Уездные впечатления (Витковский)/РС 1860 (ДО)
Уѣздныя впечатлѣнія.
правитьНо какія же могутъ быть впечатлѣнія въ уѣздѣ, вдали отъ столицъ и слѣдовательно отъ всякаго жизненнаго движенія? Что можно услышать и увидѣть новаго или замѣчательнаго тамъ, гдѣ люди похожи другъ-на-друга, какъ вицъ-мундиръ саратовскаго исправника на вицъ-мундиръ костромскаго засѣдателя, гдѣ жизнь человѣка идетъ такъ тихо и мѣрпо, какъ-будто ее не шевелить ни одно новое желаніе, ни одна надежда внѣ обыденныхъ надеждъ? Повидимому такъ; провинція не можетъ жить другой жизнью, какъ подражательной, копируя ее съ столичныхъ нравовъ, обычаевъ, потребностей и стремленій. Это обыкновенная судьба обществъ, которыя, строясь въ города, пригороды, села и деревни, смотрятъ на столицу, какъ подсолнечники на солнце. И за всѣмъ тѣмъ, если заглянуть поглубже въ нашу уѣздную жизнь, во всѣ ея формы и видоизмѣненія, въ ней гораздо больше оригинальности и разнообразія, чѣмъ въ Москвѣ и Петербургѣ. Здѣсь все точно, какъ часовая стрѣлка, все затянуто, какъ молодой офицеръ, все вѣжливо, какъ канцелярскій писецъ передъ директоромъ, все чинно, какъ иной вчера пожалованный дѣйствительный статскій совѣтникъ, все озабочено, какъ проситель въ передней покровителя, все также лжетъ, какъ и въ провинціи, но не краснѣетъ, все также безгрѣшно беретъ, но не мигнетъ и глазомъ. Не то въ уѣздномъ быту: тамъ точность замѣняется словомъ авось, затянутость шапкой на бекрень и кафтаномъ на роспашку; тамъ есть своего рода вѣжливость, но она долго не выноситъ стѣснительныхъ условій и какъ разъ прорвется такой угловатой выходкой, что съ непривычки становится больно и за себя и за другихъ; тамъ есть свои заботы — и ихъ бездна, — свои мелкія интриги, зависти, сплетни, свои радости и слезы, на все это выражается во всю ширину нашей натуры, съ приговоркой: «А! была-не-была, хуже этого не будетъ!» Если забыть на время, что въ уѣздѣ есть свои власти, ранги и милліоны оттѣнковъ въ отличіяхъ человѣка, все прочее падвіастное живетъ гораздо больше, чѣмъ въ столицѣ, по-крайней-мѣрѣ, такъ кажется на первый разъ. Самая наивность провинціала отзывается какой-то свѣжестью силъ, мечущихся во всѣ стороны. Посмотрите на юношу уѣзднаго города, онъ любитъ теплѣй, задушевнѣй, онъ стыдится измѣны, равнодушія и готовъ, въ простотѣ сердца, разъиграть роль какого-нибудь героя изъ романовъ Загоскина или Марлинскаго, точь-въ-точь съ оригиналомъ. Посмотрите на молодую дѣвушку, какъ она симпатичнѣй и воспріимчивѣй столичной барышни. Здѣсь и страсти больше: ужъ если человѣкъ увлекся чѣмъ-нибудь, — лошадьми, ромомъ или собаками, значитъ онъ увлекся на цѣлую жизнь, пока не промотается или не пропьется до послѣдней тряпки. Здѣсь и вѣра постояннѣй: какъ въ 1830, такъ и въ 1860 году, многіе думаютъ, что первый русскій писатель Булгаринъ. Здѣсь и надеждъ больше: все молодое мечтаетъ побывать въ столицѣ или за-границей, а все старое что есть мочи добивается вольной или покоя, или креста, или пенсіона. Однимъ словомъ, уѣздная жизнь шире, своебразнѣй и типичнѣй столичной.
Нынѣшнее лѣто мнѣ случилось провести въ одномъ уѣздномъ городѣ.
Городъ этотъ безспорно одинъ изъ лучшихъ уѣздныхъ городовъ. Раскинутый по холмистымъ берегамъ судоходной рѣки, на довольно значительное пространство, она не утомляетъ глазъ путешественника своимъ однообразіемъ, своею гладью и казенною формою одной вытянутой улицы, окрашенной въ сѣрый цвѣтъ, съ присутственными мѣстами, соборомъ, нѣсколькими кабаками и грязной гостинницей. Довольно гористое мѣстоположеніе сообщаетъ всему городу, какой-то своеобычный характеръ: тамъ улица идетъ косогоромъ, тутъ въ ямѣ раскинулся огородъ, на покатости стоитъ часовенка, а возлѣ ее журчитъ холодный ключъ, тамъ по крутому спуску извивается узкая тропинка, гдѣ песокъ, гдѣ трава, гдѣ глинистый берегъ рѣки оборвался стѣной. Да и самая рѣка течетъ, какъ-то особенно прихотливо, то бурлитъ на подобіе водопада, прорываясь черезъ каменья и образуя довольно опасные пороги, то тихо изливается по мелкому песку. Взглянешь на рѣку, такъ, кажется, курица вбродъ перейдетъ ee, а между тѣмъ не проходитъ лѣта, чтобъ не было въ ней утопленниковъ, но отчего же начальству не придетъ въ голову предупредить на будущее время, безпрестанно повторяющіеся несчастные случаи, избавить другое подобное семейство отъ необходимости протягивать руку Христа ради. А сдѣлать это очень легко, стоитъ только запретить купаться, въ мѣстахъ болѣе опасныхъ, завести лодку для спасенія погибающихъ, лодку на водѣ, а не на берегу, какъ она стоитъ въ настоящее время, или наконецъ, выстроить общественную даровую купальню для простаго народа; правда, на послѣднее сейчасъ потребуются смѣты, расходы, явится спросъ, изъ какихъ суммъ употребить деньги, завяжется громадная переписка, которая, по новости дѣла, кончится или ни чемъ или, чего добраго, нахлобучкой ее затѣявшему, а извѣстное дѣло, что въ русскомъ человѣкѣ чувство служебнаго самохраненія, развито въ высшей степени.
Въ Августѣ мѣсяцѣ, иногда и въ Іюлѣ, здѣсь проходитъ барочный караванъ, слѣдующій въ Петербургъ, большею частію съ грузомъ хлѣба. Барочный ходъ служитъ предметомъ любопытства для большинства городскихъ жителей, и наживы для сельскихъ. Все мужское населеніе деревень обыкновенно недѣли на двѣ, т.-е., на все время барочнаго хода, покидаетъ свои жилища и отправляется къ мѣсту спуска барокъ. Здѣсь нанимаются лоцмана и простые работники, каждая барка занимаетъ среднимъ числомъ отъ 20-ти до 30-ти человѣкъ рабочихъ, а число всѣхъ барокъ простирается иногда за тысячу, впрочемъ въ настоящее время купцы болѣе осторожные считаютъ лучшимъ провозить свой товаръ по чугункѣ, оно хоть дороже, да спокойнѣе, не рискуешь изъ-за алтына, лишиться всего. Лоцмана раздѣляются она чередныхъ и прозьбенныхъ, первые за извѣстную, опредѣленную плату обязываются по очереди спускать барки, вторые по своему искусству пользуются большею или меньшею славою и заламливають съ хозяевъ барокъ иногда довольно значительную цѣну. Хорошій лоцманъ зарабатываетъ обыкновенно, въ каждый барочный ходъ не одну сотню рублей; простые работники довольствуются соразмѣрною, довольно хорошею платою; но вотъ что значитъ невѣжество. Вся эта сумма большею частію переходитъ въ кабакъ; съ четырехъ часовъ утра, до двухъ ночи двери кабака открыты настежь, сотни народа кишатъ подъ его окнами, крикъ, смѣхъ, пѣсни, брань, доступная только родному языку, не умолкаютъ ни на минуту и смѣняются, развѣ иногда общими, иногда частными драками. Здѣсь подгулявшая компанія, изъ общей чашки, хлѣбаетъ что то неудобоваримое, тамъ выпившій молодецъ засучилъ рукава, со всѣми драться хочетъ, подъ навѣсомъ растянулся совсѣмъ охмѣлѣвшій дѣтина, товарищи льютъ на него воду, но ему и горя мало, лежитъ, какъ трупъ бездыханный, тамъ горячій споръ изъ-за мѣднаго гроша, тамъ два парня обнявшись, какъ друзья, покачиваются съ-боку-на-бокъ; — всюду русскій разгулъ, во всей его красотѣ и безобразіи. Грустно подумать, что при такомъ развитіи промышленности понятія лоцмана о комфортѣ, ограничиваются мебелью краснаго дерева и пузатыми самоварами. Впрочемъ и городскіе жители не далеко ушли отъ мужиковъ.
Рѣка раздѣляетъ городъ на двѣ части, правая сторона носитъ названіе собственно города, лѣвая — слободы. Обѣ части рѣзко отличаются другъ-отъ-друга, какъ по наружному виду, такъ и по внутренней жизни. Слобода съ городомъ ни въ чемъ не сходятся, не имѣютъ никакихъ общихъ интересовъ. Слобода лепитъ и обжигаетъ горшки, городъ торгуетъ хлѣбомъ. Въ слободѣ свой соборъ, свое кладбище, свои лавки, нищіе, юродивые и дуры, свои гулянки, свое общество, въ городѣ живетъ уѣздная аристократія, сосредоточена вся городская власть. Строеніе въ слободѣ исключительно деревянное, большею частію некрашенное, городъ щеголяетъ и каменными зданіями и красивыми деревянными домиками. Для сообщенія съ городомъ служитъ паромъ-самолетъ, доступный впрочемъ не всегда для всѣхъ одинаково; часто случается, что крестьянинъ, пріѣхавшій верстъ за двадцать, съ товаромъ для продажи въ городѣ, по случаю скопленія значительнаго числа различныхъ повозокъ, тщетно ждетъ паромной очереди и наконецъ, не дождавшись ее, пускается въ бродъ, подмачиваетъ привезенный имъ товаръ и быть можетъ спускаетъ его на рынкѣ за подъ-цѣны, иногда напротивъ, при отсутствіи желающихъ переѣхать, тотъ же крестьянинъ хоть и впускается на паромъ, но ждетъ перевоза до-тѣхъ-поръ, пока не соберутся три или четыре телѣги, бываютъ и такіе случаи, напримѣръ во время ожиданія губернской власти, что на паромъ, вслѣдствіе служебной ревности городничаго, рѣшительно никого не пускаютъ, но такія невзгоды случаются очень рѣдко.
На главной улицѣ города, вымощенной, хотя и не вездѣ, камнемъ, расположено нѣсколько флигелей городскихъ присутственныхъ мѣстъ, окрашенныхъ въ форменный сѣро-желтый цвѣтъ, одного изъ нихъ стоятъ два фонаря, единственные въ городѣ, и красуется надпись изъ золотыхъ буквъ: «квартира городничаго.» — Напротивъ гостинный дворъ, торгующій всевозможными произведеніями, отъ дегтя до духовъ и помады Мусатова, отъ крестьянской лапоти до узенькой туфельки съ розовыми бантиками, отъ выбойчатой головной повязки, до шляпки туземнаго моднаго издѣлія, до того убранной перьями и цвѣтами, что при взглядѣ на нее въ глазахъ зарябить и невольно подивишься вкусу русскаго человѣка. За гостиннымъ дворомъ, слѣдуетъ обжорный рядъ съ свойственною ему вывѣскою: на длинномъ шестѣ прикрѣпляется доска красная четыреугольная или бѣлая продолговатая, первая означаетъ мясной столъ, вторая столъ рыбный. Въ красномъ каменномъ домѣ помѣщается гостинница для пріѣзжающихъ, которая могла бы быть порядочною, еслибъ въ ней сколько-нибудь сносно ьормили, еслибъ подаваіи чистую посуду, еслибъ скатерти и сялфстки мылись не по однимъ торжественнымъ праздникамъ, еслибъ хозяинъ не ходилъ постоянно въ засаленномъ халатѣ, а прислуга содержала себя опрятнѣе, хоть бы въ баню почаще ходила. Наискось гостинницы торчитъ городской клубъ или собраніе, который въ настоящее время совершенно пустъ и можетъ носить названіе клуба по однимъ воспоминаніямъ. Только зимой собирается здѣсь городское и уѣздное общество, съ принадлежащими ему офицерами, которое говорятъ очень веселится, т. е., пьетъ и танцуетъ, пьетъ и играетъ въ карты, пьетъ и ѣстъ, наконецъ просто пьетъ безъ всякой посторонней примѣси, однимъ словомъ распоряжается какъ слѣдуетъ. Какъ нѣжная жена возлѣ любимаго мужа, помѣщается возлѣ клуба зданіе питейнаго откупа съ вывѣскою квартиры управляющаго. Вообще до вывѣсокъ городъ большой охотникъ, напримѣръ въ сундукѣ городническаго правленія хранятся вывѣски, означающія названія городскихъ улицъ, прибиваются онѣ, разумѣется, только иногда, при ожиданіи нашествія какой-нибудь посторонней власти, на тѣхъ улицахъ, по которымъ власть должна проѣзжать, по отбытіи же ея тотчасъ снимаются, складываются обратно въ сундукъ и лежатъ въ немъ де втораго пришествія.
На городской площади возвышаются два собора и тутъ же пасутся коровы, лошади, козы и бѣгаютъ собаки самого неистоваго вида. А между тѣмъ на этой площади можно было бы развести прекрасный городской садъ, а то рѣшительно негдѣ подышать чистымъ воздухомъ; обыкновенно гуляютъ по вечерамъ но берегу рѣки. Мѣщанки и купчихи, разодѣтыя въ пестрѣйшія шелковыя платья, съ красными, желтыми и голубыми платками на головахъ, съ большими точеными ожерельями на шеяхъ и такими же серьгами въ ушахъ, чинно сложивъ руки, важно выступаютъ павами. Кажется каждая изъ нихъ пришла сюда не затѣмъ, чтобъ въ-самомъ-дѣлѣ пройдтись, подышать свѣжимъ воздухомъ, обмѣнятся живымъ словомъ, отдохнуть отъ дѣтскаго крика или трудной работы, нѣтъ, онѣ собрались сюда точно по обязанности, потому что такъ слѣдуетъ, заведено такъ. Утромъ побывали у обѣднѣ, сходили на кладбище поклониться праху сродственниковъ, домой пришли, кофеишку напились, пирожка покушали, отдохнули и отправились на рѣку. На всѣхъ лицахъ какая-то апатія, рѣдко гдѣ промелькнетъ улыбка, точно дремота обуяла всѣхъ, ноги передвигаются, а ни глазъ не моргнетъ, ни голова не шевельнется, развѣ отпустить приличный поклонъ знакомому или знакомой, — куклы ходячія да и только! Между ими есть не мало хорошенькихъ, взглянешь на одно, другое лицо и не вольно задумаешься. Проглядываютъ въ немъ и страсть и умъ, но все это забито, задавлено, занавѣшено формой уродливыхъ приличій. Съ дѣтства боялась она самодура тятеньку, въ дѣвицахъ ей твердили объ обязанностяхъ хорошей женщины, т. е., о необходимости повиноваться во всемъ мужу, быть его рабой безусловной, терпѣливо сносить ругательства, а не то и побои, да пожалуй и твердить было нечего, она видѣла примѣръ за глазахъ, на отцѣ и матери; тамъ выдали замужъ за-кого хотѣли, стряпаетъ она пироги, дѣтей родитъ, укладываетъ спать охмѣлѣвшаго супруга, величаетъ его вы, Захаръ Игнатьичъ, Илья Тихонычъ и т. п. — онъ ее тыкаетъ, Варвара, Марья, Агафья, какъ хотите, и только для приличія, въ добромъ расположенія духа, въ гостяхъ, подаритъ Варварой Васильевной, Марьей Петровной или Агафьей Семеновой. Умретъ мужъ, сынъ выростетъ, онъ глава въ домѣ, онъ смотритъ на мать какъ на что-то себя нисшее. Не мудрено, что при этихъ жизненныхъ условіяхъ заглохнетъ въ женщинѣ все ея человѣческое достояніе, она не имѣетъ ни своего разума, ни своей воли, она обращается въ вещь, игрушку, грубую прихоть мужчины, гдѣ же тутъ искать жизни? — по неволѣ она гуляетъ изъ обязанности передвигать ноги. Мужчины, большею частію, или прохаживаются или сидятъ отдѣльными группами, покуриваютъ грошевыя сигары да папиросы, изъ бумаги на подобіе сахарной, ломаютъ на пари пряники, тутъ же купленные у старухи бабы, толкуютъ о торговлѣ, рыбной ловлѣ, урожаѣ и прочихъ болѣе или менѣе близкихъ предметахъ. Только нѣкоторые уѣздные ловеласы, чинно выступаютъ рядомъ съ женщинами, сыплютъ сладкія до приторности любезности, передаютъ мелкія сплетни своего круга. Не одно впрочемъ мѣщанское и купеческое общества собираются здѣсь, нѣтъ, тутъ вы увидите и священника съ семействомъ и непроходимаго франта, мелкаго уѣзднаго чиновника, съ розанчикомъ въ петлицѣ, и разукрашенную мушкатерку чиновницы и пышный кринолинъ и тѣхъ офицеровъ, которые составляютъ отраду и надежду уѣздныхъ барышень, и непремѣнную принадлежность каждаго общества и всѣхъ гуляній. Аристократія города посѣщаетъ гулянья больше изъ покровительства, изъ милости, чтобъ не показаться слишкомъ гордою и неприступною, кое-кто изъ нея пройдетъ иногда два, три раза, окинетъ взоромъ эту пеструю, движущуюся толпу и удалится во-свояси. Иногда шагомъ проѣдетъ кабріолетъ съ дамой и кавалеромъ, осматривающихъ гуляющихъ какъ своихъ подданныхъ и сознающихъ въ душѣ свое неизмѣримое предъ ними величіе. «Мерзавка!» думаетъ дама, смотря на разрядившуюся купчиху, «тоже смѣла кринолинъ надѣть», не терпѣливо хлопаетъ возжами, кокетливо взглядываетъ на проходящаго, заломившаго на бокъ фуражку, офицера, обдаетъ общество облакомъ пыли и уѣзжаетъ. Мѣсто кабріолета заступаетъ пролетка, съ двумя вырядившимися купеческими дочерьми, самыми богатыми невѣстами въ городѣ; прямо, какъ двѣ жордочки сидятъ онѣ, прямо смотрятъ передъ собою, кажется онѣ ничего не видятъ, ничего не слышатъ, ничего не говорятъ даже между собою, только изрѣдка отпустятъ чинный поклонъ какому-нибудь мущинѣ; онѣ пріѣхали исключительно себя показать, свою приданую, жирную, купеческую лошадь и находящуюся подъ ними пролетку.
Берегъ рѣки составляетъ единственное мѣсто здѣшнихъ общественныхъ собраній; кромѣ его общество городское сходится только по праздничнымъ днямъ въ соборѣ. Все остальное время оно прозябаетъ дома, занимается мелкой торговлей, переписываетъ бумаги въ судѣ, сплетничаетъ, ѣстъ, пьетъ, спитъ, принимаетъ юродивыхъ, слушаетъ ходячую по городу разстроенную шарманку, козыряетъ не только по вечерамъ, но иногда по днямъ и ночамъ, обманываетъ другъ-друга какъ только возможно и тянетъ другъ-съ-друга, что возможно.
Человѣкъ новый, небывалый, взглянувъ на эти строго-постныя дремлющія лица гуляющихъ, ихъ сдержанную улыбку, на опущенные глаза женщинъ при разговорѣ съ мужчинами, на весь этотъ до нельзя чинный порядокъ, на всю эту видимую строгость нравовъ, невольно подумаетъ, что здѣсь свято сохраняется супружеская вѣрность, что здѣсь не существуетъ любви, не освященной закономъ, что здѣшняя женщина или бревно, неимѣющее ни страсти, ни чувства, ни увлеченія, любящая по приказанію, или нравственныя ея начала развиты до такой степени, что убиваютъ даже всякую мысль возможности нарушенія долга. Все это покажется сначала, но лишь только всмотришься по глубже въ это общество, тотчасъ разочаруешься. Вотъ наступили сумерки, толпа на рѣкѣ замѣтно начинаетъ редѣть, лица оставшихся становятся оживленнѣе, точно дождались часу, въ который можно вздохнуть свободнѣе, кудреватые парни смѣлѣе заглядываютъ въ лица дѣвушкамъ, послѣднія не отворачиваются какъ прежде, не опускаютъ глазъ, не краснѣютъ, а умильно улыбаются; порой раздается звонкій смѣхъ, тамъ затянулась пѣсня, забряцала трехструнная балалайка, тутъ на лавкѣ усѣвшаяся компанія мужчинъ и женщинъ, то перешептывается, то весело о чемъ-то толкуетъ, то пристально засматривается другъ-на-друга. Проходитъ часъ, на рѣкѣ остается только нѣсколько паръ; чиновникъ съ дородной мѣщанкой тихо о чемъ-то бесѣдуетъ, въ отдаленіи молодой, рослый купчикъ мѣрно прохаживается съ дѣвушкой, два мѣщанина съ двумя мѣщанками расположились на травѣ и тянутъ какую-то пѣсню, точно выжидаютъ чего-то. Вотъ совсѣмъ стемнѣло, кругомъ тишина, только вода журчитъ по каменьямъ, идешь, кажется живой души не встрѣтишь, и вдругъ, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя, слышишь шорохъ, женскій шопотъ, мужскую рѣчь, да звонкій поцѣлуй прорвавшейся страсти. Загляните въ дома, найдете то же самое, только при другой обстановкѣ, при другихъ условіяхъ. Здѣсь чистый воздухъ, тамъ душная комната, здѣсь свѣтитъ луна, тамъ сальный огарокъ, сюда ушла женщина отъ отца, мужа, брата, кого хотите, украдкой, обманомъ, тамъ обманываетъ не уходя, какое средство сподручнѣе, тѣмъ я распоряжается. Нельзя сказать, чтобъ все это имѣло характеръ прямаго разврата, женщина здѣсь не торгуетъ собой, въ нѣкоторомъ отношеніи она права и чиста, она выбираетъ друга изъ своей среды, по влеченію своего сердца, она сама не рада, сама сознаетъ, что это влеченіе есть тяжкій грѣхъ, отмаливается за него какъ можетъ, но не въ состояніи преодолѣть своей страсти. Ей не позволяли любить открыто, чисто, она все время подъ спудомъ была, она не любила своего жениха, не любитъ мужа, а только боится, у ней отняли волю, но не могли отнять чувства, сердце потребовало для себя пищи, и рванулось къ избранному, женщина отдала только долгъ своему нелѣпому воспитанію и растлѣвающимъ ее жизненнымъ условіямъ! Но довольно, оставимъ рѣку и гуляющихъ на ней и перенесемся на главную улицу города.
Передъ ярко освященными окнами каменнаго двухъ-этажнаго дома зѣваетъ и толпится народъ; у воротъ стоятъ двое дрожекъ, тарантасъ, какое-то подобіе кареты и еще экипажъ, неимѣющій себѣ подобія, какая-то и лодка и карета и домъ я дроги и кровать съ занавѣсками — все вмѣстѣ, запряженный парою тощихъ сѣрыхъ лошадей, съ такимъ же тощимъ и сѣрымъ кучеромъ. — До слуха долетаютъ звуки, правда, не совсѣмъ гармоническіе, но все-таки звуки скрипки и контрабаса. — Въ домѣ балъ. Балъ у молодыхъ, по случаю свадьбы управляющаго питейнымъ откупомъ, или шкалика, какъ его здѣсь называютъ. "Что вы здѣсь стоите? на верхъ пойдемте, " сказалъ, обращаясь ко мнѣ, подъѣхавшій къ воротамъ господинъ съ усами, въ черномъ фракѣ и желтыхъ перчаткахъ. — «Какъ-же я пойду, развѣ можно? Я не былъ представленъ, я никого здѣсь не знаю.» — «Пустяки! есть съ кѣмъ церемониться, пойдемъ шампанское пить, будетъ вдоволь, одно слово, шкаликъ!» энергически замѣтилъ знакомый, схватилъ меня подъ руку и потащилъ по лѣстницѣ. — Въ передней три еврея, солдаты инвалидной команды, вытягиваютъ что-то напоминающее кадриль. — Я вошелъ въ залу, мнѣ было немножко неловко; пары танцующихъ вопросительно взглянули на меня, но вотъ подошелъ хозяинъ-шкаликъ, маленькій человѣкъ съ большимъ носомъ. "Очень радъ, очень радъ, " повторяетъ онъ, съ чувствомъ пожимая мою руку и тащитъ въ гостинную, представлять своей половинѣ. Въ дверяхъ я встрѣтился съ хозяйкой, она умильно улыбнулась и тутъ же познакомила меня съ нѣсколькими окружающими ее дамами. — Въ это время подошелъ къ намъ длинный, неуклюжій господинъ, смахивающій на медвѣдя, въ бѣломъ демикатоновомъ сюртукѣ и такихъ же брюкахъ, съ нѣсколькими орденами на груди, съ суконною наружностію мѣдно-краснаго цвѣта и съ черными какъ смоль, завитыми какъ у пуделя, волосами. — "Очень пріятно познакомиться, здѣшній городничій, " говоритъ онъ, прибавляя свою фамилію. — «Nous sommes charmés, comment vous trouvez notre petite société?» продолжаетъ онъ. — Я взглянулъ на новаго знакомца съ удивленіемъ. Громкая фамилія и чистый французскій выговоръ, чортъ знаетъ что такое! — Съ помощію городничаго, черезъ какой-нибудь часъ времени, я познакомился со всѣмъ обществомъ, узналъ біографію каждаго лица, его служебную и неслужебную дѣятельность, и даже посвятился въ нѣкоторыя уѣздныя тайны. Вотъ очень маленькій господинъ, съ очень тоненькими ножками и такими же губками, съ оскалившимися зубами, съ клочками волосъ на щекахъ и небольшимъ ихъ количествомъ на головѣ, играетъ роль распорядителя бала, приказываетъ играть музыки, устанавливаетъ кадрили, сажаетъ за карты, подчуетъ мущинъ шампанскимъ и, съ самаго начала вечера, поданной закуской. Это здѣшній архитекторъ, здѣшній Донъ-Жуанъ, сердцеѣдъ. Онъ вѣчно занятъ, вѣчно суетится, обязанностей у него гибель. Онъ чинитъ никуда не годные мосты и выдаетъ ихъ за новые, исправляетъ невыразимо гадкія дороги, ставитъ очень красивые верстовые столбы, составляетъ фасады дачъ въ собственномъ вкусѣ, не забывая при этомъ своего личнаго интереса, размежовываетъ огороды, за что вознаграждается огурцами и капустой, креститъ дѣтей, иногда замѣняетъ имъ няньку, бываетъ шаферомъ на всѣхъ свадьбахъ, немилосердно разъѣзжаетъ по уѣзду, получаетъ въ подарки всевозможныя издѣлія дамскихъ ручекъ, отдариваетъ въ свою очередь, играетъ въ карты по большой и маленькой, какъ прикажутъ, исполняетъ разныя коммиссіи, преимущественно по части дамскаго туалета, держитъ кабріолетъ и катаетъ въ немъ дамъ, дѣлаетъ вечера, устраиваетъ лотереи, даетъ различные совѣты, сопровождаетъ дамъ въ ихъ путешествіяхъ и прочее и прочее. Словомъ, всюду, куда не оглянись, вездѣ видѣнъ или самъ онъ, или, по-крайней-мѣрѣ, слѣдъ его всесторонней дѣятельности.
Какъ говоривши о планетѣ, нельзя умолчать о ее спутникахъ, такъ коснувшись архитектора, нельзя оставить, безъ вниманія окружающихъ его дамъ. — Посмотрите какъ мало, чинно танцуютъ онѣ, сколько граціи во всѣхъ ихъ движеніяхъ, какъ отчетливо выдѣлываетъ па полная супруга инвалиднаго начальника, сколько колецъ нанизала она на свои пухленькіе пальцы, сколько одеколону вылила на бѣлую шейку, какіе умильные глазки дѣлаетъ своему кавалеру, какіе брилліанты блестятъ на купеческихъ дочеряхъ, тѣхъ самыхъ, которыя показывали себя и свою пролетку на берегу рѣки, какое перо торчитъ на головѣ судейши, какъ мило шепеляетъ она: «Владимилъ Иваныць, пасматлите я казеться плятье абальвала.»
Въ нижнемъ этажѣ дома представилась другая картина. Довольно большая комната была вся заставлена ломберными столами. За ними, въ облакахъ табачнаго дыма, сидѣли: исправникъ, судья, какой-то непремѣнный членъ, засѣдатель, секретарь, розовенькій господинъ съ небольшими усиками и нѣсколько другихъ городскихъ знаменитостей, козыряющія въ карты. — Въ углу помѣщался особый столъ съ водкою, различныхъ цвѣтовъ и названій, пивомъ и разными соленностями. Совсѣмъ готовый почтмейстеръ, низенькій человѣкъ въ синихъ очкахъ, развалился у стола и несвязно бормоталъ, про 12-й годъ, его беззубый помощникъ (онъ же и уѣздный дантистъ), въ сѣромъ, нанковомъ сюртукѣ, увѣрялъ какого-то господина въ своемъ искусствѣ дергать зубы. — И странное дѣло, глядя на наружность всѣхъ этихъ господъ, почти навѣрно можно было угадать родъ ихъ дѣятельности, до такой степени служебныя занятія отпечатались на ихъ физіономіяхъ. Кругомъ раздаются восклицанія, свойственныя карточной игрѣ, впрочемъ весьма скромныя и тихія. — «Ходите!» замѣчаетъ играющій въ ералашь исправникъ, сидящему противъ него партнеру. — "Знаю что ходите, да не съ чего, " наивно отвѣчаетъ партнеръ. — Лицо исправника скрючилось. — «Ну, да Господb благослови!» энергически возразилъ онъ и перекрестился. Догадливый партнеръ пошелъ въ трефы, у исправника ихъ было полныя руки. — Кромѣ такого умѣнья исправника иносказательно выражать свои карточныя потребности, онъ, говорятъ, большой мастеръ сдавать себѣ тузы. — По поводу этихъ послѣднихъ въ архивѣ здѣшняго суда хранится довольно толстое дѣло, съ лаконическимъ названіемъ: «дѣло о пропажѣ червоннаго туза.» — Сущность его заключается въ томъ, что въ одинъ прекрасный вечеръ, четверо помѣщиковъ усѣлись играть въ преферансъ; въ одну игру, когда карты были сданы и хозяинъ объявилъ черви, на дворъ привели показывать какихъ-то лошадей; играющіе сложили карты и вышли, за исключеніемъ одного, вѣроятно не чувствовавшаго особой симпатіи къ четвероногимъ животнымъ; пользуясь отсутствіемъ своихъ товарищей, оставшійся рѣшился уменьшить хозяйскую игру, присвоить себѣ принадлежащій ей червонный тузъ, а вмѣсто его подложить какую-то семерку. — По возвращеніи играющихъ, дѣло разумѣется объяснилось, съ виновнымъ хотѣли распорядиться домашнимъ образомъ, но къ счастію онъ успѣла, выпрыгнуть въ окно, бѣжать въ городъ и тамъ настрочить просьбу на своего оскорбителя. — За исключеніемъ такихъ необъяснимыхъ феноменовъ, случающихся конечно весьма рѣдко, играющіе обыкновенно ведутъ себя очень прилично. — Вообще карточная игра, какъ я узналъ впослѣдствіи, развита здѣсь въ высшей степени, играютъ всѣ, начиная отъ исправника до писаря питейной конторы, играютъ во всякое время, утромъ, днемъ, вечеромъ и ночью, играютъ большею частію по большей, такъ что иногда невольно подивишься, откуда берутся у какого-нибудь не весьма чиновнаго господина, возможность проигрывать довольно изрядныя суммы. Нѣкоторыя лица составляютъ постоянныя, неразрывныя партіи, разрушаемыя только временно какимъ-нибудь особеннымъ явленіемъ, напримѣръ, болѣзней или нашествіемъ ревизора. Судейша играетъ только съ почтой (такъ называется почтмейстеръ съ его помощникомъ), судья съ земской полиціей. Впрочемъ изъ дамъ, рьяныхъ, записныхъ игрицъ не много, двѣ, три, да и обочтешься, остальныя играютъ больше для смѣху, по маленькой, когда выиграютъ то берутъ деньги, а въ случаѣ проигрыша, правда постигающаго ихъ очень рѣдко, потому что дамамъ во всемъ угождать нужно, отдѣлываются улыбкою, невинною шуткою или маленькою, милою бранью, которую злодѣй обыгравшій принимаетъ какъ награду.
Часовъ въ пять утра, играющіе и танцующіе и ни чего недѣлающіе, шныряющіе изъ комнаты въ комнату, отъ водки къ закускѣ и отъ закуски къ водкѣ, потребовали положительнаго подкрѣпленія силъ. — Гости усѣлись за ужинъ, молодые, хозяинъ и хозяйка, съ счастливыми самодовольными лицами, помѣстились по срединѣ стола, чуть-ли не на возвышеніе, по-крайней-мѣрѣ они казались выше всѣхъ присутствовавшихъ; говоръ, смѣхъ, безпрестанные тосты, громкое оглушительное ура, туши евреевъ-музыкантовъ не прерывались ни на минуту. Каждый точно старался перекричать своего сосѣда, удивить его своею веселостію и остроуміемъ. — Розовый господинъ съ небольшими усиками ругалъ вино, маленькій Владиміръ Иванычъ засуетился окончательно, бѣгалъ съ бутылками, блюдами и обратился въ настоящаго лакея; почтмейстеръ, совершенно осовѣвшій, сопѣлъ и клевалъ носомъ въ тарелку, исправникъ гудѣлъ про какое-то слѣдствіе, дама въ зеленомъ платьѣ хохотала такъ, что нужно было опасаться за цѣлость ея снуровки, пожилой, сѣдовласый поручикъ, сильно нагрузившійся, безпощадно подливалъ въ бокалы всѣхъ шампанское, предлагалъ удивительные тосты, возбуждавшіе взрывы хохота, кричалъ «горько», при чемъ молодые вставали, раскланивались на всѣ стороны, точно вызванные актёръ съ актрисой и, нѣжно цѣловались въ ланиты. Вдругъ, на минуту воцарилась тишина, какъ говорится тихій ангелъ пролетѣлъ, точно гости хотѣли перевести духъ, чтобъ зашумѣть снова, сильнѣе прежняго. И дѣйствительно голосъ поручика неистово гаркнулъ: «за здоровье будущаго маленькаго шкалика, c’est le moment quand le petit шкаликъ est nè». — Всѣ присутствующіе треснули хохотомъ, щеки молодыхъ покрылись легкимъ румянцемъ.
Такъ вотъ она провинція, вотъ онъ уѣздъ со всѣми его принадлежностями, думалъ я, нѣсколько дней спустя, пробираясь, по окончаніи визитовъ городскимъ сановникамъ, къ себѣ на квартиру. Вотъ она уѣздная жизнь! Всюду пахнетъ какою-то плѣсенью жизни, нигдѣ не услышишь живаго, слова не встрѣтишь сердца, бьющагося интересами отличными отъ интересовъ безкозырной игры, слѣдствія о пропавшей коровѣ, мелкой уѣздной сплетни, предстоящаго розговенья или заговѣнья, да новой дамской выкройки. — Правда, здѣшняя барыни не толкуютъ объ оперѣ, потому что не слышать ее, не восторгаются французскимъ водевилемъ, потому что его нѣтъ, не бредятъ Страусомъ, потому что его замѣняютъ музыканты — евреи, бредить которыми можно только въ случаѣ разстройства нервъ, будь всѣ эти блага міра сего и здѣшняя Анна Ивановна ни чѣмъ бы не отличалась отъ Петербургской статской совѣтницы, чуть-чуть не генеральши. — Если она и проще этой послѣдней, если въ ней менѣе неестественности, если она меньше сворачиваетъ ротъ на сторону когда хочетъ казаться тоннѣе, то происходитъ это развѣ отъ чистаго воздуха, да отъ того, что фигурить не передъ кѣмъ, а покажись кто нибудь, ого!… пересолитъ всякую коренную столичную обитательницу. — Да и гдѣ ей было отстать отъ усвоенныхъ привычекъ, отъ всосанныхъ съ дѣтства понятій?… воспитывалась она въ институтѣ или пансіонѣ, большею частію столичномъ, пріѣхала сюда во окончаніи курса, чтобъ удивить провинцію блескомъ своихъ знаній или завезена тираномъ мужемъ, и смотритъ на свою провинціальную жизнь, какъ на состояніе переходное, какъ на матеріалъ, служащій для поправки разстроенныхъ средствъ или пріобрѣтенія новыхъ — для жизни столичной. — Только истыя обитательницы уѣзда, знающія другой міръ по книгамъ и слухамъ, носятъ на себѣ свой исключительный типъ, окружающей ихъ сферы, но эти послѣднія отличаются отсутствіемъ всякаго, даже ложнаго образованія и принадлежать, большею частію, или къ мелкимъ помѣщицамъ, выходящимъ замужъ за такихъ-же мелкихъ чиновниковъ или къ тѣмъ барынямъ, которыя посредствомъ брака перешли въ барское состояніе. Другое дѣло составляютъ мущины, тѣ окрашиваются довольно скоро мѣстнымъ колоритомъ и его жизненными условіями, раскисаютъ окончательно, разсползаются наружно и сжимаются внутренно, въ нихъ ужъ совершенно нѣтъ вякакого стремленія скривить ротъ для тону, пустить столичную фразу, надѣть модный фракъ, причесаться, вычистить ногти, они не идеальничаютъ какъ ихъ жены и исключительно погружаются въ матеріальный міръ. Только развѣ «Сынъ Отечества», составляющій здѣсь единственное чтеніе, наполняетъ ихъ души поэзіей. Оттого-то и слышишь часто, что дражайшая половина, сжимая глазки, съ сожалѣніемъ говоритъ про мужа: «ахъ, онъ такой провинціалъ, никакихъ столичныхъ интересовъ не понимаетъ». Только при нашествіи губернаторской власти, преобразовывается мужское чиновное населеніе города, бѣгаетъ, суетится, хлопочетъ, бранится, отдаетъ приказанія, худѣетъ, брѣется, стрижется, моется и чистится до нельзя, затягивается въ мундиръ. — Посмотришь на нихъ и не узнаешь, только по дивишься умѣнью русскаго человѣка приноравливается къ обстоятельствамъ, такъ вдругъ похорошѣли всѣ, такими стали всѣ свѣженькими, миленькими, чистенькими, добренькими, что сердце радуется, словно давно жданный торжественный праздникъ наступилъ, а уѣхалъ губернаторъ и пошли опять прежніе будни. — Да и не мудрено, на себѣ чувствуешь какъ заразительно даже на гостя дѣйствуетъ эта жизнь, къ какой дремотѣ, апатіи располагаетъ она, какъ мало-по-малу отчуждаешься отъ всего истинно человѣческаго, какъ пусто становится и въ головѣ и въ душѣ, какъ равнодушно смотришь на грязную дворню помѣщика, на босоногаго мальчишку — лакея исправника, на стриженую бабу, юродивую, какъ обыкновенными кажутся названія горничныхъ: Варьками, Машками, какъ сживаешься съ каждою уродливостію, какъ интересуешься сплетнями, находишь въ нихъ какую-то потребность, отраду для души, пищу для ума. Да, сплетня въ уѣздѣ великое дѣло, это своего рода газета, спасительная гласность, это Колумбъ открывающій Америку, съ помощію сплетни, вы становитесь всевѣдущимъ, всевидящимъ. И посмотрите, съ какимъ увлеченіемъ здѣшнее общество сплетничаетъ другъ на друга, какъ оно облекло сплетню, въ какую-то приличную, милую форму. Инвалидный начальникъ, съ птичьей физіономіей, сплетничаетъ на городничаго, городничій въ свою очередь на инвалиднаго начальника, исправникъ на судью, судья на почтмейстера, засѣдатель на предсѣдателя, предсѣдатель на всѣхъ. И не то, чтобъ такое обыкновеніе имѣло характеръ злобы, вражды, Боже сохрани! всѣ эти лица большіе друзья между собой, говорятъ другъ-другу ты и сплетничаютъ, потому что нельзя не сплетничать, потому что это такъ устроено. Я не говорю о дамахъ, тѣ разумѣется, за исключеніемъ своего личнаго я, никого не щадятъ, сплетня для нихъ необходима также, какъ сердцеѣдъ города — Владиміръ Иванычъ.
Съ помощію сплетни оказалось, что исправникъ краситъ волосы, что онъ хотя и не женатъ, но имѣетъ троихъ дѣтей и только намѣренъ вступить въ законный бракъ, что водку онъ пьетъ, но никогда не покупаетъ, что барочный ходъ для него манна небесная, что почтмейстеръ женатъ не былъ, дѣтей имѣетъ, но жениться не намѣренъ, быть можетъ потому, что овдовѣлъ, что одинъ господинъ сырой наружности очень удачно опекаетъ какое-то имѣніе, отчего супруга его, прежде ходившая въ весьма скромныхъ платьяхъ, теперь носитъ только бархатныя, что помощникъ почтмейстера, по случаю смерти своей супруги, далъ зарокъ не пить шесть недѣль водки, но въ поминки, на девятый день, не выдержалъ и напился до положенія ризъ, что одинъ, очень благовидной наружности господинъ, никогда подобнаго зарока не давалъ и пьетъ водку ровно черезъ пять минутъ по рюмькѣ, что тотъ же господинъ быль сначала голъ какъ соколъ, но по неосторожности одной влюбившейся въ него барыни, пріобрѣлъ цѣлое имѣніе, пустивъ свою благодѣтельницу чуть-ли не по-міру, что розовый господинъ съ небольшими усиками, господинъ очень хорошій, милая супруга котораго каждую весну разрѣшается отъ бремени то сыномъ то дочерью, до страсти любитъ дѣлать званые обѣды, для чего завелъ цѣлую коллекцію самыхъ изящнѣйшихъ рюмокъ и стакановъ, но по случаю сильной карманной чахотки, постигшей въ послѣднее время, обѣдовъ не дѣлаетъ, а только — любуется, выставленною на показъ, ихъ вышесказанною принадлежностью, что предводитель, напротивъ, не только не любить обѣдовъ, но во избѣжаніе всякихъ посѣщеній, вѣчно передѣлываетъ свою залу, что городничій бываетъ не только два раза въ годъ имянинникомъ, но справляетъ еще два рожденья и годовщину своего вступленія въ должность. Впрочемъ про послѣдняго ходитъ столько слуховъ, городъ занимается имъ такъ исключительно, что по неволѣ и мнѣ приходится распространиться о немъ подробнѣе. Вообще городничій геніальный человѣкъ, онъ обладаетъ умѣньемъ не только говоритъ по-французски и кудряво завивать волосы, нѣтъ, онъ мастеръ на всѣ дѣла, на всѣ руки, онъ изъ ничего творитъ все, онъ фокусникъ, чародѣй Боско! Онъ украшаетъ городъ вывѣсками и фонарями у воротъ своего дома[2], держитъ въ такомъ страхѣ купцовъ, что послѣдніе называютъ его не иначе какъ Пугачевымъ, хотя пугачевскаго въ немъ ничего нѣтъ, для внушенія пущей важности, вѣроятно тѣмъ же купцамъ, называетъ себя сыномъ какого-то знаменитаго генерала, въ удостовѣреніе чего даже его портретъ у себя повѣсилъ, хотя положительно извѣстно, что у этой знаменитости никогда ни какихъ дѣтей не было, волею и неволею побѣждаетъ женскія сердца, преимущественно то же купеческія, въ торжественные дни вытаскиваетъ старую пушку и палитъ изъ нее такъ, что въ городѣ стекла дрожатъ и жители являются умолять о пощадѣ, разрѣшаетъ лотереи, до которой городъ большой охотникъ, получаетъ въ знакъ признательности даровые билеты и выигрываетъ, устроиваетъ вечера ничего ему не стоющіе, неусыпно заботится о благосостояніи города, мечтаетъ о тротуарѣ на главной улицѣ, паркѣ, лѣтнемъ вокзалѣ и прочихъ необходимыхъ, по его мнѣнію, удобствахъ, принимаетъ различныя приношенія, какъ деньгами, такъ колоніальными, мануфактурными и прочими всевозможными произведеніями. Короче, глазъ, рука и умъ городничаго не брезгуютъ ничѣмъ, ничего не оставляютъ безъ вниманія. Послѣ ярмарки, бывающей здѣсь два раза въ годъ, квартира великаго градоначальника, образуется въ складочный рынокъ самыхъ разнообразныхъ товаровъ, чуть-ли не въ всемірную выставку. Правда, нѣкоторыя статьи торговли поощряются имъ съ особенною любовью, напримѣръ, Татаринъ, являющейся на ярмарку, облачаетъ блюстителя города въ два халата, одинъ идетъ за ярмарку настоящую, другой служитъ ему придачею и зачитается вѣроятно за вторую. Конечно все это дѣлается для испытанія качества привозимыхъ товаровъ, въ-самомъ-дѣлѣ нельзя же позволить продавать жителямъ всякую дрянь.
Тяжело становится на душѣ, когда подумаешь, что много еще такихъ городовъ и городничихъ на матушкѣ Руси. Когда лучь благотворнаго свѣта разгонитъ эту густую тьму; когда ударъ грома пробудитъ отъ сна эти вялыя натуры и они возстанутъ къ новой жизни? Можетъ быть, много времени пройдетъ до того и долго будутъ спать они, охраняемые отъ всякихъ тревогъ, бурь, непогодъ, нашествій и наѣздовъ, обширностью нашей матушки Россіи, ея плохими дорогами да провалившимися мостами.
25 Іюля. 1860 года.
Примѣчанія.
править- ↑ Впервые — в журнале «Русское слово», 1860, № 9, отд. III, с. 44—60.
- ↑ Ходитъ постоянно въ бѣломъ, какъ снѣгъ, костюмѣ, и только при появленіи посторонняго значительнаго лица облачается въ мундиръ и вооружается двумя костылями, какъ доказательствомъ своего увѣчья.