Маколей. Полное собраніе сочиненій.
правитьТомъ II. Критическіе и историческіе опыты. 2-е исправленное изданіе.
Подъ общею редакціею Н. Л. Тиблена
Санктпетербургъ и Москва. Изданіе Книгопродавца-Типографа М. О. Вольфа. 1866
Хотя прошло уже нѣсколько лѣтъ со времени появленія этого сочиненія, но оно, кажется, все еще новость для большинства нашихъ читателей. И мы не удивляемся этому. Книга велика и слогъ тяжелъ. Свѣдѣнія, почерпнутыя м-мъ Тэккереемъ изъ государственнаго архива новы, но многія изъ нихъ весьма незанимательны. Остальная часть его повѣствованія немного лучше Гиффордовой или Томллйновой «Ltfe of the second Pitt» и говоритъ намъ мало или. ничего такого, чего нельзя было бы найти такъ же хорошо изложеннымъ въ «Parliamentary History», «Annual Register» или въ другихъ столь же извѣстныхъ трудахъ.
Почти каждое механическое занятіе имѣетъ, говорятъ, свойство повреждать тотъ или другой тѣлесный органъ работника. Точильщики желѣзныхъ издѣлій умираютъ чахоткою; ткачи перестаютъ рости; кузнецы страдаютъ нагноемъ въ глазахъ. Такимъ же образомъ почти каждое умственное занятіе имѣетъ стремленіе произвести какую-нибудь умственную болѣзнь. Біографы, переводчики, издатели, всѣ, однимъ словомъ, которые занимаются объясненіемъ жизни или сочиненій другихъ, особенно подвержены Lues Bosweiliana или болѣзни благоговѣнія. Но мы не запомнимъ паціента, у котораго эта болѣзнь зашла бы такъ далеко, какъ у м-ра Тэккерея. Онъ не довольствуется, заставивъ насъ признать Питта великимъ ораторомъ, энергическимъ министромъ, почтеннымъ и мужественнымъ джентльменомъ. Онъ хочетъ, чтобы въ его героѣ были всѣ добродѣтели и всѣ таланты. Вопреки богамъ, людямъ и колоннамъ (1), Питтъ долженъ быть поэтомъ, способнымъ произвести первоклассную героическую поэму; и увѣряютъ, что мы найдемъ много прелести въ такихъ стихахъ, какъ слѣдующіе:
«Midst all the tumulls of the warring sphere,
My light-charged bark may daply;
Some gale may waft; some conscious thought shall cheer,
And the small freight unanxious glide.» (2).
(1) ………mediocribus esse poëtis
Non homines, non Di, non concessere columnae
(Горацій «De arte poёtica» 372 — 3).
Подъ columnae разумѣются колонны, на которыхъ римскіе книгопродавцы вывѣшивали свои объявленія. На основаніи этого, Виландъ переводилъ эти строки такъ;
….."qen mittelmässigen Dichter
Schützen weder Götter, Menschen noch
Verleger vor dem Untergang".
T. e. «Посредственнаго поэта не спасутъ отъ паденія ни Боги, ни люди, ни издатели.»
(2) «Посреди бурь враждующей стихіи
Моя легко нагруженная ладья быть можетъ какъ-нибудь проскользнетъ,
Быть можетъ подуетъ попутный вѣтеръ, чья-нибудь мысль пожелаетъ добра,
И маленькій грузъ проскользнетъ безопасно.»
Цитата сдѣлана по м-ру Тэккерею. Можетъ быть у Питта въ 4-й строкѣ guide — руководить, вмѣсто glide.
Питтъ провелъ нѣсколько мѣсяцевъ мирнаго времени въ арміи. Поэтому м-ръ Тэккерей настаиваетъ, чтобы мы признали, что, если бы молодой корнетъ остался въ службѣ, то былъ бы однимъ изъ способнѣйшихъ полководцевъ. Но это еще не все. Питтъ былъ, кажется, не только великимъ поэтомъ in esse и великимъ генераломъ in posse, но оконченнымъ образцомъ нравственнаго превосходства, полнѣйшимъ совершенствомъ. Онъ былъ правъ, когда пытался учредить инквизицію и установить награды за клятвопреступленіе съ цѣлью получить голову Вальполя. Онъ былъ правъ, когда объявилъ, что Вальполь былъ прекраснымъ министромъ. Онъ былъ правъ, когда, находясь въ оппозиціи, утверждалъ, что не должно заключать мира съ Испаніей), пока она формально не отречется отъ права обыска[1]. Онъ былъ правъ, когда, будучи на службѣ, молчаніемъ своимъ далъ согласіе на договоръ, которымъ Испанія не отреклась отъ права обыска. Когда онъ оставилъ герцога Ньюкастля; когда онъ соединился съ герцогомъ Ньюкастлемъ; когда онъ гремѣлъ противъ субсидій; когда онъ раздавалъ субсидіи съ безпримѣрною расточительностью; когда онъ проклиналъ соединеніе съ Ганноверомъ; когда онъ объявилъ, что Ганноверъ долженъ быть для насъ также дорогъ, какъ Гампширъ, — онъ всегда говорилъ языкомъ добродѣтельнаго и просвѣщеннаго государственнаго человѣка.
Истина заключаются въ томъ, что едва-ли когда-нибудь жилъ человѣкъ, который имѣлъ столь мало права на подобную похвалу, какъ Питтъ. Онъ былъ, безъ сомнѣнія, великій человѣкъ. Но его величіе не было полнымъ и гармоническимъ величіемъ. Общественная жизнь Гампдена или Сомерса походитъ на правильную драму, которую можно критиковать только въ цѣломъ и каждую сцену которой слѣдуетъ разсматривать въ связи съ главнымъ дѣйствіемъ. Общественная жизнь Питта, напротивъ, представляетъ грубую, хотя и поразительную пьесу, — пьесу, изобилующую нелѣпостями, — пьесу безъ единства плана, но спасаемую нѣсколькими благородными мѣстами, которыхъ впечатлѣніе возвышается вслѣдствіе слабости или нелѣпости предшествующаго и послѣдующаго. Мнѣнія его были непостоянны. Его поведеніе въ нѣкоторыхъ важнѣйшихъ случаяхъ жизни было очевидно вызвано гордостью и мстительностью. Онъ имѣлъ одинъ недостатокъ, который рѣже всѣхъ человѣческихъ недостатковъ встрѣчается въ соединеніи съ истиннымъ величіемъ. Онъ былъ полонъ аффектаціи. Онъ былъ почти единственнымъ примѣромъ истинно-геніальнаго человѣка, обладавшаго мужественнымъ, возвышеннымъ и повелительнымъ умомъ, но не имѣвшаго простоты характера. Онъ былъ актеромъ въ кабинетѣ, актеромъ въ совѣтѣ, актеромъ въ парламентѣ; даже въ частномъ обществѣ онъ не могъ устранить своего театральнаго тона и театральныхъ позъ. Мы знаемъ, что одинъ изъ замѣчательнѣйшихъ его приверженцевъ часто жаловался, что онъ никогда не могъ добиться входа къ графу Чатаму, пока все не было готово для представленія; пока платье и другія вещи не были правильно разложены; пока свѣтъ не падалъ съ Рембрантовскимъ эффектомъ, на голову знаменитаго актера; пока Фланель не приняла видъ греческой драпировки и пока костыль не былъ поставленъ столь же граціозно, какъ костыль Велисарія или Лира.
Но со всѣми недостатками и аффектаціями Питтъ соединялъ въ себѣ въ необыкновенной степени, многіе изъ элементовъ величія. Онъ имѣлъ блестящіе таланты, сильныя страсти, быструю воспріимчивость и пылкій энтузіазмъ къ великому и прекрасному. Въ немъ было нѣчто облагораживающее самое непостоянство. Онъ часто шелъ по дурной, по весьма дурной дорогѣ. Но говоря языкомъ Вордсворта:
«Не still retained,
'Mid such abasement, what he had received
From nature, an intense and glowing mind.» (1)
(1) «Онъ все еще удерживалъ,
Среди такого униженія, то, что получилъ
Отъ природы: сильный и пылкій духъ».
Въ вѣкъ низкаго и грязнаго разврата, въ вѣкъ Доддингтона и Сандиса, чего-нибудь да стоило имѣть человѣка, который могъ бы, пожалуй, въ какомъ-нибудь сильномъ порывѣ, быть искушаемъ погубить свою страну, но который никогда не унизился бы до обкрадыванія ея; человѣка, котораго ошибки происходили не отъ гнуснаго желанія прибыли, а отъ неутомимой жажды власти, славы и мщенія. Исторія обязана засвидѣтельствовать, что въ то время, когда за все, что только не было прямою кражею общественныхъ денегъ, нисколько не осуждали государственныхъ людей, онъ показывалъ самое строгое безкорыстіе; что, въ то время, когда казалось всѣми признаннымъ, что правительство можетъ быть поддерживаемо только самыми низкими и безнравственными кознями, онъ обращался къ лучшей и благороднѣйшей сторонѣ человѣческой црироды; что онъ сдѣлалъ мужественную и блестящую попытку достигнуть общественнымъ мнѣніемъ того, чего никакой другой государственный человѣкъ его времени не считалъ возможнымъ достигнуть, иначе какъ посредствомъ подкуповъ; что онъ искалъ подпоры, не какъ Пельгамы, въ сильныхъ аристократическихъ связяхъ, и не какъ Бьютъ, въ личной благосклонности государя, — но въ среднемъ классѣ англичанъ; что онъ вдохнулъ въ этотъ классъ твердую увѣренность въ свою честность и способности; что подкрѣпляемый имъ, онъ принудилъ недоброжелательный дворъ и недоброжелательную олигархію допустить его къ обширному участію во власти и что онъ пользовался этой властью такимъ образомъ, который ясно доказывалъ, что онъ искалъ ее не изъ личной выгоды или возможности раздавать мѣстй, но изъ желанія оставить по себѣ; посредствомъ замѣчательныхъ услугъ, оказанныхъ государству, великую и прочную славу.
Фамилія Питтовъ была богата и уважаема. Дѣдъ его былъ губернаторомъ Мадраса и привезъ изъ Индіи тотъ знаменитый алмазъ, который регентъ герцогъ Орлеанскій купилъ по совѣту Ст.-Симона слишкомъ за два-милліона ливровъ и который все еще считается самымъ дорогимъ изъ драгоцѣнныхъ камней французской короны. Губернаторъ Питтъ покупалъ помѣстья и гнилыя мѣстечки и засѣдалъ въ палатѣ общинъ какъ членъ за Ольдъ-Сарумъ. Сынъ его, Робертъ, былъ одно время представителемъ Ольдъ-Сарума, а потомъ Окгамитона. Робертъ имѣлъ двухъ сыновей. Старшій, Томасъ, наслѣдовалъ помѣстья и парламентское вліяніе отца. Второй былъ знаменитый Вилліамъ Питтъ.
Онъ родился въ ноябрѣ 1708 года. О первыхъ годахъ его жизни извѣстно немного болѣе того, что онъ воспитывался въ Итонѣ и семнадцати лѣтъ поступилъ въ Trinity College Оксфордскаго университета. Во второй годъ его пребыванія въ университетѣ умеръ Георгъ I, и происшествіе это было воспѣто оксоніанцами, по обычаю того поколѣнія, во многихъ весьма посредственныхъ стихахъ. По этому случаю Питтъ напечаталъ нѣсколько латинскихъ строкъ, которыя сохранены м-мъ Тэккереемъ. Они показываютъ, что молодой студентъ имѣлъ весьма ограниченное познаніе даже механической стороны своего искусства. Всѣ истинные итонцы услышатъ съ сожалѣніемъ, что ихъ знаменитый школьный товарищъ виновенъ въ употребленіи перваго слога labenti[2] короткимъ. Содержаніе поэмы на столько же лишено достоинствъ, какъ и всякое другое школьное упражненіе, когда-либо написанное. Въ немъ говорится, разумѣется, много о Марсѣ, Ѳемидѣ, Нептунѣ и Копитѣ. Онъ настоятельно проситъ музъ плакать надъ урною Цезаря; потому что Цезарь, говоритъ поэтъ, любилъ музъ, — Цезарь, rоторый не могъ прочитать ни одной строчки Попа и который любилъ только пуншъ и жирныхъ женщинъ.
Питтъ еще на школьной скамьѣ былъ жестоко мучимъ подагрою; и ему посовѣтовали наконецъ путешествовать для здоровья. Поэтому онъ оставилъ Оксфордъ безъ ученой степени и посѣтилъ Францію и Италію. Онъ возвратился однако, не получивъ большаго облегченія отъ путешествія и до конца своей жизни продолжалъ весьма сильно страдать своей врожденной болѣзнью.
Отецъ его умеръ и оставилъ своимъ младшимъ дѣтямъ весьма немного. Необходимо было Вилліаму избрать себѣ профессію. Онъ рѣшился на военную службу и получилъ мѣсто корнета въ полку Синихъ.
Но какъ не мало было его состояніе, семья имѣла возможность и желаніе помогать ему. При общихъ выборахъ 1734 года, старшій братъ Томасъ былъ избранъ какъ за Ольдъ-Сарумъ, такъ и за Окгамитонъ. Когда собрался парламентъ въ 1735 году, Томасъ рѣшился быть представителемъ Окгамитона, а Вилліамъ былъ посланъ за Ольдъ-Сарумъ.
Вальполь стоялъ тогда въ продолженіи 14-ти лѣтъ во главѣ управленія. Онъ достигъ власти при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ. Вся вигская партія, которая питала особенную привязанность къ началамъ революціи и которая пользовалась исключительнымъ довѣріемъ царствующаго дома, единодушно поддерживала его управленіе. Къ счастью для него, онъ не былъ въ должности, когда пришелъ South-Sea Act[3] и хотя онъ, кажется, не предвидѣлъ всѣхъ послѣдствій этой мѣры, но горячо противодѣйствовалъ ей, какъ противодѣйствовалъ всѣмъ и хорошимъ и худшимъ мѣрамъ министерства Сондерланда. Когда компанія южнаго моря опредѣляла къ выдачѣ дивиденды въ 50 %, когда 100 фунтовъ стерлинговъ ея капитала продавалось за 1,100 фунтовъ, когда Treadneendie Street была ежедневно наполнена каретами герцоговъ и прелатовъ, когда духовные и философы сдѣлались игроками, когда ежедневно вызывались къ жизни тысячи мыльныхъ пузырей, подобныхъ компаніи париковъ, компаніи испанскихъ ословъ и компаніи сгущенія ртути, — спокойный, здравый смыслъ предохранилъ Вальполя отъ всеобщаго ослѣпленія. Публично онъ порицалъ господствующее безуміе; но тайно, пользуясь имъ, выигралъ значительную сумму. Когда пришелъ ударъ; когда десятки тысячъ семействъ были въ одинъ день доведены до нищенства; когда народъ, въ припадкѣ бѣшенства и отчаянія, вопилъ не только противъ мелкихъ агентовъ спекуляцій, но и противъ ганноверскихъ любимцевъ, противъ англійскихъ министровъ, противъ самого короля; когда собрался парламентъ, требовавшій конфискаціи и крови; когда члены палаты общинъ предложили, чтобы съ директорами было поступлено, какъ съ отцеубійцами въ древнемъ Римѣ, чтобы они были зашиты въ мѣшки и брошены въ Темзу, — Вальполь былъ человѣкъ, на котораго всѣ партіи обратили свои взоры. За четыре года передъ тѣмъ, интригами Сондерланда и Стангопа у него была отнята власть и предводительство въ палатѣ общинъ ввѣрено было Краггсу и Эслеви. Стангопъ не былъ болѣе въ живыхъ. Эслеби былъ выгнанъ изъ парламента за свое безчестное поведеніе въ отношеніи плана южнаго моря. Краггсъ былъ спасенъ своевременною смертью отъ подобнаго же позора. Значительное меньшинство въ палатѣ общинъ вотировало за строгое порицаніе Сондерланда, который, видя невозможность противостоять силѣ общественнаго мнѣнія, вышелъ въ отставку и немногимъ пережилъ свое удаленіе. Расколъ, раздѣлявшій великую партію, былъ теперь вполнѣ залѣченъ. Вальполь долженъ былъ бороться только съ оппозиціею торіевъ; а на торіевъ король естественно смотрѣлъ съ сильнѣйшимъ подозрѣніемъ и недоброжелательствомъ.
Нѣкоторое время дѣла шли съ такою плавностью и быстротою, какія были неизвѣстны со временъ Тюдоровъ. Въ продолженіе сессіи 1724 года, напримѣръ, едва-ли было хоть одно разногласіе, кромѣ какъ по поводу частныхъ биллей. Слѣдуя пути, по которому пошелъ впослѣдствіи Лельгамъ, давъ мѣсто всѣмъ членамъ вигской партіи, которые отличались развивающимися талантами или честолюбіемъ и очистивъ тамъ и сямъ мѣсто для торіевъ, не враждебныхъ Брауншвейгскому дому, Вальполь, можетъ быть, избѣгнулъ бы той страшной, борьбы, въ которой онъ провелъ послѣдніе годы своего управленія и въ которой былъ наконецъ побѣжденъ. Оппозиція, низвергшая его, была оппозиція, созданная его собственною политикою, его ненасытною любовью къ власти.
При самомъ образованіи своего министерства, онъ обратилъ одного изъ способнѣйшихъ и наиболѣе преданныхъ ему приверженцевъ въ смертельнаго врага. Польтни имѣлъ по разнымъ причинамъ сильныя притязанія на высокое положеніе при новомъ порядкѣ вещей. Состояніе его было огромно. Частный характеръ былъ достоинъ уваженія. Онъ былъ уже замѣчательныхъ ораторомъ. Онъ пріобрѣлъ служебную опытность на важномъ мѣстѣ. Онъ оставался, при всѣхъ перемѣнахъ счастья, вѣрнымъ вигомъ. Когда вигская партія раздѣлилась на двѣ части, Польтни отказался отъ выгодной должности и послѣдовалъ за Вальполемъ. Но когда Вальполь снова получилъ власть, Польтни не былъ приглашенъ принять должность. Непріятное объясненіе произошло между друзьями. Министръ предложилъ званіе пера. Польтни не могъ не понять побудительной причины для такого предложенія. Онъ съ негодованіемъ отказался принять его. Нѣкоторое время онъ продолжалъ помнить обиду и ожидать удобнаго случая для мщенія. Какъ только представилось благопріятное стеченіе обстоятельствъ, онъ присоединялся къ меньшинству и сдѣлался величайшимъ вождемъ оппозиція, какихъ когда-либо видѣла палата общинъ.
И?ъ всѣхъ членовъ кабинета, Картеретъ былъ самый краснорѣчивый и самый образованный. Его талантъ къ преніямъ былъ первой величины; въ знакомствѣ съ положеніемъ дѣдъ иностранныхъ державъ онъ превосходилъ всѣхъ государственныхъ людей того времени; его преданность къ протестантскому престолонаслѣдію была несомнѣнна. Но въ одномъ министерствѣ съ Вальполемъ для него не было мѣста. Картеретъ удалился и былъ съ этого времени однимъ изъ самыхъ непреклонныхъ и страшныхъ враговъ своего стариннаго товарища.
Если былъ кто-нибудь, съ цѣнъ Вальполь согласился бы подѣлится властію, такъ это былъ лордъ Тауезгендъ. Они были дальними родственниками по рожденію, и близкими родственниками по браку. Они были друзьями съ дѣтства. Они были школьными товарищами въ Итонѣ. Они были сосѣдями по имѣніямъ въ Норфолькѣ. Они были вмѣстѣ на службѣ при Годольфинѣ. Они перешли вмѣстѣ въ оппозицію, когда Гарли достигъ власти. Они были преслѣдуемы одною и тою же палатою общинъ. Послѣ смерти Анны, они были вмѣстѣ снова призваны къ должности. Вмѣстѣ были они снова вытѣснены Сондерландомъ, я вмѣстѣ возвратились снова, когда упало вліяніе Сондерланда. Мнѣнія ихъ по общественнымъ дѣламъ почти постоянно совпадали. Оба они были людьми откровеннаго, великодушнаго, и сострадательнаго характера. Отношенія ихъ въ продолженіе многихъ лѣтъ были дружественны и задушевны. Но узы родства, свойства и дружбы, воспоминаніе взаимныхъ услугъ, воспоминаніе общихъ побѣдъ и общихъ пораженій были недостаточны, для обузданія того честолюбія, которое господствовало въ Вальполе надъ всѣми добродѣтелями и пороками. Онъ рѣшился, употребляя его собственную метафору, чтобы фирма дома была не Таунзгендъ и Вальполь, а Вальполь и Таунзгендъ. Наконецъ соперники дошли до личныхъ оскорбленій въ присутствіи большаго общества, схватили другъ друга за воротникъ и взялись за шпаги. Женщины подняли громкій крикъ. Мужчины розняли сражающихся. Посредничествомъ друзей отвращенъ былъ срамъ дуэли между двоюродными братьями, свояками, старыми друзьями и старыми товарищами. Но противники не могли продолжать долго дѣйствовать вмѣстѣ. Таунзгендъ удалился и, съ рѣдкой умѣренностью и стремленіемъ къ общественному благу, отказался принимать участіе въ государственныхъ дѣлахъ. Онъ не могъ, говорилъ онъ, довѣриться своему нраву. Онъ боялся, что воспоминаніе его частныхъ обидъ можетъ побудить его послѣдовать примѣру Полыни и противодѣйствовать мѣрамъ, которыя онъ вообще считалъ благотворными для страны. Онъ поэтому никогда не посѣщалъ Лондона послѣ своей отставки и проводилъ, съ достоинствомъ и спокойствіемъ, послѣдніе годы жизни посреди своихъ деревъ и картинъ въ Рейнганѣ.
За тѣмъ слѣдовалъ Честерфильдъ. Онъ также былъ вигъ и приверженецъ протестантскаго престолонаслѣдія. Онъ былъ ораторъ, придворный, острякъ и писатель. Онъ былъ во главѣ моды въ такое время, когда недостаточно было, чтобы быть во главѣ моды, быть скучнымъ и надменнымъ. Ясно было, что онъ неохотно подчинялся вліянію Вальполя. Онъ ропталъ противъ билля объ акцизѣ. Братья его вотировали противъ того же билля въ палатѣ общинъ. Министръ поступалъ съ замѣчательною осторожностью и съ замѣчательною энергіею: съ осторожностью — въ веденіи общественныхъ дѣлъ; съ энергію тамъ, гдѣ дѣло касалось его собственнаго преобладанія. Онъ взялъ назадъ свой билль и устранилъ всѣхъ ему враждебныхъ или колеблющихся товарищей. Честерфильдъ былъ остановленъ на главной лѣстницѣ Сентъ-Джемскаго дворца и приглашенъ отдать жезлъ, который онъ имѣлъ какъ лордъ оберъ-гофмейстеръ. Толпа благородныхъ и могущественныхъ сановниковъ, герцоги Монтрозъ и Вольтонъ, лордъ Борлингтонъ, лордъ Стэръ, лордъ Ковгамъ, лордъ Марчмонтъ, лордъ Клинтонъ были одновременно удалены изъ коронной службы.
Вскорѣ послѣ этихъ событій, оппозиція была усилена герцогомъ Аргайль, человѣкомъ, правда, тщеславнымъ и непостояннымъ, но храбрымъ, краснорѣчивымъ и популярнымъ. Благодаря, главнымъ образомъ, его стараніямъ, Актъ о престолонаслѣдіи наслѣдіи былъ мирно приведенъ въ исполненіе въ Англіи, немедленно послѣ смерти Анны, и подавлено было якобитское возстаніе, вспыхнувшее въ слѣдующемъ году въ Шотландіи. Онъ перенесъ также къ меньшинству помощь своего великаго имени, своихъ дарованій и своего верховнаго вліянія въ родной странѣ.
Въ каждомъ изъ этихъ случаевъ, взятыхъ отдѣльно, искусный защитникъ Вальполя нашелъ бы, быть можетъ, для него оправданіе. Но когда мы видимъ, что въ теченіе многихъ лѣтъ все идетъ по той же дорогѣ; что самые замѣчательные изъ тѣхъ -государственныхъ людей, которые были съ министромъ въ общихъ политическихъ убѣжденіяхъ, оставляли его одинъ за другимъ оскорбленными и раздраженными, — мы находимъ невозможнымъ не повѣрить, что истинное объясненіе этого явленія заключается въ словахъ его сына: «Сэръ Робертъ Вальполь такъ любилъ власть, что онъ не могъ терпѣть соперника.» Юмъ весьма счастливо охарактеризовалъ этого знаменитаго министра одною короткою Фразою: «умѣренъ въ употребленіи власти, несправедливъ въ присвоеніи ея.» Какъ ни добръ, веселъ и незлопамятенъ былъ Вальполь, однако онъ не былъ человѣкомъ, съ которымъ могъ бы долго имѣть дѣло кто-либо, имѣющій большія притязанія и большія способности. Поэтому онъ долженъ былъ бороться съ оппозиціею, заключавшею въ себѣ всѣхъ самыхъ образованныхъ государственныхъ людей того вѣка, не имѣя лучшей поддержки, какъ та, какую онъ могъ получить отъ лицъ, подобныхъ его брату Горасу или Генри Пельгаму, которыхъ рачительная посредственность не подавала повода къ зависти, или отъ искусныхъ искателей приключеній, которыхъ положеніе и характеръ уменьшали страхъ, который могли бы внушить ихъ таланты. Къ послѣднему классу принадлежалъ Фоксъ, который былъ слишкомъ бѣденъ, чтобы жить безъ должности; сэръ Вилліамъ Іонджъ, — о которомъ самъ Вальполь говорилъ, что только такія способности могли возвысить такой характеръ и что только такой характеръ могъ унизить такія способности, и Виннингтонъ, котораго нравственность, какъ частнаго человѣка, — справедливо или несправедливо, — но подвергается обвиненіямъ самаго невыгоднаго свойства.
Недовольные виги составляли, — если не численно, то по своимъ способностямъ, опытности и вѣсу, — конечно важнѣйшую часть оппозиціи. Торіи выставили не много болѣе, какъ ряды тяжеловѣсныхъ деревенскихъ джентльменовъ, и ожирѣвшихъ отъ стаффордширскаго и девонширскаго эля; людей, пившихъ надъ водою за здоровье короли и вѣрившихъ, что всѣ владѣльцы фондовъ — жиды; людей, которыхъ религія состояла въ ненависти къ диссентерамъ и которыхъ политическія изслѣдованія привели, подобно сквайру Вэстерну, къ опасенію, что земли ихъ могутъ быть пересланы въ Ганноверъ для помѣщенія въ кассу погашенія. Краснорѣчіе этихъ ревностныхъ сквайровъ, остатковъ нѣкогда страшнаго; октябрьскаго клуба, рѣдко шло далѣе простодушнаго да или нѣтъ. Весьма немногіе члены этой партіи отличались въ парламентѣ или могли быть, при какихъ бы то ни было обстоятельствахъ, призваны занять важную должность; и, эти немногіе, подобно сэру Вилліаму Виндгаму, усвоили себѣ въ обществѣ новыхъ товарищей ученія терпимости и политической свободы и могли въ самомъ дѣлѣ быть совершенно справедливо названы вигами.
Къ вигамъ оппозиціи, къ патріотамъ, какъ ихъ тогда называли, присоединилась лучшая англійская молодежь, вступавшая въ то время на поприще общественной дѣятельности. Эти неопытные политики воодушевлены были всѣмъ энтузіазмомъ, который въ молодыхъ и пылкихъ умахъ естественно вызывается словомъ свобода. Они понимали, что теорія торійской оппозиціи и практика управленія Вальполя одинаково несообразны съ началами свободы. Поэтому они присоединились къ знамени, которое поднялъ Польтни. Противодѣйствуя вигскому министру, они вмѣстѣ съ тѣмъ высказывали сильную привязанность къ чистѣйшимъ началамъ вигизма. Онъ былъ еретикомъ; они были истинными правовѣрными, избраннымъ народомъ, хранителями правовѣрія Гамидена и Росселя, единственною сектою, которая посреди пороковъ, порожденныхъ временемъ и долгимъ обладаніемъ властью, сохранила неприкосновенными начала революціи. Изъ молодыхъ людей, присоединившихся къ этой части оппозиціи, самыми замѣчательными были Литльтонъ и Питтъ.
Когда Питтъ вступилъ въ парламентъ, весь политическій міръ прилежно слѣдилъ за ходомъ событія, которое вскорѣ придало большую силу оппозиціи и, въ особенности, той части оппозиціи, въ ряды которой вступилъ молодой политикъ, Принцъ Валлійскій все болѣе и болѣе удалялся отъ своего отца и его министровъ и становился все болѣе и болѣе расположеннымъ къ патріотамъ.
Весьма естественно, что въ монархіи, въ которой существуетъ конституціонная оппозиціи, вѣроятный наслѣдникъ становится во главѣ этой оппозиціи. Онъ побуждается къ такому образу дѣйствій капъ чувствомъ честолюбія, такъ и чувствомъ тщеславія. Онъ можетъ быть только вторымъ въ глазахъ господствующей партіи, бъ оппозиціонной же партіи онъ навѣрно будетъ первымъ членомъ. Величайшая милость, какую можетъ ожидать отъ него настоящее министерство, заключается въ томъ, что онъ не удалитъ его. Но если онъ присоединяется къ оппозиція, то товарищи его ожидаютъ повышеній; а чувства, которыя питаютъ люди къ человѣку, отъ котораго надѣются получить большія выгоды, которыхъ не имѣютъ еще, гораздо сильнѣе чувствъ, съ которыми они смотрятъ на такого, который, — въ самомъ счастливомъ случаѣ, — можетъ только оставить въ ихъ власти то, что они уже имѣютъ. Поэтому вѣроятный наслѣдникъ престола, желающій вполнѣ насладиться удовольствіемъ, которое можно находить въ краснорѣчивой лести и глубокомъ почтеніи, всегда присоединится къ тѣмъ, которые стараются пробиться къ власти. Мы думаемъ, что въ этомъ заключается истинное объясненіе факта, который лордъ Гранвиллъ приписывалъ врожденной особенности знаменитаго Брауншвейгскаго дома. «Эта фамилія, — сказалъ онъ въ совѣтѣ, вѣроятно послѣ своего ежедневнаго полу-галлона бургундскаго, — всегда ссорилась и всегда будетъ ссориться, изъ поколѣнія въ поколѣніе.» Онъ долженъ былъ знать кое-что объ этомъ дѣлѣ, потому что былъ любимцемъ трехъ, слѣдовавшихъ одно за другимъ, поколѣній королевскаго дома. Мы не можемъ вполнѣ согласиться съ его объясненіемъ; но Фактъ неоспоримъ. Со вступленія на престолъ Георга I, было четыре Валлійскихъ принца и всѣ они почти постоянно были въ оппозиціи.
Каковы бы ни были причины, побудившія принца Фридриха соединяться съ партіею, враждебною сэру Роберту Вальполю, его содѣйствіе влило во многихъ членовъ этой партіи мужество и энергію, въ которыхъ они очень нуждались. До сихъ поръ недовольнымъ вигамъ невозможно было не чувствовать нѣкоторой неловкости, видя себя вотирующими каждую ночь вмѣстѣ съ непримиримыми якобитами, о которыхъ знали, что они состоятъ въ постоянныхъ сношеніяхъ съ изгнанною фамиліею, или съ торіями, которые обвинили Сомерса, которые роптали противъ Гарли и Ст. Джона, какъ слишкомъ нерадивыхъ въ дѣлѣ церкви и поземельнаго интереса и которые хотя и не были склонны нападать на царствующую Фамилію, но смотрѣли на воцареніе этой Фамиліи только какъ на меньшее изъ двухъ большихъ золъ, какъ на необходимое, но горестное и унижающее предохранительное средство противъ папизма. Министръ имѣлъ благовидный предлогъ сказать, что Польтни и Картеретъ, въ надеждѣ удовлетворить своей жаждѣ власти и мщенія, не совѣстятся служить видамъ партіи, враждебной протестантскому престо наслѣдію. Появленіе Фридриха во главѣ патріотовъ заглушило этотъ упрекъ. Предводители оппозиціи могли теперь хвастаться, что ихъ образъ дѣйствія одобряется лицомъ, столь же заинтересованнымъ, какъ самъ король, въ неприкосновенности Акта о престолонаслѣдіи и что, вмѣсто того, чтобы служить видамъ торійской партіи, они перевели эту партію на сторону вигизма. Должно допустить въ самомъ дѣлѣ, что, хотя поведеніе какъ короля, такъ и принца, приноситъ имъ мало чести; хотя отецъ поступалъ грубо, сынъ непочтительно — и оба ребячески; но королевская фамилія была скорѣе усилена, нежели ослаблена несогласіемъ ея двухъ самыхъ замѣчательныхъ членовъ. Обширный классъ государственныхъ людей, который считалъ себя приговореннымъ къ вѣчному устраненію отъ управленія и который въ своемъ отчаяніи былъ почти готовъ содѣйствовать контръ-революціи, какъ единственному способу избавиться отъ проскрипціи, въ которой онъ находился, — теперь съ удовольствіемъ видѣлъ, какъ передъ нимъ открывалась болѣе удобная и безопасная дорога къ власти и думалъ, что гораздо выгоднѣе дожидаться, пока корона естественнымъ путемъ достанется наслѣднику Брауншвейгскаго дома, нежели рисковать своими землями и головами въ возстаніи за домъ Стюартовъ. Положеніе королевской фамилія походило на положеніе тѣхъ шотландскихъ семействъ, въ которыхъ отецъ и сынъ приставали во время возстанія къ противоположнымъ сторонамъ, чтобы, во всякомъ случаѣ, сохранить свои имѣнія отъ конфискаціи.
Въ апрѣлѣ 4736 года, Фридрихъ женился на саксенъ-готской принцессѣ, съ которою жилъ впослѣдствіи въ отношеніяхъ, весьма похожихъ на тѣ, въ которыхъ его отецъ жилъ съ королевою Каролиною. Принцъ обожалъ свою жену и находилъ ее по умственнымъ и физическимъ качествамъ самою привлекательною женщиною. Но онъ думалъ, что супружеская вѣрность не царская добродѣтель, и, желая уподобиться Генриху IV и регенту Орлеанскому, прикидывался развратникомъ, не имѣя вовсе склонности къ разврату, и покидалъ часто единственную любимую имъ женщину для безобразныхъ и непріятныхъ любовницъ.
Адресъ, который былъ представленъ королю палатою общинъ по случаю супружества принца, былъ предложенъ не министромъ, а Польтни, главою виговъ оппозиціи. При этомъ предложеніи, Питтъ, не нарушавшій молчанія въ продолженіи сессіи, въ которой занялъ свое мѣсто, впервые произнесъ рѣчь. «Современный историкъ, говоритъ м-ръ Тэккэрей, описываетъ первую рѣчь Питта, какъ превосходившую даже образцы древняго краснорѣчія. По словамъ Тиндаля, она была болѣе украшена, чѣмъ рѣчи Демосѳена и менѣе многословна, чѣмъ рѣчи Цицерона.» Эта ничего не выражающая фраза была приводима сто разъ. Странно, что ее приводили съ другою цѣлью, чѣмъ съ желаніемъ надъ нею посмѣяться. Мода, въ которую она вошла, можетъ показать, съ какою безпечностью думаетъ большая часть людей. Развѣ Тиндаль, который въ первые употребилъ ее, или архидіаконъ Коксъ и м-ръ Тэккерей, которые ее заимствовали, слыхали когда-либо рѣчь, которая бы не заслуживала того же комплимента? Слыхали ли они когда-либо рѣчь менѣе украшенную, чѣмъ рѣчь Демосѳена и болѣе многословную, чѣмъ рѣчи Цицерона? Мы не знаемъ ни одного современнаго намъ оратора, отъ лорда Брума до м-ра Гонта, который бы не имѣлъ права на ту же похвалу. Не весьма лестнымъ комплиментомъ красотѣ человѣка было бы сказать ему, что онъ выше Польскаго графа и ниже великана о’Бріена, толще Anatomie Vivante и тоньше Даніила Ламберта.
Рѣчь Питта, какъ она передается въ «Gentleman’s Magazine», конечно заслуживаетъ похвалы Тиндаля и не заслуживаетъ никакой другой.
Она такъ пуста и обильна словами, какъ только можно было ожидать отъ первой рѣчи, сказанной по такому случаю. Но плавность и внѣшнія преимущества молодаго оратора тотчасъ поразили слухъ и зрѣніе его слушателей. Со дня его перваго появленія, его слушали всегда съ вниманіемъ, и упражненіе развило вскорѣ большія способности, которыми онъ обладалъ.
Въ наше время аудиторію члена парламента составляетъ нація. Тремъ или четыремъ — стамъ человѣкъ, присутствующимъ при произнесеніи рѣчи, голосъ и жесты оратора могутъ нравиться или не нравиться; но въ отчетахъ, которые читаются на другой день сотнями-тысячъ людей, совершенно исчезаетъ различіе между благороднѣйшею и ничтожнѣйшею фигурою, между самыми богатыми и самыми пронзительными звуками голоса, между самыми граціозными и самыми неуклюжими тѣлодвиженіями. Сто лѣтъ тому назадъ почти не позволяли публиковать отчетовъ о томъ, что происходило въ стѣнахъ палаты общинъ. Поэтому все зависѣло въ то время отъ впечатлѣнія, которое ораторъ произведетъ на своихъ слушателей. Слава его внѣ палаты основывалась единственно на отзывахъ тѣхъ, которые были въ палатѣ. Поэтому въ парламентѣ того времени, какъ и въ древнихъ республикахъ, качества, которыя возвышаютъ непосредственное вліяніе рѣчи, были болѣе важными условіями въ ораторѣ, нежели теперь. Всѣми этими качествами Питтъ обладалъ въ высшей степени. На сценѣ онъ былъ бы лучшимъ изъ когда-либо видѣнныхъ Брутовъ или Коріолановъ. Тѣ, которые видѣли его во дни упадка, когда здоровье его было потрясено, когда умъ его былъ разстроенъ, когда онъ былъ перенесенъ изъ того бурнаго собранія[4], котораго нравъ онъ вполнѣ зналъ и на которое имѣлъ безпредѣльное вліяніе, въ малочисленную, безжизненную, нерасположенную къ нему аудиторію, говорятъ, что рѣчь его была тогда по большей части тихимъ, монотоннымъ бормотаньемъ, внятнымъ только для сидѣвшихъ очень близко. Будучи сильно затронутъ, онъ иногда возвышалъ свой голосъ, но чрезъ нѣсколько минутъ рѣчь его снова становилась непонятнымъ шопотомъ. Таковъ былъ графъ Чатамъ, но не таковъ былъ Вилліамъ Питтъ. Его станъ, когда онъ впервые появился въ парламентѣ, былъ поразительно граціозенъ и повелителенъ, его черты были величественны и благородны, его глазъ — исполненъ огня. Голосъ его, даже понижаясь до шопота, былъ слышенъ съ самыхъ отдаленныхъ скамей; а при полномъ напряженіи раздавался, какъ гулъ органа большаго собора, потрясалъ зданіе и проникалъ чрезъ прихожія и лѣстницы Court of Requests и Вестминстерской Залы. Онъ съ самою прилежною заботливостью старался развивать эти замѣчательныя преимущества. Пріемы его, по описанію одного весьма злонамѣреннаго наблюдателя, были пріемы Гаррикка. Игра его физіономіи была удивительна: онъ часто смущалъ оратора-противника однимъ взглядомъ негодованія иди презрѣнія. Каждымъ тономъ, отъ страстнаго крика до дрожащаго обращенія въ сторону, онъ владѣлъ вполнѣ. Очень можетъ быть, что стараніе его усовершенствовать эти значительныя внѣшнія преимущества имѣло въ нѣкоторомъ отношеніи дурное вліяніе и питало въ немъ страсть къ театральному эффекту, которая, какъ мы уже замѣтили, была однимъ изъ самыхъ очевидныхъ недостатковъ его характера.
Но обширнымъ вліяніемъ, которое имѣлъ Питтъ почти въ теченіе 30 лѣтъ въ палатѣ общинъ, онъ не былъ исключительно или главнымъ образомъ обязанъ своимъ внѣшнимъ достоинствамъ. Онъ, безъ сомнѣнія, былъ великій ораторъ; и изъ описаній его современниковъ и отрывковъ рѣчей его, которые еще существуютъ, нетрудно открыть характеръ и раpмѣръ его ораторскихъ способностей.
Онъ отличался не къ подготовленныхъ рѣчахъ. Нѣсколько заранѣе сочиненныхъ имъ рѣчей его были вполнѣ неудачны. Обработанный панегирикъ, который онъ произнесъ генералу Вольфу, считался худшимъ изъ его произведеній. «Никто, говорятъ одинъ критикъ, часто слышавшій его, не зналъ почти никогда, что онъ скажетъ.» Въ сущности легкость, съ какою онъ говорилъ, доходила до недостатка. Онъ былъ не господиномъ, а рабомъ собственной рѣчи. Онъ такъ мало владѣлъ собою, когда увлекался рѣчью, что не любилъ принимать участія въ преніяхъ, если его голова была занята какою-нибудь важною государственною тайною. «Я долженъ сидѣть спокойно, сказалъ онъ однажды лорду Шельборну, въ подобномъ случаѣ, потому что, если встану, все, что у меня въ головѣ, будетъ на языкѣ.»
Онъ не былъ также и великимъ дебатеромъ. Что онъ не былъ ямъ, впервые вступивъ въ палату общинъ — это не удивительно. Едва ли сдѣлался имъ кто-либо безъ долгой практики и многихъ неудачъ. Только мало-по-малу, говорилъ Боркъ, покойный м-ръ Фоксъ сдѣлался самымъ блестящимъ и самымъ могущественнымъ изъ когда-либо жившихъ дебатеровъ. Самъ же Фоксъ приписывалъ успѣхъ свой принятому имъ еще въ молодости рѣшенію; худо ли, хорошо ли, но говорить по крайней мѣрѣ одинъ разъ каждую ночь. «Въ теченіе цѣлыхъ пяти сессій, повторялъ онъ неоднократно, говорилъ я каждую ночь за исключеніемъ одной, и только жалѣю, что не говорилъ я въ эту ночь.» Въ самомъ дѣлѣ, исключая м-ра Станли, котораго познанія въ искусствѣ парламентской защиты похожи на инстинктъ, трудно было бы назвать хоть одного замѣчательнаго дебатера, который сдѣлался бы мастеромъ своего искусства не на счетъ своихъ слушателей.
Но, какъ это искусство таково, что даже самые способные люди рѣдко пріобрѣтали его безъ долгой практики, такъ оно и таково, что, при прилежной и безстрашной практикѣ, рѣдко когда не пріобрѣтается людьми съ порядочными способностями. Странно, что Питтъ, человѣкъ съ блестящими талантами, съ большою плавностью рѣчи, большою смѣлостью, человѣкъ, котораго вся жизнь прошла въ парламентской борьбѣ, которыя въ продолженіе ряда лѣтъ былъ руководящимъ министромъ короны въ палатѣ общинъ, — никогда не достигъ высокаго совершенства въ такомъ искусствѣ. Онъ говорилъ безъ приготовленія; но рѣчь его слѣдовала теченію его собственныхъ мыслей, а не ходу предшествовавшихъ преній. Онъ могъ, правда, запомнить какое-нибудь отдѣльное выраженіе оратора-противника и сдѣлать его предметомъ живой насмѣшки или торжественнаго осужденія. Нѣкоторые изъ самыхъ знаменитыхъ взрывовъ его краснорѣчія были вызваны неосторожнымъ словомъ, усмѣшкой или знакомъ одобреніи. Но это былъ, повидимому, единственный родъ реплики, въ которомъ онъ отличался. Онъ былъ, быть можетъ, единственный великій англійскій ораторъ, который не видѣлъ, выгоды въ томъ, чтобы говорить послѣднимъ и который всегда почтя вызывался говорить прежде самыхъ страшныхъ своихъ противниковъ. Достоинства его были почти исключительно реторическія. Онъ не имѣлъ успѣха ни въ изложеніи, ни въ опроверженія; но рѣчи его изобиловали живыми образами, поразительными изрѣченіями, прекрасно разсказанными анекдотами, удачными намеками, страшными воззваніями. Порицаніе и сарказмъ его были ужасны. Можетъ быть, ни одного англійскаго оратора никогда такъ но боялись.
Но что придавало всего болѣе эффекта его рѣчи — былъ видъ откровенности, пылкаго чувства и нравственной возвышенности, который присущъ былъ всему, что онъ говорилъ. Слогъ его всегда отличался чистотою вкуса. Нѣкоторые изъ современныхъ судей признавали его слишкомъ цвѣтистымъ. Вальполь, посреди горячихъ похвалъ одной изъ величайшихъ рѣчей Питта, признается, что нѣкоторыя изъ метафоръ были слишкомъ натянуты. Нѣкоторыя изъ цитатъ Питта и нѣкоторыя изъ его ссылокъ на классиковъ были слишкомъ обыкновенны даже для толковаго школьника. Но это были тонкости, о которыхъ аудиторія мало заботилась.^ Энтузіазмъ оратора заражалъ всѣхъ, которые его слушали: его жаръ и его благородный видъ сообщали огонь самому холодному понятію и придавали достоинство самымъ пустымъ намекамъ.
Способности его начали скоро безпокоить правительство; и Вальполь рѣшился дать примѣръ на патріотическомъ корнетѣ. Поэтому Питтъ былъ уволенъ отъ службы. М-ръ Тэккерей говорятъ, что министръ сдѣлалъ этотъ шагъ потому, что ясно видѣлъ, что напрасно было бы думать о возможности подкупить столь благороднаго и безкорыстнаго противника. Мы не оспариваемъ честности Питта; но не знаемъ, чтобы онъ чѣмъ-нибудь доказалъ ее, послѣ удаленія изъ арміи, и увѣрены, что Вальполь былъ не таковъ, чтобы повѣрить непреклонной честности молодаго искателя приключеній, который не имѣлъ еще удобнаго случая отъ чего-либо отказаться. Истина заключается въ томъ, что Вальполь не имѣлъ обыкновенія откупаться отъ враговъ. Боркъ справедливо говоритъ, въ Appeal to the Old Whigs", что Вальполь привлекъ на свою стогну весьма немногихъ изъ оппозиціи. Въ самомъ дѣлѣ, этотъ великій министръ слишкомъ хорошо зналъ свое дѣло. Онъ зналъ, что вмѣсто одного рта, который онъ заткнетъ какою-нибудь должностью, пятьдесятъ другихъ ртовъ тотчасъ откроются. Онъ зналъ, что было бы весьма плохою политикою съ его стороны дать понять свѣту, что можно больше выиграть противодѣйствуя его мѣрамъ, нежели поддерживая ихъ. Правила эти также стары, какъ и начало парламентскихъ подкуповъ въ Англіи. Пеписъ[5] выучился имъ, какъ онъ говоритъ намъ, отъ совѣтниковъ Карла II.
Питтъ ничего не потерялъ. Онъ былъ сдѣланъ камеръ-юнкеромъ принца Валлійскаго и продолжалъ съ такимъ же жаромъ и возраставшимъ искусствомъ возставать противъ министровъ. Вопросъ морскаго права, поднятый въ то время между Англіею и Испаніей), вызвалъ всѣ его силы. Онъ требовалъ войны съ запальчивостью, которую трудно согласить съ разумомъ или человѣколюбіемъ, но которая кажется м-ру Тэккерею достойною величайшаго удивленія. Мы не остановимся на разсмотрѣніи предмета, о которомъ" — какъ мы думали, согласны всѣ свѣдующіе люди. Мы могли бы, кажется, легко доказать, что война съ Испаніей). никакъ не могла быть оправдана, если только должно сколько-нибудь почитать международное право; если только право, когда дѣло идетъ объ обществахъ, не есть синонимъ силы; если мы не примемъ ученія морскихъ разбойниковъ, котораго, кажется, держится м-ръ Тэккерей, что трактаты ничего не значатъ на разстояніи тридцати градусовъ долготы. Правда однако, что виновники этой войны избавили историка отъ труда изобличать ихъ. Они признали себя виновными. «Я видѣлъ, говоритъ Боркъ и тщательно изслѣдовалъ подлинные документы, касающіеся нѣкоторыхъ важныхъ событій того времени. Они вполнѣ убѣдили меня въ крайней несправедливости этой войны и въ ложности тѣхъ красокъ, которыми Вальполь, къ погибели своей и руководимый ложною политикою, позволилъ разрисовать эту мѣру. Нѣсколько лѣтъ спустя, мнѣ довелось говорить со многими изъ главныхъ противниковъ министра и съ тѣми, которые главнымъ образомъ возбудили этотъ крикъ. Рѣшительно ни одинъ изъ нихъ нисколько не защищалъ этой мѣры и не пытался оправдать свое поведеніе. Они осуждали его такъ же свободно, какъ бы сдѣлали это, разсуждая о какомъ-нибудь событіи исторіи, въ которомъ сами не принимали никакого участія.» Питтъ далъ впослѣдствіи полное доказательство тому, что онъ былъ однимъ изъ этихъ поздно-каявшихся. Но поведеніе его, даже когда оно ему самому казалось весьма преступнымъ, кажется его біографу достойнымъ удивленія.
Выборы 1741 года были неблагопріятны для Вальполя, и послѣ долгой и упорной борьбы онъ нашелъ нужнымъ уступить. Герцогъ Ньюкастль и лордъ Гардвикъ открыли переговоры съ глазами патріотовъ, въ надеждѣ образовать министерство на вигскихъ началахъ. Въ этомъ случаѣ поведеніе Питта и лицъ, наиболѣе тѣсно съ нимъ связанныхъ, было таково, что приноситъ имъ мало чести. Они пытались прійти къ соглашенію съ Вальполемъ и предлагали, если онъ употребитъ свое вліяніе на короля въ ихъ пользу, защитить его отъ преслѣдованія. Они зашли столь далеко, что поручились даже за содѣйствіе принца Валлійскаго. Но Вальполь зналъ, что помощь — какъ онъ называлъ молодыхъ патріотовъ, — ни къ чему не послужитъ, если Полыни и Картеретъ окажутся несговорчивыми, и что она будетъ излишня, если можно будетъ привлечь на свою сторону великихъ вождей оппозиціи. Поэтому онъ уклонился отъ предложенія. Замѣчательно, что м-ръ Тэккерей, который считалъ стоящимъ труда сохранить плохіе школьные стихи Питта, даже не намекаетъ на это дѣло, на дѣло, которое подкрѣпляется сильнымъ свидѣтельствомъ и которое можетъ быть найдено въ такой обыкновенной книгѣ, какъ Кокса «Life of Wallpole».
Новыя назначенія обманули ожиданія почти каждаго изъ членовъ оппозиціи, и Питта болѣе всѣхъ другихъ. Онъ не былъ приглашенъ занять мѣсто въ министерствѣ, и твердо держался поэтому своего стараго промысла патріота. Счастливъ былъ онъ, что поступилъ такимъ образомъ. Еслибъ онъ принялъ должность въ это время, то, по всей вѣроятности, раздѣлилъ бы въ значительной мѣрѣ непопулярность Польтни, Сандиса и Картерета. Онъ былъ теперь самымъ яростнымъ и неумолимымъ изъ тѣхъ, которые требовали мщенія въ отношеніи къ Вальполю. Онъ говорилъ съ большою энергіею и искусствомъ въ пользу самыхъ несправедливыхъ и жестокихъ предложеній, какія могли придумать враги падшаго министра. Онъ понуждалъ палату общинъ назначить тайный трибуналъ для разсмотрѣнія поведенія бывшаго перваго лорда казначейства. Это было сдѣлано. Значительное большинство слѣдователей были явно враждебны обвиненному государственному человѣку. Несмотря на то, они принуждены были сознаться, что не могли найти въ немъ вины. Поэтому они потребовали новыхъ полномочій, билля огражденія свидѣтелей, или, другими словами, билля о награжденія всѣхъ тѣхъ, которые будутъ — справедливо или ложно — свидѣтельствовать противъ графа Орфорда. Питтъ поддержалъ этотъ билль — Питтъ, который самъ предлагалъ быть щитомъ между графомъ Орфордомъ и общественнымъ правосудіемъ. Это печальные факты. М-ръ Тэккэрей опускаетъ ихъ или смѣшить пройти ихъ какъ можно скорѣе, и, какъ его дѣло хвалить, то онъ нравъ, поступая такимъ образомъ. Но хотя есть много другихъ эпохъ въ жизни Питта, созерцаніе которыхъ пріятнѣе, мы не знаемъ ни одной, которая была бы болѣе поучительна. Каково должно было быть вообще состояніе политической нравственности, если молодой человѣкъ, на котораго смотрѣли, — и справедливо смотрѣли, — какъ на самаго патріотическаго и безпорочнаго государственнаго человѣка своего времени, могъ пытаться проложить себѣ дорогу къ должности подобными безчестными средствами.
Bill of Indemnity былъ отвергнутъ лордами. И аль по ль покойно удалился отъ взоровъ публики, и обширное пространство, которое онъ оставилъ пустымъ, вскорѣ было занято Картеретомъ. Противъ Картерета Питтъ началъ гремѣть съ тѣмъ же усердіемъ, какое онъ когда-либо явилъ въ отношеніи къ сэру Роберту. На Картерета онъ перенесъ большую часть тѣхъ жесткихъ названій, которыя были обыкновенны въ его краснорѣчіи: единственный министръ, нечестивый министръ, гнусный министръ, ненавистный министръ. Главною темою брани Питта была милость, оказываемая германскимъ владѣніями Брауншвейгскаго дома. На обыкновеніе платить ганноверскимъ войскамъ англійскими деньгами онъ нападалъ ск большимъ жаромъ и съ искусствомъ, поставившимъ его въ самыхъ первыхъ рядахъ парламентскихъ ораторовъ. Палата общинъ незадолго до того лишилась нѣсколькихъ лучшихъ своихъ украшеній. Вальполь и Полыни приняли званіе перовъ; сэръ Вилліамъ Виндгамъ умеръ и между начинавшими пріобрѣтать извѣстность никого нельзя было признать во всѣхъ отношеніяхъ равнымъ Питту.
Во время вакацій 1744 года, умерла старая герцогиня Мальборо. Она унесла съ собою въ могилу репутацію женщины, умѣющей ненавидѣть болѣе нежели кто-либо другой въ то время. Но любовь ея была безконечно болѣе пагубна, нежели ея ненависть. Болѣе чѣмъ за 30 лѣтъ до того нравъ ея погубилъ партію, къ которой она принадлежала, и обожаемаго супруга. Время не сдѣлало ее ни болѣе благоразумною, ни болѣе кроткою. Достаточно было сдѣлаться кому-нибудь великимъ и счастливымъ въ данную минуту, и онъ становился предметомъ ее неумолимой ненависти. Она прежде ненавидѣла Вальполя; теперь ненавидѣла Картерета. Задолго до ея смерти, Попъ предсказалъ судьбу ея громаднаго состоянія.
«То hoirs unknown descends tho unguarded store,
Or wandere, heaven-directed, to the poor». (1)
(1) «Къ неизвѣстнымъ наслѣдникамъ нисходитъ никѣмъ не хранимое сокровище,
Или отправляется, руководимое небомъ, къ бѣдняку».
Питтъ былъ тогда однимъ изъ бѣдныхъ; и ему небо назначило часть богатства высокомѣрной вдовы. Она завѣщала ему 10,000 фунтовъ за «его благородную защиту для поддержанія законовъ Англіи и для предотвращенія Погибели его страны.»
Завѣщаніе было написано въ августѣ. Герцогиня умерла въ октябрѣ. Въ ноябрѣ Питтъ былъ придворнымъ. Пельгамы заставили короля, совершенно противъ его воли, разстаться съ лордомъ Картереромъ, который сдѣлался теперь графомъ Гранвиллемъ. Они принялись послѣ этой побѣды, за образованіе министерства на основаніи, которое прозвано было «широкимъ основаніемъ» (broad bottom). Литльтонъ получилъ мѣсто въ казначействѣ; многіе другіе друзья Питта не были забыты. Но самъ Питтъ принужденъ былъ пока довольствоваться обѣщаніями. Король задѣтъ былъ за живое нѣкоторыми выраженіями, которыя пылкій ораторъ употребилъ въ преніяхъ о ганноверскихъ Пойскахъ. Но Ньюкастль и Пельгамъ выразили полнѣйшую увѣренность, что время и ихъ старанія смягчатъ королевское неудовольствіе.
Питтъ, съ своей стороны, не упустилъ ничего, что могло бы облегчить допущеніе его къ должности. Онъ отказался отъ своего мѣста въ придворномъ штатѣ принца Фридриха, и, когда собрался парламентъ, употребилъ свое краснорѣчіе на поддержку правительства. Пельгамы были дѣйствительно чистосердечны въ стараніяхъ своихъ устранить сильныя предубѣжденія, которыя укоренились въ умѣ короля. Они знали, что Питтъ не былъ человѣкомъ, котораго легко можно бы обмануть или безнаказанно оскорбить. Они опасались, что не будутъ въ состояніи долго удержать его обѣщаніями. Да и не было въ ихъ интересѣ удерживать его такимъ образомъ. Крѣпкіе узы связывали его съ ними. Онъ былъ врагъ ихъ врага. Братья ненавидѣли и боялись краснорѣчиваго, честолюбиваго и повелительнаго Гранвилля. Они во многихъ мѣстахъ открыли его интриги. Они знали его вліяніе на умъ короля. Они знали, что какъ скоро представится благопріятный случай, онъ будетъ снова призванъ стать во главѣ управленія. Они рѣшились привести дѣло къ кризису, и вопросъ, на которомъ они разстались со своимъ повелителемъ, состоялъ въ томъ: будетъ ли Питтъ или нѣтъ допущенъ къ должности? Они выбрали время съ большимъ искусствомъ, нежели великодушіемъ. Когда возстаніе дѣйствительно свирѣпствовало въ Британіи, когда претендентъ былъ повелителемъ сѣверной оконечности острова, тогда они просили отставки. Король увидѣлъ себя оставленнымъ, въ одинъ день, всею силою той партіи, которая возвела его Фамилію на престолъ. Лордъ Гранвилль пытался образовать министерство; но вскорѣ оказалось, что парламентское вліяніе Пельгамовъ было непреодолимо, что любимый сановникъ короля могъ разсчитывать приблизительно только на 30 лордовъ и 80 членовъ палаты общинъ. Планъ былъ оставленъ. Гранвилль удалился, смѣясь. Министры возвратились болѣе сильными чѣмъ прежде; и король не былъ болѣе въ состояніи отказать имъ въ чемъ-нибудь, чего Имъ угодно бы было потребовать. Онъ могъ только бормотать, что это очень жестоко дать Ньюкастлю, который неспособенъ быть камергеромъ самаго незначительнаго германскаго принца, возможность повелѣвать королемъ Англіи.
Одну уступку милостиво сдѣлали министры. Они согласились, чтобы Питтъ не былъ поставленъ въ такое положеніе, которое дѣлало бы для него необходимымъ имѣть частыя свиданія съ королемъ. Поэтому вмѣсто того, чтобы сдѣлать своего новаго союзника военнымъ секретаремъ, какъ они предполагали, они назначили его вице-казначеемъ Ирландіи и чрезъ нѣсколько мѣсяцевъ повысили его на должность военнаго казначея.
Это было въ то время однимъ изъ самыхъ выгодныхъ мѣстъ въ министерствѣ. Жалованье было только незначительною частью доходовъ, которые получалъ казначей отъ своего мѣста. Ему разрѣшалось постоянно имѣть въ рукахъ своихъ большую сумму, которая даже во время мира рѣдко была меньше 100,000 фунтовъ; и проценты съ этой суммы онъ могъ употреблять въ собственную пользу. Обычай этотъ не былъ тайнымъ и не считался безславнымъ. Онъ былъ обычаемъ людей неоспоримой честности, какъ прежде такъ и послѣ Питта. Питтъ отказался однако принять хотя-бы одинъ фартингъ сверхъ жалованья, закономъ присвоеннаго его должности. Принято было иностранными государями, получавшими плату отъ Англіи, давать военному казначею незначительный процентъ съ субсидій. Питтъ рѣшительно отклонилъ отъ себя эти позорные подарки.
Такого рода безкорыстіе было, въ его времена, весьма рѣдкимъ. Его поведеніе изумляло и забавляло политиковъ. Оно возбуждало самое искреннее удивленіе въ массѣ народа. Не смотря на непослѣдовательности, въ которыхъ былъ виновенъ Питтъ, не смотря на странное противорѣчіе между его неукротимостью въ оппозиціи и его смиреніемъ въ должности, онъ все еще обладалъ большою долей общественнаго довѣрія. Причины, которыя могутъ побудить политика перемѣнить свои связи или общій образъ своихъ дѣйствій, часто бываютъ темны; но безкорыстіе въ денежныхъ дѣлахъ можетъ понять каждый. Съ тѣхъ поръ Питта считали человѣкомъ неспособнымъ поддаться гнуснымъ искушеніямъ. Если онъ дурно дѣйствовалъ, то это могло проистекать отъ ошибочнаго сужденія, это могло происходить изъ мести, это могло быть слѣдствіемъ честолюбія. Но будучи бѣденъ, онъ освободилъ себя отъ всякаго подозрѣнія въ корысти.
Послѣдовало восемь спокойныхъ лѣтъ, восемь лѣтъ, въ теченіе которыхъ меньшинство, бывшее съ самаго паденія лорда Гранвилля весьма слабымъ, продолжало уменьшаться, пока не сдѣлалось почти незамѣтнымъ. Въ 1748 г. заключенъ былъ миръ съ Франціею. и Испаніею. Принцъ Фридрихъ умеръ въ 1751 году, а съ нимъ исчезла всякая оппозиція. Почти всѣ находившіеся еще въ живыхъ замѣчательнѣйшіе члены партіи, поддерживавшей Вальполя, и партіи ему противодѣйствовавшей, соединились при его преемникѣ. Пылкій и неукротимый духъ Питта былъ на время успокоенъ. Онъ молча согласился на ту самую систему континентальныхъ мѣръ, которую недавно осуждалъ. Онъ пересталъ непочтительно говорить о Ганноверѣ. Онъ не возражалъ противъ трактата съ Испаніею, хотя трактатъ этотъ оставлялъ насъ въ томъ же положеніи, въ какомъ мы были, лорда онъ произносилъ свои громовыя рѣчи противъ миролюбивой политики Вальполя. Тамъ и сямъ пробивались проблески прежняго Питта; но они были рѣдки и скоропреходящими Пельгамъ зналъ, съ кѣмъ онъ имѣлъ дѣло, и чувствовать, что союзнику, столь мало привыкшему къ ограниченіямъ и столь способному вредить, легко можно было позволить случайный припадокъ упрямства.
Два человѣка, если не равные Питту по умственнымъ силамъ, то немного ему уступавшіе, занимали также какъ и онъ, второстепенныя мѣста въ управленіи. Одинъ, изъ нихъ, Мобрей, былъ сначала генеральнымъ солиситоромъ, а потомъ генеральнымъ атторнеемъ. Эта замѣчательная личность далеко превосходила Питта въ правильности вкуса, въ силѣ логики, въ глубинѣ и разнообразіи знаній. Его парламентское краснорѣчіе никогда не поражало неожиданными вспышками ослѣпительной яркости; но его частый, ровный и мягкій блескъ никогда ни на минуту не затемнялся. Въ отношеніи ума онъ былъ, кажется, вполнѣ равенъ Питту; но онъ былъ лишенъ нравственныхъ качествъ, которымъ Питтъ былъ главнымъ образомъ обязанъ своимъ успѣхомъ. Моррею не доставало той энергіи, того мужества, того все-обхватывающаго и всѣмъ-рискующаго честолюбія, которыя и дѣлаютъ людей великими въ смутныя времена. Сердце его было немного холодно, нравъ — остороженъ даже до робости, его пріемы — приличны даже до форменности. Онъ никогда не подвергалъ свое состояніе или свою славу риску, котораго могъ избѣгнуть. Одно время онъ, по всей вѣроятности, могъ бы быть первымъ министромъ. Но предметомъ его желаній была судейская скамья. Положеніе главнаго судьи было, пожалуй, не столь блестяще, какъ положеніе перваго лорда казначейства; но оно было почетно; оно было спокойно; оно было безопасно и поэтому было любимымъ положеніемъ Моррея.
Фоксъ — отецъ того великаго мужа, котораго могучія усилія въ пользу мира, истины и свободы сдѣлали это имя безсмертнымъ — былъ военнымъ секретаремъ. Онъ былъ любимцемъ короля, герцога Кумберланда и нѣкоторыхъ изъ самыхъ могущественныхъ членовъ великаго вигскаго союза. Его парламентскія дарованія были высшаго разряда. Какъ ораторъ, онъ почти во всѣхъ отношеніяхъ былъ совершеннымъ контрастомъ Питта. Фигура его была не граціозна; черты лица, какъ передали ихъ намъ Ренольдсъ и Ноллекенсъ, выражали сильный умъ; но черты эти были грубы, и общій ихъ видъ мраченъ и пасмуренъ. Его манеры были неуклюжи; его рѣчь медлительна; онъ часто останавливался за недостаткомъ словъ; но какъ дебатеръ, какъ обладатель той смѣлой, полновѣсной и мужественной логики, которая приличествуетъ разсмотрѣнію политическихъ вопросовъ, онъ никогда, быть можетъ, не былъ ни кѣмъ превзойденъ, кромѣ своего сына. Въ искусствѣ возражать онъ былъ на столько же рѣшительно выше Питта, на сколько въ искусствѣ декламаціи онъ былъ ниже Питта. Въ отношеніи умственныхъ способностей вѣсы стояли ровно. Но и здѣсь опять нравственныя качества Питта давали ему перевѣсъ. Фоксъ, безъ сомнѣнія, обладалъ многими добродѣтелями. Какъ по врожденнымъ наклонностямъ, такъ и по талантамъ своимъ, онъ имѣлъ большое сходство съ своимъ болѣе знаменитымъ сыномъ. Онъ имѣлъ ту же мягкость нрава, тѣ же сильныя страсти, ту же откровенность, смѣлость и неукротимость, ту же искренность къ друзьямъ, ту же готовность мириться съ врагами. Никто не былъ болѣе горячо любимъ своею семьею и своими товарищами, и никто не заслуживалъ этого въ такой мѣрѣ. Но къ несчастью онъ былъ воспитанъ въ дурной политической школѣ, въ школѣ, вѣрованье которой было, что политическая добродѣтель — одно кокетство политическаго разврата; что на каждаго патріота есть подкупная цѣна; что правительство можетъ держаться только посредствомъ подкуповъ и что государство есть добыча государственныхъ людей. Правила эти были слишкомъ въ модѣ въ низшихъ рядахъ партіи Вальполя и были слишкомъ поощряемы самимъ Вальполемъ, который, изъ презрѣнія къ такъ называемому въ наше время humbug[6], часто безумнымъ и обиднымъ образомъ впадалъ въ противоположную крайность. Шаткая политическая нравственность Фокса представляла замѣчательный контрастъ съ тщеславнымъ пуризмомъ Питта. Нація не довѣряла первому и имѣла безусловное довѣріе къ послѣднему. Но почти всѣ государственные люди того вѣка не знали еще, какое значеніе имѣло довѣріе націи. Пока все шло покойно, пока не было оппозиціи, пока всего можно было достигнуть милостью небольшой правящей юнты, — Фоксъ имѣлъ рѣшительное преимущество надъ Пигтомъ; но когда наступили опасныя времена, когда Европа была потрясена войною, когда парламентъ распался на партіи, когда общественное мнѣніе было жестоко взволновано, — любимецъ народа достигъ верховной власти, а соперникъ его низошелъ до ничтожества.
Въ началѣ 1754 года Генри Пельгамъ неожиданно умеръ. "Теперь я не буду имѣть болѣе покоя, " воскликнулъ старый король, услышавъ эту вѣсть. Онъ былъ правъ. Пельгаму удалось соединить и удержать вмѣстѣ всѣ таланты королевства. Со смертью его самый высокій постъ, къ которому можетъ стремиться англійскій подданный, остался незанятымъ; и въ то же время исчезло вліяніе, которое соединяло и сдерживало столько безпокойныхъ и честолюбивыхъ головъ.
Въ теченіе недѣли послѣ смерти Не ль гама было рѣшено, что герцогъ Ньюкастлъ будетъ поставленъ во главѣ казначейства; но этимъ дѣло не было еще окончательно улажено. Кто будетъ руководящимъ министромъ короны въ палатѣ общинъ? Слѣдовало ли поручить эту обязанность человѣку замѣчательныхъ талантовъ? Подобный человѣкъ при подобномъ положеніи не потребовалъ ли бы, и не получилъ ли бы, большаго участія во власти и въ раздачѣ должностей, нежели сколько Ньюкастль желалъ бы уступить? Слѣдовало ли употребитъ простаго труженика? И такова была вѣроятность, что просто! труженикъ будетъ въ состояніи руководить многочисленнымъ и бурнымъ собраніемъ, изобилующимъ способными и опытными людьми.
Попъ сказалъ о несчастномъ скрягѣ сэрѣ Джонѣ Котлерѣ:
«Cutler saw tenants break and bouses fall
For very want: he could not build а wall.» (1)
(1) «Котлеръ видѣлъ, какъ разорялись его арендаторы и рушились дома.
Вслѣдствіе бѣдности средствъ — и не могъ построить стѣны.»
Любовь Ньюкастля въ власти походила на любовь Котлера къ деньгамъ. Это была скупость враждебная сама себѣ, корысть, разумная съ пенсами и безумная съ Фунтами. Немедленная издержка была для него такъ трудна, что онъ не рѣшался сдѣлать самой необходимой поправки. Если бы онъ могъ принудить себя уступить сразу часть своей власти, онъ вѣроятно обезпечилъ бы за собою обладаніе остающейся части. Но онъ считалъ за лучшее составить слабое и гнилое правительство, которое шаталось при малѣйшемъ дуновеніи и пало въ первую бурю, нежели заплатить необходимую цѣну за крѣпкіе и твердые матеріалы. Онъ желалъ найти кого-нибудь, кто бы согласился принять на себя руководить палатою общинъ на условіяхъ, подобныхъ тѣмъ, на которыхъ секретарь Крагсъ дѣйствовалъ при Сондерландў лѣтъ за 35 передъ тѣмъ. Крагса едва ли можно было назвать министромъ. Онъ былъ только агентомъ министра. Ему не довѣряли важнѣйшихъ государственныхъ тайнъ; онъ только слѣпо повиновался приказаніямъ своего начальника и былъ, употребляя выраженіе Доддингтона, только слугою лорда Сондерланда. Но времена измѣнились. Со времени Сондерланда значеніе палаты общинъ постоянно возрастало. Въ продолженіе многихъ лѣтъ завѣдывавшій дѣлами правительства въ этой палатѣ былъ почти всегда первымъ министромъ. При такихъ обстоятельствахъ нельзя было предполагать, чтобы человѣкъ, обладающій талантами, необходимыми для подобнаго положенія, унизился бы до вступленія въ него на условіяхъ, какія расположенъ былъ предложить Ньюкастль.
Питтъ былъ боленъ въ Батѣ; но если бы онъ былъ и здоровъ и въ Лондонѣ, то ни король, ни Ньюкастль не были расположены сдѣлать ему предложеніе. Холодный и осторожный Моррей не желалъ измѣнить избранному имъ роду дѣятельно эти. Открыты были переговоры съ Фоксомъ. Ньюкастль велъ себя, какъ и слѣдовало ожидать отъ него, то-есть дѣтски и низко. Предложеніе, которое онъ сдѣлалъ, заключалось въ томъ, чтобы Фоксъ былъ государственнымъ секретаремъ и руководителемъ палаты общинъ; чтобы, распоряженіе секретными суммами или, говоря просто, подкупъ членовъ парламента былъ оставленъ за первымъ лордомъ казначейства; но чтобы Фоксъ былъ обстоятельно извѣщаемъ о томъ, какимъ образомъ употреблялся этотъ фондъ.
Фоксъ согласился на эти условія. Но на другой день все пришло въ замѣшательство. Ньюкастль перемѣнилъ свое намѣреніе. Разговоръ, послѣдовавшій между Фоксомъ и герцогомъ, одинъ изъ самыхъ любопытныхъ въ англійской исторіи. «Мой братъ, сказалъ Ньюкастль будучи въ казначействѣ, никому не говорилъ, что онъ дѣлалъ съ секретными деньгами. Того же хочу и я.» Отвѣтъ былъ очевиденъ. Пельгамъ былъ не только первымъ лордомъ казначейства, но и руководителемъ палаты общинъ, и поэтому ему не было надобности кому-либо сообщать о своихъ сдѣлкахъ съ членами этой палаты. «Но какъ могу я, говорилъ Фоксъ, руководить палатою общинъ, не имѣя свѣдѣній объ этомъ предметѣ? Какъ могу я говорить джентльменамъ, не зная, кто изъ нихъ получилъ награжденіе и кто нѣтъ? И кто, — продолжалъ онъ, — будетъ раздавать мѣста.» — Я самъ, сказалъ герцогъ. — «Какъ же мнѣ справиться съ палатою общинъ.» — О, пусть члены палаты общинъ обратятся ко мнѣ. — Фоксъ тогда упомянулъ о всеобщихъ выборахъ, которые приближались, и спросилъ, какъ будутъ замѣщены министерскія бурги. «Не безпокойтесь, сказалъ Ньюкасть, все это уже устроено.» Это было уже больше, нежели сколько могла перенести человѣческая природа. Фоксъ отказался принять должность государственнаго секретаря на такихъ условіяхъ, и герцогъ поручилъ руководство палатою общинъ ограниченному, безвредному человѣку, имя котораго почти забыто въ наше время, сэру Томасу Робинсону.
Возвратившись изъ Бата, Питтъ выказывалъ большую умѣренность, хотя его высокомѣрный духъ кипѣлъ мщеніемъ. Онъ не жаловался на средства, какими его обошли, но говорилъ открыто, что Фоксъ былъ, по его мнѣнію, самый способный человѣкъ, чтобы руководить палатою общинъ. Соперники, примиренные общими интересами и общею враждою, составили планъ дѣйствій для слѣдующей сессіи. "Сэръ Томасъ Робинсонъ руководилъ нами, " сказалъ Питтъ Фоксу. «Герцогъ могъ бы такъ же хорошо послать для руководства нами свой ботфортъ.»
Выборы 1754 года были благопріятны для министерства. Но видъ иностранныхъ дѣлъ былъ грозенъ. Въ Индіи англичане и Французы занимались, съ самаго Ахенскаго мира, рѣзнею другъ друга. Въ послѣднее время они принялись за то же дѣло и въ Америкѣ. Можно было предвидѣть, что приближались трудный времена, времена, которыя потребуютъ совершенно иныхъ способностей, нежели способности Ньюкастля и Робинсона.
Въ ноябрѣ собрался парламентъ, и еще до исхода этого мѣсяца новый государственный секретарь былъ такъ нещадно измученъ военнымъ казначеемъ и военнымъ секретаремъ, что положеніе его сдѣлалось совершенно невыносимымъ. Фоксъ нападалъ на него съ большою силою и язвительностью. Питтъ показывалъ видъ презрительной нѣжности сэру Томасу и направилъ свои нападенія главнымъ образомъ противъ Ньюкастля. Однажды онъ спросилъ громовымъ тономъ — не засѣдаетъ ли парламентъ единственно для того, чтобы вносить въ свои протоколы эдикты одного слишкомъ могущественнаго подданнаго? Герцогъ совершенно растерялся. Онъ боялся уволить мятежниковъ; боялся повысить ихъ; между тѣмъ безусловно необходимо было сдѣлать что-нибудь. Фоксъ, какъ наименѣе гордый и несговорчивый изъ непокорной пары, былъ предпочтенъ. Ему предложено было мѣсто въ кабинетѣ съ условіемъ, чтобы онъ оказалъ дѣйствительную помощь министерству въ парламентѣ. Не въ добрый часъ для своей славы и своего счастья принялъ онъ предложеніе и покинулъ свою связь съ Питтомъ, который никогда не простилъ ему этого отступничества.
Поддерживаемый Фоксомъ, сэръ Томасъ съумѣлъ безъ большихъ затрудненій справиться съ дѣлами этого года. Питтъ выжидалъ своего времени. Переговоры, тянувшіеся между Англіею и Фракціею, принимали съ каждымъ днемъ болѣе неблагопріятный видъ. Къ концу сессіи король послалъ увѣдомить палату общинъ, что онъ нашелъ необходимымъ сдѣлать приготовленія къ войнѣ. Палата отвѣчала благодарственнымъ адресомъ и постановила опредѣленіе о кредитѣ. Въ продолженіе вакацій, старая непріязнь двухъ націй усилилась рядомъ несчастныхъ происшествій. Одинъ англійскій отрядъ былъ истребленъ въ Америкѣ, а нѣсколько французскихъ купеческихъ судовъ были взяты къ Вестъ-Индскихъ моряхъ. Ясно было, что приближалось время воззванія къ оружію.
Первою цѣлью короля было обезпечить Ганноверъ; и Ньюкастль былъ готовъ угождать своему государю. Заключены были договоры, по обычаю тѣхъ временъ, со многими мелкими германскими государями, которые обязывались найти солдатъ, если Англія найдетъ денегъ; а такъ какъ Фридриха II подозрѣвали въ замыслахъ относительно курфиршества его дядя[7], то дѣла были устроены такъ, чтобы Россія держала въ страхѣ Пруссію.
Когда обнародованы были опредѣленія этихъ договоровъ, по всему королевству поднялся ропотъ, изъ котораго проницательный наблюдатель могъ легко предвидѣть приближеніе бури. Ньюкастль встрѣтилъ сильную оппозицію даже со стороны тѣхъ, которыхъ онъ всегда считалъ своими орудіями. Леджъ, канцлеръ казначейства, отказался подписать указы казначейству, необходимые для дѣйствительности этихъ договоровъ. Лица, которыхъ считали пользующимися довѣріемъ молодаго принца Валлійскаго и его матери, приняли угрожающій тонъ. Въ этомъ затруднительномъ положеніи, Ньюкастль послалъ за Питтомъ, обнималъ его, ласкалъ его, улыбался ему, плакалъ надъ нимъ и нашептывалъ величайшіе комплименты и самыя блестящія обѣщанія. Король, который до сихъ поръ былъ въ высшей степени холоденъ съ нимъ, будетъ вѣжливъ на выходѣ; онъ получитъ мѣсто въ кабинетѣ; съ нимъ будутъ совѣтоваться обо всемъ; еслибъ онъ только былъ столь добръ, что поддерживалъ бы гессенскія субсидіи въ палатѣ общинъ. Питтъ холодно отклонилъ предложенное мѣсто въ кабинетѣ, выразилъ величайшую любовь и почтеніе къ королю и сказалъ, что если его величество имѣетъ сильный личный интересъ въ гессенскомъ трактатѣ, то онъ готовъ настолько удалиться отъ пути, который начерталъ себѣ, что будетъ поддерживать этотъ трактатъ. сНу, хорошо, а русскія субсидіи, " сказалъ Ньюкастль. — Нѣтъ, сказалъ Питтъ, никакой системы субсидій. — Герцогъ призвалъ на помощь лорда Гардвика, но Питтъ былъ непреклоненъ. Моррей не хотѣлъ ничего сдѣлать. Робинсонъ не могъ ничего сдѣлать. Нужно было прибѣгнуть къ Фоксу. Онъ сдѣлался государственнымъ секретаремъ съ полною властью руководителя палаты общинъ, а отъ сэра Томаса откупились пенсіономъ изъ ирландскаго Фонда.
Въ ноябрѣ 1755 года собрались палаты. Общественное настроеніе было въ высшей степени напряжено. Послѣ десяти спокойныхъ лѣтъ должна была появиться оппозиція, поддерживаемая вѣроятнымъ наслѣдникомъ престола и предводимая самымъ блестящимъ ораторомъ вѣка. О преніяхъ объ адресѣ долго вспоминали, какъ объ одной изъ величайшихъ парламентскихъ битвъ того поколѣнія. Они начались въ 3 часа по-полудни и продолжала до 5 часовъ слѣдующаго утра. Въ эту-то ночь произнесъ Джерардъ Гамильтонъ свою единственную рѣчь, отъ которой произошло его прозвище[8]. Его краснорѣчіе превзошла краснорѣчіе всѣхъ ораторовъ кромѣ Питта, который съ необыкновенною энергіею и силою говорилъ полтора часа противъ субсидій. Тѣ силы, которыя нѣкогда распространили ужасъ въ партіяхъ Влльполя и Картерета, явились теперь въ своемъ полнѣйшемъ совершенствѣ предъ аудиторіею, давно отвыкшею отъ подобныхъ зрѣлищъ. Одинъ отрывокъ этой знаменитой рѣчи дошелъ до насъ порядочно сохраненнымъ. Это сравненіе между союзомъ Фокса и Ньюкастля съ сліяніемъ Роны и Саоны. «Въ Діонѣ, говорилъ Питтъ, мнѣ захотѣлось видѣть то мѣсто, гдѣ соединяются эти двѣ рѣки, одна кроткая, слабая, тихая, и хотя тихая, но не глубокая; другая — бурный и, стремительный потокъ; но какъ онѣ не различны, онѣ соединяются наконецъ.» Поправка, предложенная оппозиціею, была отвергнута значительнымъ большинствомъ; и Питтъ, и Лэджъ, были немедленно отставлены отъ должностей.
Въ продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ борьба въ палатѣ общинъ была чрезвычайно сильна. О смѣтахъ произошли жаркія пренія; еще жарче были пренія по поводу договоровъ о субсидіяхъ. Правительство имѣло успѣхъ при каждой подачѣ голосовъ; но слава краснорѣчія Питта и вліяніе его возвышеннаго и рѣшительнаго характера продолжали увеличиваться во всю сессію; и событія, послѣдовавшія за распущеніемъ парламента, сдѣлали совершенно невозможнымъ для кого-либо другаго управлять палатою общинъ или страною.
Война началась повсюду несчастными для Англіи событіями, и даже болѣе постыдными, чѣмъ несчастными. Но наиболѣе уничижающимъ изъ этихъ событій была потеря Минорки. Герцогъ Ришельё, старый франтъ, проведшій свою жизнь, отъ шестнадцати до шестидесяти лѣтъ, соблазняя женщинъ, къ которымъ не имѣлъ ни на волосъ привязанности, высадился на этотъ островъ и успѣлъ покоритъ его. Адмиралъ Бингъ былъ посланъ изъ Гибралтара ввести подкрѣпленія въ Портъ-Магонъ; во онъ не почелъ удобнымъ вступить въ сраженіе съ французскою эскадрою и, не достигнувъ цѣли, поплылъ обратно. Народъ былъ разгоряченъ до безумія. Разразилась буря, устрашившая даже тѣхъ, которые помнили времена акциза я южнаго моря. Лавки наполнились памфлетами и каррикатурами. Стѣны покрылись пасквилями. Лондонское Сити подняло крикъ мщенія, и кринъ этотъ, какъ эхо, повторился по всѣмъ угламъ королевства. Дорсетширъ, Гонтингдонширъ, Бедфордширъ, Беккингамширъ, Сомерсетширъ, Ланкаширъ, Соффолькъ, Шропширъ, Сорри послали энергическіе адресы королю и поручили своимъ представителямъ вотировать за строгое изслѣдованіе причинъ послѣднихъ несчастій. Въ большихъ городахъ общественное мнѣніе било возбуждено такъ же сильно, какъ и въ графствахъ. Въ нѣкоторыхъ инструкціяхъ поручали даже прекратить субсидіи.
Нація была въ состояніи гнѣвнаго и угрюмаго унынія, подобнаго которому почти не встрѣчается въ исторіи. Люди всегда имѣли обыкновеніе толковать о добрыхъ старыхъ временахъ ихъ предковъ и о вырожденіи ихъ современниковъ. Вообще это пустыя слова. Но въ 1756 году это было нѣчто иное. Тогда появилась «Estimate» Брауна[9], книга, о которой вспоминаютъ теперь только по намёкамъ въ Коупера «Table Talk» и въ Борка «Letters on а Regicide Peace». Тогда ее читали, удивлялись и вѣрили ей. Авторъ вполнѣ убѣждалъ своихъ читателей, что они племя трусовъ и бездѣльниковъ, что ничего не могло спасти ихъ, что они были близки отъ того, чтобы быть порабощенными врагомъ, и что вполнѣ заслужили свою судьбу. Таковы были умозрѣнія, которымъ охотно вѣрили, при началѣ самой славной войны, въ которую когда-либо вступала Англія.
Ньюкастль началъ теперь дрожать за свое мѣсто и за единственную вещь, ноторая была для него дороже мѣста — за свою голову. Народъ былъ не въ такомъ настроеніи духа, чтобы съ нимъ можно было шутить. Его крикъ требовалъ крови. На этотъ разъ его можно было удовольствовать, пожертвовавъ Бингомъ. Но что, если случатся новыя несчастія? Что если нерасположенный къ нему монархъ вступитъ на престолъ? Что если будетъ выбрана враждебная палата общинъ?
Наконецъ, въ октябрѣ наступилъ рѣшительный кризисъ. Новый государственный секретарь давно уже гнушался коварстомъ и легкомысліемъ перваго лорда казначейства и началъ опасаться, чтобы не сдѣлаться козломъ отпущенія для спасенія стараго интриганта, которой — какъ ни казался онъ ограниченъ — никогда не имѣлъ недостатка въ ловкости, когда приходилось избѣжать опасности. Фоксъ удалился отъ своей должности. Ньюкастль прибѣгнулъ къ Moppeю, но Моррей могъ теперь достигнуть любимой цѣли своего честолюбія. Мѣсто главнаго суды королевской скамьи было вакантно, и генеральный атторней твердо рѣшился или получить его, или перейти въ оппозицію. Ньюкастль дѣлалъ ему всевозможныя предложенія: герцогство Ланкастерское пожизненно[10], мѣсто счетчика[11] въ казначействѣ, какой угодно пенсіонъ, двѣ тысячи въ годъ, шесть тысячъ въ годъ. Когда министры нашли, что Моррей непреклоненъ, они настаивали на отсрочкѣ, на одну сессію, на мѣсяцъ, на недѣлю, на день. Не появятся ли онъ еще хоть одинъ разъ въ палатѣ общинъ? Не станетъ ли говорить въ gользу адреса? Онъ былъ неумолимъ и рѣшительно объявилъ, что они могутъ дать или не дать мѣсто главнаго судьи, но что онъ не будетъ болѣе генеральнымъ атторнеемъ.
Ньюкаст ль успѣлъ теперь осилить предубѣжденія короля и, чрезъ лорда Гардвика, сдѣланы были предложенія Питту. Питтъ зналъ все могущество и показалъ, что знаетъ его. Онъ потребовалъ, какъ необходимое условіе, чтобы Ньюкастль былъ совершенно исключенъ изъ новаго министерства.
Герцогъ былъ теперь въ смѣшной крайности. Онъ бѣгалъ, болтая и крича, прося совѣта и никого не слушая. Между тѣмъ сессія приближалась. Общественное раздраженіе не уменьшалось. Нельзя было никого найти, кто бы выступилъ противъ Питта и Фокса въ палатѣ общинъ. Ньюкастль упалъ духомъ и подалъ въ отставку.
Король послалъ за Фоксомъ и поручилъ ему составить, по соглашеніи съ Питтомъ, планъ образованія новаго министерства. Но Питтъ не забылъ старыхъ обидъ и положительно отказался дѣйствовать съ Фоксомъ.
Король обратился тогда къ герцогу Девонширскому и этотъ посредникъ успѣлъ устроить дѣла. Онъ согласился взять министерство Финансовъ. Питтъ сдѣлался государственнымъ секретаремъ съ обязанностью руководить палатою общинъ. Большая печать была поручена коммиссіи. Леджъ возвратился въ казначейство, и лордъ Темпль, на сестрѣ котораго недавно женился Питтъ, былъ поставленъ во главѣ адмиралтейства.
Съ самаго начала было ясно, что это министерство продержится весьма недолго. Оно продолжилось не полныхъ пять мѣсяцевъ, и въ теченіе этихъ пяти мѣсяцевъ Питтъ и лордъ Темпль видѣли только грубое обращеніе короля и встрѣтили очень мало поддержки въ палатѣ общимъ. Замѣчательно, что оппозиціи успѣла воспрепятствовать вторичному избранію нѣкоторыхъ изъ новыхъ министровъ. Питтъ, засѣдавшій за одинъ изъ бурговъ, находившихся подъ вліяніемъ Пвльганонъ, встрѣтилъ нѣкоторую трудность получить мѣсто послѣ принятія печатей. До такой степени лишено было новое министерство тою вліянія, безъ котораго никакое министерство не могло быть прочно въ то время. Одинъ изъ доводовъ, приводимыхъ противъ билля о реформѣ, состоитъ въ томъ, что, при системѣ народнаго представительства, люди, которыхъ присутствіе въ палатѣ общинъ необходимо для управленія общественными дѣлами, могутъ часто не имѣть возможности найти себѣ мѣста. Если бы это неудобство и почувствовалось когда-либо, то не представляется ни малѣйшей трудности придумать и приложить лекарство. Но люди, угрожающіе намъ этимъ зломъ, должны бы помнить, что, при старой системѣ, великій человѣкъ, призванный къ власти, во время великаго кризиса, голосомъ цѣлой націи, находился въ опасности быть исключеннымъ аристократическимъ кружкомъ изъ палаты, которой онъ былъ лучшимъ украшеніемъ.
Наиболѣе важнымъ происшествіемъ этого непродолжительнаго министерства былъ судъ надъ Бингомъ. Касательно этого предмета общественное мнѣніе все еще раздѣлено. Мы считаемъ наказаніе адмирала и несправедливымъ, и нелѣпымъ. Измѣна, трусость, невѣжество, доходящее до того, что юристы называли crassa ignorartita, подлежатъ суровымъ уголовнымъ наказаніямъ. Но Бингъ не былъ найденъ виновнымъ въ измѣнѣ, въ трусости или въ грубомъ незнаніи своего дѣла. Онъ умеръ за то, что поступилъ такъ, какъ могъ бы поступить самый вѣрный подданный, самый безстрашный воинъ, самый опытный морякъ. Онъ умеръ за ошибку въ сужденіи, за ошибку, какую часто дѣлали величайшіе полководцы, Фридрихъ, Наполеонъ и Веллингтонъ, и въ которой они часто сознавались. Такія ошибки не должны служить поводомъ къ наказанію по той причинѣ, что наказаніе такихъ ошибокъ не предупреждаетъ, а порождаетъ ихъ. Страхъ постыдной смерти можетъ пробудить безпечность къ дѣятельности, можетъ удержать измѣнника у его знамени, можетъ предотвратить бѣгство труса; но онъ не вызываетъ тѣхъ качествъ, которыя даютъ людямъ возможность принимать быстрыя и вѣрныя рѣшенія въ важныхъ случаяхъ. Можно ожидать, что самый лучшій стрѣлокъ дастъ промахъ, если яблоко, которое должно быть его цѣлью, положено на голову его дѣтямъ. Мы не можетъ представить себѣ чего либо болѣе способнаго лишить офицера присутствіи духа въ то время, когда онъ наиболѣе въ немъ нуждается, какъ мысль, что, если мнѣніе его начальниковъ не совпадетъ съ его мнѣніемъ, онъ будетъ казненъ со всѣми аттрибутами позора. Часто говорили, что королевы подвергаются большей опасности при родахъ, нежели частныя женщины только потому, что ихъ акушеры болѣе боязливы. Хирургъ, призванный къ Маріи Луизѣ, совершенно растерялся отъ волненія. «Успокойтесь, сказалъ Бонапартъ, думайте, что вы подаете помощь бѣдной дѣвушкѣ въ Сентъ-Антуанскомъ предмѣстіи.» Этотъ образъ дѣйствія былъ конечно гораздо разумнѣе, нежели образъ дѣйствій восточнаго царя въ «Тысячи и одной ночи», который объявилъ, что доктора, которымъ не дастся вылечить его дочери, будутъ обезглавлены. Бонапартъ хорошо зналъ людей; и какъ онъ поступилъ съ этимъ хирургомъ, такъ поступалъ онъ и со всѣми офицерами. Ни одинъ государь не былъ никогда такъ снисходителенъ къ ошибкамъ сужденія, и конечно ни одинъ государь никогда не имѣлъ въ своей службѣ такъ много военныхъ, способныхъ для занятія самыхъ высшихъ мѣстъ.
Питтъ дѣйствовалъ въ этомъ случаѣ честно и мужественно. Онъ рѣшился рисковать и своею властью, и своею популярностью и мужественно говорилъ въ защиту Бинга какъ въ парламентѣ, такъ и въ присутствіи короля. Но король былъ неумолимъ. «Палата общинъ, государь, сказалъ Питтъ, кажется склоняется въ милости.» «Сэръ, отвѣчалъ король, вы научили меня искать мнѣнія моего народа въ другихъ мѣстахъ, а не въ палатѣ общинъ.» Выраженіе это заключаетъ въ себѣ болѣе остроумія, нежели все, что разсказываютъ о Георга II, и хотя оно было сказано саркастически, но содержитъ въ себѣ большой и справедливый комплиментъ Питту.
Король не любилъ Питта, но Темпля онъ совершенно ненавидѣлъ. Новый государственный секретарь, говорилъ его величество, никогда не читалъ Вателя, и былъ скученъ и напыщенъ, во почтителенъ. Первый лордъ адмиралтейства былъ грубо-дерзокъ. Вальполь разсказываетъ4 одну исторію, которая кажется слишкомъ хороша, чтобы быть справедливою. Онъ увѣряетъ насъ, что Темпль забавлялъ своего царственнаго повелителя мастерскою параллелью между поведеніемъ Бинга при Миноркѣ и поведеніемъ короля при Уденардѣ[12], параллелью, въ которой все преимущество было на сторонѣ адмирала.
Такое положеніе дѣлъ не могло продолжаться. Въ началѣ апрѣля Питтъ и всѣ его друзья получили отставку, а Вьюка ст ль былъ снова призванъ въ Сентъ-Джемсъ. Но общественное неудовольствіе не было погашено. Оно нѣсколько утихло, когда Питтъ былъ призванъ къ власти; но все еще тлѣло подъ золою; и теперь вдругъ прорвалось пламенемъ. Курсъ упалъ. Собрался общинный совѣтъ. Право гражданства Сити было вотировано Питту. Всѣ большіе корпоративные города послѣдовали этому примѣру. «Нѣсколько недѣль, говоритъ Вальполь, шелъ дождь золотыми футлярами.»[13]
Это было минутою поворота жизни Питта. Надо было ожидать, что человѣкъ столь высокомѣрнаго и пылкаго характера, съ которымъ дворъ обращался такъ немилостиво и котораго народъ поддерживалъ съ такимъ энтузіазмомъ, жадно воспользуется первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы выказать свое могущество я удовлетворить своей мести; а за случаемъ дѣло бы не стало. Члены за многія графства и большія города получили инструкціи вотировать за изслѣдованіе обстоятельствъ, произведшихъ несчастіе предшествующаго года. Предложеніе произвести слѣдствіе прошло въ палатѣ общинъ безъ оппозиціи и, нѣсколько дней послѣ отставки Питта, началось изслѣдованіе. Ньюкастль и его товарищи достигли опредѣленія, которое ихъ оправдывало; но меньшинство было такъ сильно, что они не рѣшились, какъ они сначала хотѣли просить опредѣленія, которое одобряло бы ихъ образъ дѣйствій, и нѣкоторые проницательные наблюдатели думали, что если бы Питтъ употребилъ всѣ свои усилія, то слѣдствіе могло бы окончиться по крайней мѣрѣ выговоромъ, если не обвиненіемъ.
Питтъ показалъ при этомъ случаѣ умѣренность и самообладаніе, которыя не были въ немъ обыкновенны. Онъ убѣдился на опытѣ, что не можетъ стоять одинъ. Его краснорѣчіе и популярность сдѣлали для него много, очень много. Безъ знатности, безъ состоянія, безъ вліянія на бурги, ненавидимый королемъ, ненавидимый аристократіею, — онъ былъ лицомъ первой важности въ государствѣ. Ему дозволили образовать министерство и произнести приговоръ исключенія надъ всѣми своими соперниками, надъ могущественнѣйшимъ нобльменомъ вигской партіи, надъ способнѣйшимъ дебатеромъ палаты общинъ. И теперь онъ увидѣлъ, что зашелъ слишкомъ далеко. Англійская конституція была, правда, но безъ народнаго элемента. Но другіе элементы вообще преобладали. Довѣренность и уваженіе націи могли сдѣлать государственнаго человѣка страшнымъ во главѣ оппозиціи, могли осыпать его изукрашенными и вставленными подъ стекло пергаментами и засыпать золотыми футлярами, могли даже, при весьма необыкновенныхъ обстоятельствахъ, подобныхъ обстоятельствамъ предшествовавшаго года, возвысить его на время до власти. Но, при тогдашнемъ устройствѣ парламента, любимецъ народа не могъ разсчитывать на большинство въ собственной палатѣ народа. Герцогъ Ньюкастль, какъ ни былъ онъ достоинъ презрѣнія по своей нравственности, привычкамъ и уму, былъ опаснымъ врагомъ. Его знатность, богатство и парламентское вліяніе, не имѣвшее себѣ подобнаго, уже дѣлали его сильнымъ. Но это не все. Вигская аристократія смотрѣла на него, какъ на своего вождя. Долгое обладаніе властью давало ему какъ бы право давности на дальнѣйшее обладаніе властью. Палата общинъ была избрана, когда онъ былъ во главѣ управленія. Члены отъ министерскихъ бурговъ были всѣ назначены имъ. Общественныя должности кишѣли его клевретами.
Питтъ желалъ власти, желалъ ея, — мы вполнѣ увѣрены, — ради высокихъ и великодушныхъ цѣлей. Онъ былъ патріотомъ, въ строгомъ смыслѣ этого слова. Онъ вовсе не имѣлъ той филантропіи, которую великіе французскіе писатели его времени проповѣдывали всѣмъ націямъ Европы. Онъ любилъ Англію, какъ аѳинянинъ любилъ городъ Фіалковой короны, какъ римлянинъ любилъ городъ семи холмовъ. Онъ видѣлъ свое отечество оскорбленнымъ и побѣжденнымъ. Онъ видѣлъ, какъ упадалъ народный духъ. Но онъ зналъ, что могли сдѣлать силы государства, употребленныя съ энергіею, и чувствовалъ себя человѣкомъ, который можетъ употребить ихъ съ энергіею. "Милордъ, сказалъ онъ герцогу Девонширскому, я увѣренъ, что могу спасти эту страну и что никто другой не можетъ сдѣлать этого. "
Итакъ, желая власти и чувствуя, что одни способности я общественное довѣріе не были достаточны, чтобы удержать за нимъ власть вопреки желаніямъ двора и аристократіи, онъ началъ думать о союзѣ съ Ньюкастлемъ.
Ньюкастль былъ также расположенъ къ примиренію. Онъ тоже воспользовался недавнимъ опытомъ. Онъ нашелъ, что дворъ и аристократія, хотя они и могущественны, не составляли еще всего въ государствѣ. Сильныя олигархическія связи, большое вліяніе на бурги, полное право раздавать должности и распоряжаться секретными суммами могли составлять въ спокойныя времена все, въ чемъ нуждался министръ; но было опасно совершенно полагаться на такую поддержку во время войны, ропота и волненія. Составъ палаты общинъ былъ не вполнѣ аристократическимъ; да и каковъ бы ни былъ составъ большихъ совѣщательныхъ собраній, духъ ихъ всегда бываетъ въ нѣкоторой степени народнымъ. Гдѣ пренія свободны, тамъ краснорѣчіе должно имѣть поклонниковъ, а разумъ долженъ убѣждать. Гдѣ печать свободна, тамъ правители должны постоянно быть внимательны къ мнѣнію управляемыхъ.
Такимъ образомъ эти два человѣка, столь несхожіе по характеру, столь недавно смертельные враги, стали необходимы другъ для друга. Ньюкастль палъ въ ноябрѣ отъ недостатка того общественнаго довѣрія, которымъ обладалъ Питтъ, и той парламентской поддержки, доставить которую Питтъ былъ способнѣе всѣхъ людей своего времени. Питтъ палъ въ апрѣлѣ отъ недостатка того рода вліянія, въ пріобрѣтеніи и накопленіи котораго Ньюкастль провелъ всю свою жизнь. Ни одинъ изъ нихъ не имѣлъ достаточно силы, чтобы поддержать самого себя. Каждый имѣлъ достаточно силы, чтобы свергнуть другаго. Ихъ союзъ былъ бы не преодолимъ. Ни король, ни какая-либо партія въ государствѣ не были бы въ состояніи устоять противъ нихъ-.
При этихъ обстоятельствахъ, Питтъ не былъ расположенъ прибѣгать къ крайнимъ мѣрамъ противъ своихъ предшественниковъ по должности. Однако кое-что надо было сдѣлать ради послѣдовательности, а кое — что для сохраненія популярности. Онъ сдѣлалъ немного; но это немногое сдѣлалъ такъ, что оно произвело большое впечатлѣніе. Онъ явился въ палату со всею обстановкою подагры; съ ногами, закутанными во Фланель, съ рукою, висѣвшею на перевязи. Онъ оставался на своемъ мѣстѣ, не смотря на боль и усталость, въ продолженіе нѣсколькихъ утомительныхъ дней. Онъ произнесъ нѣсколько рѣзкихъ и сильныхъ сужденій; но въ продолженіе большей части преній языкъ его былъ необыкновенно кротокъ.
Когда слѣдствіе кончилось, не повлекши за собою ни порицанія, ни одобренія, тогда главное препятствіе къ союзу было устранено. Но нѣкоторыя препятствія оставались еще. Король все еще радовался своему освобожденію отъ высокомѣрнаго и честолюбнаго министра, навязаннаго ему криками націи. Негодованіе его^ величества достигли высшей степени, когда оказалось, что Ньюкастль, осыпанный въ продолженіе тридцати лѣтъ знаками королевской милости и связавшій себя торжественнымъ обѣщаніемъ никогда не соединяться съ Питтомъ, замышляетъ новое коварство. Изъ всѣхъ государственныхъ людей того вѣка, Фоксъ пользовался наибольшею долею королевскаго благоволенія. Королю хотѣлось уладить союзъ Ньюкастля съ Фоксомъ. Но герцогъ былъ слишкомъ хитеръ, чтобы попасться въ такую западню. Какъ парламентскій ораторъ, Фоксъ, можетъ быть, былъ бы столь же полезенъ министерству, какъ и великій его соперникъ; но онъ былъ одинъ изъ самыхъ непопулярныхъ людей Англіи. При томъ Ньюклстль питалъ къ Фоксу всю ту ревность, какая, по пословицѣ, существуетъ между лицами одного и того же ремесла. Фоксъ конечно вмѣшался бы въ ту область, которую герцогъ сильнѣе всего желалъ исключительно предоставить себѣ, — область барышника. Питтъ, съ другой стороны, былъ совершенно согласенъ предоставить грязное дѣло подкуповъ всякому, готовому взять его на себя.
Въ продолженіе одиннадцати недѣль Англія оставалась безъ министерства; а между тѣмъ засѣдалъ парламентъ и свирѣпствовала война. Предубѣжденія короля, высокомѣріе Питта, зависть, легкомысліе и коварство Ньюкастля были причиною отсрочки въ образованіи министерства. Питтъ слишкомъ хорошо зналъ герцога, чтобы повѣрить ему безъ обезпеченія. Герцогъ слишкомъ любилъ власть, чтобы быть расположеннымъ дать обезпеченіе. Между тѣмъ какъ они торговались, король тщетно пытался произвести между ними окончательный разрывъ или образовать министерство безъ нихъ. Однажды онъ обратился къ лорду Вальдеграву, честному и умному, но неопытному въ дѣлахъ человѣку. Лордъ Вальдегравъ имѣлъ храбрость принять казначейство, но увидѣлъ скоро, что всякое министерство, образованное имъ, имѣло весьма мало шансовъ продержаться я одну недѣлю.
Наконецъ упорство короля уступило предъ необходимостью. Послѣ горькихъ и отчасти справедливыхъ упрековъ вигамъ, которые, говорилъ онъ, должны бы стыдиться толковать о свободѣ, если унижаются до степени лакеевъ герцога Ньюкастля, его величество уступилъ. Вліяніе Лейстерскаго дома убѣдило Питта понизить немного, — и только очень немного, — своы высокія требованія; и вдругъ изъ хаоса, въ которомъ, въ продолженіе нѣкотораго времени, партіи возвышались, падали, встрѣчались, раздѣлялись, возникло министерство, столь же полное успѣха внѣ государства, какъ министерство Годольфина.
Ньюкастль взялъ казначейство. Питтъ сдѣлался государственнымъ секретаремъ, вождемъ палаты общинъ и главнымъ руководителемъ въ дѣлахъ войны и внѣшней политики. Фоксъ, единственный человѣкъ, который могъ причинить много безпокойства новому министерству, былъ задобренъ должностью казначея, которая, вѣроятно, была самая выгодная въ цѣломъ министерствѣ во все время войны. Онъ былъ бѣденъ и мѣсто было соблазнительно; но все-таки не можетъ не показаться стремнымъ, что человѣкъ, который игралъ первую роль въ политическомъ мірѣ и котораго способности оказались соотвѣтствовавшими этой роли который засѣдалъ въ кабинетѣ, руководилъ палатою общинъ, получалъ дважды порученіе короля образовать министерство, — человѣкъ, котораго считали соперникомъ Питта и который казался одно время счастливымъ соперникомъ, согласился, изъ однѣхъ выгодъ, занять подчиненное мѣсто и молча соглашаться на всѣ мѣры правительства, къ обсужденію которыхъ онъ не былъ призванъ.
Первыя мѣры новаго министерства отличались больше энергіею, чѣмъ благоразуміемъ. Противъ разныхъ пунктовъ Французскаго берега посланы были экспедиціи, имѣвшія мало успѣха. Заняли маленькій островъ Эксъ, угрожали Рошфору, сожгли нѣсколько судовъ въ гавани Сентъ-Мало и привезли домой нѣсколько пушекъ и мортиръ, какъ трофеи изъ укрѣпленій Шербурга. Но вскорѣ завоеванія совершенно другаго рода наполнили все королевство гордостью и ликованіемъ. Рядъ побѣдъ, безъ сомнѣнія блестящихъ и, какъ думали, не безплодныхъ, подняли до высшей степени славу министра, которому было ввѣрено веденіе войны. Въ іюлѣ 1758 года палъ Дюисбургъ. Весь островъ Капъ-Бретонъ былъ покоренъ. Флотъ, которому Версальскій дворъ поручилъ защиту Французской Америки, былъ уничтоженъ. Отнятыя знамена были съ торжествомъ перенесены отъ Кенсингтонскаго дворца до Сити, и поставлены въ церкви св. Павла, при громѣ пушекъ и литавръ и при восклицаніяхъ безчисленной толпы. Поздравительные адресы приходили отъ всѣхъ большихъ городовъ Англіи. Парламентъ собрался лишь для того, чтобы предписать изъявленіе благодарности и сооруженіе памятниковъ и согласиться, безъ малѣйшаго ропота, на субсидіи, вдвойнѣ превосходившія тѣ, которыя были даны во время войны великаго союза.
1759 годъ открылся завоеваніемъ Гореи. За тѣмъ пали Гваделупа, дотомъ Тикондерога, потомъ Ніагара. Тулонская эскадра потерпѣла рѣшительное пораженіе отъ Боскавена при мысѣ Лагосѣ. Но величайшій подвигъ этого года былъ подвигъ Вольфа на высотахъ Авраама. Извѣстіе о его славной смерти и паденіи. Квебека достигло Лондона на той самой недѣлѣ, когда со,, брались палаты. Все было радость и торжество. И завистники, и люди партій принуждены были принять участіе въ общихъ рукоплесканіяхъ. Виги и торіи состязались въ превозношеніи генія и энергіи Питта. О товарищахъ его никогда не говорили не думали. Палата общинъ, нація, колоніи, наши союзники, наши враги — все устремило на него одного свои взоры.
Только-что парламентъ опредѣлилъ поставить памятникъ Вольфу, какъ другое великое событіе вызвало новыя ликованія. Брестскій флотъ, подъ начальствомъ Конфлана, вышелъ въ море. Его застигнулъ Гокъ съ англійскою эскадрою. Конфланъ пытался укрыться у самаго французскаго берега. Берегъ былъ скалистъ, ночь темна, вѣтеръ яростенъ, высоко вздымались волны Бискайскаго залива. Но Питтъ вдохнулъ во всѣ отрасли службы духъ, который давно былъ неизвѣстенъ. Ни одинъ британскій морякъ не былъ расположенъ сдѣлать ошибку Бинга. Лоцманъ говорилъ Гоку, что нельзя напасть, не подвергаясь величайшей опасности. «Вы исполнили свой долгъ, предупредивъ меня, отвѣчалъ Гокъ; я отвѣчу за все: Я приказываю вамъ лечь бортъ съ бортомъ французскаго адмиральскаго корабля.» Два французскихъ линейныхъ корабля сдались. Четыре были уничтожены. Остальные скрылись въ рѣкахъ Бретани.
Насталъ І760 годѣ; и все еще торжество слѣдовало за торжествомъ. Монреаль былъ взятъ; вся провинція Канада бала покорена; Французскіе флоты потерпѣли рядъ пораженій въ неряхъ Европы и Америки.
Между тѣмъ завоеванія, равняющіяся по быстротѣ завоеваніямъ Кортеса и Пизарро, но далеко превосходящія ихъ обширностью, были совершены на Востокѣ. Въ продолженіе трехъ лѣтъ англичане основали могущественное государство. Французы были разбиты во всѣхъ частяхъ Индіи. Шаyдернагорь сдался Клайву, Пондишери Куту. Въ Бенталѣ, Багарѣ, Ориссѣ и Карнатикѣ власть Остъ-Индской компаніи была болѣе неограниченна, нежели была когда-либо власть Акбара или Ауренгэеба.
На материкѣ Европы перевѣсъ силъ былъ противъ Англіи. Мы имѣли только одного значительнаго союзника, прусскаго короля; и на него напала не только Франція, но даже Россія и Австрія. Однако и на материкѣ Европы энергія Питта торжествовала надъ всѣми трудностями. Какъ сильно ни осуждалъ онъ обычай давать субсидіи иностраннымъ государямъ, онъ довелъ теперь этотъ обычай даже дальше, нежели рѣшился бы самъ Картеретъ. Дѣятельный и способный монархъ Пруссіи получалъ такое денежное вспомоществованіе, которое давало ему возможность съ равнымъ шансомъ успѣха продолжать борьбу съ его могущественными врагами. Питтъ никогда и ни о чемъ не говорить съ большимъ краснорѣчіемъ и большимъ рвеніемъ, какъ о вредѣ соединенія съ Ганноверомъ. Теперь онъ объявилъ, — и, кажется, довольно справедливо, — что недостойно было бы англійскаго народа допустить, чтобы его король лишился своихъ курфиршескихъ владѣній въ распрѣ за интересы Англіи. Онъ увѣрялъ своихъ соотечественниковъ, что они-ничего не потеряютъ и что онъ завоюетъ для нихъ Америку въ Германіи. Принявъ такой образъ дѣйствій, онъ примирилъ съ собою короля, и ничего не потерялъ изъ своего вліянія на націю. Въ парламентѣ онъ пріобрѣлъ такое преобладаніе своимъ краснорѣчіемъ, своими успѣхами, своимъ высокимъ положеніемъ, своею гордостью и своею неустрашимостью, что позволялъ себѣ съ палатою вольности, которымъ не было примѣра до него и которымъ никто никогда не подражалъ послѣ небо. Ни одинъ ораторъ не осмѣливался упрекать его въ непослѣдовательности. Одинъ несчастный сдѣлалъ было эту попытку, но былъ такъ смущенъ презрительнымъ обращеніемъ министра, что заикнулся, остановился и сѣлъ на свое мѣсто. Даже старые торіи, торійскіе провинціальные джентльмены, которымъ было ненавистно самое имя Ганновера, давали свое добродушное «да» одной субсидіи за другою. Въ одной живой сатирѣ того времени, правда, болѣе живой, нежели деликатной, довольно удачно описано это замѣчательное превращеніе:
«No more they make а fiddle-faddle
About а Hessian horse or saddle.
No more of continental measores;
No more of wastоng British treasures.
Ten millions, and а vote of credit,
'Tis right. He can’t be wrong who did it.» (1)
(1) «Они не говорятъ болѣе пустяковъ
О гессенскомъ конѣ или сѣдлѣ;
Ни о континентальныхъ мѣрахъ;
Ни о расточеніи британскихъ сокровищъ.
Десять милліоновъ и постановленіе о довѣріи,
Это хорошо. Не могъ быть неправъ тотъ, кто это сдѣлалъ.»
Успѣхъ континентальныхъ мѣръ Питта былъ таковъ, какого можно было ожидать отъ энергіи, съ которою онѣ были предприняты. Когда онъ получилъ власть, Ганноверъ былъ въ крайней опасности, и не прошло еще трехъ мѣсяцевъ съ дня его вступленія въ должность, какъ все курфиршество находилось въ рукахъ Франціи. Но положеніе дѣлъ быстро измѣнилось. Непріятели были вытѣснены. Армія, частью англійская, частью ганноверская, частью собранная изъ солдатъ, выставленныхъ мелкими князьями Германіи, была, поручена начальству кривая Фридриха Брауншвейгскаго. Французы, были разбиты въ 175$ году при Бревельтѣ. Въ 1759 году они потерпѣли еще болѣе совершенное и болѣе постыдное пораженіе при Минденѣ.
Между тѣмъ въ народѣ были замѣтны всѣ признаки богатства и благосостоянія. Лондонскіе купцы никогда не преуспѣвали въ такой мѣрѣ. Значеніе многихъ большихъ коммерческихъ и мануфактурныхъ городовъ, въ особенности Гдасго, берегъ свое начало съ этого времени. Прекрасная надпись на монументѣ лорда Чатаы а въ Гилдгалдѣ свидѣтельствуетъ объ общемъ мнѣніи гражданъ Лондона, что подъ его управленіемъ торговля «была соединена съ войною и ею процвѣтала.»
Должно сознаться, что признаки благосостоянія были въ нѣкоторой степени обманчивы. Должно сознаться, что нѣкоторыя изъ нашихъ завоеваній были болѣе блестящи, чѣмъ полезны. Должно сознаться, что издержекъ войны Питтъ никогда не бралъ, въ соображеніе. Можетъ быть было бы даже справедливѣе сказать, что цѣна побѣдъ увеличивала удовольствіе, съ которымъ онъ смотрѣлъ на нихъ. Въ противоположность другимъ людямъ его положенія, онъ любилъ преувеличивать суммы, которыя нація издерживала подъ его распоряженіемъ. Онъ гордился тѣми жертвами и усиліями, къ которымъ краснорѣчіе и успѣхъ его побуждали его соотечественниковъ. Цѣна, которою онъ покупалъ вѣрную службу и полное торжество, — хотя гораздо меньше той, которою сынъ его, самый расточительный и неспособный изъ военныхъ министровъ, платилъ за измѣну, пораженіе и стыдъ, — была долго и тяжко чувствуема націею.
Даже какъ военный министръ Питтъ едва-ли имѣетъ право на всѣ тѣ похвалы, которыя расточали ему его. современники. Мы, — быть можетъ и по невѣжеству, — не въ силахъ замѣтить въ его мѣрахъ глубокихъ или искусныхъ соображеній. Многія изъ его экспедицій, особенно посланныя къ берегамъ Франція, были дороги и нелѣпы. Наши индійскія завоеванія хотя увеличиваютъ блескъ того періода, когда онъ стоялъ во главѣ правленія, но были не имъ задуманы. Онъ обладалъ безъ сомнѣнія большою энергіею, большою рѣшимостью, большими средствами. Характеръ его былъ предпріимчивъ, а въ этомъ положеніи онъ долженъ былъ только слѣдовать своему характеру. Сокровища богатой націи, мужество храброй націи, были готовы поддерживать его во всякой попыткѣ.
Въ извѣстномъ отношеніи, однако, онъ заслуживалъ всѣ похвалы, которыя когда-либо получилъ. Успѣхами нашего оружія мы, быть можетъ, одолжены не столько искусству его мѣръ, сколько средствамъ народа и народному духу. Но что народный духъ возвысился въ уровень обстоятельствъ, что народныя средства приносились въ жертву съ безпримѣрнымъ радушіемъ — это, безъ сомнѣнія, его дѣло. Пылкость его духа воспламенила все королевство. Она воспламенила каждаго солдата, который тащилъ пушку на высоты Квебека, и каждаго матроса, который абордировалъ французскіе корабли среди скалъ Бретаньи. Министръ, пробывши еще недолго въ должности, сообщилъ военачальникамъ, выбраннымъ имъ, свой неукротимый, предпріимчивый и смѣлый характеръ. Они, подобно ему, были готовы всѣмъ рисковать, до конца играть на квитъ, считать, что еще ничего не сдѣлано, если оставалось хоть что-нибудь сдѣлать, готовы были скорѣе пасть, чѣмъ не сдѣлать попытки. За ошибки поспѣшности можно было надѣяться на снисходительность: За слишкомъ большую предосторожность, за ошибки, подобныя ошибкамъ лорда Джоржа Саквилля[14] не было помилованія. Въ другое время и противъ другихъ враговъ, этотъ образъ веденія войны могъ бы неудаться. Но положеніе французскаго правительства и Французской націи предоставляло Питту всѣ выгоды. Франты и интриганты Версаля были устрашены и отуманены его энергіею. Папичеекй страхъ распространился во всѣхъ слояхъ общества. Наши враги стили скоро считать рѣшеннымъ дѣломъ, что они всегда должны терпѣть пораженіе. Такимъ образомъ побѣда пораждала побѣду; пока наконецъ, гдѣ бы не встрѣчались силы двухъ націй, окѣ встрѣчались съ презрительною увѣренностью на одной сторонѣ, и съ рабскимъ страхомъ на другой.
Положеніе, которое занималъ Питтъ, въ концѣ правленія Георга II, было самое завидное изъ всѣхъ, которыя когда-либо занималъ государственный человѣкъ въ англійской исторіи. Онъ примирилъ съ собою короля; онъ господствовалъ надъ палатою общинъ; онъ былъ обожаемъ народомъ; вся Европа удивлялась ему. Онъ былъ первымъ англичаниномъ своего времени, и сдѣлалъ Англію первою страною въ свѣтѣ. Великій коммонеръ, — имя, которымъ его часто называли, — могъ смотрѣть съ презрѣніемъ на дворянскія короны и ордена подвязки. Нація была упоена радостью и гордостью. Парламентъ былъ также спокоенъ какъ при Пельгамѣ. Старинныя различія партій почти изгладились; и мѣста ихъ еще не были заняты различіями болѣе важнаго рода. Явилось новое поколѣніе сельскихъ сквайровъ и ректоровъ, которые не знали Стюартовъ. Диссентеры было терпимы; католики не жестоко преслѣдуемы. Церковь были сонлива и снисходительна. Великая гражданская и религіозная борьба, начавшаяся во времена Реформаціи, казалось, окончилась всеобщимъ спокойствіемъ. Виги и торіи, епископалы и пуритане, говорили съ одинаковымъ почтеніемъ о конституціи и съ одинаковымъ энтузіазмомъ о талантахъ, добродѣтеляхъ и заслугахъ министра.
Достаточно было нѣсколькихъ лѣтъ, чтобы перемѣнить весь видъ дѣлъ. Нація, потрясаемая партіями; престолъ, осыпаемый самою неистовою бранью; палата общинъ, ненавидимая и презираемая націею; Англія, вооруженная противъ Шотландіи; Британія, вооруженная противъ Америки; соперникъ-парламентъ, засѣдающій по ту сторону Атлантическаго океана; англійская кровь, пролитая англійскими штыками; сдающіяся армія; отнятыя завоеванія; враги, спѣшащіе отмстить за прежнее униженіе; Флагъ, едва способный держаться на собственныхъ моряхъ — таково было зрѣлище, до котораго дожилъ Питтъ. Во исторія этого великаго переворота требуетъ гораздо больше Мѣста, нежели сколько мы можемъ удѣлить теперь. Мы оставляемъ Великаго коммонера въ зенитѣ его славы. Можетъ быть, мы воспользуемся какимъ-либо другимъ случаемъ, чтобы прослѣдить его жизнь до ея грустнаго, но не безславнаго конца[15].
- ↑ Right of search или searching (Durchsuchungsrecht), по которому воюющей державѣ предоставлялось право обыска всѣхъ судовъ встрѣчаемыхъ въ море и право конфискаціи всякаго рода имущества, принадлежащаго непріятелю и находящагося на суднѣ, хотя бы судно принадлежало нейтральной державѣ.
- ↑ Такимъ образомъ м-ръ Тэккерей напечаталъ поэму. Но надо надѣяться, что Питтъ написалъ labanti.
- ↑ Компанія южнаго моря приняла на себя на извѣстныхъ условіяхъ, утвержденныхъ парламентомъ въ 1720 г., уплату государственныхъ долговъ, вслѣдствіе чего въ Англіи началась сильнѣйшая спекуляція государственными бумагами.
- ↑ Т. е. при переходѣ, съ полученіемъ титула графа Чатама, изъ нижней палаты въ верхнюю.
- ↑ Samuel Pepys — секретарь адмиралтейства въ царствованіе Карла II и Іакова II, авторъ «Diary», произведенія, представляющаго замѣчательныя подробности о царствованіи перваго изъ помянутыхъ королей.
- ↑ Мистификація, обольщеніе, надувательство, хвастовство.
- ↑ Георгъ II былъ родной братъ Софіи, матери Фридриха Великаго.
- ↑ Single Speech Hamillon.
- ↑ «Estimate of the Manners and of the Times.»
- ↑ Въ англійскомъ министерствѣ сохранилось до настоящаго времени званіе канцлера герцогства Ланкастерскаго.
- ↑ Лицо, засѣдающее въ казначействѣ для пріема и выдачи денегъ именемъ короля (teller).
- ↑ При Oudenaarde происходило 12 іюля 1708 г. сраженіе между войсками Марльборо и Вандома.
- ↑ Здѣсь подразумѣваются футляры, въ которыхъ присылались Питту патенты.
- ↑ Lord George Sackville, командовавшій англійскою кавалеріею въ сраженіи при Минденѣ (1750 т.), не исполнилъ приказанія принца Фридриха Брауншвейгскаго объ атакѣ Французовъ.; Онъ быть судимъ военнымъ судомъ, приговорившимъ его къ исключенію изъ службы.
- ↑ Окончаніе это появилось черезъ 10 лѣтъ, въ октябрѣ 1844 г. Въ нѣмецкомъ изданіи Маколея обѣ статья соединены въ одну, и того же могли бы, можетъ быть, пожелать читателя русскаго перевода. Но рѣшившись разъ держаться въ нашемъ изданіи хронологическаго порядка, мы считали себя не въ правѣ отступать отъ него. Статья эта войдетъ поэтому въ составъ 5-го тома «Опытовъ».