозъ сердился нѣсколько на дочь свою Амалію за то, что она, будучи еще связана союзомъ съ мужемъ своимъ, имѣла сношеніи съ Кингстономъ… Но приключеніи сына смягчили душѵ его: онъ не только простилъ дочь свою, но еще истребовавъ разводъ съ недостойнымъ мужемъ, выдалъ ее за Кингстона, котораго рана небудучи опасною, совсѣмъ закрылась.
Во все это время Сиръ Артуръ страдалъ отъ болѣзни, которая угрожала его жизни, узнавъ всѣ приключенія своей дочери, онъ простилъ супруговъ, уничтожилъ завѣщаніе и даже примирился съ старымъ другомъ своимъ.
Справка ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом)
править- Автор неизвестен.
Фанни Артур и Монроз. Англинская новость. Иждивением Матвея Кирьякова. М.: В Типографии Н. С. Всеволожскаго, 1817. 87 с.
<Фанни Артур и Монроз. Английская новость. Иждивением Матвея Кирьякова>
Переводчик: Кирьяков, Матвей.
Дата ц. р.: 19.02.1817.
Цензор: Снегирев, Михаил Матвеевич (1760—1820).
- Histoire de Fanny Arthur, & de Montrose // L’Orpheline angloise, ou Histoire de Charlotte Summers, imitИe de l’anglois de M. N.***. 4 t. Londres; Paris, Chez Rollin Fils, Quay des Augustins, Chez Prault Fils, Quay de Conti, 1751. T. 2. P. 270—322; Suite & conclusion de l’Histoire de Montrose, & de Fanny // Ibid. T. 3. P. 226—277.
Повесть представляет собой перевод вставной повести из анонимного романа «История Шарлотты Саммерс», написанного в духе Генри Филдинга (Henry Fielding, 1707—1754), предположительно, его сестрой Сарой (Sarah Fielding, 1710—1768). Роман вышел первоначально Лондоне в 1749 г. под названием: «The history of Charlotte Summers, the fortunate parish girl», однако в оригинальном тексте эта новелла отсуствовала и появилась только во французском переводе 1751 г. В 1763 г. вышел перевод романа на русский язык, выполненный Е. С. Харламовым (1734—1786), в который также вошла эта вставная повесть: Повесть о Фанни Артур, и о Монрозе // Сирота аглинская, или История о Шарлотте Суммерс / Переведена с Французскаго Е. Х. СПб.: Тип. Сухопут. кадет. корпуса, 1763. Т. 2. С. 203—241; Продолжение и конец повести о Монрозе и о Фанни // Там же. Т. 3. С. 167—203.
Источник здесь: http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=11326.