Трое молодыхъ людей.
правитьВъ половинѣ Іюля 1825 года, лишь только пробило на башнѣ четыре часа, чиновники заперли свои ящики, уложили бумаги въ портфели; оставивъ перья подлѣ чернилицъ и взявъ шляпы, спѣшили выйти изъ Департамента, чтобы остатокъ дня посвятить своимъ собственнымъ занятіямъ.
Въ толпѣ сей, тѣснившейся въ длинныхъ коридорахъ, находился человѣкъ лѣтъ 27-ми, который, убравъ всѣ свои письменныя принадлежности съ большею исправностью, нежели какъ это водится у молодежи, взялъ подъ мышку большой зеленый портфель, издали казавшійся принадлежащимъ Начальнику Отдѣленія, и съ веселымъ лицемъ слѣдовалъ за толпою кланяясь на лѣво и на право товарищамъ, которые встрѣчаясь, говорили ему: «прощай, Робино… до свиданія.»
Но отойдя на сто шаговъ отъ Департамента, Робино вдругъ совсѣмъ перемѣнился: вмѣсто Пріятной улыбки, принялъ Надменный и покровительствующій видъ, насупилъ брови, поглядывая на свой толстый портфель, которымъ толкалъ проходящихъ, не извиняясь; словомъ, это можно бъ было скорѣе принять за Директора, нежели за простаго чиновника.
Однако же со всею его надменностію, Робино направлялъ шаги свои въ ресторацію, гдѣ за 4о су подавали ему обѣдъ, — который находилъ онъ превосходнымъ, потому что не въ состояніи былъ имѣть лучшаго; въ этомъ случаѣ Робино поступалъ очень благоразумно: ибо умѣнье довольствоваться тѣмъ, что имѣешь, есть вѣрный способъ быть счастливымъ; а такъ какъ мы на каждомъ шагу встрѣчаемъ богатыхъ, которые ни чѣмъ не бываютъ довольны, то бѣднымъ остается по неволѣ быть умѣренными въ своихъ желаніяхъ.
Проходя чрезъ садъ Пале-Рояля, Робино былъ остановленъ двумя пріятелями, молодыми щеголями, которые загородили ему дорогу. Одинъ изъ нихъ, человѣкъ лѣтъ 34-хъ, былъ сухощавъ, высокаго роста и сутуловатъ, какъ вообще люди, неслужившіе въ военной службѣ. Не смотря на сей малый недостатокъ, въ обращеніи его замѣчалось благородство; правильное лице его, большіе голубые глаза и русые волосы, небрежно падающіе на высокій лобъ, давали ему пріятный видъ; но блѣдность и врѣзавшіеся подъ глазами морщины, показывали, что онъ рано насладился всѣми удовольствіями жизни. — Товарищъ его, средняго роста, имѣлъ черты лица менѣе правильныя, однако же болѣе привлекалъ своею наружностью: черные кудрявые волосы, румяныя щеки, пріятный голосъ и улыбка производили впечатлѣніе, которое довершали его томные глаза.
При встрѣчѣ съ сими двумя пріятелями, лице чиновника снова прояснилось; онъ поспѣшно схватилъ руку высокаго бѣлокураго мужчины и сказалъ: «А! здравствуй, Альфредъ-де-Марси! какъ я радъ, что тебя встрѣтилъ, а ты Эдуардъ какъ поживаешь? Вы вѣрно спѣшите куда нибудь къ обѣду?»
На блѣдномъ, но умномъ лицѣ Альфреда появилась язвительная улыбка, при взглядѣ на нашего чиновника съ большимъ портфелемъ, — улыбка, за которую всякій бы разсердился, если бъ въ ту же минуту онъ не сказалъ съ видомъ добродушія и веселости: «Помилуй, любезный Робино, тебя нигдѣ не видно? меня совсѣмъ забылъ Ба! да что у тебя за фасонъ шляпы? — какая высокая! это прошлогодней моды; ты вѣрно для того носить такую, чтобы казаться выше? А этотъ покрой фрака!… ха! ха! ха!.. ты въ немъ настоящій Перъ Французскій, — да кто тебя такъ одѣваетъ? — Знаешь ли, что ты полувѣкомъ отсталъ отъ моды!»
Робино не оскорбился сими насмѣшками, и отнявши свою руку, простодушно отвѣчалъ: «Хорошо вамъ, господа, богатымъ; имѣя по 50 да по 100 тысячъ франковъ годоваго дохода, можно гоняться за всѣми модами, замѣчать покрои фраковъ и наблюдать за фасонами шляпъ, — а намъ, бѣднымъ чиновникамъ, гдѣ гоняться за вами! Намъ должно наблюдать бережливость, чтобы не надѣлать долговъ, которыхъ заплатить будетъ нечѣмъ, — я же и не занимаюсь туалетомъ, былъ бы только опрятно одѣтъ, а что мнѣ нужды — длинный ли или короткій фракъ, все равно.»
«Какимъ же ты Робино сталъ философомъ! — ну, а эти кудри, которыя такъ симметрически причесаны на обѣ стороны, отъ природы ль? — Безъ сомнѣнія: я до нихъ никогда не дотрогиваюсь. — А я готовъ биться объ закладъ, Робино, что ты не ложишься спать не заявившись; — что, угадалъ?» Сказавъ сіи слова Альфредъ взглянулъ на своего друга, который не сводилъ глазъ съ толстаго портфеля.
"Скажи-ка, Эдуардъ, продолжалъ Робино: "какъ идетъ твоя Литература, теа"тральныя пьесы? Всегда съ успѣхомъ, по «обыкновенію; не правда ли?»
При сихъ словахъ Эдуардъ вздрогнулъ, какъ отъ электрическаго удара; а товарищъ его не могъ удержаться отъ сильнаго смѣха. «Ну, Робино, въ пору сталъ ты спрашивать его объ успѣхѣ,» сказалъ Альфредъ. «Какую же ты струну задѣлъ — неужели сіе наморщенное лице тебѣ ничего не объясняетъ? — Поэтъ, который только что испыталъ превратность судьбы, содѣлавшись добычею зависти… интригъ и, словомъ, предъ тобою стоитъ освистанный сочинитель.» — «Какъ, Эдуардъ, тебѣ была неудача?» — «Да» — отвѣчалъ Эдуардъ съ тяжелымъ вздохомъ. — «Право смѣшно!» сказалъ Робино. — "А что ты тутъ нашелъ смѣшнаго? — То бишь мнѣ хотѣлось сказать, странно… послѣ всегдашнихъ успѣховъ и… такъ стало Эдуардъ, пьеса твоя была очень дурна? .. то бишь, не понравилась ну"бликѣ?"
"Разумѣется, нѣтъ, если ее освистали, " сказалъ съ сердцемъ Эдуардъ. — "Но я увѣренъ, " продолжалъ Робино: «что твоя пьеса не могла быть хуже той, которую я вчера видѣлъ въ Фейдо, — вообрази себѣ безсмыслицу въ высочайшей степени, безпрерывныя явленія, — выходы, — словомъ — глупость за глупостью, такъ, что я не могъ удержаться, чтобъ не освистать ее вмѣстѣ съ прочими, и признаюсь, далъ себя знать! свисталъ, какъ гремучій змѣй!»
Альфредъ съ трудомъ могъ удержаться нѣсколько времени отъ смѣха; между тѣмъ Эдуардъ съ принужденною улыбкою, взявъ Робино за руку, сказалъ: «Благодарю васъ, сударь, за ваше содѣйствіе въ погребеніи моей пьесы….» — «Какъ?… возможно ли… это ваше произведеніе?» сказалъ Робино, стараясь какъ можно болѣе выпучить свои маленькіе черные глаза. — «Да» отвѣчалъ Альфредъ: "это была та самая его пьеса, которую ты такъ мастерски освисталъ… " «Ахъ, Боже мой, какъ мнѣ совѣстно…. какъ мнѣ жаль… если бъ я зналъ… но это, Эдуардъ, твоя вина, зачѣмъ не прислалъ мнѣ билета… тогда бы этого неслучилось… Однако же я вспомнилъ, въ піесѣ было много хорошихъ словъ, — прекрасныхъ сценъ… право, мнѣ такъ больно, Эдуардъ, что…»
"Я не сержусь на тебя, Робино, нѣсколько свистковъ больше или меньше "разницы не дѣлаютъ, и признаюсь, скорѣе предпочту громкую неудачу тихому «успѣху!»
«Такъ ты не сердишься, Эдуардъ?» — «Помилуй, за что же?» сказалъ Альфредъ: «ты доказалъ ему свою дружбу: кого люблю, того и наказую…. притомъ же лучшіе полководцы теряли сраженія…. Я готовъ объ закладъ биться, Эдуардъ, что тебѣ это твердили по крайней мѣрѣ 50 разъ со вчерашняго дня?» — Эдуардъ улыбнулся, но на сей разъ отъ чистаго сердца, и пожалъ руку друга, который насмѣшливо поглядывалъ на Робино. — «Ты все по прежнему, всегда занятъ?» спросилъ онъ его. — «Всегда» — отвѣчалъ чиновникъ, «у насъ чертовская работа: начальникъ мой ни во что не входитъ, вся отвѣтственность на мнѣ.» — «А что у тебя въ этомъ портфелѣ, который ты такъ крѣпко прижалъ? Видно, ты хочешь сегодня играть роль Нотаpiyca.» — «Нѣтъ, Альфредъ, тутъ дѣла, — и — дѣла самыя важныя!… Я цѣлыя ночи иногда за ними просиживаю… правда, за это и награды получаю.»
Альфредъ на сіе ничего не отвѣчалъ; закусивъ губы, онъ посмотрѣлъ на Эдуарда и потомъ спросилъ: «А любовныя дѣлишки, Робино, каково идутъ? много ли теперь у тебя любовницъ?..» «Извините, господа, мнѣ нѣкогда, я спѣшу къ обѣду, на который недѣлю тому назадъ былъ приглашенъ.» Сказавъ сіи слова, Робино протянулъ руку Альфреду; но тотъ вытащилъ въ то же время у него портфель. — «Ахъ, Боже мой! я не люблю подобныхъ шутокъ: прошу возвратить мой портфель…» «Послушай, Робино, хочешь ли держать закладъ на обѣдъ у Бери, что въ немъ лежитъ одна бѣлая бумага?» сказалъ Альфредъ. — «Мнѣ нѣкогда, отдай мой портфель… тамъ секретныя дѣла.» — Но Альфредъ не послушался, открылъ портфель, и вынулъ четыре тетрадки бѣлой почтовой бумаги, три палочки сургучу, карандашъ и два пакета булавокъ. «А! Робино, вотъ надъ чѣмъ ты проводишь ночи?» сказалъ Альфредъ; между тѣмъ Эдуардъ былъ очень доволенъ, что нашелъ случай въ свою очередь посмѣяться надъ тѣмъ, кто освисталъ его пьесу. — «Ахъ, Боже мой, какъ я ошибся! взялъ бумаги, но совсѣмъ не тѣ, — увѣряю васъ, господа, я заваленъ дѣлами, и если бъ теперь не ждали меня обѣдать, я бы возвратился въ Департаментъ.»
"Милостивѣйшій Государь, " сказалъ Альфредъ, — "возвращаю вамъ назадъ секретныя бумаги, " — и отдалъ портфель, который опять перешелъ на прежнее мѣсто.
"Прости, Робино, профана, который осмѣлился заглянуть въ министерскій портфель, — докажи, что ты не сердитъ на меня за шутку, — и приходи ко мнѣ сегодня; батюшка, не знаю, по какому-то случаю, даетъ вечеръ — будутъ много хорошенькихъ, вкусный ужинъ — экарте… что жъ, будешь? и Эдуардъ обѣщался пріѣхать…
Чиновникъ нашъ, услышавъ приглашеніе на вечеръ, съ чувствомъ благодарности пожалъ руку Альфреда, и отвѣчалъ: "Любезный другъ… безъ сомнѣнія… я очень благодаренъ за такое пріятное приглашеніе…
«Ахъ, Боже мой! оставь свои учтивости; между нами нѣтъ чиновъ, — я еще вчера хотѣлъ тебя пригласить, — но ты знаешь, какъ я вѣтренъ — совсѣмъ изъ памяти вонъ… приходи же, смотри.»
«Безъ всякаго сомнѣнія, я буду имѣть эту честь» — отвѣчалъ, кланяясь, Робино.
«Такъ до свиданія, мы постараемся вечеромъ порядкомъ повеселиться.» Сказавъ сіе, длинный молодой человѣкъ взялъ подъ руку товарища и удалился, оставивъ нашего чиновника въ такомъ восторгѣ отъ приглашенія, что тотъ въ радости чуть не наткнулся на скамью и не повалилъ сидящихъ на ней.