УРЯДНИКЪ.
правитьОсень. Погода скверная. На улицахъ Желтоводска грязь непроходимая. Къ большему несчастію, если хотите и къ счастію, ибо въ мірѣ все относительно, Господь надѣлилъ этотъ пресловутый градъ превосходною черноземною почвою; въ-слѣдствіе чего малѣйшій дождикъ растворяетъ землю до такой степени, что въ нѣкоторыхъ мѣстахъ пѣшеходъ теряетъ всякую надежду сдѣлать по улицѣ нѣсколько шаговъ, а если и рѣшается на этотъ подвигъ, то не иначе, какъ послѣ многихъ предварительныхъ мѣръ предосторожности, относительно сапоговъ и штановъ. Одна только дорога, на которой года два тому-назадъ была страшная топь, исправлена безусловно хорошо: эта дорога идетъ отъ дома губернатора къ его дачѣ.
Полицеймейстеръ Желтоводска Александръ Петровичъ Чижиковъ, при малѣйшемъ намекѣ о генеральскомъ шоссе (какъ называли въ городѣ эту дорогу) приходитъ въ страшный азартъ, бьетъ себя въ грудь и говоритъ, обращаясь къ окружающимъ его господамъ-чиновникамъ: мнѣ это проклятое шоссе вотъ гдѣ сидитъ; — при этомъ случаѣ онъ указываетъ на свою толстую шею, — 500 цѣлковыхъ кровныхъ вложилъ я въ него окаянное. Губернаторъ ругается, что къ дачѣ нельзя ни пройти ни проѣхать. Да не забудьте всѣ эти ругательства отпускаетъ прямо мнѣ въ рожу. Не выдержалъ я наконецъ, плюнулъ и построилъ шоссе на свой счетъ. Гдѣ я сталъ-бы просить денегъ, когда городскихъ-то доходовъ не хватаетъ на десятокъ ночныхъ фонарей. Думаю самъ-себѣ: за доброе дѣло Господь наградитъ. По, крайности и крестьянамъ стало полегче ѣздить, да и обыватели-то такъ-сказать оживились. Вѣдь мимо губернаторской дачи идетъ почтовый трактъ.
Мошенникъ ты, мошенникъ Александръ Петровичъ, — думаютъ про-себя господа-чиновники, выслушивая въ сотый разъ разсказъ полицеймейстера объ его рыцарскомъ подвигѣ. Не тебѣ-бы говорить, не намъ-бы слушать. — И дѣйствительно, чудный человѣкъ желтоводскій полицеймейстеръ: вѣдь знаетъ, что на разстояніи 200 верстъ въ уѣздѣ не только ни одинъ собратъ-чиновникъ, ни одинъ крестьянинъ не повѣритъ его высокому безкорыстію, а все-таки разсказываетъ про свою душевную доблесть. И посмотрѣли-бы вы съ какимъ удовольствіемъ разсказываетъ! Просто ораторъ, какъ-есть ораторъ!
Мы, впрочемъ, отклонились отъ нити нашего повѣствованія, коснувшись личности полицеймейстера. Но извиняемся тѣмъ, что рѣшительно нѣтъ возможности говорить о Желтоводскѣ и не вспомнить объ Александрѣ Петровичѣ. Желтоводскъ и его полицеймейстеръ сложились нераздѣльнымъ понятіемъ въ нашей головѣ.
Итакъ, къ дѣлу; 3 часа по-полудни. Приказный людъ города Желтоводска обѣдаетъ. Можно побиться объ закладъ, что въ извѣстную минуту четвертаго часа всѣ чиновники ѣдятъ супъ, жаркое и такъ далѣе. Ровно въ четыре часа всевозможные предсѣдатели, члены, секретари предаются послѣ-обѣденному сну. Да иначе не можетъ быть въ этомъ богоспасаемомъ градѣ, числящемся военнымъ градомъ, въ которомъ все, что ни дѣлается, дѣлается по барабану. А извѣстно, что точность и порядокъ душа военной службы. Къ числу-же военныхъ городовъ Желтоводскъ отнесенъ вѣроятно потому, что лѣтъ полтораста назадъ на мѣстѣ его была построена крѣпость для защиты отъ набѣговъ Башкирцевъ и Киргизовъ. Другой причины мы рѣшительно не можемъ представить нашимъ читателямъ. Генералъ также обѣдаетъ въ три часа. Въ описываемое нами время за столомъ его превосходительства сидятъ три чиновника: аудиторъ военнаго суда, инспекторъ училища и адъютантъ.
Андрей Петровичъ Сверчковъ, командиръ Желтоводска и его военной команды, не можетъ обѣдать безъ собесѣдниковъ. Онъ вдовецъ, дѣтей не имѣетъ, и потому приглашаетъ къ своему столу чиновниковъ, которые, въ нѣкоторомъ смыслѣ, замѣняютъ ему семейство.
Странная у меня натура, — скажетъ иногда генералъ басомъ; — не могу ѣсть одинъ, просто кусокъ не лезетъ въ горло, а вѣдь поѣсть люблю; какъ-то аппетитнѣе дѣлается, коли смотришь на другихъ, хотя не разъ давился отъ разговора во время ѣды.
Генералъ съ виду молодецъ. Онъ любитъ рѣзать правду, и на словахъ герой честности; но на самомъ-дѣлѣ пляшетъ по дудкѣ своего правителя дѣлъ. Забивъ себѣ въ голову убѣжденіе, которое, кстати замѣтимъ, присуще всѣмъ военнымъ, что военный потому только, что онъ не гражданскій чиновникъ, есть человѣкъ честный, — Андрей Петровичъ Сверчковъ въ глаза называлъ своихъ подчиненныхъ мошенниками, достойными быть повѣшенными. Всякій, кто только вступалъ въ болѣе короткія сношенія съ его превосходительствомъ сей-часъ убѣждался, что старикъ въ высшей степени обладалъ тѣмъ качествомъ, которое у насъ извѣстно подъ именемъ задняго ума.
Въ сущности онъ не имѣлъ ни малѣйшей вѣры ни во что хорошее и честное и допускалъ своихъ чиновниковъ пакостить, сколько душѣ угодно, но казнилъ того-же чиновника безъ милосердія, если узнавалъ, что какая ни-на-есть пакость его подчиненнаго могла принять характеръ публичности. Между-прочимъ, не было во всей губернія человѣка, которому онъ сказалъ-бы, что у него въ службѣ есть негодные подчиненные. Я умѣю выбирать людей, — твердилъ онъ всѣмъ и каждому — и никогда не ошибусь въ томъ, которому хоть разъ довѣрился. Но въ глубинѣ души его превосходительство сознавалъ, что большая часть окружающихъ его отъявленные негодяи.
Изъ числа вышеупомянутыхъ нами собесѣдниковъ за генеральскимъ обѣдомъ, аудиторъ суда и инспекторъ училища, — товарищи по Университету. Адъютантъ принадлежитъ къ чнелу господъ, водящихъ за носъ его превосходительство. Вмѣстѣ-съ-тѣмъ онъ слыветъ въ городѣ за остряка и ловеласса. Онъ, какъ во времена оны, — шуты, проживавшіе въ царскихъ домахъ, подъ видомъ шутки, передавалъ генералу разныя извѣстія про чиновниковъ, словомъ — замѣнялъ роль доносчика. А генералъ очень любитъ, когда ему шепчутъ на ушко.
Андреи Петровичъ сидитъ за обѣдомъ пахмурившись и ничего не ѣстъ. Докторъ Христіанъ Ивановичъ прописалъ ему строгую діэту послѣ званнаго обѣда у купца Петрова, на которомъ его превосходительство жестоко объѣлся.
За столомъ царствуетъ совершенная тишина, только стукъ ложекъ и ножей нарушаетъ ее. Генералъ смотритъ на обѣдающихъ гостей своихъ жадными глазами. Видно, что въ немъ совершается какой-то внутренній процессъ.
— Что, любезный Кириловъ, — спросилъ наконецъ Генералъ, облизываясь и обращаясь къ аудитору: — хороша эта рыба? Соусъ-то долженъ быть отличный?
— Безусловно хорошъ, ваше превосходительство, — отвѣчалъ молодой человѣкъ.
Глаза генерала загорѣлись какимъ-то лихорадочнымъ блескомъ.
— Гм? — произнесъ онъ въ полголоса: — хорошъ, да долженъ быть хорошъ.
Настало минутное молчаніе.
Вдругъ генералъ вскричалъ необыкновенно громко, такъ, что сидѣвшіе за столомъ гости невольно взглянула на своего начальника и хозяина.
— Михайла!
— Что прикажете, ваше превосходительство!
— Давай мнѣ рыбы, — сказалъ Андрей Петровичъ какимъ-то остервененнымъ голосомъ, не допускающимъ ни малѣйшаго возраженія.
Лакей принесъ тарелку требуемаго бариномъ кушанья, и генералъ принялся уписывать его на обѣ щеки, приговаривая:
— Что за дурацкая манера у этого нѣмца морятъ меня голодомъ, чтобы чертъ его побралъ. Какъ-только онъ пропишетъ мнѣ діэту, то я всякій разъ не могу не вспомнить почтеннаго покойника Ивана Андреевича Крылова, котораго я лично знавалъ въ Петербургѣ. Посмотрѣли-бы вы — какъ онъ ѣлъ, а дожилъ почти до 90 лѣтъ. (Генералъ любилъ немного увеличить, если только ему нужно было подтвердить въ свою пользу тотъ или другой Фактъ). Вотъ настоящій русскій писатель: умѣлъ пожить, умѣлъ и умное слово сказать. He-то, что какой-нибудь щелкоперъ Гоголь. Развратникъ, чуть платковъ не таскалъ изъ кармановъ. Да, любезнѣйшій Петръ Константиновичъ, — прибавилъ генералъ, обращаясь къ инспектору училищъ: — въ послѣдній разъ на экзаменѣ я былъ очень не доволенъ тобой. Представьте себѣ, что онъ сдѣлалъ. Экзаменуютъ изъ грамматики; я взялъ книгу, чтобы продиктовать ученику нѣсколько словъ для разбора. Начинаю диктовать — дѣло идетъ объ этомъ скверномъ Чичиковѣ. Неужели это проклятый Гоголь! Посмотрѣлъ на подпись — Гоголь. Какъ можно такія безнравственныя вещи передавать невиннымъ мальчикамъ. Ну — понимаю, если они будутъ читать Василія Андреевича Жуковскаго, Державина, а не этого ругателя. Если не хочешь поссориться со мной Петръ Константиновичъ, — прибавилъ генералъ, — не давай имъ Гоголя, да и самъ-то забудь его. Право, лучше будетъ.
— Я считаю долгомъ объяснить вашему превосходительству, — отвѣчалъ молодой человѣкъ, едва скрывая улыбку, — что отрывокъ изъ сочиненій Гоголя, который попался вамъ, напечатанъ въ хрестоматіи Галахова, а она принята въ нашемъ училищѣ, какъ руководство.
— Какой вздоръ! Да какъ не совѣстно Галахову помѣщать въ хрестоматіи такіе отрывки. Кто это смотритъ въ Петербургѣ за всѣми этими сочинителями. Во-всякомѣ-случаѣ не употреблять болѣе этой книги.
Инспекторъ не отвѣчалъ ни слова.
— Я вчера еще на-ночь прочиталъ Жуковскаго 12 спящихъ дѣвъ, — продолжалъ генералъ, наливая себѣ вина, — что за прелесть такая. Такъ все умно, деликатно.
— Кстати, объ этихъ двѣнадцати спящихъ дѣвахъ, ваше превосходительство, — возразилъ сладенькимъ голосомъ адъютантъ — въ свое время была написана на нихъ пародія: двѣнадцать спящихъ будочниковъ.
— Да, да, — вскричалъ генералъ. Спасибо — что напомнилъ, а то совершенно забылъ. Вѣстовой! Вѣстовой!
На этотъ зовъ явился солдатъ.
— Поѣзжай, — сказалъ генералъ, обращаясь къ нему, — къ полковнику Иванову и скажи, что я проѣздомъ мимо хлѣбныхъ магазиновъ видѣлъ, какъ на часахъ спалъ рядовой его команды. Пускай полковникъ распорядится съ нимъ надлежащимъ образомъ. Удивительно, какъ Ивановъ распустилъ свою паршивую команду, — продолжалъ генералъ, обращаясь къ гостямъ. — Въ ранцахъ рядовые носятъ капусту, яйца; часовые мало того, что спятъ на своихъ постахъ, — занимаются работой. На часахъ шельма точаетъ сапоги, или чинитъ штаны. Непремѣнно завтра напомни мнѣ, Михаила Васильевичъ, — прибавилъ Андрей Петровичъ, обращаясь къ адъютанту, — напомни мнѣ объ этомъ рядовомъ; а Иванова распеку такъ, что онъ будетъ помнить эту исторію до новыхъ вѣниковъ. Кстати, г. аудиторъ, прошу принять къ строгому исполненію мой вчерашній приказъ о томъ, чтобы писаря не смѣли ходить въ штатскомъ платьѣ. И напередъ говорю: не сердись, если попадется твой писарь одѣтый не по формѣ — его въ мастеровые, а тебя на мѣсяцъ на гауптвахту. Дружба дружбой, а служба службой. Сверхъ-всего этого, я полицеймейстеру строго наказалъ слѣдить за урядниками. Чертъ знаетъ — что такое: военный писарь идетъ въ пальто и круглой шляпѣ. Да мнѣ и во снѣ не снилась возможность подобнаго случая. До какихъ временъ мы дожили. Дай-ка имъ волю — они послѣ тебѣ такъ сядутъ на шею, что и не поправишься съ ними.
Чрезъ полчаса обѣдъ кончился. Адъютантъ остался у генерала для сообщенія его превосходительству городскихъ новостей, каковой бесѣдой его превосходительство постоянно услаждался послѣ обѣда, а молодые люди отправились домой.
— Ну, братъ, — сказалъ Василій Ивановичъ, подавая руку своему товарищу, — наслушались мы съ тобой сегодня интересныхъ вещей. Думали-ли мы когда-нибудь, что рано или поздно тебѣ придется преслѣдовать Гоголя, а мнѣ — штатское платье.
Петръ Константиновичъ грустно улыбнулся и отвѣчалъ:
— Приходи сегодня вечеромъ ко мнѣ. Я только-что получилъ послѣдніе нумера журналовъ.
Молодой аудиторъ пожалъ руку своему, пріятелю-товарищу, далъ слово въ 7 часовъ быть у него и направить шаги къ своей квартирѣ.
Въ отдаленной части города, граничащей съ лѣсомъ, стоитъ, почти на самомъ обрывѣ лисьей горы, небольшая изба, принадлежащая мастерской женѣ вдовѣ Авдотьѣ Карповой. Наружность этой избы уже говоритъ о крайней бѣдности ея обитателей. И дѣйствительно, Авдотья Карпова несетъ тяжкую ношу вѣчнаго труда и вѣчной, борьбы съ нуждой. Шесть рублей въ годъ казеннаго пенсіона, назначенные ей по смерти мужа — вотъ весь опредѣленный ея доходъ. И безъ-сомнѣнія, если-бы не единственный сынъ ея, урядникъ Павелъ, служившій писцомъ въ военномъ судѣ и получавшій 4 рубля въ мѣсяцъ жалованья, то старушкѣ пришлось-бы кончать свой тяжкіе дни Христовымъ именемъ. Молодой человѣкъ былъ послѣднею ея радостію, которая привязывала её къ жизни. Она не только любила своего сына, но уважала его, гордилась имъ, какъ красавцемъ и какъ умникомъ. Старушка сама видѣла, что Павлушинька — красавецъ, и отъ людей слышала, что начальство даетъ иногда ему такія дѣла, какія въ пору сдѣлать неону чиновнику. Значитъ, начальству угодилъ, когда по два года приносилъ домой царской награды по 15 цѣлковыхъ. Да и какъ у меня не быть ему умникомъ, — говорила иногда сосѣдкамъ Авдотья Карпова — въ уѣздномъ всѣ науки произошелъ. Посмотрѣли-бы какую бумагу выдали ему изъ уѣзднаго, какъ кончилъ науки. Съ орломъ бумага-то, мать моя. — За то этотъ аттестатъ и висѣлъ въ избѣ Авдотьи Карповой на самомъ почетномъ мѣстѣ. — Двѣ гривны серебра заплатилъ Павлушинька за одну рамочку, — прибавляла Авдотья, показывая аттестатъ своимъ знакомымъ.
Послушаемъ, читатель, о чемъ толкуетъ наша старушка съ своимъ сыномъ, который стоитъ предъ нею одѣтый въ новое, но очень не дорогое пальто, сшитое за 5 рублей отставнымъ солдатомъ, жидомъ Мовшей. На жилеткѣ молодаго человѣка виситъ довольно большая бронзовая цѣпочка, но увы! въ карманѣ нѣтъ часовъ. Цѣпочка надѣта собственно для одного вида. Нашъ урядникъ дѣйствительно хорошъ собой: большіе черные, какъ говорятъ, глубокіе глаза, смотрятъ такъ-покойно, такъ-свѣтло, что весело встрѣчать ихъ. Правильное и открытое лице, каштановые волосы, кокетливо зачесанные назадъ, могли смѣло приглянуться не только простой дочери мастероваго, но и такъ называемой благородной барышнѣ. Молодой человѣкъ съ свѣтлымъ лицемъ стоятъ предъ матерью, наклонивъ голову.
— Благослови тебя Господь, Павлушинька, — говоритъ старушка, вставая и благословляя сына, бывшимъ въ ея рукахъ образомъ." — Высватай себѣ хозяйку, дай мнѣ нарадоваться на тебя, мое дитятко. Долго ты маялся, сердечный, индо мое сердце изболѣло, глядя на тебя. Вѣдаешь-ли ты, какъ бывало у меня на душѣ-то тяжело, когда подумаю, что не доживу, не увижу тебя во святомъ бракѣ. Смотри, прежде всего, какъ придешь въ домъ, поклонись старику въ ноги. Поклонишься, не вставай, а говори: батюшка, Ѳаддей Петровичъ! Смилуйся, выслушай: пришелъ я къ тебѣ за дѣломъ великимъ. Онъ тебя спроситъ: за какимъ? А ты и говори: пришелъ, дескать, просить у тебя законнаго брака съ Настасьей Ѳаддеевной.
— Слушаю, матушка, слушаю, родимая, — отвѣчалъ съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ молодой человѣкъ.
— Упираться Петровичъ, Богъ дастъ, не станетъ. Слова нѣтъ, онъ изъ чиновныхъ, да вѣдь тоже не дворянской кости, а нашей мастерской; да и ты, мой касатикъ, чрезъ три мѣсяца попадешь въ благородные. Далъ-бы Богъ только кзаментъ отвѣтить порядкомъ. Къ тому-же и тебѣ пошелъ 30-й годокъ, значитъ изъ ребятъ-то вышелъ.
Въ это время безмолвный слушатель наставленій матери поклонился ей въ землю два раза и поспѣшилъ взять фуражку.
— Ну, ступай-ступай, касатикъ, — сказала старушка, благословляя еще разъ сына. — Да, Павлушинька, — прибавила она, какъ-бы о чемъ-то спохватившись — какъ-же ты пойдешь по въ казенной амманиціи. Вѣдь ты самъ-мнѣ сказывалъ о приказѣ-то. Не равно начальство повстрѣчаетъ тебя. Смотри, родимый, не нажить-бы бѣды.
— Тебѣ вѣдь извѣстно, матушка, — отвѣчалъ урядникъ, — что казенныхъ шинелей намъ до сей поры не выдали; а какимъ-же манеромъ я пойду въ штатской шинели и въ казенномъ сюртукѣ. По формѣ надѣвать надо что-нибудь одно.
— Какъ знашь, голубчикъ, у тебя больше разуму, чѣмъ у меня, глупой старухи. А чай и потому радъ пойти въ пальтѣ-то, что въ послѣдній разъ слышала, какъ Настлнька баяла, что ты въ пальтѣ-то такой баской[1].
Павлушинька не отвѣчалъ ни слова, только мгновенно выступившая краска подтвердила мысль старухи, что онъ душевно радъ случаю, давшему ему возможность пощеголять въ штатскомъ платьѣ. Чрезъ минуту, молодой человѣкъ былъ на улицѣ. Онъ шелъ быстрыми шагами и часто оглядывался по сторонамъ, какъ-бы боясь чего-то. Всякая военная каска, всякій околышекъ съ кокардой приводилъ его въ лихорадочное состояніе. Онъ почти дошелъ до дома своей будущей невѣсты, внутренно благодаря Бога за благополучный конецъ своего путешествія, какъ прямо предъ нимъ выѣхалъ изъ переулка его аудиторъ Василій Ивановичъ Кириловъ, котораго мы съ вами, читатель, видѣли за обѣдомъ у генерала. Сконфуженный урядникъ схватился за aуражку, смотря прямо въ лице своему начальнику; но аудиторъ въ ту-же минуту отвернулся въ сторону, какъ-бы желая дать знать своему подчиненному, что онъ не видитъ его.
Нѣсколько минутъ простоялъ предъ воротами своей Настиньки нашъ Павелъ Ивановичъ. Ему почему-то сдѣлалось совѣстно. Онъ невольно подумалъ: — какой-же добрый Василій Ивановичъ. Дай Богъ ему здоровья. А вѣдь генералъ посадилъ-бы и его на гауптвахту, если-бы увидалъ теперь меня.
Въ это время изъ окна раздался пріятный женскій голосъ: — Павелъ Ивановичъ! Павелъ Ивановичъ! Что-же вы стоите; идите скорѣй.
Молодой человѣкъ въ минуту былъ на дворѣ, откуда прошелъ чрезъ крыльцо на лѣво, въ давно знакомую ему комнату. Не успѣлъ онъ сдѣлать шагу за порогъ, какъ его встрѣтила Настасья Ѳаддеевна, которая протянула ему руку. — Павелъ Ивановичъ съ чувствомъ пожалъ протянутую ему пухленькую ручку хорошенькой своей Насти, и при этомъ случаѣ раскланялся съ какимъ-то особеннымъ поворотомъ, похожимъ на военную выправку и вмѣстѣ-съ-тѣмъ на поклонъ человѣка, бывавшаго въ обществѣ.
— Чего-же вы ждали за воротами? — сказала молодая хозяйка, усаживаясь съ гостемъ на диванъ, — али высматривали Катю Петрову. Она почитай цѣлый день торчитъ у окна.
И сѣрые живые глазки Насти лукаво смотрѣли на нашего урядника.
— Полноте, Настасья Ѳаддеевна. Не вамъ-бы сказывать евто, не намъ-бы слушать: аудиторъ проѣхалъ мимо, такъ страхъ меня взялъ, что я не въ мундирѣ. Намъ вѣдь не велѣно ходить въ штатскомъ платьѣ.
— Ничего онъ вамъ не сказалъ? — спросила Настинька съ живымъ любопытствомъ.
— Онъ у насъ душа, а не человѣкъ, — отвѣчалъ урядникъ.
— А по-правдѣ сказать вы, Павелъ Ивановичъ, въ пальтѣ-то пригляднѣе. — И она прямо, свѣтло смотрѣла въ глаза своему возлюбленному, не ломаясь и не дѣлая стыдливой мины.
— Ѳаддей Степановичъ теперича безъ-сумлѣнія дома, — спросилъ молодой человѣкъ, видимо польщенный замѣчаніемъ своей невѣсты. — Помоги Господи сегодня покончить намъ.
— Какъ же, дома-съ, онъ на огородѣ рѣпу считаетъ. Пудовъ 30 продалъ сегодня. Онъ, коли по-правдѣ сказать, знаетъ, что вы хотѣли сегодня придти высватать меня. Я молвила объ этомъ теткѣ Акулинѣ, а она и проговорись ему. Ничего, только ухмыльнулся, да сказалъ: вѣрно дѣвкѣ-то пора пришла.
— Порѣшимъ сегодня сито дѣло, — отвѣчалъ Павелъ Ивановичъ, и радостная улыбка показалась на лицѣ его, — а тамъ чрезъ два мѣсяца и на акзаментъ, а чрезъ три произойдемъ въ чиновники. Тогда, Настасья Ѳаддеевна, честнымъ циркомъ да и за свадебку.
— Одно я думаю, голубчикъ, Павелъ Ивановичъ, какъ вы станете отвѣты-то держать предъ начальствомъ. Хорошо-ли все заучите, вѣдь наукъ-то много у васъ.
— Да, немало, Настасья Ѳаддеевна, — отвѣчалъ съ особенною важностію молодой человѣкъ. — Чинъ-то не даромъ достается. Первая паука катихизисъ, потомъ священная исторія, третья этимологія, за ней синтаксисъ, далѣе ариѳметика, въ ней двѣ части, наконецъ военные законы.
— Господи! Да мнѣ-то и имени иной науки не выговорить, — возразила Настинька съ непритворнымъ ужасомъ.
— Все-бы это не бѣда, Настасья Ѳаддеевна, да дѣло въ томъ, что генералъ-то самъ силенъ въ ариѳметикѣ. Знаете, очень любитъ эту науку. Говоритъ я въ инженерахъ служилъ, такъ на математикѣ-то зубы съѣлъ. На экзаменѣ все самъ задаетъ задачи. Какъ-только остановишься подумать, такъ и закричитъ что-есть-мочи: ничего ты не знаешь, а лѣзешь въ чиновники. Страхъ беретъ, какъ вспомню объ ефтомъ.
— А коли, Павелъ Ивановичъ, не получите чина, — отвѣчала Настасья Ѳаддеевна, — нечего вамъ и думать о женитьбѣ. Тятинька ни-за-что не отдадутъ меня. Да и самой-то мнѣ не приходится выходить за васъ. Тятинька говорятъ — коли тебѣ Настя выходить за урядника, то все равно, что иному поступить изъ поповъ, да въ дьяконы.
— Охъ! не упоминайте Настасья Ѳаддеевна объ ефтомъ. Ей-Богу волосы становятся дыбомъ. И безъ того изныла у меня душа. Будто я самъ не понимаю, что вашъ тятинька чиновникъ и вамъ совсѣмъ неподходящее дѣло выходить за урядника. Авось Господь поможетъ. Три мѣсяца не цѣлый вѣкъ.
— Вѣстимо не цѣлый вѣкъ, — отвѣчала Настинька. — Да взаправду сказать: я радешенька, что время-то есть всё приготовить на свободѣ. Первое: платье нужно, ну — бѣлье для себя, для васъ. Платье подвѣнечное надо сшить получше потому, какъ слѣдуетъ благородной дѣвушкѣ, теперича я все думала — какъ уговорить тятиньку выписать изъ Казани ямщику изъ французскаго магазина. Хоть на другой день визиты: не поѣдешь въ здѣшней шляпкѣ. Просто всѣ въ глаза засмѣютъ.
— Я постараюсь, Настасья Ѳаддеевна, приложить всѣ силы къ исполненію вашего желанія — возразилъ Павелъ Ивановичъ, указывая рукой на сердце. — Тятиньку вы не безпокойте. Для васъ я гиговъ и не. на такіе поступки.
— Благодарствую, Павелъ Ивановичъ, за обѣщаньице, — отвѣчала молодая дѣвушка, любезно взглянувъ на своего собесѣдника. — Оно особенно пріятно, что люди узнаютъ — женихъ-де купилъ шляпку. Послѣ евтого вамъ надобно приготовить манишки, ну — хоть штуки три, вѣстимо изъ голландскаго полотна. Примѣромъ сказать, надѣть когда къ Фраку, а можетъ случится и къ сюртуку. Я уже одну приготовила почитай совсѣмъ.
— Не буду носить ихъ, Настасья Ѳаддеевна, — возразилъ Павелъ Ивановичъ, съ видимымъ жаромъ и разводя руками. — Коли своими ручками сошьете, то стану только глядѣть на манишечки. — И молодой человѣкъ бросилъ на свою собесѣдницу такой взоръ, что Настасья Ѳаддеевна съ своей стороны не могла выдержать и взглянула на него съ особеннымъ чувствомъ и въ ту-же минуту прибавила:
— Будете-ли носить манишки, или станете хранить — все едно: обо-мнѣ будете вспоминать, а подъ фракъ надо надѣвать манишку. Безъ эвтого нельзя показаться къ большимъ господамъ.
— Къ большимъ-то господамъ, Настинька, пожалуй, намъ можно и не ѣздить. Съ своими какъ-то сподручнѣе.
— Что вы эвто говорите, Павелъ Ивановичъ, — отвѣчала Настасья Ѳаддѣевна голосомъ, въ которомъ пробивалась досада, — развѣ тятинька изъ-за васъ перестанутъ принимать къ себѣ, примѣромъ сказать, секретаря, или смотрителя. Да. и мнѣ — что за радости — раззнакомиться съ Авдотьей Петровной и съ Катериной Ивановной. Нѣтъ, эвтого и въ головѣ не имѣйте.
— Не имѣю, Настасья Ѳаддѣевна, не имѣю, и только въ слову молвилъ. Думалъ у меня съ вашими мыслями согласіе есть.
Въ это время Настинька взглянула въ окно и проговорила торопливо:
— Тятинька идутъ, тятинька идутъ.
Павла Ивановича какъ-то подернуло. Онъ привсталъ съ своего стула а схватился рукой за ручку двери, вопросительно смотря на свою возлюбленную.
— Идите, идите теперича, — сказала Настинька не совсѣмъ покойнымъ голосомъ.
Павелъ Ивановичъ въ секунду отворилъ дверь а чрезъ сѣни вошелъ въ противуположную комнату.
Ѳаддей Петровичъ ходилъ въ стеганномъ халатѣ во небольшой своей залѣ а въ-полголоса напѣвалъ какой-то духовный кандакъ. Онъ послѣ выгодной продажи рѣпы находился въ отличномъ расположеніи духа. Покойница-жена его на-что была мастерица совершать разные хозяйственные обороты, но и ей никогда не случилось такъ-удачно сбыть рѣпку. И нисколько неудивительно, что Ѳаддей Петровичъ пришелъ въ счастливое расположеніе духа онъ такого по видимому ничтожнаго обстоятельства. Въ мірѣ все относительно; что ничтожно для одного, то имѣетъ великое значеніе для другаго. Ѳаддей Петровичъ въ отставкѣ и получаетъ всего 120 рублей, пенсіи, у него, кромѣ Настасьи, четверо малолѣтнихъ дѣтей. Полуразвалявшійся домишко не составляетъ большаго обезпеченія. Въ немъ только-что можно кое-какъ жать. Ѳаддей Петровичъ добрый человѣкъ, т. е. въ немъ есть сердце, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ а практическій человѣкъ, ибо зналъ нужду и горе чуть не съ колыбели. Нѣтъ возможности разсказать всѣ тѣ мытарства, по которымъ провела его жизнь. Дѣло только въ тонъ, что для него, какъ неглупаго человѣка, подобная жизнь прошла не безслѣдно; онъ вынесъ изъ своихъ битвъ съ событіями слѣдующія правила, которымъ никогда не измѣнилъ: «поспѣшишь — людей насмѣшишь, противъ рожна трудно враги.» Опираясь на свой трезвый взглядъ на жизнь, онъ ни мало не препятствовалъ Настинькѣ выходить за-мужь за нашего урядника, признавая въ немъ человѣка вполнѣ хорошаго и благонадежнаго, который съ своей головой можетъ пойдти далеко по службѣ, но непремѣннымъ условіемъ на полученіе Настиньки поставилъ пріобрѣтеніе Павловъ Ивановичемъ чина. Никто не будетъ спорить., что Ѳадей Петровичъ былъ совершенно правъ въ этомъ отношеніи, ибо онъ очень хорошо поймалъ, что званіе урядника не только не даетъ рѣшительно никакихъ видовъ въ будущемъ, во даже становитъ человѣка въ зависимость отъ всѣхъ и всего. Самъ-по-себѣ чанъ не игралъ особенно роли въ глазахъ Ѳаддея Петровича. Та-же житейская мудрость научила его, что прежде-всего имѣетъ цѣну хорошая голова, а потомъ прочія блага и льготы. Хорошая голова, говорилъ Ѳаддей Петровичъ, всему вѣнецъ, съ ней и деньги будутъ, и уваженіе будетъ, а дураку и въ алтарѣ не спускаютъ. Да, читатель, такія личности, какъ Ѳаддѣй Петровичъ, такъеказать здорово-практическія, часто вырабатываются русской жизнію.
При входѣ въ комнату Павла Ивановича, Ѳаддей Петровичъ какъ-то лукаво, но вмѣстѣ-съ-тѣмъ дружелюбно взглянулъ на него.
Павелъ Ивановичъ, не говоря лишняго слова, сдѣлалъ три креста предъ образомъ и прямо бухнулся въ ноги Ѳаддея Петровича.
— Родимый! родимый! — вскричалъ послѣдній. — Что съ тобой попритчилось; за что въ ноги-то кланяешься?
— Батюшка, Ѳаддѣй Петровичъ! — отвѣчалъ Павелъ Ивановичъ, не вставая съ мѣста, — пришелъ къ вашей милости за дѣломъ великимъ, пришелъ просить Настасьи Ѳаддеевны.
— Вотъ она штука-то, — сказалъ усмѣхаясь Ѳаддей Петровичъ, — понадобилась Настинька. Гм! Но знаешь-ли что я молилю твоей милости, — прибавилъ онъ голосомъ, не допускавшимъ возраженія: — Слушай, Павлуха! Первое дѣло: вставай съ земли, второе дѣло: парень ты хорошій. Нѣтъ у тебя достатковъ, да есть голова. Я вѣдь знаю твою службу. Чинъ получишь — получишь и мѣсто повольготнѣе, но не моги и думать жениться на Настѣ, коли экзамена не выдержишь. По-чести говорю: какъ-только придешь ко мнѣ при офиціи — Настинька твоя. Тѣмъ мое слово и кончается. До офиціи она тебѣ не невѣста.
— Много благодаренъ, Ѳаддей Петровичъ. Будетъ у меня чинъ. Всѣ силы употреблю. На экзаменъ готовъ хоша завтра. Позвольте только бывать у васъ, Ѳаддей Петровичъ, потому очень много люблю Настасью Ѳаддеевну.
— Я тебя и прежде не гонялъ изъ своего дома, не стану гонять и теперь. Думаешь: старикъ ничего не видалъ до сей поры, думаешь сегодня впервые я узналъ, что тебѣ дорога Настинька. Нѣтъ, братъ, стараго воробья на мякинѣ не проведешь. — И старикъ засмѣялся добродушнымъ смѣхомъ, вмѣстѣ съ тѣмъ лукаво подмигивая своему будущему зятю. — А я, братецъ, сегодня въ большомъ удовольствіи нахожусь. Выгодно рѣпу продалъ ивановскимъ мужикамъ. Пудовъ до 30-ти всучилъ имъ. Спасибо ребятамъ, не долго торговались, да ломались. Мы, говорятъ, не первый годъ, Ѳаддей Петровичъ, ведемъ дѣла съ вашей милостью и рѣпкой твоей завсегда оставались довольны.
Павлу Ивановичу было не до рѣпы. Онъ только и думалъ о томъ какъ-бы уйти поскорѣе и увидать Настю.
— Приходи сегодня обѣдать, — сказалъ Ѳаддѣй Петровичъ, направляя шаги въ другую комнату и раскланиваясь съ своимъ гостемъ, — а я пойду потолкую съ Настей. Скажу, что ей женихъ выискался. Чай, голубушка, не знаетъ, что ты приходилъ сватать, — прибавилъ старикъ, хитро подмигивая Павлу Ивановичу.
Послѣдній немедленно бросился вонъ изъ комнаты; на бѣгу сообщилъ Настѣ результатъ бесѣды съ ея отцемъ и въ то-же мгновеніе вышелъ изъ дому съ радостной вѣстью къ матери.
Гоголемъ шелъ молодой человѣкъ къ своей убогой избушкѣ. На душѣ у него было такъ празднично, такъ свѣтло, что онъ готовъ былъ или запѣть, или начать плясать. Двухгодичныя думы и мечты его скоро, скоро приведутся въ исполненіе. Два года — какъ онъ знаетъ Настю. Душа его изболѣла въ тщаніи наступленія срока явиться на экзаменъ для полученія чина, который для него вдвое дороже, ибо служитъ переходнымъ мостомъ къ обладанію Настей. Всего два мѣсяца, думаетъ онъ, только два мѣсяца. Пройдутъ-же они когда-нибудь. А тамъ чрезъ недѣлю и свадьба. Въ день вѣнчанія возьму для Насти кольё на шею. Купецъ Васильевъ вѣрно дастъ на одинъ вечеръ. У него-же попрошу и карету на свадьбу и на другой день на визиты. Мундиръ себѣ закажу Мовшовичу. Велю сшить мундиръ на-славу. Шпага у меня есть на примѣтѣ золоченая. Не дорого и проситъ Васильевъ — 5 цѣлковыхъ. Каска тоже будетъ съ иголочки. Денегъ-то много надо, ну — да на обзаведеніе выдадутъ 20 цѣлковыхъ казенныхъ; своихъ наберется цѣлкачей 40. Къ этому при займу рублей 20 въ счетъ жалованья. Въ послѣдній разъ Настинька говорила, чтобы непремѣнно была ей шляпка изъ французскаго магазина и не какая другая, а аля-полька.
А славно, чертъ возьми, какъ подумаешь: жениться на Настюшинькѣ. Хорошенькая она у меня, а коли въ этой шляпкѣ, то просто заглядѣнье. Волоса-то у лея густыя; изъ подъ шляпки такъ и будутъ виднѣться. —
Въ это время Павелъ Ивановичъ подошелъ къ солянымъ амбарамъ, около которыхъ стоялъ часовой. Увидавъ часоваго, нашъ урядникъ невольно подумалъ: посмотримъ, братъ, какъ ты на меня взглянешь черезъ два мѣсяца, когда я пойду подъ-ручку съ Настасьей Ѳаддеевной и на головѣ будетъ фуражка съ кокардой, посмотримъ. Откинешь на караулъ, а Настинька полюбуётся. Мечты нашего героя были прерваны стукомъ дрожекъ и крикомъ: «Засыпкинъ! Засыпкинъ!» — Павелъ Ивановичъ оглянулся. Шагахъ въ 20-ти отъ него сидѣлъ на дрожкахъ полицеймейстеръ, подзывавшій его рукой къ себѣ. У бѣдняка подкосились ноги, и на всемъ тѣлѣ выступилъ холодный потъ. Въ одно мгновеніе онъ понялъ, что пощады не будетъ, ибо не на такого человѣка напалъ, понялъ, что умереть въ иныя минуты невыразимо легко. Настоящая минута его жизни была именно изъ такихъ.
Медленными шагами, съ поникшей головой и фуражкой въ рукахъ, блѣдный, какъ смерть, подошелъ Павелъ Ивановичъ къ полицеймейстеру.
— Въ штатскомъ платьѣ, каналья! въ штатскомъ платьѣ, мошенникъ! Не слушаться приказа. Садись со мной на дрожки.
— Ваше Высокоблагородіе! Ваше Высокоблагородіе! — шепталъ урядникъ: — не выдали аммуниціи.
— Не выдали аммуниціи, — заревѣлъ полицеймейстеръ, — а вотъ генералъ разберетъ, какъ тебѣ не выдали аммуниціи.
Молодой человѣкъ не могъ болѣе произнести ни одного слова. Онъ не помнилъ, какъ сѣлъ на дрожки, какъ вошелъ въ кабинетъ къ генералу, и очнулся немного въ ту минуту, когда раздался страшный голосъ: «на гауптвахту — и въ мастеровые.» Послѣ-этого опять все смѣшалось въ глазахъ его: Настя, полицеймейстеръ, генералъ, шинель, свадьба, — шляпка аля-полька, колье, — все это приняло какой-то фантастическій страшный образъ, въ которомъ не было силъ отдѣлить одинъ предметъ отъ другаго. Словомъ — если только можетъ быть горячка въ одной головѣ, то она была въ головѣ бѣднаго Павла Ивановича.
Чрезъ 10 минутъ полицеймейстеръ очень хладнокровно сдалъ свою жертву подъ росписку бывшаго въ караулѣ дежурнаго офицера, а самъ отправился на именинный пирогъ предсѣдателя палаты, гдѣ опять разсказывалъ высокій свой подвигъ о знакомомъ уже намъ генеральскомъ шоссѣ.
Аудиторъ Василій Ивановичъ Кириловъ, съ которымъ мы, читатель, встрѣтились въ первый разъ на генеральномъ обѣдѣ, только-что воротился съ своихъ вечернихъ служебныхъ занятій и собирается приняться за книги за нѣсколько часовъ полученныя изъ Петербурга. Но въ эту минуту явился единственный слуга его, онъ-же и поваръ, съ извѣстіемъ, что какая-то мастерская вдова желаетъ видѣть барина.
— Впусти ее, — сказалъ Василій Ивановичъ, оставляя книги и направляясь въ переднюю. Не успѣлъ онъ сдѣлать двухъ шаговъ, какъ дверь изъ сѣней отворилась и какая-то женщина упала предъ нимъ на колѣни, съ криками: — Ваше Высокоблагородіе! помоги, защити, твой писарь Засыпкинъ, мой сынъ, подъ карауломъ, помоги, отецъ родной!
— Въ чемъ дѣло, въ чемъ дѣло — разскажи; — возразилъ Василій Ивановичъ, поднимая старуху. — Сдѣлай милость, говори толкомъ.
— Павлушиньку моего изымалъ полицеймейстеръ не въ казенной аммуниціи. Генералъ велѣлъ посадить Павлушнну подъ караулъ. Но, кормилецъ, ему вѣдь не выдавали казенной шинели. Два раза онъ былъ у расходчика; все не выдаетъ шинели — говоритъ, подожди; начальство и безъ тебя знаетъ. Ну, а Павлушинька не посмѣлъ идти въ приказномъ луидорѣ, если шинель не приказная.
— Дѣло значитъ въ томъ, что твой сынъ казенной шинели не получалъ, не смотря на просьбы выдать ее ему, — спросилъ аудиторъ, видимо взбѣшенный.
— Не получалъ, родимый, да вѣдь онъ не такъ, какъ другіе: грѣха на душу не бралъ: съ начальствомъ не сдѣлывался. Онъ у меня тихонькій и боязливый. Никакихъ худыхъ дѣдовъ не знаетъ.
— А какъ-же другіе сдѣлываются съ начальствомъ, — спросилъ аудиторъ съ сильнымъ любопытствомъ.
Да прежде, Ваше Высокоблагородіе, — начала старуха, — не было такой строгости урядникамъ не ходить въ своей одежѣ; ну, расходчикъ и секретарь вмѣсто аммуниціи и выдавали ребятамъ деньгами, примѣрно на аммуницію слѣдуетъ 6-ть рублей, три-то расходчикъ выдаетъ уряднику, а три оставитъ въ свою пользу; эвтому росписочку возметъ съ парня, что ему вся аммуниція выдана. Теперича, вѣстимо, начальству-то нельзя будетъ такія дѣла дѣлать — анаралъ больно строго запретилъ ходить парнямъ не въ казенной одежѣ. Долго-ли сбить ребятъ, Ваше Высокоблагородіе: народъ молодой; — 3 цѣлковыхъ деньги, вотъ они почитай всѣ теперь и завыли волкомъ, какъ вышелъ приказъ ходить въ казенной аммуниціи; а Павлушинька мой эвтому грѣху непричастенъ — совсѣмъ не выдавали ему шинельки-то, не выдавали, отецъ, — и старуха залилась горькими слезами.
— Ну, матушка, ступай съ Богомъ домой, — сказалъ молодой человѣкъ, — а я завтра поѣду къ генералу и выручу изъ бѣды твоего Павлушиньку; молись Богу, старуха — авось все поправится.
Бѣдная женщина еще разъ упала на колѣни, приговаривая: — отецъ родной? заставь вѣчно молить за тебя Создателя. Пошли тебѣ, Владыко, здоровья и всякаго благополучія. Выручи, отецъ родной! Вѣдь онъ у меня чрезъ три мѣсяца въ чинъ произведется, а теперича, голубчикъ, женихъ. Отъ невѣсты и шелъ; на дорогѣ лѣшій и натолкнулъ на него полицеймейстера.
— Боже мой, Боже мой! — проговорилъ въ слѣдъ ей Василій Ивановичъ, сильно взволнованный и почти больной отъ досады: — долго-ли я буду мыкать горе съ этими мошенниками, казнокрадами! Ни одного случая не пропустятъ, если только есть какая-нибудь возможность напакостить. Вѣдь это будетъ ужасно, если мнѣ не удастся выручить бѣднаго Засыпкина.
На другой день, въ 8 часовъ утра, Василій Ивановичъ былъ уже у генерала. Онъ поспѣшилъ нарочно, чтобы предъупредить пріѣздъ полиціймейстера бъ рапортомъ и другихъ офиціальныхъ лицъ.
— Я на тебя сердитъ, любезный Кириловъ, — сказалъ своимъ громкимъ голосомъ генералъ, встрѣчая въ залѣ аудитора и начиная фрунтовымъ шагомъ расхаживать по комнатѣ. — Тебя слѣдуетъ посадить на гауптвахту. И непремѣнно посажу-. Твой негодяй-писарь попался полицеймейстеру не въ формѣ. Худо смотришь за этими мерзавцами. Я люблю распоряжаться по военному: безъ излишнихъ разсужденіи. Есть приказъ и исполняй его.
— По поводу этого-то писаря я и явился къ вашему превосходительству.
— Не намѣрены-ли вы защищать его; — спросилъ генералъ, возвысивъ голосъ на нѣсколько нотъ.
— Да, я явился защищать его именно потому, что ему не было выдано казенной шинели, не смотря на многократныя просьбы его, а ходить въ форменномъ сюртукѣ и партикулярной шинели онъ считалъ себя не въ правѣ и боялся подвергнуться за это еще большей отвѣтственности.
— Какъ не выдавали шинели, — загремѣлъ генералъ. — Такъ они у меня мошенничаютъ, плутуютъ, крадутъ. Подъ судъ, подъ судъ всѣхъ!
Василій Ивановичъ поспѣшилъ еще подлить масла на огонь, и сказалъ: — вчера я собралъ отъ нѣкоторыхъ урядниковъ положительныя свѣдѣнія о спекуляціи, какую дѣлаютъ расходчикъ и секретарь съ урядниками, и эти свѣдѣнія сейчасъ передамъ вашему превосходительству, но вмѣстѣ съ тѣмъ считаю нужнымъ объяснить, что мои слова не носятъ характера офиціальной жалобы, ибо юридически расходчикъ и секретарь останутся всегда правыми, но ваше превосходительство можете положиться на меня, что я передамъ вамъ совершенную истину. — И молодой человѣкъ передалъ генералу дѣйствія чиновниковъ относительно казеннаго платья и сдѣлки этихъ чиновниковъ съ урядниками. — Василій Ивановичъ наканунѣ еще, послѣ свиданія съ старухой Засыпкиной, убѣдился, побесѣдовавъ съ нѣкоторыми урядниками, совершенно въ истинѣ ея показанія.
— Послѣ всего этого, ваше превосходительство, — прибавилъ онъ, кончивъ свой разсказъ, — судите — имѣю-ли я основаніе защитить писаря, который рискуетъ быть мастеровымъ и который чрезъ три мѣсяца долженъ быть произведенъ въ Офицеры, въ званіе, пріобрѣтенное имъ 15-лѣтнею безпорочною службою. Вашему превосходительству очень хорошо извѣстно, что разжалованіе въ мастеровые совершенно уничтожаетъ значеніе всѣхъ 15 лѣтъ службы, слѣдовательно — если онъ и дослужится когда-нибудь до урядника, то долженъ будетъ опять снова тянуть лямку 15 лѣтъ до полученія чина.
— Казакъ, казакъ! — вторично загремѣлъ генералъ.
Казакъ явился.
— Сей-часъ позвать ко мнѣ расходчика. Благодарю тебя, любезный Кириловъ, — продолжалъ генералъ, обращаясь къ Василію Ивановичу, — благодарю, что объяснилъ всѣ эти мошенничества. Я тебѣ не забуду этой услуги. А расходчика зарою живаго въ землю.
Съ этими словами его превосходительство, сдѣлавъ ловкій военный поворотъ всѣмъ тѣломъ, точно на ученьи, и, пославъ аудитору благосклонный жестъ рукой, — отправился въ свой кабинетъ, куда чрезъ полчаса явился небольшой, худенькій, и, на видъ, какъ-нельзя-болѣе плутоватый расходчикъ.
— Брать съ урядниковъ по тридцати цѣлковыхъ за аммуницію, на сотни-тысячъ продавать казеннаго сукна — вотъ слова, которыми генералъ встрѣтилъ своего подчиненнаго, (генералъ въ азартѣ не задумывался надъ цифрами; онѣ выростали у него до невѣроятныхъ размѣровъ). — Ваше Превосходительство! Невиненъ, ей-Богу не знаю, о чемъ изволите говорить; — шепталъ расходчикъ, по видимому сильно струсившій, но въ сущности довольно спокойный — ибо хорошо зналъ привычку его превосходительства говорить иногда гиперболически. — А торги съ урядниками при выдачѣ имъ обмундировки, а не выдача аммуниціи Засыпкину — развѣ все это не правда, — продолжалъ генералъ.
— Никакихъ торговъ, ваше превосходительство, съ урядниками у меня не бываетъ, — отвѣчалъ плутоватый расходчикъ болѣе смѣлымъ голосомъ, — въ доказательство чего я представлю вашему превосходительству росписку Засыпкина въ полученіи имъ въ нынѣшнемъ году всей аммуниціи.
— Росписку! — возразилъ генералъ съ какимъ-то недоумѣніемъ и видимо растерявшись, — неся росписку, а не то, — прибавилъ онъ, погрозивъ пальцемъ, — живаго въ землю зарою.
Расходчикъ, прямо отъ генерала, отправился къ правителю дѣлъ, которому таинственно шепнулъ что-то на-ухо и, получивъ отъ него одобрительный кивокъ головой, отправился на гауптвахту, гдѣ пробрался прямо къ нашему бѣдному Павлу Ивановичу.
Павелъ Ивановичъ лежалъ на лавкѣ. Онъ страшно похудѣлъ, позеленѣлъ, такъ-что не было возможности узнать его съ перваго взгляда. При входѣ расходчика онъ немедленно вскочилъ на ноги.
— Послушай, Засыпкинъ, — сказалъ послѣдній вкрадчивымъ голосомъ и съ какою-то особенною ласкою, такъ-мало свойственною его природѣ. — Прежде всего слушай въ оба: толковать долго некогда. Не забудь это. Хочешь благополучно кончить свою исторію. Да или нѣтъ?
Молодой человѣкъ — видимо растерялся; что-то похожее на радость блеснуло въ глазахъ его. Наконецъ онъ отвѣтилъ едва слышно: — какъ не хотѣть, Андрей Ивановичъ!
— Ну, коли хочешь, — продолжалъ маленькій расходчикъ, — то давай росписку, что получилъ всю аммуницію сполна, тогда я и правитель дѣлъ примемся хлопотать за и все порѣшится благополучно, а если нѣтъ, то надѣвай сѣры! армякъ.
— Какъ-же я, Андрей Ивановичъ, дамъ росписку, — едва слышно проговорилъ урядникъ, — коли не получалъ шинель.
— Слушай, Павлушка, — закричалъ Андрей Ивановичъ: — не финьти, дьяволъ ты едакой! Время идетъ. Тебѣ дѣло говорятъ.
— Извольте, извольте, ваше благородіе, — проговорилъ почти безсознательно испугавшійся урядникъ.
Чрезъ пить минутъ совершенно форменная росписка Засыпкина, написанная заднимъ числомъ, была въ рукахъ расходчика.
— Андрей Ивановичъ! будьте отцомъ, похлопочите; — болѣе ничего не могъ сказать Павелъ Ивановичъ уходившему отъ него чиновнику.
Смѣло подалъ росписку Андрей Ивановичъ его превосходительству. — Какой-же безпокойный и вредный человѣкъ Кириловъ, — сказалъ генералъ, разсматривая врученный ему расходчикомъ документъ. — Удивляюсь, что за фанаберія у него въ головѣ. Богъ знаетъ, что мнѣ наплелъ про тебя.
— Вольнодумство, ваше превосходительство, болѣе ничего; сами изволите знать, въ какомъ мѣстѣ воспитаніе получилъ, — возразилъ подобострастно расходчикъ.
— Я его продержу полгода на гауптваггѣ, — сказалъ генералъ, направляясь въ свой кабинетъ.
Чрезъ три дня послѣ этого аудиторъ Василій Ивановичъ былъ на гауптвахтѣ и бесѣдовалъ съ Засыпкинымъ. Тотъ и другой были видимо взволнованы разговоромъ. На бѣдномъ урядникѣ, какъ говорится, не было лица.
— Ты надѣлалъ достаточно глупостей, — говорилъ аудиторъ, обращаясь къ своему собесѣднику — и глупостей непоправныхъ. Не прибавляй-же къ намъ еще одну и самую великолѣпную глупость. Послушайся моего совѣта: не дури.
— Сами посудите, Василій Ивановичъ, — отвѣчалъ молодой человѣкъ совершенно убитымъ голосомъ — что подумаетъ Настасья Ѳаддеевна. Мнѣ-то все равно: коли генералъ рѣшилъ не разжаловать меня, а наказать розгами — то пущай наказываютъ, да супротивъ Настинька-то мнѣ стыдно. Вѣстимо мнѣ во-всякомъ-случаѣ не жениться на ней, — и при этихъ словахъ слезы градомъ побѣжали изъ глазъ Павла Ивановича, — но на душѣ-то будетъ легче, коли отдадутъ меня въ мастеровые, а не высѣкутъ; по-крайности противъ Настиньки-то не будетъ зазорно. Сдѣлайте вашу милость, попросите генерала: пущай меня разжалуютъ. Въ вѣкъ не забуду вашего благодѣянія. — И нашъ арестантъ съ воплемъ упалъ на колѣни предъ Васильемъ Ивановичемъ.
— Встань, Засыпкинъ, встань; тебѣ говорятъ, встань — повторялъ аудиторъ, стараясь поднять своего подчиненнаго. — Гдѣ у тебя умъ-то? Разсуди самъ: если тебя накажутъ розгами, то этимъ все дѣло и кончится; нельзя будетъ жениться на Настинькѣ — не велика бѣда: найдешь другую, между-тѣмъ-какъ изъ мастеровыхъ нѣтъ возврата. Для тебя погибнетъ все, рѣшительно все. Опомнись, Засыпкинъ! Тебѣ остается только два мѣсяца до полученія чина. Все это говорю, потому-что желаю тебѣ добра. До завтрешняго утра обдумай хорошенько о всемъ, что я говорилъ тебѣ, а завтра я заѣду сюда и ты дай мнѣ рѣшительный отвѣтъ. Я беру на себя заботу о томъ, чтобы приостановить исполненіе рѣшенія генерала до-утра. Успокойся и будь хладнокровенъ..
Василій Ивановичъ всталъ съ мѣста, поклонился своему протеже и вышелъ.
На другой день Засыпкинъ былъ наказанъ розгами, а чрезъ 2 мѣсяца онъ пилъ отчаяннымъ образомъ, такъ-что былъ разжалованъ изъ урядниковъ 1-й статьи во вторую. Все, что могъ сдѣлать Василій Ивановичъ для него — онъ сдѣлалъ, а именно обезпечилъ судьбу старухи матери Засыпкина, помѣстивъ ее у себя экономкой: Павелъ Ивановичъ изъ человѣка кроткаго сдѣлался совершеннымъ звѣрекъ и въ пьяномъ видѣ готовъ былъ лѣзть на ножи.
Настасья Ѳаддеевна долго, горевала отъ нападокъ сосѣдокъ, называвшихъ ее невѣстой дранаго жениха. Она утѣшилась только тогда, когда чрезъ годъ вышла за-мужъ за настоящаго, хотя и очень пожилаго чиновника, — чуть-ли не коллежскаго секретаря.
Василій Ивановичъ Кириловъ не попалъ на гауптвахту, а былъ приглашенъ къ правителю дѣлъ, который торжественно, на сколько хватило у него умѣнья, произнесъ аудитору слѣдующее: «по приказанію его превосходительства я долженъ передать вамъ, милостивый государь, выговоръ его превосходительства за вмѣшательство ваше не въ-свое-дѣло и несправедливыя показанія ваши, сдѣланныя предъ лицомъ его превосходительства.»
— Не смотря на этотъ выговоръ, — возразилъ Василій Ивановичъ, — я все таки считаю нужнымъ объяснить вамъ, милостивый государь….
— Позвольте-съ, позвольте-съ, — прервалъ его правитель дѣлъ, — не объяснить, а доложить. Вы не можете объяснять, можете только докладывать.
Василій Ивановичъ улыбнулся и продолжалъ: — сущность моихъ словъ нисколько не измѣняется и я считаю нужнымъ доложить вамъ, что мое убѣжденіе о вашемъ гнусномъ посыпкѣ остается при мнѣ — затѣмъ, прощайте.
О ершъ проклятый, о ершишка эдакой! — проговорилъ-правитель, грозя пальцемъ въ слѣдъ уходившему аудитору; — напоришься-же ты когда-нибудь на рогатину; напоришься, чертенокъ!
- ↑ Красивый.