Факир (Полонский)/ДО
| ← Утро | Полное собраніе стихотвореній — Факиръ | Тѣни → |
| Источникъ: Яковъ Петровичъ Полонскій. Полное собраніе стихотвореній. — СПб.: Изданіе А. Ф. Маркса, 1896. — Т. 1. — С. 64—74. |
Въ рощѣ, гдѣ смолой душистой
Каплетъ сокъ изъ-подъ коры,
Ключъ, журча, струился чистый
Изъ-подъ каменной горы;
То, мелькая за кустами,
Разливался онъ; то вдругъ
Падалъ звучными струями,
Разсыпаясь какъ жемчугъ.
Съ раннимъ солнцемъ изъ долины,
Тамъ, по каменной горѣ,
Погружать свои кувшины,
Умываться на зарѣ,
Жены смуглыя, толпами,
Не спѣша, къ потоку шли,
Пѣли гимны и перстами
Косы длинныя плели.
И зеленые платаны,
Окружа гранитный храмъ,
Гдѣ сидѣли истуканы
Въ темныхъ нишахъ по стѣнамъ,
Надъ потокомъ простирали
Листьевъ зыблемый покровъ,
И отъ солнца тѣнь бросали
На задумчивыхъ жрецовъ.
Дѣти солнечнаго края,
Почитатели Вишну,
Тотъ потокъ потокомъ рая
Величали встарину,
Разглашая, будто духи
Эту воду стерегли…
И носились эти слухи
Отъ Калькуты до Бенгли.
Говорили на востокѣ,
Будто въ ночь, когда роса
Станетъ капать, въ томъ потокѣ
Слышны чьи-то голоса;
Что невидимыя руки
Подъ волнами, при звѣздахъ,
Издаютъ глухіе звуки
На невѣдомыхъ струнахъ.
Караванъ ли шелъ съ товаромъ, —
Сотни тамъ ручныхъ слоновъ
Въ камышахъ паслись недаромъ
Близъ священныхъ береговъ;
И недаромъ, изъ окольныхъ
Странъ, въ ту рощу за водой
Шло такъ много богомольныхъ,
Строгихъ индусовъ толпой.
И, съ неутоленной жаждой
На запекшихся устахъ,
Изъ числа пришельцевъ каждый,
Чтобъ омыться въ тѣхъ водахъ,
Къ нимъ, израненный жестоко,
На колѣняхъ подползалъ
И въ святыхъ волнахъ потока
Исцѣленья ожидалъ.
«Страшно, страшно покаянье!»
Пѣлъ унылый хоръ жрецовъ,
«Нужно самоистязанье,
«Постъ, молитва, потъ и кровь!
«Жизнь есть вѣчное броженье,
«Сонъ роскошный, но пустой.
«Вѣчность есть уничтоженье,
«Смерть — таинственный покой.
«Бѣдный смертный, наслаждайся,
«Иль, страдая до конца,
«Самъ собой уничтожайся
«Въ лонѣ вѣчнаго отца!..»
И на камнѣ, близъ потока,
Чтобъ стоять и ночь, и день,
Вознеслася одиноко
Человѣческая тѣнь…
Вѣрный страшному обѣту,
Для Брамы покинувъ міръ,
Тамъ, какъ тѣнь, чужая свѣту,
Девять лѣтъ стоялъ факиръ.
Солнце жгло его нагія
Плечи, и, шумя въ травѣ,
Вѣтеръ волосы густые
Шевелилъ на головѣ.
Но рука его не смѣла
Шевельнуться на груди,
Глубоко врѣзая въ тѣло
Ногти длинные свои;
А другая поднимала
Пальцы кверху, и какъ трость,
Протянувшись, высыхала
Кожей стянутая кость.
Старики его кормили,
Даже дѣти иногда
Въ скорлупѣ къ нему носили
Сокъ нажатаго плода.
На него садилась птица…
Говорили про него:
Шла голодная тигрица
И не тронула его.
Тамъ кричала обезьяна,
И, къ лицу его склонясь,
Колыхала вѣтвь банана,
Длинной лапой уцѣпясь.
Листья весело шумѣли,
Звучно пѣнился потокъ;
Но глаза его глядѣли,
Не мигая, на востокъ…
Тѣ глаза глядѣли мутно:
Имъ мерещилось вдали
Все, что было недоступно
Бѣднымъ странникамъ земли —
Тѣ лазурные чертоги,
Тѣ воздушные холмы,
Гдѣ, творя, витаютъ боги
Въ лонѣ вѣчнаго Брамы.
Недоступное мелькало;
Все жъ доступное очамъ
Для него давно пропало:
И гора, и лѣсъ, и храмъ…
И священнаго потока
Волны, чудилось ему,
Въ немъ самомъ кипятъ глубоко,
Изъ него бѣгутъ къ нему…
Передъ праздникомъ Ликчими [1],
Въ полночь, за двѣнадцать дней,
Той порой, когда златыми
Миріадами лучей
Синій мракъ небесъ глубокихъ,
Какъ алмазами горитъ,
Той порой, какъ спятъ потоки,
Горы спятъ и роща спитъ,
Тихо лунное сіянье
Почивало на горахъ;
Струй незримыхъ лепетанье
Раздавалося въ кустахъ;
Въ рощѣ, глухо потемнѣвшей,
Слышно было, какъ порой
Отрывался перезрѣвшій
Плодъ отъ вѣтки самъ собой.
Вдругъ, какъ будто самъ Равана, [2]
На боговъ подъемля рать,
Въ черныхъ тучахъ урагана,
По горамъ пошелъ шагать;
По горамъ пошелъ и, съ трескомъ
Камень сбросивши съ вершинъ,
Озарилъ румянымъ блескомъ
Серебро своихъ сѣдинъ.
На гнѣздѣ проснулась птица,
Эхо звонко разнеслось;
И какъ будто колесница
Прокатилась въ сто колесъ…
Въ это время берегъ дикій,
На которомъ цѣпенѣлъ
Этотъ праведникъ великій,
Содрогнулся и осѣлъ.
И страдалецъ добровольный,
Потрясенъ и пораженъ,
Кинулъ взглядъ вокругъ невольный,
На которомъ чудный сонъ
Тяготѣлъ, ему являя
На краю ночныхъ небесъ
Вѣчный день иного края,
Вѣчный міръ иныхъ чудесъ.
Вдругъ онъ слышитъ — голосъ томный
За горою говоритъ:
«На меня сейчасъ огромный
«Съ высоты упалъ гранитъ;
«Онъ пресѣкъ мое стремленье,
«Онъ моимъ живымъ струямъ
«Далъ другое направленье
«По излучистымъ горамъ
«Ты душой стремишься къ Богу,—
«Я по каменнымъ плитамъ
«Пролагалъ себѣ дорогу
«Къ свѣтлымъ Гангеса водамъ.
«Сжалься, праведникъ! отнынѣ
«Я ползу, ползу, какъ змѣй,
«По гнилой болотной тинѣ,
«Подъ корнями камышей.
«Сжалься! ты одинъ лишь можешь
«Слышать тайный голосъ мой!
«Ты одинъ, одинъ поможешь
«Сдвинуть камень роковой!..
.............
.............
«Позови жъ своихъ собратій,
«Позови своихъ сыновъ!..
«Позови!..» — и голосъ томный
Оборвался, какъ струна;—
И во мракѣ ночи сонной
Вновь настала тишина.
Утра пламень золотистый
Проникалъ изъ-за горы
Въ рощу, гдѣ смолой душистой
Каплетъ сокъ изъ-подъ коры.
Птицы кротко щебетали,
И блестящіе листы
Капли жемчуга роняли
На траву и на плиты.
По дорогѣ шли брамины,
По горѣ толпами шли
Жены, дѣти и кувшины
Руки смуглыя несли.
И потомъ они спускались
Къ тѣмъ священнымъ берегамъ.
Гдѣ платаны разрастались,
Окружа гранитный храмъ.
Тамъ, въ дверяхъ, жрецы толпились
Съ дикимъ ужасомъ въ очахъ,
И свѣтильники дымились
Въ ихъ опущенныхъ рукахъ…
Гдѣ вчера струи журчали,
Гдѣ святой лился потокъ,
Камни ребрами торчали,
Да сырой желтѣлъ песокъ.
А на берегу потока,
Гдѣ такъ свято, ночь и день,
Возносилась одиноко
Человѣческая тѣнь,
Тѣло мертвое лежало
Опрокинутое ницъ,
И, кружась надъ нимъ, летала
Съ дикимъ крикомъ стая птицъ.