I.
правитьВъ дѣтствѣ насъ всѣхъ поражали чудесныя свойства ковра-самолета, переносящаго въ одно мгновеніе героя за тридевять земель, въ совершенно иную обстановку. Пылкая фантазія англійскаго романиста изобрѣла «Time machine», при помощи которой можно передвинуть по желанію на нѣсколько вѣковъ время впередъ или назадъ.
И вотъ, представьте, на самомъ дальнемъ западѣ Европы я вижу теперь осуществленіе всего того, что можетъ дать соединеніе ковра-самолета съ «Time machine». Въ теченіе одного дня я переношусь съ континента на континентъ, изъ Европы въ Африку. Въ самый короткій промежутокъ времени я попадаю изъ Гибралтара въ Алхесирасъ, а оттуда — въ Танжеръ. Британская имперія, Испанія и Марокко! Три міра, три культуры, три міропониманія, три вѣка! Трудно представить себѣ что-либо болѣе противоположное. Въ полчаса мы переносимся изъ ХХ-го вѣка въ начало ХІХ-го. Еще черезъ три часа — и мы попадаемъ въ ХѴІ-ый вѣкъ.
Я не намѣренъ дать здѣсь какое-либо изслѣдованіе. Я — только отдыхающій журналистъ, собирающійся подѣлиться бѣглыми наблюденіями надъ тремя мірами и тремя культурами.
Сѣрая гибралтарская скала. Къ острому хребту ея прижалось черное облако. Кажется, что духъ старой Англіи, въ видѣ клочка ея чернаго тумана, перенесся сюда и караулитъ ея грозную крѣпость, не имѣющую впрочемъ, какъ говорятъ, такого важнаго значенія, какъ когда-то. Внизу, на Уотерпортѣ, главной улицѣ крошечной колоніи, ничто не говоритъ о туманахъ, холодѣ и сырости. Южное солнце льетъ потоки свѣта на ряды домовъ, на мимозы, пальмы и колючія варварійскія фиги, покрытыя желтыми крупными цвѣтами, на пестрый потокъ людей и на интенсивно голубое море. Мимо скалы проходитъ самая бойкая, самая красивая и наиболѣе богатая воспоминаніями лазоревая большая дорога. Безголовый сфинксъ, съ которымъ сравниваютъ Гибралтаръ, караулить эту лазоревую дорогу, готовый въ любой моментъ засыпать ее бомбами. Жерла пушекъ выглядываютъ всюду @изъ темныхъ галлерей и кажутся сказочными чудовищами, показывающими изъ темныхъ пещеръ свои гигантскіе хоботы. О томъ, что каменный сфинксъ охраняетъ лазоревый измѣнчивый путь (въ теченіе одного дня призрачная синева его нѣсколько разъ принимаетъ свинцовый цвѣтъ, бугрится — и тогда горе небольшимъ судамъ!) изъ Средиземнаго моря въ Атлантическій океанъ, о томъ, что на этомъ пути встрѣчаются корабли всѣхъ портовъ земного шара, — свидѣтельствуетъ невѣроятно пестрый видъ толпы, которая многоцвѣтнымъ безпрерывнымъ потокомъ струится отъ зари до зари по Уотерпорту. Потокъ приходитъ въ движеніе утромъ, когда сигнальная пушка возвѣщаетъ, что крѣпость открыта. Онъ исчезаетъ ночью, когда та же пушка даетъ сигналъ къ отрѣзыванію крѣпости отъ всего міра. Послѣ сигнальнаго выстрѣла, съ вечерней зарей, на улицѣ появляется отрядъ солдатъ. Пищатъ дудки. Глухо гудитъ громадный барабанъ, въ который что есть силы колотитъ здоровенный солдатъ. Это тотъ, кого испанцы называютъ San Pedro, относитъ губернатору ключи отъ крѣпостныхъ воротъ. Кого только нѣтъ днемъ въ живомъ, многоцвѣтномъ потокѣ! Тутъ великолѣпный и безконечный матеріалъ для этнографа и лингвиста. Народы всѣхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ кожи смѣшались вмѣстѣ. Въ звучную, благородную, сильную испанскую рѣчь вплетаются грубые, гортанные, архаическіе звуки какого-нибудь малоизвѣстнаго народа Малайскаго архипелага. Индусы, повязанные цвѣтными платками, блестящіе какъ антрацитъ суданскіе негры, бѣлолицыя англійскія туристки, подвижные французы-провансальцы, черныя, большія, густыя бороды которыхъ находятся въ противорѣчіи съ женственными чертами лица; китайцы, высокіе, русоволосые шведы и норвежцы, длинноволосые мексиканцы и еще много представителей другихъ народностей смѣшались какъ при построеніи вавилонской башни. Гордо выступаютъ, закутавшись въ синіе бурнусы, мавры изъ Марокко. Ихъ голыя ноги, въ желтыхъ туфляхъ изъ верблюжьей кожи, поражаютъ великолѣпіемъ мускуловъ. Эти ноги какъ будто отлиты изъ темной бронзы. За маврами нерѣшительно слѣдуютъ другія фигуры, тоже родомъ изъ Марокко. На нихъ длинные темно-сѣрые балахоны, перехваченные черными поясами. На головахъ — черныя шапочки. Лица поражаютъ въ одинаковой степени какъ библейской, патріархальной красотой, такъ и робостью выраженія. Это — евреи изъ Танжера, Тетуана, Рабата или Марокеша. Желчный докторъ Лимуэль Гулливеръ, въ своемъ путешествіи по странѣ Гуимнъ, разсказываетъ, какъ когда-то къ отдаленному острову пристали мужчины и женщины. Вслѣдствіе неблагопріятныхъ условій потомки ихъ стали быстро вырождаться и съ теченіемъ времени превратились въ ужасныхъ, отвратительныхъ «Ягу». Нѣчто подобное повторилось въ Ма@рокко. Предки евреевъ, живущихъ тамъ, выселились въ ХѴ-мъ вѣкѣ изъ Испаніи, не желая принять христіанство. Въ то время они и арабы являлись носителями культуры на Иберійскомъ полуостровѣ. Испанскіе евреи выдвинули тогда рядъ смѣлыхъ мореплавателей (одинъ изъ нихъ командовалъ кораблемъ той флотиліи, во главѣ которой стоялъ Колумбъ), государственныхъ дѣятелей, поэтовъ, врачей, математиковъ, философовъ, зодчихъ. Въ дикой странѣ, при новыхъ, крайне неблагопріятныхъ условіяхъ, потомки высококультурнаго народа мало-по-малу стали вырождаться. Отъ прежняго они сохранили только красивую наружность и испанскую рѣчь. Существованіе мароккскихъ евреевъ протекаетъ теперь при тяжелыхъ условіяхъ. Въ Рабатѣ, въ Марокешѣ, Фецѣ и Тетуанѣ жизнь ихъ — сплошной трепетъ. Въ любой моментъ ихъ имущество можетъ быть отдано на разграбленіе «рифамъ» (дикимъ горцамъ). Въ любой моментъ губернаторъ провинціи можетъ посадить въ тюрьму еврея, чтобы заставить его заплатить выкупъ. Теперь въ Марокко — тревожныя времена. И въ перечисленныхъ городахъ матери-еврейки каждый вечеръ наряжаютъ своихъ дочерей въ лохмотья и пачкаютъ имъ лица сажей. Онѣ хотятъ такимъ образомъ спасти своихъ дочерей отъ позора, если ночью ворвутся въ городъ «рифы» и начнется погромъ. Къ несчастью, даже дѣтскій возрастъ не спасаетъ дѣтей отъ крайняго насилія! Гдѣ развѣвается красное британское знамя съ синимъ крестомъ, тамъ неприкосновенность личности абсолютно гарантирована. Въ британской колоніи мароккскіе евреи чувствуютъ себя въ полной безопасности, но и тутъ имъ трудно отдѣлаться отъ вѣковой робости.
Вотъ въ цвѣтной живой потокъ влилась новая сѣрая струя. Эмигрантскій пароходъ, по пути въ Южную Америку, остановился на два часа въ Гибралтарѣ. Переселенцы воспользовались этимъ временемъ, чтобы въ послѣдній разъ побывать на европейскомъ континентѣ. Въ толпѣ слышится польская и еврейская рѣчь. То выходцы изъ Россіи. Чѣмъ дальше, тѣмъ больше наша родина становится тѣмъ же, чѣмъ былъ когда то Золотой берегъ или берегъ Слоновой кости: иностранные корабли вывозятъ изъ Россіи живой грузъ, какъ прежде вывозили его съ береговъ Гвинейскаго залива. Грузъ, состоящій изъ несчастныхъ людей, къ которымъ родина отнеслась безпощадно, отправляется въ Сѣверную Америку или въ Бразилію, т.-е. туда, гдѣ требуется дешевый и безотвѣтный работникъ. Общая судьба соединила представителей разныхъ вѣръ. Евреи, поляки и латыши держатся вмѣстѣ въ пестрой, интернаціональной толпѣ и съ одинаковымъ любопытствомъ глядятъ на лавки, представляющія смѣсь Европы и Азіи. На дверяхъ лавокъ, въ которыхъ сидятъ неподвижные, какъ изваянія Будды, индусы, повязанные цвѣтными платками, видны @пестрыя шали, полотнища, затканныя изображеніями отвратительныхъ божествъ, порожденныхъ богатой, но запуганной фантазіей; висятъ ковры, на которыхъ цвѣты лотоса сочетаются въ самые причудливые узоры. Изъ низкихъ оконъ на улицу выглядываютъ бронзовыя божества всѣхъ азіатскихъ и африканскихъ пантеоновъ. Они привезены изъ языческихъ странъ, но изготовлены благочестивымъ Бирмингэмомъ, который одновременно отправляетъ въ глубину Африки идоловъ — и миссіонеровъ для распространенія христіанства. Рядомъ съ бронзовыми многоголовыми и многорукими богами — восточные кинжалы, амулеты съ таинственными надписями, громадныя кремневыя «пищали», которыя будутъ вывезены отсюда любителями рѣдкостей. Обокъ съ индійскими лавками — англійскіе магазины, съ послѣдними новинками Лондона и Парижа. Особенность Гибралтара составляютъ лавки, снабжающія спеціально испанскихъ контрабандистовъ. Соблазнъ для нихъ слишкомъ великъ, и тюки съ табакомъ, кофе и оружіемъ вывозятся постоянно изъ британской колоніи въ сосѣднюю Испанію. Въ томъ домѣ, гдѣ нѣтъ лавки, тамъ непремѣнно или испанское кафе, или англійскій «баръ». Въ первомъ за мраморными круглыми столичный сидятъ испанцы, сосутъ освѣжительный напитокъ черезъ соломинку или играютъ въ домино. Въ «барахъ» матросы, солдаты и пріѣзжіе туристы поглощаютъ густой черный «stout», дѣйствующій въ этомъ жаркомъ климатѣ какъ ударъ дубиной по головѣ. Матросы и солдаты встрѣчаются на Уотерпортѣ безпрерывно. Солдаты въ «хаки» или въ красныхъ курткахъ видны у воротъ безчисленныхъ казармъ, на площадкахъ, въ дверяхъ кабаковъ. Рослые, свѣтловолосые и краснощекіе защитники Англіи выдѣляются сразу въ толпѣ невысокихъ, черноволосыхъ и смуглолицыхъ испанцевъ. Старая Англія заботится о своихъ солдатахъ. Жилища ихъ удобны, комфортабельны и по возможности копируютъ коттеджи, столь любезные британскому сердцу. Англичане носятъ всегда съ собою свою внѣшнюю культуру, какъ улитка — свою раковину. Стоитъ только присмотрѣться къ окнамъ домовъ въ Гибралтарѣ. Если домъ принадлежитъ англичанину, то окна непремѣнно устроены «гильотиной», точь въ точь какъ гдѣ-нибудь въ Ричмондѣ или въ Брэдфордѣ. Особенно любопытное зрѣлище представляютъ солдаты рядомъ со своими женами. Англійское правительство охотно помогаетъ послѣднимъ и устраиваетъ ихъ возможно комфортабельнѣе. «Солдатка» одѣта «барыней», конечно — въ шляпкѣ. Солдатъ слѣдуетъ рядомъ и толкаетъ колясочку, въ которой сидитъ нарядный, толстощекій, веселый будущій защитникъ Британской имперіи. Младенецъ этотъ — не офицерскій, а принадлежитъ солдату. Англія не отдаетъ своихъ солдатъ офицерамъ въ лакеи. За@щитнику Британской имперіи не приходится ваксить барскихъ сапоговъ, рубить котлеты на кухнѣ или няньчить ребятъ…
На Уотерпортѣ — внезапное наводненіе: вся улица залита веселой, краснощекой молодежью въ бѣлыхъ шляпкахъ. То бросившій якорь военный корабль спустилъ на берегъ матросовъ. Полисменъ въ бѣломъ шишакѣ смотритъ на эту новую волну и лицо его выражаетъ покорность судьбѣ. Сегодня ночью, когда вѣстовая пушка подастъ сигналъ, что пора запирать крѣпостныя ворота, полисменамъ будетъ немало возни съ дюжими матросами, которые къ тому времени успѣютъ попробовать и тяжелый «stout», и виски, и испанское «aguardiente».
Гибралтаръ поражаетъ туриста не только своею живописностью и красочностью. Послѣ нѣсколькихъ минутъ пребыванія мы убѣждаемся, что скала представляетъ собою обломокъ старой Англіи, брошенный между двумя морями. Удивительный организаторскій талантъ британскаго народа проявляется на каждомъ шагу: въ великолѣпной военной гавани, въ превосходныхъ дорогахъ, вырубленныхъ всюду въ скалѣ, въ удивительномъ порядкѣ, въ культурности города. Мы — въ первоклассной крѣпости, имѣющей колоссальное значеніе для Британской имперіи. Военный губернаторъ знаетъ, что на немъ лежитъ страшная отвѣтственность. Между тѣмъ личная свобода всего населенія Гибралтара ничѣмъ не стѣснена. Паспорты неизвѣстны въ Гибралтарѣ, какъ и въ остальныхъ частяхъ міровой имперіи. Все пестрое населеніе крѣпости, не смотря на различіе происхожденія и вѣры, пользуется одинаковыми правами. Военный элементъ преобладаетъ въ крѣпости, но это можно видѣть только, а не чувствовать. Британскій офицеръ, прежде всего, джентльменъ въ лучшемъ смыслѣ слова. Онъ культуренъ, воспитанъ и не считаетъ своимъ долгомъ отравлять существованіе всѣмъ, не принадлежащимъ къ военному сословію. Хотя Гибралтаръ первоклассная крѣпость, мы здѣсь чувствуемъ себя въ ХХ-мъ вѣкѣ. Тутъ хозяйничаютъ культурные люди. Англичане и въ Гибралтарѣ проявляютъ широкую терпимость и уваженіе къ чужой личности. Дѣлается это не въ силу отвлеченныхъ принциповъ, а потому что это наиболѣе благоразумный и выгодный способъ скрѣпленія имперіи. И въ результатѣ испанское населеніе Гибралтара считаетъ себя англичанами и не тяготѣетъ къ своей первоначальной родинѣ.
Безчисленныя книжныя лавки въ Гибралтарѣ, литературныя и другія общества, газеты на англійскомъ, испанскомъ, арабскомъ языкахъ свидѣтельствуютъ о томъ, что въ крѣпости относятся съ уваженіемъ къ знанію и къ самодѣятельности общества.
Меня окликаетъ высокій сѣдой старикъ съ длинными усами.
Краснощекій, здоровый мальчикъ лѣтъ семи подбѣгаетъ и трясетъ за руку. Группа молодыхъ и пожилыхъ дамъ, слѣдующая за старикомъ, какъ у насъ на Украйнѣ «старцы» за поводаремъ, улыбаются. Видъ и манеры дамъ нѣсколько эксцентричны. Послѣ двухминутнаго наблюденія зарождается предположеніе, что дамы эти скорѣе привыкли къ верховой лошади и къ жизни въ степи или въ лѣсу, чѣмъ къ моднымъ платьямъ и къ гостинымъ. Всѣ онѣ смѣются очень громко. Одна изъ нихъ, толстая и краснощекая, при этомъ хватаетъ себя за бока и хлопаетъ ладонью по бедрамъ. Дѣйствительно, предположеніе оказывается совершенно вѣрнымъ. Это — американки родомъ изъ Джорджвиля, въ Флоридѣ. До сихъ поръ онѣ «росли на волѣ» на своихъ ранчахъ и хлопчатобумажныхъ плантаціяхъ. Затѣмъ, когда въ результатѣ продажи быковъ, лошадей и тюковъ хлопка явились деньги и, должно быть, большія, рѣшено было «продѣлать Европу», to do the old Continent. Во главѣ партіи — молодая дама, съ энергичнымъ, смѣлымъ и рѣшительнымъ лицомъ. Она одѣта по послѣдней модѣ. На рукахъ много алмазныхъ колецъ. Но по рѣшительнымъ манерамъ, по твердости пожатія небольшой руки, по яснымъ, холоднымъ глазамъ видно, что въ своей глуши молодая дама, при случаѣ, не сробѣетъ ни въ какомъ положеніи. Молодая дама — единственная лингвистка въ партіи, т.-е. съ грѣхомъ пополамъ говоритъ по-испански. На ней, повидимому, лежитъ вся административная сторона дѣла; но въ затруднительныхъ случаяхъ она совѣщается съ единственнымъ мужчиной въ партіи — съ сѣдоусымъ старикомъ. Изъ его собственныхъ словъ я знаю, что онъ «in the timber business», т.-е. совершаетъ какія-то операціи «по дровяной части» въ Флоридѣ. Кромѣ того знаю, что онъ былъ долго совѣтникомъ въ штатѣ Джорджіи и по убѣжденіямъ — ярый демократъ, а не республиканецъ. Съ группой этой я встрѣтился впервые въ Гренадѣ, гдѣ мы остановились въ одной гостинницѣ. Первымъ познакомился мальчикъ. Онъ полюбопытствовалъ, какой я національности.
— Такъ вы Москву знаете? — спросилъ мальчикъ, услыхавъ мой отвѣтъ.
— Да.
— Быть можетъ, вы ушли изъ Москвы вмѣстѣ съ Наполеономъ? — радостно справился мальчикъ.
Я отвѣтилъ, что, къ сожалѣнію, не могъ знать Наполеона и не могу подѣлиться личными впечатлѣніями отъ пожара Москвы. Съ @мальчикомъ мы познакомились. Когда въ Малагѣ мы очутились въ одномъ вагонѣ по пути въ Ронду, мы уже бесѣдовали какъ старые знакомые. И теперь въ Гибралтарѣ мы встрѣтились, какъ будто вѣкъ были знакомы, хотя еще не сообщили другъ другу своихъ именъ. Вся партія отправлялась въ Алхесирасъ, чтобы посмотрѣть на бой быковъ.
— Вы и мальчика берете съ собою? — спранился я.
— Конечно. Вили очень любитъ это, — отвѣтила за мальчика мать. — Онъ былъ уже на боѣ быковъ въ Севильѣ и описалъ его въ большомъ письмѣ.
— Мнѣ лошадей не жалко, — вставилъ мальчикъ. — Онѣ слабыя. У нихъ души нѣтъ. Быка жалко: онъ смѣлый и сильный!
Алхесирасъ такъ Алхесирасъ! За десять минутъ до того я не думалъ о немъ совершенно, а теперь мнѣ казалось, что въ моемъ путешествіи будетъ незаполненный пробѣлъ, если я не поѣду вмѣстѣ съ остальными на ту сторону бухты. Трудно представить что-нибудь болѣе живописное, чѣмъ Алхесирасская бухта. Пароходъ скользитъ по морю цвѣта индиго. Позади парохода изъ моря постоянно выбрасываются дельфины. Налѣво въ туманѣ вырисовываются сѣрыя горы. То виднѣется африканскій беретъ. Пароходъ переполненъ пассажирами. Тутъ туристы, мѣстные обыватели, но еще больше англійскихъ моряковъ, сухопутныхъ офицеровъ, солдатъ и матросовъ, отправляющихся въ Алхесирасъ на бои быковъ. На палубѣ нѣсколько бродячихъ музыкантовъ очень старательно выводятъ вальсъ изъ «Веселой вдовы», отъ котораго теперь, какъ отъ рока, никуда нельзя уйти. Звуки вальса преслѣдуютъ васъ и въ Петербургѣ, и въ Лондонѣ, и на палубѣ трансатлантическаго парохода, и въ Австраліи. Подъ вліяніемъ удивительнаго дня, тихаго моря и веселыхъ, прыткихъ дельфиновъ звуки заиграннаго вальса заражаютъ публику. Является избытокъ жизнерадостности и довольства бытіемъ, проявляющійся въ притоптываніи, въ шумномъ выстукиваніи такта тростями и зонтиками…
Пристань въ Алхесирасѣ украшена флагами. Поперекъ улицъ протянуты цвѣтныя полосы полотна. Въ городѣ не только бой быковъ, но еще и «ферія», т.-е. ярмарка. Заблудиться въ узкихъ, извилистыхъ улицахъ города совершенно невозможно, потому что вся толпа валитъ по одному направленію: къ цирку. Толпы нищихъ, маленькихъ и старыхъ, осаждаютъ высадившихся съ парохода.
— Uno limosna, señorito! (Милостыньку, баринъ!) — выводитъ старая цыганка.
— Uno perro chico! («Щелка», т.-е. монету въ пять сантимовъ)-- голоситъ дѣвочка, гоняясь за отмахивающимся отъ нея, какъ отъ мухи, туристомъ.
@Въ Гибралтарѣ англичане какъ-то покончили съ нищенствомъ. Въ Алхесирасѣ мы попадаемъ въ другую культуру: нищихъ здѣсь, пожалуй, еще больше, чѣмъ въ остальной Испаніи. Всюду на улицахъ встрѣчаются разряженныя женщины, безъ шляпокъ, съ волосами, украшенными цвѣтами. Чуть ли не въ каждомъ кварталѣ — касса, надъ которой по-англійски и по-испански значится, что тутъ продаются билеты на бой быковъ. У каждой кассы — большая толпа. Два кассира едва успѣваютъ отрывать билеты и получать за нихъ деньги. На перекресткѣ — слѣпой музыкантъ. Онъ поетъ и подыгрываетъ на гитарѣ. Прислушиваюсь. Пѣвецъ, очевидно, старается попасть въ тонъ публикѣ. Въ куплетахъ говорится про бой быковъ:
«Die hosa axición torera
Que se acerca á una victoria;
esos niños sevillanos
van á colmarte de gloria».
(т.-е. «Счастливая профессія тореадоровъ! Она ведетъ къ побѣдѣ. Дѣти Севильи наполнятъ ее славой»). Музыкантъ защипалъ струны гитары; затѣмъ послѣдовалъ куплетъ, восхвалявшій послѣдній подвигъ знаменитаго теперь тореадора «Бомбиты», который долженъ былъ выступить въ Алхесирасѣ.
«Bomba estuvo en su primero
muy maestro en torear,
colosal muleteando,
muy valiente en el matai».
(т.-е. Бомба[1]) справлялся съ первымъ быкомъ. Онъ проявилъ себя мастеромъ, дразня быка; былъ великъ, играя «мулетой», и очень храбръ, убивая). По тротуарамъ, въ толпѣ разряженной публики, бродятъ испанскіе солдаты, увѣшанные серебряными крестами. Это — участники только-что окончившейся африканской кампаніи. Мнѣ припоминается испанскій офицеръ, ѣхавшій со мною въ одномъ вагонѣ изъ Малаги въ Ронду. Возбужденный очень красивой пассажиркой, сидѣвшей въ томъ же отдѣленіи, гдѣ и мы, офицеръ, по испанскому обычаю, не утерпѣлъ, чтобы не сказать ей на ломаномъ французскомъ языкѣ нѣсколько комплиментовъ. Затѣмъ онъ пропѣлъ и «малагенью», и «сегедилью», и «хоту», и еще какіе-то куплеты. Красивая дама любезно поблагодарила пѣвца и похвалила его голосъ. Офицеръ хотѣлъ выразить свою мысль по-французски, но не хватило словъ, и онъ продолжалъ по-испански:
@-- О, я много пѣлъ въ послѣднее время. Я былъ въ Мелильѣ. Тамъ «yo maté cuntando» (я убивалъ, распѣвая). — И офицеръ, рисуясь передъ красивой дамой, сообщилъ, что собственной рукой убилъ съ десятокъ арабомъ.
Офицеру можно было вполнѣ повѣрить. Мелильская кампанія — одна изъ тѣхъ войнъ, которыя побѣдителямъ не стоютъ жертвъ. Арабовъ укладывали издалека, какъ барановъ, при чемъ испанскіе солдаты ничѣмъ не рисковали. «Взявъ штурмомъ» (т.-е. войдя безъ сопротивленія) дуаръ (деревню), побѣдители не только убивали всѣхъ встрѣчныхъ, но еще взрывали жилища ихъ динамитомъ и вырубали варварійскія фиги, составляющія для горцевъ единственный источникъ къ существованію. И когда всѣ дуары были выжжены, сады вырублены, а жители убиты, Испанія провозгласила себя побѣдительницей…
На другомъ углу стоитъ уличный пѣвецъ, тоже слѣпой. Рядомъ съ нимъ не молодая уже женщина, которая успѣваетъ и подпѣвать пѣвцу, и обращаться къ прохожимъ, и сбывать имъ листки съ «Couplets de Moda». Передъ пѣвцомъ остановилась группа солдатъ съ ихъ пріятельницами. Онъ тронулъ пальцами гитару и запѣлъ:
«Para los novios y novias
era su gran pesadilla
antos la isla de Cuba
y ahora Ceuta y Melilla.
Una joven mug rumbosa
á su novio le deciá:
A san Juan pondré una vela
si te libra de Melilla.
Otra deciá: Ay de mi
quá me va á pasar
si se llevan á mi novio
á la otra parte del mar!»
(т.-е. Для возлюбленныхъ кошмаромъ была прежде Куба, а теперь — Сеута и Мелилья. Пухленькая дѣвушка сказала разъ своему возлюбленному: «Я поставлю св. Іоанну свѣчку, если онъ избавитъ тебя отъ Мелильи». Другая сказала: «Горе мнѣ! Что со мною будетъ, если моего возлюбленнаго увезутъ за море!»)…
Испанія теперь несомнѣнно возрождается отъ долгаго сна. Въ одной изъ послѣднихъ книжекъ «КNorth American Review», попавшейся мнѣ на глаза въ Гибралтарѣ, я нашелъ очень интересную статью генеральнаго консула Пеефольда: «Spain’s Industrial Awakening» (промышленное пробужденіе Испаніи). Авторъ доказываетъ, что всюду на полуостровѣ обработка земли значительно улучшается. Несомнѣннымъ фактомъ является возрастаніе благосостоянія страны, основаннаго на воздержанности населенія и на развитіи существен@ныхъ богатствъ Испаніи. На развалинахъ романической Испаніи, жившей воспоминаніями о быломъ величіи, выросла, по мнѣнію Пенфольда, новая промышленная страна. И эта новая Испанія, живущая не призрачными идеалами, а интенсивнымъ трудомъ, находится въ матеріальномъ отношеніи въ лучшихъ условіяхъ, чѣмъ когда-либо раньше. Со времени войны съ Америкой цѣнность государственныхъ бумагъ Испаніи увеличилась почти вдвое. Соотвѣтственно съ этимъ поднялся и курсъ. Испанскіе порты на Атлантическомъ океанѣ и въ Средиземномъ морѣ кишатъ кораблями. Почва даетъ хорошіе урожаи. Открыты богатыя залежи металловъ. Въ общемъ, уменьшившаяся Испанія теперь богаче чѣмъ тогда, когда Куба и Филиппинскіе острова оставляли ежегодный дефицитъ въ бюджетѣ страны. Измѣнился самый характеръ населенія. Нѣтъ болѣе прежней лѣни и dolce far niente. Они замѣнились предпріимчивостью и трудолюбіемъ. Отрѣзанная отъ Кубы и Филиппинскихъ острововъ, Испанія нашла для себя новые рынки въ Южной Америкѣ. Всѣ республики латинской Америки являются теперь потребителями испанскихъ фабрикатовъ. Мексика, напримѣръ, служитъ громаднымъ рынкомъ для сбыта испанскихъ винъ, бумажныхъ тканей, чугуна въ болванкахъ, полосового желѣза и металлическихъ издѣлій. Десять лѣтъ тому назадъ рождаемость въ Испаніи составляла 34,38 на тысячу населенія, а смертность — 28,08. Теперь рождаемость — 33,28, а смертность — 25,13. Испанскія 4 % государственныя бумаги до войны стоили 63, во время войны — 42 1/2, а теперь — 85. До войны въ Марокко бумаги эти стоили 90.
Испанскіе публицисты не настроены такъ оптимистически, какъ американскій консулъ. Они указываютъ, напримѣръ, на гибель виноградныхъ лозъ отъ филоксеры, на необходимость перепахивать виноградники подъ пшеницу, потому что перейти къ культурѣ болѣе цѣнныхъ растеній мѣшаютъ уродливые испанскіе законы. Разводить табакъ, напримѣръ, въ Испаніи нельзя, такъ какъ синдикатъ, въ рукахъ котораго находится привозъ табачныхъ листьевъ изъ-за моря, ревниво охраняетъ свои интересы. Испанскій крестьянинъ можетъ сѣять для себя только восемь стеблей табака. Въ Андалузіи — указываютъ испанскіе публицисты — великъ земельный голодъ, хотя помѣщикамъ принадлежатъ тамъ громадныя владѣнія, съ которыми они сами не умѣютъ справиться. И въ результатѣ изъ Андалузіи, гдѣ столько свободныхъ земель, ежегодно эмигрируютъ въ Южную Америку цѣлыя деревни, подъ предводительствомъ алькада. Въ Аррагоніи и Галиціи, не смотря на плохое качество земли. она обложена высокимъ налогомъ. На сѣверѣ Испаніи, напримѣръ близъ Бильбао, дѣйствительно интенсивно разрабатываются естественныя @богатства; но тамъ оперируютъ, главнымъ образомъ, иностранные капиталы. Эксплуатація естественныхъ богатствъ — хищническая. Она поведетъ къ прежней бѣдности, когда всю руду вывезутъ и иностранный капиталъ укочуетъ. Фактъ, однако, остается фактомъ. Въ промышленномъ отношеніи Испанія пробудилась. Гораздо большее пробужденіе замѣчаемъ мы въ области литературы. Она выдвинула теперь первоклассныхъ беллетристовъ, какъ Пересъ Гальдосъ или Бласко Ибаньесъ. Пробудившаяся Испанія все больше и больше замѣчаетъ поразительныя уродливости своего политическаго строя. Въ самомъ дѣлѣ, трудно представить себѣ большее противорѣчіе между слономъ и дѣломъ, чѣмъ испанская конституція. Теоретически Испанія имѣетъ крайне демократическую конституцію, съ всеобщимъ избирательнымъ правомъ, съ широкимъ мѣстнымъ самоуправленіемъ и съ всевозможными гарантіями. На дѣлѣ выборы подстраиваются представителями центральной власти и «кациками» (мѣстные воротилы), «ayuntamientos» (мѣстное самоуправленіе) не независимы, а надъ всѣмъ властвуетъ «cura» (попъ). Англія и Испанія одинаково имѣютъ демократическія конституціи; но первая находитъ старинные термины, утерявшіе всякій смыслъ, для новыхъ политическихъ явленій, вторая же (и не она одна) прикрываетъ новыми пышными терминами старый, отжившій порядокъ. Приведу одинъ фактъ, который покажется вамъ очень знакомымъ. Вычиталъ я его въ испанской газетѣ «Correspondecia de España» (3-го іюня 1910).
Теоретически испанская пресса свободна, а на дѣлѣ случается вотъ что. Въ газетѣ «La Atalaya» (№ 6659), выходящей въ Сантандерѣ, появилась такая юмористическая замѣтка въ отдѣлѣ «Panorama»: «Начальникъ одной русской губерніи былъ устранемъ по очень интересному поводу. Имѣя привычку не заниматься совершенно дѣлами и оставлять ихъ своимъ помощникамъ, онъ ограничивался тѣмъ, что все скрѣплялъ своею подписью, не читая бумаги. Разъ какъ-то губернатору поднесли для подписи бумагу, начинавшуюся такими словами: „Я убѣдился, что совершенно неспособенъ быть губернаторомъ“. Добросовѣстный начальникъ скрѣпилъ бумагу, не читая ея. Документъ попалъ въ руки предсѣдателя совѣта министровъ, и губернаторъ былъ немедленно смѣщенъ. Въ дѣйствительности, за свою искренность губернаторъ заслужилъ награду. Намекъ губернаторамъ, которые не служатъ, но, къ сожалѣнію, не молчатъ добродушно (bonitamente) или блаженно (benitamente)». Сантандерскаго губернатора зовутъ Bonito. Въ послѣдней фразѣ замѣтки онъ усмотрѣлъ, очевидно, намекъ на себя, и немедленно редакторъ газеты получилъ такую оффиціальную бумагу. «Принимая во вниманіе, что въ № 6659 газеты „La Atalaya“ появилась слѣдующая замѣтка (приводится полностью то, что извѣстно уже читателю). @Имѣя въ виду, что на основаніи 22-й статьи закона о провинціальной печати отъ 28-го августа 1882-го года, губернаторъ, карая проступки противъ нравственности и общественной благопристойности, а также случаи неповиновенія начальству и отсутствіе должнаго уваженія къ властямъ, можетъ налагать штрафъ не больше чѣмъ въ 500 песетасъ, — я рѣшилъ наказать васъ въ административномъ порядкѣ, какъ редактора упомянутой газеты. На васъ наложенъ штрафъ въ 500 песетасъ, который, въ случаѣ несостоятельности, будетъ замѣненъ арестомъ. Постановленіе это вы можете обжаловать въ десятидневный срокъ. Господь да сохранитъ васъ на много лѣтъ».
Я привелъ только первый попавшійся примѣръ, но, мнѣ кажется, онъ характеренъ. Покуда Испанія спала, она мирилась и съ административнымъ вмѣшательствомъ въ дѣла «ayuntamientos», и съ давленіемъ на выборы, и съ стремленіемъ духовенства захватить въ свои руки все дѣло народнаго образованія. Теперь большіе испанскіе города — очаги недовольства. На послѣднихъ выборахъ въ Мадридѣ, Барселонѣ, Малагѣ, Валенціи, Сантандерѣ, Гренадѣ, Севильѣ прошли республиканцы. О подъемѣ общественнаго настроенія, кромѣ газетъ и митинговъ, говоритъ современная испанская беллетристика. По всей линіи отданъ лозунгъ: борьба за освобожденіе. Я сказалъ, что Испанія переживаетъ теперь начало ХІХ-го вѣка. Я имѣлъ при этомъ въ виду ту крѣпкую и нѣсколько наивную вѣру въ политическіе идеалы, которая была такъ сильна въ Европѣ сто лѣтъ тому назадъ. Надо видѣть, въ какой восторгъ приходитъ испанская публика въ театрѣ, когда со сцены произносятся слова: «Libertad, fraternidad, igualdad» (свобода, братство, равенство). Испанцы борются за эти лозунги уже почти сто лѣтъ. Дѣйствительность приносила имъ много разочарованій, но вѣра осталась. И подъемъ общественнаго настроенія можно было констатировать даже въ Алхесирасѣ, не смотря на мишуру «феріи», не смотря на всеобщее увлеченіе боемъ быковъ. О подъемѣ говорили статьи мѣстной газеты, афиши, возвѣщающія политическіе митинги и т. п.
III.
правитьПереѣздъ изъ Алхесираса въ Танжеръ на испанскомъ пароходѣ продолжается около трехъ часовъ. И въ такое короткое время мы переносимся на нѣсколько вѣковъ назадъ. Я не былъ въ Танжерѣ десять лѣтъ. За это время здѣсь произошли нѣкоторыя перемѣны. Прежде у пристани возвышалась бѣлая стѣна съ рядомъ пушекъ на ней. Пушки были хороши, покуда служили декораціей. Въ прошломъ @году вздумали палить изъ нихъ въ честь новаго султана Мулеи-Гафида (теперь говорятъ, что гдѣ-то объявился еще новый султанъ Мулей-Эль-Кибиръ) и едва не взорвали весь городъ: не стало ни стѣны, ни пушекъ, ни десятка пушкарей. Затѣмъ, десять лѣтъ тому назадъ, войско султана состояло изъ нѣсколькихъ оборванныхъ негромъ и метисовъ, вооруженныхъ кремневыми ружьями. Меня самого сопровождалъ такой воинъ во время путешествія изъ Танжера въ Тетуанъ. Теоретически предполагалось при этомъ, что воинъ съ кремневымъ ружьемъ долженъ защищать меня, если по дорогѣ на насъ нападутъ горцы (рифы). Теперь султанъ обзавелся обмундированными солдатами, которые недурно играютъ на барабанѣ и рожкѣ. Въ этомъ искусствѣ они упражняются съ утра до ночи въ Танжерѣ. Собственно говоря, солдаты находятся въ вѣдѣніи не столько султана, сколько каждаго отдѣльнаго губернатора. Англійская газета «Al-Moghreb Al-Arsa», выходящая въ Танжерѣ, въ нумерѣ отъ 13 іюня помѣщаетъ слѣдующую корреспонденцію изъ Аль Казара Кебира, показывающую главное назначеніе солдатъ въ Марокко. «Пишу вамъ нѣсколько строкъ, чтобы сообщить, что въ городъ прибылъ Расули съ пятьюдесятью горцами и столькими же солдатами. Онъ привезъ съ собою письмо, въ которомъ султанъ увѣдомляетъ именитыхъ гражданъ, что ему благоугодно было назначить Мулан-Ахмеда бенъ-Райсули башой Аль Казара и всего округа. Предшествующій баша Каидъ-Ремики. который всего только на дняхъ получилъ свое назначеніе, провѣдалъ заблаговременно про неожиданную перемѣну и бѣжалъ изъ города за нѣсколько часовъ до вступленія Райсули. Сторонники Каида-Ремики поговариваютъ о сопротивленіи; но вѣрнѣе всего, что ничего не будетъ». Постъ баши покупается у султана; затѣмъ губернатору предоставляется выколачивать изъ обывателей сколько угодно, или сколько возможно, денегъ. Райсули заплатилъ за башалыкъ сто тысячъ песетасъ. Прежніи баша ускакалъ въ Фецъ, чтобы тамъ заплатить еще больше. И если сдѣлка удастся, тогда уже Каидъ-Ремики явится въ Аль Казаръ Кебиръ съ горцами и солдатами, а убѣжитъ Райсули. Губернаторъ поступилъ крайне благоразумно, убѣжавъ во время. Райсули посадилъ бы его въ тюрьму и тамъ дралъ бы розгами, покуда Каидъ-Ремики не отдалъ бы всѣхъ своихъ богатствъ. Въ томъ же нумерѣ «Al-Moghreb Al-Arsa» нахожу такую замѣтку: «Изъ Феца сообщаютъ, что Мулей Гафидъ подвергаетъ самымъ жестокимъ пыткамъ женъ баши Хаджи бенъ-Аисса, чтобы добиться отъ нихъ, гдѣ спрятаны богатства». Если баша не попадаетъ самъ въ тюрьму. то онъ сажаетъ туда богатыхъ обывателей, съ цѣлью выжать изъ нихъ деньги. Въ Танжерѣ двѣ тюрьмы: одна — для мусульманъ, другая — для евреевъ. @Обѣ наполнены не столько преступниками, сколько людьми, которые, по мнѣнію губернатора, имѣютъ деньги, но не желаютъ разстаться съ ними и отдать ихъ начальству. Въ Марокко это — политическое преступленіе, притомъ самое серьезное.
Туристъ, попадающій въ Танжеръ, не перестаетъ удивляться. Каждый башалыкъ Марокко — отдѣльное государство. Для проѣзда туда надо сговариваться не съ центральнымъ правительствомъ, а съ губернаторами. Сила послѣднихъ зависитъ какъ отъ числа солдатъ, которыми успѣли обзавестись, такъ и отъ орды «рифовъ» (горцевъ). Про этихъ «рифовъ» въ Танжерѣ мы слышимъ постоянно. «Рифы готовятъ возстаніе». «Рифы собираются вмѣстѣ». «Рифы подходятъ къ Танжеру». Жизнь въ Танжерѣ, повидимому, течетъ спокойно, а между тѣмъ въ ближайшій Тетуанъ можно ѣхать только кружнымъ путемъ — моремъ. Ближайшій путь опасенъ. Каждый вечеръ во время отлива на берегъ выходитъ и выѣзжаетъ верхомъ пестрое европейское населеніе Танжера. Тутъ испанцы, французы, англичане. Всѣ такъ спокойны, такъ беззаботно пускаютъ лошадей вскачь. А между тѣмъ въ пяти верстахъ отъ Танжера уже начинаются опасныя мѣста, гдѣ могутъ встрѣтиться рифы. Я вижу этихъ горцевъ, о которыхъ такъ много говорятъ, по вторникамъ и четвергамъ на «соко» (рынкѣ). Высокіе, стройные, въ бурыхъ балахонахъ со шлыками, босоногіе, они не выглядываютъ болѣе страшными, чѣмъ остальные арабы и негры, толпящіеся на рынкѣ. Рифы всегда являются въ сопровожденіи женъ, нагруженныхъ тяжелыми охапками сучьевъ или вязанками сѣна. Съ такимъ грузомъ жены рифовъ проходятъ верстъ 15 — и все для того, чтобы выручить двѣ-три мѣдныя монеты. Отъ «рифовъ» въ случаѣ возстанія страдаютъ въ одинаковой степени какъ горожане, такъ и деревенское населеніе. Трудно представить себѣ людей болѣе трудолюбивыхъ и мирныхъ, чѣмъ деревенское населеніе Марокко. Они терпятъ и отъ разбойниковъ, и отъ баши. И если въ странѣ поднимется возстаніе, которое поведетъ къ вмѣшательству европейскихъ государствъ — раньше всѣхъ и сильнѣе всѣхъ пострадаютъ мирные деревенскіе обыватели. Ихъ жилища будутъ выжжены, плодовыя деревья — вырублены.
Странное дѣло. Танжеръ находится въ совершенно «дикой» странѣ. Центральной власти здѣсь нѣтъ никакой. Маленькая европейская колонія окружена туземнымъ населеніемъ, у котораго нѣтъ никакого основанія питать какія-либо симпатіи къ «невѣрнымъ». Полиціи въ Танжерѣ нѣтъ совершенно. А между тѣмъ мы чувствуемъ себя здѣсь такъ же спокойно, какъ въ любомъ европейскомъ городѣ. Если мы слышимъ здѣсь про преступленія, то главнымъ образомъ про тѣ, которыя учинилъ баша, со своими ордынщиками и солдатами. Повидимому, @предоставленный самому себѣ человѣкъ стремится къ «правильной» жизни, даже если находится въ такой исключительной обстановкѣ, какую мы видимъ здѣсь.
Танжеръ, 14 іюня 1910.
- ↑ Кличка Bomba или Bombita по-испански означаетъ не бомбу, а помпу. Испанцы говорятъ, что на аренѣ давно уже не выступалъ «торео», надѣленный такимъ поразительнымъ мужествомъ и такой изумительной ловкостью, какъ «Бомбита».