Участь Таланта, или вотъ какъ свѣтъ вознаграждаетъ поэта. Повѣсть. Переводъ съ шведскаго. Гельсингфорсъ. Въ тип. наслѣдниковъ вдовы Симеліусъ. 1848. Въ 8-ю д. 34 стр.
Прежде, нежели станемъ вникать въ содержаніе шведской повѣсти, полюбуемся приложенной къ ней картинкой; должно быть, и она изображаетъ «участь таланта». Передъ вами лежитъ молодой человѣкъ порядочно-одѣтый, въ панталонахъ со штрипками, въ красивыхъ сапогахъ и въ сюртучкѣ, довольно-небрежно обхватывающемъ его станы для полноты его костюма не достаётъ ему только жилета, галстуха и шапки или шляпы: послѣдней даже нѣтъ и слѣдовъ вокругъ него, хотя юноша лежитъ на открытомъ воздухѣ. Это насъ окончательно убѣждаетъ, что этотъ юноша и есть поэтъ; въ такомъ убѣжденіи еще болѣе утверждаютъ насъ его поэтическая поза, густыя кудри, лѣвая рука, закинутая за голову, гитара, на которой покоится его правая рука, и, сверхъ-того, присутствіе подлѣ него какой-то женской фигуры съ вытаращенными глазами, развѣвающимся съ головы покрываломъ и поднятыми руками: это, должно быть, дѣва. По выраженію ужаса этой дѣвы должно думать, что поэтъ ужь умеръ… Что же дѣлать? таковъ жребій смертныхъ! Но не совсѣмъ-таковъ жребій таланта: по смерти его, объ немъ бездарные писатели пишутъ повѣсти на всѣхъ языкахъ, а досужіе переводчики переводятъ ихъ на другіе языки….
Не довольствуясь тѣмъ, что дѣло въ шведской повѣсти касается поэта, и что, потому, она должна быть поэтическая повѣсть, переводчикъ ея думалъ придать своему труду еще болѣе поэзіи и сдѣлать ее у насъ народною, прибѣгнувъ къ языку нашихъ сказокъ, или, по-крайней-мѣрѣ, усвоивъ себя нѣкоторыя ихъ особенности, на-примѣръ, употребляя вездѣ многократные виды глагола, прилагательныя въ превосходной степени и т. д.
Молодой Серафини, сынъ знатнаго купца венеціанскаго, въѣзжая въ Солонью, куда былъ отправленъ отцомъ обучаться правовѣдѣнію долженъ былъ остановить своего мула, дабы онъ не задавился между огромными колесами телегъ, въѣзжавшихъ въ то же время въ городъ. «Здѣсь стоялъ онъ и подслушивалъ смѣшную брань нетерпѣливыхъ извощиковъ и кучаровъ, какъ у него слухъ внезапно пораженъ былъ нѣжнѣйшимъ женскимъ голосомъ. Оборачиваясь, онъ увидѣлъ, въ подъѣзжавшей каретѣ, молодую женщину столь обворожительной красоты, что уже и глазъ съ нея сводить не могъ. Юная красавица примѣчая, какое сдѣлали впечатлѣніе на пылкаго юношу, давала то ему почувствовать прелестною улыбкою, въ то самое мгновеніе, когда кучарь снова привелъ лошадей въ движеніе». Простоявъ нѣсколько времени по исчезновеніи незнакомки съ нѣжнѣйшимъ голосомъ, студентъ отправился въ городъ къ одному изъ пріятелей своего отца и остановился въ его домѣ. Вечеромъ, дабы освѣжаться воздухомъ, онъ открылъ окно и взявъ, гитару, «сталъ на струяхъ мелодіи изливать тоску свою въ пѣсняхъ собственнаго его сочиненія какъ вдругъ въ противолежащемъ домѣ отворялось окно, и въ немъ появилась та же незнакомая красавица. Такая продѣлка повторялась каждый вечеръ нѣсколько недѣль сряду, какъ вдругъ однажды вечеромъ не отворялось завѣтное окно, сколько гитара ни выражала любовь и тоску. Оказалось, что незнакомка уѣхала, а поэтъ не позаботившись даже узнать, кто она, бросилъ юриспруденцію, взялъ гитару и пошелъ пѣшкомъ отъискивать красавицу по всей Италіи. Онъ обошелъ Ломбардію, плѣняя всѣхъ своимъ пѣніемъ, наконецъ достигъ Рима, гдѣ добрые люди посовѣтовали ему вернуться къ отцу. Отецъ простилъ сына, умеръ и оставилъ ему богатое наслѣдство, которое сынъ, какъ вмѣстѣ съ тѣмъ и сынъ гармоніи, бросилъ, и, взявъ гитару, опять пошелъ отъискиватъ возлюбленную, не смотря на то, что съ тоги времени, какъ она исчезла, прошло уже болѣе трехъ лѣтъ. Вскорѣ, по всей Италіи имя его сдѣлалось извѣстнѣйшимъ и славнѣйшимъ послѣ имени Петрарки. Города и правители приглашали его остаться у себя: но онъ, какъ и соловей, не ничѣмъ, дорожАлъ кромѣ свѣжаго воздуха и свободы». Однако, Цезарю Борджіа удалось его уговорить пойдти съ нимъ въ походъ противъ пиратовъ; Серафини былъ посвященъ въ рыцари мальтійскаго ордена и своею храбростью оправдалъ эту честь. «Послѣ трехдневнаго плаванія они узрѣлъ пирата ускоряли свой ходъ… Въ носу на галерѣ стоялъ Серафини, крюкъ абордажный въ рукѣ, которымъ онъ по прибытіи на довольно близкое разстояніе, зацѣплялся за алжирское судно». Онъ отбилъ у пиратовъ двухъ плѣнниковъ, которые оказались родственниками «богатаго и знатнаго маркезадель Кастельверде», а этотъ маркезъ — отцомъ его незнакомки. Это узналъ Серафини тогда уже, когда маркезъ пригласилъ его изъ благодарности въ свой замокъ. Но что тутъ дѣлать поэту? Онъ понялъ, что за него не выдастъ дочери знатный маркезъ, а потому и рѣшился бѣжать. «Итакъ — возопилъ онъ — нашелъ ты ее единственно для того, чтобъ вновь ея-лишиться»!
«По наступленіи ночи, когда всѣ улеглась на покой, Серафини взявши на руки старую и вѣрную подругу-гитару, прокрадывался внизъ по лѣстницамъ, пришепнулъ великолѣпному замку грустное прощай! выступилъ въ садъ и обращался въ ту сторону строенія, гдѣ занимала комнату Діанора, какъ еще днемъ онъ провѣдалъ… Облившись слезами, онъ извлекалъ изъ струнъ самыя нѣжные и пріятные звуки. Вскорѣ и отворилось окно и къ окну — сколько примѣтно было сквозь сумракъ ночи — подходила Діанора, умильно слушая музыку. Тутъ овладѣвало имъ пламенное желаніе, броситься къ ней на встрѣчу, изъясниться въ своей любви и потомъ, въ изступленномъ отчаяніи, проститься съ ней на вѣки. — Но — подумалъ онъ — вдававшись въ самый центръ волшебнаго круга ея, станетъ ли тогда уже силъ опять вырваться и слѣдовать внушеніямъ долга?..» (стр. 28).
Такъ разсуждая, онъ рѣшился не «сдаваться въ самый центръ волшебнаго круга ея» и «какъ-будто преслѣдуемый всѣми ужасами ночи, выбѣжалъ изъ сада и рощи».
Онъ опять странствовалъ и впалъ въ чахотку. Діанора то же заболѣла и въ свою очередь поѣхала, вмѣстѣ съ отцомъ, отъискивать жестокаго, который не хотѣлъ вдаваться въ самый центръ волшебнаго круга ея, и нашла его, но уже поздно, мертвымъ на гробницѣ Виргилія, въ томъ самомъ положеніи, въ какомъ изображаетъ приложенная къ шведской повѣсти гравюра.
«Съ раздирательнымъ крикомъ испуга и скорби Діанора упала на спящаго и мертвая была поднята съ застылой груди его.» (Стр. 34).