У страха глаза велики.
правитьНѣсколько лѣтъ тому назадъ я находился въ Антверпенѣ, гдѣ копировалъ въ музеѣ картину «Похороны Христа».
Въ одинъ прекрасный день я заработался за своей копіей до самаго времени закрытія музея. Ноги мои затекли отъ долгаго стоянія, и я почувствовалъ потребность поразмять ихъ. Я отправился прогуляться къ устью рѣки. Приливъ слегка покачивалъ на пребрежныхъ волнахъ громадные трансатлантическіе корабли и голландскіе галліоты съ зелеными парусами. Я любовался подернутой сизымъ туманомъ рѣкой, въ которую, казалось, заходящее солнце спускалось тяжелыми мѣдно красными лучами. Понемногу берега начали исчезать въ тяжеломъ туманѣ сѣверной лѣтней ночи, и я сталъ подумывать о томъ, что пора обѣдать.
Темнѣло. Вода приняла черный, мрачный цвѣтъ, и я поспѣшилъ, пользуясь послѣдними отблесками дня, вернуться въ свою гостинницу. Это былъ небольшой, старый домишко; на лѣстницѣ пахло соленой рыбой всѣхъ сортовъ, дегтемъ и рыбьимъ жиромъ. Придя въ гостинницу, я узналъ, что общій обѣдъ уже оконченъ. Было поздно. Оказалось, погруженный въ созерцаніе вечерней зари, мягко спускавшейся на городъ — я совсѣмъ забылъ о времени.
Еще одинъ путешественникъ, такъ-же, какъ и я запоздавшій, находился въ столовой. Намъ накрыли на одномъ столѣ.
Не просидѣли мы другъ противъ друга и пяти минутъ, какъ мой незнакомецъ заговорилъ со мной, а еще черезъ четверть часа мы уже болтали, какъ старые знакомые. Изъ разговора я узналъ, что онъ только что вернулся изъ Индіи, откуда вывезъ цѣлую коллекцію разныхъ животныхъ, — пантеръ, тигровъ, газелей, змѣй, которую онъ желалъ продать въ Антверпенскій зоологическій садъ.
Услышавъ эти подробности, я не могъ воздержаться отъ краснорѣчиваго вопроса: «Ваши животныя здѣсь, при васъ?»
— Ну, разумѣется, клѣтки съ тиграми и газелями помѣщены мною въ конюшнѣ; змѣи находятся въ моей комнатѣ. О, онѣ заперты очень тщательно на замокъ и лежатъ, свернувшись въ клубокъ на днѣ ящика, въ которомъ онѣ провели все время путешествія.
— Вы намѣреваетесь провести ночь здѣсь?
— Конечно.
— Ну, а если ваши змѣи расползутся?
— Онѣ спятъ.
— Съ открытыми глазами?
— Ну, это ужъ ихъ особенное свойство. Но, увѣряю васъ, онѣ вовсе не такъ ужасны, какъ думаютъ въ Европѣ. Я, напримѣръ, знаю случай, когда одна молодая дѣвушка въ нашихъ мѣстахъ провела цѣлую ночь, имѣя очковую змѣю подъ своимъ изголовьемъ.
— Нечего сказать, — пріятно!
— Да она ничего и не замѣтила-бы, если-бы только легкія, ничѣмъ не объяснимыя колебанія подушки, не обратили на себя ея вниманія. На разсвѣтѣ, осматривая постель, чтобы объяснить себѣ необычайное явленіе, она увидѣла громадную змѣю, которая, добродушно поднявъ голову, казалось, съ благодарностью взглянула на нее — животное было на рѣдкость красиво. У меня ихъ сейчасъ нѣсколько экземпляровъ. Есть также и другіе сорта, сударь. Не угодно-ли вамъ на нихъ взглянуть? Право стоило-бы труда. Вѣдь это животное обладаетъ однимъ лишь легкимъ, плаваетъ безъ плавательныхъ перьевъ, передвигается по землѣ безъ ногъ, но за то обладаетъ двумя стами паръ реберъ!
— Покорно благодарю. Животныя съ однимъ легкимъ и двумя стами реберъ интересуютъ меня очень мало и лишь на почтительномъ разстояніи.
— Неужели вы ихъ боитесь? Не можетъ быть!
— Еще бы. Я нахожу даже, что привозить къ намъ этихъ животныхъ просто преступленіе, такъ какъ они могутъ удрать изъ своихъ ящиковъ.
— А какъ-же наука?
— Ну, если они нужны для науки, то пусть ученые изучаютъ ихъ на ихъ родинѣ; вовсе не нужно, чтобы ихъ привозили къ намъ.
Противъ моей воли разговоръ еще нѣкоторое время продолжался на ту-же тему, и я, между прочимъ, узналъ, что отвратительныя пресмыкающіяся имѣютъ предусмотрительное обыкновеніе тщательно вылизать животное, которое они собираются поглотить: должно быть въ такомъ видѣ оно легче проходитъ. Я дрожалъ отъ внутренняго холода, когда мы, окончивъ бесѣду, разошлись по своимъ комнатамъ.
Моя комната приходилась въ самомъ концѣ корридора, она была послѣдняя. Войдя къ себѣ, я тотчасъ-же принялся раздѣваться, собираясь лечь спать. Голова моя была полна всевозможными страшными разсказами, которыми меня угостилъ на сонъ грядущій мой собесѣдникъ, а потому, прежде чѣмъ улечься, я со всевозможной тщательностью осмотрѣлъ свою кровать, приподнимая одѣяло и подушки; я посмотрѣлъ также и подъ кровать, за занавѣски и въ шкафу, ища, нѣтъ-ли чего подозрительнаго.
Пока я умывался, я услышалъ шумъ въ сосѣдней комнатѣ, а затѣмъ раздался голосъ, говорившій: «Покойной ночи, сударь. Я слышу, вы еще не улеглись. Желаю вамъ съ такимъ-же удовольствіемъ заснуть, съ какимъ я собираясь это сдѣлать: шутка сказать, вѣдь я уже дней восемь не спалъ въ кровати.»
Это былъ голосъ обладателя очковыхъ и другихъ змѣй!
Я готовъ былъ тотчасъ-же опять одѣться и потребовать другую комнату, но меня отъ этого удержалъ нѣкоторый стыдъ, не допускавшій меня сознаться въ моемъ ребяческомъ страхѣ. Ужъ очень было глупо и странно трусить этихъ змѣй; вѣдь не могли-же онѣ пролѣзть черезъ стѣну или пробраться черезъ печную трубу, чтобы ночевать у меня въ комнатѣ. Я взялъ себя въ руки, поборолъ свой страхъ и, потушивъ свѣчу, рѣшительно улегся въ постель, стоявшую вдоль противоположной отъ опаснаго сосѣдства стѣны.
Долго я ворочался съ боку на бокъ на своемъ ложѣ; мнѣ не спалось. Нервы у меня расходились, и я, при всемъ желаніи, никакъ не могъ отдѣлаться отъ преслѣдовавшей меня мысли о непріятномъ сосѣдствѣ. Съ кровати мнѣ была видна полоска свѣта изъ подъ двери, ведущей въ комнату моего сосѣда, которую я предусмотрительно заперъ на задвижку; теперь я съ безпокойствомъ ждалъ минуты, когда свѣтъ исчезнетъ, такъ какъ это будетъ означать, что владѣтель змѣинаго общества погасилъ свѣчу, погрузился въ сонъ, и оставилъ змѣй безъ всякаго надзора.
Вотъ, дѣйствительно, слабый свѣтъ померкъ, а вмѣстѣ съ нимъ затихли и всѣ звуки въ домѣ, который погрузился въ глубокую, мрачную тьму и томительную, тоскливую тишину.
Заснулъ, наконецъ, и я, но сонъ мой былъ чутокъ и тревоженъ; я, казалось, и во снѣ продолжалъ къ чему-то прислушиваться, чего-то ждать. Сколько времени я такъ проспалъ? Впослѣдствіе я никогда не могъ отдать себѣ въ этомъ отчета: можетъ быть часъ, можетъ быть два часа. Внезапно я былъ разбуженъ изъ своего полудремотнаго состоянія какимъ-то шумомъ, который меня сразу отрезвилъ. Сна какъ не бывало. Я сразу вспомнилъ все: мои страхи, непріятное сосѣдство, мое нежеланіе лечь, всѣ разсказы, произведшіе на меня такое удручающее впечатлѣніе, — я все вспомнилъ совершенно отчетливо и ясно.
Съ полнымъ сознаніемъ всего окружающаго, со свѣжей головой, будто я вовсе и не спалъ, но съ сильно бьющимся сердцемъ я поднялся, присѣлъ на своей кровати и началъ прислушиваться. Шумъ, меня разбудившій, былъ какой-то страшный, особенный: это былъ какой-то неправильный плескъ, глухой и неясный; онъ на минуту прекращался, затѣмъ возобновлялся медленнымъ или ускореннымъ темпомъ. Черезъ извѣстные промежутки времени слышалось какое-то тяжелое шлепанье, послѣ котораго водворялась тишина.
Я быстро протянулъ руку за спичками; ихъ не оказалось на столѣ. Тогда я вспомнилъ, что оставилъ ихъ, такъ же какъ и свѣчу, на каминѣ. Прижавъ обѣими руками сердце, тревожно бившееся въ моей груди и еле дыша, я таращилъ глаза, стараясь взглядомъ проникнуть темноту.
Вокругъ меня тьма была непроглядная, было темно, какъ въ колодцѣ, а шумъ все продолжался! Теперь онъ какъ бы утихалъ, но за то періодическое глухое шлепанье стало все болѣе учащаться; оно становилось какъ будто все тяжелѣе и тяжелѣе. «Да это змѣи!» Отчаянный крикъ готовъ былъ вырваться изъ моей груди, по какъ-бы застрялъ у меня въ горлѣ. Кровь застыла въ моихъ жилахъ. Объятый ужасомъ, я хотѣлъ звать, кричать и не могъ этого сдѣлать, какъ въ кошмарѣ. Обливаясь холоднымъ потомъ, судорожно сжавъ челюсти, я упалъ опять на подушки, задыхаясь отъ ужаса.
Съ головокружительной быстротой, но съ совершенной ясностью мыслей, будто это разсуждалъ за меня какой нибудь посторонній зритель, а не я самъ, я сообразилъ все, все объяснилъ себѣ и мысленно слѣдилъ за пресмыкающимися, направлявшимся ко мнѣ.
Змѣи, очевидно, проползли въ щель подъ дверью, подъ той дверью, на которую я смотрѣлъ, когда собирался засыпать, которая служила сообщеніемъ между моею комнатою и комнатою сосѣда, и изъ подъ которой мнѣ была видна полоса свѣта, пальца въ два шириною. Шумъ въ родѣ плеска несомнѣнно производила змѣя, когда ползла, а шлепанье происходило отъ того, что она, вдругъ приподнимаясь, чтобы намѣтить себѣ направленіе пути, затѣмъ спокойно шлепалась назадъ, найдя то, что ей было нужно. Я ясно узнавалъ звукъ тренія липкой кожи животнаго объ полъ и такъ-же ясно слышалъ ползущее движеніе живого существа.
Мнѣ представлялось, что, вотъ, сію минуту, холодное, отвратительное пресмыкающееся заберется ко мнѣ на кровать, растянется вдоль всего моего туловища, чтобы затѣмъ обвиться плотнымъ кольцомъ вокругъ него, причемъ липкій, слюнявый языкъ предварительно будетъ вылизывать мнѣ лицо, шею, грудь. Бррр…. Казалось, что у меня буквально уже начиналась предсмертная агонія.
Между тѣмъ, среди безпорядочныхъ мыслей, овладѣвшихъ моимъ мозгомъ, вдругъ возникло и стало все болѣе и болѣе выясняться одно воспоминаніе: я какъ-то слышалъ, что пресмыкающееся, если оно сыто, и его не раздражаютъ, имѣетъ лишь одно стремленіе — добраться до теплаго мѣста. Добравшись до тепла, животное впадаетъ обыкновенно въ состояніе какого-то отупѣнія, въ которомъ оно совершенно безвредно для окружающихъ и въ которомъ оно можетъ пробыть довольно продолжительное время.
Отчаяннымъ усиліемъ воли я заставилъ себя опять привстать на кровати, схватилъ свое шерстяное одѣяло и бросилъ его на полъ недалеко отъ себя. Затѣмъ я снова началъ прислушиваться. И какъ я прислушивался!! Что онъ теперь станутъ дѣлать? Будетъ ли мнѣ слышно? Пойму-ли я, что онѣ теперь захотятъ предпринять?
Затаивъ дыханіе, въ страшномъ волненіи продолжалъ я прислушиваться.
Вскорѣ я убѣдился, что шумъ начинаетъ ослабѣвать, какъ-бы задерживаться; всплески становились все рѣже и рѣже. Что это означало? Добрались-ли змѣи до моего одѣяла?
Наконецъ шумъ вовсе прекратился, и я больше ничего не слышалъ. Я съ облегченіемъ вздохнулъ и, расправивъ свои онѣмѣвшіе отъ страха члены, попробовалъ закричать. Но, — я самъ не узналъ своего голоса, до того онъ былъ глухъ и беззвученъ; никто не услышалъ и не пошевелился въ отвѣтъ на мой отчаянный зовъ. Тогда я постарался собраться съ мыслями и принять какое-нибудь рѣшеніе. Одно мнѣ сразу стало ясно: до наступленія разсвѣта никакія силы небесныя не заставятъ меня сойти съ кровати и ступить на полъ. Уже одна мысль, что опуская ногу на полъ, я могу нечаянно коснуться голаго, холоднаго тѣла отвратительнаго животнаго, лишала меня всякаго самообладанія. Другое дѣло — встать и бѣжать, когда настанетъ день, и я смогу разсмотрѣть и избѣгнуть опасности; бѣжать-же на удачу, въ темнотѣ, ощупью — ни за что. Приходилось ожидать разсвѣта, прижавшись въ уголъ кровати, дрожа отъ холода и опасаясь протянуть руку или двинуть ногой изъ боязни встрѣтить твердую гладкую кожу змѣи, ежеминутно готовой обвиться около моего судорожно дрожащаго тѣла.
Нечего говорить, что ночь длилась для меня безъ конца. Истомленный ожиданіемъ, я наконецъ замѣтилъ въ комнатѣ, поближе къ окну, блѣдные лучи утреннихъ, предразсвѣтныхъ сумерекъ; они были еще до того слабы, что нужно было все мое напряженное безсонницей и страхомъ вниманіе, чтобы ихъ замѣтить.
Но, мало по малу, стало разсвѣтать; день мягко вступалъ въ свои права, и я началъ ясно различать окно. Затѣмъ постепенно я началъ различать въ комнатѣ тѣни и формы окружающихъ меня предметовъ. Прежде всего взоръ мой упалъ на брошенное мною на полъ одѣяло. Оно лежало кучкой. Какъ разсмотрѣть, что находилось подъ нимъ? Какъ проникнуть взоромъ сквозь тѣнь, бросаемую занавѣской около моей кровати, чтобы рѣшить, не движется-ли что-нибудь за ней, чтобы разсмотрѣть, дѣйствительно-ли я одинъ нахожусь въ комнатѣ? Какимъ прекраснымъ показался мнѣ дневной свѣтъ, когда онъ безпощадно началъ проникать въ мою комнату, дерзко скользя по полу и освѣщая всѣ таинственные углы и закоулки! Съ той минуты, какъ стало разсвѣтать, я былъ почти не въ силахъ отвесть глазъ отъ одѣяла; теперь я могъ его вполнѣ ясно разсмотрѣть? Никакихъ тревожныхъ признаковъ я не замѣтилъ. Оно было очень тонко и, упавъ, образовало незначительное возвышеніе, подъ которымъ не было замѣтно ни малѣйшаго движенія. Маленькій коврикъ около кровати также лежалъ неподвижнымъ, плоскимъ пятномъ, а вокругъ меня на кровати не было ничего, кромѣ скомканныхъ и помятыхъ мною простынь.
Что-же это такое? Галлюцинація?
Не сходя съ кровати, я досталъ туфли и наконецъ рѣшился спуститься съ нея. Одѣяло, продолжавшее лежать плоской кучкой, имѣло самый невинный видъ. Все-же я подвигался впередъ съ крайней осторожностью, держась все время ближе къ двери. Не прошелъ я однако и трехъ шаговъ, — какъ все объяснилось сразу: умывальная чашка, наполненная мыльной водой и оставленная мною съ вечера на полу, послужила мѣстомъ вѣчнаго успокоенія для несчастнаго мышенка! Его-то безплодныя усилія спастись отъ угрожавшей ему опасности — утонуть въ моей чашкѣ, и разбудили меня; его-то продолжительная агонія и ужасная смерть утопленника и привели меня въ то состояніе неописуемаго ужаса, о которомъ я только-что говорилъ!
Тѣмъ не менѣе я въ тотъ-же день перемѣнилъ комнату.