У Л. Н. Толстого въ голодный 1892 годъ. править
ГЛАВА XXI *).
Мое переселеніе на окраину района.
править
Вернулась я въ Бѣгичевку въ воскресенье, — день, когда тамъ обыкновенно собирались всѣ работающіе въ нашихъ столовыхъ. Такъ и теперь, когда я пришла, всѣ были уже въ сборѣ и съ любопытствомъ смотрѣли на меня, дѣлая разныя замѣчанія по поводу моего настроенія. Левъ Ник. не предложилъ мнѣ ни одного вопроса и только издали наблюдалъ меня, а Марія Львовна ободрила меня нѣсколькими сердечными словами. Я усердно принялась скорѣе за работу. А работа теперь особенно была нужна. Въ деревняхъ не было уже въ настоящее время ни зерна, и надежда на будущій урожай окончательно упала. Хорошая погода очень быстро превратилась въ засуху. Дождя не падало ни капли. Вся земля растрескалась и обратилась въ пыль. Ураганы этой пыли такъ и носились въ воздухѣ, такъ что даже глаза и лицо болѣли отъ нихъ.
Въ одномъ изъ писемъ, помѣченномъ 10-ымъ мая и посланномъ мною наканунѣ ухода странниковъ, я писала: «у насъ здѣсь дѣлаются ужасныя вещи. Сейчасъ бушуетъ просто самумъ, земля вся насквозь сдѣлалась черной пылью, травы нѣтъ, рожь много перепахали, — все гибнетъ. Скоту ѣсть нечего».
Настроеніе населенія было чрезвычайно подавленное и унылое. Ясно было, что оно не въ состояніи будетъ прожить безъ поддержки и будущую зиму. Засѣять поля, правда, помогло земство, но зерно было выдано слишкомъ поздно, когда земля уже совсѣмъ просохла послѣ снѣга, а такъ какъ дождей не выпадало, то овсы поднялись очень, плохо, а потомъ и совсѣмъ пропали. Нашъ философъшведъ говорилъ, что у насъ въ этихъ краяхъ начинается, постоянный голодъ, потому что земля выпахана, и народъ разоренъ. Левъ Ник. приходилъ, положительно, въ ужасъ отъ одной мысли о томъ, что будетъ дальше.
Такъ какъ теперь я осталась въ Рязанской губерніи только ради голодающаго дѣла, то я твердо рѣшила не отвлекаться больше въ сторону даже ради самыхъ важныхъ вопросовъ, а все свое время и вниманіе посвятить только дѣлу. Я стала просить Льва Ник. отпустить меня куда-нибудь на окраину, гдѣ бы я могла цѣликомъ отдаться своей работѣ. Кромѣ того, послѣ всего, пережитаго, я чувствовала нѣкоторую потребность въ одиночествѣ. Левъ Ник. сначала рѣшительно высказался противъ моего отъѣзда и ни въ коемъ случаѣ не соглашался отпустить меня, мотивируя тѣмъ, что я хорошо знакома съ дѣлами въ центрѣ.
Я выбрала себѣ, все-таки, не полное одиночество, а просила отпустить меня на пунктъ, находящійся между райономъ Е. Б. и столовыми М. Нов. Но судьба рѣшила иначе. Левъ Ник., наконецъ, сказалъ мнѣ, что онъ меня понимаетъ, и далъ свое согласіе на мой отъѣздъ, но предложилъ мнѣ ѣхать совершенно въ противоположную сторону, верстъ за 30 отъ Бѣгичевки, въ деревню Сухорожню, гдѣ у насъ раньше работалъ одинъ товарищъ, но потомъ уѣхалъ, сдавъ свои бумаги на сосѣдній пунктъ, Ал. Ал., и съ. тѣхъ поръ пунктъ этотъ оставался безъ призора и въ полномъ забросѣ.
Боже, какъ мнѣ не хотѣлось туда ѣхать! Тамъ, верстахъ въ десяти отъ меня, была только одна Ал. Ал., такая же юная дѣвица, съ которой я тогда была еще очень мало знакома. А дальше, верстахъ въ двадцати — паники, туда уже пріѣхала семья Ф., тоже не очень близкая мнѣ. Дѣйствительно, это было уже полное Одиночество и полная неизвѣстность. Все надо было разузнать самой. Но дѣлать было нечего, отказаться было невозможно, — вѣдь, я сама этого хотѣла. Разставаться, все-таки, было грустно.
Одно меня утѣшало, что въ Бѣгичевкѣ теперь тоже должно было опустѣть, такъ какъ Толстые уѣзжали въ Ясную Поляну для поправленія здоровья Льва Ник. и предполагали пробыть тамъ цѣлый мѣсяцъ, а въ Бѣгичевку должны были пріѣхать мѣстные помѣщики Раевскіе.
Невесело простилась я съ обитателями Бѣгичевскаго дома и поѣхала въ совершенно новыя для меня края. По дорогѣ и разсчитывала ночевать у Ал. Ал. и взять оставленныя ей бумаги, чтобы сколько-нибудь разобраться въ своемъ дѣлѣ. Но увы! Ал. Ал. не оказалось дома, — она уѣхала въ Москву. Хозяйка ея оставила меня ночевать въ ея комнатѣ. Но особенно важно было для меня взять бумаги, чтобы знать, по крайней мѣрѣ, въ какихъ селеніяхъ устроены столовыя. Дѣлать было нечего, — не возвращаться же назадъ, и я рѣшила сама "отыскать ихъ среди ея вещей. Поиски мои увѣнчались успѣхомъ, бумаги нашлись, и хотя многаго мнѣ не удалось разобрать, но я, по крайней мѣрѣ, знала теперь предѣлы своего района.
На другое утро я направилась туда. Остановиться на первый случай Левъ Никол. посовѣтовалъ мнѣ у управляющаго имѣніемъ въ деревнѣ Сухорожнѣ. На этотъ разъ я не взяла съ собой никакихъ вещей, кромѣ небольшого чемоданчика съ туалетными и письменными принадлежностями, куда я не забыла вложить и томикъ Шопенгауэра.
У управляющаго встрѣтили меня довольно радушно и разсказали, что знали, о мѣстныхъ столовыхъ. Переночевавъ у нихъ, я на другой день отправилась по селеніямъ. Тамъ меня никто не зналъ, отъ всякаго контроля хозяева уже отвыкли и встрѣчали меня съ нѣкоторымъ недоумѣніемъ. Но, вѣроятно, за эту зиму крестьяне привыкли уже ко всякимъ неожиданностямъ, и мои распоряженія принимались безпрекословно. Столовыя были въ большомъ безпорядкѣ, хозяева злоупотребляли, и населеніе было, кажется, довольно моимъ появленіемъ.
Но грустно и одиноко было мнѣ ходить такъ по незнакомымъ деревнямъ и ночевать у совершенно неизвѣстныхъ мнѣ людей, — я уже привыкла, чтобы меня встрѣчали, какъ близкаго человѣка. Но; зато въ этомъ районѣ не было такого опустошенія, какъ въ окрестностяхъ Бѣгичевки. Хлѣба хорошо поднимались, луга были покрыты прекрасной травой и пестрѣли цвѣтами, — виды на урожай были хорошіе. Чувствовалась, правда, все-таки, большая потребность въ дождяхъ, но потомъ прошли и дожди, такъ что на слѣдующую зиму здѣшнее населеніе не нуждалось уже въ помощи. Унынія и подавленности здѣсь не было, потому что населеніе съ надеждой смотрѣло на свои поля, — надо было только дотянуть до новаго хлѣба.
Въ этомъ районѣ я такъ и осталась до самаго конца нашей дѣятельности въ этомъ году; но сношенія мои съ главнымъ штабомъ опять очень скоро возстановились, потому что Толстымъ, предполагавшимъ прожить цѣлый мѣсяцъ въ Ясной Полянѣ, очень скоро пришлось опять на нѣкоторое время вернуться въ Бѣгичевку.
ГЛАВА XXII.
Лѣтнія собранія сотрудниковъ въ Бѣгичевкѣ.
править
Завѣдываніе центральнымъ складомъ и счетоводствомъ, въ отсутствіе Льва Ник., поручено было теперь К. Ал. В., прекрасному работнику и очень скромному человѣку, котораго мы всѣ очень полюбили. Но вскорѣ послѣ отъѣзда Толстыхъ, въ Бѣгичевскую усадьбу пріѣхали молодые помѣщики Р., и у нихъ вышло какое-то столкновеніе съ К. Ал., и настолько непріятное, что К. Ал. хотѣлъ немедленно же уѣхать; но другіе товарищи уговорили его пока переѣхать въ помѣщеніе школы, — крошечный домикъ, стоявшій пустымъ, благодаря лѣтнему времени. А двое изъ нихъ, — Ар. Ал. и М. Н. отправились въ Ясную Поляну, чтобы выяснить положеніе вещей и попросить Льва Ник. вернуться и опять направить нашу работу такъ же независимо отъ мѣстныхъ помѣщиковъ, какъ она была до сихъ поръ.
Миссія ихъ увѣнчалась успѣхомъ, и Толстые въ самыхъ первыхъ числахъ іюня снова вернулись въ Бѣгичевку и остались здѣсь еще недѣли на три.
Попрежнему, по воскресеньямъ стали собираться сотрудники, теперь даже въ гораздо большемъ количествѣ, чѣмъ зимой, потому что и сотрудниковъ было больше, и ѣздить лѣтомъ стало легче. А обо мнѣ въ Бѣгичевкѣ такъ трогательно заботились, что каждую субботу присылали за мной лошадей. Но собирались мы теперь уже не въ усадьбѣ, потому что тамъ жила семья мѣстныхъ помѣщиковъ, и стѣснять ихъ было-неудобно, а или въ школѣ, или, когда соберется много народу, — Івъ большой просторной ригѣ. Всегда къ намъ приходилъ и Левъ Ник., и, попрежнему, завязывались горячіе разговоры и споры.
Нерѣдко, на Льва Ник. нападали за то, что онъ дружитъ съ помѣщиками и «пьетъ чай съ прокуроромъ», — своимъ родственникомъ А. М. Кузминскимъ, бывшимъ тогда прокуроромъ суда. «Такъ можно, пожалуй, и съ жандармомъ чай пить», — говорили ему его пылкіе ученики.
— Да, я и съ жандармомъ буду пить чай, — горячо возражалъ Левъ Ник. — и въ жандармѣ постараюсь найти человѣка. А вотъ съ тѣми, которые въ какую-то благодать вѣрятъ, у меня уже ничего не можетъ быть общаго. Тутъ конецъ разумному сознанію. Вотъ, напримѣръ, Бобринскій — и хорошій человѣкъ, а вѣритъ въ какое-то искупленіе. И намъ съ нимъ теперь не о чемъ больше говорить.
Какъ разъ въ то время у нѣкоторыхъ сторонниковъ ученія Льва Ник. начинался переходъ къ православію, и Левъ Ник. не могъ безъ нѣкотораго раздраженія говорить объ этомъ. И послѣ такихъ разговоровъ между нимъ и его учениками чувствовалось что-то враждебное. Только женскій элементъ среди насъ почти всегда былъ на сторонѣ Льва Ник., и онъ тихонько переходилъ и подсаживался къ намъ, спрашивалъ о нашемъ мнѣніи.
И затѣмъ опять завязывались разговоры, исчезала темная тѣнь вражды, и Левъ Ник. иногда принимался разсказывать что-нибудь изъ своей прошлой жизни. Такъ, я слышала разъ его разсказъ о кавказской жизни, объ усмиреніи горцевъ, о томъ, какъ русскіе офицеры забавлялись разстрѣливаніемъ горцевъ. — Ѣдетъ какой-нибудь немирной, одинъ, ни на кого не нападетъ. «А ну-ка, — говоритъ офицеръ какому-нибудь изъ солдатиковъ, — снеси его, попадешь или нѣтъ». И солдатъ цѣлится въ него, какъ въ цѣль.
— Зачѣмъ же это, Левъ Ник.? — съ ужасомъ спрашивали мы.
— А такъ себѣ, для забавы.
И долго, послѣ горячихъ, рѣзкихъ словъ лились теплые, задушевные разговоры.
Но иногда и женскій элементъ возставалъ противъ Льва Ник., — это когда Левъ Ник. касался женскаго вопроса. Женщину ставилъ онъ чрезвычайно низко, — по его мнѣнію, юна не можетъ быть истинной христіанкой. Мы глубоко чувствовали всю несправедливость его словъ и возражали ему. Но онъ на это отвѣчалъ, что дѣвушка еще можетъ быть до нѣкоторой степени самостоятельной, а какъ только она выходитъ замужъ, она перестаетъ мыслить и, въ лучшемъ случаѣ, идетъ за своимъ мужемъ. Впрочемъ, добавлялъ онъ, о женскомъ вопросѣ я выскажусь гораздо полнѣе послѣ.
Лѣто, вообще, давало много внѣшнихъ впечатлѣній. Такъ, одинъ разъ въ воскресенье, когда я была въ Бѣгичевкѣ, кто-то прибѣжалъ намъ сказать, что недалеко въ полѣ остановились цыгане и расположились, повидимому, на ночлегъ. Мы съ Маріей Львовной пошли посмотрѣть на нихъ. Потомъ къ намъ присоединился и Левъ Ник. Цыгане предложили намъ посмотрѣть ихъ пляску. Но Левъ Ник. и Марія Львовна отказались. Меня это очень удивило, и я стала просить ихъ, такъ какъ я никогда не видала цыганской пляски. Марія Львовна сказала: — «Ты напрасно просишь, Вѣрочка, лучше не смотрѣть на нее». Но Левъ Ник. рѣдко мнѣ отказывалъ, и теперь онъ въ концѣ-концовъ согласился.
Немножко было странно смотрѣть, какъ выходили плясать взрослые, бородатые мужики. Сначала плясали мужчины, потомъ женщины, и, наконецъ, вышелъ прелестный, кудрявый, пятилѣтній ребенокъ въ одной рубашенкѣ. Онъ немножко прошелся, но потомъ скоро сконфузился и спрятался. Сначала, мнѣ показалось все это мало интереснымъ, но потомъ я все съ большимъ и большимъ удовольствіемъ смотрѣла на пляску. Случайно взглянула я на Марію Львовну и Льва Ник. Они оба цѣликомъ ушли въ созерцаніе пляски. Лица ихъ раскраснѣлись, глаза горѣли, обыкновенное выраженіе лица Льва Ник. совершенно измѣнилось. Это произвело на меня такое тяжелое впечатлѣніе, что все вдругъ сразу поблекло въ моихъ глазахъ. Я отошла въ сторону, сѣла въ какую-то канаву и расплакалась. Въ такомъ видѣ меня и нашли здѣсь Толстые. Они сразу лучше меня поняли и мое настроеніе, и Марія Львовна замѣтила мнѣ: — «Какой ты еще ребенокъ, Вѣрочка; видишь, папа имѣлъ основаніе не хотѣть этой пляски».
Левъ Ник. ничего не сказалъ, но глубоко задумался, и? мы молча вернулись домой.
ГЛАВА XXIII.
Пріѣздъ ко мнѣ Льва Николаевича.
править
Не забывали и меня въ моемъ далекомъ уголкѣ, и иногда пріѣзжали ко мнѣ. Одинъ разъ пріѣхала ко мнѣ молодежь изъ Бѣгичевки, — Марія Львовна, Вѣра Ал. Кузминская и два брата Раевскіе, если я не ошибаюсь. Но они не застали меня дома и только побывали у меня въ хаткѣ.
Другой разъ ко мнѣ пріѣхалъ верхомъ самъ Левъ Ник. Онъ тоже не засталъ меня дома и пошелъ къ мѣстному помѣщику. Но я скоро вернулась и страшно обрадовалась, узнавъ, что онъ меня дожидается.
Встрѣтилъ онъ меня такъ тепло, что я почувствовала, что и здѣсь, въ глуши, я совсѣмъ не одинока, и вся ежедневная будничная работа сразу показалась мнѣ какимъ-то праздникомъ. Я живо принялась разсказывать ему о всѣхъ своихъ дѣлахъ, и съ ясными, сіяющими глазами, внимательно слушалъ меня Левъ Николаевичъ.
— Ну, — сдавайте-ко вашъ отчетъ начальству, — неловко пошутилъ хозяинъ. Левъ Ник. весело разсмѣялся.
— Вѣра Михайловна, Николай Ивановичъ вѣдь совсѣмъ не представляетъ себѣ, какія у насъ съ вами отношенія. А вы знаете, — продолжалъ онъ, — какъ я былъ радъ сегодня уѣхать изъ Бѣгичовки. У меня былъ тамъ сегодня прямо ужасный случай. Вы только представьте себѣ: туда пріѣхали двѣ американки, — одна черезъ Европу, другая — черезъ Азію. Онѣ поѣхали такъ разными дорогами и сговорились съѣхаться въ Клекоткахъ. Пріѣхали и стали меня разспрашивать о моихъ взглядахъ на то или на другое. И я ясно вижу, что ихъ совсѣмъ не интересуетъ содержаніе того, что я говорю, а что онѣ просто выслушиваютъ и киваютъ головой, что все, дескать, вѣрно, — такъ и долженъ говорить Толстой. Точно онѣ по Бедекеру прочли и пріѣхали провѣрить. Нѣтъ, вы подумайте только, какой-это ужасъ, какую нужно имѣть для этого опустошенную душу! И сдѣлать это такъ, по-американски! Нѣтъ, это — просто ужасно! Я не могъ успокоиться, сѣлъ на лошадь и поѣхалъ къ вамъ. И теперь мнѣ чудесно, я такъ хорошо проѣхался…
Собираясь въ обратный путь въ тотъ же день (а это было верстахъ въ тридцати отъ Бѣгичевки), Левъ Ник. внимательно разспрашивалъ о дорогѣ. — А то я, кажется, большого крюка далъ, — замѣтилъ онъ, — поѣхалъ по кратчайшей дорогѣ, какъ мнѣ указывали. А, вѣдь, извѣстно, что если въ объѣздъ, то всегда скорѣе дома будешь.
Льва Ник. лѣтомъ сильно осаждали посѣтители и всевозможные корреспонденты; юнъ очень тяготился ими и старался, какъ можно скорѣе, вернуться къ своимъ обычнымъ занятіямъ. Пріѣзжали отовсюду, — и, какъ мы видѣли, изъ Америки, и изъ Англіи, и со всѣхъ концовъ свѣта. Когда у насъ бывала Татьяна Львовна, то она всегда брала на себя обязанность принимать всѣхъ этихъ посѣтителей и этимъ сильно облегчала роль Льву Ник. При ней Левъ Ник. чувствовалъ себя въ этомъ отношеніи много свободнѣе. Всѣмъ окрестнымъ помѣщикамъ очень хотѣлось познакомиться со Львомъ Ник., и почти всѣ они перебывали у него. А если онъ бывалъ гдѣ-нибудь самъ, то тамъ, большей частью, ему оказывались преувеличенные знаки уваженія. Такъ, Марія Львовна съ возмущеніемъ разсказывала мнѣ, что въ одномъ домѣ не только отодвинули въ сторону стулъ, на которомъ онъ сидѣлъ, и написали на немъ: «здѣсь сидѣлъ Л. Толстой», но даже сложили скатерть, на которую Левъ Ник. пролилъ кофе, и спрятали ее въ сундукъ. А самъ Левъ Ник. былъ только очень оконфуженъ за свою неосторожность.
Очень заинтересовался Левъ Ник. одной сектой, которая была въ моемъ районѣ. Я случайно познакомилась съ руководителемъ этой секты, по поводу покупки хлѣба, и, конечно, разсказала объ этомъ Льву Ник. Онъ попросилъ меня разузнать о ней побольше. Секта эта была уже подъ судомъ, и сыну старика-руководителя пришлось уѣхать отъ ареста въ Австрію. Мѣстный земскій начальникъ, который велъ дознаніе о сектѣ, на мои разспросы сообщилъ мнѣ только обычную клевету объ оргіяхъ, устраиваемыхъ сектантами, и добавилъ, что они сильно совращаютъ населеніе. Все это для меня было очень ново, и я обратилась со своими разспросами непосредственно къ старику.
Онъ мнѣ просто отвѣтилъ:
— Секта наша полускопческая. Сынъ мой — скопецъ, я — нѣтъ; женщины у часъ не оскопляются.
— А какія у васъ собранія? чти вы дѣлаете на этихъ собраніяхъ?
— Ничего худого мы не дѣлаемъ, — только поемъ да бесѣдуемъ, а все, что про насъ говорятъ худого, — это клевета одна. И народъ мы не завлекаемъ, — сами идутъ къ намъ.
Я передалъ все это Льву Ник., и онъ сказалъ мнѣ: — Онъ вамъ правду говорилъ, — про нихъ много клеветы распространяютъ, а у нихъ ничего дурного нѣтъ.
ГЛАВА XXIV.
Общественныя работы и наша жизнь и дѣятельность на окраинѣ района.
править
Съ наступленіемъ лѣтняго времени оживилась жизнь и въ нашемъ глухомъ уголкѣ. Пріѣхали помѣщики, раскрылись барскіе дома, и въ нихъ можно было теперь встрѣтить самый разнообразный элементъ. Такъ, между прочимъ, я познакомилась тамъ съ однимъ изъ агентовъ экспедиціи генерала Анненкова, для устройства общественныхъ работъ. Назвали мнѣ его «monsier Julis»; это былъ блѣдный, малокровный юноша, съ небольшой лысинкой на головѣ. Онъ производилъ такое впечатлѣніе, какъ-будто онъ никогда не видалъ ни деревни, ни крестьянъ.
И вотъ такимъ петербургскимъ чиновникамъ поручено было выполненіе плана общественныхъ работъ. Кромѣ нихъ, за это дѣло взялись и нѣкоторые мѣстные помѣщики. Крестьяне же не имѣли никакого голоса въ этомъ дѣлѣ; они должны были выполнить только то, что имъ приказывалось, якобы, въ ихъ интересахъ.
Понятно, что дѣло шло чрезвычайно плохо. Крестьяне высказывали полное недовѣріе къ нему и были совершенно правы, такъ какъ петербургскіе чиновники ничего не понимали въ мѣстныхъ условіяхъ и старались угодить помѣщикамъ, а мѣстные помѣщики дѣйствовали, большей частью, въ своихъ собственныхъ интересахъ. Такъ, напримѣръ, въ одной деревнѣ не было воды поблизости. Генералъ Анненковъ намѣтилъ вырыть въ этой деревнѣ прудъ. Помѣщикъ выкопалъ его около своей усадьбы, очень далеко отъ деревни.
Въ другомъ мѣстѣ, напримѣръ, помѣщикъ хотѣлъ искренно позаботиться о крестьянахъ, не забывая, конечно, и обоихъ интересовъ. Но, къ сожалѣнію, онъ никакъ не могъ разстаться съ крѣпостническими замашками, былъ крайне деспотиченъ, не терпѣлъ ни одного слова возраженія, утверждалъ, что крестьяне — дѣти, которыя для своего блага должны только повиноваться помѣщику и, ко всему прочему, въ пылу гнѣва, давалъ волю и рукамъ. Несмотря на всѣ его благія начинанія, крестьяне были крайне озлоблены противъ него и не шли къ нему на работу. «Мы ему не крѣпостные», — говорили они.
Многія же предпріятія оказались совершенно нецѣлесообразными. Цѣны за работы платили очень низкія, и въ лѣтнее время такая работа была совсѣмъ невыгодна.
Съ наступленіемъ жаркаго времени въ нашихъ краяхъ развилась сильная эпидемія дизентеріи. Ее считали предшественницей явившейся уже къ осени холеры. Несмотря на всю мою неопытность и нежеланіе браться за то дѣло, котораго я не знаю, мнѣ все-таки пришлось взяться за подачу медицинской помощи. Я раздобыла гдѣ-то вѣски, мензурку, запаслась касторкой, опіумомъ и кое-какими другими медикаментами и принялась лечить.
Какъ-то разъ я зашла по дѣлу къ одному изъ мѣстныхъ помѣщиковъ и разсказала тамъ о своихъ первыхъ медицинскихъ опытахъ. Тутъ же сидѣлъ за чайнымъ столомъ и исправникъ. Съ чрезвычайной предупредительностью, онъ заявилъ, что готовъ оказать мнѣ въ этомъ дѣлѣ всякое содѣйствіе и предложилъ мнѣ брать все, что мнѣ нужно, изъ земской аптечки.
— Одно только буду просить васъ, — закончилъ онъ, — лечите, лечите мой народъ!
Полиція насъ тогда не тѣснила, но иное отношеніе видѣли мы со стороны духовенства. Я уже упоминала о томъ, какъ оно доносило по начальству и настраивало населеніе противъ Льва Ник.
Здѣсь же, въ моемъ отдаленномъ районѣ, мнѣ пришлось неожиданно столкнуться съ чрезвычайно тяжелымъ фактомъ. Я всегда ходила одна пѣшкомъ, отъ деревни къ деревнѣ, иногда черезъ лѣсъ, нерѣдко возвращалась поздно ночью и никогда ничего не боялась, кромѣ развѣ собакъ, которыя, въ самомъ дѣлѣ, были очень опасны. Одинъ разъ, заблудившись, часовъ въ 10 вечера въ лѣсу, я только какимъ-то чудомъ не натолкнулась на сторожевыхъ собакъ, и потомъ меня еле провели мимо нихъ случайно работавшіе въ лѣсу рабочіе.
И вотъ, разъ прихожу я въ сосѣднее село Круглое и, не доходя еще до столовой, зашла отдохнуть въ одну знакомую хату. Кругомъ меня, какъ всегда, мало-по-малу собрался народъ, и мы мирно разговаривали. Вдругъ, черезъ собравшуюся толпу пробирается ко мнѣ какой-то мужикъ въ очень возбужденномъ настроеніи, здоровается со мной, садится рядомъ и говоритъ:
— Разскажи мнѣ все по правдѣ, Вѣра Михайловна, Кто насъ кормитъ, отъ кого эти столовыя и хлѣбъ, и кто васъ къ намъ послалъ? Скажи сама все откровенно.
Я очень охотно исполнила его желаніе, потому что мы всегда искали случая познакомить населеніе съ истиннымъ положеніемъ дѣлъ, разсказать имъ о томъ, что рабочіе другихъ странъ, — и нѣмцы, и англичане, и американцы, — собираютъ средства, для голодающихъ русскихъ братьевъ, а въ самой Россіи средства идутъ не изъ какой-нибудь правительственной кассы, а помогаетъ само населеніе: — собираютъ извозчики, посылаютъ дѣти, жертвуя своими игрушками и подарками, собираютъ рабочіе изъ своихъ трудовыхъ грошей и т. п.
Разсказала и о насъ, какъ и почему мы надумали ѣхать къ нимъ на помощь.
Я была очень довольна, что мнѣ представился случай разсказать все, что есть на самомъ дѣлѣ, и разсѣять разные нелѣпые, ходившіе про насъ слухи. Говорили, между прочимъ, про насъ также и то, что мы — питомки воспитательнаго дома, которымъ царь далъ денегъ и разослалъ кормить свой народъ.
Толпа дѣлалась кругомъ меня все гуще, всѣ внимательно слушали. Когда я кончила, спрашивавшій меня всталъ и сказалъ:
— Ну, теперь я отъ тебя самой все слышалъ, кто вы и на какія деньги кормите. И пусть мнѣ теперь кто что хочетъ говоритъ про тебя, я вездѣ тебя буду защищать и всѣмъ буду разсказывать то, что ты мнѣ сказала. Ходи теперь промежъ насъ спокойно, не бойся, никто тебя обидѣть не посмѣетъ…
Я удивилась.
— Да вѣдь я и такъ всегда спокойно ходила одна по всѣмъ селеніямъ и никогда никого изъ васъ не боялась.
— Да, это точно, мы и то на тебя дивились, что ты одна ходишь. А опасность для тебя была немалая…
Оказалось, что въ селѣ Кругломъ, въ 2-хъ верстахъ отъ Рожни, мѣстный священникъ сказалъ съ амвона проповѣдь, въ которой говорилъ народу, что мы — антихристовы дѣти, явились сюда соблазнять народъ, и что насъ нужно избивать. И это говорилось тамъ, гдѣ на протяженіи 15—20 верстъ работали только двѣ молоденькія дѣвицы.
У Ал. Ал. тоже былъ аналогичный случай. Она лечила одного зажиточнаго старика и, кажется, помогла ему. И вотъ онъ какъ-то заявилъ пришедшимъ къ нему посѣтителямъ: «Какіе же это антихристовы дѣти, это — ангелы Божіи, которыхъ намъ Господь послалъ».
Когда я, по пріѣздѣ въ Бѣгичевку, разсказала Льву Ник. о томъ, что со мной произошло въ Кругломъ, онъ пришелъ, положительно, въ ужасъ и взволнованно повторялъ: «Какой ужасъ, какой ужасъ, до чего же они, наконецъ, дойдутъ!..»
ГЛАВА XXV.
Окончаніе нашей дѣятельности въ голодающемъ районѣ.
править
Когда во второй половинѣ іюня Левъ Ник. съ Маріей Львовной уѣхали въ Ясную Поляну, на ихъ мѣсто осталась Татьяна Львовна, которая и вела теперь все дѣло въ центрѣ, вмѣстѣ съ завѣдующимъ главными складами К. Ал. В.
2-го іюля она уѣхала въ Ясную, и мы стали каждый день ждать возвращенія Льва Ник.
Дѣло кормленія подходило къ концу, но уже давно стало ясно, что населеніе центральной части нашего района не можетъ остаться безъ помощи и на будущую зиму. Во многихъ мѣстахъ не родилось почти ничего. Сильная засуха уничтожила посѣвы, а пронесшійся ураганъ засыпалъ поля землей и пылью. Левъ Ник. давно уже волновался мыслью о томъ, что здѣсь будетъ на будущій годъ, и говорилъ, что считаетъ своей обязанностью распредѣлить всѣ пожертвованныя деньги до послѣдней копейки, а пожертвованія, между тѣмъ, все шли и шли.
Всѣ мы, однако, считали дѣло подобнаго кормленія — дѣломъ нехристіанскимъ и неестественнымъ. И Левъ Ник., конечно, тоже соглашался съ нами; но прекратить его, уйти отъ этого дѣла, какъ ушли наши странники, онъ не могъ. Объ этомъ уже много разъ поднимался вопросъ на нашихъ совѣщаніяхъ, и Левъ Ник. всегда приходилъ къ такому заключенію, что «правда, все это вѣрно, но какъ же быть? Разъ деньги есть, и народъ голодаетъ, то нельзя не помогать, нельзя отвернуться отъ этого дѣла.» И Ар. Ал. подшучивалъ надъ нимъ, говоря, что Левъ Ник. зависитъ отъ послѣдней присланной десятки.
Большинство же работавшихъ этотъ годъ въ столовыхъ рѣшило ни въ коемъ случаѣ не оставаться здѣсь на слѣдующій годъ и немедленно приняться за устройство новой, болѣе справедливой жизни, гдѣ бы не было мѣста оскорбительной благотворительности «за чужой счетъ», какъ мы тогда говорили.
Передо мной же вопросъ о томъ, что я теперь буду дѣлать, куда пойду, всталъ особенно рѣзко, потому что до тѣхъ поръ у меня не было никакого опредѣленнаго пути, и теперь мнѣ предстояло его выбрать. Вернуться же къ прежней, простой, обывательской жизни для меня уже не было возможно.
Изъ дома же мнѣ писали, что, вѣроятно, можно будетъ устроить мою поѣздку заграницу для изученія медицины.
Я такъ привыкла дѣлиться всѣми своими мыслями съ Маріей Львовной, что не дождавшись ихъ пріѣзда, я написала имъ обо всемъ этомъ въ Ясную. Въ письмѣ отъ 4-го іюля она отвѣчала мнѣ:
"Дорогая Вѣрочка, прости, что все не пишу тебѣ. Получила твое письмо, и меня очень порадовало все то, что ты пишешь, т. е. я рада твоему духу. Я всегда въ тебѣ вижу и чувствую внутреннюю, серьезную жизнь, и это меня радуетъ. Ты пишешь, что не знаешь, куда дѣнешься на будущій годъ, а мы съ папа надѣемся, что ты останешься въ голодающихъ мѣстахъ. Не дѣлай этого, если тебѣ это не подъ силу, и если тебѣ это противно, — если же нѣтъ, то хорошо бы это было!
Впрочемъ, не рѣшай ничего по насъ, а по себѣ. Дѣло кормленія, повидимому, далеко не кончено, и слѣдующій весь годъ надо будетъ продолжать его.
Я думаю даже, хотя и молчу, что и мы съ отцомъ опять будемъ либо жить тамъ, либо часто ѣздить туда. Во всякомъ случаѣ, я рѣшила на этотъ годъ бросить свои курсы — (Марія Львовна предполагала поступить на фельдшерскіе курсы), — потому что предвижу, что жить въ Москвѣ невозможно.
Мы ѣдемъ въ Бѣгичевку съ папа на лошадяхъ. Выѣзжаемъ отсюда, вѣроятно, около 8-го. Отецъ здоровъ, пишетъ очень много. О себѣ мнѣ хочется многое тебѣ написать, да увижусь, разскажу. Мнѣ очень хорошо, т.. е. не хорошо, пожалуй, даже тяжело, но въ душѣ что-то шевелится, волнуется, возмущается на себя, требуетъ чего-то, и, какъ бы это ни было мучительно, я рада этому, какъ признаку жизни.
Цѣлую тебя нѣжно и очень тебя люблю и чувствую.
Пріѣхали они только 11-го іюля, уже на ликвидацію дѣла кормленія этого года.
Выяснилось, что денежный остатокъ отъ этого года доходилъ до 14 тысячъ рублей.
Съ этими деньгами и была начата работа слѣдующей зимой.
Изъ моего района я уѣзжала вполнѣ спокойно, потому что тамъ былъ хорошій урожай, и населеніе ожило. Мало-по-малу, всѣ сотрудники стали разъѣзжаться. Грустно было разставаться и съ мѣстнымъ населеніемъ, съ которымъ такъ много было пережито, и съ товарищами, которые, казалось, сдѣлались такъ близки. Съ Толстыми же я не разставалась, потому что рѣшила видаться съ ними.
Марія Львовна торопила меня скорѣе ѣхать домой, потому что дѣло уже кончалось, а я очень сильно утомилась и чувствовала себя физически плохо. Она очень безпокоилась за меня.
Ко Льву Ник. отовсюду приходили депутаціи крестьянъ благодарить его за понесенные труды.
Въ послѣдній разъ собравшись вмѣстѣ, мы распростились другъ съ другомъ и разъѣхались на встрѣчу новой, и, какъ казалось, настоящей, наконецъ, жизни.
ГЛАВА XXVI.
Моя поѣздка въ Ясную Поляну.
править
Я не могла себѣ представить, какъ я буду жить безъ Толстыхъ, и, уѣзжая изъ Бѣгичевки, дала слово пріѣхать въ концѣ лѣта въ Ясную. Но до тѣхъ поръ мы еще обмѣнялись письмами съ Маріей Львовной. Въ половинѣ августа я получила отъ нея отвѣтъ на свое письмо, который сразу напомнилъ мнѣ всю мою жизнь съ ними. Я почувствовала, что не могу больше жить безъ нихъ, и стала собираться въ Ясную. Марія Львовна писала мнѣ:
"Дорогая Вѣрочка, гдѣ ты и какъ поживаешь? Все это время хотѣла тебѣ писать и какъ всегда: то некогда, то лѣнь, и такъ до сихъ поръ не писала. Теперь пишу, главное, чтобы вызвать либо отъ тебя письмо, либо тебя самою. Ты уѣхала изъ Бѣгичевки въ очень плохомъ видѣ, и потому ты безпокоишь меня. Поправилась ли ты? Что ты дѣлаешь, думаешь, чувствуешь? Разбирается ли по отдѣльнымъ ящикамъ все, что было наворочено въ головѣ и въ душѣ?
13 августа. Начала это письмо нѣсколько дней тому назадъ и съ тѣхъ поръ получила твое длинное письмо, дорогой мой другъ, Вѣрочка, и сейчасъ не въ состояніи отвѣчать тебѣ на него, — сама мрачна, растрепана и -въ низкомъ духѣ. Буду писать тебѣ на-дняхъ.
Все, что ты пишешь, близко и понятно мнѣ, и я вполнѣ понимаю тебя, либо въ прошедшемъ, либо въ настоящемъ.
Прощай, дорогая, нѣжно цѣлую тебя и очень люблю. Жди письма.
Пріѣзжай къ намъ. Поговоримъ хорошенько. Право, пріѣзжай сразу, сейчасъ же. Поѣзда изъ Москвы удобные. Лучше всего пріѣзжай съ почтовымъ. Онъ на Козловкѣ-Засѣка въ 10 1/2 вечера. Козловка отъ насъ въ 3-хъ верстахъ. Телеграфируй: Москов.-Курск. и. д. ст. КозловкаЗасѣка, мнѣ, и я выѣду за тобой. Пріѣзжай же, милая, ужасно рада буду.
Въ концѣ августа я пріѣхала въ Ясную и сразу почувствовала себя у нихъ, какъ у себя дома. И въ Ясной меня приняли, какъ свою. Я поселилась въ одной комнатѣ съ Маріей Львовной и на другой же день принялась за обычную дѣятельность, какъ-будто бы мы, попрежнему, жили въ Бѣгичевкѣ. Я усердно переписывала Льву Ник. его работы и ежедневно ходила съ Маріей Львовной въ сосѣднія деревни навѣщать больныхъ. У Маріи Львовны это была ея постоянная дѣятельность, въ которой она пріобрѣла уже нѣкоторую опытность и знанія, хотя и не имѣла никакого медицинскаго образованія. Я помогала ей въ ея работѣ.
Уходили мы, обыкновенно, послѣ утренняго-же кофе..
До тѣхъ же поръ, къ окну ея комнаты, выходящему въ садъ, уже успѣвали подойти нѣсколько больныхъ и уйти отъ нея съ лекарствомъ.
Къ утреннему кофе, который подавался часовъ въ 9, всегда приходилъ и Левъ Ник., уже немало поработавшій съ утра. Онъ входилъ всегда свѣтлый, жизнерадостный, и въ комнатѣ становилось сразу какъ-то свѣтлѣе. Послѣ кофе, Левъ Ник. шелъ опять работать и работалъ до обѣда. А послѣ обѣда, мы нерѣдко цѣлой компаніей отправлялись гулять.
Погода стояла великолѣпная. Мы часто ходили въ. лѣсъ, гдѣ деревья уже расцвѣтились всѣми цвѣтами осени. Всюду уже собирали грибы, орѣхи, которыхъ было очень много въ казенной засѣкѣ.
Лѣсъ былъ такъ хорошъ, дышалъ такой полнотой жизни, что я какъ-то разъ обратилась къ шедшему рядомъ со мной Льву Ник. и сказала:
— Не правда ли, Левъ Ник., осень — самое лучшее время года?
— Совершенно съ вами согласенъ, ничто не можетъ быть лучше осени, — отозвался Левъ Ник.
— А впрочемъ, вѣдь, весна тоже хороша, — спохватилась я.
— Нѣтъ, это вамъ такъ кажется только потому, что вы проводите весну въ городѣ; а въ деревнѣ весна совсѣмъ не такъ хороша, какъ осень.
Прогулки мы дѣлали длинныя, и, подъ конецъ, Левъ. Ник. всегда -спрашивалъ насъ, не очень ли мы устали, не замучилъ ли онъ насъ ходьбой?
Марія Львовна посвятила меня во всѣ подробности жизни Ясной Поляны, показала домикъ Агафьи Михайловны, бывшей горничной бабушки Льва Ник., всѣ любимыя его мѣста и насаженный имъ самимъ лѣсокъ.
По вечерамъ, всѣ собирались около круглаго стола въ залѣ. Левъ Ник. иногда садился съ кѣмъ-нибудь играть въ шахматы, но большей частью завязывались самые горячіе разговоры. Одни мы никогда не бывали. Всегда съѣзжалась масса гостей. И на очереди стояли довольно острые вопросы. Во-первыхъ, стоялъ вопросъ о продолженіи кормленія въ томъ же самомъ районѣ, гдѣ Левъ Ник. работалъ въ этомъ году. Денегъ осталось еще около 14 тысячъ, кажется, а прокормиться само населеніе не въ состояніи было эту зиму. Но всѣ наши сотрудники разошлись по разнымъ мѣстамъ, нравственно утомленные благотворительной дѣятельностью. Въ сторонѣ отъ нея, вдали отъ нуждающагося населенія, дѣло это казалось такой ужасной заплатой на всемъ больномъ организмѣ, что никого не привлекала перспектива отложить всѣ свои жизненные планы и остановиться на дорогѣ для того, чтобы класть эти жалкія заплатки и создавать ненормальныя отношенія съ населеніемъ.
Но, несмотря на то, что я давно уже высказала свое отрицательное отношеніе къ дѣлу кормленія, Левъ Ник. нѣсколько разъ поднималъ вопросъ о томъ, чтобы я осталась въ деревнѣ, что я тамъ буду очень полезна.
Но какъ только я горячо принималась ему возражать, что такое кормленіе не можетъ быть основнымъ дѣломъ жизни, что «вѣчно кормить невозможно», онъ сейчасъ же соглашался. Онъ, повидимому, думалъ, что я тамъ буду нужна, какъ уже знакомый съ этой работой человѣкъ, но съ другой стороны, ему, очевидно, не хотѣлось становиться на дорогѣ моимъ юнымъ стремленіямъ. Я говорила Маріи Львовнѣ, что я стою на порогѣ какой-то двери, которая вотъ-вотъ откроется для меня. И Льву Ник. очень понравилось это выраженіе, послѣ этого онъ меня уже больше не уговаривалъ.
Затѣмъ, у Толстыхъ стоялъ еще очень серьезный семейный вопросъ. Льву Львовичу предстояло отбывать воинскую повинность, и онъ, повидимому, въ порывѣ искренняго чувства, колебался и внимательно прислушивался къ словамъ отца.
Я никогда больше, ни раньше, ни послѣ, не видала у него такого глубокаго настроенія.
ГЛАВА XXVII.
День рожденія Льва Николаевича.
править
Въ это время къ намъ пріѣхала, тогдашній редакторъ «Сѣвернаго Вѣстника», Любовь Яковлевна Гуревичъ. Встрѣтили ее Толстые очень привѣтливо. Очень хорошо къ ней отнеслась и Софья Андреевна. А Татьяна Львовна была очень заинтересована тѣмъ, что она — такая молодая и уже редакторъ толстаго журнала.
— Это, должно быть, очень умная женщина, — говорила она передъ ея пріѣздомъ.
— Ты представь себѣ. только, Вѣрочка, ей тоже 28 лѣтъ, какъ и мнѣ, и она — уже редакторъ.
Она провела въ Ясной нѣсколько дней и принимала тоже живое участіе въ обсужденіи всѣхъ вопросовъ, хотя и относилась къ нимъ съ совершенно иной точки зрѣнія, чѣмъ всѣ мы, и иначе ставила вопросы.
Между тѣмъ, у меня уже создалось рѣшеніе ѣхать заграницу учиться медицинѣ. Какое-то внутреннее чувство, подсказывало мнѣ, что тамъ для меня и откроется эта дверь жизни. Но я ни за что не хотѣла ѣхать не только безъ согласія, но даже безъ одобренія Льва Ник., и этого одобренія я рѣшила отъ него добиться.
Левъ Ник. сначала рѣшительно высказался противъ. Но вопросъ все продолжалъ обсуждаться. Любовь Яковлевна стала на мою сторону, чѣмъ окончательно завоевала мою симпатію. Левъ Ник. за эти дни не разъ видалъ меня на работѣ въ той или другой деревнѣ вмѣстѣ съ Маріей Львовной, и, наконецъ, мало-по-малу, онъ началъ сдаваться и говорилъ, что онъ не станетъ меня отговаривать отъ этой поѣздки. Но мнѣ этого было мало, — мнѣ нужно было, чтобы онъ одобрилъ ее. И въ концѣ-концовъ, я добилась того, что онъ мнѣ сказалъ:
— Да, въ самомъ дѣлѣ, поѣзжайте, вамъ, повидимому, это дѣйствительно нужно; вы будете чувствовать себя послѣ съ большимъ запасомъ силъ и знаній. Я согласенъ.
29-го августа было рожденье Льва Николаевича. Ему исполнялось 64 года. Уже съ утра съѣхалось много народу. Мы всѣ, молодежь, готовили, вмѣстѣ съ Софьей Андреевной, огромные букеты цвѣтовъ изъ окружающаго домъ обширнаго цвѣтника. Къ обѣду съѣхалось много окрестныхъ помѣщиковъ. Левъ Николаевичъ былъ очень веселъ за столомъ, шутилъ, смѣялся и принималъ самое живое участіе въ разныхъ играхъ, которыя затѣивались за столомъ. Вечеромъ устроилась музыка и пѣніе. Толстые всѣ очень музыкальны, почти всѣ играли на какихъ-нибудь инструментахъ и устраивали настоящіе концерты. Но кромѣ этого, еще пріѣхалъ H. Н. Фигнеръ съ Медеей Фигнеръ и спѣли нѣсколько вещей.
Когда я взглянула на Льва Ник. во время пѣнія, глаза у него были сіяющіе и полны слезъ.
Потомъ, вокругъ круглаго стола поднялись жаркіе споры. Я живо помню всю обстановку этого вечера. За столомъ, рядомъ со Львомъ Ник., сидѣлъ тульскій губернаторъ З., напротивъ него — А. М. Кузьминскій, бывшій тогда прокуроромъ суда, потомъ Л. Я. Гуревичъ, я съ Маріей Львовной и еще нѣсколько человѣкъ; затѣмъ, немного въ сторонѣ отъ Льва Ник. сидѣлъ Н. Фигнеръ, а совсѣмъ сзади, у самаго плеча отца — Левъ Львовичъ, вдумчиво прислушивающійся къ его словамъ. Софья Андреевна не сидѣла на мѣстѣ, а переходила отъ однихъ къ другимъ, всюду занимая и поддерживая разговоры. Молодежь играла въ разныя игры и танцовала. Левъ Ник. сильно разгорячился въ спорѣ съ тульскимъ губернаторомъ и рѣзко нападалъ на его дѣятельность, какъ губернатора. Тотъ защищался, заявилъ, что онъ считаетъ своимъ нравственнымъ долгомъ честно исполнять свои обязанности, и сослался при этомъ на Кузьминскаго.
— Вотъ и Александръ Михайловичъ, навѣрное, тоже согласится со мной.
— Обязанности? — воскликнулъ Левъ Ник. — Развѣ мои но считать достойными человѣка обязанностями итти, напримѣръ, походомъ на безоружную толпу крестьянъ и грозить имъ насиліемъ, если они не покорятся вашимъ требованіямъ, то есть усмирять ихъ, какъ вы называете!
Левъ Ник. говорилъ такъ взволнованно потому, что какъ разъ въ то время въ Богородицкомъ уѣздѣ, Тульской губерніи, у мѣстныхъ крестьянъ начался споръ изъ-за лѣса съ какимъ-то изъ Бобринскихъ, и онъ съ напряженнымъ волненіемъ слѣдилъ, чѣмъ кончится этотъ споръ. На слѣдующій годъ онъ и кончился усмиреніемъ, какъ предполагалъ Л. Н.
— Или, — продолжалъ онъ, — можетъ быть, — можно назвать тоже обязанностями обвинять, осуждать своихъ ближнихъ, засаживать ихъ въ тюрьмы, посылать ихъ на каторгу!!.. Все это обязанности?!..
— Обязанности, возложенныя на насъ государствомъ, — пробормоталъ смущенный губернаторъ.
Левъ Ник. — былъ такъ хорошъ, такъ полонъ жизни и огня, когда онъ произносилъ свой обличительныя рѣчи, что я невольно заглядѣлась на него и шепнула Маріи Львовнѣ: — какъ хорошо и прямо онъ говоритъ съ нимъ!
— А развѣ могъ бы папа сидѣть съ нимъ за однимъ столомъ, если бы онъ не говорилъ такъ, — отвѣтила она.
— И вотъ теперь, — продолжалъ Л-евъ Ник., — если Лёва поступитъ въ полкъ, то его обязанностью будетъ тоже стрѣлять въ своихъ братьевъ, если его заставятъ.
И разговоръ опять направился на вопросъ о воинской повинности.
Когда всѣ разъѣхались, мы всѣ, живущіе въ домѣ, остались еще у стола и стали разговаривать о бывшихъ посѣтителяхъ.
— А помните, господа, анекдотъ, — весело сказалъ Левъ Ник., — о томъ, какъ одинъ гость случайно остался послѣ того, какъ ушли остальные, и, услышавъ, какъ перебираютъ косточки уѣхавшихъ, ни за что не хотѣлъ уходить: «а то и про меня также будутъ говорить, если я уйду».
Всѣ со смѣхомъ разошлись по своимъ комнатамъ.
ГЛАВА XXVIII.
Мои дальнѣйшія сношенія съ Толстыми.
править
Въ эту осень я познакомилась въ Москвѣ со многими другими толстовцами, которые не работали у насъ на голодѣ, а также и съ тѣми, кто группировался вокругъ издательства «Посредникъ». Бывала я и у Толстыхъ въ Москвѣ, но Левъ Ник. и Марія Львовна были еще въ Ясной, такъ что до своего отъѣзда заграницу я ихъ больше не видала.
Ѣхать я рѣшила въ Бернъ, гдѣ у меня были знакомые, и 8-го октября я окончательно намѣтила свой отъѣздъ. Передъ самымъ отъѣздомъ я получила письмо отъ Татьяны Львовны, въ которомъ я почувствовала, что Толстые, все-таки, не совсѣмъ одобрительно относятся къ моему плану. Меня это нѣсколько огорчило, но зато чрезвычайно тронуло теплое отношеніе ко мнѣ Татьяны Львовны. Она писала:
«Милый другъ Вѣрочка, сейчасъ сидитъ у меня Саша и говоритъ, что ты завтра ѣдешь. Меня это извѣстіе поразило, какъ новость, хотя ты мнѣ и говорила, что 8-го покидаешь Москву, — но все же не вѣрилось, что ты это сдѣлаешь. Не то, чтобы я тебѣ не сочувствовала или осуждала бы твое рѣшеніе, но страшно мнѣ, что ты разочаруешься и раскаешься въ немъ.
Пишу тебѣ, чтобы пожелать тебѣ всего лучшаго Дай, Богъ, тебѣ добраго пути и пріятной жизни въ твоемъ Бернѣ, крѣпко цѣлую тебя.
P. S. Я боюсь, что тебѣ въ пути взгрустится, — но ты не унывай, — въ сущности, не все ли равно, гдѣ жить, въ Бернѣ-ли или гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ? А, главное, всегда вѣдь можешь пріѣхать назадъ.
Вотъ что: если успѣешь, пришли мнѣ адреса Н. и А. Прощай, мой другъ.
Я уѣхала. Пріѣзжая изъ-за границы на лѣтнія каникулы, я видалась съ Толстыми и часто переписывалась, какъ съ ними, такъ и со многими толстовцами. Имѣла я одно письмо и отъ Льва Ник., которое не сохранилось у меня. Въ немъ онъ предостерегалъ меня отъ увлеченія внѣшней дѣятельностью. Ко всѣмъ такимъ внѣшнимъ проявленіямъ онъ относился очень отрицательно.
Такъ, между прочимъ, какъ только всѣ послѣдователи Льва Ник. разъѣхались изъ голоднаго района, у нихъ тотчасъ же поднялся вопросъ о съѣздѣ всѣхъ мыслящихъ въ этомъ направленіи, такъ какъ между ними уже начинались разногласія, и чувствовалась потребность объединить кое-какіе вопросы вмѣстѣ и тѣснѣе объединиться всѣмъ мыслящимъ однородно.
Но Левъ Ник. сильно возсталъ противъ такого, по его мнѣнію, искусственнаго объединенія. „Будемъ дѣлать то, что ведетъ къ единенію, приближаться къ Богу, а объ единеніи не будемъ заботиться. Оно будетъ по мѣрѣ нашего совершенства, нашей любви“, — писалъ онъ М. Ал. еще лѣтомъ. 1892 г. Когда же погасъ вопросъ о съѣздѣ, началъ возникать вопросъ о переселеніи въ Америку и объ устройствѣ тамъ общинъ. Этотъ вопросъ былъ поднятъ самой жизнью, такъ какъ толстовцамъ приходилось выдерживать сильныя притѣсненія или итти на компромиссы. Левъ Ник. и къ этому проекту отнесся отрицательно, считая его „признаніемъ своей неготовности терпѣть за правду“, какъ мнѣ писала потомъ Марія Львовна. Въ этомъ вопросѣ я была совершенно согласна съ ними. Но многіе изъ толстовцевъ, все-таки, ушли отъ этой постоянной борьбы. Нѣкоторые, и въ самомъ дѣлѣ, уѣхали въ Америку; большинство же поселилось на Кавказѣ, гдѣ имъ жилось много свободнѣе, чѣмъ во внутренней Россіи. Несмотря на мой отъѣздъ за границу, меня все время держали въ курсѣ этихъ движеній и переговоровъ.
3-го октября 1894 года я была арестована при своемъ отъѣздѣ заграницу. Продержали меня всего около двухъ мѣсяцевъ съ половиной, но и Левъ Ник. и всѣ мои друзья очень встревожились за меня, тѣмъ болѣе, что я везла съ собой для заграничной печати только что законченное произведеніе Л. Н. „Христіанство и патріотизмъ“. Оно благополучно избѣгло жандармскихъ рукъ, и послѣ я, все-таки, отвезла его. Левъ Ник. принялся даже хлопотать за меня. Но къ Рождеству я и арестованные со мной мой братъ и сестра были уже дома. Заграницу я не могла тотчасъ же ѣхать продолжать свои занятія, потому что меня оставили въ Москвѣ, подъ надзоромъ полиціи, до окончанія всего дѣла. Закончилось же оно только въ апрѣлѣ 1896 года, такъ что 20-го апрѣля я снова выѣхала за границу.
И за эти полтора года моего невольнаго пребыванія въ Москвѣ я часто видалась съ Толстыми и опять была у нихъ въ Ясной. Объ этихъ встрѣчахъ съ ними у меня остались самыя теплыя воспоминанія.
ГЛАВА XXIX.
Встрѣчи со Л. Н. въ Москвѣ и вторичныя посѣщенія Ясной Поляны.
править
Послѣ своего освобожденія изъ тюрьмы, я вскорѣ была у своихъ друзей въ „Посредникѣ“, гдѣ какъ разъ попала на елку. Меня тамъ такъ трогательно встрѣтили, что эта елка осталась у меня навсегда однимъ изъ лучшихъ воспоминаній. Льву Ник. передали изъ „Посредника“, что я свободна и сейчасъ нахожусь у нихъ. Онъ пріѣхалъ, но уже тогда, когда я уѣхала, и жалѣлъ, что не видалъ меня.
Когда я слѣдующій разъ заѣхала въ „Посредникъ“, П. И. Бирюковъ сказалъ мнѣ, что Левъ Ник. просилъ увѣдомить его, когда я буду у нихъ. Онъ тогда придетъ, такъ какъ я, повидимому, не хочу прійти къ нимъ. А я не приходила просто, потому что боялась, что Софья Андреевна будетъ недовольна и плохо меня встрѣтитъ. На этотъ разъ я просила не увѣдомлять его, рѣшивъ, что въ слѣдующіе же дни я поѣду къ нимъ.
Мы жили совершенно на противоположномъ концѣ Москвы отъ Хамовниковъ. И не успѣла я собраться къ нимъ, какъ вдругъ вижу, что въ довольно большой морозъ, на извозчикѣ къ нашему дому подъѣзжаетъ самъ Левъ Ник. Это меня страшно тронуло и смутило. Вся наша молодежь была тогда дома, настроеніе у насъ у всѣхъ было радостное, потому что мы всѣ, друзья и близкіе, собрались вмѣстѣ послѣ первой тюремной разлуки. Льва Ник. встрѣтили всѣ очень просто и весело. Онъ все меня разспрашивалъ, не было ли мнѣ очень плохо въ тюрьмъ. Въ такомъ радостномъ настроеніи все казалось въ самомъ свѣтломъ видѣ. Всѣ мы заявили, что намъ было отлично. Левъ Ник. повѣрилъ намъ и, какъ я потомъ видѣла, такъ» записалъ въ своемъ дневникѣ.
Затѣмъ, онъ обратился къ нашей молодежи и сказалъ: — а зачѣмъ вы всѣ такъ курите, господа?
Въ комнатѣ, дѣйствительно, стоялъ дымъ отъ нѣсколькихъ папиросъ. Наше веселое настроеніе передалось и Льву Ник. Я откровенно объяснила ему, что не пріѣзжала къ нимъ, потому что боялась Софьи Андреевны.
— Нѣтъ, вы пріѣзжайте, — сказалъ онъ, — Соня будетъ рада васъ видѣть.
Я обѣщала.
Пробылъ онъ недолго и уѣхалъ на томъ же извозчикѣ, но не сѣлъ на него сразу, а прошелъ немного пѣшкомъ по улицѣ.
Черезъ нѣсколько дней я была у нихъ въ Хамовникахъ, и оказалось, дѣйствительно, что я была не права. Софья Андреевна встрѣтила меня съ ласковымъ упрекомъ, что я до сихъ поръ не была у. нихъ. Я откровенно сказала, что не была увѣрена, будетъ ли она этимъ довольна.
— Что вы, Богъ съ вами, Вѣрочка, я васъ очень люблю, и мы столько вмѣстѣ работали. Я очень, очень рада, что снова вижу васъ здоровой и веселой.
Съ этихъ поръ я довольно часто стала бывать у Толстыхъ въ Хамовникахъ, — иногда, попрежнему, садилась за переписку и чувствовала себя у нихъ совершенно своимъ человѣкомъ.
Какъ-то разъ меня встрѣтило у нихъ въ домѣ какое-то особенно тяжелое настроеніе. Я спросила у Маріи Львовны, въ чемъ дѣло. Та мнѣ отвѣтила:
— Ты, пожалуйста, ужъ много объ этомъ не опрашивай. Дѣло въ томъ, что папа отдалъ въ «Сѣверный Вѣстникъ» новую свою вещь, «Хозяинъ и Работникъ», и теперь у насъ цѣлый день истерики, слезы…
Я не видѣла въ этотъ день Софьи Андреевны; она осталась внизу и засѣла за какую-то переписку.
Къ самому концу 1894 года относится и начало знакомства Льва Ник. съ духоборами. Въ первыхъ числахъ декабря этого года руководитель ихъ Петръ Васильевичъ Веригинъ содержался въ московской пересыльной тюрьмѣ. Къ нему на свиданіе пріѣхало трое духоборовъ, и вотъ съ ними-то и познакомился Левъ Ник. 9-го декабря, въ тотъ же день вечеромъ, когда самого Петра Васильевича отправили уже въ Сибирь. Съ тѣхъ поръ между ними установилась и переписка.
Весной 1895 года скончался отъ тяжелой, упорной скарлатины меньшой сынъ Льва Ник., хрупкій, бѣлокурый Ваня. Софья Андреевна страшно любила его и много ждала отъ этого, дѣйствительно, даровитаго мальчика. Она очень много занималась съ нимъ, и я сама разъ съ интересомъ заслушалась, какъ живо и художественно разсказывала она ему какія-то картинки. Между прочимъ, Софья Андреевна говорила мнѣ: — Не вѣрьте ни одной матери, у которой нѣсколько человѣкъ дѣтей, если она будетъ говорить вамъ, что всѣ ея дѣти равны для нея. Дѣти никогда не могутъ быть всѣ равны для матери. Я, напримѣръ, всѣхъ своихъ дѣтей люблю, но для меня — Таня брилліантъ, а Маша — стекло. И если я возвращаюсь домой откуда-нибудь, то къ кому первому брошусь я? Конечно, къ Ванѣ, а потомъ уже поцѣлую Сашу.
И вотъ этого любимаго, талантливаго мальчика сразу не стало. Когда мѣсяца черезъ полтора послѣ этого событія я пришла снова въ Хамовники, Софья Андреевна показалась мнѣ очень постарѣвшей и подавленной. Левъ Ник. сказалъ мнѣ:
— Побудьте съ Соней и поговорите съ ней, — она очень тоскуетъ.
Я охотно исполнила его желаніе. Софья Андреевна говорила мнѣ: — Какой вы счастливый человѣкъ, — передъ вами еще вся жизнь, а для меня теперь уже все кончено.
Я спросила, между прочимъ, Марію Львовну, какъ перенесъ эту потерю Левъ Ник.
— Ахъ, онъ былъ такъ хорошъ, въ такомъ удивительно проникновенномъ настроеніи.
Осенью, въ августѣ 1895 года я поѣхала на Кавказъ, чтобы немного поправить свое здоровье. На обратномъ пути я собиралась заѣхать въ Ясную Поляну. Я писала объ этомъ Маріи Львовнѣ и вскорѣ получила отъ нея письмо, гдѣ она высказывается также и по поводу предполагавшагося переселенія въ Америку. Приблизительно такъ же относился къ нему и Левъ Ник. Марія Львовна писала слѣдующее:
"Милый другъ Вѣра, надѣюсь, что ты, зная меня, поймешь, что мое молчаніе не значитъ ничего дурного, а просто соединеніе суетливости, лѣни и занятости. Я очень хочу, чтобы ты заѣхала къ намъ на пути съ Кавказа, и съ радостью буду тебя ждать. Дай Богъ, тебѣ хорошенько тамъ отдохнуть и поправиться. Здѣсь сейчасъ у Чертковыхъ Елиз. Прох., и я ужасно ее люблю, и такъ рада съ ней видаться. Только она, по моему, серьезно больна, и я очень боюсь за нее. Вѣроятно, — она проведетъ эту зиму гдѣ-нибудь въ Крыму, — я надѣюсь, что намъ удастся ей найти тамъ занятія. То, что ты писала мнѣ о томъ, что въ Полтавѣ поднялись разговоры объ Америкѣ, — я тоже слышала и, точно такъ же, какъ ты, не согласна съ этимъ и не сочувствую этому. Это есть признаніе своей неготовности терпѣть за правду. И потомъ, это есть задерживаніе движенія Россіи впередъ: движется все только личными усиліями отдѣльныхъ людей, а эти-то люди хотятъ убѣжать, тогда само собой ничего не будетъ, а все станетъ. Но я думаю, что это — только разговоры, и никто никуда не ѣдетъ. Пав. Ив. на Кавказѣ въ Нухѣ у Хилкова. Безъ него получилось извѣстіе о смерти его матери. Я знаю, что для него это — большое горе и важное событіе въ его жизни, и мнѣ его жаль.
Мы живемъ это лѣто ужасно людно и суетно. Въ нашей жизни чувствуется, что все сводится на отношенія съ людьми. Дѣла почти нельзя дѣлать никакого, — все время взято людьми. Признавши это и помня что, въ сущности, это и есть самое важное, — легко; а иногда тяготишься, ропщешь, и тогда тяжело. Я мало участвую въ этой жизни, потому что все лѣто очень много работаю въ полѣ у мужиковъ и провожу большую часть времени съ ними. А то лечу, но этимъ тягочусь, не зная и почти не вѣря. Папа пишетъ много и, слава Богу, бодръ. Мама грустна и одинока, но теперь острый періодъ ея горя прошелъ, и ей легче.
Ну, такъ до свиданья, милая Вѣрочка, когда тебя ждать? Цѣлую тебя крѣпко.
19 августа 1895.
Въ первыхъ числахъ сентября я заѣхала съ Кавказа въ Ясную Поляну съ однимъ товарищемъ. Мы пробыли здѣсь съ утра и уѣхали только поздно ночью. Въ этотъ день мы, между прочимъ, много говорили со Львомъ Ник. о революціи и революціонерахъ. Левъ Ник. очень волновался, когда я разсказывала ему трагическіе случаи изъ ихъ жизни. Затѣмъ, онъ очень симпатично отозвался о террористахъ и сказалъ, что хотя онъ и не раздѣляетъ ихъ взглядовъ, но вполнѣ понимаетъ ихъ, и что его привлекаетъ въ нихъ ихъ самопожертвованіе. Къ марксистамъ же онъ отнесся чрезвычайно враждебно. Ихъ міросозерцаніе казалось ему очень бездушнымъ, потому что они стоятъ на экономической точкѣ зрѣнія. Кромѣ того, человѣку, видящему въ «требованіяхъ любви» только «жертву до конца», слишкомъ чужда была идея организованной борьбы и за лучшее будущее и за лучшее настоящее.
Послѣднія воспоминанія о Львѣ Ник. править
Въ началѣ 1895 года я познакомилась съ проѣзжавшими черезъ Москву Чертковыми и поздней осенью поѣхала по приглашенію Влад. Григ. къ нимъ въ Воронежскую губернію, чтобы поселиться гдѣ-нибудь неподалеку отъ нихъ въ деревнѣ, среди крестьянъ, и дѣлать тамъ, что возможно. Въ Москву я вернулась только уже къ веснѣ 1896 года, а въ апрѣлѣ, послѣ 1 1/2 года невольнаго пребыванія моего въ Россіи, я снова уѣзжала за границу кончать университетъ. Мнѣ осталось еще цѣлыхъ три года. Узнавъ объ этомъ, Левъ Ник. былъ очень недоволенъ. Послѣдній разъ, когда мы съ нимъ видѣлись, онъ былъ въ какомъ-то раздраженномъ состояніи и говорилъ, что я хочу вѣчно готовиться къ жизни. Когда же въ такомъ случаѣ жить? Развѣ не достаточно двухлѣтней подготовки? Окончанія университетскаго курса онъ совсѣмъ не хотѣлъ признавать. Во время разговора, къ нему подошелъ маленькій ребенокъ и, подавая ему игрушку, сказалъ: «Дѣдушка, почини зайчика, онъ не пищитъ». — И нахмуренныя брови дѣдушки разгладились, лицо освѣтилось легкой улыбкой, и дѣдушка принялся за починку зайчика…