Я путешествовалъ по южной Франціи, и мнѣ случалось быть въ странѣ прелестной, на которую довольно насмотрѣться не могутъ любители изящной Природы. Между тѣмъ какъ я любовался смѣющимися картинами, разнообразными и живописными мѣстами, которыя безпрерывно представляются очамъ изумленнаго путника на восхитительныхъ долинахъ Луары, вечеръ непримѣтно приближался. Вотъ и ночь застала меня въ мѣстѣ, вовсе мнѣ неизвѣстномъ. Я продолжалъ идти по своей тропинкѣ, не зная куда она ведетъ меня. Не прошедъ и четверти мили, я очутился въ селеніи, лежащемъ на скатѣ холма, окруженномъ деревьями и лугами. Имѣя большую нужду въ отдыхѣ, я остановился, искалъ глазами выгоднаго ночлега, увидѣлъ новой весьма красивой домикъ, рѣшился войти въ него и просить гостепріимства. Въ комнатѣ, весьма опрятно прибранной, я увидѣлъ молодую женщину, которая, не будучи красавицей, имѣла открытую и счастливую физіономію; юность и здравіе цвѣли на полныхъ щекахъ ея, улыбка удовольствія украшала ея розовыя губы. Подлѣ нее сидѣлъ молодой человѣкъ двадцати четырехъ, или двадцати пяти лѣтъ; онъ держалъ на колѣняхъ у себя младенца, устремивъ на него родительскій взоръ свой.
Разсказываю мое приключеніе молодымъ поселянамъ. Хозяинъ и хозяйка спѣшатъ угощать меня; къ одну минуту приготовленъ сельскій ужинъ; отличная опрятность стола удвоила аппетитъ, которой чувствовалъ я послѣ дороги. Тотчасъ завожу разговоръ съ молодымъ человѣкомъ. Онъ сѣлъ подлѣ меня, и на всѣ мои вопросы отвѣчалъ съ такою откровенностію, съ такимъ простодушіемъ, какихъ въ нынѣшнія времена трудно найти даже и въ деревнѣ.
Между тѣмъ, продолжая бесѣду и осматриваясь въ комнатѣ, не безъ удивленія увидѣлъ я висящій на стѣнѣ портретъ пожилаго человѣка, украшеннаго орденомъ Св. Лудовика. — «Ба!» сказалъ я молодому человѣку: «я вовсе не чаялъ найти здѣсь такую картину.» — Ей здѣсь и быть неслѣдовало", отвѣчалъ Хозяинъ. «Чей же ето портретъ?» — Господина Моранжа, храбраго офицера и честнѣйшаго человѣка; замокъ его недалеко отсюда. Вотъ все, что послѣ его осталось! Ахъ, сударь! его уже нѣтъ на свѣтѣ! Жаль, очень жаль! онъ много дѣлалъ добра бѣднымъ. — «Какимъ жe случаемъ, другъ мой, достался вамъ портретъ г-на Моранжа?» — A вотъ я вамъ разскажу сударь, пока вы будете кушать.
— Мнѣ было неболѣе двѣннадцати лѣтъ, когда отецъ мой умеръ. Онъ былъ бѣдный столяръ, и съ трудомъ питался своею работой. Черезъ нѣсколько дней послѣ его смерти я пришелъ къ замку господина Моранжа и рыдая просилъ подаянія. Онъ сжалился надо мною, и на своемъ иждивеніи отдалъ меня учиться столярному дѣлу. Всякое воскресенье приходилъ я къ господину Моранжу, а онъ ласкалъ меня и никогда неотпускалъ съ пустыми руками. Будь честнымъ человѣкомъ, Жюльенъ! такъ онъ мнѣ говаривалъ; будь прилѣженъ къ работѣ, a я постараюсь, чтобъ ты имѣлъ свое хозяйство… Я слушался приказаній господина Моранжа, и учился прилѣжно. Когда мнѣ наступилъ шестнадцатый годъ, етотъ добрый баринъ позвалъ меня къ себѣ и сказалъ, подавая мнѣ кошелекъ съ деньгами: Жюльенъ! я доволенъ тобою; всѣ говорятъ хорошо о твоемъ поведеніи. Иди всегда етою дорогой, и повѣрь мнѣ она приведетъ тебя къ благополучію. Вотъ небольшая сумма денегъ на твое путешествіе по Франціи. Надобно видѣть свѣтъ, чтобы сдѣлаться хорошимъ мастеромъ. Прости, ступай съ Богомъ и возвратись честнымъ человѣкомъ, если хочешь сдѣлаться благополучнымъ ибо счастіе только для честныхъ людей существуетъ....
Я взялъ деньги, снарядилъ свой узелокъ и на другой же день пустился въ дорогу. Четыре года ходилъ я по разнымъ городамъ, вездѣ прилѣжно работалъ и всячески старался перенимать хорошее, чтобы самому сдѣлаться свѣдущимъ и искуснымъ въ столярномъ дѣлѣ. На двадцатомъ году начала крушишь меня тоска по отчизнѣ. Я захотѣлъ взглянутъ на деревню, въ которой увидѣлъ свѣтъ Божій, и поспѣшно возвратился — такимъ-же бѣднякомъ, какимъ былъ до путешествія, но честнымъ человѣкомъ, а въ добавокъ еще и съ ремесломъ въ рукахъ, которое обѣщало мнѣ на всю жизнь вѣрной кусокъ хлѣба.
Господинъ Моранжъ далъ мнѣ работу, и объявилъ всему околотку о новомъ мастерѣ. Вотъ я и жилъ себѣ весьма довольный своимъ состояніемъ. Я совсѣмъ не зналъ, что такое несчастье; но ахъ, надобно было и мнѣ отвѣдать горя! Недаромъ же вѣдь говорятъ, что безъ него не льзя обойтись въ здѣшней жизни. Да я и не жалѣю о томъ: все хорошо, что ни приходитъ къ намъ отъ Бога; и моя бѣда послужила мнѣ больше къ добру нежели къ худу. Я полюбилъ Сашу, вотъ ее, сударь. Она была пригожа… какъ теперь, но была богата. Отецъ ея, весьма зажиточный поселянинъ, имѣлъ свой домъ, поле, луга и виноградники, и все содержалъ въ хорошемъ состояніи. Яжъ имѣлъ только свое ремесло, выработывалъ себѣ неболѣе тридцати су въ день, и жилъ въ наемной тѣсной землянкѣ. Мнѣ и въ голову неприходило, что я бѣденъ, и етому была причина; Саша любила меня какъ будто богатаго. Мы часто видались, и говорили о любви своей пристойно и честно.
Однажды Себастіанъ, отецъ Сашинъ, увидѣлъ насъ вмѣстѣ въ ту самую минуту, когда я поцѣловалъ дочь его. Что ты дѣлаешь? вскричалъ онъ, схвативъ меня за горло. — Ничего: я только поцѣловалъ Сашу! — Какъ, мошенникъ! и ты смѣешь?.. A почемужъ, когда и Сашѣ ето непротивно? — И ты думаешь, я дозволю, чтобы твоя рожа увивалась около моей дочери!-- А почемужъ бы тебѣ не дозволить, когда Саша етому рада? вѣдь я говорю съ нею о любви для того, что хочу на ней жениться. — Ты… на ней жениться! вотъ ето другое дѣло! для когожъ я и берегу ее какъ не для тебя! Онъ паренъ не промахъ! У самаго нѣтъ ни двора, ни кола, такъ хочетъ жениться на богатой неввѣстѣ! — Я хотѣлъ было противурѣчить, но Себастіанъ, впрочемъ добрѣйшій человѣкъ въ свѣтѣ, недожидаясь моего отвѣта, замахивается палкою; я успѣваю отскочить, и бодро даю тягу.
Пришедши въ свою землянку, разсуждаю прилѣжно обо всемъ, что со мною случилось, и нахожу, что я неправъ, и что мнѣ не должно любить Сашу, когда ето отцу ея противно. Но я чувствовалъ, что не въ моей было волѣ исправитъ вину свою мысль о Сашѣ не оставляла меня ни на минуту; грусть овладѣла много; я пересталъ работать и мнѣ уже ничего незаказывали; я видѣлъ приближавшуюся защиту крайняго убожества.
Я былъ въ отчаяніи; вдругъ блеснула въ головѣ моей мысль ввѣрить несчастіе свое господину Моранжу. Онъ такъ добръ! говорилъ я самъ себѣ; онъ мнѣ желаетъ Добра, и много разъ видѣлъ его на самомъ дѣлѣ; можетъ быть онъ сжалится надо мною. — Иду въ замокъ и прошу, чтобы меня допустили къ господину; мнѣ отвѣчаютъ, что онъ опасно болѣнъ; возвращаюсь въ уныніи домой, внутренно моля Бога о сохраненіи покровителя несчастнымъ. На другой день рано по утру опять бѣгу въ замокъ узнать, что дѣлается съ господиномъ Моранжемъ; мнѣ сказываютъ, что онъ въ минувшую ночь скончался. Не стану описывать вамъ своей печали; въ немъ я лишился послѣдней надежды. Идучи обратно съ растерзаннымъ сердцемъ, я умолялъ душу сего добродѣтельнаго господина ходатайствовать у Бога за бѣднаго Жюльеня.
Спустя послѣ того двѣ недѣли, слышу я, что наслѣдники приѣхали въ замокъ покойнаго, и что продаютъ всѣ домашніе приборы, ему принадлежавшіе. Любопытство влечетъ меня, равно какъ и другихъ людей, къ мѣсту продажи. Вижу, какъ всѣ комнатныя утвари моего благодѣтеля переходятъ въ чужія руки, и слезы вырываются изъ очей моихъ, между тѣмъ какъ племянница и племянникъ господина Моранжа смотритъ на ето зрѣлище съ самымъ холоднымъ безчувствіемъ. А онъ при жизни своей осыпалъ ихъ благодѣяніями, и сверхъ того еще оставилъ имъ двадцать тысячь годоваго дохода послѣ своей смерти! Они все, что ни было въ домѣ, продавали; ахъ! еслибъ я имѣлъ такого добраго дядю, я сберегъ бы все изъ уваженія къ его памяти!
Стоявши тамъ около получаса, я уже хотѣлъ было идти домой; вдругъ слышу: картина, два франка! — три франка! — четыре! пять франковъ! всматриваюсъ, и чтожъ я увидѣлъ? Портретъ ихъ дяди, ихъ благотворителя! Сердце во мнѣ сжалось и я заплакалъ, какъ ребенокъ, У меня только и есть шестъ франковъ; сказалъ я самъ себѣ: но ето портретъ моего благодѣтеля…. нѣтъ, пускай онъ недостается въ незнакомыя руки. Кричу: шесть франковъ! и портретъ остается за мною.
Въ восторгѣ беру свою картину, и не могу удержаться, чтобы необлобызать устъ, которыя столько разъ благосклонно ко мнѣ улыбались; цѣлую руки, которыя столько разл отверзались, чтобы помочь моей бѣдности. Уношу портретъ въ свою тѣсную землянку, и удивляюсь необыкновенной его тяжести. Хочу повѣсить его на стѣнѣ; гвоздь ломается, портретъ падаетъ. Я съ осторожностію поднимаю его, осматриваю, вижу изъ разорванной назади холстины выставившійся свертокъ; беру его, развертываю и — представьте себѣ мое изумленіе — нахожу двадцать пять двойныхъ луидоровъ! Внимательнѣе осматриваю картину, и вижу, что она съ задней стороны обтянута холстомъ; тотчасъ стараюь снять его, и нахожу тысячу луидоровъ въ бумажныхъ сверткахъ, какъ прежніе. Деньги ети уложены были между двумя стѣнами изъ холстины
О небо! воскликнулъ я, прыгая отъ радости вокругъ сокровища; теперь я богатъ! теперь женюсь на Сашѣ! какое счастіе! Добродѣтельный Моранжъ! мало того что онъ давалъ при жизни; онъ даетъ и послѣ смерти! Ахъ, какъ схожъ етотъ портретъ! точно живой Моранжъ!…
Меня однакожъ скоро начало мучить нѣкоторое сомнѣніе. — Мнѣ ли принадлежатъ деньги? Я купилъ картину, ето правда; но продали ль бы ее мнѣ за шесть франковъ, когда бы знали, что въ ней скрыта цѣлая тысяча луидоровъ? нѣтъ, ето золото не мнѣ принадлежитъ; я долженъ отнести его къ наслѣдникамъ господина Моранжа. Бѣдный Жюльень, тебѣ нельзя жениться на Сашѣ!
Будучи въ сихъ печальныхъ размышленіяхъ, вижу на землѣ письмецо, чисто сложенное; беру его, открываю и нахожу слѣдующія строки:
Я знаю моихъ наслѣдниковъ: они продадутъ портретъ своего благодѣтеля; они меня самаго продали бы, когдабъ только могли ето сдѣлать. Ежели неблагодарные рѣшатся промѣнять на деньги ету картину; то заключающаяся въ нее сумма должна принадлежатъ тому, кто ее купитъ. Дай Богъ, чтобъ она досталась честному человѣку.
Ета записка возвращаетъ мнѣ жизнь. И такъ я могу при спокойной совѣсти владѣть своею находкой! могу жениться на Сашѣ!… И на другой же день еще на разсвѣтѣ лечу къ Себастіану. «За чѣмъ пожаловалъ?» спрашиваетъ меня отецъ Сашинъ голосомъ суровымъ и съ нахмуреннымъ видомъ. — Я пришелъ поговорить съ вами. — «He o чемъ мнѣ говорить съ тобою.» — Вы ужь очень спѣсивитесь, a все отъ того что y васъ есть маленькое хозяйство. — «Маленькое хозяйство! Ето говоритъ бѣднякъ, у котораго нѣтъ ни одного су за душою….» — Вѣдь вы несчитали моихъ денегъ. — «Вѣрю, вѣрю, дружокъ! Я думаю ты и самъ давно уже ихъ не считаешь.» — Ето однакоже непомѣшало бы мнѣ заплатить вамъ за все хозяйство, которымъ вы такъ гордитесь, если бы только вы согласились продать его. — «Заплатить словами, не спорю.» — Не словами, a наличными луидорами, батюшка Себастіанъ, наличными луидорами! — «А что и вправду! я тебѣ продамъ все за дешевую цѣну.» — Сколько, на примѣръ, вы хотѣли бы? — «Такъ, бездѣлицу, двѣнадцать тысячь франковъ.» — Я согласенъ, давай руку! — «He угодно ли къ нотаріусу?» спрашиваетъ Себастіанъ, продолжая шутить надо мною! — Готовъ, пойдемъ! —
Доброй старикъ вздумалъ позабавиться на мой счетъ, и оба мы идемъ къ сельскому нотаріусу. «Господинъ Нотариусъ!» говоритъ Себастіанъ: «етотъ молодой помѣщикъ намѣренъ купить у меня дворъ со всѣми принадлещащими къ хозяйству моему землями, и по милости своей обѣщается заплатить мнѣ наличными деньгами; потрудитесь приготовить намъ купчую запись, а его превосходительство отблагодаритъ васъ приличнымъ образомъ.» Нотаріусъ въ одну минуту пишетъ актъ, и читаетъ его громогласно; Себастіанъ тотчасъ подписываетъ, я также ни секунды не медля подписываю въ свою очередь, къ величайшему изумленію Нотаріуса и Себастіана. — «Послушай, Жюльенъ!» говоритъ первый; «ето еще не все, что ты написалъ свое имя; надобно теперь же заплатить деньги.» — Bотъ здѣсь, то и запятая! — восклицаетъ Себастіанъ, надрываясь со смѣху. — Ето правда, что цѣна довольно высока, — говорю я въ свию очередь. «Теперь ужь поздно разсуждатъ; изволь-ка платить деньги, и въ сію минуту.» — Вдругъ двѣнадцать тысячь франковъ! Не льзя ли нѣсколько дней… — «Нѣтъ, нѣтъ, наличныя деньги!» — Быть такъ, я согласенъ, но только съ такимъ условіемъ, чтобы господинъ Нотаріусъ теперь же написалъ еще одинъ актъ въ силу котораго Себастіанъ отдастъ мнѣ Сашу тотчасъ, какъ отсчитаю деньги." — «Съ охотою, съ охотою!» сказалъ старикъ, продолжая смѣяться: «кажется я ни на что неотваживаюсь, и авось либо неостанусь въ накладѣ!»
Тутъ я вынимаю изъ кармана двѣнадцать тысячь франковъ двойными луидорами, и гордо раскладываю ихъ по столу. Какъ-же старикъ мой изумился! Онъ и Нотаріусъ не могли промолвить ни одного слова. Я разсказываю имъ свое приключеніе, не забываю и о запискѣ Моранжа, которая служила доказательствомъ, что найденныя въ портретѣ двадцать четыре тысячи франковъ принадлежатъ мнѣ по всей справедливости. Вотъ мой Нотаріусъ снимаетъ съ головы шляпу и потчиваетъ меня привѣтствіями. «Истинно, радуюсь столъ вожделѣнному происшествію! Я всегда предчyвствовaлъ, господинъ Жюльень, что фортуна когда нибудь наградитъ васъ; теперь ето исполнилось! я весь къ вашимъ услугамъ, и надѣюсь, что…» — Жюльенъ! — сказалъ Себастіанъ, взявши меня за руку: — вѣдь ты неповѣришь, что я всегда любилъ тебя и почиталъ, хоть ето сущая правда! Ты всегда казался мнѣ бравымъ парнемъ, и я надѣюсь что… —
Въ тужъ минуту написанъ свадебный договоръ, a чрезъ нѣсколько дней я женился на своей Александринѣ. Скоро молва объ етомъ пронеслась по цѣлому околотку, и всѣ были рады моему благополучію, кромѣ наслѣдниковъ г-на Моранжа. Они утверждали, что деньги мнѣ ни какъ не принадлежатъ, и что мнѣ продана только картина. Началась тяжба; но записка моего благодѣтеля совершенно меня оправдала. Племянникъ и племянница принуждены были по опредѣленію суда заплатить за всѣ издержки и за производство дѣла, а въ добавокъ еще всѣ смѣялись надъ ихъ неблагодарностію и корыстолюбіемъ. Вотъ уже два года, какъ Саша и я живемъ вмѣстѣ, a мнѣ показались они двумя днями. Мы оставили тестя моего при его хозяйствѣ, a себѣ построили етотъ домикъ, завели маленькую торговлю и живемъ, благодаря Бога, счастливо.
Портретъ господина Моранжа будетъ висѣть здѣсь пока мы живы, и дѣтей своихъ мы научимъ любитъ и почитать образъ виновника нашего благополучія. Посмотрите, сударь! какая доброта на лицѣ его! какъ онъ глядитъ на насъ! Намъ право кажется, что объ слышитъ васъ, что улыбается отъ удовольствія, видя насъ счастливыми, или слушая похвалы себѣ отъ нашей благодарности. —
Тутъ кончилъ добрый Жюльенъ. Я слушалъ повѣсть его съ любопытствомъ и съ удовольствіемъ. Желаю, чтобъ она также понравилась читателямъ, и чтобы научила наслѣдниковъ, до продажи съ молотка фамильныхъ портретовъ, прилѣжно осматривать заднюю ихъ сторону. К.
Сарразен А. Фамильный портрет: (Анекдот) / Сарразень; [Пер.] К. [М. Т. Каченовского] // Вестн. Европы. — 1817. — Ч. 92, N 6. — С. 81-94.