Учебникъ Русскаго Языка, составленный учителемъ 5-й Московской Реальной Гимназіи Александромъ Смирновымъ. Годъ первый. Москва. 1848, Въ университетской тип. Въ 8-ю X, VI и 187 стр.
Мы очень уважаемъ учебники всякаго рода, учебники русскаго языка преимущественно, потому-что постепенное ихъ увеличеніе съ каждымъ годомъ несомнѣнно свидѣтельствуетъ о распространеніи грамотности. По счету господина Сахарова, усерднаго собирателя древнихъ памятниковъ русской словесности, у васъ лѣтъ въ пятьдесятъ разошлись цѣлыя сотни тысячь экземпляровъ различныхъ пѣсенниковъ: это очень-любопытно; но еще интереснѣе было бы сообразить, сколько паши книгопродавцы распродали русскихъ и россійскихъ грамматикъ отъ появленія перваго учебника въ этомъ родѣ, изданнаго Ломоносовымъ въ 1755 году. Результатъ, мы увѣрены, былъ бы очень-утѣшительный. Одной грамматики г. Греча, большой, средней и малой, говорятъ, распродано чуть-ли не пятьдесятъ тысячь экземпляровъ. Господинъ Менорскій въ свое время пользовался такимъ же огромнымъ успѣхомъ. Господинъ Викторъ Половцовъ, еще такъ недавно выступившій на филологическое поприще, напечаталъ въ прошломъ году свой учебникъ уже одиннадцатымъ изданіемъ. Это, какъ вамъ угодно, успѣхъ, огромный успѣхъ, и мы нисколько не удивляемся, если находимъ, что всякій юноша, только-что оставившій ученическую скамейку и вступившій на поприще педагога, чувствуетъ въ себѣ и способность и поползновеніе печатать «россійскую» грамматику своего издѣлія. Дѣло очень-легкое и удобоисполнимое. Стоитъ для этого заказать букинисту дюжину учебниковъ, перемѣшать ихъ, переименовать, отмѣтить замѣчательныя мѣста карандашомъ — и новая грамматика готова къ печатанію въ какія-нибудь двѣ-три недѣли. Мы понимаемъ это дѣло такъ хорошо, что боремся, если угодно, написать ученый рецептъ для будущаго автора русской грамматики, который, безъ всякаго сомнѣнія, появится въ наискорѣйшемъ времени, мѣсяца черезъ два, на-примѣръ, никакъ не болѣе. Рецептъ очень-простъ и удобоисполнимъ для всякаго, даже самаго слабаго учителя:
Rp. Таблица склоненій — изъ Востокова, система спряженій — изъ Греча, причастія — Иванова, нарѣчія — Половцова, предлоги — Зосимы Воробьева, союзы — Калайдовича, общія понятія Бѣлинскаго. Misceaiur въ горнилѣ размышленія, раствореннаго въ двухъ чашкахъ оригинальности. Смѣлость и присутствіе духа. Учености никакой. При каждомъ новомъ изданіи переставлять специмены по произволу.
Право, мы не шутимъ. Большая часть русскихъ грамматикъ составляется именно по этому рецепту, и дѣло нисколько не преувеличивается тѣми, которые доказываютъ, что русская грамматика со времени Ломоносова не сдѣлала ни малѣйшихъ успѣховъ въ своемъ разлитіи. А если взять въ разсчетъ, что Ломоносовъ, собственно говоря, написалъ не русскую, а латинскую грамматику по нѣмецкимъ, современнымъ, ему руководствамъ, то окажется очевиднымъ, что мы по настоящій 1848 годъ не имѣемъ еще грамматики русскаго языка, не смотря на огромное количество русскихъ и россійскихъ грамматикъ, не смотря даже на грамматику г. Греча, распроданную въ пятидесяти тысячахъ экземплярахъ. Единственное нововведеніе, сдѣланное послѣ Ломоносова, состоитъ въ изобрѣтеніи такъ-называемыхъ видовъ въ глаголахъ, безъ опредѣленія ихъ рода; во еще далеко не рѣшенъ вопросъ относительно полезности этого изобрѣтенія, между-тѣмъ, какъ вредное его вліяніе очевидно для всякаго иностранца, лишеннаго возможности усвоить себѣ по этой системѣ теорію русскихъ глаголовъ. Все остальное совершенно въ томъ же положеніи, какъ у Ломоносова. Правила этимологіи и синтаксиса, лишенныя историческаго и логическаго основанія, до-сихъ-поръ имѣютъ видъ сухихъ схоластическихъ тазисовъ…
Всѣ эти явленія, по нашему мнѣнію, объясняются именно тѣмъ, что грамматика у насъ еще далеко не достигла формы живаго, положительнаго знанія, выведеннаго изъ фактовъ, основанныхъ на историческомъ изученіи языка. Въ наше время, когда ясно опредѣлены значеніе и цѣль филологическихъ знаній, нѣтъ надобности распространяться въ доказательствахъ, что практическая грамматика возможна не иначе, какъ подъ условіемъ исторической, которая должна служить ей основаніемъ. Какъ современный языкъ есть «актъ историческій, развивавшійся въ-теченіе столѣтіи вмѣстѣ съ жизнію народа, такъ въ свою очередь теорія современнаго языка должна быть окончательнымъ выводомъ изъ филологическихъ изслѣдованій, которымъ подвергнуты литературные памятники въ историческомъ ихъ развитіи. Строить теорію языка безъ этой предварительной филологической разработки то же самое, что заботиться объ украшеніи кровли зданія, у котораго еще нѣтъ никакого фундамента. Подобные труды, при всей ихъ добросовѣстности, никогда не дойдутъ до счастливыхъ результатовъ. Мы имѣемъ десятки практическихъ грамматикъ, можемъ даже имѣть ихъ цѣлыя сотни, тысячи, и всѣ онѣ потеряютъ всякое значеніе съ появленіемъ грамматики исторической, которая неотразимыми доводами докажетъ произвольность и случайность всѣхъ ихъ положеніи. Но есть, однакожь, уважительныя причины думать, что такого труда, требующаго глубокой эрудиціи, дождемся мы нескоро. Прошло уже около тридцати лѣтъ, какъ г.-въ Востоковъ, обезсмертившій себя въ ученомъ мірѣ знаменитою филологическою диссертаціею, обѣщалъ послѣ нея полную историческую грамматику русскаго языка; но обѣщаніе остается обѣщаніемъ до-сихъ-поръ, а между-тѣмъ славяно-русская филологія находитъ для себя весьма-немногихъ дѣятелей. Потеря талантливаго Прейса, двадцать лѣтъ съ безпримѣрною ревностію трудившагося надъ разработкой матеріаловъ для исторической грамматики, долго будетъ памятна для всѣхъ, понимающихъ важность такого труда….
И однакожь, прежде, чѣмъ дождемся мы исторической грамматики, нѣтъ никакого сомнѣнія, что русская педагогическая литература обогатится еще множествомъ практическихъ учебниковъ по этой части. Въ этомъ отношеніи, грамматика терпитъ у насъ такую же судьбу, какой нѣкогда подверглась она въ Германіи. Недавно Вильгельмъ Гриммъ, въ рѣчи своей о составленіи нѣмецкаго историческаго словаря отъ Лютера до Гёте, сдѣлалъ такой приговоръ старымъ нѣмецкимъ грамматикамъ, появлявшимся до Якоба Гримма: „Самонадѣянно выступила грамматика подъ предводительствомъ Готшеда, и думала поставить языкъ на ооги. Но грамматика, неимѣвшая основанія въ историческомъ изслѣдованіи, и навязывавшая языку законы мелкаго разсудка, даже при меньшей ограниченности не могла бы попасть на настоящую дорогу. Такое зданіе шатко: языкъ, подчиненный произвольному закину, получаетъ какое-то однообразіе и мнимую прочность; но внутренній источникъ въ немъ изсякаетъ, и сухой остовъ распадается.“ Такой приговоръ Вильгельма Гримма, рѣзкій, конечно, но совершенно-справедливый, можно сдѣлать и практическимъ русскимъ грамматикамъ, которыхъ большая часть умираетъ жалкою смертію въ день своего рожденія.
Послѣ всѣхъ этихъ соображеній, само-собою разумѣется, мы не чувствуемъ большой охоты приходить въ восторгъ отъ „Учебника Русскаго Языка“, составленнаго господиномъ Александромъ Смирновымъ. Въ началѣ этого года, мы уже имѣли удовольствіе разсматривать здѣсь такъ-называемый Практическій Учебникъ Русскаго Языка», принадлежащій неизвѣстному автору." Учебникъ Русскаго Языка" господина Смирнова принадлежитъ къ той же категоріи
Учебникъ начинается хрестоматіей, изложенной на восьмидесяти страничкахъ. Авторъ весьма-основательно предполагаетъ, что теоретическому изученію языка должно предшествовать практическое, и поэтому собственно рекомендуетъ дѣтямъ прочесть его миньятюрную хрестоматію, прежде, чѣмъ пріймутся они за изученіе грамматики. Но тутъ надлежало бы взять въ разсчетъ, что всякій ребенокъ, особенно десяти лѣтній, которому посвящается этотъ учебникъ, уже дѣйствительно пріобрѣлъ практически знаніе языка отъ своей матери, няньки, отца, съ которыми очень-бойко разговариваетъ онъ каждый день съ трехъ или четырехъ лѣтъ своего возраста. Къ-тому же, или онъ читалъ что-нибудь до десяти лѣтъ, или ничего не читалъ; если читалъ, миньятюрная хрестоматія для него безполезна, такъ-какъ въ рукахъ его уже были книги, написанныя для его возраста; если не читалъ, миньятюрная хрестоматія опять не принесетъ большой пользы, именно потому, что она слишкомъ миньятюрна и безсистемна. Большая часть прозаическихъ статей взята здѣсь изъ" живописнаго Обозрѣнія" и также изъ маленькой книжки господъ Данилевскаго и Ооновскаго: к Есть ли гдѣ конецъ свѣту?" Выборъ намъ очень нравится; но почему бы автору, вмѣсто труда перепечатывать эти отрывочныя статейки, не объявить прямо въ предисловіи къ своей книгѣ, что онъ рекомендуетъ своимъ читателямъ такія-то и такія-то дѣтскія книги, и особенно превосходную книжку господъ Данилевскаго и Оссовскаго, которая, по нашему мнѣнію, бывъ прочитала въ полномъ своемъ объемѣ, принесетъ дѣтямъ больше пользы, чѣмъ всѣ отрывочныя статейки, взятыя вмѣстѣ? Въ отдѣлѣ стихотвореній, авторъ почти-исключительно рекомендуетъ своимъ читателямъ басни и сказки. Мы не можемъ одобрить этого выбора, прежде всего, потому, что аллегорическій смыслъ лучшихъ изъ басень Крылова весьма-часто превосходитъ и не дѣтскія понятія, а во-вторыхъ, фантастическія картины, разбросанныя въ сказкахъ, даютъ ложное направленіе воображенію ребенка, преждевременно отрывая его отъ дѣйствительнаго міра и пріучая къ безплодной мечтательности. Не разъ мы высказывало мысль, которую охотно повторяемъ и теперь, что сказка — собственно ложный родъ поэзіи, нетерпимый въ литературѣ, достигшей извѣстной степени зрѣлости. Единственное достоинство сказокъ можетъ заключаться только въ ихъ историческомъ значеніи, такъ-какъ онѣ показываютъ направленіе фантазіи въ ту или другую эпоху народнаго существованія, по во всякомъ другомъ случаѣ, сказка — мертвый капиталъ въ литературѣ, хотя бы она принадлежала поэтическому перу Эленшлегера и Пушкина.
За хрестоматіей слѣдуетъ грамматика, въ которой собственно и состоитъ весь этотъ учебникъ русскаго языка. Грамматика изложена по извѣстной методѣ Вурста, по которой объясняется напередъ логическій составъ предложеній и періодовъ, и отсюда уже дѣлается переходъ къ анализу отдѣльныхъ частей рѣчи. Послѣ Якоба Гримма, утвердившаго законы языка на историческомъ основаніи, такая метода въ практическомъ отношеніи, безспорно, весьма-много содѣйствуетъ уясненію этихъ законовъ; но мы не думаемъ, чтобъ приложеніе ея было вполнѣ плодотворно тамъ, гдѣ эти законы или правила языка имѣютъ видъ произвольныхъ и случайныхъ тезисовъ. Не говоря объ учебникѣ г. Половцова, который можетъ быть названъ весьма-неудачной пародіей на Вурста, русскіе педагоги впервые получили удовлетворительное понятіе объ этой методѣ изъ книги г. Буслаева о преподаваніи русскаго языка. Авторъ «Учебника», г. Смирновъ, во многомъ воспользовался совѣтами, изложенными въ этой замѣчательной книгѣ. Грамматика раздѣлена на три часта: въ первой излагается синтаксисъ, во второй предложенъ общій анализъ частей рѣчи, въ третьей дѣло идетъ о частнѣйшихъ измѣненіяхъ частей рѣчи. Вездѣ и во всемъ преобладаетъ у автора аналитическій методъ, и въ этомъ исключительно состоитъ отличіе его учебника отъ другихъ русскихъ грамматикъ, Выводъ общихъ положеній изъ частнѣйшихъ примѣровъ, которые всегда предшествуютъ этимъ положеніямъ, значительно могъ бы содѣйствовать развитію способностей въ ученикѣ, если бы самъ авторъ былъ всегда и вездѣ логи чески-послѣдователенъ, между-тѣмъ, какъ нѣкоторыя его заключеніе довольно-сбивчивы и неправильно выведены изъ посылокъ. Вотъ для примѣра:
«Бѣлые медвѣди живутъ въ холодныхъ странахъ. Здѣсь говорится не о всякихъ медвѣдяхъ, а только о бѣлыхъ въ отличіе ихъ отъ другихъ медвѣдей, которые имѣютъ шерсть другаго цвѣта и живутъ въ теплыхъ странахъ».
Хотя, собственно говоря, мы не имѣемъ удовольствія знать медвѣдей, которые бы предпочитали итальянское небо лапландскому или сибирскому, однакожь, пусть будетъ авторъ правъ; мы охотно сдѣлаемъ заключеніе, что слова, выражающія отличіе одного предмета отъ другаго, называются опредѣленіями; но къ чему и зачѣмъ распространять это заключеніе такимъ образомъ:
«Слова, относящіяся къ другимъ словамъ, на вопросы: какой? который? чей? и иногда на вопросы: кого? чего? и выражающія отличіе предмета отъ другихъ подобныхъ, называются опредѣлительными».
Подобныя прибавленія, основанныя на внѣшней формѣ, и на которыя вообще весьма-щедръ г. Александръ Смирновъ, по нашему мнѣнію, только запутываютъ, а не уясняютъ дѣло.
Объясняя составъ періода, авторъ считаетъ нужнымъ распространяться насчетъ такъ-называемыхъ обстоятельствъ, къ которымъ между прочимъ относитъ обстоятельства образа дѣйствія, причины и образа мыслей. Подобныя отвлеченности, напоминающія топики или общія мѣста старинныхъ реторикъ, могутъ опять только сбивать съ толку десятилѣтнихъ мальчиковъ, не принося имъ ни малѣйшей пользы.
Впрочемъ, выключивъ примѣры, поставленные напереди правилъ, мы найдемъ, что этотъ Учебникъ Русскаго Языка" — самый близкій родственникъ всѣмъ существовавшимъ до него руководствамъ, и ни изъ чего нельзя видѣть, чтобъ наука пріобрѣла въ немъ какое-нибудь улучшеніе. Произвольность, сбивчивость о неопредѣленность правилъ — столько же его отличительныя свойства, какъ и другихъ руководствъ въ этомъ родѣ. Страсть къ мелкой оригинальности, обнаруживающая безполезное усиліе чѣмъ-нибудь и какъ-нибудь выдвинуться впередъ, заразила и г. Смирнова наравнѣ съ гг. Гречемъ, Зосимой Воробьевымъ, Лебедевымъ и другими болѣе или менѣе знаменитыми писателями. Такъ, напримѣръ, мы насчитали у него одиннадцать частей рѣчи вмѣсто восьми, какъ у г. Востокова, вмѣсто девяти какъ у г. Греча, вмѣсто шести, какъ у г. Бѣлинскаго и вмѣсто двѣнадцати, какъ у г. Калайдовича. Мы нашли еще, что звательный падежъ въ ряду другихъ падежей снесенъ у него на послѣднее мѣсто, что, какъ видите, не только оригинально, но даже остроумно. Глаголы г. Смирновъ дѣлитъ на пять видовъ, думая, конечно, отличиться этимъ раздѣленіемъ отъ всѣхъ предшествовавшихъ грамматистовъ. Наклоненій здѣсь, какъ и вездѣ, встрѣтили мы три; но самая яркая оригинальность состоитъ у г. Смирнова въ томъ, что между наклоненіями поставлено здѣсь такъ называемое сослагательное, котораго прежде въ русскомъ языкѣ не было, а неокончательное или неопредѣленное совсѣмъ исключено изъ разряда наклоненіи, наперекоръ составителямъ грамматикъ по всѣхъ вѣкахъ и у всѣхъ народовъ! Впрочемъ, авторъ не то, чтобъ ужь вовсе забылъ о неопредѣленномъ наклоненіи. Вотъ что онъ говоритъ объ немъ:
«Существительное имя, произведенное отъ глагола, называется отглагольнымъ. Неопредѣленное наклоненіе — тоже, что существительное отглагольное».
Въ ученомъ вступленіи господина Александра Смирнова, доказывается, что изученіе законовъ отечественнаго языка отнюдь не составляетъ окончательной цѣли его учебника. Грамматика, по его понятіямъ, ни больше, не меньше, какъ энциклопедія, куда входятъ всѣ возможныя знанія. На этомъ основаніи, господинъ Смирновъ доказываетъ своимъ ученикамъ, что всѣ животныя, обитающія въ водѣ — раки, напримѣръ, піявки, тюлени и проч. — суть не что иное, какъ рыбы. Потомъ онъ объясняетъ имъ, что «чудеснымъ называется все то, къ чему мы не привыкли, чего мы не видали и не знаемъ». Далѣе утверждаетъ господинъ Смирновъ, что «жить значитъ имѣть способность дѣйствовать по своей волѣ». На этомъ основаніи животныя у него живутъ, а растенія растутъ. Наконецъ, господинъ Смирновъ, въ заботливости о развитіи своихъ учениковъ, объясняетъ имъ, что такое: дѣла, часъ, минута, годъ, и даже что такое шестнадцать. Отсюда вы можете, если угодно, вывести заключеніе, что господинъ Смирновъ владѣетъ энциклопедическими свѣдѣніями.