Тэнъ. Критическіе опыты. Перев. подъ редакціею В. Чуйко. Спб. 1869 г.
правитьЯ думаю, что никто не ошибается насчетъ современнаго состоянія французской литературы. Семнадцатилѣтній гнетъ второй имперіи до такой степени придавилъ французскую мысль, такъ понизилъ общій уровень ея, что сами французы, по крайней мѣрѣ, лучшіе ихъ писатели, находятъ современную литературу Франціи самой бѣдной и пустой, какой она не была уже болѣе столѣтія. Мы не видимъ ни въ одной отрасли умственной дѣятельности такихъ талантливыхъ людей, съ такими независимыми убѣжденіями, какіе были во Франціи даже со время реставрацій. За исключеніемъ двухъ-трехъ личностей, напоминающихъ намъ лучшія времена этой литературы, нѣкогда, дѣйствительно, дававшей тонъ и направленіе европейской мысли, намъ трудно было бы указать на что нибудь, выходящее изъ ряду самой жалкой посредственности. И это совершенно понятно; реакціонное движеніе, пущенное въ ходъ Наполеономъ III, было направлено прямо противъ литературы и науки, какъ главныхъ органовъ общественнаго мнѣнія и оппозиціи молодое поколѣніе, которое схоронило республику 1848 г и встрѣтило имперію декабрьской ночи, теперь должно было бы дѣйствовать на литературномъ поприщѣ, но гроза переворота застала его въ расплодъ и на долго уничтожила его нравственныя силы. Изгнаніе, тюрьма и паническій ужасъ, не веденный на Францію, далеко отодвинули назадъ умственные интересы и дѣятельность и заставили замолчать почти всѣхъ изъ прежнихъ дѣятелей. Такимъ образомъ была разчищена почва для настоящаго муравейника посредственныхъ писакъ, наводнившихъ собою всѣ отрасли французской литературы.
Но упадокъ умственныхъ силъ народа всегда и вездѣ главнѣе всего отражался на критикѣ. Критика — это пульсъ, по біенію котораго можно измѣрить степень жизни и здоровья умственнаго организма націи. Если критическое отношеніе къ окружающимъ явленіямъ жизни падаетъ, то вмѣстѣ съ нимъ, или лучше, пропорціонально ему падаетъ вся литература. Это такой неизмѣнный законъ въ умственной культурѣ народовъ, который съ математическою точностію повторялся во всѣ реакціонныя эпохи. И дѣйствительно, французская литература послѣдняго времени не представила намъ ни одного мало-мальски замѣтнаго критика. «Вмѣсто строгаго литературнаго анализа, говоритъ Кине, у насъ осталась уличная реклама, вмѣсто анализа вещей тупое подчиненіе уносящему насъ потоку фразъ и простой силѣ обстоятельствъ. Тамъ, гдѣ нѣтъ сознанія, что дѣлать и куда идти, не можетъ быть ни критики, ни убѣжденій.» Такъ мы и думали, пока г. Чуйко не открылъ намъ великаго критика въ Тэнѣ. Это. по мнѣнію г. Чуйко, тотъ колоссальный центръ, въ которомъ соединяются всѣ лучи современнаго французскаго генія, «который, если можно такъ сказать, олицетворяетъ критическое направленіе (Франціи) и управляетъ имъ, и это главнымъ образомъ потому, что онъ, по натурѣ своего таланта, по складу ума, по развитію и воспитанію — развилъ въ себѣ до крайнихъ предѣловъ эту способность чистаго, строгаго анализа явленій, безъ всякой задней мысли и безъ всякаго общественнаго и нравственнаго идеала. Вотъ почему такъ велико значеніе Тэна въ критикѣ.» (Стр. VIII.) Если только это не подборъ пустыхъ фразъ со стороны г. Чуйко, если только это не издательская реклама, зазывающая покупателя въ книжную лавку, то, признаемся, болѣе тяжкаго оскорбленія нельзя нанести Тэну, какъ писателю, нельзя хуже обругать его подъ видомъ похвалы. Подумайте, г. Чуйко, въ какомъ арлекинскомъ костюмѣ вы выво дите передъ нами вашего любимца: человѣкъ безъ всякаго общественнаго и нравственнаго идеала выдается вами за великаго критика. Но можно ли быть не только великимъ критикомъ, но даже такимъ скабрезнымъ фельетонистомъ, какъ нѣкій Z въ "Петерб. Вѣдомостяхъ, " не имѣя рѣшительно никакого общественнаго и нравственнаго идеала. Хоть пятикопѣечный идеалъ, осуществляемый построчной платой, но все же онъ долженъ быть у писателя, если только принимаютъ его въ журналистикѣ не на правѣ кліента всѣмъ доступной богадѣльни. А вѣдь вы говорите о великомъ критикѣ, о центрѣ всего французскаго ума. и шутка ли! — о человѣкѣ, измѣнившемъ путь человѣческой мысли. Много ли мы можемъ указать такихъ геніальныхъ дѣятелей, которые бы измѣнили путь человѣческой мысли? Конечно, не много. И кто же изъ нихъ не имѣлъ того или другого общественнаго и нравственнаго идеала? Есть ли возможность даже вообразить такого дѣятеля безъ цѣли, безъ ясно-обозначенныхъ стремленій, езъ убѣжденій и сознанія своей дѣятельности, или какъ вы выражаетесь, безъ всякаго общественнаго и нравственнаго идеала? Въ силу чего же великій критикъ можетъ измѣнить путь человѣческой мысли? Вы конечно знаете, по крайней мѣрѣ, вы могли узнать изъ того же Тэна, что люди такого калибра называются переметными сумами, прихвостнями чужихъ идей и стремленій. У великаго писателя, тѣмъ болѣе у великаго критика прежде всего есть идеалъ, къ которому онъ стремится всѣми силами своего руководящаго и дально-зоркаго ума. Этотъ идеалъ можетъ быть ошибочный, полный увлеченій и слишкомъ преждевременныхъ надеждъ, но онъ есть, онъ долженъ быть непремѣнно. Безъ этого идеала немыслимо не только умственное величіе, но всякая литературная порядочность. У насъ были свои, положимъ, не великіе, по честные и умные критики, и кого же вы назовете изъ нихъ человѣкомъ безъ всякаго общественнаго и нравственнаго идеала? У Бѣлинскаго, напримѣръ, были свои задачи, свои стремленія, которымъ онъ посвятилъ всю свою жизнь и силы, и могъ ли онъ быть Бѣлинскимъ, еслибъ у него за душой не было ни опредѣленныхъ цѣлей, ни лучшихъ идеаловъ будущаго? Нѣтъ! и вы согласитесь съ этимъ. Поэтому и великій критикъ Тэнъ, если только вы ни натянули на него величія совершенію не кстати, не можетъ оставаться внѣ пространства и времени относительно идеала, той эпохи, въ которую онъ живетъ. Что нибудь одно — или Тэнъ, дѣйствительно, пустой краснобай, неимѣющій никакихъ общественныхъ и нравственныхъ идеаловъ, или онъ великій критикъ и, слѣдовательно, человѣкъ ясно-опредѣленной умственной физіономіи, человѣкъ великаго идеала нашего времени.
Въ чемъ же вы обмолвились? 11 чѣмъ мы должны считать Тэна — современной французской ничтожностію или, въ самомъ дѣлѣ, великимъ писателемъ? Дилемму эту г. Чуйко разрѣшаетъ самъ изданіемъ на русскомъ языкѣ критическихъ статей Тэпа. Сборникъ этихъ статей, говоритъ г. Чуйко, «составленъ мною такъ, чтобы читателю легко было уловить направленіе Тэна и его громадный талантъ.» Подъ вліяніемъ этой рекомендаціи я и началъ читать Тэна, перечиталъ пять его статей, подвелъ общій итогъ всего прочитаннаго и, признаюсь, не только не уловилъ какого нибудь направленія, но даже чего нибудь похожаго на него. И я думаю, что я правъ, правъ и г. Чуйко, говоря, что Тэнъ не имѣетъ никакого общественнаго и нравственнаго идеала. Только послѣ этого уже никакъ не слѣдовало называть его великимъ критикомъ, измѣнившими, чуть человѣческой мысли: по крайней мѣрѣ, я не назову не только великимъ, но и микроскопическимъ критикомъ, потому что безъ направленія нѣтъ критическаго ума. Но если паче чаянія оно окажется, то мы попросили бы г. Чуйко потрудиться перевести другой сборникъ критическихъ статей Тэна, въ которомъ бы это искомое направленіе хоть нѣсколько выяснялось.
Чтобы не быть бездоказательнымъ и не отсылать читателя для провѣрки моего мнѣнія къ самой книжкѣ Тэна, я укажу здѣсь на его статью о Бальзакѣ. Если гдѣ великому критику можно было показать свое величіе, то это на разборѣ и характеристикѣ Бальзака. Во-первыхъ, это писатель французскій, котораго Тэнъ, будучи самъ французомъ, могъ лучше понять и оцѣпить, чѣмъ, напримѣръ, Свифта и Байрона Во-вторыхъ, Бальзакъ принадлежитъ къ числу тѣхъ капризныхъ, неуловимыхъ для анализа литературныхъ талантовъ, на которыхъ дѣйствительная критика всегда можетъ съ честію испробовать свои силы. Наконецъ за Бальзакомъ стоитъ такъ много всевозможныхъ судей и критиковъ, что, если собрать все, что о немъ писалось на одномъ французскомъ языкѣ, то это составитъ не менѣе семнадцати громадныхъ томовъ, написанныхъ самимъ авторомъ «Contes drolatiques». Слѣдовательно у Тэна былъ въ рукахъ богатый матеріалъ, которымъ слѣдовало только умно распорядиться. Но что же мы видимъ въ этой напудренной и разрумяненной статьѣ, растянутой почти на сто страницъ? Ничего, такъ-таки рѣшительно ничего. Перечитавъ эту статью, вы чувствуете, что какъ будто съѣли что нибудь очень сладкое и легкое въ родѣ ложки вкуснаго крема, но, проглотивъ его, вы не утолили ни чувства голода, ни даже вкуса. Во рту пусто, въ желудкѣ пусто, и въ головѣ пустѣе самой пустоты. Такое точно ощущеніе остается послѣ всѣхъ статей великаго критика Тэна. Вотъ, напримѣръ, что онъ говоритъ о Бальзакѣ, какъ о представителѣ реальнаго направленія въ французской беллетристикѣ: «Идеала нѣтъ у натуралиста, тѣмъ болѣе его нѣтъ у натуралиста Бальзака (а г. Чуйко говоритъ, что идеала нѣтъ у великаго критика Тэна). Вы уже видѣли, что онъ совсѣмъ лишенъ этого живого и яснаго воображенія (Замѣтьте, — черезъ нѣсколько страницъ говорится, что Бальзакъ обладалъ такимъ страннымъ увлеченіемъ своими образами, что онъ представлялъ ихъ дѣйствительными существами и говорилъ о нихъ, какъ о живыхъ людяхъ) — посредствомъ котораго Шекспиръ, едва касаясь, управлялъ тонкими нитями, связывающими существа; онъ тяжелъ, съ трудомъ и упорствомъ погруженъ въ свою груду пауки, занятъ счетомъ всѣхъ фибръ, разсѣкаемыхъ имъ посредствомъ такого множества орудій и отталкивающихъ препаратовъ, что когда онъ выходитъ изъ своего погреба и возвращается къ свѣту, то сохраняетъ запахъ лабораторіи, въ которой работалъ. Ему недостаетъ истиннаго благородства; его руки, упражняющіяся въ анатомическихъ препаратахъ, грязнятъ деликатныя и чистыя вещи; безобразіе онъ еще больше обезображиваетъ. Но онъ торжествуетъ, когда ему приходится изображать низости; онъ чувствуетъ себя хорошо въ подлости; онъ въ ней копошится безъ всякаго отвращенія; онъ см. удовольствіемъ слѣдитъ за дрязгами въ хозяйствѣ и за ссорами изъ-за денегъ. Съ такимъ же удовольствіемъ онъ развиваетъ подвиги силы. Онъ вооруженъ животностью и разсчетомъ» и т. д. на нѣсколько страницъ. Въ концѣ концовъ этотъ дикій кабанъ, валяющійся въ грязи разныхъ низостей, этотъ животный Бальзакъ, противный Тэну вмѣстѣ со всѣми старыми институтскими дѣвами, оказывается рѣшительными, негодяемъ. «Ничего, что натуралистъ разочаровываетъ насъ — мы подчиняемся этому; но-когда художникъ уничтожаетъ въ насъ возвышенность, то мы возмущаемся (вотъ это-то и есть великая критика г. Чуйко) и говоримъ ему, что если онъ ее отрицаетъ въ другихъ, то вѣроятно потому, что не находитъ ее въ себѣ» (стр. 106, 107 и 118). Пробѣжавъ около ста страницъ, унизанныхъ подобными тирадами, вы невольно спрашиваете: да позвольте же узнать, великій критикъ г. Чуйко, что вы хотите наконецъ сказать о Бальзакѣ и долго ли вы будете морочить насъ своими красивыми, но пустыми фразами? на это Тэнъ отвѣчаете слѣдующимъ заключительнымъ выводомъ «по моему мнѣнію. Бальзакъ, вмѣстѣ съ Шекспиромъ и герцогомъ Сэнъ Симономъ — величайшее хранилище документовъ, относящихся къ человѣческой натурѣ». Такъ. Но только вотъ что удивительно, что изъ этого величайшаго хранилища, вы, какъ величайшій критикъ, несъумѣли извлечь ни одной путной идеи, ни одного дѣльнаго факта; ничему вы не научили насъ, ничего не сказали, и мы, какъ до прочтенія, такъ и послѣ прочтенія вашей статьи, ровно ничего о Бальзакѣ не узнали, потому что игра въ бубенчики — не идеи, и салонные антитезы — не выводы критика. Поэтому мы думаемъ, что Тэнъ также далекъ отъ великаго критика, какъ г. Чуйко отъ великаго публициста.
Но что же такое Тэнъ? спроситъ читатель. — Это довольно фразистый диллетантъ современной французской литературы, изъ числа тѣхъ изящно накрахмаленныхъ писателей, которыми нѣкогда украшались литературные салоны m-me Дюдефанъ или Жанлисъ, это художники, и реалистъ, немножко либералъ и немножко консерваторъ, ученый и поэтъ, однимъ cловомъ это парижскій Скабичевскій, разведенный на г. Анненковѣ, т. е. самое счастливое соединеніе невиннаго окна съ кроткой ослицей. И я рѣшительно не понимаю, зачѣмъ г. Чуйко даритъ русскую публику переводомъ книжки такого великаго критика. Не будучи нисколько заражена, патріотизмомъ, я однакожъ глубоко убѣжденъ, что такими крошечными величіями мы сами не бѣдны.