Умный кузнецъ.
править- ) Беарнъ, сначала виконство, потомъ княжество въ Южной Франціи (нынѣ большая часть департамента Нижнихъ Пиренеевъ съ придачею Байонны и Молеона), у подножія Пиренеевъ, заключало въ себѣ 71 кв. милю. Сѣверную часть его составляютъ безплодныя равнины, которыми начинается страна; южная наполнена, дикими, лѣсистыми, снѣговыми горами, въ средней густо населенной — прекрасныя долины, луга, пастбища и плодоносные виноградники.
I.
правитьЭто было въ субботу вечеромъ. Послѣдніе удары колокола, призывавшіе къ молитвѣ Пресвятой Богородицѣ, замерли въ воздухѣ; толпа дѣтей, прекратившая при этихъ торжественныхъ звукахъ свои игры на сельской площади, опять взялась за нихъ, и юрансонскія домохозяйки, усталыя отъ великой субботней чистки, собирались передъ дверями поболтать часокъ — другой.
Только обитательница послѣдняго, самаго маленькаго домика на верхнемъ концѣ деревни не переставала еще трудиться. Облитая послѣдними лучами солнца, стояла она на колѣняхъ на берегу ручья, весело бѣжавшаго мимо ея дома чтобы соединиться нѣсколько пониже съ рѣкою Гавой, и чистила мѣдный котелъ, (предметъ ея гордости и лучшее украшеніе ее убогаго хозяйства), соломой, пескомъ и водой, до тѣхъ поръ пока онъ, какъ она говорила съ самодовольствіемъ, не заблестѣлъ червоннымъ золотомъ. Она такъ была углублена въ свою работу, что не замѣтила Проспера Баду, стараго кузнеца, который, съ важной миной и коротенькой трубочкой во рту, шелъ по дорогѣ въ деревню. Только услыхавъ стукъ его деревянныхъ башмаковъ, она взглянула на него и кивнула ему головою.
— Добраго вечера, кузина Кадетта! сказалъ старикъ, подходя къ ней и протягивая ей руку. — Вы такъ отлично все вычистили, точно будто кого нибудь ждете.
— Да и жду-таки! отвѣчала она, протягивая ему свои мокрые пальцы. — Что вы смотрите на меня съ такимъ удивленіемъ? Вѣдь воскресенье-то придетъ и ко мнѣ, на ряду съ величайшими юрансонскими богачами!.. И устремивъ многозначительный взглядъ на его всклокоченные, сѣдые волосы, косматую бороду, сѣро-коричневый цвѣтъ его бѣлья, платья и кожи, она прибавила: — да, и вамъ, кузенъ Просперъ, не мѣшало бы хотя немножко заняться собою.
Въ отвѣтъ на это кузнецъ покачалъ отрицательно головою.
— А, такъ вотъ что! Вы ждете воскресенья — и думаете, что ужь больше никто къ вамъ и не придетъ, сказалъ онъ разсмѣявшись. Тутъ онъ сѣлъ на поросшій мохомъ дубовый пень, лежавшій съ незапамятныхъ временъ передъ домикомъ, и лукаво подмигнувъ своими маленькими, сѣрыми глазками, прибавилъ къ этому:
— Къ вамъ придетъ не одно только воскресенье. Не хотите ли побиться объ закладъ, что прежде чѣмъ вершина вонъ той горы совершенно исчезнетъ въ сумракѣ, ваша милочка Перрина будетъ здѣсь.
— Перрина! возразила старуха съ выраженіемъ радости на своемъ потемнѣвшемъ лицѣ, покрытомъ морщинами; но тутъ она покачала головою и, принимаясь опять за работу, пробормотала: — Нѣтъ, нѣтъ, вы хотите подразнить меня — малютка и не думаетъ идти сюда.
Просперъ Баду пожалъ плечами.
— Что она идетъ — это вѣрно, какъ то, что сегодня суббота, сказалъ онъ. — Рыжій Жаку, ѣздившій на телегѣ въ Сенъ-Бенуа, нагналъ ее и предлагалъ ей ѣхать съ нимъ. Но она со свойственною вамъ всѣмъ суровостію отвѣчала ему, что дойдетъ и на своихъ ногахъ. Рыжій Жаку самъ мнѣ это разсказалъ.
Кадетта тяжело вздохнула и принялась развязывать и опять завязывать свой головной платокъ, какъ обыкновенно дѣлала это когда находилась въ затрудненіи, въ то время какъ Просперъ пускалъ изъ своей трубки густыя облака дыма.
— Если малютка идетъ сюда, сказала она наконецъ, — значитъ у нея есть на это причины…
— Разумѣется, и эти причины не трудно отгадать, перебилъ ее Просперъ. — Она услыхала, что Матюринъ опять свободенъ и хочетъ попробовать, нельзя ли опять прибрать его къ рукамъ. Вы не хотите въ этомъ признаться, но я желаю вамъ добра, и мнѣ не хотѣлось бы, чтобы родные Матюрина отвергли еще разъ васъ и Перрину!
— Отвергли! повторила Кадетта дрожащимъ голосомъ. — Отвергли! Скажите пожалуйста! И вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что мы могли бы подвергнуться этому? Да что же наконецъ такого особеннаго въ Матюринѣ-то? Да вѣдь у моей же печки онъ грѣлся, изъ моего горшка ѣлъ, когда умерла его бѣдная мать, — и если онъ могъ одѣваться, когда онъ подросъ и сталъ стеречь овецъ, въ крѣпкій камзолъ, то опять потому же только, что моя Перрина заштопывала своими искусными ручками его лохмотья. Я говорю это не для того, чтобы унизить Матюрина — въ моихъ глазахь бѣдность не позоръ, а что онъ простоватъ, такъ и это тоже не его вина. Но у него было доброе, благородное сердце, — а такъ какъ онъ постоянно увѣрялъ, что не можетъ жить безъ нея, то она и дала ему слово, а затѣмъ и согласилась на ихъ свадьбу, хотя Перрина слишкомъ хороша для него и у нея въ одномъ мизинцѣ больше ума, чѣмъ у него во всей его большой толстой башкѣ…
— Экъ васъ разгорячаютъ старыя исторіи!.. началъ Просперъ, но она не дала ему говорить.
— Разгорячаютъ! Еще бы не разгорячать, когда всѣ вы ведете себя такъ, что и святаго выведете изъ терпѣнія! продолжала она. — Да не во всемъ ли Юрансонѣ говорили тогда потихоньку, что Матюринъ не стоитъ такой хорошенькой, умной и рукодѣльной дѣвушки? а тутъ вдругъ, потому только что его крестный отецъ, скряга, никогда не дававшій ему ни копѣйки, сдѣлалъ его своимъ наслѣдникомъ, все это стадо неправда, и моя Перрина — высокомѣрная дура, если думаетъ выйти за него замужъ.
— Да будьте же разсудительны, Кадетта! вскричалъ съ досадою Просперъ. — Богатство богатству, а бѣдность бѣдности, — такъ было всегда и такъ должно и остаться. Да Матюринъ и самъ это понялъ, хотя вы и воображаете, что онъ глупъ, да и ваша Перрина, повидимому, тоже покорялась этому. Это было очень умно и хорошо съ ея стороны, что она ушла и предоставила Матюрину искать себѣ подходящей невѣсты. Конечно…. а что она теперь вдругъ опять вздумала возвратиться….
— Только не изъ-за Матюрина, могу васъ увѣрить въ этомъ, перебила его Кадетта, вспыхнувъ отъ гнѣва. — И у насъ тоже есть гордость, кузенъ Просперъ, и послѣ того оскорбленія, которое было сдѣлано Перринѣ, я не иначе соглашусь отдать ее за Матюрина, какъ тогда только, когда вся его высокомѣрная родня придетъ ко мнѣ просить моего согласія.
— Ого, кузина Кадетта! много воды утечетъ въ Гавѣ прежде, чѣмъ вы доживете до этого, сказалъ старикъ. — Вы бы гораздо лучше сдѣлали, еслибъ не говорили такъ безразсудно. Что, еслибъ это услыхалъ кто нибудь другой….
— Пусть весь свѣтъ слышитъ это! вскричала Кадетта. — Я вовсе не шучу. Чванная мельничиха съ ея сыновьями и зятьями, церковный сторожъ Гибу, старая Петронилла, словомъ всѣ, кто вдругъ вздумалъ такъ загордиться своимъ родствомъ съ Матюриномъ, о которомъ они и знать не хотѣли, когда онъ былъ бѣденъ — всѣ они должны придти просить моего согласія, иначе я не позволю; клянусь Бетарамской Мадонной!
Съ этими словами она подняла съ земли котелъ и, размахивая этой блестящей драгоцѣнностью, отправилась рѣшительными шагами домой, межь тѣмъ какъ Просперъ, не знавшій смѣяться ли ему или сердиться, поднялся съ дубоваго пня и пошелъ назадъ.
— Высокомѣрна-то была она всегда, по это превышаетъ всякое понятіе, бормоталъ онъ, дымя изъ своей трубки еще больше прежняго. — Вотъ такъ требованіе! Церковный сторожъ, принадлежащій наполовину къ духовенству; мельничиха съ ея домами, лугами и полями; Петронилла, у которой самые лучшіе виноградники во всемъ Юрансопѣ, которая ходитъ къ обѣднѣ въ шелковыхъ платьяхъ и почти такое же знатное лицо, какъ городская купчиха, — всѣ они должны придти къ Кадеттѣ Видаль, бѣдной женщинѣ, кое-какъ пробавляющейся съ шитьемъ и пряжей, и должны просить у нея для богатаго Матюрина Вуатюра руку ея племянницы, у которой только и есть что хорошенькое личико. Да вѣдь это просто грѣхъ такая гордость со стороны бѣднаго человѣка! Что мудренаго, если она будетъ наказана!
Просперъ Ваду былъ правъ, какъ и всегда: наказаніе шло за грѣхомъ по пятамъ. Едва переступила Кадетта черезъ порогъ своего дома, какъ въ ней пробудилось сознаніе той отвѣтственности, которую она взяла на себя. Какъ ни возмущалась она противъ этого, но все-таки должна была сознаться, что родственники Матюрина никогда не исполнятъ ея требованія. Такимъ образомъ она, въ минуту гнѣва, положила заклятіе на счастье своей любимицы, — счастье всей ея жизни: вѣдь Бетарамская Мадонна святая изъ святыхъ, такой другой далеко не сыщешь кругомъ, и такими вещами шутить нельзя.
— Что мнѣ дѣлать, чтобы поправить это? спрашивала она себя, опускаясь съ дрожью въ колѣнахъ на стоящую передъ окномъ лавку. Тщетно золотое вечерніе сіяніе лилось въ дверь и окна, въ самые крайніе уголки ея маленькаго царства, чтобы показать ей, что тамъ нигдѣ не было ни пылинки; тщетно столъ, скамья и полъ изъ краснаго кирпичу издавали отъ себя свѣжій запахъ, слѣдующій всегда за чисткою, который былъ ей почти такъ же милъ какъ благоуханіе розъ и жасминовъ; тщетно сверкалъ котелъ, словно второе солнце на темномъ фонѣ средней стѣны — бѣдная Кадетта не радовалась сегодня дѣлу своихъ рукъ и только все спрашивала себя: что мнѣ дѣлать теперь!
Вдругъ она вздрогнула. На мостикѣ послышались легкіе, хорошо знакомые шаги — и, обернувшись, она увидѣла стройную фигуру дѣвушки, при видѣ которой она забыла на минуту всѣ заботы.
— Перрина! вскричала она съ восторгомъ, спѣша къ своей любимицѣ; Перрина гоже радостно вскрикнула — и не прошло минуты какъ они, смѣясь и плача, обнимали другъ друга.
Но радость не долго длилась. Выпустивъ изъ объятій свою любимицу, она увидала хромаго Тинне, ковылявшаго но направленію къ деревнѣ, который остановился на минуту у ручья, кивнулъ головою и махнулъ рукою, при чемъ онъ казался такимъ злобнымъ, что Кадетта какъ-то безсознательно почувствовала желаніе скрыть отъ него и отъ всего Юрансона свою милую племянницу.
— Пойдемъ! сказала она, увлекая ее къ дому, и пока та, положивъ на мѣсто свой узелокъ съ платьемъ, снимала съ головы красный фланелевый капюшонъ съ чорными краями, она спросила ее тономъ, который долженъ былъ выражать строгость, но вмѣсто этого выражалъ только страхъ:
— Теперь, дитя, скажи мнѣ: что заставило тебя такъ внезапно возвратиться сюда?
— Тоска по родинѣ, тетушка, — отвѣчала Перрина тихимъ голосомъ, и въ ту же самую минуту Кадетта увидала съ ужасомъ, какъ сильно измѣнилась ея любимица. Ея прежде столь розовое личко было блѣдно; каріе, прежде столь свѣтлые глаза были какъ бы поддернуты флеромъ. Даже въ улыбкѣ ея было что-то грустное. Нѣтъ, бранить малютку было рѣшительно невозможно, какъ бы ни было неразсудительно ея возвращеніе.
— Садись, дитя, ты должно быть устала и голодна; сію минуту я дамъ тебѣ поѣсть, сказала Кадетта, и въ то время, какъ Перрина, опустясь на скамью, съ удивленіемъ находила, что все — начиная съ зеленыхъ саржевыхъ занавѣсей на кровати и до освященной вѣтки остролиста надъ каминомъ — было точь въ точь такое же какъ и прежде, до ея ухода, тогда какъ сама она столько пережила и видѣла, тетка съ жаромъ приступила къ дѣлу. Она выгребла лопатой изъ золы тлѣвшіе уголья, положила на нихъ связку виноградныхъ лозъ, которыя въ ту же минуту вспыхнули съ трескомъ, повѣсила надъ ними сковороду, накрошила туда сала и муки, для того чтобъ поджарить оставшійся отъ обѣда густой маисовый кисель. А потомъ, въ то время, какъ надъ огнемъ шипѣло и клокотало и по дому пронеся такой запахъ, какъ будто-бы воскресенье уже наступило, она накрыла столъ бѣлой скатертью съ красными краями, положила хлѣбъ, поставила соль, тарелку съ жареными каштанами и наконецъ принесла даже кружку вина.
Это былъ настоящій лукулловскій пиръ, — и Перрина, почти цѣлый день ничего не ѣвшая, сдѣлала ему надлежащую честь. Она хвалила славный, бѣлый хлѣбъ, отзывавшуюся лукомъ кашу, говорила, что никакое вино въ свѣтѣ не сравниться съ юрансонскимъ и что нигдѣ нѣтъ такихъ вкусныхъ каштановъ какъ здѣсь. Въ отвѣтъ на это Кадетта только вздыхала. Каждое изъ этихъ словъ было новымъ доказательствомъ, что малютка нигдѣ не можетъ жить, какъ только дома, — а какъ заговорить съ ней объ этомъ? Когда Перрина отодвинула, наконецъ, отъ себя тарелку, тетка собралась съ духомъ и спросила:
— И такъ, у тебя была тоска по родинѣ?
— Да, тетушка, страшная тоска, отвѣчала молодая дѣвушка. — Я не могла ни ѣсть, ни спать; когда другіе веселились, у меня такъ болѣло сердце, какъ будто бы готово было разорваться, и я становилась со дня на день все блѣднѣе. Моя госпожа, которая очень добра, не могла больше этого видѣть. Она сказала мнѣ, чтобъ я отправлялась домой, атакъ какъ господинъ ѣхалъ сегодня на ярмарку въ Нэ, то и взялъ меня собой, а потомъ я все бѣжала, все бѣжала пока не увидала опять свой милой Юрансонъ — и вотъ такимъ-то образомъ я очутилась здѣсь.
Тетка Кадетта давно уже подняла уголъ фартука къ глазамъ, и когда Перрина замолчала, то она нѣсколько минутъ не могла говорить:
— Да, сказала она наконецъ, — а теперь-то какъ-же намъ быть?
— Теперь мы опять будемъ жить по прежнему, отвѣчала молодая дѣвушка. — Я шью такъ прилежно, такъ только могу; въ заказахъ у меня не будетъ недостатка — и если я встрѣчу Матюрина съ его женой…
— Съ его женой! перебила ее удивленная Кадетта. — Да развѣ ты не знаешь, дитя, ничего объ томъ, что здѣсь случилось? вотъ мука-то не умѣть писать! Развѣ ты не встрѣчалась ни съ кѣмъ изъ здѣшнихъ, которые могли-бы разсказать тебѣ это?
— Что-же такое случилось? вскричала молодая дѣвушка. — Ради Бога…
— Будь покойна, перервала ее Кадетта, — ты знаешь, они должны были вѣнчаться въ праздникъ Тѣла Господня, но за двѣ недѣли передъ этимъ, Максима заболѣла лихорадкой и черезъ пять недѣль умерла.
Перрина была чрезвычайно блѣдна; когда Кадетта замолчала, она закрыла руками лицо и заплакала.
— Дитя, дитя, да перестань-же ты плакать! — увѣщевала ее Кадетта, — что тебѣ за дѣло до Матюриновой невѣсты?
— Бѣдный, бѣдный Матюринъ! — продолжала Перрина.
— Бѣдный Матюринъ! повторила старуха тономъ негодованія — ты шутишь? Если съ нимъ и случилось что худое, онъ этого заслуживалъ. Онъ теперь богатъ, а какъ богатство портить сердца, ты это знаешь.
— Только не его сердце! — увѣряла Перрина, утирая слезы. Кадетта всплеснула руками.
— Какъ ты можешь это говорить! — вскричала она. — Развѣ онъ не бросилъ тебя, для того чтобъ жениться на богатой?
— Нѣтъ, тетушка, онъ не дѣлалъ этого!… съ жаромъ возразила молодая дѣвушка. — Если онъ измѣнилъ мнѣ — я сама въ этомъ виновата. Я была высокомѣрна и робка, не могла выносить упрековъ его родныхъ и уговаривала его жениться на Максимѣ, а когда онъ не соглашался на это, я нанялась въ Ортецъ, чтобы только уйти отсюда; тогда онъ на меня разсердился и сдѣлалъ то, что требовали отъ него другіе. Вотъ, какъ было дѣло, тетушка, и вы видите, что вамъ не за что бранить его. Неправда-ли, вы согласны съ этимъ, и не станете уже говорить противъ него? — я не могу слышать этого.
Съ этими словами она схватила руки старухи и взглянула на нее умоляющимъ взоромъ.
— Ну да, малютка, да! я не стану уже ничего говорить объ немъ, отвѣчала Кадетта, вырываясь отъ Перрины. — Но и ты также должна обѣщать мнѣ кое-что, то есть, ты должна быть разсудительна и не забывать, что между тобою и Матюриномъ все конечно. Максима умерла, но за то есть другія богатыя дѣвушки, подъ пару ему. И такъ, обѣщай мнѣ…
— Нѣтъ, тетушка, ужь я знаю, что вы думаете, но этого я не могу! — перебила ее Перрина и помолчавъ нѣсколько минутъ прибавила тихонько: — я слишкомъ много вынесла, тетушка Кадетта, тамъ, въ городѣ, оттого что не хотѣла думать о Матюринѣ, а между тѣмъ думала объ немъ днемъ и ночью. Этого я не могу уже взять на себя — и если только Матюринъ проститъ меня, пусть люди говорятъ обо мнѣ что хотятъ, а не разстанусь съ нимъ.
— Чего только не придетъ тебѣ, дитя, въ голову? Съ чего ты взяла, что онъ можетъ прощать тебя? Ты была нрава. Гордость-то есть и у насъ и должна быть.
— Не могу больше! повторила опять Перрина.
— И что такое ты нашла въ Матюринѣ? — не понимаю, продолжала тетка жалобнымъ тономъ. — Большой, неотесанный парень, неуклюжій какъ медвѣдь и такой простякъ! Я убѣждена, что у него не найдется двухъ мыслей въ головѣ.
— О, тетушка, вы не знаете его! вскричала съ упрекомъ молодая дѣвушка. — Мыслей у него больше чѣмъ у кого бы то ни было, онъ только не можетъ выражать ихъ при другихъ. Но мнѣ онъ ихъ передаетъ; еслибъ вы услыхали его тогда, вы удивились бы его уму. И къ тому же у него есть воля какой ни у кого въ цѣломъ Юрансонѣ, и если онъ что задумаетъ, то исполнить это. Потому онъ былъ глупъ и несправедливъ со мной, что я не имѣла къ нему настоящаго довѣрія и убѣжала. Но я надѣюсь, что онъ простилъ меня, а такъ какъ бѣдная Максима умерла, то мы опять можемъ сойтись.
Кадетта, вздыхая, покачала головою; ея обѣтъ камнемъ лежалъ у ней на сердцѣ. Тѣмъ не менѣе она не могла рѣшиться теперь-же сообщить объ этомъ молодой дѣвушкѣ, хотя и говорила себѣ, что это признаніе будетъ еще затруднительнѣе, когда Перрина и Матюринъ свидятся и конечно примирятся. Растерявшись такъ, какъ никогда еще не растеривалась, она завязывала и развязывала свой головной платокъ и вдругъ вздрогнула, потому что на мостикѣ загремѣла пэра деревянныхъ башмаковъ, такихъ большихъ и тяжелыхъ, какихъ не носилъ никто, кромѣ Матюрина, — и дѣйствительно вслѣдъ за этимъ онъ пробѣжалъ мимо окна съ такой поспѣшностью, что красный шарфъ летѣлъ за нимъ, а длинные, чорные волосы развѣвались вокругъ его головы, словно грива.
Помедливъ съ минуту у открытыхъ дверей, и задыхаясь такъ, что заглушилъ чирканье сверчковъ, онъ переступилъ порогъ комнаты, блѣдный какъ смерть.
— Перрина! прошепталъ онъ; она бросилась къ нему; съ крикомъ восюрга схватилъ онъ ее въ объятія, и Кадетта тоже вскрикнула, потому, что ей показалось, что онъ раздавитъ тоненькую Перрину. Но въ слѣдующую-же минуту она убѣдилась, что ничего подобнаго не будетъ, и вышла, чтобъ не мѣшать любящимся.
Но нѣтъ, она удалилась не по этой причинѣ. Она не была-бы такъ слаба! Скорѣе ей пришло на мысль, что за приходомъ Перрины она забыла полить свой маленькій садикъ; надобно было наверстать это. И замѣчательно, какъ сильно хотѣлось пить сегодня растеніямъ, и какъ тяжело было черпать воду изъ ручья, и какъ безпорядочно вились вокругъ маленькой бесѣдки усики жимолости.
Наконецъ все было сдѣлано; даже козы въ досчатой закутѣ и три курицы, помѣщавшіяся подъ той же крышей, были еще разъ осмотрѣны, и обдумавши тѣмъ временемъ какимъ образомъ передать ей дѣтямъ сдѣланный ею обѣтъ, она возвратилась домой, рѣшились подать имъ сію же минуту хорошаго вина.
Но они такъ согласно сидѣли на скамьѣ у окошка, когда Кадена зажигала у камина смоляную свѣчу, личико Перрины было при запылавшемъ свѣтѣ такъ свѣтло, а Матюринъ такъ довѣрчиво сказалъ ей: — Теперь, крестная, Перрина опять тутъ, все будетъ хорошо!, что она была не въ силахъ нарушить такъ скоро ихъ счастье. А потомъ, когда бѣдная Кадетта заняла свое обычное мѣсто въ углу камина, взялась за прялку и привела въ движеніе вертено, ей пришла на умъ спасительная мысль: нельзя-ли искупить ей свой роковой обѣтъ молитвами и подарками? Завтра же утромъ она посовѣтуется съ господиномъ священникомъ, будетъ работать днемъ и ничью, чтобъ сшить новую ризу Бетарамской Мадоннѣ, или предприметъ далекое трудное путешествіе, чтобъ поклониться ей или же будетъ поститься цѣлые мѣсяцы, цѣлые годы, если только это можетъ избавить ее отъ упрека въ томъ, что она помѣшала счастью своей любимицы. Господинъ свящелникъ такъ уменъ — онъ придумаетъ средство искупить передъ Мадонною неисполненіе этого обѣта.
Чѣмъ дальше размышляла ебъ этомъ Кадетта, тѣмъ сильнѣе она надѣялась, тѣмъ легче вертѣлось веретено въ ея рукѣ и тѣмъ явственнѣе вставалъ передъ ея духовными глазами воздушный замокъ, удивительно похожій на полученную Матюриномъ въ наслѣдство усадьбу. Тутъ былъ большой лугъ у ручья; тутъ было поле съ пшеницей, самое лучшее во всѣмъ Юрансонѣ, и виноградникъ на пригоркѣ за церковью; тутъ были коровы, овцы, два великолѣпныхъ быка, маленькая, бодрая гасконская лошадка. Тутъ былъ наконецъ покрытый черепицею домъ съ зелеными ставнями; высокій каминъ изъ пиренейскаго мрамора съ тяжелыми желѣзными таганами и цѣлой баттареей кухонныхъ котловъ и кострюлекъ; тутъ красовались надъ кроватью великолѣпныя зеленыя занавѣси, обшитыя бахрамой того же цвѣта; тутъ были кресла съ мягкими подушками какъ у горожанъ; даже серебрянный сервизъ и набитый холстомъ шкапъ, о которомъ дошли до нея слухи — и это оказывалось не выдумкой — и среди этихъ-то великолѣпій царила и властвовала ея Перрина, трудолюбивая, проворная и веселая — и Кадета тоже могла распоряжаться всѣми этими сокровищами, начиная съ ветчины въ кладовой и до послѣдняго боченка съ виномъ въ погребѣ — это была отрадная мечта!
II.
правитьХороша была и дѣйствительность, когда на другой день утромъ тетка и племянница пошли къ обѣднѣ, привѣтливо раскланиваясь съ встрѣчавшимися имъ знакомыми, расхваливавшими Перрину за то, что она возвратилась, чтобъ избавить Кадетту отъ одиночества, — и добрая старушка еще разъ убѣдилась что изъ всѣхъ молодыхъ юрансонскихъ дѣвушекъ ея малютка была самая хорошенькая. Правда, она была немножко блѣдна, и ея щечки потеряли отчасти свою прежнюю округлость, но начиная съ прекрасной головки и до маленькихъ ножекъ, все въ ней было мило и прелестно; какъ она ходила и стояла, кланялась и болтала, такъ не могъ никто другой, и хотя ея платьице было изъ плохой матеріи, головной платокъ вышелъ изъ моды, а ея фартучекъ полинялъ, но все-таки она показалась свѣжѣе и «знатнѣе» всѣхъ другихъ, даже хлѣбниковой дочери, которая прошла, словно деревянная, въ ситцевомъ платьѣ и шелковомъ фартукѣ съ серебрянными чотками въ рукахъ.
Это же самое находилъ и Матюринъ, который, во время благовѣсти, вошелъ въ церковь поспѣшными шагами и съ красными лицомъ, а когда Перрина взглянула на него и привѣтствовала его глазами, то сталъ еще краснѣе. Его костюмъ задалъ ему сегодня еще больше хлопотъ, чѣмъ когда бы то ни было; въ особенностъ шарфъ рѣшительно не хотѣлъ завязываться. Но какъ бы то нибыло, а онъ тутъ, а въ нѣсколькихъ шагахъ отъ него стоитъ на колѣняхъ милая, давно желанная фигура молодой дѣвушки. Не смотря на все свое желаніе молиться, онъ не могъ свести съ нее глазъ и вмѣсто того, чтобы слѣдить за обѣднею, думалъ только объ ней. Что онъ думалъ когда-то жениться на другой — это казалось ему теперь рѣшительно невозможнымъ. Хотя и Максима тоже была добрая дѣвушка (онъ чистосердечно плакалъ по ней, когда она умерла), но онъ всегда чувствовалъ какую-то неловкость, когда она глядѣла на него своими сѣрыми, спокойными, внимательными глазами, а когда она говорила ему: «да не будь-же такимъ простякомъ! — Матюринъ, да не стучи же такъ ногами! — Матюринъ, да не смѣйся же такъ много!» — то онъ готовъ былъ спрятаться хоть бы даже въ мышиную норку. При Перринѣ же у него становилось какъ-то свѣтло на сердцѣ, потому-что она брала его такимъ, какъ онъ былъ, — и въ то время какъ другіе считали его глупымъ, потомучто онъ былъ не находчивъ въ разговорѣ, она радовалась его умнымъ мыслямъ и помогала ему выражать ихъ. Да она же, кстати, была и умнѣе другихъ. Стоило сказать Матюрину только одно слово, и она уже знала что онъ хотѣлъ сказать, а когда имъ случалось оставаться наединѣ, то имъ было такъ весело, говорили-ли они или молчали. Поэтому-то, конечно, имъ лучше всего повѣнчаться, и притомъ какъ можно скорѣе. Своей родни Матюринъ не хотѣлъ больше и слушать, и сегодня же объявитъ о своемъ рѣшеніи господину мэру и господину священнику. А завтра онъ отправится въ По, чтобы купить малюткѣ самое лучшее шелковое платье, какое только можно найти. Онъ сбирался подарить ей и золотую цѣпочку; кровь кипѣла у него въ жилахъ, когда онъ представлялъ себѣ, какъ надѣнетъ онъ ей на бѣлую шейку это украшеніе, какъ они пойдутъ вмѣстѣ въ церковь, какъ ихъ обвѣнчаютъ, а потомъ — съ музыкой впереди, съ большимъ свадебнымъ пирогомъ, какого не запомнятъ юрансонскіе старожилы, въ сопровожденіи родственниковъ, друзей и товарищей, — пройдутъ они по деревнѣ, вокругъ площади къ увѣшанному вѣнками дому, гдѣ на всѣхъ безъ исключенія сковородахъ будетъ кипѣть и дымиться…
Дальше этого не шли матюриновы мысли. Обѣдня кончилась, прихожане хлынули изъ церкви. Но онъ тоже бросился къ дверямъ вслѣдъ за Перриною и нагналъ ее, когда она вышла вмѣстѣ съ теткою, изъ темныхъ церковныхъ сѣней, на облитое солнечнымъ сіяніемъ кладбище.
Тутъ старуха остановилась; "Ступай домой, малютка, и похлопочи объ обѣдѣ; мнѣ нужно сказать словечко господину священнику, проговорила она быстро и, нѣсколько смѣшавшись, кивнула головою Матюрину, который хотѣлъ было привѣтствовать ее пожатіемъ руки, — и быстрыми шагами, никуда не оглядываясь, бросилась къ дому священника.
Но какъ скоро она туда шла, такъ медленно возвращалась она полчаса спустя, черезъ кладбище, и вмѣсто того, чтобъ идти прямою дорогою, черезъ деревню, она пошла по луговой тропинкѣ за садомъ и такимъ образомъ очутилась совершенно неожиданно у кузнеца. Она хотѣла было пройти мимо, а это было не хорошо, потому, что Просперъ Баду стоялъ съ своей трубкой за дверями, заступилъ дорогу увидавъ Кадетту — и спросилъ ее съ важнымъ видомъ: — Да куда-же, наконецъ, вы дѣвались, кузина Кадетта? Обѣдня давно уже кончилась и Матюринъ съ Перриной давно уже прошли. Нечего сказать, чудо что это за парочка, и у меня старика посвѣтлѣло на сердцѣ, когда малютка подошла ко мнѣ такъ ласково и такъ обняла, словно я дядя, отъ котораго она можетъ получитъ наслѣдство. Но что толку-то въ этомъ! Выйти за Матюрина она не можетъ — поэтому лучше всего если вы отошлете ее назадъ, иначе пойдутъ толки насчетъ нея и малаго-то. Но что съ вами? прервалъ онъ себя, схвативъ старуху за руку, а она какъ ни старалась, но не могла не заплакать. Безъ всякаго сопротивленія позволила она своему кузену отвести себя на скамью передъ его домомъ, рыдая опустилась на нее — и не мало-таки прошло времени прежде, чѣмъ онъ узналъ изъ ея восклицаній, что она была у священника просить совѣта насчетъ разрѣшенія ея отъ обѣта и что отъ господина священника послѣдовало слѣдующее печальное рѣшеніе: «обѣтъ Бетарамской Мадоннѣ долженъ быть исполненъ вполнѣ, и никакіе подарки и эпитиміи не въ состояніи отмѣнить его».
Слушая ее, Просперъ пускалъ изъ своей трубки густыя облака дыма и, когда она замолчала, сказалъ ей:
— Да, кузина, напрасно вы и ходили-то къ нему. Какъ разъ передъ самой обѣдней были у господина священника мельничиха и Петронилла. Что малютка возвратилась — это впутаетъ имъ всевозможныя опасенія — поэтому-то онѣ и обѣщали господину священнику новый покровъ для алтаря и почемъ я знаю что еще, если только онъ успѣетъ уговорить Матюрина жениться не иначе какъ съ согласія родныхъ. Что при такихъ обстоятельствахъ обѣтъ вашъ не можетъ быть разрѣшенъ — это само собою разумѣется…
— Стыдитесь, кузенъ! перебила его съ негодованіемъ Кадетта. — Какъ вы можете говорить такимъ образомъ о господинѣ священникѣ, который такъ святъ и праведенъ…
— Кто-же утверждаетъ противное? вскричалъ Просперъ. — Я передаю вамъ только-то, что разсказала мнѣ священникова кухарка, и надѣюсь, это объяснитъ вамъ, почему господинъ священникъ такъ строгъ къ вамъ. Что-же дѣлать иначе этому праведному человѣку? Какая польза юрансонской церквѣ въ тѣхъ подаркахъ, которые вы сдѣлаете Бетарамской Мадоннѣ? Отдайте ихъ лучше нашей церквѣ и если они будутъ стоить больше того, что пообѣщала матюринова родня, то мы еще посмотримъ.
— Нѣтъ, Просперъ, я не могу больше слушать подобныхъ вещей! перервала его Кадетта, вставъ съ мѣста. — Если ужь вы не можете удержаться отъ того, чтобъ не злословить духовенства, — дѣлайте, какъ знаете; но я не хочу присутствовать при этомъ — да еще въ воскресенье!
Съ этими словами она удалилась и, услыхавъ за собою хохотъ старика, перекрестилась. Гнѣвъ на кузена за его противухристіанскія рѣчи разсѣялъ до нѣкоторой степени ея горе, сожалѣніе къ Перринѣ замолкло передъ послушаніемъ пастырю душъ — и она рѣшилась немедленно исполнить ей долгъ.
Случай пришелъ къ ней на помощь. Войдя къ себѣ въ домъ, она увидѣла что Матюринъ обнимаетъ и цѣлуетъ малютку — это былъ самый удобный поводъ для объясненія.
— Это что значитъ? вскричала она негодующимъ тономъ, а когда молодые люди разбѣжались, она ставъ между ними, продолжала: — вчера при свиданіи я допустила васъ обняться, но теперь этому безумію надо положить конецъ.
— Но, тетя Кадетта!
— Но, крестная! вскричали разомъ Перрина и Матюринъ.
Кадетта не дала говорить имъ дальше.
— Нечего говорить пустяковъ! Или ведите себя какъ слѣдуетъ, или я не стану больше принимать у себя Матюрина. Онъ не долженъ подавать повода къ толкамъ насчетъ тебя, Перрина…
— О, тетя Кадегта, да вы только выслушайте! Ему и на умъ не приходитъ подавать поводъ къ толкамъ насчетъ меня, потому, что мы… да скажи-же это, Матюринъ, тетѣ!
— Мы женимся, крестная! вскричалъ. Матюринъ съ необычайной словоохотливостью.
При этихъ словахъ Кадетту бросило въ жаръ и въ холодъ, но она собралась съ духомъ.
— Въ самомъ дѣлѣ? это дѣло рѣшенное? отвѣчала она съ притворнымъ негодованіемъ въ голосѣ и лицѣ. — Только я тебѣ припомню, парень, что вѣдь это не въ первой. Разъ когда-то вы тоже совсѣмъ это порѣшили, а потомъ вдругъ все прошло, словно ничего и не бывало, потому-что твои родные нашли, что богатая невѣста больше тебѣ подъ пару. Но въ другой разъ этого не будетъ — и пока вся твоя родня не придетъ сватать за тебя Перрину, ты не имѣешь права считать ее своей невѣстой.
— Его роднѣ тутъ нечего дѣлать, тетя, сказала Перрина. — онъ совершеннолѣтній и не нуждается въ ней.
— Да, я совершеннолѣтній и не нуждаюсь въ ней, подтвердилъ молодой человѣкъ.
— Но Перрина нуждается, перервала его Кадетта, — и я соглашусь тогда только, когда твоя родня станетъ просить объ этомъ. И у насъ тоже есть гордость, да еслибъ даже я и захотѣла переломить ее, то и тогда это было бы невозможно, потому, что я дала обѣтъ Бетарамской Мадоннѣ, что иначе этого не будетъ.
— О, тетя, какъ ты могла сдѣлать это! вскричала Перрина голосомъ, разрывавшимъ Кадеттѣ сердце, но эта послѣдняя не должна была выказывать слабости и строго сказала:
— Молчи, дитя, ты этого не понимаешь! Но ты, Матюринъ, можешь доказать теперь, что дѣло идетъ у тебя не на шутку, т. е. привести сюда своихъ родныхъ. И не думай перечить мнѣ въ этомъ, а лучше пробирайся-ка отсюда, да пусти дѣло-то въ ходъ.
При этихъ словахъ она ловко подвела его къ дверямъ и онъ увидалъ, что ему приходится покориться. Съ робкимъ завѣреніемъ, что сдѣлаетъ всевозможное, вышелъ онъ вонъ, и хотя въ честь воскресенья онъ и замѣнилъ деревянные башмаки кожаными сапогами, но мостикъ затрещалъ подъ его шагами, точно будто-бы рушился.
Это былъ печальный обѣдъ для Кадетты, еще печальнѣе тѣхъ когда она сидѣла одна за своимъ супомъ заправленнымъ саломъ. Вкусный салатъ, лучшее произведеніе ея сада не получилъ никакихъ похвалъ, а вино сошло съ стола нетронутымъ. Да и какъ радоваться подобнымъ Божьимъ дарамъ, когда передъ вами два полныхъ слезъ глаза, а вамъ приходится говорить себѣ, что это по вашей винѣ?
Медленно тянулись послѣобѣденные часы; стали благовѣстить къ вечернѣ, но ни у Кадетты ни у Перрины не хватило духу идти въ церковь. Молодая дѣвушка сидѣла у окошка, тетка у камина — и обѣ поджидали отвѣта, который долженъ былъ принести Матюринъ.
Но Матюринъ не показывался. Да и зачѣмъ было ему приходитъ? Его дѣло потерпѣло полнѣйшую неудачу. Кузенъ Гибу засмѣялъ его; мельничиха насмѣшливо спросила: ужь не спятилъ-ли онъ съ ума? а Петронила прошла въ такую ярость, что онъ обратился отъ нея въ бѣгство.
Матюринъ все бѣжалъ, все бѣжалъ, далеко въ горы; зачѣмъ и куда? онъ этого самъ не зналъ. Ему хотѣлось только убѣжа.ь! Но какъ это всегда бываетъ съ тѣми, кто занятъ тяжелыми, гнѣвными мыслями, онъ не обращалъ вниманія на дорогу, зашолъ въ лѣсную чащу, гдѣ онъ совсѣмъ сбился съ пути такъ, что когда онъ достигъ черезъ нѣсколько часовъ лѣсной опушки, то Юрансонъ, изъ котораго онъ хотѣлъ уйти, лежалъ опять у него подъ ногами. Направо ручей весело бѣжалъ внизъ, въ деревню, налѣво между вершинами деревьевъ мелькала синяя шиферная крыша его собственнаго дома. Съ какими надеждами вышелъ онъ изъ него сегодня утромъ — а теперь!
Со стономъ бросился онъ на землю и прижалъ пылающій лобъ къ травѣ. Благоуханіе полеваго тиміана, чирканье насѣкомыхъ, пѣніе птицъ, шелестъ листьевъ, все было какъ въ старое, доброе, время, когда онъ пригонялъ сюда свое стадо и радовался цѣлый день при мысли о той минутѣ когда придетъ сюда изъ деревни Перрина, неся ему въ горшкѣ съ ручками или корзинкѣ остатки своего обѣда. Уже и тогда это была прелестнѣйшая крошка во всемъ свѣтѣ — и когда Матюринъ представлялъ себѣ принцессъ, о которыхъ она разсказывала ему длинныя, чудесныя исторіи, то съ чего-бы онъ ни началъ, а всегда онѣ были у него похожи на Перрину. Что они повѣнчаются, это и тогда уже было для него также вѣрно какъ катихизисъ, — а впослѣдствіи, когда онъ сталъ большимъ, сильнымъ человѣкомъ и нанялся въ работники къ богатому Анри, то самая тяжелая работа казалась ему легкою, когда онъ говорилъ себѣ, что дѣлаетъ это для своей малютки. Да оно такъ вѣдь и было. Каждый франкъ, какой только онъ успѣвалъ заработать, долженъ былъ идти на ея будущее хозяйство. Они уже порѣшили сколько имъ еще ждать. Черезъ два года, въ день св. Николая, когда Перринѣ минетъ двадцать лѣтъ, будетъ съиграна свадьба. До тѣхъ-же норъ Матюринъ могъ скопить цѣлыхъ сто франковъ. Перрина тоже будетъ зарабатывать и копить, да многоли нужно беарицу для жизни. Кисель изъ маисовой муки да нѣсколько каштановъ въ будни, но воскресеньямъ заправленный саломъ супъ, а въ большіе праздники кусочекъ говядины; ко всему этому хорошее, дешевое юрансонское вино — чего-же еще? — развѣ, что запасъ сухихъ виноградныхъ лозъ на зиму, да малую толику дубовыхъ сучьевъ, которыхъ можно купить за бездѣлицу у лѣсничаго. Правда, нужны еще платья и башмаки, шарфы и головные платки, бѣлье и чулки — но странно было-бы еслибъ двое молодыхъ, трудолюбивыхъ людей не достали этого, въ особенности-же когда жилище было уже на лицо — домикъ тетки Кадетты. Правда, онъ былъ и всего-то съ орѣховую скорлупку, но вѣдь если любить другъ друга, то въ тѣснотѣ пріятно жить. Онъ былъ чрезвычайно ветхъ, но Матюринъ будетъ чинить его въ досужіе часы; были на немъ и кой-какіе долги, но ихъ выплатятъ мало по малу — чего нельзя сдѣлать, когда у васъ сто франковъ и это сокровище увеличивается со дня на день, благодаря труду и бережливости? — Матюринъ останется на своемъ мѣстѣ, а не то наймется въ поденьщики; Перрина будетъ шить также прилежно, какъ и прежде; тетка Кадетта будетъ вести хозяйство, а когда съ теченіемъ времени семейство увеличится, они станутъ жить еще тѣснѣе, вѣря доброй старой пословицѣ: «чѣмъ больше молится людей въ домѣ, тѣмъ больше тамъ благословенія Божія».
Такимъ образомъ, все было придумано какъ нельзя лучше и Перрина со для на день хорошѣла, а Матюринъ все больше и больше любилъ ее — тутъ вдругъ пришло несчастное наслѣдство, и счастья какъ не бывало. Тщетно Матюринъ противился увѣщаніямъ своихъ родственниковъ со всѣмъ упорствомъ своего характера — сама Перрина объявила наконецъ, что она не можетъ выйти за него замужъ, — всѣ станутъ говорить, что онъ потому только женился на бѣдной Перринѣ, что ни одна богатая дѣвушка не хотѣла идти за него, а этого ни она, ни онъ не вынесутъ, увѣряла она. Вотъ такимъ-то образомъ онъ и посватался за богатую Максиму и дѣлалъ все возможное, чтобы забыть свое прежнее счастье. Но этого ему не удалось — онъ узналъ это вполнѣ тогда только, когда онъ свидѣлся съ Перриной. И вотъ теперь-то, когда она возвратилась такою прелестною и милою, когда она обѣщала ему не слушать никого кромѣ него, не смотрѣть ни на что кромѣ его счастья — теперь-то приходится ему потерять ее въ другой разъ. При этой мысли онъ бѣсился какъ сумасшедшій, стискивалъ зубы и билъ кулаками но землѣ.
Вдругъ онъ вскочилъ: въ кустахъ зашумѣло и насмѣшливый голось спросилъ: «Эй, Матюринъ, ты что тутъ дѣлаешь»? а когда онъ осмотрѣлся, то изъ чащи орѣшника вышелъ Просперъ Баду.
— Э, э, парень, ты никакъ плачешь? продолжалъ старикъ, — по комъ? по мертвымъ или но живымъ? Оставь ты это! — прибавилъ онъ, удерживая молодого человѣка, который хотѣлъ было бѣжать, — о женщинахъ не плачутъ, ихъ можно воротить каждую минуту — въ особенности-же такому богачу, какъ ты.
— Чортъ-бы побралъ мое богатство! воскликнулъ Матюринъ.
— Да? ты въ самомъ дѣлѣ хочешь этого? спросилъ кузнецъ. — Ну отдѣлаться отъ несподручнаго наслѣдства — вещь очень и очень возможная. Только нужно знать: серіозно-ли ты говоришь это. Отвѣчай-же, парень.
— Серіозно-ли? повторилъ Матюринъ, которому стало какъ-то не но себѣ. — Разумѣется я думалъ, это въ такомъ только случаѣ, еслибъ я женился потомъ на Перринѣ.
— Конечно, и у меня тоже было это въ умѣ! сказалъ Просперъ. — Давай-ка, поговоримъ объ этомъ поразумнѣе. Что ты дашь мнѣ, если я, на зло всей спѣсивой роднѣ женю тебя на Перринѣ?
У Матюрина выступилъ на лбу холодный потъ — и онъ невольно попятился. А что если Боже упаси, тотъ, кого онъ такъ дерзновенно звалъ, принялъ на себя видъ Проспера Ваду? Но въ слѣдующую минуту онъ устыдился своего суевѣрія и отвѣчалъ съ притворною твердостію.
— Что тратить слова попусту? Вы не можете женить меня на Перринѣ.
— Въ томъ-то и штука парень, что я кое-что ужь подготовилъ, возразилъ старикъ. — Я былъ сперва противъ этой свадьбы; богатство къ богатству, а бѣдность къ бѣдности, такъ слѣдуетъ; но съ сегоднешняго утра я перемѣнилъ мысли. Малютка-то вѣдь стоитъ того, чтобъ сдѣлать для нея исключеніе, потому-что какъ бы тамъ она ни разбогатѣла, она никогда не загордится отъ этого и не перестанетъ знаться съ прежними друзьями. Такъ вотъ, если ты въ самомъ дѣлѣ хочешь этого, я помогу тебѣ; а тамъ мы увидимъ: справедливо или несправедливо зовутъ меня умнымъ юрансонскимъ кузнецомъ. Но даромъ достается только смерть — поэтому безъ лишнихъ словъ: согласенъ ли ты дать мнѣ что нибудь за твою свадьбу съ Перриной? да или нѣтъ?
— Д--а! пролепеталъ Матюринъ, въ сердцѣ котораго любовь боролась съ жадностью беарнца.
— Отдашь ли ты мнѣ маленькій лугъ у ручья, если я высватаю ее за тебя? спросилъ опять Проснеръ.
— Лугъ у ручья? повторилъ Матюринъ, струсивъ; — а если ты потомъ не женишь меня на Перринѣ?
— Въ такомъ случаѣ ты не дашь мнѣ и луга, глупый малый! вскричалъ кузнецъ и продолжалъ съ величайшимъ нетерпѣніемъ: — не будь же такъ простъ, вѣдь дѣло-то ясно, какъ нельзя больше; если ты женишься на Перринѣ — я получу лугъ — жалкій лоскутокъ болота, на который я и не посмотрѣлъ бы, еслибъ только онъ не граничилъ съ моимъ лугомъ. А если ты не женишься на Перринѣ, твое болото останется при тебѣ. Понимаешь ли ты это?
— Да…а! пролепеталъ Матюринъ послѣ продолжительнаго размышленія.
— Идетъ, что ли? спросилъ кузнецъ.
— Да! сказалъ Матюринъ, на этотъ разъ безъ всякаго колебанія. Любовь одержала верхъ.
— Ударимъ же по рукамъ! вскричалъ Просперъ Баду, и когда Матюринъ хлопнулъ его но рукѣ, прибавилъ, улыбаясь: — пойдемъ же когда такъ — и дѣлай, что я тебѣ скажу. Если ты будешь ловокъ, то сегодня же можешь отдѣлаться отъ своего луга.
Словно во снѣ, пошелъ Матюринъ за старикомъ въ деревню.
III.
правитьВечерня кончилась, юрансонскіе жители собрались на площади подъ дубами и обычные воскресные танцы начались. Музыки не было; вмѣсто этого женщины постарше, сидѣвшія вокругъ группами, пѣли, поперемѣнно, обычныя танцовальныя пѣсни, а старики били тактъ или хлопали ладошами; въ скоромъ времени праздникъ былъ въ полномъ разгарѣ.
Но одна пѣсня смѣнялась другою, одинъ контрдансъ другимъ, а ни Матюринъ, ни Перрина не показывались. Мельничиха и Петронилла явившіяся сюда за тѣмъ, чтобъ наблюдать за своимъ молодымъ кузеномъ, начали безпокоиться. Дѣло становилось еще сомнительнѣе, чѣмъ во всевозможныхъ танцахъ, если тетка и племянница опутываютъ его въ тихомолку своими сѣтями. Наконецъ Петронилла сказала.
— А что, кузина, не поискать-ли намъ Матюрина? Навѣрное онъ торчитъ у Кадетты — надобно увести его оттуда.
Мельничиха, стоявшая за приличіе, неодобрительно покачала головою.
— Это неприлично для насъ, отвѣчала она.
— Ну такъ пошлемъ кого нибудь; да вотъ кстати идетъ хромой Тинне, онъ можетъ пойти туда. При этихъ словахъ она кивнула парню, который, прихрамывая, подходилъ къ нимъ и повелительнымъ тономъ сказала ему.
— Бѣги сію-же минуту къ Кадеттѣ Видаль и приведи сюда Матюрина; скажи ему только, что мы хотимъ говорить съ нимъ.
Тинне посмотрѣлъ на нее, разсмѣялся, сдвинулъ полинявшую шапку съ одного уха на другое и ничего не отвѣчалъ.
Мельничиха лучше умѣла обходиться съ людьми. Она вынула изъ кармана монетку въ два су, подняла ее вверхъ и сказала:
— Вотъ что ты получашь, если скоро сдѣлаешь это.
Глаза Тиине засверкали отъ жадности и онъ отвѣчалъ съ замѣтной нерѣшительностью:
— Къ Кадеттѣ-то я пожалуй пойду — ну а если Матюрина нѣтъ тамъ?
— Тогда разумѣется ты не получишь денегъ, вскричала Петронилла, отводя руку мельничихи.
— Такъ ищите же Матюрина сами, у Кадетты его нѣтъ! сказалъ Тинне, злобно улыбаясь и дѣлая видъ будто хочетъ уйти. Мельничиха остановила его.
— Вотъ тебѣ два су; говори-же гдѣ Матюринъ? воскликнула она съ нетерпѣніемъ. Тинне взялъ мѣдную монету, спряталъ ее и возразилъ, махнувъ рукою черезъ плечо:
— Матюринъ сидитъ тамъ въ трактирѣ съ Просперомъ Баду и играетъ. Онъ ужъ проигралъ цѣлую кучу денегъ. Затѣмъ парень, смѣясь, заковылялъ прочь.
— Такъ и надо, подумалъ онъ: — Матюринъ платитъ мнѣ за то, чтобъ я разсказывалъ его роднымъ гдѣ онъ, — а родные тоже должны мнѣ дать что нибудь за мои вѣсти.
Петронила нашла это лишнимъ.
— Ну, нечего сказать, кузина, славно вы бросаете денежки-то! начала она язвительно; но мельничиха не дала ей продолжать.
— Пресвятая Божія Матерь! Матюринъ играетъ! вскричала она, всплеснувъ своими жирными руками; — да еще въ воскресенье и съ этимъ старымъ негодяемъ Просперомъ. Да вѣдь это позоръ для всей фамиліи! Пойдемъ-те, кузина, мы не должны допускать этого.
При этихъ словахъ она перевязала покрѣпче свой бѣлый фланелевый капишонъ съ черной обшивкой и пошла прямо къ трактиру. Петронилла послѣдовала за нею.
Еще издалека несся имъ навстрѣчу смѣхъ нѣсколькихъ голосовъ, а когда они вошли въ гостиную, то увидали множество мужчинъ, тѣснившихся вокругъ стола, за которымъ сидѣли другъ противъ друга Матюринъ и Просперъ Баду. Подлѣ кузнеца лежала куча денегъ: пяти франковыя, франковыя и мѣдныя монеты; у обоихъ были красныя лица, а передъ ними стояли полные стаканы вина и на половину пустая бутылка; они хохотали и кричали, что было позволительно развѣ только для какихъ нибудь бѣдняковъ, но отнюдь не для богатаго Матюрина Вуатюра.
— Не безпокойся, дружище! Если у тебя нѣтъ больше денегъ, ты можешь поставить что нибудь другое: что нибудь изъ скота или лоскутокъ земли; вѣдь я пресговорчивый человѣкъ! вскричалъ кузнецъ, увидавъ входящихъ женщинъ и гремя стаканомъ съ игральными и костьми.
— Идетъ! вскричалъ Матюринъ, хлопнувъ кулакомъ по столу.
— Ну такъ давай играть на твой лужокъ у ручья, началъ опять Просперъ. — Ставлю противъ тебя все, что у тебя выигралъ… идетъ, что-ли?
— Отлично, все что ты у меня выигралъ противъ моего лужка у ручья, отвѣчалъ Матюринъ, хватаясь за стаканъ.
— Стой, стой! это невозможно, онърехнулся! вскричала Петронилла, пытаясь протѣсниться между зрителями къ столу, между тѣмъ какъ мельничиха ломала въ нѣмомъ ужасѣ руки. Но Матюринъ продолжалъ свое; удерживая лѣвой рукой Петрониллу, онъ встряхнулъ правою стаканъ и сталъ играть.
— Семь! вскричалъ Просперъ; «Семь!» повторилъ хоръ зрителей, въ то время какъ кузнецъ равнялъ кости въ стаканѣ. Наступила пауза, въ продолженіи который не было слышно ничего, кромѣ стука роковыхъ камней. Вотъ они покатились по столу, всѣ головы вытянулись; «Одиннадцать!» раздалась вокругъ стола, между тѣмъ какъ горестно воскликнувшая Петронилла и мельничиха залились слезами.
Въ ту же самую минуту въ дверяхъ показался кистеръ Гибу, а за нимъ злобное, лицо Тинне; но никто не обратилъ вниманія на парня. Женщины бросились къ кистеру.
— О, кузенъ, Матюринъ разоряется! простонала мельничиха.
— Онъ только-что проигралъ свой лужокъ! вскричала Петронилла и окружающіе робко отступили передъ маленькимъ человѣчкомъ съ строгими глазами, который на половину принадлежалъ духовенству и былъ строже инаго священника.
И теперь онъ направился къ грѣшникамъ съ видомъ человѣка, имѣющаго право рѣшить и вязать.
— Матюринъ, можетъ-ли это быть! говорилъ онъ, поднимая съ благочестивымъ ужасомъ вверхъ руки. — Ты играешь въ воскресенье? Да знаешь-ли ты, несчастный, что ты предаешь этимъ свою душу лукавому?.
— А лугъ-то его, кузенъ! вскричала Петронилла, толкая своимъ острымъ локтемъ кистера въ бокъ.
— А позоръ-то для всей фамиліи! прорыдала мельничиха.
Матюрину стало какъ-то не по себѣ. Они опять соединились, эти три голоса и три пары глазъ, передъ которыми у него обыкновенно замирали слова въ горлѣ и на губахъ. И теперь, можетъ быть случилось-бы тоже самое, еслибъ его не выручилъ Просперъ.
— Не плошай парень; теперь-то и надо доказать себя! прошепталъ онъ, пододвигая къ нему вновь налитый стаканъ вина, и можду тѣмъ какъ Матюринъ, не отдавая себѣ отчета, залпомъ выпилъ крѣпкое, огненное вино, такъ что у него по жиламъ пошелъ огонь, старикъ, окинувъ глазами присутствовавшихъ, продолжалъ своимъ полудобродушнымъ, полунасмѣшливымъ тономъ.
— Не горячитесь, любезные друзья и сосѣди. Если васъ такъ ужасаетъ, что мы играемъ въ воскресенье, то мы отложимъ это до завтра. Не правда-ли, Матюринъ? Вѣдь до другого воскресенья еще цѣлыхъ шесть дней — тутъ многое можно подѣлать!
— Стыдитесь! — вскричала Петронилла, дрожа отъ гнѣва, но кистеръ положилъ ей на плечо руку и сказалъ съ важностію:
— Съ старымъ грѣшникомъ намъ нечего говорить, кузина Петронилла. Матюринъ, сынъ мой, одумайся продолжалъ онъ, обращаясь къ молодому человѣку, — обратись на путь истинный. Ты въ дурномъ обществѣ и на дурной дорогѣ.
— Да, Матюринъ, одумайся, — молила и мельничиха; — ты былъ до сихъ поръ такой отличный!..
— Дуракъ я былъ! перервалъ Матюринъ, вставая и хлопая кулакомъ по столу такъ, что дубовая доска затрещала. — Позволялъ командовать надъ собою, какъ надъ ребенкомъ — но этого больше не будетъ. Вы думаете, что, разстроивъ мою свадбу съ Перриной, вы можете и впередъ творить свою волю. Какъ бы не такъ! — Кто лишаетъ человѣка радостей жизни, тотъ отнимаетъ у него охоту и къ труду… Я буду теперь пить и играть до тѣхъ поръ, пока у меня хоть что нибудь будетъ… А когда у меня уже ничего не останется, я пойду въ солдаты, и подѣломъ вамъ будетъ, когда я наконецъ возвращусь сюда безногимъ калѣкой и стану просить подъ окнами милостыни.
Послѣ этихъ словъ Матюринъ вышелъ вонъ и съ минуту всѣ смотрѣли вслѣдъ ему съ величайшимъ удивленіемъ. Никогда ни одна душа не слыхивала отъ него такой связной рѣчи. Но мало ли что могутъ сдѣлать справедливый гнѣвъ и доброе юрансонское вино!
Петронилла первая обрѣла языкъ.
— Понимаоте-ли вы это? вскричала она всплескивая своими сухими руками. — Какъ перемѣнился этотъ малый! Онъ околдованъ, прости Господи мое согрѣшеніе, — перервала ее мельничиха и перекрестилась, между тѣмъ какъ кистеръ, схватилъ обѣихъ женщинъ за рукава и пытался увесть ихъ вонъ, произнося въ полголоса угрозу противъ шулеровъ и соблазнителей юношества.
Но Просперъ Баду не пропустилъ этого даромъ.
— Скажите-ка это еще разъ! Скажите громко! — вскричалъ онъ дрожа отъ гнѣва и въ то же время вышелъ изъ-за стола и заступилъ дорогу тремъ родственникамъ.
— Вотъ тутъ сосѣди и друзья, они засвидѣтельствуютъ, что Матюринъ самъ требовалъ играть въ кости.
— Да, мы свидѣтельствуемъ… Это Матюринъ требовалъ, заговорили окружающіе.
— И развѣ это моя вина, продолжалъ Просперъ, — развѣ моя вина, что Матюринъ пустился съ отчаянія играть? Развѣ этого не дѣлали другіе, когда имъ мѣшали жениться по своему желанію? Взбѣси-ка лошадь или быка, чего она не натворитъ? Точно также и Матюринъ…
— Стыдитесь, Просперъ Баду, какъ можете вы сравнивать христіанина съ неразумнымъ животнымъ! перервала его мельничиха.
Кузнецъ пожалъ плечами.
— А вотъ увидите, что я говорю правду, отвѣчалъ онъ и, обратившись къкисгеру, прибавилъ: — а вамъ скажу, что ваши угрозы ни на волосъ не помѣшаютъ мнѣ. Если Матюрину угодно проиграть свое достояніе, я не вижу, почему-бы мнѣ не воспользоваться этимъ. Будетъ мнѣ бѣдствовать, авось узнаю теперь, каково-то бываетъ на душѣ у богатыхъ!
Послѣ этихъ словъ онъ отошелъ нѣсколько въ сторону, покуривая понемножку свою трубку, между тѣмъ какъ кистеръ прошелъ мимо него съ злобнымъ взлядомъ и вышелъ вонъ. Мельничиха молча послѣдовала за нимъ, но Петронилла не могла совладѣть съ своимъ гнѣвомъ.
— Не воображайте этого! Я не потерплю, чтобы вы, старый негодяй, отняли у Матюрина его наслѣдство! — прокричала она дрожащимъ голосомъ. — И хоть бы мнѣ пришлось завести тяжбу, хотя-бы мнѣ пришлось ѣхать въ Парижъ къ императору…
— Не горячитесь, мамзель Петронилла, перебилъ Просперъ, схвативъ разгнѣванную женщину за руку и удерживая ее, не смотря на ея сопротивленіе. — Стоитъ мнѣ только засѣсть вонъ въ томъ хорошенькомъ домѣ, и вы станете смотрѣть на меня другими глазами. Вѣдь и о Матюринѣ вы стали заботиться тогда только, когда онъ сдѣлался тамъ господиномъ. И обращаясь къ окружающимъ онъ прибавилъ съ своимъ обычнымъ лукавымъ подмигиваньемъ: — Давайте биться объ закладъ, что Петронилла назоветъ еще меня, стараго негодяя, кузеномъ. Есть люди, которые больше дорожатъ домомъ, чѣмъ человѣкомъ…
Остальнаго Петронилла не слыхала. Собравъ всѣ свои силы, она вырвалась, бросилась къ дверямъ, догнала своихъ родственниковъ и клялась не щадить ничего, чтобы только разстроить планы безстыднаго старика.
Черезъ полчаса весь Юрансонъ зналъ о происшествіи въ трактирѣ, только Перрина и Кадетта не слыхали ничего объ этомъ. Маленькій домикъ въ концѣ деревни былъ, какъ и всегда, въ опалѣ; ни одна душа не показывались, даже и Просперъ, который обыкновенно увѣдомлялъ Кадетту о каждомъ только-что вылупившимся изъ яйца цыпленкѣ.
Непонятнѣе всего было для Перрины то, что Матюринъ не являлся — хотя бы у него были самыя печальныя, самыя безотрадныя вѣсти, а все-таки онъ долженъ былъ придти! Все-же легче вынести самую ужасную дѣйствительность, чѣмъ это ужасное ожиданіе. Съ лихорадочнымъ нетерпѣніемъ бродила молодая дѣвушка, переходя изъ дому въ садъ, потомъ опять въ домъ, всматривалась въ деревенскую улицу, въ луговую тропинку, прислушивалась къ каждому шуму и истощалась въ самыхъ ужасныхъ предположеніяхъ. Матюринъ былъ обыкновенно олицетворенное терпѣніе, но и его могли вывести изъ себя. Кто знаетъ до какой степени мучили и раздражали его родные! Можетъ быть онъ употребилъ насиліе — а матюринова рука такъ тяжела, легко могло случиться несчастіе — съ содроганіемъ закрывала себѣ Перрина лицо. Она не смѣла выговорить чего она боялась, но ея фантазія продолжала работать. Матюрина поймали, или онъ убѣжалъ и блуждалъ и блуждаетъ теперь въ лѣсу и горахъ; или наложилъ на себя съ отчаянія руки или какъ нибудь оступился и лежитъ теперь въ безпомощномъ состояніи въ какомъ нибудь горномъ ущельи. При этой мысли Перрина залилась слезами.
— О, тётя Кадетта, если вы любите меня, пойдемъ поищемъ Матюрина, я умираю съ тоски, молила она: но Кадетта покачала головою.
— Не пристало, право, не пристало, отвѣчала она, — станутъ говорить, что ты бѣгала за Матюриномъ. Опомнись, дитя, еслибы онъ хотѣлъ, онъ нашелъ бы дорогу къ тебѣ, а еслибъ ему помѣшало придти какое нибудь несчастіе — мы уже знали-бы это. Дурныя вѣсти скоро приходятъ. Повѣрь моей опытности, дитя, мужчины — никуда негодное племя. Поэтому пусть себѣ парень-то бѣгаетъ, а ты покажи гордость, какую слѣдуетъ имѣть нашей сестрѣ.
Но вмѣсто этого Перрина опять закрывала себѣ лицо и громко рыдала. Кадетта подошла къ ней.
— Да успокойся же, дитя! увѣщевала она, — слезами ничему не поможешь… а я и безъ того несчастлива, когда вижу тебя въ такомъ отчаяніи и говорю тебѣ, что я… что я виною этому. При этихъ словахъ и она тоже залилась слезами и упала на скамью подлѣ Перрины.
Нѣсколько минутъ онѣ плакали вмѣстѣ. Наконецъ, когда Кадетта опять стала винить себя, Перрина, ради тетки, сдѣлала надъ собою усиліе.
— Оставимъ это, сказала она, утирая слезы; — такъ угодно было святымъ, мы должны покоряться имъ.
Кадетта вздохнула; малютка была права: такъ угодно было святымъ — она была въ сущности только ихъ орудіемъ.
— Разумѣется, такъ угодно было святымъ! повторила она. — Ты понимаешь это, а потому нечего тебѣ и горевать-то. Кто знаетъ, что изъ этого выйдетъ… Есть мужчины красивѣе, богаче и умнѣе Матюрина и стоитъ тебѣ только захотѣть, то въ женихахъ у тебя не будетъ недостатка!
— О, тётя Кадетта, я никогда не выду замужъ! вскричала Перрина.
— Это самое лучшее, дитя! самое лучшее! увѣряла Кадетта. — Ты все больше и больше будешь убѣждаться въ этомъ, какъ убѣждаюсь я. Или ты думаешь, что я не могла-бы выдти замужъ? Спроси-ка объ этомъ у тѣхъ, кто былъ молодъ въ одно время со мною, они тебѣ поразскажутъ. Сколько лѣтъ ухаживалъ за мною мельникъ Михель да онъ ли одинъ! а мой двоюродный братъ Антуанъ Видаль, а Тьерръ Сару и Кадетъ Корнишонъ, — но я никакъ не могла рѣшиться. Вѣдь это чудо какъ хорошо, когда тебя станутъ хоронить въ вѣнкѣ изъ померанцевыхъ цвѣтовъ, а за твоимъ гробомъ будетъ идти братство пресвятаго сердца Маріи, да еще съ зажженными свѣчами въ рукахъ. Вотъ объ чемъ подумай, малютка, а мужчины пусть себѣ бѣгаютъ.
Перрина вздыхала. Она была такъ безразсудна, что предпочитала счастливую жизнь съ Матюриномъ посмертнымъ почестямъ; но между тѣмъ какъ прежде она очень рѣшительно возставала противъ подобныхъ представленій со стороны своей тетки, сегодня она молчала и вышла вонъ чтобы избѣжать дальнѣйшихъ разъясненій.
Солнце было на закатѣ; небо сіяло яркимъ пурпуромъ; лѣсистыя вершины, горныя конусы и снѣжныя короны высокихъ горъ, покрытые виноградною лозою холмы на переднемъ планѣ, кустарники и луга были залиты золотистымъ благоуханіемъ, между тѣмъ какъ на далекіе откосы ложились темноголубыя тѣни, принимавшія мѣстами фіолетовые, а мѣстами яркопурпуровые оттѣнки. Кузнечики чирикали; на вершинѣ тополя у мостика пѣлъ дроздъ, ручей шумѣлъ, свѣжее дыханіе воды смѣшивалось съ благоуханіемъ листьевъ и травъ; все было, какъ Перрина тысячу разъ представляла себѣ на чужбинѣ, полно тоски. Она тогда думала, что стоитъ ей только увидѣть родныя горы, стоитъ подымать роднымъ воздухомъ и она будетъ счастлива; теперь-же лучше всего было-бы для нея опять уйти. Что ей родина, когда она но прежнему разлучена съ Матюриномъ! Хотя тетка и полагала, что она привыкнетъ — но та не имѣла никакого понятія о сердечныхъ дѣлахъ. Привыкнуть! — какъ это можно! — Если будни и могутъ проходить кое-какъ за работою, то какимъ образомъ будетъ проводить Перрина долгіе воскресные послѣобѣденные часы, въ то время какъ ея счастливыя сверстницы будутъ танцовать подъ дубами на деревенской площади? Ужь лучше бы ей сейчасъ-же лечь въ могилу въ вѣнкѣ изъ померанцовыхъ цвѣтовъ, по крайней мѣрѣ она исполнила-бы этимъ желаніе своей тетки.
Тѣмъ временемъ Кадетта, нисколько не подозрѣвавшая отчаянія молодой дѣвушки, перешла къ лучшимъ надеждамъ.
— Малютка приходитъ въ разумъ, право она приходитъ въ разумъ! говорила она про себя. Нѣтъ худа безъ добра. Пресвятая Мадонна, кто бы угадалъ, что мой опрометчивый обѣтъ будетъ имѣть такія прекрасныя послѣдствія! Было-бы ли счастьемъ для малютки, еслибъ она вышла замужъ? Славное счастье! Имѣть мужа, которому надобно повиноваться и кучу дѣтей, чтобы постоянно заботиться объ нихъ! Одно дитя заболѣло, другое упало въ воду, всѣ они шалуны страшные, и бѣдной матери нѣтъ покоя ни днемъ, ни ночью. Нѣтъ, въ тысячу разъ лучше остаться въ дѣвицахъ, не говоря уже о томъ, что ожидаетъ насъ, дѣвицъ, послѣ смерти.
Размышляя такимъ образомъ, успокоившаяся Кадетта начала было хлопотать по хозяйству, именно осматривала запасы къ ужину, какъ вдругъ Перрина, блѣдная какъ смерть, шатаясь, вошла въ комнату.
— Тетя, посмотри-ка! воскликнула она, указывая на улицу.
Кадетта взглянула — можетъ-ли это быть? уже не мерещится-ли ей? Черезъ мостикъ перешли прямо къ ея дверямъ — впереди кистеръ Гибу въ длинномъ чорномъ сюртукѣ, позади него мельничиха и Нетронилла, потомъ оба сына мельничихи и ихъ жены — всѣ въ праздничныхъ платьяхъ, но съ строгими лицами и злыми глазами — и наконецъ Матюринъ. Что такое, ради Бога, могло-бы привести изъ сюда?
А потомъ они вошли одинъ за другимъ съ обычнымъ «Adisiat» (По Божьему велѣнью), стали, въ то время какъ Кадетта присѣдала и чуть не разорвала головной платокъ, передъ столомъ и кистеръ Гибу началъ говорить.
Его словъ — хотя бы ей пришлось поплатиться за это жизнію — Кадетта никогда не могла припомнить. Она знала только, что Гибу, мельничиха и Петронилла, сыновья мельничихи и ихъ жены, словомъ вся родня Матюрина пришла просить у нея для Матюрина Вуатюра руку ея племянницы, Перрины Видаль, точь въ точь какъ она требовала этого, давая свой обѣтъ; — что Матюринъ съ радостнымъ крикомъ бросился къ Перринѣ, которая, сложивъ руки и опустивъ голову, прислонилась къ столу; — что кистеръ удержалъ его и потребовалъ отъ него обѣщанія — никогда больше, ни днемъ, ни ночью, не играть въ кости съ Просперомъ Ваду; — что Матюринъ далъ это обѣщаніе, послѣ чего всѣ его родные также чинно и мрачно ушли, какъ и вошли.
Отъ Матюрина Кадетта едва ли бы узнала, какъ все это произошло, — по крайней мѣрѣ не въ этотъ вечеръ. Онъ держалъ въ объятіяхъ Перрину, прижималъ ее къ себѣ, словно боялся, чтобъ ее опять не отняли у него, — и былъ, повидимому, глухъ и слѣпъ для всего остальнаго свѣта. Терпѣніе тетки не долго однако же подвергалось испытанію, потому-что едва именитая родня исчезла за домами деревенской улицы, какъ показался Просперъ Баду. Завязался длинный разсказъ, посыпались вопросы, восклицанія удивленія, а когда кузнецъ кончилъ, то Кадетта, не смотря на то что волоса у него были всклокочены а самъ онъ былъ грязенъ какъ нельзя больше, поцѣловала его отъ всей души.
— Право, вы еще добрѣе и умнѣе, чѣмъ я думала! воскликнула она; — и не правда ли, кузенъ, такъ какъ ваша игра въ кости была ничто иное какъ комедія, вы не возьмете у Матюрина его лужка?
Но на это его хваленой доброты не хватило.
— Очень жаль, кузина, только это дѣло не подходящее! отвѣчалъ онъ съ своимъ обычнымъ лукавымъ подмигиваньемъ. — Чтожь бы я былъ за умный юрансонскій кузнецъ, еслибъ не съумѣлъ позаботиться и о себѣ самомъ?!.