Товарка (Анценгрубер; Вильде)/ДО

Товарка
авторъ Людвиг Анценгрубер, пер. М. Я. Вильде

Оригинал: язык неизвѣстенъ, опубл.: 1883. — Источникъ: az.lib.ru • Текст издания: журнал «Изящная Литература», №№ 11-12, 1883.

Товарка.

Повѣсть Людвига Анценгрубера*). Переводъ М. Я. Вильде.

• ) Современный нѣмецкій драматургъ и романистъ, пользующійся большою популярностью въ Германіи преимущественно какъ изобразитель народнаго быта; Анценгуберъ принадлежитъ къ числу немногихъ нѣмецкихъ реалистовъ, въ лучшемъ значеніи этого слова.

I.

Въ которой словоохотливый извощикъ везетъ молчаливую дѣвушку, при чемъ читатель знакомится вдобавокъ съ цѣлымъ рядомъ разныхъ исторій, которыя, должно надѣяться, съ самаго начала внушатъ ему хорошее мнѣніе о талантѣ автора какъ разскащика.

Раннимъ утромъ яснаго лѣтняго дня, поселянка, съ большимъ узломъ, шла по тропинкѣ вдоль большой дороги, мимо полей и луговъ. Позади ее ѣхали тяжелая фура, возница которой былъ предохраненъ отъ солнца и дождя чѣмъ-то въ родѣ палатки, сдѣланной изъ самой грубой парусины, натянутой полукругомъ поверхъ повозки. Когда лошади, бѣжавшія бодрою рысью, почти нагнали ее, то извощикъ закричалъ ей:

— Послушай, ты! дѣвушка!

Она оглянулась и увидѣла, что изъ подъ покрышки со смѣхомъ смотритъ на нее широкое добродушное лицо, надъ которымъ при каждомъ движеніи торжественно покачивалась шапка съ кисточкою.

— Куда идешь?

— Въ уѣздный городъ.

— Дорога дальняя, а скоро будетъ жарко; не хочешь ли сѣсть?

— Спасибо любезный; дай Богъ тебѣ здоровья; очень рада.

Извощикъ остановилъ фуру, дѣвушка ловко вскочила въ нее и сѣла съ нимъ рядомъ. Онъ ударилъ по лошадямъ, и они поѣхали.

Старикъ взглянулъ изподлобья на свою спутницу и раза два съ пріятной улыбкой кивнулъ головою. Я не могу видѣть когда женщины бѣгаютъ по большой дорогѣ — сказалъ онѣ; — долго ли тутъ устать! А вѣдь въ сравненіи съ нами, мужчинами, на бабахъ лежитъ гораздо больше тяготы на свѣтѣ. Теперь, когда я старъ, мнѣ пріятно возить молодыхъ; съ меня достаточно и того, что самъ я дряхлъ и безобразенъ, а потому не желаю сажать рядомъ съ собою старую бабу. Міръ божій такъ хорошъ, что мнѣ было бы грустно, если бы та, которая сидитъ возлѣ меня, портила впечатлѣніе, которое производитъ на меня окружающая природа. Въ молодые годы я за то возилъ только старухъ, и такъ должны были бы поступать и теперь молодые извощики; вѣдь всякій, кто встрѣтитъ ихъ съ хорошенькой дѣвушкой, непремѣнно подумаетъ, что они везутъ ее для своего собственнаго удовольствія. Если же они посадятъ съ собою старушку, то всякій припишетъ такой поступокъ одному только добросердечію, не допускающему никакихъ другихъ толкованій. Такъ то, милая дѣвушка!

"Я уже старый извощикъ, еще мальчикомъ ѣздилъ я по той же дорогѣ взадъ и впередъ, сначала и дальше. Когда же построили у насъ желѣзную дорогу, то только до уѣзднаго города и назадъ. Право, какъ-то и не вѣрится, что тому прошло уже слишкомъ пятьдесятъ лѣтъ. Дорога осталась все та же, и если кое-гдѣ повымерли деревья, то на ихъ мѣстѣ выросли новыя; да при мнѣ же выстроено еще нѣсколько маленькихъ домиковъ; во всемъ остальномъ дорога не измѣнилась, и мнѣ хорошо знакомъ на ней каждый камень. За то люди, ходившіе по ней, безпрестанно мѣнялись, и я возилъ такъ много народу въ этой фурѣ, столько людей слушали мою болтовню и мнѣ кое-что разсказывали, что я совсѣмъ привыкъ смотрѣть на божій міръ только проѣздомъ. Передъ многимъ, что лежитъ на дорогѣ, право не стоитъ и останавливаться, а потому лучше скорѣе проѣзжать мимо и не вглядываться въ тѣ печали и заботы, которыя пятномъ лежатъ на многомъ, что издали кажется такимъ милымъ и пріятнымъ. Вотъ почему я довольствуюсь только тѣмъ, что могу взять съ собою, въ мою фуру. Такъ-то, милая дѣвушка!

"Видишь, изъ-за холма выглядываетъ церковь! Это Крондорфъ, гдѣ я родился. У самой большой дороги устроено маленькое кладбище, — (онъ указалъ кнутомъ въ этомъ направленіи) — тамъ похороненъ отецъ мой, ужъ тридцать пять лѣтъ назадъ; матушка моя лежитъ въ Вѣнѣ, сестра въ Прагѣ, братъ въ Италіи, рядомъ съ павшими солдатами; а куда я самъ попаду? — неизвѣстно. Думаю однако, что Господь Богъ, въ великой своей мудрости, съумѣетъ снова собрать насъ всѣхъ въ день страшнаго суда. По правдѣ сказать, во мнѣ никогда не было ничего особеннаго; теперь же я ровно никуда не гожусь, а потому, когда меня зароютъ въ могилу, то самъ я изъ нея, конечно, никогда не выкарабкаюсь; но Господь Богъ лучше знаетъ, на что еще мы можемъ пригодиться… Такъ-то, милая дѣвушка!

"А вѣдь хорошо вокругъ насъ! Тебѣ, кажется, все будто ново! Ты вѣрно въ первый разъ ѣдешь по этой дорогѣ?

— Я вообще первый разъ въ жизни выбралась изъ дому.

— Это я тотчасъ примѣтилъ. Что же, ты останешься въ уѣздномъ городѣ?

— Нѣтъ, я дальше пойду. Если нужно, такъ и до Вѣны; буду искать себѣ мѣста.

— Правильно. Лучше искать маленькаго мѣста въ городѣ, чѣмъ плохо хозяйничать въ деревнѣ. Знаю ли я твоихъ родныхъ?

— Врядъ ли, у меня осталась только матушка; ты едва ли слыхалъ что нибудь о вдовѣ Зебенсдорфскаго школьнаго учителя.

Онъ утвердительно кивнулъ головою.

Они проѣзжали мимо крошечнаго домишка, на которомъ красовалась вывѣска съ изображеніемъ бутылокъ пива и вина. У дверей стоялъ худощавый мужчина въ зеленой ермолкѣ, какъ подобаетъ шинкарю.

— А! Михель Коллингеръ! — воскликнулъ онъ, увидѣвъ фуру. — Здраствуй, братъ!

— Здравствуй.

Изъ дверей выбѣжала толстая женщина.

— Кто это ѣдетъ?

— А! вотъ и моя возлюбленная! — воскликнулъ старый извощикъ. — Съ добрымъ утромъ, хозяюшка! Я давно ужъ смотрю на тебя однимъ глазомъ, кажется лѣвымъ, потому что онъ у меня чешется каждое утро. Изъ любви къ тебѣ только, я всегда заѣзжаю къ вамъ на обратномъ пути. Не мѣшало бы тебѣ послать когда нибудь хозяина въ погребъ, какъ можно подальше, чтобъ мы могли остаться одни.

Мужъ и жена захохотали.

— Будетъ сдѣлано хоть сегодня, если ты пожалуешь! закричала во все горло толстуха, потому что фура успѣла уже отъѣхать довольно далеко.

— Ладно, прійду непремѣнно, — отвѣтилъ какъ можно громче Михель и потомъ сказалъ дѣвушкѣ, сидѣвшей съ нимъ рядомъ: — А какъ ты думаешь? Вѣдь такой старый оселъ, какъ я, можетъ иногда позволить себѣ безобидную шутку?.. Взгляни-ка какъ хорошо солнце освѣщаетъ на вершинѣ горы монастырь Гроттенштейнъ. Тамъ и внутри очень хорошо живется; мнѣ удалось однажды побывать въ этомъ монастырѣ. По старинному преданію, тамъ когда-то жилъ монахъ чрезвычайно ученый и богобоязненный. Въ промежутки между богослуженіями онъ варилъ въ своей кельѣ цѣлебныя травы, а наконецъ придумалъ даже средство дѣлать золото; не знаю, правда ли, но говорятъ, что если у кого окажется камень мудрости, то онъ можетъ излечивать отъ всѣхъ болѣзней. Монахъ это именно и умѣлъ дѣлать, а потому ты легко можешь себѣ представить, сколько народу стекалось въ монастырь изъ всевозможныхъ земель. Но такъ какъ и самый богобоязненный человѣкъ никогда не довольствуется тѣмъ, что у него есть, а все наровитъ перегнать въ чемъ нибудь другихъ, то и моему монаху пришло какъ-то на мысль: болѣзней мнѣ нечего бояться, да и другихъ я умѣю излечивать отъ нихъ; какъ бы мнѣ придумать такой напитокъ, который не давалъ бы людямъ умирать? Сталъ онъ молиться Богу, чтобы Господь помогъ ему въ этомъ дѣлѣ, и въ молитвѣ своей лицемѣрно пояснилъ, что желаетъ этого только для того, чтобы имѣть возможность вѣчно помогать всѣмъ недужнымъ и болѣющимъ. Господь Богъ услышалъ его молитву. Однажды ночью ему удалось сварить напитокъ безсмертія, и въ полночь передъ нимъ стояла полная до краевъ чаша, которая навсегда должна была бы избавить его отъ смерти, если бъ онъ выпилъ ее до дна. Ровно въ двѣнадцать часовъ поднесъ онъ чашу къ своимъ губамъ, какъ вдругъ ему почудилось, что изъ глубины вселенной, гдѣ и звѣздамъ конецъ, на него съ жадностью глядятъ милліоны потухшихъ глазъ, и всѣ мертвыя, пустыя глотки алчутъ чудотворнаго напитка; тогда онъ созналъ, что готовился совершить преступленіе передъ живыми и мертвыми; ему стало больно на душѣ, и онъ бросилъ чашу, сказавъ: «Иду къ вамъ и я». Слова эти тотчасъ же сбылись, и на другое утро его нашли уже мертвымъ. По другому толкованію вся эта исторія выдумана въ свое время только для того, чтобы монахъ остался въ памяти у людей, какъ святой этого монастыря; въ дѣйствительности же напитокъ безсмертія былъ ядомъ, который поднесли ему братья за то, что онъ хотѣлъ повѣдать всему человѣчеству тайну камня мудрости, вмѣсто того, чтобы сдѣлать ее достояніемъ только одного монастыря. Вотъ сказаніе о Гроттенштейнскомъ монахѣ. Такъ-то, милая дѣвушка!

— Мостъ, черезъ который мы теперь проѣзжаемъ, стоитъ на мѣстѣ немногимъ болѣе тридцати лѣтъ. Во время большаго наводненія, рѣчка пробила себѣ новое русло, а тамъ, гдѣ мы теперь ѣдемъ съ горки на горку — находилось старое.

Нѣсколько дальше они увидѣли на дорогѣ крестъ. Старый извощикъ замолкъ и, подъѣхавъ къ нему, перекрестился, а потомъ погналъ лошадей.

— Ты, должно быть, удивляешься, дѣвушка, заговорилъ онъ немного погодя, что я такъ разомъ пересталъ болтать! Мученическій крестъ, мимо котораго мы проѣхали^[1] — единственное по всей дорогѣ непріятное для меня мѣсто; не знаю, что бы я далъ, если бъ могли убрать этотъ крестъ; онъ просто застилаетъ мнѣ свѣтъ божій. Когда я ѣзжу одинъ, то всегда стараюсь заснуть, не доѣзжая его, и проснуться только тогда, когда онъ уже за моей спиной. Сто разъ я давалъ себѣ клятву не вспоминать объ этой исторіи и даже приложить всѣ старанія къ тому, чтобы совершенно забыть ее — ничего не помогаетъ! Какъ завижу я этотъ печальный крестъ — все представляется мнѣ вновь такъ живо, будто случилось вчера; а если человѣкъ пережилъ кое-что, о чемъ тяжело вспоминать, то ему всегда бываетъ легче подѣлиться этимъ и съ другими. Когда разомъ случается такъ много несчастій, что они косвенно задѣваютъ и тѣхъ, которыхъ они прямо не касаются, то люди дѣлаются сообщительными. Имъ всѣмъ какъ будто становится страшно за жизнь человѣческую, въ которой такія вещи могутъ случаться.

Онъ немного наклонился къ дѣвушкѣ и тихо сказалъ: — У этого креста много лѣтъ назадъ убитъ человѣкъ, и убійца его былъ мнѣ первый другъ. Первый другъ!.. — Онъ глубоко вздохнулъ. — Такъ-то, милая дѣвушка!

Послѣ краткаго молчанія онъ продолжалъ: — Его звали Яковомъ Зенфельдеромъ и былъ онъ во всѣхъ отношеніяхъ славный малый, которой зла никому не дѣлалъ; только какъ выпьетъ, такъ тотчасъ, бывало, совсѣмъ разсудокъ потеряетъ, а такъ какъ и самъ онъ это хорошо зналъ, то и остерегался вина пуще всего. Родители его были прекрасные люди, и онъ, какъ единственный сынъ ихъ, жилъ съ ними въ мирѣ и радости. Случись такъ, что съ нимъ одновременно выросла въ томъ же мѣстечкѣ дѣвушка, которая съ каждымъ годомъ все больше стала ему нравиться. И красотка же она была, по правдѣ сказать, а звали ее Агнесой Ланггаммеръ. Какъ водится, она приходилась по вкусу не ему одному. У Якова оказался соперникъ, Антонъ Фридбергеръ, который вообще умѣлъ лучше ладить съ женщинами и всегда встрѣчалъ съ ихъ стороны самый ласковый пріемъ, хотя онѣ и знали, что ему и одному-то жить трудно, не то что содержать жену. И у хорошенькой Агнесы онъ былъ въ великой милости, только она любила его втайнѣ, а передъ народомъ виду не подавала. Къ тому же и Яковъ былъ такой женихъ, которымъ нельзя было пренебрегать. Она и тянула съ нимъ дѣло цѣлый годъ; но другой парень, Антонъ, былъ человѣкъ гордый, и потому сказалъ ей: «Такъ и такъ молъ; если выберешь Якова, то меня уже больше никогда не увидишь; если же меня, то съ другимъ не заигрывай». Тогда-то и оказалось, что онъ ей всѣхъ милѣе, и она Якову отказала на отрѣзъ. Бѣдняку цѣлый годъ и въ голову не приходило, что дѣвушка его дурачитъ, и потому отказъ на него какъ съ неба упалъ. Отчаяніе напало на него, и тутъ-то дьяволъ внушилъ ему проклятую мысль пойти въ трактиръ и запить свое горе. Ужъ и это было плохо, но хуже всего то, что онъ оказался въ трактирѣ не одинъ. Антонъ, увидѣвъ, что тамъ сидитъ Яковъ, не удержался, чтобъ не пойти туда вслѣдъ за нимъ и посмотрѣть, что у него за лицо. И вѣдь какія иногда человѣку глупыя мысли приходятъ въ голову! Замѣтивъ, что Яковъ въ такой печали, Антонъ сжалился надъ нимъ и вздумалъ прямо, начисто объяснить ему, что дѣвушка никогда не питала къ нему расположенія и слѣдовательно не могла бы сдѣлаться для него хорошею и честною женою. Слово за слово Яковъ, который опьянѣлъ уже послѣ перваго стакана, истолковалъ доброе намѣреніе Антона совсѣмъ иначе. Вообразилось ему, что счастливый соперникъ вздумалъ надъ нимъ насмѣхаться, или даже уронить Агнесу въ его глазахъ. Мыслей своихъ онъ однако не высказалъ, а всталъ и вышелъ изъ трактира вмѣстѣ съ другимъ парнемъ: на другой же день нашли Антона Фридберга убитымъ на большой дорогѣ. Яковъ Зенфельдеръ между тѣмъ словно сгинулъ, и всѣ стали говорить: «Это его рукъ дѣло»!

"Всю жизнь мою не забуду я, какъ, въ тотъ же вечеръ, я пришелъ въ избу родителей Якова, съ какимъ глубокимъ отчаяніемъ старики сидѣли каждый въ своемъ углу и не рѣшались смотрѣть другъ другу въ глаза. «Не можетъ этого быть, — рыдая говорилъ старый Зенфельдеръ, — чтобы онъ такъ забылся; или ужъ онъ не моя плоть и кровь. Сознайся, — кричалъ онъ, обращаясь къ женѣ, — я теперь тебѣ все прощу — утѣшь меня признаніемъ, что онъ мнѣ не сынъ! Всѣ Зенфельдеры — продолжалъ старикъ — были честные, правильные люди; ни у кого изъ моихъ предковъ не могъ онъ перенять такое ужасное безбожіе. Я самъ хочу спросить его: дѣйствительно ли онъ совершилъ такое преступленіе?» При этихъ словахъ онъ быстро вскочилъ съ своего мѣста, подошелъ къ женѣ своей и закричалъ: «Ты знаешь, гдѣ онъ! Говори!» Бѣдную старуху слова эти совершенно сбили съ толку, и потому она созналась мужу, что Яковъ передъ уходомъ говорилъ ей, что идетъ на «Сѣрую стѣну». Видишь, дѣвушка, въ той сторонѣ высокую гору? Голый откосъ ея, обращенный къ намъ, и есть «Сѣрая стѣна».

"Старикъ послѣ этого не⁴ сказалъ больше ни слова, а готовился уходить. Мнѣ за него страшно стало, а также и за Якова, и я сказалъ: «Зенфельдеръ, я пойду съ вами!» Онъ отвѣтилъ: «пойдемъ!» Такъ-то мы ушли вмѣстѣ въ тотъ же вечеръ, и шли всю ночь. Дорогою мы не обмѣнялись ни однимъ словомъ; по временамъ только я слышалъ тихіе вздохи старика, видимо не рѣшавшагося говорить о томъ, что у него на душѣ. Когда мы раннимъ утромъ подходили къ «Сѣрой стѣнѣ», то я случайно оглянулся на дорогу позади насъ. Къ немалому моему удивленію, я увидѣлъ, какъ на солнцѣ блестѣли штыки. Оказалось, что жандармы слѣдовали за нами, быть можетъ, всю ночь, а мы ихъ и не замѣтили. Старикъ все глядѣлъ себѣ подъ ноги и на моемъ лицѣ не примѣтилъ никакаго удивленія. Я схватилъ его за руки и сказалъ: «Пресвятая Богородица, что намъ теперь дѣлать? За нами жандармы идутъ по пятамъ!» Онъ отвѣтилъ: «пусть идутъ!» и пошелъ все дальше по направленію къ стѣнѣ. У меня было такъ грустно на сердцѣ и голова моя такъ ослабѣла, какъ будто ее кто нибудь ударилъ, такъ что я рѣшительно не зналъ, что мнѣ дѣлать, и бѣжалъ рядомъ со старикомъ, какъ маленькій мальчишка. Мы поднялись вверхъ по «Сѣрой стѣнѣ»; у меня дрожали колѣни, а старикъ постоянно опережалъ меня; на самомъ верху была маленькая пещера, и изъ нея выскочилъ Яковъ, блѣдный, одичалый, какъ будто и на человѣка переставшій походить. Слезы навернулись у меня на глаза. Онъ сдѣлалъ попытку броситься въ объятія отца; но отецъ отстранилъ его отъ себя рукою и сказалъ: «Говори правду, ты убилъ Тони Фридбергера?» Тотъ молчалъ. Старикъ переспросилъ его: «Да или нѣтъ? Христомъ Богомъ прошу тебя, сжалься надъ моимъ горемъ!» Тогда Яковъ тихо сказалъ: «да!» и съ громкимъ рыданіемъ упалъ на каменья.

Отецъ задрожалъ всѣмъ тѣломъ и бросилъ жалостный взглядъ на небо. Потомъ онъ какъ будто успокоился и, оглянувшись внизъ, убѣдился въ томъ, что жандармы взлѣзаютъ на стѣну. Тогда онъ обратился къ своему сыну и сказалъ: «Они идутъ за тобою; если бы ты могъ избавить меня отъ суда надъ тобою и отъ того, чтобы мое честное имя значилось въ приговорѣ, который можно будетъ купить передъ висѣлицей за нѣсколько грошей, то это было бы для меня великимъ утѣшеніемъ; то, что нужно для этого сдѣлать, я беру на себя. Сошлись и ты на меня, когда будешь въ отвѣтѣ передъ Господомъ Богомъ. Да будетъ же Онъ къ обоимъ намъ милостивъ и долготерпѣливъ, аминь. Теперь вставай, Яковъ, жандармы близко. Я дамъ тебѣ руку, но ты больше до меня не касайся. Когда я самъ стану предъ лицомъ божіимъ, и Господь Богъ дозволитъ мнѣ простить тебя, то я это сдѣлаю». Послѣ этого старикъ дѣйствительно подалъ сыну руку; я видѣлъ, что онъ держитъ въ ней какую-то вещь, которую Яковъ поспѣшно взялъ и скрылся съ нею въ пещеру. Не успѣлъ онъ пробыть въ ней и двѣ минуты, какъ подошли жандармы. «Братцы, — сказалъ одинъ изъ нихъ, — гдѣ Яковъ Зенфелдеръ?» Отецъ не далъ имъ никакаго отвѣта. Тогда страхъ развязалъ мнѣ ноги, и я бросился въ пещеру, куда послѣдовалъ за мною одинъ жандармъ. Тамъ увидѣли мы Якова мертвымъ и плавающимъ въ крови. Онъ перерѣзалъ себѣ горло бритвою, которую сунулъ ему въ руку отецъ! Я вскрикнулъ. Жандармъ хотѣлъ вернуться къ своимъ товарищамъ, но я задержалъ его и сказалъ ему: «Вѣдь старикъ-то его отецъ!» — «Знаю», отвѣчалъ солдатъ; хорошій онъ былъ человѣкъ, а потому и онъ прослезился. И когда мы вышли безъ Якова, то старый Зенфельдеръ взглянулъ на насъ стекляными глазами и зашатался, такъ что навѣрное скатился бы со стѣны, если бы мы его не удержали. Въ то время, какъ я его поддерживалъ, одинъ жандармъ сказалъ другому: «Не долго ужъ ему жить осталось!» Старикъ тяжело вздохнулъ, выпрямился и сказалъ: «Онъ поступилъ хорошо!» Потомъ онъ твердыми шагами дошелъ до дому рядомъ со мною, а придя домой, слегъ и уже болѣе не вставалъ. Мучился онъ недолго, и сгубила его та правота, которая не щадитъ и собственную плоть и кровь. Да ниспошлетъ ему утѣшеніе Господь Богъ. Нечего конечно и говорить тебѣ, сколько горя вынесла старуха Зенфельдеръ; ты конечно поймешь и то, что Агнеса Ланггаммеръ не знала съ тѣхъ поръ ни одного спокойнаго часа.

"Да, жалко, жалко! Какъ подумаешь, что молоденькой дѣвушкѣ нельзя поставить въ большую вину, если она и поступитъ когда нибудь немного легкомысленно… И вѣдь люди-то все были хорошіе; могли бы и теперь еще жить въ веселіи и радости! Но ужъ такъ видно было суждено. Часто бываетъ съ людьми, что къ нимъ нисходитъ какое-то указаніе свыше, а можетъ быть имъ и дьяволъ даетъ понять, что не совсѣмъ-то безопасно живется на этомъ свѣтѣ… Проклятая «Сѣрая стѣна», слава Богу, теперь уже за нами. А вотъ впереди и трактиръ, куда мы пріѣдемъ въ полдень; тогда мы съ тобою съ удовольствіемъ поѣдимъ и выпьемъ. Такъ-то, милая дѣвушка!

Дѣвушка, правда, не совсѣмъ была согласна съ мнѣніемъ словоохотливаго извощика, что послѣ такой печальной исторіи ѣда и питье покажутся вкуснѣе; напротивъ, у нея совсѣмъ пропалъ аппетитъ, но она рада была немного отдохнуть съ дороги.

Передъ трактиромъ стояло уже много повозокъ. Михель Коллингеръ сталъ въ хвостѣ ихъ, подошелъ къ двери и закричалъ: «Богъ помощь, ребята!» на что тотчасъ же откликнулось нѣсколько голосовъ разомъ.

— И ты вѣдь конечно не войдешь? — спросилъ онъ свою спутницу. — Я, признаюсь, терпѣть не могу шума и табачнаго дыму. Только зимою развѣ поневолѣ приходится сидѣть въ комнатѣ.

При этихъ словахъ онъ, въ знакъ завладѣнія, бросилъ на одинъ изъ стоявшихъ снаружи столовъ свою широкую, тяжелую шляпу, которую какъ будто нарочно взялъ съ этою цѣлью съ собою, потому что надѣть ее на голову ему въ этотъ день ни разу еще не приходилось.

Переговоривъ съ хозяиномъ, который приходилъ спросить, что угодно пріѣзжимъ, Михель Коллингеръ направился къ своей повозкѣ и вынулъ изъ нея мѣшки съ кормомъ для лошадей.

— Прежде лошадки, — сказалъ онъ, — а потомъ ужъ я.

Преподавъ лошадямъ дружественный совѣтъ, чтобы онѣ ѣли не спѣша и разсудительно, онъ сѣлъ рядомъ съ дѣвушкой за столъ. Между тѣмъ и другіе извощики разсчитались съ хозяиномъ и вышли изъ трактира.

Первый, который перешелъ черезъ порогъ и увидѣлъ чету, столь неравную по лѣтамъ, закричалъ, обращаясь къ товарищамъ, оставшимся въ комнатѣ:

— А сегодня Михелю Коллингеру попалась славная красотка.

Другіе отвѣчали на это громкимъ смѣхомъ.

— Да, — сказалъ старый извощикъ, — этой красотки не видать вамъ, какъ ушей своихъ, потому что я увезу ее въ городъ.

— Сядь-ка лучше ко мнѣ, моя милочка, — сказалъ первый. — Я повезу тебя скорѣе, да и разсказывать тебѣ не стану такъ много дорогою.

— Да, на слова ты скупъ, а набѣдокурить — мастеръ; нѣтъ, братъ, къ тебѣ она ужъ никакъ не сядетъ, сказалъ Михель.

— Неужто ты, дѣвушка, и взаправду поѣдешь со старикомъ? Жалко, жалко.

Извощики сѣли на козлы, и повозки тронулись въ путь одна за другою. Когда Михель Коллингеръ посадилъ рядомъ съ собою дѣвушку, то они увидѣли впереди темную полосу, извивавшуюся по дорогѣ, какъ червякъ на вѣточкѣ листа.

Повозка катилась по ровной дорогѣ, но все-таки по временамъ наѣзжала на кочки, и это не давало старому извощику заснуть, хотя его и очень клонило ко сну. Такимъ образомъ онъ мало по малу совсѣмъ пріободрился и снова сдѣлался разговорчивъ.

— Тотъ парень, который говорилъ послѣ всѣхъ, — сказалъ онъ, — предерзкій нахалъ, особенно, когда ему приходится имѣть дѣло съ женскимъ поломъ. Въ прошломъ году онъ такую штуку затѣялъ, что чуть было не надѣлалъ большой бѣды; но вѣдь такіе люди не заботятся о томъ, какія послѣдствія могутъ имѣть ихъ шалости, лишь бы только нраву ихъ ничто не препятствовало.

"Городъ — нездоровое мѣсто для человѣка, попавшаго туда смолоду. Горожане большею частью люди слабые, а ужъ въ особенности горожанки, которыхъ тамъ называютъ «дамами»; когда онѣ замужемъ и у нихъ родятся дѣти, такъ онѣ сами не знаютъ, куда ихъ дѣвать. Бѣдныхъ ребятишекъ вскармливаютъ, чѣмъ попало, или берутъ въ домъ кормилицу; это еще не худо — дитя остается по крайней мѣрѣ на глазахъ у родителей, но есть и такія, которыя не дѣлаютъ ни того, ни другаго, а отсылаютъ ребятъ въ деревни, на попеченіе чужихъ людей; а ужъ это куда какъ плохо! Бываетъ иногда и то, что крестьянки изъ окрестныхъ деревень пріѣзжаютъ въ городъ за питомцами; бѣдное дитя завертываютъ въ платокъ, и крестьянка уноситъ узелъ съ собою; а въ какомъ видѣ она со временемъ вернетъ его — этого уже никто не знаетъ. Крестьянки наживаютъ при этомъ деньги, а когда онѣ возвращаются къ себѣ домой вдвоемъ, втроемъ или цѣлою толпою, то имъ конечно гораздо веселѣе, и онѣ дорогою заѣзжаютъ во всѣ трактиры и тамъ нерѣдко порядкомъ напиваются съ радости. Вотъ, въ прошедшемъ году, парень, о которомъ я тебѣ говорилъ, ѣхалъ изъ уѣзднаго города и на дорогѣ встрѣтилъ двухъ такихъ кормилицъ съ ихъ маленькимъ товаромъ. Обѣ онѣ уже порядкомъ напились, а потому такъ громко смѣялись и кричали, наталкиваясь одна на другую, что и ребята вскорѣ послѣдовали ихъ примѣру. Шумъ поднялся такой, что и Боже упаси. Мой шутникъ, услышавшій его уже издалека, разыгралъ изъ себя передъ двумя женщинами сострадательнаго человѣка и посадилъ обѣихъ въ свою повозку. Немного погодя онѣ принялись храпѣть наперерывъ. Тогда парень распеленалъ дѣтей, перемѣнилъ на нихъ бѣлье и платки и сдѣлалъ съ ними перетасовку. Когда бабы проснулись, то ни одна изъ нихъ не замѣтила подмѣна. Одна сошла раньше, а другая проѣхала дальше, чуть ли не до конца дороги. Дѣло конечно могло бы имѣть нешуточныя послѣдствія, но къ счастью дѣти были разнаго пола и потому, протрезвившись, обѣ кормилицы не мало удивились при видѣ превращенія мальчика въ дѣвочку и наоборотъ; но такъ какъ онѣ подобнаго чуда допустить не могли, то тотчасъ догадались, кто надъ ними подшутилъ. Можешь представить себѣ, какъ онѣ ругались, очутившись одна отъ другой на разстояніи четырнадцати часовъ ѣзды! Пришлось поневолѣ одной изъ нихъ бѣжать назадъ, чтобы отыскать другую и обмѣняться съ нею ребенкомъ. Вотъ какія иногда вещи случаются. Такъ-то, милая дѣвушка!

Они поднялись на холмъ и съ высоты его увидѣли вдали передъ собою кучу домовъ, надъ которыми возвышались церковныя башни и заводскія трубы. Михель указалъ въ ту сторону кнутомъ и прибавилъ:

— А вотъ и уѣздный городъ!

Такаго множества домовъ, перерѣзанныхъ улицами вкривь и вкось, крестьянка до тѣхъ поръ и не могла себѣ представить; ей казалось, что для маленькаго городка вполнѣ достаточно вдвое больше числа домовъ, чѣмъ сколько насчитывается въ томъ мѣстечкѣ, гдѣ она родилась; если же ихъ вдесятеро больше, то городъ долженъ быть уже очень большой. Теперь же она не могла даже опредѣлить и приблизительно числа домовъ, раскинувшихся передъ ея глазами. Ей стыдно стало за свое дѣтское пониманіе, и она засмѣялась при мысли о своемъ невѣжествѣ.

Озираясь во всѣ стороны, она не могла спокойно сидѣть на мѣстѣ.

— Что ты удивляешься нашему городку, милая дѣвушка! — сказалъ Михель Коллингеръ. — Что же ты скажешь, когда увидишь большой городъ?

— Какже онъ великъ… сравнительно? — спросила она; и чтобы показать, что она больше ничему не намѣрена удивляться, тотчасъ прибавила, — вѣрно во сто разъ?

— Въ тысячу разъ, сказалъ извощикъ.

— Въ тысячу разъ?

Дѣвушка замолчала, потому что ей не вѣрилось, чтобы это дѣйствительно было такъ.

По дорогѣ показалось нѣсколько дачъ, свидѣтельствовавшихъ о близости города, и въ палисадникѣ одной изъ нихъ рѣзвились дѣти. За играми ихъ слѣдила старая служанка, поклонившаяся Михелю Коллингеру, когда онъ проѣзжалъ мимо и кивнулъ ей головою.

— Это была когда-то очень хорошенькая нянька, — сказалъ онъ; — она и теперь еще служитъ все у тѣхъ же господъ и ходитъ за внуками тѣхъ, при дѣтяхъ которыхъ нѣкогда состояла. Много трунили они надъ нею, когда она была молода, да трунятъ еще и теперь; но мнѣ, признаюсь, такаго рода шутки совсѣмъ не по вкусу; за то старую дѣвушку я отъ души жалѣю. Правда, она всегда была немножко странная и какъ будто не въ своемъ разумѣ; но я такъ полагаю, что за прямой разумъ надо благодарить Бога также, какъ за прямые члены, и умнымъ людямъ совсѣмъ не подобаетъ еще болѣе запутывать понятія слабоголовыхъ. Это я тебѣ еще разскажу на прощанье, а когда я кончу, такъ мы какъ разъ и доѣдемъ до города.

"Старъ только тотъ, кто долго жилъ, и потому нельзя не вѣрить старику, когда онъ говоритъ, что былъ когда-то молодъ; но былъ ли онъ когда нибудь и хорошъ собою, это по лицу его въ старости рѣдко бываетъ замѣтно. То же можно сказать и о старой служанкѣ, которую ты сейчасъ видѣла; поступила же она въ услуженіе прямо изъ деревни, совсѣмъ молоденькою дѣвушкою. Городской воздухъ оказался для нея вреднымъ; онъ ударилъ ей въ голову, и она стала воображать себѣ, что судьба непремѣнно пошлетъ ей такаго суженаго, лучше котораго и на свѣтѣ нѣтъ. О мужикѣ она конечно и думать не хотѣла, потому что брезгала даже ремесленникомъ и купцомъ. Жениховъ у нея было много, но каждому изъ нихъ она напрямки говорила, что ни за что не пойдетъ за человѣка изъ низшаго званія. Такимъ образомъ, мало по малу, простые люди отшатнулись отъ дѣвушки, а такъ какъ изъ высшаго сословія никто не являлся, то она осталась наконецъ совсѣмъ безъ жениховъ.

"Господа ея смѣялись надъ ея высокомѣріемъ, да вѣдь и въ самомъ дѣлѣ смѣшно видѣть, когда кто нибудь поднимаетъ носъ безъ всякой причины; но на этомъ слѣдовало бы и покончить. Съ годами спѣсивая дѣвушка, быть можетъ, и одумалась бы и вышла бы замужъ за какаго нибудь честнаго мастероваго, вмѣсто того, чтобы остаться старой дѣвой, которой хлѣбъ достается очень не легко, но которую тѣмъ не менѣе все-таки держатъ въ услуженіи больше изъ милости.

"Надо однако объяснить тебѣ какъ это случилось, потому что всему на свѣтѣ есть своя причина, о которой только не всегда можно сразу догадаться. Глупо говорить, какъ мы часто это слышимъ: «это случилось само собою». Само собою ничего не случается. У господъ былъ родственникъ, молодой и весьма пригожій студентъ, пріѣхавшій къ нимъ какъ-то погостить недѣли на двѣ. Онъ былъ немногимъ старше молодой нянюшки, и потому нисколько не удивительно, что она ему понравилась и что онъ далъ ей это понять, стараясь вмѣстѣ съ тѣмъ заслужить и ея расположеніе; но когда онъ увидѣлъ, что она въ такихъ вещахъ шутить не любитъ, а смотритъ на его ухаживаніе серьезно, — то ему это показалось смѣшнымъ, хотя вмѣстѣ съ тѣмъ онъ чувствовалъ и нѣкоторую досаду въ родѣ той, какую ощущала лисица, увѣрявшая, что виноградъ для нея слишкомъ зеленъ. Въ молодые годы однако такія чувства очень скоро забываются. Ухаживатель принимается строить куры какой нибудь другой дѣвушкѣ и въ концѣ концовъ перестаетъ сердиться на ту, которая смотритъ на вещи по своему, т. е. не совсѣмъ такъ, какъ бы ему хотѣлось.

«Женщины, какъ всѣмъ извѣстно, всегда завидуютъ тѣмъ, въ которыхъ влюбляются мущины. Каждой хочется, чтобы ухаживали только за нею и чтобы сама она могла имѣть удовольствіе отказать тому, кто придется ей не по вкусу. Барышни въ господскомъ семействѣ порядкомъ дразнили влюбленнаго братца, да и сердились на него не мало; когда же онѣ увидѣли, что студентъ отвернулся отъ дѣвушки, то стали уговаривать его подшутить надъ нею и притвориться влюбленнымъ въ нее не на шутку. Каждый человѣкъ въ душѣ немного мстителенъ, а потому легкомысленный братецъ, не подумавъ о послѣдствіяхъ, затѣялъ съ дѣвушкою фальшивую игру. Нянька между тѣмъ серьезно вообразила себѣ, что сдѣлается барынею, и замѣтивъ это, всѣ въ домѣ стали потихоньку надъ нею посмѣиваться. Когда для студента наступило время вернуться въ городъ, то онъ, дождавшись свѣтлой лунной ночи, пригласилъ бѣдную влюбленную дѣвушку въ садъ, на свиданіе, чтобы проститься съ нею. Прощаніе происходило подъ окномъ барышень, которыя, стоя за занавѣской, изгрызли два платка, зажимая ими рты, чтобы не расхохотаться громко въ то время, когда внизу студентъ бралъ съ плачущей дѣвушки клятву остаться ему вѣрною до его возвращенія, о которомъ онъ въ самомъ дѣлѣ вовсе и не помышлялъ. Бѣдная нянюшка дала эту клятву и свято сдержала ее до сихъ поръ. Когда ей скажутъ: „твой любезный вѣрно умеръ, потому что его не видать“, то она готова допустить такое предположеніе; но за то она сердится не на шутку, когда кому нибудь вздумается сказать ей: „студентъ просто надсмѣялся надъ тобою, какъ надъ дурочкой“. Ей непріятно слушать такія слова, въ особенности ради его, такъ какъ она безусловно вѣритъ въ его честность и правдивость. Онъ теперь, быть можетъ, какой нибудь старый канцеляристъ, у котораго на лицѣ столько-же складокъ, сколько ихъ на его кожаномъ креслѣ; но ей онъ все представляется свѣжимъ и молодымъ, такъ что когда при ней бранятъ мущинъ, или осыпаютъ ихъ похвалами, то она всегда замѣчаетъ: „а съ моимъ милымъ никто не сравнится“. И она въ самомъ дѣлѣ права, потому что тотъ, за котораго она считала студента, совсѣмъ другой человѣкъ; да такаго человѣка, быть можетъ, никогда и не бывало, а она встрѣтится съ нимъ когда нибудь на томъ свѣтѣ. Я надъ нею смѣяться не могу; хотя и не совсѣмъ у мѣста, а все таки она выказала вѣрность любимому человѣку; качество же это почтенное, и я цѣню его на столько, что всегда отъ души кланяюсь ей, когда проѣзжаю мимо.

— Какже однако никто не разубѣдилъ ее? — сказала дѣвушка; — вѣдь она конечно была бы гораздо счастливѣе, если бы не заблуждалась такимъ образомъ на счетъ предмета своей любви.

— Нѣтъ, едва ли, милая дѣвушка. Ты, быть можетъ, и любишь прямо смотрѣть на вещи, но людямъ мечтательнымъ — а ихъ на свѣтѣ не мало — гораздо лучше живется въ воображеніи, чѣмъ въ дѣйствительности… Мы однако уже подъѣхали къ городу. Разскажи же мнѣ, куда ты идешь?»

— У меня есть письмо, на которомъ значится адресъ.

Она вынула изъ за пазухи письмо.

— Почтовый ящикъ не дуренъ, сказалъ Михель.

— Тутъ написано: Вѣнская улица, № 73.

— А! Въ такомъ случаѣ намъ съ тобою надо разстаться, а я охотно повезъ бы тебя и дальше. Вѣнская улица тамъ, надъ самимъ мостомъ. Такъ сойди же, милая дѣвушка.

Онъ остановилъ лошадей, и дѣвушка слѣзла съ повозки, сказавъ: «благодарю покорно».

— Радъ служить.

— Счастливаго возвращенія!

— И тебѣ счастливаго пути. Да хранитъ тебя Богъ!

— И тебя также!

Спутница Микеля Коллингера пошла, черезъ мостъ, въ указанную улицу. Вечерѣло уже, и хотя день былъ будничный, однако людей встрѣчалось больше, чѣмъ ихъ собирается въ деревнѣ по воскреснымъ и праздничнымъ днямъ. Ей постоянно приходилось думать о томъ, какъ бы дать дорогу другимъ, чтобы не столкнутся съ прохожимъ. Большая часть людей, которыхъ она встрѣчала, совсѣмъ и не замѣчали ее, но были и такіе, которые мимоходомъ бросали на нее ласковый взглядъ. Ей казалось даже, что они ей кланяются, но это потому что она еще не имѣла понятія о такихъ людяхъ, которые со всѣми безъ различія бываютъ одинаково любезны. Если бы она была въ городѣ совсѣмъ чужою и не знала къ кому обратиться, то городская суматоха конечно совсѣмъ смутила бы ее, но ей придавало много увѣренности сознаніе, что въ городѣ живутъ ея родственники. Уличная толкотня и ей невольно сообщила немного живости. Молча ходить посреди всеобщей суеты и болтовни показалось ей нестерпимымъ, и ей захотѣлось во что бы ни стало заговорить съ кѣмъ нибудь изъ горожанъ, чтобы послушать ихъ рѣчи. Спросить дорогу никогда не мѣшаетъ, и потому, встрѣтивъ пожилаго господина, она сказала ему: — Позвольте спросить, сударь, это Вѣнская улица?

Господинъ указалъ ей на надпись на перекресткѣ и пробормоталъ: — Развѣ вы не умѣете читать?

Кто это: вы? Она взглянула на него сначала съ удивленіемъ, а потомъ только вспомнила, что находится въ городѣ, гдѣ люди не такъ хорошо знакомы между собою, какъ въ деревнѣ, и привыкли говорить другъ другу: вы, какъ будто каждый изъ нихъ изображаетъ изъ себя нѣсколькихъ человѣкъ, что однако нисколько не мѣшаетъ имъ быть невѣжливыми и не давать отвѣта на предлагаемые имъ вопросы.

Говорить послѣ этого ей уже болѣе не хотѣлось, и потому она молча шла мимо домовъ, отыскивая номера надъ воротами. Что это за высокія и большія строенія! Точно двадцать слишкомъ деревенскихъ избъ поставлены рядомъ и одна на другую для того, чтобы соединить ихъ въ одно цѣлое; тамъ живутъ люди и платятъ за свое помѣщеніе деньги; въ ихъ распоряженіи часто не больше мѣста, чѣмъ у деревенскаго жителя; только въ деревнѣ избы раздѣляются полями и лугами, здѣсь же каждый живетъ рядомъ съ другимъ, стѣна объ стѣну. Какая же можетъ быть жизнь въ такомъ домѣ? Чтобы ты ни дѣлалъ, все вокругъ тебя такъ много чужихъ глазъ, которые или высматриваютъ все, что передъ ними, или не интересуются тѣмъ, что ихъ окружаетъ. Всячески выходитъ неловко и какъ-то совѣстно жить при такихъ условіяхъ. Впрочемъ, ей скоро самой предстоитъ убѣдиться насколько подобная жизнь можетъ быть хороша или дурна.

Надъ воротами однаго изъ домовъ значился № 73.

Дѣвушка вошла во дворъ, который мела метлою старуха, и спросила, гдѣ живетъ Рейнгольдъ Бруккеръ.

— Въ третьемъ этажѣ, налѣво.

Она поднялась по лѣстницѣ. Да, подумалось ей, горы бываютъ и въ городѣ, только каменныя, и въ нихъ люди живутъ.

II.

Ночь у милыхъ родственниковъ. — Поѣздка въ Вѣну. — Знакомство съ непріятнымъ гостемъ, о которомъ много говорятъ на свѣтѣ, хотя немногіе только близко съ нимъ сходятся, что впрочемъ ни въ какомъ случаѣ не составляетъ особой привилегіи.

Дѣвушка очутилась въ корридорѣ третьяго этажа, содержавшемся столь же нечисто, какъ и самая лѣстница. Дверь на лѣво также оказалась до такой степени грязною, что гостья едва рѣшилась въ нее постучаться, а такъ какъ звонка не было, то дѣвушкѣ пришлось ударять въ дверь нѣсколько разъ, и все сильнѣе и сильнѣе. Тогда она услышала, какъ отворяютъ дверь извнутри. Въ тоже время изъ квартиры послышался хриплый лай собаки.

Дѣвушкѣ отворили, и она увидѣла передъ собою полную женщину небольшаго роста, съ грубыми чертами лица, сдѣлавшимися отъ старости еще болѣе рѣзкими. У ногъ этой женщины вертѣлась длинношерстная собачка коричневаго цвѣта, съ длинными когтями, надъ которыми шерсть росла клочьями, такъ что она ходила будто на подкладкѣ изъ своей собственной шерсти.

— Цыцъ, Джоли! Что вамъ угодно? спросила женщина.

— Я ищу господина Рейнгольда Бруккера, сказала дѣвушка.

— Отставной письмоводитель городской ратуши Бруккеръ живетъ здѣсь. Что же вамъ отъ него нужно? Я его жена.

— Въ такомъ случаѣ, цѣлую вашу ручку, тетушка; я Бригитта Лейпольдъ изъ Зебенсдорфа; матушка велѣла вамъ кланяться; а вотъ и письмо отъ нея.

Тетка взяла письмо. — Такъ тебя прислала сестра Катя? — сказала она. — Странное дѣло; а я уже думала, что вы нашимъ родствомъ совсѣмъ не дорожите! Сколько лѣтъ уже изъ васъ никто къ намъ не заглядывалъ, да и не присылали къ намъ изъ деревни ни малѣйшей бездѣлицы, хотя вы и знали, что мы нуждаемся больше васъ. Ты, можетъ быть, принесла что нибудь съ собою?

Она схватилась за узелъ.

— Нѣтъ, тетушка, я ничего не принесла.

— Да, да, такъ и есть! Всѣ вы тамъ въ деревнѣ таковскіе, кто этого незнаетъ! Ничего вы не присылаете и съ собою не приносите, а когда вамъ самимъ что нибудь нужно, то вы и адресъ написать, и дорогу отыскать съумѣете, какъ нельзя лучше. Интересно, въ чемъ заключается твоя просьба! Ну, войди!

Она пропустила дѣвушку впередъ, въ кухню, и заперла за нею дверь. Обѣ вошли затѣмъ въ смежную комнату, гдѣ на столѣ горѣла лампа, съ косо надѣтымъ на нее абажуромъ. Въ глубокой тѣни, въ креслѣ, кожаная обивка котораго такъ пострадала отъ времени, что изъ нея мѣстами выбивался конскій волосъ, сидѣлъ дряхлый старикъ.

Дѣвушка робко подошла къ нему и протянула ему руку.

Онъ какъ бы со страхомъ отдернулъ свою. — Кто это! кто это! пробормоталъ онъ.

— Дай ей руку; не бойся, сказала женщина.

Онъ послѣдовалъ такому приглашенію, не дождавшись никакихъ объясненій.

— Это Бригитта Лейпольдъ, продолжала тетушка, — дочка моей сестры.

— А! — сказалъ старикъ и пожалъ поданную ему руку. — Дочь свояченицы — и какая здоровая и хорошенькая! Хе! хе! Да! да!.. Но какой же именно свояченицы?

Жена его между тѣмъ распечатала письмо и, принявшись зачтеніе его, тотчасъ же накинулась на спрашивавшаго: «Какой? Вѣдь насъ всего три сестры; у младшей не можетъ же быть взрослой дочери; я уже говорила тебѣ, что это Лейпольдъ, неужели ты не слыхалъ?» Увидѣвъ, что Бригитта вытаращила глаза отъ удивленія, она сказала со злобнымъ выраженіемъ въ лицѣ: — Что тебя удивляетъ? Старикъ право ни на что болѣе не годенъ; онъ слышитъ плохо, видитъ не хорошо и постоянно какой-то растерянный. Не знаю, что съ нимъ и дѣлать, а онъ въ этомъ положеніи какъ разъ въ такое время, когда и мнѣ самой хотѣлось бы отдохнуть.

— Хорошо же ты рекомендуешь меня постороннимъ людямъ, — сказалъ мужъ, взглянувъ на жену своими тусклыми глазами — не всегда такъ было, да не всегда такъ и будетъ. Нѣтъ, не будетъ.

— Конечно нѣтъ, сказала она.

— А если я вамъ въ тягость, такъ я уйду… я уйду, сейчасъ уйду. Онъ съ трудомъ приподнялся съ кресла. — Скажите только, въ тягость ли я вамъ?

— Сиди-ка лучше спокойно — жена снова заставила его сѣсть, — и не говори такихъ пустяковъ.

— Хе! хе! тебѣ бы все-таки не хотѣлось, чтобы я ушелъ!

— Ну, да, да!

— У тебя тамъ есть письмо?

— Отъ сестры.

— Отъ свояченицы? Давай-ка сюда; вѣдь и мнѣ надо прочитать его.

Она положила письмо на столѣ передъ нимъ, пожимая плечами. Старикъ медленно сталъ читать его строка за строкою и часто останавливался, закрывая глаза рукою.

Бригитта стояла поодаль; ей жалко стало безпомощнаго старика.

— Такъ ты хочешь идти въ услуженіе? — сказала ей тетушка. — Это хорошо; въ такомъ случаѣ я могу что нибудь для тебя сдѣлать. Сегодня ты переночуешь у насъ, а завтра тебѣ надо пораньше встать, чтобы поспѣть на поѣздъ, который отправляется въ Вѣну. Я напишу тебѣ гдѣ живетъ госпожа Цейдельгуберъ, моя и матери твоей младшая сестра, а твоя тетушка. Она тамъ замужемъ за фабрикантомъ обуви. Ты отыщешь ее. У нея много знакомствъ, и ей не трудно будетъ рекомендовать тебя куда нибудь; а можетъ быть, ты и у нея останешься. Въ такомъ случаѣ тебѣ у родственниковъ пріятнѣе будетъ жить, чѣмъ у чужихъ.

— Благодарю покорно.

Старикъ положилъ письмо обратно на столъ.

— Ну, что же пишетъ свояченица? спросила жена и толкнула при этомъ Бригитту локтемъ.

Онъ призадумался, но, какъ видно, не могъ припомнить содержанія прочитаннаго, потому что снова взялся за письмо.

— Ну, вотъ видишь, не правду ли я говорила! Читаетъ по складамъ цѣлый часъ и тотчасъ-же все забываетъ. Совсѣмъ пропащій человѣкъ! А самъ не сознается въ этомъ. Если сказать ему, такъ сердится. — Она насмѣшливо засмѣялась.

Изъ второй комнаты, гдѣ также горѣла лампа, раздался рѣзкій мальчишескій голосъ: «Mulier taceat inecclesia».

Отставной письмоводитель поднялъ глаза и сказалъ: — Это означаетъ въ переводѣ: женщины въ церкви должны молчать.

— Это нашъ младшій сынокъ — сказала тетушка — онъ живетъ еще у насъ въ домѣ и учится. Викторъ! приди-ка сюда! Взгляни, кто пришелъ!

Въ комнатѣ послышалось, какъ кто-то отодвинулъ стулъ, и на порогѣ показался молодой человѣкъ лѣтъ шестнадцати. Онъ былъ чрезвычайно худощавъ и очень неловокъ; онъ сдѣлалъ церемонный поклонъ.

— Это твоя двоюродная сестра, дочь моей сестры, вдовы школьнаго учителя, которая живетъ въ деревнѣ.

Мальчикъ слыхалъ вѣроятно отъ школьнаго товарища, котораго Богъ наградилъ хорошенькими кузинами, что двоюродный братъ можетъ позволить себѣ поцѣловать свою сестрицу, потому что онъ довольно предпріимчиво подошелъ къ Бригиттѣ, причемъ каждое изъ его движеній изображало изъ себя уголъ, видъ котораго навѣрное порадовалъ бы всякаго профессора геометріи. Но когда онъ очутился передъ дѣвушкою, смотрѣвшею на него совершенно равнодушно, то усомнился въ томъ впечатлѣніи, какое произведетъ на нее подобное выраженіе родственныхъ чувствъ, а потому ограничился тѣмъ, что протянулъ ей руку и торжественно сказалъ: «Mademoiselle, je suis charmé de faire votre connaissance». Юноша имѣлъ несчастную привычку выражаться на иностранныхъ діалектахъ, при чемъ однако былъ вполнѣ увѣренъ, что его не поймутъ.

Тетушка улыбнулась, взглянувъ на смущенную дѣвушку, и бросила матерински-гордый взглядъ на своего ученаго сына, а старый письмоводитель снова поднялъ глаза и сказалъ: «Это значитъ въ переводѣ: сударыня, я очень радъ съ вами познакомиться»

— Но тетушка, — замѣтила Бригитта, — почему же братецъ говоритъ, по французски; развѣ онъ не знаетъ по нѣмецки?

Мать и сынъ отъ души засмѣялись, услышавъ этотъ вопросъ.

Старикъ въ креслѣ также улыбнулся, но съ оттѣнкомъ нѣкоторой насмѣшки, потому что подмигнулъ при этомъ своей племянницѣ.

Жена замѣтила это, съ неудовольствіемъ покачала головою и сердито посмотрѣла на мужа. — Я пойду теперь подогрѣть ужинъ, — сказала она.

— Не могу ли я въ чемъ нибудь помочь вамъ, тетушка? спросила дѣвушка.

— Нѣтъ, не нужно, отвѣчала старуха и ушла въ кухню, куда молодой человѣкъ послѣдовалъ за нею.

— Ты бы лучше остался тамъ — сказала мать, — а то старикъ, чего добраго, наговоритъ дѣвушкѣ Богъ знаетъ что.

— Пускай его! Что мнѣ за дѣло: «Similis simili gaudet». Я съ этой простушкой изъ деревни совсѣмъ и говорить не могу; мнѣ пришлось бы безпрестанно прибѣгать къ разнымъ оборотамъ рѣчи, а между нами я выражаюсь въ немногихъ словахъ и… «sapienti sat!»

Въ переводѣ: для знающаго довольно — сказалъ бы отецъ ученаго сына, но онъ не слыхалъ только что сказаннаго, и потому письмоводительница не поняла къ сожалѣнію сдѣланнаго ей комплимента. Дѣвушка между тѣмъ сѣла рядомъ со старымъ дядей, который дружески взялъ ее за руку и спросилъ:

— Здорова ли твоя матушка?

— Благодарю покорно, она здорова и велѣла вамъ очень кланяться, дядюшка.

— Спасибо, спасибо! Я всегда любилъ ее, она вѣрно теперь также порядкомъ стара, хе! хе! Но все же не такъ стара, какъ я. Почти всѣмъ на свѣтѣ хочется долго жить, а какая въ этомъ радость? И самому-то трудно, и другимъ становишься поперегъ дороги; а когда они тебѣ это показываютъ, такъ это подъ часъ бываетъ и очень тяжело. Развѣ виноватъ человѣкъ въ томъ, что состарился… Цыцъ, Джоли! Глупая собака принимаетъ тебя за старшую дочь мою Мину, которая вышла замужъ и живетъ въ городѣ, а иногда навѣщаетъ насъ. Бѣднякъ Джоли также потерялъ и зрѣніе и обоняніе. Да голубчикъ, вѣдь и ты у насъ старичекъ. Они обоимъ намъ кричатъ: цыцъ, отводятъ намъ помѣщеніе въ углу, на ночь; да и днемъ гоняютъ насъ туда, когда мы, имъ прискучимъ. Говорю тебѣ откровенно: мнѣ давно уже надоѣло жить, но какъ увидишь, что съ тобою обращаются совершенно безсердечно и словно ждутъ-не дождутся того, чему всячески не миновать, то продолжаешь жить на зло имъ, чтобы они подольше возились съ тобою. Я этого съ ихъ стороны не заслужилъ, но самъ виноватъ. Да, мнѣ слѣдовало остаться вдовцомъ послѣ смерти первой жены моей. Мина была уже довольно большая дѣвушка и могла вести хозяйство, а теперь я могъ бы жить у нея — на этой я напрасно женился. Первая жена вышла за меня, не смотря на бѣдность, конца которой не предвидѣлось въ теченіи многихъ лѣтъ; вторая же застала меня въ болѣе обезпеченномъ положеніи. Первая въ началѣ уже боролась съ нуждою, такъ и теперь конечно не стала бы роптать. Да, съ покойной моей Миной мнѣ очень хотѣлось бы снова встрѣтиться далеко, далеко, гдѣ нибудь на маленькой звѣздочкѣ, которая свѣтитъ на небѣ, ночью, но съ тѣмъ, чтобы туда пускали только тѣхъ, которые нравились намъ когда нибудь, въ этой жизни. Старухѣ съ ея сынкомъ тамъ не было бы мѣста, и мы могли бы отъ души посмѣяться надъ здѣшнею жизнью, покончивъ съ нею разъ навсегда. Хи! хи! Тебя и твою матушку я бы пустилъ туда, и мы могли бы поболтать другъ съ другомъ о томъ, что пережито каждымъ изъ насъ.

Дверь отворилась, и жена письмоводителя вышла изъ кухни съ дымящимся блюдомъ. Послѣ этого всѣ сѣли за ужинъ, состоявшій изъ подогрѣтыхъ остатковъ отъ обѣда.

— Да, — сказала она, — такъ-то мы живемъ въ городѣ! А они, въ деревнѣ думаютъ, что у насъ здѣсь всего вдоволь.

Сынъ лингвистъ также подошелъ съ кружкою въ рукѣ.

— Кушай, сказала тетушка Бригиттѣ.

Разговоръ за столомъ, правда, не прекращался ни на минуту, но каждый говорилъ свое и не слушалъ другихъ. Старикъ ѣлъ очень мало, критикуя каждый кусокъ, а жена доказывала ему, что онъ физически лишился вкуса; сынъ же щеголялъ своими познаніями, чтобы внушить какъ можно болѣе уваженія деревенской кузинѣ.

Онъ составлялъ изъ языковъ всѣхъ странъ какое-то лингвистическое рагу и, выражаясь на какомъ-то странномъ нарѣчіи, давалъ своимъ слушателямъ приблизительное, хотя и не особенно выгодное понятіе объ универсальномъ языкѣ, составляющемъ мечту филантроповъ; его однако никто не понималъ, кромѣ отца, добросовѣстно переводившаго каждую его фразу.

Когда всѣ откушали, тетушка убрала посуду. Старикъ продолжалъ крошить еще кое-что на своей тарелкѣ и ни за что не хотѣлъ отдать ее женѣ.

— Давай тарелку! — сказала она. — Ты только безъ толку копаешься и ничего не ѣшь. Я поскорѣе вымою посуду, а потомъ мы всѣ пойдемъ спать, потому что завтра надо рано вставать.

— Я еще спать не пойду.

Она не сочла нужнымъ возражать на это, выхватила у него изъ руки тарелку и убѣжала въ кухню. Старикъ задрожалъ отъ волненія, пробормоталъ себѣ что-то подъ носъ, сжалъ кулакъ и ударилъ имъ по столу. Сыну это покаказалось весьма забавнымъ, и онъ громко засмѣялся. Старикъ не могъ даже говорить отъ досады, а только глядѣлъ на Бригитту и указывалъ ей на молодаго человѣка, который хохоталъ все громче и громче. Между тѣмъ, тетушка вернулась изъ кухни и сдѣлала постели; для дѣвушки она разложила тюфякъ на полу; пожелала ей доброй ночи и взяла лампу, послѣ чего и мужъ поневолѣ долженъ былъ подняться съ кресла и послѣдовать за женой и сыномъ.

— Спокойной ночи, — сказалъ онъ дѣвушкѣ, — кивнувъ ей головой.

— Спокойной ночи, дядюшка.

Дверь въ другую комнату осталась полу-отворенною; лампа горѣла тамъ еще нѣкоторое время, и полоса свѣта упадала на постель Бригитты; когда же въ комнатѣ потемнѣло, то дѣвушка долго не могла заснуть. Независимо отъ непріятнаго чувства, которое охватываетъ каждаго человѣка, ложащагося въ первый разъ въ жизни въ чужую постель, она находилась еще подъ впечатлѣніемъ перваго дня, проведеннаго ею въ дорогѣ. Чего только она не наслышалась, не перевидѣла и не пережила въ этотъ день, совсѣмъ не похожій на тѣ, которые были прожиты ею дома! Сколько ей было разсказано на большой дорогѣ разныхъ исторій изъ настоящаго и давно минувшаго. Гроттенштейнскій монахъ, который хотѣлъ вѣчно жить и отказался отъ своей мысли, чтобы не нарушать согласія съ живыми; бѣдный Яковъ Зенфельдеръ и легкомысленная красавица Агнеса, обмѣненныя дѣти, старая нянька — все перепуталось въ ея головѣ… А вѣдь можетъ случиться, что Гроттенштейнскій монахъ все-таки повѣнчаетъ Агнесу съ Яковомъ; вѣдь говорятъ же нѣкоторые, что одно изъ обмѣненныхъ дѣтей — ихъ ребенокъ, и она разскажетъ это старому дядѣ, когда прійдетъ къ на маленькую звѣздочку. А онъ уже сидитъ тамъ, въ своемъ креслѣ, и зоветъ свою Мину, которая оказывается никѣмъ другимъ какъ старой нянькой, чему Бригитта и вовсе не удивляется, потому что такъ именно и должно было случиться по мнѣнію Михеля Коллингера, проводившаго ее до звѣзды. Вѣдь само собою ничего не дѣлается, говорилъ онъ ей.

Сонъ, навѣявшій наконецъ на дѣвушку всѣ эти запутанныя сновидѣнія, долгое время не смыкалъ глазъ и сына письмоводителя. Молодой человѣкъ въ первый разъ въ жизни сознавалъ, что находится подъ одной кровлей съ молодымъ существомъ женскаго пола. Онъ не понималъ хорошенько, что съ нимъ, но чувствовалъ себя какъ-то неловко и успокоился немного только тогда, когда придумалъ наименованіе душевному своему состоянію и назвалъ его любовью. «Amor — amour — amore — love» и т. д.

Наконецъ заснулъ и онъ.

Ночью поднялся шумъ. Бригитта проснулась. Старикъ, бранился. Молодой человѣкъ ругался, а старикъ ковылялъ по комнатѣ взадъ и впередъ.

— Не могу я спать! — жалобно говорилъ онъ, — мнѣ необходимо встать, иначе я задохнусь въ постели.

— Всякую ночь тоже самое, и конца этому нѣтъ, — сказала жена. — Каждую ночь ты будишь насъ, а помочь мы тебѣ все таки не можемъ. Всталъ бы ты лучше потише и не мѣшалъ намъ спать.

— Да, — ворчалъ сынъ — завтра опять прійдется всю ночь сидѣть надъ книгами.

— Хоть бы вы дали мнѣ только стаканъ свѣжей воды!

— Вода въ кувшинѣ на кухнѣ, изъ теплой постели никому не охота спускаться на дворъ, къ колодцу.

Старикъ ощупью добрался до кухни и испугался, увидѣвъ кого-то у двери, которая вела въ корридоръ.

— Это я, дядюшка — сказала Бригитта и приподняла немного правую руку, въ которой держала кувшинъ. — Я сейчасъ принесу вамъ воды изъ колодца. И она ушла.

Старикъ радостно потеръ себѣ руки и переминался съ ноги на ногу; онъ прислушивался, какъ дѣвушка на дворѣ черпала воду, а потомъ поднялась обратно по лѣстницѣ. Бригитта хотѣла поставить кувшинъ на столъ и пойти за стаканомъ, но старикъ ухватился за кувшинъ обѣими руками и съ жадностью принялся пить изъ него. — Какая же ты добрая дѣвушка! сказалъ онъ, и дрожащими руками провелъ нѣсколько разъ по рукѣ ея. Оба вернулись въ комнаты.

— Ты, кажется, ему воды принесла? — закричала тетка, изъ другой комнаты. — Балуй его больше, чтобы онъ и отъ насъ требовалъ послѣ того-же самаго. Не суйся-ка лучше не въ свое дѣло и исполняй только то, что тебѣ велятъ.

Старикъ снова сталъ безпокойно ходить взадъ и впередъ, будто что-то отыскивая. Потомъ онъ тихо подкрался къ постели дѣвушки и шепнулъ ей: — Теперь и ты вѣрно не захочешь сдѣлать для меня что нибудь; не правда-ли? А куда дѣвалась моя табакерка?.. Я ужъ и не знаю.

Онъ бродилъ по комнатѣ и водилъ рукою по всѣмъ столамъ и шкафамъ. Бригитта помнила, что онъ, вставая, положилъ табакерку на кресло, потому тотчасъ же нашла ее и передала ему.

— Теперь мнѣ все дали и безъ всякой брани и ворчанія, — сказалъ онъ, плача отъ радости. — Ты помогла мнѣ отъ добраго сердца, и Господь Богъ изъ жалости ко мнѣ, старику, воздастъ тебѣ за это тысячекратно. Сдѣлавъ два-три шага, онъ вернулся къ дѣвушкѣ, погладилъ ее по щекѣ и сказалъ таинственнымъ тономъ: «Когда я буду на звѣздѣ, то приходи туда и ты». Послѣ этихъ словъ онъ тихонько ушелъ, отыскалъ свою постель и улегся.

Бригитта покрылась одѣяломъ и улыбнулась при мысли о тысячекратномъ воздаяніи, такъ какъ ей конечно некуда было бы дѣвать нѣсколько тысячъ кувшиновъ воды и столько же табакерокъ.

Ее разбудили, когда едва разсвѣтало. Тетушка стояла передъ нею, приказывая ей собрать свои вещи и снарядиться въ дорогу передъ завтракомъ.

Вскорѣ семейство сѣло за столъ. Тетка первая поднялась съ мѣста, объявивъ, что пора ѣхать. Она передала Бригиттѣ письмо на имя ея высокоблагородія госпожи Цейдельгуберъ — супруги фабриканта обуви, въ Вѣнѣ, и сказала: — Да хранитъ же тебя Господь Богъ; отъ души желаю, чтобы тебѣ посчастливилось въ городѣ, поклонись отъ меня моей сестрѣ.

Молодой ученый пожелалъ ей: «Bon voyage», а дядя съ тревогою удержалъ ее за руку.

— Ты ужъ уходишь? спросилъ онъ.

— Конечно — сказала жена, — иначе она не попадетъ на поѣздъ.

Старикъ покачалъ головою. — Охъ, ужъ мнѣ эти ночи! — жалобно воскликнулъ онъ. — Въ прошлую ночь хоть ты была здѣсь.

— Да вѣдь мы, кажется, остаемся при тебѣ! — рѣзко замѣтила старуха.

Старикъ пожалъ дѣвушкѣ руку, которую долго не выпускалъ изъ своей. — Да воздастъ тебѣ Богъ! сказалъ онъ и отвернулся.

Тетка поцѣловала ее на прощанье въ щеку; молодой человѣкъ подалъ ей руку, и она ушла.

Утренній воздухъ былъ довольно холодный, мостовая была покрыта инеемъ, а надъ долиною растилался туманъ. Когда солнце взошло, дѣвушкѣ стало холодно и она крѣпче закуталась въ платокъ.

На дебаркадерѣ, заспанный кассиръ выдалъ ей требуемый билетъ; раздался звонокъ, поѣздъ съ громкимъ пыхтѣніемъ подъѣхалъ къ станціи, и Бригитта, съ другими пассажирами, поспѣшила сѣсть въ вагонъ; еще звонокъ, потомъ рѣзкій свистъ — и поѣздъ тронулся.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Въ вагонѣ Бригитта очутилась между усталыми людьми, которые, чтобы не опоздать на поѣздъ, не успѣли хорошенько выспаться, а потому дремали дорогою. Нѣкоторые бросили на нее бѣглый взглядъ, когда она вошла, но большинство пассажировъ не обратило на нея никакаго вниманія. Она не посмѣла нарушить покой ихъ поклономъ и притаилась въ уголкѣ. Прежде еще чѣмъ поѣздъ тронулся, кондукторъ заперъ дверь. Она посмотрѣла черезъ стекло на окрестный пейзажъ, залитый утреннимъ солнцемъ и мѣнявшійся ежеминутно. Горы, деревни, часовни, кладбища мелькали передъ нею, но названій ихъ она не знала и не могла связать съ ними никакихъ интересныхъ для нея событій. Вчера гораздо веселѣе было ѣхать съ Михелемъ Коллингеромъ! подумала она.

Далеко отъ всякаго жилья, посреди круглыхъ скалъ и высокихъ сосенъ, изъ которыхъ каждая походила на мрачнаго пустынника, она увидѣла внизу, у самаго обрыва, крошечную избушку. Кто живетъ въ ней? Въ этотъ, всѣми покинутый домикъ едва ли заглядываетъ хоть когда нибудь посторонній человѣкъ. Избушка давно уже осталась позади, а она все продолжала думать о томъ, что можетъ происходить хорошаго или дурнаго въ сторонѣ отъ людей.

Свистъ локомотива испугалъ ее. Она пріѣхали ни станцію. Она услышала звонокъ; увидѣла, какъ пассажиры входятъ въ вагонъ и выходятъ изъ него; осмотрѣла машину, стоявшую на другихъ рельсахъ, и потомъ поѣздъ медленно тронулся далѣе.

Нѣсколько станцій она не спала, потому что ее занимала непривычная ѣзда, но вскорѣ тишина въ вагонѣ, вынужденное бездѣйствіе и молчаніе мало по малу усыпили ее, и она проснулась только тогда, когда всѣ двери были отворены настежъ, и пассажирамъ объявили, что остановка будетъ продолжаться нѣсколько минутъ.

Большая часть пассажировъ вышла, но она осталась въ своемъ углу и выглядывала въ открытую дверь вагона. Ее очень обрадовало предложеніе одной старухи дать ей воды; но она очень удивалась, когда за эту воду пришлось заплатить.

Пассажиры, ѣхавшіе вмѣстѣ съ нею, скоро вернулись, продолжая жевать или вытирая рты. Бригитта была отъ души рада, что не вышла изъ вагона.

Вѣдь такая торопливая ѣда никому конечно не могла принести пользы. Поѣздъ снова тронулся; машина запыхтѣла, цѣпи зазвенѣли, но ей это уже стало надоѣдать.

Пассажиры пріободрились, и она стала прислушиваться къ ихъ разговорамъ; но на желѣзной дорогѣ, гдѣ каждый сознаетъ, что за нимъ наблюдаютъ, всѣ стараются разговаривать только съ знакомыми, какъ будто у нихъ на душѣ какая нибудь тайна, которая не подлежитъ оглашенію.

То, что приходилось ей слышать, не заслуживало вниманія, да къ тому-же она находила неприличнымъ прислушиваться къ нѣкоторымъ рѣчамъ, обращеннымъ не къ ней. Хотя она очень хорошо знала, что поѣздъ окончательно остановится въ Вѣнѣ, однако на каждой станціи съ любопытствомъ выглядывала изъ окна и при этомъ случаѣ неизмѣнно убѣждалась въ томъ, что попадавшіеся ей на пути маленькіе города были гораздо меньше ея уѣзднаго города, и слѣдовательно далеко уступали столицѣ, которая, по словамъ Михеля Коллингера, въ тысячу разъ больше ихъ.

Чѣмъ ближе поѣздъ подходилъ къ Вѣнѣ, тѣмъ болѣе изъ вагоновъ выходило людей, и это наконецъ доставило ей отрадное убѣжденіе, что конецъ путешествія, успѣвшаго порядкомъ утомить ее — близокъ. Дѣйствительно, поѣздъ скоро въѣхалъ въ зданіе большаго вѣнскаго дебаркадера. Бригитта, какъ-бы въ какомъ-то забытьи, направилась къ выходу вмѣстѣ съ толпою. Былъ уже вечеръ. Ее окружало цѣлое море домовъ. На улицахъ горѣло безчисленное множество газовыхъ рожковъ и бѣжало взадъ и впередъ множество людей. У нея помутилось въ глазахъ, когда она очутилась совершенно одна, въ большомъ городѣ. Она даже заплакала, но тотчасъ-же спросила себя: зачѣмъ ей унывать, когда у ней въ карманѣ письмо, и она знала слѣдовательно, куда ей идти. Правда, она чувствовала себя нехорошо, но не замедлила догадаться съ радостнымъ смѣхомъ, что причиною такого недомоганія — просто голодъ, такъ какъ она весь день ничего не ѣла.

По близости находился трактиръ, а передъ нимъ стояли столы и стулья, за которымъ сидѣли посѣтители.

Бригитта присѣла къ нимъ и заказала себѣ кушанье; когда же ей подали счетъ, то она поспѣшила заплатить весьма значительную, по ея понятіямъ, сумму и рада была уже тому, что снова чувствовала себя бодрою и веселою. Да, подумала она, голодъ опасный гость и много можетъ надѣлать зла; да хранитъ Богъ отъ него всякаго человѣка и да охраняютъ также отъ него и люди другъ друга, когда только можно! Кельнеръ показалъ ей дорогу, значившуюся въ адресѣ письма деревенской тетки къ городской. Уходя, она все болѣе и болѣе любовалась громаднымъ городомъ и всѣми прелестями, которыя представлялись ей на пути.

Тамъ, гдѣ она сбивалась съ дороги, ей не совѣстно было обращаться къ полицейскому или къ посыльному, такъ какъ эти люди для того вѣдь и наняты, чтобы отвѣчать на предлагаемые имъ вопросы.

III.

Пребываніе у еще болѣе милыхъ родственниковъ. — Бригитта прерываетъ съ ними сношенія, изъ за крупной ассигнаціи городской тетки и дѣлается самостоятельною. — Сколько ей приходится бѣгать. — Заведенія для рекомендаціи слугъ и полученіе мѣста помимо ихъ. — Господинъ Фишеръ.

Послѣ нѣсколькихъ разспросовъ, Бригитта попала въ узенькій переулокъ, который, сравнительно съ другими улицами, былъ очень грязенъ. Тротуары замѣняла скверная мостовая, а экипажи ѣздили по голой землѣ. Въ совершенно заброшенномъ домѣ помѣщалась лавка, выходившая на улицу; передъ нею былъ выставленъ шкапикъ съ обувью, надъ которымъ красовалась доска съ надписью: «Венцель Цейдельгуберъ — фабрикантъ обуви». Фабриканта этого, въ сущности, звали не Венцелемъ, а Христіаномъ, но онъ воспользовался вывѣскою своего двоюроднаго брата, занимавшагося тою же торговлею въ Богеміи и подарившаго Христіану старую свою вывѣску вмѣсто которой заказана имъ была новая. Бригитта въ испугѣ остановилась передъ лавкою. Мастеръ Христіанъ Цейдельгуберъ не могъ жаловаться на свое помѣщеніе въ столь пустынномъ переулкѣ — по крайней мѣрѣ въ настоящее время — потому что въ его такъ называемомъ магазинѣ находился въ эту минуту заказчикъ, который такъ громко кричалъ, подвергая произведенія фабриканта безжалостной критикѣ, что въ другомъ мѣстѣ крикъ его навѣрное вызвалъ бы уличное сборище. Дверь въ лавку вдругъ растворилась настежь, и на улицу выбѣжалъ, перескочивъ черезъ три или четыре ступени, какой-то человѣкъ, за которымъ поспѣшно слѣдовалъ другой, небольшаго роста и съ кожанымъ передникомъ, крѣпко схватившій бѣглеца за руку и положившій къ его ногамъ пару хорошо вычищенныхъ сапогъ: «Вы должны ихъ взять, господинъ подполковникъ, они сдѣланы на заказъ и совсѣмъ хороши».

Судя по партикулярной одеждѣ, человѣкъ, къ которому обращена была эта рѣчь, находился въ отставкѣ. Онъ былъ такой долговязый, что былъ выше мастера ровно настолько, насколько сапожникъ — выше голенищъ сапогъ, стоявшихъ на улицѣ. Заказчикъ покрутилъ свои воинственные усы и бросилъ съ высоты своего величія презрительный взглядъ на предложенную ему обувь. "Совсѣмъ хороши? — закричалъ онъ; — да вѣдь они не удовлетворяютъ ни одному изъ условій порядочнаго сапога! Цѣлыхъ семь недѣль изготовлялся вами этомъ чудовищный товаръ, но надѣть такіе сапоги я никогда не надѣну, хотя бы вы приставали ко мнѣ съ ними тысячу лѣтъ. Если вы на каждый заказъ тратите даромъ такъ много времени и успѣваете сшить въ годъ только три пары сапогъ, то вправѣ ли вы жаловаться на то, что у васъ плохо идетъ торговля? Не отъ государства ли вы ждете помощи? Да за что, спрашиваю, поощрять васъ? Ужъ не платить ли вамъ премію за то; что вы способствуетъ распространенію мозолей? Скажите сами: какіе это сапоги?

Мастеръ полагалъ, что уже добился принятія товара заказчикомъ и призналъ поэтому дальнѣйшее свое присутствіе излишнимъ. Онъ молча удалился, но изъ вѣжливости — хотя, какъ оказалось, къ собственному своему ущербу — оставилъ дверь въ лавку отворенною.

Сердитый подполковникъ обидѣлся отступленіемъ фабриканта обуви; онъ схватилъ сапоги, которые какъ будто сами сознавали свое ничтожество, потому что голенища ихъ смиренно опустились передъ заказчикомъ — и положилъ ихъ своею длинною рукою обратно въ лавку. Тотчасъ затѣмъ ихъ снова выбросили на улицу. Тогда отставной военный поднялъ съ земли оба сапога и бросилъ ихъ въ лавку одинъ за другимъ, со всего размаху. Мастеръ во время уберегся отъ нихъ, и опасный заказчикъ также обратился, вспять, при чемъ ругательства преслѣдовали каждый шагъ его, напоминая собою военную музыку, сопровождающую отступленіе войска.

Бригитта рѣшилась тогда войти въ лавку. Это была большая комната, раздѣленная на двѣ части деревянною перегородкою. За перегородкой господствовала тревожная тишина; слышался только плачь двухъ дѣтей, которыхъ кто-то тихонько старался успокоить. Въ передней части лавки, обстрѣленной сапогами, сидѣлъ, прижавшись къ стѣнѣ, подмастерье, воображавшій вѣроятно, что ему отрѣзано всякое отступленіе и что ему остается только геройски погибнуть подъ ударами еще какой нибудь пары сапогъ.

— Добрый вечеръ! сказала Бригитта.

— Кристель! Кто-то пришелъ, сказалъ женскій голосъ за перегородкой.

Послѣ этого мужской голосъ сдѣлалъ слѣдующее мужественное заявленіе: «Я теперь не выйду; посмотри-ка ты, кто пришелъ».

Дверь перегородки отворилась, и изъ нея вышла женщина, съ ребенкомъ на рукахъ. Это была несомнѣнно сама городская тетка.

— Что вамъ угодно?

— Вы госпожа Цейдельгуберъ?

— Да.

— Такъ позвольте поцѣловать вашу ручку. Я Бригитта Лейпольдъ изъ Зебенсдорфа. Вѣдь мы съ вами состоимъ въ родствѣ. Поклонъ вамъ отъ госпожи письмоводительницы Брукнеръ. А вотъ и письмо отъ нея.

Госпожа Цейдельгуберъ была по видимому не совсѣмъ пріятно поражена ссылкою на ея родственныя отношенія къ дѣвушкѣ; ее, какъ видно, смущало неожиданное появленіе въ ея домѣ свидѣтельницы ея счастья и благоденствія. Она передала однако ребенка на руки подмастерья, взяла письмо сестры своей, подошла къ газовому рожку, пламя котораго неровно колыхалось, и внимательно прочитала письмо. Бригитта съ полнымъ состраданіемъ отнеслась къ огню, которому вѣроятно было очень трудно горѣть въ этой душной комнатѣ, гдѣ сама она съ трудомъ переводила дыханіе. Она нашла, что любой деревенскій башмачникъ — за исключеніемъ только газоваго освѣщенія — живетъ не хуже городскаго и что одного газу еще мало, чтобъ содержать фабрику обуви.

Башмачница, прочитавъ письмо до конца, подала пріѣзжей племянницѣ руку, любезно взяла у нея узелъ, отворила дверь, ведущую за перегородку, и сказала: «Войди».

Помѣщеніе за перегородкою было занято кроватью и кое-какою, весьма жалкою домашнею утварью. Бригитта застала тамъ маленькаго человѣка, въ кожаномъ фартукѣ, и мальчика лѣтъ шести, который при видѣ ея оробѣлъ и убѣжалъ въ магазинъ.

— Христіанъ! — сказала госпожа Цейдельгуберъ; — взгляника; это наша племянница. Это дочь сестры моей изъ Зебенсдорфа, и ее прислала другая сестра моя — письмоводительница.

— Очень радъ, очень радъ. Если вамъ что нибудь понадобится, моя красоточка, ботинки со шнуровкою или съ резинкою…

Жена мастера взглянула не него съ неудовольствіемъ.

— Что ты за глупости говоришь! Неужто же она пріѣхала въ Вѣну для того, чтобы заказать у насъ пару башмаковъ! Она желаетъ поступить въ услуженіе и должна остановиться гдѣ нибудь, пока не найдетъ себѣ мѣста. Съ ея стороны очень мило, что она подумала прежде всего о своихъ родственникахъ. У насъ ей будетъ хорошо.

Христіанъ презрительно взглянулъ на дѣвушку. — Такъ вотъ въ чемъ дѣло! — сказалъ онъ своей женѣ. — Ну, если у тебя есть для нея помѣщеніе и ты имѣешь средства кормить ее, то пусть она остается у насъ.

— Для кроткой овцы всегда найдется мѣсто въ овчарнѣ, — замѣтила жена и толкнула мужа подъ бокъ, въ видѣ упрека. — Она очень кстати пришла именно теперь, потому что мы на дняхъ только отослали служанку. Мы всегда держимъ прислугу, но здѣсь, въ Вѣнѣ, такой дерзкій и грубый народъ, что на первой же недѣлѣ приходится прогонять изъ десяти человѣкъ девятерыхъ. Такъ какъ мнѣ сестра писала, что она дѣвушка хорошая и прилежная, но еще не знающая дѣла, то ей необходимо сначала давать кое-какія указанія, а потому, мнѣ кажется, что и для нея лучше остаться первое время у насъ; не правда ли? — Она погладила дѣвушку по щекѣ. Здѣсь въ домѣ она научится всему необходимому для нея, чтобы служить въ городѣ. Если она окажется пригодною къ дѣлу, то я сама пріищу ей хорошее мѣсто. Ну, а пока она пойметъ конечно, что ей нельзя требовать дароваго помѣщенія и стола, когда ей еще прійдется помогать и указывать. У насъ содержаніе все-таки обойдется ей дешевле, чѣмъ въ другомъ мѣстѣ.

Христіанъ одобрительно кивнулъ головою. Бригитту слова эти нѣсколько ошеломили. Жизнь у городской тетушки казалась ей совсѣмъ незаманчивою, а когда ей намекнули на то, что она еще должна будетъ платить хозяевамъ, то она ощутила живѣйшее желаніе тотчасъ же убѣжать изъ этого дома, что бы конечно и непремѣнно сдѣлала, если бы не сознавала свою безпомощность въ большомъ городѣ.

— Кончено дѣло! сказали въ одинъ голосъ мастеръ и его жена.

Да, между вами! подумала Бригитта. Она вообще стала нѣсколько сомнѣваться въ томъ, можно ли ей будетъ чему нибудь научиться въ этомъ домѣ. Она собиралась прежде спросить, сколько времени ей предстоитъ находиться, такъ сказать, на испытаніи и сколько она должна будетъ платить за это — какъ въ наружномъ помѣщеніи «магазина» поднялся страшный крикъ.

Мастеръ и жена его бросились туда, а Бригитта стала у отворенной двери.

Старшій мальчишка грозилъ подмастерью острымъ шиломъ, а подмастерье держалъ передъ собою для своей защиты ребенка, котораго прежде носилъ на рукахъ. При этомъ обѣ стороны, и нападавшая, и оборонявшаяся кричали изо всѣхъ силъ, точно также, какъ и невольный щитъ.

— Онъ хочетъ кольнуть меня! — кричалъ подмастерье, — а если я не дамся, то онъ проколетъ кожу!

— Экій ты негодяй! — сказалъ мастеръ; — ты всегда самъ портишь кожу, а взваливаешь на мальчика.

Жена мастера взяла ребенка у подмастерья, котораго мастеръ тотчасъ же принялся колотить, до тѣхъ поръ, пока оба они не устали. Тогда одновременно прекратились и побои, и ревъ.

Подмастерье, дрожа всѣмъ тѣломъ, забрался въ уголъ, а маленькій сынокъ, послѣ того какъ родители вернулись за перегородку, тихонько подкрался къ нему, продолжая держать въ рукахъ острое шило.

— Дай, я кольну тебя, — сказалъ мальчишка, — а не то я снова закричу, и отецъ прибьетъ тебя еще сильнѣе.

Злой ребенокъ очень хорошо понималъ, что жертва его и пикнуть не посмѣетъ, что бы съ нимъ теперь ни сдѣлали. Онъ прильнулъ къ жалкому мальчику, какъ будто желая приласкать его, и вдругъ вонзилъ ему острое шило въ ногу, радостно засмѣявшись, когда подмастерье вздрогнулъ отъ боли, но не посмѣлъ громко вскрикнуть; онъ собирался уже произвести на несчастнаго вторичное нападеніе, когда Бригитта, которая еще не успѣла повернуться къ нимъ спиною, закричала, покраснѣвъ отъ негодованія:

— Оставишь ли ты его въ покоѣ, бездѣльникъ ты этакій!

— Что случилось? спросила жена мастера.

— Что случилось? — сказала взволнованная дѣвушка. — Вашъ мальчикъ колетъ подмастерье шиломъ!

— Ахъ, Боже мой! Онъ еще ребенокъ, замѣтила тетушка.

— Такъ вы дурно его воспитываете и не увидите отъ него ничего хорошаго, если будете позволять ему нападать на людей съ тѣмъ, что ему попадется подъ руку.

— Ну, ну! — пробормоталъ мастеръ, — съ подмастерьемъ что церемониться!

— Вотъ какъ! Неужели вы можете отвѣчать передъ вашей совѣстью и передъ родителями мальчика за то, что вы, вмѣсто честнаго обученія его вашему ремеслу, держите его въ вашемъ домѣ не лучше собаки, отдаваемой на истязаніе дѣтямъ? Стыдитесь; я моему ребенку не позволила бы и съ животнымъ обращаться такъ безчеловѣчно.

— Это вашъ мужицкій взглядъ, грубо сказалъ мастеръ.

Но мать дала своему дѣтищу нѣсколько пинковъ и увела его за перегородку. Мальчишка какъ будто удивился такому обращенію и усмотрѣлъ въ немъ не наказаніе, а совершенно новый взглядъ на его невинную забаву. Онъ конечно тотчасъ догадался, кому обязанъ полученными шлепками и, обратившись къ Бригиттѣ, высунулъ ей языкъ.

Она съ досадою отвернулась и сказала тономъ, изъ котораго ясно было видно, что она относится къ планамъ своей тетушки не безъ предубѣжденія:

— Возвратимся однако къ тому, о чемъ прежде говорили. Чему же именно я могу у васъ научиться?

— Всему, что тебѣ нужно, чтобы исполнять твою службу, — ласково сказала жена мастера. — Я сама нѣсколько лѣтъ была кухаркою въ большомъ домѣ, а потомъ и замужъ вышла.

Мастеръ потвердилъ эти слова кивкомъ и многозначительно улыбнулся, глядя на племянницу, какъ бы желая дать ей понять, что она и сама не догадывается, какую пользу можетъ принести ей пребываніе въ этомъ домѣ.

— Сколько же времени я проживу у васъ? спросила дѣвушка.

— Этаго заранѣе никакъ нельзя сказать; конечно, смотря по способностямъ.

— А что же платить-то мнѣ прійдется?

— Ахъ, Боже мой! — съ улыбкой сказала тетушка. — Между родственниками какіе разсчеты! Судиться не станемъ. Кстати, я пошлю подмастерье за ужиномъ, только я неохотно даю мальчику крупную ассигнацію, потому что онъ никогда хорошенько не знаетъ, сколько слѣдуетъ ему получить сдачи, а мелкихъ денегъ въ домѣ нѣтъ. Ты была бы очень любезна, если бы дала одинъ гульденъ въ займы.

Бригитта, хотя и исполнила желаніе городской тетушки, у которой не было въ домѣ мелкихъ денегъ, но не прибавила, какъ это обыкновенно говорится, «что такая ссуда доставляетъ ей большое удовольствіе».

Подмастерье ушелъ съ кувшиномъ и посудой, а вернулся съ пивомъ и жаркимъ. Видимое удовольствіе, съ какимъ супруги сѣли за столъ, и безцеремонная поспѣшность, съ какою они принялись ѣсть и пить, свидѣтельствовали о томъ, что ужинъ имѣлъ совершенно экстренный характеръ. Мастеръ былъ очень нѣженъ со своей супругой и весьма человѣколюбивъ къ окружающимъ, потому что пожертвовалъ стаканъ пива и подмастерью; когда же онъ въ заключеніе чокнулся съ Бригиттой, то у нея не осталось болѣе сомнѣнія въ томъ, что праздновалось въ сущности ея прибытіе, и притомъ на ея счетъ, а не на счетъ хозяевъ.

Когда убрали со стола и заперли лавку, Христіанъ и подмастерье легли передъ перегородкой, на соломенный тюфякъ, а Бригиттѣ было предложено лечь въ постель за перегородкой, вмѣстѣ съ тетушкою и двумя дѣтьми, но она выпросила себѣ также соломенный тюфякъ и легла на полу.

Газовый рожокъ завернули; пламя и безъ того уже нѣсколько часовъ питалось комнатнымъ воздухомъ, и то, что въ этомъ воздухѣ оставалось хорошаго, было вскорѣ поглощено дыханіемъ пяти человѣкъ. Въ душномъ помѣщеніи, между сырыми стѣнами, Бригитта провела безпокойную ночь. На груди деревенской дѣвушки, привыкшей къ изобилію чистаго, свѣжаго воздуха, лежала свинцовая тяжесть. Она охотно отворила бы окно, если бы у нея достало силы встать. Къ утру она проснулась съ сильною головною болью и чувствовала себя болѣе слабою, чѣмъ наканунѣ.

Такъ какъ за завтракомъ снова пришлось послать подмастерье, а ему нельзя было довѣрять крупную ассигнацію, то тетка вновь обратилась къ помощи Бригитты.

Рано утромъ она училась нагрѣвать воду на спиртѣ; днемъ таскала на рукахъ маленькаго ребенка, или оберегала старшаго отъ подмастерья; вечеромъ гуляла съ теткой по сосѣднимъ улицамъ; а ночью спала, насколько это было возможно. Такъ какъ въ лавку Христіана почти никто не заходилъ, то она пріобрѣла весьма невыгодное понятіе о дядюшкиной «фабрикѣ обуви», но за то возымѣла величайшее уваженіе къ крупной ассигнаціи тетки.

Четверо сутокъ выдержала она такимъ образомъ; на пятыя же встала съ постели, ни съ кѣмъ не поздоровавшись, вымыла лицо и руки и привела волосы въ порядокъ.

— Гиттерль! — сказала тетушка; — я не могу не похвалить тебя за твое прилежаніе; варить завтракъ ты теперь можешь и одна.

Дѣвушка покраснѣла отъ досады.

— Мнѣ право даже совѣстно — продолжала тетка — выпрашивать у тебя деньги; но сегодня я непремѣнно велю размѣнять ассигнацію, а пока, сдѣлай мнѣ еще разъ одолженіе…

— Покажите-ка мнѣ это чудо; у насъ въ деревнѣ я ничего подобнаго не видала.

— Конечно, конечно. Когда я пойду мѣнять ассигнацію, такъ покажу тебѣ ее, а теперь не хочется шарить въ комодѣ.

— Напрасно вы думаете, что ужъ я такъ глупа. Тонкая ложѣ можетъ продержаться недѣлю, а грубой — не хватитъ и на четыре дня; у васъ же она проглядываетъ во всемъ: и въ вывѣскѣ вашей, и въ прислугѣ, которую вы будто бы держали, и въ подмастерьѣ, котораго вы еще держите, хотя онъ у васъ ровно ничему не можетъ научиться. Но чваниться при всемъ этомъ вамъ ужъ никакъ не приходится. Какъ бы то ни было, я дольше у васъ оставаться не намѣрена, а то, что вы у меня заняли, я вамъ дарю. Прощайте же, дядюшка и тетушка!

Она взяла свой узелъ и вышла изъ лавки, оставивъ супруговъ пораженными величайшимъ удивленіемъ. Она прошла уже довольно большое разстояніе, а все еще слышала брань башмачницы на улицѣ.

Бригитта шла по немногимъ улицамъ, которыя она узнала послѣ вечернихъ прогулокъ съ тетушкою, и гдѣ жили отчасти знакомые ей люди; имъ была она представлена какъ «племянница изъ деревни», и теперь многіе изъ нихъ кланялись ей и заговаривали съ нею, такъ что она тутъ же имѣла случай выслушать различныя мнѣнія на счетъ сдѣланнаго ею рѣшительнаго шага. Толстая сосѣдка на углу неодобрительно покачала головою.

— Кто посовѣтовалъ вамъ поступить такимъ образомъ, дитя мое, — сказала она, — тотъ добра вамъ не желалъ; что будете вы дѣлать въ Вѣнѣ, одинокая, на чужой сторонѣ? Не пришлось бы вамъ раскаяться въ томъ, что вы сдѣлали!

Это было не утѣшительно. Хозяйка на противоположномъ углу сказала:

— Если бы только мнѣ представился случай поговорить съ вами наединѣ, я бы тотчасъ сказала вамъ, что тамъ жить нельзя. Порядочному человѣку нельзя жить въ домѣ, гдѣ всѣ пропадаютъ отъ грязи и дѣлаютъ долги, какъ это водится у Цейдельгуберовъ. Подите въ заведеніе для рекомендаціи прислуги; въ Вѣнѣ никто еще не умиралъ съ голоду, если только хочетъ работать. Богъ въ помощь!

Это звучало уже иначе. Бригитта размышляла такимъ образомъ: «Если бы кто нибудь сказалъ мнѣ: „не слѣдуетъ выливать грязную воду, прежде чѣмъ добудешь чистую“; или другой кто замѣтилъ бы: „однако эту воду пить нельзя безъ отвращенія; нельзя и купаться въ ней, не пачкаясь еще болѣе“ — этимъ они выразили бы то же, что хотѣли сказать обѣ сосѣдки. Ну, я согласна съ мнѣніемъ хозяйки: лучше я не буду ни пить, ни купаться.»

Она остановилась, потому что очутилась передъ входною дверью, надъ которой была надпись: «Заведеніе для рекомендаціи прислуги». Налѣво и направо, на обѣихъ створкахъ дверей, ведущихъ въ помѣщеніе, были наклеены объявленія, съ указаніемъ, на какія именно мѣста требуется прислуга. Бригитта ободрилась, когда прочла и сочла всѣ эти объявленія; «тамъ, гдѣ спросъ на служащихъ такъ великъ, найдется конечно и скромное мѣстечко для меня», думала она.

Исполненная радостныхъ надеждъ, она позвонила и вошла. Она очутилась въ маленькой комнатѣ; по стѣнамъ, съ обѣихъ сторонъ стояли скамейки, выкрашенныя коричневою краскою, въ родѣ тѣхъ, которыя тянутся вдоль стѣнъ въ простонародныхъ гостинницахъ; низкая деревянная рѣшетка, окрашенная точно также, отдѣляла скамейки отъ серединной части комнаты, въ которой стоялъ, прислонившись къ конторкѣ, пожилой, очень худой и неряшливо одѣтый господинъ, занятый тѣмъ, что въ нѣмомъ созерцаніи кусалъ палочку своего пера.

— Добраго утра — сказала Бригитта, но видя, что конторщикъ, не отрываясь отъ своихъ мыслей, продолжалъ грызть перо, добавила: — Я желала-бы получить мѣсто.

Худощавый господинъ вынулъ на минуту искусанную палочку изо рта и произнесъ: «Садитесь».

Бригитта расправила свои юбки, положила узелъ подлѣ себя на скамейку и стала ждать, что будетъ далѣе; но дальше ничего не было; только нѣкоторое время спустя, конторщикъ какъ бы опомнившись позвалъ: "фрау Франкъ! "

На этотъ зовъ, изъ боковой двери появилась маленькая толстенькая женщина, съ очками на носу; она подошла къ рѣшеткѣ и осмотрѣла вставшую съ мѣста дѣвушку съ головы до ногъ. — «Что вамъ угодно»? спросила она, окончивъ свой осмотръ.

— Я ищу мѣста.

— Вы еще не записывались у меня? Покажите вашу служебную книжку и ваши аттестаты. У кого служили вы въ послѣднее время?

— Я жила до сихъ поръ въ деревнѣ, и такъ какъ я пришла въ Вѣну именно для того, чтобы искать себѣ мѣсто, то и не могу показать вамъ ни книжки, ни свидѣтельствъ, милая госпожа!

— Такъ, такъ; значитъ, вы нигдѣ не служили? — Толстая дама задумчиво показала головой, а конторщикъ почесалъ перомъ за ухомъ. — Еще нигдѣ не служили! повторила дама; — это жаль; дѣло пойдетъ тугонько.

— Но развѣ въ Вѣнѣ нѣтъ начинающихъ службу? Развѣ у васъ все ученая прислуга?

Дама насмѣшливо улыбнулась. — Ученою прислуга не родится конечно, но мы не охотно беремся рекомендовать людей, незнающихъ своего дѣла.

— Въ объявленіяхъ, приклеенныхъ на дверяхъ, значатся столько свободныхъ мѣстъ, что вы, какъ я полагаю, должны быть рады, если представляется кто нибудь, желающій и способный занять предлагаемое мѣсто.

На конторщика напалъ приступъ кашля, который еще усилился, когда фрау Франкъ замѣтила съ нѣкоторою откровенностью, что эти объявленія расклеиваются болѣе для ободренія ищущихъ мѣстъ, для того, чтобы вселить въ нихъ довѣріе и привлечь въ контору, но что для свободной прислуги должны сперва найтись господа.

Это показалось Бригиттѣ не совсѣмъ честнымъ.

Посредница еще разъ осмотрѣла дѣвушку, но уже съ болѣе благосклонною миною и въ обратномъ порядкѣ, т. е. съ ногъ до головы, послѣ чего она удалилась, давъ обѣщаніе сдѣлать все, отъ нея зависящее, какъ скоро необходимые предварительные порядки будутъ соблюдены, при чемъ г-нъ Антонъ — конторщикъ всегда оказываетъ помощь приходящимъ.

Г-нъ Антонъ вторично попросилъ Бригитту сѣсть; онъ потребовалъ ея свидѣтельства о крещеніи; спросилъ, какъ ея фамилія, гдѣ она родилась, къ какому сословію принадлежитъ, сколько ей лѣтъ и какаго она вѣроисповѣданія. Онъ разспросилъ ее объ ея способностяхъ, намѣреніяхъ и требованіяхъ и добросовѣстно занесъ всѣ отвѣты въ соотвѣтствующія рубрики своей большой книги.

Эта точность показалась Бригиттѣ ободрительною, и надежда на все лучшее снова засіяла для нея. Писецъ засыпалъ пескомъ не высохшія чернила и захлопнулъ книгу такъ внушительно, что каждый могъ понять, что именно онъ хотѣлъ этимъ сказать: «Тутъ все написано; заботиться больше не о чемъ; все сдѣлается очень скоро». — Затѣмъ онъ протянулъ руку дѣвушкѣ и скралъ: «Пожалуйте гульденъ; это слѣдуетъ съ васъ за запись»!

Это тоже было ясно какъ день, но у Бригитты не было пониманія на такія рѣчи; тамъ, въ деревнѣ, мужикъ мужику при покупкѣ давалъ правда задатокъ, но онъ зналъ, что обезпечиваетъ ему этотъ задатокъ; а тутъ объ обезпеченіи не было и помину, и ей приходилось выдавать деньги на дѣло далеко не вѣрное! Она въ раздумьи покачала головою.

— Платою за запись — пояснилъ конторщикъ, замѣтивъ ея нерѣшительность, — вы пріобрѣтаете наше ходатайство за васъ; благодаря ей, имя ваше внесено въ наши книги, какъ желающей получить мѣсто, что даетъ вамъ право навѣдываться сюда каждый день до тѣхъ поръ, пока желаемое мѣсто не будетъ найдено.

— Прошу не обижаться моимъ замѣчаніемъ; но если вы не можете запоминать именъ вашихъ кліентовъ и должны записывать ихъ въ книгѣ, да еще при томъ заставляете ихъ каждый день бѣгать сюда, напоминать вамъ о себѣ — то вѣдь вы обременяете себя лишнимъ, безполезнымъ трудомъ и другихъ напрасно затрудняете, а за это кажется нигдѣ не платятъ. Къ тому же можно долго оставаться записанною и навѣдываться гораздо долѣе, чѣмъ это было бы желательно. Я скажу вамъ вотъ что: доставите вы мнѣ мѣсто — тогда и деньги отъ меня увидите, но ранѣе того вамъ ихъ не видать.

— Милостивая государыня — сказалъ г-нъ Антонъ — такъ нельзя дѣлать. Плата за вписываніе въ книгу небольшой взносъ, но для насъ она имѣетъ большое значеніе; это вмѣстѣ съ тѣмъ и выраженіе довѣрія къ намъ нашихъ кліентовъ, а потому мы не можемъ не взимать этой платы. Развѣ мы вправѣ дѣлать исключенія? Нѣтъ; что означало-бы исключеніе въ одномъ данномъ случаѣ? Оно означало бы, что мы, ради скептическаго духа подозрительности одного лица, пошатнулись въ собственныхъ принципахъ и пренебрегли довѣріемъ столь многихъ лицъ; это было бы униженіемъ для насъ и неуваженіемъ къ другимъ. Всѣ, кто помѣченъ въ этой книгѣ — онъ поднялъ правую руку, на которой болтались клочки разорваннаго нарукавника, и торжественно положилъ на книгу свои пять пальцовъ, запачканныхъ чернилами; — всѣ занесенные въ эту запись, безпрекословно внесли намъ этотъ залогъ довѣрія, и всѣ они, рано или поздно, съ соблюденіемъ очереди, получатъ черезъ наше посредство пріятное для себя мѣсто. Да, такъ оно непремѣнно будетъ! — Онъ ободрительно похлопалъ рукою по переплету фоліанта, какъ будто желая и его успокоить на счетъ будущности внесенныхъ въ него именъ.

— Барышня, вы еще значитесь въ этихъ графахъ на ряду съ другими; подумайте хорошенько; рѣшитесь вы сдѣлать требуемый взносъ, о которомъ, какъ о сущей бездѣлицѣ, и говорить не стоило-бы или хотите быть исключенною изъ числа записанныхъ? Мнѣ жаль было бы тотчасъ вычеркнуть ваше имя изъ этой книги. — Онъ уже открылъ книгу и угрожающимъ жестомъ поводилъ надъ нею перомъ.

Бригитта встала. — Любезный господинъ Антонъ — сказала она; вы не должны говорить съ нами такъ глупо, что васъ и понять нельзя; что же касается до моего раздумья, то вотъ что пришло мнѣ на мысль въ эту минуту: послѣдняя изъ записанныхъ не можетъ быть исключена изъ ряда другихъ; а я все-таки замѣчаю, что мой гульденъ удостоился длинной рѣчи съ вашей стороны — и еще какой длинной! Жаль, что напрасно старались. Заманчивыя обѣщанія вездѣ даромъ можно найти; на нихъ я не намѣрена тратить деньги; что дадите, за то и получите — вотъ это будетъ честный торгъ!

— Предубѣжденіе! — пробормоталъ писецъ. — Очень сожалѣю, но… Онъ не договорилъ заключенія, а только, высоко приподнявъ брови, искоса взглянулъ на дѣвушку и приподнялъ перо надъ бумагой.

— Вычеркивайте! Къ дѣлу! смѣясь говорили Бригитта.

Перо со скрыпомъ заходило по строчкамъ, засыпаннымъ пескомъ. Бригитта поблагодарила г-на Антона за его трудъ и вышла изъ подвальнаго помѣщенія.

— Эта не глупа! проговорилъ писецъ. Ни о чемъ не думая, онъ снова уставился взглядомъ въ открытую книгу; обозначенная въ ней національность дѣвушки оказалась еще не зачеркнутою; по разсѣянности ли, изъ состраданія или по равнодушной небрежности, только онъ провелъ по этой строчкѣ — сухимъ перомъ. Вдругъ въ старомъ ребенкѣ пробудилась какая-то неопредѣленная потребность; онъ зашевелилъ губами, какъ младенецъ, отыскивающій грудь матери, и снова впалъ въ пріятно-безмятежное душевное состояніе, какъ скоро почувствовалъ въ зубахъ палочку своего изгрызаннаго пера.

Бригитта зашла во второе и въ третье учрежденія въ этомъ родѣ и наконецъ рѣшилась, на счастье, ходить по улицамъ и спрашивать во всякой конторѣ, занимающейся рекомендаціею прислуги, нѣтъ ли для нея мѣста; но успѣхъ вездѣ былъ одинаковъ, при чемъ она утѣшала себя только тѣмъ, что вездѣ отказывалась отъ платы, на которую пришлось бы израсходовать весь ея маленькій капиталъ. Она не могла дать себѣ отчета, въ какомъ мѣстѣ она находилась, такъ какъ улицы были ей всѣ незнакомы. День склонялся къ вечеру, а она еще не знала, гдѣ будетъ ночевать, да и мало надѣялась на слѣдующій день, который оказываіся праздничнымъ; значитъ, лавки будутъ затворены. Ей сдѣлалось страшно. Неужели прійдется воротиться къ городской тетушкѣ? О, ни за что на свѣтѣ! Вотъ тамъ еще маленькая лавочка, оклеенная употребляемыми въ этихъ случаяхъ объявленіями. Она рѣшилась на послѣднюю попытку.

И тутъ та же неудача. Повѣсивъ головку, Бригитта нерѣшительнымъ шагомъ вышла изъ конторы, какъ вдругъ чей-то крикливый голосъ окликнулъ ее: — Эй! голубушка!

Дѣвушка оглянулась въ недоумѣніи.

Звали ее изъ-подъ воротъ дома, у которыхъ помѣщалась зеленная лавочка. Владѣтельница этой лавочки, женщина дородная, съ платкомъ на головѣ, повязаннымъ для защиты отъ лучей солнца, которые впрочемъ уже давно не падали на этотъ уголокъ, кивала Бригиттѣ и кричала: — Васъ же мнѣ и нужно! Я говорю съ вами. Вы входили туда, въ заведенія, гдѣ рекомендуютъ прислугу?

— Да; я ищу мѣста.

— Такъ вамъ слѣдовало идти ко мнѣ, а не къ людямъ, которые не знаютъ ни прислуги, ни господъ и потому никакъ не могутъ догадаться — что кому нужно; а я все это извѣдала и уже поставила на мѣста столько людей, сколько они отродясь въ своей конторѣ не видали. Вы изъ деревни, голубушка?

— Да.

— И вы скромная дѣвушка?

— Я требую только того, что справедливо.

— Оно и правильно: справлять свою работу и требовать, что слѣдуетъ — это и честно и прямодушно. Вы нравитесь мнѣ. Мы съ вами сойдемся.

Женщина эта была изъ говорливыхъ: языкъ у нея тотчасъ развязался.

— Видите ли, я терпѣть не могу дѣвушекъ, которыя или не знаютъ, чего онѣ могутъ требовать, или представляются такими смиренницами, что для нихъ — поди-ка — все хорошо; а посмотришь, такъ все оказывается не по ихъ вкусу. Вы не можете себѣ представить, сколько иногда хлопотъ навяжешь себѣ на шею; да не только съ дѣвушками, а скажу правду — и съ господами. Вѣрите ли, есть такія барыни, которымъ всякая дѣвушка кажется слишкомъ порядочною! Туда смѣю я посылать только такихъ, — хи! хи! — которыя не могли бы обворожить барина, съ которыми онъ не вздумалъ бы давать волю рукамъ. Ну, а есть и дома, гдѣ старому барину каждая дѣвушка кажется не довольно пріятною, или гдѣ молодой повѣса поминутно заглядываетъ въ кухню. Тутъ-то, голубушка, говорю вамъ, и надо знать другъ друга, чтобы не послать кого нибудь на неподходящее мѣсто, потому ято я — Боже сохрани! не желаю дать честной дѣвушкѣ поводъ сдѣлаться несчастною или повредить своему доброму имени. На свѣтѣ все бываетъ; на всякую требу найдется и требуемое; и я такихъ знаю, въ которыхъ нечего портить. А для васъ найду я порядочное мѣсто; положитесь только на меня. Нѣтъ у васъ пристанища — такъ идите ко мнѣ; будете платить гульденъ въ недѣлю и получите за это приличную постель. Вамъ недолго прійдется платить; у меня всегда такъ, что одинъ уступаетъ мѣсто другому; на долгое время я и не могла бы брать къ себѣ людей. Положите-ка сюда вашъ узелъ, а потомъ мы вмѣстѣ пойдемъ домой. Я только уберу товаръ… Здравствуйте, герръ фонъ-Фишеръ!

Господинъ, къ которому относился поклонъ, былъ старый, но видный человѣкъ, которому толстая трость, находившаяся въ рукѣ его, нужна была не для опоры.

— Добраго вечера, фрау Бруннеръ — отвѣтилъ онъ мимоходомъ; но вдругъ какъ будто что-то припомнилъ, стукнулъ тростью о плиты панели и обратился къ продавщицѣ съ вопросомъ: — Что, жена моя уже говорила съ вами?

— Нѣтъ, сударь.

— Нѣтъ? — Онъ подошелъ къ овощенной лавкѣ. — Ну, такъ какъ случай уже привелъ меня сюда, то я передамъ вамъ ея желаніе: намъ нужна для ухода за ребенкомъ дѣвушка, за которую вы могли бы отвѣчать, и чѣмъ скорѣе вы добудете намъ такую, тѣмъ лучше. Ну! Это что за гримаса, фрау Бруннеръ? Я не хочу чтобы вы могли въ чемъ нибудь подозрѣвать насъ, старыхъ людей.

— Ахъ! Боже мой, герръ фонъ-Фишеръ — хи! хи! — какъ бы мнѣ пришло это на умъ! Помилуйте! Увѣряю васъ честью, что я не дѣлала никакой мины.

— Такъ это была не гримаса? Это хорошо… Нашъ старшій сынокъ, бѣдняга, который овдовѣлъ годъ тому назадъ, долженъ былъ уѣхать по дѣламъ и отдать своего малютку намъ на попеченіе. Въ домѣ отъ этого происходитъ нѣкоторый безпорядокъ; моимъ полу-взрослымъ дочерямъ не приходится еще возиться съ ребятами, а мы, старики, уже не годимся для этого дѣла; съ годами теряется къ нему навыкъ… такъ вотъ намъ и понадобился человѣкъ, которому можно бы поручить исполненіе этой обязанности. Мы взяли бы прислугу не надолго, быть можетъ, только на мѣсяцъ или на полтора, до возвращенія отца; но вы знаете какое наше жилованье и обращеніе съ людьми, поэтому если бы какая нибудь порядочная дѣвушка не имѣла ничего лучшаго въ виду, то нашимъ мѣстомъ ей не слѣдовало бы пренебрегать.

Старый господинъ говорилъ, а госпожа Бруннеръ значительно подмигивала Бригиттѣ. — Конечно не слѣдуетъ, — сказала она наконецъ, — я же знаю, что у васъ житье хоть куда!.. Да вотъ кстати, здѣсь стоитъ порядочная дѣвушка, которая, правда, только что пріѣхала изъ деревни; но я знаю, что она достойная особа; она еще не нашла себѣ мѣста и будетъ рада случаю… Идетъ, что ли?

— Я благодарила бы Бога, если бы вы взяли меня къ себѣ, милый господинъ — сказала Бригитта. — Я главное ищу уголокъ въ домѣ хорошихъ людей, гдѣ бы я могла пріютиться; на долгое или на короткое время — объ этомъ я пока не спрашиваю; только бы мнѣ положить моему дѣлу хорошее начало; за дальнѣйшее я пока не безпокоюсь.

— Да, фрау Бруннеръ — возразилъ старый господинъ, съ улыбкою глядя на Бригитту, которая, замолчавъ, съ опущенными глазами стояла подлѣ него; — я охотно нанялъ бы эту дѣвушку, потому что она сказала мнѣ: милый господинъ, а это всегда пріятно слышать, тѣмъ пріятнѣе, что отъ такихъ, какъ она, я уже давно не слыхалъ подобныхъ словъ.

— Хи! хи! — посмѣивалась торговка. — Ужъ вы извините, ее, герръ фонъ Фишеръ; она прямо изъ деревни. А вы голубушка моя, должны привыкать говорить: сударь.

— Хорошо, хорошо; не журите ее; не лишайте меня этой маленькой радости на старости лѣтъ!.. Однако, не шутя, вы, знаете, что я не могу такъ прямо сказать вамъ: да или нѣтъ; это дѣло моей жены.

— О! я знаю вкусы вашей барыни — возразила г-жа Брунноръ. — Только я полагаю, что такъ какъ и вамъ нужно какъ можно скорѣе опредѣлить нянюшку къ вашему ребенку, то вы хорошо сдѣлаете, если тотчасъ возьмете дѣвушку съ собою и дома представите ее вашей супругѣ; я увѣрена, что барыня не отошлетъ ее ко мнѣ назадъ.

— Хорошо сказано; на этотъ рискъ я готовъ идти. Ступайте за мною, милое дитя; дорога наша не дальняя.

Торговка подняла узелъ дѣвушки и продѣла его ей на руку. — Видите, — сказала она съ чувствомъ собственнаго достоинства, — что можетъ сдѣлать старая Бруннеръ; изъ-подъ воротъ, прямо съ мѣста, безъ всякихъ записей и бѣготни… Сознайтесь, этого вы не могли себѣ представить. Ну, дайте-ка еще разъ взглянуть на васъ, чтобы намъ не ошибиться другъ въ другѣ; я знаю, — вы отъ меня не уйдете… Прошу поцѣловать ручку барыни! Прощайте, герръ фонъ Фишеръ.

Бригитта сдѣлала нѣсколько шаговъ, догоняя стараго господина, который быстро шелъ впередъ, но потомъ она дернула его за рукавъ и пошла рядомъ съ нимъ: — Не сердитесь на меня, сударь; только я должна сказать вамъ — будь это ко вреду моему или нѣтъ, — что я терпѣть не могу лжи; эту женщину я вижу сегодня въ первый разъ, и она конечно желала мнѣ добра, когда утверждала, что хорошо меня знаетъ; но это все таки неправда.

Старый господинъ съ удивленіемъ взглянулъ прямо въ лицо дѣвушки. — Какъ знать! — возразилъ онъ; — кажется, она распознаетъ людей съ перваго взгляда на нихъ. Иди смѣлѣй!

Съ этими словами онъ зашагалъ далѣе, а Бригитта послѣдовала за нимъ.

IV.

Ужасы первой ночи, проведенной подъ чужою кровлей. — Читателямъ, интересующимся наружностью героини, представится здѣсь рѣдкій случай заглянуть черезъ плечо ея въ высокое трюмо; всякое же дальнѣйшее желаніе можно было бы заподозрить въ нескромности. — Между Гиттой и Густой завязывается тѣсная дружба. — Прибытіе г. Фишера младшаго.

Домъ, въ который они теперь вступили, отличался роскошью, привѣтливостью и оживленіемъ, въ немъ было множество газовыхъ и водопроводныхъ трубъ, роскошныхъ лѣстницъ и корридоровъ, выстланныхъ крупными гладкими плитами, большихъ входныхъ дверей и ярко блестящихъ на солнцѣ оконъ. Бригитта даже какъ-то сконфузилась, когда ей пришлось подыматься по лѣстницѣ вслѣдъ за старымъ господиномъ въ верхніе этажи дома, при чемъ каждый шагъ ея подбитыхъ толстыми гвоздями башмаковъ громко и явственно отдавался по всему дому.

Г. Фишеръ остановился наконецъ передъ одною изъ дверей и позвонилъ; имъ тотчасъ отворили, и они вошли. Онъ знакомъ приказалъ ей слѣдовать за нимъ, и пройдя нѣсколько комнатъ, въ которыхъ царствовалъ почти полный мракъ, такъ какъ онѣ были освѣщены только газовыми фонарями съ улицъ, они вступили въ третью комнату, гдѣ за круглымъ столомъ, залитымъ яркимъ свѣтомъ лампы, сидѣло нѣсколько человѣкъ.

Бригитта скромно остановилась у дверей.

— Здравствуйте, дѣти, — сказалъ старый господинъ. — Вотъ я привелъ вамъ кое-кого. Проходя мимо, я заговорилъ съ нашей зеленщицей, и она тотчасъ рекомендовала мнѣ эту молодую дѣвушку; поговори съ нею, женушка; торговка увѣряетъ, что она тебѣ навѣрное понравится.

Съ лампы сняли абажуръ; сидѣвшія за работой по правую и по лѣвую сторону стола въ широкихъ креслахъ двѣ молодыя дѣвушки тотчасъ же опустили руки на колѣни и съ любопытствомъ устремили глаза на Бригитту; юноша, читавшій нѣсколько въ сторонѣ, не счелъ нужнымъ даже на минуту поднять глаза съ занимавшей его книги, и только сидѣвшая посреди кушетки пожилая дама подозвала Бригитту, ласково проговоривъ:

— Подойди же сюда, дитя мое. Что же ты тамъ стоишь? Не бойся!

Бригитта неловко сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ: — Я и не боюсь васъ, сударыня, только не охотно ступаю своими толстыми башмаками; въ нихъ хорошо бѣгать по деревнѣ, а здѣсь я все боюсь испортить вамъ чистый полъ.

— Ты вѣрно полагаешь; что этимъ разсердишь меня, и что я не захочу послѣ этого нанять тебя?

— Нѣтъ, — отвѣчала молодая дѣвушка, и веселыя ямочки заиграли на ея щекахъ, — нѣтъ, этого я не боюсь, если только вообще я прійдусь вамъ по нраву, милая барынька; изъ-за этого мы съ вами, я думаю, не разошлись бы, но я сочла бы за грѣхъ загрязнить такой чудесный полъ.

Г-æa Фишеръ улыбнулась и одобрительно кивнула головой, потомъ сдѣлала Бригиттѣ еще нѣсколько вопросовъ и наконецъ объявила, что согласна нанять ее.

Молодая дѣвушка поцѣловала ей руку и хотѣла сдѣлать то же самое относительно стараго барина, но онъ высоко поднялъ руки надъ головою и сказалъ: — Нѣтъ, я еще не такой старикъ, чтобы довольствоваться только такаго рода изъявленіями почтенія, и если бы у меня было нѣсколько болѣе юношескихъ помысловъ, то я потребовалъ бы отъ тебя другаго, лучшаго доказательства твоего расположенія. Цѣлованье рукъ у насъ въ семействѣ вообще не принято и допускается только въ отношеніи старой барыни; дочери мои тоже не особенно дорожатъ имъ и вообще предпочитаютъ, когда имъ цѣлуютъ ручки молодые кавалеры.

Обѣ молодыя дѣвушки весело разсмѣялись, что служило доказательствомъ, что намекъ этотъ не задѣлъ ихъ за живое и что отецъ только въ шутку оклеветалъ своихъ дочекъ; старикъ же скорчилъ уморительную физіономію и съ притворной серьезностью произнесъ: — Что же касается сидящаго тамъ молодаго человѣка, то я даже строго на строго запрещаю тебѣ подходить къ нему къ ручкѣ и вообще совѣтую его остерегаться.

Молодой человѣкъ даже вспыхнулъ отъ негодованія, съ шумомъ захлопнулъ свою книгу и быстро выбѣжалъ изъ комнаты, съ сердцемъ воскликнувъ:

— Ну, сегодня, папаша, вы опять рѣшительно невыносимы!

Когда утихъ веселый хохотъ, возбужденный его стремительнымъ бѣгствомъ, старая барыня, все еще сквозь смѣхъ, замѣтила мужу, стараясь казаться сердитою: — Ты въ самомъ дѣлѣ, папаша, сегодня ужь слишкомъ дурачишься. — Затѣмъ, обращаясь къ Бригиттѣ, продолжала. — Теперь пока ступай въ кухню, дитя мое, раздѣнься, а затѣмъ я уже сама сдѣлаю дальнѣйшія распоряженія.

Бригитта повиновалась: когда дверь затворилась за нею, старый баринъ всталъ и отправился, какъ онъ пояснилъ, за молодымъ мизогиномъ, чтобы помириться съ нимъ.

— Это интересно было бы послушать, — сказала старушка; бѣдный мальчикъ! — Своими шутками онъ его скоро совсѣмъ выгонитъ изъ дома.

Нѣсколько позднѣе, послѣ ужина въ кухнѣ, Бригитту позвали въ маленькую комнатку, гдѣ рядомъ съ постелью для взрослаго человѣка стояла и маленькая желѣзная кроватка, возлѣ которой сидѣла на стулѣ молодая дѣвушка. При видѣ входящихъ, она быстро встала и спросила:

— Ахъ, мамочка! ты, кажется, привела няню для нашей маленькой Августы?

— Да, дитя мое, теперь ты снова можешь возвратиться къ обычнымъ твоимъ домашнимъ занятіямъ; только присматривай за нею еще первое время; наша новая дѣвушка очень неопытна, это ея первое мѣсто, но, кажется, она выказываетъ готовность работать, и главное, отличается любовью къ чистотѣ и порядку.

Бригитта такимъ образомъ тотчасъ была вознаграждена этими словами за состраданіе свое къ чистому полу комнаты.

— Какъ тебя зовутъ? спросила барышня.

— Бригиттой Лейпольдъ.

— Значитъ, Гитта? Ну, будь же ласкова и терпѣлива съ нашей малюткой. Ее зовутъ, какъ я уже говорила, Августой, какъ и ея такъ рано умершую мать.

— О! будьте покойны, барышня. Какой же женщинѣ можетъ показаться труднымъ полюбить ребенка?

Это звучало нѣсколько иначе, чѣмъ общеупотребительныя, хвастливыя увѣренія обыкновенной прислуги; поэтому мать съ дочерью привѣтливо переглянулись и, давъ ей необходимыя наставленія, готовились выйти.

— Цѣлую вашу ручку, сударыня! сказала молодая дѣвушка.

— Доброй ночи, Гитта!

На порогѣ барышня замѣтила: — Это, кажется, весьма интересный экземпляръ деревенской дѣвушки, мамаша!

Затѣмъ шаги ихъ заглохли, и воцарилась глубокая тишина.

Бригитта взяла ночникъ, горѣвшій въ сторонкѣ на маленькомъ ночномъ столикѣ, и подошла къ желѣзной кроваткѣ: ей такъ хотѣлось взглянуть на свою питомицу. Едва слышно приблизилась она къ ребенку, закрывая рукой свѣтъ, потомъ осторожно раздвинула пальцы, и узкая полоса свѣта упала на цвѣтущее личико четырехлѣтней дѣвочки; глубоко зарывшись въ подушку, лежала бѣлокурая головка, вокругъ которой какъ волны распадались золотистыя косы; крошечныя ноздри раздувались правильно и мѣрно, между тѣмъ, какъ ярко красныя губки были крѣпко стиснуты.

Это было милое созданіе, и она долго любовалась имъ.

Вдругъ ребенокъ потянулся и заметался; она быстро отступила, поставила ночникъ на мѣсто, подошла къ окну и взглянула на улицу; стояла свѣтлая тихая ночь, на небѣ свѣтились звѣзды, а внизу на землѣ, въ домахъ, мелькали огоньки.

Но она на все это не обращала вниманія, мысли ея были всецѣло поглощены ребенкомъ, спавшимъ такъ мирно и тихо въ своей высокой кроваткѣ. Ей вдругъ показалось, что она слишкомъ опрометчиво поступила на это мѣсто, не обдумавъ хорошенько, какая серьезная будетъ лежать на ней отвѣтственность; правда, что все это будетъ продолжаться только четыре или шесть недѣль, а это еще не большой срокъ. Между тѣмъ, какъ много можетъ случиться въ это короткое время съ такимъ маленькимъ существомъ, какъ неисправимо можетъ оно пострадать на всю жизнь изъ-за пустой оплошности въ присмотрѣ или неразумной любви? О, да! Если бы только Господь Богъ не послалъ ей какаго нибудь несчастья — за все остальное она могла бы еще поручиться. Конечно она взяла на себя трудную, очень трудную обязанность, и вполнѣ сознаетъ это; да и какую пользу могутъ принести ей и ребенку самый тщательный присмотръ, самый внимательный уходъ! Все же это не можетъ равняться никогда материнскому глазу, неустанно и зорко слѣдящему за дитятей, а вѣдь ей поручено замѣнить на сколько возможно бѣдной дѣвочкѣ покойную мать.

Ребенокъ заплакалъ во снѣ, и она быстро подошла къ нему, но онъ уже спалъ опять также тихо, какъ и прежде. Она ласково отстранила густые локоны съ личика и проговорила: — Моя бѣдная, милая, бѣлокурая сироточка; повѣрь, что никто не будетъ въ правѣ сказать впослѣдствіи, что они могли бы отдать тебя въ лучшія руки.

Она стала раздѣваться и вдругъ поскользнулась и инстинктивно схватилась обѣими руками за ночной шкапчикъ, который заколыхался и повалился на нее, видимо желая упасть вмѣстѣ съ нею на полъ; и не будь коврика, сжалившагося надъ нею въ минуту величайшей опасности и давшаго ей возможность удержаться на ногахъ, она навѣрное потерпѣла бы полное пораженіе въ этой неожиданной борьбѣ съ мебелью.

— Господи помилуй! — прошептала она, оправившись отъ перваго испуга. — Это могло бы плохо кончиться. Вотъ бы я надѣлала шуму! Что за странность у этихъ людей дѣлать такіе скользкіе полы, что имъ же самимъ приходится потомъ раскидывать по нимъ ковры, чтобы только не упасть.

Вдругъ она замѣтила, что потеряла золотой крестикъ, который всегда носила на шеѣ, и тутъ же увидѣла его у своихъ ногъ на коврѣ; она нагнулась, чтобы поднять его, и выпрямляясь, опять-таки не мало испугалась, увидѣвъ напротивъ, въ углу, какую-то особу, которая тоже выпрямлялась и неподвижно уставилась на нее; но уже черезъ минуту она едва не расхохоталась во все горло, узнавъ въ незнакомкѣ самое себя, свой образъ, отражавшійся въ высокомъ трюмо. Она невольно подошла къ нему. Темнорусые распущенные волосы густыми прядями ниспадали ей на спину, и въ этой рамкѣ еще красивѣе выдавалось цвѣтущее, здоровое лицо съ веселыми темными глазками, маленькимъ, съ розовыми ноздрями, носикомъ, посреди котораго едва обозначался крошечный горбикъ, и свѣжими губками, между которыми блестѣли въ эту минуту прелестные зубы; она улыбалась и съ удовольствіемъ оглядывала въ зеркалѣ свою плотно сложенную и вмѣстѣ съ тѣмъ стройную фигуру. Такъ простояла она нѣсколько минутъ, любуясь собственной красотою, за что не слѣдуетъ винить никого, кто въ состояніи это сдѣлать; но вдругъ она вздрогнула, сложила на груди руки, задула лампу и легла спать.

Покоясь среди полу-мрака незнакомой комнаты, она невольно съ грустью вспомнила о своей родинѣ и обо всемъ томъ, что она до сихъ поръ пережила. Права ли она была, покидая родной домъ изъ любви къ другимъ и на горе себѣ?.. Но непосредственное впечатлѣніе настоящей дѣйствительности мало по малу нарушило ясность ея мыслей и проходившихъ въ умѣ ея образовъ, и скоро сонъ окончательно отогналъ все ея прошедшее въ міръ сновидѣній.

Когда она на другое утро открыла глаза, было уже совершенно свѣтло.

«Тетя Тереза!» позвалъ звонкій голосокъ. Бригитта вскочила съ постели и подошла къ желѣзной кроваткѣ. Ребенокъ лежалъ съ широко открытыми голубыми глазами, но моментально снова закрылъ ихъ, увидѣвъ передъ собою чужое лицо, и принялся плаксивымъ голосомъ звать тетю Терезу. Напрасно Бригитта ласково уговаривала его, онъ только все болѣе капризничалъ и все громче кричалъ, такъ что когда, четверть часа спустя, въ комнату вошли бабушка и тетя, то молодая дѣвушка, совсѣмъ запуганная, проговорила: — Она не хочетъ со мною подружиться, а между тѣмъ я такъ хочу полюбить ее, какъ мать!

Старушка разсмѣялась. — Ну, милая Гитта, — успокоила она ее, — оставайся только при своемъ добромъ намѣреніи относительно ребенка; отъ такихъ крошечныхъ созданій нельзя требовать, чтобы они тотчасъ же угадали твое расположеніе, но и они научаются скоро и вѣрно распознавать своихъ друзей.

Ребенка одѣли на цѣлый день, и такъ какъ бабушка и тетя нерѣдко разрѣшали и Бригиттѣ принимать участіе въ этой церемоніи, увѣряя дѣвочку, что это Гитта и что она будетъ очень любить ее, то желаемое соглашеніе скоро установилось. Еще въ тотъ же день малютка охотно отправилась съ нею гулять, а черезъ нѣсколько дней Бригиттѣ уже представился случай въ душѣ посмѣяться надъ самой собою, такъ какъ она опять готовилась упрекнуть въ черной неблагодарности такъ скоро привыкшаго къ ней человѣка, который окончательно забылъ тетю Терезу и каждое утро звонкимъ голосомъ звалъ уже «Гитта»!

Проживъ недѣлю въ большомъ городскомъ домѣ, она должна была сознаться, что въ немъ жить не дурно и что, чувствуя себя подъ непосредственнымъ надзоромъ столькихъ людей, которымъ желаешь угодить, невольно отучаешься отъ разныхъ дурныхъ привычекъ, которыя прежде прошли бы ею незамѣченными.

Четвертая недѣля была уже на исходѣ, Бригитта все еще продолжала служить. Наступила пятая. Дѣвушкѣ было очень тяжело утѣшать неустанно освѣдомлявшагося объ отцѣ ребенка увѣреніями, что онъ скоро долженъ вернуться; вѣдь когда онъ дѣйствительно пріѣдетъ, то въ ней не будутъ болѣе нуждаться, и ей прійдется разстаться съ хорошими господами, которыхъ она успѣла полюбить, и съ ребенкомъ, къ которому уже привязалась всѣмъ сердцемъ.

Бригитта сидѣла съ дѣвочкой въ маленькомъ садикѣ, примыкавшемъ ко двору; ребенокъ игралъ у ея ногъ, или бѣгалъ взадъ и впередъ; она же усѣлась въ бесѣдкѣ, которая напоминала ей ту, гдѣ такъ часто сиживала ея старушка-мать на родной землѣ. О! если бы она могла хоть на минуту присѣсть теперь здѣсь, противъ нея! Какъ охотно показала бы она ей дѣвочку, такую миленькую и умницу, чтобъ и старушка могла порадоваться, глядя на прелестнаго ребенка! Она чуть не сказала: бабушка! Эта мысль разсмѣшила ее, и ребенокъ, услыхавъ ея смѣхъ, вскочилъ съ земли и тоже звонко разсмѣялся.

Но дѣвочка этимъ не удовольствовалась, ея веселость разыгралась, она сорвала съ головы соломенную шляпку, набрала въ нее песку и, вертясь на мѣстѣ, какъ маленькій волчокъ, быстро разбросала песокъ по цвѣточнымъ клумбамъ.

— Перестань, Густя, — воскликнула Бригитта, — ахъ, какая ты нехорошая дѣвочка!

Ребенокъ встряхнулъ шляпой, изъ который высыпались послѣднія песчинки, затѣмъ подбѣжалъ къ ней, прислонился къ ея колѣнямъ и обратилъ на нее свое разгорѣвшееся личико.

— Я не хочу быть всегда пай-дѣвочкой — сказала она. — Папа мнѣ ничего не везетъ. Можетъ быть, и совсѣмъ не вернется.

— Фи, маленькая шалунья, какъ ты можешь такъ говорить! Папаша навѣрное скоро пріѣдетъ, и если привезетъ тебѣ что нибудь, то я нарочно скажу ему, чтобы онъ не давалъ тебѣ игрушекъ оттого что ты хочешь быть пай-дѣвочкой только въ томъ случаѣ, если онъ тебѣ подаритъ что нибудь. А добрыя дѣти всегда ведутъ себя хорошо, даже если имъ никто ничего не даритъ.

— Добрыя дѣти развѣ ничего не получаютъ, когда ведутъ себя хорошо? нѣсколько печально спросила дѣвочка.

— Нѣтъ, ничего не получаютъ; они ведутъ себя хорошо для того, чтобы ихъ любили.

Ребенокъ на минуту задумался. — А папа также будетъ любить меня? внезапно освѣдомился онъ.

— Конечно, онъ будетъ любить тебя,

Въ эту минуту послышался радостный и оживленный говоръ, и быстрые шаги направились къ бесѣдкѣ. Бригитта увидѣла все семейство Фишеръ, въ полномъ составѣ приближавшееся къ ней, и посреди его — господина лѣтъ тридцати, съ веселымъ лицемъ; она тотчасъ же угадала, кто это былъ, еще прежде, чѣмъ раздался радостный крикъ ребенка, который узналъ входившаго отца.

Дѣвочка со всѣхъ ногъ бросилась къ отцу, который быстро схватилъ ее на руки и опустился на скамейку въ бесѣдкѣ, всецѣло отдаваясь порывистымъ ласкамъ своей любимицы.

Бригитта поднялась съ мѣста, но такъ какъ родители и сестры пріѣзжаго сгрупировались вокругъ бесѣдки, то она не могла удалиться и вынуждена была остаться.

Когда малютка нѣсколько успокоилась, она прислонилась головкой къ плечу отца и тихо спросила: — А ты привезъ мнѣ что нибудь, папа?

— Конечно привезъ, Густхенъ.

— И ты подаришь Густхенъ то, что привезъ для нея?

— Безъ всякаго сомнѣнія, если только Густхенъ была пай-дѣвочка.

— Добрыя дѣти ничего не получаютъ, когда они хорошо себя вели, серьезно пояснила Густхенъ.

— Почему же нѣтъ?

— Нѣтъ, они ничего не получаютъ; они ведутъ себя хорошо только для того, чтобы ихъ любили.

— О! ты безкорыстная дѣвочка! Скажи пожалуйста, кто же внушаетъ тебѣ съ такихъ раннихъ поръ чувство долга? Кто сказалъ тебѣ, что хорошія дѣти ничего не получаютъ?

Дѣвочка указала крошечнымъ пальчикомъ на Бригитту, господинъ обернулся въ ту сторону и внезапно увидѣлъ передъ собою цвѣтущую, молодую дѣвушку, правая рука которой была еще протянута къ дѣвочкѣ, за черезъ чуръ быстрыми движеніями которой она до тѣхъ поръ зорко слѣдила; свѣжее, честное личико спокойно глядѣло на него; ни одинъ мускулъ въ немъ не дрогнулъ, оно выражало глубокое и ясное сознаніе исполненнаго долга. Это выраженіе придавало еще больше прелести миловидному лицу. Онъ вдругъ весь вспыхнулъ и быстро поднялся съ мѣста.

— Ахъ, да! — произнесъ, онъ, — вѣдь это вѣрно Гитта? Вы прекрасно присматривали за моимъ ребенкомъ. Благодарю васъ.

Дѣвушка глубоко вздохнула и потомъ проговорила низкимъ груднымъ голосомъ, звучавшимъ нѣсколько глухо вслѣдствіе едва замѣтной въ немъ дрожи:

— Безъ нашихъ деревенскихъ разсужденій, баринъ, я должна вамъ сказать, что благодарить вамъ меня не за что; я это охотно дѣлала. И если я теперь должна буду разстаться съ ребенкомъ, то жалѣю объ этомъ не изъ опасенія, что другая хуже будетъ обходиться съ нимъ, чѣмъ я, а только потому, что не мнѣ прійдется за нимъ присматривать.

— Ну, пока вы еще можете при немъ оставаться; я на дняхъ уѣду, вѣроятно на такой же почти срокъ, и очень радъ буду остаться въ увѣренности, что моя дѣвочка и впередъ будетъ здѣсь подъ такимъ хорошимъ надзоромъ.

— Благодарю покорно, сударь, за доброе обо мнѣ мнѣніе. Я охотно и съ любовью смотрѣла за малюткой, хотя знала, что сегодня, можетъ быть, мнѣ прійдется ее покинуть. Я также охотно и съ той же любовью буду заботиться объ ней и теперь, когда знаю, что еще остаюсь при ней; если бы приходилось всегда думать о будущемъ, то это отравляло бы всѣ наши радости, а на землѣ ихъ и такъ немного у человѣка.

Молодой человѣкъ взялъ со скамейки свою шляпу и разгладилъ складку нашитаго на ней крепа.

— Да, вы правы, на свѣтѣ немного бываетъ радостей, повторилъ онъ. — Онъ привлекъ къ себѣ ребенка и понесъ его, сопровождаемый всѣмъ семействомъ, къ дверямъ сада; на порогѣ онъ обернулся къ оставшейся позади Бригиттѣ. — Идите же съ нами, — сказалъ онъ, и передалъ дѣвочку на руки подошедшей дѣвушки; — пока она еще принадлежитъ вамъ.

Молодая дѣвушка улыбнулась съ выраженіемъ благодарности. Онъ еще разъ взглянулъ на это лице съ особеннымъ, ему одному свойственнымъ выраженіемъ — единственное лице, между тысячью другихъ, которому такъ и хочется закричать: «Да, это именно ты! не обыденное, а своеобразное, особое существо! ты являешься тѣмъ, чѣмъ ты хочешь быть!» Вездѣ, гдѣ бы ни встрѣчались подобныя исключительныя натуры, въ пыли, или въ высшихъ слояхъ общества, онѣ имѣютъ невольную притягательную силу. Для нихъ лично все равно, спѣшатъ ли сходиться съ ними, или нѣтъ.

Бригитта была обрадована признательностью отца ея питомицы и нашла вполнѣ естественнымъ съ его стороны, что такой важный баринъ не желалъ болѣе имѣть съ нею ничего общаго и говорилъ съ нею, простой бонной, только тогда, когда считалъ это неизбѣжнымъ. Его отъѣздъ назначенъ былъ рано утромъ въ одинъ изъ слѣдующихъ дней, онъ просилъ не будить ребенка, но Бригитта явилась на порогѣ его комнаты и повела его къ высокой кроваткѣ, въ которой дѣвочка сидѣла спокойная, бодрая и веселая. Онъ принялся ласкать ее, и надъ отцемъ и малюткой тихою радостью засвѣтились глубокіе темные глаза; онъ увидѣлъ свѣтъ ихъ, когда поднялъ взоръ, снова быстро опустилъ глаза и поспѣшно вышелъ изъ комнаты.

V.

Знакомитъ читателя съ Зебенсдорфомъ. — Два дома, породнившіеся посредствомъ женитьбы, и ихъ семейства. — Бургомистръ имѣетъ разговоръ съ своимъ бывшимъ работникомъ, причемъ многаго не можетъ понять, и дѣлаетъ въ заключеніе одно изъ тѣхъ безспорныхъ замѣчаній, которыя при извѣстныхъ обстоятельствахъ обращаются въ пророчество.

Въ Зебенсдорфѣ число номеровъ надъ домами было не больше, чѣмъ во всякомъ другомъ зажиточномъ селѣ, но дорога, ведущая съ одного конца деревни на другой, была очень длинна, потому что домъ не прилегалъ къ дому, а каждый изъ нихъ выдвигалъ между собою и своимъ сосѣдомъ свои сады и обширные дворы; иногда же и большое имѣніе располагалось со всѣми угодьями среди обширныхъ земель, вдоль самой деревенской дороги. Самое большое изъ такихъ имѣній называется «Мшистая поляна»; въ немъ хозяйничалъ Антонъ Гюблингеръ. Болѣе сорока лѣтъ прожилъ онъ на свѣтѣ и до тѣхъ поръ ни мало не интересовался женщинами; но когда у него, годъ назадъ, въ короткое время, умерли одинъ за другимъ, родители, то онъ счелъ себя обязаннымъ поставить во главѣ своего дома хозяйку.

Выборъ былъ для него не труденъ. Большое къ большому и льнетъ, а Антонъ стоялъ на одномъ уровнѣ съ бургомистромъ, и то, чего не доставало послѣднему въ богатствѣ, восполнялось выпадавшимъ на долю его почетомъ. Всякій былъ убѣжденъ въ томъ, что Антонъ могъ сдѣлаться только зятемъ бургомистра, и судьба сыграла бы злую шутку надъ нимъ, если бы вмѣсто единственной дочери послала бургомистру единственнаго сына; откуда бы взялъ тогда владѣтель «Мшистой поляны» себѣ хозяйку? Но такимъ образомъ пріятная случайность устроила дѣло такъ, что владѣнія Антона могли быть присоединены къ бургомистрскому дому.

Юліана, единственная дочь бургомистра, одобряла повидимому нѣжную склонность обоихъ домовъ другъ къ другу и не препятствовала ихъ соединенію; по крайней мѣрѣ она не дѣлала никакихъ возраженій, когда отецъ объявилъ ей, что она должна выйти за Антона Гюблингера. Впрочемъ, при властолюбивомъ характерѣ старика, возраженія и не помогли бы ей ни въ чемъ. Свадьба была сыграна; дворовые крестьяне «Мшистой поляны» могли быть довольны, такъ какъ рядомъ съ хозяиномъ сидѣла теперь и хозяйка.

Если же новой хозяйкѣ приходилось дѣйствительно сидѣть, то на это было у нея излюбленное мѣсто въ саду, подъ ивою съ зубчатою листвою; вѣтви дерева были подперты шестами и, свѣсившись по сторонамъ до самой земли, образовали на большомъ пространствѣ нѣчто въ родѣ круглой зеленой бесѣдкй.

Тамъ-то сидѣла она въ одно свѣтлое, солнечное утро; передъ нею стояли два человѣка; одинъ, по лѣвую сторону, былъ ея мужъ; другой, по правую — ея отецъ, бургомистръ Зебенсдорфа.

Маленькая, едва ли не слишкомъ кругленькая, Юліана сидѣла на скамейкѣ, откинувшись на спинку ея; голова, съ черными какъ смоль волосами, была опущена, а глаза, тоже темные, со жгучимъ, искрящимся взглядомъ, прятались подъ глубокими складками вѣкъ; щеки ея разгорѣлись; руки повисли по сторонамъ, но на толстыхъ губахъ играла едва замѣтная улыбка.

Хозяинъ «Мшистой поляны» выросъ немного выше своей хозяйки, но былъ за то худой, невзрачный человѣкъ, утверждавшій, будто заботы о большомъ хозяйствѣ не дали ему вполнѣ развиться. Однако лицо Гюблингера не носило на себѣ отпечатка той великой заботы, о которой онъ говорилъ; на немъ все было «кругло и гладко»; да и теперь нижняя часть его выражала полную неподвижность и невозмутимость, между тѣмъ какъ брови, надъ маленькими сѣрыми глазами, широко раскрытыми и упорно устремленными на жену, по временамъ передергивались, что какъ будто означало радостное участіе въ чемъ-то, нравившемся Антону, но нравившееся не столько его собственной личности, сколько ему, какъ представителю «Мшистой поляны»,

— Будь это только мальчикъ! — пробормоталъ онъ; одна мысль, что ему, быть можетъ, прійдется изъ-за дочери передавать въ чужія руки и домъ, и дворъ, уже теперь непріятно тревожила его. — Если бы только Богъ далъ намъ мальчика! повторилъ онъ громче прежняго, и взглядъ, который онъ косвенно бросилъ на тестя, выражалъ нѣчто близкое къ злорадству.

Но бургомистръ, высокій и здоровый какъ дерево, стоялъ какъ великанъ передъ мужемъ и женой. На его широкомъ лицѣ, съ щетинообразными клочками волосъ надъ глазами, съ выдающеюся нижнею губою и съ отвислыми щеками, ясно читалось мужицкое высокомѣріе и мужицкое же упорство; то, что сказывалось о непоколебимой строгости и о неумолимой жестокости въ угловатыхъ, грубыхъ чертахъ его, не смягчалось и тѣмъ отрывистымъ, громкимъ смѣхомъ, которымъ засмѣялся теперь бургомистръ, шутя погрозивъ пальцемъ молодымъ людямъ; онъ и это впрочемъ сдѣлалъ неловко, потому что человѣкъ этотъ не умѣлъ никому грозить въ шутку.

— Ахъ, вы бездѣльники! — закричалъ, онъ, — такъ-то вы распоряжаетесь? Скоро дѣло состряпали! Не прошло еще шести недѣль послѣ свадьбы!

— Гм! — промычалъ въ носъ крестьянинъ-землевладѣлецъ. — За то какая-же и свадьба была! досказалъ онъ.

Намѣреніе его было — дать разговору другой оборотъ, и это удалось ему.

Бургомистръ выпрямился во весь ростъ.

— Да, была свадьба! — повторилъ онъ — за то и денежекъ она мнѣ стоила не мало! Старожилы говорятъ, другой такой свадьбы здѣсь никто съ роду не видалъ!

— А мнѣ все жаль вспомнить, какъ только заговорятъ объ этомъ начала молодая.

— Жаль? Чего это?

— Что лучшая подруга моя не могла быть на свадьбѣ.

— О комъ ты это вспоминаешь?

Бургомистръ насупилъ брови.

— О Бригиттѣ Лейпольдъ.

— Какъ объ олицетворенной невинности! не правда-ли? — проворчалъ старикъ. — Она не могла сдѣлать ничего лучше, какъ уйти съ глазъ моихъ, и уйти какъ можно дальше!

— Развѣ она уѣхала?

— Черезъ недѣлю, кажется, послѣ вашей свадьбы; ушла потихоньку въ городъ; говорятъ — поступать въ услуженіе.

— А что Кристль?

— Не знаю, что дѣлаетъ этотъ негодяй. А тебѣ не слѣдовало бы разспрашивать меня о тѣхъ людяхъ, о которыхъ мнѣніе мое тебѣ хорошо извѣстно. Не понимаю я, какъ это старуха — жена школьнаго учителя, могла молчать при этомъ. Хорошо, что у меня нѣтъ такой дочери; я бы скоро покончилъ съ нею.

Онъ сдѣлалъ движеніе, будто хватаетъ кого-то и душитъ руками за горло. Молодая въ испугомъ вскинула на него глазами.

— Ну конечно, — продолжалъ онъ; — гдѣ мало денегъ, тамъ мало и чести; нѣтъ ничего у человѣка, такъ и не лѣзь людямъ на глаза… Ну, довольно объ этомъ! Мнѣ пора идти. Да хранитъ васъ Богъ! Бездѣльники вы право! — И съ этими словами онъ пошелъ по саду и очутился на улицѣ.

— Большой шутникъ твой отецъ! — сказалъ Гюблингеръ; — но сказалъ онъ это въ шутку или серьезно, разобрать было трудно, потому что на лицѣ его не дрогнулъ ни одинъ мускулъ.

Когда бургомистръ вышелъ изъ за предѣлы имѣнія своего зятя, на краю рва, по той сторонѣ большой дороги, показался молодой крестьянинъ, который до тѣхъ поръ сидѣлъ подъ кустомъ можжевельника. Парень былъ блѣденъ и казался нездоровымъ; темно-русыя кудри въ безпорядкѣ падали на его низкій лобъ, а каріе глаза, которые прежде, судя по нѣсколькимъ складочкамъ въ углахъ, вѣроятно лукаво глядѣли на свѣтъ божій, были теперь тусклы; въ рукахъ у него была здоровая дубина, на которую онъ старался опираться теперь, когда всталъ, и нетвердымъ шагомъ пустился въ догонку за бургомистромъ, быстро шедшимъ впереди; но старанія его были напрасны: разстояніе, отдѣлявшее обоихъ людей, становилось все значительнѣе.

— Эй, Кристль! — воскликнулъ косарь, который, вскинувъ косу на плечо, въ эту минуту подходилъ къ нему. — Наконецъ-то ты снова появился!

— Я не виноватъ, что мнѣ въ послѣднее время рѣдко приходилось бывать здѣсь! — возразилъ тотъ, къ кому обращена была эта рѣчь. — Полтора мѣсяца пролежалъ я въ постели, да вотъ двѣ недѣли все еще поправляюсь; такъ онъ меня уходилъ, проклятый.

Онъ поднялъ дубину и погрозилъ ею вслѣдъ бургомистру.

— Да и правда, преглупая исторія вышла съ этой дочкой учителя. А вѣдь она еще была питомицей старика и гостьей въ его домѣ. Если бъ тебѣ и вправду пришла охота съ нею сблизиться, ты, я думаю, могъ бы найти на это лучшее время и болѣе благопріятный случай.

Кристль слегка надулся: — Легко разсуждать, когда бѣда уже случилась!

— Да и то надо сказать — продолжалъ работникъ, — старикъ вѣдь отлично обошелся съ тобой послѣ этого, прислалъ тебѣ денегъ, какъ будто бы ты еще находился у него въ услуженіи… Заплатилъ цырюльнику за леченіе…

— Ну, ему лучше знать, почему онъ это все сдѣлалъ.

— Это конечно; онъ вѣроятно побоялся суда; самому пришлось бы потерпѣть пропасть непріятностей, издержекъ и хлопотъ.

Кристль презрительно усмѣхнулся: — Да, онъ побоялся суда, подъ судъ попасть никому не охота.

— Ахъ, ты мошенникъ! — засмѣялся работникъ и хлопнулъ его по плечу. — Ну, я думаю, ты не даромъ отказался отъ мысли подать на него жалобу въ судъ; ему, полагать должно, дешевле бы обошлось, если бы онъ самъ тотчасъ же отправился въ тюрьму!

— Не безпокойся, вѣдь онъ и теперь еще можетъ это сдѣлать. Однако прощай, я долженъ переговорить съ нимъ.

— Ну, рекомендуй ему меня, если ему вздумается еще съ кѣмъ нибудь подраться. Съ Богомъ, Кристль.

Бургомистръ вернулся въ свое помѣстье и уже нѣсколько минутъ провелъ въ своемъ кабинетѣ, когда у дверей раздался короткій стукъ, заставившій его поднять глаза. Не выждавъ разрѣшенія войти, Кристль быстро отворилъ дверь и затѣмъ затворилъ ее за собою на ключъ.

— Цѣлую вашу руку, г. бургомистръ, произнесъ онъ.

Старикъ бросилъ на него сердитый взглядъ. — Ты? Что тебѣ отъ меня нужно? — Онъ провелъ лѣвой рукой по лбу и прибавилъ уже болѣе спокойнымъ, хотя все еще недовольнымъ тономъ: --Ну, что, уже выздоровѣлъ? Это я могъ бы узнать въ свое время и другимъ путемъ, для того, чтобы послать за тобою, если бы ты мнѣ понадобился. А до тѣхъ поръ ты могъ бы ко мнѣ и не являться.

— Ну, не сердитесь, вѣдь ужь я все равно пришелъ. Поздравляю васъ, хоть и поздненько…

— Съ чѣмъ это?

— Да со свадьбой. Вы ужъ что-то больно поторопились дочку-то замужъ выдать.

— А что? развѣ ее не пора было выдать замужъ? Тебѣ-то моей поспѣшности удивляться нечего, послѣ того, какъ ты, негодяй, подалъ всѣмъ въ моемъ домѣ такой дурной примѣръ.

— Ну, что ужь тутъ опять гнѣваться? Что было, тому не миновать… Съ вашего позволенія. — Парень пододвинулъ себѣ стулъ и усѣлся у письменнаго стола. — Я еще немного слабъ на ногахъ — съ усталой улыбкой пояснилъ онъ; — но я полагаю, что если бы даже прежнее здоровье и вернулось ко мнѣ, то вы бы не взяли меня больше къ себѣ въ услуженіе?

— Это ты правильно разсуждаешь.

Кристль протянулъ правую руку черезъ столъ и взялъ ножницы, которыми принялся вертѣть въ рукѣ, какъ бы играя ими: — Въ «Мшистой полянѣ», я думаю, меня также не охотно бы приняли?

— Конечно нѣтъ.

— Ну, а за вами и за хозяиномъ «Мшистой поляны» идутъ всѣ здѣшніе жители, вамъ стоитъ только показать примѣръ, и изъ любви къ вамъ всѣ здѣсь охотно дадутъ мнѣ умереть съ голоду. Или вы желаете, чтобы я тоже навсегда ушелъ отсюда, какъ это сдѣлала Бригитта?

— Та ушла отъ насъ по собственной волѣ.

— О! повѣрю, совершенно по собственной волѣ!.. А вѣдь и мнѣ поневолѣ прійдется уйти, потому что я не могу тоже здѣсь оставаться. Вотъ объ этомъ-то я и хотѣлъ переговорить съ вами; что же собственно будетъ со мною теперь?

Бургомистръ съ удивленіемъ взглянулъ на него.

Ножницы въ рукахъ парня вертѣлись съ усиливающейся быстротой. — Вѣдь вы опекунъ, сказалъ онъ.

— Только не твой, и того, что съ тобой будетъ теперь, я знать не знаю, и знать не хочу! — воскликнулъ старикъ. — И не смѣй забываться предо мной въ моемъ собственномъ домѣ, знай, что я этого не потерплю. — Онъ вырвалъ у него изъ рукъ ножницы и бросилъ ихъ на столъ.

— Это вы правильно сказали, — замѣтилъ парень, испуганно съежившись на своемъ стулѣ; — забываться не слѣдуетъ даже тогда, когда остаешься съ человѣкомъ съ глазу на глазъ; соръ изъ избы всегда такъ легко выносится, и между людьми все скоро узнается. Въ этомъ вы совершенно правы; мысли и слова ваши всегда и вездѣ справедливы, только кулаки не слѣдуетъ пускать въ ходъ, это уже выходитъ слишкомъ грубо.

— Я и сказать не могу, какъ раскаяваюсь въ томъ, что въ минуту горячности самъ подалъ тебѣ случай пріобрѣсти надо мною такое важное преимущество.

— Ну, что объ этомъ говорить? Я самъ погорячился еще раньше васъ, такъ что теперь мы съ вами квиты. Я знаю также, что мнѣ нечего ожидать отъ васъ особеннаго къ себѣ расположенія, но враждебно относиться ко мнѣ вамъ тоже нѣтъ причины. Не все ли вамъ равно будетъ, если я останусь здѣсь, и вы мнѣ отведете мѣстечко, гдѣ бы я могъ спокойно прожить свой вѣкъ и которое вамъ лично не стоило бы ни гроша?

Бургомистръ покачалъ головою.

— Я тебя не понимаю — мнѣ совершенно все равно, останешься ли ты здѣсь, или нѣтъ. Что же касается такихъ мѣстечекъ, на которыхъ бы можно было жить, не платя ни гроша, такъ я самъ съ удовольствіемъ взялъ бы ихъ для себя сколько угодно.

— Ну, это легко уладить. Разрѣшите мнѣ жениться на Бригиттѣ, и я удовольствуюсь вполнѣ имуществомъ ея матери.

— Если бы ты попросилъ меня объ этомъ прежде, то я имѣлъ бы многое сказать не въ твою пользу. Но при настоящемъ положеніи дѣлъ, я разрѣшаю тебѣ отправиться на поиски дѣвушки и передать ей, что я изъявилъ согласіе на бракъ ея съ тобою.

— Нѣтъ, такимъ образомъ я бы не желалъ явиться на глаза Бригиттѣ; вамъ одному слѣдовало бы употребить тутъ вашу власть и ваши опекунскія права; опаснаго тутъ ничего не можетъ быть — когда конь уже разъ всталъ въ оглобли, то ему нельзя обернуться вспять… Очень плохо ей у меня не будемъ, я ужъ буду беречь ее, и все таки это будетъ честное дѣло. Только этимъ я не удовольствуюсь, и отъ этого мнѣ не легче, что вы такъ милостиво изъявляете на мой бракъ съ нею ваше согласіе; вы обязаны вынудить согласіе и у самой дѣвушки, вотъ чего я требую.

— Чего ты требуешь? — крикнулъ на него бургомистръ, вскочивъ со стула. Онъ выпрямился во весь ростъ и съ минуту молча смотрѣлъ на парня, потомъ глубоко вздохнулъ и замѣтилъ совершенно спокойно: — Мнѣ кажется, любезный, что цирюльникъ тебя плохо вылечилъ, у тебя въ головѣ что-то не ладно!

— Чортъ бы васъ побралъ! — въ свою очередь вспылилъ парень, и тоже вскочилъ со стула. — Совѣтую вамъ не грубить мнѣ; я вѣдь все время болтаю кругомъ да около, да каждое свое слово взвѣшиваю на вѣсъ золота, и все это для васъ! Смѣйтесь сами надъ собой, но надо мной шутить вамъ не приходится. Напрасно вы представляетесь! Какъ будто васъ нужно убѣждать въ томъ, что вы сами лучше всѣхъ понимаете — что на счетъ прошедшаго всѣ люди здѣсь должны быть слѣпы, какъ зяблики, для того, чтобы никто изъ нихъ не угадалъ истины! Добудьте мнѣ эту дѣвушку во что бы то ни стало, и вы можете быть спокойны, что все будетъ шито и крыто: на меня положиться вы можете и на нее тоже, когда она, волею или неволею, будетъ моей женою. На это я твердо разсчитываю, было бы вамъ это извѣстно.

Бургомистръ покачивалъ головой, укоризненно поглядывая на парня, который въ изнеможеніи снова опустился на стулъ, едва переводя дыханіе.

— Соберись съ духомъ и успокойся, — произнесъ старикъ и подошелъ къ нему. — Смотри, какъ ты измучился. Вчужѣ жалко глядѣть на тебя… А теперь помолчи; или еще болтать тебѣ хочется? Пожалуйста, не говори больше ничего. Голова идетъ кругомъ, когда тебя долго слушаешь. Говорю, тебѣ успокойся; что можно будетъ сдѣлать, то я вѣдь сдѣлаю. Если ты серьезно хочешь жениться на дѣвушкѣ, то зайди ко мнѣ, передъ тѣмъ, какъ отправишься на поиски за нею; я соберусь съ временемъ и дамъ тебѣ письмецо къ ней.

— Въ которомъ вы прикажете ей выйти за меня замужъ? спросилъ Кристль.

— Въ которомъ я напишу то, что сочту нужнымъ и справедливымъ, отвѣчалъ бургомистръ.

— Нужнымъ и справедливымъ! — улыбнулся парень; — понимаю.

— Ну, а теперь ни слова болѣе объ этомъ, отправляйся домой и ложись въ постель, это будетъ здоровѣе для тебя.

— Да благословитъ васъ Господь, г. бургомистръ, цѣлую вашу руку. Я зналъ, что мы съ вами прійдемъ къ соглашенію.

Кристль вышелъ изъ комнаты. Съ трудомъ спускаясь по крутой лѣстницѣ, опираясь на толстую палку, онъ невольно пробормоталъ: — А какъ онъ ловко прикидывается, будто не понимаетъ, что ему говорятъ!

На верху у окна стоялъ бургомистръ. — Пусть я буду олухомъ, — сказалъ онъ — если хоть слово понялъ изъ того, что наговорилъ мнѣ этотъ бродяга! Право, кажется, онъ немного помѣшался. Надо будетъ переговорить съ цырюльникомъ. Это, пожалуй, опять будетъ стоить мнѣ много денегъ. Но суда всякій боится; не могу же я отдать подъ судъ себя — себя! Ахъ! Если бы не мой горячій, вспыльчивый характеръ — а то, это просто несчастье и для себя, и для другихъ!

VI.

Отецъ Густинъ пріѣзжаетъ и опять уѣзжаетъ — Герръ Миттровицеръ, являющійся человѣкомъ, избѣгающимъ произносить хоть одно липшее слово, сообщаетъ семейству Фишеръ новость, которая вынуждаетъ г. Фишера старшаго разстроить попытку бѣгства изъ родительскаго дома г. Фишера младшаго. — Поучительный разговоръ между отцомъ и сыномъ, въ которомъ буйное увлеченіе юности соединяется съ снисходительными воззрѣніями старости. Бригитта получаетъ важное и удивительное извѣстіе.

Отецъ маленькой Августы возвѣстилъ письменно свой скорый пріѣздъ. Наступило утро столь мало желаннаго для Бригитты дня. Бѣдная дѣвушка исполняла свои обязанности также тщательно и добросовѣстно, какъ и всегда, только голосъ ея звучалъ какъ будто нѣсколько неувѣреннѣе, когда она замѣтила старшей въ домѣ прислугѣ: — Ахъ! если бы только Густхенъ осталась въ домѣ!

— Ну, не думаю, чтобы она осталась, — отвѣчала служанка. — Молодой баринъ оставилъ за собой послѣ кончины своей супруги большую городскую квартиру; одно бѣдное семейство, живущее въ домѣ, смотрѣло за порядкомъ въ пустыхъ хоромахъ и служило барину; на ихъ попеченіи находился всегда и ребенокъ, который только изрѣдка гостилъ то у насъ, то у своей тетки, сестрицы покойной барыни. Послѣ отъѣзда отца нельзя же было оставить дѣвочку въ пустой квартирѣ и на рукахъ чужихъ людей; но теперь она вѣроятно снова вернется туда.

Бригитта глубоко вздохнула: — Для нея все-таки было бы лучше остаться здѣсь!

Старушка горничная улыбнулась: — Я сама была бы этому очень рада, изъ любви къ вамъ обѣимъ!

Около полудня прибылъ ожидаемый гость, и Бригитту съ ребенкомъ позвали къ нему. Послѣ обычныхъ разспросовъ и привѣтствій, когда утихли радостные возгласы малютки, семейство мало по малу стало расходиться, потому что каждый спѣшилъ вернуться къ своимъ обычнымъ занятіямъ.

Ребенокъ сползъ съ колѣнъ отца и принялся звать Гитту. Тогда молодой человѣкъ врядъ дѣвочку за руку, и они вмѣстѣ отправились ее отыскивать; она была въ сосѣдней комнатѣ, гдѣ грустно стояла у окна; дитя радостно бросилось къ ней, обвило ручками ея колѣни, потомъ снова подбѣжало къ отцу и продолжало такимъ образомъ бѣгать отъ одного къ другой, пока не устало; тогда дѣвочка усадила Бригитту на стулъ, влѣзла ей на колѣни, прислонилась головкой къ ея плечу и въ такомъ положеніи мирно уснула.

Молодой отецъ опустился въ ближайшее кресло, взялъ лежавшую подъ рукой на маленькомъ рабочемъ столикѣ книгу и принялся ее перелистывать. Онъ еще ни разу не взглянулъ на молодую дѣвушку, и теперь тоже, не поднимая глазъ, обратился къ ней со словами: — Я вижу, что ребенокъ находится подъ отличнымъ присмотромъ; онъ очень радуетъ меня, да и васъ вѣроятно тоже, поэтому вамъ вѣрно жаль будетъ разстаться съ нимъ. Густхенъ также, я полагаю, осталась бы этимъ не совсѣмъ довольна.

— Лучше ей объ этомъ впередъ ничего не говорить; послѣ она скоро примирится съ разлукой: дѣти вѣдь помнятъ еще наизусть науку забыванья, а взрослымъ приходится изучать ее вновь. Конечно, въ началѣ намъ обѣимъ будетъ не легко; но «долгъ» — господинъ на свѣтѣ, и даже малюткамъ полезно какъ можно раньше съ нимъ освоиваться.

Какъ спокойно говорила она, это заботясь все только о ребенкѣ и умалчивая о себѣ, упоминая о своемъ горѣ только для того, чтобы всѣ понимали, что она молчитъ не изъ гордости, не позволяющей снизойти до просьбы, и не изъ упрямой настойчивости, не допускающей никакой перемѣны!

Молодой человѣкъ бросилъ бѣглый взглядъ на сидѣвшую противъ него дѣвушку. Красивую картину представляла хорошенькая, здоровая, молодая женщина, съ нѣжной заботливостью державшая въ своихъ объятіяхъ нѣжную, мирно почивавшую дѣвочку.

Если ему не удастся удержать при себѣ это милое существо, то уже черезъ нѣсколько дней оно исчезнетъ изъ глазъ его, навсегда, затеряется навѣки въ тысячной толпѣ другихъ людей.

Онъ снова заговорилъ, устремивъ глаза на книгу: — Впрочемъ, вы еще не уйдете изъ нашего дома ни сегодня, ни завтра. Завтра вечеромъ я снова уѣзжаю отсюда.

— Боже мой, какъ вы меня этимъ обрадовали! — воскликнула Бригитта, но тотчасъ же вспомнила, что изъ опасенія разбудить ребенка ей слѣдуетъ говорить тише. — Да, но что же это, сударь, означаетъ? Если вы все такъ будете находиться въ разъѣздахъ, то вѣдь и это тоже никуда не годится. Для того, чтобы хорошо воспитывать ребенка, необходимо заняться имъ вдвоемъ; я съ своей стороны дѣлаю все, что могу, но на содѣйствіе отца я такимъ образомъ никогда не могу разсчитывать.

Эти слова заставили его опустить на колѣни книгу и взглянуть на дѣвушку съ ребенкомъ на рукахъ… Сколько было въ ней женственности! Глаза его встрѣтились съ ея привѣтливымъ и серьезнымъ взглядомъ. Тронутый и огорченный до глубины души, онъ медленно опустилъ голову и забылся въ мечтахъ, въ тѣхъ сладкихъ мечтахъ о чудномъ счастьи, которымъ онъ предавался нѣкогда, въ былыя времена……

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Чудеса, возстававшія въ умѣ его, существовали не внѣ природы, а въ самихъ нѣдрахъ ея. Собственное существованіе есть величайшее изъ чудесъ, о которыхъ мы когда либо слышали, и оно повторяется въ каждомъ человѣкѣ и проявляется въ каждомъ изъ населяющихъ міръ живыхъ существъ. То, что существуютъ другіе люди — чудо, тоже равняющееся первому. Но значеніе, какое мы можемъ имѣть для нихъ въ жизни, и они для насъ — это уже чудо изъ чудесъ.

Вотъ объ этомъ-то чудѣ, заключающемъ въ себѣ цѣлый міръ могучихъ, обоятельныхъ, чудесныхъ проявленій, онъ и мечталъ теперь, какъ любилъ мечтать о немъ и прежде!

Это было въ то время, когда онъ держалъ въ рукахъ вмѣсто жалкой печатной книги, бывшей передъ нимъ теперь, великую книгу человѣческаго сердца, когда онъ увидѣлъ передъ собой образъ матери и ребенка, и такъ погрузился въ созерцанье его, что захлопнулъ книгу чудесъ и не пожелалъ читать дальше.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Да, это было въ то время, когда его молодая жена вынула изъ шкафа пару крошечныхъ вязаныхъ башмачковъ, которые она сама еще нѣкогда носила.

Она весело шутила надъ забавной малюткой, чьи ножки теперь отлично помѣстились въ нихъ и которая важно расхаживала теперь въ новой обуви… И молодая женщина не замѣчала, что сама превращалась въ малаго ребенка, когда весело потряхивала неожиданно отысканными вещицами надъ колыбелью собственнаго дитяти!

Очаровательное чудо!

А развѣ не свершалось съ нимъ теперь новое чудо — пробужденіе минувшихъ сновидѣній при видѣ сидѣвшей противъ него таинственной фигуры!

Онъ медленно поднялъ на нее глаза.

Хорошенькая ножка уперлась въ коверъ, мягкія руки обвивались вокругъ бѣлокурой дѣвочки, и миловидное личико такъ нѣжно слѣдило за правильнымъ дыханіемъ ребенка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Я уѣду, — рѣшилъ онъ про себя, — Если я вернусь съ тѣмъ же чувствомъ, съ какимъ уѣхалъ отсюда… Но это я прежде всего обязанъ уяснить себѣ!

Въ то время, какъ онъ глядѣлъ на дѣвушку, ему показалось, правда, будто бы Бригитта кому-то улыбнулась, но онъ не замѣтилъ, что улыбка эта относилась къ вошедшей въ комнату матери его. Когда старушка увидѣла спавшаго ребенка, она привѣтливо кивнула дѣвушкѣ и затѣмъ бросила весьма странный взглядъ на своего сына, возлѣ котораго простояла нѣсколько минутъ, совершенно имъ незамѣченная. Наконецъ она положила руку на его плечо, и онъ невольно вздрогнулъ при ея простыхъ словахъ: — Пойдемъ ужинать!

За ужиномъ ожидалъ всѣхъ сюрпризъ: едва успѣвшій вернуться домой сынъ внезапно объявилъ, что вынужденъ снова уѣхать на слѣдующій день вечеромъ, конечно по дѣламъ. При этомъ онъ нарочно или дѣйствительно принялся шарить въ своемъ портфелѣ и вынулъ изъ него какой-то желтый и старинный клочокъ бумаги, который развѣ только блаженно вѣрующіе могли бы принять за недавно полученное приказаніе ѣхать. Но сказано было «по нужному дѣлу»; противъ этого возражать было нечего, да никто и не возражалъ.

Прошелъ день, и вечеромъ всѣ распростились, какъ всегда, ласково и дружески. На этотъ разъ Густхенъ крѣпко спала, Бригитта вынула желѣзную рѣшетку кроватки, для того, чтобы отецъ могъ нагнуться и поцѣловать ребенка, и онъ помогъ ей снова вставить рѣшетку.

Его экипажъ только что отъѣхалъ отъ дома, какъ у крыльца остановилась другая карета. Нѣсколько минутъ спустя, г. Митровицеръ, глава торговаго дома, негласнымъ компаньономъ котораго состоялъ молодой Фишеръ, неожиданно предсталъ передъ отцомъ молодаго человѣка.

Негоціантъ былъ маленькій, толстый человѣчекъ; все въ немъ было округлено, начиная съ лица и круглоподрѣзанныхъ волосъ и кончая не менѣе кругло подстриженной бородкой. Онъ былъ весь въ поту и тщательно отиралъ себѣ лобъ платкомъ «Покорнѣйшій» — пропыхтѣлъ онъ — «высоко»! Это означало; «Вашъ покорнѣйшій слуга! Я нахожу, что вы высоко живете, прошу извиненія поэтому, что я такъ взопрѣлъ». Дѣло въ томъ, что онъ обладалъ необыкновенно развитымъ во всѣхъ отношеніяхъ чувствомъ умѣренности и дѣловой экономіи, которую онъ примѣнялъ даже въ обыкновенномъ разговорѣ, довольствуясь только самымъ необходимымъ числомъ словъ и стараясь въ каждой фразѣ сберечь хоть пару словечекъ, какъ бы оставляя ихъ себѣ про запасъ на слѣдующій случай, когда ему прійдется обмѣниваться своими мыслями съ другими.,

— Покорнѣйшій — высоко!

(Конечно, это очень экономно).

Старикъ Фишеръ предложилъ ему сѣсть. Онъ опустился на стулъ, и спросилъ: — Мой негласный?..

(Опять чистый барышъ отъ сбереженныхъ существительнаго и глагола).

— Сынъ мой, хотите вы сказать? Онъ только что опять уѣхалъ на станцію желѣзной дороги.

Г. Митровицеръ скорчилъ чрезвычайно удивленную физіономію.

— Только что вернувшись?

При несомнѣнномъ изумленіи главы торговаго дома отецъ уѣхавшаго также стремительно вскочилъ со стула.

— Развѣ вы объ этомъ ничего не знаете?

— Нѣтъ.

Послѣ этого отвѣта, лице старика Фишера приняло точно такое же растерянное выраженіе, какъ и то, которое не сходило еще съ физіономіи его гостя; и вполнѣ сознавая это, онъ совсѣмъ растерялся, и наконецъ нерѣшительно обернулся ко своей женѣ, которая подозвала его къ себѣ и принялась что-то говорить ему шопотомъ и съ большимъ оживленіемъ.

Послѣдствіемъ этого разговора было то, что Фишеръ снова подошелъ къ сидѣвшему г. Митровицеру, и произнесъ:

— Тутъ вышло вѣроятно какое нибудь недоразумѣніе съ нашей стороны, мы вѣрно не такъ поняли. Завтра же сынъ мой вернется къ вамъ въ вашъ торговый домъ. А пока, я надѣюсь, вы позволите мнѣ удалиться — я долженъ спѣшить по одному очень важному дѣлу… До пріятнаго свиданія!

И онъ стремительно выбѣжалъ изъ комнаты. Г. Митровицеръ также поспѣшно крикнулъ ему вслѣдъ свое прощальное привѣтствіе, но нагнать его не могъ, такъ какъ его ноги разрѣшили ему только медленно и осторожно спуститься по лѣстницѣ, при чемъ онъ задумчиво покачивалъ головой. Конечно, трудно было предположить, чтобы г. Фишеръ старшій потому такъ стремительно обратился въ бѣгство, что боялся разспросовъ со стороны г. Миттровицера, который повсемѣстно былъ извѣстенъ за человѣка, весьма рѣдко позволявшаго себѣ сдѣлать кому нибудь вопросъ, потому что придерживался того мнѣнія, что при страсти къ разспрашиванію человѣкъ за свои хорошія слова выслушиваетъ большею частью крупную ложь; но ясно было, что г. Фишеръ старшій ровно ничего не зналъ о поступкахъ г. Фишера младшаго, а это было многознаменательно.

Впродолженіе всей дороги по лѣстницѣ, сѣнямъ и вплоть до своей кареты негоціантъ громко и горячо обсуждалъ съ самимъ собою совершившійся фактъ, а также побудительныя его причины и предполагаемыя послѣдствія. Въ то же время онъ невольно разоблачилъ тайну своей словесной бережливости: онъ очевидно пускалъ въ ходъ во время монологовъ весь запасъ словъ, которыя сберегалъ во время діалоговъ.

Г. Фишеръ младшій подошелъ къ кассѣ и потребовалъ себѣ билетъ.

— Куда прикажете?

Онъ чуть было не насмѣшилъ кассира, высказавъ всю правду, т. е. отвѣтивъ ему: «все равно, куда нибудь» — но опомнился во время и назвалъ какой то ближайшій городокъ, гдѣ ему никогда не приводилось имѣть дѣло, гдѣ и теперь никто и ничто не ожидало его.

Вдругъ онъ почувствовалъ, что кто-то взялъ его за руку; онъ быстро обернулся и увидѣлъ передъ собою своего отца, который увлекъ его въ сторону, а самъ обратился къ кассиру со словами: — Извините пожалуйста, этому господину вѣроятно прійдется нѣсколько отложить свой отъѣздъ!

— Объ этомъ ему самому, кажется, всего лучше было бы знать!

— Какъ пріятно всюду и вездѣ встрѣчать неизмѣнную учтивость въ обращеніи, которая можетъ до крайности избаловать человѣка!.. Густавъ, будь такъ добръ, пойдемъ со мной, я имѣю сказать тебѣ два слова.

— Господи помилуй! Не случилось ли дома какаго нибудь несчастія?

— Послѣ твоего отъѣзда?.. Нѣтъ.

— Такъ объясни же мнѣ…

— Объясненія прійдутъ въ свое время, а прежде всего мнѣ слѣдуетъ сдѣлать тебѣ нѣсколько вопросовъ. Я вижу тамъ въ сторонѣ маленькій, уединенный садикъ. Пойдемъ туда, тамъ никто не помѣшаетъ намъ переговорить по душѣ.

Молодой человѣкъ молча послѣдовалъ за своимъ отцемъ.

— Скажи пожалуйста, — началъ старикъ, — изъ-за чего собственно тебѣ вздумалось снова уѣзжать отсюда? Въ первый и во второй разъ ты уѣзжалъ по дѣламъ — (онъ движеніемъ руки остановилъ сына, попытавшагося перебить его) — не увѣряй меня, ради Бога, что и теперь тебя призываютъ куда нибудь дѣла. Миттровицеръ только что былъ у насъ, онъ ничего не знаетъ о твоемъ отъѣздѣ.

— Какъ? Миттровицеръ?

— Да, онъ самъ. Значитъ, побудительной причиной твоего новаго путешествія можетъ быть развѣ только самое частное, лично тебя касающееся дѣло. На время твоего отсутствія, и только на этотъ срокъ, мы наняли для ухода за твоимъ ребенкомъ извѣстную тебѣ дѣвушку, Гитту, и теперь твоя мать увѣряетъ меня, что ты снова удаляешься только для того, чтобы она могла остаться. Могу ли я раздѣлить это мнѣніе?

— Дорогой отецъ, я охотно выскажу тебѣ все, что думаю и чувствую по этому вопросу, только прошу тебя, оставь этотъ насмѣшливый тонъ.

— Нѣтъ, я въ правѣ сохранить этотъ тонъ до тѣхъ поръ, пока буду имѣть дѣло съ человѣкомъ, прямо уличеннымъ въ путешествіяхъ по мнимымъ дѣламъ и упорно отрицающимъ свой проступокъ; будь откровененъ, и мы обсудимъ все это съ должнымъ вниманіемъ и полной серьезностью.

— Я буду откровененъ. Да, я имѣлъ намѣреніе удержать эту дѣвушку въ нашемъ домѣ.

— Плохое выбралъ ты для этого средство, оно ни къ чему не поведетъ. Или ты будешь повторять его всякій разъ, когда очутишься снова въ томъ положеніи, въ какомъ былъ сегодня? Что же ты думаешь этимъ выиграть?

— Время! Время, чтобы имѣть возможность уяснить самому себѣ свои чувства.

— Да, но избранный тобою путь годенъ только для того, чтобы удерживать юныхъ молокососовъ отъ легкомысленныхъ дѣйствій; точно также разумно было бы отпустить дѣвушку на всѣ четыре стороны, чтобы она какъ можно скорѣе затерялась въ толпѣ. Для человѣка зрѣлаго возраста всѣ эти мѣры никуда не годятся, для него удаляться бываетъ опасно: онъ или впадаетъ въ меланхолію и падаетъ духомъ, или горячится и выходитъ изъ себя, смотря по темпераменту. Мужчина въ твоихъ годахъ обдумываетъ и анализируетъ себя гораздо лучше, спокойнѣе и разсудительнѣе, оставаясь вблизи предмета своего обожанія. Скоро ли онъ прійдетъ къ неизбѣжному рѣшенію, или ему понадобится на это болѣе долгій срокъ — это будетъ зависѣть отъ болѣе или менѣе сильной доли нравственнаго стыда, который въ каждомъ изъ насъ противудѣйствуетъ мнимому нравственному безсилію; позволь мнѣ тебѣ все это изложить и тѣмъ помочь разрѣшить этотъ вопросъ. Вѣдь ты намѣреваешься дать вторую мать твоему ребенку?

— Да, таково мое намѣреніе.

— Ну, для человѣка въ твоемъ положеніи, по нашимъ общественнымъ воззрѣніямъ, деревенская дѣвушка, сверхъ того, какъ видно, бѣдная — значитъ, простое, необразованное существо, не можетъ считаться подходящею невѣстой; вѣдь это ты конечно самъ долженъ сознавать?

— Нѣтъ, я этого вовсе не сознаю, и ты самъ, отецъ, врядъ ли раздѣляешь этотъ взглядъ нашего общества. Каждому предоставляется, я думаю, смотря по собственному вкусу, сорвать себѣ садовый или полевой цвѣтокъ, и если только въ домъ вступаетъ хорошая жена, то никто не будетъ смотрѣть на то, какое она вноситъ съ собой приданое; при дурной женщинѣ никакія вѣдь деньги не помогутъ. Что же касается такъ называемаго образованія, то я бы желалъ знать, въ чемъ же оно, собственно говоря, должно состоять? Въ томъ, что всѣхъ заставляютъ, волей неволей, играть на фортепіано, пѣть и рисовать потому только, что нѣкоторымъ лицамъ удается дѣйствительно доставлять другимъ большое наслажденіе тѣмъ или другимъ талантомъ; что всѣхъ обязываютъ читать этихъ несчастныхъ классиковъ, на томъ основаніи, что весьма немногіе понимаютъ ихъ и проникаются ихъ красотами; однимъ словомъ, въ томъ, что всѣхъ заставляютъ дѣлать, то что приличествуетъ и удается только отдѣльнымъ единицамъ? Ахъ! полноте! Самое необходимое изъ всего этого легко усвоиваетъ себѣ всякая хорошая жена подъ вліяніемъ любви, а чего нельзя пріобрѣсти такимъ путемъ — безъ того можно и обойтись!

— Ну, хорошо. Насмѣшки тѣхъ, которые будутъ говорить, что не считали тебя такимъ дуракомъ, и другихъ полуобразованныхъ лицъ, можно оставить безъ вниманія. Настоящее образованіе — гимнастика головы и сердца — всегда относится съ невольнымъ почтеніемъ къ природной, не ошлифованной силѣ, и я, пожалуй, согласенъ съ тобою, что дѣйствительное достоинство женщины заключается именно въ томъ, что она есть на самомъ дѣлѣ, а не въ томъ, сколько знаній или сколько умѣнья она вноситъ съ собою домъ. Но тутъ слѣдуетъ подумать еще и о томъ, прійдется ли твое рѣшеніе по сердцу самой дѣвушкѣ, не будешь ли ты самъ вскорѣ осыпать себя упреками, за то, что вырвалъ ее изъ обычныхъ житескихъ условій и перенесъ въ чуждую ей среду?

— О! дорогой батюшка! Какъ ты можешь это говорить? У экзальтированныхъ людей, которые всегда склонны къ обоюднымъ разочарованіямъ, подобныя трагическія супружескія столкновенія могутъ иногда встрѣчаться, но относительно меня такое предположеніе немыслимо, такъ какъ я всегда довольствуюсь тѣмъ, что мнѣ дается, и ничего больше не требую. Это уже значитъ смотрѣть на вещи черезъ чуръ мрачно, безъ всякаго основанія! Я не намѣреваюсь держать открытый домъ, да если бы она и обладала талантомъ граціозно разливать по чашкамъ чай, лепеча при этомъ остроумныя рѣчи, то это ни къ чему бы не повело, потому что я не чувствую въ себѣ влеченія имѣть въ своемъ домѣ такъ называемую представительную хозяйку; пусть она останется чужда свѣту, я даже желалъ бы, чтобы она навсегда сохранила свой нынѣшній характеръ. Теперь остается спросить, изъ какихъ же обычныхъ условій жизни я ее вырываю и въ какую непривычную среду переношу ее? Я полагаю, что въ ея годы человѣкъ еще не имѣлъ времени втянуться въ извѣстнаго рода образъ жизни; она находится въ услуженіи не болѣе двѣнадцати недѣль и столько же времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ она покинула свой родной домъ; значитъ, это все равно, какъ если бы я взялъ ее прямо изъ родительскаго дома для того, чтобы дать ей возможность исполнить свое важное и единственное назначеніе, которое, будь она свѣтская барышня или деревенская дѣвушка, само по себѣ не можетъ представлять для нея ничего необычайнаго.

— Нѣтъ, конечно; большинство женщинъ выказываетъ даже необыкновенную охоту исполнять это назначеніе… Что ты не желаешь подчиниться общепринятому неодобренію, которое не замедлитъ проявиться въ обществѣ, это я нахожу вполнѣ естественнымъ; всякій признаетъ свой выборъ удачнѣе всякаго другаго и на вмѣшательство въ свои дѣла постороннихъ смотритъ скорѣе какъ на дерзость, чѣмъ какъ на выраженіе искренняго участія. Но какже по твоему мнѣнію, отнесется къ этому твое собственное семейство!

— Дорогой отецъ…

— Пожалуйста, не перебивай меня. Отъ меня и отъ твоей матери никакаго сопротивленія тебѣ ожидать нечего, а въ неизмѣнной привязанности твоихъ сестеръ и брата тебѣ тоже сомнѣваться нельзя. Мы, родители твои, слишкомъ стары, чтобы имѣть предразсудки, а тѣ слишкомъ молоды, чтобы предразсудки эти могли въ нихъ укорениться. Въ. особенности дѣвочки; онѣ тотчасъ инстинктивно освоются съ новымъ положеніемъ. Къ брату никакая сестра не ревнуетъ другую женщину — это было бы и безцѣльно; а избранную его онѣ всегда любятъ, потому что видятъ въ ней конкурентку, удаляющуюся съ рынка. Мы же, старики, обратимъ конечно всю свою любовь на твою новую семью, какъ только она осуществитъ твои надежды и ожиданія, и я скорѣе склоненъ предположить въ этомъ отношеніи хорошій исходъ, чѣмъ дурной, если только въ такомъ случаѣ можно вообще пускаться въ какія бы то ни было предположенія. И такъ, каково бы ни было твое рѣшеніе, у насъ, въ нашемъ тѣсномъ семейномъ кружкѣ, оно ничего не разстроитъ; только я желалъ бы напомнить тебѣ теперь еще объ одной близкой тебѣ родственницѣ.

— Ахъ! да! тетѣ Еленѣ! Объ этой доброй душѣ я и не подумалъ!

— Ты ей многимъ обязанъ, ты можешь всего ожидать отъ нея въ будущемъ, такъ какъ она считаетъ тебя своимъ наслѣдникомъ. Поэтому ея мнѣніе слѣдуетъ принять въ разсчетъ.

— Конечно!

— Она отпустила отъ себя свою воспитанницу, хотя это стоила ей громаднаго принужденія, и ей не очень-то понравится, что ты уже такъ скоро забылъ ту, которую она тебѣ отдала, и даже думаешь вступать въ второй бракъ.

— Это было бы совершенно на нее похоже. Въ женскомъ образѣ мыслей преобладаетъ стремленіе находить забвеніе въ другихъ непонятнымъ и непростительнымъ — и легко прощать его самимъ себѣ. Я впрочемъ не заслуживаю упрека въ томъ, что забылъ объ Августѣ; я свято храню память о ней. Въ глубинѣ души нашей существуетъ чистый, незапятнанный никакой страстью уголокъ, гдѣ живутъ грусть, неудовлетворенныя мечтанія и предчувствія, гдѣ продолжаетъ жить то, что въ сущности для насъ уже умерло! Постоянно извлекать оттуда образъ нашихъ покойниковъ и убивать въ себѣ, изъ любви къ нимъ, которые въ насъ болѣе не нуждаются, всякое теплое человѣческое чувство — это фальшивый піетизмъ и истерическая сентиментальность. Я вступаю во второй бракъ сознательно и обдуманно, на пользу и благо себѣ и Густхенъ; я желалъ бы, чтобы всѣ это поняли, такъ какъ чувствую, что это честно и справедливо. Если тетя не одобритъ моего рѣшенія, то это скорѣе будетъ хорошо для моей дѣвочки, чѣмъ дурно, такъ какъ то, что она отниметъ отъ меня, вѣроятно со временемъ перейдетъ къ ней; остается, значитъ, принять въ соображеніе только болѣе или менѣе продолжительное отчужденіе такой добрѣйшей родственницы, а такой мелочи я не желаю приносить въ жертву свое счастье.

— Твое счастье? Ты говоришь, твое счастье?

— Да, я говорю: мое счастье! Я уже прежде говорилъ, что мое чувство истинно и глубоко, а теперь я выскажусь тебѣ вполнѣ. У насъ наступили тяжелыя времена, и нѣтъ надежды, чтобы они скоро измѣнились къ лучшему; даже для того, чтобы удержаться на той точкѣ, на которой мы теперь стоимъ, необходимо сохранять много силъ и неутомимой выдержки, имѣть надъ всѣмъ зоркій глазъ. Послѣ многихъ заботъ, хлопотъ, труда и спѣшной работы, я ищу твердой, незыбляемой опоры, при видѣ которой я бы самъ могъ успокоиться и затихнуть! Уже при первой встрѣчѣ Бригитта произвела на меня глубокое впечатлѣніе своимъ неподдѣльнымъ сознаніемъ долга, выражающимся во всей ея фигурѣ, и вотъ почему я и хочу, чтобы она была моею, такъ какъ по моему убѣжденію я не могу отдать свой домъ, своего ребенка и самаго себя въ болѣе достойныя руки. Я не знаю ничего лучшее, какъ исполняющая свои обязанности честная жена. Мечтать вдали о всемъ хорошемъ, о высшемъ благѣ и истинной любви и, вернувшись домой, найти все это у собственнаго домашняго очага, видѣть осуществленіе каждой своей мысли, каждой мечты — это неизмѣримое счастье!

Старикъ остановился и положилъ руку на плечо сына: — Я думаю, что теперь все выяснилось!

— Какъ, все?

— Ты вдругъ вполнѣ понялъ, чего желаешь, и сознайся самъ, уже зналъ все это прежде и только по напрасну истратилъ бы деньги на проѣздъ.

— Неужели вы говорите правду?

— Да, тебѣ не остается ничего другаго, какъ чистосердечно въ этомъ сознаться. А теперь уйдемъ отсюда.

Они вышли.

Вдругъ старикъ Фишеръ снова схватилъ спокойно шедшаго рядомъ съ нимъ сына за обѣ руки: — Еще одно слово, Густавъ! Твое предложеніе одинокой и бѣдной дѣвушкѣ такъ блистательно и соблазнительно, что весьма естественно будетъ съ ея стороны, если она дастъ согласіе, даже и не чувствуя любви къ тебѣ.

— О! нѣтъ, она этого не сдѣлаетъ. Въ такомъ случаѣ она просто откажетъ мнѣ.

— Она и откажетъ.

— Господи! Развѣ ты уже намекалъ ей? Развѣ ты уже знаешь?

— Ничего я не знаю, ничего, дитя мое. Я только потдвердилъ твое мнѣніе, что въ данномъ случаѣ она безъ всякой лжи прямо откажетъ тебѣ.

Молодой человѣкъ улыбнулся и заглянулъ въ глаза старику и вдругъ увидѣлъ въ нихъ знакомое ему лукавое и шаловливое выраженіе.

Когда они вернулись домой, Густавъ тотчасъ замѣтилъ, что его тайна сдѣлалась извѣстна всѣмъ его домашнимъ. Молодой братъ съ удивленіемъ взглянулъ на него, три пары веселыхъ молодыхъ глазъ устремились на него, со смѣющимся выраженіемъ и только мать смотрѣла серьезно и даже мрачно.

Вскорѣ затѣмъ вошла въ комнату и Бригитта съ ребенкомъ, чтобы проститься; она была спокойна и весела, какъ обыкновенно, ей видимо ничего не было извѣстно. Старикъ отецъ подошелъ къ ней и сказалъ съ привѣтливою серьезностью: Пока вы еще остаетесь въ нашемъ домѣ. Мы должны сдѣлать кое-какія перемѣны, чтобы оставить васъ при ребенкѣ!

Бригитта улыбнулась съ искренней благодарностью и снова удалилась.

Въ тотъ часъ, когда всѣ уже расходились по своимъ комнатамъ, кто-то постучалъ у ея дверей; она отворила, и Ида, младшая изъ барышень, скользнула въ комнату.

Она остановилась передъ Бригиттой и подражая, манерѣ говорить, своего отца, но нѣсколько форсируя ее, произнесла:

— Мы должны сдѣлать кое-какія перемѣны, чтобы оставить васъ при ребенкѣ… О, да! -Какую еще важную перемѣну!

Она захлопала въ ладоши и страстно обняла молодую дѣвушку.

— Какая же это перемѣна.

— Развѣ мой братъ еще не говорилъ съ вами?

— Нѣтъ.

— Бѣдное дитя! Варваръ уже уморилъ одну жену, а теперь хочетъ жениться на второй — и именно на васъ!

— На мнѣ? Ну, этому трудно повѣрить! Вы смѣетесь надо мной, барышня!

— Въ такихъ вещахъ я никогда не шучу, — Ида засмѣялась и приложила палецъ къ губамъ. — Тише!… Только не выдавайте меня. Прощайте! Будущая невѣстка!.. Она поцѣловала молодую дѣвушку еще разъ и убѣжала. Бригитта очутилась снова одна съ ребенкомъ.

Она была поражена до крайности. Неужели барышня дѣйствительно посмѣялась надъ нею? Нѣтъ, это была бы грубая шутка, на которую былъ бы неспособенъ никто въ этомъ домѣ.

Онъ хочетъ жениться на ней!

Какъ ей принять это съ его стороны, когда она видѣла его такъ не долго, еще рѣже говорила съ нимъ, когда онъ зналъ ее также мало, какъ знала она и его?

Какъ это ему могла прійти въ голову такая мысль?

Ребенокъ пошевелился въ кроваткѣ, перевернулся на другой бокъ; онъ былъ спокоенъ, но его няня встревожилась и бросила свои думы.

— Пустяки все это, — мысленно произнесла она и попыталась разсмѣяться; — вѣдь все это конечно не правда!

Нѣтъ, это правда! твердилъ въ ней разумъ. Странно, онъ прежде всегда помогалъ ей выходить изъ всякаго рода затрудненій, а теперь видимо покидалъ ее въ бѣдѣ.

— И все таки я этому не вѣрю, упрямо рѣшила она; разумъ не возсталъ противъ этого, и она могла спокойно лечь спать.

Но ужъ лежа въ постели, она услышала въ сосѣдней комнатѣ чьи-то шаги и голоса. Скоро она могла различить даже, кто говорилъ, и явственно разслышать, что говорили, такъ какъ въ городскихъ домахъ стѣны строятся такія тонкія, что всякій можетъ даже безъ желанія и хитрости подслушивать чужіе секреты.

— Если она отвѣчаетъ на твою любовь… слышалось въ сосѣдней комнатѣ.

— Свойственная и мнѣ и ей одинаковая черта характера должна возбудить ея сочувствіе… это любовь, идущая рука объ руку съ чувствомъ долга.

— Ну, въ такомъ случаѣ, попытай свое счастье. Прежде ты всегда поступалъ обдуманно.

— Я это обсудилъ основательно, я долженъ это сдѣлать.

— Долженъ? И обсудилъ основательно?

— Да. Когда много думаешь и постоянно размышляешь объ одномъ и томъ же намѣреніи, то дѣло всегда кончается тѣмъ, что чувствуешь себя поставленнымъ въ невозможность отказаться отъ этого намѣренія. Человѣкъ не всегда поступаетъ по собственному влеченію, его иногда толкаетъ впередъ само Провидѣніе.

Она услышала, какъ говорившіе распростились, и все замолкло.

Онъ былъ тамъ, отдѣленный отъ нея только тонкой стѣной.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Молодая дѣвушка приподнялась и спустила уже одну ногу съ постели, какъ будто намѣревалась встать и, можетъ быть, покинуть домъ.

Но легкая дрожь пробѣжала по ея тѣлу отъ прикосновенія голой ноги къ холодному полу; она быстро спрятала ногу подъ одѣяло и, сидя на постели, прижимая къ головѣ руки, глубоко задумалась.

Но вѣдь пока ничего еще не было рѣшено!.. Это успокоило ее, и она заснула.

VII.

Коротка — и окончивается неудовлетворительно для Густава, потому что Бригитта придумываетъ уловку, чтобы не произнести еще и на этотъ разъ послѣдняго, связующаго слова, которое ни одною дѣвушкою не произносится безъ большаго или меньшаго страха.

Маленькій садъ былъ залитъ лучами солнца. Бригитта сидѣла въ тѣни, въ бесѣдкѣ; листья дикой виноградной лозы колыхались въ воздухѣ и были безпокойны, какъ сердце дѣвушки. Она ревностно шила и по временамъ поглядывала на ребенка, который спалъ на травѣ, подъ тѣнью куста.

Смутное чувство лежало у нея на душѣ. Она желала, чтобы все скорѣе кончилось, и въ то же время боялась этого. У нея не было духу спросить себя — какъ бы она отнеслась къ предстоящему рѣшенію, и она предоставляла его собственному теченію; она желала бы, чтобы у нея были уже установившіяся понятія на счетъ этого вопроса, но когда думала, что надо бы спросить себя самое, то смущалась и краснѣла, сама не зная почему.

Чудно было ей какъ-то; точно она надѣла вуаль, но солнце такъ настойчиво обдавало свѣтомъ, что ей подъ этою защитою было еще вдвое жарче. Какъ и въ предыдущій вечеръ она только сказала себѣ: «Я не вѣрю». — Но звучали эти слова уже иначе.

Тутъ она услыхала приближавшіеся шаги; она вздрогнула, потому что предчувствовала, кто могъ ее отыскивать; иголка заходила еще быстрѣе. Всю эту работу прійдется распороть завтра; но это не бѣда, не это страшило дѣвушку; она не поднимала головы.

— Такъ вотъ вы гдѣ! Здравствуйте! сказалъ Густавъ, подходя къ ней.

— Добраго утра, баринъ! — Глаза, смотрѣвшіе обыкновенно такъ смѣло въ лице, не отрывались отъ работы.

— Мнѣ надо поговорить съ вами, Бригитта, сказалъ онъ и сѣлъ противъ нея.

Рука ея съ вытянутою ниткою замерла въ ожиданіи.

— Я долженъ предложить вамъ вопросъ, который быть можетъ, удивитъ васъ, а можетъ быть, и не удивить; но такъ какъ и помыслы, и дѣло мое честные, то пусть и будутъ они высказаны прямо безъ колебаній… Бригитта!.. (онъ пытался взять ее за руку, но рука эта быстро опустилась на полотно, которое шила), — Бригитта, согласны ли вы быть моей женой?

Дѣвушка поблѣднѣла. Вотъ и сказано слово, сомнѣній быть не можетъ. Она чувствовала, хотя и не поднимала глазъ, что онъ пристально, выжидательно смотрѣлъ на нее — и краска снова бросилась ей лице; она отвернулась въ сторону, къ ребенку.

Молодой человѣкъ слѣдилъ за ея движеніями и добавилъ: — И быть матерью моему ребенку?

Какъ сильно можетъ поразить то, что случается вдругъ, хотя бы другіе и предвидѣли и предсказывали вамъ это! Головка съ богатыми косами наклонилась еще ниже.

— Я не знаю право!

— Вы поражены…

— Я и сама не понимаю, почему я такъ поражена. Мнѣ не слѣдовало бы говорить это, но вѣдь я никого не выдаю, сказавъ только, что я знала о вашихъ намѣреніяхъ уже со вчерашняго вечера.

— Говорите прямо, Бригитта! Что подумали вы въ первую минуту, когда объ этомъ услышали?

— Что все это неправда.

— На какомъ же основаніи думали вы такимъ образомъ?

— Основаній много; я бѣдная, деревенская дѣвушка и въ этомъ домѣ не болѣе, какъ нянька.

— А теперь, когда вы увѣрены, что это правда… какъ думаете вы теперь, Бригитта?

— Не знаю, право! О! не обижайтесь, но я право не знаю, что мнѣ дѣлать. Я могу уважать и цѣнить васъ, какъ моего барина, какъ отца того маленькаго сокровища, которое такъ тихо покоится тамъ; но затѣмъ… Я мало знаю васъ и не умѣю высоко цѣнить себя! Вы уже были женаты; вы думаете, что можете забыть вашу первую жену, потому что вамъ нравится моя наружность, но скоро, и какъ скоро, я не буду выдерживать сравненія съ нею! Я бы могла съ чистымъ сердцемъ ухватиться за ваше предложеніе обѣими руками, но это можетъ оказаться неразсудительнымъ и повлечь за собою наше обоюдное несчастье.

— Это и смущаетъ васъ, Бригитта? — продолжалъ Густавъ; вы полагаете, что я васъ недостаточно знаю, что я рѣшаюсь опрометчиво, необдуманно, слишкомъ скоро; но подумайте хорошенько: развѣ можно, не уяснивъ себѣ свои чувства, говорить такъ, какъ я говорилъ теперь съ вами? Именно потому, что обоюдное довѣріе — главное условіе для счастья и что самое твердое основаніе, на которомъ оно всего лучше можетъ укорениться, оно найдетъ тамъ, гдѣ заботы одного лежатъ въ рукахъ у другаго — я и предлагаю вамъ взять на себя величайшую изъ моихъ заботъ, святѣйшее право матери надъ моимъ ребенкомъ! Вы не можете думать, Бригитта, что я легкомысленно играю своимъ и чужимъ счастьемъ! Не потому ищу я второй жены, что забылъ первую, а потому, что не могу забыть васъ; мнѣ хочется имѣть свой собственный домашній очагъ, гдѣ было бы тепло и мнѣ, и моему ребенку. Почему обращаюсь я къ вамъ? Я былъ бы лицемѣромъ, еслибы утверждалъ, что ваша красота не имѣла никакаго вліянія на мое рѣшеніе; но я скажу правду и тогда, когда буду увѣрять васъ, что моя склонность къ вамъ тѣсно связана съ моими сердечными обязанностями относительно моего ребенка. Вы сами говорили, что для правильнаго хорошаго воспитанія нужны двое; такъ развѣ вы захотите, послѣ всего того, что вы уже сдѣлали для моего ребенка, передать впослѣдствіи подрастающую, нѣжную дѣвочку, оставивъ ее безъ присмотра, безъ попеченій, на руки отца? Вы понимаете, что не то нужно этой малюткѣ. Въ такомъ только случаѣ вы имѣли бы право выражать преждевременное сомнѣніе насчетъ нашего общаго счастья — и тогда я сталъ бы благодарить васъ за вашу откровенность — если бы мое предложеніе могло измѣнить ваше душевное состояніе, если бы вы сами чувствовали, что не можете сдѣлаться моею женою, потому что не съумѣете оставаться любящею матерью для моего перваго ребенка, когда у васъ будутъ свои дѣти.

Бригитта безпомощно оглянулась на дѣвочку, какъ бы собираясь просить ее, чтобы она по крайней мѣрѣ не думала ничего подобнаго о своей Гиттѣ.

— Бригитта, вы любите ребенка, потому я и стараюсь заслужить ваше расположеніе. Полюбите же и отца, ради ребенка; это будетъ для всѣхъ насъ лучше, чѣмъ если бы другіе полюбили ребенка ради отца.

Бригитта стояла, склонивъ голову, сложенныя руки ея опустились до колѣнъ, она тихо сказала: — Это все такъ прекрасно и такъ честно!

Густавъ быстро подошелъ къ ней; онъ вѣроятно хотѣлъ взять ее за руки и приблизить къ себѣ, но она подалась назадъ и оборонительнымъ жестомъ протянула руку впередъ:

— Что скажутъ на это ваши родители, баринъ?

— Сталъ ли бы я дѣйствовать такъ открыто передъ ихъ глазами, если бы не былъ увѣренъ въ ихъ согласіи? Мое семейство любитъ васъ — вы сами тотчасъ убѣдитесь въ этомъ; пойдемте со мною рука объ руку, я поведу васъ къ моимъ родителямъ и къ сестрамъ.

Бригитта покраснѣла, быстро заложила руки назадъ и снова отступила на шагъ. Широко раскрытыя глаза ея съ благодарностью устремились на него и она сказала: — Да воздастъ вамъ Богъ за честь, которую вы хотѣли мнѣ оказать, за доброе обо мнѣ мнѣніе, и за все, все! Меня почти пугаетъ это. Но кому нибудь изъ вашихъ родственниковъ вашъ поступокъ все-таки непонравится.

— Очень можетъ быть — смѣясь, отвѣчалъ Густавъ. — Есть у меня старая тетушка — сестра мой матери и воспитательница мой первой жены.

Дѣвушка поспѣшила сказать: — О, эта конечно неласково посмотритъ на нашъ бракъ!

— Быть можетъ. Она добрая, только немного капризная дама; впрочемъ я хорошо знаю ее: она не выдержитъ и не можетъ долго сердиться; она скоро полюбитъ васъ также, какъ и всѣ прочіе.

— Надо, чтобы она еще ранѣе была ко мнѣ расположена; если она узнаетъ объ этомъ позже, то можетъ подумать, что я хотѣла втереться въ ея семейство за ея спиною и имѣла къ тому какія нибудь причины. Я не должна имѣть враговъ. Я не хочу внести несогласіе въ домъ, въ которомъ не видѣла ничего кромѣ добра — ни малѣйшаго несогласія, даже самаго ничтожнаго!

— Объ этомъ вамъ незачѣмъ заботиться; я и самъ объ этомъ не думаю… Бригитта, прошу васъ отвѣтить откровенно на мой первый вопросъ!

— Я не могу на него отвѣтить. (Она прижала обѣ руки къ груди). — Я не желала бы давать отвѣтъ теперь, тотчасъ же… Я сначала хотѣла бы узнать, согласится ли на это тетушка… Тогда… Ну, а если тетушка будетъ согласна; тогда… Только не теперь, не теперь! — Она зарыдала.

— Бригитта!

Она отстранила его: — Не сердитесь, баринъ; мнѣ было бы легче теперь остаться одной!

— Такъ я уйду. Подумайте съ любовью о вашемъ другѣ!

Онъ удалился быстрыми шагами.

Она поплакала, оставшись одна, потомъ побѣжала къ ребенку и стала подлѣ него на колѣни:

— Теперь уже будетъ, какъ Богу угодно, моя дорогая золотистая головка. Прійдется-ли намъ разставаться другъ съ другомъ или нѣтъ?.. Ты не разсердишься на меня? Ты видѣла, что я не могла сказать ни да, ни нѣтъ; не могла ни за что на свѣтѣ… Это ужъ такая трудная минута въ жизни, что плакать бываетъ легче, чѣмъ говорить. И если я теперь нѣкоторое время не смогу глядѣть на твоего отца, какъ прежде, то и это имѣетъ свою причину….

Которой она однако не рѣшилась сообщить дѣвочкѣ съ золотыми волосами. Она смѣялась со слезами на глазахъ.

Ребенокъ проснулся и выказалъ большую наклонность поплакать вмѣстѣ съ нею; но увидѣвъ веселое лицо своей подруги, онъ схватилъ съ громкимъ смѣхомъ свой маленькій передникъ и вытеръ имъ ея мокрыя щеки.

VIII.

Пріѣзжаетъ «денежная», тетушка. Она заявляетъ свое нерасположеніе къ Иліадѣ и свою склонность къ Дарвину. Такъ какъ она не возстаетъ противъ рѣшенія своего племянника, то дѣло легко бы устроилось и автору осталось-бы еще время пораздумать о заключительныхъ фразахъ своего разсказа — если бы только все вдругъ снова не разладилось!

Такимъ образомъ «денежная» тетушка сдѣлалась важною особою. Густавъ сознавался въ душѣ, что за благопріятное рѣшеніе вопроса съ этой стороны можно опасаться. Но Бригитта требовала и этого согласія; потому онъ, желая устранить всякій поводъ къ колебеніямъ со стороны дѣвушки, рѣшился сообщить тетушкѣ письменно о своемъ намѣреніи и узнать объ немъ мнѣніе ея.

У тетушки былъ большой домъ въ Вѣнѣ и небольшое имѣніе въ сосѣднемъ уѣздномъ городкѣ; она предпочла поселиться на жительство въ этомъ маленькомъ городкѣ. Первый день, въ который ожидался отвѣтъ, прошелъ безъ него; во второй — тоже; на третій день, передъ домомъ Фишера остановилась карета; маленькая дама быстро вышла изъ нея и протянула руку вверхъ, къ извощику, чтобы передать ему деньги. Густавъ поспѣшилъ выйти ей на встрѣчу; онъ поцѣловалъ дамѣ руку, но она не обратила на это должнаго вниманія, а только, указавъ на маленькій дорожный чемоданъ и на большую шкатулку, быстро поднялась по лѣстницѣ. Молодой человѣкъ нагрузилъ себя указанными предметами и пошелъ вслѣдъ за нею.

Это была тетушка Елена. При маленькой, подвижной ея фигурѣ ей нельзя было дать шестидесяти лѣтъ; правое плечо ея было выше лѣваго, и она склоняла голову на эту сторону; маленькое, блѣдное, узкое лицо ея обличало умъ, не вполнѣ желательный для женщины; ротъ былъ слишкомъ великъ; носъ слишкомъ малъ, но умные, блестящіе глаза возбуждали въ тѣхъ, кто всматривался въ нихъ, сожалѣніе, что глаза эти попали въ такую непривлекательную обстановку.

Семейство встрѣтило гостью съ сердечнымъ привѣтомъ. Поздоровавшись, тетя Елена помѣстилась въ креслѣ. — Вотъ я и пріѣхала, дѣти! — сказала она; — вы знаете, по какому поводу я пріѣхала. Я распорядилась такъ, чтобы остаться у васъ ночевать, потому что новая дама сердца, можетъ быть, и не живетъ такъ близко, чтобы вы могли тотчасъ представить мнѣ ее.

Старый Фишеръ подошелъ къ ней: — Многоуважаемая невѣстка, если бы мы, представивъ вамъ эту особу немедленно, лишили себя этимъ удовольствія пробыть съ вами цѣлыя сутки, то я просто скрылъ бы отъ васъ эту дѣвушку; но такъ какъ я увѣренъ, что вы, не смотря на представленіе, останетесь у насъ подольше, то я и послалъ за нею. Она у насъ подъ рукою, она служитъ у насъ.

— Она служитъ?

— Да. Она только что начинаетъ служить; это ея первое мѣсто. Мы наняли ее для ребенка.

— А! такъ это нянюшка! — Тетя Елена бросила косвенный взглядъ на племяника. — Вотъ что! Романъ въ стѣнахъ собственнаго дома, въ узкой рамкѣ семейнаго быта! Это всегда самыя опасныя изъ любовныхъ интригъ; онѣ рѣдко проходятъ безнаказанно; сѣти ставить конечно удобнѣе, но онѣ большею частью представляютъ ту невыгоду, что въ нихъ легко ловишься самъ.

Бригитта вошла съ ребенкомъ, и когда дѣвочка вырвалась у нея и побѣжала къ двоюродной бабушкѣ, то она, въ сильномъ смущеніи, остановилась у дверей, потупивъ глаза. — А! такъ это она? — Дама отсыкала своей лорнетъ и осмотрѣла дѣвушку. Между тѣмъ малютка осыпала бабушку вопросами, но не получая на нихъ удовлетворительныхъ отвѣтовъ и пользуясь вниманіемъ, которое бабушка обращала на ея няню, стала несчетное число разъ повторять, что это и есть ея Гитта, ея Гитта!

— Дай же и взрослымъ сказать слово, маленькая вострушка! Помолчи немного; я вѣдь уже знаю, что это Гитта. Ступай, бѣги къ ней! сказала бабушка, высвобождая ребенка, который совсѣмъ запутался въ складкахъ ея платья.

Дѣвочка въ точности исполнила приказаніе.

— Я думала, что увижу худенькую, сентиментальную дѣвицу.

— Ты видишь, что это не городская барышня, — сказала госпожа Фишеръ, замѣтила пріѣзжая: — она недавно изъ деревни.

— Такъ она и не знаетъ, что значитъ быть сентиментальною? Или она умѣетъ сентиментальничить? Какъ вы скажете, дитя мое!

— Нѣтъ, не умѣю; милостивая государыня, — отвѣчала Бригитта, проводя рукою по шелковистымъ волоскамъ стоявшей подлѣ нея дѣвочки и бросая бѣглый взглядъ на даму. — Только человѣкъ, слишкомъ довольный собою способенъ воображать, что онъ можетъ сдѣлать себя пріятнѣе и интереснѣе для другихъ, чѣмъ каковъ онъ на самомъ дѣлѣ.

Тетя Елена разсмѣялась: — Люди въ деревнѣ слишкомъ практичны для этого; да оно и хорошо. Тамъ всѣ они охотно сходятся другъ съ другомъ безъ разбора… И ты вѣроятно думаешь, что богатую родственницу нужно держать потеплѣе; кто знаетъ, на что она можетъ еще пригодиться въ жизни?

— Но, милая тетушка… вступился Густавъ.

— Ты пока молчи; твоя очередь впереди! Ты думаешь, что я ставлю ей это въ укоръ? Когда каждый впередъ будетъ знать, чего онъ можетъ ожидать и требовать отъ другого, то это уже будетъ честною основою для сближенія. Свѣтъ такъ устроенъ, что мы другъ отъ друга зависимъ и другъ въ другѣ нуждаемся, и если мы благоразумно покоряемся этому ходу вещей, оставляя при этомъ въ сторонѣ всякую обидчивость, то только оберегаемъ тѣмъ себя отъ ошибочныхъ воззрѣній и отъ обидъ, которыя мы сами навлекаемъ на себя; и тогда только мы научаемся жить въ мирѣ и спокойствіи, если не другъ съ другомъ, то по крайней мѣрѣ другъ подлѣ друга. Таково мое мнѣніе. Дай-ка на тебя посмотрѣть.

Она взяла изъ рукъ Густава его шляпу, которую тотъ еще не успѣлъ положить, и, приподнявъ ее въ уровень глазъ своихъ, сказала:

— Посмотри-ка давно ли умерла Августа? Или первый годъ траура еще не истекъ, или этотъ крепъ пережилъ твою печаль; я нахожу, что въ обоихъ случаяхъ онъ здѣсь не на мѣстѣ. Дитя мое, — сказала она, обращаясь къ Бригиттѣ, — отпори этотъ черный крепъ съ его шляпы, это будетъ назидательною для тебя работою; ты замѣть себѣ при этомъ, какъ скоро мужчины могутъ забывать, и не составляй себѣ преувеличенныхъ понятій объ ихъ привязанности.

Густавъ довольно рѣзко взялъ шляпу изъ рукъ тетушки и бросилъ ее въ уголъ.

— Ого! — воскликнулъ старый Фишеръ. — Позвольте мнѣ, достойная невѣстка, въ качествѣ безукоризненнаго представителя этой половины рода человѣческаго, вступиться за мужчинъ, которыхъ вы унижаете и напомнить вамъ, что вы въ сущности не имѣете голоса въ этомъ вопросѣ, такъ какъ сами вы не были замужемъ.

— Нѣтъ, не была; я тщательно оберегала себя отъ этого зла! Одна мысль, что мнѣ предстояло бы сдѣлаться родоначальницею горбатаго потомства, которое радовало бы развѣ мальчишекъ на улицѣ, уже вселяла мнѣ отвращеніе къ замужеству. Но, чѣмъ дальше держишься отъ васъ, мужчинъ, тѣмъ лучше узнаешь васъ; а мнѣ особенно благопріятствовала въ этомъ отношеніи моя отрицательная красота; когда отъ мужчинъ ничего не ожидаешь, то уже черезъ это, даже безсознательно, начинаешь вѣрно судить о нихъ. Только одинъ разъ, одинъ единственный разъ — но въ этомъ я должна сознаться — мечтала я о красивомъ мужчинѣ; это было давно — тогда еще, когда я считалась подросткомъ. Помню, какъ несравненно хорошъ казался мнѣ этотъ красивый господинъ; я была вполнѣ увѣрена и въ томъ, что онъ чрезвычайно уменъ. Конечно, позже, разница между нашею всеобщею людекою глупостью — мужскою и женскою — не представляется намъ въ столь рѣзкой формѣ, и мы напрасно завидуемъ всестороннему образованію мужчинъ; намъ заслоняютъ зрѣніе зеленою ширмочкою, имъ — синими очками; у насъ слабое зрѣніе для домашней жизни, у нихъ — для общественной. Мой старый идеалъ — жалкій человѣкъ — еще живъ; онъ служитъ поврежденіемъ моихъ воззрѣній и не составляетъ исключенія; если въ настоящее время онъ еще и обращаетъ на себя вниманіе, то обязанъ этимъ только своей семьѣ; я вижу его иногда, какъ онъ тащитъ подъ-руку толстую жену и какъ семь тощихъ дочерей семенятъ ножками передъ ними; во всякомъ случаѣ, онъ во всѣхъ отношеніяхъ оказался ниже моихъ ожиданій. Я не любила мечтать; но въ то время, когда я увлеклась, я страстно желала встрѣтить того, передъ кѣмъ преклонялась; воображеніе мое живо рисовало мнѣ эту встрѣчу, со всѣми подробностями: какъ онъ поклонится мнѣ, какъ я буду благодарить его, съ чего начнется у насъ разговоръ, какъ пойдетъ онъ далѣе и окончится уговоромъ свидѣться снова; я надѣялась поразить его не менѣе, чѣмъ онъ поразилъ меня, и къ этому готовилась я особенно тщательно. Я смотрѣлась въ зеркало, стараясь придать томное выраженіе своему взгляду, улыбнуться многообѣщающей улыбкой выразить волненіе счастья — о какъ все это было гадко; и что за рожи увидѣла я тогда въ зеркалѣ! я и сама каждый разъ выла надъ ними!

Присутствовавшіе не могли воздержаться отъ смѣха, тѣмъ болѣе, что тетушка, увлекаясь своимъ живымъ разсказомъ, незамѣтно для себя продѣлывала всю ту мимику, о которой она повѣствовала. Между тѣмъ какъ старшіе сдерживали свою веселость въ границахъ приличія, всѣ три молодыя племянницы не могли обуздать свою веселость и сопровождали каждый новый взрывъ хохота сочувственнымъ восклицаніемъ; «бѣдная тетя» — что конечно не поправляло дѣла.

Тетушка хлопнула ладонью по столу: — Замокъ бы вамъ ко рту привѣсить, дѣвченки вы такія! — закричала она на нихъ. — Единственной благоразумной особой вашихъ лѣтъ оказывается та, которая стоитъ у дверей! Поди сюда, дитя мое, садись здѣсь, подлѣ меня.

Она указала Бригиттѣ на кресло съ правой стороны и, Бригитта сѣла; она чувствовала себя менѣе смущенною съ тѣхъ поръ, какъ ручка ребенка лежала опять въ ея рукѣ, и теперь дѣвочка положила головку свою ей на колѣни.

— Такъ хорошо — сказала тетя, коснувшись мимолетнымъ жестомъ колѣнъ дѣвушки, и продолжала: — Такимъ образомъ зеркало заставило меня убѣдиться что я могу только потерять отъ стараній завоевать, чье нибудь сердце, — имя же мое, окончательно отрезвило меня, заставивъ вспомнить, что никто и не думаетъ мною интересоваться. Это имя, данное мнѣ при крещеніи, напоминало конечно — для тѣхъ, кто давалъ мнѣ его — только христіанскую святую, упоминаемую въ календарѣ; но нѣкоторымъ молодымъ людямъ оно напоминало и языческую Елену… Это (пояснила она Бригиттѣ) была такая, въ древнія, самыя древнія времена, царица — красавица изъ красавицъ, бездѣльница изъ бездѣльницъ; при чемъ слѣдуетъ замѣтить тебѣ, что красавицамъ гораздо легче сдѣлаться безпутными, чѣмъ намъ, на добродѣтель которыхъ никто не покушается. — У этихъ молодыхъ людей была склонность къ комизму, который состоитъ, какъ извѣстно, въ отыскиваніи противуположностей, и они похвалялись тѣмъ, что назвали меня въ насмѣшку: «прекрасною Еленою». Шутка эта нравилась имъ; зачѣмъ же пропадать ей даромъ? Надо распространять ее, и вотъ молодые люди выказали столько деликатности и рыцарскихъ чувствъ — какъ и слѣдовало впрочемъ ожидать отъ ихъ мужской породы — что остроумное прозвище облетѣло весь около докъ, въ которомъ мы жили и что меня потомъ уже иначе и не называли, какъ «прекрасною Еленою!» О какъ я проклинаю память о нихъ! Я охотно предала бы сожженію всю Иліаду, до послѣдняго экземпляра этой книги — что бы ни сказали на это господа профессора. Впрочемъ, студенты были бы вѣроятно на моей сторонѣ. Нечего было и воспѣвать Троянскую войну, такъ какъ главною причиною ея и была эта Елена!.. И такъ, съ тѣхъ поръ, какъ зеркало оградило меня отъ опаснѣйшаго врага нашего — желанія нравиться; съ тѣхъ поръ, какъ нѣжная и тонкая игра съ моимъ именемъ отдалила меня навсегда отъ мужчинъ — я перестала видѣть въ нихъ то, что видятъ въ нихъ всѣ женщины, или видѣть ихъ такими, какими они желали бы казаться намъ, и я право не сержусь на благодѣтельную природу за то, что она дала мнѣ, такъ сказать, свободный пропускъ, наградивъ меня столь неудавшеюся наружностью.

— Невѣстка, милая невѣстка — предостерегалъ старый Фишеръ; — подумайте, что бы теперь вышло и какъ бы мы могли отвѣтить на ваши слова, если бы мы дѣйствительно всѣ были невоспитанные люди, незнакомые съ тонкими чувствами; а такъ какъ мы не возражаемъ вамъ, то это доказываетъ, что…

— О! сдѣлайте одолженіе, не стѣсняйтесь. Вѣдь вы не можете воздержаться хотя бы только отъ намека на колкости потому высказывайтесь лучше прямо, я не останусь въ долгу; за отвѣтомъ въ карманъ не полѣзу.

Такъ какъ старикъ все-таки молчалъ и улыбался, то тетушка вдругъ обратилась къ Бригиттѣ и, схвативъ ее обѣими руками за ноги, сказала: — Да, дитя мое, хотя я и посадила тебя подлѣ себя, а ты все-таки остерегайся; я злая особа; всѣ горбатые — таковы.

— Не думаю — отвѣчала дѣвушка, улыбаясь неожиданному нападенію: — злость не зависитъ отъ наружности, иначе не было бы красивыхъ негодяевъ.

— У нея прекрасные зубы, и она крѣпкаго сложенія, — сказала тетушка, обращаясь къ сестрѣ и къ зятю. — Она здорова и сильна, такія же будутъ и ея дѣти.

— Но, милая тетушка… началъ было Густавъ.

— Ну, ну, милый Густавъ! Развѣ все не сводится къ этому? А если такъ, то почему бы мнѣ, старой женщинѣ и не говорить этого? Я полагала, что вы здѣсь въ городѣ усердно читаете Дарвина. Вотъ-то разумникъ! Я уже нѣсколько разъ перечитывала всѣ его сочиненія въ деревнѣ; не потому, чтобы онъ говорилъ что нибудь для меня новое, а болѣе изъ удовольствія: мнѣ пріятно думать, что нашелся наконецъ мужчина, который высказываетъ истину, давно извѣстную намъ, старымъ женщинамъ. Да, когда человѣкъ состарится, то онъ придерживается существенности и уважаетъ факты; старыя женщины разсказываютъ хорошія сказки потому именно, что онѣ сами имъ не вѣрятъ; что эти женщины опасны — объ этомъ уже давно догадались врали по профессіи; они то и заставляли глупцовъ и плутовъ сожигать ихъ, послѣ того какъ ихъ уже пытали за умъ — доказательство, что было что выколачивать изъ нихъ. Задолго до того, какъ люди ознакомились съ медицинскимъ искуствомъ, старыя бабы уже на практикѣ лечили и вылечивали; и такъ какъ онѣ своими слезящимися глазами видѣли лучше другихъ, чѣмъ все на свѣтѣ кончается, то и сдѣлались ясновидящими. Въ прежнія времена все знаніе было въ рукахъ женщинъ, только мало по малу оно перешло къ мужчинамъ, потому что эти мужчины все хотѣли чего-то большаго, ко всему желали прибавлять своего, своихъ громкихъ словъ и гипотезъ; они вездѣ искали законовъ природы, а вѣдь то, что мы можемъ открыть — въ сущности только полицейскія предписанія этой самой природы. Старыя женщины любили имѣть дѣло съ единичными фактами; тамъ же, гдѣ встрѣчалось сплетеніе или сцѣпленіе ихъ — онѣ предоставляли ему распутываться и разрѣшаться самому; этого держится и нынѣшняя наука, потому она и стоитъ теперь — прошу меня извинить — на точкѣ зрѣнія старыхъ бабъ; оттого-то я и радуюсь тому, что я старая женщина!

— Это добродушное примиреніе съ судьбою очень идетъ къ вамъ — сказалъ Фишеръ старшій, — но я все-таки просилъ бы васъ завернуть въ облатку эту горькую пилюлю; я не намѣренъ глотать ее, потому что съ своей стороны не могу особенно радостно встрѣчать свою старость.

— Этому я охотно вѣрю! Старые мужчины никуда не годятся. Какъ скоро для васъ минуютъ тѣ года, въ которые вы еще можете нравиться… Однако оставимъ это! — Она обернулась къ Бригиттѣ. — Милое дитя, ты довольно наслушалась того, изъ чего не поняла, быть можетъ, и половины; я удивляюсь одному: что ты не начала еще засыпать, какъ маленькая Августа, которая, какъ я вижу, тщетно борется съ Морфеемъ; снеси ее въ постельку. Идите, дѣти! Спите спокойно!

Бригитта ушла и унесла ребенка.

Позже, за ужиномъ, Густавъ осмѣлился предложить вопросъ: — Скажите, что вы думаете о моемъ намѣреніи, любезная тетушка? — Я занята ѣдою, а въ это время я ни о чемъ не думаю; эти два дѣла не ладятся вмѣстѣ, отвѣчала она.

Скоро всѣ вышли изъ-за стола и простились другъ съ другомъ. Густавъ отозвалъ въ сторону свою младшую сестру и попросилъ ее пойти съ нимъ, чтобы вызвать Бригитту.

Ида исполнила его просьбу, и когда дѣвушка появилась въ дверяхъ, она обняла ее за талію и привлекла къ себѣ. — Этого права никто у меня перебить не можетъ, — сказала она; — я первая высказала ей, какъ она мнѣ симпатична.

Густавъ схватилъ сестру за руку и пожалъ эту руку; такимъ образомъ, всѣ трое составили одну группу, соединенную какъ бы цѣпью. — Я надѣюсь на полный успѣхъ — сказалъ онъ — тетушка была въ веселомъ, хотя и въ возбужденномъ настроеніи духа и потому много болтала; но вы, кажется, понравились ей. Какъ понравилась вамъ старушка?

— Очень, очень! Злою она быть не можетъ, потому уже что сама говоритъ: я злая; остерегайся меня! Только чудна она немного, да и тутъ удивляться нечему: сама же она сказала, что никто никогда не любилъ ее. А я думаю, что оно такъ и есть, какъ люди говорятъ, что любить должна каждая женщина, если она хочетъ оставаться женщиною; а она хотѣла оставаться женщиною, иначе не взяла бы на себя трудъ воспитывать чужаго ребенка; жизнь не дала ей того, что должна бы она давать всякому, и ей вѣчно приходилось нести эту тяжесть на плечахъ своихъ; будь она еще во сто разъ страннѣе, я и тогда не могла бы осудить ее за это!

— Благодарю! Прощайте! сказалъ чей-то крикливый голосъ, и тетушка медленно прошла мимо удивленныхъ друзей. Она шла въ комнату, отведенную ей для ночлега, и не могла миновать того мѣста, гдѣ происходилъ разговоръ — о чемъ Густавъ и сестра его совсѣмъ позабыли.

— Бѣда намъ! воскликнула Ида.

Цѣпь разорвалась. Они молча пожали другъ другу руки и разошлись въ разныя стороны.

Одной изъ дѣвицъ приказано было лечь въ комнатѣ съ тетушкою, для того, чтобы старушка въ случаѣ надобности имѣла кого нибудь подъ рукою. Старая дама провела очень безпокойную ночь; она слишкомъ разговорилась и развеселилась; требовала то того, то другаго; то хотѣлось ей пить, то она просила открыть окно, то снова запереть, такъ что племянница жаловалась на другой день на сильную головную боль.

Густавъ тоже заснулъ позже обыкновеннаго; но Бригитта съ спокойнымъ сердцемъ легла въ постель; она не видѣла ничего дурнаго въ томъ, что сказала; она могла бы повторить это самой тетушкѣ, а на то, чѣмъ рѣшитъ родственница вопросъ о женитьбѣ Густава, Бригитта смотрѣла какъ на знаменіе самаго Провидѣнія.

Обращеніе тетушки съ Бригиттою на слѣдующее утро было очень сухо. Густавъ выждалъ минуту, когда онъ остался съ нею наединѣ, и тогда, цѣлуя ея морщинистую руку, сказалъ: — Вы до сихъ поръ жили въ ладу съ вами, тетушка, насколько мнѣ помнится; неужели же это должно измѣниться именно тогда, когда разладъ съ вами былъ бы для меня всего больнѣе?

— Да, мой другъ; мы всегда мирно жили другъ съ другомъ и вѣроятно останемся въ такихъ же отношеніяхъ и теперь. Между нами, женщинами, часто бываютъ такія непріятныя столкновенія; тебя, надѣюсь, не удивляетъ то, что и я причисляю себя къ этому полу; тебѣ уже было сказано, что я старалась сохранить свою женственность. Ну, а ни одной изъ насъ не бываетъ пріятно возбуждать сожалѣніе въ другой. Однако тебѣ нечего смотрѣть на это — женись на этой дѣвушкѣ; у нея доброе сердце и именно настолько ума, насколько женщинѣ дозволяется имѣть его, чтобы вамъ нравиться или вами прельщаться.

— Не пожелаете ли вы сами сказать ей нѣсколько ласковыхъ словъ?

— Не теперь; теперь я не расположена къ этому; но когда я буду уѣзжать, ты подведи ее къ каретѣ. Да еще вотъ что: если дѣвушка эта должна сдѣлаться твоею невѣстою, то было бы приличнѣе, мнѣ кажется, удалить ее на время изъ дома, гдѣ она до сихъ поръ служила. Пошли ее погостить ко мнѣ въ имѣніе, вмѣстѣ съ ребенкомъ.

Приходъ сестеръ помѣшалъ Густаву выразить свою благодарность, и дальнѣйшій разговоръ объ этомъ предметѣ сдѣлался невозможенъ..

Такъ какъ Бригитту никто не спрашивалъ, то она съ дѣвочкою ушла въ садъ. Старая дама повидимому обидѣлась ея вчерашнимъ замѣчаніемъ; оно, быть можетъ, и огорчило ее, и дѣвушка жалѣла объ этомъ.

Передъ обѣдомъ Густавъ пришелъ въ палисадникъ.

— Бригитта, тетушка уѣзжаетъ.

— Уже?

— Пойдемте проводить ее!

Она взяла ребенка за руку и пошла вслѣдъ за Густавомъ. Когда всѣ простились со старушкою, она поманила къ себѣ Бригитту. — Ты доброе дитя, — сказала она ей — и Густавъ славный человѣкъ. Изъ немногаго хорошаго, что встрѣчается на свѣтѣ, лучше всего то, когда встрѣчаются люди, созданные другъ для друга; потому-то я считаю грѣхомъ разлучать такихъ людей. Все прочее должны устраивать вы сами, а я даю вамъ свое благословеніе! Она еще разъ ласково закивала головою; карета отъѣхала. Густавъ взялъ Бригитту за руку и увелъ ее снова въ садъ. Дѣвочка бросилась на траву и стала кататься по полянѣ; молодые люди молча смотрѣли на нее нѣсколько минутъ, потомъ будто по обоюдному соглашенію отошли немного далѣе; дикія виноградныя лозы дрогнули, когда оба остановились около бесѣдки.

Густавъ схватилъ обѣ руки дѣвушки и повернулъ ее къ себѣ, чтобы взглянуть ей въ лице: — Тетушка не возстаетъ противъ нашего брака, такъ отвѣчайте же вы мнѣ окончательно: хотите ли быть моей женой?

Дѣвушка склонила голову, чтобы скрыть яркій румянецъ, выступившій на щекахъ, и произнесла тихо, но твердо и серьезно, какъ будто она давала клятву: «Хочу!» Онъ почувствовалъ пожатіе ея рукъ, которыя до тѣхъ поръ лежали какъ онѣмѣлыя въ его рукахъ. Онъ привлекъ ее къ себѣ, поцѣловалъ въ лобъ; головка ея опять склонилась и легла ему на плечо.

Какая же милая дѣвочка была маленькая Августа! Она не замѣчала ничего такаго, чего ей не слѣдовало знать; она, лежа на спинѣ, вытянулась во всю длину своего тѣла и въ полудремотѣ перебирала пальчиками траву и стебли.

Но Бригитта скоро подняла голову, откинула ее назадъ и остановила на Густавѣ свои темные глаза, съ тѣмъ глубокимъ выраженіемъ, которое очаровывало его. Она улыбалась.

— Объ одномъ я просила бы васъ.

— О чемъ, дорогая моя? Говори скорѣе!

— Какъ мнѣ пріятно, что вы такимъ образомъ разрѣшаете и мнѣ говорить вамъ… ты. Теперь я смѣю это дѣлать. Я только и ждала твоего позволенія. Я говорила бы сухо и рѣзко и никогда не высказала бы того, что лежитъ у меня на сердцѣ, если бы мнѣ приходилось говорить «вы»; оно странно, но мнѣ все кажется будто, говоря «вы», я имѣю дѣло съ нѣсколькими лицами, между тѣмъ какъ помыслы и слова мои обращены только къ одному человѣку.

— Я съ тобою согласенъ; потому и прошу тебя говорить мнѣ «ты» и говорить все, что думаешь.

— Многіе полагаютъ, что та дѣвушка не любитъ, которая не тотчасъ рѣшается дать свое согласіе на бракъ и желаетъ сначала подумать объ этомъ; отъ тебя я такаго мнѣнія не ожидаю. Ты самъ тотчасъ полюбилъ серьезно, какъ и я, и такъ какъ союзъ нашъ можетъ и долженъ состояться передъ Богомъ и передъ людьми, то будемъ другъ съ другомъ такъ откровенны, какъ только могутъ быть откровенны люди.

Густавъ взялъ ее обѣими руками за голову и хотѣлъ поцѣловать, но она ловко уклонилась отъ этого.

— Я не кончила; я должна еще объяснить, почему не тотчасъ соглашалась на бракъ съ тобою; я не хочу, чтобъ ты истолковывалъ мою нерѣшимость иначе; я вела себя странно, не правда ли? И ты долженъ знать всѣ мои помыслы; это теперь въ порядкѣ вещей. Женщины всѣ таковы: нравится намъ человѣкъ или нѣтъ, но мы за любовь его не караемъ, и когда ты заговорилъ со мною объ этомъ, я очень возгордилась; но скоро и я стала раздумывать: какой ты важный баринъ, сравнительно со мною, и какъ пойду я за тебя съ пустыми руками и буду все принимать и ничего не отдавать тебѣ; тутъ то я и стала въ тупикъ. Когда такое счастье посылается человѣку неожиданно и безъ всякаго содѣйствія съ его стороны, то онъ имѣетъ полное право задуматься надъ нимъ и стараться разобрать, на сколько онъ его заслуживаетъ и будетъ ли оно ему на благо! Такъ было и со мною; и я сказала себѣ: не тебѣ это счастье; не видать тебѣ его… А ты-то говорилъ такъ честно; сердце у меня такъ и прыгало отъ радости; но чѣмъ болѣе вѣры давала я твоимъ словамъ, тѣмъ страшнѣе становилось мнѣ самой; все сразу и съ самаго начала пошло такъ, какъ у другихъ кончается; какаго же еще счастья ждать мнѣ въ будущемъ? Облегчилось мое сердце, когда рѣчь зашла о тетушкѣ. Ну, подумала я — вотъ съ какой стороны дѣло шатко! Я была рада предлогу, возможности уклониться отъ рѣшительнаго отвѣта и свалила все на тетушку: она не допуститъ до этого, да оно и безъ того не должно сладиться! Ну а если ужъ быть тому, то и я должна испытать себя: останусь ли я вѣрна себѣ, могу ли я дать слово ради тебя, или только ради себя самой — что было бы уже лживымъ союзомъ.

— Пусть же союзъ нашъ и будетъ самый чистый — только не будемъ долго откладывать его. Позволь мнѣ на дняхъ съѣздить въ Зебенсдорфъ, чтобы просить твоей руки у матери твоей и у твоего опекуна.

Дѣвушка вдругъ поблѣднѣла какъ смерть, потомъ кровь бросилась ей снова въ лице. — Матерь Божья! — воскликнула она: — какъ могла я до того забыться въ моемъ упоеніи! Этого нельзя сдѣлать! Оставьте это, ради Бога, голубчикъ-баринъ! Оставьте и меня! Откажитесь отъ меня!

— Бригитта!

— Откажитесь отъ меня! говорю вамъ… О Боже! Какое ужасное вознагражденіе получили бы вы тамъ за свою любовь, за вашу доброту, за ваши честные поступки, если бы увидѣли, съ какими лицами, съ какими гримасами приняли бы васъ тамъ. Нѣтъ, вы туда не поѣдете! Я не гожусь вамъ въ жены, я не стою васъ. Оставьте меня!

Онъ удержалъ ее сильною рукою. — Я отпущу тебя только тогда, когда узнаю, что все это значитъ.

Она растерянно металась и избѣгала его взгляда. — Вы не услышите тамъ ничего хорошаго обо мнѣ!…

— Я не повѣрю ничему дурному.

Она высвободила наконецъ свои руки и тихо оттолкнула его отъ себя: — Это вамъ не поможетъ; — вы не можете опозорить себя настолько, чтобы раздѣлить со мною ту вину, которая лежитъ на мнѣ одной.

— Бригитта!… Что это значитъ?

Она потупила взоръ и, помолчавъ, сказала: — Мнѣ выдадутъ тамъ такой аттестатъ въ безнравственности, котораго я нигдѣ не могла бы предъявить.

— Дальше! Говори дальше! — Если ты не играла гнусной комедіи, то разсказывай же все; я наѣю право требовать отъ тебя всей правды!

Она умоляющимъ жестомъ сложила рука. — Тайна эта не только моя, но касается и другихъ.

— Ты хочешь сказать: другаго?

Она молчала, дрожа отъ ужаса, потомъ беззвучно произнесла, схватившись рукою за голову: — Я виновата, потому что совершила необдуманный поступокъ; я не знала, не могла вообразить себѣ, какъ дорого я могу за него поплатиться.

— Я хочу знать твою вину. Правду! Говори правду! настаивалъ онъ.

— Правда ничего не измѣнитъ; лучше будетъ, если я уйду отъ васъ и вы меня забудете.

— Въ такомъ случаѣ, я самъ все разузнаю на мѣстѣ, сказалъ онъ суровымъ тономъ.

Она взглянула на него умоляющимъ взоромъ: — Не дѣлайте этого!

— А вы до тѣхъ поръ останетесь здѣсь.

— Ни за что въ свѣтѣ.

— Вы останетесь — говорю вамъ.

Маленькая Августа, о которой всѣ забыли и которая уже давно сидѣла, прекративъ свою забаву, вдругъ разсудила, что отецъ ея и Бригита ссорятся, и горько заплакала.

— Боже мой! мы испугали ребенка! воскликнула Бригитта и побѣжала успокоивать дѣвочку.

Густавъ покачалъ головою. Неужели подъ этимъ, всегда обдуманнымъ, даже разсудительнымъ обращеніемъ, въ которомъ не замѣтно было ни искры сдержанной страсти, ни томной нѣги сказывающагося непостижимаго желанія, могло скрываться то безмятежное, ужасное легкомысліе, которое заставляетъ такъ сильно страдать потому именно, что оно не сознаетъ, какую боль оно причиняетъ?… Нѣтъ; это невозможно!… Однако она сама сказала…

Онъ подошелъ къ дѣвушкѣ, стоявшей на колѣняхъ передъ ребенкомъ, и сказалъ: — Бригитта, завтра вы съ малюткою поѣдете въ имѣніе къ тетушкѣ и останетесь тамъ до тѣхъ поръ, пока не получите вѣсти обо мнѣ!

Она отрицательно покачала головою.

— Если я когда нибудь былъ вамъ дорогъ… началъ онъ, грустно улыбаясь, мягкимъ, взволнованнымъ голосомъ.

Она сложила руки на груди и взглянула на него.

— Дайте же вашу руку, въ знакъ привязанности.

Она глубоко вздохнула, потомъ протянула ему правую руку, дрожащую, влажную, холодную. Онъ вздрогнулъ въ свою очередь, когда почувствовалъ на своей рукѣ прикосновеніе ея горячихъ губъ, и выбѣжалъ изъ сада.

IX.

Кристль въ городѣ, а Густавъ въ деревнѣ. — Первый возвращается домой, не добившись толку, послѣ короткаго разговора на порогѣ двери. — Второй пробуждается отъ любовныхъ мечтаній въ присутственной комнатѣ зебенсдорфскаго бургомистра.

Когда на слѣдующее утро поѣздъ прибылъ на одну изъ станцій большаго города, и пассажиры, высыпавшіе изъ вагоновъ, густой толпой спустились по широкой лѣстницѣ дебаркадера и разошлись по разнымъ направленіямъ, пріѣхавшій вмѣстѣ съ ними молодой деревенскій парень, долго стоявшій на одномъ мѣстѣ, видимо пораженный зрѣлищемъ тѣсно настроенныхъ, высокихъ домовъ, рѣшился наконецъ медленно зашагать по незнакомымъ улицамъ, вѣроятно соображая, что теперь очень рано, чтобъ застать кого нибудь дома и что потому торопиться нечего.

Это былъ Кристль. Онъ выждалъ не одну, а нѣсколько недѣль, чтобы поправиться, научиться ходить безъ помощи палки, пріобрѣсти здоровый цвѣтъ лица и такимъ образомъ хоть нѣсколько возвратить себѣ цвѣтущій видъ красиваго малаго, на котораго нѣкогда съ удовольствіемъ заглядывались деревенскія дѣвушки; иначе ему не хотѣлось бы предстать передъ глазами Бригитты. Но какъ только онъ наконецъ рѣшился пуститься въ путь, то тотчасъ явился къ бургомистру и потребовалъ отъ него то письмо, въ которомъ должно было заключаться приказаніе Бригиттѣ выйдти за него замужъ, такъ какъ онъ непремѣнно хотѣлъ жениться именно на ней и ни на комъ другомъ, можетъ быть и потому, что къ этому браку ее вѣроятно пришлось бы принудить. Бургомистръ и на этотъ разъ сомнительно покачалъ головой, точно также какъ при первой встрѣчѣ, но все таки далъ ему письмо къ Бригиттѣ.

Кристль вынулъ изъ кармана куртки этотъ важный документъ и прочелъ написанный на конвертѣ адресъ: «Находится въ услуженіи у г. Фишера». Онъ самоувѣренно улыбнулся: — Если бы тутъ не написано было подробно, гдѣ этотъ баринъ проживаетъ, то среди этого шума и гама его отыскать было бы трудновато. Если бы я сталъ спрашивать у прохожихъ, гдѣ живетъ г. Фишеръ, то люди подумали бы, что я смѣюсь надъ ними, или же приняли бы меня самаго за круглаго дурака. Странный народъ эти люди! Коли у кого совсѣмъ особенная фамилія, всѣ говорятъ: «Ого? Какое странное имя!» А носи такое имя, какъ тысяча другихъ, опять недовольны, и кричатъ: «Могъ бы онъ назваться и иначе».

Предмѣстье, значившееся на адресѣ, находилось довольно далеко отъ дебаркадера, и потому Кристль, совершивши этотъ путь весьма медленнымъ шагомъ, прибылъ къ мѣсту назначенія только въ такой часъ утра, когда по его предположенію даже самые сонные люди должны были уже быть на ногахъ. Онъ скоро нашелъ по адресу и домъ и съ минуту стоялъ нерѣшительно, оглядывая гладкія плиты и высокую дверь, какъ вдругъ дверь отворилась, и на порогѣ появилась дѣвушка со стаканомъ въ рукѣ, очевидно направлявшаяся къ водопроводу.

Онъ узналъ въ ней Бригитту, но долженъ былъ внимательно вглядѣться въ нее, чтобы увѣриться, что не ошибается. Она перестала носить деревннскую одежду и ходила въ простомъ ситцевомъ платьѣ, на которомъ не видно было ни одной складочки, ни одного пятнышка. Въ этомъ незатѣйливомъ костюмѣ дѣвушка выглядѣла- такою миленькою и опрятною, что ее, по крестьянскому выраженію, точно вынули сейчасъ изъ коробочки; поэтому, глядя на нее, глаза парня засвѣтились удовольствіемъ, но въ тоже время онъ невольно почувствовалъ, что сдѣлался вдругъ какъ-то чуждъ милой его сердцу дѣвушкѣ, которая въ столь короткое время обратилась словно въ городскую барышню. Онъ неловко подошелъ къ ней и, нерѣшительно протягивая руку, несмѣло произнесъ: — Здравствуй, Бригитта!

Она отступила на шагъ назадъ и, вспыхнувъ отъ досады, недовольнымъ голосомъ воскликнула: — Какъ? Это ты? Что тебѣ здѣсь нужно?

— Точно та же встрѣча, какъ со стороны бургомистра! — подумалъ про себя Кристль. — Я тебя нарочно отыскалъ. Мнѣ нужно поговорить съ тобою.

— Мнѣ болтать некогда.

— Это и не будетъ болтовня, а для меня очень важный разговоръ.

— А для меня нѣтъ, о чемъ бы мы съ тобой ни говорили.

— Бригитта, — шопотомъ произнесъ парень; — вспомни, что ты была еще дѣвчонкой, когда я полюбилъ тебя.

— Да, и уже тогда ты былъ мнѣ невыносимъ.

— Какъ часто я съ тѣхъ поръ предлагалъ, тебѣ мою любовь! И если бы ты тогда приняла мое предложеніе, то никто бы не пострадалъ отъ этого.

— Кромѣ меня самой, до тѣхъ поръ, пока я была бы нужна тебѣ.

— Теперь же вышло такъ, что о тебѣ понапрасну распространилась дурная молва…

Она печально опустила голову.

— И поэтому ничего нѣтъ удивительнаго, что я хочу все это сгладить и поправить.

Она сухо разсмѣялась: — Поправить дѣло? Ты? Ну, интересно было бы знать, какъ ты за это возьмешься и какъ думаешь это сдѣлать?

— Я хочу жениться на тебѣ.

При этихъ словахъ Бригитта спокойно прошла мимо его, отвернула кранъ у водопровода и наполнила стаканъ чистой водой. Затѣмъ она также медленно вернулась къ дверямъ, взялась за ручку и проговорила: — Покорно благодарю! Пусть ужъ въ такомъ случаѣ все останется по старому, какъ ни дурно было прошедшее!

Кристль быстро удержалъ ее, и когда его пальцы прикоснулись къ ея полной, обтянутой тонкимъ рукавомъ, рукѣ, онъ пріятно улыбнулся и вдругъ снова почувствовалъ въ себѣ ту самонадѣннную смѣлость, которая свойственна была ему въ сношеніяхъ съ женщинами.

— Подожди же немножко — сказалъ онъ; — если моя рѣчь спугнула тебя, то я, можетъ быть, заведу другую, которая заставитъ тебя пріостановиться. Будь умница, моя милочка, повинуйся. Такъ или иначе, ты все таки будешь моею, я это твердо рѣшилъ, а теперь, когда это можетъ быть сдѣлано честнымъ путемъ, какъ ты ни противься, ничто не поможетъ. Я и опекунъ твой дѣйствуемъ за одно, и вотъ что онъ тебѣ приказываетъ. — При этихъ словахъ Кристль сунулъ ей письмо буквально подъ носъ.

Она быстро схватила письмо, поставила стаканъ на подоконникъ и сама присѣла на него для того, чтобы прочитать посланіе.

Какъ ни внимательно слѣдилъ Кристль за дѣвушкой, чтобы угадать впечатлѣніе, производившееся на нее чтеніемъ, онъ не могъ удержаться, чтобы не любоваться тонкой щиколодкой ножки, упиравшейся въ землю въ то время, какъ другая слегка болталась по воздуху; но вскорѣ онъ уже не могъ отвести глазъ отъ лица Бригитты и съ удивленіемъ и тревогой замѣтилъ, что оно оставалось неизмѣнно спокойно и невозмутимо.

Дѣвушка окончила чтеніе, встала, скомкала въ рукѣ письмо, бросила его въ уголъ и произнесла: — Все остается такъ, какъ я уже разъ сказала; г. опекуну передай мою благодарность за доброжелательный совѣтъ, но я полагаю, что если бы я приняла его, тогда-то именно и попала бы въ неминучую безвыходную бѣду. — И она ступила на порогъ.

Кристль безмолвно смотрѣлъ на нее, потомъ схватилъ за талью и хотѣлъ стащить съ порога, но она съ силою оттолкнула его; онъ могъ только прохрипѣть: — Я все разскажу!

— И докажешь этимъ, что ты именно тотъ негодяй, за котораго я тебя всегда считала.

Дверь захлопнулась за нею, послѣ того раздался стукъ задвинутой задвижки и щелкнувшаго замка.

Парень бросился къ окну, схватилъ письмо и сталъ медленно спускаться съ ступенекъ крыльца, поминутно пріостанавливаясь и переводя духъ; онъ тяжело дышалъ, между тѣмъ какъ сердце у него усиленно билось и кровь стучала въ вискахъ.

Онъ не обращалъ вниманія на улицы и переулки, не замѣчалъ, приходилось ли ему разсѣкать толпу людей, или задѣвать отдѣльныхъ прохожихъ. Когда волненіе наконецъ улеглось и онъ пришелъ въ себя, очутившись на большой уединенной площади, то снова вынулъ изъ кармана письмо бургомистра и принялся читать его:

"Христіанъ Зоммерфогель просилъ твоей руки и требовалъ, чтобы я заставилъ тебя выйти за него замужъ. При этомъ онъ наговорилъ мнѣ много вздору, изъ котораго я ничего не понялъ. Трудно было бы предположить, чтобы послѣ всего случившагося ты могла отказать ему, а вѣрнѣе всего, что ты съ радостью согласишься на его предложеніе. Если даже ты и не надѣешься быть особенно счастливою съ этимъ деревенскимъ донъ-Жуаномъ, то я думаю, что въ этомъ бракѣ для тебя все спасеніе; поэтому даю тебѣ доброжелательный совѣтъ примириться съ твоей участью и принять на себя этотъ крестъ изъ любви къ Богу и къ свѣту. Впрочемъ, мнѣ лично рѣшительно все равно, что ты ему отвѣтишь — да или нѣтъ.

Съ громкимъ проклятіемъ сунулъ парень письмо обратно въ карманъ. Онъ злобно погрозилъ кулакомъ по тому направленію, гдѣ по его мнѣнію должна была находиться деревня Зебенсдорфъ: въ направленіи онъ, можетъ быть, слегка ошибся, но угроза, дѣйствительно искренняя и злобная, относилась къ одному изъ жителей роднаго мѣстечка.

Онъ рѣшилъ тотчасъ же отправиться въ обратный путь и потому поспѣшилъ на станцію. Но оказалось, что поѣздъ, останавливавшійся въ ближайшемъ отъ Зебснедорфа городкѣ, отходилъ только вечеромъ. Кристль рѣшился ждать его тутъ же на дебаркадерѣ и опустился на скамейку; изрѣдка отвлекала его отъ тяжелыхъ думъ громкая суетня людей передъ отходомъ поѣзда; когда же все опять утихало, онъ еще глубже задумывался, въ полголоса бесѣдуя съ самимъ собою до тѣхъ поръ, пока не замолкалъ самъ, испуганный своими энергическими жестами.

*  *  *

Въ тотъ же вечеръ и Густавъ, выѣхавшій изъ Вѣны, прибылъ въ окружной городъ и уже на слѣдующее утро помчался въ Зебенсдорфъ мимо маленькихъ виллъ, расположенныхъ по обѣимъ сторонамъ дороги, по широкому откосу, на высотѣ котораго ярко горѣли позолоченные кресты, и работники только что ставили огромный монументъ, посвященный памяти городскаго актуаріуса Рейнгольда Брукера. Оттуда дорога примыкала къ той, по которой ѣхала нѣкогда Бригитта съ Михелемъ Коллингеромъ.

Пріѣхавъ въ Зебенсдорфъ, Густавъ просилъ указать ему домъ бургомистра, а въ домѣ этомъ — комнату присутствія, въ которую онъ немедленно вошелъ. Старикъ не особенно любилъ поддерживать сношенія съ горожанами, потому что большинство изъ нихъ, люди не свѣдущіе и не понимающіе всѣхъ трудностей и тонкостей его службы, относились къ деревенскому бургомистру съ нѣкоторымъ неуваженіемъ и не оказывали ему должнаго почета. Поэтому онъ не слишкомъ любезно освѣдомился о цѣли прихода посѣтителя.

— Вы опекунъ Бригитты Лейпольдъ, г. бургомистръ? началъ Густавъ.

— Точно такъ — я опекунъ ея.

— Я именно желаю переговорить съ вами объ этой дѣвушкѣ.

— Значитъ, и изъ города идутъ новыя вѣсти?

— Я пришелъ, чтобы спросить вашего мнѣнія на счетъ выхода вашей воспитанницы замужъ.

Бургомистръ съ удивленіемъ взглянулъ на него: — Я, кажется, всегда легко понимаю, что мнѣ говорятъ, но тутъ осмѣлюсь спросить васъ, кто же хочетъ на ней жениться?

— Я самъ.

— Ого! Простите, пожалуйста, что я невольно улыбнулся, но это было для меня большою неожиданностью. Чертовская дѣвчонка! Не прожила и полугода въ городѣ, какъ уже поймала въ свои сѣти такую золотую рыбку, какъ вы. Ну, да, это она можетъ, это она отлично умѣетъ!… Не угодно ли присѣсть, сударь?… Такъ вотъ какъ! Объ этомъ прійдется намъ съ вами посовѣтоваться. Гм!.. да!.. Чтобы не вышло недоразумѣнія, осмѣлюсь еще разъ переспросить: вы говорите о Бригиттѣ Лейпольдъ, законной дочери вдовы покойнаго здѣшняго учителя, мѣщанки Катерины Лейпольдъ?

— Такъ точно.

— Ну, теперь все ясно. Я такъ и думалъ, что рѣчь идетъ именно о ней, потому что ни здѣсь, ни въ окрестностяхъ нѣтъ другой дѣвушки, которую можно было бы смѣшать съ нею. Но лучше спросить два раза, чѣмъ одинъ разъ перепутать. Каково! каково! — (Старикъ умолкъ и сконфуженно опустилъ глаза; когда же онъ снова поднялъ голову, взглядъ его злобно скользнулъ по сидѣвшему противъ него молодому человѣку). Вотъ что! Вы вѣдь вѣрно человѣкъ состоятельный и получаете хорошій доходъ съ своего имѣнія, дѣвушка же безприданница, если не считать жалкую избенку и пару незначительныхъ луговъ, которые достанутся ей послѣ смерти матери. Но стоить ли и говорить объ этомъ, когда у другой стороны такое хорошее состояніе?

— Я знаю, что она бѣдная дѣвушка.

— Ну, да, да, бѣдность не порокъ, и за это никого нельзя винить; я упомянулъ объ этомъ только потому, что счелъ своимъ долгомъ разъяснить вамъ этотъ вопросъ. Бѣдна-то она бѣдна, но если бы въ этомъ только заключалась вся бѣда, то ваше дѣло можно было бы легко уладить; но вѣдь она кромѣ того простая деревенская дѣвушка, а вы дворянскаго рода!

— Я тоже простой человѣкъ.

— Ну, если вы сами это утверждаете, то я долженъ этому вѣрить. Но что кажется простымъ и скромнымъ въ городѣ, то является совсѣмъ инымъ въ деревнѣ. Я бы вамъ совѣтовалъ еще подумать надъ этимъ. Есть старинная пословица, которую не слѣдуетъ упускать изъ виду; свой своему по неволѣ другъ.

— Если я этимъ не смущаюсь — возразилъ Густавъ, — то и вамъ, г. бургомистръ, безпокоиться объ этомъ, мнѣ кажется, нечего. Хорошая старинная пословица намекаетъ вѣдь только на чисто наружную обстановку и внѣшнія условія жизни, на которыя я, откровенно говоря, весьма мало обращаю вниманія. Вообще же не подходящія другъ къ другу вещи, какъ глупость и умъ, добро и зло, очень рѣдко сходятся, а если это и случается, то въ такомъ случаѣ онѣ не подходятъ подъ вашу пословицу, и потому предоставляйте имъ справляться между собой, какъ имъ будетъ угодно. Если же оставить въ сторонѣ внѣшнія условія, то не найдется, можетъ быть, на свѣтѣ двухъ людей, созданныхъ одинаковымъ образомъ, и потому всего важнѣе искать соглашенія въ этихъ двухъ пунктахъ (онъ указалъ на голову и на сердце); когда же мысли и чувства у обѣихъ сторонъ одинаковы, то даже внѣ брака люди могутъ сойтись такъ, какъ только можно желать этого на нашемъ свѣтѣ.

— Ого! — засмѣялся бургомистръ. — Краснорѣчіемъ не проймешь бѣдняка! какъ говоритъ знакомый мѣдникъ въ сосѣднемъ мѣстечкѣ. Онъ не раздѣляетъ вашего взгляда, онъ завидуетъ богатымъ, жалѣетъ о бѣдныхъ и не можетъ понять, почему есть люди счастливѣе его, и другіе, которымъ вовсе не везетъ въ жизни. Если бы свѣтъ создалъ онъ, то населилъ бы его только мѣдниками, а о томъ, что котловъ, сдѣланныхъ этими мѣдниками, никто бы больше не покупалъ и въ этомъ мірѣ мѣдниковъ происходилъ бы только постоянный, никому не нужный, оглушительный шумъ, объ этомъ то онъ и не подумалъ.

— Смѣю просить васъ, г. бургомистръ, возвратиться къ дѣлу, которое для меня по крайней мѣрѣ имѣетъ большое значеніе. Если вы что нибудь имѣете противъ моего краснорѣчія, какъ вы говорите, или вообще желаете сообщить мнѣ что нибудь, то потрудитесь высказаться.

Бургомистръ почесалъ себѣ голову: — Вы правы, совершенно правы, мои слова были не кстати. Но какъ только я вспоминаю объ этомъ преобразователѣ міра, то онъ такъ меня забавляетъ, что я всегда предполагаю то же дѣйствіе рѣчей его и на другихъ. Ну, не сердитесь же! Его слова: «краснорѣчіемъ не проймете бѣдняка» я привелъ вѣдь безъ дурнаго умысла; я вижу, какъ вы твердо держитесь вашего намѣренія, и полагаю, что не легко было бы уговорить васъ отказаться отъ него, а потому мало по малу пришелъ къ заключенію, что краснорѣчіе можетъ вліять на людей благороднаго сословія. Попытаюсь же теперь поговорить съ вами, хотя въ сущности я далеко не мастеръ хорошо говорить.

— Развѣ вы имѣете какой нибудь поводъ отговаривать меня отъ этого брака?

— О, да! Впрочемъ, когда дѣло идетъ о бракѣ, то можно всегда найти не одну, а десять причинъ, чтобы отговаривать отъ него; но если мы поймемъ другъ друга, то вамъ лучше болѣе уже не распрашивать — это будетъ всего благоразумнѣе. Выслушайте. Наши парни не даромъ называютъ здѣсь незамужнихъ дѣвушекъ кладами; каждая изъ нихъ дѣйствительно входитъ въ домъ, какъ тѣ дары неизвѣстной волшебницы, о которыхъ разсказываютъ дѣтямъ. Только всякій мужъ долженъ хорошо знать, не только чего стоитъ доставшійся ему кладъ, но и какъ съ нимъ обходиться, и какія средства употреблять, чтобы онъ не пропалъ; между тѣмъ часто случается, что парень дѣлается жертвою обмана, думаетъ, что получитъ слитокъ золота, а когда пріобрѣтетъ его законнымъ порядкомъ, то убѣждается, что владѣетъ, только кучей угольевъ, или даже чего нибудь еще похуже.

— Развѣ ваши слова намекаютъ на Бригитту?

— Да, они окажутся справедливыми, если вы получите ее, или же она съумѣетъ заполучить васъ.

— Что вы говорите? Но это мнѣніе о ней вы вѣроятно составили себѣ давно, и такаго рода вещи никто не высказываетъ безъ вѣскаго основанія?

— Совершенно справедливо. Вотъ уже мы и поняли другъ друга.

— Извините, г. бургомистръ, вы полагаете, что имѣете основаніе говорить такимъ образомъ; но остается еще выяснить, достаточно ли важны и серьезны ваши мотивы, и потому я желалъ бы узнать ихъ отъ васъ, а потомъ уже судить о нихъ…

Бургомистръ медленно выпрямился. — Вы желали бы? Право? Я уже совѣтовалъ вамъ удовольствоваться моимъ словомъ и дальше не разспрашивать. Довольно и того, что я уже высказалъ, а говорилъ я все это только для того, чтобы внушить вамъ, разумному горожанину, для вашего же блага, разумное правило, что никогда не слѣдуетъ судить по виду и по первому взгляду. Все дальнѣйшее я считаю пустымъ любопытствомъ, и удовлетворять ему мнѣ не приходится, ни въ качествѣ бургомистра, сообщающаго вамъ, совершенно постороннему человѣку, такія свѣдѣнія о мѣстной уроженкѣ, которыя могутъ ей повредить, ни въ качествѣ опекуна, разбалтывающаго старыя исторіи, тѣмъ болѣе теперь, когда дѣвушкѣ представляется случай честнымъ путемъ заставить замолчать дурную о ней молву.

— Что это значитъ?

— Это я могу сказать вамъ. Именно теперь, когда вы сидите здѣсь въ Зебенсдорфѣ, тамъ, въ Вѣнѣ, къ дѣвушкѣ пріѣхалъ парень, имѣющій одинаковое съ вашимъ желаніе вступить съ нею въ законный бракъ.

Густава это сообщеніе непріятно поразило. — Какъ? Въ моемъ отсутствіи? За моей спиной? съ сердцемъ спросилъ онъ.

— Что вы здѣсь, а онъ тамъ въ одно и тоже время — это случилось нечаянно.

— Даю вамъ слово, что она откажетъ ему.

— Ну, не думаю. Она согласится, потому что ей нельзя отказать ему, хотя бы только изъ приличія.

Густавъ вскочилъ со стула — Но это невозможно! воскликнулъ онъ и провелъ рукой по лбу.

— То есть вы хотите этимъ сказать, что такой вещи отъ этой дѣвушки повидимому нельзя было бы ожидать? Да, въ этомъ вы правы; я и самъ никогда бы не подумалъ о ней ничего дурнаго, если бы не видѣлъ всего собственными глазами.

— Если вы не гнусный лжецъ и клеветникъ!.. О, простите, Бога ради, и выслушайте меня. Сжальтесь надо мной, и хоть изъ состраданія разскажите мнѣ всю правду; это одно можетъ спасти меня!

— Ого! милый господинъ, какъ васъ околдовала однако эта негодная дѣвчонка! Мнѣ очень жаль, что вы это такъ горячо принимаете къ сердцу. Конечно! Конечно! Хотя я, какъ бургомистръ, считаю своею обязанностью заботиться о благѣ послѣдняго изъ здѣшнихъ жителей, но допустить, чтобы вы считали меня лжецомъ и клеветникомъ — все таки никакъ не могу. И если вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что васъ это облегчитъ, то извольте, я раскажу вамъ всю исторію.

— Умоляю васъ объ этомъ.

— Около полугода назадъ я выписалъ изъ города для моей Юліи такую машину, про которую мнѣ разсказывали, что стоитъ только нажать ее снизу ногой, такъ наверху отлично шьется на ней всякое бѣлье. Ну, когда привезли эту штуку, то мы тотчасъ же увидѣли, что одного нажиманія совершенно недостаточно; въ то время Бригитта была еще большая подруга моей Юліи и часто бывала у насъ въ домѣ, и какъ только разсмотрѣла она машинку, сейчасъ и поняла, какъ съ ней надо обращаться. О! умна-то она, очень умна, и никогда не пришло бы мнѣ на мысль, что она такую штуку выкинетъ, хотя бы только боясь меня, такъ какъ меня здѣсь всѣ боятся… Да, жалко! жалко! Словомъ, я и скажи дочери учителя: «Послушай, погости у насъ въ домѣ недѣльку-другую, привези сюда свое бѣлье и работайте вмѣстѣ; для обѣихъ это будетъ чистая выгода, Юлія выучится управлять машиной, а ты сработаешь кое-что для себя». На это обѣ согласились. Утромъ онѣ усердно работали, а на ночь мы помѣстили Бригитту поближе къ намъ, такъ какъ наши комнаты очень разбросаны, а двѣ комнатки съ кроватями для гостей у насъ всегда стоятъ на готовѣ, и окна ихъ выходятъ на дворъ, между тѣмъ какъ наши спальни выходятъ на улицу — это для того, чтобы шумъ не безпокоилъ гостей. Въ такой-то комнаткѣ рядомъ со спальней моей Юліи и помѣстили мы дочь учителя и тѣмъ еще оказали ей незаслуженную честь. Но какъ мало она ее дѣйствительно заслуживала — этого мы тогда еще и не подозрѣвали.

"Проспала она у насъ такимъ образомъ двѣ или три ночи, какъ случилось однажды, что я поздно засидѣлся въ нашемъ трактирѣ; у меня, видите ли, были на это свои причины. Гюблингеръ, легкомысленный парень, всегда боявшійся брака какъ огня, вдругъ порѣшилъ жениться. Ну, къ кому же ему было обратиться, какъ не ко мнѣ? Да за кого же и мнѣ было выдать дочь, какъ не за него? Мы оба здѣсь первые люди — и потому мы тотчасъ ударили по рукамъ. И такъ это меня обрадовало, что я и сказать не могу: вдовцу, одинокому и пожилому, какъ я — присматривать за молодою дѣвушкой дѣло подъ часъ весьма нелегкое, а потому во время сбыть ее съ рукъ было для меня очень выгодно. И такъ возвращаюсь я домой такой довольный и думаю себѣ, что какъ только прійду, тотчасъ закричу моей Юліи, что ей предстоитъ сдѣлаться хозяйкой Мшистой Поляны — такъ называется имѣніе Гюблингера. Вотъ вошелъ я, остановился внизу лѣстницы и кричу. Меня всегда слышатъ, когда я кричу, но тутъ никто не шевельнулся. Подождалъ я минутку, крикнулъ еще громче, и поднялся нѣсколько ступеней наверхъ; тогда наверху вдругъ поднялась ужасная возня, кто-то раза два вскрикнулъ, отворили дверь, опять захлопнули ее, и по коридору внезапно прошмыгнула какая-то фигура, также неслышно, какъ мышь по кучѣ мха. Я все стоялъ и ждалъ, чтобы разобрать, что тамъ происходитъ, и не явится ли кто на мой зовъ; но когда все опять утихло, то я и подумалъ: — Ну, нѣтъ, такъ дешево вы отъ меня не отдѣлаетесь, тутъ что то неладно; надо вывести все это на чистую воду! Поднялся я по лѣстницѣ и безъ церемоніи вошелъ въ одну изъ ближайшихъ коморокъ — это именно была комната Бригитты — и кого же я тамъ нахожу? работника моего Кристля! Дѣвушка стояла посреди комнаты прямо и дерзко; онъ же, блѣдный какъ полотно и дрожа всѣмъ тѣломъ, притаился въ углу. Что собственный мой работникъ осмѣливается обезчестить дѣвушку подъ моей кровлею, это вывело меня изъ себя; я бросился на него и принялся его бить, а ее знатно честилъ въ это же самое время языкомъ. Конечно моя Юлія тотчасъ влетѣла въ комнату, чтобы сдержать меня, но я расходился, и когда наконецъ пересталъ бить, то оказалось, что я порядкомъ отдѣлалъ парня; потомъ эта исторія стоила мнѣ много денегъ и заботъ. Ну, вотъ все, что я знаю, и вамъ, любезный господинъ, теперь должно быть совершенно ясно, что это за дѣвушка; поймете вы конечно и то, что я разсказалъ, вамъ все это не потому, чтобы мнѣ самому было пріятно распространяться о случившемся, а только для того, чтобы не прослыть передъ вами за лжеца и клеветника. Вотъ этотъ же самый парень и сватается на ней теперь въ Вѣнѣ — я думаю, въ настоящую минуту дѣло у нихъ уже полажено…

Густавъ отеръ потъ, поднялся со стула и произнесъ усталымъ голосомъ: Благодарю васъ, г. бургомистръ.

— Не за что, рѣшительно не за что… Очень жаль, но правду всегда надо высказать; вы вѣроятно сами того же мнѣнія.

— Конечно. Благодарю васъ еще разъ. Прощайте!

— Господь да благословитъ васъ!

Бургомистръ проводилъ его до дверей и еще долго слѣдилъ глазами за нерѣшительно спускавшимся по лѣстницѣ молодымъ человѣкомъ. — Будьте-же осторожны! — крикнулъ онъ ему еще сверху — не только теперь, относительно лѣстницы, но и въ другихъ случаяхъ. — Затѣмъ онъ пробормоталъ про себя: «Опутала она его, совершенно опутала! Даже вся самоувѣренность пропала у этого надменнаго барина!» И онъ съ самодовольствомъ вернулся въ свою комнату.

Выйдя на чистый воздухъ, Густавъ нѣсколько очнулся. Слѣдуетъ ли ему навѣстить еще мать Бригитты? На этотъ вопросъ, который онъ самъ себѣ поставилъ, онъ отвѣчалъ только презрительной улыбкой. Онъ отыскалъ свой экипажъ и пустился въ обратный путь такимъ тихимъ шагомъ, какимъ только вздумалось ѣхать хорошо накормленнымъ лошадямъ и сонному кучеру.

X.

Веселая глава; въ ней является человѣкъ, который изъ за личной неудачи въ любви приходитъ въ величайшій экстазъ и проклинаетъ весь свѣтъ, что на сочувствующихъ ему ближнихъ всегда дѣйствуетъ болѣе или менѣе смѣхотворно. — Густавъ ищетъ утѣшенія въ томъ, что старается увѣровать въ существованіи чужаго счастья и рѣшается собственными глазами убѣдиться въ немъ. — Возвращеніе домой.

Густавъ прибылъ на станцію желѣзной дороги почти въ моментъ отхода поѣзда и вскочилъ въ послѣдній вагонъ. Въ немъ сидѣла маленькая, худенькая, уже немолодая дамочка; впрочемъ она была такъ блѣдна и измучена на видъ, что, можетъ быть, отъ этаго казалась на видъ старше своихъ лѣтъ.

Она внимательно взглянула на вошедшаго своими большими, томными глазами, затѣмъ быстро подняла руку къ лицу, какъ будто желая что-то стереть съ него. «Это вагонъ для некурящихъ» произнесла она. Густавъ бросилъ окурокъ сигары, который держалъ въ зубахъ. «Я и не буду курить» возразилъ онъ, послѣ чего опустился на мягкія подушки вагона и захлопнулъ за собою дверцы.

Кто бы могъ ожидать этого отъ молодой дѣвушки? Кому бы это могло только прійти въ голову? Эта мысль неотступно вертѣлась въ его головѣ, осаждала мозгъ его; онъ ее не столько сознавалъ, сколько чувствовалъ. Онъ нѣсколько разъ громко вздохнулъ и всякій разъ послѣ этого разражался короткимъ, глухимъ смѣхомъ.

При этихъ звукахъ дама также аккуратно всякій разъ сильно вздрагивала.

— Но, Боже мой! въ полголоса проговорила она наконецъ.

— Осмѣлюсь замѣтить вамъ, — обратился молодой человѣкъ къ путешественницѣ, которая безпокойно оглядывалась, какъ бы желая призвать себѣ кого нибудь на помощь, — что въ вывѣшенномъ здѣсь объявленіи отъ правленія желѣзной дороги, никому не воспрещено громко выражать свои чувства. — И онъ снова испустилъ глубокій вздохъ, за которымъ неизмѣнно послѣдовалъ и злобный смѣхъ.

— Но вѣдь это ужасно! произнесла дама.

Долго выдерживала она, но на третьей станціи подозвала кондуктора, велѣла ему перенести ея вещи въ другой вагонъ и объявила, что здѣсь оставаться нѣтъ никакой возможности. Выйдя на площадку, она еще разъ оглянулась и бросила недовольный взглядъ на продолжавшаго спокойно сидѣть на своемъ мѣстѣ Фишера.

Густавъ былъ очень радъ, что остался одинъ. Поѣздъ помчался дальше; стоялъ чудный день, и мѣстность была до крайности живописна; но молодой человѣкъ ничего этого не замѣчалъ. Изъ окна перваго купэ сосѣдняго вагона высунулъ голову юный туристъ и съ неподдѣльнымъ восторгомъ любовался разнообразными и богатыми картинами, мелькавшими передъ его глазами.

Густавъ продолжалъ вздыхать теперь еще громче прежняго, такъ какъ не считалъ нужнымъ хоть сколько нибудь стѣснять себя.

— Кто бы могъ это подумать? Эта дѣвушка, которая умѣетъ притвориться такою сердечною, откровенною, честною и добросовѣстною! И все таки — все таки — …фи, что за гадость! Если бы еще можно было явиться въ собственныхъ глазахъ и въ глазахъ свѣта въ ореолѣ трагическаго отчаянія вслѣдствіе несчастной страсти, — какъ благородный олень убѣжать въ чащу лѣса со стрѣлой въ груди!… Но играть роль глупо попавшейся на приманку рыбы, биться въ водѣ и наконецъ сорваться съ крючка съ разорванными жабрами — это уже просто смѣшно, и даже унизительно!… Бѣднякъ упускалъ при этомъ изъ виду, какъ мало виновата была приманка, особенно въ томъ, что рыба на нее польстилась. Отступить передъ толстоногимъ парнемъ съ потными руками и безсмысленно выпученными глазами; пойти по его слѣдамъ, обожать тамъ, гдѣ онъ… Что за срамъ! Тьфу!

Туристъ въ сосѣднемъ вагонѣ испустилъ тихое проклятіе.

— Всего разумнѣе, — продолжалъ разсуждать Густавъ — не довѣряться ни одной женщинѣ въ мірѣ. Матерей нашихъ мы считаемъ созданіями, стоящими выше всѣхъ другихъ, и смотримъ на нихъ такимъ образомъ большей частью потому, что съ юныхъ лѣтъ привыкаемъ считать себя въ сравненіи съ ними маленькими, низменными существами. Изъ-за матерей нашихъ мы научаемся относиться съ уваженіемъ и ко всему ихъ полу. А женщины это отлично понимаютъ и тотчасъ начинаютъ разъигрывать изъ себя неприступныхъ весталокъ; комедіантки всѣ онѣ, вотъ и все. То, чего никто изъ насъ, застѣнчивыхъ молодыхъ людей, не съумѣлъ бы сдѣлать, т. е. разыгрывать роль перваго любовника въ домашнемъ спектаклѣ, потому что слова роли не соотвѣтствовали нашимъ чувствамъ — все это наши барышни тотчасъ же справляютъ какъ нельзя лучше: имъ ни почемъ затараторить о любви, нѣжной печали, горячей страсти и такъ далѣе; для нихъ это все равно, что выпить стаканъ воды… Обманщицы! Обманщицы отъ рожденія! Правъ всякій, кто отвѣчаетъ имъ тою же монетою… Самыя дурныя изъ нихъ еще пожалуй честнѣе другихъ: Мессалины сравнительно еще дѣйствуютъ честно, другія же только прикидываются честными, потому что для нихъ это выгоднѣе; онѣ видятъ въ этомъ преимущество передъ глупцами, относящимися къ нимъ честно; онѣ такихъ-то, и ищутъ — дуракъ будетъ содержать ихъ, а отдаваться онѣ будутъ другимъ… Срамъ! Срамъ! Тьфу!

— Милостивый государь — окликнулъ его туристъ въ сосѣднемъ вагонѣ — не плюйте, сдѣлайте милость, постоянно изъ вашего окошка! Это вѣдь наконецъ становится нёсносно!

Густавъ откинулся на спинку сидѣнья, сложилъ руки на колѣни и устремилъ глаза въ одну точку прямо передъ собой; выраженіе лица его при этомъ было не изъ умнѣйшихъ.

Черезъ нѣсколько минутъ онъ снова продолжалъ: — Впрочемъ, если кто выпутался изъ такой бѣды еще довольно благополучно, такъ это я. Вѣдь я узналъ во время все то, что впослѣдствіи было бы до крайности тяжело узнать. На что же я теперь жалуюсь? Счастье уже разъ въ жизни улыбнулось мнѣ; въ Августѣ я не разочаровался: это было время счастливыхъ мечтаній, это былъ сладкій сонъ, въ полномъ смыслѣ этого слова, хотя онъ происходилъ на яву. Во второй разъ счастье отвернулось отъ меня; но вѣдь и у человѣка мѣняется расположеніе духа. Но если грустный опытъ грубо пробудилъ меня теперь отъ сна, то сколько существуетъ на свѣтѣ другихъ людей, которые, можетъ быть, въ эту минуту предаются такому же неразумному счастью, какимъ упивался и я!.. Когда бишь женился другъ мой Керблеръ? Кажется, не прошло еще и года. Что если бы… И кому какое дѣло, когда я вернусь домой — раньше или позже? Рѣшительно никому. Если я выйду на слѣдующей станціи — (онъ вынулъ изъ кармана росписаніе поѣздовъ и принялся разсчитывать) — та могу быть у него еще сегодня вечеромъ и насладиться зрѣлищемъ его семейнаго счастья. Это облегчитъ мою душу.

Онъ осуществилъ свое намѣреніе и прибылъ къ вечеру въ привѣтливый городокъ. Магазинъ Керблера не трудно было отъискать, и онъ скоро очутился передъ своимъ другомъ, который въ послѣднее время сильно пополнѣлъ и принялъ видъ зажиточнаго человѣка.

Когда Густавъ назвалъ себя, Керблеръ крѣпко обнялъ его и плотно прижалъ къ своему объемистому жилету.

— Я пріѣхалъ — началъ Густавъ, — чтобы воочію убѣдиться въ твоемъ полномъ благоденствіи.

— И прекрасно сдѣлалъ! — отвѣчалъ Керблеръ, вытянулъ свои короткія руки и ловко повернулся передъ нимъ на каблукѣ. — Увѣряю тебя, что это дѣло — золотое дно.

— А ты по прежнему остался страстнымъ негоціантомъ? И такъ прежде всего дѣло, а потомъ уже удовольствіе. Поговоримъ лучше объ удовольствіи.

— Удовольствіи? — спросилъ толстякъ. — О какомъ это удовольствіи ты говоришь?

— Ну, объ удовольствіи, которое ты конечно находишь въ счастливой совмѣстной жизни съ любимой женой. Вы вѣдь счастливы?

— Ахъ! да, да!.. Въ этомъ ты можешь быть вполнѣ увѣренъ.

— Я и не сомнѣваюсь и только хотѣлъ услышать подтвержденіе отъ самаго тебя.

— Конечно, конечно, это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Пойдемъ же ко мнѣ, я сейчасъ представлю тебя моей женѣ.

Керблеръ ввелъ его черезъ сѣни по лѣстницѣ въ первый этажъ и затѣмъ въ комнату, гдѣ у рабочаго столика, освѣщеннаго лампой, сидѣла маленькая, худенькая и уже немолодая дамочка; впрочемъ она была такъ блѣдна и измучена, что, можетъ быть, отъ этого казалась старше своихъ лѣтъ.

Густавъ тотчасъ же узналъ ее, и когда она поднялась, чтобы привѣтствовать его, онъ невольно смутился и не зналъ, что сказать.

— Серафима! — произнесъ Керблеръ — представляю тебѣ моего друга и товарища по торговымъ дѣламъ, Густава Фишера младшаго.

Она злобно улыбнулась! — Я уже имѣю удовольствіе знать этого господина.

— Какимъ это образомъ?

— Такъ точно, — пояснилъ Густавъ — я случайно помѣстился въ томъ же купэ, гдѣ сидѣла твоя супруга, и долженъ сказать, что къ величайшему моему сожалѣнію между нами вышло маленькое недоразумѣніе…

— Ахъ, что вы говорите! — перебила его дама; — недоразумѣнія ниакаго не было; ваше любезное и поучительное замѣчаніе на счетъ объявленія отъ правленія желѣзной дороги тотчасъ же все разъяснило, и мнѣ оставалось только очистить вамъ мѣсто.

Густавъ обратился къ изумленно слушавшему эти легкія пререканія Керблеру: — Я оказался невозможнымъ грубіяномъ и тѣмъ заставилъ твою супругу обратиться отъ меня въ бѣгство.

— Что ты говоришь? — засмѣялся Керблеръ. — Ну, особенно страшнаго я тутъ ничего съ твоей стороны предположить не могу. Пусть это будетъ прощено и забыто! У Серафимы благороднѣйшее сердце. Не правда ли, душечка, ты позволишь Фишеру нѣсколько дней погостить у насъ?

— Конечно, голубчикъ, пусть г. Фишеръ гоститъ у насъ, сколько ему будетъ угодно.

Густавъ поцѣловалъ протянутую къ нему руку. — Право я не стою такой милой любезности, сударыня — сказалъ онъ и окинулъ взглядомъ столь мало подходившихъ по наружности другъ къ другу супруговъ. — Ахъ! если бы можно было найти второе такое счастье, какъ то, что я нахожу у васъ!

— Развѣ вы несчастны? горячо спросила Серафима.

— Когда-то и я былъ счастливъ, но теперь…

— О! не растравляй его зажившихъ ранъ! — остановилъ его Керблеръ. — Фишеръ лишился своей жены и все не можетъ еще ее забыть. По крайней мѣрѣ, на сколько я его знаю, это непремѣнно должно быть такъ…

— Да, любезный другъ; — мягко проговорилъ Фишеръ, — ты хорошо меня знаешь.

Онъ обманывалъ этихъ чистосердечныхъ людей, а можетъ быть — и самаго себя.

Вечеръ прошелъ подъ нѣсколько охлажденнымъ впечатлѣніемъ непріятной встрѣчи въ дорогѣ довольно церемонно и скучно, но на слѣдующее утро «душечка» и «голубчикъ» выказали столько привѣтливости, какъ въ отношеніи другъ къ другу, такъ и относительно своего гостя, что Фишеръ былъ глубоко тронутъ, и когда вечеромъ онъ протянулся на своемъ одинокомъ ложѣ, то не разъ громко вздохнулъ. Впрочемъ онъ тотчасъ же подавилъ въ себѣ эти желаніе вздыхать, считая его завистливой демонстраціей противъ счастья друга, и затѣмъ спокойно уснулъ.

На второй день продажа въ магазинѣ была поручена первому прикащику, при чемъ не обошлось безъ многочисленныхъ намековъ и внушеній на счетъ оказываемаго ему довѣрія и принятой имъ на себя громадной отвѣтственности. Послѣ этого всѣ отправились за городъ. Керблеръ нѣсколько разъ пытался уговорить Густава предложить руку его супругѣ, но гость не имѣлъ духа разстроить дивную картину мѣрно выступившихъ рядомъ супруговъ. «Идите лучше вмѣстѣ, вы составляете такую гармоническую парочку» утверждалъ онъ. Стоялъ веселый, свѣтлый осенній денекъ, который несомнѣнно долженъ вліять своей красотой и на людей; супруги и гость ихъ вернулись поэтому домой въ самомъ пріятномъ настроеніи духа; только молодая женщина казалась на видъ нѣсколько утомленною.

На третій день она исчезла тотчасъ же послѣ завтрака, Керблеръ просилъ за нее извиненія, поясняя, что ей необходимо присмотрѣть кое за чѣмъ въ домѣ, и что невозможно все предоставить на попеченіе людей. Затѣмъ онъ потащилъ Густава гулять по городу, показалъ всѣ его мало интересныя достопримѣчательности и въ разныхъ трактирахъ перезнакомилъ съ разнаго рода людьми, которые на другой же день несомнѣнно должны были позабыть о пріѣзжемъ, точно также, какъ и ему предстояло предать ихъ забвенію.

На четвертое утро Керблеръ самъ послѣдовалъ за своей, быстро удалившейся женой. — Дѣло! — заявилъ онъ — пожалуйста извини, но вездѣ необходимъ зоркій хозяйскій глазъ. — Онъ убѣдительно приглашалъ Густава совершить пѣшкомъ очень интересную, какъ онъ увѣрялъ, экскурсію по горамъ.

Густавъ цѣлый день лазилъ по горнымъ тропинкамъ и высокимъ скаламъ. Видъ незнакомой мѣстности развлекалъ его, и когда у него находилось время для думъ, то онъ стирался размышлять объ идеальномъ счастьѣ Керблеровъ. Только разъ, отдыхая на покрытой цвѣточками лужайкѣ, онъ вдругъ снова увидѣлъ передъ собой вызывающій взглядъ темныхъ, чистосердечныхъ глазъ. Но онъ энергично отогналъ отъ себя этотъ призракъ, быстро всталъ и отправился въ обратный путь.

Поздно вечеромъ вернулся онъ домой, неслышно прошелъ въ свою комнату и тихонько улегся спать. Его разбудили первые лучи солнца. Легкій иней затянулъ ночью окна и мѣстами уже началъ оттаивать; въ саду чирикали птицы, весело перекликаясь и перелетая съ вѣтки на вѣтку; въ сосѣдней комнатѣ очевидно тоже начали просыпаться. Къ сожалѣнію стѣна была такая тонкая, что всякое слово явственно долетало до слуха молодаго человѣка.

— Надѣюсь, что сегодня наконецъ онъ заговоритъ объ отъѣздѣ? спросилъ рѣзкій голосъ, принадлежавшій тѣмъ не менѣе несомнѣнно кроткой Серафимѣ.

— Ну, конечно! — отвѣчалъ Керблеръ; — но будь же такъ любезна принять въ соображеніе, что не могу я безъ всякихъ церемоній по просту выгнать его изъ дома.

— Но онъ мнѣ страшно надоѣлъ.

— Потому что не ухаживаетъ за тобою…

— Что ему безъ сомнѣнія слѣдовало бы дѣлать, хотя бы изъ приличія…

— Нѣтъ, вовсе не слѣдовало бы: это было бы крайне неприлично, и къ тому же онъ порядочный человѣкъ и мой большой пріятель.

— Извѣстное дѣло, по этому одному я уже не могу выносить его.

— Я въ этомъ нисколько не сомнѣваюсь.

— Но все таки глупо съ нашей стороны постоянно разыгрывать передъ нимъ комедію двухъ нѣжно воркующихъ голубковъ.

— Конечно, глупо. Но что же дѣлать? Онъ, чортъ знаетъ почему, твердо убѣжденъ въ нашемъ полномъ семейномъ счастьи. Зачѣмъ же намъ изъ каприза разочаровать его? Что же тутъ прикажешь дѣлать?

— Намекнуть ему, что хотя мы и такъ счастливы, какъ только онъ можетъ того желать, но тѣмъ не менѣе такое необъятное счастье не терпитъ постороннихъ свидѣтелей, въ особенности на такой долгій срокъ.

— Ага! какъ ты становишься остроумна!

— Да, да, я дѣлаюсь остроумна, я всегда бываю остроумна, когда меня что нибудь сердитъ, а этотъ человѣкъ выводитъ меня изъ себя. Такой вдовецъ съ его незабвенной покойницей представляетъ до крайности непріятное явленіе! Если бы я умерла сегодня… О чемъ ты тамъ вздыхаешь, Керблеръ?

— Я не вздыхалъ.

— Неправда, вздохнулъ, я это отлично слышала. О! я понимаю тебя, я угадываю твои мысли: ты вздохнулъ, потому что подумалъ: какъ жаль, что это еще не случилось — и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше!

— Но, Серафима…

— Молчи! Я знаю, что говорю. Если бы я сейчасъ умерла, ты завтра бы утѣшился. Ну, не правда ли? Что ты имѣешь на это сказать?

— Ничего. Ты вѣдь знаешь, что говоришь.

— Значитъ, ты признаешься въ этомъ?

— Я во всемъ признаюсь и со всѣмъ соглашаюсь.

— Въ самомъ дѣлѣ? Ты этимъ только доказываешь, что ты самый безсердечный человѣкъ… Но ты женился на мнѣ только для того, чтобы имѣть возможность открыть свой магазинъ, и теперь, когда твоя торговля пошла въ ходъ, когда ты мнѣ всѣмъ обязанъ… Не перебивай меня — да, рѣшительно всѣмъ обязанъ!

— Да не кричи же такъ безбожно, а то Фишеръ черезъ стѣну услышитъ насъ и составитъ себѣ хорошее понятіе о нашемъ супружескомъ счастьѣ!

— Какое мнѣ дѣло до его понятій! Мнѣ это рѣшительно все равно. Напротивъ, если онъ услышитъ насъ, то, можетъ быть, скорѣе надумается уѣхать. Наскучилъ онъ мнѣ до послѣдней степени, а еще болѣе опротивѣла мнѣ эта комедія, разыгранная въ честь его. Да ты вѣдь и самъ какъ то назвалъ его осломъ, который…

Послѣднія слова Серафимы трудно было разобрать, потому что Керблеръ неожиданно разразился страшнымъ кашлемъ. — Да замолчишь ли ты! — крикнулъ онъ на нее; — злая змѣя! Болтливая сорока!

— Продолжай, не стѣсняйся; для грубой брани твоихъ познаній въ естественныхъ наукахъ будетъ вполнѣ достаточно! Но только помни, Керблеръ, что это мой домъ, и что въ моемъ домѣ никто на свѣтѣ не можетъ заставить меня замолчать.

— Такъ прійдется переписать его опять на твое имя; въ брачномъ контрактѣ значится, что онъ принадлежитъ мнѣ, а не тебѣ!

— Какъ? Принадлежитъ тебѣ? Тебѣ? Ну, вотъ этого-то я и хотѣла, чтобы ты самъ признался, что ты всю меня обобралъ и теперь начинаешь мучить и терзать меня всякими способами, пока не заставишь бѣжать отъ тебя, босою и нагою, вотъ какъ я теперь здѣсь лежу.

— Ну, я бы въ такомъ случаѣ посовѣтовалъ тебѣ лучше прежде одѣться: въ такомъ неглиже, такая хорошенькая женщина, какъ ты, можетъ соблазнить весь свѣтъ!

— О, ты извергъ! О, если бы я только никогда не встрѣтилась съ тобою! Ахъ, зачѣмъ я измѣнила моему Адолару, и промѣняла его на тебя!

— Да, очаровательнѣйшаго кадета во всей арміи! съ адской насмѣшкой вторилъ ей Керблеръ.

— А, тебѣ это не нравится? Такъ я еще разъ повторю тебѣ: да, онъ былъ красивъ, удивительно хорошъ! Ахъ, я была бы теперь счастлива съ нимъ!

— Я бы самъ этого желалъ для тебя, а въ особенности для него!

Послышался шумъ передвинутой съ мѣста мебели, и затѣмъ несчастная супруга жалобно воскликнула: — О, Адоларъ!

— О, А-до-ларъ! съ комическимъ отчаяніемъ взвылъ послѣ нея супругъ.

Фишеръ съ громкимъ смѣхомъ приподнялся на постели и тутъ же страшно разсердился на самаго себя, что могъ находить такую вещь смѣшною. Въ ту же минуту онъ вздрогнулъ, такъ какъ за стѣной послышался рѣзкій стукъ; очевидно было, что въ нее пустили какимъ-то твердымъ предметомъ, который упалъ и вѣроятно разбился на полу.

— Мою помаду! — отчаянно воскликнулъ Керблеръ. — Съ ума ты сошла? Бросать объ стѣну такую дорогую банку?

— Я и не намѣревалась попасть въ стѣну!

— Ты безъ сомнѣнія мѣтила въ мою голову — не правда ли, душечка?

— Да, ангелочекъ!

Обмѣнъ любезностей повидимому кончился, потому что все утихло.

— Славно же они поздоровались другъ съ другомъ! сказалъ себѣ Густавъ, вставая съ постели и начиная одѣваться. За завтракомъ онъ между прочимъ заявилъ, что ему пора ѣхать домой. Оба принялись увѣрять его, что до крайности огорчены этимъ извѣстіемъ. Керблеръ проводилъ его часть дороги; оба они, правда, были довольно молчаливы, но все таки старались нѣсколько поддерживать разговоръ о постороннихъ предметахъ.

Выйдя въ поле и оставивъ позади себя городъ, Керблеръ остановился.

— До сихъ поръ, и ни шагу больше! — сказалъ онъ. — Добраго пути! (Онъ крѣпко пожалъ другу руку). — Если ты, — (и тутъ сконфуженная улыбка промелькнула по широкому его лицу) — сегодня утромъ, чего добраго, услышалъ… но ты человѣкъ благовоспитанный…

— Ни слова больше! — остановилъ его Густавъ, — я человѣкъ благовоспитанный, ты тоже, и твоя супруга также. А между людьми благовоспитанными слышится и запоминается только то, что прямо было высказано — да и то часто пропускается мимо ушей. Мнѣ было пріятно быть свидѣтелемъ вашего семейнаго счастья, и я могу только пожелать, чтобы оно вамъ никогда не измѣнило.

— Это онъ мнѣ мститъ за осла! — со вздохомъ подумалъ Керблеръ; — ну, счастливо оставаться!

— Прощай! — И Густавъ, невольно поддавшись общечеловѣческой слабости, распростился съ болѣе облегченнымъ сердцемъ, чѣмъ разстался бы съ другомъ, если бы засталъ его въ счастливыхъ обстоятельствахъ.

Онъ отправился прямо въ помѣстье тетки. Надо вынести еще одну встрѣчу! Онъ не хочетъ лишить себя удовольствія, именно теперь — когда эта дѣвушка принадлежитъ другому и поступки ея разоблачены, — явиться передъ нею и взглянуть, съ какимъ лицемъ она встрѣтитъ его, что выразится въ ея наивныхъ чертахъ: безстыдное ли нахальство, или жалкій страхъ пойманнаго на мѣстѣ преступленія шулера.

Тотчасъ по прибытіи, онъ уже въ сѣняхъ встрѣтилъ тетку.

— Наконецъ то! — воскликнула она. — Молодая дѣвушка уже начала безпокоиться. Счастье улыбается тебѣ, племянникъ. Это какое-то особенно чистосердечное существо. Вѣроятно ты мысленно окружилъ многими золотыми мечтами твое будущее счастье; но оно не будетъ нуждаться въ прикрасахъ, оно будетъ истинно глубоко, такъ какъ дѣвушка эта олицетвореніе самой правды. Я за ней постоянно наблюдала; она желаетъ только того, что справедливо и хорошо… Но Господи, Боже мой! Да что это съ тобой? Ты, кажется, плачешь? Стыдись!

— Гдѣ она?

— Въ саду подъ липой.

— Пожалуйста останьтесь здѣсь. Я пойду одинъ.

Старушка проводила его внимательнымъ взоромъ, слегка покачивая головой.

Густавъ быстро прошелъ садъ и уже издали увидалъ свѣтлое платье, мелькавшее подъ густою листвою большаго дерева. Когда онъ подошелъ ближе, Густхенъ съ громкимъ крикомъ радости бросилась ему на шею.

Онъ обнялъ и поцѣловалъ ребенка и сказалъ — Густхенъ, бѣги къ тетѣ. Тетя имѣетъ что-то сказать тебѣ, она подаритъ тебѣ кое-что — бѣги же скорѣе! Такъ, такъ!

Когда дѣвочка исчезла за кустами, молодой человѣкъ ближе подошелъ къ Бригиттѣ, которая сидѣла молча и не поднимая глазъ, опустивъ на колѣни свое шитье.

— Вотъ и я! — Онъ опустился на другой конецъ скамейки. — Здравствуйте, Бригитта! продолжалъ онъ нѣсколько высокомѣрно.

Она не отвѣчала.

— Былъ у васъ кто нибудь здѣсь во время моего отсутствія?

На этотъ разъ она тихо проговорила: — Да, былъ!

— Ну, и что же?

— Я отправила его назадъ — туда, откуда онъ пришелъ.

— Отправили назадъ? Но послѣ того, что произошло, какъ мнѣ передавали въ Зебенсдорфѣ!..

Онъ невольно замялся, почувствовавъ на себѣ упорный взглядъ. И дѣйствительно, широко открытые честные глаза прямо смотрѣли ему въ лице съ выраженіемъ тревоги и тоски, какъ будто говорили: — И ты могъ этому повѣрить? Ты? — Когда же онъ отвернулся отъ нея, они наполнились жгучими слезами.

Между тѣмъ молодой человѣкъ ясно ощущалъ, что чѣмъ болѣе накопилось у него на сердцѣ горя, тѣмъ труднѣе ему было высказаться. Онъ искалъ словъ, чтобы излить свою душу, и если бы ему удалось найти ихъ, если бы онъ рѣшился выгоВорить то, что намѣревался сказать, то таинственная связь, соединявшая его съ этимъ существомъ, порвалась бы навсегда, и если бы даже потомъ онъ на колѣняхъ просилъ у нея прощенія, то и это не спасло бы его, такъ какъ позоръ можно смыть съ человѣка, но ѣдкое, злое слово навѣки западаетъ въ душу, какъ черное клеймо, какъ ядовитая капля.

Благо тебѣ, что ты нерѣшительно умолкъ, что не посмѣлъ говорить, инстинктивно опасаясь осквернить свои чувства, хотя и считалъ ихъ достойными презрѣнія! Вѣстникъ, принесшій съ собою слово избавленія, уже находился въ дорогѣ; онъ уже былъ такъ близко, что песокъ дорожки заскрипѣлъ подъ его торопливыми шагами: это была старушка, на шею которой съ отчаяннымъ крикомъ «маменька»! бросилась Бригитта.

XI.

Что произошло въ Зебенсдорфѣ.

Въ тотъ же самый вечеръ, въ который Густавъ прибылъ къ Керблеру, Кристль вернулся домой. На слѣдующій день, около полудня, зебенсдорфскій бургомистръ спокойно сидѣлъ въ комнатѣ присутствія; на дворѣ было вѣтрено, тяжелыя облака быстро неслись по небу, по дорогѣ взвивались клубы пыли, подчасъ даже въ окна стучалъ, какъ горохъ, развѣваемый порывами вѣтра крупный песокъ. Бургомистръ прислушивался къ завыванію бури и шуму хлеставшихъ по оконнымъ стекламъ песчинокъ. Дѣлать-то ему было больше нечего. Сторожъ только что былъ у него съ докладомъ, что вернувшійся домой Кристль шатается по всѣмъ трактирамъ, похваляется и ораторствуетъ, намекая на то, что если бургомистръ не исполнитъ его воли, то онъ разскажетъ такія вещи, что всѣмъ жителямъ Зебенсдорфа на удивленіе! На это бургомистръ воскликнулъ: «чортъ бы побралъ этого бродягу!», а теперь сидѣлъ и чего-то ждалъ.

На лѣстницѣ послышались шаги; сторожъ втолкнулъ парня въ комнату и самъ остановился у дверей.

— Цѣлую вашу руку, г. бургомистръ! заговорилъ Кристль.

Старикъ поднялся со стула и близко подошелъ къ парню:

— Что я о тебѣ слышалъ? Что ты опять за штуки выкидываешь?

— Это ничего, не сердитесь, — отвѣчалъ парень, дерзко подмигивая въ отвѣтъ на гнѣвные взгляды, которые бросалъ на него старый бургомистръ; — это я все творилъ только для того, чтобы вы поскорѣе велѣли позвать меня къ себѣ. Я не забылъ, что когда-то вы гнѣвались на меня за то, что я пришелъ къ вамъ незваный. Я не хочу, чтобы кто нибудь подумалъ, что я вамъ надоѣдаю, или самъ навязываюсь.

— Не говори пустяковъ! Какъ ты смѣешь болтать всякій вздоръ — что если я не исполню твоей воли, то ты разскажешь такія вещи, что всему Зебенсдорфу на удивленіе?

— Объ этомъ можно поговорить подробнѣе. Только, я думаю, наединѣ бесѣдовать будетъ удобнѣе, по крайней мѣрѣ никто нашего разговора не подслушаетъ.

Бургомистръ знакомъ приказалъ служителю выйти, а когда затихъ шумъ его шаговъ, сказалъ:

— Теперь ты можешь говорить.

— О, да, объ этомъ вамъ меня и просить нечего, я этого давно самъ жду! Дѣвчонка отказала мнѣ. Судя по письму, которое вы мнѣ дали съ собой, это легко можно было предположить, и если бы я зналъ его содержаніе раньше, то смѣло могъ бы избавить себя отъ этого безполезнаго путешествія.

— Вздоръ, это предвидѣть было невозможно!

— О! напротивъ, очень легко. — (Парень вспыхнулъ отъ гнѣва, вынулъ письмо изъ кармана и бросилъ его на столъ). — Развѣ тамъ написано то, чего я отъ васъ требовалъ, что я приказывалъ вамъ написать? Какже можно было прибавлять, что вамъ лично все равно, скажетъ ли она да или нѣтъ? Я полагаю, что, при теперешнемъ положеніи дѣла, вамъ крайне непріятно, что она сказала нѣтъ, и вы очень обрадовались бы, если бы она передумала.

— Ахъ, ты, болванъ! Какое мнѣ-то дѣло до всей этой исторіи между тобой и этой дѣвушкой? Лучше бы ты не напивался среди бѣлаго дня до того, чтобы терять разсудокъ и говорить, Богъ знаетъ, какую чепуху!

— Ну, нѣтъ, я еще настолько трезвъ, что отлично понимаю, что говорю, и только вы плохо разсуждаете, коли думаете, что я теперь вторично соглашусь, ни за что, ни про что, помалчивать кой о чемъ. Передъ людьми я оказываю вамъ должное почтеніе, но было бы смѣшно не разговориться по душѣ, когда мы сидимъ съ глазу на глазъ, о вещахъ, которыя и вамъ и мнѣ хорошо извѣстны. Вы отлично знаете, что Бригитта поставлена въ безвыходное положеніе. Она можетъ говорить, что хочетъ, ей вѣдь никто не повѣритъ; если же я заговорю, то мнѣ бы конечно всѣ повѣрили. Но я молчу, потому что только тогда вы можете серьезно притворяться, будто по вашему мнѣнію одинъ только бракъ со мною можетъ возвратить честь дѣвушкѣ. Если бы я самъ могъ ее къ тому принудить, то не просилъ бы помощи у васъ. Вотъ мое условіе: я хочу, чтобы она была моею, и совѣтую вамъ постараться, чтобы оно такъ и вышло; вы знаете, что я могъ бы и инымъ путемъ возвратить честь дѣвушкѣ, только тогда осрамились бы другіе. Я бы не совѣтовалъ вамъ довести дѣло до того, чтобы я пересталъ щадить васъ и ваше семейство!

— Ахъ, ты пьяная рожа, да кто же нуждался въ твоей пощадѣ?

— По моему, даже очень многіе: вы, Гюблингеръ и его хозяйка.

Бургомистръ схватился обѣими руками за голову: — О, Господь Милосердый! Кто же можетъ стерпѣть это! На тебя слѣдовало бы надѣть смирительную рубаху, пока еще есть время, пока ты не пришелъ еще въ бѣшенство и не натворилъ всякихъ бѣдъ.

— Ого! вы хитрая голова, — засмѣялся парень, — самый тонкій человѣкъ у насъ! Вы это отлично придумали. Можетъ быть, вы хотите выдать меня за сумасшедшаго, чтобы никто не вѣрилъ моимъ словамъ? Но берегитесь, прійдетъ свидѣтельствовать меня окружной докторъ и навѣрно объявитъ, что въ моемъ мозгу все въ такомъ же порядкѣ, какъ и въ вашемъ.

— Ну, въ такомъ случаѣ да умилостивится Господь надъ нами! Сумасшедшій-то вѣроятно я, потому что ничего рѣшительно не понимаю, что ты тутъ городить? Не понимаю, почему я обязанъ употребить всю мою власть, чтобы непремѣнно заставить дѣвушку выйти за тебя замужъ, когда она сама должна бы была съ радостью согласиться на это? Не понимаю, о какомъ это иномъ пути ты толкуешь? А всего менѣе понимаю я, какимъ образомъ во всемъ этомъ позоръ можетъ пасть на меня и мою семью.

На этотъ разъ парень схватился руками за голову и затѣмъ принялся ломать себѣ руки: — Боже праведный! да неужели вы говорите это серьезно?

— Конечно, не буду же я шутить съ тобою!

— Невѣроятно, чтобы вы ничего не знали! Еслибы въ ту ночь вы такъ не потерялись, то конечно увидѣли бы всю правду! И можетъ быть, вы кое что вспомните, если я наведу васъ на это. Припомните въ какомъ положеніи вы насъ застали! Кто же стоялъ въ комнатѣ, одѣтый уже съ головы до ногъ, потому что схватился за чулки и башмаки при первомъ вашемъ зовѣ? Кто смотрѣлъ на васъ прямо и открыто, не тронулся съ мѣста и не прятался по угламъ, когда вы ворвались въ дверь? Бригитта. Я былъ полу-одѣтъ. А кто прибѣжалъ босикомъ и въ рубашкѣ, чтобы заступиться за меня? Ваша Юлія!

— О, ты лжешь! ты безбожно лжешь! закричалъ бургомистръ и снова хотѣлъ броситься на парня.

Но тотъ отворилъ дверь. — Не смѣйте меня трогать! — крикнулъ онъ въ свою очередь. — Во второй разъ я не потерплю этого! Лучше созову сюда всю деревню! И не зачѣмъ кричать, что я лгу, когда я говорю истинную правду! — Онъ снова заперъ дверь, но не выпускалъ ручки. — Неужели вы думаете, что если бы я былъ въ связи съ Бригиттой, то позволилъ бы вамъ безпрекословно колотить себя, срамить и обижать, не пырнулъ бы васъ ножомъ въ животъ, или не кусалъ бы васъ и не царапалъ? Именно потому, что я сознавалъ себя кругомъ виновнымъ, что я осрамилъ вашу собственную дочь, я и не имѣлъ духа поднять на васъ руку!

Старикъ поблѣднѣлъ какъ полотно, прижалъ обѣ руки къ вискамъ, какъ будто желая сдержать стучавшую въ нихъ кровь, и помутившимися глазами смотрѣлъ на парня.

— Этого не можетъ быть, это невозможно! — бормоталъ онъ, — откуда бы ей наслѣдовать столько безстыдства? Не отъ меня же — съ тѣхъ поръ какъ я себя помню, и не отъ матери, которая всю свою жизнь прожила безукоризненно честно. Честны были всегда всѣ въ моемъ домѣ!

— Да, но всѣ въ немъ васъ боялись! Люди говорятъ, что этотъ страхъ преждевременно свелъ въ могилу вашу жену; по той же причинѣ и дочь всегда васъ чуждалась, а если женщинѣ некого любить въ кругу своихъ родныхъ, то она легко ищетъ любви въ постороннихъ людяхъ. Да, ваша дочь была моею любовницей, и не только съ той ночи, когда дьяволъ внушилъ вамъ вмѣшаться въ это дѣло! Послѣ перваго вашего зова мы молчали и притаились въ надеждѣ, что вы пройдете мимо въ вашу спальню, но когда мы убѣдились, что вы собираетесь подыматься по лѣстницѣ, мы до смерти перепугались и перебѣжали въ комнату Бригитты. Тамъ Юлія только и прошептала: «О, отецъ убьетъ меня на мѣстѣ»! Больше она ничего не могла выговорить… Да и говорить было нечего; довольно было и того, что она, ломая руки, ползала на колѣняхъ передъ своей товаркой, въ то время, какъ я стоялъ рядомъ съ нею, и дрожалъ какъ листъ. Бригитта тоже ничего не сказала и только стояла какъ вкопанная и зубы у нея громко стучали. Вдругъ она схватила Юлію и вытолкнула ее за дверь; хотѣла ли она тутъ же сейчасъ все принять за себя, я ужь не знаю; вѣрно только то, что когда вы потомъ разразились бранью и побоями, она ничего не отвѣчала изъ упрямства, сознавая свою полную невинность и опасаясь за жизнь своей подруги! Впослѣдствіи, когда по деревнѣ разошлась дурная молва, слова ея имѣли бы уже мало вѣсу, и поэтому она предпочла удалиться. Если же теперь я самъ всю исторію переверну вверхъ дномъ, то конечно это будетъ всему Зебенсдорфу на удивленіе, не правда-ли? Ну, теперь вы все знаете и тоже видите, что лучше сдѣлать, чего я хочу, чѣмъ отдать на поруганіе вашу семейную честь.

При этихъ словахъ лице старика такъ сильно залилось кровью, что даже бѣлки покраснѣли. Всѣ мускулы заходили въ немъ, искажая черты. Онъ застоналъ: — Постоянно жить, сознавая, что твоя репутація не заслуженная, а дареная — что честь твоего дома будетъ зависѣть отъ злобы или милости нищей дѣвочки? Чувствовать, что каждая минута можетъ повергнуть тебя въ глубокій позоръ, что для этого достаточно будетъ одного слова проходимца? О! — И онъ ударилъ себѣ кулакомъ въ грудь. — Плюнуть надо на этого негодяя!.. Она одна поплатится мнѣ за весь этотъ стыдъ!

— Образумься! — воскликнулъ парень, — ради Бога опомнись! Подумай, это твоя собственная дочь, твоя плоть и кровь — Вѣдь все еще поправимо… Пусть только Юлія…

Онъ въ отчаяніи бросился на колѣни, стараясь удержать взбѣшеннаго старика, но тотъ съ силою оттолкнулъ его и бросился вонъ изъ комнаты. У парня отъ страха даже ноги подкосились, онъ съ трудомъ поднялся съ пола; потащился къ лѣстницѣ внизъ, и когда наконецъ невѣрными шагами вышелъ на улицу, то увидѣлъ уже далеко бѣжавшаго впереди безъ шляпы, съ всклокоченными волосами, прямо по дорогѣ въ Мшистую Поляну, точно обезумѣвшаго бургомистра.

Въ кухнѣ Мшистой поляны раздавалась веселая пѣсенка; ее напѣвала сама хозяйка, стоя у очага. Вдругъ вблизи раздался шумъ тяжелыхъ шаговъ, она замолчала и подняла глаза; передъ нею стоялъ отецъ; когда же она увидѣла его искаженное лице и грозно сверкавшіе глаза, то вскрикнула: «Господи! онъ все узналъ!» — и закрыла себѣ лице руками.

— Да, — заревѣлъ онъ, — ты больше ничего, какъ… Онъ произнесъ самое ужасное бранное слово и крѣпко схватилъ ее за горло…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

XII.

Что привело мать Бригитты въ городъ. — То немногое, что остается еще Густаву сказать Бригтитѣ, а автору сообщить читателямъ въ заключеніе этой повѣсти.

Когда Бригитта бросилась на шею матери, старушка не тотчасъ замѣтила Густава; наконецъ однако она его увидѣла и спросила: — Это вѣрно твой баринъ? (При этомъ она нѣсколько разъ присѣла). Да что же ты плачешь, когда не знаешь даже, что привело меня сюда?

— Я плачу отъ радости, маменька, что вы такъ кстати сюда пріѣхали.

— Ну, ладно, ладно, я вѣдь тоже очень рада тебя видѣть. Но ты можешь себѣ представить, что я не даромъ такую даль пріѣхала — день и ночь была въ дорогѣ. Но пойдемъ, неприлично болтать о своихъ дѣлахъ передъ бариномъ.

— Ничего, говорите, маменька. Баринъ имѣетъ право слушать все, что до меня касается.

Старушка съ удивленіемъ взглянула на нихъ обоихъ и затѣмъ принялась многорѣчиво и пространно разсказывать о всѣхъ ужасахъ, совершившихся въ послѣднее время въ Зебенсдорфѣ: какъ этотъ негодяй Кристль подробно разсказалъ бургомистру, что Бригитта сама себя скомпрометировала съ нимъ въ ту ночь изъ состраданія къ товаркѣ; какъ Юля давно была его любовницей, а Бригитта только съ испуга и изъ жалости молчала и тѣмъ взяла на себя чужую вину.

— Въ другой разъ будь умнѣе и лучше запирайся на замокъ; пусть ужъ скорѣе считаютъ тебя безсердечной. Задвигай задвижку у дверей и пусть другіе расхлебываютъ ту кашу, которую они сами заварили. Тебѣ вся эта исторія только повредила, а Юліи не помогла! Если старикъ не убилъ ее въ то время, то свернулъ ей шею теперь!

— Господи помилуй, маменька, что вы это говорите!

— Да, да, я говорю истинную правду. Упокой, Господи, ея бѣдную душу! Обезумѣвъ отъ ярости, прибѣжалъ онъ въ Мшистую Поляну и бросился на дочь съ кулаками, забывъ, безбожный онъ человѣкъ, что она беременна; ребенокъ мертвымъ родился раньше срока, и она сама умерла въ родахъ. Передъ кончиной она еще всей деревнѣ призналась въ своемъ грѣхѣ; а тебѣ приказала передать свой прощальный привѣтъ и благодарность за твою любовь къ ней и преданность. Ей умирать было легче отъ мысли, что ея смерть возвратитъ тебѣ честь.

Бригитта громко зарыдала: — О, моя бѣдная Юлія! Ты, любимая моя подруга съ самаго ранняго дѣтства! Какая твоя страшная судьба! Не было ли бы все иначе, если бы у нея, какъ у меня, осталась въ живыхъ мать?

Старая крестьянка ласково потрепала дочь по шеѣ.

Густхенъ тоже вернулась, стала возлѣ отца и съ любопытствомъ разсматривала незнакомое ей лице.

— Ваша мать вѣрно утомилась, Бригитта, — сказалъ Густавъ, нагнулся къ дѣвочкѣ и прибавилъ: — Густхенъ, ты у меня умница, ты сведешь эту старушку къ тетѣ и скажешь ей, что это маменька Гитты, что она пришла издалека, вѣроятно очень устала и проголодалась. Запомнишь ты все это? Да? Такъ или и не забудь, что я тебѣ сказалъ.

Старушка охотно послѣдовала за дѣвочкой, и дорогой обѣ вступили въ горячій разговоръ, который, можетъ быть, потому былъ такъ оживленъ, что онѣ не совсѣмъ понимали другъ друга. Бригитта проводила ихъ глазами, улыбнулась сквозь слезы и обернулась къ Густаву, который близко подошелъ къ ней.

— Зачѣмъ я услалъ ее? спросилъ онъ, угадывая мысль дѣвушки.

— Бѣдная золотистая головка! Ее отсылаютъ отсюда во второй разъ и…

— Бригитта! — Онъ взялъ ее за обѣ руки. — На этотъ разъ я удалилъ дѣвочку, чтобы снова скоро позвать ее, и позвать уже съ тѣмъ, чтобы она всегда оставалась здѣсь, съ нами. Ну, а въ первый разъ… благодарю Бога за то, что все это миновало, какъ ужасный сонъ.

— О, я не могу и сказать, какъ пережила эти дни, когда знала, что они разсказываютъ про меня въ Зебенсдорфѣ, какъ они честятъ меня тамъ, и что ты долженъ выслушивать все это.

— Прости меня, если я на минуту повѣрилъ…

Она склонила голову ему на грудь: — Да кто же неповѣрилъ-бы? Не трудно было…

— Да, но и вѣрить-то было очень тяжело.

Она подняла голову и заговорила скороговоркою: — Вѣдь я и не могла бы дѣйствовать иначе въ ту минуту, когда человѣкъ этотъ буйствовалъ, какъ сумашедшій; это значило бы, спустить дикаго звѣря на несчастную; къ тому же онъ взволновалъ мнѣ всю душу, говоря, что только я и могу быть преступною, потому что бѣдна, но что его дочь не можетъ быть дурною, потому что она богата! Отъ злобы и отъ испуга я не нашла для него отвѣта. Я конечно не знала, какъ дорого можно поплатиться за сокрытіе чужой вины!

— Прости меня еще за одно!

— Еще за что же, ненаглядный ты мой? Говори, такъ какъ мы уже каемся другъ передъ другомъ.

— Ну, да, надо же знать тебѣ всѣ мои помыслы. Прости за то, что я не простилъ бы тебѣ подобную вину, если бы дѣйствительно зналъ, что она есть за тобою.

— О, за это я не сержусь! Я думаю, какъ и ты, что если два человѣка должны довѣрять другъ другу всю жизнь, то снисхожденіе въ подобныхъ случаяхъ не повело бы ни къ чему хорошему. Кто снисходителенъ къ другимъ, тотъ самъ нуждается въ снисхожденіи. За торгомъ всегда скрывается по крайней мѣрѣ одинъ плутъ, если не два. Ни за что на свѣтѣ не желала бы я получить за такой поступокъ прощеніе: это обязывало бы и меня прощать другому подобный случай, а этого я не желаю; я не люблю этого; мнѣ и мысль о такой возможности никогда не пришла въ голову.

— Вотъ какъ! Видишь какъ ты умѣешь быть строга.

— Я заслуживаю за то выговора, потому что не имѣю права быть строгою.

— Я и не подалъ тебѣ повода къ такимъ строгостямъ, но право на это я охотно предоставляю тебѣ теперь же.

— Скажи, скажи, что это значитъ? То-ли чего я ждала, что я надѣялась услышать отъ тебя? Значитъ ли это, что ты мой?

— Конечно, твой до послѣдняго уголка въ моемъ сердцѣ!

— О. позволь же мнѣ теперь, когда это высказано, позволь взять тебя и удержать при себѣ! О, ты, мой единственный возлюбленный! — (и она обвила его шею). — Такъ я еще никого не брала и не удерживала и никого не буду.

Такъ, обнявшись, стояли они нѣсколько минутъ, потомъ Бригитта склонила голову, взяла Густава за руку и пошла къ дому; листья, слетѣвшіе съ деревьевъ отъ раннихъ осеннихъ заморозковъ и пожелтѣвшіе отъ сырости, шелестѣли у нихъ подъ ногами.

Густавъ замѣтилъ, что Бригитта тихо плачетъ. — Что съ тобою? О чемъ ты плачешь? спросилъ онъ.

— Ни о чемъ! Я плачу, потому что мнѣ такъ хорошо и такъ больно. Мнѣ все таки больно, что изъ-за моего счастья ушла со свѣта та, которую я всѣхъ больше любила.

— Ахъ, душа моя, свѣтъ на томъ и стоитъ, что за наше счастье платятся другіе, а мы въ свою очередь искупаемъ счастье опять таки другихъ. Тысячи и тысячи вздыхаютъ подъ бременемъ пороковъ для того, чтобъ одинъ или одна между ними могли ходить, высоко поднимая голову, безъ тяжелой ноши на плечахъ; волею или неволею приходится и намъ воздвигать чужое счастье на счетъ нашего собственнаго, или наоборотъ: себялюбиво создавать свое на счетъ чужаго, и въ этомъ раздражающемъ коловоротѣ другая, столь же грубая сила какъ будто сглаживаетъ наконецъ все; эта сила — неотвратимое несчастье, которое также слѣпо, безъ разбора поражаетъ и могущественныхъ и высокопоставленныхъ, и низшихъ и бѣдныхъ.

Бригитта остановилась и отступила на шагъ. — Да, но бываетъ же на свѣтѣ и неотвратимое счастье!

Онъ взглянула на нее, и такъ какъ она съ такимъ довѣріемъ смотрѣла ему въ глаза, то онъ угадалъ ея мысль; онъ громко засмѣялся и, привлекая ее въ свои объятія, сказалъ: — Да, именно, совершенно неотвратимое.

*  *  *

Изъ квартиры Фишера старшаго вышелъ и сходилъ по лѣстницѣ очень толстый господинъ, который велъ самъ съ собою весьма оживленный разговоръ. На площадкѣ онъ столкнулся съ такимъ же дороднымъ человѣкомъ, какъ и онъ самъ.

— Извините!

— А! Герръ Миттровицеръ! вскликнулъ встрѣтившійся знакомый.

— Герръ Керблеръ, если не ошибаюсь? Очень радъ!

— Мнѣ очень пріятна неожиданная встрѣча — сказалъ торговецъ. — Я только что пріѣхалъ въ Вѣну, по дѣламъ; хотѣлъ было повидаться сначала съ вашимъ компаньономъ, г-немъ Фишеромъ, и узналъ, что онъ въ настоящую минуту находится у старика отца.

— Это наверху.

— Ахъ, скажите пожалуйста — говорятъ, онъ женился?

— Годъ назадъ.

— Значитъ, мнѣ сказали правду? А правда ли, что я слышалъ: будто онъ взялъ себѣ въ жены «деревенскую красавицу?»

Митровицеръ на этотъ разъ даже не далъ себѣ труда отвѣчать; онъ кивнулъ головою на слова: «деревенскую красавица» и указательнымъ пальцемъ прописалъ на рукавѣ Керблера, будто для большей убѣдительности его, слово: красавица.

— Знаю я этихъ красавицъ — продолжалъ Керблеръ, — грубыя черты лица, широкія бедра, походка, сообразная съ этимъ тѣлосложеніемъ, и лай вмѣсто говора. Среди образованныхъ людей это существа потерянныя. Что и говорить, впрочемъ — дѣло вкуса.

Миттровицеръ покачалъ головою, сталъ отдуваться и размахивать руками въ воздухѣ: — Красива! Прелестная уроженка Вѣны! И не глупа!

— Значитъ, аклиматизированная? Прекрасно, прекрасно; это уже чего нибудь да стоитъ. Но согласитесь любезнѣйшій, что какой нибудь крючекъ тутъ долженъ быть; такой неровный бракъ расторгаетъ обыкновенно всѣ родственныя связи, и, говоря откровенно, семейство г-на Фишера не можетъ гордиться этою невѣсткою!

Миттровицеръ побагровѣлъ, потому что сердился.

— Что гордиться? Лучше того, лучше, говорю вамъ. Они не нарадуются на нее!

— Не нарадуются? Ну, значитъ все устроилось такъ хорошо, что друга нашего Фишера можно только поздравить.

— Поздравить! Жена ему! Мать ребенку!

— Какъ! Она уже мать?

— Мачиха — мачиха! хрипѣлъ Миттровицеръ.

— Ахъ, да, такъ; я вѣдь и забылъ. Вообще, прошу васъ не принимать въ дурную сторону все, что я говорилъ до сихъ поръ; не подумайте, что я изъ зависти, или изъ недоброжелательства! Напротивъ. Въ такихъ чисто личныхъ дѣлахъ свобода прежде всего! Фишеръ, какъ бы то ни было, совершенно правъ относительно всѣхъ прочихъ, если только женщина эта нравится ему.

— Нравится и другимъ.

— Нравится и другимъ? Ха, ха! прекрасно сказано! Разскажите-ка что нибудь подробнѣе на этотъ счетъ. Бѣдный Фишеръ!'

— Вы съ ума сошли! — гнѣвно разразился Миттровицеръ. — Я сказалъ: она нравится, а не ей нравятся. — Съ этими словами онъ повернулся и пошелъ къ своей каретѣ.

Керблеръ поплелся вслѣдъ за нимъ. — О Боже мой! какое жалкое недоразумѣніе! пытался онъ шутить. Про себя же думалъ: И чортъ бы его побралъ съ его проклятымъ ломаннымъ языкомъ! Прошу покорно предвидѣть, что онъ хочетъ сказать. Онъ пожалуй перескажетъ все это Фишеру, отъ слова до слова. Хороша выйдетъ исторія! Можно ли ожидать ума отъ этой туши?

Онъ поспѣшилъ втиснуть свое тучное тѣло между дверцами кареты и насказать владѣтелю ея еще много лестнаго, извинительнаго.

*  *  *

Въ верхнемъ этажѣ, въ квартирѣ родителей Густава сидѣла Бригитта подлѣ старой г-жи Фишеръ, которая прилегла отдохнуть; три золовки и молодой «ненавистникъ женщинъ», который по обыкновенію держалъ книгу въ рукахъ, сидѣли около стола; Густавъ стоялъ, наклонившись надъ спинкою кресла, которое занимала его старшая сестра, помѣщавшаяся ближе всѣхъ къ женѣ его, а маленькая Августа вся ушла въ уголъ мягкаго дивана, откуда она поглядывала на всѣхъ съ очень довольною миною, потому что и на всѣхъ прочихъ лицахъ видѣла веселое выраженіе.

Бумажки, свернутыя трубочкою, записочки, объявленія, вырѣзанныя изъ газетъ — все это во множествѣ было разбросано по столу передъ Бригиттою, которая то и дѣло вынимала изъ разныхъ кармановъ еще новые клочки бумажекъ и новыя полоски газетъ. То были рецепты для приготовленія разныхъ блюдъ, выкройки дѣтскихъ платьевъ, обращики женскихъ рукодѣлій, правила для веденія хозяйства, которые она собирала повсюду; одно было выпрошено у примѣрныхъ матерей, другое вымѣнено у друзей, третье вырѣзано изъ газетъ. Вся эта куча ревностно разбиралась теперь, и нѣкоторыя бумажки случайно попадали на книгу, въ которую углубленъ былъ молодой своякъ; хотя онъ очень сердито стряхивалъ ихъ съ листовъ, однако онѣ, вѣроятно не безъ злаго умысла, ихъ владѣтельницы, снова набирались грозными кучками именно въ этомъ нежелаемомъ направленіи; наконецъ молодой человѣкъ взялъ книгу въ руки и продолжалъ читать далеко отъ стола, качаясь на заднихъ ножкахъ стула. Въ глазахъ Густава и трехъ дѣвушекъ, глядѣвшихъ на эту шаловливую продѣлку Бригитты, свѣтилась веселость, а притворно-серьезная мина старушки, которая торжественно покачивала головою и удивленными, почти восхищенными глазами смотрѣла на собранныя передъ нею сокровища и на неисчерпаемое ихъ количество, такъ какъ Бригитта все еще вытаскивала откуда-то одну за другою позабытыя бумажки или сверточки — еще болѣе забавила семью.

— Я не знаю, какъ и благодарить его за то — сказала Бригитта, указывая на Густава, — что онъ позволяетъ мнѣ всѣмъ распоряжаться и вести все хозяйство безъ чужой помощи; въ этихъ занятіяхъ и въ разговорахъ съ золотистою головкою — (на дѣвочку былъ брошенъ при этомъ нѣжный взглядъ) — день проходитъ такъ незамѣтно и такъ весело! А вечеръ проводимъ мы уже вмѣстѣ; тогда Густавъ читаетъ мнѣ что нибудь… Какъ дочь школьнаго учителя, я конечно и сама училась читать и дѣлала это не хуже отца; но отецъ мой, для того, чтобы это выходило красивѣе и понятнѣе, читалъ, растягивая слова по складамъ; вотъ и я не могу отъ этого отучиться, между тѣмъ какъ Густавъ можетъ читать такъ, какъ люди говорятъ; я охотнѣе слушаю его, чѣмъ себя; я читаю точно молитву твержу, а это портитъ самую лучшую книгу.

Боковая дверь отворилась, и старый Фишеръ вышелъ изъ своей комнаты: — А! вы здѣсь, дѣти? Очень радъ васъ видѣть. Ну, какъ идетъ твоя мѣновая торговля? — Онъ указалъ на бумажные обрѣзки, покрывавшіе столъ; дѣвушки разсмѣялись; бумажки отъ дуновенія разлетѣлись во всѣ стороны. Бригитта вскочила съ мѣста и всплеснула руками.

— Это не бѣда, — сказалъ Фишеръ старшій, — я полагаю, что ихъ можно собрать всѣ до послѣдней и вручить тебѣ въ цѣлости; вѣдь онѣ у тебя перенумерованы? А теперь настало время и для поцѣлуя — это представленіе не сходитъ съ репертуара нашего театра. — Онъ привлекъ невѣстку въ свои объятія и долго ласкалъ и цѣловалъ ее.

— Неужели и въ театрѣ представленіе тянется такъ долго? спросила Бригитта, уклоняясь отъ поцѣлуевъ.

— Оно наполняетъ весь вечеръ.

Молодая женщина засмѣялась и вырвалась изъ рукъ старика.

— Папаша, ты сегодня, кажется, особенно веселъ, сказала старая жена его.

— Я безконечно счастливъ, когда вижу, что вы всѣ довольны и когда застаю здѣсь вотъ этихъ двухъ счастливцевъ. Но… но Густавъ, твоя женитьба все таки нарушила миръ въ моемъ домѣ.

— Ради Бога, батюшка, что вы говорите! воскликнулъ Густавъ патетическимъ тономъ, замѣчая, какъ отецъ кивалъ, указывая на ничего не подозрѣвавшаго юнаго чтеца.

— Да, братъ твой — вотъ этотъ господинъ — очень огорчаетъ меня; съ тѣхъ поръ, какъ онъ увидѣлъ, какимъ образомъ ты устроилъ свое счастье, онъ пытается идти по твоимъ стопамъ и только о томъ и думаетъ, какъ бы завести интригу со служанкою.

Однако, удивительное дѣло! юный ненавистникъ женщинъ не покраснѣлъ, какъ обыкновенно; взглянувъ на говорившаго, онъ отвѣтилъ ему, смущенно улыбаясь и пугаясь своей смѣлости:

— Что-же! я подражаю въ этомъ моему брату.

— Подражаешь во всемъ твоему брату? — Фишеръ старшій всплеснулъ руками, отступилъ шага на два и остановилъ испуганный взглядъ на своемъ младшемъ сынѣ. — Я надѣюсь, ты не хочешь этимъ сказать, что и тебѣ нужна няня для ребенка…

На этотъ разъ молодой человѣкъ не выдержалъ; онъ покраснѣлъ до ушей, захлопнулъ книгу и выбѣжалъ изъ комнаты. Старикъ, улыбаясь, посмотрѣлъ ему вслѣдъ и вынулъ часы изъ кармана. — Скоро пойдемъ ужинать — сказалъ онъ — такъ уже мнѣ прійдется тотчасъ идти за нимъ, чтобы заключить съ нимъ миръ.

— Да, чтобы онъ бѣгалъ отъ тебя — замѣтила старушка — ты гонялся за нимъ по всѣмъ комнатамъ! Мы же, какъ и всегда, будемъ ждать васъ, пока вамъ не надоѣстъ эта дѣтская забава? Нѣтъ; я попрошу Бригитту, чтобы она за нимъ сходила.

Пока Бригитта ходила, въ передней раздался звонокъ. Густавъ пошелъ посмотрѣть, кто можетъ являться такъ поздно. Въ первой же комнатѣ онъ наткнулся на Керблера.

— Керблеръ! Какимъ образомъ ты здѣсь?

Гость протянулъ Густаву руку. — Извини, пожалуйста, — сказалъ онъ — что я врываюсь такъ поздно въ чужой домъ; но я пробуду здѣсь очень короткое время; я долженъ спѣшить, а между тѣмъ мнѣ не хотѣлось уѣхать, не повидавшись съ тобою и не насладившись картиною твоего счастья.

Густавъ представилъ его своимъ роднымъ, а наконецъ и Бригиттѣ, которая вернулась вмѣстѣ съ убѣжавшимъ юношею.

— Очень рада познакомиться съ вами, герръ Керблеръ — сказала молодая женщина. — Мужъ мой много говорилъ мнѣ объ васъ.

Толстякъ съ нѣкоторымъ опасеніемъ взглянулъ на Густава, потомъ испытующимъ взоромъ окинулъ Бригитту. Ни злостной мины, ни скрытой насмѣшки онъ не замѣтилъ. Если все было передано ей въ подробности, то она вела себя какъ настоящая «образованная дама». Но онъ все-таки былъ смущенъ до извѣстной степени и даже забылъ высказать увѣреніе: что и онъ невыразимо радъ… Какъ попугай повторилъ онъ еще разъ фразу: «Я не хотѣлъ уѣхать, не насладившись картиною счастья моего друга».

— Да развѣ мужъ мой такъ особенно счастливъ? спросила Бригитта, взглянувъ на мужа.

Тотъ молчалъ и улыбался.

— Вотъ видите ли — продолжала Бригитта, — онъ даже не отвѣчаетъ на мой вопросъ. Какъ было бы жалко, если бы вы только для этого предприняли столь дальнее путешествіе? Знаете ли, герръ Керблеръ: счастливъ и здоровъ бываешь тогда, когда не думаешь объ этомъ и не высказываешь этого другимъ; вѣдь третьему лицу только завидно или скучно слушать такія вещи. Здѣсь все ровнехонько вымѣрено только на двухъ, но если хорошо распоряжаешься всѣмъ, что дано, то этого станетъ на всю жизнь. Не правда ли, Густавъ?

Керблеръ вздохнулъ. Фишеръ старшій протянулъ руку черезъ столъ своей старушкѣ. — Мамаша — сказалъ онъ — я думаю, что этимъ двумъ можно пожелать безъ всякихъ опасеній — дожить до тѣхъ же лѣтъ, до какихъ дожили мы съ тобой.

"Изящная Литература", №№ 11—12, 1883

---

1. Мученическимъ крестомъ (Marterl) называютъ крестъ изъ дерева или камня, поставленный на томъ мѣстѣ, гдѣ погибъ какой нибудь человѣкъ. Обыкновенно на немъ дѣлается краткая надпись, поясняющая, какъ это случалось. Иногда на крестѣ изображается и самое событіе. Встрѣчаются и кресты, сооруженные въ намять избавленія отъ опасностей.