Трагедия наизнанку (Дорошевич)/ДО
| Трагедіи наизнанку |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VI. Юмористическіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1907. — С. 243. |
— Это великолѣпно, что Отелло задушилъ Дездемону!
Я съ удивленіемъ взглянулъ на мою хорошенькую сосѣдку по креслу.
— Что-о-о-съ?!
— Я нахожу превосходнымъ, великолѣпнымъ, неподражаемымъ, что все кончилось такъ благополучно.
— Бла-го-по-луч-но?!
— Какъ нельзя болѣе. Въ трагедіяхъ все благополучіе состоитъ въ томъ, что герои въ пятомъ актѣ умираютъ. Богъ знаетъ, въ какую бы пошлость превратилась ихъ семейная жизнь, если бъ этого не случилось! Въ жизни все, что не трагедія — комедія! Средины не существуетъ. И вмѣсто возвышенной трагедіи мы имѣли бы, быть-можетъ, самую обыкновенную комедію…
Чортъ возьми, это мысль!
Вообще удачныя мысли родятся только у женщинъ.
Доказательство налицо.
Женщинамъ пришла самая удачная мысль въ свѣтѣ: выходить замужъ.
Тогда какъ мужчинамъ принадлежитъ самая неудачная: топиться.
Однако, слова хорошенькой сосѣдки не даютъ мнѣ покоя!
Что, если бы съ Отелло, съ Гамлетомъ не случилось трагедіи и все кончилось «благополучно»?!
Отелло
правитьЯго не клеветалъ. Отелло не задушилъ Дездемоны, а слѣдовательно и не зарѣзался. Онъ преспокойно губернаторствуетъ на островѣ Критѣ. Дездемона, въ качествѣ губернаторши, устраиваетъ пріемы.
Сцена представляетъ спальную Дездемоны. Ночь. Отелло на цыпочкахъ входитъ и гаситъ свѣчу. Онъ желаетъ быть незамѣченнымъ: извѣстно, что чернаго мавра въ темнотѣ разглядѣть никакъ невозможно. Отелло снимаетъ саблю и проч., взбирается по лѣсенкѣ на постель, но задѣваетъ Дездемону.
Дездемона (вскакивая, будто просыпаясь). Кто здѣсь?
Отелло (шопотомъ). Это я, душечка! Я! Твой Отелльчикъ!
Дездемона. Зажгите свѣчу! Въ темнотѣ невидно вашего чернаго лица. Я должна съ вами поговорить!
Отелло. Но, душечка…
Дездемона. Безъ разговоровъ! Зажгите свѣчу, говорятъ вамъ!
Отелло. Изволь, душечка! Напрасно ты только сердишься! Это нехорошо для твоего цвѣта лица.
Дездемона. Онъ еще смѣетъ говорить о цвѣтѣ лица! Посмотрѣли бы на себя, какой у васъ цвѣтъ лица! Какъ только что вычищенный сапогъ!
Отелло (слегка обидѣвшись). Но, душечка, у тебя же были глаза, когда ты выходила замужъ.
Дездемона. Мы всѣ слѣпы, пока дѣвушки. Мы прозрѣваемъ, когда выходимъ замужъ. Къ сожалѣнію, это достается намъ слишкомъ дорогой цѣной. Цѣной лучшаго, что мы имѣемъ!.. Гдѣ вы были до сихъ поръ? Извольте отвѣчать!
Отелло. Но, душечка, ты не должна же забывать, что я все-таки губернаторъ острова Крита. Дѣла…
Дездемона. Скажите, какой усердный служака. Губернаторскія дѣла по ночамъ. Я думаю, пили критское вино въ обществѣ какихъ-нибудь…
Отелло. Но, душечка…
Дездемона. Молчите! Вы низкій, вы гадкій, вы черный человѣкъ!
Отелло. Я черный человѣкъ?
Дездемона. Да-съ, вы-съ! Не безпокойтесь, я знаю всѣ ваши шашни! Я знаю, какъ вы ухаживали когда-то за madame[1] Яго! Мнѣ Яго все разсказывалъ!
Отелло. Но Яго же извѣстный клеветникъ!
Дездемона. Всѣ черные — низкіе люди, кромѣ васъ. Вы одинъ бѣлы какъ снѣгъ! И я могла увлечься этой ваксой, этимъ сапогомъ, этимъ трубочистомъ! Правъ былъ папаша, когда говорилъ, что вы меня околдовали, опоили. И за все, за все — какая же награда? Черная неблагодарность?!!! Впрочемъ, чего же и ждать отъ негра?
Отелло. M-me[2] Отелло, вы забываетесь! Я не негръ, я мавръ!
Дездемона. Все равно, вы сажа! и для этой-то сажи я всѣмъ пожертвовала! Ему принесла въ жертву молодость, красоту, положеніе въ свѣтѣ, родство, для него бросила прекрасную, веселую Венецію и должна прозябать на какомъ-то островѣ Критѣ! Промѣнять положеніе въ свѣтѣ на положеніе среди моря!
Отелло. Но вы не должны забывать, что, благодаря мнѣ, вы теперь губернаторша!
Дездемона. Большая честь! Когда я могла быть m-me Родриго, венеціанской патриціанкой! Потрудитесь сію же минуту говорить, гдѣ вы были? (Наступая на него.) Гдѣ вы были?
Отелло (утирая платкомъ катящійся съ него градомъ потъ). Мамочка, я…
Дездемона. Платокъ, чей платокъ?! Чей, я васъ спрашиваю, платокъ?! Платокъ съ женской мѣткой? Чей платокъ!
Отелло (окончательно растерявшись). Мамочка…
Дездемона. О, крррови мнѣ, крррови! Я его за муки полюбила, а онъ меня надуваетъ… Платокъ! чей платокъ?
Отелло. Мам…
Дездемона. Такъ вотъ же вамъ! (Размахивается и даетъ Отелло такую безешку, что у него изъ носа показывается кровь, даже изъ шкапа раздается «ой».)
Отелло (подскакивая къ шкапу). А, здѣсь кто-то крикнулъ!
Дездемона. Не отворяйте шкапъ, вы перемнете мои платья!
Отелло. Нѣтъ, врете, сударыня! У васъ, правда, «кричащія» платья! Вы любите наряжаться! Но все-таки «ой» платья кричать не могутъ! (Отворяетъ шкапъ, оттуда выходитъ Кассіо и становится на вытяжку.)
Отелло. Кассіо?!
Кассіо. Такъ точно.
Отелло. Здѣсь, и въ этотъ часъ! Такъ, значитъ, правъ былъ Яго, когда намекалъ… А я-то, черный дуралей, ему не вѣрилъ. Потрудитесь сказать, милостивый государь, какъ вы очутились ночью въ шкапу моей жены?!
Кассіо. Я шелъ къ вамъ по дѣлу…
Отелло. Ночью по дѣлу!..
Кассіо. По дѣлу, не терпящему отлагательства! Вѣдь вы же занимаетесь дѣлами по ночамъ? Только что сами изволили говорить.
Дездемона. Да, самъ только что говорилъ!
Отелло. А вы ужъ и подслушали?
Кассіо. Нечаянно. Я пришелъ по дѣлу и рѣшилъ подождать васъ. А чтобъ вы чего-нибудь не подумали, заставъ меня здѣсь, спрятался въ шкапъ.
Отелло. Гмъ… И вы, значитъ, все слышали?
Кассіо. Все…
Отелло. И… и… аплодисментъ?
Кассіо. И аплодисментъ!
Отелло. Гмъ… Какъ это нехорошо прятаться по чужимъ шкапамъ. Но въ чемъ же, скажите, состоитъ ваше неотложное дѣло?
Кассіо. Я хотѣлъ просить у васъ мѣсто старшаго лейтенанта!
Отелло. Гмъ… да… вотъ что… И это неотложно?
Кассіо. Да, я хотѣлъ бы ужъ проснуться старшимъ лейтенантомъ.
Отелло. Хорошо… Просыпайтесь!.. Я согласенъ… Я назначаю васъ старшимъ лейтенантомъ!
Кассіо. Покорнѣйше благодарю! Спокойной ночи, m-me Дездемона! Спокойной ночи, г. Отелло! (Идетъ къ двери.) . … .
Отелло (останавливая его). Но то, что здѣсь произошло, между нами.
Кассіо (поднимая руку). Клянусь!
Отелло. И аплодисментъ?
Кассіо (ударяя себя въ грудъ). Могила! (Уходитъ.)
Но еще печальнѣе кончился бы
Гамлетъ
правитьГамлетъ не придалъ никакого значенія явленію тѣни, обратился къ придворному медику, принялъ kali bromati[3], нервы успокоились, и тѣнь больше не появлялась. Онъ женился на Офеліи. Прошло три года.
Сцена изображаетъ аппартаменты Гамлета. Гамлетъ сидитъ и читаетъ. Входитъ Офелія.
Офелія. Опять за чтеніемъ! Скажи, пожалуйста, что это ты вѣчно читаешь?
Гамлетъ. Слова, слова, слова!
Офелія. Ужасно глупый отвѣтъ! (Пожимаетъ плечами.) Думаешь, что остроумно? Нисколько! Я пришла къ тебѣ, чтобъ попросить денегъ на новое платье.
Гамлетъ. Вы наряжаетесь! Богъ далъ вамъ одно лицо, вы дѣлаете себѣ другое!
Офелія. Довольно-съ! Оставьте ваши рацеи про себя! Вы только и дѣлаете, что ходите да всѣмъ рацеи читаете! Всему Эльсинору надоѣли! До чего доходите! Когда некому рацеи читать, сами съ собой разговариваете! Вчера еще васъ видѣли въ галлереѣ, вы ходили, руками размахивали, сами съ собой что-то говорили! Стыдъ! Вѣдь васъ принимаютъ за сумасшедшаго!
Гамлетъ. Я размышлялъ надъ вопросомъ: для души великой что лучше, что благороднѣе: быть или не быть?
Офелія. Глупый вопросъ! Вѣчно вы размышляете! Даже противно! Ничего не дѣлаетъ, только размышляетъ! Тряпка какая-то, а не человѣкъ!
Гамлетъ (качая головой). И я любилъ тебя, Офелія.
Офелія. И напрасно дѣлали!
Гамлетъ. Любилъ, какъ сорокъ тысячъ братьевъ любить не могутъ!
Офелія (вздыхая). Я, слава Богу, знаю эту вашу братскую любовь! Тогда зачѣмъ же вы женились бы, если любите братской любовью! Правду мнѣ говорилъ мой папенька…
Гамлетъ. Этотъ старый дуракъ мнѣ надоѣлъ. Льстивый, низкопоклонникъ, лѣзетъ съ глупыми разговорами!
Офелія. Потрудитесь не оскорблять моего папеньку, Онъ почтенный старикъ, его всѣ при дворѣ уважаютъ. Даже вашъ дядя король, который въ тысячу разъ поумнѣе васъ…
Гамлетъ. Король умнѣе меня! Какою слѣпотою глаза твои покрыло небо?.,
Офелія. Да-съ! Поумнѣе! Онъ вотъ король, а вы съ носомъ остались и въ принцахъ состоите! Я не позволю вамъ оскорблять моего папеньку! Онъ для меня все на свѣтѣ! У меня нѣтъ маменьки.
Гамлетъ. Да-съ, слава Богу, хоть тещей вы меня не подарили! Этого только и недоставало! Зато тестюшка… «Низкопоклонникъ-тесть».
Офелія. Еще разъ вамъ говорю, не смѣйте оскорблять моего отца! Помните, что за него есть кому вступиться. Лаэртъ, мой братъ…
Гамлетъ. Сорванецъ, мотъ, по уши въ долгахъ, вашъ братецъ вотъ у меня гдѣ сидитъ, сударыня! Человѣкъ, который только и дѣлаетъ, что тянетъ деньги съ сестры. А я долженъ платить за кутежи брата своей жены!
Офелія. Онъ ведетъ себя соотвѣтственно своему званію и положенію! Хоть бы у него поучились, какъ вести себя. А то вѣдь стыдъ, срамъ, позоръ! Принцъ Даніи, который проводитъ свое время въ компаніи актеровъ! Ставитъ любительскіе спектакли! Устроилъ во дворцѣ какую-то школу драматическаго искусства.
Гамлетъ. Я люблю искусство!
Офелія. Такъ и подносите букеты, вѣнки, корзины, браслеты, а не режиссируйте въ любительскихъ спектакляхъ! Недостаетъ, чтобъ вы еще залѣзли въ суфлерскую будку! Да это ли еще! Съ кѣмъ знакомство свелъ! Съ могильщиками! Шатается по ночамъ по кладбищамъ, носитъ оттуда какія-то кости!
Гамлетъ. Это былъ черепъ Іорика!
Офелія. Вы сами шутъ гороховый! Вы не умѣете вести себя въ приличномъ обществѣ! Хоть бы взяли примѣръ съ Розенкранца или Гильденштерна!
Гамлетъ. Розенкранцъ! Гильденштернъ! Ваши «адъютанты». Я знаю, сударыня, что вы изволите дѣлать имъ глазки. Придворныя куклы, умѣющія только кланяться да шаркать ногами!
Офелія. Да, они умѣютъ вести себя въ обществѣ! Я васъ предупреждаю. Если вы еще разъ позволите себѣ остроту, въ родѣ той, какую вы сказали тогда на спектаклѣ: «Позвольте прилечь у вашихъ ногъ»…
Гамлетъ. Я тогда былъ еще женихомъ!
Офелія. Тѣмъ хуже! Я васъ предупреждаю, будетъ плохо! Вы привыкли тамъ, будучи студентомъ, отпускать шуточки гризеткамъ. Здѣсь другое общество! Потрудитесь быть поприличнѣе, сидѣть на своемъ мѣстѣ, а не валяться на полу, какъ вы это обыкновенно дѣлаете!
Гамлетъ. Я не иду на спектакль!
Офелія. Нѣтъ-съ, пойдете! Вы своимъ поведеніемъ огорчаете королеву, вашу матушку, безпокоите вашего дядю, отравляете жизнь моему отцу, заставляете краснѣть моего брата! Вы посмѣшище для Розенкранца, Гильденштерна, для Озрика! Васъ даже послѣдній могильщикъ — и тотъ считаетъ сумасшедшимъ! Вы будете на спектаклѣ и на балу, который даетъ король въ Валентиновъ день по случаю прибытія Фортинбраса. Вы должны быть и вести себя вполнѣ прилично, чтобъ разсѣять эти слухи. Вы будете на балу короля…
Гамлетъ (пожимая плечами). Что я Гекубѣ, и что Гекуба мнѣ!
Офелія. Вамъ не о Гекубѣ говорятъ, а о королѣ. Вы обязаны быть!
Гамлетъ. Спектакль! Балъ! Пиры въ Эльсинорѣ! «Отъ похоронъ осталось много блюдъ»…
Офелія. Можете философствовать, сколько вамъ угодно, но потрудитесь выдать мнѣ деньги на платье. Я не хочу всю жизнь щеголять въ бѣленькомъ платьицѣ! Это вы, если вамъ угодно, можете ходить постоянно весь въ черномъ, какъ факельщикъ! А я не желаю! Деньги на платье и на цвѣты! Вы знаете, я люблю цвѣты. Деньги!
Гамлетъ (доставая бумажникъ). О, женщины, ничтожество вамъ имя!
Офелія (беря деньги). И вы еще смѣете говорить о женщинахъ! Когда вы самъ баба! Баба! Баба! Баба! (Уходитъ.)
Гамлетъ. Здѣсь, въ Даніи, поневолѣ выучишься пить! (Увидавъ входящаго Гораціо.) Есть много вещей на свѣтѣ, другъ Гораціо, которыхъ не слѣдовало бы дѣлать умнымъ людямъ. Напримѣръ, жениться. Не такъ ли?
Гораціо. Вы совершенно правы, принцъ!
Гамлетъ. Онъ думаетъ играть на моей душѣ, какъ на роялѣ. Выпьемъ съ горя, Гораціо!
Гораціо. Выпьемъ, принцъ!
Чортъ возьми, моя хорошенькая сосѣдка была, пожалуй, права, когда сказала, что самое лучшее въ трагедіяхъ — это то, что герои во-время умираютъ!
Женщинамъ иногда приходятъ въ голову очень умныя вещи.
Иногда!