Три месяца среди людоедов Суматры (Бреннер)/ДО

Три месяца среди людоедов Суматры
авторъ Йоахим Бреннер, пер. Йоахим Бреннер

Оригинал: нем. Besuch bei den Kannibalen Sumatras, опубл.: 1894. — Источникъ: az.lib.ru • Перевод с немецкого Н. Березина (1901).
Текст издания: журнал «Юный читатель», 1901.

«ЮНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ», № 11, 1901

ТРИ МѢСЯЦА СРЕДИ ЛЮДОѢДОВЪ СУМАТРЫ.

Сокращенный переводъ съ нѣмецкаго Н. Березина. С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Тип. Спб. акд. общ. печ. дѣла въ Россіи Е. Евдокимовъ. Троицкая, 18. 1901.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Въ морѣ между Азіей и Австраліей раскинулись многочисленные острова Малайскаго архипелага. Въ очень давнія времена, когда на землѣ еще не существовало человѣка, на мѣстѣ этихъ острововъ была суша, которая соединяла оба материка — Азію и Австралію. Но понемногу, въ теченіе цѣлаго ряда столѣтій, суша опускалась, уступая мѣсто морю, и надъ поверхностью его въ видѣ безчисленныхъ большихъ и малыхъ острововъ остались торчать лишь горные хребты и вершины прежней суши. Можно думать, что все это обширное пространство продолжаетъ еще погружаться подъ волны моря; на это указываютъ очень частыя и опустошительныя землетрясенія и множество дѣйствующихъ вулкановъ, которые насыпались изъ вулканическаго песку, пепла и лавы въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ земная кора разбилась на длинныя, глубокія трещины, уходящія далеко въ нѣдра земли.

Покрытые роскошной тропической растительностью эти острова подымаются изъ моря, словно плавающіе на его лазурной глади гигантскіе цвѣты. Одинъ за другимъ тянутся они въ морѣ, образуя то цѣпи, то цѣлыя группы: Сунда или Большіе и Малые Зондскіе, Молуккскіе, Филиппинскіе, но среди всѣхъ своей дикой величественной природой и необузданностью нравовъ своихъ жителей отличается островъ Суматра. Верхушки пальмъ по берегамъ его, качаясь, отражаются въ темносинихъ водахъ тропическаго моря, и вѣтеръ, проносясь надъ зарослями и лугами, уноситъ оттуда въ волнахъ ароматовъ цѣлыя тучи цвѣточной пыли. Въ темной непроходимой глубинѣ лѣсовъ крадется тигръ, большія пестрыя змѣи ползаютъ по стволамъ и ліанамъ, охотясь за порхающими въ воздухѣ яркооперенными птицами, крокодилы дремлютъ на песчаныхъ отмеляхъ рѣкъ, и среди гама птичьихъ голосовъ и стрекотанья насѣкомыхъ слышенъ трескъ сучьевъ, которые ломаетъ своей тяжелой походкой слонъ или носорогъ, направляющійся на водопой. Въ многочисленныхъ, широко раскинутыхъ деревняхъ тамъ живутъ темнокожіе дикари съ своеобразными и любопытными для европейца нравами и обычаями.

Этимъ островомъ владѣютъ голландцы, и въ числѣ ихъ колоній Суматра одна изъ самыхъ цѣнныхъ. Голландскіе колонисты разбили въ удобныхъ мѣстахъ обширныя плантаціи, приносящія обильную жатву и хорошій доходъ. Эти европейскія поселенія раскинулись по берегамъ острова, потому что до сего дня голландцы, вопреки всѣмъ усиліямъ, не могли подчинить себѣ дикія племена, живущія во внутренности страны. Въ сѣверо-западномъ концѣ острова живетъ еще много неукротимо дикихъ туземцевъ, не подчиняющихся ничьей власти. Это страна знаменитыхъ батаковъ, дикихъ людоѣдовъ. Племена ихъ обитаютъ на высокой плоскости, окруженной со всѣхъ сторонъ крутыми склонами горныхъ хребтовъ, и за этой стѣной воины ихъ съ оружіемъ въ рукахъ стерегутъ всѣ подступы, непропуская чужихъ и особенно европейцевъ, хотя бы тѣ приходили въ ихъ страну съ самыми мирными цѣлями. Въ серединѣ страны батаковъ лежитъ одно таинственное озеро. Извѣстіе о немъ проникло впервые до слуха европейцевъ въ началѣ нашего столѣтія черезъ англичанъ, владѣвшихъ въ то время Суматрой. Ихъ миссіонеры пытались проникнуть съ евангеліемъ въ рукахъ въ страну кровожадныхъ дикарей, но батаки, справедливо опасаясь, что за миссіонерами придутъ другіе европейцы, которые завладѣютъ ихъ землей, избили первыхъ вѣстниковъ новой вѣры и пожрали ихъ тѣла на торжественномъ пиршествѣ. Они поступили такъ, исполняя повелѣніе Синга-Магараджи, «Великаго Льва», какъ называютъ верховнаго жреца батаковъ. Онъ рѣдко издаетъ какія нибудь повелѣнія, но если издастъ, то ему подчиняются безпрекословно.

Спутники этихъ несчастныхъ миссіонеровъ, избѣгшіе смертельной опасности, доставили первыя свѣдѣнія о большомъ озерѣ страны батаковъ. Но ни одинъ европеецъ не видалъ самаго озера. Нога бѣлаго не ступала на прибрежный песокъ его, и взоръ бѣлаго человѣка не скользилъ по его таинственной глади. Много путешественниковъ стремилось добраться до него, но всѣ потерпѣли неудачу, такъ какъ батаки, повинуясь строжайшему приказу, не пропускали никого. А если кто изъ отважныхъ изслѣдователей, обманувъ бдительность дикарей, устремлялся далѣе въ глубь страны, то шелъ на встрѣчу вѣрной гибели: съ варварской жестокостью и коварствомъ батаки захватывали его живьемъ и затѣмъ пожирали на пирѣ съ разными священными обрядами.

Вотъ почему и неудивительно, что еще недавно сомнѣвались въ самомъ существованіи таинственнаго озера. Извѣстія о немъ считали за сказки досужихъ дикарей, намѣренно обманывавшихъ европейцевъ. Лишь въ 1866 г. одному путешественнику удалось проникнуть до озера, и онъ описалъ его въ такихъ плѣнительныхъ краскахъ, что вслѣдъ за нимъ въ эту очаровательную мѣстность устремились многіе другіе. Вскорѣ на озерѣ снова появились миссіонеры, проповѣдь которыхъ имѣла нѣкоторый успѣхъ, но за миссіонерами въ страну вторглись голландскіе колонисты. Тогда Синга Магараджа собралъ тысячную толпу хорошо вооруженныхъ воиновъ, съ которыми кинулся на голландцевъ. Чиновники ихъ были избиты, солдаты и колонисты прогнаны, и не одинъ бѣлый нашелъ себѣ могилу не въ родной странѣ, а въ желудкахъ неистовыхъ людоѣдовъ. Такимъ образомъ таинственное озеро Тоба, какъ его называютъ батаки, до сего дня даетъ на своихъ островахъ пріютъ и желанное убѣжище многимъ разбойничьимъ племенамъ. Кучки удальцовъ выходятъ отсюда на разбои, иногда они пускаются даже въ море, а послѣ удачной экспедиціи скрываются съ добычей и плѣнными въ свои притоны на островахъ. И вотъ въ разстояніи нѣсколькихъ миль отъ границы, гдѣ живутъ европейцы, гдѣ ходятъ паровозы и дѣйствуютъ законы, происходятъ шумные пиры, и въ котлахъ варится человѣчье мясо откормленныхъ въ ожиданіи праздника плѣнныхъ, притомъ не только европейцевъ, но даже и туземцевъ, потому что племена батаковъ враждуютъ другъ съ другомъ, и военноплѣнные раздѣляютъ участь всѣхъ чужеземцевъ.

Молодой нѣмецкій путешественникъ баронъ Бреннеръ поставилъ себѣ цѣлью во что бы то ни стало проникнуть въ страну батаковъ, добраться до озера, переплыть на главный островъ, и тамъ, въ самомъ главномъ притонѣ людоѣдовъ, живя подъ одной кровлей съ ними, изучить ихъ любопытные обычаи. Ему удалось выполнить эту задачу, но за успѣхъ онъ едва не поплатился свѣею жизнью, и если ускользнулъ невредимымъ изъ рукъ коварныхъ дикарей, то лишь благодаря тому, что вообще даетъ побѣду въ жизни: мужеству и сообразительности.

ГЛАВА I.
Въ Дели.

26 октября 1886 года — такъ разсказываетъ баронъ Бреннеръ — въ яркій солнечный день въ гавани Пуло Пенангъ стоялъ пароходъ «Фанте», который долженъ былъ доставить меня въ славящееся табачными плантаціями мѣстечко Дели на Суматрѣ. Это былъ небольшой, пропитанный разными запахами, грязный китайскій пароходъ. Палуба его была биткомъ набита китайскими кули, т. е. рабочими, отправлявшимися на табачныя плантаціи; они лѣниво слонялись по палубѣ, курили, играли въ разныя азартныя игры, а то такъ просто болтали. Въ два часа «Фанте» поднялъ якорь и направилъ свой путъ къ югу. Выходя изъ гавани, мы прошли мимо длинной плотины, построенной изъ мощныхъ свай, вколоченныхъ въ морское дно; сваи были связаны другъ съ другомъ, а поверхъ ихъ шли тонкія перила. На плотинѣ, прикурнувъ, сидѣло нѣсколько коричневыхъ малайцевъ, ловившихъ рыбу. Съ правой стороны изъ волнъ моря подымался крутой, покрытый темнымъ лѣсомъ островъ Пенангъ; налѣво виднѣлось плоское, залитое солнечнымъ свѣтомъ побережье полуострова Малакки съ виднѣвшимися вдали пологими возвышенностями. Море было спокойно и гладко. Но къ вечеру подулъ рѣзкій вѣтеръ, и наше судно съ трудомъ преодолѣвало волненіе. Море колыхалось и рокотало, и соленая пѣна волнъ хлестала черезъ палубу. Китайцы, заболѣвшіе морской болѣзнью, стонали и охали и, къ довершенію всѣхъ бѣдъ, насквозь промокли, окачиваемые морскими волнами. Наконецъ занялось утро, но день наступалъ хмурый, дождливый, и вмѣсто горныхъ вершинъ Суматры, которыя мы высматривали вдали, передъ нами разстилался лишь туманъ, да волнующееся море. Вскорѣ, однако, просвѣтлѣло, и на горизонтѣ показалась зубчатая линія горной цѣпи, позади которой лежала почти неизслѣдованная страна свободныхъ батаковъ^[1] — цѣль моего путешествія. Я собирался познакомиться съ этими удивительными людоѣдами, посѣтить озеро Тоба, если возможно, переправиться черезъ него и — такимъ образомъ, пересѣчь весь островъ поперекъ, что не удавалось еще ни одному европейцу.

Къ полудню мы настолько приблизились къ острову, что уже могли разсмотрѣть низкое побережье, а, нѣсколько часовъ спустя, пароходъ уже добрался до сѣверной оконечности Суматры. Мимо двухъ простыхъ сигнальныхъ мачтъ «Фанте» вошелъ въ устье рѣки Дели.

Насколько видѣлъ глазъ, рѣка была съ обѣихъ сторонъ окаймлена густозаросшей лѣсомъ болотистой низменностью. Стаи цапель и обезьянъ оживляли берега. Маленькія болотныя птицы и водяныя курочки въ испугѣ вспархивали передъ носомъ судна, а съ плоскихъ песчаныхъ мелей, окаймленныхъ камышомъ, на насъ лѣниво смотрѣли сонные крокодилы. Полчаса спустя, мы покинули пароходъ и продолжали наше плаванье въ маленькой шлюпкѣ. Кругомъ подымались страшно густыя лѣсныя заросли, и этотъ непроницаемый лѣсъ не заключалъ въ себѣ ни одного человѣческаго поселенія. Но вотъ по лѣвую руку открылся рукавъ рѣки, и мы съ радостью увидѣли желѣзнодорожный мостъ. Сейчасъ же за нимъ надъ вершинами деревъ показались вымпела^[2], которые указывали на близость гавани Лабуанъ. Множество судовъ оживляло ее, и въ числѣ ихъ мы замѣтили не мало малайскихъ шкунъ съ навѣсами.

Здѣсь меня хотѣлъ встрѣтить докторъ Хагенъ, неоднократно уже посѣщавшій страну батаковъ и съ которымъ я хотѣлъ посовѣтоваться о моемъ путешествіи. Едва онъ услыхалъ о моемъ намѣреніи, какъ самымъ рѣшительнымъ образомъ принялся отговаривать меня, такъ какъ, по его мнѣнію, путешествіе черезъ страну батаковъ и именно мимо озера Тоба совершенно невозможно.

Тѣмъ не менѣе я не поддался этимъ увѣщаніямъ. Посѣтивъ г. Мейснера, управляющаго громаднымъ торговымъ предпріятіемъ въ Бекалла, я попытался склонить его къ участію въ моей экспедиціи. Мейснеръ уже два раза былъ на островѣ Тоба, зналъ страну и людей, ихъ языкъ и обычаи, такъ что трудно было найти себѣ лучшаго спутника. Многіе важные старшины батаковъ не разъ посѣщали его и обмѣнивались съ нимъ подарками. Однако Мейснеръ не могъ въ это время отправиться со мной, и потому я рѣшилъ отложить свое путешествіе до весны 1887 года и пока покинуть Суматру.

Вечеромъ наканунѣ моего отъѣзда изъ Дели я присутствовалъ на любопытномъ празднествѣ на большой плантанціи. Табакъ, главный продуктъ этой страны, былъ только что убранъ. Почти все обработанное пространство занято табачными плантаціями, размѣры которыхъ достигаютъ многихъ квадратныхъ километровъ. Всѣ онѣ принадлежатъ европейскимъ колонистамъ, наживающимъ нерѣдко на табакѣ милліоны. Сотни и тысячи желтокожихъ, украшенныхъ длинными косами китайцевъ работаютъ на этихъ плантаціяхъ подъ палящими лучами солнца. Иногда работы продолжаются и ночью при блескѣ полной луны.

Работа заключается въ томъ, что кули рядами подвигаются по полю и обрѣзаютъ стебли ниже листьевъ. Другіе рабочіе сносятъ обрѣзанные стебли подъ навѣсы, гдѣ подвѣшиваютъ пучки по десяти стеблей для вяленія. Когда стебли провялились, рабочіе обрываютъ съ нихъ листья, связываютъ ихъ въ маленькія пачки и складываютъ въ плоскія кучи, высотой въ полторы — двѣ сажени. Время отъ времени эти пачки переслаиваютъ въ кучахъ, пока всѣ листья не пріобрѣтутъ бурый цвѣтъ и красивый глянецъ. Затѣмъ начинается сортировка листьевъ. Рабочіе усаживаются на землю двумя длинными рядами, лицомъ другъ къ другу и приступаютъ къ дѣлу: одни разбираютъ листья по длинѣ, а другіе по цвѣту. Проворные сыны Поднебеснаго Царства работаютъ съ необыкновенной быстротой: быстрѣе, чѣмъ успѣваешь слѣдить за ними, раскладываютъ они листья по различнымъ кучкамъ; особенно трудно сортировать листья по цвѣту; — работа эта требуетъ большого навыка. Передъ каждымъ китайцемъ воткнуто полукругомъ въ землю 18—22 колышка, между которыми раскинуты вѣеромъ 17—21 кучки листьевъ, такъ какъ рабочій долженъ различать именно столько оттѣнковъ. Другъ на другѣ и рядомъ лежатъ листья, начиная съ самаго свѣтлаго коричневаго до черножелтаго цвѣта, и въ каждой кучкѣ листья должны быть одного цвѣта. Такъ называемые пестрые листья, не имѣющіе однороднаго цвѣта, складываются отдѣльно. Въ отдѣльной же кучкѣ складываются листья съ мелкими свѣтлыми пятнами, цѣнимые особенно высоко. Другіе, съ крупными пятнами, представляющіе болѣе низкій сортъ, откладываются въ сторону.

По окончаніи уборки табакъ съ разныхъ плантацій доставляется въ гавань и нагружается на суда. Большая часть его отправляется въ Амстердамъ, представляющій міровой рынокъ табаку. Отсюда табакъ отправляется въ Америку, въ Германію, Францію и другія страны, гдѣ, благодаря своимъ достоинствамъ, цѣнится очень высоко.

Въ это время — въ срединѣ ноябрѣ — неутомимые китайскіе кули получаютъ жалованье за свои труды и празднуютъ своего рода праздникъ жатвы. Они работали прилежно и безъ перерыва двѣнадцать мѣсяцевъ, довольствуясь скудной пищей, состоящей изъ риса и сушеной рыбы, не доставляя себѣ отдыха или какихъ либо развлеченій. Но теперь въ карманѣ каждаго бренчитъ круглый капиталецъ, на всѣхъ плантаціяхъ гуляютъ, и всюду царятъ веселіе и радость.

На той плантаціи, которую мы посѣтили, дѣло происходило такъ: узкоглазые китайцы кучками толпились передъ хижинами среди пальмовыхъ рощъ, смѣялись и болтали, другіе подъ навѣсомъ предавались гибельному куренію опіума. На площадкѣ возвышался театръ маріонетокъ, а кругомъ него раскинулись лавчонки съ съѣстными припасами, со сладостями и чаемъ. Рабочіе смѣялись продѣлкамъ маріонетокъ, многіе поглощали разную снѣдь и сласти, но большая часть ихъ, разбившись на кучки, сидѣли на корточкахъ съ внимательно напряженными лицами вокругъ низкихъ игорныхъ досокъ; при колеблющемся свѣтѣ пропитанной масломъ, но пріятно пахнущей лучины они считали деньги и бренчали доставшимися имъ золотыми монетами. На игорныхъ доскахъ или на замѣнявшихъ ихъ цыповкахъ былъ нарисованъ черной краской какой-то рисунокъ, на разныя фигуры котораго игроки ставили свои деньги.

Возлѣ одной такой доски сидѣло двое красивыхъ молодцевъ и нѣсколько старыхъ китайцевъ. Къ толпѣ зрителей мы замѣтили нѣсколькихъ рабочихъ, прибывшихъ вмѣстѣ съ нами на «Фанте». Большая часть молодыхъ рабочихъ участвовали въ работахъ на плантаціяхъ въ первый разъ и теперь, заработавъ свое жалованье, чувствовали себя богачами, и все же каждому изъ нихъ хотѣлось еще болѣе увеличить это богатство. Но когда первая игра кончилась, оказалось, что они проиграли. Они поставили новыя ставки и снова проиграли.

Тогда они удвоили ставки, и примѣру ихъ послѣдовали старые китайцы. Вытянувъ шею, игроки упорно смотрѣли лихорадочными глазами на доску, ожидая рѣшительнаго момента. И вотъ онъ наступилъ, и оказалось, что выигралъ молодой рабочій. Онъ вскочилъ, собралъ свой большой выигрышъ и испустилъ дикій крикъ радости. Товарищъ его поблѣднѣлъ и печально опустилъ голову, а старые китайцы, раздраженные тѣмъ, что они въ одно мгновенье потеряли сбереженіе долгихъ мѣсяцевъ, плодъ тяжелой работы, стали грубо ругаться.

Къ вечеру шумъ становился все сильнѣе; праздникъ безъ шуму не мыслимъ нигдѣ и менѣе всего у китайцевъ. Со стороны театра маріонетокъ доносились непрерывные звуки гонговъ^[3] и дудокъ. Закусочники выкривали названія своихъ кушаній, напоминая страстнымъ игрокамъ о потребностяхъ ихъ желудковъ; въ воздухѣ раздавались радостные крики выигравшихъ и проклятія и жалобы тѣхъ, кто, ставъ нищимъ, въ качествѣ бѣднаго кули обреченъ былъ остаться на плантаціи вмѣсто того, чтобы вернуться на родину, къ своей семьѣ.

ГЛАВА II.
Приготовленія и возвращеніе въ Дели.

На слѣдующій день я покинулъ Суматру и въ теченіе послѣдующихъ мѣсяцевъ ревностно занимался приготовленіями для своего путешествія въ страну батаковъ. Въ Сингапурѣ я закупилъ нѣкоторые товары для подарковъ царькамъ людоѣдовъ. Но всего труднѣе было мнѣ собрать достаточное количество старыхъ испанскихъ долларовъ. Батаки, правда, очень любятъ звонкія монеты, но по особому упрямству не признаютъ никакихъ другихъ монетъ, кромѣ испанскихъ долларовъ. Они различаютъ два сорта такихъ долларовъ, именно доллары «съ пушками» и доллары «съ улитками». На долларахъ перваго рода отчеканенъ испанскій гербъ между двумя колоннами, которыя батаки принимаютъ за пушечные стволы; на долларахъ второго рода значится буква М со значкомъ, очертанія которой сильно смахиваютъ на улитку. Тѣ и другіе доллары попадаются съ каждымъ годомъ все рѣже и рѣже, ибо они уходятъ на озеро Тоба, откуда никогда не возвращаются, такъ какъ батаки переплавляютъ ихъ и дѣлаютъ изъ нихъ украшенія. Наконецъ я раздобылъ достаточный запасъ этихъ монетъ, заплативъ за каждую изъ нихъ въ полтора раза больше ея стоимости.

Въ концѣ марта 1887 года я вернулся назадъ въ Дели и поселился въ хижинѣ, въ которой жилъ при первомъ моемъ посѣщеніи.

Въ Лабуанѣ я посѣтилъ доктора Хагена. Онъ видимо былъ изумленъ, что я не отказался отъ своего намѣренія «пересѣчь» страну вольныхъ батаковъ, и снова попытался отговорить меня, настойчиво развертывая передо мною картину невозможныхъ трудовъ и опасностей моего предпріятія. Онъ совѣтовалъ мнѣ либо удовольствоваться посѣщеніемъ озера Тоба, либо пересѣчь Суматру изъ Ассаххана, чего вѣдь тоже никто еще не дѣлалъ, Тоже самое совѣтовалъ мнѣ голландскій чиновникъ въ Меданѣ, который противился моимъ планамъ, такъ какъ не имѣлъ права дать мнѣ разрѣшеніе на подобное путешествіе. Онъ опасался, что въ случаѣ несчастнаго исхода путешествія, правительство обвинитъ его въ этомъ.

Страна людоѣдовъ пользуется такой дурной славой, и воспоминаніе объ европейцахъ, убитыхъ и пожранныхъ тамъ, было еще такъ живо въ памяти всѣхъ, что они не надѣялись на удачу моей экспедиціи и даже пророчили ей печальный конецъ.

Но я упорно стоялъ на своемъ планѣ, и ничто не могло отклонить меня отъ него, наоборотъ, все, что я слышалъ, еще болѣе подстрекало меня.

Прежде всего я постарался увидѣться съ Мейснеромъ. На пути къ нему я проходилъ мимо лѣсныхъ зарослей и полей, среди которыхъ одиноко стояли высокія деревья. Это были старые, уцѣлѣвшіе отъ прежняго дѣвственнаго лѣса ветераны. Одни изъ нихъ были ядовитые деревья Рингасъ, сокъ которыхъ, говорятъ, вызываетъ на кожѣ опасную сыпь, почему никто не рѣшается прикоснуться къ нимъ. Другіе, говорятъ, вызываютъ даже слѣпоту, почему ихъ также избѣгаютъ. Между прочимъ, я замѣтилъ нѣсколько стройныхъ, прекрасныхъ деревьевъ съ небольшими кронами. На одномъ изъ нихъ высоко наверху сидѣлъ человѣкъ, а другой человѣкъ взбирался на второе дерево и достигъ уже до половины его высоты. Когда я приблизился, то увидѣлъ, что этотъ человѣкъ имѣлъ за спиной связку маленькихъ крѣпкихъ деревянныхъ колышковъ. Онъ пробуравливалъ въ столѣ отверстіе, втыкалъ въ него колышекъ, становился на него, буравилъ выше второе отверстіе, втыкалъ въ него колышекъ, за который цѣплялся, какъ за сукъ, и лѣзъ такимъ образомъ все выше. Я окликнулъ его и спросилъ, зачѣмъ онъ лѣзетъ на дерево; онъ отвѣтилъ мнѣ, что на вершинѣ завелись дикія пчелы, до меда которыхъ онъ намѣренъ добраться. Такія медоносныя деревья составляютъ собственность султана Дели, и потому ихъ запрещено срубать.

Надъ цвѣтущими кустами порхали маленькія пестрыя бабочки, съ полей доносились крики перепеловъ, и въ воздухѣ мелькали ласточки. Мое особенное вниманіе привлекли къ себѣ птицы дронго съ парой длинныхъ хвостовыхъ перьевъ, украшенныхъ на концѣ бородкой, какъ у павлина; они легко и стройно неслись по воздуху или же, опустившись на спину какого нибудь буйвола, поклевывали тамъ водившихся въ его шерсти паразитовъ.

Солнце стояло высоко въ небѣ, и хотя я находился лишь немного къ сѣверу отъ экватора, все же было не очень жарко, ибо морской вѣтеръ приносилъ съ берега легкую прохладу.

Наконецъ я добрался до г. Мейснера, но здѣсь меня ожидало непріятное извѣстіе: противъ ожиданія и къ полному своему огорченію онъ не могъ принять участія въ моемъ путешествіи, такъ какъ не получилъ на то разрѣшенія отъ своего начальства. Однако онъ утѣшилъ меня, сказавъ, что нѣкто г. Мехель, съ которымъ онъ совершилъ нѣсколько лѣтъ тому назадъ путешествіе въ страну батаковъ, желаетъ сопутствовать мнѣ и беретъ на себя руководство и надзоръ за проводниками. Мехель, родомъ швейцарецъ, легко выносилъ передряги путешествій, хорошо говорилъ на языкѣ туземцевъ и зналъ ихъ нравы и обычаи.

Мы занялись съ нимъ составленіемъ плана путешествія и твердо установили направленіе пути. Первою нашею цѣлью было селеніе Кабанъ-Дьяе въ странѣ Каро-батаковъ.

Мейснеръ, знавшій издавна старшину этого селенія по имени Си Баяка, вошелъ въ сношенія съ нимъ и расположилъ его въ нашу пользу. Онъ же заготовилъ большую часть необходимыхъ въ нашемъ путешествіи товаровъ для подарковъ, какъ-то: табакъ, стеклянныя бусы, мѣдную проволоку, зеркала, ножи, разныя шкатулки, красныя и синія ткани и красную матерію съ золотой каймой.

Слѣдующіе дни я занимался закупкой припасовъ и разныхъ другихъ нужныхъ вещей. По совѣту Мейснера Мехель съѣздилъ къ голандскому президенту въ Меданъ, отъ котораго привезъ, наконецъ, къ великому моему удовольствію, дозволеніе предпринять путешествіе. Въ полдень къ намъ явились оба главныхъ предводителя нашихъ носильщиковъ; это были старшина Си Баякъ Си Путъ и родственникъ его Си Бале, поразившіе насъ больше своимъ безобразіемъ, чѣмъ саномъ.. Я торжественно передалъ имъ, съ цѣлью снискать ихъ расположеніе, назначенные имъ подарки, состоявшіе для каждаго изъ куртки тонкаго темносиняго сукна съ яркими мѣдными пуговками; надѣвъ ихъ, они почувствовали себя необыкновенно хорошо, тѣмъ болѣе, что въ добавокъ къ тому я подарилъ каждому еще по нѣскольку платковъ для головнаго убора, какъ его носятъ въ этой странѣ.

Этотъ головной уборъ устраиваютъ изъ трехъ платковъ, которые называютъ одинъ на другой, обыкновенно въ такомъ порядкѣ, что внизу находится красный, на немъ черный платокъ, а верхъ вѣнчаетъ какой нибудь ярко-пестрый кусокъ ткани. Старшинѣ я обѣщалъ кромѣ того карманные часы, если останусь доволенъ имъ. Затѣмъ оба проводника приступили къ обозрѣнію нашего багажа и принялись распредѣлять это на тюки; каждый тюкъ, по ихъ мнѣнію, долженъ былъ быть не тяжелѣе 20 фунтовъ, но съ этимъ мы никакъ не могли согласиться, такъ какъ въ такомъ случаѣ намъ потребовалось бы цѣлая армія носильщиковъ. Наконецъ они уступили нашему требованію и свернули тюки вѣсомъ въ 35—40 фунтовъ (т. е. около пуда) каждый, такъ что въ общемъ намъ потребовалось 36 носильщиковъ. Носильщики должны были явиться въ день, назначенный для выступленія въ путь.

ГЛАВА III.
Подъемъ по горамъ на плоскогорье батаковъ.

Раннимъ утромъ 18 марта наше жилище и дворъ представляли оживленную картину: мы укладывали послѣднія вещи, запирали ящики и сундуки, провѣряли вѣсъ тюковъ, словомъ, готовились выступить въ дорогу. Въ часъ къ намъ пожаловали оба проводника; на нихъ были, конечно, новыя куртки, но они привели съ собою едва половину потребнаго числа носильщиковъ, оправдывая себя цѣлой кучей извиненій и другихъ доводовъ. Вслѣдствіе этого Мейснеру пришлось въ послѣднее мгновеніе заняться вербовкой недостающихъ кули. Такъ какъ мы собирались пройти въ первый день немного, притомъ по хорошей дорогѣ, проложенной отъ станціи, то нашъ багажъ можно было подвезти на телѣгахъ, запряженныхъ волами, которые тронулись въ путь въ 3 часа дня. Спустя часъ, мнѣ подвели коня, красивую батакскую лошадку съ мягкой гривой и длиннымъ хвостомъ, стройную, но выносливую. Эти лошади отличаются твердой поступью при путешествіи по узкимъ каменистымъ тропинкамъ въ горахъ. Черезъ нѣсколько минутъ ее осѣдлали, также какъ и лошадь Мехеля, и мы поскакали вслѣдъ за нашимъ носильщикамъ, ушедшимъ со своими вожатыми впередъ. Дорога была широкая, но мягкая, глинистая и вела мимо свѣжевырубленныхъ участковъ лѣса и недавно разбитыхъ табачныхъ плантацій.

Проскакавъ немного, мы остановились у жилища голландскаго чиновника, гдѣ пополнили нашу дорожную аптеку кое какими медикаментами, и затѣмъ тронулись дальше по холмамъ и орошеннымъ ручьями долинамъ. Всюду замѣчались слѣды трудолюбивыхъ начинаній европейскихъ поселенцевъ, которые, кромѣ табаку, дѣлали здѣсь опыты насажденія кофейнаго и каучуковаго дерева.

Переправляясь черезъ какой то ручей, мы наткнулись въ живописной мѣстности на толпу отдыхающихъ людей нѣсколько страннаго вида; это оказались малайцы съ острова Борнео; они отправлялись въ горы съ цѣлью продать обитающимъ тамъ воинственнымъ племенамъ знаменитое оружіе, изготовленіемъ котораго славится ихъ островъ. Прохладный, тѣнистый вечеръ тихо спускался съ неба, кругомъ подымался легкій туманъ, придававшій мѣстности знакомый намъ на родинѣ осенній видъ. Мы перевалили черезъ нѣсколько низкихъ холмовъ, какъ внезапно сверкнувшій вдали огонекъ показалъ намъ, что цѣль нашего сегодняшняго пути уже недалеко.

Это былъ домъ нѣкоего Шмита, представителя большой торговой компаніи, производившей здѣсь опыты посадки кофейнаго дерева. Мы отдохнули здѣсь немного и, приказавъ носильщикамъ расположиться на ночлегъ въ лѣсу, поскакали дальше къ дому г. Ортмана. Домъ стоялъ въ прохладномъ уединеніи лѣса, позади его открытыхъ балконовъ, съ пальмами при входѣ, журчала рѣка, нарушая мирную тишину. Мехель вернулся назадъ для надзора за носильщиками, но я остался здѣсь на ночлегъ. Слышно было, какъ на крышѣ ворковали голуби и мычали быки въ стойлѣ. При входѣ въ конюшню, куда я зашелъ съ цѣлью провѣдать свою батакскую лошадку, мнѣ бросилось въ глаза какое то темное животное, которое я было принялъ за собаку. Внезапно оно вскочило на заднія лапы, и предо мной съ привѣтливымъ ворчаніемъ оказалась обезьяна; мгновеніе спустя она была уже на спинѣ лошади, гдѣ стала выдѣлывать забавные прыжки. Этихъ обезьянъ охотно держатъ на конюшняхъ, какъ веселыхъ и пріятныхъ товарищей лошадей. Появилась также и кошка; только здѣшнимъ кошкамъ недостаетъ кое чего, у нихъ нѣтъ длиннаго пышнаго хвоста, вмѣсто котораго торчитъ короткій, безобразный обрубокъ.

Возлѣ самаго дома стоялъ древній лѣсной великанъ — Варингиновое дерево. Стволъ его подымался высоко надъ верхушками сосѣднихъ деревьевъ; его обвивали кругомъ ліаны и прелестныя орхидеи, которыя украшали его своими большими яркими, похожими на бабочекъ, цвѣтами. Могучіе воздушные корни, словно гигантскія руки, свѣшивались внизъ, внѣдряясь въ пышно покрытую растительностью почву. Многіе изъ этихъ корней равнялись по толщинѣ туловищу человѣка, такъ что мы и наши спутники, сопровождавшіе насъ сюда съ плантаціи, казались по сравненію съ этимъ гигантомъ ничтожно маленькими.

На слѣдующее утро мы поднялись рано и быстро принялись за дѣло, такъ какъ хотѣли пройти изрядный кусокъ. Но наши носильщики не обнаруживали ни малѣйшаго желанія двинуться дальше съ тюками поклажи. Они не могли и не хотѣли понять причины нашей поспѣшности. Лица ихъ были хмуры и недовольны; одному не нравилась форма его тюка, другому ноша казалась слишкомъ тяжёлой; кругомъ валялись ящики и тюки, которые никто не хотѣлъ нести. Раздавались даже голоса недовольныхъ размѣрами жалованья, а иные заявляли, что раздумали и не желаютъ итти дальше. Неужели же наше предпріятіе должно было потерпѣть крушеніе вслѣдствіе упрямства этихъ людей? Ни въ какомъ случаѣ! Мы заявили имъ самымъ рѣшительнымъ образомъ, что требуемъ безусловнаго повиновенія и порядка, и привлекли къ отвѣту вожаковъ, гордо разгуливавшихъ съ ружьями, снабженными штыками. Наконецъ все пришло въ порядокъ, и можно было тронуться въ путь. Впереди шагалъ Си Баякъ Си Путъ, за нимъ гуськомъ слѣдовали носильщики, пеструю вереницу которыхъ завершалъ Си Бале и мы съ нашими слугами. Нашъ маленькій караванъ состоялъ изъ самыхъ разнообразныхъ людей: тутъ были батаки, малайцы, яванцы, метисъ — мой лакей Френсисъ, и китаецъ Асенгъ — поваръ и пекарь, наконецъ, мы, европейцы. Мейснеръ, Ортманъ и Шмитъ провожали насъ.

Нѣкоторое время мы удобно двигались по довольно сносной дорогѣ, подымавшейся полого въ гору, но вскорѣ она кончилась, и предъ нами открылась дѣвственная, нетронутая топоромъ европейца мѣстность. По батакской тропѣ углубились мы во влажную сѣнь густой чащи, сразу замедлившей скорость движенія; корни деревьевъ, ліаны, вмѣстѣ съ вязкой почвой, усѣяной лужами и грязью, заставляли быть осторожнымъ. Въ первое мгновеніе нами овладѣла въ этой чащѣ непривычная робость — мы были подавлены этой могучей дикой растительностью, осѣнявшей насъ своей спутанной листвой. Высоко вздымающіяся вершины лѣсныхъ гигантовъ Скрыты отъ взора густой сѣтью вьющихся растеній и ліанъ, такъ что взоръ видитъ только мшистые стволы, и присутствіе листвы обнаруживается лишь тогда, когда, словно душистый привѣтъ, сверху падаетъ цвѣтокъ или созрѣвшій плодъ. Мы видимъ только ту скромную растительность, которая зеленымъ и пышнымъ ковромъ покрываетъ почву лѣса. Эти растенія ближе къ намъ, и мы восхищаемся прелестью и разнообразіемъ ихъ. Каждое изъ этихъ растеній составило бы гордость нашихъ оранжерей и доставило бы громадное наслажденіе любителю цвѣтовъ. Буйные вихри, ярко сверкающія молніи, а то такъ просто дряхлость произвели опустошеніе въ чащѣ лѣса. И вотъ, можетъ быть, впервые послѣ сотенъ лѣтъ въ таинственный мракъ этого лѣса проникли ласковые лучи солнца, порождая во влажныхъ нѣдрахъ его новую жизнь. Заглушенныя деревца подымаются, тянутся съ новыми силами вверхъ, сплетаясь вѣтвями и выростая въ могучихъ гигантовъ. Между ними начинается борьба за воздухъ и свѣтъ, они тѣснятъ и душатъ другъ друга, пока, послѣ тяжкой борьбы, одинъ не одержитъ верхъ. Разростаясь и зеленѣя, онъ протягиваетъ крѣпкіе сучья надъ толпой своихъ братьевъ, обрекая ихъ на гніеніе и смерть въ сыромъ, тускломъ мракѣ. Вотъ прекрасное дерево съ широкими, какъ у липы, листьями, изъ которыхъ туземцы приготовляютъ вино. Стволъ его даетъ крѣпкое дерево. Рядомъ съ нимъ другое, усыпанное длинными стручьями съ вкусными зернами. Дальше стоитъ дерево, сочныя листья котораго доставляютъ хорошую краску. А вотъ еще одно, съ очень вкусными орѣхами. Отъ ствола къ стволу перекидываются стебли и вѣтви ротанга, по которымъ, цѣпляясь, лазаютъ на головокружительной высотѣ обезьяны, крича и кривляясь. Какъ богата и разнообразна животная жизнь въ этомъ дѣвственномъ лѣсу! Крадучись, ходятъ по нему тигръ и пантера; безчисленныя змѣи прячутся въ населенной листвѣ, высматривая добычу. Порою попадаются слоны, идущіе длинной цѣпью одинъ за другимъ, а то такъ одиноко бродящій безобразный носорогъ. Но намъ нечего бояться этихъ дикихъ звѣрей, они пугаются вида человѣка, особенно европейца, котораго чуютъ издали, и убѣгаютъ при звукѣ его голоса или при шорохѣ шаговъ. Только слонъ взираетъ на него съ философскимъ спокойствіемъ и равнодушіемъ. Здѣсь водится также много медвѣдей, оленей, кабановъ, фазаловъ-аргусовъ, дикихъ курочекъ и другой дичи, и множество крикливыхъ обезьянъ и пестрыхъ птицъ, производящихъ шумъ и гамъ среди пышныхъ вершинъ деревьевъ. Всѣ эти звѣри доставляютъ охотнику легкую добычу и развлекаютъ путешественника своими криками и яркими красками. Но настоящій ужасъ внушаютъ путнику легіоны мелкихъ существъ — они отравляютъ странствіе, и единственное оружіе въ борьбѣ съ ними составляетъ осторожность и терпѣніе. Почва покрыта піявками, которыя при нашемъ приближеніи въ жадномъ возбужденіи отдѣляются отъ земли, и протягиваютъ свои туловища вверхъ. Ихъ такое множество, что временами кажется, точно это безчисленные волосы, поднявшіеся дыбомъ. Они висятъ также по кустамъ, на стебляхъ травы и впиваются въ насъ, когда мы ползкомъ пробираемся въ чащѣ. Въ воздухѣ носятся пчелы и осы, угрожая намъ своимъ жаломъ, а ночью, когда усталое тѣло жаждетъ покоя и сна — тучи кровожадныхъ москитовъ медленно мучаютъ насъ своимъ ядовитымъ напѣвомъ, такъ, что порою почти сходишь съ ума отъ сознанія своей полной безпомощности. Почва, покрытая гнилью, и тяжелый сырой воздухъ таятъ въ себѣ лихорадки и болѣзни и гонятъ вонъ изъ этого величественнаго лѣса.

Послѣ часа ходьбы мы вышли изъ чащи и приблизились къ деревнѣ, откуда происходили наши проводники — Си Банкъ Си Путъ и Си Бале. Здѣсь мы остановились въ надеждѣ, что Си Баяку, старшинѣ этой деревни, удастся раздобыть носильщиковъ, что и оправдалось. Жители этой деревни встрѣтили насъ дружелюбно. Они были маленькаго роста, худощавы, съ коричневымъ цвѣтомъ кожи, темными прямыми волосами и черными глазами. Мужчины носили длинныя саронги, т. е. длинныя, вязанныя изъ шерсти накидки въ видѣ шали, спускавшіяся до лодыжекъ. У нѣкоторыхъ были накинуты на плечи платки, а другіе носили яркаго цвѣта полотняныя или суконныя куртки, купленныя у голландцевъ. Головы ихъ покрывали пестрые платки, скатанные въ видѣ шапокъ. Женщины были одѣты почти также. Въ ушахъ у нихъ болтались толстыя серебряныя серьги, а изъ подъ синяго головнаго платка выбивались черные густые волосы.

Си Пута, нашего проводника и старшину встрѣтили съ радостью три молодыя женщины, приготовившіяся сопровождать его дальше; одна изъ нихъ была его жена, готовая раздѣлить съ нимъ превратности пути, а двѣ другія хотѣли навѣстить своихъ родителей на батакскомъ плоскогоріи, которыхъ онѣ не видѣли уже цѣлый годъ. Насъ поразили ихъ красивыя лица, на которыхъ сквозь темную кожу просвѣчивалъ яркій румянецъ.

Ихъ стройное тѣло обвивали голубые саронги. Когда мы снялись съ мѣста, они прочитали краткую напутственную молитву и двинулись впередъ.

За деревней въ тѣни влажнаго лѣса я увидѣлъ странный памятникъ. Въ землю былъ врытъ бамбуковый стволъ, толщиной въ руку; на высотѣ одного метра онъ былъ расщепленъ въ тонкія лучинки, которыя расходились въ разныя стороны, образуя клѣтку въ видѣ воронки. На клѣткѣ сидѣла крыша въ видѣ конуса изъ хидьяка — черныхъ крѣпкихъ волоконъ сахарной пальмы. Подойдя ближе, мы увидѣли въ клѣткѣ человѣческій черепъ. Это была могила прежняго старшины селенія. Такой памятникъ называется у туземцевъ гритингъ.

Дорога становилась понемногу хуже. Мы поднимались въ гору по каменнымъ розсыпямъ, и порою тропинка вилась по узкому гребню горы между двумя скатами. Чѣмъ выше мы поднимались, тѣмъ прекраснѣе открывался видъ на широкую плодородную низменность Дели. Въ слѣдующемъ маленькомъ селеніи мы сердечно распростились съ нашими милыми провожатыми. Мейснеръ вытащилъ бутылку шампанскаго, взятую на этотъ случай, и мы выпили за счастливое окончаніе нашего предпріятія. Затѣмъ мы тронулись дальше, а они повернули назадъ. Дорога вела насъ то по лѣсной чащѣ, то по травянистымъ лугамъ или кустарникамъ и тернамъ. Съ трудомъ взобравшись на вершину горы, мы осторожно должны были спускаться внизъ. Въ каждомъ небольшомъ селеніи наши носильщики, точно старыя почтовыя лошади передъ постоялымъ дворомъ, были не прочь отдохнуть. Но время было дорого, а впереди подымалась трудно доступная гора. Мы спустились съ нея къ маленькому ручью, по берегамъ котораго росли прелестныя, фіалки и крупныя незабудки. Моста не было, а потому, намъ пришлось совершить переходъ по колѣно въ холодной горной водѣ. Перейдя его, мы углубились въ чащу бамбука, а когда вышли, то оказались на берегу того же потопа. Здѣсь берегъ былъ кругой, и черезъ воду былъ перекинутъ неровный, скользкій древесный стволъ, служившій мостомъ. Туземцы, несмотря на тяжелую ношу, легко перешли по нему, но мы, европейцы, перебрались съ трудомъ. Двигаясь вдоль рѣки, мы замѣтили на деревьяхъ красивыхъ пестрыхъ дятловъ, а впереди промелькнули двѣ стройныхъ лани. Вскорѣ мы замѣтили на нашей узкой тропинкѣ много человѣческихъ слѣдовъ, изъ чего заключили, что приближаемся къ какому то поселенію. Сдѣлавъ еще нѣсколько шаговъ, мы очутились передъ высокимъ плотнымъ плетнемъ изъ толстаго бамбука. Это была ограда деревни Петимусъ. Узкій неудобный проходъ привелъ насъ въ средину ея, и вожатые. Си Баякъ Си Путъ и Си Бале тотчасъ же спросили старшину. Но онъ былъ на охотѣ, и не было никого, кто могъ бы замѣнить его. Это было непріятно, такъ какъ мы не знали, гдѣ провести ночь. Нельзя же было вломиться въ домъ старшины, не спросись его. Долго стояли мы такъ въ то время, какъ наши носильщики уже давно устроились и сидѣли у дымящихся горшковъ съ пищей, такъ какъ они безъ труда раздобыли себѣ рисъ. Наконецъ, уставъ ждать, мы вошли въ ближайшій домъ, въ которомъ дряхлая старуха варила на очагѣ рисъ. Она казалась въ своей темной и грязной, пропитанной дымомъ, горницѣ, при красномъ свѣтѣ очага, какою то злой колдуньей. Мы также занялись приготовленіемъ ужина и напустили столько дыму, что едва не задохлись и, протирая глаза, должны были выбраться за дверь на свѣжій воздухъ. Ужинъ, приготовленный съ такимъ трудомъ, не обошелся, конечно, безъ зрителей. Въ дверяхъ появилось нѣсколько темныхъ фигуръ, которыя, раскрывъ ротъ, съ изумленіемъ смотрѣли, какъ мы отправляли пищу въ ротъ такими замысловатыми инструментами, какъ ножикъ и вилка. Зрѣлище это, казалось, очень забавляло ихъ, и, тихо смѣясь, они подталкивали другъ друга.

Вдругъ раздался глухой раскатъ грома, и любопытная публика вмѣстѣ съ дряхлой старушкой поспѣшно разбѣжалась, чтобы добраться до своихъ жилищъ еще до наступленія грозы. Молнія сверкала все ярче и ярче, и оглушающій грохотъ потрясалъ воздухъ.

— Господинъ, господинъ, — воскликнулъ Си Бале, — видишь ли ты, какъ сверкаютъ зубы Дебаты?

— Чьи зубы? — спросили мы.

— Зубы Дебаты, зубы великаго Дебаты! Когда сверкаетъ молнія, это значитъ, что Дебата улыбается, и золотые зубы въ его рту сверкаютъ сквозь мракъ ночи!

— А кто же это Дебата? — спросили мы снова.

— О, господинъ, ты не знаешь его? — отвѣтилъ Си Бале въ то время, какъ ударъ грома потрясъ всю хижину. — Дебата — творецъ міра и у него три сына: одинъ богъ правды, другой богъ добра, а третій богъ зла. А самъ Дебата властелинъ духовъ, сколько ихъ ни есть въ мірѣ.

— Такъ, такъ, значитъ по твоему Дебата сотворилъ міръ. Какъ же онъ создалъ землю и какой придалъ ей видъ?

— Господинъ, земля — большой, большой кругъ, и небо покрываетъ ее, какъ чаша. Тамъ, гдѣ небо сходится съ землей, почва плодороднѣе всего. Тамъ растутъ самые лучшіе бананы, самыя высокія кокосовыя пальмы, а бамбукъ, проросшій изъ зерна на утренней зарѣ, къ вечеру уже большое дерево, Люди, живущіе на томъ краю, умнѣе всѣхъ, потому что они часто видятъ боговъ и узнаютъ отъ нихъ, что дѣлается въ небѣ и подъ землей.

Долго еще болталъ Си Бале, между тѣмъ какъ дождь барабанилъ по землѣ, освѣжая воздухъ. Наконецъ онъ замолкъ и заснулъ, но мы всю ночь не могли сомкнуть глазъ отъ страшнаго грохота непогоды.

Утро принесло намъ новыя непріятности: наши носильщики отказывались нести поклажу и хмурились, поглядывая на грязь, покрывавшую промокшую землю. Было уже поздно, когда мы, наконецъ, выступили въ путь. Къ довершенію всего, запоздалъ Си Баякъ Си Путъ; онъ разсказалъ, что услыхалъ о какой то войнѣ, вспыхнувшей между племенами, и разспрашивалъ людей, желая добыть точныя свѣдѣнія. Все, что онъ развѣдалъ, это слухъ о распрѣ, возгорѣвшейся между жителями двухъ большихъ селеній, лежавшихъ на Каро-батакскомъ нагорьѣ близъ перевала, черезъ который лежалъ нашъ путь.

Солнце на минуту выглянуло изъ за тучъ, и какъ ни коротко было это мгновеніе, все же оно ободрило насъ на дальнѣйшій трудъ. Но подвигаться впередъ послѣ вчерашняго дождя было очень тяжело. Вскорѣ мы взобрались на открытую вершину холма, откуда, еслибы не пасмурная погода, открывался прелестный видъ на лежавшія впереди горы. Но теперь завѣса бѣлыхъ густыхъ облаковъ скрывала даль, и лишь порой изъ тумана вырѣзывалась то одна, то другая вершина. Часъ спустя, когда мы двигались по густой чащѣ, люди внезапно остановились, и среди нихъ раздались громкіе, но возбужденные отъ страха крики, въ которыхъ мы ничего не могли разобрать кромѣ словъ «орангъ батакъ». Оказалось, что наши малайцы, которые не могли поспѣть за ушедшими впередъ и знакомыми съ тропинкой батаками, заблудились и старались войти въ связь съ передовыми громкими криками, что конечно, вызвало испугъ и страхъ во всей цѣпи носильщиковъ. Около полудня мы выбрались изъ лѣсу и ясно различили вдали горы и вулканъ Си Банкъ. Здѣсь намъ попалось дымившееся еще пепелище сгорѣвшей хижины, а возлѣ него молодой батакъ съ зобомъ и, повидимому, помѣшанный. Онъ сообщилъ намъ, что хижину подожгли два дня тому назадъ два какихъ то европейца, розыскивавшихъ здѣсь сбѣжавшихъ съ плантаціи китайскихъ кули.

Отдохнувъ нѣсколько минутъ, въ теченіи которыхъ наши люди освѣжили себя пальмовымъ виномъ, которое имъ продалъ въ бамбуковомъ сосудѣ жалкій батакъ, мы тронулись дальше. Путь становился все труднѣе, подъемы стали круче, и временами намъ приходилось перебираться черезъ совершенно гладкія и влажныя скалы, на которыхъ едва умѣщалась ступня. Ноги вязли въ грязи, точно въ болотѣ, мы глубоко проваливались въ нее и должны были осторожно ощупывать путь, чтобы не запнуться о корни и не выкупаться въ этой грязи.

Внезапно, переваливъ черезъ холмъ, мы очутились передъ кучкой людей, человѣкъ въ 20, которые двигались намъ навстрѣчу, съ тяжелыми корзинами изъ бамбуковаго плетенья, чашами изъ тыквъ и кувшинами за плечами.

— Это батаки съ нагорья, промолвилъ Си Бале.

Едва эти люди завидѣли насъ, какъ стали, словно по командѣ, посмотрѣли на насъ подозрительно и крикнули:

— Куда вы идете?

Эта рѣчь звучала такъ кратко и повелительно, точно насъ окликнулъ какой нибудь сторожевой постъ. Мы едва не разсердились на эту дерзость, однако Си Бале отвѣтилъ:

— Мы хотимъ пройти въ страну Каро-батаковъ.

— Откуда вы? спросили тѣ снова.

— Изъ Дели, отвѣтили мы.

Затѣмъ онѣ освѣдомились, не голландцы ли мы, и когда узнали, что нѣтъ, то дружелюбно поздоровались съ нами. Эти люди подозрительны, они не любятъ чужихъ и особенно ненавидятъ голландцевъ.

На наши вопросы, куда они идутъ, мы узнали, что они отправляются на закупку въ китайскихъ лавкахъ, расположенныхъ въ низменности, керосина, спичекъ, полотна и другихъ вещей въ обмѣнъ на произведенія своей земли — древесной смолы и бураго сахара. Они не могли сообщить намъ ничего вѣрнаго о войнѣ, и потому можно было вполнѣ успокоиться на этотъ счетъ; мы даже пожалѣли, что выслали впередъ Си Баякъ Си Пута, поручивъ ему развѣдать о положеніи вещей.

Вскорѣ послѣ этой встрѣчи наши носильщики поймали бѣглаго китайскаго кули, совершеннаго мальчишку; онъ разсказалъ, что блуждаетъ въ этомъ лѣсу уже 10 дней. Кромѣ обычнаго платья у него ничего почти не было — только два платка и жестянка для питья, и выглядѣлъ онъ страшно отощавшимъ. Я приказалъ привести его къ себѣ и тотчасъ же узналъ въ немъ къ немалому удивленію того самаго страстнаго игрока, который проигралъ на праздникѣ прошлой осенью весь свой заработокъ. На наши разспросы онъ сообщилъ, что работа на плантаціи показалась ему слишкомъ изнурительной, и потому онъ убѣжалъ съ нѣсколькими товарищами. Здѣсь, въ этихъ непривѣтливыхъ горахъ и лѣсахъ, куда ежегодно спасается много китайцевъ, они чувствовали себя въ безопасности отъ погони и розысковъ плантаторовъ. Онъ не подозрѣвалъ, что преслѣдователи гонятся за нимъ по пятамъ и что, даже еслибъ они не нашли его, участь его была весьма печальна: онъ или заблудился бы въ лѣсу, гдѣ его ждала смерть отъ голода и изнуренія, или же батаки поймали и съѣли бы его. Но сколько я ни убѣждалъ его вернуться къ хозяину на плантацію въ Дели, онъ и ухомъ не велъ, такъ какъ больше боялся наказанія, чѣмъ участи быть съѣденнымъ людоѣдами. Намъ не оставалось ничего другого, какъ взять этого украшеннаго косой бѣглеца съ собой. Давъ ему поѣсть, я приказалъ ему быть при носильщикахъ и помогать имъ. Надо было видѣть радость этого тонкаго, какъ хлыстъ, желтокожаго сына Поднебесной имперіи.

Къ полудню небо затянуло со всѣхъ сторонъ темными тяжелыми тучами. Становилось все темнѣе, и вскорѣ дождь полилъ, какъ изъ ведра. Черезъ нѣсколько минутъ мы промокли до костей и только и думали о томъ, гдѣ бы укрыться отъ ливня и найти хорошую лагерную стоянку. Я отправился съ этой цѣлью впередъ каравана, но скоро мое вниманіе отвлекли нѣсколько обезьянъ, дѣлавшихъ на деревьяхъ какія то странныя движенія: вмѣсто того, чтобы искать спасенія отъ дождя подъ сѣнью какого нибудь густого дерева, онѣ забрались на оголенные сучья, гдѣ дождь усердно поливалъ ихъ; тамъ онѣ, повернувшись спиной къ вѣтру, поднявъ руки, закрывали себѣ ими голову отъ дождя, чтобы она не промокла, и при этомъ корчили самыя жалкія рожи. На берегу рѣчки я нашелъ, наконецъ, большую поляну, окруженную великолѣпнымъ лѣсомъ. Еслибъ погода была лучше, стоянка не оставляла бы желать ничего лучшаго. Но теперь всѣ были недовольны. Носильщики, не имѣвшіе крохи во рту съ самаго утра, были голодны и устали отъ подъема въ гору — вдобавокъ они дрожали отъ сырого холода, и все же нельзя было и думать объ отдыхѣ, такъ какъ предстояло соорудить нѣсколько хижинъ, чтобы укрыть въ нихъ наиболѣе цѣнныя вещи изъ нашей поклажи. Люди принялись срубать сучья и срѣзать широколиственныя ваи папортниковъ. Когда хижины были готовы, люди живо навѣсили котлы и принялись разводить подъ ними костры, но не тутъ то было: отсырѣвшія дрова не горѣли, сколько ни раздували люди подложенную искру. Глубокое уныніе овладѣло этими дѣтьми природы, такъ какъ вообще ни батаки, ни малайцы совсѣмъ не знакомы съ такими передрягами; обыкновенно они работаютъ лишь столько, сколько имъ необходимо. Къ чему мучить себя? Для поддержанія жизни здѣсь требуется мало усилій, большихъ странствій они не предпринимаютъ, а дома довольно рису, кокосовыхъ орѣховъ да сладкихъ бататовъ, и есть хижина, защищающая отъ непогоды!

На этой стоянкѣ мы догнали нашего Си Баякъ Си Пута, ушедшаго впередъ на развѣдки; онъ ждалъ насъ здѣсь, укрывшись въ шалашѣ изъ листьевъ и вѣтвей. Добрыя вѣсти, — слышанныя отъ батаковъ, успокоили его, онъ остановился и, поджидая насъ, отдохнулъ вмѣстѣ съ тремя сопровождавшими его женщинами. Наконецъ дождь пересталъ, небо прояснилось и, къ довершенію удовольствія, костры разгорѣлись, а изъ котловъ повалилъ вкусный паръ; вскорѣ поспѣли рисъ и маленькія рыбки, которыхъ малайцы вмѣстѣ съ китайцемъ (его звали Ассамъ) проворно наловили въ рѣкѣ. Веселѣе всѣхъ оказался нашъ китаецъ поваръ Асенгъ: когда подали ужинъ, онъ появился съ бутылкой шампанскаго, которую забыли выпить наканунѣ при прощаніи; онъ спряталъ ее, чтобы сдѣлать намъ при подходящемъ случаѣ сюрпризъ. Вскорѣ всѣ улеглись на покой среди зловѣщаго молчанія, царившаго въ лѣсу. Но о снѣ нечего было и думать: туземцы дрожали отъ холода и не могли согрѣться. Ночью снова пошелъ дождь, который шелъ до самаго утра, и всѣ наши мѣры предосторожности не привели ни къ чему, потому что мы не только промокли до костей, но буквально лежали въ водѣ. Единственное развлеченіе въ эти печальные часы доставлялъ намъ громадный-древесный пень, который свѣтился фосфорическимъ свѣтомъ гнилого дерева въ нѣсколькихъ шагахъ отъ насъ. Съ какой радостью встрѣтили мы утро, избавившее насъ отъ этихъ мученій и дозволившее покинуть мокрый лагерь. Наши люди имѣли самый жалкій видъ и должны были подкрѣпиться и согрѣться прежде, чѣмъ могли выступить въ дорогу. Я приказалъ сварить пуншу, который они пили, точно лекарство, поставившее ихъ на ноги. Въ девять часовъ мы тронулись въ путь, въ тотъ самый моментъ, какъ солнце выглянуло изъ облаковъ. Окоченѣвшіе члены размялись, и мы скоро забыли всѣ тягости этой ночи. Дорога вилась по долинѣ рѣки Петани, струившейся по легкому наклону съ горъ; намъ пришлось перейти ее въ бродъ не менѣе двѣнадцати разъ. Порою мы двигались по самому руслу по колѣна въ водѣ. Уже при первой переправѣ мнѣ показалось, что вода нѣсколько теплѣе воздуха, и такъ какъ вмѣстѣ съ тѣмъ запахло сѣрнистымъ газомъ, то я подумалъ, что мы приближаемся къ тѣмъ сѣрнымъ источникамъ, о которыхъ намъ недавно сообщали туземцы.

При третьей переправѣ опущенный въ воду термометръ показывалъ уже 21° Д. При восьмой переправѣ мы, наконецъ, наткнулись на одинъ изъ ключей, бившій обильной струей изъ отверстія, величиной съ кулакъ, почти у самого праваго берега рѣки. Вода его имѣла отъ 28—30° Ц. Это былъ единственный, видѣнный нами источникъ. Туземцы ничего не могли сообщить намъ объ остальныхъ. Но такъ какъ на одиннадцатой переправѣ вода опять стала теплѣе, то мы заключили, что выше въ долинѣ должно находиться еще нѣсколько такихъ ключей. Окрестности рѣки напоминаютъ альпійскій ландшафтъ. Всюду кругомъ высокія темныя деревья, съ сучьевъ которыхъ висятъ длинные лишаи. Все тихо, точно кругомъ вымерло, не слышно пѣнія птицъ и не видно ни одной человѣческой души… И только голубыя незабудки высовываютъ свои головки изъ травы, напоминая намъ родину. На двѣнадцатой переправѣ мы останавливаемся среди усыпанной галькой поляны на берегу рѣки и отдохнули прежде, чѣмъ сдѣлать послѣдній и самый трудный подъемъ въ 250 метровъ высоты къ лежащему надъ нами перевалу. Здѣсь въ разныхъ мѣстахъ изъ земли торчали лучинки, въ расщепленномъ концѣ которыхъ были защемлены пучки цвѣтовъ. Это указывало, что сами батаки считаютъ этотъ подъемъ очень труднымъ, даже опаснымъ, почему и приносятъ злымъ духамъ подобныя жертвы, чтобы отклонить отъ себя несчастье. Къ нашему удовольствію, мы встрѣтили здѣсь батаковъ, направлявшихся въ Дели, и уговорили ихъ помочь намъ втащить вещи на перевалъ. Тропинка вела сперва черезъ бѣшено мчавшійся ручей, а затѣмъ намъ пришлось взбираться по отвѣсной скалѣ или двигаться вдоль ея по краю пропасти; въ одномъ мѣстѣ произошелъ недавно обвалъ тропинки, и вмѣсто нея лежалъ влажный, скользкій стволъ дерева съ зарубками вмѣсто ступенекъ. Часъ спустя, я первый взошелъ на перевалъ и бросилъ взглядъ на замѣчательный вулканъ Си-Баякъ, который былъ окруженъ густымъ лѣсомъ, но виденъ сквозь просѣку въ немъ. Его глубоко разсѣченный кратеръ сильно дымился, представляя необыкновенно величественное зрѣлище; тучи обвалакивали то одинъ, то другой край, скрывая иногда всю гору и лежавшую за ней страну батаковъ.

— Посмотри, господинъ, — сказалъ Си-Бале, подошедши ко мнѣ и указывая пальцемъ на дымящуюся вершину, изъ жерла которой къ голубому небу подымались желтоватые пары, — тамъ живутъ злые духи.

— Такъ, такъ! И они никогда не покидаютъ своего жилища?

— Какже, покидаютъ! Ночью они спускаются къ людямъ и насылаютъ на нихъ болѣзни, лихорадку и даже смерть. Ихъ нельзя дразнить: никто не дерзаетъ взобраться на гору, потому что знаетъ, что не вернется назадъ.

Вотъ на край обрыва взобрались первые носильщики, тяжело дыша они сбросили свою ношу на земь.

— Суза, суза (мука, мука), вздыхали они.

Когда всѣ поднялись наверхъ, мы съ облегченнымъ сердцемъ двинулись дальше. Дорога стала легче, потому что мы двигались теперь подъ гору. Вскорѣ, покинувъ чащу лѣса, мы вышли на залитую солнцемъ равнину, кое гдѣ усыпанную кустиками и одинокими деревьями, и передъ нашими глазами развернулась обширная плоскость страны батаковъ, видъ которой вознаградилъ насъ за всѣ перенесенные труды. Плоскогорье это было залито лучами яркаго солнца, тамъ и сямъ по нему были раскинуты рощи деревьевъ, скрывавшихъ въ своей тѣни человѣческія поселенія. Мѣстами оно было разсѣчено глубокими ущельями, и по одному изъ нихъ съ запада на востокъ текла рѣка, извѣстная подъ именемъ Собачьей. То, что мы видѣли, была страна Каро-батаковъ, одного изъ пяти батакскихъ племенъ, обитавшихъ на плоскогорья. Вдали виднѣлись холмы и горы, окружающіе озеро Тоба.

Налюбовавшись этимъ прелестнымъ видомъ, мы двинулись въ путь по удобной, полого спускавшейся внизъ туземной тропинкѣ, по обѣ стороны которой росъ кустарникъ.

При переходѣ черезъ ручей наши люди хорошенько вымылись, чтобы предстать въ деревню батаковъ въ приличномъ видѣ. Здѣсь мы снова повстрѣчали батаковъ, и ихъ стройныя фигуры въ синихъ плащахъ, съ великолѣпными ножами за поясомъ и накидкой изъ шкуры обезьяны, козы, а то и собаки (служащей имъ подстилкой при сидѣньи и лежаньи на землѣ) произвели на насъ сильное впечатлѣніе. За низкимъ холмомъ мы увидѣли вереницу женщинъ, спускавшихся къ рѣкѣ съ бамбуковыми трубами^[4], которыя они собирались наполнить водой. Не обращая вниманія на насъ, они свернули по тропинкѣ въ селеніе,

Итакъ это были первыя поселенія батаковъ! Посовѣтовавшись, мы рѣшили остановиться на ночь въ деревнѣ. Солнце склонялось уже къ закату, когда мы, наконецъ, достигли деревни Берестаги, раскинувшейся у подножія холма. Кругомъ деревни тянулась изгородь изъ колючаго бамбука, высокой крапивы и тернистаго кустарника, представлявшая какъ бы живую стѣну. За этимъ палисадомъ раскинулись небольшіе садики съ табакомъ, разными овощами и кустами индиго и кофе. Одни изъ нихъ были старательно расчищены, другіе обнаруживали меньшую заботливость. Позади садовъ подымался крѣпкій частоколъ, окружавшій хижины деревни. Выславъ впередъ нашего проводника, старшину Си Баякъ Си Пута, мы тихо пошли за нимъ по узкому, низкому и извилистому проходу. На площади, обставленной хижинами съ крышами странной формы, не было ни души; только съ крылецъ поглядывало на насъ съ удивленіемъ штукъ пять черномазыхъ ребятъ. Си Баякъ вошелъ въ одну изъ хижинъ и вернулся съ молодымъ батакомъ, оказавшимся сыномъ старшины. Это былъ средняго роста, худощавый молодецъ съ ласковымъ безбородымъ лицомъ. Темный саронгъ его спускался мягкими складками до земли, а поверхъ свѣтлой полотнянной куртки онънабросилъ узорный платокъ. Пестрый платокъ въ видѣ шапки чрезвычайно шелъ къ его темнымъ волосамъ и чернымъ живымъ глазамъ. Онъ ласково привѣтствовалъ насъ, предлагая намъ гостепріимство подъ кровомъ своего отца. Мы, конечно, не ожидали такого ласковаго пріема и были пріятно изумлены. Онъ повелъ насъ къ большому, хорошему дому, украшенному красивой рѣзьбой; крыша дома изгибалась въ оба конца подобно рогамъ, и коньки ея были увѣнчаны двумя вырѣзанными изъ дерева бычачьими головами. Домъ, какъ и всѣ остальные, покоился на столбахъ вышиной въ 4 метра, такъ что подниматься туда надо было по лѣстницѣ, упиравшейся на широкую площадку вродѣ балкона, называемой по батакски алтанъ. Отсюда открытая дверь вела внутрь помѣщенія. Тамъ было почти совсѣмъ темно, потому что хижины не имѣютъ оконъ. Низкія стѣны, едва въ 1 ¹/₂ метра высоты, были наклонены кнаружи, поддерживая гигантскую крышу. Въ задней стѣнѣ находилась высокая двустворчатая дверь, запертая громаднымъ засовомъ.

Сынъ старшины притащилъ поспѣшно нѣсколько узорныхъ циновокъ и предложилъ мнѣ и Мехелю занять почетное мѣсто. Затѣмъ онъ спросилъ, куда мы идемъ, какъ насъ зовутъ, а мы въ свою очередь узнали что его имя Како, что отца его зовутъ Соби, и что почти всѣ жители селенія ушли купаться, отчего деревня и оказалась пустой. Упоминаніе о купаньи вызвало у насъ желаніе вымыться, и сопровождаемые нашимъ хозяиномъ, мы спустились по крутой тропинкѣ къ рѣчкѣ, гдѣ застали еще нѣсколькихъ обитателей деревни и, въ числѣ ихъ, старшину Соби, нѣсколько смѣшного, но очень веселаго и разговорчиваго старичка, немедленно вступившаго съ нами въ бесѣду. Увидавъ, что мы пользовались щеткой и мыломъ, онъ захотѣлъ узнать употребленіе этихъ вещей и очень смѣялся, когда темное тѣло его покрылось бѣлою мыльной пѣной.

Сумерки, наступающія подъ тропиками очень быстро, заставили насъ вернуться домой. Накинувъ на плечи косматую шкуру козы, старичекъ, улыбаять и чихая, поплелся впередъ.

Въ домѣ онъ привѣтствовалъ насъ какъ хозяинъ причемъ, какъ водится, я вручилъ ему подарки, которые еще болѣе усилили его веселое настроеніе. Пока онъ, сіяя отъ радости, разсматривалъ синюю куртку съ большими посеребренными пуговицами, табакерку, прекрасный ножъ и кусокъ пестраго полотна, мы занялись обозрѣніемъ внутренности хижины. Она представляла въ сущности одну большую комнату, раздѣленную на части спускавшимися сверху циновками; отъ двери вдоль всей комнаты проложенъ глубокій и широкій желобъ, прикрытый на днѣ досками; въ этотъ желобъ спускаютъ соръ и всякія нечистоты, которыя проваливаются въ оставленную въ немъ щель внизъ подъ хижину. Вмѣстѣ съ тѣмъ только по этому проходу и можно было итти, не наклоняясь и не рискуя ушибиться о балки крыши, такъ что онъ служилъ также проходомъ вродѣ коридора. На косякахъ двери были развѣшены нижнія челюсти свиней и быковъ, вѣроятно, въ воспоминаніе прежнихъ пиршествъ. Подъ высокой крышей лежали или висѣли разныя орудія и оружіе: дротики, ружья, рыболовныя принадлежности, звѣриныя шкуры и большія бутыли, сдѣланныя изъ пустыхъ тыквъ, въ которыхъ, какъ мы потомъ узнали, хранился порохъ. Тщетно искалъ я въ крышѣ отверстія для дыма, его не было. А между тѣмъ у четырехъ очаговъ, расположенныхъ по обѣ стороны прохода, уже хлопотали женщины, готовившія ужинъ, и оттуда валилъ такой дымъ, что трудно было дышать и едва можно было раскрыть глаза. Въ обширномъ помѣщеніи, набитомъ людьми, господствовалъ полумракъ, озаряемый лишь огнемъ очаговъ, на которыхъ въ горшкахъ варился рисъ. Очертанія людей виднѣлись смутно, по стѣнамъ и крышѣ двигались громадныя неясныя тѣни.

По батакскимъ понятіямъ гости должны оказывать почтеніе хозяевамъ, и потому мы пригласили старшину къ нашему ужину, состоявшему изъ курицы и риса, послѣ чего мы поднесли ему еще стаканчикъ водки, очень понравившейся ему. Понемногу вокругъ насъ собралось множество зрителей; присѣвъ на корточки, они съ разинутыми ртами слѣдили за всѣми нашими движеніями и не могли взять въ толкъ, зачѣмъ мы бережемъ наши руки и беремъ пищу не пальцами, а какими то совсѣмъ ненужными инструментами. Между тѣмъ нашъ хозяинъ становился все разговорчивѣе и безъ умолку разсказывалъ намъ о своемъ могуществѣ и о храбрости своихъ людей: въ случаѣ войны селеніе могло выставить 200 воиновъ, и потому они не боятся никакихъ враговъ; еще не было случая, чтобы онъ проигралъ сраженіе, и однажды онъ даже одолѣлъ втрое сильнѣйшаго непріятеля. Желая дать намъ понятіе о богатствѣ деревни, онъ упомянулъ, что у нихъ 50 лошадей и много коровъ и свиней, словомъ, всѣми силами старался внушить намъ, что предъ нами сидитъ не кто нибудь, а очень могущественный владыка. Въ то же время онъ поражалъ насъ своею предупредительностью и любезностью, и также точно держали себя его сыновья и жены.

Намъ захотѣлось взглянуть на одинъ дротикъ, висѣвшій подъ крышей. Замѣтивъ это сынъ старшины, Како, тотчасъ же вскочилъ и, почтительно обходя насъ, какъ бы избѣгая обезпокоить насъ своимъ прикосновеніемъ, для чего даже вытянулъ предъ собою руку ладонью къ намъ, подалъ мнѣ оружіе, промолвивъ неизбѣжное «табикъ», что значило по батакски «если угодно». Точно такъ же держалъ себя его младшій братъ, который протянулъ Мехелю великолѣпный ножъ, причемъ держалъ его за лезвее, ручкой къ гостю.

При свѣтѣ зажженныхъ нами свѣчь насъ поразило что, какъ только Како открывалъ ротъ, оттуда что то сверкало. У него, какъ и у отца, братьевъ и всѣхъ взрослыхъ батаковъ были короткіе, выкрашенные въ черный цвѣтъ зубы; но когда я пристально заглянулъ ему въ ротъ, то открылъ, что зубы его, кромѣ того, были покрыты тонкими пластинками золота. Удовлетворяя наше любопытство, Како разсказалъ, что у батаковъ въ обычаѣ укорачивать дѣтямъ на двѣнадцатомъ году передніе зубы, именно рѣзцы верхней челюсти на половину, а рѣзцы и клыки нижней челюсти почти до десенъ. Операцію эту производятъ небольшимъ желѣзнымъ долотомъ, по которому постукиваютъ деревяннымъ или костянымъ молоточкомъ, отламывая отъ зубовъ осколки, пока зубы не получатъ надлежащій размѣръ, послѣ чего острые края обтачиваютъ камнемъ или напилкомъ. Затѣмъ искусникъ по зубной части старается придать рѣзцамъ верхней челюсти «настоящую» форму, именно выпуклую поверхность ихъ превращаютъ въ вогнутую. Это дѣлается только у мальчиковъ, дѣвочкамъ спиливаютъ эти зубы до десны. Какъ ни болѣзнена эта операція, но молодые батаки подчиняются ей охотно, и событіе это празднуется въ семьѣ особымъ пиромъ. Затѣмъ приступаютъ къ черненію зубовъ. На остріѣ ножа жгутъ на огнѣ кусокъ лимоннаго дерева и смѣшиваютъ сочащуюся при этомъ смолу съ образующимся углемъ. Такимъ путемъ получаютъ совершенно черную прочную краску, нѣчто вродѣ лака, которой и покрываютъ зубы. Но не довольствуясь этимъ, знатные батаки прибѣгаютъ еще къ золоченію, чтобы и зубы вмѣстѣ съ прочими украшеніями внушали всѣмъ настоящее представленіе объ ихъ богатствѣ. Это дѣлаютъ узкой полоской золота, которая тянется у корней зубовъ вдоль всей десны; иногда еще на золото наносятъ узоры, а у нѣкоторыхъ вся десна покрыта этимъ металломъ. Нерѣдко въ зубы вставляютъ еще жемчужины или кусочки золота. Для этого въ рѣзцахъ или клыкахъ выковыриваютъ спереди ямки, въ которыя иногда, передъ тѣмъ какъ вставить жемчугъ или золото, вкладываютъ чудотворное лѣкарство, имѣющее будто бы силу предохранить отъ отравы. Постоянное жеваніе бетеля придаетъ жемчужинамъ золотистый блескъ, такъ что ихъ трудно отличить отъ настоящаго золота.

Мнѣ было любопытно узнать, зачѣмъ батаки подпиливаютъ и украшаютъ свои зубы. Обычай этотъ распространенъ, впрочемъ, не только среди нихъ, но вообще у всѣхъ малайскихъ племенъ, какъ на Зондскихъ островахъ, такъ и въ Индокитаѣ. Жители Явы объясняютъ этотъ обычай такъ: «у многихъ изъ насъ зубы очень неровные, часто какой нибудь зубъ выдается впередъ или же всѣ они стоятъ косо, такъ что вслѣдствіе этого губы оказываются оттопыренными; бываетъ, что, когда мы ѣдимъ, то рвемъ и тащимъ пищу зубами, такъ что многіе еще въ юности начинаютъ походить на собакъ или обезьянъ, которыми насъ дразнятъ, а подпиливаніе зубовъ придаетъ рту человѣческій видъ». Вотъ почему малайцы при видѣ человѣка съ цѣлыми зубами говорятъ — «онъ похожъ на собаку».

У батаковъ, какъ мнѣ казалось, этотъ обычай возникъ оттого, что рѣзцы у нихъ отъ природы слишкомъ длинные, такъ что ротъ вѣчно открытъ, а это съ одной стороны неудобно, съ другой — придаетъ, по ихъ мнѣнію, лицу глупое и непріятное выраженіе.

Когда мы спросили у Како и другихъ, могутъ ли они своими короткими зубами ѣсть и человѣческое мясо, то они едва не приняли нашихъ словъ за оскорбленіе и увѣряли насъ, какъ могли, что Каро-батаки не людоѣды, что этимъ занимаются лишь батаки племени Пакпакъ и тѣ, которые живутъ на озерѣ Тоба. Чтобы загладить свой промахъ, я сказалъ нашему хозяину, что его домъ мнѣ очень нравится и, вѣроятно построенъ недавно.

— О нѣтъ, отвѣтилъ Соби, домъ пережилъ уже двѣ оспы.

Этими словами онъ хотѣлъ сказать, что домъ построенъ 24 года тому назадъ, потому что эта страшная зараза опустошаетъ нагорье батаковъ почти правильно разъ въ 12 лѣтъ.

Между тѣмъ намъ захотѣлось спать. Мой слуга Френсисъ и китаецъ Асенгъ постлали намъ постели, а обитатели хижины разошлись по своимъ нишамъ и спустили циновки, такъ что обширное помѣщеніе раздѣлилось на рядъ комнатокъ. Старшина поднялся съ корточекъ, вытащилъ большой плетеный изъ бамбука коробъ, гдѣ, повидимому, хранилось его парадное одѣяніе, и сложилъ въ него полученные отъ насъ подарки. Запоздавшіе зѣваки и сыновья старшины разошлись по домамъ, и вскорѣ все селеніе заснуло глубокимъ сномъ.

ГЛАВА IV.
Странствія по странѣ Каро-батаковъ.

Утромъ насъ разбудилъ шумъ; это поднимались женщины, готовясь отправиться на молотьбу необходимаго къ завтраку риса. Внизу подъ домомъ хрюкали свиньи, которыя вмѣстѣ съ козами и курами помѣщались тамъ между столбами, какъ въ хлѣву. Женщины вскорѣ вернулись назадъ и пошли за водой. Всѣ въ домѣ суетились, такъ что и мы поднялись съ постели и начали одѣваться. Едва обитатели селенія замѣтили это, они понемногу столпились кругомъ и принялись жадно наблюдать наши движенія: тутъ были молодые и старые и множество голыхъ, еще неумытыхъ и нечесаныхъ дѣтишекъ. Мы замѣтили, что у нѣкоторыхъ ребятъ волосы были сбриты, и только по краямъ была оставлена челка, у другихъ изъ бритыхъ мѣстъ торчали на темени или затылкѣ пучки волосъ, придавая имъ видъ рогатыхъ чертенятъ. Они, разинувъ ротъ, взирали на рѣдкое зрѣлище, какъ бѣлый человѣкъ покрывалъ себя бѣлой пѣной, чистилъ зубы, чесалъ волосы гребнемъ и щеткой и стригъ себѣ ногти, — словомъ, дѣлалъ что то такое, чего они никогда въ жизни не видали. Больше всего изумляло ихъ то, что не только наши лица и руки, но и спина, и грудь, и руки и ноги, — все было бѣлаго цвѣта. Вначалѣ насъ забавляли ихъ любопытные глазки и возгласы удивленія, но такъ какъ подобное удивленіе длилось цѣлый день, то подъ конецъ оно намъ порядочно надоѣло.

Дымъ, наполнившій хижину, какъ только женщины принялись за стряпню, выжилъ насъ вонъ, и мы усѣлись тамъ на просторномъ алтанѣ. Здѣсь стояли разные бамбуковые сосуды: большія, длинныя трубы для черпанья воды съ дырами, заткнутыми деревянными пробками (ихъ носятъ на головѣ, какъ доски), красивыя корзины съ цвѣтными узорами, чашки и ящики для всякой мелочи. Отсюда намъ было очень удобно видѣть все селеніе. Все сверкало и улыбалось въ утреннихъ лучахъ солнца. На кустахъ сверкали еще капли росы, пышныя деревья тихо шелестѣли, въ ихъ вѣтвяхъ звонко пѣли птицы, и красные и синіе голуби носились надъ крышами. Изъ сосѣдняго дома проворно спустились по зарубкамъ лѣстницы темнокожія дѣвушки, онѣ принялись сзывать къ корыту свиней, покрикивая имъ «ндрава — ндвана», и отгоняли палками назойливыхъ, лѣзшихъ впередъ животныхъ, неизмѣнно приговаривая при этомъ «бу — те». Затѣмъ гортанными звуками «грррр — не — хе» они собрали куръ и насыпали имъ рисовыхъ зеренъ.

Около 9 часовъ всѣ жители скрылись въ своихъ хижинахъ. Это было время обѣда. Нашъ хозяинъ съ чадами и домочадцами также расположился на циновкахъ въ ожиданіи приготовленныхъ блюдъ. Въ качествѣ перваго блюда былъ поданъ горшокъ рису, пища, которая, какъ хлѣбъ, подается при всякомъ случаѣ; затѣмъ на единственной имѣвшейся въ дому размалеванной тарелкѣ подали кучу поджаренныхъ личинокъ какого то жука, похожихъ видомъ на маленькія жаренныя сосиски. Ихъ собралъ рано утромъ въ лѣсу Како, вырывъ цѣлую кучу изъ подъ земли. Это блюдо вызвало настоящій восторгъ среди молодого поколѣнія, и особенно радовалась ему маленькая пятилѣтняя дочь нашаго хозяина, единственной одеждой которой являлась золотая цѣпочка, болтавшаяся на бедрахъ; она на перерывъ приставала то къ своему «бапа» (отецъ), или къ «нандей» (матери), выпрашивая еще и еще этого лакомства. Сперва вся компанія запустила пятерни въ горшокъ съ рисомъ, а затѣмъ каждый наложилъ себѣ на зеленый листъ, служившій вмѣсто тарелки и салфетки, кучку личинокъ.

Мы воспользовались этимъ удобнымъ мгновеніемъ, чтобы незамѣтно отъ любопытныхъ покинуть селеніе и сдѣлать маленькую прогулку. Вернувшись, мы застали обитателей ея за оживленной работой. Женщины работали въ садахъ, вскапывая землю крюками и чѣмъ то вродѣ лопаты. У нѣкоторыхъ за спиной въ складѣ ихъ одежды сидѣли грудныя дѣти. Молодежь съ пѣніемъ возвращалась съ рыбной ловли, нѣсколько человѣкъ гомозились вокругъ дерева, которое они собирались срубить, а кучка другихъ возилась надъ постройкой сарая для риса. На алтанахъ домовъ старухи мыли, одѣвали и кормили ребятъ, причемъ не слышно было ни одного грознаго окрика, и мы не видали, чтобы кто нибудь билъ ихъ. Дѣти держали себя очень прилично, такъ что матерямъ не приходилось бранить ихъ за разорванную одежду или какія нибудь шалости.

Соби, котораго я собирался попросить проводить насъ со своими носильщиками до сосѣдней горы, сидѣлъ внутри дома и былъ занятъ выщипываніемъ немногихъ волосъ, украшавшихъ его подбородокъ. Всѣ Каро-батаки считаютъ бороду не украшеніемъ лица, а чѣмъ то безобразящимъ его, и потому всякій благовоспитанный человѣкъ тщательно удаляетъ малѣйшій намекъ на нее; зато волосы они носятъ длинные, но не очень заботятся объ ихъ порядкѣ.

Соби, конечно, немедленно согласился, и мы тронулись въ путь. Но не тутъ то было. Наши носильщики подняли настоящій бунтъ и съ дерзкими лицами заявили, что не намѣрены итти дальше, такъ какъ имъ надоѣло терпѣть мученія пути. Но такъ какъ мы имъ разъяснили, что плату за трудъ они получатъ не ранѣе, какъ доставивъ насъ къ назначенному мѣсту, то, въ концѣ концовъ, они уступили, и все пришло въ порядокъ. Однако слѣды неудовольствія виднѣлись на ихъ лицахъ, такъ что мы порѣшили зорко слѣдить за ними изъ опасенія, какъ бы кто нибудь изъ нихъ не скрылся со своимъ тюкамъ, что нанесло бы намъ большой уронъ. Понятно, что подобныя происшествія замедляли наше движеніе.

Вечеромъ къ концу утомительнаго перехода мы встрѣтили женщинъ изъ селенія Кабанъ-Дьяе, возвращавшихся съ работъ домой. Эта деревня, гдѣ мы собирались остановиться на ночлегъ, лежала въ небольшомъ лѣсочкѣ, черезъ который вела широкая, но грязная просѣка. На опушкѣ насъ ожидалъ Си Наякъ Си Путъ съ многочисленной свитой; у нѣкоторыхъ были въ рукахъ факелы, такъ какъ было уже темно. Около 7 часовъ вечера мы прибыли къ жилищу старшины, куда вскарабкались по бревну съ зарубками вмѣсто ступеней. Принцъ батаковъ этого селенія или по просту начальникъ, старшина, привѣтствовалъ насъ изъ густого облака дыма, стлавшагося по хижинѣ. Въ кругу многочисленныхъ домочадцевъ, но на особой циновкѣ, онъ сидѣлъ, обнаженный по поясъ, при тускломъ свѣтѣ наполненной свинымъ жиромъ плошки; передъ нимъ лежали всѣ необходимыя для жеванія бетеля вещи. Бросивъ взглядъ на него, я рѣшилъ, что мы имѣемъ дѣло съ умнымъ, но продувнымъ человѣкомъ, съ которымъ надо держать ухо востро. Обмѣнявшись взаимными любезностями, въ чемъ батаки не уступятъ ни одному самому церемонному народу, я торжественно вручилъ ему подарки, между которыми находился кусокъ шелковой ткани съ серебряными прошивками, какими славится городъ Ачинъ и которыя батаки цѣнятъ особенно высоко. Принцъ принялъ ихъ съ напускнымъ равнодушіемъ, но съ тайной радостью и выразилъ надежду, что съ своей стороны постарается, чѣмъ только можетъ, содѣйствовать нашимъ планамъ, но что къ сожалѣнію онъ не въ состояніи сопровождать насъ лично на озеро Тоба именно теперь, такъ какъ ведетъ войну съ сосѣднимъ племенемъ Линга. Мы уже слыхали объ этой распрѣ, но думали почему то, что враждебныя дѣйствія пришли къ концу, и потому рѣчь Си Баяка Кабанъ Дьяе, не смотря на сопровождавшія ее любезности, пришлась намъ не особенно по вкусу. Наше настроеніе нѣсколько улучшилось послѣ того, какъ вождь батаковъ добавилъ, что по окончаніи войны непремѣнно проводитъ насъ черезъ страну Пакпакъ-батаковъ и по озеру Тоба. Затѣмъ онъ попросилъ показать ему наше оружіе и особенно остался доволенъ моимъ американскимъ ружьемъ и штуцеромъ Мехеля, удивившимъ его быстротой, съ какой это оружіе выпускало одинъ зарядъ за другимъ.

Утромъ мы познакомились съ селеніемъ. Оно заключало 50 домовъ, и если считать, что въ каждомъ изъ нихъ жило не менѣе 30 ч., то общее число жителей достигало крупной цифры 1500 душъ. Жилища производили впечатлѣніе зажиточности и довольства. Насъ особенно поразили нѣкоторые дома, на крышахъ которыхъ подымались страннаго вида башенки; нѣкоторыя изъ нихъ были выкрашены въ любимые цвѣта батаковъ: голубой, черный, желтый, бѣлый и красный. Ручей, протекавшій черезъ деревню, дѣлилъ ее на двѣ части, и въ той, гдѣ остановился съ носильщиками Си Баякъ Си Путъ, находилась большая крытая соломой толока для риса. Но сосѣдству съ жилищемъ старшины я замѣтилъ три грубо обдѣланныхъ камня, изображавшихъ идоловъ. Туземцы сообщили мнѣ, что эти камни — боги охранители селенія, что прежде предъ ними гуру (жрецъ или волхвъ) ежегодно приносилъ въ жертву рыжую собаку, кровь которой онъ цѣдилъ въ углубленіе, имѣвшееся на верхушкѣ каждаго камня, а мясо съѣдалъ самъ. Туземцы утверждали далѣе, будто эти цдолы какимъ-то образомъ предсказывали наступленіе войны. Съ тѣхъ поръ, однако, какъ померъ гуру о нихъ никто не заботится. Отсюда я пришелъ къ рисовой толокѣ. Это было обширное, открытое со всѣхъ сторонъ зданіе съ высокой остроконечной крышей, покоившейся на крѣпкихъ столбахъ. Кругомъ него подымались великолѣпные пальмы и папортники. Уже издали я услыхалъ звуки веселой пѣсни, которою работавшія тамъ женщины и дѣвушки развлекали себя. Замѣтивъ меня, онѣ замолкли, переглянулись съ любопытствомъ и, прекративъ работу, поздоровались со мной. Самая толока представляетъ длинное, толстое бревно изъ очень твердаго дерева, въ которомъ выдолблено нѣсколько большихъ углубленій въ видѣ чашъ. Работницы клали въ эти чаши рисовые колосья и толкли ихъ длинными бамбуковыми толкачами или пестиками, высокій конецъ которыхъ былъ прикрѣпленъ къ стропиламъ крыши. При этомъ зерна, конечно, высыпались изъ колосьевъ и вышелушивались. Женщины съ большой охотой вступили со мной въ бесѣду и сообщили свои имена. Одну звали Си-Метмеръ, т. е. «Тонкая», другія звались «Хранительница», «Расцвѣтающая», «Крѣпкоголовая», у нѣкоторыхъ были имена туземныхъ растеній. Дважды въ день собираются онѣ на толоку для заготовленія нужнаго на день рису. Ставши въ рядъ, онѣ вразъ подымаютъ и опускаютъ толкачи, шутятъ и смѣются. Ссоры, кажется, совсѣмъ неизвѣстны имъ.

Вернувшись въ хижину старшины, я засталъ тамъ цѣлое собраніе. Это было засѣданіе или военный совѣтъ, который мужчины держали, усѣвшись тѣсно другъ возлѣ друга на корточки. Дѣло заключалось въ томъ, что старшина деревни заключилъ союзъ съ сосѣдними селеніями, уже давно враждовавшими съ жителями Линга. Теперь, оказывалось, изъ Линга пришли послы, которые уговаривали старшину Кабань Дьяе отступиться отъ этого союза за вознагражденіе въ 120 долларовъ. Но какъ ни любятъ батаки звонкую монету, тѣмъ не менѣе они упрямо держатся разъ принятыхъ рѣшеній. Никакіе уговоры и убѣжденія не помогли, и старшина остался при своемъ.

Несмотря на неудачу, послы спокойно оставались въ домѣ старшины. Было какъ-то странно видѣть, какъ они, вопреки объявленной войнѣ, благодушно бесѣдовали съ обитателями селенія, своими врагами. Они учтиво вступали въ разговоръ съ женщинами, называя ихъ «биби», причемъ тѣ въ отвѣтъ титуловали чужеземцевъ «о мама», спрашивали ихъ имена, кто ихъ отецъ и мать и т. п. Одинъ изъ этихъ пословъ спросилъ даже меня въ присутствіи старшины, нѣтъ ли у меня патроновъ для винтовки Винчестера, такъ какъ у него есть такое магазинное ружье на 18 зарядовъ.

Когда послы удалились, мы узнали, что рѣшительное сраженіе должно произойти въ одинъ изъ слѣдующихъ четырехъ дней, и потому на это время запрещено переходить границу вражескихъ владѣній. Остатокъ дня мы провели въ хижинѣ старшины въ бесѣдѣ съ этимъ умнымъ человѣкомъ и его односельчанами.

Послѣ обѣда старшина разсказалъ мнѣ преданіе, согласно которому всѣ главные старшины Суматры — а къ нимъ онъ, конечно, причислялъ и себя — происходятъ ни болѣе ни менѣе, какъ отъ — Александра Македонскаго! Онъ будто бы прибылъ нѣкогда на островъ съ запада и при смерти раздѣлилъ свое царство между тремя сыновьями. Младшему изъ нихъ достался островъ Суматра. Далѣе онъ разсказалъ мнѣ слѣдующій миѳъ о происхожденіи Каро-батаковъ:

«Двѣнадцать человѣческихъ поколѣній тому назадъ жилъ человѣкъ по имени Каро-Каро, славный кузнецъ и волшебникъ. Жена его умерла, оставивъ ему пятерыхъ сыновей и дочь.

Однажды онъ покинулъ свою родину и пошелъ на сѣверъ, на покрытое дѣвственнымъ лѣсомъ нагорье. Во мракѣ лѣса ему попалась на встрѣчу прекрасная женщина, дочь громадной змѣи. Околдованный ею, Каро-Каро упросилъ змѣю дать ему дочь въ жены. Отъ этого брака родилось 4 сына и дочь, которые, вмѣстѣ съ прежними, и положили начало племени Каро-батаковъ».

Увлеченные разсказами словоохотливаго старшины, мы стали засыпать его вопросами и, между прочимъ, спросили, какъ представляютъ себѣ батаки происхожденіе міра. Пославъ за сосудомъ съ пальмовымъ виномъ, старшина приготовился удовлетворить наше любопытство. Добываютъ это вино очень просто: у сахарной пальмы срѣзаютъ цвѣтущую верхушку и вмѣсто нея привязываютъ пустой бамбукъ; сокъ, выступающій изъ стебля, наполняетъ бамбукъ два раза въ день, къ нему прибавляютъ еще разныхъ листьевъ для вкуса, и вино готово. Любопытно, что батаки не пьютъ, прикладываясь ртомъ къ сосуду, а лыотъ вино въ ротъ струей, не касаясь краевъ штанга, какъ называется такой сосудъ. Мы не умѣли вначалѣ дѣлать этого и проливали вино на платье, чему туземцы весело смѣялись.

Вечеромъ крѣпко заперли двери дома, чтобы непріятель, въ случаѣ нападенія, не могъ застигнуть спящихъ врасплохъ. Но туземцы такъ мало ожидали этого, что въ хижинѣ царило веселье и шумъ, пока старшина, откашлявшись, не подалъ знакъ, что хочетъ говорить.

«Въ началѣ всѣхъ вещей — началъ онъ, — была курица. Она день и ночь сидѣла на трехъ яйцахъ, величиною съ этотъ горшокъ, — сказалъ старшина, указывая на большой сосудъ, стоявшій на очагѣ — и плакала, потому что изъ яицъ не вылуплялись птенцы. Увидала это ласточка и, сжалившись, спросила: „Зачѣмъ ты плачешь?“ — Курица пожаловалась ей на свое горе, а ласточка, взлетѣвъ на небо, сообщила богу по имени Мула, что она видѣла и спросила, нельзя ли помочь курицѣ. Богъ сказалъ: слети и скажи ей, что яйца мои, и я о нихъ позабочусь». Дѣйствительно, скорлупа на яйцахъ треснула, и изъ нихъ появились мальчикъ и двѣ дѣвочки. Мула, взялъ ихъ къ себѣ на небо и далъ имъ имена. Вскорѣ онъ замѣтилъ, что они выросли и не имѣютъ одежды, тогда онъ далъ имъ конопли, чтобы одна изъ дѣвочекъ изготовила на всѣхъ платье. Дѣвочка усердно принялась за работу и трудилась день и ночь, но сколько ни трудилась, не могла сдѣлать много, потому что на ея веретено наматывалось пряжи не больше куринаго яйца. Въ добавокъ ко всему веретено какъ-то выскользнуло изъ ея рукъ и упало въ пропасть, а конецъ нитки остался на верху. Не зная, что дѣлать, дѣвочка обратилась къ отцу, а онъ приказалъ ей спуститься по ниткѣ въ пропасть. Добравшись до дна пучины, она увидѣла тамъ воду и ни клочка сухой почвы, куда могла бы ступить ногой, пока послѣ долгихъ поисковъ не примѣтила цвѣтка, подымавшаго свою чашечку изъ воды. Туда она и усѣлась и принялась плакать отъ усталости и одиночества. Увидала это ласточка и спросила ее о причинѣ слезъ. «Слетай къ моему отцу, — сказала ей дѣвочка, — и попроси его дать мнѣ хоть кусочекъ земли». Ласточка сдѣлала такъ и принесла ей комокъ земли, которую дѣвочка принялась мять, какъ тѣсто, а потомъ раскатала въ кружокъ величиной съ воловью кожу. Потомъ она положила этотъ кружокъ на воду, и онъ сталъ рости во всѣ стороны и становился все больше и больше. Дѣвочка уже хотѣла ступить на землю, но злой духъ подземнаго царства, жившій въ пучинѣ въ образѣ большого змѣя, проснулся и сталъ ворочаться, такъ что море заколебалось, и суша затонула. Опечаленная дѣвочка снова обратилась къ ласточкѣ, умоляя ее принести еще земли, но и съ новой землей произошло то же самое, и это повторялось семь разъ. Тогда, отчаявшись въ своихъ силахъ, дѣвочка приказала крылатой вѣстницѣ сказать отцу: «ты всемогущъ, пошли вѣтеръ и высуши море». Мула снизошелъ къ этой просьбѣ, и по его слову на землю въ теченіи 7 лѣтъ, 7 мѣсяцевъ и 7 дней не упало ни капли дождя или росы. За это время ласточка постоянно приносила съ неба землю, а дѣвочка мяла и раскатывала ее, разстилая по спадавшей поверхности воды. Скоро она уже могла гулять по сушѣ. Змѣй испугался и сталъ малодушно просить дѣвочку лучше заковать его въ цѣпи, но не дать уйти всей водѣ, безъ которой онъ не можетъ жить. Дѣвочка сковала большую желѣзную цѣпь и скрутила ею чудовище. И по сей день змѣй скованъ этой цѣпью и спитъ подъ землей, но когда онъ шевелится во снѣ или просыпается на мгновеніе, то земля, лежащая на немъ, колеблется, происходятъ землетрясенія, земная кора коробится, и подымаются горы, а отъ проваловъ образуются долины^[5]. Вскорѣ Мула, наблюдавшій работу дочери, послалъ къ ней на помощь брата и сестру. Это и были первые люди, населявшіе землю, отъ нихъ произошли всѣ другіе. Когда со временемъ — продолжалъ старшина — земля стала старой и грязной, то великій богъ Дебата послалъ наводненіе, чтобы оно уничтожило все живое. Когда волны потопа залили вершину высочайшей горы, куда спаслась послѣдняя пара людей, и вода поднялась имъ до колѣнъ, на бога нашло раздумье, разумно ли истребить человѣческій родъ безъ слѣда. Онъ взялъ комокъ земли, привязалъ его къ ниткѣ и опустилъ съ неба на волнующую воду такъ, чтобы послѣдніе люди могли спастись на нее. Этотъ комъ земли разростался по мѣрѣ того, какъ люди размножались, и образовалъ существующую теперь сушу".

Не успѣлъ разсказчикъ вымолвить послѣднія слова, какъ раздался стукъ въ двери. Но напуганные обитатели хижины отперли не сразу: пошли долгіе разспросы, и когда всѣ убѣдились, что это, дѣйствительно, ихъ односельчанинъ, пришедшій въ гости, ему, наконецъ, отперли. Поздоровавшись, онъ присѣлъ у огня, выпилъ добрый глотокъ вина и сталъ выкладывать свои новости, состоявшія пока въ томъ, что онъ примѣтилъ въ сосѣдствѣ селенія слѣды носорога и намѣренъ завтра пойти на охоту за нимъ, а потому ищетъ себѣ сотоварищей, которые, конечно, сейчасъ же нашлись среди присутствующихъ. Далѣе онъ разсказалъ, что жена сельскаго кузнеца и оружейника страдаетъ отъ жестокой лихорадки и, вѣроятно, умретъ.

— Что сдѣлается съ душой этой женщины послѣ смерти? — спросилъ я.

— Что ты говоришь о душѣ? — отвѣтилъ съ изумленіемъ гость — развѣ ты не знаешь, что у каждаго человѣка не одна, а семь душъ? Правда, только одна изъ душъ живетъ въ тѣлѣ, покидая его лишь ночью во снѣ, когда она предпринимаетъ далекія странствія. Иногда на нее нападаютъ въ это время остальныя души, живущія внѣ тѣла.

— Если не въ тѣлѣ, то гдѣ же обитаютъ эти остальныя шесть душъ человѣка?

— Вторая живетъ въ небѣ и молитъ тамъ Дебату о продленіи жизни человѣка. Пять остальныхъ находятся всегда вблизи человѣка, не покидая его ни на мгновеніе; если онъ учинитъ что либо злое, то они жалуются на него душѣ его дѣда. Одна душа есть причина всѣхъ болѣзней и всякихъ золъ, обрушивающихся на человѣка. Другая душа предостерегаетъ человѣка отъ всего; она сидитъ у него на спинѣ и заботится, чтобы онъ не споткнулся и не сломалъ себѣ ногу; но если она разсержена чѣмъ нибудь, то нарочно увѣчитъ его. Другія души тоже имѣютъ каждая свое назначеніе и называются: заступница, утѣшительница, защитница и долгъ. По смерти душа, живущая въ тѣлѣ, выходитъ изъ него и сидитъ, плача, на его могилѣ.

— А что дѣлается съ самимъ человѣкомъ? спросилъ я.

— Господинъ, — сказалъ старшина, замѣтивъ, что всѣ молчали, — мы не знаемъ, что дѣлается съ человѣкомъ послѣ смерти, мы не думаемъ о томъ, но кое что я слыхалъ отъ умныхъ людей и разскажу тебѣ. Ты самъ убѣдишься, правда ли это, или нѣтъ. Видалъ ли ты Си-Набуна, высокій вулканъ, вѣчно выпускающій къ небу дымъ? Ну такъ вотъ: кто взберется на него и осмѣлится заглянуть въ его ужасный кратеръ, тотъ видитъ сквозь него зеленую землю, по которой разгуливаютъ люди. Это царство мертвыхъ! Тамъ разстилается обширная, залитая солнцемъ равнина, но по ней гуляютъ подъ зонтиками лишь тѣ, кто велъ на землѣ добрую жизнь.

— Но мертвые не остаются тамъ навсегда, добавилъ кто то изъ слушателей, — они снова возвращаются на землю. Мой дѣдъ явился мнѣ въ прошлое полнолуніе по дорогѣ въ Дели, куда я шелъ, чтобы вымѣнять пули и порохъ на сахаръ и индиго, въ образѣ тигра, а мой умершій сынъ прыгаетъ бѣлкой по дереву, стоящему за нашимъ домомъ.

— Да, да, — поддакнулъ старшина, — духи наполняютъ весь міръ, и человѣкъ встрѣчаетъ ихъ всюду: они живутъ въ страннаго вида скалахъ, въ гигантскихъ деревьяхъ. И люди ходятъ туда на богомолье и приносятъ жертвы, чтобы расположить въ свою пользу духовъ.

Мы сообщили туземцамъ, что собираемся посѣтить вулканъ Си Набунъ и взобраться на него, на что они съ удивленіемъ и сомнѣніемъ покачали головой. Вскорѣ всѣ разошлись на покой, но почти всю ночь намъ не давали заснуть плачъ дѣтей и тысячи кровожадныхъ москвитовъ. Такъ какъ до сраженія оставалось еще 4 дня, а можетъ быть, и больше, то мы рѣшили воспользоваться этимъ временемъ и сдѣлать экскурсію на Си Набунъ. Выбравъ лучшихъ носильщиковъ, мы было совсѣмъ тронулись, но остановка вышла за Си Баякъ Си Путомъ. Онъ не соглашался итти съ нами.

— Помнишь, что я разсказывалъ тебѣ о вулканѣ Си Баякъ? Никто не рѣшается взойти на него изъ боязни духовъ! Мой отецъ, извѣстный вождь, послалъ однажды туда людей за сѣрой. Но изъ ихъ числа вернулись немногіе, притомъ, къ ужасу всѣхъ, головы и ноги ихъ оказались повернутыми сзади напередъ. Впослѣдствіи одному прославленному гуру удалось, правда, излѣчить ихъ волшебствомъ, а то бы мы видѣли этихъ людей и сейчасъ такими. А вѣдь Си Набунъ такой же вулканъ.

Лишь послѣ долгихъ уговоровъ мы убѣдили его сопровождать насъ, причемъ болѣе всего его соблазнило обѣщаніе посѣтить сосѣднія золотыя розсыпи, гдѣ онъ надѣялся набрать много золота. Путь велъ по живописной мѣстности сперва къ деревнѣ Булухъ Дури, а оттуда къ вулкану. На дорогѣ намъ попался надгробный памятникъ, представлявшій высокій шпицъ, покоившійся на низкой столбчатой кровлѣ; подъ ней лежалъ пепелъ. На шпицѣ, надъ особымъ украшеніемъ въ видѣ крыши батакскаго дома, стояла маленькая рѣзная фигура человѣка съ большимъ ножомъ за поясомъ, словно это былъ стражъ, охранявшій прахъ умершаго. Далѣе мы перешли черезъ рѣчку, струившуюся по глубокой тѣснинѣ. Переходъ черезъ нее былъ бы совершенно невозможенъ, если бы природа не позаботилась объ этомъ сама: въ одномъ мѣстѣ груда камней обрушилась съ отвѣснаго берега и застряла въ узкомъ ущельи, образовавъ естественный висячій мостъ, по которому мы перебрались на ту сторону.

Возлѣ деревни подъ двумя развѣсистыми деревьями насъ ожидала толпа туземцевъ. Въ числѣ ихъ были знатные люди изъ деревни Пуру, откуда начиналось наше восхожденіе на вулканъ, и потому мы рѣшили остановиться пока здѣсь. Но туземцы отнеслись къ намъ далеко недружелюбно; это было видно по ихъ лицамъ. Они не хотѣли пускать насъ ни въ ту, ни въ другую деревню подъ разными предлогами: то оказывалось, что старшина былъ въ отсутствіи, то будто бы они дали зарокъ не принимать къ себѣ европейцевъ. Въ это время вокругъ насъ успѣло собраться почти все населеніе деревни, и больше всего, конечно, женщинъ, жаждавшихъ поглядѣть на невиданныхъ бѣлыхъ. Когда намъ надоѣли длинные переговоры, мы просто напросто объявили старшинѣ, что разъ мы здѣсь и уже поздно итти дальше, то мы остаемся, и съ этими словами мы поднялись съ земли и направились къ селенію. Тамъ мы расположились въ обширномъ зданіи, которое называется бале. Зданіе это служитъ помѣщеніемъ для молодыхъ неженатыхъ людей и представляетъ изъ себя нѣчто вродѣ клуба и гостинницы. Тамъ гдѣ молодежь, тамъ и веселье, и потому обыкновенно жители селенья проводятъ свободное время здѣсь. Тутъ же происходятъ общественныя пиршества, всякіе совѣты, и останавливаются на ночлегъ и отдыхъ прохожіе и путешественники. Обыкновенно бале отличается отъ другихъ зданій своими размѣрами и многочисленными украшеніями. Здѣсь мы почувствовали себя какъ дома: не было дыма, такъ какъ стѣны были открытыя, назойливые посѣтители не рѣшались безпокоить насъ здѣсь; по нашему требованію старшина доставилъ намъ циновки и, послѣ нѣкоторыхъ колебаній, также и съѣстные припасы. Вообще, чѣмъ далѣе подвигались мы во внутрь страны, тѣмъ нелюбезнѣе и враждебнѣе было настроеніе туземцевъ. Вскорѣ Си Баякъ Си Путъ разузналъ, что жители этого селенія: также участвуютъ въ войнѣ и сильно страдаютъ отъ непріятелей. Каждую ночь они со страхомъ ожидаютъ нападенія, а недавно одинъ изъ нихъ, удалившись неосторожно ночью отъ селенія, былъ подстрѣленъ врагами. Въ виду всего слышаннаго, я приказалъ держать оружіе наготовѣ, чтобы насъ не застали врасплохъ. Между тѣмъ для посѣщенія вулкана намъ непремѣнно надо было расположить къ себѣ старшину и жителей раскинувшейся у подошвы его деревни Пуру. Съ этой цѣлью мы отрядили туда утромъ пословъ, которые вернулись вскорѣ съ неутѣшительными вѣстями. Старшина наотрѣзъ отказался сопровождать насъ или снабдить насъ носильщиками, но взамѣнъ того приглашалъ къ себѣ въ гости. Эта любезность очень удивила насъ и заставила призадуматься. Дѣло въ томъ, что по слухамъ тамъ скрывалось немало бѣжавшихъ съ плантаціи китайцевъ, а насъ бѣлыхъ, очевидно, принимали за ненавистныхъ плантаторовъ-голландцевъ, розыскивавшихъ бѣглецовъ. Не было почти никакого сомнѣнія, что туземцы заманивали насъ въ западню съ цѣлью убить ненавистныхъ пришельцевъ. Посовѣтовавшись съ Мехелемъ и Си Баякъ Си Путомъ, я рѣшилъ обождать другого случая достигнуть цѣли, а пока насъ соблазняла мысль посѣтить батакскую ярмарку, открывшуюся по сосѣдству. Здѣсь толпилось множество людей, собравшихся изъ ближайшей окрестности. Мы вмѣшались туда же, стараясь протискаться къ мѣсту, гдѣ торговали. Кромѣ туземныхъ произведеній, какъ то: рису, маису, бураго пальмоваго сахара и вина, бетеля, табака, синяго сукна, деревянныхъ гребней и ящичковъ, здѣсь можно было встрѣтить немало европейскихъ товаровъ: соль, холстъ, шведскія спички, американскій керосинъ, жестянки и швейцарскіе пестрые платки. Торговля была исключительно мѣновая: табакъ мѣняли на соль, рисъ на спички, и т. п. Покупателями и продавцами являлись большею частью женщины, таскавшія всюду своихъ голыхъ, грязныхъ ребятишекъ за спинами. Отъ праздношатающихся мы узнали, что рѣшительное сраженіе между людьми Линга и Кабанъ Дьяе должно произойти уже на слѣдующій день. При этомъ большинство было увѣрено, что побѣда останется за жителями Линга. Это извѣстіе заставило насъ призадуматься, и мы рѣшили возможно скорѣе вернуться въ Кабанъ Дьяе. Еслибы нашъ другъ, старшина Кабанъ Дьяе, оказался побѣжденнымъ и изгнаннымъ изъ своихъ владѣній, то нашему предпріятію грозила серьезная опасность. Вѣдь въ такомъ случаѣ мы лишались надежнаго проводника черезъ страну дикихъ батаковъ Пакпакъ и теряли вліятельнаго заступника, дружившаго съ вождями батаковъ, обитавшихъ на озерѣ Тоба. Итакъ, исходъ битвы былъ такъ важенъ, что мы никакъ не могли ожидать его вдали отъ поля сраженія. Кромѣ того мы ни за что не хотѣли упустить случай посмотрѣть, какъ сражаются эти дикіе батаки, о жестокости которыхъ мы слышали столько разсказовъ. Въ ожидаемомъ зрѣлищѣ намъ мерещилось нѣчто похожее на битвы древнихъ германцевъ, дикихъ гунновъ или персовъ, обрушившихся на грековъ при Мараѳонѣ. На чьей сторонѣ останется побѣда, и кто проявитъ больше замужества и геройства? Вотъ вопросы, которые волновали насъ и заставляли лихорадочно собираться въ путь въ то время, какъ хладнокровный Си Баякъ Си Путъ убѣждалъ насъ не торопиться, увѣряя, что его соотечественники наврядъ ли особенно горячо рвутся на бой. Но мы не слушали его рѣчей.

Къ полудню слѣдующаго дня мы уже были на мѣстѣ.

Кругомъ — мирная тишина, не слышно бряцанія оружія или кровожадныхъ воинственныхъ криковъ. Деревня была пуста, словно жители ея вымерли, и когда мы достигли хижины старшины, то узнали, что онъ на противной сторонѣ рѣки, гдѣ ведетъ переговоры съ вражескими послами. Итакъ кровопролитія сегодня не будетъ! И мы принялись за приготовленіе обѣда съ помощью женщинъ, дружелюбно встрѣтившихъ насъ и разболтавшихъ, что бой снова отложенъ на нѣсколько дней.

Вскорѣ появился старшина, поведеніе котораго носило признаки перемѣны къ худшему. Онъ уже не былъ такъ любезенъ съ нами, какъ прежде, и обнаруживалъ гораздо меньше интереса къ нашему предпріятію, и еслибы согласился участвовать въ немъ, то лишь за хорошее вознагражденіе. Такъ онъ отказался провожать насъ лично, но обѣщалъ дать намъ вѣрнаго человѣка и письма къ главнымъ вождямъ батаковъ на озерѣ Тоба. Разочарованные вернулись мы опять въ Булухъ Дури, гдѣ насъ радостно привѣтствовалъ нашъ слуга Френсисъ, переживавшій въ наше отсутствіе часы страха и тревоги среди не внушавшихъ ему довѣрія батаковъ. Но, при нашемъ прибытіи, казалось, измѣнилось и настроеніе туземцевъ, они не такъ подозрительно косились на насъ. Должно быть опасеніе вражескаго нападенія миновало, потому что на деревнѣ раздавались даже звуки музыки и пѣнія. Это пѣла пѣснь печали и утраты какая-то женщина, у которой только-что скончался ребенокъ; къ женскому голосу присоединился вскорѣ мужской, и печальная, трогательная пѣснь торжественно звучала среди ночной тишины.

Мы поднялись на утренней зарѣ. Старшинѣ очень не хотѣлось сопутствовать намъ, но мы расположили его къ тому, подаривъ ему цвѣтной платокъ. Путь нашъ лежалъ на золотыя розсыпи Кота Булухъ, куда нашъ Си-Баякъ ушелъ уже наканунѣ. Мы двигались по очаровательной мѣстности, орошаемой журчащими ручьями, осѣненной кокосовыми пальмами, среди рощъ которыхъ лежали многочисленныя деревни. Въ одной изъ нихъ насъ ожидалъ Си-Баякъ Си-Путъ. За деревней мы встрѣтили толпу вооруженныхъ людей; время отъ времени мы слышали залпы изъ ружей, а ихъ предпріимчивый видъ и нарядныя одежды указывали, что мы имѣемъ дѣло съ какимъ-то обрядомъ. Дѣйствительно, это оказались похороны, на которыхъ ихъ пригласили присутствовать. Сдѣлавъ нѣсколько шаговъ, мы очутились на мѣстѣ погребенія. На немъ возвышались три жерди, составленныя буквой П, и на нихъ качалось, зашитое въ простую рогожу, тѣло усопшаго батака. Рядомъ стояла другая могила; въ ней отъ покойника остались одни кости. Мы ускорили шаги, чтобы поскорѣе покинуть это мрачное мѣсто. Въ это время изъ-за горъ выдвинулись тяжелыя грозовыя облака, которыя съ каждымъ мгновеніемъ надвигались ближе и ближе, и вмѣстѣ съ ними наступала темнота. Мы торопились изъ послѣднихъ силъ, чтобы не попасть подъ тропическую грозу. Уже мелькали вдали хижины деревни, какъ намъ попались навстрѣчу два батака со свѣжими сочными бананами. Считая себя внѣ опасности, мы и наши проводники не могли устоять предъ искушеніемъ утолить нашу жажду плодами. Не взирая на свистъ вихря, на висѣвшія надъ самой головой черныя тучи урагана, мы сбросили съ плечъ поклажу и, скупивъ весь запасъ, принялись за дѣло. Это замедленіе обошлось намъ недешево; въ мгновеніе ока, прежде чѣмъ мы успѣли двинуться дальше, съ неба хлынулъ такой потокъ воды, что мы мгновенно промокли до костей. Словно толпа враговъ ворвались мы въ деревню и бѣжали по ней, провожаемые изумленными взглядами батаковъ, до самаго бале, гдѣ, наконецъ, укрылись отъ злой непогоды.

Вскорѣ пришелъ Си-Баякъ съ приглашеніемъ пожаловать къ старшинѣ, предлагавшему намъ остановиться на квартирѣ у него. Намъ этого вовсе не хотѣлось, такъ какъ мы не вполнѣ довѣряли ему, но, дѣлать нечего, слѣдовало уважать обычаи страны, и мы покинули удобную бале. Насъ встрѣтилъ тамъ не самъ старшина, а его замѣститель. Онъ очень любезно свѣтилъ намъ какой-то лампой, представлявшей вырѣзаннаго изъ дерева всадника, и безпрерывно угощалъ насъ пальмовымъ виномъ изъ гитанга. Черезъ часъ явился настоящій старшина. Онъ оказался еще молодымъ, рослымъ, сильнымъ мущиной съ серьезнымъ, исполненнымъ собственнаго достоинства выраженіемъ лица. Не зная ни слова по малайски, онъ привѣтствовалъ насъ на батакскомъ языкѣ, замѣтивъ, что мы первые европейцы, которыхъ онъ видитъ, такъ какъ никто изъ нихъ не заходилъ еще сюда. Во взорѣ его ясно сквозило недовѣріе къ намъ, и хотя ему по всей видимости очень хотѣлось полюбопытствовать, кто мы такіе, куда идемъ и какое у насъ вооруженіе, однако, онъ сдерживалъ себя и былъ скупъ на слова. Вскорѣ бесѣда оживилась, хотя намъ было трудно разговаривать, такъ какъ Си-Баякъ долженъ былъ служить толмачемъ и переводить старшинѣ по батакски наши рѣчи, а его — намъ. Вмѣстѣ съ этимъ понемногу разсѣивалось недовѣріе и опасенія нашего хозяина, который сообщилъ намъ много интереснаго про окрестныя мѣста. Между прочимъ, недалеко на рѣкѣ былъ большой водопадъ, въ которомъ вода скатывалась съ высоты 100 метровъ такъ плавно, что, по увѣреніямъ разсказчика, увлекаемые иногда водой буйволы, попавъ въ водопадъ, благополучно спускались по нему внизъ, нисколько не повредивъ себѣ. Далѣе старшина разсказалъ намъ, почему эту рѣку называютъ «Собачьей». Девять человѣческихъ поколѣній тому назадъ здѣсь жилъ одинъ ловкій и веселый шутникъ. Однажды онъ сдѣлалъ изъ дерева цѣлаго слона, выкрасилъ его въ бѣлую краску и поставилъ у себя въ домѣ, сдѣлавъ сбоку окошечко. Чрезъ это отверстіе онъ показывалъ слона другимъ, увѣряя, что это живой, священный слонъ. Слухъ объ этомъ дошелъ до раджи, т. е. князя, пожелавшаго также взглянуть на животное. Но такъ какъ раджѣ казалось мало смотрѣть въ окошко, то онъ пожелалъ войти въ хижину. Тогда обманщикъ, опасаясь гнѣва раджи за свою продѣлку, пустился на утекъ. Слуги раджи погнались за нимъ и уже нагоняли его, какъ по дорогѣ случилась рѣка. Бѣглецъ кинулся въ ея быстрое теченіе и навѣрное погибъ бы, еслибы не вѣрный песъ, урвавшійся за нимъ. Несчастный уцѣпился за хвостъ собаки, которая благополучно переправила его на ту сторону. Съ тѣхъ поръ рѣка называется Лау Бнянгъ, т. е. Собачья.

Затѣмъ батаки принялись разсматривать мой фотографическій аппаратъ. Знакамъ и восклицаніямъ удивленія не было конца. Воспользовавшись этимъ настроеніемъ, я предложилъ снять съ нихъ группу. Старшина подумалъ, однако, согласился и приказалъ своимъ людямъ выстроиться на алтанѣ. И вотъ собрались воины, женщины съ дѣтьми за спиной и на рукахъ. Съ пугливымъ страхомъ косились они на чудесный инструментъ, за которымъ голова бѣлаго человѣка скрывается подъ чернымъ сукномъ, и у котораго спереди такой большой глазъ, который все видитъ, что только бѣлый волшебникъ хочетъ видѣть въ него. Взоръ его проникаетъ не только сквозь платье, но и дальше въ тайники души. Въ этомъ кроется какая-то волшебная сила, которою бѣлый можетъ накликать болѣзнь и даже смерть.

Такъ шептались между собой женщины, прижимая къ себѣ ребятъ; нѣкоторыя изъ нихъ даже сбѣгали домой за амулетами, которые могли охранить ихъ отъ колдовства бѣлаго человѣка. Когда я направилъ на нихъ аппаратъ, на всѣхъ лицахъ изобразился смертельный страхъ и страшное возбужденіе, смѣшанные съ явной непріязнью и ненавистью. Вѣдь по ихъ мнѣнію, я собирался похитить ихъ тѣнь, ихъ духъ, и запереть его въ ящикъ.

Я старался, какъ могъ, успокоить ихъ и въ заключеніе, для большей убѣдительности, вмѣшался въ ихъ ряды, приказавъ своему слугѣ Френсису снять насъ. Мнѣ, конечно, хотѣлось имѣть изображенія батаковъ, но въ то же время было весьма нежелательно, чтобы по странѣ разнеслись слухи обо мнѣ, какъ о зломъ колдунѣ. Съ этой цѣлью я роздалъ снимавшимся мелкіе подарки: табакъ, бусы и мелкія коробки.

Утромъ, провожаемые дождемъ, мы добрались наконецъ до золотыхъ розсыпей. Батаки привели насъ къ мелкому ручью и указали на прибрежный песокъ: здѣсь, дескать, и лежитъ золото. Дѣйствительно, въ пескѣ сверкали мелкія пластинки этого металла. Мы соорудили на скорую руку изъ росшаго кругомъ бамбука машину для промывки золота и битыхъ два часа промывали порцію золотистаго песку, но въ заключеніе всѣхъ трудовъ убѣдились, что содержаніе золота въ немъ слишкомъ незначительно, чтобы стоило начать настоящія работы. Въ сосѣдствѣ находились еще двѣ розсыпи, которыя жители Кота Булуха разрабатывали когда то, но бросили этотъ промыселъ изъ страха предъ ненасытною жадностью своихъ старшинъ.

Обмѣнявшись подарками со старшиной, мы распростились съ жителями селенія и вернулись въ Кабанъ Дьяе. По дорогѣ въ низинѣ мы внезапно наткнулись на небольшое стадо слоновъ, — 4 шло кучкой, пятый тащился сзади. Насъ поразила эта встрѣча, такъ какъ слоны водятся на Суматрѣ лишь въ южной части острова. Въ нѣсколькихъ шагахъ за отставшимъ слономъ крались въ густой травѣ, словно кошки, три батака съ ножами въ рукахъ. Спустя мгновеніе въ воздухѣ сверкнули, словно по командѣ, два лезвея, занесенныхъ твердою рукою, и сильнымъ ударомъ батаки перерѣзали слону жилы на заднихъ ногахъ повыше ступни. Животное издало громкій, трубный звукъ, закачалось и рухнуло на бокъ, въ то время какъ новый взмахъ меча разсѣкъ ему жилу и на одной изъ переднихъ ногъ. Охотники батаки издали крикъ радости, но мы, мало сочувствуя ихъ успѣху, пустились своимъ путемъ дорогой. На другой день намъ пришлось быть свидѣтелями другой охоты. По большому зеленому лугу бродилъ со своей собакой охотникъ. Онъ ловилъ перепеловъ. Въ рукахъ охотника была бамбуковая палка, длиной въ полторы сажени, на концѣ которой висѣла на обручѣ тонкая, но крѣпкая сѣтка или сачекъ. Осторожно слѣдуя за собакой, батакъ выжидалъ момента, когда собака вспугивала изъ травы птицу, и быстрымъ, ловкимъ движеніемъ руки накрывалъ вспархивавшую птицу своимъ сачкомъ.

Старшина деревни Булухъ Дури встрѣтилъ насъ и поспѣшилъ обрадовать пріятнымъ извѣстіемъ: въ наше отсутствіе пришли два батака съ озера Тоба, которые брались переправить насъ черезъ озеро. Мы не особенно довѣряли этому извѣстію, тѣмъ не менѣе дѣятельно принялись укладывать вещи и заготовлять подарки для вождей людоѣдовъ. Кромѣ того мы попросили старшину сегодня же написать намъ рекомендательное письмо къ тамошнимъ вождямъ, такъ какъ завтра должно было произойти рѣшительное сраженіе, и могло, конечно, случиться, что нашъ гостепріимный хозяинъ найдетъ смерть въ этой стычкѣ съ ожесточенными врагами.

Наступилъ, наконецъ, и день давно ожидаемой битвы. Уже раннимъ утромъ въ деревнѣ, поднялась суматоха: всѣ, старъ и младъ, чистили оружіе и заготовляли боевые припасы. Обыкновенно передъ битвой старшина, онъ же предводитель ополченія, устраиваетъ «мантамъ»; этотъ обычай состоитъ въ томъ, что онъ закалываетъ нѣсколько головъ изъ своего стада и раздаетъ мясо идущимъ въ бой воинамъ; въ этомъ случаѣ онъ снимаетъ съ себя обязанность, платить семьѣ павшаго воина какое-нибудь вознагражденіе и только хоронитъ его на свой счетъ. Но нашъ старшина уклонился отъ этой жертвы и вмѣсто нея устроилъ цѣлую церемонію. Оказывается, что ночью ему приснился зловѣщій сонъ, и такъ какъ батаки вѣрятъ въ сны, то надо было устроить какъ-нибудь такъ, чтобы этотъ недобрый сонъ не имѣлъ роковыхъ послѣдствій.

Передъ домомъ старшины вбили въ землю бамбуковый стволъ, расщепленный и расширенный наверху въ видѣ воронки; на воронкѣ лежалъ вѣнокъ съ восемью щепками, на концахъ которыхъ было прикрѣплено по цвѣтку и пѣтушьему перу. Затѣмъ изъ толпы вышелъ юноша и, произнося какія-то заклинанія, острымъ мечемъ нацарапалъ на корѣ бамбука какія-то знаки.

Послѣ этого въ воронку вставили горшокъ съ ломтями лимоновъ, цвѣтами и листьями бетеля, а поверхъ положили мечъ.

Старшина, окруженный самыми знатными людьми селенія, вышелъ на алтанъ, и церемонія началась. Какой-то старикъ выступилъ впередъ, вынулъ изъ горшки листокъ бетеля и цвѣтокъ и, оборотясь къ старшинѣ, произнесъ какое-то длинное изреченіе. Затѣмъ онъ взялъ эти вещи въ ротъ, пожевалъ ихъ и выплюнулъ вонъ по направленію къ бамбуку. Запустивъ руку въ горшокъ, старикъ вытащилъ кусокъ лимона и выжалъ его сокъ въ горшокъ. Это дѣйствіе онъ повторилъ нѣсколько разъ, не переставая жевать бетель и бормотать свои заклинанія; въ заключеніе, набравъ изъ горшка выжатый кислый сокъ въ ротъ, онъ брызнулъ имъ отъ себя, а кусками выжатыхъ лимоновъ вытеръ лицо и голову. Въ это мгновеніе старшина скинулъ съ себя верхнюю одежду, запустилъ руку въ тотъ же горшокъ и повторилъ всѣ дѣйствія заклинателя восемь разъ, послѣ чего съ ногъ до головы вытеръ себя лимоннымъ сокомъ. Примѣру его послѣдовали всѣ присутствующіе, послѣ чего они одинъ за другимъ спустились съ алтана и присѣли въ рядъ на корточкахъ спиной къ дому, а лицомъ на сѣверъ. Въ то же мгновеніе присутствовавшія тутъ же женщины схватили наполненные водой бамбуковые трубы и облили сидящихъ водой. Весь обрядъ имѣлъ цѣлью уничтожить чары зловѣщаго сновидѣнія, потому что по окончаніи его на всѣхъ лицахъ появилось выраженіе спокойной увѣренности.

Полемъ битвы должна была служить обширная равнина на югъ отъ Кабанъ Дьяе. Воины, заранѣе приготовившіе заряды, взяли ружья и, повѣсивъ сумки съ патронами, двинулись за своимъ вождемъ. Мы послѣдовали за ними съ цѣлью издали, внѣ района выстрѣловъ, наблюдать за стычкой. На берегу рѣчки вождь построилъ свое маленькое войско, а мы приготовили фотографическій аппаратъ, а также оружіе, на случай, еслибы превратности боя втянули бы насъ въ дѣло. Оба войска, изъ которыхъ въ каждомъ насчитывалось до 200 воиновъ вооруженныхъ ружьями, разбились на отдѣльные отряды и стояли лицомъ къ лицу въ разстояніи около версты одно отъ другого. Съ обѣихъ сторонъ развѣвалось по одному бѣлому знамени. Самые храбрые, одѣвшіеся въ бѣлое платье въ знакъ того, что они обрекли себя на смерть, выступили впередъ, предводительствуя отрядами, и подавая примѣръ мужества своимъ людямъ. Нѣсколько воиновъ защищало воздвигнутыя тамъ и здѣсь окопы. По всему полю были разсѣяны разныя западни въ видѣ скрытыхъ въ травѣ петель.

И вотъ сраженіе загорѣлось. Но какую жалкую картину представляла для насъ европейцевъ эта битва! Тамъ и сямъ раздавались отдѣльные выстрѣлы, иногда они умащались, но не переходили въ бѣглый огонь, такъ какъ кремневыя и шомпольныя ружья, какими большею частью вооружены батаки, не дозволяли того. Съ какимъ вниманіемъ ни смотрѣли мы за тѣмъ, какъ разгорался бой, мы не могли замѣтить ни тѣни порядка или строя. Общаго начальника, который руководилъ бы всѣми, не было, каждый воинъ сражался самъ по себѣ, не заботясь о другихъ и дѣлая то, что считалъ за лучшее.

Одѣтые въ бѣлое воины были впереди другихъ, они махали руками и дѣлали разныя другія движенія, которыя служили, должно быть, для устрашенія врага и ободренія своихъ воиновъ. Время отъ времени эти храбрецы дѣлали нѣсколько шаговъ впередъ, однако видно было, что они старались держаться на приличномъ разстояніи отъ линіи непріятельскихъ стрѣлковъ. Сражавшіеся, видимо, старались нанести уронъ непріятелю, не подвергая себя серьезной опасности. Съ этой цѣлью они забивали порохомъ свои старыя ружья чуть не по самое дуло и палили съ такой силой, что послѣ выстрѣла сами летѣли кубаремъ въ траву. Очень забавную картину представляли также женщины: онѣ расположились въ тылу своихъ храбро сражавшихся мужей и криками и жестами возбуждали ихъ на бой. Жители селенія Линга были, очевидно, нѣсколько храбрѣе нашихъ пріятелей, такъ какъ они, хоть и осторожно, а все же наступали впередъ. Этого было достаточно, чтобы наши отступили, предоставивъ поле битвы, а вмѣстѣ съ этимъ и побѣду, непріятелю. Самое удивительное было то, что послѣ двухчасоваго боя, въ которомъ съ каждой стороны было выпущено пропасть зарядовъ, ни на той, ни на этой сторонѣ не только не было убитыхъ, но даже не нашлось ни одного раненаго. Нашъ старшина, вѣроятно подъ впечатлѣніемъ страшнаго сна, не участвовалъ въ бою; онъ только вышелъ на поле, битвы, занимая на холмѣ положеніе почетнаго зрителя.

Полюбовавшись подвигами храбрыхъ батаковъ, мы возвратились домой вмѣстѣ съ отступавшими съ поля битвы воинами, внутренно посмѣиваясь надъ ними. Въ деревнѣ всѣ были настроены очень весело — вѣдь никто изъ близкихъ не палъ на полѣ брани. Никто, казалось, не унывалъ по поводу проиграннаго сраженія, вѣроятно, утѣшаясь мыслью, что въ слѣдующій разъ жребій побѣды выпадетъ на ихъ сторону. Каждый былъ радъ, что вернулся домой цѣлъ и невредимъ, а потому вокругъ кипѣвшихъ котловъ съ пищей раздавался смѣхъ, болтовня, пѣсни, кое-гдѣ играли и плясали. Мѣсяцъ съ неба обливалъ селеніе своимъ тусклымъ свѣтомъ, придавая всей картинѣ еще болѣе мирный характеръ.

Но мы были озабочены предстоявшими намъ затрудненіями: большая часть носильщиковъ не обнаруживала желанія сопровождать насъ; они трусили людоѣдовъ и собирались вернуться назадъ. А такъ какъ на этихъ дняхъ ожидалось новое сраженіе, то среди жителей селенія мы не могли найти охотниковъ, готовыхъ замѣнить уходившихъ носильщиковъ. Не оставалось ничего другого, какъ подѣлить багажъ на двѣ части и доставить его въ Ненгамбатанъ въ два пріема.

Раннимъ утромъ Мехель долженъ былъ выступить въ путь съ оставшимися носильщиками и раздобыть въ Ненгамбатанѣ новыхъ, съ которыми я могъ бы послѣдовать за нимъ. Въ то время какъ мы сидѣли вокругъ огня, обсуждая наши дѣла, въ сосѣдней хижинѣ раздались страшные крики, вой и причитанія. Оказалось, что это умерла больная жена кузнеца, а собравшіяся въ хижину женщины съ плачемъ и причитаніями творили заклинанія, готовя тѣло къ похоронамъ, Войдя вмѣстѣ съ старшиной въ хижину, я наблюдалъ, какъ онѣ обмыли покойницу, обрядили ее въ лучшее платье и положили въ заранѣе приготовленный гробъ. Гробъ представлялъ выдолбленное изъ древеснаго столба корыто въ видѣ лодки, закрывавшееся сверху плоской крышкой. Наружная сторона корыта и крышки была богато украшена рѣзьбой и яркими узорами. Уложивъ покойницу въ гробъ, родственники сунули ей въ ротъ кусочекъ золота, а въ руки вложили нѣсколько монетъ; это дѣлалось съ тою цѣлью, чтобы духъ покойной не вздумалъ вернуться подъ родной кровъ и безпокоить живыхъ злыми снами или болѣзнями. Въ теченіе всей ночи около гроба смѣнялись толпы молодежи; они нарочно производили всякій шумъ, который отгонялъ, по ихъ мнѣнію, злыхъ духовъ, явившихся за мертвой. Самъ кузнецъ подъ утро пошелъ въ стойло, чтобы выбрать жертвеннаго буйвола, заколоть его и приготовить тризну по умершей. Эти шумныя приготовленія не дали намъ уснуть, такъ что Мехель отправился въ путь уже въ 11 часовъ утра. Вскорѣ послѣ его ухода выступили въ дорогу, на родину, наши носильщики, а я съ нѣсколькими слугами тоже покинулъ селеніе и отправился на сосѣднюю гору, чтобы обозрѣть съ вершины ея мѣстность и набросать на бумагу карту ея. Поднявшаяся непогода съ дождемъ и вѣтромъ помѣшала моему намѣренію, и къ вечеру я снова сидѣлъ въ хижинѣ старшины, присутствуя при любопытной картинѣ исцѣленія больного.

На погребальномъ пирѣ по женѣ кузнеца одинъ изъ присутствовавшихъ поглотилъ слишкомъ много буйволовьяго мяса; разумѣется, наступили всѣ послѣдствія обжорства: больной стоналъ, испуская жалобы на то, что его отравили или что злые духи накинулись и мучатъ его. Присутствующіе послали за старшиной, который слылъ за славнаго гуру, т. е. заклинателя духовъ. Приблизившись къ одру больного, нашъ знахарь принялся бормотать какія-то заклинанія, потомъ нажевалъ соку бетеля или сиринга и поплевалъ со всѣхъ сторонъ на охающаго паціента. Затѣмъ онъ сжегъ на кончикѣ ножа кусочекъ лимоннаго дерева, смѣшалъ уголь съ водой и, обмакнувъ палецъ въ эти чернила, начерталъ на спинѣ и животѣ больного какіе-то таинственные знаки, послѣ чего обѣщалъ ему скорое выздоровленіе. Больной съ своей стороны далъ обѣтъ принести въ жертву духамъ, — вѣрнѣе наградить гуру за поданную помощь — курицу и два кокосовыхъ орѣха.

На другой день въ полдень я присутствовалъ на погребеніи кузнецовой жены. Гробъ съ покойной стоялъ передъ домомъ на простыхъ носилкахъ, кругомъ него толпились родственники и сосѣди. Кузнецъ по очереди подымалъ дѣтей надъ гробомъ, чтобы они въ послѣдній разъ попрощались съ матерью. Затѣмъ 10 здоровыхъ мужчинъ схватили и подняли носилки, но, прежде чѣмъ двинуться въ путь, они нѣсколько разъ пятились назадъ и снова дѣлали два, три шага впередъ. Эти движенія должны были сбить съ толку душу покойной, чтобы она не нашла дороги домой. Наконецъ носильщики покинули дворъ, гдѣ толпилось столько народу, и пошли вслѣдъ за вереницей людей, передніе изъ которыхъ держали въ рукахъ маленькіе флаги. На гробъ взгромоздилось трое мужчинъ, вооруженныхъ ножами; они махали ими по воздуху во всѣ стороны, отгоняя злыхъ духовъ, и съ этой же цѣлью толпа провожатыхъ время отъ времени палила по сторонамъ изъ ружей.

Батаки не имѣютъ общихъ кладбищъ. Они хоронятъ своихъ мертвыхъ просто за оградой селенія, иногда по нѣскольку въ одномъ мѣстѣ. Прибывъ на выбранное заранѣе мѣсто, похоронное шествіе остановилось. Послѣ нѣсколькихъ ружейныхъ залповъ, разогнавшихъ злыхъ духовъ, какіе могли собраться къ мѣсту появленія новой души — ихъ собрата, — носильщики поставили гробъ на землю, и одинъ изъ присутствующихъ, откинувъ крышку, обратился къ покойной съ послѣднею рѣчью:

«Взгляни еще разъ на солнце и успокойся. Не желай болѣе видѣть кого либо изъ насъ, а устремись къ своимъ умершимъ родителямъ и братьямъ!»

Положивъ въ гробъ бетелю и рису, ораторъ продолжалъ:

«Вотъ рисъ и бетель, и ежегодно въ пору жатвы мы будемъ приносить тебѣ немного рису».

Затѣмъ гробъ подняли и вдвинули его подъ навѣсъ, стоявшій на столбахъ и похожій на обыкновенный батакскій домъ, чѣмъ и закончилась церемонія похоронъ. На другой день подруги покойной посѣтили дружной толпой всѣ мѣста въ селеніи и вокругъ него, гдѣ покойница бывала чаще всего, и затѣмъ, двинувшись къ погребальному дому, подвѣсили тамъ къ шесту носилокъ бамбуковый стволъ, въ которомъ покойная носила воду, горшокъ и мѣшочекъ рису, и разошлись по домамъ.

Вскорѣ послѣ моего возвращенія съ похоронъ, въ деревню вступилъ Мехель, благополучно достигшій Пенгамбатана и принесшій очень отрадныя вѣсти. Онъ встрѣтилъ тамъ любезный пріемъ и полную готовность оказать ему всяческую помощь. Вмѣстѣ съ этимъ онъ случайно познакомился тамъ съ однимъ принцемъ Пакпакъ-батаковъ, настоящимъ людоѣдомъ, который гостилъ нѣсколько дней у раджи Пенгамбатана. Еслибы мы поспѣшили туда, то не только познакомились бы съ этимъ любителемъ человѣчьяго мяса, но даже жили бы съ нимъ подъ одной кровлей. Для этого слѣдовало поторопиться и выступить въ путь утромъ, но такъ какъ въ этотъ день было назначено второе сраженіе, то мы рѣшили остаться и окончательно познакомиться съ военнымъ дѣломъ батаковъ, что было намъ очень важко.

Ровно въ 11 часовъ утра воины выступили въ походъ и заняли на томъ же полѣ свои прежнія позиціи. По словамъ старшины, вырядившагося на этотъ разъ въ подаренную нами синюю куртку и красный платокъ, въ этомъ бою должны были участвовать 2,000 вооруженныхъ ружьями бойцовъ. Дѣйствительно, мы видѣли, какъ къ полю брани со всѣхъ сторонъ подходили подкрѣпленія. Эти толпы воиновъ производили внушительное впечатлѣніе, и мы съ любопытствомъ ожидали дальнѣйшихъ событій. Въ рядахъ враговъ мы даже замѣтили одного вождя на конѣ; онъ разъѣзжалъ среди своихъ воиновъ, ободряя ихъ.

Въ этотъ разъ непріятель занялъ болѣе оборонительное положеніе и не особенно охотно отвѣчалъ на выстрѣлы нашихъ воиновъ, наступавшихъ на врага робко и осторожно. И въ этотъ разъ явились толпы женщинъ, громкими криками подстрекавшихъ храбрость воиновъ, но въ общемъ повторилась прежняя вялая перестрѣлка. Только что наша сторона приготовилась обойти непріятеля со стороны и вырвать изъ рукъ его побѣду, только что загремѣли первые выстрѣлы, какъ внезапно разверзлись небесныя хляби, и хлынувшій оттуда ливень, словно дѣятельный миротворецъ, разогналъ сражавшихся и положилъ конецъ всей этой комедіи. Забывъ битву, славу, честь, воины въ припрыжку кинулись по кратчайшему пути къ своимъ хижинамъ, куда забились, скинувъ смокшую одежду и оружіе. Такъ просто, безъ всякаго кровопролитія окончилось второе столкновеніе озлобленныхъ враговъ. Зрѣлище этой битвы очень успокоило насъ. Отнынѣ мы знали по собственнымъ наблюденіямъ, что за храбрецы эти прославленные молвой батаки. Я уже не сомнѣвался, что съ хорошимъ оружіемъ въ рукахъ, мы не только окажемъ сопротивленіе сотнѣ такихъ враговъ, но даже обратимъ ихъ въ бѣгство.

Послѣдній вечеръ нашего пребыванія въ Кабанъ Дьяе прошелъ довольно торжественно. Всѣ жители, кончая старшиной, были очень веселы. И немудрено, они получили отъ насъ не мало всякихъ подарковъ. Особенное удовольствіе доставляли старшинѣ и его свитѣ подаренные ему часы. Батаки забавлялись ими, какъ игрушкой, плохо понимая назначеніе часовъ. Часы странствовали изъ рукъ въ руки, прикладывались къ ушамъ и тикали, вызывая на темной физіономіи слушавшаго широчайшую улыбку удовольствія. Въ темнотѣ надвинувшихся сумерекъ я сунулъ нашему высокому хозяину въ руку нѣсколько коробокъ съ порохомъ. Этотъ тайный подарокъ долженъ былъ окончательно расположить его въ нашу пользу, и отнынѣ я надѣялся встрѣтить въ лицѣ его благопріятеля, который не станетъ распространять среди своихъ соплеменниковъ дурныхъ слуховъ о насъ.

ГЛАВА V.
Въ Пенгамбатанъ и Негори.

Утромъ 3 апрѣля мы покинули Кабанъ Дьяе, дружелюбно простившись съ его обитателями, которые проводили насъ порядочный кусокъ за деревню. Дорога шла въ гору, пересѣкая поле вчерашней битвы, на которомъ батаки потеряли въ нашихъ глазахъ свою военную славу. Здѣсь намъ пришлось внимательно смотрѣть подъ ноги, чтобы не запутаться въ многочисленныхъ петляхъ, раскинутыхъ для враговъ. Затѣмъ тропинка повела насъ черезъ холмы, мимо обработанныхъ полей и пальмовыхъ рощъ, черезъ рѣки, по направленію къ вулканическому конусу горы Си Оссаръ, высокая вершина которой служила мнѣ путеводной звѣздой. Въ полдень мы расположились на отдыхъ вблизи небольшой деревушки въ тѣни двухъ раскидистыхъ деревьевъ. Вскорѣ сюда же подошла толпа вооруженныхъ ружьями и копьями батаковъ, направившихся въ Кабанъ Дьяе, гдѣ они хотѣли принять участіе въ военныхъ дѣйствіяхъ. Воины не столько мечтали о подвигахъ и славѣ, сколько-о подаркахъ, потому что, окруживъ насъ, они со своимъ предводителемъ во главѣ принялись довольно униженно клянчить и остались вполнѣ довольны, когда я подарилъ имъ коробку спичекъ.

Отдохнувъ, мы продолжали путь подъ палящими лучами солнца. Холмистая мѣстность сильно затрудняла наше движеніе, за то съ высоты каждаго холма предъ нами открывался прелестный видъ на всю мѣстность: среди полей въ зелени рощъ виднѣлись высокія украшенныя буйволовьими головами крыши многочисленныхъ селеній, а выше на краю горизонта подымали къ небу свои величественныя вершины вулканы Си Баякъ и Си Набунъ. Когда, спустя нѣсколько часовъ, мы снова остановились на отдыхъ возлѣ большой деревни, то замѣтили, что наше появленіе вызвало среди жителей ея какое-то непонятное волненіе. Обитатели деревни метались взадъ и впередъ, шушукались и боязливо указывали на насъ пальцами. Наконецъ нѣсколько туземцевъ осмѣлились приблизиться, и тогда мы узнали, что они ожидали нашего прибытія со страхомъ, такъ какъ до нихъ дошла вѣсть, будто бы мы вступили въ союзъ со старшиной Кабанъ Дьяе и уговорились съ нимъ произвести нападеніе на ихъ деревню. Кто выдумалъ и разнесъ эту сказку, осталось неизвѣстнымъ, и только одинъ старикъ замѣтилъ, что, должно быть, «вѣтеръ занесъ ее сюда».

Мы были уже недалеко отъ нашей цѣли. Нетерпѣніе и любопытство подгоняли меня впередъ, и было досадно, что высокая, пересѣченная долинами мѣстность не позволяла намъ двигаться такъ скоро, какъ мнѣ того хотѣлось. Наконецъ, съ высоты одной скалы, куда я вскарабкался, передо мной сверкнула на горизонтѣ темно-синяя полоска. Это была часть озера Тоба. Насколько я могъ разсмотрѣть, озеро лежало въ глубокой впадинѣ, среди крутыхъ, почти отвѣсныхъ береговъ, подымавшихся надъ его поверхностью на высоту, болѣе 1000 футовъ. Можно себѣ представить, въ какой восторгъ мы пришли! Вотъ оно, это таинственное озеро, котораго боязливо сторонились бѣлые люди, вотъ предъ нами страна вольнаго, независимаго племени, райская область людоѣдовъ Суматры. Здѣсь ожидали насъ настоящія опасности, и каждый шагъ впередъ могъ стоить жизни! Что то будетъ? Заплатимъ ли мы дорогой цѣной за отвагу? Не здѣсь ли, вдали отъ родины, испустимъ мы послѣдній вздохъ? Не ждетъ ли и насъ та участь, какую испытали многіе — пасть жертвой жадности и мстительности дикарей на ихъ гнусномъ пиршествѣ? Здѣсь, вблизи этого голубого озера, воды котораго отливаютъ вблизи береговъ каймой чудеснаго смарагдо-зеленаго цвѣта, должна рѣшиться участь нашей экспедиціи.

Спустившись со скалы, мы съ новыми силами тронулись дальше и въ 5 часовъ вечера прибыли въ Пенгамбатанъ, гдѣ завернули въ домъ начальника.

Здѣсь, въ темномъ, прокуренномъ дымомъ помѣщеніи мы наткнулись на слѣдующую сцену: на возвышеніи, покрытомъ циновками, лежалъ старшина — онъ былъ боленъ; кругомъ толпились и сидѣли родственники и приближенные, изъ кучки которыхъ выступилъ, привѣтствуя насъ, молодой любезный туземецъ, оказавшійся родственникомъ старшины; онъ провелъ насъ въ другой уголъ, гдѣ лежала груда нашего багажа, доставленнаго сюда за нѣсколько дней. Вскорѣ насъ окружила многолюдная, любопытная толпа, и мы сразу почувствовали, что находимся среди обитателей озера Тоба. Платье ихъ было свѣтлѣе, чѣмъ у Каро-батаковъ, знатные и уже знакомый Мехелю принцъ людоѣдовъ были одѣты въ длинные красные саронги съ красивой узорчатой каймой. Платки на головахъ были украшены дутыми золотыми кольцами, а надъ лбомъ сверкала серебряная цѣпочка, свернутая въ нѣсколько рядовъ. Въ домѣ стоялъ гамъ и шумъ, и никто не стѣснялся нашимъ присутствіемъ.

Спустя короткое время старшина почувствовалъ себя настолько лучше, что мы могли приблизиться къ нему и завести рѣчь о нашемъ путешествіи. Онъ встрѣтилъ насъ довольно благосклонно, вѣроятно, благодаря рекомендательному письму старшины Кабанъ Дьяе, въ которомъ тотъ сулилъ ему въ числѣ прочихъ подарковъ цѣлый тюкъ опіума, но заявилъ что, плата въ 70 долларовъ, которые мы ему обѣщали.за переправу черезъ озеро, слишкомъ мала. Послѣ ужина онъ спросилъ меня, разрѣшу ли я ему заколоть въ честь моего прибытія буйвола. Такое почетное предложеніе онъ сдѣлалъ въ надеждѣ на богатый отвѣтный подарокъ, размѣръ котораго опредѣляется въ 60 долларовъ, и я, скрѣпя сердце, долженъ былъ согласиться. Дѣйствительно, на другой день утромъ туземцы привели молодого буйвола, закололи и, раздѣливъ на части, распредѣлили мясо и внутренности по чинамъ и рангамъ: старшина получилъ голову и сердце; удѣлили и намъ часть, и когда я принялся за грубое, жесткое мясо этого животнаго, то долженъ былъ сознаться, что это блюдо одно изъ самыхъ дорогихъ, какое я когда-либо ѣлъ. До самаго обѣда мы не могли покинуть нашего помѣщенія, потому что должны были съ почетомъ принимать разныхъ знатныхъ особъ: насъ посѣтили всѣ главные вожди, называемые здѣсь пангулусъ, числомъ семь; каждый изъ нихъ преподнесъ намъ подарокъ: одинъ наградилъ насъ горстью риса, другой подарилъ старую черную курицу, цвѣтъ которой не сулилъ намъ ничего хорошаго, такъ какъ, по понятіямъ туземцевъ, темный цвѣтъ приноситъ несчастье. Подарки передавали жены этихъ знатныхъ особъ, имъ же было поручено принимать отвѣтные подарки, которыми мы были при, нуждены отдаривать этихъ нахаловъ. Не легко было удовлетворить этихъ жадныхъ господъ. Единственное исключеніе составляла жена самого начальника но имени Си-Катарсада, т. е. «правдивая». Эта женщинамъ умнымъ открытымъ лицомъ, поднесла мнѣ два прелестныхъ головныхъ платка собственной работы.

Отвязавшись, наконецъ, отъ докучливыхъ посѣтителей, мы получили послѣ обѣда возможность взобраться на ближайшія высоты, чтобы оттуда удовлетворить пожиравшее насъ любопытство видѣть озеро. Съ трудомъ пробирались мы сквозь густую чащу, карабкались, попадали въ какія то ямы, но, въ концѣ концовъ, достигли вершины холма. Отсюда открывался великолѣпный видъ на все озеро, видъ, какого я никогда болѣе въ жизни не видалъ. Однимъ жаднымъ взглядомъ мы могли окинуть все озеро: вдали за нимъ въ дымкѣ тумана виднѣлся противуположный берегъ, а еще дальше, едва видимая глазу, мерцала какая-то голубоватая полоска: это былъ Индійскій океанъ, омывающій Суматру съ юга. Озеро лежало у нашихъ ногъ въ котловинѣ на глубинѣ одной версты; это была обширная, темносиняя, но все же свѣтлая масса воды.

Кругомъ подымались крутые берега, одѣтые темной зеленью, и невольно казалось намъ, точно мы смотримъ въ сіяющее голубое око земли, или точно предъ нами драгоцѣнный камень, оправленный въ рамку смарагдовъ. Вдали изъ свѣтлыхъ водъ подымалась какая то суша, затянутая фіолетово-красной дымкой. Это былъ островъ Тоба. Налѣво въ озеро врѣзывался большой полуостровъ въ формѣ молота, а возлѣ него изъ низкаго болотистаго побережья подымался къ небу вулканъ. Изрѣзанные берега таили въ своихъ извилинахъ множество бухтъ и заливовъ, въ глубинѣ которыхъ лежали скрытыми отъ взора селенія батаковъ. Ни одна лодка не бороздила водъ озера, которое своими размѣрами раза въ три превосходитъ Боденское озеро. Деревни и хижины прятались по заливамъ, и потому озеро казалось безжизненнымъ, покинутымъ, пустыннымъ. Но недолго наслаждались мы этимъ зрѣлищемъ: вскорѣ у высокихъ береговъ заклубились облака, и тяжелыя, низко нависшія массы ихъ потянули черезъ озеро, постепенно скрывая его отъ нашихъ взоровъ. Вскорѣ облака окружили и нашъ холмъ, и зашумѣлъ дождь. Кинувъ сквозь разорванныя тучи послѣдній взглядъ на озеро, уже застланное тучами, мы съ трудомъ вѣрили тому, что еще нѣсколько мгновеній тому назадъ оно сіяло, предъ нами въ солнечныхъ лучахъ, поразительно красивое и величественное. Гроза разыгрывалась, становилось темнѣе, и дождь усиливался съ минуты на минуту. Подстегиваемые ливнемъ, въ насквозь мокрыхъ и прилипшихъ къ тѣлу одеждахъ, мы торопливо спустились внизъ и вступили въ селеніе въ одно время съ кучкой Пакпакъ-батаковъ, пришедшихъ за своимъ принцемъ, по имени Си Галакъ.

Мы слышали не мало разсказовъ о тѣхъ мученіяхъ, какими эти батаки терзаютъ свои человѣческія жертвы, прежде чѣмъ предать ихъ смерти. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ у нихъ соблюдался слѣдующій обычай: обреченнаго въ жертву плѣнника привязывали къ столбу въ кругу воиновъ; вождь выступалъ впередъ, произносилъ подобающую случаю рѣчь, по данному знаку толпа обнажала свои ножи. Затѣмъ вождь или раджа подступалъ къ плѣнному и вырѣзалъ у него кусокъ мяса изъ плеча или щеки и, облизывая кровь, спѣшилъ къ разложенному тутъ же костру, гдѣ, прежде чѣмъ проглотить, слегка поджаривалъ его. Слѣдуя примѣру вождя, толпа кидалась съ дикими криками на жалобно вопившую жертву и кромсала тѣло на куски, поѣдая ихъ на глазахъ истекающаго кровью плѣнника. Нѣкоторые, проглотивъ свою порцію, поглаживали себѣ животы, испытывая, вѣроятно какое нибудь особое чувство отъ этого канибальскаго подвига. Пользуясь присутствіемъ Си Галака, мы рѣшили разспросить у него, насколько справедливы эти сообщенія.

Этотъ Си Галакъ былъ, повидимому, богатый вождь: зубы его были обильно вызолочены, а въ исписанной снаружи письменами бамбуковой коробкѣ, которую онъ носилъ съ собой, лежало, золотое ожерелье тонкой искусной работы. Онъ охотно показалъ намъ его, однако, срисовать не позволилъ. Въ крышкѣ коробки былъ вдѣланъ зубъ, и по словамъ Си Галака, зубъ этотъ принадлежалъ его смертельному врагу, котораго онъ убилъ. Но ненависть и злоба жили въ его сердцѣ и посейчасъ, потому что всякій разъ, какъ Си Галакъ открывалъ коробку, онъ щелкалъ по зубу, воображая, что даетъ этимъ способомъ мертвому врагу хорошую зуботычину.

И все таки этотъ людоѣдъ былъ довольно добродушное существо. Онъ не обижался на шутки, которыми его осыпали присутствующіе за медлительную неловкость рѣчи, и даже смѣялся вмѣстѣ съ ними. Когда мы его спросили, не грозитъ ли намъ опасность, въ случаѣ, если мы посѣтимъ его селеніе, быть съѣденными живьемъ и украсить своими черепами его хижину, онъ отвѣтилъ, что ничего такого не случится, и мы можемъ разсчитывать на самый лучшій пріемъ. Затѣмъ онъ разсказалъ намъ, что прежде въ странѣ Пакпакъ пожирали лишь павшихъ въ бою враговъ, притомъ изъ мести; исполненные дикой ярости воины кидались на тѣло врага, кромсали его на части и ѣли мясо варенымъ, жаренымъ, а то такъ и сырьемъ. Но впослѣдствіи люди такъ пристрастились къ человѣчьему мясу, что стали пожирать ни въ чемъ неповинныхъ людей — рабовъ, забѣжавшихъ сюда китайцевъ и европейцевъ.

— А скажите, женщинъ тоже пожираютъ на этихъ пиршествахъ? — спросили мы.

— Очень рѣдко, — отвѣтилъ намъ съ любезной улыбкой Си Галакъ, — и то только старыхъ рабынь, негодныхъ въ работу и которыхъ нельзя продать.

— Женщины тоже ѣдятъ человѣчину?

— Нѣтъ, наши жены не получаютъ ни кусочка, потому что мы не приносимъ мясо домой, а немедленно поѣдаемъ его на полѣ битвы.

— Правда ли, что вы долго и жестоко терзаете свои жертвы, какъ намъ разсказывали о васъ?

— О нѣтъ, мы расправляемся съ ними очень быстро и не причиняемъ особой боли. Голову отрубаютъ однимъ ударомъ, а затѣмъ раздѣляютъ туловище. Если то былъ врагъ, то мы хоронимъ голову его по тропинкѣ къ бале, чтобы въ случаѣ нападенія его друзья прошли по ней и такимъ образомъ нанесли павшему кровное оскорбленіе и озлобили его противъ себя. Впослѣдствіе черепа выкапываются и украшаютъ наши бале въ качествѣ побѣдныхъ трофеевъ. Чѣмъ больше ихъ тамъ, тѣмъ больше и почетъ начальнику.

— Ну, а ты самъ много съѣлъ человѣчьяго мяса?

— Хмъ, улыбнулся людоѣдъ. — Незнаю сколько. Какъ разъ въ послѣднее время съ табачныхъ плантацій Дели стало бѣгать много китайцевъ. Одиннадцать ихъ я съѣлъ съ моими односельчанами.

Асенгъ, китайскій кули, подобранный нами по дорогѣ и прижившійся у насъ, поблѣднѣлъ, какъ полотно при этихъ словахъ, и съ той поры я замѣтилъ, что онъ всегда старался держаться по близости меня.

На слѣдующій день насъ опять осаждали подарками, имѣвшими цѣлью выманить отъ насъ лучшіе. Не зная, что дѣлать, мы направились было въ сосѣднее селеніе Негори, но, вспомнивъ, что тамъ насъ ждетъ новое закланіе буйвола, могущее въ конецъ опустошить мою кассу, мы повернули обратно; по пути мы собрали растенія для гербарія и сдѣлали нѣкоторыя измѣренія. Въ Пенгамбатанѣ между тѣмъ въ наше отсутствіе закололи въ «нашу честь» козу, за которую я заплатилъ немногимъ меньше, чѣмъ за буйвола. Вѣроломные обитатели селенія относились къ намъ съ тщательно скрываемой враждебностью и пользовались всякимъ случаемъ, чтобы содрать съ насъ что нибудь, но всему этому они придавали самый любезный видъ.

Такъ раджа по нашемъ возвращеніи послалъ насъ спросить, не предоставимъ ли мы ему одну или двѣ курицы изъ его же курятника, такъ какъ онъ желаетъ сдѣлать угощеніе своимъ поданнымъ. Нѣсколько дюжинъ куръ ходило между столбами подъ его хижиной, и тѣмъ не менѣе этотъ хитрецъ обратился за разрѣшеніемъ къ намъ, конечно, чтобы мы заплатили за куръ. Но въ эту своекорыстную любезность раджа вложилъ любезный смыслъ, потому что, когда мы выбрали двухъ бѣлыхъ жирныхъ куръ, онъ прислалъ ихъ обратно и просилъ выбрать красныхъ. Мы вспомнили тутъ, что и зарѣзанный въ нашу честь буйволъ тоже былъ краснаго цвѣта. Цвѣтъ этотъ хотя и считался цвѣтомъ дружбы, однако въ связи съ поведеніемъ раджи не предвѣщалъ ничего хорошаго, тѣмъ болѣе, что мы имѣли неосторожность послать раджѣ, почувствовавшему себя хуже, лекарства изъ нашей походной аптеки, которое только усилило его страданія, а такъ какъ вечеромъ насъ пригласили на большой праздникъ съ плясками, то и понятно, что мы чувствовали себя не совсѣмъ хорошо и ожидали самаго худшаго.

Между тѣмъ раджа, словно безжизненный трупъ, лежалъ на рукахъ своихъ родныхъ, возлѣ стояла его жена. Стоны и плачъ наполняли темную хижину, къ которой уже собирались обитатели деревни, явившіеся на празднество и пиръ.

Но вотъ въ кругъ ухаживавшихъ за больнымъ вступилъ мѣстный гуру. Наступило зловѣщее молчаніе, и взоры всѣхъ устремились на кучку столпившихся вокругъ больного людей, озаренныхъ тусклымъ свѣтомъ масляной лампы. Покончивъ свои заклинанія, гуру ушелъ, и всѣ съ боязливымъ напряженіемъ стали ожидать результатовъ его чаръ. Но время шло, а больной все еще лежалъ почти безъ признаковъ жизни. Когда мы вторично заглянули въ хижину, то замѣтили, что надъ распростертымъ и все еще неподвижнымъ раджей склонилась какая-то другая фигура, руки которой то описывали какіе-то знаки въ воздухѣ, то гладили лобъ и грудь больного. Къ немалому изумленію мы узнали въ этомъ заклинателѣ нашего добродушнаго пріятеля, людоѣда Си Галака. Молчаніе, слабый свѣтъ лампы во мракѣ и эти движенія — все производило такое впечатлѣніе, точно мы попали въ пещеру волшебника, наполненную не людьми, а тѣнями.

— Кто научилъ тебя заклинаніямъ и искусству лечить больныхъ? — спросили мы Си Галака, когда онъ покончилъ свое дѣло и вышелъ вонъ изъ хижины.

Онъ принялъ чрезвычайно важный видъ, сѣлъ возлѣ насъ на корточки и принялся разсказывать.

— Нѣкогда въ странѣ Пакпакъ жилъ одинъ человѣкъ. Онъ былъ сынъ Дебаты, бога подземнаго царства, и одной русалки. Никто не зналъ, какъ онъ явился, самъ же онъ повѣдалъ, что вышелъ на землю изъ глубокой пещеры. Онъ зналъ всѣ чары и былъ первымъ и величайшимъ гуру. Отъ него пошло это искусство. И по сей день знахари страны Пакпакъ славятся въ цѣломъ мірѣ. Каждое селеніе имѣетъ своего гуру, онъ же вождь или старшина. Люди моего селенія, да и не одни они, приходятъ ко мнѣ, когда нуждаются въ совѣтѣ, напр. когда собираются въ путешествіе, строятъ домъ или хотятъ жениться. Во всемъ этомъ они слушаются меня, ибо знаютъ что мнѣ открыто все. сокровенное. Я знаю 127 знаковъ, наблюдаемыхъ при гаданіи во внутренностяхъ птицъ, 20 знаковъ въ камняхъ и 70 таинственныхъ линій на ломтѣ отрѣзаннаго лимона, и всѣми ими я умѣю распорядиться. Я знаю наши священныя письмена. Я знаю все, все, и потому наши люди высоко почитаютъ меня!

Мы, конечно, подивились его всевѣдѣнію и заявили, что чувствуемъ къ нему большое почтеніе. Си Галакъ видимо обрадовался этому и принялся болтать дальше. Оказалось, что онъ владѣетъ волшебнымъ посохомъ, творящимъ поразительныя чудеса.

— Не изъ дерева ли донгола твой посохъ, какъ у гуру Кабанъ Дьяе? — спросили мы.

— Да, да, — отвѣтилъ Си Галакъ и тотчасъ же принесъ этотъ посохъ, не представлявшій ничего особеннаго, кромѣ пучка перьевъ, украшавшихъ его верхній конецъ.

— Ну братъ, — засмѣялись мы, — эдакій посохъ можетъ сдѣлать себѣ всякій!

Но Си Галакъ посмотрѣлъ на насъ съ величайшимъ изумленіемъ и затѣмъ даже разсердился.

— Каждый! Что вы смѣетесь надо мной?

— Нѣтъ, но почему же не можетъ всякій срѣзать съ дерева донгола такую же палку?

— Это-то можетъ всякій, только этого мало для волшебнаго жезла! — замѣтилъ онъ почти съ негодованіемъ.

— Значитъ не такъ то легко добыть себѣ волшебный посохъ?

— Ну, что вы спрашиваете? Изготовить такой посохъ, это вѣдь большая рѣдкость въ цѣлой странѣ. Тутъ требуются большія и очень торжественныя дѣйствія. Каждая область и каждое селеніе дѣлаютъ это по своему.

— Такъ раскажи же, какъ поступаете въ этомъ случаѣ вы, Пакпакъ батаки!

— Чтобы посохъ имѣлъ чудодѣйственную силу, надо нѣсколькимъ людямъ селенія выступить въ походъ и изловить мальчика отъ 9—11 лѣтъ изъ враждебнаго племени. Когда его удалось поймать, то въ особо назначенный день люди селенія въ праздничныхъ одеждахъ собираются на площадь, гдѣ ихъ уже ждетъ гуру съ мальчикомъ.

— Что же дѣлаютъ съ мальчикомъ?

Тутъ Си-Галакъ замялся и не хотѣлъ разсказывать дальніе, пока послѣ настойчивыхъ просьбъ съ нашей стороны не разболталъ намъ отвратительныя подробности этого обряда, при которомъ мальчика мучаютъ самымъ ужаснымъ образомъ и въ заключеніе убиваютъ. Послѣ этого голову отрѣзаютъ отъ туловища и хоронятъ ее подъ выбраннымъ къ тому деревомъ. 14 дней спустя люди собираются снова, выкапываютъ голову, вскрываютъ черепъ и вмазываютъ частицы мозга идольскому изображенію, вырѣзанному на ручкѣ посоха, въ ямки на груди и головѣ, которыя послѣ этого запечатываютъ воскомъ. Духъ мальчика вмѣстѣ съ частью мозга входитъ при этомъ въ посохъ.

Мы слушали этотъ разсказъ съ чувствами ужаса и отвращенія и даже не хотѣли вѣрить, чтобы подобныя жестокости и суевѣрія творились въ мірѣ, но Си-Галанъ почти клялся, что сказалъ правду и что его волшебный посохъ изготовленъ именно такъ. Впослѣдствіи разсказы другихъ батаковъ подтвердили справедливость его словъ.

Между тѣмъ надвигалась ночь, и возлѣ дома старшины становилось все шумнѣе. Каждую минуту приходили новыя кучки приглашенныхъ, скоро ихъ было уже около 200 человѣкъ. Громкая болтовня, смѣхъ, крики и толчки превратили внутренность большой хижины старшины въ какой-то базаръ, среди котораго мы съ трудомъ могли усѣсться за свой скромный ужинъ, состоявшій изъ риса. Приглашеннымъ гостямъ также подали угощеніе, и вскорѣ чавканье, рыганье и другіе сопутствующіе ѣдѣ звуки смѣнили шумъ голосовъ. Раоположившіеся противъ насъ музыканты приготовились играть на своихъ инструментахъ; это были разной величины барабаны и одинъ рожекъ.

Туземецъ, замѣнившій больного старшину, и отличавшійся своимъ крикливымъ голосомъ, оттѣснилъ толпу въ стороны, такъ что между нами и музыкантами очистилось свободное пространство для пляски. Тамъ и сямъ замерцали масляныя лампочки, и музыканты ударили въ свои инструменты. Сперва пронзительно заверещалъ рожекъ, и звуки эти были такъ рѣзки, такъ драли намъ слухъ, что мы несказанно обрадовались, когда на смѣну рожка барабаны подняли свой адскій грохотъ, заглушая его звуки. Вотъ съ возвышенья, гдѣ лежалъ раджа, спустилась отвратительная старуха, оказавшаяся матерью больного; за ней двигались его молодыя жены. Къ нашему удивленію онѣ не покинули своихъ дѣтей даже на время танцевъ, потому что малютки болтались за ихъ спиной въ складкахъ саронга. Было очень смѣшно видѣть, какъ черномазыя рожицы высовывали свои изумленныя физіономіи то надъ плечомъ, то изъ подъ руки матерей. Молодыя особы стали въ кружокъ, въ серединѣ котораго старуха принялась топтаться подъ тактъ музыки, взмахивая руками въ воздухѣ и дѣлая какіе то странные жесты. Молодыя также топтались, подымая и опуская въ тактъ музыкѣ пальцы скрещенныхъ на груди рукъ.

Слѣдующій номеръ программы исполнила особа среднихъ лѣтъ, — сестра раджи — одѣтая въ красные платки. Пляска ея была гораздо живѣе и съ каждымъ мгновеніемъ принимала все болѣе возбужденный и дикій характеръ. Скоро волосы ея распустились, падая то на лицо, то на грудь или вились въ воздухѣ, яркій румянецъ покрылъ бронзовыя щеки, и глаза засвѣтились дикимъ блескомъ. Движенія плясуньи потеряли всякую прелесть, и дикіе скачки ея напоминали намъ скорѣе какую-то всбѣсившуюся вѣдьму или охваченную буйнымъ помѣшательствомъ сумашедшую.

Мы нѣсколько перевели духъ, когда на сцену вмѣстѣ съ этой вѣдьмой выступилъ братъ старшины. Въ началѣ онъ плясалъ плавно, съ исполненной собственнаго достоинства улыбкой на лицѣ, но мало по малу пляска его становилась оживленнѣе въ тактъ ускоренному темпу барабановъ, онъ выхватилъ изъ ноженъ свой крисъ и съ быстротой молніи принялся разсѣкать имъ воздухъ вокругъ себя, словно поражалъ полчище невидимыхъ враговъ. Въ это мгновеніе на сцену явился замѣститель раджи съ трубчатымъ бамбуковымъ сосудомъ, наполненнымъ пальмовымъ виномъ, и пляска перешла въ нѣмое мимическое представленіе. Всѣ трое то приближались другъ къ другу, то снова расходились, дѣлали какіе-то знаки, выражавшіе радость или изумленіе и относившіеся, повидимому, къ содержанію сосуда. Затѣмъ брату старшины поднесли, красные цвѣты, онъ взялъ одинъ изъ нихъ и сунулъ его въ ротъ замѣстителю старшины, который немедленно проглотилъ его. Послѣ этого пляска приняла дикій необузданный характеръ, пока женщина не впала въ совершенное изнеможеніе, и ей не подали сосуда съ виномъ, изъ котораго она принялась утолять свою жажду.

Нѣсколько вздохнувъ, замѣститель старшины тоже выхватилъ ножъ, и оба мужчины исполнили танецъ мечей, перешедшій подъ страшный грохотъ барабановъ въ какое-то неистовое скаканье и длившійся до тѣхъ поръ, пока долгій пронзительный крикъ плясуньи не положилъ конецъ звукамъ музыки и прыжкамъ танцоровъ.

Гробовое молчанье мгновенно смѣнило адскій шумъ, царившій въ домѣ, и мы почти съ удовольствіемъ внимали хрюканью свиней, возившихся подъ нашими ногами — единственные звуки, нарушавшіе тишину. Съ плясуньей отъ скачковъ, грохота музыки и вина сдѣлались судороги, ей стали являться видѣнія, открывавшія. ей прошедшее и будущее; присѣвъ на полъ, она судорожно помахивала волшебнымъ ножемъ, крѣпко зажавъ его въ тощей рукѣ, и, мотая головой съ распущенными волосами, разсказывала, что ей видѣлось. Празднество происходило не только въ честь насъ, оно должно было воодушевить собравшихся воиновъ на бой, такъ какъ на другой день имъ предстояло выступить въ походъ противъ жителей сосѣдняго селенія. Сестра раджи считалась, очевидно, ясновидящей, вѣщей пророчицей, и вотъ ее допрашивали о томъ, какой успѣхъ будутъ имѣть предстоявшія военныя дѣйствія. Рѣчь ея была невнятна, отрывиста и спутана, такъ что было трудно понять, что собственно она предсказывала; ясно было только, что она всячески поносила враговъ. Затѣмъ пляска, принявъ еще болѣе отвратительный характеръ, началась снова.

Внезапно въ толпѣ ко всеобщему удивленію появился больной раджа. «Чары Пакпака вернули ему силы!» шептали кругомъ насъ. Раджа выступилъ впередъ въ сопровожденіи своей первой жены Катарсады, брата и обоихъ замѣстителей и принялся плясать съ достоинствомъ и не безъ граціи, взмахивая руками, на которыхъ сверкали запястья. Этимъ танцемъ и закончилось около 2-хъ часовъ ночи торжество. Утромъ мы съ трудомъ разбудили нашихъ носильщиковъ и съ большими усиліями заставили ихъ взяться за дѣло. Выступивъ поздно въ путь по направлёнію къ Негори, мы съ облегченнымъ сердцемъ покинули веселый Пенгамбатанъ.

По дорогѣ насъ вымочилъ, конечно, ливень, который льетъ здѣсь въ это время года съ церерывами каждое послѣ обѣда. Не помогъ намъ и заклинатель дождя, числившійся въ средѣ нашихъ батакскихъ носильщиковъ: сколько ни заклиналъ онъ, призывая то Дебату, то Мохалида, дождь лилъ по прежнему, и въ прохладномъ воздухѣ дрогли не только легко-одѣтые носильщики, но и мы сами. Но вотъ во мракѣ впереди засвѣтились огоньки. Это было селеніе Негори.

Грязные и мокрые ввалились мы съ нашими людьми въ деревню. Негори находится въ области племени Тиморъ-батакъ, дома которыхъ отличаются отъ всѣхъ видѣнныхъ нами прежде. По крутой лѣсенкѣ мы взобрались въ хижину старшины, раздѣленную на двѣ половины; въ передней, меньшей, сидѣлъ на возвышеніи самъ старшина, носившій титулъ «туванъ»; въ задней большой комнатѣ копошились его жены. Намъ отвели мѣсто направо отъ входа, гдѣ рабы уже разостлали для насъ циновки. Но вещи наши еще не прибыли, и мы не могли перемѣнить мокраго платья, Слуги наши занялись приготовленіемъ ужина. Туванъ сидѣлъ спокойно на своемъ мѣстѣ и хоть наблюдалъ внимательно за всѣмъ, что творилось предъ его глазами, однако ни однимъ движеніемъ не обнаружилъ снѣдавшаго его любопытства или изумленія. Переодѣвшись, мы представились ему и выразили ему удовольствіе, что видимъ знаменитаго тувана, имя котораго прославляется всѣми батаками, вмѣстѣ съ тѣмъ мы поблагодарили его за гостепріимство. Туванъ отвѣтилъ очень кратко, такъ что мы едва услыхали звуки его голоса. Его молчаливость и сдержанность не внушали намъ особаго довѣрія. Здѣсь впервые мы были избавлены отъ толпы дикарей, съ любопытствомъ осаждавшихъ всегда хижину, въ которой намъ давали пріютъ.

Однако утромъ, проснувшись очень поздно, мы уже застали кругомъ себя человѣкъ 20, ожидавшихъ нашего пробужденія, сидя на корточкахъ. Новая бесѣда съ туваномъ совершенно разсѣяла наше недовѣріе къ нему. Онъ оказался, правда, молчаливымъ, но зато прямымъ человѣкомъ, просто выкладывавшимъ все, что у него было на умѣ. Это былъ единственный честный и правдивый батакъ, какого мы встрѣтили на нашемъ пути черезъ ихъ области. Во время бесѣды онъ высказалъ мнѣніе, что намъ, вѣроятно, удастся переправиться черезъ озеро, и обѣщалъ всяческую помощь съ своей стороны, а также далъ нѣсколько очень дѣльныхъ совѣтовъ, какой путь намъ выбрать. Между прочимъ онъ сказалъ, что будетъ лучше, если мы постараемся отклониться отъ лѣваго берега озера, гдѣ на вѣрно встрѣтимъ враждебное отношеніе къ себѣ и разныя препятствія. Далѣе туванъ сообщилъ намъ, что ведетъ сейчасъ войну съ однимъ сосѣднимъ племенемъ, и что нѣсколько лѣтъ тому назадъ съ помощью союзныхъ раджей восторжествовалъ надъ другимъ враждебнымъ племенемъ. «Всѣ павшіе и раненые враги, угодившіе въ наши руки, были пожраны на полѣ битвы», заключилъ онъ свое повѣствованіе.

— А ты, туванъ, тоже участвовалъ въ этомъ пирѣ?

— Нѣтъ, отвѣтилъ онъ, я ни разу въ жизни не вкусилъ человѣчьяго мяса.

Такъ какъ онъ ни въ чемъ пока не солгалъ намъ, то мы повѣрили ему и похвалили его за это воздержаніе.

Вечеръ мы провели въ хижинѣ тувана въ оживленной бесѣдѣ съ батаками, собравшимися поглазѣть на невиданныхъ бѣлыхъ людей. Имъ видимо доставляло удовольствіе отвѣчать на наши вопросы и разсказывать о своихъ дѣлахъ. Мы узнали отъ нихъ, что въ странѣ существуетъ работорговля и невольничьи рынки, гдѣ всегда можно найти живой товаръ. Рабы бываютъ двухъ родовъ: одни по рожденію, вродѣ тѣхъ, которые услуживали намъ въ домѣ тувана, и рабы изъ военноплѣнныхъ. Эти послѣдніе разумѣется только и думаютъ о томъ, какъ бы убѣжать изъ плѣна, и, такъ какъ укараулить ихъ трудно, то въ концѣ концовъ батаки предпочитаютъ зарѣзать и съѣсть ихъ. Родственники погибшихъ такою смертью, конечно, мстятъ за нихъ тою же монетою, и такимъ образомъ племена батаковъ вѣчно воюютъ между собой, истребляя другъ друга. Наша бесѣда была внезапно прервана вскарабкавшимся по лѣстницѣ гонцомъ, вручившимъ тувану вражеское посланіе. Это посланіе состояло изъ нѣсколькихъ бамбуковыхъ дощечекъ шириной въ два пальца, и исписанныхъ разными знаками; его нашли повѣшеннымъ на самомъ домѣ. Взоры всѣхъ устремились на вождя, и въ комнатѣ водворилась тишина. Мы были очень удивлены всѣмъ происшествіемъ и не ожидали ничего хорошаго. Что, какъ туванъ, гостепріимно принявшій насъ въ своемъ домѣ, подвергается именно за это какой нибудь опасности? Вѣдь слухи о нашемъ появленіи разнеслись по всему плоскогорію съ быстротой степного пожара, и наше намѣреніе переплыть озеро вызывало всюду неудовольствіе и ненависть. Батаки нѣкоторыхъ областей, какъ намъ было хорошо извѣстно, были возстановлены противъ насъ, жители крѣпко держались старыхъ обычаевъ не пускать чужихъ въ страну, и, разумѣется, были очень возбуждены нахальствомъ двухъ бѣлыхъ, осмѣлившихся нарушить ихъ право, свято соблюдавшееся въ теченіи нѣсколькихъ столѣтій.

Безпокойно поглядывая другъ на друга, мы соображали, не касается ли это посланіе насъ. Если тамъ написано что либо во вредъ намъ, то наше предпріятіе должно было окончиться ничѣмъ, и слѣдовало радоваться всякой возможности вернуться назадъ цѣлыми. Вѣдь мы были вполнѣ во власти этихъ дикарей и безъ ихъ помощи не могли двинуться ни впередъ, ни назадъ. Понятно, поэтому, съ какимъ напряженнымъ ожиданіемъ мы слѣдили за туваномъ, медленно и съ трудомъ разбиравшимъ нацарапанные въ посланіи знаки. Къ счастью наши опасенія не имѣли основанія. Дѣло шло о какомъ-то долгѣ, который надлежало выплатить одному изъ родственниковъ тувана. И хотя случай былъ обыкновенный, но согласно характеру батаковъ, обиженный грозилъ убійствомъ и поджогомъ. Вотъ что стояло въ письмѣ:

«Это письмо повѣсилъ я, говоритъ Си-Мада. Си-Родахъ не отдалъ мнѣ цѣны риса. Мы просили его. Но онъ обругалъ насъ и все-таки не выплатилъ цѣны, одной курицы. Если Си-Родахъ не выплатитъ цѣны, какую требуемъ мы, обиженные, то я сожгу сараи и убью людей. Моя родина виситъ на горахъ, мое имя — ястребъ, мой отецъ — горная обезьяна.

Сердечно-обиженный».

Туземцы отнеслись къ этой угрозѣ довольно равнодушно, лишь немногіе произнесли какую-то угрозу по адресу написавшаго посланіе.

Вскорѣ это происшествіе было забыто, и бесѣда потекла по прежнему. Взошелъ мѣсяцъ, и лучъ его, прокравшись сквозь щель двери, легъ свѣтлой полоской на полъ хижины.

— Мѣсяцъ вышелъ изъ неба, сказалъ туванъ. Мы спросили, какъ они себѣ представляютъ движеніе свѣтилъ. Туванъ объяснилъ намъ, что по мнѣнію батаковъ небо состоитъ изъ мягкой, но все-же достаточно прочной массы, которая виситъ надъ землей въ видѣ купола. По верхней сторонѣ его ходятъ свѣтила и въ числѣ ихъ большая звѣзда затмѣнія съ такимъ-же хвостомъ, какъ у кометы, только темнымъ. Если солнце или луна повстрѣчаются съ этой звѣздой, то они сильно пугаются и входятъ въ небо, гдѣ ждутъ, пока она пройдетъ мимо. Оттого де и происходятъ затмѣнія.

— А что вы думаете о землетрясеніяхъ?

— Глубоко подъ землей есть большое мѣсто, гдѣ живутъ большая змѣя Нипе и гигантскій ракъ Гого; когда они двигаются или повздорятъ, то земля дрожитъ, и вулканы выплевываютъ огонь.

— Откуда вы это знаете?

— Да ужъ это вѣрно, — отвѣтилъ туванъ, — такъ написано въ нашихъ священныхъ книгахъ.

— Кто же изъ васъ умѣетъ читать?

— О, половина нашихъ людей умѣетъ, — возразилъ туванъ съ большой гордостью.

— А какъ насчетъ письма? спросилъ я.

— Сколько умѣютъ читать, столько же и пишутъ.

— Кто научилъ васъ этому искусству?

— И ты спрашиваешь, — изумился туванъ. Кто же какъ не богъ, самъ великій Дебата. Все знаніе и всѣ книги происходятъ отъ одного большого бамбука, который выросъ изъ земли въ странѣ Тиморъ много поколѣній тому назадъ. Когда съ вѣтвей его посыпались листья, оказалось, что они всѣ исписаны Дебатой, и наши гуру переписали эти знаки въ книги. Это письмо мы сохраняемъ до сего дня.

По моей просьбѣ туванъ показалъ мнѣ подметное письмо; буквѣ были написаны четко и представляли разнообразные крючки.

Затѣмъ туземцы начали въ свою очередь распрашивать насъ и обнаружили при этомъ гораздо больше живой любознательности, чѣмъ батаки, живущіе въ низменности и на плоскогорій.

Я долженъ былъ разсказывать имъ о Европѣ, «странѣ бѣлыхъ», о голландцахъ и англичанахъ.

Есть-ли еще какіе другіе народы? Не самое-ли, большое и могущественное царство Россія?

Такими вопросами осаждали они меня, и я особенно подивился, откуда они узнали о Россіи. Что они знаютъ голландцевъ, которыхъ они называютъ «бланда» и съ которыми входятъ въ сношенія, было естественно, но какъ къ нимъ попали извѣстія о Россіи, этого я понять не могъ.

Наконецъ далеко за полночь бесѣда изсякла, и мы стали ложиться спать, но туземцы не расходились, наблюдая, какъ мы раздѣваемся и т. п., и только когда мы легли и закрыли глаза, они потихоньку выбрались наружу.

Въ Негори мнѣ предстояло прожить нѣсколько дней. Дѣло въ томъ, что подарки и разныя «закланія» въ нашу честь такъ опустошили мою кассу, что я не рѣшался продолжать путь съ немногими оставшимися средствами. Правда, нѣсколько дней тому назадъ мы послали людей въ Дели за деньгами; но они не являлись, и потому я рѣшилъ послать туда Мехеля съ нѣсколькими носильщиками, а самому со слугами и остальными людьми оставаться въ Негори.

На слѣдующій день я занялся осмотромъ селенія, снимая фотографіи съ туземцевъ и ихъ жилищъ Никто не противился этому. Изъ зданій мое особенное вниманіе привлекло къ себѣ такъ называемое соппо, домъ, имѣющій то-же назначеніе, какъ бале у другихъ батаковъ. Это домъ для совѣщанія и для всякихъ сборищъ. Онъ, какъ и другіе, стоитъ на столбахъ числомъ 16, которые не врыты-въ землю, а стоятъ на камняхъ. Высокая крыша и столбы, поддерживающіе ее, были украшены богатой рѣзьбой и цвѣтными рисунками бѣлаго, краснаго и чернаго цвѣтовъ. Въ этомъ домѣ всегда царствовало оживленіе, такъ какъ люди селенія проводили здѣсь свои досуги. Многіе, особенно молодые, ковыряли какую нибудь работу. Одни лѣниво валялись на полу, другіе, усѣвшись въ кружокъ слушали разскащика; одинъ туземецъ украшалъ ручку ножа рѣзьбой, другой плелъ какую-то ткань, нѣкоторые играли въ шашки, въ карты, въ кости. Кругомъ соппо были раскинуты другія постройки, за которыми черезъ холмы открывался живописный видъ на озеро. Возлѣ одной хижины я наблюдалъ, какъ женщина, за спиной которой торчалъ неизбѣжный ребенокъ, ткала на простомъ станкѣ матерію,

Туванъ былъ очень внимателенъ и любезенъ. Онъ съ большимъ любопытствомъ ощупывалъ наши ящики, удивлялся полировкѣ дерева и пришелъ въ особенное восхищеніе отъ жестяного сундука, который я въ заключеніе подарилъ ему послѣ усиленныхъ просьбъ съ его стороны.

Но главнымъ предметомъ восхищенія и удивленія туземцевъ служили мои часы съ будильникомъ. Ихъ не столько занималъ звонъ будильника, какъ громкое щелканье маятника, тикъ такъ котораго они сравнивали съ біеніемъ сердца. Въ числѣ моихъ вещей они откопали охотничій рогъ, изъ котораго я по ихъ просьбѣ извлекъ довольно пріятные звуки. Эта труба превратилась въ ихъ глазахъ въ нѣчто волшебное, такъ какъ она звучала лишь въ томъ случаѣ, если дулъ въ нее я; сами они, сколько ни старались, не могли извлечь изъ нея ни одного звука.

Мы болтали, перебирая разныя вещи, до самаго обѣда, какъ вдругъ передъ домомъ появились два вооруженныхъ копьями воина. Я узналъ въ нихъ моихъ гонцовъ, посланныхъ за деньгами и ожидаемыхъ съ нетерпѣніемъ. Они доставили мнѣ деньги и письма, такъ что отнынѣ я могъ продолжать свое странствіе, и оставалось только послать людей, чтобы они воротили Мехеля назадъ.

Вечеромъ въ селеніе вступила торжественная процессія. Это былъ женихъ одной дѣвушки изъ Негори со своими провожатыми. Онъ явился съ подарками для отца невѣсты, и въ числѣ ихъ общее восхищеніе возбудилъ великолѣпный рыжій буйволъ, котораго немедленно закололи. Долго еще доносились къ намъ изъ дома невѣсты шумъ, смѣхъ и пѣсни пировавшей тамъ компаніи. На слѣдующее утро я осмотрѣлъ озеро, по которому плыло нѣсколько неуклюжихъ судовъ, называемыхъ солу. Это ѣхали туземцы съ своихъ острововъ, на базаръ, раскинувшійся внизу у берега.

По возвращеніи домой я засталъ тамъ Мехеля, котораго успѣли вернуть съ дороги. Онъ разсказалъ, что пришелъ въ Кабанъ Дьяе какъ разъ по окончаніи новой «жестокой» битвы, въ которой участвовало нѣсколько тысячъ человѣкъ. Старшина разсказывалъ свои подвиги, какъ онъ сражался впереди всѣхъ и выпустилъ 42 заряда въ своего отца и брата, находившихся на сторонѣ враговъ.

— Такъ они пали? спросилъ Мехель.

— Нѣтъ еще живы, отвѣтилъ тотъ, но часъ моей мести настанетъ.

Однако и въ этомъ кровопролитномъ бою ни съ той ни съ другой стороны не пало ни одного воина.

Въ-полдень въ деревнѣ снова поднялся шумъ и крики. Это женихъ съ толпой провожатыхъ явился за невѣстой. На немъ была прекрасная пурпурная одежда, на рукѣ сверкалъ великолѣпный золотой браслетъ, а лицо сіяло радостью. Вся деревня бѣжала вслѣдъ шествію, ребятишки бѣжали возлѣ и впереди и вмѣстѣ съ взрослыми шумѣли, кричали, смѣялись и выкидывали всякія штуки. Когда гости убрались за двери дома невѣсты, мы пошли въ сопровожденіи родственника тувана взглянуть на брачный пиръ. Невѣста, нацѣпившая всѣ свои украшенія, сидѣла между своими родителями на почетномъ мѣстѣ возлѣ двери; женихъ съ дружками сидѣлъ дальше въ глубинѣ хижины. Въ это время передъ домомъ было выставлено напоказъ приданое невѣсты, состоявшее изъ подарковъ, поднесенныхъ ей по этому случаю родственниками; тутъ были блюда, тарелки, рогожи, подушки и прочая рухлядь. По окончаніи пира невѣста простилась съ родными, вышла изъ дому и полюбовавшись на подарки, послѣдовала въ сопровожденіи гостей за своимъ женихомъ въ его деревню, гдѣ ихъ ожидало новое пиршество въ домѣ его родителей.

Вечеръ мы провели по прежнему въ обществѣ тувана и его домочадцевъ, причемъ, по настоятельной просьбѣ присутствовавшихъ, я долженъ былъ сыграть имъ кое что на «волшебной» трубѣ. На другой день, — это было какъ разъ Пасхальное воскресенье, — мы занялись писаньемъ писемъ. Но едва только одинъ изъ батаковъ увидалъ наше занятіе, какъ, изумленный, немедленно кинулся за другими. Вскорѣ мы были окружены густой толпой любопытныхъ, наблюдавшихъ съ напряженнымъ любопытствомъ, какъ перо летало по бумагѣ, оставляя на ней цѣлую тучу затѣйливыхъ крючковъ. На лицахъ ихъ мы читали страхъ, ужасъ, испугъ, и они навѣрное пустились бы на утекъ, если бы ихъ не удерживало на мѣстѣ жгучее любопытство и наши успокоительныя увѣщанія. Мы даже струхнули, какъ бы дикари не сочли насъ за опасныхъ кудесниковъ, творящихъ злыя заклинанія, и не пришибли бы насъ на мѣстѣ. Дѣло въ томъ, что хотя они и умѣютъ писать, но писаніе ихъ есть скорѣе рисованіе — такъ медленно выписываютъ они свои буквы. Здѣсь же, наблюдая за быстрой работой пера, они моргали глазами и то и дѣло покрикивали: э! э! э! — ци, ци, ци, ци, ци! желая, вѣроятно, изобразить этими звуками торопливую бѣготню пера по бумагѣ. «Бѣлые пишутъ, точно муравьи бѣгаютъ по бумагѣ!» замѣтилъ кто то изъ нихъ. Они совали носъ въ чернила, обнюхивали наши свѣчи и строили всякія предположенія насчетъ этихъ вещей.

Во всемъ Негори имѣлась только одна дрянная лодченка, которая съ трудомъ вмѣщала только насъ, не говоря уже о багажѣ. Поэтому туванъ вошелъ въ переговоры съ вождемъ большаго селенія Пурба Серибу о предоставленіи намъ большого челна, такъ называемаго солу. Но раджа и слышать не хотѣлъ объ этомъ. Тѣмъ не менѣе мы приготовили все для того, чтобы выступить въ дальнѣйшій путь. Дѣйствительно, на другой день въ полдень насъ извѣстили, что раджа наконецъ согласился предоставить намъ за 10 долларовъ свою солу для переправы въ Амбариту, и что на завтра она будетъ доставлена въ бухту для погрузки нашего багажа и людей. Посланные взяли плату и ушли. Мы предложили тувану 3 доллара за хлопоты, но онъ съ испугомъ отказался отъ этого вознагражденія и робко попросилъ меня подарить ему часы, запасъ которыхъ я везъ съ собой именно для подарковъ. Я конечно исполнилъ просьбу этого во всѣхъ отношеніяхъ порядочнаго и приличнаго дикаря, возбудившаго къ себѣ наше искреннее уваженіе — до такой степени отличался онъ отъ своихъ соотечественниковъ. Я хотѣлъ подарить ему оставшійся у меня тюкъ опіума, но, поискавъ, я не нашелъ его, и вскорѣ выяснилось, что его утащилъ младшій братъ Пенгамбатанскаго раджи, утащилъ и продалъ за 23 доллара на рынкѣ. Онъ, конечно, благоразумно скрылся, да мы и не могли задержать его, такъ какъ онъ провожалъ насъ добровольно, а не по найму. Я поручилъ Мехелю отправиться въ Пенгамбатанъ и потребовать у воришки тюкъ или его цѣну.

Пока Мехель исполнялъ это порученіе, я рѣшилъ отправиться за ладьею лично въ бухту Пурба, чтобы обѣщавшій ее намъ раджа не раздумалъ, какъ это часто случается у этихъ туземцевъ. Непостоянство ихъ такъ велико, что на нихъ ни въ чемъ нельзя положиться. Сегодня они въ хорошемъ настроеніи и обѣщаютъ, что угодно, а назавтра, смотришь, уже забыли о своемъ обѣщаніи. Они, вѣроятно, думаютъ, что обѣщать не значитъ еще сдерживать слово, а потому если съ ними медлить и дать имъ возможность очнуться, то они всячески стараются уклониться отъ своего обѣщанія. А потому надо было поторопиться.

Меня сопровождалъ туванъ и одинъ изъ его замѣстителей.

Въ маленькомъ челнѣ, едва вмѣщавшемъ меня съ этими провожатыми и грозившемъ опрокинуться при первой неосторожности, я впервые выплылъ на голубую поверхность озера. Вода его была такъ прозрачна, что можно было различить на днѣ глыбы скалъ, но не видно было ни одной даже самой маленькой рыбки.

— Дальше, въ озерѣ, — объяснялъ мнѣ туванъ, — есть пучина, вода тамъ еще свѣтлѣе и на днѣ видны остатки деревни, провалившейся нѣкогда туда^[6].

Нашъ челнъ двигался вдоль берега. Въ заливахъ зеленѣли тропическія деревья, отраженія которыхъ были особенно красивы въ слегка зеленоватой водѣ. Мѣстами волны разбивались о скалистый берегъ полосой пѣны, а сверху съ обрывовъ свѣшивались цѣпкія ліаны, купавшія свои корни въ водѣ. Въ трещинахъ темныхъ скалъ гнѣздились безчисленныя растенія, украшавшіе нагіе обрывы. Обогнувъ скалистый мысъ, нашъ челнъ вошелъ въ прелестную бухту Пурба, гдѣ раскинулось нѣсколько селеній. Черезъ 20 минутъ мы причалили къ берегу возлѣ большого банановаго дерева, подъ которымъ въ это время шелъ рыночный торгъ, и туземцы были такъ заняты своими дѣлами, что въ первую минуту не обратили на насъ никакого вниманія, полагая, что мы тоже простые пріѣзжіе.

Вездѣ въ странѣ батаковъ появленіе двухъ бѣлыхъ съ толпой туземныхъ носильщиковъ привлекало всегда общее вниманіе, но того, что произошло на этомъ рынкѣ, я никакъ не ожидалъ. Лишь непоколебимое спокойствіе и хладнокровіе помогли мнѣ вынести это испытаніе: малѣйшій признакъ страха, и прощай жизнь. Едва я ступилъ на прибрежный песокъ, какъ шумъ и крики стихли, и взоры всѣхъ устремились на меня; видъ бѣлаго превратилъ всѣхъ въ нѣмыя изваянія. Эта зловѣщая тишина, напомнившая мнѣ затишье передъ грозой, не могла длиться долго и должна была нарушиться такъ или иначе. И дѣйствительно, мгновеніе спустя, раздался дикій крикъ сотни голосовъ; казалось, мужчины подняли свой воинственный вой, а женщины, изъ которыхъ многія кинулись въ испугѣ прочь, кричали, точно ихъ поразилъ смертельный ужасъ. Встрѣча была не особенно любезная, и вскорѣ на меня посыпались насмѣшки, — я былъ вѣдь единственный европеецъ въ толпѣ дикарей. Торговля на время прекратилась совершенно.

Когда туземцы понемногу обратились къ прерваннымъ занятіямъ, я вмѣшался въ толпу. Базаръ почти во всемъ напоминалъ видѣнные мною раньше, развѣ только, что въ числѣ туземныхъ товаровъ тутъ продавалась еще мелкая рыба. Меня сопровождала по пятамъ толпа мальчишекъ, которые насмѣшливо шушукались на мой счетъ. Если я внезапно оборачивался, они въ испугѣ разсыпались въ стороны, чтобы черезъ мгновеніе словно мухи, опять облѣпить меня. Скоро мнѣ надоѣло ихъ приставанье, и я пошелъ отыскивать тувана, котораго засталъ за оживленной бесѣдой въ кружкѣ сидѣвшихъ на корточкахъ и жевавшихъ бетель батаковъ. Рѣчь шла, очевидно, обо мнѣ. Не имѣя возможности протискаться къ нему, я объяснилъ ему знаками, что пора приняться за дѣло, именно, взять обѣщанную намъ солу. Эта ладья была выдолблена изъ цѣльнаго ствола дерева и имѣла до 13 метровъ въ длину; она лежала подъ навѣсомъ вмѣстѣ съ другой старой лодкой, вблизи базара, у самаго берега озера. Но столкнуть ее на воду удалось лишь черезъ часъ. За это дѣло принялась толпа туземцевъ человѣкъ въ 60, не столько, чтобы угодить мнѣ, сколько потому, что шумъ и возня, сопровождавшіе спускъ, очевидно забавляли ихъ. Они разыграли при этомъ цѣлую комедію, такъ что зрителю могло показаться, будто батаки намѣрены выполнить эту работу однимъ крикомъ и жестикуляціей. Половины этой толпы было бы совершенно достаточно, чтобы скатить лодку по круглымъ бревнамъ на воду въ нѣсколько минутъ. А тутъ ихъ возилось и кричало съ полсотни, и каждый имѣлъ такой видъ, точно дѣло сдѣлано только благодаря именно его исключительнымъ усиліямъ и хлопотамъ. Я былъ несказанно радъ, когда, наконецъ, забрался въ лодку, и мы пустились въ обратный путь. Хотя шестеро моихъ провожатыхъ, въ томъ числѣ двѣ женщины, усердно работали веслами, тѣмъ не менѣе большая лодка подвигалась впередъ очень медленно И все-же мы добрались въ Негори еще до наступленія обычной грозы.

ГЛАВА VI.
Плаваніе по озеру Тоба и наше плѣненіе въ Лонтонгѣ.

14 Апрѣля былъ день нашего отплытія. Мы и наши люди поднялись, конечно, рано и привели въ порядокъ, багажъ, но нанятые нами гребцы и не думали торопиться, такъ что было уже около полудня, когда мы тронулись въ путь. Передъ отплытіемъ я хотѣлъ заплатить тувану за двухъ козъ, которыхъ онъ доставилъ намъ на дорогу, но онъ отказался отъ какого либо вознагражденія. Такимъ образомъ этотъ туземецъ до конца проявилъ столь рѣдкія въ батакахъ безкорыстіе и справедливость, потому-что любезность у нихъ только маска, прикрывающая жадность, Въ 11 часовъ намъ, наконецъ, удалось согнать гребцовъ къ дому тувана, гдѣ онъ на нашихъ глазахъ выплатилъ каждому изъ нихъ причитавшееся ему вознагражденіе. Затѣмъ они принялись перетаскивать наши вещи въ лодку. Наконецъ все было готово: тюки и ящики разложены на днѣ лодки, и устроены скамейки для гребцовъ изъ досокъ и сучьевъ пизанга. Туванъ вышелъ на берегъ съ толпой своихъ односельчанъ еще разъ проститься съ нами, а голые коричневые ребятишки, взобравшись на сучья деревьевъ, съ проворствомъ обезьянъ бѣгали по нависшимъ надъ озеромъ вѣтвямъ и, словно лягушки, прыгали оттуда въ воду; 36 гребцовъ, усѣвшись попарно, взялись за весла, и тяжелая ладья тронулась. На прощаніе мы дали залпъ изъ ружей, повторенный эхомъ у обрывистыхъ береговъ, и сверхъ того, доставъ трубу, я сыгралъ на ней военные сигналы, звуки которыхъ понеслись по водѣ къ бухтѣ Негори. Гребцы пришли въ веселое настроеніе и затянули пѣсню Хелья-хе, хо-ле-ра, холья холья холья-хе! подъ звуки которой весла ихъ мѣрно погружались въ воду, унося нашу ладью къ не извѣстнымъ берегамъ. Погода тоже благопріятствовала намъ: синее небо отражалось въ озерѣ,гладкую поверхность котораго не рябилъ ни малѣйшій вѣтерокъ. Мы сидѣли на носу и съ возрастающимъ любопытствомъ, смѣшаннымъ съ чувствомъ удовольствія, смотрѣли то на убѣгавшій отъ глазъ берегъ, то на лежавшій впереди островъ Тоба. Лыбопытство и желаніе проникнуть на этотъ таинственный островъ буквально пожирали насъ. Но достигнуть этой цѣли при столь благопріятныхъ условіяхъ, казалось, было слишкомъ хорошо. Почти мгновенно, что часто случается на этомъ озерѣ, поднялся бурный вихрь, по озеру заходили волны, и нашу лодку пошло качать изъ стороны въ сторону. Въ это время мы были вблизи небольшихъ острововъ Мая, лежащихъ при сѣверномъ концѣ острова Тоба, но не могли причалить къ нимъ вслѣдствіе сильнаго волненія. Эти островки необитаемы и состоятъ изъ низкихъ, поросшихъ травою скалъ, едва на нѣсколько футовъ подымающихся надъ поверхностью озера. Обогнавъ ихъ, мы очутились противъ большого острова, на берегу котораго примѣтили нѣсколько селеній. Возлѣ нихъ паслись буйволы, а на поляхъ, раскинувшихся по склонамъ горъ, работали женщины. Тамъ и сямъ появились и мужчины, которыхъ появленіе нашей лодки, видимо, приводило въ изумленіе и безпокойство. Нѣкоторые сбѣгали къ берегу, махали и кричали намъ, спрашивали, что намъ нужно, и приказывали причалить. Но мы гребли дальше, не обращая на нихъ никакого вниманія. Плывя возлѣ самаго берега, мы вошли въ проливъ между островомъ и материкомъ, шириной верстъ въ 5. Велико было наше изумленіе, когда мы замѣтили, что островъ простирается далеко на югъ, постепенно увеличиваясь въ размѣрахъ. Горы его подымались до высоты 600 метровъ, какъ и берега озера. Вскорѣ вѣтеръ спалъ, озеро успокоилось, но густыя тучи клубились по небу, ежеминутно угрожая проливныхъ дождемъ. Но гребцы не унывали. Должно быть звуки моей трубы, впервые слышанные ими въ Негори, сильно понравились имъ, потому что они все время просили меня поиграть на ней. Въ числѣ приставшихъ къ намъ въ Негори батаковъ былъ молодой Буту, племянникъ тувана, сильно напоминавшій его своимъ честнымъ и открытымъ характеромъ. Онъ просилъ такъ неотступно, что я не могъ отказать ему и не разъ оглашалъ озеро и берега трубными звуками. Дѣйствіе ихъ было такое, точно въ рукахъ моихъ былъ волшебный рогъ. Звуки раскатывались по гладкой поверхности озера и, отразившись о крутыя берега, будили дремавшее эхо. И вотъ на безлюдныхъ берегахъ, словно изъ подъ земли, выростали фигуры туземцевъ, выбѣгавшихъ изъ своихъ селеній, чтобы узнать, откуда несутся и что обозначаютъ эти странныя, неслыханныя ими звуки.

Но вотъ пошелъ дождь, и мы были чрезвычайно рады, когда передъ нами открылся наконецъ заливъ Амбарита, что значитъ "золотой палецъ., Послѣ плаванія, длившагося 3 ¹/₂ часа, мы пристали къ берегу близь устья ничтожнаго ручейка. Здѣсь стояла другая, нагруженная товаромъ солу, плывшая, какъ мы потомъ узнали, въ Балиге, мѣстечко на южномъ концѣ озера, куда лежалъ и нашъ путь.

И такъ мы ступили на почву таинственнаго острова и находились въ самомъ сердцѣ страны батаковъ! Мы добрались таки до него и ходили но почвѣ, куда невообразимая жестокость и непримиримая вражда туземцевъ не пускали никого чужого! Что то ожидаетъ насъ впереди! Пока мы занимались выгрузкой вещей, на берегъ вышелъ сынъ старшины Амбариты. Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ 25 съ умнымъ, но деспотическимъ выраженіемъ лица. Платокъ на его головѣ былъ украшенъ серебряной цѣпочкой, спускавшейся за ухомъ до самаго плеча. На правой рукѣ его мы замѣтили черный оплетеный чѣмъ то браслетъ, сдѣланный, какъ намъ потомъ сообщили, изъ губъ убитаго врага. Этотъ браслетъ защищалъ, носившаго отъ всякой опасности. Замѣститель гостепріимнаго тувана, котораго тотъ далъ намъ въ провожатые, вышелъ впередъ и сообщилъ этой знатной персонѣ, что мы пріѣхали сюда въ гости къ его отцу и привезли ему подарки. Въ отвѣтѣ сына раджи насъ поразили рѣзкіе, отрывистые звуки его рѣчи. Послѣ краткой бесѣды съ замѣстителемъ тувана онъ обратился къ намъ.

— Идемте, я сведу васъ къ отцу.

Онъ пошелъ впередъ, мы за нимъ, вдоль ручья, извивавшагося по ущелью съ плоскимъ дномъ, такъ что мы трижды перешли его, прежде чѣмъ добрались до дома старшины Амбарита. Само мѣстечко состояло изъ 15 отдѣльныхъ селеній. Первое изъ нихъ лежало въ 60 шагахъ отъ озера и было окружено булыжнымъ валомъ, по гребню котораго зеленой стѣной росла бамбуковая ограда. Узкія ворота вели во внутрь со стороны ручья. Мимо него вела тропинка къ поселенію старшины. Здѣсь стояло восемь жилыхъ домовъ, выстроившихся въ линію, но на крышахъ ихъ мы не замѣтили обычныхъ у каро-батаковъ украшеній въ видѣ буйволовьихъ головъ. Напротивъ домовъ стояли бале, постройка для храненія риса и окруженная цвѣточной клумбой каменная ваза, въ которой хранился черепъ дѣда нынѣшняго раджи.

Нашъ вожатый остановился возлѣ второго дома, приглашая насъ войти. Домъ этотъ, какъ и другіе, былъ окруженъ валомъ изъ хвороста. Входъ былъ устроенъ подъ домомъ. Мы взобрались по короткой лѣстницѣ черезъ опускную дверь въ полу-темную внутренность хижины, въ которую рѣдкіе лучи свѣта проникали лишь черезъ узкія щели въ крышѣ. Когда глаза наши привыкли къ полумраку, мы увидѣли, что находимся въ довольно большомъ помѣщеніи, посерединѣ котораго находился грязный, запущенный очагъ. Намъ и нашимъ вещамъ отвели мѣсто въ правомъ углу возлѣ входа. Скоро принесли и сложили здѣсь наши вещи, между тѣмъ какъ гребцы и слуги должны были найти себѣ пріютъ гдѣ-нибудь въ другомъ мѣстѣ. Буту остался при насъ.

О старшинѣ не было ни слуху, ни духу, и мы узнали вскорѣ, что находимся вовсе не въ его домѣ, а въ домѣ его сына. Черезъ полчаса явился раджа Амбариты, старый, пріятный на видъ туземецъ, круглая физіономія котораго сіяла довольствомъ, между тѣмъ какъ черты его лица выражали какую-то смѣсь добродушія и фальшивости. Онъ расположился возлѣ насъ и, послѣ обмѣна обычныхъ любезностей, я вручилъ ему и его сыну подарки. Къ сожалѣнію, запасы наши были скудны, особенно мало было пороху, который очень цѣнится на островѣ, и котораго мы не мало растрясли по пути. Для опыта я добавилъ къ подаркамъ два перочиныхъ ножа и былъ пріятно изумленъ, когда замѣтилъ, съ какимъ удовольствіемъ они приняли ихъ. Въ общемъ подарки, видимо, удовлетворили нашихъ хозяевъ, что было замѣтно по ихъ веселому настроенію. Но для сына оказалась справедливой французская поговорка, что аппетитъ усиливается по мѣрѣ ѣды, потому что ему хотѣлось все новыхъ и новыхъ вещей, и онъ приставалъ къ намъ со своими просьбами цѣлый вечеръ. Онъ явился даже къ нашему скромному ужину и выклянчилъ у насъ кусокъ курицы и горсть риса, хотя его склады ломились отъ запасовъ, и онъ врядъ ли нуждался въ чемъ либо.

Но что за перемѣна произошла съ нашимъ провожатымъ, замѣстителемъ тувана Негори? Онъ внезапно пришелъ въ самое скверное расположеніе духа, сталъ грубить намъ и всячески уклонялся отъ переговоровъ съ раджей Амбариты насчетъ предоставленія намъ новой лодки для продолженія плаванія. Послѣ ужина онъ развалился на полу и закрылъ глаза, показывая этимъ, что на сегодня покончилъ всякія дѣла съ нами. Позже, когда ему, повидимому, дѣйствительно захотѣлось спать, онъ, не вымолвивъ ни слова, покинулъ хижину.

Раджа Амбариты выразилъ мнѣніе, что этотъ человѣкъ сердитъ на насъ и что онъ, раджа, не понимаетъ, какъ такой человѣкъ могъ занимать должность замѣстителя тувана Негори. Мы не могли понять причины озлобленія нашего провожатаго. Тогда мы сами завели рѣчь о нашемъ дальнѣйшемъ путешествіи, но вскорѣ замѣтили, что въ этомъ дѣлѣ насъ ожидаютъ величайшія трудности, и что только крайняя осторожность и разсудительность могутъ привести насъ къ желанной цѣли и расположить раджу болѣе или менѣе въ нашу пользу.

Ражда не давалъ намъ прямого отвѣта: то у него не было солу, то мѣшала война, которую онъ велъ съ какими-то сосѣдями, ожидая каждую минуту нападенія, словомъ выполненію нашей просьбы мѣшало множество препятствій. При этомъ отвѣты намъ давалъ его сынъ, который перебивалъ своего папашу на полусловѣ, когда тотъ съ полу-любезной, полу-насмѣшливой улыбкой отвѣчалъ намъ, поколачивая маленькимъ пестикомъ по листьямъ бетеля, который онъ не могъ разжевать за отсутствіемъ зубовъ.

Понемногу хижина наполнилась такимъ множествомъ людей, что намъ почти не оставалось мѣста пообѣдать. Нашъ обѣдъ, какъ и вездѣ, вызвалъ всеобщее изумленіе. На насъ напирали со всѣхъ сторонъ, наблюдая, какъ мы беремъ куски пищи блестящими инструментами. Эта невыносимая толкотня, шумъ, крики и смѣхъ раздосадовали насъ до такой степени, что мы, наконецъ, попросили раджу выгнать хоть часть гостей вонъ. Къ счастью, онъ внялъ нашей мольбѣ, выгналъ кое кого и захлопнулъ за ними подъемную дверь въ полу. Въ хижинѣ стало нѣсколько свободнѣе, но едва мы разостлали постели и принялись ложиться спать, какъ началась новая толкотня, потому что туземцамъ очень хотѣлось посмотрѣть, какъ мы раздѣваемся. Каждое наше движеніе и дѣйствіе подвергалось замѣчанію и обсужденію. Такъ напр. по ихъ мнѣнію мы носили на ногахъ куртки (штаны) и сдирали съ ногъ шелуху (чулки). Погасивъ свѣчи, мы остались въ темнотѣ и избавились отъ любопытныхъ, но о снѣ нечего было и мечтать. Правда, раджа ушелъ изъ дому съ большею частью посѣтителей, но сынъ его остался съ тремя туземцами, съ которыми принялся играть въ какую-то игру, громко болтая и покуривая опіумъ. Они шумѣли, не обращая никакого вниманія на наше присутствіе. Буту, казалось, чувствовалъ себя среди этихъ батаковъ такъ же скверно, какъ и мы. Прежде чѣмъ заснуть, онъ помолился съ серьезнымъ, смиреннымъ видомъ:

— Сойди, Дебата Небесный, подымись наверхъ Дебата Подземный, будь со мной богъ земли, помоги мнѣ богъ хранитель моего отца! Отстрани отъ меня всякое злое колдовство, прогони его изъ этого дома и его окрестности!

Затѣмъ онъ со спокойнымъ сердцемъ улегся, закрылъ глаза и заснулъ. Но мы не могли спать, прислушиваясь къ шуму голосовъ. Нашъ хозяинъ велъ рѣчь и, должно быть о насъ, притомъ не въ очень дружелюбномъ смыслѣ, потому что я видѣлъ при тускломъ стѣтѣ масляной лампочки, какъ онъ неоднократно подмигивалъ въ нашу сторону и нѣсколько разъ вставалъ, чтобы посмотрѣть, спимъ ли мы. Лишь въ 2 часа ночи въ хижинѣ водворился мракъ и тишина. Тѣмъ не менѣе сонъ бѣжалъ отъ глазъ моихъ. Я чувствовалъ, что мы попали въ разбойничье гнѣздо, гдѣ насъ только только что терпѣли, и то лишь въ намѣреніи высосать изъ насъ все что можно. Согласно древнему обычаю мы были свободны, но внѣ всякаго покровительства, и еслибы кому нибудь вздумалось настоять на выполненіи закона, запрещавшаго чужестранцамъ появляться въ этой странѣ, то насъ ожидала смерть, а наше тѣло пошло бы въ пищу блюстителямъ древняго закона. Неудивительно поэтому, что ни одинъ изъ многочисленныхъ нанятыхъ нами носильщиковъ не отважился сопутствовать намъ въ эту страну. Спасеніе и удача зависѣли исключительно отъ разумнаго поведенія, отъ спокойствія, безстрастія и. присутствія духа. Я чувствовалъ ясно, какъ съ сегодняшняго дня все круто измѣнилось вокругъ насъ. Надо было быть насторожѣ и тщательно изучить характеръ этихъ островитянъ. Затѣмъ мысли мои направились на наше удачное пока путешествіе, на дни, проведенные въ Негори, гдѣ мы чувствовали себя такъ спокойно и безопасно. Наконецъ я заснулъ.

Но недолго длился мой сонъ: въ хижинѣ стало свѣтло и шумно, такъ какъ женщины принялись за свою повседневную возню. Вскорѣ къ намъ опять набилось пропасть народу, въ нетерпѣніи ожидавшаго возможности взглянуть, какъ мы встаемъ и одѣваемся. Вмѣстѣ съ нимъ появился нашъ провожатый, замѣститель тувана, который вопреки прямому приказанію своего повелителя, наотрѣзъ отказался довести насъ до Балиге и заявилъ, что возвращается домой. По его словамъ, здѣшній раджа согласился замѣнить его. Все дообѣденное время протекло въ этихъ переговорахъ, которыя частью велись таинственно внѣ дома, частью громко въ нашемъ присутствіи. Раджа потребовалъ, чтобы мы выплатили ему полное вознагражденіе за проводы до Балиге сейчасъ же впередъ. Было ясно, что онъ собирался надуть насъ, въ противномъ случаѣ онъ удовольствовался бы, если не уплатой въ Балиге, то хоть хорошимъ задаткомъ. Въ виду этого мы рѣшили оцѣнить его трудъ возможно дешевле и выговорить его услуги на долгій срокъ, что намъ въ концѣ концовъ и удалось.

Съ этого момента обнаружилось, что изъ числа провожавшихъ насъ носильщиковъ и другихъ батаковъ мы могли положиться вполнѣ только на одного Буту. Онъ чрезвычайно охотно услуживалъ намъ и доносилъ о томъ, что говорятъ про насъ въ селеніи. Онъ заявилъ также, что проводитъ насъ до Балиге, между тѣмъ какъ всѣ гребцы, взятые изъ Негори, сейчасъ же послѣ обѣда снарядились въ путь и отплыли домой подъ предводительствомъ озлобленнаго замѣстителя тувана. Для насъ услуги и преданность Буту имѣли неоцѣнимое значеніе.

Вечеромъ туземцы разсматривали наши вещи и, конечно, заинтересовались часами будильникомъ. «Не иначе, что въ нихъ обитаетъ духъ его дѣда», рѣшилъ одинъ изъ нихъ, съ чѣмъ согласились и прочіе. Новое изумленіе вызвала въ нихъ перемѣна фотографическихъ пластинокъ, которую я произвелъ въ темнотѣ при свѣтѣ краснаго фонаря; въ толпѣ царило гробовое молчаніе, лишь немногіе осмѣлились шептать сосѣду на ухо нѣсколько робкихъ замѣчаній. Затѣмъ, по наущенію Буту, они просили меня сыграть на трубѣ, и я убѣдился въ могуществѣ музыкальныхъ звуковъ даже въ этомъ отдаленномъ уголкѣ земли, ибо громкіе звуки военныхъ сигналовъ необыкновенно нравились дикарямъ. Когда я кончилъ, въ хижинѣ царила почтительная тишина, смѣнившаяся внезапно бурными выраженіями восторга.

Въ это время пришло извѣстіе, что солу для нашего плаванія будетъ готова къ завтрашнему утру. Не откладывая дѣла въ дальній ящикъ, мы принялись укладываться и заявили раджѣ, что онъ обязательно долженъ сопутствовать намъ, такъ какъ взялъ деньги и этимъ поручился за нашу безопасность.

— Я по силѣ возможности буду охранять васъ отъ злодѣевъ и провожу васъ въ своей лодкѣ, сколько могу, — уклончиво отвѣчалъ онъ.

Сынъ его долго не давалъ намъ покою вечеромъ: онъ шарилъ въ нашихъ вещахъ, выискивая что нибудь, что могло пригодиться или нравилось ему. Онъ просилъ Мехеля подарить ему черную куртку, а когда тотъ отговорился неимѣніемъ ея, онъ перешарилъ его вещи и докопался таки до нея.

— Вѣдь вотъ у тебя есть куртка, а ты не хочешь подарить ее, — возмутился онъ.

Ко мнѣ онъ присталъ съ просьбой подарить ему полотна. Я тоже отговорился неимѣніемъ такого, но когда стали стлать постели и вытащили простыни, онъ пришелъ въ ярость.

— Мнѣ ты сказалъ, что не имѣешь полотна, а вотъ ты спишь на бѣлой тряпкѣ!

Туземцы Амбариты сдержали свое слово, потому что, когда я поднялся на зарѣ и сталъ снаряжаться въ путь, всѣ послѣдовали моему примѣру и принялись таскать вещи на берегъ, куда и я направился съ первой партіей носильщиковъ. Когда всѣ собрались, я замѣтилъ къ своему величайшему неудовольствію, что сынъ раджи тоже намѣренъ сопуствовать намъ. Мнѣ это было очень непріятно, такъ какъ я видѣлъ, что онъ пользовался дурнымъ вліяніемъ на своего отца. Предназначенная для насъ солу представляла жалкое полусгнившее судно. Она валялась у стѣны ближайшаго селенія и было залита дождевой водой, которую надо было еще вычерпать, прежде чѣмъ спустить ее на воду. Это отсрочивало наше отплытіе на нѣсколько часовъ. Наконецъ, когда мы снова очутились на гладкой, залитой ослѣпительными лучами солнца поверхности озера, я почувствовалъ въ душѣ спокойствіе и увѣренность, заставившія меня забыть недавнюю тревогу. Только унылое пѣніе гребцовъ, эти монотонные звуки «холья-хе, xo-ле-ра» пробуждали въ сердцѣ смутное безпокойство, въ которомъ я не могъ отдать себѣ отчета.

Мы плыли на востокъ, пока не обогнули мысъ полуострова, за которымъ направились къ югу. Гребцы работали усердно и дружно, Буту пѣлъ звонкимъ голосомъ, а я время отъ времени игралъ на трубѣ. Вскорѣ проливъ, по которому мы плыли, сталъ уже, и вдали показались укрѣпленныя селенія Лонтонга. Мы приблизились къ нимъ, такъ какъ раджа Амбариты заявилъ намъ, что въ этой солу невозможно плыть дальше и надо испросить себѣ новую у лонтонгскаго раджи. Ладья наша, дѣйствительно, была изъ рукъ вонъ плоха. Послѣ полуторачасоваго плаванія мы сошли на берегъ у маленькаго укрѣпленнаго селенія, окруженнаго каменнымъ валомъ съ живой бамбуковой изгородью наверху. Подъ навѣсомъ, покоившимся на каменныхъ столбахъ, лежали три большія солу.

Раджа Амбариты и его упрямый жадный сынъ направились къ лежавшему дальше отъ берега селенію гдѣ надѣялись найти раджу Лонтонга и привести его съ собой на берегъ. Мехель отправился съ ними, частью изъ любопытства, частью для наблюденія за ними, я же остался съ гребцами у лодки и ожидалъ ихъ возвращенія. Они остановились у большого, украшеннаго рѣзьбой и живописью дома. Но раджи не было дома, онъ ушелъ купаться. Пришлось ждать. Когда раджа вернулся, онъ гордо прошелъ мимо Мехеля безъ всякаго привѣтствія, словно не замѣчалъ его, и позвалъ обоихъ батаковъ съ собой въ домъ. Въ это время я успѣлъ снять фотографію съ толпы любопытныхъ, сбѣжавшихся на берегъ, причемъ они даже не замѣтили этого. Остальное время ожиданія мы провели въ томъ, что выкупались въ мелкомъ и поросшемъ травами озерѣ.

Гордый принцъ батаковъ появился на берегъ съ обоими раджами изъ Амбариты въ тотъ моментъ, какъ мы кончали одѣваться. На берегу разостлали коверъ, на которомъ мы усѣлись вмѣстѣ съ раджей для переговоровъ. Этотъ принцъ или раджа поразилъ насъ темнымъ цвѣтомъ своей кожи. Лицо у него было самое лукавое, не внушавшее никакого довѣрія. Мы раскланялись съ нимъ любезно и гордо и передали ему, кое-какіе подарки изъ своего сильно убавившагося запаса. За раджей помѣстился воинъ съ копьемъ, которое было богато выложено серебромъ и украшено пучкомъ красныхъ волосъ.

Долго договаривались мы о такой-простой вещи, какъ наемъ солу, и все-таки не пришли ни къ какому соглашенію, такъ какъ раджа объяснилъ намъ, что, если онъ дастъ намъ солу, то самъ долженъ сопровождать насъ, а это онъ можетъ лишь черезъ 1—2 дня. Конечно, все это были только отговорки, скрывавшія самыя скверныя намѣренія. Но мы не соглашались ждать именно потому, что не довѣряли раджѣ, и потому заявили раджѣ Амбариты:

— Ты обѣщалъ переправить насъ черезъ озеро. Ты захотѣлъ, чтобы мы пристали здѣсь для найма лучшей лодки, которую будто бы можно получить здѣсь. Но такъ какъ раджа Лонтонга не соглашается отпустить намъ сегодня лодку, то мы требуемъ, чтобы ты везъ насъ дальше въ своей солу, какъ обѣщалъ.

Онъ неохотно уступилъ намъ, заявивъ, однако, что въ его лодкѣ невозможно переправиться черезъ южный конецъ озера. Въ этомъ онъ, пожалуй, былъ правъ, потому что лодка была плоха, а потому мы обѣщали ему сдѣлать новую попытку раздобыть лодку дальше въ какомъ нибудь лежащемъ къ югу селеніи.

На этомъ мы порѣшили и поднялись со своихъ мѣстъ. Но когда мы помѣстились вмѣстѣ съ гребцами въ лодкѣ, этотъ мошенникъ остался со своимъ сыномъ на берегу, не обнаруживая ни малѣйшаго желанія присоединиться къ намъ. Намъ же онъ закричалъ, что, такъ какъ сынъ его не желаетъ ѣхать дальше, то и онъ остается и подождетъ здѣсь возвращенія своей лодки. Что сынъ желалъ остаться, это намъ нравилось, но раджа долженъ былъ сопровождать насъ, на что онъ, наконецъ, послѣ нѣкотораго колебанія согласился. Тутъ мы увидѣли, что вѣрить ему нельзя.

Гребцы взялись за весла, и мы поплыли. На прощаніе мы дали залпъ по направленію къ этимъ негостепріимнымъ берегамъ, и я заигралъ на трубѣ, осѣняемый австрійскимъ штандартомъ, который развѣвался на кормѣ. Первый европейскій флагъ на этихъ водахъ въ странѣ людоѣдовъ!

Полчаса спустя мы снова причалили у навѣса для лодокъ. Мѣстность эта находилась еще во владѣніи лонтонгскаго раджи. Нѣсколько туземцевъ какъ разъ вытаскивали одну изъ лодокъ на берегъ, а другіе праздно стояли тутъ же.

Мы поспѣшили къ нимъ и обратились къ самому важному изъ туземцевъ съ просьбой ссудить намъ солу для переправы въ Балиге. Отвѣтъ былъ кратокъ и вопреки ожиданію нелюбезенъ: «раньше семи дней никакая солу не доставитъ васъ въ Балиге!» Это заявленіе совершенно сразило насъ; мы попали изъ огня да въ полымя. Дальнѣйшія попытки измѣнить рѣшеніе туземцевъ привели только къ тому, что они стали относиться къ намъ съ явной враждой, а потому мы рѣшили лучше вернуться и обратиться снова къ темнокожему раджѣ Лонтонга, обѣщавшему намъ солу черезъ 1—2 дня.

Повернувъ къ берегу, мы остолбенѣли отъ изумленія: вдали по озеру поспѣшно плыла наша лодка. Мы кинулись къ берегу — тамъ на пескѣ валялись выброшенными наши вещи! Воспользовавшись нашими переговорами, коварные мошенники изъ Амбариты поспѣшно выгрузили наши вещи и отплыли. Намъ оставалось еще слабая надежда: розыскать измѣнника раджу Амбариты и уговорить его позвать своихъ людей съ лодкой назадъ. Но его нигдѣ нельзя было найти; должно быть онъ заблаговременно спрятался куда нибудь или же уплылъ вмѣстѣ съ своими людьми, хладнокровно предоставивъ насъ жестокому произволу враждебно настроенныхъ дикарей. Возвращеніе назадъ было намъ коварно отрѣзано. Какое ему дѣло, что станетъ съ нами?

Вскорѣ мы узнали, что насъ считаютъ за «бланда», т. е. за ненавистныхъ голландцевъ, за переодѣтыхъ солдатъ, явившихся въ страну для шпіонства. Всѣ наши увѣренія и объясненія не вели ни къ чему. Туземцы низачто не хотѣли повѣрить, что мы явились сюда лишь затѣмъ, чтобы познакомиться съ ихъ великимъ и славнымъ раджей, поднести ему подарки, что мы не враги, а искренніе и добрые друзья ихъ, туземцевъ. Мы указывали на развѣвавшійся надъ нами флагъ, который всякій изъ нихъ, побывавшій въ Балиге, могъ отличить отъ голландскаго, но и это не убѣждало ихъ, и наши слова летѣли на вѣтеръ.

По отношенію ко мнѣ, говорили они, сомнѣній быть не можетъ, потому что у меня свѣтлые глаза, какъ у голландцевъ, и я ношу медали, какъ солдаты въ Балиге. Ясно было, что мы ничего не добьемся, а потому оставалось только послѣдовать ихъ приглашенію и отправиться въ близь лежащее укрѣпленное селеніе, гдѣ они хотѣли дать намъ пріютъ. Нѣсколько крѣпкихъ туземцевъ взгромоздили себѣ на плечи наши вещи и зашагали прочь отъ берега. Я по обыкновенію пошелъ впереди вереницы людей, Мехель позади ихъ. Буту, шедшій сейчасъ за мной, былъ очень серьезенъ и не преминулъ произнести нѣсколько волшебныхъ заклинаній:

— Впередъ, многоножка, впередъ! Мой путь — твой путь! Мой путь ведетъ къ жизни! Моя рѣчь чиста! Помоги, о Боже! Прочь, злые духи, прочь разбойники! Покровъ отъ всего, что наноситъ вредъ!

Десять минутъ спустя мы были уже у входа въ селеніе, состоявшее изъ 4 жилыхъ домовъ. Здѣсь намъ отвели маленькій сарайчикъ для риса, стоявшій на высокихъ бамбуковыхъ столбахъ, представлявшій даже по понятіямъ батаковъ самое жалкое убѣжище. По длинной бамбуковой лѣстницѣ взобрался я черезъ узкую низкую щель въ совершенно темное, грязное помѣщеніе, длиной въ 8, шириной въ 5 шаговъ. Здѣсь должны мы были помѣститься: я, Мехель, слуга Френсисъ, китайцы Ассамъ и Асенгъ, Буту и весь нашъ багажъ. Возлѣ самаго входа было что то вродѣ очага. Вскорѣ ко мнѣ присоединился Мехель. Онъ былъ въ самомъ скверномъ настроеніи и полагалъ, что мы угодили въ настоящее осиное гнѣздо. Онъ разсказалъ, что люди, несшіе наши вещи, утверждали по дорогѣ, будто мы навѣрное голландцы, сколько мы не открещивались отъ того; далѣе, по его словамъ, мы попали въ селеніе, гдѣ недавно свирѣпствовала оспа. Все это, разумѣется, сильно омрачило состояніе нашего духа; мы присѣли на полъ и принялись обсуждать наше положеніе, ибо было слишкомъ ясно, что насъ считали за военноплѣнныхъ. Но наши слуги дѣятельно принялись разбирать багажъ и стряпать обѣдъ.

Насъ не окружала шумливая толпа любопытныхъ зѣвакъ, какъ то бывало при прежнихъ посѣщеніяхъ батакскихъ селеній. Напротивъ. Кругомъ царила мрачная тишина, зловѣщее безмолвіе и краснорѣчивое равнодушіе. Правда, время отъ времени во входномъ отверстіи появлялась темная фигура, но бросивъ взглядъ на насъ, исчезала снова. Только трое молодыхъ людей нѣкоторое время сидѣли противъ насъ, не проронивъ впрочемъ ни одного слова.

Мы послали Буту разнюхать, что такое замышляютъ эти люди. Но отсутствіе его продолжалось дольше, чѣмъ мы ожидали, и пробило уже 9 часовъ вечера, а его все не было.

Вечеромъ, когда мы захотѣли спуститься съ своей вышки, чтобы подышать немного передъ сномъ чистымъ воздухомъ, мы сдѣлали тревожное открытіе, а именно: лѣстница оказалась осторожно отставленной. Въ отвѣтъ на требованіе подставить ее мы услышали только хохотъ, обличавшій дьявольскую радость смѣявшихся. Къ счастью мы открыли послѣ нѣкоторыхъ стараній, что при извѣстной ловкости съ помощью бамбуковаго шеста можно было добраться до столбовъ, на которыхъ стояла наша вышка, и спуститься по нимъ внизъ. По сосѣдству мы наткнулись на 4-хъ вооруженныхъ ружьями батаковъ, очевидно, сторожившихъ насъ. Въ домахъ свѣтились огни и слышались голоса. Вернувшись назадъ мы стали ожидать въ боязливомъ нетерпѣніи возвращенія Буту. Уже въ насъ стали шевелиться сомнѣнія, не измѣнилъ ли онъ намъ подобно прочимъ, что было бы очень плохо для насъ, такъ какъ въ нашемъ положеніи намъ было совершенно невозможно обойтись безъ него. Понемногу все кругомъ насъ затихло. Мы попытались успокоить себя чтеніемъ, но всякій шорохъ прерывалъ наше занятіе, такъ какъ мы все еще не покидали увѣренности, что Буту вернется. Внезапно насъ охватило подозрѣніе, что батаки подкрадываются къ нашему дому. Должно быть это были стражи, которыхъ мы встрѣтили, когда спустились. Во всякомъ случаѣ надо было удвоить осторожность. Порой мы слышали тихій шопотъ, къ которому жадно прислушивались. Уловивъ обрывки чьей то рѣчи, мы внезапно поняли, какая опасность грозила намъ.

Одинъ голосъ шепталъ:

— Намъ надо еще сегодня напасть и сожрать ихъ

На что второй отвѣтилъ такимъ же шепотомъ:

— Еще рано, у нихъ горитъ свѣтъ, подождемъ немного.

Такъ вотъ, значитъ, до чего дошло! Наша смерть была уже рѣшена!

Мысли вихремъ проносились въ моемъ мозгу, и книга моей жизни раскрылась предо мной; она была такъ коротка и такъ прекрасна, и теперь неожиданный конецъ! Дорогіе образы близкихъ встали предо мною, они пришли сказать мнѣ послѣднее прости. Мнѣ казалось, что я вижу во мракѣ свою мать, и скорбныя очи ея, съ упрекомъ устремленныя на меня, доставляли мнѣ невыразимое мученіе. «Бѣдная мать, я приготовилъ тебѣ такое горе!» Подобно тому, какъ я заглянулъ въ свое прошлое, я пытался разгадать ближайшее будущее, ожидавшее насъ, и понемногу моей душой овладѣло необходимое спокойствіе, я овладѣлъ собою и могъ безстрашно смотрѣть въ глаза неизбѣжному.

Френсисъ, Асенгъ и Ассамъ спали такимъ мирнымъ, беззаботнымъ сномъ, словно они были у себя дома. Какъ счастливы они! И стоитъ ли ихъ будить? Къ чему? Для обороны намъ не оставалось ничего иного, какъ оставаться на стражѣ и не гасить огня. Надо было выпадать, какъ сложатся дальнѣйшія обстоятельства.

Наконецъ, послѣ десятичасоваго отсутствія, Буту явился. Понятно, что принесенныя имъ вѣсти нельзя было назвать пріятными: по его донесеніямъ положеніе наше было не такъ ужъ безнадежно, какъ мы думали, такъ какъ мы заключили изъ его словъ, что между дикарями образовались двѣ стороны или партіи; одна партія требовала нашей смерти, другая была настроена болѣе кротко. Мы не представляли себѣ, что могли сдѣлать съ нами эти болѣе умѣренные и не столь жестокіе люди по обычаямъ своей старины, но все же, словно утопающіе за соломинку, цѣплялись всѣми своими помыслами за мнѣнія этой партіи.

Буту сообщилъ намъ, что туземцы считаютъ насъ за голландцевъ.

— А что думаешь ты о насъ Буту? — спросили мы его. — Думаешь ли ты также, что мы голландцы?

Онъ замялся, но затѣмъ отвѣтилъ:

— Да, но, — добавилъ онъ поспѣшно и дружелюбно, — но вы мнѣ очень нравитесь, и я не покину васъ.

Онъ дѣйствительно сдержалъ слово и оставался намъ вѣренъ въ эти тяжелые дни, когда надъ нашими головами висѣлъ Дамокловъ мечъ, и ангелъ смерти, проходя мимо, вѣялъ своимъ крыломъ въ нашемъ сосѣдствѣ.

Мы разсказали ему, что слышали, и съ любопытствомъ ждали, какое впечатлѣніе произведетъ на него наше сообщеніе. Между тѣмъ за стѣнами дома время отъ времени слышался шумъ; значитъ батаки еще не улеглись на покой. Каждое слово, крикъ или шаги ясно раздавались въ ночной тишинѣ, заставляя насъ настораживаться и ждать чего-нибудь сквернаго. Наши ружья и револьверы лежали возлѣ насъ на готовѣ, свѣча тускло мерцала въ этой черной дырѣ, въ сторонѣ въ нѣмомъ молчаніи сидѣлъ на корточкахъ Буту, изрѣдка нарушая молчаніе шепотомъ краткой молитвы:

— Встаньте, два могучихъ бога! Воззрите на мою живую душу! О духъ моей бабки, помоги намъ своимъ заступничествомъ! Слова мои звучатъ глухо, какъ громъ, они спутаны, какъ молніи! Бодрствуй надъ моей судьбой! Защити, защити, защити!

Порой онъ, вытаскивалъ небольшой амулетъ, висѣвшій у него на шеѣ на снуркѣ; это былъ маленькій ящичекъ изъ бамбука, исписанный кругомъ словами и знаками. Онъ вертѣлъ его въ рукахъ и набожно вперялъ въ нее свои взоры. Иногда надолго наступала гробовая тишина, нарушаемая лишь ровнымъ дыханіемъ спавшихъ слугъ и тиканьемъ моихъ часовъ съ будильникомъ. Какъ медленно ползло время! Въ этомъ состояніи неизвѣстности мгновенія казались намъ часами мученій. Внезапно молчаніе ночи было прервано громкимъ голосомъ, но звуки его пронеслись такъ спѣшно и неясно, что мы не поняли словъ и спросили Буту, что могло бы это означать.

— О, не бойтесь, — сказалъ онъ успокаивающимъ тономъ, — кто то требуетъ воды для больного оспой, умирающаго въ сосѣдней хижинѣ!

Вотъ раздались быстрые шаги, хлопнула какая то дверь, и снова водворилась тишина. Между тѣмъ на небо взошелъ мѣсяцъ, бывшій на ущербѣ, и лучи его прокрались въ щелку нашей темницы. Буту взглянулъ на серпъ луны, и довѣріе и покой, казалось, снизошли на него.

— Зачѣмъ ты смотришь на мѣсяцъ? — спросилъ я.

— О, это хорошій знакъ, господинъ! Потому что, да вотъ я вамъ разскажу: среди людей жила однажды прекрасная фея по имени Си Бору. Раджа Си Балунъ влюбился въ нее и захотѣлъ взять ее въ жены. Онъ сталъ придумывать средства, какъ бы овладѣть прекраснѣйшей дѣвушкой въ мірѣ, но такъ какъ руки ея искалъ еще одинъ князь, то раджа обратился къ знаменитому кудеснику и просилъ помочь ему. Искусный кудесникъ сдѣлалъ такъ, что фея полюбила Си Валуна, вопреки стараніямъ соперника и чарамъ помогавшаго ему другого кудесника.. И вотъ Си Валунъ женился на прекрасной феѣ, которую уже никто не оспаривалъ у него. Но въ очарованіи своего счастья онъ позабылъ наградить кудесника по обычаямъ страны и этимъ навлекъ на себя его злобу. Кудесникъ пошелъ къ его сопернику, они вмѣстѣ напали на Си Валуна и убили его. Ужасное горе охватило Си Бору. Съ плачемъ кинулась она на окровавленное тѣло своего мужа, уцѣпилась за него и низачто не хотѣла выпустить изъ рукъ. И тогда свершилось чудо: Дебата унесъ ихъ обоихъ на небо и превратилъ фею въ луну. Еще теперь на ней видно ясное изображеніе Си Бору. Кудесникамъ же было ночью видѣніе: имъ явился Дебата, который сказалъ, что они совершили большое преступленіе убивъ Си Валуна изъ мести, вмѣсто того, чтобы обратиться за рѣшеніемъ дѣла, какъ того требовалъ обычай, къ старшинѣ народа; потому де онъ и превратилъ обиженныхъ въ луну, ибо онъ защитникъ всѣхъ несправедливо преслѣдуемыхъ. А — потому, заключилъ свой разсказъ молодой батакъ, — когда мы находимся въ горѣ, въ страхѣ отъ опасности, или если слабый выходитъ ночью изъ дому, или мы, окружены врагами, то мы смотримъ наверхъ, на мѣсяцъ. Мѣсяцъ — знакъ, что богъ помогаетъ утѣсненнымъ, и видъ его вливаетъ въ насъ новое мужество.

Эта сказка напомнила намъ миѳы древнихъ грековъ, и мы поблагодарили Буту за доставленное намъ развлеченіе.

Прошелъ еще часъ, въ теченіи котораго мы слышали лишь шорохъ нашей стражи, подававшей этимъ знакъ своего присутствія. Часы показывали уже часъ ночи, какъ вдругъ раздался троекратный крикъ многихъ голосовъ, какъ это бываетъ за праздничнымъ столомъ. Буту объяснилъ намъ, что этотъ шумъ представляетъ не болѣе не менѣе, какъ привѣтствіе ребенку, очевидно родившемуся въ это мгновеніе у кого то на деревнѣ. Затѣмъ снова водворилось молчаніе, и даже наша стража не подавала признаковъ своего присутствія. Вѣроятно, они ушли спать. Когда, наконецъ, въ 3 часа утра на деревнѣ запѣли пѣтухи, мы рѣшили, что нечего болѣе опасаться; еще нѣсколько часовъ, и въ щели дома сталъ прокрадываться тусклый свѣтъ наступающаго дня, разбудившій нашихъ слугъ. Сами мы были такъ измучены бодрствованіемъ и возбужденіемъ, вызываемыми близкой опасностью, что рѣшили ненадолго уснуть. Но не успѣли мы прилечь, какъ на дворѣ раздались крики: «музухъ! музухъ!» (врагъ, врагъ!). Казалось, вся деревня пришла въ страшное волненіе. Поднялась бѣготня, крики, всѣ метались изъ стороны въ сторону, хватая оружіе. Хижина наша закачалась, изъ чего мы заключили, что кто-то взбирается къ намъ по приставленной лѣстницѣ, и спустя мгновеніе въ дверяхъ показался одинъ изъ раджей, управляющихъ областью Лонтонга. Это былъ Си Омпу или «благочестивый раджа», какъ мы его потомъ прозвали. Онъ попросилъ у меня ружье, чтобы идти на врага.

Первые звуки тревоги заставили насъ подумать, что эти бурные крики «музухъ, музухъ!» относятся къ намъ, что они сигналъ — кинуться и перерѣзать насъ. Несмотря на сомнѣнія, я все-таки далъ раджѣ ружье, заряженное мелкой дробью, съ которымъ онъ опрометью бросился внизъ. Спустя мгновеніе гдѣ-то вблизи раздалось нѣсколько выстрѣловъ. Мехель спустился внизъ и прокрался вдоль укрѣпленія деревни, но не замѣтилъ ничего. Послѣ мы узнали, что на деревню напали батаки сосѣдняго селенія; они увели двухъ женщинъ, которыхъ лонтонгцы не могли у нихъ отбить, такъ какъ прибѣжали на помощь слишкомъ поздно.

Вскорѣ раджа Си Омпу вернулся назадъ и честно вернулъ намъ ружье; онъ посидѣлъ нѣкоторое время съ нами, и этому примѣру послѣдовало еще нѣсколько туземцевъ. Только теперь я разсмотрѣлъ въ подробности этого выдающагося человѣка и былъ изумленъ красивыми чертами его лица, не носившими въ себѣ ничего батакскаго. У него былъ тонкій орлиный носъ, красиво очерченный ротъ и острый энергично выступавшій впередъ подбородокъ. Въ глазахъ его свѣтились умъ и рѣшительность, и въ общемъ онъ произвелъ на меня впечатлѣніе такого рода, что, казалось, онъ никакъ не рѣшится взять на себя роль убійцы. Наконецъ послѣ другихъ появился и настоящій раджа селенія по имени Си Сарбутъ. Этотъ былъ молодой женственный по виду человѣкъ. Лицо его постоянно мѣняло выраженія, глаза лукаво бѣгали и не внушали довѣрія къ нему. Туземцы усѣлись на корточки, и вскорѣ у насъ завязалась съ ними бесѣда. Они спросили, что мы думаемъ о нихъ, и о томъ, что будетъ съ нами.

— Боитесь вы насъ? спросилъ Си Сарбутъ съ довольно дружелюбной усмѣшкой.

— Мы не боимся никого, гордо отвѣтили мы. Хоть насъ и мало, а васъ много, а все-же мы могущественнѣе васъ, и вы не осмѣлитесь нанести намъ вредъ. Наши ружья бьютъ вѣрно, а рука нашихъ друзей протягивается далеко.

— А что вы скажете, если мы заставимъ васъ поработать на нашихъ рисовыхъ поляхъ нѣсколько мѣсяцевъ, а то и нѣсколько лѣтъ?

Это значило, что они собирались задержать насъ въ плѣну въ качествѣ рабовъ, а окончательная судьба раба у батаковъ, это быть съѣденнымъ.

— Этого вы не посмѣете сдѣлать! отвѣтили мы.

Но, собственно говоря, кто могъ имъ помѣшать исполнить свое намѣреніе. Вѣдь бѣгство при тѣхъ условіяхъ, въ которыхъ находились мы, было невозможно.

За нашимъ отвѣтомъ послѣдовало молчаніе, точно туземцы упорно думали о чемъ то. Но любопытство взяло въ нихъ верхъ надъ смущеніемъ, и они стали насъ распрашивать, что такое находится въ нашихъ ящикахъ и тюкахъ. Они никакъ не могли взять въ толкъ, зачѣмъ мы тащимъ по ихъ странѣ столько вещей, и что намъ нужно въ Балиге. Оба раджи бывали въ этомъ мѣстечкѣ.

— Въ Балиге живетъ одинъ благочестивый человѣкъ, разсказывалъ Си Омпу, его зовутъ Номенсенъ, онъ честный и справедливый человѣкъ и знаетъ много вещей. Если онъ вамъ другъ, то это хорошо.

Мы замѣтили, что Си Омпу хотѣлось вывѣдать, въ какихъ отношеніяхъ находимся мы съ этимъ ревностнымъ и высокочтимымъ миссіонеромъ, и сказали потому, что идемъ именно посѣтить Номенсена. Такъ какъ туземцы Лонтонга, повидимому, высоко почитали его, то мы рѣшили основать планъ нашего спасенія именно на извѣстной уже туземцамъ правдивости и справедливости этого миссіонера.

— Онъ и намъ другъ, — продолжалъ Си Омпу. — Онъ далъ намъ книги, которыя называетъ Библіей. Въ нихъ разсказаны на нашемъ языкѣ интересныя вещи. Си Номенсенъ разсказывалъ намъ также о «Туванъ Іезу» (Іисусъ Христосъ), который теперь на небесахъ и который гораздо мудрѣе и могущественнѣе, чѣмъ наши гуру.

— О, да, — прервалъ его Си Сарбутъ, — и въ Библіи есть еще много другого. Тамъ разсказано о раджѣ Давидѣ, который былъ пастухомъ и убилъ исполина. Но онъ ни съѣлъ ни одного куска его мяса.

Очевидно, во всемъ разсказѣ послѣднее обстоятельство поразило батакскаго принца болѣе всего.

Далѣе Си Омпу сообщалъ намъ о чудесахъ «Туванъ Іезу» и о его вознесеніи на небо. Ему нравилось блистать предъ нами своими познаніями. Дѣйствительно, то, что онъ зналъ изъ Св. Писанія, было очень много для главы людоѣдовъ. Повидимому нѣкоторыя поученія Писанія произвели на него сильное впечатлѣніе, вслѣдствіе чего мы и прозвали его «благочестивымъ раджей людоѣдовъ». Но, вопреки своему «христіанскому» образованію, вокругъ его соломенной шапки вился волшебный шнурокъ, который, по его словамъ, давалъ ему, силу помѣриться съ любымъ врагомъ!

Послѣ обѣда Си Сарбутъ потребовалъ, чтобы мы послѣдовали за нимъ въ его селеніе и передали ему тамъ принесенные подарки. Нисколько не довѣряя искренности этого приглашенія, мы повиновались приглашенію, но на всякій случай захватили съ собой револьверы. Френсисъ и оба китайца остались въ хижинѣ охранять вещи. Намъ пришлось идти впередъ, но мы все-таки выслали заранѣе Буту, который несъ подарки и долженъ былъ служить нашимъ лазутчикомъ. За мной шелъ Мехель, за нимъ Си Сарбутъ, а за этимъ толпа батаковъ человѣкъ въ 30. Разумѣется, мы чувствовали себя, точно мы были обвиняемые, которыхъ ведутъ на судъ.

Поведеніе туземцевъ казалось намъ все болѣе и болѣе непонятнымъ. Отказались ли они отъ своего прежняго намѣренія убить насъ, или они не пришли еще къ соглашенію или не знали, какъ это сдѣлать? Тропинка, но которой мы шли, вилась между рисовыхъ полей, и черезъ четверть часа, пройдя съ версту, мы приблизились къ селенію, укрѣпленному высокой стѣной. Мы пристально всматривались въ бамбуковую ограду, росшую на ней, ища торчащіе оттуда ружейные стволы. Здѣсь было всего удобнѣе напасть на насъ, и скрытые въ зелени стрѣлки врядъ ли дали промахъ по насъ на такомъ короткомъ разстояніи, тѣмъ болѣе, что мы шли другъ за другомъ. При входѣ стояло развѣсистое дерево, подъ которымъ сидѣли, повидимому въ ожиданіи насъ, нѣсколько туземцевъ. Они тотчасъ повскакали съ мѣстъ и побѣжали за ограду, чтобы увѣдомить о нашемъ прибытіи. Съ самымъ сквернымъ чувствомъ вошли мы въ узкія низкія ворота внутрь деревни, казавшейся пустой, словно всѣ обитатели ея вымерли. Но вскорѣ уже все ожило кругомъ, и мы очутились въ центрѣ толпы, напиравшей на насъ со всѣхъ сторонъ. Насъ пригласили взойти въ бале, гдѣ были приготовлены циновки и къ немалому нашему изумленію стояло даже кресло, на которое мы садились поперемѣнно. Раджи Си Сарбута не было, онъ былъ дома и сидѣлъ за обѣдомъ. Черезъ четверть часа онъ приблизился къ намъ, и я передалъ ему подарки, состоявшіе изъ красной ткани, куртки, нѣсколькихъ головныхъ платковъ и револьвера съ 50 патронами, который онъ схватилъ съ такою поспѣшностью, словно боялся, какъ бы я не раскаялся въ своемъ великодушіи. Конечно, это былъ опасный даръ, но во первыхъ запасъ подарковъ сильно истощился у меня, такъ что у меня не оставалось другихъ подходящихъ вещей, а во вторыхъ я тщательно обдумалъ все заранѣе: я надѣялся, что именно, вручивъ ему такой подарокъ, я удержу его отъ мысли употребить это оружіе противъ насъ, такъ сказать, обезоружившихъ самихъ себя. Далѣе я надѣялся, что пріобрѣтя револьверъ, онъ такъ подымется въ глазахъ своихъ согражданъ, что въ благодарность за то настроится мирно и благосклонно къ намъ. Словомъ, я уповалъ на его честолюбіе и благодарность. Си Сарбутъ сейчасъ же испыталъ дѣйствіе револьвера, выстрѣливъ изъ него съ одного конца зданія въ противуположную стѣну. Сильный грохотъ, отраженный сводомъ крыши, и глубоко засѣвшая въ деревѣ пуля совершенно удовлетворили его. Затѣмъ онъ снова вошелъ въ свой домъ, предоставивъ насъ надолго предаваться размышленіямъ объ ожидавшей насъ участи. Въ это время къ намъ протискалось нѣсколько человѣкъ, желавшихъ намъ показать книгу, которая оказалась евангеліемъ отъ Матѳея на батакскомъ языкѣ. Они говорили, что получили ее вмѣстѣ съ другими отъ Номенсена. Первыя страницы были испачканы слѣдами пальцевъ, изъ чего можно было заключить, что они дѣйствительно читали ее. Одинъ даже показалъ свое искусство при насъ. Медленно и нараспѣвъ — какъ всѣ восточные люди — онъ читалъ одно слово за другимъ, не останавливаясь на знакахъ препинанія, такъ что трудно было понять его.

Послѣ этого насъ снова отвели въ нашу тѣсную, грязную и мрачную темницу.

Когда Си Сарбутъ снова явился къ намъ, мы заявили ему, что не довѣряемъ его туземцамъ, такъ какъ они тайно злоумышляютъ противъ насъ, и потому сами не покидаемъ нашего убѣжища, и если вышли изъ него, то только для того, чтобы поднести ему дары.

— Теперь, великій раджа, заключили мы нашу рѣчь, мы достаточно доказали тебѣ наше расположеніе подарками, въ числѣ которыхъ имѣется даже револьверъ, и потому говоримъ тебѣ теперь прямо; вы не можете тронуть волоса на нашей головѣ безъ того, чтобы наши братья на родинѣ не узнали объ этомъ; и ни одна капля нашей крови не прольется на вашу землю, гдѣ вы отвѣчаете на нашу дружбу враждой, безъ того, чтобы за нее не было отомщено сторицей. А потому мы обращаемся къ твоей мудрости и могуществу, чтобы ты оказалъ намъ покровительство и повелѣлъ вернуть свободу намъ.

Рѣчь эта привела къ тому, что Си Сарбутъ обѣщалъ намъ свою поддержку.

Послѣ этого мы пошли купаться, а батаки, проводивъ насъ кусокъ дороги, остановились на чистомъ полѣ и, сбившись въ кружокъ, стали совѣщаться. По нашемъ возвращеніи домой, они опять набились въ нашу хижину и осаждали насъ любопытными вопросами. Чтобы удовлетворить ихъ любопытство, мы раскрыли нѣкоторые наши ящики, причемъ изъ одного ящика вывалилось нѣсколько жестянокъ съ консервами, немедленно возбудившихъ въ туземцахъ подозрѣніе. Для успокоенія ихъ я приказалъ Френсису вскрыть одну и разогрѣть содержимое, которое мы отвѣдали, а потомъ предложили попробовать и имъ. Случай этотъ привелъ ихъ въ веселое настроеніе, нѣсколько разсѣявшее скопившіяся надъ нашими головами грозовыя тучи.

Послѣ этого имъ захотѣлось пересмотрѣть всѣ наши вещи. Особенно занимали ихъ ящики съ чувствительными фотографическими пластинками. Обыкновенно мы писали и обѣдали на нихъ. Открыть ящики я не могъ, не повредивъ пластинокъ, и потому обѣщалъ имъ исполнить ихъ желаніе впослѣдствіи въ присутствіи Номенсена. Къ счастью туземцы удовлетворились моимъ обѣщаніемъ и снова принялись излагать свои познанія въ Св. Писаніи. Одна мрачная личность по имени Опумрамоти выступила впередъ и перечислила 10 заповѣдей, причемъ 7-ю заповѣдь онъ передѣлалъ такъ: «не ѣшь того, за что не заплатилъ!» Другой молодой батакъ по имени Апартанатъ захотѣлъ прослушать исторію объ Каинѣ и Авелѣ. Мы разсказали ему ее. Понемногу намъ стало казаться, что туземцы освоились и перестали опасаться насъ. Какой то батакъ, оказавшійся золотыхъ дѣлъ мастеромъ, взялъ даже въ руки туземную балалайку и принялся играть на ней, припѣвая какую то пѣсню. Туземцы развеселились совсѣмъ и вели себя, какъ наши дѣти ведутъ себя на какомъ-нибудь веселомъ представленіи, въ циркѣ или въ звѣринцѣ, потому что мы, бѣлые люди, представляли на взглядъ этихъ канибаловъ нѣчто въ высшей степени странное и любопытное. Музыка тоже произвела свое смягчающее дѣйствіе, и туземцы перестали смотрѣть на насъ злобными исполненными ненависти глазами. Этотъ моментъ казался намъ очень удобнымъ, чтобы еще разъ переговорить съ раджей. Прежде всего мы объяснили ему, что далеко за моремъ есть много странъ, гдѣ живутъ различные народы, говорящіе на разныхъ языкахъ, такъ что они даже не понимаютъ другъ друга, а иные даже живутъ во взаимной враждѣ. Затѣмъ мы стали увѣрять его, что мы не голандцы и предложили, чтобы миссіонеръ Номенсенъ разсудилъ насъ съ нимъ въ Балиге, правду ли мы ему сказали. Мы пришли совсѣмъ не затѣмъ, чтобы причинить имъ зло, а пріѣхали изъ дружбы. Въ заключеніе мы написали ему на бумагѣ наши имена и названіе нашихъ странъ. Си Сарбутъ перевелъ содержаніе этой бумаги на батакскій языкъ и старательно запихалъ бумажку въ бамбуковую коробочку, которая болталась у него на поясѣ.

Тутъ мы встали съ своихъ мѣстъ и произнесли собравшимся старшинамъ разныхъ лонтонгскихъ деревень слѣдующую рѣчь:

— Мудрые люди и могучіе раджи этой страны! мы объяснили вамъ, кто мы такіе, откуда мы пришли, что насъ привело на вашъ островъ и куда мы направляемся; мы ничего не скрыли отъ васъ, а сказали все по сущей правдѣ. Такъ подайте же намъ ваши руки въ знакъ доброй дружбы и согласія! Дадимъ другъ другу торжественное слово, что между нами и вами не будетъ вражды, пока вы не услышите мудрое и справедливое рѣшеніе миссіонера Номенсена!

Всѣ вскочили съ своихъ мѣстъ, и громкіе крики радости потрясли всю хижину; всѣ торопились протиснуться къ намъ, жали намъ руки и клялись сдержать свое слово; одинъ даже выскочилъ надворъ, притащилъ маленькаго рѣзного идола и принесъ свою клятву на немъ. Казалось, кому было больше радоваться, какъ не намъ! Надежда освѣтила своими золотыми лучами нашу темницу, обѣщая намъ избавленіе отъ плѣна, отъ котораго по обычаямъ страны освобождала одна смерть. Еще цѣлый часъ мы болтали съ туземцами, радостно и громко звучали наши голоса, пока наступившая полночь не напомнила намъ, что пора отдохнуть отъ утомленій и тревогъ этого дня. Вскорѣ пробило уже часъ, но никто изъ туземцевъ и не думалъ уходить. Тогда, наконецъ, мы обратились къ Си Сарбуту и попросили его напомнить своимъ людямъ, что мы устали и нуждаемся въ отдыхѣ. Но однако они удалились не скоро, притомъ по одиночкѣ. Въ добавокъ туземцы не ушли совсѣмъ, а усѣлись за дверями на алтанѣ; вышедшіе раньше быстро шептали вновь выходящимъ что то на ухо, подавали имъ какіе то таинственные знаки, и взоры, кидаемые ими другъ другу, указывали на то, что они какъ будто въ чемъ то условились и понимали другъ друга.

Что могло это означать? Какъ можно было согласовать это странное поведеніе туземцевъ съ ихъ торжественными клятвами, подкрѣпленными пожатіями рукъ? Новое ужасное подозрѣніе охватило меня..

— Не замѣтили ли вы что нибудь въ этихъ людяхъ? спросилъ я Мехеля.

— Да, отвѣтилъ онъ, и то, что я видѣлъ, не внушаетъ довѣрія. Мы не должны смыкать глазъ ни на мгновеніе! Но чтобы не внушить имъ подозрѣнія, надо все-таки лечь и притвориться, будто мы спимъ глубокимъ сномъ. А главное, надо не спускать глазъ съ раджи. Онъ, кажется, хочетъ остаться въ нашей хижинѣ, и то, что его люди остаются снаружи на алтанѣ, навѣрное происходитъ съ его вѣдома. Это дурной знакъ. Будемте на сторожѣ, я подозрѣваю гнусную измѣну!

Раджа Си Сарбутъ, не понимавшій конечно нашей нѣмецкой рѣчи, но видѣвшій, какъ мы кидали взоры на дверь, началъ извиняться.

— Моимъ людямъ далеко идти до селенія, теперь уже поздно, да и опасно отправляться домой ночью. Потому не удивляйтесь, если они останутся здѣсь до наступленія утра.

Но мы не вѣрили его словамъ; мы чувствовали, что въ нихъ кроется какая-то фальшь, и Мехель шепнулъ мнѣ: «сегодня ночью что-нибудь да произойдетъ! Противъ насъ затѣваютъ нѣчто особенное». И я вполнѣ согласился съ нимъ. Вѣрный и привязанный къ намъ Буту, повидимому, понялъ изъ того, о чемъ туземцы шептались между собой, больше насъ, потому что онъ находился въ сильно возбужденномъ состояніи, и лицо его казалось очень разстроеннымъ. Онъ замкнулъ дверь на засовъ, при этомъ плюнулъ на него трижды и промолвилъ вполголоса, но настолько громко, что мы слышали его слова, слѣдующую рѣчь:

— Долженъ ли я уже теперь лишиться своего юнаго сердца? Если вы такіе (онъ намекалъ на туземцевъ), то я убѣгу еще этою ночью!

Но едва его взоры встрѣтились съ нашими, какъ спокойствіе и довѣріе снизошли въ его испуганную душу.

— Нѣтъ, нѣтъ, я останусь, — шепнулъ онъ намъ и присѣлъ на корточки у нашихъ ногъ, и по глазамъ его было видно, что онъ говоритъ правду, и что ему можно вѣрить. Что-жъ тутъ было дѣлать? Потребовать, чтобы раджа удалился вмѣстѣ со своими людьми? Но на это мы не имѣли права въ качествѣ гостей, а въ качествѣ плѣнныхъ даже не имѣли силы добиться, чтобы наше требованіе привели въ исполненіе. Уйти изъ дому самимъ? Но это значило бы идти на встрѣчу вѣрной гибели: мы не ступили бы во мракѣ десяти шаговъ, какъ туземцы напали бы на насъ сзади и вонзили бы намъ свои ножи въ спины.

Итакъ не оставалось ничего лучшаго, какъ выжидать, что будетъ дальше, а затѣмъ уже дѣйствовать смотря по обстоятельствамъ.

Я поставилъ въ уголъ за своей спиной семь заряженныхъ ружей, въ томъ числѣ двѣ магазинки, сверхъ того два револьвера лежали подъ рукой. Но что было толку въ этомъ арсеналѣ при такомъ перевѣсѣ силъ и при такихъ невыгодныхъ обстоятельствахъ? Насъ, считая необходимыхъ слугъ, Френсиса, Асенга, Ассама и Буту, было всего шестеро, а туземцевъ больше сотни; съ оружіемъ умѣли обходиться только мы, европейцы. Въ добавокъ мы были заключены въ тѣсную хижину, стоявшую на столбахъ, и не было мѣста, куда можно было бы отступить или спастись бѣгствомъ. Правда, видѣнные нами раньше въ бою каро-батаки сильно побаивались пуль и вообще оказались жалкими воинами; но батаки съ озера Тоба были болѣе дики и, разъ они были разъярены появленіемъ ненавистныхъ бѣлыхъ, то пожалуй, рѣшились бы кинуться въ схватку. И затѣмъ всякій выстрѣлъ, свалившій съ ногъ кого-либо изъ нихъ, превратилъ бы таившуюся въ нихъ ненависть въ дикую злобу и страсть къ убійству. Но даже, еслибы намъ удалось оказать имъ продолжительное сопротивленіе, вѣдь въ концѣ концовъ заряды придутъ же къ концу. Что тогда? Тогда мы представляли бы собою беззащитныя жертвы ихъ кровожадной мстительности. И даже, если бы произошло чудо, и мы оттѣснили бы нашихъ враговъ или съумѣли бы выбраться изъ хижины, то все же мы остались бы ихъ плѣнными, потому что у насъ не было лодки, на которой мы могли бы покинуть островъ. А вѣдь въ каждомъ мѣстечкѣ этого острова насъ ожидала та же вражда, та же участь.

Итакъ, ждать, ждать! — сказали мы себѣ. Иного исхода нѣтъ. Боже, какое скверное, опасное положеніе!

Раджа Си Сарбутъ, сидѣвшій все время молча и, повидимому, безучастно, заявилъ наконецъ, что желаетъ спать. Намъ это было пріятно, потому что этимъ мы избавлялись отъ его наблюдающаго ока. Но правду ли онъ сказалъ? Не собирался ли убаюкать насъ обманчивой пѣснью безопасности? Онъ разлегся на полу, прижавшись тѣсно къ своимъ спутникамъ: начитанному въ Библіи Апартанату и мрачному Опумрамоти, погрузившимся, казалось, въ глубокій сонъ.

И вотъ въ хижинѣ, слабо освѣщенной одной свѣчей, воцарилась глубокая тишина. Но не готовили ли эти негодяи въ тишинѣ ночи измѣны? Не высматривала ли насъ изъ подъ чернаго крыла погибель? Мрачныя тяжелыя предчувствія стѣсняли наши сердца, и грозящая опасность отгоняла сонъ отъ очей.

Я не спускалъ взоровъ со спавшихъ туземцевъ и болѣе всего наблюдалъ за Си Сарбутомъ. Вдругъ я примѣтилъ при тускломъ мерцаніи свѣчи; что раджа повернулся, легъ лицомъ къ полу и протянулъ правую руку по направленію къ своему поясу. Спустя нѣсколько времени онъ повернулся снова, точно ему было неловко на полу, и несмотря на поспѣшность, съ какою онъ спряталъ правую руку подъ свой голубой плащъ, я замѣтилъ сверкнувшій въ ней стволъ револьвера, который я подарилъ ему сегодня утромъ.

Негодяй! Съ какимъ наслажденіемъ я вскочилъ бы съ ложа и, приставивъ къ его коварной канибальской груди дуло ружья, крикнулъ бы: «Предатель! Вотъ тебѣ награда! Вставай и защищайся! Сюда, вы негодяи, на честный бой!» Но нѣтъ этого нельзя было сдѣлать. Это была бы не храбрость, а неблагоразумная отвага, сумасбродная гордость! Одно только благоразуміе могло спасти насъ. Итакъ, спокойствіе и хладнокровіе!

Я потихоньку сообщилъ Мехелю свои наблюденія и замѣтилъ, что самое лучшее спросить раджу сейчасъ же, что такое онъ затѣваетъ съ нами. Намъ надо было внушить ему всѣмъ своимъ поведеніемъ величайшее почтеніе къ себѣ, такъ чтобы онъ даже счелъ бы насъ за существа, одаренныя сверхестественными силами и величайшей прозорливостью.

Наше совѣщаніе длилось самое короткое время. Затѣмъ мы сразу приподнялись съ ложа и вперили пристальные взоры въ лежавшаго на полу раджу.

— Раджа Лонтонга! крикнулъ Мехель громовымъ голосомъ.

Си Сарбутъ съ испугомъ поднялъ свое туловище съ полу.

А Мехель продолжалъ гремѣть своимъ торжественнымъ грознымъ голосомъ:

— Сознайся, что ты хочешь сдѣлать съ нами! Мы видимъ тебя насквозь, и намѣренія твои черны. Мы знаемъ, что ты лукавилъ съ нами, мы знаемъ, что ты хочешь нарушить свою торжественную клятву; потому и револьверъ въ твоей рукѣ, потому и люди твои сидятъ на алтанѣ, ожидая условнаго знака. Но не думай, раджа Лонтонга, будто мы страшимся тебя и твоей шайки. Смерть приходитъ только разъ, о если не сегодня, то завтра. Но вы не внушаете намъ страха, убѣдись въ этомъ, Си Сарбутъ, коснись моего сердца: оно бьется также ровно, какъ всегда; тронь нашъ пульсъ — кровь покойно струится по жиламъ! Предупреждаемъ тебя: не вызывай гнѣва великихъ боговъ, не навлекай на себя мести нашихъ могучихъ братьевъ, изъ которыхъ каждый въ тысячу разъ мудрѣе вашихъ прославленныхъ гуру, и въ тысячу разъ могучѣе, чѣмъ Синга Магараджа, великій левъ! Если вы прольете нашу кровь, васъ ждетъ рабство. Но если ты сдержишь обѣщаніе, которое далъ намъ, ни тебѣ, ни твоимъ людямъ не сдѣлаютъ зла. Отвѣчай, что ты можешь сказать?

Си Сарбутъ молчалъ. Онъ смотрѣлъ на насъ съ безграничнымъ изумленіемъ и тайнымъ страхомъ. Его лицо было блѣдно, какъ зола, въ глазахъ безпокойно металось что то. Но ни слова въ отвѣтъ не сорвалось съ его устъ. Онъ стоялъ, точно жалкій грѣшникъ передъ судьями. Онъ чувствовалъ, что сила его рухнула, что мы обошли его. Въ хижинѣ царила тишина, какъ въ могилѣ. Туземцы на алтанѣ, сдерживая дыханіе, напряженно ждали, что будетъ дальше.

— Отвѣчай, Си Сарбутъ, что ты замыслилъ? снова спросилъ его Мехель.

— Я боленъ, господинъ, прошепталъ раджа, спустя нѣсколько мгновеній, отпустите меня домой.

— Нѣтъ, былъ нашъ отвѣтъ, ты останешься здѣсь съ нами, намъ еще много надо сказать тебѣ, но… отошли домой своихъ людей!

Самодѣятельность и воля были такъ подавлены въ немъ, что онъ безъ возраженія, какъ покорный механизмъ, повиновался приказанію и вышелъ наружу, чтобы сообщить туземцамъ нашъ приказъ. Опумрамоти и Апартанатъ, смущенные, также незамѣтно удалились вонъ. Сегодня надежда получить порцію человѣчьяго мяса обманула ихъ.

Внезапно, намъ показалось, что на насъ надвигается новая опасность: хижина тряслась оттого, что по лѣстницѣ взбирались вверхъ. Но въ дверяхъ стоялъ «благочестивый раджа». Не раздалось ни одного выстрѣла. Онъ взглянулъ на насъ, и удовольствовавшись этимъ, поспѣшно спустился внизъ, чтобы покинуть селеніе и сообщить, можетъ быть, своимъ товарищамъ, какой видъ имѣли мы въ этотъ моментъ, когда нити ихъ вѣроломнаго заговора были порваны однимъ ударомъ.

Но нашъ раджа Си Сарбутъ вернулся назадъ, и мы снова заложили дверь. Надо было ковать желѣзо, пока оно было горячо.

— Хочешь ты сдержать свое слово, раджа Лонтонга? Или ты все еще намѣренъ держать насъ въ плѣну?

— Я сдержу свою клятву, сказалъ онъ, поникнувъ головой, ибо въ васъ живетъ великій духъ; онъ открываетъ вамъ затаеннѣйшія мысли человѣка, онъ предупреждаетъ васъ обо всемъ, что противъ васъ затѣваютъ, и охраняетъ васъ въ минуту опасности. Вы мудрѣе и могущественнѣе, чѣмъ жалкіе, темные люди этого острова.

— Ты правъ, раджа Си Сарбутъ. Но скажи, хочешь ты помочь намъ переправиться черезъ озеро въ Балиге?

— Я попытаюсь. Это трудно и противно обычаю и законамъ нашей страны. Я, можетъ быть, навлеку на себя злобу другихъ людей этого острова, но все же попытаюсь.

Въ концѣ концовъ онъ изъявилъ готовность достать намъ солу и гребцовъ къ ней, только мы никакъ не могли сговориться насчетъ цѣны, такъ какъ Си Сарбутъ требовалъ 65 долларовъ, въ то время какъ у меня въ карманѣ было только 12. Онъ не соглашался, чтобы мы уплатили ему всю плату въ Балиге, гдѣ я могъ размѣнять свои бумажныя деньги, но въ концѣ концовъ изъявилъ согласіе получить половину платы потомъ. Но такъ какъ и въ этомъ случаѣ денегъ не хватало, то намъ оставалось только одно.

Раджа Амбариты, который, какъ узналъ Буту, находился еще въ Лонтонгѣ, долженъ былъ выручить насъ изъ затрудненія. Вѣдь именно онъ заманилъ насъ въ эту западню и сверхъ того надулъ насъ на порядочную сумму. Мы хотѣли поговорить съ нимъ по совѣсти, чтобы онъ возвратилъ намъ по крайней мѣрѣ часть взятыхъ у насъ денегъ.

Потративъ два часа на всѣ эти объясненія съ Си Сарбутомъ, мы назначили свой отъѣздъ на послѣзавтра утромъ. Си Сарбутъ легъ спать въ нашей хижинѣ.

Но мы остались бодрствовать. Шелъ ли намъ на умъ сонъ, когда мы только что избѣжали самой ужасной опасности, когда либо грозившей намъ? Мы едва вѣрили своимъ очамъ. Можно ли въ самомъ дѣлѣ довѣрять этимъ людоѣдамъ? Опасеніе и радость чередовались въ нашемъ сердцѣ, уступая мѣсто одно другому. И такъ какъ намъ все-же казалось благоразуммнѣе не спать, то мы провели остатокъ ночи за чаемъ, покуривая трубки и разговаривая о далекой родинѣ.

Наступилъ новый день. Яркіе, горячіе лучи тропическаго солнца пробились въ щели нашей хижины. Привѣтствовать ли намъ солнце? Что еще случится сегодня? Этотъ народъ такъ непостояненъ, обѣщанія ихъ ничего не стоятъ и на клятвы нельзя положиться.

Можете, поэтому, представить себѣ наше изумленіе, когда намъ прислали въ даръ отъ Си Сарбута, покинувшаго хижину на зарѣ, двухъ козъ и нѣсколько платковъ или шалей! Я поблагодарилъ, но колебался принять ихъ, скромно замѣтивъ, что у меня не осталось ничего для отвѣтнаго подарка. Но Си Сарбутъ торжественно заявилъ, что онъ ни на что подобное не расчитывалъ и будетъ достаточно вознагражденъ, если я приму его подарокъ. Вскорѣ затѣмъ явился «благочестивый» раджа Си Омну съ нѣсколькими туземцами. Всѣ они имѣли мирный и любезный видъ и вообще вели себя такъ, точно этою ночью не случилось ничего. Раджа повторилъ свое прежнее приглашеніе навѣстить его въ домѣ, на что мы съ большой неохотой, однако, согласились. Затѣмъ мы рѣшили начать переговоры съ раджей Амбариты и послали Буту за нимъ. Но Буту вскорѣ вернулся, притомъ одинъ, сказавъ, что раджа обѣщалъ сейчасъ придти. Мы усумнились въ этомъ. Въ это же время мы узнали, что батаки собрались на большой совѣтъ въ полѣ, на которомъ разсуждаютъ о томъ, какъ поступить съ нами. По словамъ Буту, среди батаковъ все еще боролись двѣ партіи, изъ которыхъ одна, враждебная намъ, настаиваетъ на преданіи насъ смерти или, по крайней мѣрѣ, на задержаніи въ качествѣ рабовъ; вторая же партія, повидимому, считаетъ неудобнымъ поступить съ нами вѣроломно и желаетъ вернуть намъ свободу, какъ скоро будетъ доказано, что мы не голландцы. Послѣ завтрака мы снова послали Буту за раджей Амбариты, такъ какъ онъ и не думалъ являться. На этотъ разъ этотъ старый мошенникъ пришелъ и подвергся суровому допросу со стороны многихъ знатныхъ туземцевъ. Мы перечислили ему его преступленія и напомнили, какъ вѣроломно онъ надулъ насъ, но дѣйствовали очень осторожно, чтобы не раздражить его.

Наши переговоры подвигались впередъ довольно удачно. Раджа Амбариты, казалось, былъ напуганъ, какъ бы мы не потребовали съ него больше, чѣмъ ему, да и намъ того хотѣлось, и потому немедленно согласился вернуть 20 долларовъ. Такимъ образомъ, мы оказывались въ состояніи заплатить половину денегъ за переправу, и цичто болѣе не мѣшало нашему отплытію. Но мало ли что могло еще произойти до слѣдующаго утра?

«Благочестивый» раджа явился въ третій разъ со своимъ приглашеніемъ, и мы, скрѣпя сердце, пристегнули свои револьверы и послѣдовали за нимъ. Покидая хижину, я строжайше приказалъ слугамъ не позволять никому прикасаться къ нашему багажу.

— Ваши приказанія врядъ ли умѣстны, — перебилъ меня Мехель, — ибо я не думаю, что бы мы когда либо вернулись изъ этихъ гостей!

— Ну, сказалъ я, въ такомъ случаѣ мы будемъ защищаться до послѣдней крайности! Но я не раздѣляю вашего мрачнаго взгляда на положеніе вещей и думаю, что сегодня намъ грозитъ меньшая опасность, чѣмъ вчера.

Такъ же какъ наканунѣ мы тронулись въ путь и пошли по направленію къ холмамъ. Мы приблизились по крутому склону къ сильно укрѣпленному селенію, но прошли мимо и, пройдя рисовыя поля, приблизились къ двумъ довольно таки убогимъ хижинамъ. Хижины вовсе не походили на постоянное жилище «благочестиваго» раджи, встрѣтившаго насъ возлѣ нихъ и пригласившаго сѣсть на приготовленныя передъ входомъ циновки. Самъ онъ, Си-Сарбутъ, первый раджа и раджа Амбариты съ другими туземцами усѣлись противъ насъ полукругомъ, послѣ чего наступило торжественное молчаніе, угнетавшее насъ, словно свинцовая гора. Солнце палило такъ жестоко, что тѣло наше вскорѣ покрылось обильнымъ потомъ. Впереди предъ нами покоилось во всей своей прелести темно-голубое озеро, обрамленное крутыми берегами и пологими склонами съ рощами бамбуковъ, полями и селеніями, между тѣмъ, какъ позади воздымались горы острова. Сейчасъ же за нашею спиною, шагахъ этакъ въ 5 возвышалась свѣже-вскопанная насыпь въ 4 фута высоты, внушавшая намъ темныя подозрѣнія.

Наконецъ «благочестивый» раджа нарушилъ тяжкое молчаніе примѣрно слѣдующею рѣчью:

— Тамъ наверху на небѣ есть Богъ, который все видитъ и все знаетъ!

— Совершенно вѣрно! отвѣтили мы.

— Пусть онъ укрѣпитъ васъ на вашемъ пути! продолжалъ Си Омпу елейнымъ тономъ.

Слова эти звучали словно рѣчь духовника, напутствующаго осужденнаго на мѣсто казни. На Мехеля рѣчь эта произвела потрясающее впечатлѣніе, такъ какъ она, казалось, подтверждала его подозрѣнія, и я замѣтилъ, какъ правая рука его дрогнула по направленію къ сидѣвшему съ нимъ рядомъ раджи Амбариты. Послѣ Мехель сообщилъ мнѣ, что въ мигъ нападенія онъ хотѣлъ выхватить у того изъ за пояса ножъ и вонзить его негодяю въ грудь, чтобы, покрайней мѣрѣ, онъ, виновникъ нашей гибели, не ушелъ съ мѣста живымъ.

Мнѣ самому положеніе наше въ это мгновеніе казалось чрезвычайно опаснымъ, и я уже предназначилъ два заряда своего револьвера на долю Си Сарбута и «благочестиваго» радяіи Си Омпу.

На дѣлѣ, однако, не случилось ничего худого.

«Благочестивый» просто устроилъ намъ форменный экзаменъ. Онъ спрашивалъ о самыхъ странныхъ и невозможнымъ вещахъ, напр:, можетъ ли человѣкъ летать и дѣлаться невидимкой; есть ли такой приборъ, въ который видны вещи ночью, и не надо ли для этого краснаго свѣта. Онъ, очевидно, намекалъ этими словами на нашу фотографію, пластинки которой вкладываются въ аппаратъ въ темнотѣ при свѣтѣ краснаго фонаря, что мы въ послѣдній разъ произвели въ Амбаритѣ къ величайшему изумленію тамошнихъ туземцевъ. Отвѣтивъ на всѣ эти вопросы съ величайшей осторожностью, мы благополучно прошли сквозь «оффиціальное» испытаніе, и такъ какъ наши отвѣты, видимо, удовлетворили туземцевъ, то рѣчь раджи полилась въ болѣе дружелюбномъ, мягкомъ тонѣ, а въ заключеніи онъ заговорилъ даже о подаркѣ, который долженъ былъ состоять изъ козы и двухъ копій.

Съ облегченнымъ сердцемъ поднялись мы съ своихъ мѣстахъ, готовые убраться по-добру по здорову, какъ насъ пригласили посѣтить еще одного раджу въ сосѣднемъ селеніи. Пройдя небольшое разстояніе, мы подошли къ сильно укрѣпленному селенію съ тщательно защищеннымъ входомъ. Внутри оно распадалось на двѣ части и производило такое впечатлѣніе, точно тутъ было два селенія, смыкавшихся общей стѣной. На площадѣ были разостланы циновки — насъ очевидно ждали. Здѣсь насъ привѣтствовалъ высокій крѣпкій туземецъ лѣтъ сорока съ широкимъ кольцомъ изъ слоновой кости на лѣвомъ плечѣ. Онъ ласково указалъ намъ на мѣста и приказалъ подать свѣжихъ кокосовыхъ орѣховъ, а слугѣ велѣлъ привести для насъ козу. Какая быстрая неожиданная перемѣна въ нашей судьбѣ!

Вернувшись къ себѣ, мы переговорили съ Си Сарбутомъ относительно своего отъѣзда и были только чрезвычайно удивлены, когда онъ сказалъ, что приготовилъ для насъ три солу. Зачѣмъ такъ много, онъ не сказалъ. Одна изъ лодокъ, очевидно, была приведена еще до обѣда, такъ какъ до насъ долетали знакомые звуки «холья-хе, xo-ле-ра», показавшіеся намъ военнымъ кличемъ. Казалось, туземцы хотѣли оставить насъ въ неизвѣстности на этотъ счетъ, потому-что на нашъ вопросъ они сообщили намъ, будто это дѣти изъ Амбариты, играющіе въ гребцовъ. Какіе, однако, сильные голоса у этихъ дѣтей! И зачѣмъ, все-таки, потребовалось три солу?

По мнѣнію Мехеля туземцы Лонтонга намѣревались произвести на насъ нападеніе, лишь только мы выѣдемъ на средину озера: этимъ де способомъ имъ легче справиться съ нами. Новое подозрѣніе! Притомъ не безъ причинъ! Но эта мысль безпокоила насъ не такъ сильно, потому что при такомъ нападеніи мы могли свободно пустить въ ходъ свое оружіе и, оставшись хозяевами солу, самостоятельно добраться на ней до Балиге. Конечно, прибѣгнуть къ этому средству слѣдовало лишь въ самомъ крайнемъ случаѣ. Вечеромъ хижина наша снова наполнилась шумной толпой, но уже въ 9 часовъ мы попросили ихъ убраться, чтобы мы могли раньше завалиться спать. Намъ предстояло еще привести въ порядокъ свои вещи и бумаги, такъ какъ раджа хотѣлъ по прибытіи въ Балиге, не спуская насъ съ лодки, освѣдомиться сперва у миссіонера съ помощью бумагъ, точно ли мы не голландцы. Конечно, въ этомъ не было ничего опаснаго, но все же надо было устранить возможность какого-либо недоразумѣнія. Теперь, разумѣется, мы поняли, зачѣмъ Си Capбуту потребовались три солу: на нихъ долженъ былъ плыть сторожившій насъ конвой. Мы выговорили себѣ право послать Ассенга вмѣстѣ съ раджей къ миссіонеру, чтобы онъ былъ свидѣтелемъ переговоровъ. Конечно, мы заранѣе объяснили смѣтливому китайцу въ чемъ дѣло, научили, что ему дѣлать, и написали подробное донесеніе о томъ, какъ туземцы насъ поймали и при какихъ условіяхъ согласны вернуть намъ свободу. Это писаніе Ассенгъ долженъ былъ тайно передать миссіонеру съ просьбой прочесть его, прежде чѣмъ вступить въ бесѣду съ раджей. Едва мы покончили съ этимъ дѣломъ — наступала уже полночь — какъ въ нашу дверь постучался кто-то. Мы поспѣшно спрятали бумагу и карандашъ, чтобы не возбуждать ненужныхъ подозрѣній, и убрали съ порога спавшаго тамъ Ассама. Въ открытой двери появился мошенникъ раджа Амбариты.

— Я не былъ вчера вечеромъ у васъ и поэтому хочу посидѣть у васъ сегодня! — объяснилъ онъ свое посѣщеніе.

— Садись, будь гостемъ, — отвѣтили мы и указали ему мѣсто.

Съ трудомъ разбудили мы разоспавшагося повара китайца и приказали ему приготовить чай для гостя.

Помолчавъ немного, раджа промолвилъ внезапно:

— А вѣдь вы только-что писали!

Мошенникъ этотъ, стало быть, подслушивалъ у двери и подсматривалъ въ ея щели. Казалось, онъ явился нарочно, чтобы шпіонить за нами, такъ какъ мы не почуяли его приближенія, что при его толщинѣ и шаткой архитектурѣ постройки могло произойти лишь въ томъ случаѣ, если онъ подкрался съ величайшей осторожностью.

— Да, — отвѣтили мы, — мы сводили счеты и записали также тѣ 20 долларовъ, которые ты намъ вернулъ.

Лицо его прояснилось. Послѣ того, какъ мы свели съ нимъ счеты, онъ сразу пересталъ бояться насъ, даже чувствовалъ себя въ нашей хижинѣ очень уютно

Чай вскипѣлъ, но угостить его табакомъ или папиросами я не могъ, такъ какъ запасъ ихъ истощился. Собственно говоря, мы были даже рады его появленію, потому что присутствіе его давало намъ возможность, не возбуждая въ туземцахъ подозрительности, бодрствовать и эту ночь. Онъ даже предложилъ сидѣть съ нами всю ночь, и мы рѣшили составлять ему общество по очереди, чтобы каждый изъ насъ могъ поспать хоть нѣсколько часовъ, въ чемъ мы очень нуждались послѣ двухъ тревожныхъ и безсонныхъ ночей. Ночь прошла въ томъ, что раджа жевалъ бетель, сопѣлъ, громко чихалъ и зѣвалъ или съ шумомъ раскалывалъ арековые орѣхи своимъ маленькимъ пестикомъ. Такъ провели мы послѣднюю ночь въ Лонтонгѣ.

ГЛАВА VII.
Плаваніе по озеру и окончательное спасеніе отъ опасности.

Съ наступленіемъ дня мы приготовились выступить и спустили нашъ багажъ по высокой лѣстницѣ на землю. Жители Лонтонга тоже оказались готовыми въ путь; въ числѣ ихъ были оба «благочестивыхъ» туземца — Опумрамоти и Апартанатъ, которымъ въ прошлую ночь, кажется, очень хотѣлось отвѣдать человѣчьяго мяса. Итакъ, можно было надѣяться, что раджа Си Сарбутъ сдержитъ свое обѣщаніе. Вскорѣ появился онъ самъ и отдалъ приказаніе перенести наши вещи на берегъ и погрузить ихъ на солу.

Тутъ произошло еще одно странное и любопытное событіе. Между моими вещами было нѣсколько склянокъ со спиртомъ, заключавшихъ въ себѣ собранныхъ нами насѣкомыхъ и пресмыкающихся. Въ одной склянкѣ помѣщалась красная съ черными полосами змѣя, которую я изловилъ въ странѣ Каро-батаковъ. Буту, вопреки всѣмъ своимъ достоинствамъ, обладалъ общею всѣмъ батакамъ склонностью морочить людей; онъ разсказывалъ туземцамъ въ Амбаритѣ, будто эта змѣя служитъ у насъ сторожемъ и во время нашего сна или отсутствія смотритъ за вещами, и что она будто бы обладаетъ еще какими то способностями, которыхъ.онъ однако не знаетъ. Эта исторійка вполнѣ соотвѣтствовала вкусу батаковъ ко всякой суевѣрной чепухѣ; ее стали разсказывать всѣмъ и каждому, моя змѣя стала возбуждать въ туземцахъ чувства величайшаго страха и недовѣрія. Дѣло дошло даже до того, что я нашелъ необходимымъ пожертвовать ею, т. е. попросту выбросить ее вонъ. Туземцы не могли понять, зачѣмъ мнѣ было таскать съ собой эту тварь, если бы она не обладала какими то таинственными, а потому страшными свойствами. Но въ концѣ концовъ они успокоились, и змѣя осталась въ банкѣ.

Спустившись на алтанъ хижины, мы бросили прощальный взоръ въ темную внутренность ея, гдѣ провели мучительные часы ожиданія, гдѣ гибель уже носилась надъ нашими головами, и которая, казалось, была предназначена къ тому, чтобы принять нашъ послѣдній вздохъ и ороситься нашею кровью. Прощаніе съ ней, конечно, не доставило намъ неудовольствія, и, легко вздохнувъ, мы спустились съ лѣстницы и поспѣшили на берегъ. Тамъ насъ уже ожидала готовая солу.

Въ нѣкоторомъ разстояніи кучка туземцевъ человѣкъ въ 20 спихивала въ воду вторую, но о третьей не было ни слуху, ни духу.

Мы простились съ собравшейся на берегъ толпой островитянъ, пожали знатнѣйшимъ изъ нихъ руки и вошли въ лодку, въ которой кромѣ насъ помѣстилось еще 44 гребца. Изъ предосторожности мы заняли съ своими слугами и Буту носовую часть длинной выдолбленной изъ дерева солу, чтобы въ случаѣ нападенія немедленно и быстро дѣйствовать своимъ оружіемъ. Раджа Си Сарбутъ, помѣстившійся позади насъ, взялъ на себя командованіе, а «благочестивый» раджа Си Омпу остался среди гребцовъ съ цѣлью распоряжаться и передавать имъ приказанія Си Сарбута, что и дѣлалъ съ чисто огневымъ увлеченіемъ. Особенно ужасный видъ представлялъ онъ, когда дико оралъ, выпучивъ глаза и разставивъ руки. Лодка отчалила отъ берега и легко и свободно пошла по волнамъ. Но остальныхъ двухъ лодокъ не было видно, и Си Сарбутъ даже не заводилъ рѣчи о нихъ.

Съ души скатилось тяжелое бремя, и мы, наконецъ, вздохнули свободно. Жизнь казалась намъ вдвойнѣ прекраснѣе и цѣннѣе послѣ того, какъ мы приготовились лишиться ея здѣсь средѣ дикарей. Но все же опасность миновала не вполнѣ, и это мы скоро узнали на дѣлѣ.

Было уже 11 часовъ, какъ поднялся свѣжій вѣтеръ, разыгравшійся вскорѣ въ сильную бурю, такъ что лодку стало бросать изъ стороны въ сторону. Между гребцами произошло необычайное смятеніе, и они стали кричать самымъ дикимъ образомъ. Но всѣхъ ихъ превзошелъ «благочестивый» принцъ Си Омпу, который имѣлъ видъ страшно разсерженнаго божества, пытаясь громовымъ ревомъ водворить среди людей порядокъ и спокойствіе, а можетъ быть успокаивая этимъ способомъ собственный страхъ. Многіе принялись швырять за бортъ мѣшки съ рисомъ и вещами, чтобы не дать судну погрузиться въ воду. Мы не могли уже держаться опредѣленнаго направленія, такъ какъ лодка превратилась въ жалкую игрушку яростныхъ волнъ. Мехель приготовился къ тому, чтобы въ случаѣ потопленія спастись вплавь, а я съ сокрушеніемъ видѣлъ уже свои добытыя съ такимъ трудомъ коллекціи на днѣ бурнаго озера. Но гребцы внезапно поскакали черезъ борты въ воду и, крѣпко уцѣпившись одной рукой за края ея, старались не дать ей опрокинуться. Вѣтеръ и волны медленно гнали насъ къ берегу, въ веселую бухту Гопгопанга, гдѣ мы хотѣли переждать бурю и привести въ порядокъ лодку. Жители селеній и мѣстечекъ, разсѣянныхъ по склону берега, издали видѣли нашу отчаянную борьбу съ разъяренными стихіями, и когда насъ поднесло ближе къ берегу, толпа вооруженныхъ дикарей бросилась въ мелкую бухту, гдѣ наша лодка стала на мель близь устья ручейка, извивавшагося по рисовымъ полямъ. Эти дикари были враги туземцевъ Лонгтонга, и потому Си Сарбутъ, замѣтивъ, что насъ, вопреки усиліямъ гребцовъ, несло къ берегу, сталъ махать своимъ голубымъ плащемъ въ знакъ того, что наши намѣренія вполнѣ дружелюбныя и что мы желаемъ такой же встрѣчи.

Когда мы ступили на берегъ, то очутились передъ толпой съ ногъ до головы вооруженныхъ туземцевъ. Нашъ Си Сарбутъ шепнулъ на ухо Мехелю, чтобы онъ ни въ какомъ случаѣ не заговаривалъ съ этими туземцами по батакски и даже не подалъ виду, будто понимаетъ это нарѣчіе. Послѣдствія показали, что совѣтъ этотъ былъ очень умѣстенъ, потому что дикари, послѣ тщетныхъ попытокъ столковаться съ нами, накинулись съ гнѣвными упреками на нашего раджу, по какому праву онъ осмѣлился нарушить законъ страны и переправлять черезъ озеро чужестранцевъ. Они даже пригрозили пожаловаться на него Синга Магараджѣ. Но нашъ раджа объяснилъ имъ, что мы «пандита», т. е. христіанскіе миссіонеры, и что у насъ есть собственноручное письмо Магараджи, которое онъ даже видѣлъ собственными глазами. Эта выдумка не только не успокоила туземцевъ, но, кажется, еще болѣе озлобила ихъ. Неожиданное замедленіе нашего путешествія было очень непріятно, ибо малѣйшая случайность могла въ этой странѣ привести къ гибели, тѣмъ болѣе, что наше настоящее положеніе было уже опасно. Ради безопасности мы снова вошли въ лодку, гдѣ ружья были у насъ подъ руками. Нѣкоторые туземцы, однако подскочили къ намъ и, совершенно забывъ, что мы, — какъ притворялись — не понимаемъ ихъ языка, крикнули:

— Мы должны поспѣшить къ нашему раджѣ и сообщить ему о вашемъ прибытіи, чтобы онъ могъ явиться и оказать вамъ подобающія почести!

Съ этими словами съ полдюжины ихъ кинулось прочь отъ берега. Эдакіе негодяи! Они замыслили совсѣмъ иное, а не почести! Но вотъ и гребцы наши заспорили между собою. Замѣтивъ это, Си Сарбутъ приказалъ всѣмъ немедленно войти въ лодку и гресть въ открытое озеро.

— Намъ надо поскорѣе убраться, — шепнулъ онъ мнѣ, — потому что эти люди побѣжали за подкрѣпленіями съ цѣлью напасть и избить насъ, я слышалъ, какъ они шептались на этотъ счетъ!

Къ несчастью буря еще не улеглась, и по озеру ходили высокія волны, мѣшавшія намъ выбраться въ него. Поэтому мы укрылись за выступомъ скалистаго берега и выставили стражей, которые должны были зорко слѣдить, какъ бы враги не напали на насъ врасплохъ. Спустя около часу мы уже могли отважиться выйти на своей солу въ озеро, но плыть въ Балиге было уже поздно, и по совѣту раджи мы двинулись къ сѣверу, чтобы укрыться на ночь въ сосѣдней бухтѣ Дьонги, гдѣ жили друзья лонгтонгцевъ. Не успѣли мы собраться въ путь, какъ увидѣли на озерѣ нѣсколько небольшихъ солу, спѣшившихъ прямо къ намъ и плывшихъ съ большой быстротой.

— Это люди изъ Гопгопанга! — крикнулъ Си Омпу. Они идутъ сюда! Они гонятся за нами! И громовымъ голосомъ онъ крикнулъ гребцамъ взяться за весла. Онъ былъ правъ. До насъ уже доносились насмѣшливые крики преслѣдователей. Не теряя ни одного мгновенія люди наши кинулись на весла, такъ что наша солу понеслась какъ стрѣла, оставивъ преслѣдователей далеко позади. Черезъ полчаса, когда мы достигли скалистаго мыса, скрывшаго отъ нашихъ глазъ негостепріимную бухту, гребцы издали громкій радостный крикъ и подняли на минуту весла, предоставивъ судну свободно скользить по водѣ. Это означало радость и насмѣшку надъ преслѣдователями, оставшимися съ носомъ. Такъ какъ бухта, куда мы направлялись, была недалеко, то не было причины особенно торопиться, и наша лодка спокойно плыла вдоль крутого берега. Черезъ 2 часа мы были уже въ бухтѣ Дьонги, гдѣ находились селенія того же имени. Вдали виднѣлись еще деревни. Жители ихъ занимались рыболовствомъ, но промыселъ этотъ приносилъ мало прибыли, такъ озеро было бѣдно рыбой.

Мы причалили къ одному изъ помостовъ, и сбѣжавшіеся туземцы приняли насъ хоть и не ласково, но и не враждебно. Насъ даже пригласили завернуть въ селеніе и переночевать въ домѣ. Но мы не хотѣли затягивать своего плаванія и потому предпочли провести ночь въ лодкѣ, гдѣ устроили изъ листьевъ и стеблей бамбука нѣчто вродѣ шалаша, а Френсисъ разложилъ на берегу костеръ и принялся за стряпню. Опасаться ночного нападенія преслѣдовавшихъ насъ туземцевъ было трудно, но все же мы выставили стражу. Нашимъ спутникамъ мы также не могли довѣрять вполнѣ, ибо имъ ничего не стоило измѣнить и предать насъ, а потому сверхъ туземной стражи мы выставили еще свою и въ полночь пустились въ дальнѣйшее плаваніе по озеру на югъ. Передъ отплытіемъ Си Сарбутъ кинулъ намъ нѣсколько темныхъ плащей со словами:

— Накиньте ихъ на себя и скройте ваши бѣлыя одежды, видныя издалека!

Гребцы безшумно опускали весла въ воду, всѣ сохраняли молчаніе, и даже приказанія передавались шепотомъ. Мы неподвижно сидѣли на носу, въ то время какъ наша солу, точно привидѣніе, скользила по темному озеру. Возлѣ насъ чернѣлъ обрывистый берегъ, а въ высотѣ темное тропическое небо искрилось тысячами созвѣздій, среди которыхъ созвѣздіе Южнаго Креста указывало намъ путь впередъ, къ свободѣ! Но вскорѣ опять поднялся сильный вѣтеръ, перешедшій почти въ такую же бурю, какая свирѣпствовала наканунѣ. Наше судно находилось на серединѣ озера въ равномъ разстояніи отъ острова и материка. Страхъ и смятеніе овладѣли нашими батаками, и они подняли ужаснѣйшій вой. Они призывали разныхъ духовъ, духа дѣда, бабки, отца, матери, даже духовъ дѣтей, умоляя избавить ихъ отъ опасности.

— Назадъ! крикнулъ Си Сарбутъ по нашему совѣту.

— Назадъ! повторилъ «благочестивый» раджа. И лодка повернула, несмотря на опасность попасть въ руки туземцевъ Гопгопанга, можетъ быть уже выслѣживавшихъ насъ. Си Омпу находился въ состояніи страшнѣйшаго возбужденія, точно онъ дрожалъ за нашу жизнь и не зналъ большей заботы, какъ доставить насъ въ безопасное мѣсто. При этомъ онъ ругалъ гребцовъ, которые, какъ ему все казалось, слишкомъ мѣшкали за веслами.

— Скорѣй, скорѣй! кричалъ онъ. — Ты тамъ, приналягъ-ка! Живо, живо! Разъ, два! Разъ, два! бѣшено командовалъ онъ. — Замолчите ли вы, поганые крикуны! Постойте, я вамъ задамъ! И онъ, словно бѣшеный, метался по лодкѣ. Но лодку качало, и въ потьмахъ Си Омпу шагнулъ не туда, куда слѣдовало. Раздался дикій крикъ, всплескъ — и Си Омпу изчезъ въ водѣ озера.

Какой ужасъ! На темныхъ волнахъ не было видно ничего, кромѣ тусклаго отраженія безчисленныхъ звѣздъ.

Но вотъ, вдали отъ лодки что то показалось изъ воды! Раздался крикъ о помощи. Это Си Омпу всплылъ на поверхность. Мы быстро направились къ нему, но волны и вѣтеръ относили его прочь. «Благочестивый» раджа былъ, повидимому, плохой пловецъ и дико кричалъ о помощи. Наконецъ лодка приблизилась къ нему настолько, что можно было протянуть ему весло. Съ неимовѣрнымъ трудомъ уцѣпился онъ за него; силы, казалось, покидали утопающаго. Гребцы подтянули его къ борту, и скоро онъ лежалъ на днѣ ея, дрожа отъ холода, и совершенно изнуренный отчаянной борьбой съ волнами. Не безъ труда удалось намъ повернуть солу назадъ, и въ 2 часа ночи мы снова были въ бухтѣ Дьонги, гдѣ еще тлѣлъ нашъ костеръ.

На зарѣ въ 5 ч. мы снова тронулись въ путь. Вѣтеръ унялся, и озеро успокоилось настолько, что мы осмѣлились предпринять новую попытку. Но наши спутники никакъ не могли согласиться относительно курса. Плыть вдоль озера они считали опаснымъ, такъ какъ тамъ не было защиты отъ сильнаго вѣтра. Долго спорили они, пока, наконецъ, по нашему совѣту не рѣшили плыть въ нѣкоторомъ разстояніи отъ острова. Такъ и сдѣлали. Когда мы приблизились къ какому то селенію, раджа снова принялся махать своимъ синимъ плащемъ. Но это не привело ни къ чему, потому что когда вѣтеръ началъ гнать нашу солу къ берегу, собравшаяся тамъ толпа вооруженныхъ туземцевъ начала палить по насъ изъ ружей, къ счастью не попавъ ни въ кого. Вскорѣ наша лодка вошла въ южный конецъ озера, и здѣсь должно было рѣшиться, можемъ ли мы продолжать наше плаваніе въ Балиге или придется искать убѣжище, гдѣ нибудь, на южномъ берегу озера. Передъ нами растилалось свободное пространство воды, окаймленное на югѣ голандскими владѣніями. Но озеро слишкомъ волновалось, и мы не могли убѣдить нашихъ неопытныхъ аргонавтовъ переплыть разстояніе въ 10 верстъ, отдѣлявшее насъ отъ берега, а потому пришлось согласиться пристать къ берегу и обождать лучшей погоды.

Наша лодка пристала къ берегу, принадлежавшему къ области Самосиръ, населенному враждебными намъ батаками, Намъ было несносно думать, что мы такъ близко отъ Балиге, и тѣмъ не менѣе все еще принуждены оставаться въ опасной неизвѣстности.

Вскорѣ послѣ нашего прибытія намъ сообщили, что на островѣ остановился отрядъ атчинцевъ человѣкъ въ 60, они стояли лагеремъ вблизи селенія. Они прибыли съ намѣреніемъ возбудить обитателей Тобы противъ голандцевъ. Хотя батаки и атчинцы живутъ другъ съ другомъ далеко не дружно, но они сходятся въ общей ненависти къ голандцамъ. Но тобанцы, опасаясь неблагопріятнаго исхода войны, колебались. Атчинцы такъ разсердились за это на тобанцевъ, что между тѣми и другими произошло кровавое столкновеніе въ самый день нашего прибытія. И вотъ жители селенія потребовали отъ насъ, чтобы мы приняли участіе въ этомъ столкновеніи. Разумѣется, мы не согласились съ ними, но все же я далъ имъ одно изъ своихъ ружей. Два часа спустя сраженіе окончилось побѣдой батаковъ, что было намъ очень на руку. Туземцы разсказали намъ, что одинъ изъ враговъ былъ раненъ моимъ ружьемъ, а другой палъ въ бою, достался имъ въ руки, и они, по обычаю страны, разодрали его на части и пожрали, оставивъ одни кости.

Они явились къ намъ съ этого пира, съ руками и лицами, лоснившимися отъ жира жертвы, и похвалялись предъ нами своими подвигами.

Утромъ въ мѣстечкѣ открылся базаръ, на который собрались однако, одни только жители отдаленныхъ селеній и въ числѣ ихъ люди племени Си Гаулъ, которыхъ молва прославила какъ храбрыхъ стрѣлковъ и отчаянныхъ озерныхъ разбойниковъ, отлично правившихъ своими лодками. Мы попытались убѣдить нашего Си Сарбута отплыть вмѣстѣ съ этими людьми. Но тщетно. Онъ боялся, какъ бы мы не подверглись ихъ нападенію и отказался наотрѣзъ. Такимъ образомъ намъ пришлось провести на островѣ Тоба еще одну ночь. Мы по старому соорудили въ лодкѣ шалашъ и по очереди держали караулъ ночью. Къ счастью она прошла спокойно. Настало утро того дня, когда должны были кончиться наши злоключенія. Намъ казалось почти невѣроятнымъ счастьемъ послѣ столькихъ опасностей и передрягъ причалить наконецъ къ вѣрному берегу. Гребцы наши были такъ напуганы происшествіями плаванія, что отказались выйти въ озеро, когда поверхность его заволновалась отъ легкаго вѣтра, и намъ пришлось пустить въ ходъ все свое краснорѣчіе, чтобы убѣдить ихъ тронуться въ путь, что и удалось наконецъ около 5 часовъ утра. Но едва волны начали хлестать черезъ бортъ, Си Сарбутъ испугался и повернулъ назадъ. Къ счастью по озеру плыли по одному направленію съ нами еще двѣ солу съ меньшимъ числомъ у гребцовъ, чѣмъ у насъ, и намъ удалось убѣдить Си Сарбута продолжать плаваніе въ ихъ обществѣ и даже пересадить на нихъ часть нашей команды, что значительно облегчило наше глубокосидѣвшее судно.

«Благочестивый» раджа Си Омпу впалъ въ совершенное изнуреніе отъ своей суеты, заботъ о цѣлости судна и вчерашняго нечаяннаго купанья въ озерѣ, а отъ крику онъ совершенно охрипъ. Онъ напоминалъ теперь укрощеннаго льва, разучившагося рычать, и отдавалъ приказанія слабымъ, едва слышнымъ голосомъ. Конечно, эти обстоятельства много убавили въ его княжеской гордой внѣшности и даже дѣлали его смѣшнымъ.

Когда волненіе нѣсколько улеглось, онъ примостился возлѣ насъ и сталъ увѣрять, что во время бури непрестанно призывалъ Іегову, умоляя его пощадить насъ.

Вдали обрисовывалась понемногу сверкавшая въ лучахъ солнца спокойная бухта Балиге, и послѣ трехчасоваго плаванія мы обогнули наконецъ мысъ Си Гаулъ и остановились здѣсь, ожидая остальныя нѣсколько отставшія солу, съ которыхъ намъ надо было снять нашихъ гребцовъ. Обитатели Си Баула уже замѣтили насъ и, собравшись на берегу, громко выражали свое неудовольствіе, угрожая пожаловаться Синга Магараджѣ. Но не обративъ на нихъ никакого вниманія, мы тронулись дальше къ дому голландскаго чиновника, бѣлѣвшему на берегу. Близь берега Си Сарбутъ потребовалъ, чтобъ я поднялъ нашъ флагъ, и скоро полотнище его съ цвѣтами нашей родины затрепалось надъ синей поверхностью озера, увѣдомляя обитателей Балиге о нашемъ неожиданномъ появленіи. Проѣхавъ мимо Балиге, мы въ 10 ¹/₂ часовъ пристали къ берегу близь жилища Номенсена, введя нашу солу въ мелкій каналъ, и когда дно ея коснулось дна, мы внѣ себя отъ радости однимъ прыжкомъ выскочили на берегъ. Мы были спасены и все же пересѣкли страну вольныхъ батаковъ!

Въ сопровожденіи толпы батаковъ мы тронулись къ дому Номенсена, который долженъ былъ удостовѣрить наши личности, но, къ вящему изумленію, мы нашли домъ его заколоченнымъ, а его выѣхавшимъ, притомъ неизвѣстно куда. Нашъ багажъ оставался еще въ лодкѣ, значитъ во власти островитянъ, которые не обнаруживали желанія выдать его намъ, и сверхъ того мнѣ все-таки хотѣлось, чтобы раджа услыхалъ изъ устъ посторонняго человѣка, что мы не обманули его. Тутъ мы узнали, что въ Балиге живетъ еще одинъ миссіонеръ и, съ согласія Си Сарбута, рѣшили обратиться къ нему. Но, прежде чѣмъ выполнить это рѣшеніе, мы завернули въ китайскую харчевню, гдѣ, словно дѣти, накинулись на разную европейскую ѣду, которой были такъ долго лишены во время нашего странствія. Мы угостили также нашихъ спутниковъ, которые обнаружили столько жадности, что хозяинъ китаецъ счелъ насъ, кажется, за умирающихъ съ голоду. Я размѣнялъ тутъ свои банковые билеты и вручилъ раджѣ остальные причитавшіеся ему 30 долларовъ.

Мы не хотѣли покинуть этого поселенія, по имени Лагуботи, не сдѣлавъ визита голландскому коменданту, къ которому направились въ сопровожденіи одного только раджи. Комендантъ жилъ внутри небольшого форта, вооруженнаго двумя пушками и охраняемаго гарнизономъ въ 125 солдатъ. Это былъ молодой голландецъ, который очень изумился, услышавъ отъ насъ повѣсть о нашихъ странствіяхъ, но онъ не мало повредилъ намъ, заявивъ раджѣ безъ нашего предупрежденія, что «эти пойманные имъ господа дѣйствительно бланда, т. е. голландцы». Командиръ плохо зналъ по батакски, а слово «бланда» означаетъ на ихъ языкѣ «бѣлый», подъ какимъ названіемъ батаки всегда подразумѣваютъ голландцевъ. Услыхавъ слова коменданта, Си Сарбутъ пришелъ въ страшное негодованіе, полагая, что мы надули его. А вѣдь вещи наши находились еще въ его рукахъ!

Итакъ, не оставалось ничего иного, какъ сыграть новую комедію.

Мы потребовали отъ раджи наши бумаги, «ибо, сказали мы, офицеръ не знаетъ насъ и, прежде чѣмъ рѣшить, кто мы такіе, долженъ посмотрѣть наши бумаги». А коменданта мы попросили объяснить раджѣ, не употребляя слова «бланда», къ какой націи мы принадлежимъ. Тугъ наконецъ все выяснилось, и Си Сарбутъ остался вполнѣ доволенъ, когда услыхалъ, что я австріецъ, а Мехель швейцарецъ, хотя и не имѣлъ никакого представленія объ этихъ націяхъ; но ему было довольно того, что мы не ненавистные голландцы.

Въ полдень мы отправились въ Балиге сухимъ путемъ, гдѣ скоро разыскали миссіонера, г. Пильграма, но и его не застали дома. Вскорѣ однако онъ вернулся, и мы разсказали ему о своемъ положеніи и показали свои бумаги.

Глаза Си Сарбуга такъ и впились въ миссіонера, и онъ спросилъ:

— Что написано въ бумагахъ, господинъ?

— Что эти люди сказали вамъ правду, — отвѣчалъ тотъ, — они не голландцы и не враги батаковъ.

Тогда Си Сарбутъ подошелъ къ намъ и дружелюбно протянулъ намъ руку, ту самую руку, которая въ достопамятную ночь держала приготовленное противъ насъ оружіе.

Итакъ, наше приключеніе на озерѣ Тоба завершилось благополучно. Все пережитое словно дурной сонъ, отошло въ область прошлаго. Какою прекрасною казалась намъ свобода, какъ наслаждались мы природой и удобствами европейской жизни въ домѣ миссіонера. Наши люди принялись устраиваться въ новомъ помѣщеніи, куда батаки внесли наши вещи. Вечеромъ мы долго сидѣли, разсказывая нашему хозяину о событіяхъ нашего путешествія, а затѣмъ легли спать въ полной увѣренности въ своей безопасности.

ГЛАВА VIII.
Въ Сибогу.

Отдыхъ и покой были намъ очень необходимы послѣ всѣхъ этихъ передрягъ и непрестаннаго возбужденія, но предаться ему можно было недолго, такъ-какъ надо было торопиться во-время прибыть въ голландскую гавань Сибога, откуда суда могли развезти насъ по домамъ, Мы воспользовались отдыхомъ, чтобы, просушить наши вещи, вымокшія во время плаванія по озеру. Къ несчастью немало рисунковъ и фотографическихъ снимковъ попортилось такъ сильно, что ихъ пришлось бросить. 23 апрѣля благодаря содѣйствію миссіонера Пильграма мы могли выступить по направленію къ берегу. Проѣзжая по рынку, мы натолкнулись на группу батаковъ; это были Си Сарбутъ, Си Омпу и Буту, видимо поджидавшіе насъ. Пожавъ имъ руки и сказавъ «прощайте навсегда!» мы вонзили шпоры въ бока лошадей и поскакали прочь. А батаки долго еще стояли на дорогѣ и смотрѣли намъ вслѣдъ, особенно Буту, которому мы дали хорошіе подарки въ награду за его вѣрную службу.

Живописная дорога вилась по густо заселенной мѣстности и проходила въ одномъ мѣстѣ возлѣ самаго озера, на которомъ мы испытали столько приключеній. Я долго смотрѣлъ на него, стараясь запечатлѣть въ своей памяти его картину. Виденъ былъ и островъ Тоба, бухта Дьонги и Гопгопангъ, гдѣ насъ едва не убили. Дальше дорога измѣнила свой характеръ: пошли тропическіе пустыри, среди которыхъ кое гдѣ виднѣлись человѣческія поселенія. Почва состояла изъ вулканическаго песку и лавы, и мы миновали двѣ вершины, очевидно вулканы, которые однако уже потухли. Только горячіе сѣрнистые ключи указывали на то, что подземныя силы далеко еще не успокоились въ этой мѣстности. Дѣйствительно, приложивъ ухо къ землѣ, можно было слышать, какъ тамъ на глубинѣ что-то бурлитъ и клокочетъ, а мѣстами почва была такъ накалена отъ сосѣдства подземныхъ нагрѣтыхъ массъ, что жаръ ощущался сквозь подошву сапогъ. Переночевавъ въ небольшомъ голландскомъ укрѣпленіи, мы тронулись на другой день дальше, оставивъ позади себя носильщиковъ и слугъ, находившихся въ самомъ жалкомъ состояніи. Особенно тяжело отразилось путешествіе на Френсисѣ: онъ сильно исхудалъ и поблѣднѣлъ, а одежда его и обувь представляли жалкія клочья, неизвѣстно какимъ образомъ державшіяся на немъ. На другой день послѣ страшно утомительнаго перехода мы, наконецъ, увидали море. У нашихъ ногъ лежала Сибога, у берега разбивались гряды пѣнистыхъ волнъ, а въ воздухѣ вились голландскіе флаги. Мы были здѣсь въ полной безопасности.

Итакъ мы пересѣкли островъ Суматру съ востока на западъ, пройдя изъ Лабуана въ Сибогу. На этомъ пути мы прошли 586 километровъ, изъ которыхъ 400 приходилось на область независимыхъ батаковъ.

Въ Сибогѣ, представляющей небольшое, миловидное, населенное европейцами мѣстечко и гавань съ фортами, мы остановились въ отелѣ, устроенномъ вполнѣ по европейски. Мы послали отсюда телеграмму Мейснеру, увѣдомляя его о счастливомъ окончаніи нашего путешествія. Нѣсколько мѣсяцевъ спустя я получилъ отъ него письмо, напомнившее мнѣ мое странствіе по странѣ канибаловъ и встрѣчу съ добродушнымъ людоѣдомъ, раджей Си Галакомъ. Мейснеръ писалъ, что встрѣтился какъ то съ батакомъ, который несъ человѣческій черепъ и копченую человѣческую руку.

— Откуда у тебя это? — спросилъ Мейснеръ указывая на эти отвратительные предметы.

— Это остатки врага, попавшаго въ наши руки, — отвѣтилъ тотъ.

— Вы конечно съѣли его?

— Конечно, а то что же?

— Кто же съѣлъ его?

— Мой тесть и его люди.

— А ну-ка разскажи, какъ это было. Какъ звали несчастнаго?

— Имя его было Си Галакъ. Онъ бѣжалъ изъ страны, гдѣ былъ раджей, съ братомъ, женой и матерью и задумалъ сдѣлаться раджей въ селеніи моего тестя, для чего прикинулся гуру. Мой тесть объявилъ ему войну, побѣдилъ и убилъ.

— Такъ что произошло настоящее сраженіе?

— Сраженіе? нѣтъ. Мы поймали его. Однажды мы, спрятавшись въ рисовомъ полѣ, подстерегли его одного, накинулись, связали и привели на село, а нашъ раджа приказалъ его запереть.

— А что сдѣлалось съ братомъ?

— Братъ палъ на войнѣ.

— Какъ же такъ, на войнѣ? Вѣдь онъ остался одинъ?

— Ну да — мы подстрѣлили его ночью, во снѣ. Пуля попала ему въ правую руку, а онъ вытащилъ ножъ лѣвой рукой. Но мы побѣдили, потому что насъ было много, а голову послали раджѣ. Чѣмъ же это по твоему не война?

— А что вы сдѣлали съ трупомъ.

— Трупъ съѣли.

— А съ головой?

— Нашъ раджа поднесъ ее къ самому носу Си Галака, чтобы тотъ зналъ, какая участь ждетъ его.

— Развѣ онъ не могъ откупиться?

— Откупиться? Немыслимо, онъ долженъ былъ умереть.

— Развѣ онъ не кричалъ?

— И очень даже; только это ему мало помогло, потому что онъ былъ связанъ.

— А потомъ.

— А потомъ мы его съѣли. Очень просто.

— Какъ же произошло это событіе?

— На слѣдующій день ночью мы вытащили Си Галака изъ тюрьмы, положили его на землю, и старшина отсѣкъ ему голову. Старшина получилъ сердце и столько мяса, сколько хотѣлъ; кому нравилось, жарилъ куски на огнѣ и ѣлъ. Остальное мы сварили съ солью и перцемъ и съѣли дома; большія кости мы собрали и повѣсили въ бале вмѣстѣ съ другими. На слѣдующій день мы отгоняли выстрѣлами его духъ и похоронили голову его на тропинкѣ къ бале, чтобы друзья его тоже ходили по ней и такимъ образомъ превратились бы въ его враговъ.

— Куда же дѣвалась жена Си Галака?

— Жену я продалъ на рынкѣ за 120 долларовъ.

— А мать куда дѣвали?

— Мать! — Хмъ! Гуру сказалъ, что она очень дурно обращалась съ сыновьями, и мы съѣли ее черезъ мѣсяцъ.

— Почему въ этомъ черепѣ такъ мало зубовъ?

— Мы выломали ихъ и вставили въ крышки нашихъ ящичковъ для бетеля, и всякій разъ, какъ кто изъ насъ открываетъ такой ящичекъ, Си Галакъ можетъ думать, что его бьютъ по зубамъ.

Итакъ Си Галака постигла та самая участь, которую онъ столько разъ подготовлялъ другимъ.

Разговоръ этотъ отлично характеризуетъ батаковъ.

Въ душѣ этихъ людоѣдовъ нѣтъ ни малѣйшаго сожалѣнія къ чужой жизни, ни слѣда какого-нибудь благороднаго чувства. А все-таки я самъ видѣлъ, какъ нѣжно любятъ они своихъ дѣтей, какъ заботятся о своихъ родителяхъ, и вообще обладаютъ многими такими свойствами, которыя выдѣляютъ ихъ изъ среды другихъ народовъ и племенъ.

Все пережитое мною во время странствія по странѣ этого любопытнаго народа такъ сильно запечатлѣлось въ моей памяти, что я никогда не забуду о дняхъ моей жизни, проведенныхъ среди людоѣдовъ-дикарей.

Конецъ.

---

1. Бата или батаки представляютъ малайское племя, живущее во внутренней гористой части острова Суматры, преимущественно вокругъ озера Тоба.
2. Вымпелъ — длинный, узкій флагъ, развѣвающійся на мачтѣ въ видѣ ленты.
3. Гонгъ есть плоскій металическій кругъ въ видѣ сковороды, въ середину его ударяютъ мягкимъ биломъ, и тогда онъ издаетъ нѣсколько дикій, но все же звонкій ревъ.
4. Толстые бамбуковые стволы длиной въ метръ съ вставленными въ концы дномъ и крышкой замѣняютъ въ тропической Азіи наши ведра и бочки.
5. Островъ Суматра очень богатъ вулканами, и на немъ или въ окрестномъ морѣ часто происходятъ опустошительныя сотрясенія почвы и морского дна.
6. Изъ описанія путешественника можно заключить, что озеро Тоба образовалось, подобно Мертвому морю, на мѣстѣ обширнаго провала. Оно окружено обрывистыми берегами и обставлено дѣйствующими еще вулканами.