П. И. Вейнбергъ.
правитьЯ узналъ Якушкина въ 1650 году, еще бывши студентомъ харьковскаго университета. Якушкинъ въ это время преподавалъ русскую грамматику въ тамошнемъ уѣздномъ училищѣ, и мнѣ до сихъ поръ памятна, по своей комичности, его фигура въ вицмундирномъ фракѣ. Собственно преподаваніе ему претило, какъ онъ говорилъ мнѣ, и онъ, вмѣсто того, чтобы учить дѣтей правописанію, разсказывалъ имъ сказочки, побасенки и т. п. Это обстоятельство, въ связи съ полнымъ отсутствіемъ у него какого бы то ни было понятій о школьной дисциплинѣ и довольно безцеремоннымъ отношеніямъ къ начальству, были причиной того, что онъ на этомъ мѣстѣ продержался недолго — и прямо изъ вицмундира облачился въ сермяжный кафтанъ. Та беззаботность о своей внѣшности и обстановкѣ, которою онъ отличался въ послѣднее время, рѣзко кидалась въ глаза уже и тогда. Я помню впечатлѣніе, произведенное на меня, въ одинъ изъ визитовъ съ нему, видомъ его комнаты: на кровати, поверхъ грязнаго и довольно изорваннаго одѣяла (причемъ постель оставалась въ совершенно неубранномъ видѣ) стоялъ изломанный подсвѣчникъ съ сальной свѣчкой, а рядомъ — какой-то черенокъ, въ видѣ тарелки, съ чѣмъ-то въ родѣ колбасы; на столѣ — масса всякихъ бумагъ и книжекъ въ невообразимомъ безпорядкѣ, на нихъ — знаменитый вицмундиръ, свернутый комкомъ; посрединѣ комнаты, на полу — неописуемый сосудъ съ помоями и подъ столомъ — штофъ съ водкой; на полу и всюду соръ и грязь, о какихъ трудно себѣ представить. Всѣ эти подробности я помню очень живо — и тогда не могъ удержаться, чтобы не замѣтить хозяину о всемъ безобразіи этой обстановки; онъ разсердился и назвалъ меня «баричемъ». А хозяйка его комнаты жаловалась, что она уже силъ не имѣетъ убирать…
Въ такой-же степени Якушкинъ былъ беззаботенъ и въ другихъ житейскихъ отношеніяхъ, напр., что касалось денежныхъ разсчетовъ, какъ это покажетъ слѣдующій случай.
Лѣтъ черезъ десять послѣ знакомства въ Харьковѣ, я встрѣтился съ нимъ въ Петербургѣ. Я составлялъ въ то время для отдѣльнаго изданія сборникъ нѣкоторыхъ беллетристическихъ произведеній, уже бывшихъ въ печати, и просилъ Якушкина уступить мнѣ для перепечатанія его разсказъ «Великъ Богъ земли русской». Онъ согласился и, получивъ деньги, пошелъ вмѣстѣ со мной по Невскому. Мы дошли до Доминика. «Зайдемъ закусить» — сказалъ Якушкинъ. А, зашедши, началъ угощать себя всевозможными яствами и питіями, и предложилъ мнѣ — пообѣдать на его счетъ и выпить при этомъ хорошаго вина. Я ему напомнилъ, что еще за часъ до того онъ жаловался на страшное безденежье и на нѣсколько долговъ, сильно безпокоившихъ его, — и что, сколько мнѣ извѣстно, все его состояніе въ ту минуту составляла весьма скромная сумма, только что отъ меня же имъ полученная и которую онъ, повидимому, желалъ растратить тутъ-же на угощеніе себя и меня. Увѣщанія мои, конечно, на него не подѣйствовали, и, хотя я настоялъ на своемъ отказѣ и ушелъ, но полученныя деньги, вѣроятно, остались у Доминика… Не въ этомъ, однако, суть. Интересно тутъ то, что черезъ нѣсколько дней я узналъ, что Якушкинъ тотъ самый разсказъ «Великъ Богъ земли русской» продалъ для отдѣльнаго изданія[1], кромѣ меня, еще двоимъ: издателю Геккелю и еще кому-то — не помню. Когда я шутливо замѣтилъ ему, что такъ поступать не годится, онъ возразилъ, что это «такіе пустяки, на которые хорошіе знакомые не должны обращать никакого вниманія».
Помню такой комическій эпизодъ. Я устраивалъ литературный вечеръ въ благородномъ собраніи и пригласилъ участвовать въ немъ Якушкина. Такъ какъ онъ до того времени никогда не выступалъ на эстраду, а личностью его — благодаря въ значительной степени его внѣшности — интересовались многіе, то для усиленія интереса программы, я чтеніе Якушкина поставилъ въ самомъ концѣ, pour la bonne bouche. Но онъ втеченіе вечера принималъ такое дѣятельное участіе въ угощеніи, что, когда наступила минута выходить на эстраду, лекторъ оказался въ состоянія, совсѣмъ несоотвѣтствовавшемъ его роли. Тѣмъ не менѣе, «Со страхомъ Божіимъ», мы его выпустили. Читать онъ долженъ былъ одинъ изъ своихъ разсказовъ, который начинался словами: «Дѣло было въ кабакѣ». Произнеся эти слова, повидимому, на память — Якушкинъ остановился, сталъ смотрѣть въ тетрадь, но ничего въ ней не видѣлъ, и опять повторилъ; «Дѣло было въ кабакѣ». Послѣдовало новое безрезультатное смотрѣніе въ книгу и — публика въ третій разъ услышала: «Дѣло было въ кабакѣ»… Убѣдившись, наконецъ, въ безплодности усилія своихъ, чтецъ произнесъ довольно громко одно изъ энергическихъ русскихъ словъ, махнулъ рукой и кое-какъ спустился съ эстрады, при громкомъ смѣхѣ добродушной публики.
- ↑ Сколько намъ извѣстно, названный разсказъ отдѣльнымъ изданіемъ не выходилъ. Изд.