Три месяца в снегу (Порша)/ДО

Три месяца в снегу
авторъ Жан-Жак Порша, пер. Екатерина Николаевна Нелидова

Оригинал: язык неизвестен, Trois mois sous la neige, опубл.: 1849. — Источникъ: "Юный Читатель", №№ 10—12, 1899. az.lib.ru

Три мѣсяца въ снѣгу.

Разсказъ Жака Порша.

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Прочтя заглавіе этого разсказа, наши читатели могутъ принять его за мало вѣроятную выдумку. А между тѣмъ это истинное происшествіе, которое не покажется нисколько невѣроятнымъ людямъ, знакомымъ съ условіями жизни въ горахъ и слыхавшимъ о случайностяхъ, которымъ подвергаются горцы.

Прежде чѣмъ приступить къ самому разсказу, мы скажемъ нѣсколько словъ о мѣстѣ дѣйствія его — Юрскихъ горахъ и о жизни обитателей этихъ горъ, полной труда и лишеній.

Юра представляетъ собою рядъ горныхъ цѣпей, тянущихся почти черезъ всю Швейцарію съ сѣверо-востока на юго-западъ. Въ Юрскихъ горахъ встрѣчается не мало долинъ и высокихъ вершинъ. Чѣмъ выше горы, тѣмъ холоднѣе на нихъ, тѣмъ короче лѣто, тѣмъ скуднѣе растительность, тѣмъ обильнѣе и непроходимѣе снѣга, выпадающіе зимой, и, слѣдовательно, тѣмъ менѣе онѣ обитаемы. Съ наступленіемъ лѣта всѣ горы Юрской цѣпи освобождаются отъ снѣжнаго покрова, и даже на самыхъ высокихъ вершинахъ ея все же пробивается хоть скудная растительность; великолѣпные лѣса, на склонахъ горъ, одѣваются свѣжей зеленью, обширныя пастбища покрываются ковромъ молодой, сочной травы, и многочисленныя стада быковъ, коровъ и козъ пасутся на нихъ. Но только въ продолженіе пяти мѣсяцевъ — отъ мая до октября — можно жить на этихъ чудныхъ горахъ, въ остальное время года онѣ покрыты непроходимыми снѣгами.

Какъ только весеннее солнце растопитъ снѣга въ горахъ и одѣнетъ вершины свѣжей зеленью, обитатели деревушекъ, расположенныхъ въ долинахъ или на нижнихъ склонахъ горъ, отправляютъ свои стада въ горы. Этотъ день — праздникъ для всей деревни, несмотря на то, что пастухи обрекаютъ себя въ теченіе долгихъ мѣсяцевъ на разлуку съ родной семьей и на жизнь, полную трудовъ и лишеній. Имъ предстоитъ провести все лѣто на вершинахъ горъ со своими стадами, питаться почти исключительно молокомъ и сыромъ, который они приготовляютъ на продажу, ничего не пить, кромѣ ключевой воды.

Живутъ они въ маленькихъ хижинахъ, состоящихъ изъ 3 отдѣленій: хлѣва для скота, молочной для выдѣлки сыра и кухни, служащей пастуху вмѣстѣ съ тѣмъ для ночлега. На крышу хижины горцы обыкновенно накладываютъ камни; они придавливаютъ ее своей тяжестью и служатъ защитой противъ бурь, которыя, нерѣдко съ невѣроятною силой разражаясь въ горахъ, легко могучъ сорвать крышу съ пастушьей хижины. Пастухи проводятъ все лѣто въ полномъ одиночествѣ. Изрѣдка только въ горы заходятъ путешественники, и горцы съ удовольствіемъ дѣлятся съ ними молокомъ и сыромъ, получая взамѣнъ свѣжій хлѣбъ — рѣдкое лакомство для нихъ.

Съ наступленіемъ осени пастухи уходятъ съ горъ со своими стадами и возвращаются въ деревню. Здѣсь ихъ ищутъ другія работы: въ теченіе зимы они изготовляютъ домашнюю утварь, мебель и искусно вырѣзываютъ изъ дерева всевозможныя вещицы.

Обреченные вести однообразную, замкнутую жизнь, швейцарскіе горцы все-же не жалуются на свою судьбу; они остаются вѣрными привычкамъ своихъ отцовъ и страстно привязаны къ роднымъ горамъ. Снѣга, въ изобиліи выпадающіе зимою въ горныхъ деревняхъ, нерѣдко лишаютъ дѣтей возможности добраться до школы. Тогда они продолжаютъ свое ученье дома; собравшись вокругъ родителей, занятыхъ своей работой, они читаютъ вслухъ и, развлекая взрослыхъ, сами не отстаютъ отъ занятій.

Узнавши это, наши читатели поймутъ, что герой нашего разсказа, деревенскій мальчикъ, заброшенный стеченіемъ обстоятельствъ на долгіе мѣсяцы, въ уединенную горную хижину, могъ изо дня въ день записывать въ дневникъ все то, что ему пришлось испытать во время своего заточенія. Этотъ безхитростный, правдивый разсказъ, написанный самимъ героемъ его, мы и предлагаемъ нашимъ читателямъ.

Дневникъ юноши.

22 ноября 18…

Такъ какъ Богу угодно, чтобы мы съ дѣдушкой были заключены въ этой хижинѣ надолго, то я буду записывать всю нашу жизнь здѣсь изо-дня въ день. Если намъ суждено умереть, наши родные и друзья узнаютъ изъ этихъ записокъ о нашихъ послѣднихъ дняхъ, если же мы спасемся, то онѣ будутъ служить намъ воспоминаніемъ о нашихъ страданіяхъ. Дѣдушка посовѣтовалъ мнѣ заняться этой работой, чтобы скоротать долгіе дни заключенія. Я начну съ того, что случилось съ нами вчера.

Мы уже нѣсколько недѣль ждали нашего отца съ горъ. Всѣ пастухи спустились со своими стадами, а отца все еще не было. Никто не зналъ, что могло за, держать его тамъ. Дяди и тетки увѣряли, что безпокоиться нечего: по всей вѣроятности, въ горахъ еще есть кормъ для коровъ, и потому отецъ остался нѣсколько дольше обыкновеннаго.

Несмотря на это, дѣдушка тревожился.

— Я пойду и узнаю самъ, почему запоздалъ Франсуа, — сказалъ онъ. — Я не прочь еще разъ повидать хижину… Можетъ быть, мнѣ не придется увидѣть ее въ будущемъ году! Хочешь идти со мной? — прибавилъ онъ, обращаясь ко мнѣ.

Я только что хотѣлъ просить его взять меня съ собой; мы съ нимъ очень рѣдко разставались.

Скоро мы были уже въ пути. Медленно поднимались мы, то проходя черезъ узкія ущелья, то карабкаясь надъ глубокими пропастями. Когда мы были за четверть мили отъ хижины, я приблизился изъ любопытства къ крутому обрыву. Дѣдушка подбѣжалъ, чтобы удержать меня за руку, и оступился о камень, который подкатился ему подъ ноги. Тотчасъ же онъ почувствовалъ сильную боль въ ногѣ; она, впрочемъ, черезъ нѣсколько минутъ стихла, такъ что онъ могъ идти, съ помощью палки и опираясь на мое плечо.

Отецъ былъ очень удивленъ, увидя насъ.

Онъ уже собирался возвращаться домой, и если бы мы потерпѣли еще только одинъ день, то дождались бы его.

— Батюшка, — сказалъ онъ, идя къ намъ на встрѣчу, — вы вѣрно думали, что со мной случилось какое-нибудь несчастіе?

— Да, мы пришли узнать, почему ты не идешь домой, вѣдь всѣ сосѣди уже вернулись.

— У меня заболѣли коровы и только теперь выздоровѣли. Сегодня вечеромъ я хотѣлъ послать Пьера съ остатками сыра, а завтра собирался идти самъ со стадомъ.

— Ты очень усталъ, Луи? — спросилъ меня дѣдушка. Я думаю, — прибавилъ онъ, обращаясь къ отцу, — что было бы лучше отправить мальчика сегодня съ Пьеромъ. Вѣтеръ перемѣнился, и я боюсь, что ночью будетъ дурная погода.

— Я бы хотѣлъ остаться, — сказалъ я, обнимая отца, — дѣдушкѣ необходимо отдохнуть хоть ночь; онъ ушибъ себѣ ногу по моей неосторожности.

Отецъ уступилъ моимъ просьбамъ, и было рѣшено остаться до понедѣльника.

Пока мы такъ разговаривали, на огнѣ варилась похлебка изъ кукурузы, на которую я посматривалъ съ нетерпѣніемъ. Съ удовольствіемъ поѣлъ я горячей похлебки и молочной каши и спокойно легъ спать.

Утромъ я былъ очень удивленъ, увидя, что гора стала совершенно бѣлою. Снѣгъ все еще шелъ, подгоняемый сильнымъ вѣтромъ. Сначала мнѣ это очень понравилось, но потомъ я замѣтилъ, что отецъ и дѣдушка что-то разстроены, и тоже сталъ безпокоиться, тѣмъ болѣе, что нога дѣдушки сильно разболѣлась, и онъ совсѣмъ не могъ ступать на нее.

— Иди, или скорѣе, — торопилъ онъ отца, — иди, пока снѣгу не выпало еще больше. Видишь самъ, что я не могу идти съ вами.

— Но какъ же я брошу васъ здѣсь, батюшка? — возражалъ отецъ.

— Позаботься о сынѣ и о стадѣ, потомъ будешь думать обо мнѣ. Ты можешь придти за мною съ носилками.

— Но я могу донести васъ на плечахъ, — говорилъ отецъ.

— Невозможно нести меня и смотрѣть въ то же время за ребенкомъ и за стадомъ.

Я увѣрялъ, что уже достаточно великъ, что не нуждаюсь въ надзорѣ, и что я помогу отцу проводить стадо. Всѣ наши уговоры были безполезны, дѣдушка оставался при своемъ рѣшеніи: онъ боялся стѣснить и задержать насъ въ пути. Такъ провели мы часть дня, не рѣшаясь идти и отчасти поджидая, что придетъ помощь изъ дома. Но никто не шелъ. Снѣгъ усиливался. Отецъ былъ въ отчаяніи; я плакалъ. Наконецъ, я рѣшился сказать отцу:

— Оставь меня въ хижинѣ съ дѣдушкой. Безъ насъ ты придешь скорѣе домой и потомъ вернешься за нами съ народомъ. Дѣдушка все-таки будетъ не одинъ. Мы будемъ заботиться другъ о другѣ, а Богъ позаботиться о насъ обоихъ.

— Луи правъ, — сказалъ дѣдушка, — снѣгъ и вѣтеръ такъ усиливаются, что для него, пожалуй, опаснѣе идти, чѣмъ оставаться здѣсь. Иди, Франсуа, возьми съ собой мою палку, она крѣпкая и съ желѣзнымъ наконечникомъ, она поможетъ тебѣ спускаться, такъ-же какъ помогала мнѣ подниматься. Выгоняй коровъ, оставь намъ только козу и провизію. Я больше безпокоюсь за тебя, чѣмъ за насъ.

Отецъ сидѣлъ нѣсколько минутъ, молча, опустивши голову, потомъ всталъ, быстро обнялъ меня и сказалъ со слезами на глазахъ:

— Я не хочу упрекать тебя, Луи, но ты самъ видишь къ чему повела твоя неосторожность. Теперь ужъ, конечно, ничего не подѣлаешь. Если бы мы могли предполагать вчера, что будемъ въ такомъ затрудненіи, мы не отпустили бы Пьера, и онъ могъ бы помочь дѣдушкѣ.

Когда отецъ уходилъ, я отдалъ ему мою маленькую бутылочку съ виномъ, которую мнѣ подарила покойная мать, когда я въ первый разъ пошелъ къ нему въ горы. Онъ обнялъ меня, и мы стали выгонять стадо. Черезъ нѣсколько минутъ они скрылись изъ глазъ, и вокругъ ничего не стало видно, кромѣ крупныхъ, бѣлыхъ хлопьевъ снѣга.

Дѣдушка молча сидѣлъ у окна и, не отрываясь, смотрѣлъ вслѣдъ отцу. Губы его тихо шевелились, руки были сложены. Я понялъ, что онъ молился объ отцѣ. Такъ сидѣли мы долгое время. А вѣтеръ рвалъ и металъ все съ большей яростью, большія, черныя облака низко спустились надъ нами, и стало такъ темно, какъ будто наступила внезапно ночь. А между тѣмъ на нашихъ деревянныхъ часахъ пробило только три часа.

Несмотря на тревогу и безпокойство, я былъ страшно голоденъ, такъ какъ ничего не ѣлъ цѣлый день. Въ это время заблеяла наша коза.

— Бѣдная Бѣлянка, — сказалъ дѣдушка, — она проситъ, чтобы ее подоили. Зажги лампу, подоимъ ее и поужинаемъ. Теперь отецъ уже, вѣроятно, близко къ дому и только безпокоится о насъ.

При свѣтѣ лампы я замѣтилъ, что лицо дѣдушки стало спокойнѣе и у меня на душѣ тоже стало веселѣе. А вѣтеръ все усиливался, балки подъ крышей скрипѣли, и мнѣ безпрестанно казалось, что снесетъ крышу съ хижины.

— Не бойся — сказалъ дѣдушка, замѣтивъ мое безпокойство, — этотъ домъ выдержалъ не одну бурю. Крыша укрѣплена слишкомъ хорошо, чтобы не устоять противъ такого вѣтра.

Затѣмъ мы пошли въ хлѣвъ. Бѣлянка, увидѣвъ насъ, заблеяла еще сильнѣе и чуть не оборвала свою веревку, чтобы подойти къ намъ. Съ удовольствіемъ слизала она съ моей ладони всю соль до послѣдней крупинки и дала намъ большой горшокъ молока на ужинъ.

Возвратясь въ кухню, дѣдушка сказалъ:

— Намъ нужно очень беречь нашу Бѣлянку. Отъ нея зависитъ наша жизнь.

— Развѣ вы думаете, что мы долго здѣсь останемся? — спросилъ я.

— Неизвѣстно, но, можетъ быть, и долго. Будемъ надѣяться на лучшее.

Послѣ ужина я пошелъ къ нашей кормилицѣ, чтобы дать ей свѣжаго сѣна на ночь. Я приласкалъ ее съ большей нѣжностью, чѣмъ обыкновенно, и мнѣ казалось, что она тоже больше обрадовалась моему приходу, чѣмъ прежде. Вѣдь она, бѣдняжечка, тоже осталась совсѣмъ одна въ хлѣву! Когда я уходилъ, она проводила меня жалобнымъ блеяніемъ.

Мы сидѣли въ кухнѣ у огня, но намъ совсѣмъ не было такъ хорошо и уютно, какъ въ нашемъ домикѣ въ долинѣ. Очагъ былъ очень великъ, и отверстіе на крышу было такое широкое, что вѣтеръ забирался туда, задувалъ огонь и завывалъ такъ сильно, что непріятно было слышать. Порой онъ наносилъ даже цѣлые хлопья снѣгу въ комнату.

— Намъ не будетъ здѣсь такъ тепло, какъ дома, Луи, — сказалъ дѣдушка. — Будемъ утѣшать себя тѣмъ, что до нашей постели снѣгъ не доберется, а завтра мы постараемся что нибудь сдѣлать, чтобы онъ не падалъ и въ очагъ. Богъ съ нами здѣсь такъ-же, какъ и въ долинѣ.

Было совершенно темно, когда я проснулся. Дѣдушка тихо ходилъ по комнатѣ.

— Чтоже вы не спите, дѣдушка? — спросилъ я.

— Если мы будемъ дожидаться свѣта, голубчикъ, то намъ придется спать очень долго. Должно быть, снѣгъ завалилъ окно.

Я вскрикнулъ отъ ужаса и быстро вскочилъ съ постели. Когда мы зажгли лампу, то убѣдились, что дѣдушка былъ правъ. Окно было дѣйствительно занесено снѣгомъ.

— Окно очень низко, — сказалъ дѣдушка, — можетъ быть, снѣгъ не засыпалъ еще крышу нашей хижины.

— Такъ насъ еще могутъ спасти?

— Вѣроятно. Во всякомъ случаѣ осмотримъ наши запасы и попробуемъ чѣмъ-нибудь заняться. День уже наступилъ, кукушка^[1] прокричала семь разъ. Хорошо, что я завелъ ее вчера, все-таки веселѣе, когда знаешь время, и, кромѣ того, намъ нужно аккуратно доить Бѣлянку.

Вотъ какъ грустно начался первый день нашего заключенія! Однако, я усталъ и не могу больше держать перо въ рукѣ. Дѣдушка совѣтуетъ отложить продолженіе моего разсказа до завтра.

23 ноября.

Мнѣ будетъ довольно трудно писать исторію каждаго дня. Въ школѣ меня часто хвалили за легкость и быстроту, съ которой я писалъ наши маленькія школьныя сочиненія, но это вовсе не значитъ, что мнѣ легко описывать все, что я думаю и чувствую. Конечно, я буду стараться. Если эти записки попадутъ въ руки чужихъ людей, то они должны помнить, что нашли это въ бѣдной хижинѣ и что это работа школьника.

Вчера утромъ намъ стало очень грустно, когда мы узнали, что заключены еще крѣпче, чѣмъ наканунѣ, но все-таки мы позаботились о завтракѣ и о козѣ. Дѣдушка сталъ доить ее, а я внимательно присматривался къ каждому его движенію.

— Ты хорошо дѣлаешь, Луи, — сказалъ дѣдушка, — что учишься доить Бѣлянку; мнѣ очень трудно наклоняться, и тебѣ придется меня замѣнять.

Послѣ завтрака мы стали осматривать наше имущество въ хижинѣ. Въ другой разъ я подробно опишу его, теперь же мнѣ еще очень много нужно сказать, и я боюсь устать и не кончить, какъ вчера. Послѣ осмотра провизіи и посуды намъ захотѣлось узнать, какая погода. Я взлѣзъ на очагъ и заглянулъ въ единственное отверстіе нашей хижины. Солнце ярко освѣщало снѣгъ, лежавшій вокругъ отверстія на крышѣ. Я сообщилъ это дѣдушкѣ.

— Еслибы у насъ была лѣстница, — сказалъ онъ, — ты могъ бы подняться черезъ трубу на крышу и достать затворку, про которую мнѣ говорилъ Франсуа. Онъ сдѣлалъ ее, чтобы закрывать отверстіе въ трубѣ во время дождя и снѣга.

— Еслибы труба не была такъ широка, — отвѣтилъ я, — я влѣзъ бы и безъ лѣстницы, какъ влѣзаютъ трубочисты.

Подумавъ немного, дѣдушка вспомнилъ, что въ хлѣву есть длинный сосновый шестъ, по которому я могу вскарабкаться вверхъ. Я даже захлопалъ въ ладоши отъ радости.

Но, принеся шестъ въ кухню, мы увидѣли, что съ нимъ не легко справиться. Онъ былъ очень длиненъ, и намъ долго не удавалось провести его черезъ очагъ въ трубу. Поставивъ, наконецъ, шестъ въ трубу, я привязалъ къ поясу веревку и лопату и полѣзъ вверхъ, цѣпляясь руками и ногами. Черезъ минуту я уже былъ на крышѣ. Прежде всего мнѣ нужно было отгрести снѣгъ лопатой, чтобы освободить себѣ хоть маленькое мѣсто. Хижина наша была почти совсѣмъ занесена снѣгомъ, на крышѣ онъ лежалъ фута на три. Кругомъ было все бѣло, только на горизонтѣ чернѣли верхушки сосенъ въ лѣсу. Какъ разъ въ эту минуту порывъ вѣтра разорвалъ черныя тучи, и солнце вдругъ облило все яркимъ, ослѣпительнымъ блескомъ. Мнѣ было очень холодно. Отгребая снѣгъ на крышѣ, я нашелъ затворку для трубы и укрѣпилъ ее, привязавъ веревку къ блоку, чтобы мы могли открывать и закрывать ее, по мѣрѣ надобности. Эта работа меня согрѣла. Спустившись внизъ, я попробовалъ затворку, дергая за веревку, проведенную черёзъ очагъ въ кухню, — она открывалась и закрывалась свободно. Платье мое все перепачкалось въ сажѣ, но у меня не было другого, и вымыть его было негдѣ. Мы затопили каминъ и опустили затворку, оставивъ только необходимое отверстіе для дыма. Такъ сидѣли мы у огня, не зажигая лампы, чтобы экономить масло, котораго у насъ было очень немного. Это послѣднее обстоятельство заставляло насъ оставаться большую часть дня въ темнотѣ, отчего день казался еще томительнѣе и длиннѣе. Впрочемъ, можетъ быть, мнѣ было особенно тяжело вслѣдствіе того, что я находился въ постоянномъ ожиданіи, что насъ придутъ спасать. Дѣдушка говорилъ, что навѣрное отецъ благополучно пришелъ домой, но потомъ дороги, такъ занесло снѣгомъ, что ему не было возможности, придти за нами.

Огонь въ каминѣ догорѣлъ, мы закрыли наглухо затворку и легли спать, съ надеждой, что завтра, можетъ быть, за нами придутъ. Но утромъ эта надежда исчезла. Снѣгъ, должно быть, не переставая шелъ всю ночь, такъ какъ мы съ трудомъ отворили нашу затворку. Дѣдушка говоритъ, что нужно пріучать себя къ мысли, что мы останемся въ нашей темницѣ до весны. Какъ-то дошелъ отецъ домой? Какъ онъ, вѣроятно, мучается за насъ, если онъ живъ!

Прошедшей весной я провелъ у него здѣсь нѣсколько дней и принесъ съ собой бумагу, перья и чернила, такъ какъ онъ не хотѣлъ, чтобы я бросалъ свои занятія, когда не ходилъ въ школу. Уходя домой, я хотѣлъ взять все это съ собой обратно, но онъ посовѣтовалъ мнѣ спрятать здѣсь въ шкафу, чтобы не приносить въ другой разъ. И вотъ теперь мнѣ такъ пригодился этотъ маленькій запасъ.

24 ноября.

Я весь дрожу отъ ужаса при мысли о томъ несчастіи, которое едва не случилось съ нами! Погребены подъ снѣгомъ и чуть не погибли отъ пожара! Это новая опасность, о которой мы прежде не думали и отъ которой должны себя оберегать. Мы сидѣли у огня и, чтобы скоротать время, занялись съ дѣдушкой ариѳметикой, причемъ я дѣлалъ свои вычисленія на золѣ. Огонь на очагѣ уже догоралъ, и я торопился кончить свои маленькія задачки при его скудномъ освѣщеніи. Въ это время я почувствовалъ, что меня обдало жаромъ изъ того угла, гдѣ у насъ лежала связка соломы, приготовленная для разныхъ работъ. Она была положена слишкомъ близко къ огню и загорѣлась. Я хотѣлъ потушить ее, но только обжегъ себѣ руки. Дѣдушка поспѣшно схватилъ всю пылающую охапку и бросилъ ее на очагъ.

— Убирай какъ можно дальше все, что можетъ загорѣться — закричалъ онъ мнѣ. Пока я исполнялъ его приказаніе, пламя разгоралось все сильнѣе и сильнѣе.

Онъ придерживалъ горящую солому кочергой, чтобы она не разлеталась и не падала на полъ. Какія ужасныя минуты мы переживали! Искры отъ сухой соломы могли разлетѣться всюду, попасть на постель въ углу или на загородку, отдѣляющую насъ отъ хлѣва, или на деревянныя балки на потолкѣ… Быстро, въ одну минуту сгорѣла солома, но мнѣ казалось, что этой минутѣ не будетъ конца! Со страхомъ, поспѣшно затушили мы всѣ оставшіяся искорки на очагѣ, и вдругъ очутились въ полнѣйшей темнотѣ, все еще опасаясь, что гдѣ-нибудь снова вспыхнетъ залетѣвшая искра. Мало-по-малу дымъ вышелъ въ трубу, мы зажгли лампу и увидѣли, что черны, какъ трубочисты. Слава Богу, наша хижина уцѣлѣла, и мы были спасены, отдѣлавшись легкими обжогами на рукахъ и ногахъ.

Приведя въ порядокъ комнату, мы начали разсуждать съ дѣдушкой о томъ, какъ предохранить себя на .будущее время отъ такой страшной опасности.

— Прежде всего, — сказалъ дѣдушка, — у насъ нѣтъ ни капли воды, и мы до сихъ поръ объ этомъ не подумали. Въ сыроварнѣ стоитъ пустая бочка. Выбьемъ съ одной стороны дно и набьемъ ее снѣгомъ; онъ скоро растаетъ, и у насъ будетъ запасъ воды.

Не долго думая, мы прикатили бочку и принялись за работу. Скоро дно было выбито, бочка поставлена у двери, оставалось отворить дверь, чтобы достать снѣгу. Чего другого, а снѣгу у насъ было вдоволь.

Сердце сжалось у меня, когда я, отворивъ дверь, увидѣлъ высокую, бѣлую стѣну, отдѣлявшую насъ отъ всего міра!

25-ое ноября.

Снѣгъ идетъ и идетъ, безъ конца. Все труднѣе и труднѣе открывать затворку въ трубѣ. Я вылѣзаю на крышу и сгребаю съ нея снѣгъ, оставляя небольшой слой, чтобы защитить насъ отъ холода. Эта работа служитъ мнѣ большимъ развлеченіемъ, — пріятно выйти хоть не надолго изъ нашей темницы, несмотря на то, что кругомъ тоже невесело. Ничего, кромѣ необозримаго бѣлаго поля и чернаго неба; даже верхушки сосенъ, которыя я еще недавно видѣлъ на горизонтѣ, исчезли подъ массой снѣга.

Когда я былъ въ школѣ, мнѣ приходилось читать о путешествіяхъ по Ледовитому океану или въ полярныхъ странахъ, и мнѣ кажется теперь, что мы такіе же путешественники.

Но вѣдь большая часть несчастныхъ путешественниковъ, страдавшихъ отъ холода, спасались отъ большихъ опасностей и возвращались, въ концѣ-концовъ, на родину. Можетъ быть, и мы еще увидимъ отца и родную деревню.

Осматривая нашу хижину, мы нашли кое-какіе запасы, которые насъ весьма порадовали. Такъ напримѣръ, сѣна и соломы хватитъ для нашей Бѣлянки на цѣлый годъ. Намъ нужно очень заботиться о ней, чтобы она не перестала давать молоко, наше единственное питаніе. Нашли мы еще картофель, который спрятали въ солому, чтобы онъ не замерзъ. Дровъ было тоже порядочно сложено въ хлѣву, но все-таки ихъ можетъ не хватить на длинную зиму, потому мы начали экономить и дрова, замѣняя ихъ иногда сосновыми шишками, которыхъ я набралъ очень много еще весной. У насъ не холодно — снѣгъ хорошо защищаетъ насъ отъ холода и вѣтра; не мало помогаетъ въ этомъ отношеніи и затворка на трубѣ. Изъ утвари многое было уже унесено въ деревню. Особенно жалѣли мы о большомъ котлѣ, въ которомъ дѣлали сыръ. У насъ осталось нѣсколько кухонныхъ принадлежностей и, кромѣ того, топоръ, старый и весь зазубренный, да такая же старая пила. У насъ обоихъ есть еще карманные ножи.

Изъ съѣстныхъ припасовъ намъ не хватало главнаго — хлѣба, мы нашли его очень немного, и онъ оказался совершенно засохшій. Въ старомъ стѣнномъ шкафу мы нашли соль, немного молотаго кофе, масла и свиного сала.

— Вотъ это кстати, — сказалъ я, увидѣвъ сало.

— Да, — отвѣтилъ дѣдушка, — но только мы его не будемъ употреблять для кушанья, а лучше побережемъ для лампы, когда у насъ выйдетъ масло. Вѣдь тебѣ пріятнѣе будетъ поѣсть похуже, но имѣть огонь, чѣмъ сидѣть въ темнотѣ?

— Конечно, — воскликнулъ я, — особенно, когда сидишь въ потемкахъ съ утра до вечера.

Постель у насъ одна, но она очень широкая, и мы прекрасно помѣщаемся на ней вдвоемъ. На ней нѣтъ ничего, кромѣ соломеннаго тюфяка и одѣяла. Я бы желалъ болѣе удобной и мягкой постели для моего бѣднаго, стараго дѣдушки. Мнѣ же не разъ приходилось спать крѣпкимъ сномъ на голой землѣ и на сѣновалѣ. И теперь я жалѣю только объ одномъ, что не могу, какъ сурокъ, проспать всю зиму и проснуться только весной.

26-ое ноября.

Мнѣ удалось найти еще нѣсколько полезныхъ вещей для нашего хозяйства, но важнѣе всего была моя послѣдняя находка, доставившая намъ живѣйшую радость.

Шаря по всѣмъ угламъ стараго шкафа, я втайнѣ надѣялся найти здѣсь какую-нибудь книгу религіознаго содержанія, потому что зналъ, что отецъ бралъ съ собой такія книги для чтенія съ работниками въ свободное время. Но, должно быть, онъ унесъ ихъ домой, и я уже съ грустью хотѣлъ бросить поиски, когда вдругъ случайно поднялъ доску въ стѣнѣ шкафа, и изъ подъ нея выпала старая, запыленная книга, очевидно, лежавшая тутъ уже нѣсколько лѣтъ.

Это было «Подражаніе Христу».

Прочтя заглавіе, дѣдушка воскликнулъ:

— Лучшій другъ посѣщаетъ насъ въ заключеніи! Дитя мое, эта книга для несчастныхъ, она учитъ насъ, что самое большое несчастіе — забыть Бога и самое высшее благо — любить Его. Ты видишь, Луи, что мы не совсѣмъ покинуты. Раньше мы нашли многое для поддержанія нашего тѣла, теперь у насъ есть пища для души.

За нѣсколько дней нашего заключенія дѣдушка научилъ меня молиться.

27-ое ноября.

А снѣгъ все не перестаетъ идти.

Даже въ горахъ рѣдко бываетъ такая снѣжная погода, какъ этотъ годъ. Меня все-таки удивляетъ, что отецъ не пришелъ къ намъ на помощь. Я все время думаю и говорю объ этомъ. До сихъ поръ дѣдушка только успокаивалъ меня, но сегодняшній разговоръ показалъ мнѣ, насколько онъ самъ встревоженъ.

— Подумайте, — говорилъ я ему, — вѣдь снѣгъ выпалъ не сразу настолько, чтобы уничтожить всѣ дороги. Первый, второй и даже третій день можно было еще добраться до насъ.

— Я думаю, — отвѣчалъ дѣдушка, — что твой отецъ сдѣлалъ все, чтобы спасти насъ, но навѣрное сосѣди побоялись пойти съ нимъ, а идти одному въ такую погоду безполезно.

— Неужели вы думаете, что сосѣди не попытались бы спасти насъ и оставили бы здѣсь до весны, зная, что мы можемъ погибнуть?

— Конечно, наше положеніе очень печально, Луи, но все-таки имъ извѣстно, что у насъ есть убѣжище и провизія…

— Да, но они также знаютъ, что этой провизіи слишкомъ мало на цѣлую зиму и что вы стары и слабы, а я еще слишкомъ молодъ, чтобы служить вамъ поддержкой. Нужно же пожалѣть насъ.

— Вѣроятно, они пытались подняться въ горы, но увидали, что это невозможно, и остались.

— Однако, развѣ не прокладываютъ зимой въ горахъ большія дороги для проѣзда экипажей?

— Это дѣлаетъ правительство для удобства путешественниковъ, и такія дороги стоятъ очень дорого.

— Какъ! Для удобства путешественниковъ можно устраивать дороги, а для спасенія несчастныхъ погибающихъ нельзя? По моему, это очень жестоко.

— Но вѣдь правительство не знаетъ о томъ, что мы съ тобой здѣсь и можемъ погибнуть.

— Отецъ долженъ былъ бы созвать всю деревню на помощь къ намъ.

Такъ разговаривали мы съ дѣдушкой, но на мои послѣднія слова онъ отвѣтилъ молчаніемъ.

Тогда я взялъ его за руку и сказалъ:

— Не скрывайте ничего отъ меня, дѣдушка. Развѣ я не вижу, что вы такъ же безпокоитесь, какъ и я, и сами не вѣрите своимъ словамъ. Я покорюсь волѣ Божіей такъ же, какъ вы, поэтому лучше намъ вмѣстѣ поговорить о нашемъ горѣ, чѣмъ скрывать его другъ отъ друга.

— Признаюсь, дитя мое, я все время думаю, что съ твоимъ отцомъ случилось какое-нибудь несчастіе. Я самъ не могу себѣ представить, чтобы тамъ, въ долинѣ, никто о насъ не подумалъ.

Я не могъ больше сдерживать своихъ рыданій. Дѣдушка молчалъ, давая мнѣ выплакаться. Огонь постепенно угасалъ на очагѣ. Мы сидѣли почти въ темнотѣ. Дѣдушка держалъ мою руку и время отъ времени пожималъ ее.

— Я сказалъ тебѣ о моихъ опасеніяхъ, — заговорилъ онъ наконецъ, — но я не падаю духомъ. Мы не можемъ всего знать, всемогущество Божіе выше нашего разума. Надѣйся на Бога и Ему вручи судьбу твоего отца и нашу.

28- ое ноября.

Если лампа будетъ горѣть двѣнадцать часовъ въ день, то нашего запаса масла и жира хватитъ намъ только на мѣсяцъ, мы разсчитали это съ возможной точностью. Придется часа три въ день сидѣть безъ огня. Въ это время мы будемъ топить очагъ, хотя и это удовольствіе мы должны позволять себѣ не слишкомъ часто, — надо беречь дрова. А я такъ люблю смотрѣть на яркій огонь на очагѣ и слушать веселый трескъ сухихъ полѣньевъ. Пока лампа не горитъ, мы разговариваемъ, т. е. больше дѣдушка мнѣ разсказываетъ, а я слушаю. Онъ знаетъ очень много интереснаго. Вотъ уже нѣсколько лѣтъ, что онъ не можетъ работать, и почти все время проводитъ въ чтеніи.

Иногда мы занимаемся вычисленіями въ умѣ — это одно изъ нашихъ любимыхъ занятій. Дѣдушка, задаетъ маленькія задачки и рѣшаетъ ихъ всегда первый. Бываетъ и такъ, что, не желая меня огорчать, онъ притворяется, что не умѣетъ рѣшить задачу, но я всегда вижу его хитрости. Впрочемъ, я съ каждымъ разомъ соображаю быстрѣе и вѣрнѣе.

29-ое ноября.

Сегодня день смерти моей матери. Прошло уже четыре года, какъ я потерялъ ее. Въ прошломъ году этотъ день приходился въ воскресенье. Мы были съ отцомъ въ церкви, а оттуда пошли на кладбище и долго стояли у могилы нашего лучшаго друга.

Трава еще не завяла, и нѣсколько маргаритокъ цвѣли на могилѣ. Вѣтеръ качалъ ихъ маленькія бѣлыя головки, и мнѣ казалось, что онѣ привѣтствуютъ насъ и благодарятъ за посѣщеніе.

Я мало зналъ свою мать, но привыкъ говорить о ней съ отцомъ каждый день. Случалось, что онъ долго смотрѣлъ на меня, молча слушая мою болтовню, и потомъ задумчиво говорилъ: «какъ ты похожъ на нее, мнѣ кажется иногда, что я слышу ея голосъ и вижу передъ собой ея глаза». Прежде у меня не было матери, теперь у меня нѣтъ и отца. Дѣдушка понимаетъ, какъ мнѣ тяжело, и часто по цѣлымъ часамъ разсказываетъ мнѣ о родителяхъ.

Я готовъ слушать его безконечно, въ темнотѣ, не зажигая лампы, и забывая на время томительные часы заключенія. Его разсказы навсегда врѣзываются въ моей памяти. Потомъ я самъ вспоминаю о своемъ дѣтствѣ, картина за картиной проходятъ въ моемъ воображеніи. Я вижу дѣдушку, сидящаго въ углу у камина, мать въ саду за работой и отца, стоящаго на порогѣ дома. Мало-по-малу картины становятся яснѣе, и я вспоминаю цѣлыя сцены изъ моего дѣтства, а дѣдушка помогаетъ мнѣ и пополняетъ пробѣлы своими воспоминаніями.

30-ое ноября.

Дѣдушка изобрѣлъ для меня еще одну работу, которой я могу заниматься при свѣтѣ горящихъ дровъ. Онъ выучилъ меня плести изъ соломы веревки и сидѣнья для стульевъ.

Я сижу на полу у огня и плету, а онъ слѣдитъ за моей работой и подаетъ мнѣ солому. Эта работа намъ нравится — она не мѣшаетъ намъ разговаривать и вмѣстѣ съ тѣмъ занимаетъ руки.

Я разсказываю дѣдушкѣ разные случаи изъ моей школьной жизни, затѣмъ мы общими силами припоминаемъ разсказы и стихотворенія, которые намъ приходилось читать или слышать. Многія изъ стихотвореній были у меня записаны, но, къ сожалѣнію, я потерялъ тетрадь.

— Попробуй припомнить и записать ихъ снова, — посовѣтовалъ мнѣ дѣдушка.

Я такъ и сдѣлаю, и сегодня же постараюсь записать хоть одно стихотвореніе.

1-ое декабря.

Мнѣ стало страшно, когда я написалъ сегодняшнее число. Если нѣсколько дней ноября показались мнѣ такими длинными, то какимъ же: покажется цѣлый мѣсяцъ, который сегодня начинается! И еслибы еще одинъ мѣсяцъ! Я не смѣю на это расчитывать. Снѣгу напало такъ много, что, кажется, цѣлаго лѣта будетъ мало, чтобы онъ растаялъ. Онъ поднимается уже до крыши нашей хижины, и, еслибы я не вылѣзалъ каждый день и не отгребалъ-бы снѣга отъ трубы, намъ нельзя было бы топить очагъ и отодвигать затворку.

Но бѣдный дѣдушка совсѣмъ не можетъ выходить изъ нашей темницы. Сегодня я спросилъ, что желалъ бы онъ больше всего видѣть.

— Солнышко, — отвѣтилъ онъ, но сейчасъ же прибавилъ: — И все-таки есть люди гораздо болѣе несчастные, чѣмъ мы, и такъ-же страдающіе безъ вины, какъ мы. У насъ есть еще маленькія удовольствія: мы можемъ затопить очагъ, зажечь лампу, у себя здѣсь мы свободны и знаемъ, что къ намъ не придетъ тюремщикъ, который относится къ заключеннымъ или жестоко или безразлично. Кромѣ того, гораздо легче страдать по волѣ Бога, чѣмъ вслѣдствіе людской несправедливости. Мы любимъ другъ друга, и наша дружба смягчаетъ нашу скорбь. У насъ наконецъ есть Бѣлянка, которая доставляетъ намъ не мало утѣшенія, и, право, я люблю ее не только за то, что она даетъ намъ молоко.

— Бѣдной Бѣлянкѣ очень скучно, — сказалъ я, — она всегда одна въ темномъ хлѣву. Что, если бы мы помѣстили ее здѣсь, въ уголку? Вѣдь ей немного нужно мѣста. Мнѣ кажется, ей будетъ пріятнѣе и веселѣе съ нами.

Предложеніе мое было принято и одобрено дѣдушкой, и я тотчасъ же принялся за устройство новой квартиры для Бѣлянки. Я придѣлалъ ясли къ стѣнѣ въ самомъ отдаленномъ углу кухни, положилъ сѣна, разостлалъ на полу солому и привелъ Бѣлянку на новоселье. Она осталась очень довольна перемѣной и выражала свою радость громкимъ и продолжительнымъ блеяніемъ. Конечно, она успокоится, когда привыкнетъ къ своему новому положенію, а то ея шумные восторги могли бы намъ надоѣсть. Въ ту минуту, какъ я пишу это, она уже нѣсколько успокоилась и легла на свѣжую солому съ довольнымъ и счастливымъ видомъ. Очевидно, ей ничего больше ненужно; есть хоть одно существо въ хижинѣ, вполнѣ счастливое.

2-ое декабря.

Мои записки были бы очень интересны, еслибы дѣдушка позволилъ мнѣ записывать всѣ разговоры съ нимъ, но онъ находитъ болѣе полезнымъ, чтобы я дѣлалъ подробное описаніе нашей жизни здѣсь. Сегодня онъ разсказалъ мнѣ очень интересную и поучительную басню, и я записалъ ее.

3-е декабря.

Какое ослѣпительное солнце сегодня! Снѣгъ пересталъ, и наступила ясная, морозная погода. Какъ блеститъ громадный, бѣлый коверъ, раскинутый кругомъ! Еслибы я могъ передать дѣдушкѣ, какъ хорошо здѣсь! Но мнѣ пришла сейчасъ въ голову одна мысль, и я такъ жалѣю, что не подумалъ объ этомъ раньше. Вѣдь можно разгрести снѣгъ около двери нашей хижины и продѣлать маленькую дорожку. Конечно, это будетъ не легко, придется не мало работать и залѣзать въ снѣгъ почти по поясъ, но зато дѣдушка увидитъ то, о чемъ скучаетъ всего больше, — онъ увидитъ солнышко. Я работалъ цѣлый день, и былъ радъ, что дѣдушка мнѣ это позволилъ. Теперь я сижу у огня, завернутый въ одѣяло, и пишу мои записки, а платье мое сушится передъ очагомъ.

4-ое декабря.

Дѣло идетъ впередъ. Оказывается, дѣдушка давно уже думалъ объ этомъ, но боялся, что для меня будетъ утомителенъ такой трудъ. Какъ ему не стыдно! Я чуть не поссорился съ нимъ.

5-ое декабря.

Мы можемъ выйти изъ хижины: дорога готова. Я вывелъ дѣдушку, поддерживая его подъ руку. Но, какъ нарочно, день былъ сумрачный, и на душѣ у насъ было невесело. Мы съ грустью смотрѣли на чернѣющій вдали лѣсъ, на сѣрое облачное небо и на массу снѣга, окружающаго насъ. Пролетѣла большая хищная птица и нарушила мертвую тишину пронзительнымъ крикомъ. Она летѣла по направленію къ нашей деревнѣ.

— Язычники приняли бы эту птицу за дурное предзнаменованіе, — сказалъ дѣдушка съ грустной улыбкой. — Но что можетъ знать птица? Наша судьба въ рукахъ Божіихъ, и отъ Него будемъ ждать указаній. Спасибо тебѣ, Луи, за твой трудъ и желаніе доставить мнѣ удовольствіе. Въ слѣдующій разъ, можетъ быть, наша прогулка будетъ веселѣе.

Противъ ожиданія, мы вернулись домой въ болѣе грустномъ настроеніи, чѣмъ были до прогулки. Разговоръ не клеился, и мы замолчали. Не дурная погода была виною нашей грусти, а то, что выходя изъ хижины, мы какъ будто почувствовали себя свободными, и увидѣли, что мы такіе же плѣнники, какъ были, раньше.

6-ое декабря.

Одна мысль ведетъ за собой, другую. На этотъ разъ дѣдушка заговорилъ первый, зная, что я приму его предложеніе съ восторгомъ. Дѣло въ томъ, что мы можемъ откопать и окно, чтобы впустить хоть немного свѣту въ нашу комнату. На это потребуется больше времени, потому что сугробъ у окна еще выше, чѣмъ у двери; нужно приниматься за дѣло, не теряя времени. Дѣдушкѣ я, конечно, не позволю вмѣшиваться — мнѣ слишкомъ дорого его здоровье. Онъ уступаетъ моимъ просьбамъ, хотя работа доставила бы ему нѣкоторое развлеченіе.

7-ое декабря.

Сегодня мнѣ не удалось поработать; опять пошелъ снѣгъ, и поднялся сильный, холодный вѣтеръ. Дѣдушка, положительно запретилъ мнѣ выходить изъ хижины. Только вечеромъ я вышелъ не надолго, чтобы отгрести отъ двери снѣгъ, выпавшій за день. Необходимо слѣдить за этимъ, а то весь мой трудъ пропадетъ даромъ.

Теперь уже я настолько выучился доить Бѣлянку, что дѣдушка не боится довѣрять мнѣ ее. Она чувствуетъ себя прекрасно, и это очень важно для насъ, потому что съ тѣхъ поръ, какъ она перестала скучать, у нея прибавилось молока.

8-ое декабря.

Погода нѣсколько улучшилась, и я могъ опять приняться за дѣло. Во время работы со мной случилось небольшое несчастіе, которое сначала меня только насмѣшило, но, въ сущности, могло повлечь за собой довольно непріятныя послѣдствія. Я разбросалъ уже много снѣгу, и окно было почти свободно, когда вдругъ сверху свалилась на меня довольно большая снѣжная глыба и покрыла меня съ ногъ до головы. Кое-какъ, барахтаясь руками и ногами, я освободилъ голову, но дальше ничего не могъ сдѣлать. Мнѣ очень не хотѣлось пугать дѣдушку, но, въ концѣ-концовъ, пришлось-таки позвать его на помощь. Совсѣмъ перепуганный, вышелъ онъ на мой крикъ и съ трудомъ дотащился до меня. Первую минуту послѣ того, какъ я былъ освобожденъ, онъ и слышать не хотѣлъ о продолженіи работы; большого труда мнѣ стоило все-таки выхлопотать себѣ позволеніе.

9-ое декабря.

Боже, сжалься надъ нами! Такого ужаснаго дня не было еще за время нашего заключенія. До сихъ поръ я еще не зналъ, что такое ураганъ въ горахъ. Трудно себѣ представить, что происходило за стѣнами нашей хижины. Невообразимый ревъ и гулъ доносился до насъ, страшные порывы вѣтра потрясали до основанія нашу хижину. Мы попробовали выглянуть за дверь, но ничего не увидѣли, кромѣ бѣшено крутящагося снѣга; потомъ вѣтеръ такъ рванулъ дверь, что мы съ трудомъ закрыли ее и задвинули задвижку. Пришлось также опустить вплотную затворку на трубу, вслѣдствіе чего намъ нельзя было затопить очагъ, и нѣкоторое время мы сидѣли въ полнѣйшей темнотѣ. Подоивъ Бѣлянку и закусивши немного, мы зажгли лампу и прочли нѣсколько страницъ изъ «Подражанія Христу». Дѣдушка старался ободрить меня. Въ то время, когда я начиналъ думать о томъ, что Богъ забылъ насъ, онъ говорилъ мнѣ объ Его безконечномъ милосердіи. Его тихій, спокойный голосъ смѣшивался съ дикими завываніями бури въ трубѣ. Весь день не прекращался ураганъ; вечеромъ мы легли въ постель и покрылись сверхъ одѣяла соломой. Сердце мое все время сжималось отъ страха и тоски, наконецъ, я не выдержалъ и расплакался. Дѣдушка обнялъ меня, крѣпко прижалъ къ себѣ и такъ держалъ, пока я не началъ понемногу успокаиваться.

Во время одного изъ сильныхъ порывовъ вѣтра раздался вдругъ такой трескъ, что мы оба замерли отъ испуга. Дѣдушка опомнился первый.

— Надо зажечь огонь и посмотрѣть, не случилось-ли чего-нибудь у насъ, — сказалъ онъ.

Осмотрѣвъ наше помѣщеніе при свѣтѣ, мы убѣдились, что. никакого поврежденія внутри не было. Тогда мы рѣшились выглянуть за дверь. Она была совершенно завалена громаднымъ сугробомъ снѣга. Всѣ мои старанія пропали. Я не сталъ роптать, чтобы не огорчать дѣдушку.

— Могло бы быть и хуже, — сказалъ онъ, — такая буря довольно опасна для нашей хижины.

Мы зажгли на очагѣ сосновыя шишки, чтобы вскипятить молоко.. Онѣ горѣли хорошо и распространяли пріятный сосновый запахъ.

Мы немножко согрѣлись передъ сномъ.

10-ое декабря.

Вѣтеръ какъ будто стихъ, но какая погода — неизвѣстно. Окно и дверь совершенно исчезли подъ снѣгомъ, затворку отодвинуть невозможно. Придется опять жечь понемногу сосновыя шишки, потому что отъ нихъ почти нѣтъ дыма. Какъ только позволитъ погода, я снова примусь за разгребаніе снѣга отъ окна и двери, чтобы впустить хоть немного свѣта.

11 декабря.

Невыносимо холодно. Масса снѣга, подъ которымъ мы погребены, заглушаетъ звуки бури, но холодъ пронизываетъ до костей. Бѣлянка сдѣлалась очень нетерпѣлива, но все-таки ей лучше здѣсь, чѣмъ было въ хлѣву. Дѣдушка увѣряетъ, что только самый сильный холодъ можетъ проникнуть въ нашу хижину, которая очень хорошо построена. Онъ предполагаетъ, что вѣтеръ подулъ съ сѣвера.

13 декабря.

Вчера мы пережили страшный день; еще сегодня я не могу спокойно писать о томъ, что было.

И до сихъ поръ мы не знаемъ, вполнѣ ли освободились отъ опасности.

Это было утромъ, въ то время какъ я доилъ Бѣлянку. Сначала она стояла, какъ всегда, совершенно спокойно, но вдругъ насторожила уши и задрожала всѣмъ тѣломъ.

— Что съ тобой, Бѣляночка? — спросилъ я, лаская ее.

Въ ту же минуту раздался страшный вой совсѣмъ близко отъ насъ, какъ будто надъ самыми нашими головами.

— Волки! — вскричалъ я въ ужасѣ.

— Тише, постарайся успокоить Бѣлянку, — сказалъ шепотомъ дѣдушка, подойдя къ намъ.

Вой продолжался все также близко.

— Что будетъ съ нами, если волки проберутся къ окну или къ двери? — проговорилъ дѣдушка.

— А вы думаете, что они еще не пробрались?

— Надѣюсь. Но говори тише и старайся успокоить Бѣлянку, она можетъ привлечь ихъ своимъ блеяніемъ.

Но Бѣлянка, вѣроятно, знала это лучше насъ, потому что не издавала ни одного звука, только продолжала дрожать, всѣмъ тѣломъ.

Я обнялъ ее за шею и крѣпко прижался къ ней, дѣдушка сѣлъ возлѣ насъ и положилъ руку мнѣ на плечо.

Я смотрѣлъ на его спокойное, ясное лицо, чтобы самому набраться мужества.

Все, что я испыталъ до сихъ поръ, казалось мнѣ ничтожнымъ въ сравненіи съ тѣмъ отчаяніемъ, въ которомъ мы пробыли почти весь этотъ день.

Мы провели его около Бѣлянки, прислушиваясь къ неумолкающему вою волковъ.

Была минута, когда я думалъ, что уже насталъ нашъ послѣдній часъ: такъ близко раздался ихъ ужасный ревъ.

— Они разгребаютъ снѣгъ и сейчасъ будутъ здѣсь, — въ ужасѣ прошепталъ я, прижимаясь къ дѣдушкѣ.

— Нѣтъ, голубчикъ, я думаю, они не найдутъ насъ. Вѣроятно, они нашли поблизости какую-нибудь падаль и ссорятся, разрывая ее. Обыкновенно въ это время года волки уходятъ съ горъ въ долины, потому что имъ здѣсь нечѣмъ питаться. Богъ дастъ, они насъ только попугаютъ своимъ воемъ, да и уйдутъ. Какое счастье, что они не пришли въ то время, когда ты сгребалъ снѣгъ — тогда дѣло было бы плохо.

— Долго-ли намъ еще жить въ такомъ страхѣ, — грустно проговорилъ я, — зима еще только начинается, холодъ все усиливается — мы никогда не выйдемъ отсюда.

До вечера не прекращался вой.

Мы рѣшились лечь спать, но я долго не могъ заснуть отъ страха.

Ночью волки, вѣроятно, ушли, но въ ушахъ все еще раздается ихъ вой. Дѣдушка говоритъ, что мнѣ это только кажется. Должно быть, онъ правъ. Бѣлянка совершенно спокойна, она ѣстъ и спитъ по-прежнему. Думаю, что и мнѣ можно успокоиться.

14 декабря.

Итакъ, я лишенъ теперь послѣдняго удовольствія и долженъ безвыходно сидѣть въ этой темницѣ. Я не смѣю даже и подумать о томъ, чтобы выйти на воздухъ и разгребать снѣгъ, какъ прежде. А я такъ радовался на окно, въ которое проникалъ свѣтъ, и на то, что дѣдушка могъ видѣть солнышко. Теперь все кончено, — мы не видимъ ничего, кромѣ стѣнъ нашей хижины и даже боимся открывать затворку, потому что труба такъ низка, что приходится почти вровень съ крышей, и отверстіе ея достаточно велико, такъ что волки, если они бродятъ еще по близости, могутъ попасть черезъ него къ намъ въ хижину.

Дѣдушка упрекаетъ меня за то, что я поддаюсь унынію, и говоритъ, что онъ не узнаетъ меня и не понимаетъ, куда дѣвались моя бодрость и терпѣніе.

Онъ правъ — я самъ недоволенъ собою.

15 декабря.

Сегодня воскресенье. Какъ-то проводятъ его наши друзья и сосѣди? Думаютъ ли они о насъ? — Конечно, если отецъ съ ними; но если онъ погибъ, тогда навѣрно всѣ позабыли о насъ, мы для нихъ умерли.

Въ деревнѣ спокойно ждутъ зимы, веселятся, ходятъ другъ къ другу въ гости, бесѣдуютъ у ярко горящаго огня.

Никогда я не думалъ о томъ, какъ нужно человѣку общество другихъ людей. И работать, и веселиться пріятнѣе съ другими, чѣмъ одному. Какое счастье оказывать другъ другу взаимныя услуги!

Ахъ, еслибы я могъ вдругъ очутиться въ деревнѣ, среди своихъ! Но неужели они не думаютъ о томъ, какъ мы страдаемъ здѣсь, и не постараются спасти насъ!

16 декабря.

Козье молоко, кусочекъ черстваго хлѣба и нѣсколько вареныхъ картофелинъ съ солью — вотъ все, чѣмъ мы питаемся все время. И картофель намъ нужно очень беречь — его немного. Иногда для разнообразія мы печемъ его въ золѣ.

Я нѣсколько разъ уговаривалъ дѣдушку сварить себѣ кофе, но онъ страшно бережетъ нашъ маленькій запасъ. А между тѣмъ онъ чувствуетъ себя плохо послѣдніе дни. Сегодня, наконецъ, мнѣ удалось уговорить его. Я знаю, что онъ любитъ кофе и, правда, онъ пилъ его съ наслажденіемъ. Онъ хотѣлъ подѣлится со мною, но я отказался. Къ чему мнѣ кофе? Для меня совершенно достаточно молочной пищи, а старому человѣку очень тяжело отказываться отъ своихъ привычекъ. Пастухи въ горахъ очень часто питаются однимъ молокомъ и сыромъ, и это вовсе не вредитъ ихъ здоровью. А въ старости, я знаю, нужна болѣе разнообразная пища.

17 декабря.

— Время-то какъ идетъ, — сказалъ дѣдушка, — скоро ужъ и зима на дворѣ.

— Какъ скоро? — воскликнулъ я, — да развѣ зима не пришла?

— Нѣтъ еще. По календарю зима у насъ начинается только съ 21 декабря, а до тѣхъ поръ считается осень. Въ горахъ зима начинается раньше.

— И кончается позже, — грустно прибавилъ я.

— Да, но мы можемъ освободиться и раньше весны. Если подуетъ теплый вѣтеръ и продержится нѣсколько дней, то снѣгъ стаетъ очень быстро, и дороги очистятся.

— Значитъ, мы вполнѣ зависимъ отъ случайности?

— А какъ же ты думалъ? Вся наша жизнь зависитъ отъ случайности. Мы постоянно окружены опасностями и только не замѣчаемъ ихъ. Нужно только всегда быть твердымъ въ тяжелыя минуты.

Послѣ этой бесѣды мы занялись чтеніемъ нашей единственной книги.

— Меня очень радуетъ, — сказалъ дѣдушка, — что ты все больше и больше знакомишься съ этой книгой. Она будетъ впослѣдствіи твоимъ лучшимъ другомъ и во всѣхъ трудныхъ случаяхъ жизни дастъ тебѣ лучшій совѣтъ. И въ этомъ главное назначеніе книги. Я знаю многихъ, имѣющихъ большія библіотеки, читающихъ много книгъ, но видящихъ въ чтеніи только забаву. Они живутъ для того, чтобы читать, а слѣдуетъ читать для того, чтобы умѣть жить.

18 декабря.

Сегодня дѣдушка почти ничего не ѣлъ весь день; я едва упросилъ его выпить нѣсколько глотковъ кофе съ крошечнымъ кусочкомъ хлѣба. Я вижу, что онъ старается казаться спокойнымъ, но онъ дѣлаетъ это ради меня. Боже, что будетъ съ нами, если онъ заболѣетъ!..

19 декабря.

Мы не можемъ топить очагъ безъ того, чтобы не задыхаться отъ дыма, а вмѣстѣ съ тѣмъ боимся открыть затворку, потому что не знаемъ, ушли-ли волки. Дѣдушка все время жалуется, что задыхается или зябнетъ; вѣдь сосновыя шишки даютъ очень мало тепла.

Сегодня я случайно нашелъ въ углу кухни старую заржавленную желѣзную трубу, которую употребляли въ прошломъ году для маленькой печки. Мнѣ сейчасъ-же пришло въ голову, что эта находка можетъ дать намъ возможность топить очагъ, не задыхаясь отъ дыма.

— А что, если мы вставимъ эту трубу въ затворку, чтобы выпускать дымъ? — спросилъ я дѣдушку.

— Это было бы прекрасно, — отвѣтилъ онъ, — если бы только ты съумѣлъ ее вставить. Вѣдь нужно сдѣлать отверстіе въ затворкѣ. Какъ ты устроишь это? Я не хочу, чтобы ты подвергалъ себя опасности ради того, чтобы доставить мнѣ удобства.

Я молчалъ, потому что зналъ, что мнѣ не удастся переубѣдить дѣдушку до тѣхъ поръ, пока не придумаю такой планъ, съ которымъ онъ согласится.

Просверлить отверстіе, конечно, не трудно; доска затворки не толстая, и моихъ старенькихъ инструментовъ — пилы, ножа и буравчика — совершенно достаточно, чтобы съ ней справиться. Все дѣло въ томъ, какъ устроить, чтобы добраться до затворки и удержаться на этой, высотѣ во время работы. У насъ нашлась крѣпкая новая веревка, я привязалъ ее къ верхушкѣ шеста и устроилъ изъ нея двѣ петли, въ которыя могъ вставить ноги, какъ въ стремя. Затѣмъ, обвязавъ себя вокругъ пояса другимъ концомъ веревки, я привязалъ ее къ кольцу затворки. Такимъ образомъ, я могъ держаться довольно долгое время на шестѣ вверху очага. Планъ мой удался вполнѣ, и черезъ нѣкоторое время труба была вставлена въ просверленное отверстіе затворки и укрѣплена большими гвоздями.

Гордый и радостный спустился я внизъ и тотчасъ же затопилъ каминъ.

На работу ушло не мало времени, но нужно принять во вниманіе неудобныя условія и неумѣлость работника. Я, конечно, не стою той благодарности, которую выказалъ мнѣ дѣдушка. Для меня ужъ достаточная награда видѣть его сидящимъ у огня и грѣющимъ свои больныя старыя ноги. Да и самому пріятно согрѣться, передъ тѣмъ какъ лечь въ постель.

Прослушавъ все написанное мною, дѣдушка заставилъ меня написать подъ его диктовку слѣдующее:

«Я не знаю, что предстоитъ намъ въ будущемъ, но я хочу, чтобы было извѣстно, за что болѣе всего благословляю я Бога въ нашемъ печальномъ заключеніи».

«Мой маленькій внукъ слишкомъ скроменъ, чтобы сознавать свои достоинства; и я не буду оскорблять его скромности неумѣренной похвалой. Но я долженъ сказать, что поведеніе его наполняетъ мое сердце радостью, и я не могу не благодарить его за то, что онъ дѣлаетъ для своего стараго дѣда. И даже не его долженъ благодарить я, а Бога, внушившаго ему понятіе объ его обязанностяхъ».

20-ое декабря.

— Не мѣшаетъ намъ подумать о томъ, чтобы укрѣпить нашу маленькую крѣпость на случай неожиданнаго появленія волковъ, — сказалъ дѣдушка, осматривая окно. — Оконная рама очень стара, и ее легко вышибить, попробуемъ укрѣпить ее.

Я, конечно, съ радостью принялся за работу.

Мы взяли двѣ дубовыя доски отъ нашихъ старыхъ яслей и наколотили ихъ внизу и вверху окна. Теперь вышибить раму довольно трудно. Дверь у насъ постоянно на толстой желѣзной задвижкѣ, и мы отворяемъ ее изрѣдка, чтобы наполнить снѣгомъ бочку, когда кончается запасъ воды. Мы употребляемъ эту воду въ нашемъ хозяйствѣ и находимъ, что она не хуже, чѣмъ ключевая.

21-ое декабря.

Мы все бережемъ масло и изъ за этого я чуть не разбилъ большой глиняный кувшинъ съ водой для питья. Онъ стоитъ у насъ всегда въ углу, на полу. Я пошелъ туда что-то искать и въ темнотѣ опрокинулъ его. Хорошо еще, что полъ у насъ не деревянный, а земляной, такъ что кувшинъ остался цѣлъ, и только пролилась вода.

— Вырой въ углу ямку, — сказалъ дѣдушка, — и поставь въ нее кувшинъ, тогда онъ не будетъ опрокидываться.

Я зажегъ лампу и взялъ заступъ, но только что я началъ копать, какъ дѣдушка внезапно остановилъ меня.

— Погоди-ка, — сказалъ онъ, беря у меня заступъ и начиная рыть землю съ величайшей осторожностью.

— Что вы ищите, дѣдушка? — спросилъ я.

— Видишь-ли, я совершенно неожиданно вспомнилъ, что нѣсколько лѣтъ тому назадъ закопалъ здѣсь нѣсколько бутылокъ вина. Это была бы прекрасная находка. Нашелъ! Вотъ бутылка! А вотъ и другая и третья, онѣ всѣ подъ рядъ и лежатъ.

Дѣдушка отрылъ цѣлыхъ пять бутылокъ вина. Съ какимъ удовольствіемъ выпилъ онъ полстаканчика этого стараго вина, уговаривая меня выпить тоже за счастливую находку.

— Вотъ мы съ тобой и отпраздновали первый день зимы! — сказалъ онъ.

Я заботливо уложилъ бутылки, чтобы сохранить ихъ, зная, какъ вино необходимо для моего стараго дѣда. Это маленькое приключеніе оживило насъ и придало, намъ бодрости. Мы долго сидѣли и разговаривали.

Дѣдушка далъ мнѣ урокъ астрономіи, и, мнѣ кажется, теперь я понимаю, какъ земля движется вокругъ солнца, отчего день смѣняется ночью, зима, — весной, весна — лѣтомъ, лѣто — осенью и осень опять зимой. Узналъ я также, что земля наша круглая какъ шаръ.

22 декабря.

Я училъ въ географіи, что обитатели горъ мало похожи на другихъ людей. «И неудивительно, — говорилъ мнѣ дѣдушка, — что ихъ образъ жизни и нравы такъ отличаются отъ нравовъ жителей долинъ. Горцы большую часть года заключены въ своихъ хижинахъ, или бродятъ по горамъ со своими стадами, почти не встрѣчаясь съ людьми. Альпійскій пастухъ впродолженіе цѣлаго года видитъ меньше людей, чѣмъ мы, жители деревень, впродолженіе одного мѣсяца. Эта уединенная жизнь не можетъ не отражаться на характерѣ горцевъ. Они сосредоточенны и молчаливы; они привыкаютъ справляться собственными силами съ суровой природой».

Такъ разсказывалъ мнѣ дѣдушка, а огонь пылающаго очага освѣщалъ его длинную сѣдую бороду, сѣрую шапочку, опушенную мѣхомъ, и грубое, старое платье. Я смотрѣлъ на его лицо, съ кроткими серьезными глазами и доброй улыбкой, и мнѣ казалось, что я вижу передъ собой одного изъ тѣхъ святыхъ, которымъ молятся у насъ въ долинѣ. Я думалъ также о томъ, какъ онъ долженъ былъ страдать за меня и за отца, и при этой мысли глаза мои наполнялись слезами.

Но мы рѣшили отвлекать другъ друга отъ грустныхъ мыслей, потому я скрывалъ свои слезы.

Дѣдушка показалъ мнѣ еще нѣсколько работъ, которыми занимаются горцы въ зимнее время. Какъ я завидую людямъ, которые могутъ скоротать зиму постоянной работой! Вели бы, напримѣръ, у меня были матеріалы и инструменты и если бы я умѣлъ вырѣзывать изъ дерева такія прелестныя вещи, какія дѣлаютъ въ Бернскомъ Оберландѣ, или еслибы я умѣлъ изготовлять часы, какъ часовщики въ Шо-де-фонъ и въ долинахъ швейцарскихъ озеръ, какъ я былъ бы счастливъ! Даже если бы я дѣлалъ грубыя деревянныя бочки и ведра, какъ другіе жители горъ, и то я былъ бы доволенъ; работа облегчаетъ самое тяжелое существованіе.

При свѣтѣ лампы или огня на очагѣ я плету сидѣнья изъ соломы, но даже эту грубую работу приходится оставлять въ то время, когда мы должны сидѣть въ темнотѣ. Тогда мнѣ остается только одно утѣшеніе — слушать разсказы дѣдушки и разговаривать съ нимъ. Если бы этотъ могильный мракъ сопровождался бы еще могильнымъ молчаніемъ — наше положеніе было бы ужасно!

23-ое декабря.

Дѣдушка жалуется на боль и онѣмѣніе членовъ. Каждое утро мы съ нимъ ходимъ нѣкоторое время взадъ и впередъ по нашей темницѣ, Это необходимо для насъ обоихъ. Дѣдушка при этомъ опирается на мое плечо.

Сегодня онъ разулся и протянулъ къ огню ноги, и я замѣтилъ, что онѣ сильно опухли. Онъ увѣряетъ, что это бывало и раньше, и что нечего безпокоиться.

Я постоянно напоминаю ему, что онъ долженъ выпивать нѣсколько глотковъ вина для поддержанія силъ. Вообще, онъ, видимо, заботится о своемъ здоровьѣ только для того, чтобы не безпокоить меня.

Боже, сохрани мнѣ друга, можетъ быть, единственнаго на землѣ!..

24-ое декабря.

— Часть дня мы слѣпые, — сказалъ дѣдушка, — и потому намъ нужно пріучать себя работать, насколько возможно, ощупью. Попробуемъ плести изъ соломы въ темнотѣ, можетъ быть привыкнемъ.

Мы сдѣлали первую попытку, и наша работа вышла довольно недурно. Въ другой разъ, вѣроятно, выйдетъ еще лучше. Я хочу попробовать дѣлать соломенныя шляпы. Мнѣ очень хотѣлось бы научиться этому мастерству, оно не трудно, я видѣлъ, какъ дѣлали шляпы маленькіе пастухи въ горахъ.

25 декабря.

Этотъ святой день мы посвятили молитвѣ и разговорамъ о Спасителѣ. Я никогда не забуду мои бесѣды съ дѣдушкой. Сегодня онъ такъ много и трогательно разсказывалъ мнѣ о рожденіи Спасителя, Его земной жизни, страданіяхъ и смерти. Онъ передалъ мнѣ много проповѣдей, притчъ и бесѣдъ Его съ учениками, полныхъ божественной прелести. Я слушалъ его, и мнѣ казалось, что я стою въ нашемъ старомъ храмѣ, кругомъ меня толпятся друзья и сосѣди, раздается церковное пѣніе и звонъ колоколовъ.

О, какъ счастливы люди, которые могутъ соединяться для молитвы и расходиться для работы!

Если мнѣ суждено когда-нибудь сойти съ горъ, то я скажу своимъ братьямъ и друзьямъ:

— Еслибы вы пробыли, какъ я, столько времени въ одиночествѣ, вы почувствовали бы, какъ вы любите всѣхъ людей и какъ неразумны, поселяющіе смуту и вражду между людьми; вы сознали бы, что не хорошо быть человѣку одному, и возлюбили бы ближняго своего, какъ самого себя.

26 декабря.

Сегодня утромъ дѣдушка чувствовалъ себя не хорошо и не пилъ свою порцію молока. Къ счастію, это продолжалось недолго, скоро ему стало опять лучше.

Онъ очень терпѣливо переноситъ свои страданія.

— Слушай Луи, — сказалъ онъ мнѣ, — я все время надѣялся дожить до нашего освобожденія. Это было мое единственное желаніе. Я передалъ бы тебя отцу и умеръ бы спокойно. Но, кажется, Богу угодно взять меня къ себѣ раньше и, можетъ быть, тебѣ предстоитъ остаться одному въ этой хижинѣ. Не пугайся и не приходи въ отчаяніе. Что я теперь для тебя? Обуза, тяжести которой ты не замѣчаешь только потому, что любишь меня. Ты дѣлаешь одинъ все необходимое для нашей жизни. Я передалъ тебѣ нѣкоторый опытъ, котораго тебѣ не хватало, и, мнѣ кажется, моя обязанность исполнена. Будь мужественъ, какъ я и смотри смѣло въ будущее, приготовлясь къ разлукѣ, которая наступитъ, можетъ быть, скорѣе, чѣмъ мы ожидаемъ. Впрочемъ, какъ знать: можетъ быть, твои заботы обо мнѣ и осторожность въ пищѣ еще поддержатъ мою жизнь, и я увижу еще весну.

Я ничего не отвѣчалъ, слезы душили меня. Мы долго молчали, пока я не пришелъ въ себя и не принялся плести въ темнотѣ свою солому.

Вечеромъ дѣдушка опять не пилъ молока и, видя, что его порція остается, онъ научилъ меня сдѣлать изъ нея сыръ.

— Видишь, — сказалъ онъ, улыбаясь, — оказывается, что я еще могу тебѣ пригодиться на что нибудь.

За неимѣніемъ сыворотки мы заквасили молоко уксусомъ. Затѣмъ я влилъ его въ глиняную форму и поставилъ; завтра мы увидимъ, что изъ этого выйдетъ.

Съ своей стороны я тоже придумалъ для дѣдушки кушанье, которому онъ очень обрадовался. Я вспомнилъ, какъ тетки дѣлали для него, когда онъ былъ не совсѣмъ здоровъ, гренки изъ хлѣба съ виномъ. Жаль только, что у меня не было сахару, чтобы посыпать ихъ. Вино у насъ прекрасное, оно было собрано въ урожайный годъ.

— Такое вино не стыдно подать къ столу принца, — сказалъ дѣдушка.

— Хоть бы мнѣ удалось увидать первыя почки винограда, — прибавилъ онъ.

27 декабря.

Сыръ вышелъ прекрасный. Я поставилъ его на столъ и посыпалъ солью.

Онъ такъ аппетитенъ, что у меня текутъ слюнки, когда я смотрю на него. И все-таки какъ я былъ бы счастливъ, если-бы у насъ не оставалось молока на сыръ, и дѣдушка выпивалъ-бы всю свою порцію. Дѣдушка кушалъ сегодня только картофель, испеченный въ золѣ, и немного хлѣба съ виномъ. Какъ онъ ни скрываетъ, я вижу, что онъ боленъ и силы его уходятъ.

28 декабря.

Дѣдушка ложится теперь раньше и встаетъ позднѣе. Онъ говоритъ, что согрѣвается и отдыхаетъ подъ одѣяломъ и соломой. Онъ очень заботится о своемъ здоровьѣ, но дѣлаетъ все это ради меня. Чему только не научился я отъ него за эти нѣсколько недѣль! Я не узнаю себя: мысли и чувства ребенка отлетѣли отъ меня, я превращаюсь въ взрослаго съ необыкновенной быстротой. День прошелъ безъ особенныхъ событій. Я по обыкновенію работалъ и почти все время въ темнотѣ. Удивительно, какъ привыкли мои пальцы плести ощупью. Осязаніе развилось до такой степени, что я чувствую каждый узелокъ, каждую неправильность плетенія. За тридцать дней заключенія я научился большему, чѣмъ за всю мою жизнь на свободѣ.

29 декабря.

Въ тѣ дни, когда однообразіе нашей тихой жизни ничѣмъ не нарушается, мысли мои вылетаютъ изъ темницы, направляются въ нашу деревню и останавливаются на моемъ дорогомъ отцѣ. Но я не знаю, гдѣ онъ. Прежде всего я ищу его дома. Я вижу его печальнымъ и одинокимъ, его глаза устремлены въ горы, онъ думаетъ о насъ, онъ не потерялъ надежду насъ видѣть. Но кто скажетъ мнѣ, что помѣшало ему придти къ намъ на помощь? Я чувствую, что мы увидимся, но печальное предчувствіе говоритъ мнѣ, что день нашего свиданія будетъ днемъ скорби для насъ обоихъ.

Почему тебя нѣтъ съ нами, отецъ?

Можетъ быть, ты погибъ, желая спасти твой скотъ?

Въ темнотѣ, которая окружаетъ меня такъ часто, я все прислушиваюсь къ чему-то съ суевѣрнымъ ужасомъ. Мнѣ кажется — я слышу голоса, мнѣ дѣлается страшно, и я съ трудомъ возвращаюсь къ дѣйствительности.

Нѣсколько словъ дѣдушки ободряютъ меня. Я терпѣливо жду будущаго и не оглядываюсь на прошедшее.

30-ое декабря.

Приближается конецъ стараго года. Сегодня нѣтъ занятій въ школѣ, какая радость для моихъ товарищей! Такъ думалъ и я, когда жилъ въ деревнѣ, но теперь мысли мои очень измѣнились. Что-бы я далъ теперь, чтобы проводить каждое утро нѣсколько часовъ въ классѣ, который я считалъ прежде тюрьмой!

Я слышу звонокъ, призывающій насъ по утрамъ въ школу; мы входимъ въ безпорядкѣ, какъ попало, съ книжками подъ мышкой; разсаживаемся; учитель встаетъ, и мы вмѣстѣ съ нимъ читаемъ молитву, потомъ начинаемъ учиться.

Въ классѣ проносится сдержанный шепотъ: мы повторяемъ наши уроки. Всѣ раскрываютъ свои тетрадки; шелестъ бумаги смѣшивается съ шумомъ нашихъ голосовъ; учитель останавливаетъ насъ, стуча по пюпитру большой буковой линейкой; мы переглядываемся и украдкой улыбаемся. Начинается диктовка; всѣ приготовили перья, и они дружно забѣгали по бумагѣ. Затѣмъ идетъ урокъ ариѳметики, чтеніе и пѣніе.

Такъ переходимъ мы отъ одной работы къ другой; насъ много, и мы не скучаемъ, но это не мѣшаетъ намъ съ нетерпѣніемъ поглядывать на деревянные часы. Маятникъ медлительно раскачивается въ обѣ стороны, гири чуть замѣтно спускаются, и разсѣянные ученики слѣдятъ за ними. Наконецъ, три часа прошли, насталъ часъ освобожденія.

Въ одну минуту тишина и молчаніе смѣняются радостными криками и шумнымъ движеніемъ.

Всѣ бѣгутъ, толпятся, толкаютъ другъ друга. Тутъ же у школы начинаются игры и нерѣдко одновременно съ ними ссоры и драки. Когда-то и я тоже принималъ участіе во всемъ этомъ. И теперь, въ то время, какъ я пишу, я снова переживаю минувшее, я весь ушелъ въ воспоминанія, я забываюсь…

— О чемъ ты опять вздыхаешь, бѣдный мой мальчикъ? — говоритъ дѣдушка. Я посовѣтывалъ тебѣ писать не для того, чтобы ты разстраивалъ себя этими записками. Постарайся думать и писать о томъ, что можетъ тебя ободрить. Помни, что тебѣ нужно запасаться твердостью, особенно, на будущее время.

— Не хуже-ли вамъ, дѣдушка? — спросилъ я.

— Нѣтъ, я только изъ осторожности хочу полежать. Я хочу сохранить силы, чтобы мѣсяца черезъ два или три мы бодро и весело могли спуститься съ горъ. Бѣлянка побѣжитъ впереди насъ. Какъ намъ обрадуются!

— Не будутъ ждать, чтобы мы сами спустились съ горъ; я васъ увѣряю, что за нами придутъ скорѣе, чѣмъ вы ожидаете.

— За нами придутъ? — Повторилъ дѣдушка съ серьезнымъ видомъ и взялъ меня за руку.

— А если бы вѣстникъ освобожденія пришелъ позвать меня не въ деревню, а на небо, чтобы ты сталъ дѣлать, Луи? Нужно это предвидѣть и приготовиться. Я нисколько не сомнѣваюсь, что ты будешь прекрасной сидѣлкой и побережешь меня послѣдніе дни, но потомъ… у тебя будутъ еще обязанности… съ моимъ тѣломъ. Исполнишь ли ты ихъ?

Я прервалъ дѣдушкины слова рыданіями и умолялъ его не продолжать. Мы крѣпко обнялись, затѣмъ я записалъ этотъ тяжелый разговоръ и легъ, чтобы забыться во снѣ.

31-ое декабря.

Счастливый день! Дѣдушка сегодня чувствуетъ себя бодрѣе, и у него появился аппетитъ. Онъ выпилъ свой кофе съ молокомъ, кушалъ днемъ и выпилъ капельку вина.

Послѣдній день года подходитъ къ концу…

1-ое января.

Въ прошломъ году я провелъ этотъ день въ семьѣ. Наканунѣ отецъ ѣздилъ въ городъ и накупилъ намъ подарковъ. Утромъ мы ходили съ нимъ въ церковь, а къ обѣду у насъ собрались родственники. Мы пировали довольно долго, послѣ обѣда дѣти танцовали подъ пѣсни. Если бы я могъ знать тогда, гдѣ я буду встрѣчать слѣдующій новый годъ и сколько мнѣ придется пережить и перестрадать за это время! Въ жизни человѣка бываетъ столько неожиданностей, что онъ долженъ быть всегда наготовѣ ко всему, какъ солдатъ въ ожиданіи непріятеля.

Дѣдушка зналъ, что мнѣ въ этотъ день будетъ грустнѣе, чѣмъ обыкновенно, и потому старался развлечь меня. Онъ припоминалъ разныя игры, загадки и шутки и все время оживленно разговаривалъ. Вечеромъ мы устроили настоящій пиръ. Кромѣ печенаго картофеля у насъ былъ мой сыръ, который очень удался, и гренки въ винѣ.

Бѣлянка тоже не была забыта: она получила свѣжее сѣно, двойную порцію соли и охапку чистой соломы.

Дѣдушка хочетъ приписать нѣсколько словъ въ моемъ дневникѣ.

"Возможно, что я не увижу больше своихъ родныхъ и не успѣю сообщить имъ мои послѣднія желанія. Не буду дѣлать особенныхъ распоряженій относительно моего имущества, но я хочу оставить кое что на память моему милому внуку, Луи Лопра, въ знакъ признательности за его заботы обо мнѣ. И такъ какъ я не могу ничего подарить ему сегодня, въ день новаго года, то прошу моихъ наслѣдниковъ передать ему отъ моего имени слѣдующія вещи:

Мои часы съ репетиціей.

Мое ружье.

Мою библію, которая принадлежала моему отцу.

И наконецъ, стальную печать съ моими иниціалами, которые одинаковы съ иниціалами моего внука.

Я увѣренъ, что эти бездѣлицы будутъ для него драгоцѣнны, какъ знакъ памяти о человѣкѣ, съ которымъ связывало его чувство привязанности и котораго только смерть разлучила съ нимъ.

Такова моя послѣдняя воля.

Въ хижинѣ Антизандъ

1-го января 18...

Луи Лопра."

Дорогой дѣдушка, позвольте и мнѣ на страницахъ моего дневника выразить вамъ мою глубочайшую признательность. Я чувствую, какое счастіе, что вы были со мной въ этомъ уединеніи. Мнѣ не нужна награда за мою привязанность, но эти знаки вашего вниманія я принимаю съ благодарностью. Я желаяю только одного въ этотъ день новаго года, чтобы вы могли еще долго наслаждаться жизнью среди вашихъ близкихъ и родныхъ.

2-ое января.

Давно уже мы не слышимъ никакого шума снаружи, необычайная тишина окружаетъ насъ. Мы заключаемъ изъ этого, что снѣгу выпало очень много, и что наша хижина почти погребена подъ нимъ. Но наша желѣзная труба еще свободна, дымъ проходитъ прекрасно. Сегодня черезъ нее залетѣло къ намъ нѣсколько хлопьевъ снѣга. Эти бѣлые вѣстники зимы служатъ единственнымъ сообщеніемъ между нами и внѣшнимъ міромъ. Если бы наши часы остановились, мы потеряли бы всякое представленіе о времени. Единственно почему мы распознаемъ утро, это узенькая полоска свѣта, проходящая къ намъ черезъ трубу.

Зато мы не страдаемъ отъ холода въ нашемъ молчаливомъ убѣжищѣ. Мы думали сначала, что намъ будетъ очень душно въ хижинѣ, но маленькое отверстіе въ трубѣ достаточно очищаетъ воздухъ.

Когда мы зажигаемъ лампу и сидимъ у ярко горящаго огня за нашими обыденными занятіями, мы даже забываемъ на время о нашемъ несчастіи. Я увѣренъ, что намъ въ такія минуты позавидовалъ бы любой изъ моихъ-товарищей. Развѣ не мечтали мы часто о пустынномъ островѣ Робинзона? А вѣдь океанъ еще больше отдѣлялъ Робинзона отъ людей, чѣмъ насъ — снѣга. Онъ надѣялся на какой-нибудь случайно заплывшій корабль, а мы увѣрены, что рано или поздно снѣга въ горахъ растаютъ. До тѣхъ же поръ Богъ хранитъ насъ здѣсь.

4-е января.

Вчера вечеромъ я не бралъ пера въ руки и даже не подумалъ о немъ.

Къ сожалѣнію, у меня было слишкомъ много другого дѣла.

Утро прошло спокойно. Дѣдушка мало ѣлъ, но ни на что не жаловался. Вечеромъ, послѣ ужина, мы спокойно сидѣли у огня, какъ вдругъ дѣдушка страшно поблѣднѣлъ, покачнулся и потомъ сталъ спускаться со стула на полъ. Если бы я не поддержалъ его, онъ упалъ бы головой прямо на огонь.

Я вскрикнулъ отъ испуга, но тотчасъ же подхватилъ его и съ невѣроятнымъ усиліемъ поднялъ и донесъ до нашей постели. Онъ былъ безъ сознанія, голова и руки совершенно похолодѣли, вся кровь прилила къ сердцу.. Я вспомнилъ, что въ такихъ случаяхъ нужно спускать голову больного какъ можно ниже, чтобы кровь прилила къ ней. Черезъ минуту сознаніе вернулось.

— Гдѣ я? — спросилъ дѣдушка слабымъ голосомъ. — На постели? — прибавилъ онъ съ изумленіемъ.

— Конечно, — отвѣтилъ я, — съ вами сдѣлался обморокъ, и я думалъ, что вы скорѣе придете въ себя, если я перенесу васъ на постель. И видите, я былъ правъ, вѣдь вамъ лучше теперь?

— Перенесъ меня сюда! — съ изумленіемъ повторилъ дѣдушка. — Слава Богу! По мѣрѣ того, какъ мои силы уменьшаются — твои прибываютъ, — и онъ крѣпко обнялъ меня. Я уговорилъ его выпить нѣсколько капель вина, и это немного оживило его.

— Не огорчайся, — сказалъ онъ спокойно, — это произошло только вслѣдствіе того, что я вздумалъ поѣсть твоего сыра. Мнѣ не слѣдовало это дѣлать — я зналъ, что мнѣ вредно даже молоко. Но теперь все прошло, я чувствую себя гораздо лучше и, вѣроятно, скоро засну.

И дѣйствительно, онъ почти тотчасъ же уснулъ.

Я сидѣлъ около него, пока не убѣдился, что онъ спитъ крѣпко и спокойно.

Сегодня я все время былъ занятъ стиркой нашего бѣлья. Дѣдушку я уговорилъ остаться въ постели, а самъ собралъ все, что нужно было вымыть, приготовилъ, по его указаніямъ, щелокъ въ деревянной лохани, выстиралъ всѣ наши вещи и развѣсилъ ихъ у огня для просушки. Къ вечеру я покончилъ съ этой необходимой работой.

На ночь я предложилъ дѣдушкѣ растереть его кускомъ фланели, такъ какъ замѣтилъ, что онъ часто растиралъ руки и ноги, и это ему нѣсколько помогало. Тутъ только я увидалъ, насколько исхудало и ослабло его тѣло.

Я растиралъ его впродолженіе цѣлаго часа, и онъ говорилъ, что ничто такъ не оживляетъ и согрѣваетъ кровь въ членахъ, какъ такое растираніе, замѣняющее необходимое движеніе.

— Мнѣ кажется, что ты возвращаешь мнѣ жизнь, — говорилъ онъ. — Живительная теплота разливается по моимъ членамъ, и мнѣ легко дышать.

Его слова придавали мнѣ еще больше силъ и усердія, но онъ началъ безпокоиться, что я устану.

— Развѣ вы не видите, дѣдушка, — сказалъ я, — что и для меня это полезное упражненіе? Пожалуйста, давайте мнѣ почаще возможность такъ расправлять мои руки.

Теперь мой больной спокойно спитъ возлѣ меня, а я пользуюсь тишиной и свободой, чтобы записать исторію двухъ послѣднихъ дней.

5-е января.

Утромъ дѣдушка говорилъ со мной откровенно о состояніи своего здоровья. Его слова еще звучатъ въ моихъ ушахъ. Какъ я ни молодъ, эти минуты не пройдутъ для меня безслѣдно.

— Слушай, дитя мое, — началъ онъ, когда я сѣлъ около него, — я не сомнѣваюсь больше въ томъ, что жизнь моя уходитъ. Развѣ мыслимо удержать душу въ такомъ слабомъ тѣлѣ до весны? Я не смѣю на это надѣяться; слабость моя увеличивается съ поразительной быстротой, и я думаю, что тебѣ придется одному дожить эту печальную зиму. Я не сомнѣваюсь, что ты будешь болѣе огорченъ нашей разлукой, чѣмъ твоимъ одиночествомъ и что ты будешь испытывать больше горя, чѣмъ страха. Но я надѣюсь, что твое мужество и вѣра помогутъ тебѣ не впадать въ отчаяніе. Ты долженъ думать о твоемъ отцѣ, котораго ты, конечно, увидишь, и эта мысль тебя поддержитъ. Я не могу больше ничѣмъ помогать въ твоей жизни, напротивъ, я буду служить для тебя помѣхой въ то время, когда тебѣ представится возможность оставить хижину и идти домой. Но только я прошу тебя не слишкомъ торопиться. Нѣсколько дней больше или меньше ничего не составятъ въ такомъ долгомъ заключеніи, а между тѣмъ ты рискуешь погибнуть, если поторопишься и отправиться слишкомъ рано. И зачѣмъ тебѣ такъ спѣшить? Здоровье твое пока еще нисколько не пострадало. Послѣ моей смерти, конечно, ты будешь себя чувствовать страшно одинокимъ, но подумай о томъ, сколько заключенныхъ въ тюрьмахъ не видятъ никого долгіе годы. И еще при этомъ они часто мучаются упреками совѣсти, у тебя же всегда будетъ сознаніе исполненнаго долга.

Еще одно безпокоитъ меня, милый Луи, — я боюсь, что моя смерть напугаетъ тебя, мое безжизненное тѣло будетъ внушать тебѣ ужасъ. Хотя почему бы тебѣ бояться трупа твоего стараго друга?

Развѣ ты боишься меня, когда я сплю? Когда со мной сдѣлался обморокъ, ты нисколько не растерялся, напротивъ, ты, собралъ все свое мужество, чтобы помочь мнѣ. И когда тебѣ придется присутствовать при моемъ послѣднемъ обморокѣ, который называютъ смертію, будь также твердъ и мужественъ. Мое тѣло тогда будетъ ожидать отъ тебя послѣдней услуги: окажи ее ему, когда природа укажетъ время. Твоихъ силъ на это хватитъ, я видѣлъ это въ тотъ вечеръ, когда ты перенесъ меня на постель.

За этой дверью — наша молочная, она намъ не нужна, тамъ ты выроешь яму глубокую, насколько сможешь, и тамъ закопаешь мое тѣло до прихода отца, который перевезетъ меня на наше кладбище въ деревнѣ. Послѣ этихъ печальныхъ минутъ ты останешься совсѣмъ одинъ въ нашемъ угрюмомъ жилищѣ; не предавайся безплодному отчаянію…

По мѣрѣ того, какъ дѣдушка говорилъ, онъ дѣлался все спокойнѣе, торжественнѣе и даже радостнѣе.

Я только удивлялся, какъ могла такая мужественная душа жить въ тѣлѣ, близкомъ къ разрушенію. Слабая надежда закрадывается въ мое сердце… у меня есть предчувствіе, что онъ ошибается.

6-ое января.

Еще одинъ день прошелъ! Эти слова мы повторяемъ каждый вечеръ. Я все съ большимъ и большимъ нетерпѣніемъ жду весны, мнѣ кажется, что она не придетъ никогда. Страхъ одиночества, которое мнѣ предсказывалъ дѣдушка, заставляетъ меня безпокоиться еще сильнѣе. Я стараюсь избѣгать этихъ печальныхъ мыслей, стараюсь не думать о себѣ и только надѣяться на Бога. Ахъ, если бы Онъ сохранилъ мнѣ моего дорогого друга!

7-ое января.

Темнота еще тяжелѣе для больныхъ; говорятъ, она вредитъ даже совсѣмъ здоровымъ людямъ. Свѣтъ созданъ для человѣка и человѣкъ для свѣта. Мы придумали, какъ экономить наше масло и вмѣстѣ съ тѣмъ не оставаться совсѣмъ въ потемкахъ. Мы просверлили дырочку въ пластинкѣ пробки и вставили въ нее тоненькую свѣтильню. Этого слабаго свѣта совершенно достаточно для моей работы, и онъ радуетъ дѣдушку. Конечно, людямъ, привыкшимъ къ настоящему освѣщенію въ зимніе вечера, наша комната показалась бы совсѣмъ темной, но для насъ достаточно ужъ того, что мы можемъ видѣть другъ друга, не бродить ощупью по комнатѣ и дѣлать различіе между днемъ и ночью. Этотъ полусвѣтъ, напоминающій первые проблески разсвѣта, сосредоточиваетъ мысли и вмѣстѣ съ тѣмъ разгоняетъ тоску; онъ похожъ на свѣтъ лампады, мерцающій въ церкви и располагающій къ молитвѣ.

Ни одно движеніе дѣдушки не ускользаетъ отъ моего взора: онъ часто сидитъ со сложенными руками и съ глазами устремленными вверхъ или пристально смотрящими на меня. Я безъ словъ понимаю его мысли и, не сговариваясь, мы соединяемся въ одномъ желаніи.

10-ое января.

Господи, Твоя воля… Я одинъ на всемъ свѣтѣ! Это случилось третьяго дня… Я не могу писать объ его смерти. Бумага смочена моими слезами…

12-ое января.

Да, сегодня 12-ое января; два дня тому назадъ написалъ я послѣднія ужасныя строки… Сознаніе возвращается. Если бы я не чувствовалъ, что Богъ здѣсь со мной — я умеръ бы отъ ужаса, наполняющаго мою душу.

13-ое и 14-ое января.

Седьмого я легъ полный надежды: дѣдушка чувствовалъ себя лучше, чѣмъ обыкновенно. Однако не успѣлъ я заснуть, какъ услыхалъ его тихій стонъ. Не дожидаясь, чтобы онъ меня позвалъ, я вскочилъ, зажегъ огонь и подошелъ къ нему спросить, что у него болитъ.

— Былъ опять обморокъ, — отвѣтилъ онъ, можетъ быть, пройдетъ, какъ тогда, а можетъ быть…

Онъ остановился.

— Выпейте немного вина, дѣдушка.

— Нѣтъ, дитя мое, намочи мнѣ только виски и потри руки уксусомъ. А потомъ… возьми «Подражаніе Христу». Читай то мѣсто… знаешь, гдѣ я отмѣтилъ, на всякій случай.

Я повиновался. Смочивъ его виски и руки уксусомъ, я взялъ книгу, всталъ около него на колѣни и началъ читать, весь дрожа.

Дѣдушка остановилъ меня, взялъ мои руки и началъ громко молиться.

Насколько могу, я постараюсь припомнить эту молитву.

"Въ ту минуту, когда я готовлюсь предстать предъ Тобой, Господи, я не долженъ былъ бы думать ни о чемъ, кромѣ вѣчнаго Суда Твоего. Прости меня, но я не могу не думать о ребенкѣ, который остается здѣсь одинъ. Я трепещу при мысли о томъ, что съ нимъ будетъ.

«Я надѣялся сойти вмѣстѣ съ нимъ съ горъ и увидѣть еще разъ наши лѣса и долины. Ты не допустилъ этого, Господи, допусти-же, чтобы внукъ мой увидалъ ихъ. Помоги ему быть мужественнымъ, осторожнымъ и предусмотрительнымъ. Да не осудятъ меня его отецъ, родные и друзья за то, что я погубилъ его, взявъ съ собой».

Дѣдушка произносилъ слова съ большимъ усиліемъ и слабымъ голосомъ.

Бѣлянка, вѣроятно, удивленнная свѣтомъ и шумомъ въ необычное время, вдругъ начала блеять самымъ настойчивымъ образомъ.

— Бѣдная Бѣлянка, — сказалъ дѣдушка, — мнѣ хочется приласкать ее въ послѣдній разъ. Приведи ее сюда.

Я исполнилъ его желаніе и подвелъ къ постели Бѣлянку, которая по привычкѣ встала на заднія ноги, а переднія положила на край постели, ища что-бы ей полизать. Мы пріучили ее получать каждый день соль съ нашихъ рукъ. Я думалъ доставить удовольствіе дѣдушкѣ и положилъ въ его ладонь немного соли, которую Бѣлянка тотчасъ-же слизала.

— Будь всегда хорошей кормилицей, — сказалъ дѣдушка, съ трудомъ погладивъ ея шею. Потомъ онъ отвернулся, и я отвелъ Бѣлянку на мѣсто.

Послѣ этого дѣдушка почти ничего уже не говорилъ, не отпускалъ меня отъ себя, все время держа мою руку въ своей и слабо пожимая ее время отъ времени. Его глаза съ нѣжностью останавливались на мнѣ, и я чувствовалъ, что, умирая, онъ думаетъ обо мнѣ.

Я сказалъ ему, какъ я его люблю. При этихъ словахъ потухающій взоръ его оживился. Я видѣлъ, что ему это было пріятно. Тогда, собравъ всю свою твердость, я наклонился надъ нимъ и сказалъ:

— Прощайте, дѣдушка, прощайте! Я постараюсь слѣдовать въ жизни вашимъ наставленіямъ; не тревожьтесь обо мнѣ, Богъ защититъ меня.

Я почувствовалъ слабое пожатіе руки и видѣлъ, что бѣдный дѣдушка пытается что-то сказать, но языкъ уже не повиновался ему. Онъ только вздохнулъ.

— Я всегда буду помнить всѣ ваши совѣты, продолжалъ я. Изъ любви къ вамъ я буду дѣлать всѣ усилія, чтобы не погибнуть здѣсь и выбраться изъ этой хижины. Прощайте, прощайте!..

Я почувствовалъ еще разъ слабое движеніе руки — послѣднее. Холодѣющая рука его выскользнула изъ моей… все было кончено…

Я медленно оглянулся кругомъ. Я былъ одинъ въ нашемъ угрюмомъ жилищѣ, въ тишинѣ безмолвной ночи одинъ… съ трупомъ. Невольная дрожь пробѣжала по моимъ членамъ… Я не помню, какъ прошла эта ночь, казавшаяся мнѣ безконечной. Утромъ у меня хватило силъ на то, чтобы завести часы и подоить Бѣлянку. Холодъ заставилъ меня развести огонь на очагѣ. Потомъ я снова впалъ въ оцѣпенѣніе. Прошелъ день, снова наступила ночь. Поднялась буря. Я прислушивался къ глухимъ завываніямъ вѣтра въ трубѣ. Забившись въ уголъ у очага, я сидѣлъ тамъ, не двигаясь, при слабомъ свѣтѣ нашей лампады. Мысли мои путались, безумный страхъ охватилъ меня. Я чувствовалъ, что онъ все болѣе и болѣе овладѣваетъ мною. Тогда я рѣшился во что-бы то ни стало подавить въ себѣ это ужасное чувство и подойти къ трупу. Медленно, съ трепещущимъ сердцемъ приближался я къ нему, не рѣшаясь взглянуть на него. Потомъ, преодолѣвъ ужасъ, я посмотрѣлъ на лицо покойника и даже осмѣлился прикоснуться къ нему разъ, потомъ другой и третій; я чувствовалъ, что съ каждымъ разомъ страхъ мой уменьшался.

Послѣ этого я нѣсколько разъ подходилъ къ покойнику и подолгу стоялъ подлѣ него. Выраженіе его лица было такое кроткое и спокойное! Слезы градомъ катились изъ моихъ глазъ, когда я вглядывался въ дорогія для меня черты.

— Нѣтъ, сказалъ я себѣ, — я не боюсь трупа моего дѣдушки.

Я плакалъ долго, до утомленія, наконецъ, глаза мои стали слипаться. Я не рѣшился лечь около трупа и нашелъ прибѣжище возлѣ Бѣлянки. Теплота ея живого тѣла и легкій шумъ, производимый дыханіемъ, дѣйствовали на меня успокоивающимъ образомъ. Я уснулъ крѣпкимъ, тяжелымъ сномъ.

Настало утро, и вмѣстѣ съ нимъ возобновилось мое горе. Я машинально исполнилъ обычную работу и большую часть дня провелъ около покойника. Я больше не боялся, но по мѣрѣ того, какъ проходилъ мой страхъ, я все сильнѣе ощущалъ свое горе. Мало по малу я началъ думать о погребеніи дѣдушки. Я припоминалъ его наставленія и указанія, но не рѣшался приступить къ исполненію этого печальнаго обряда, потому что еще незадолго до смерти дѣдушка говорилъ мнѣ о томъ, какъ часто хоронятъ мнимоумершихъ и какъ необходимо поэтому выжидать извѣстный срокъ.

Къ ночи мнѣ стало опять тяжелѣе. Чтобы подкрѣпить себя немного, я выпилъ нѣсколько капель вина и при этомъ вспомнилъ, какъ берегъ дѣдушка это вино и какъ я надѣялся, что оно поддержитъ въ немъ жизнь.

Тѣло дѣдушки начало уже разлагаться, я чувствовалъ, что необходимо заняться погребеніемъ и не находилъ въ себѣ силъ. Теперь у меня было одно желаніе: удержать какъ можно дольше эти дорогіе останки.

«Отъ земли взятъ ты и въ землю обратишься», вспомнилъ я слова Св. Писанія., Я взялъ заступъ и отворилъ дверь въ молочную. «Ты былъ сидѣлкой, говорилъ я себѣ, былъ докторомъ, теперь будешь могильщикомъ. Ты будешь самъ дѣлать то, чего обыкновенно родные стараются не видѣть».

Первый ударъ заступа, глухо раздавшійся въ каменныхъ сводахъ молочной, заставилъ меня содрогнуться всѣмъ тѣломъ. Нужно было привыкнуть къ этому звуку, такъ непріятно нарушавшему глубокое безмолвіе нашей хижины. Цѣлый день я копалъ могилу, которую можно было выкопать впродолженіи двухъ часовъ. Я старался выкопать глубже яму, чтобы хищные звѣри не нашли трупа въ случаѣ, если я уйду изъ хижины или, можетъ быть, тоже умру. Кромѣ того необходимо было зарыть глубже трупъ, чтобы запахъ отъ разложенія не отравлялъ воздуха.

Пробило десять часовъ. Опять пришла ночь и съ нею черныя мысли.

Хотя въ моемъ жилищѣ и не было замѣтно разницы между днемъ и ночью, но я какъ то чувствовалъ ея приближеніе. У меня не хватало мужества начать погребеніе въ этотъ часъ, хотя откладывать долѣе было почти невозможно. Чтобы уничтожить запахъ, распространявшійся отъ трупа, я затопилъ очагъ и хотѣлъ покурить уксусомъ. Но запахъ уксуса съ дымомъ раздражалъ козу, она чихала и блеяла, мнѣ пришлось оставить это.

Работа утомила меня, я легъ опять около Бѣлянки, которая, повидимому, была очень довольна моимъ присутствіемъ, и скоро заснулъ.

11-то января первая моя мысль была о предстоящей тяжелой работѣ. Мужество мое уменьшалось по мѣрѣ приближенія этого часа. Вмѣсто моего обычнаго завтрака — парного молока и картофеля — я съѣлъ маленькій кусочекъ хлѣба, смоченнаго виномъ. Подкрѣпившись такимъ образомъ, я приступилъ къ погребенію.

Поставивъ около постели двѣ скамьи рядомъ, я положилъ на нихъ длинную, широкую доску, ту самую, которая выпала изъ стѣнного шкафа и за которой я нашелъ «Подражаніе Христу». Медленно и постепенно я сдвинулъ тѣло на эту доску и привязалъ его къ ней веревкой. Видъ этого безпомощнаго, неподвижнаго тѣла, со сложенными на груди руками, съ наклоненной на бокъ головой, привелъ меня снова въ изступленіе. Я плакалъ, кричалъ въ безсильномъ отчаяніи, говорилъ безсвязныя слова, призывая моего дорогаго дѣдушку. Ни звука въ отвѣтъ, кругомъ могильная тишина… Наконецъ, я опомнился.

Спустивъ доску съ тѣломъ на полъ, я осторожно дотащилъ ее за веревку до могилы.

Съ помощью веревокъ спустилъ я трупъ въ могилу.

Все самое трудное было сдѣлано, оставалось послѣднее, и я не рѣшался начать его, т. е. бросить первую горсть земли.

Я опустился на колѣни передъ открытой могилой и сталъ читать молитвы, потомъ взялъ «Подражаніе Христу» и оттуда читалъ мѣста, отмѣченныя дѣдушкой.

Я читалъ громко, и мнѣ казалось, что я не одинъ въ хижинѣ. Послѣ молитвы я засыпалъ могилу.

Остальную часть дня я посвятилъ вырѣзыванію на маленькой гладкой доскѣ слѣдующихъ словъ:

"Здѣсь покоится тѣло Пьера Луи Лопра. Скончался въ ночь съ 7-го на 8-е января 18… на рукахъ своего внука Луи Лопра который и похоронилъ его.

Я приколотилъ эту дощечку на толстую палку, которую воткнулъ въ могильную насыпь.

Сдѣлавъ все это, я затворилъ дверь въ молочную и остался въ кухнѣ вдвоемъ съ Бѣлянкой.

Каждое утро и каждый вечеръ я молюсь на могилѣ дѣдушки.

На другой день послѣ похоронъ я почувствовалъ страшную пустоту: у меня не было необходимой работы, и я не могъ заставить себя работать для развлеченія.

Вчера — 13-го января — мнѣ пришло въ голову прочесть весь мой дневникъ. Я снова пережилъ день за днемъ всю мою жизнь здѣсь съ дѣдушкой, я какъ будто слышалъ его разсказы и разговаривалъ съ нимъ.

14-го января я весь день описывалъ печальныя событія послѣдняго времени.

15-е января.

Въ моей жизни произошла перемѣна, которую я чувствую съ каждымъ днемъ все сильнѣе и сильнѣе. Еще бы! У меня былъ другъ, съ которымъ я могъ говорить и у котораго находилъ сочувствіе! Насколько мнѣ было лучше прежде, чѣмъ теперь! Какъ я жаловался на свою жизнь тогда, а теперь съ какимъ удовольствіемъ я вернулъ бы ее! Я одинъ, совсѣмъ одинъ — эта мысль не покидаетъ меня ни на минуту.

16-е января.

День прошелъ такъ же, какъ и предыдущіе. И я легъ бы съ такой же гнетущей тоской на сердцѣ, если бы не случилось одно маленькое происшествіе, оживившее и успокоившее меня.

Вечеромъ, когда потухъ огонь на очагѣ, я хотѣлъ зажечь мою лампаду, когда вдругъ услыхалъ легкій шумъ въ трубѣ, и по комнатѣ распространился запахъ угара. Я догадался, что загорѣлась сажа и влѣзъ на очагъ, чтобы осмотрѣть трубу. Искра, очевидно, уже потухла, и я ничего не нашелъ опаснаго, но въ то время какъ я, поднявъ голову смотрѣлъ вверхъ, надъ трубой показалась ярко блестѣвшая звѣздочка и, медленно проплывъ, снова скрылась.

Это длилось одно мгновеніе, но оно живо напомнило мнѣ о внѣшнемъ мірѣ и заставило забыть о моей мрачной темницѣ.

17-е января.

Вчера я легъ полный радости и какой то смутной надежды. Но сегодня я всталъ опять слабый и разбитый. Весь день я ждалъ наступленія вечера, въ надеждѣ увидѣть опять звѣзду. Можетъ быть, она перемѣнила свое мѣсто, или небо было облачно, но я не видалъ ее больше.

18-ое января.

Бѣлянка даетъ такъ много молока, что я не могу его выпивать и дѣлаю каждый день сыръ изъ остатковъ. Эта работа меня нѣсколько развлекаетъ. Одиночество для меня невыносимо, я стараюсь спать какъ можно дольше, чтобы сократить безконечные дни.

19-ое января.

Я пишу только для того, чтобы писать. Чѣмъ наполнить мнѣ мой дневникъ? Описаніемъ моего горя? Я беру перо въ руки и думаю оживить мои мысли: напрасный трудъ! Я не могу выйти изъ моего оцѣпенѣнія.

20-ое января.

Ничто не можетъ сравниться съ невыносимой тоской, которую я испытываю. Мое отчаяніе въ первые дни заключенія, мой страхъ быть съѣденнымъ волками, горе во время смерти и погребенія дѣдушки, — все это ничто въ сравненіи съ тѣмъ ужаснымъ состояніемъ, въ которомъ я нахожусь теперь. Даже молитва мнѣ не помогаетъ.

21-ое января.

Для Бѣлянки рѣшительно все равно, кто бы около нея ни былъ, только бы ее кормили; она даже не замѣчаетъ отсутствія дѣдушки. Она пользуется моими заботами совершенно безсознательно. Какое безуміе съ моей стороны упрекать ее! Развѣ можно требовать благодарности отъ существа, не имѣющаго разума!

22-ое января.

Помѣчу это число въ моей тетради. О немъ не будетъ никакихъ воспоминаній. О чемъ мнѣ писать?

23-ое января.

Я чуть не погибъ… Смерть была бы внезапная, ужасная и сразила бы меня въ минуту моего малодушнаго унынія.

Послѣдніе дни я началъ замѣчать, что погода становится теплѣе и дымъ проходитъ черезъ трубу не такъ легко, какъ прежде. Сегодня, часовъ около двухъ дня, я услышалъ глухой шумъ, похожій на отдаленные раскаты грома; онъ необыкновенно быстро приближался, потомъ вдругъ раздался страшный грохотъ гдѣ-то близко около меня, и вся хижина потряслась до основанія.

Я вскрикнулъ отъ ужаса. Нѣсколько вещей попадало и густой слой пыли поднялся въ кухнѣ. Опомнившись нѣсколько, я сталъ осматривать хижину. Въ кухнѣ я не нашелъ никакихъ поврежденій, но войдя въ хлѣвъ, я догадался, что ударъ былъ именно съ этой стороны. Обвалившаяся штукатурка покрывала весь полъ, стѣна треснула и покривилась, часть крыши была разбита съ той стороны, гдѣ хижина упиралась въ гору. Вѣроятно, оборвалась часть скалы сверху или упала громадная глыба снѣга, разрыхлѣвшаго подъ вліяніемъ теплой погоды. Во всякомъ случаѣ, опасность, очевидно, миновала. Потрясеніе было сильно, но оно вывело меня изъ оцѣпенѣнія.

24-ое января.

Бѣлянка меня безпокоитъ, она начинаетъ давать меньше молока.

25-ое января.

Дѣдушка, вѣроятно, предчувствовалъ, что я останусь одинъ, и давалъ мнѣ совѣты на всякій случай.

— Что, если Бѣлянка перестанетъ намъ давать молоко, — сказалъ онъ мнѣ однажды, — намъ придется убить ее, чтобы питаться ея мясомъ.

Затѣмъ онъ далъ мнѣ нѣкоторыя указанія относительно сохраненія мяса и приготовленія для ѣды.

Неужели мнѣ придется прибѣгнуть къ этой жестокой крайности?

26-ое января.

Если обстоятельства не ухудшатся, то я могу прожить нѣкоторое время спокойно. Молока Бѣлянки хватаетъ мнѣ на день. Конечно, не остается на сыръ, но его у меня припасено довольно. Вообще, пока еще провизіи у меня достаточно. Я разсчиталъ, что могу быть сытъ въ продолженіе пятнадцати дней.

27-ое января.

Молоко все уменьшается.

Если бѣдное животное не будетъ давать молоко, мнѣ придется питаться его мясомъ.

30-ое января.

Меня занимаетъ мысль: стоитъ-ли мнѣ, чтобы поддержать мое жалкое существованіе, дѣлаться палачомъ животнаго, которое кормило меня столько времени? Она убавила молока наполовину.

1-ое февраля.

Вчера молоко не уменьшилось, но мнѣ стоило это очень дорого: я далъ козѣ тройную порцію соли, она пила очень много и дала больше молока. Къ сожалѣнію, я не могу такъ продолжать: если мнѣ придется убить Бѣлянку, безъ соли нельзя будетъ ѣсть ея мясо.

Убить Бѣлянку!..

Сегодня берегъ соль и получилъ значительно меньше молока.

3-е февраля.

Бѣлянка очень жирѣетъ. Я слыхалъ, что слишкомъ откормленныя куры перестаютъ нести яйца и хотѣлъ попробовать дать Бѣлянкѣ поменьше сѣна. Это средство совсѣмъ не удалось — она дала еще меньше молока, чѣмъ наканунѣ, кромѣ того надрывала мою душу жалобнымъ блеяніемъ въ продолженіе цѣлаго дня.

3-е февраля.

Еще одна, попытка, но тоже неудачная: я хотѣлъ замѣнить сѣно соломой, думая, что поможетъ разнообразіе пищи. Съ трудомъ заставилъ я ее ѣсть непривычную пищу, и въ награду получилъ только нѣсколько капель молока.

4-е февраля.

Я не буду ее мучить больше. Если она должна умереть, я не буду отравлять послѣдніе дни ея существованія. Сегодня она прекрасно ѣла. Я постараюсь отдалить, насколько возможно, это несчастіе и, можетъ быть, мнѣ удастся избѣжать его.

7-е февраля.

Не стоитъ труда доить Бѣлянку два раза въ день, — я дожидаюсь вечера, чтобы получить хотя немного молока. Но я причиняю ей боль, выдавливая съ трудомъ молоко, и потому она перестала подпускать меня къ себѣ. Очевидно, придется оставить ее въ покоѣ.

8-е февраля.

Сегодня я пробовалъ подоить Бѣлянку, но тщетно. Я бросилъ ведро, сѣлъ около нея и горько заплакалъ.

Она продолжала ѣсть сѣно и изрѣдка отвѣчала мнѣ короткимъ, отрывистымъ блеяніемъ. Говорятъ, что коза не различаетъ людей, что она не привязывается къ человѣку, какъ собака, но, мнѣ кажется, Бѣлянка любитъ своего друга, она довѣрчиво относится ко мнѣ. И мнѣ придется ее зарѣзать! Вѣроятно, она будетъ страдать, потому что я не съумѣю справится съ ножемъ, — она будетъ биться въ моихъ рукахъ! Я оттяну, насколько возможно, ужасную минуту. Немного сыру и картофеля хватитъ еще на нѣсколько дней.

12-е февраля.

Немыслимо вести дневникъ при тѣхъ терзаніяхъ, которыя я испытываю. Припасы истощаются, я уменьшаю ежедневную порцію до послѣдней степени. Бѣлянка чувствуетъ себя прекрасно; я никогда не ласкалъ ее такъ часто, какъ теперь; я чувствую, что скоро наступитъ время съ ней разстаться.

13-е февраля.

Я ищу по всему дому, не спрятана ли гдѣ нибудь провизія; въ нѣсколькихъ мѣстахъ я копалъ землю — ничего нѣтъ. Скоро у меня ничего не останется для ѣды.

17-е февраля.

Со вчерашняго вечера стало такъ холодно, что мнѣ пришлось топить очагъ весь день. При такомъ холодѣ мнѣ удастся сохранять мясо несчастной козы, но можетъ снова сдѣлаться тепло — нужно торопиться. У меня осталось только немного соли и нѣсколько картофелинъ.

18-е февраля.

Холодъ страшный; я вспомнилъ о волкахъ. Вѣроятно, они бѣгаютъ теперь въ горахъ. О Боже, все, что угодно, лишь бы не быть съѣденымъ волками! Лучше быть погребеннымъ заживо подъ снѣжной лавиной.

20-е февраля.

Я рѣшаюсь на отчаянный поступокъ. Завтра я оставляю хижину. Я записываю это послѣднее рѣшеніе въ моемъ дневникѣ, который оставляю здѣсь.

Вчера утромъ блеяніе Бѣлянки разбудило меня въ то время, какъ я видѣлъ страшный сонъ. Я видѣлъ себя разрывающимъ окровавленными руками мясо несчастнаго животнаго, голова качалась передо мной, и я все еще слышалъ слабое блеяніе, выходившее изъ перерѣзаннаго горла Бѣлянки.

Я проснулся весь въ слезахъ. Какая радость видѣть Бѣлянку живой! Я подбѣжалъ къ ней, она стала ласкаться ко мнѣ…

Моя радость продолжалась недолго, я чувствовалъ, что сегодня долженъ рѣшиться… Я взялъ ножъ и началъ точить его. Я представлялъ себя убійцей. Когда я подошелъ къ Бѣлянкѣ, руки мои опустились. Отъ холода у меня коченѣли пальцы: это былъ новый предлогъ отложить ужасную работу. Я разложилъ огонь, и началъ мечтать, грѣясь около него.

— Могутъ же волки ходить по снѣгу, мелькнуло у меня въ головѣ, — почему бы мнѣ не попробовать?

У меня сердце забилось отъ радости при этой мысли. Но вдругъ я вспомнилъ о Бѣлянкѣ: я не рѣшаюсь убить ее, чтобы поддержатъ свою жизнь, а оставляю ее на растерзаніе волкамъ!

А если я убью козу — хватитъ ли мнѣ ея мяса до дня освобожденія? Я знаю, Юрскія горы иногда бываютъ покрыты снѣгомъ до лѣта. Не надо терять времени, пока снѣгъ еще крѣпокъ… Нужно сдѣлать санки. Эта мысль меня такъ заняла, что я на-время забылъ о голодѣ.

Я собралъ всѣ деревянныя доски, которыя у меня были, и началъ мастерить санки. На нихъ я положу козу, связанную по ногамъ, а самъ сяду спереди, когда мы покатимся внизъ съ горы.

Вечеромъ наканунѣ задуманнаго путешествія я съ грустью прощался съ хижиной и съ могилой дѣдушки. Я съ ужасомъ помышлялъ о разстояніи между хижиной и долиной, но все-таки оставался при своемъ рѣшеніи, и шелъ на жизнь и на смерть. Готовы санки, веревка и солома для козы, и «Подражаніе Христу» — для меня. Я никогда не разстанусь съ этой книгой.

2-ое марта, въ домѣ отца.

Я дома! Отецъ только-что кончилъ чтеніе моего дневника и заставляетъ меня написать заключеніе.

Счастіе, отъ котораго я не могу опомниться послѣ цѣлой недѣли жизни дома, мѣшаетъ мнѣ разсказать въ послѣдовательномъ порядкѣ про событія послѣдняго дня моего заключенія и о моемъ освобожденіи, которое произошло совсѣмъ не такъ, какъ я разсчитывалъ.

21-го февраля холодъ былъ еще сильнѣе чѣмъ наканунѣ, но я все-таки рѣшился идти, не теряя минуты. Прежде всего необходимо было проложить себѣ выходъ изъ хижины; я разбрасывалъ снѣгъ у двери, пока не дошелъ до полнаго изнеможенія. Пришлось отдыхать. Я затопилъ очагъ. Вдругъ я услыхалъ сильный шумъ снаружи; первая моя мысль была о волкахъ, я поспѣшилъ запереть дверь и сталъ прислушиваться.

Снаружи раздавались голоса, и мнѣ показалось, что меня называютъ по имени. Я закричалъ изо-всѣхъ силъ.

Радостные крики раздались въ отвѣтъ.

Слышно было, что снаружи нѣсколько человѣкъ разгребаютъ и отбрасываютъ снѣгъ. Черезъ нѣсколько минутъ проходъ къ двери, который я началъ разгребать, былъ конченъ съ другой стороны, и мой отецъ показался на порогѣ хижины. Съ крикомъ радости я бросился къ нему на шею.

— А дѣдушка? спросилъ онъ тотчасъ-же.

Я не могъ отвѣчать и молча повелъ его въ молочную

Онъ опустился на колѣни возлѣ могилы. Я началъ было разсказывать о послѣднихъ минутахъ жизни дѣдушки, но не могъ говорить отъ волненія. Отецъ остановилъ меня

— Потомъ, потомъ, дитя мое, — сказалъ онъ, — мы не должны медлить, идти теперь по горамъ слишкомъ тяжело.

Вошли мои два дяди и нашъ работникъ Пьеръ, которые сопровождали отца. Мы рѣшили, не теряя ни минуты, отправиться въ путь.

Отецъ далъ мнѣ ружье; они всѣ были вооружены на случай встрѣчи съ волками. Пьеръ взялъ также и мои санки.

— Теперь не время уносить останки дѣдушки, — сказалъ отецъ, — мы придемъ за ними весной, чтобы похоронить ихъ на деревенскомъ кладбищѣ.

— Такъ хотѣлъ и дѣдушка, — сказалъ я.

Передъ уходомъ мы всѣ вошли еще разъ въ молочную, чтобы проститься съ дорогой могилой.

Путь былъ недлинный, но утомительный. Я былъ совершенно ослѣпленъ яркимъ свѣтомъ солнца и блестящаго снѣга. Морозъ былъ сильный, но я только радовался на него, потому что онъ спасъ Бѣлянку, которая ѣхала теперь съ нами, привязанная къ санямъ.

Когда мы вышли на проложенную дорогу, я увидѣлъ, сколько силъ, времени и труда было положено, чтобы спасти насъ. И я понялъ также, что не будь такого мороза, немыслимо было бы проложить къ намъ дорогу по этой сплошной массѣ снѣга.

— Вы могли бы быть освобождены еще въ началѣ декабря, сказалъ отецъ, — еслибы въ то время внезапно не измѣнилась погода и вслѣдствіе тепла снѣгъ не сдѣлался рыхлымъ. Ты видишь, Луи, — прибавилъ онъ, — что всѣ наши сосѣди принимали участіе въ томъ, чтобы спасти васъ, но никто не запомнитъ такой снѣжной зимы, какъ въ этотъ годъ и это страшно тормозило работу. Четыре раза отрывали дорогу, и каждый разъ ее снова заносило снѣгомъ.

— И такъ было съ перваго дня? — спросилъ я.

Тутъ отецъ разсказалъ мнѣ, что съ нимъ случилось на обратномъ пути отъ хижины, осенью. Онъ едва не погибъ на спускѣ къ деревнѣ, оборвавшись вмѣстѣ съ снѣжнымъ обваломъ, и его нашли безъ сознанія на краю пропасти. Въ такомъ состояніи его отнесли въ деревню на носилкахъ. Нѣсколько дней онъ не приходилъ въ себя, и за эти то дни снѣгъ сдѣлалъ всѣ дороги непроходимыми. Я не буду разсказывать о терзаніяхъ моего отца при безплодныхъ попыткахъ спасти насъ; я понялъ, что въ долинѣ страдали не меньше, чѣмъ мы въ хижинѣ. Всѣ сосѣди въ деревнѣ выбѣжали къ намъ на встрѣчу и наперерывъ выражали мнѣ свою радость и привязанность, а я краснѣлъ за то, что сомнѣвался въ ихъ готовности помочь намъ. Каждый хотѣлъ видѣть и приласкать Бѣлянку. Тотчасъ же дали ей самаго лучшаго сѣна и прекрасную подстилку, словомъ, чествовали ее такъ, какъ не чествовали никогда ни одну козу на свѣтѣ.

Пер. Е. Нелидовой.

---

1. Кукушка — деревянные часы, которые дѣлаютъ горцы; они всегда очень вѣрно показываютъ время.