ТРИ АККОРДА.
править— Да оставайтесь, господа, у меня ночевать?… Домъ мой старый, помѣщичій… Слава Богу, мѣсто найдется! Для гостей даже особенный флигель есть: остатокъ блаженной старины! Тамъ все въ порядкѣ… Юлія Ивановна, какъ вы на этотъ счетъ?…
Хозяинъ усадьбы, Сергѣй Петровичъ N, мужчина лѣтъ сорока, холостякъ, обратился съ этимъ вопросомъ къ полненькой молоденькой дамочкѣ, которая сидѣла рядомъ съ нимъ и держала въ рукѣ рюмочку съ домашней вишневкой. По другую сторону Сергѣя Петровича помѣщался мужъ Юліи Ивановны, худощавый господинъ, съ небольшою лысиной и рѣденькой съ просѣдью бородкой. Опрокинувъ голову на спинку кресла, онъ пускалъ въ потолокъ тоненькой струйкой сигарный дымъ. Противъ этой группы полулежалъ въ креслѣ толстенькій старичокъ-помѣщикъ, сосѣдъ Сергѣя Петровича, съ длинными сѣдыми усами, какъ видно отставной воинъ. Передъ нимъ стоялъ полудопитый стаканъ съ виномъ. Небольшое общество только-что отужинало. Часы пробили одинадцать.
— Да я-бы осталась, отвѣтила Юлія Ивановна, — право, какъ-то лѣнь ѣхать… Такъ бы вотъ, кажется, все и сидѣла!
Она лѣниво поднесла рюмочку къ алымъ губкамъ, сдѣлала маленькій глотокъ и, хихикнувъ, прибавила:
— Но вѣдь я не единица, я только — половинка!..
— А выпиваешь цѣлую рюмку такой крѣпкой наливки, замѣтилъ супругъ.
— Ну, такъ что-жъ? Это ты ради каламбура…
— Ничего. Кушай себѣ на здоровье! А замѣтилъ я это потому, что тебѣ оттого и трудно подняться, что наливка…
— Да зачѣмъ-же непремѣнно ѣхать, Левъ Михайлычъ? спросилъ хозяинъ. — Почему не остаться?..
— Нужно мнѣ сегодня быть дома. Видите-ли, завтра мнѣ необходимо съѣздить въ городъ. Поѣздъ останавливается на станціи «Удалая» всего на пять минутъ. «Удалая» отъ вашей усадьбы въ пятнадцати верстахъ, а отъ моей — только въ трехъ… Въ половинѣ десятаго утра я уже долженъ быть на станціи, а между тѣмъ, если я…
Сергѣй Петровичъ и Юлія Ивановна вздрогнули: яркая молнія сверкнула, освѣтивъ бѣло-лиловымъ свѣтомъ всю столовую и бѣлыя колонны балкона, которыя были видны изъ окна.
— Первая гроза, замѣтилъ старикъ съ сѣдыми усами. Онъ одинъ только перекрестился. Воцарилось молчаніе.
— Передъ ужиномъ я еще смотрѣла: такое чистое было небо, а теперь вдругъ… Но отчего-же не гремитъ? заговорила Юлія Ивановна.
— Гроза не здѣсь — далеко, отвѣтилъ Сергѣй Петровичъ, — но вотъ сейчасъ и громъ услышите… И какъ темно стало!…
Дѣйствительно, спустя немного времени гдѣ-то далеко зашумѣло, какъ будто по деревянному мосту проскакало галопомъ нѣсколько всадниковъ — и опять все стихло.
Хозяинъ подошелъ къ балконной двери, открытой настежъ и поглядѣлъ на небо.
— Ого, какая туча идетъ сюда! воскликнулъ онъ.
— Идите сюда, Сергѣй Петровичъ, и заприте непремѣнно окна и балконную дверь! скомандовала Юлія Ивановна.
Сергѣй Петровичъ повиновался, заперъ дверь, окна, и вернулся на свое мѣсто.
— А вы боитесь грозы? спросилъ онъ.
— Не то что боюсь, а слишкомъ близко… непріятно…
— Да ужъ сказала-бы прямо, что боишься, подхватилъ мужъ и прибавилъ: — о, она у меня прехрабрая!
— Да ужь теперь не поѣду — останусь! засмѣялась Юлія Ивановна. — Въ грозу ни за что не поѣду!.. Во-первыхъ, мы въ коляскѣ, а не въ каретѣ, а во-вторыхъ — лошади могутъ испугаться молніи, грома… Я остаюсь, Сергѣй Петровичъ! То есть — мы остаемся, да, да!..
— На время грозы… разумѣется, спокойно проговорилъ Левъ Михайлычъ, — но вѣдь, когда она пройдетъ, то почему же…
— Ахъ, какой ты упрямый! перебила его жена. — Ну, я очень устала… Я не могу..! Ну, отчего же не сдѣлать такъ, какъ жена хочетъ?.. Завтра пораньше выѣдемъ отсюда…
— Будьте-же любезны, Левъ Михайлычъ! воскликнулъ хозяинъ. — Ну, да, да — я вижу, вы остаетесь! Завтра пораньше отправитесь — и дѣло въ шляпѣ.
Левъ Михайлычъ провелъ рукою по лбу, прищурилъ глаза и еще глубже усѣлся въ кресло.
— О, я сговорчивъ! произнесъ онъ весело. — Но мнѣ нужно было сдѣлать дома кое-какія распоряженія, написать кое-что… Ну, что дѣлать! Само небо стало на сторону моей жены… Надо покориться…
И опять столовая и бѣлыя колоны балкона освѣтились чуднымъ ярко-бѣло-лиловымъ огнемъ. Не прошло и двухъ секундъ, какъ гдѣ-то, но уже гораздо ближе, загрохотало, словно по деревянному гулкому мосту пролетѣла теперь артиллерія… Стеклянная дверь балкона слабо звякнула и, вслѣдъ затѣмъ, въ стекла ударило какъ бы мелкой дробью — проливной дождь зашумѣлъ.
— А вы, полковникъ, конечно ночуете у меня? спросилъ Сергѣй Петровичъ у сѣдаго воина.
— Съ большимъ удовольствіемъ, отвѣтиль полковникъ, прихлебывая изъ стакана. — Да я даже, знаете, люблю ночевать гдѣ-нибудь! У себя, дома, какъ-то надоѣло… Все знакомо и какъ-то спится-то скучно… Право! Въ чужомъ мѣстѣ слаще спать — спишь и наслаждаешься! Хе, хе, хе!
— Ну, вотъ и прекрасно! Ахъ-да! Вѣдь надобно распорядиться, чтобы вашъ Илья отпрегъ лошадей, такъ какъ вы завтра ѣдетъ…
Хозяинъ уже приподнялся съ кресла, но Левъ Михайлычъ остановилъ его и самъ всталъ.
— Сидите. Я самъ, распоряжусь… Илья у меня парень безтолковый. Онъ только меня и понимаетъ.!. Съ нимъ слѣдуетъ особенно говорить.
Левъ Михайлычъ вышелъ.
— Да, Илья нашъ престранный, замѣтила Юлія Ивановна: — молодой онъ еще, но какой-то постоянно сонный… Впрочемъ, безтолковымъ его нельзя назвать…
— Ну-да, Левъ Михайлычъ боится, чтобы какъ бы не опоздать ему завтра по милости Ильи, ну вотъ и пошелъ самъ, сказалъ полковникъ.
— Я, кажется, въ первый разъ буду ночевать въ чужомъ мѣстѣ). заговорила Юлія Ивановна, — и вотъ, не знаю: засну-ли?
— Великолѣпно заснете! воскликнулъ Сергѣй Петровичъ.
— Дома я, какъ лягу — сейчасъ засыпаю.
— Что касается меня, вмѣшался полковникъ, — то я только въ чужомъ мѣстѣ и могу скоро заснуть!.. Передъ глазами, знаете, все незнакомое… ну, и того… А вотъ у себя, повѣрите-ли, часа два проворочаешься и тогда только заснешь! Прежде, бывало, еще стихи помогали, а теперь и они не дѣйствуюсъ…
— Стихи? засмѣялась Юлія Ивановна. — Это какъ же?.. То есть, вы читаете, чтобы заснуть?
— Нѣтъ-съ, не читаю, а такъ… на память…
— И сначала это усыпляло? спросилъ Сергѣй Петровичъ.
— Оказывало дѣйствіе. Бывало, какъ начнешь: «Гирей сидѣлъ, потупя взоръ»… ну, понимаете, стихъ чудесный… музыка! Раза три начнешь начало-то и глядишь — впадешь въ забвеніе на «рукѣ нетерпѣливой» или на «война отъ мыслей далека»… Нѣтъ, нынче такъ не пишутъ!.. Въ столовую вошелъ Левъ Михайлычъ.
— Чудеснѣйшій дождь! сказалъ онъ, усаживаясь въ кресло. — На дорогахъ, пожалуй, дня два пыли не будетъ… А для полей-то какъ это хорошо!..
— Благодать, замѣтилъ полковникъ.
Раздался страшный громовый ударъ… Посуда на столѣ дрогнула… Юлія Ивановна слегка поблѣднѣла. Всѣ замолчали.
— Ты распорядился? спросила она мужа.
Тотъ кивнулъ головой.
Молнія поминутно сверкала; дождь шумѣлъ, шумѣли деревья въ саду, какъ будто тамъ разбушевалось море.
— Такъ какъ вамъ завтра рано вставать, то пожалуйста не стѣсняйтесь, началъ Сергѣй Петровичъ, — я сейчасъ…
— Не знаю, какъ жена, но мнѣ не хочется спать, перебилъ Левъ Михайлычъ.
— Да и я, все равно, не засну теперь, отозвалась Юлія Ивановна: — такіе удары всякій сонъ разгонятъ!
— Да, но вѣдь можетъ выйдти воробьиная ночка, замѣтилъ полковникъ.
— Воробьиная?
— Народное выраженіе, пояснилъ Левъ Михайлычъ: — когда гроза длится всю ночь и молнія почти безпрерывно блещетъ, то такую ночь называютъ «воробьиной»… Но сегодня этого не случится. Я глядѣлъ на небо… Черезъ часъ, а можетъ быть и менѣе, все пройдетъ…
— Ну, вотъ тогда мы и отправимся спать, сказала Юлія Ивановна, слегка потягиваясь, — но можетъ быть вы, Сергѣй Петровичъ, и вы, полковникъ, — хотите на боковую?
— О, нѣтъ! Я вообще поздно ложусь, отвѣтилъ хозяинъ, — да теперь еще и двѣнадцати часовъ нѣтъ…
— А мнѣ и тутъ хорошо, сказалъ полковникъ, — всегда успѣю въ чужомъ мѣстѣ выспаться… Хе, хе, хе!..
— Ну, вотъ и прекрасно! воскликнулъ Сергѣй Петровичъ. — Спать никому не хочется, а потому подольемъ себѣ еще винца и будемъ болтать подъ-шумъ бури подъ сей уютной кровлей!.. Юлія Ивановна выпьетъ еще наливочки…
— Нѣтъ, нѣтъ! Я и такъ двѣ рюмки уже выпила! подхватила Юлія Ивановна, отмахиваясь. — А вотъ, разскажите-ка, вѣдь я ни разу еще не была въ вашемъ флигелѣ «для гостей»: онъ у васъ всегда запертъ? Никто тамъ, конечно, не живетъ? И что-жъ, хорошенькое помѣщеніе?..
— Буду отвѣчать по порядку Да, флигель этотъ обыкновенно стоитъ запертымъ; иногда, впрочемъ, у меня кто нибудь ночуетъ тамъ; полковникъ, однако, предпочитаетъ спать здѣсь. Постояннаго жильца тамъ нѣтъ… Виноватъ! есть: жилецъ этотъ — духъ старины, давно минувшихъ дней…
— Ну, и что-же, прилично онъ себя держитъ? Не безпокойный духъ? спросилъ Левъ Михайлычъ.
— Худаго ничего за нимъ не замѣчалъ, улыбнулся Сергѣй Петровичъ. — Однако, продолжаю: такой постоянный жилецъ, разумѣется, стѣснить не можетъ и ничѣмъ не обезпокоитъ гостей. Флигель состоитъ собственно изъ двухъ отдѣленій. Одно, по старой памяти, называется «холостымъ», другое — «женатымъ». Первое предназначалось холостякамъ (оно и меньше и проще убрано), второе — мужьямъ и женамъ. Тутъ гораздо больше комфорта, хотя и не новѣйшаго, но все-таки весьма солиднаго свойства… Впрочемъ, это вы сами увидите и, полагаю, останетесь довольны.
— Это который же флигель — вотъ что сейчасъ тутъ, направо? спросила Юлія Ивановна.
— О, нѣтъ! Это — старыя службы; а флигель, о которомъ я говорю, находится слѣва. Онъ въ самомъ саду, а отсюда за деревьями его не видно.
— Ахъ, какъ тамъ должно быть тихо… покойно!
Полковникъ крякнулъ и прихлебнулъ изъ стакана.
— А вотъ, Левъ Михайлычъ спросилъ насчетъ духа, заговорилъ онъ, — то есть, конечно, въ шутку, но..старые дома, обыкновенно, имѣютъ свои легенды… Вамъ, любезнѣйшій Сергѣй Петровичъ, ничего не извѣстно насчетъ здѣшнихъ легендъ? Не слышали-ли вы чего-нибудь?
— А что?
— Нѣтъ, я такъ… Я, знаете, любитель вообще подобныхъ штукъ… Люблю послушать какую-нибудь этакую таинственную исторію, особенно — страшную… Пріятно, чортъ возьми!..
— Увы, полковникъ, никакихъ легендъ не имѣется тутъ! сказалъ Сергѣй Петровичъ, пожавъ плечами. — Разсказывалъ мнѣ отецъ о какой-то неудавшейся дуэли между двумя помѣщиками, пріѣхавшими къ нему въ гости, — вотъ и все, что я слышалъ…
— А вы охотникъ до страшнаго? обратился Левъ Михайлычъ къ полковнику. — Вѣроятно, знаете много страшныхъ исторій… Вотъ бы разсказали — а?
— Да все старьё! Со мной, какъ на зло, ничего страшнаго не случалось… А очень бы хотѣлось! Должно быть, пресильное, чортъ возьми, ощущеніе!… Да, наконецъ, разсказывать я не мастеръ и не люблю; слушать — другое дѣло! Особенно этакъ на ночь… Фу, препріятно щекочетъ!..
— Да, пресильныя, я вамъ скажу, бываютъ ощущенія, медленно произнесъ Левъ Михайлычъ и всталъ, чтобы раскурить сигару.
— Ловлю васъ на словѣ! воскликнулъ полковникъ. — Ужь вѣрно вамъ пришлось что нибудь хоть пазъ испытать этакое страшное?.. Счастливецъ вы!.. Угадалъ?..
Левъ Михайлычъ снова усѣлся въ кресло.
— Да, разъ было нѣчто такое, лѣниво проговорилъ онъ, — и оставило, конечно, нѣкоторое впечатлѣніе…
— Ради Аллаха, повѣдайте! Теперь двѣнадцатый часъ.. буря… молнія… громъ.. Вотъ, чудесно-то! А главное — услышать отъ лица потерпѣвшаго, такъ сказать…
— Я ничего не потерпѣлъ, замѣтилъ Левъ Михайлычъ.
Юлія Ивановна принужденно засмѣялась.
— Ахъ, полковникъ! Вы, какъ будто дитя, любите страшное!.. Да, и я когда-то любила слушать разныя бредни, но… вѣдь это все ужасно скучно… старо и… смѣшно! Неужели мы не можемъ найти поговорить о чемъ-нибудь такомъ… Ну, да мало ли нынче вопросовъ, которые…
— Хе, хе… Это она ужь струсила! ввернулъ мужъ.
— Развѣ я ребенокъ?.. Вотъ мило!..
— Нѣтъ, что-же, если Юліи Ивановнѣ это непріятно, замѣтилъ полковникъ, приподнявъ брови, — то конечно, зачѣмъ же въ такомъ случаѣ…
— Сдѣлайте одолженіе, нѣсколько рѣзко-любезно перебила она его, — мнѣ рѣшительно все равно! Пусть что хочетъ разсказываетъ… По я думала, что какой нибудь изъ современныхъ вопросовъ будетъ интереснѣе…
— Такъ ты позволяешь? спросилъ Левъ Михайлычъ.
Юлія Ивановна пожала плечами.
— Я вѣдь сказала, что мнѣ все равно!
— Позвольте-съ, да можетъ быть вы сами заинтересуетесь, замѣтилъ полковникъ.
— О, конечно! Что-жь вы, Левъ Михайлычъ, начинайте? Ничего, иногда и дѣтскій разсказъ бываетъ занимателенъ!..
— Въ такомъ случаѣ, и я попрошу Льва Михайлыча повѣдать намъ о томъ, что такое случилось съ нимъ, проговорилъ Сергѣй Петровичъ.
— Извольте, съ большимъ удовольствіемъ.
Юлія Ивановна прищурила глаза и откинула голову на спинку кресла. Полковникъ почему-то нашелъ нужнымъ опорожнить свой стаканъ и снова его наполнить.
— Ну-съ, господа, исторія эта случилась со мной лѣтъ десять тому назадъ, началъ Левъ Михайлычъ: — въ то время я еще имѣлъ несчастье быть единицей, а не половинкой (онъ слегка поклонился женѣ одной головой).. Въ качествѣ чиновника по особымъ порученіямъ мнѣ нужно было по одному дѣлу съѣздить въ уѣздный городъ Вавиловъ. Въ послѣднихъ числахъ августа я отправился въ путь и дня черезъ два добрался до Вавилова. Этотъ уѣздный городокъ въ прежнее время процвѣталъ. Онъ стоялъ на большомъ трактѣ; но съ проведеніемъ желѣзной дороги помимо его — сталъ бѣднѣть и какъ-то запустѣлъ. Изъ двухъ гостинницъ не осталось ни одной: ихъ замѣнилъ одинъ трактиръ, смахивающій на постоялый дворъ. Надо было гдѣ нибудь остановиться, при томъ же мнѣ приходилось по меньшей мѣрѣ прожить въ семъ городѣ около недѣли… У властей вавилонскихъ я не хотѣлъ останавливаться. Такъ какъ я пріѣхалъ въ городокъ часу въ шестомъ вечера и погода была прекрасная, то я отправился самъ на поиски. Представьте себѣ…
— Боже, какъ ты тянешь! замѣтила Юлія Ивановна — Ну, что тутъ представлять? Кому же неизвѣстны условія жизни въ подобныхъ городкахъ?.
— Не буду-съ, отвѣтилъ Левъ Михалычъ. — И такъ, въ концѣ концовъ, мнѣ указали на одну изъ упраздненныхъ гостинницъ, хозяинъ которой, старикъ-купецъ, оставилъ одинъ номеръ про всякій случай. Отправился я туда. Хозяинъ былъ человѣкъ одинокій. Единственный сынъ его проживалъ въ Нижнемъ-Новгородѣ, торгуя тамъ чѣмъ-то. Старикъ помѣщался, со стряпухой своей, пожилой женщиной, въ мезонинѣ. Весь нижній этажъ, гдѣ прежде была гостинница, былъ совершенно пустъ и окна были закрыты ставнями. Я скоро условился съ старикомъ.
«Пойдемте, батюшка, номерокъ-то я вамъ покажу», пригласилъ хозяинъ, снимая съ гвоздя связку ключей. Мы пошли.
«Номера-то у меня, собственно, были вотъ тутъ», сказалъ онъ, указывая на корридоръ, — «но я ихъ позапиралъ, а новый-то номеръ устроилъ рядомъ съ залой… Пожалуйте сюда-съ.»
Вошли мы въ залу (ставни уже были открыты), довольно просторную комнату, но совершенно пустую. Шесть желтыхъ квадратиковъ на грязномъ полу, на самой серединѣ, показывали, что тутъ стоялъ билліардъ.
«Небель всю я сбылъ на станцію-съ», продолжалъ старикъ, «оставилъ только самую малость. Вотъ, пожалуйте-съ…. Это вотъ и будетъ-съ ваша комната. Ничего, веселенькая-съ! Насчетъ бѣлья постельнаго не сумлѣвайтесь: Агафья моя все это устроитъ. Подушки и одѣяло будутъ-съ».
Я оглянулся. Комната была довольно грязная, мебель ея состояла изъ дивана, круглаго стола, двухъ креселъ и нѣсколькихъ стульевъ. Надъ диваномъ висѣло зеркало совершенно запыленное Въ углу помѣщалась желѣзная кровать съ тюфякомъ. У противуположной стѣны стоялъ какой-то длинный ящикъ на четырехъ ножкахъ, точно фортепіано.
«А это что такое?» спросилъ я, указывая на него.
«Гусли-съ старинныя», отвѣчалъ хозяинъ. — "Во время дно игрывалъ и я на нихъ… Такъ они тутъ и остались. Мѣста занимаютъ немного… Пущай, думаю, стоятъ. Покупщиковъ нонѣ на такой инструментъ нѣтъ. Старые священники еще игрывали на гусляхъ, ну а нонѣшніе — нѣтъ…
Я подошелъ къ ящику. Старикъ открылъ крышку… Отъ сотрясенія струны дрогнули и слабо зазвучали…
— «Инструментъ чувствительный!» произнесъ онъ и прибавилъ: «Игра на немъ-съ, можно сказать, душу восторгаетъ»…
Старикъ вздохнулъ, закрылъ крышку и сказалъ:
— «Вы теперь, коли вамъ комнатка по вкусу, пожалуйте-съ ко мнѣ. Выпьемъ чайку. Агафья тутъ приведетъ все въ порядокъ… Окна надо открыть, провѣтрить, полъ попрыскать, да пыль смахнуть, ну и касательно постели… Пожалуйте-съ въ мои аппартаменты-съ.»
Я отправился за старикомъ. Самоваръ уже былъ на столѣ.
— Ну, вотъ, теперь онъ будетъ описывать, какъ пилъ чай со старикомъ, замѣтила Юлія Ивановна. — Я и не знала, что онъ такой сочинитель!..
— Еще разъ извиняюсь, проговорилъ любезно Левъ Михайлычъ, — постараюсь быть краткимъ. И такъ, оставивъ въ сторонѣ чаепитіе, продолжаю…
Полковникъ крякнулъ и замѣтилъ съ любезной улыбкой:
— Стрдги вы, Юлія Ивановна, съ супругомъ!… Я такъ вотъ, напротивъ, люблю, когда разскащикъ, разсказываетъ о чемъ нибудь страшномъ, тянетъ… тянетъ… Вѣдь тутъ весь въ слухъ обратишься, ждешь: вотъ-вотъ…
Всѣ ризомъ вздрогнули: балконная дверь, вѣроятно, только притворенная, съ шумомъ распахнулась отъ напора вѣтра и въ это-же мгновеніе, какъ нарочно, ослѣпительная молнія сверкнула надъ темнымъ садомъ… Въ столовую ворвалась струя свѣжаго воздуха; запахъ черемухи, сирени — такъ и обдалъ всѣхъ…
Юлія Ивановна поблѣднѣла. Сергѣй Петровичъ вскочилъ и заперъ дверь.
— Вы, кажется, испугались? спросилъ онъ.
— Да вѣдь и вы всѣ вздрогнули, а еще мужчины!
— Отъ неожиданности можетъ вздрогнуть завзятый храбрецъ, замѣтилъ Левъ Михайлычъ. — А вѣдь гроза-то проходитъ…. Молнія была, но удара еще не слышно, и промежутокъ времени между свѣтомъ и звукомъ довольно большой…
— Левъ Михайлычъ, вы изволили остановиться на томъ, что о чаепитіи не будете разсказывать, произнесъ полковникъ, прихлебнувъ изъ стакана, — а потому-съ потрудитесь дальше.
— Съ хозяиномъ я проболталъ часа два, покамѣстъ Агафья съ какой-то другой бабой приводили «номерокъ» въ порядокъ, заговорилъ снова Левъ Михайлычъ. — Былъ уже десятый часъ, когда Агафья доложила, что все готово.
«Пожалуйте-съ, я вамъ посвѣчу», сказала она.
Пожелавъ покойной ночи старику, я пошелъ за Агафьей. Дѣйствительно, комнатка приняла какъ будто другой видъ. Въ ней пахло свѣжимъ воздухомъ; пыли не было даже на зеркалѣ; на постелѣ лежало чистое бѣлье; для покрышки мнѣ дали розовое пикейное одѣяло. Даже чемоданчикъ мой — и тотъ былъ обмытъ.
«Чай успокоиться съ дороги-то желаете?» заговорила Агафья, поправляя подушки на постелѣ, — «ну, и ложитесь съ Богомъ!.. А я — нѣтъ — не легла-бы тугъ ни въ жисть…»
"Почему-жъ такъ?…
«Въ пустыхъ-то хоромахъ — одна?… Оборони Боже!…» "Разбойниковъ боитесь?
«Нѣтъ, у насъ въ городѣ на этотъ счетъ тихо… Извѣстно, вы, мужской полъ — безстрашный! А ужъ только — сто рублей мнѣ давай — одна тутъ спать не лягу!…»
«Нѣтъ, вы мнѣ вотъ что скажите: много крысъ и мышей здѣсь?
„Прежде бывали, а нонѣ — нѣтъ, не слышно… Ну, батюшка. спокойной вамъ ночи и пріятнаго сна! Завтра будить, али сами встаете?“
— Самъ встаю. Часамъ къ восьми самоваръ будетъ?
— „Подамъ, батюшка, подамъ, и умыться принесу“.
Агафья удалилась. Я сталъ разбирать чемоданъ; черезъ часъ лежалъ я уже въ постелѣ… Такъ пріятно было протянуть ноги! У изголовья поставилъ я стулъ, а на него — свѣчку; не забылъ положить тутъ и коробочку спичекъ. Прочитавъ нѣсколько страничекъ какого-то французскаго романа, я задулъ свѣчу и скоро заснулъ… На другой день, утромъ, сидя за чаемъ, я вспомнилъ, что видѣлъ какой-то сонъ… Сталъ припоминать, и дѣйствительно — вспомнилъ. Вотъ что мнѣ снилось: вижу — выходитъ изъ залы мальчикъ лѣтъ четырнадцати-пятнадцати въ костюмѣ половаго; на немъ розовая ситцевая рубашка, черезъ плечо — полотенце; голова кудрявая, съ проборомъ посрединѣ… Лицо миловидное… Но какіе были у него глаза — я никакъ не могъ потомъ представить ихъ себѣ. Мальчикъ остановился въ шагахъ двухъ отъ меня. — Что тебѣ? — „Да, вотъ-съ сдѣлайте милость — ослобоните-съ“ заговорилъ онъ: — „тутъ, за залой, сейчасъ будетъ комната… Пожалуйте туда-съ, да третью половицу отъ печки подымите-съ… Кладъ большой получите…“ Онъ поклонился, тряхнулъ кудряшками и вышелъ…
„Ночевалъ въ гостинницѣ, хотя и упраздненной но все-же въ гостинницѣ, вотъ и увидѣлъ во снѣ половаго“, подумалъ я, и черезъ полчаса, занявшись дѣломъ, совершенно забылъ объ этомъ обстоятельствѣ. Вечеръ этого дня я провелъ въ домѣ главной вавиловской власти и около часу ночи вернулся въ свой номерокъ. Заснулъ почти сейчасъ-же и — что-жъ бы вы думали? — опять этотъ мальчикъ приснился мнѣ… — „Что-жъ вы, баринъ, насчетъ половицы-то той?“ сказалъ онъ: — „не Богъ знаетъ, какое трудное дѣло… Сдѣлайте милость! Съ награжденіемъ будете…“ И опять поклонился, тряхнулъ волосами и пошелъ въ залу…
Юлія Ивановна смотрѣла въ оба на своего мужа, но Левъ Михайлычъ старался не глядѣть на нее: онъ больше обращался къ полковнику, который такъ-таки и смотрѣлъ прямо въ ротъ разскащика, повѣсивъ свои уши, по восточному выраженію, на гвоздь вниманія».
— Второй сонъ я объяснялъ себѣ тѣмъ, что, вѣроятно, находился еще подъ впечатлѣніемъ перваго; ктому-же обстановка оставалась та-же, спалъ я на томъ-же тюфякѣ, подъ тѣмъ-же одѣяломъ, словомъ — я объяснялъ это рефлексомъ, продолжалъ Левъ Михайлычъ, — и если мальчикъ упрекнулъ меня, то это произошло оттого, что вторую ночь я спалъ съ сытымъ желудкомъ, ибо довольно плотно поужиналъ у вавиловскаго администратора…
На третью ночь — та-же исторія! Опять является ко мнѣ розовая рубашка, и опять — упреки, но на этотъ разъ сильнѣе… «Коли вы теперича не исполните», сказалъ мальчикъ, — «такъ больше я и не приду… Богъ съ вами! Авось другой найдется…» Онъ ушелъ, не поклонившись.
Тутъ меня разбудила Агафья. Она принесла самоваръ, а изъ-за пазухи вытащила два письма. Одно изъ нихъ было такого содержанія, что мнѣ необходимо было въ тотъ-же день отправиться верстъ за десять къ одному помѣщику.
Левъ Михайлычъ всталъ, раскурилъ сигару, глотнулъ вина и мелькомъ взглянулъ на небо черезъ стеклянную дверь. Молнія изрѣдка еще вспыхивала, но грома не было… Въ саду стало какъ-то свѣтлѣе. Дождь слабо шумѣлъ. Онъ снова сѣлъ.
— Вернулся я въ городокъ часамъ къ девяти вечера. Велѣлъ принести самоваръ, облачился въ халатъ и сѣлъ писать.
Къ завтрашнему утру мнѣ нужно было приготовить три большіе письма или — вѣрнѣе — три дѣловыя бумаги. Безъ четверти двѣнадцать я кончилъ работу и, отъ усталости, какъ убитый, повалился на постель…
Сколько проспалъ я времени — не помню, но только меня что-то разбудило… Въ комнатѣ было совершенно темно. Я сталъ прислушиваться… Гдѣ-то далеко лаяла собака… Около меня, на стулѣ чикали мои карманные часы… И вдругъ — чья-то рука коснулась струнъ гуслей… Раздался аккордъ…Я протянулъ руку за спичками и только что хотѣлъ чиркнуть, какъ почувствоваль, что кто-то стягиваетъ съ меня одѣяло…
— Фу ты, чортъ возьми! не вытерпѣлъ полковникъ.
Юлія Ивановна достала платокъ и громко высморкалась.
— Тутъ я вскочилъ, зажегъ свѣчку, продолжалъ Левъ Михайлычъ, слегка жестикулируя, — и осмотрѣлся… Въ комнатѣ никого не было, но по залѣ кто-то прошелъ… Заглянувъ почему-то подъ кровать, я поспѣшилъ въ залу… Никого! Смотрю: выходная дверь изъ залы заперта на задвижку, но, помнится, я не запиралъ ее… Прошелъ я въ слѣдующую комнату — и тамъ ни души. За этой комнатой была еще одна, угловая, и послѣдняя… Разумѣется, и тутъ все было пусто, даже стула не стояло. Однако, вниманіе мое было привлечено маленькою дверью, окрашенною подъ цвѣтъ обой. Она находилась въ глубинѣ комнаты и была полуотворена… Я подошелъ къ ней и замѣтилъ три ступеньки… Струя воздуха чуть не задула свѣчки, когда я отворилъ дверцу и очутился, посреди всякаго хлама, на небольшомъ чердакѣ… Какіе-то разломанные ящики, бутыли, палки… Взрослому человѣку тутъ негдъ было спрятаться… Нечего дѣлать — пошелъ въ свою комнату. Скажу откровенно, что хотя я вообще не изъ трусливыхъ, но сердце у меня постукивало какъ-то особенно… Поглядѣлъ и на «чувствительный инструментъ» — на гусли: крышка была открыта, но я совершенно не помню — была-ли она закрыта прежде?… «Должно быть, это крысы или мыши меня посѣтили», рѣшилъ я, снова легъ, задулъ свѣчку и проспалъ спокойно до утра. На другой день нарочно отправился осмотрѣть чердакъ… Но ничего новаго не нашелъ тамъ.
Проходя утромъ черезъ залу, я взглянулъ на выходную дверь: она оказалась незапертою на задвижку… Да не во снѣ-ли все это я было?… Но почему-же, въ такомъ случаѣ, приснился мнѣ чердакъ, котораго я прежде и не видалъ?…
— Нѣтъ ужъ тутъ, видно, не рефлексы, замѣтилъ полковникъ, — чортъ знаетъ что такое!…
— Именно — чортъ знаетъ что такое! подтвердилъ Левъ Михайлычъ. — Ну-съ, проведя опять вечеръ у вавиловскаго администратора, я вернулся домой въ половинѣ двѣнадцатаго, сейчасъ-же раздѣлся и легъ. Да, забылъ сказать: дверцу на чердакъ я заперъ на задвижку, дверь въ залѣ — тоже. Наверху, въ мезонинѣ, часы пробили полночь… Я погасилъ свѣчку и старался не сейчасъ заснуть… Ложась спать, я взглянулъ на гусли: они были закрыты… Все было тихо; только чиканье часовъ моихъ нарушало тишину… Такъ прошло, кажется, минутъ десять… Слышу — идетъ кто-то по залѣ, шаги все ближе и ближе… Вдругъ стихли… Я уже приготовилъ спичку… Зазвучали опять гусли: аккордъ… другой., погасла первая спичка!… Когда я доставалъ другую — кто-то положительно сдернулъ съ меня одѣяло!.. Но вотъ и свѣчка зажжена и — опять шаги въ залѣ… Я туда — никого! Въ слѣдующія комнаты — тоже ни души… Чердачная дверь заперта… Это, наконецъ, меня взбѣсило! Вернувшись въ свою комнату, я посмотрѣлъ на часы: было семь минутъ втораго… «Второй часъ. Не сплю» — написалъ я карандашомъ на первомъ попавшемся лоскуткѣ бумаги, поднялъ одѣяло съ поду и легъ въ постель. Задувъ свѣчку, я скоро заснулъ… На другой день, проснувшись довольно поздно, я живо вспомнилъ ночную исторію, а на бумажкѣ, лежавшей на столѣ, прочелъ: «Второй часъ. Не сплю…» Вотъ, и до сихъ поръ, я не могу объяснить себѣ", что это такое было?… Неужели я вставалъ во снѣ, зажигалъ свѣчку и писалъ, что я не сплю?…
— Чѣмъ-же, однако, это кончилось? спросилъ полковникъ.
— То есть, что было въ слѣдующую ночь? Да ничего не было, потому что я получилъ депешу и долженъ былъ въ тотъ-же день выѣхать изъ Вавилова…
— Эхъ, жаль!… Нѣтъ, я-бы не поѣхалъ!.. Сказался-бы больнымъ… Претаинственная, чортъ побери, штука!… Упустили!…
— Я не вѣрю… Все это глупости! отозвалась Юлія Ивановна и быстро встала.
Она подошла къ балконной двери и отворила ее.
— Ахъ, какой чудный запахъ!… Господа, идите сюда, на балконъ!.. Это лучше всякой сказки!…
Всѣ встали. Приглашеніе было принято.
— Чудесная погода! какъ воздухъ свѣжъ послѣ грозы! замѣтилъ Сергѣй Петровичъ.
— Вотъ, тебя сейчасъ передернуло, обратился Левъ Михайлычъ къ женѣ: — не прохладно-ли тебѣ здѣсь?
— Да тутъ свѣжо… послѣ дождя…
— Правда, свѣжо… Да ужъ и поздно теперь. Завтра надо рано встать… Сергѣй Петровичъ! Намъ пора и въ вашъ «женатый» флигелекъ!
— Я васъ самъ провожу туда, но не по саду, такъ какъ теперь въ саду сыро… Пожалупте-съ!
Хозяинъ предложилъ руку Юліѣ Ивановнѣ.
— А вотъ не дамъ вамъ руки! весело проговорила она.
— Это почему-же?
— Почему?… А потому… что я хочу исполнить желаніе своей половинки и — ѣду домой!… Вѣдь грозы нѣтъ?…
— Опять лошадей запрягать! воскликнулъ смѣясь Сергѣй Петровичъ.
— Нѣтъ, замѣтилъ Левъ Михайлычъ, — онѣ и не отпрягались: я на всякій случай не велѣлъ распрягать…
Юлія Ивановна весело порхнула за шляпкой и мантильей въ гостиную. Мужчины остались на балконѣ.
— Однако, престранная, въ самомъ дѣлѣ, исторія, которая случилась съ вами въ Вавиловѣ, заговорилъ хозяинъ — Неужели такъ и было, Левъ Михайлычъ?…
Левъ Михайлычъ улыбнулся.
— Не знаю… Это я по наслышкѣ передалъ вамъ, отвѣтилъ онъ въ полголоса: — вмѣсто мѣстоименія «онъ» я нарочно поставилъ «я…», а въ результатѣ — поѣздка домой!…
— Вонъ оно что!…
— А я-то развѣсилъ уши! воскликнулъ полковникъ и прибавилъ: — эхъ, вы!…