ТЕЩА.
правитьВъ концѣ масляницы 1835 года, кареты, съ гербами на дверцахъ, длиннымъ рядомъ тянулись вдоль Университетской улицы и останавливались у порога одного изъ ея роскошныхъ домовъ. Двери и окна были въ немъ закрыты; жара была нестерпимая, и атмосфера, сгущаясь болѣе и болѣе въ комнатахъ, по мѣрѣ пріѣзда гостей, всѣмъ грозила опасностью задохнуться. Впрочемъ, за исключеніемъ одной англичанки, которой сдѣлалось дурно при входѣ, мужчины и женщины переносили терпѣливо жару, отъ которой бы спрятался и негръ.
Въ углу первой залы, направо отъ входа, стояла группа четырехъ молодыхъ людей, отъ двадцати пяти до сорока лѣтъ. Глазъ наблюдателя безъ труда прочелъ бы въ ихъ непринужденной осанкѣ людей пользующихся завиднымъ положеніемъ въ свѣтѣ. Равнодушные къ окружающему ихъ блеску, они разговаривали между собою, не обращая вниманія на сосѣдей; самыя аристократическія фамиліи, громко провозглашенныя лакеемъ, не возбуждали ихъ любопытства. При входѣ молодой женщины, они слегка поворачивали голову, осматривали ее вскользь, но вслѣдъ за тѣмъ колкое замѣчаніе уравновѣшивало въ ихъ же глазахъ минутное ихъ увлеченіе, не приличное львамъ. Трое изъ нихъ стояли подлѣ четвертаго льва, небрежно развалившагося въ креслахъ, скрестивъ ноги; голова его лѣниво покоилась на окошкѣ, живописно драпированномъ красными толковыми занавѣсами. Ему было лѣтъ сорокъ, хотя съ перваго взгляда онъ казался моложе, а со второго — немного старше, что часто бываетъ принадлежностію свѣтскихъ людей. Онъ былъ высокъ ростомъ, красивъ и хорошо сложенъ; щегольски, но просто одѣтъ; наружность его отличалась выраженіемъ благородства, ума и богатства.
Впечатлѣніе, которое производила на всѣхъ счастливая его наружность, говорило такъ много въ его пользу, что многіе приписывали блескъ умныхъ его глазъ отраженію превосходной души; и можетъ быть циникъ Діогенъ задулъ бы свой фонарь, при встрѣчѣ съ нимъ. Онъ былъ въ эту минуту предметомъ разговора молодыхъ людей и слушалъ насмѣшливыя ихъ выходки, какъ человѣкъ знающій себя и увѣренный, что можетъ прекратить разговоръ, сказавъ только какъ Людовикъ XV:
— Тише господа, предъ вами король.
— Кстати о Шуази, сказалъ одинъ изъ собесѣдниковъ: — я вамъ разскажу самую удивительную, самую непостижимую, самую необыкновенную, самую невѣроятную….
— Мы всѣ читали письма M-me de Leyeque, сказалъ главный левъ: — такъ къ дѣлу.
— Да вотъ что: проходя сегодня мимо Тортони, я увидѣлъ Ребекку, любимую кобылу нашего друга Шуази, — Ребекку, дочь Ренбока и Алезіи, подъ сѣдокомъ, рѣшительно мнѣ неизвѣстнымъ.
— Быть не можетъ; вы ошиблись, Марсене, отвѣчалъ красивый молодой человѣкъ, который носилъ въ петлицѣ черную ленту малтійскаго ордена: — Шуази никому не дастъ своихъ лошадей.
— Двуногій мой сѣдокъ, прервалъ молодой человѣкъ: — на-вѣрное происходитъ по прямой линіи отъ Голіаѳа. Представьте себѣ нѣчто въ родѣ тамбуръ-мажора. Ноги его касались копытъ Ребекки, а голова задѣвала фонари улицы. Широта этого господина соразмѣрна долготѣ. Прохожіе, при видѣ его, сочувствующіе страданіямъ лошади, въ одинъ голосъ повторяли: «бѣдное животное!» И въ-самомъ-дѣлѣ, справедливость требовала бы, чтобы сѣдокъ несъ лошадь.
— Правда ли все то, что мы слышимъ, Шуази, сказалъ бѣлокурый и худощавый молодой человѣкъ, который до того молчалъ: — ты мнѣ на-дняхъ не далъ Ребекки, чтобъ поѣхать въ Шантили, а сегодня измучилъ ее какой-то неуклюжій слонъ.
— Все это сущая истина: Ребекка до того измучена, что теперь отъ усталости слегла, а конюхъ мой Пистоль съ горя мертвецки пьянъ.
— Какъ зовутъ этого патагонца? спросилъ Марсене.
— Бопре. Онъ мой сосѣдъ по имѣнію. Онъ здѣсь съ недѣлю и успѣлъ испортить три лошади. Орсонъ хромаетъ, Валласъ….
— Бопре! прервалъ молодой человѣкъ. — Это имя напоминаетъ мнѣ другую исторію. На прошедшей недѣлѣ, Рандёль дю-Белле, нѣсколько другихъ молодыхъ людей и я, отправились мы на охоту въ лѣса Шуази. Послѣ четырехъ битыхъ часовъ, мы не увидѣли и тѣни дичи. Раздосадованные, мы спросили причину нашей неудачи, и намъ сообщили, что другъ нашъ Шуази позволилъ какому-то толстому г. Бопре охотиться въ его лѣсахъ, и что этотъ господинъ, охотясь каждый день, страшно истребляетъ дичь. Каждый разъ кабріолетъ его наполняется до верху добычею, которую онъ съ торжествомъ увозитъ. Немиродъ этотъ не тотъ ли самый Голіаѳъ, про котораго говоритъ Марсене.
— Тотъ самый, отвѣчалъ виконтъ.
— И ты ему позволяешь истреблять жителей твоихъ лѣсовъ, въ то время, какъ недавно еще ты отказалъ въ томъ герцогу Буабріану, что его, между нами, очень оскорбило.
— Пусть оскорбляется. Что касается до Бопре, я далъ ему право жизни и смерти въ моихъ лѣсахъ.
— Изъ всего видно, что тутъ кроется какой-нибудь умыселъ. Если бы у тебя были долги, я бы подумалъ, что господинъ этотъ суровый кредиторъ, котораго ты хочешь задобрить. Будь ты честолюбивъ, я бы увидѣлъ въ немъ человѣка имѣющаго вліяніе на выборы.
— А я, сказалъ въ свою очередь четвертый собесѣдникъ: — я увѣренъ, что Бопре — супругъ.
— Бопре вдовъ уже лѣтъ пятнадцать.
— У меня, сказалъ мальтійскій кавалеръ: — другая еще причина неудовольствія противъ Шуази. Представьте себѣ, что онъ приглашаетъ меня вчера обѣдать.
— Въ этомъ еще я не вижу бѣды, замѣтилъ Марсене.
— Бѣды бы не было, если бы мы обѣдали вдвоемъ или вчетверомъ. Но дѣло въ томъ, что съ нами обѣдалъ какой-то скромный молодой человѣкъ, который, краснѣя поминутно, опускалъ глаза внизъ; въ честь его мы постничали, потому только, что вчера была пятница.
— Развѣ обѣдъ мой былъ не вкусенъ?
— Нѣтъ, но не нравился-то мнѣ іезуитъ, который сидѣлъ за столомъ.
— Гость мой не іезуитъ, а молодой человѣкъ изъ хорошаго дома; его зовутъ Люскуромъ. Онъ одолженъ религіознымъ своимъ воспитаніемъ нѣжной заботливости матери. Причины нѣтъ поднимать его на-смѣхъ. Да и шутки такія нынѣ не въ модѣ.
— Ко всему этому я присовокуплю свое, прервалъ худощавый молодой человѣкъ: — представьте себѣ, что намедни, на вечерѣ у г-жи Кандёль, Шуази, ко всеобщему удивленію, игралъ въ бостонъ, съ приличною важностью, съ какою-то дамою, смѣшной туалетъ которой обращалъ вниманіе всѣхъ присутствующихъ.
Друзья расхохотались. Шуази послѣдовалъ ихъ примѣру.
— Теперь, господа, сказалъ Шуази: — я постараюсь извлечь изъ всѣхъ вашихъ насмѣшекъ, остротъ и выходокъ нѣчто цѣлое. Да будетъ вамъ извѣстно, что даму, которую вы видѣли въ оригинальномъ и смѣшномъ туалетѣ, зовутъ маркизой де Гордань; она мать скромнаго графа Люскура, съ которымъ Виллере вчера обѣдалъ у меня; этотъ самый Люскуръ — зять г-на Бопре, предмета ненависти моихъ, конюховъ и лѣсничихъ. Вы всѣ очень умны. Отгадайте.
— Что? спросилъ Бертье.
Шуази пожалъ плечами.
— Я начинаю догадываться. Ты составилъ умыселъ противъ этого допотопнаго семейства и хочешь ихъ съ ума свести по себѣ. Но съ какою цѣлью? Рѣшительно не понимаю, сказалъ мальтійскій кавалеръ.
— Ну, а ты, Марсене?
Марсене подумалъ.
— Нѣтъ ли въ семействѣ четвертаго лица, о которомъ еще и слова не было сказано?
— Марсене, ты пойдешь далеко. Да, господа, это четвертое лицо — далеко недопотопное.
Въ это время лакей, растворивъ двери, громко произнесъ:
— Маркиза де Гордань!
— Графиня де Люскуръ!
Невольное движеніе заставило трехъ друзей привстать съ мѣста. Шуази всталъ вмѣстѣ съ ними, и всѣ они устремили взоры на дверь.
ГЛАВА II.
правитьПервый вошелъ толстый старикъ, веселой наружности; голова его, покрытая рѣдкими сѣдыми волосами, превышала всѣхъ шестью вершками, какъ лобъ Аякса въ Иліадѣ; пользуясь своею тучностью, онъ шелъ по прямой линіи, не встрѣчая сопротивленія въ плотной массѣ гостей; всѣ разступались передъ нимъ, потому-что легче было бы остановить скачущую лошадь, чѣмъ противопоставить ему малѣйшую преграду. Этотъ живой бастіонъ велъ подъ руку пожилую даму, одѣтую въ платье дикаго цвѣта; на головѣ ея красовался огромнаго размѣра головной уборъ, изъ чернаго бархата, украшенный красноватыми перьями. Изъ-подъ головнаго убора у старухи блестѣли живые глаза; длинный ея носъ, сѣдые волосы придавали ея наружности умное выраженіе, въ-замѣнъ отцвѣтшей красоты. Послѣ стариковъ, шла пара не менѣе замѣчательная, хотя и въ другомъ родѣ: молодой человѣкъ, лѣтъ двадцати пяти, стройный, застѣнчивый, велъ подъ руку прелестную женщину.
Если бы мы хотѣли подражать романистамъ старой школы, мы бы имѣли право сказать, что глаза ея были два алмаза, что волосы ея, цвѣта воронова крыла, роскошно прикрывали лобъ лебяжьей бѣлизны, — что, на щекахъ ея спорили розы и лиліи и требовали поцалуя для примиренія, — что ея ротикъ казался рубиномъ, а губы перлами, и пр.
Для краткости скажемъ просто, что молодая и граціозная женщина, на которую въ эту минуту устремляли глаза Шуази и его пріятели, была прелестнѣйшая брюнетка; бархатное вишневаго цвѣта платье роскошно обрисовывало гибкую и величественную талію.
Она вошла гордо и непринужденнымъ шагомъ.
— Ну, что? сказалъ улыбаясь виконтъ де Шуази.
— Чудо какъ хороша, отвѣчалъ Бертье: — но жаль, что одѣта безъ вкуса, — слишкомъ гордо вошла; въ ея походкѣ что-то напоминаетъ родителя ея — тамбуръ-мажора.
— Это-то именно мнѣ въ ней и нравится, сказалъ въ свою очередь мальтійскій кавалеръ. Ей не болѣе двадцати лѣтъ; она провинціялка: это видно по всему, по бархатному платью и семейнымъ брильянтамъ временъ Людовика XVI; несмотря на то, она вошла какъ герцогиня.
— Я бы провозгласилъ ее красавицею, если бы на лицѣ ея не игралъ такой яркій румянецъ, замѣтилъ Марсене, поклонникъ блѣдныхъ лицъ и интересныхъ выраженій.
— Вы всѣ правы! сказалъ насмѣшливо Шуази: — она одѣвается безъ вкуса; въ ней много недостатковъ; но не безпокойтесь, я беру на себя ея воспитаніе.
— Прійми впередъ мои поздравленія. Я бы самъ взялся ей дать нѣкоторые совѣты, но я занятъ другой и предоставляю это тебѣ. Но пожалуйста сорви розы съ ея щекъ, отвѣчалъ Марсене.
Въ это время, благодаря натиску, г. Бопре, маркиза де Гордань и невѣстка ея прошли сквозь толпу и усѣлись въ сосѣдней залѣ. За стуломъ жены, какъ-будто пригвожденный, сидѣлъ застѣнчивый Люскуръ. Бопре отправился по комнатамъ кланяться, пожимать руки знакомымъ, не обращая никакого вниманія на лакированные башмаки, на которые онъ безжалостно ступалъ ногою.
— Благодарю тебя, сказалъ онъ басовымъ голосомъ попавшемуся ему Шуази, котораго онъ тотчасъ ухватилъ за пуговицу сюртука: — ты мнѣ доставилъ необыкновенное удовольствіе. Ребекка, безспорно, чудная лошадь: какой шагъ! какъ на ней покойно ѣздить! Сомнѣваюсь, чтобъ она осталась мною довольна: я ее такъ измучилъ.
— Поправится, сказалъ виконтъ съ притворной улыбкой.
— Отводя вашу лошадь въ конюшню, я замѣтилъ тамъ прекраснаго коня, цвѣтомъ караковаго, съ короткимъ хвостомъ, породы нормандской; страхъ какъ мнѣ нравятся эти лошади. Какъ зовутъ караковаго жеребца?
— Маріо, отвѣчалъ Шуази, съ трудомъ удерживая вздохъ, готовый-было вылетѣть изъ его груди.
— Итакъ, съ вашего позволенія я на немъ проѣдусь.
— Вы знаете, что можете располагать моими лошадьми, когда вамъ угодно, отвѣчалъ Шуази.
— Нечего дѣлать, подумалъ онъ, всѣмъ моимъ лошадямъ предстоитъ одна участь. Меня рѣшительно слѣдуетъ исключить изъ Жокей-клуба: эта провинціальная красавица меня окончательно обворожила.
— Вы видѣли моихъ дамъ? спросилъ Бопре.
— Онѣ на томъ углу комнаты.
— Постарайтесь развернуть моего зятя: онъ такъ дикъ и застѣнчивъ, что приводитъ меня въ отчаяніе.
— Въ какой комнатѣ играютъ?
— Въ этой залѣ, направо.
— Какое я видѣлъ вчера у Лепажа ружье — прелесть! Желалъ бы я выиграть хоть 500 франковъ; съ тѣмъ, что назначилъ изъ своихъ, я бы его тотчасъ купилъ. Ну ужь тогда горе вашимъ зайцамъ.
Оставшись одинъ, Шуази началъ разглаживать отворотъ фрака, страшно измятаго рукой толстаго господина, который, въ числѣ прочихъ любезныхъ привычекъ, бралъ своихъ собесѣдниковъ за воротникъ. Въ другой комнатѣ онъ остановился при видѣ г-жи Люскуръ, сопровождаемой съ двухъ сторонъ мужемъ и тещею. Несмотря на скромную меланхолическую наружность г. Люскура, онъ въ это время сравнилъ его съ чудовищнымъ стражемъ Гесперидскаго сада; что касается до старой маркизы, онъ давно уже успѣлъ осыпать ее самыми ужасными проклятіями. Сорока-лѣтній влюбленный остановился неподвиженъ, въ раздумьи; въ это время проходила хозяйка дома, графиня Аго.
— Выведите меня изъ затруднительнаго положенія, сказала она ему: — герцогиня Рьё пріѣхала; составьте для нея партію бостона; одинъ де Мартони жертвуетъ собою. Не могу найти еще двухъ партнеровъ.
— Партнеръ найденъ, быстро отвѣчалъ Шуази: — маркиза де Гордань съ величайшимъ удовольствіемъ приметъ ваше предложеніе.
— А вы — четвертый? спросила насмѣшливо графиня: — вы всѣхъ удивили, играя въ бостонъ у г-жи де Кандёль.
— Умоляю васъ, будьте великодушны и позвольте мнѣ пользоваться удовольствіями, которыя вашъ вечеръ мнѣ обѣщаетъ.
— Съ условіемъ, что вы найдете четвертаго партнера въ-замѣнъ васъ.
Шуази осмотрѣлъ залу и, подозвавъ Марсене, подвелъ его къ графинѣ Аго.
— Поблагодари графиню, сказалъ онъ ему: — она проситъ тебя играть въ бостонъ съ герцогинею де Рьё.
Молодой человѣкъ машинально поклонился, но когда поднялъ голову, на лицѣ его было такое выраженіе удивленія и ужаса, что графиня громко засмѣялась.
— Пойдемте, сказала она ему наконецъ: — я васъ представлю одному изъ вашихъ партнеровъ, въ вознагражденіе знакомства съ герцогинею.
Не давая ему времени опомниться, она подвела его къ г-жѣ де Гордань, которой онъ предложилъ руку, чтобы повести ее въ комнату, гдѣ играли. Удаливъ тещу, оставалось выпроводить мужа.
Не теряя времени, Шуази подошелъ къ мальтійскому кавалеру.
— Заплати мнѣ за мой обѣдъ одолженіемъ.
— Какою цѣной?
— Получасомъ разговора съ Люскуромъ.
— Слишкомъ дорого. Ну, о чемъ мнѣ съ нимъ говорить? Развѣ о Прагматической-Санкціи или Трентскомъ-Соборѣ?…
— Начни съ послѣдняго сочиненія аббата Ламене, заговори наконецъ объ исторіи Мальтійскаго-Ордена.
— Ну, такъ и быть. Постой здѣсь, чрезъ три минуты я его уведу.
Вилларе обошелъ небрежно залу, какъ-будто нехотя очутился подлѣ Люскура и учтиво ему поклонился. Молодой провинціялъ съ любезностью, свойственною человѣку, не знающему, что дѣлать среди общества, ему незнакомаго, отвѣчалъ на его поклонъ такимъ же учтивымъ привѣтствіемъ. Посторонившись, чтобы дать пройти лакею съ подносомъ, мальтійскій кавалеръ незамѣтно увлекъ Люскура, какъ-будто повинуясь движенію толпы, и наконецъ привелъ его въ углубленіе окна, и самъ, ставъ передъ нимъ, закрылъ отъ его взоровъ все, что происходило въ залѣ. Оглянувшись, Вилларе увидѣлъ Шуази подлѣ графини Люскуръ.
ГЛАВА III.
правитьПри видѣ Шуази, который подходилъ къ ней съ улыбкой, мадамъ Люскуръ не могла скрыть своего удовольствія, въ которомъ главную роль играло удовлетворенное самолюбіе; раздумье ея мгновенно исчезло. Не давая времени подошедшему виконту окончить начатой имъ фразы, она сказала:
— Вамъ не страшно говорить съ женщиною, которой здѣсь никто не знаетъ.
И въ то время, какъ она придавала этимъ словамъ особое выраженіе, быстрый мстительный взглядъ оживилъ ея блестящіе глаза.
Шуази тотчасъ понялъ, что молодая женщина испытала одно изъ тѣхъ ничтожныхъ униженій, которымъ ежедневно подвержены провинціялки въ высшемъ обществѣ.
Провинціялка, по отцу и мужу, графиня Люскуръ была принята въ нѣкоторыхъ аристократическихъ домахъ Парижа по родственнымъ связямъ маркизы де Гордань, но принята какъ не принадлежащая къ этому обществу. Впечатлѣніе, которое производила она на мужчинъ, рѣдкая ея красота, увеличили рядъ ея недоброжелательницъ. Въ это самое время женщины, сидѣвшія подлѣ нея и которыя имѣли много причинъ критиковать красоту, разсматривали ее по-частямъ, какъ ботаникъ, отдѣляя листочки цвѣтка одинъ за другимъ.
Однимъ взглядомъ Шуази понялъ враждебныя отношенія молодой женщины къ окружающему ее обществу; онъ обрадовался этому, потому-что умный человѣкъ умѣетъ всѣмъ пользоваться. Не отвѣчая графинѣ, онъ самъ далъ словамъ своимъ вопросительную форму.
— Неправда ли, что сбылось мое предсказаніе? спросилъ онъ улыбаясь.
— Какое предсказаніе? спросила мадамъ де Люскуръ, съ удивленіемъ, слегка изученнымъ.
— Вопросъ вашъ не дѣлаетъ мнѣ чести: онъ мнѣ доказываетъ, какъ мало вы обращаете вниманія на мои слова; не говорилъ ли я вамъ, что вы должны разъ навсегда отказаться отъ расположенія къ вамъ прекраснаго вашего пола.
— Это правда. Я васъ тогда не понимала и теперь съ трудомъ этому вѣрю. Не могу себѣ объяснить, какъ я, расположенная ко всѣмъ, могу внушать ни на чемъ не основанную антипатію. Въ чемъ могутъ меня упрекать всѣ эти женщины, которыхъ я не знаю, и которыя мною занимаются болѣе, чѣмъ я того заслуживаю.
— Во многомъ, тонко замѣтилъ виконтъ: — какъ можете вы, напримѣръ, нравиться мадамъ де Шатенедъ, глаза которой такъ хороши, что вчера еще не боялись соперничества?
— Нашла ли я ихъ дурными? Я и теперь повторяю, что я не встрѣчала лучшихъ глазъ.
— Сравненіе отъ васъ ускользаетъ, но всякой, видя васъ, невольно сравниваетъ, и вамъ этого не простятъ.
Какъ ни былъ запутанъ этотъ комплиментъ, но мадамъ де Люскуръ его поняла.
— Мнѣ кажется, сказала она: — что мои брильянты и бархатное мое платье скорѣе всего обращаютъ на меня вниманіе. Скажите, я очень смѣшна?
— Вы бы сдѣлали моднымъ и смѣшное, отвѣчалъ Шуази тѣмъ немного приторнымъ тономъ, которымъ охотно говорятъ влюбленные не первой молодости. Но если вы требуете моего мнѣнія насчетъ вашего туалета, позвольте васъ въ свою очередь спросить, зачѣмъ вы не руководствуетесь своимъ вкусомъ, безъ посторонняго вліянія?
— Что же дѣлать? отвѣчала граФиня: — платье мое — подарокъ мужа; брильянты подарены мнѣ тещею. Эти вещи для меня священны; я должна ихъ носить.
— Я молчу, сказалъ насмѣшливо Шуази: — и понимаю, что вкусъ графа Люскура долженъ быть для васъ священной обязанностью. Позвольте мнѣ также изложить вамъ другую причину неудовольствія свѣта, которому я сочувствую болѣе другихъ: отчего васъ нигдѣ не видно? Третьяго дня я думалъ видѣть васъ у м-мъ Лорансенъ.
— Мой мужъ былъ боленъ, сказала графиня отрывисто.
— Но завтра вы будете у мадамъ д’Албене?
— Завтра день головной боли моей тещи.
— Что за скука! сказалъ Шуази. — Но въ понедѣльникъ вы будете въ оперѣ? Даютъ Гугенотовъ. У меня будетъ для васъ ложа.
— Мнѣ очень прискорбно, что я не могу воспользоваться вашимъ приглашеніемъ. Вы знаете строгія правила моего мужа: онъ не ѣздитъ въ театръ, и хотя онъ предоставляетъ полную свободу моимъ дѣйствіямъ, но мнѣ показалось бы вовсе неумѣстнымъ допустить ослабленіе въ этихъ правилахъ для себя, когда онъ такъ строго ихъ самъ придерживается. Право, пожертвованіе мнѣ дорого стоитъ: для бѣдной провниціялки опера такъ заманчива. Но зато въ чемъ состояло бы пожертвованіе, если бы лишеніе удовольствія не сопровождалось сожалѣніемъ объ утратѣ его.
— Я по всему вижу, сказалъ насмѣшливо Шуази: — что Люскуръ любитъ всѣмъ управлять; его дѣятельность видна по-всюду; онъ вамъ уже запретилъ и вальсъ и романы; сегодня очередь театра, а тамъ баловъ и верховой ѣзды; я удивляюсь, что онъ вамъ позволяетъ заниматься рукодѣльемъ и музыкой; но время придетъ, погодите. Онъ и то вамъ запретитъ. Другіе назвали бы это тиранствомъ. Я же вижу въ этомъ послѣдовательное и логическое домашнее управленіе. Мужъ вашъ внушаетъ мнѣ глубокое уваженіе: онъ глубокій политикъ, подъ добродушной личиной. Если бы онъ вздумалъ съ перваго же разу предписывать вамъ свои повелѣнія, онъ можетъ быть и встрѣтилъ бы сопротивленіе; дѣйствуя постепенно, онъ увѣренъ въ успѣхѣ.
Графиня Люскуръ выслушала этотъ сатирическій монологъ, въ половину ему сочувствуя, но отвѣчала тономъ женщины, которая понимаетъ, что уваженіе къ ней неразрывно съ уваженіемъ, которое питаютъ къ мужу.
— Я не вижу ничего смѣшного въ исполненіи своихъ обязанностей. Мужъ мой даетъ совѣты въ-замѣнъ приказаній.
— Это и учтивѣе и искуснѣе, отвѣчалъ не смѣшавшись сорокалѣтній волокита.
Молодая женщина нетерпѣливо раскрывала и закрывала вѣеръ. Замѣтя въ этомъ движеніи недобрый знакъ, виконтъ придалъ своему лицу выраженіе нѣжной покорности.
— Простите мнѣ, сказалъ онъ смиреннымъ голосомъ: — говоря про него, я былъ вамъ снова не послушенъ; но если бы вы знали, какъ мнѣ больно видѣть одиночество ваше, семейное рабство, къ которому вы приговорены. Ваша теща превратила домъ вашъ въ крѣпость. Я долженъ осаждать его, чтобы разъ изъ десяти имѣть счастіе васъ видѣть. Неужели мнѣ суждено отказаться видѣть васъ и въ свѣтѣ?
— Вы не ошиблись, съ злостью отвѣчала графиня. — Парижъ не нравится ни тещѣ, ни мужу, и мы дня черезъ два ѣдемъ въ деревню тетки моей графини Сельвъ. Вы ее знаете?
— Вы ѣдете? спросилъ съ живостію Шуази.
Въ это время подлѣ графини показался Люскуръ, который наконецъ успѣлъ освободиться отъ любезностей мальтійскаго кавалера. Какъ обыкновенно водится, влюбленный проклялъ мужа; потомъ, поддержавъ нѣсколько времени пустой разговоръ, онъ поклонился и ушелъ.
— Если она уѣдетъ, подумалъ онъ: — все пропало. Во что бы то ни стало, нужно воспрепятствовать отъѣзду. Пора дѣйствовать рѣшительно. Голосъ ея, нѣжность взгляда мнѣ говорятъ, что часъ пробилъ.
Шуази подошелъ къ господину среднихъ лѣтъ, который цѣлый вечеръ ходилъ изъ комнаты въ комнату, разсыпая всѣмъ поклоны, улыбки, пожатія рукъ.
— Д’Аго, сказалъ онъ ему: — гдѣ можно у тебя найти бумагу и перо?
— Въ кабинетѣ, отвѣчалъ хозяинъ дома: — на моемъ столѣ лежитъ тонкая бумага; если сложить ее съ умѣньемъ, она занимаетъ мѣсто не болѣе розоваго листка. Тебѣ такая бумага нужна?
— Ты отгадалъ.
Они обмѣнялись краснорѣчивымъ взоромъ. Д’Аго продолжалъ свою прогулку по заламъ, а Шуази въ сопровожденіи лакея взошелъ во второй этажъ. Спустя полчаса, онъ сошелъ внизъ и нашелъ молодыхъ супруговъ въ одномъ и томъ же положеніи. Люскуръ, неподвижный и молчаливый, сидѣлъ за стуломъ жены, которая въ раздумья играла букетомъ своимъ.
— Онъ несносенъ, подумалъ волокита: — онъ ошибается впрочемъ, если думаетъ, что помѣшаетъ мнѣ отдать письмо по принадлежности.
Отдать письмо женщинѣ, въ присутствіи мужа, если она согласится его взять, дѣло нетрудное. Заставить ее взять письмо вопреки ей самой — трудность, которая превозмогается. Въ двѣ минуты планъ Шуази былъ готовъ. Онъ подошелъ къ графинѣ.
— Если возбуждаемая зависть — успѣхъ, сказалъ онъ ей съ вкрадчивою улыбкой; — то и букетъ вашъ возбуждаетъ всеобщую зависть.
Съ этимъ словомъ, онъ взялъ букетъ, началъ осматривать его, восхищаться имъ, вдыхать нѣжный запахъ цвѣтовъ и съ необыкновенною ловкостью незамѣтно вложилъ въ букетъ свернутое письмецо, котораго тотчасъ прикрыли листья камеліи. Мадамъ Люскуръ, взявъ букетъ, поднесла его граціозно мужу, какъ бы желая наказать этимъ супружескимъ кокетствомъ фамильярность своего обожателя.
— Къ вамъ относятся эти комплименты, сказала она, обращаясь къ мужу: — въ нихъ хвалятъ вашъ же вкусъ.
Люскуръ взялъ медленно букетъ, сталъ его нюхать, не отличая отъ запаха камелій нечувствительнаго запаха духовъ, которыми опрыскана была записка. Шуази, несмотря на свою увѣренность, стало страшно видѣть букетъ въ рукахъ мужа; онъ нагнулся на ухо графини и сказалъ ей отрывисто:
— Возьмите букетъ.
Г-жа де Люскуръ бросила на него вопросительный взглядъ.
— Раскройте его, сказалъ онъ: — когда вы будете однѣ; вы меня поймете.
Смущенная этими словами, произнесенными въ-полголоса, она невольно имъ повиновалась и протянула руку къ мужу; но въ то время, какъ и онъ повиновался молчаливому требованію жены, старая маркиза де Гордань, какъ злая волшебница въ сказкахъ, вдругъ очутилась за стуломъ графини; быстрымъ движеніемъ выхватила она букетъ изъ рукъ сына и бросила соблазнителю такой колкій взглядъ, что сконфуженный свѣтскій волокита остался недвижимъ.
— Откуда ее принесло! подумалъ онъ: — она не могла меня видѣть. У этихъ старухъ особое чутье.
Прійдя въ себя, онъ учтиво предложилъ кресло старой маркизѣ. Г-жа де Гордань холодно ему поклонилась, но, не садясь на предлагаемое ей кресло, обратилась къ невѣсткѣ.
— Ваша карета подана, сказала она: — хотите ѣхать?
Графиня встала и поочередно смотрѣла съ безпокойнымъ любопытствомъ то на букетъ, котораго она не смѣла отнять у маркизы, то на виконта, котораго она не смѣла спросить. Выразительный взглядъ Шуази внушилъ ей присутствіе духа, которое въ любовныхъ сценахъ даетъ такое огромное превосходство женщинѣ. Подошедши къ креслу, она будто невзначай уронила боа. Восхищенный ея смѣлостью, Шуази бросился поднимать его, и, несмотря на недовольный видъ маркизы, нагнулся къ графинѣ.
— Да что же вы наконецъ сдѣлали? тихо спросила его графиня.
— Я написалъ, чего не рѣшался высказать.
— Какъ?… письмо?
— Въ букетѣ.
Съ этимъ словомъ онъ раскланялся съ провинціяльнымъ семействомъ. Въ каретѣ мадамъ Люскуръ тотчасъ получила свой букетъ; но тщетно, пользуясь темнотою, искала она записочки между цвѣтами: ея ужь тамъ не было. Во время неудачнаго ея розыска, она испытала всѣ виды тревожнаго состоянія человѣка, потерявшаго завѣтное письмо.
Вскорѣ впрочемъ она нашла причины успокоиться.
— Онъ навѣрное хотѣлъ только меня испугать, подумала она: — ну, что мнѣ писать? онъ долженъ знать, что я не прочту того, чего не рѣшусь слушать.
ГЛАВА IV.
правитьВъ этотъ вечеръ или, скорѣе, въ эту ночь, маркиза де Гордань опустила руки въ бездонную пропасть боковыхъ своихъ кармановъ, въ которыхъ обыкновенно помѣщались свертки дѣловыхъ бумагъ и безъ труда могла пріютиться комнатная собачка. Въ этотъ разъ, за исключеніемъ кошелька и табакерки, необходимыхъ принадлежностей ея кармановъ, она достала свернутую маленькую записку, удивленную, какъ она попала въ такое непристойное мѣсто. Сухощавою рукою развернувъ записку, теща надѣла очки, чтобы прочесть ее. Разобравъ любовную записку съ такимъ вниманіемъ, какъ будто она относилась къ ней самой, маркиза глубоко задумалась.
Она была изъ тѣхъ женщинъ, у которыхъ холодныя, строгія манеры, часто капризы бываютъ слѣдствіемъ грустныхъ испытаній въ жизни, а вовсе не природной суровости характера. Два раза за-мужемъ она испила чашу горя до дна. Первый ея мужъ, графъ Люскуръ, отчаянный охотникъ, страшный мотъ и кутила, любезный со всѣми женами, даже и съ своею, былъ убитъ на дуэли; второй ея мужъ, маркизъ Гордань, проигравъ все свое состояніе, коснулся уже и до приданаго жены, но, къ счастію, вскорѣ послѣ того умеръ. Горькое разочарованіе въ земномъ счастіи, презрѣніе къ людямъ остались наслѣдіемъ маркизы послѣ смерти второго мужа.
Какъ бы въ вознагражденіе претерпѣннаго горя, маркиза пріобрѣла, среди лишеній, познаніе матеріяльныхъ интересовъ, которые рѣдко развиваются въ женщинѣ счастливой. Въ нѣсколько лѣтъ, искуснымъ управленіемъ, она привела въ порядокъ имѣніе. Поправивъ дѣла сына, маркиза указала себѣ другую обязанность, гораздо важнѣе первой. Сдѣлать изъ сына человѣка не похожаго на двухъ своихъ мужей было съ тѣхъ поръ главной заботой ея жизни. Приписывая недостатки мужей своихъ воспитанію, которое получало передъ революціей дворянство Франціи, она впала въ другую крайность — въ систематическій ригоризмъ. Воспитанный до двадцати лѣтъ въ деревнѣ, сынъ ея, подъ строгимъ присмотромъ матери, избѣжалъ всякаго рода столкновеній съ безнравственнымъ свѣтомъ. Когда пришло время университетскаго воспитанія, мадамъ Гордань отправилась съ сыномъ въ Парижъ, гдѣ, не теряя его ни минуты изъ виду, во время критическаго періода образованія въ высшихъ учебныхъ заведеніяхъ, умѣла сохранить въ немъ невинность помышленій и неукоризненность въ поступкахъ. Въ двадцать три года, Максимъ зналъ только по имени трактиры и театры. Итакъ, маркиза можетъ быть сверхъ ожиданій своихъ успѣла въ предположенной цѣли. Избѣжавъ удачно подводныхъ камней столичнаго архипелага, гдѣ тонетъ такъ много молодыхъ людей, мать Максима хотѣла довершить воспитаніе его, вводя сама новаго Телемака въ безопасную гавань женитьбы; да и кромѣ того, слѣдя за невинною жизнью сына, ей жалка показалась безцвѣтная его жизнь; пора было окончить испытаніе, которое опасно было продолжать. До сихъ поръ жизнь его была — садъ безъ цвѣтовъ; оставалось найти розу для украшенія его. Выборъ ея палъ на дочь г. Бопре, которая, соединяя красоту съ независимымъ состояніемъ, имѣла въ глазахъ ея и то преимущество, что была воспитана въ деревнѣ.
Максимъ и тутъ оказалъ матери то безпрекословное повиновеніе, къ которому съ дѣтства привыкъ; но жена его была прелестна, и исполненіе долга было для него вмѣстѣ съ тѣмъ и выраженіемъ счастія. Воспитаніе г-жи де Люскуръ во многомъ не сходствовало съ воспитаніемъ ея мужа. Лишенная матери съ дѣтства, она всегда жила въ деревнѣ съ отцомъ. Примѣръ его имѣлъ большое вліяніе на ея развитіе, придалъ характеру ея мужественную энергію. До замужства Флавія Бопре мало расположена была къ дѣвичьимъ занятіямъ: она дурно вышивала, рисовала еще хуже и не скрывала своего отвращенія къ механическому изученію музыки. Зато она превосходно ѣздила верхомъ, стрѣляла голубей на лету и дралась на рапирахъ, благодаря урокамъ отца; однимъ словомъ, отличалась въ тѣхъ упражненіяхъ, которыя запрещены были мужу ея, боязливою заботливостью матери.
Молодые супруги, съ такими различными характерами, соединенные неразрывно судьбою, стали изучать другъ друга, подъ вліяніемъ невольнаго особеннаго смущенія. Въ самыхъ пылкихъ порывахъ своего воображенія, Максимъ мечталъ о женщинѣ съ ангельскимъ выраженіемъ въ лицѣ; Флавія въ свою очередь всегда мечтала о мужѣ героѣ, съ мечемъ въ рукѣ.
Каждый изъ нихъ обманутъ былъ въ своихъ мечтаніямъ. Максимъ скоро свыкся съ дѣйствительностью и подчинился съ энтузіазмомъ вліянію своей прекрасной жены. Но мадамъ Люскуръ не такъ скоро могла отстать отъ поэтическихъ мечтаній. Добродѣтели мужа, его сыновняя покорность, строгость его правилъ внушали ей невольное уваженіе; но въ тоже время, она не могла не замѣтить, что онъ предурно ѣздилъ верхомъ, и что застѣнчивость его часто переходила въ область неловкости; вскорѣ холодное уваженіе къ нему съ едва замѣтнымъ оттѣнкомъ ироніи замѣнило въ ней болѣе нѣжныя чувства. Чувствуя моральное превосходство мужа, она не могла, не давая себѣ въ томъ отчета, простить ему это превосходство, потому-что самолюбіе гораздо болѣе любитъ показывать примѣръ, чѣмъ слѣдовать ему. Несмотря на прямоту своего характера и веселость, молодая женщина старалась прикрыть насмѣшливое направленіе, которое въ ней развивалось, личиною пренебреженія къ самой себѣ и удивленія къ добродѣтели мужа. Все это не могло скрыться отъ опытнаго взгляда умной маркизы де Гордань. Едва она замѣтила тучу, предвѣщающую бурю, на горизонтѣ семейнаго быта, болѣе положительная опасность подтвердила ея опасеніе. Есть въ свѣтѣ люди, которые играютъ въ отношеніи къ женщинамъ роль хищныхъ птицъ: они смотрятъ на хорошенькую женщину, какъ на свою добычу. Шуази былъ изъ числа этихъ людей. До женитьбы Флавіи, бывая, какъ сосѣдъ, въ деревнѣ у ея отца, онъ не обращалъ на нее никакого вниманія; но таже самая дѣвушка сдѣлалась графинею де Люскуръ, — и онъ оцѣнилъ ее, какъ ювелиръ цѣнитъ обтесанный алмазъ. Для виконта графиня соединяла въ себѣ всѣ условія, могущія польстить самолюбію соблазнителя, и новый Донъ-Жуанъ рѣшился, во что бы то ни стало, превозмочь трудности предпріятія; планъ его былъ готовъ; оставалось найти случай.
Тотчасъ по пріѣздѣ провинціяльнаго семейства въ Парижъ, онъ, не теряя времени, приступилъ къ дѣлу. Человѣкъ сорока лѣтъ мало имѣетъ надеждъ на успѣхъ, если расчитывать на сердечную страсть, отличительную и прекрасную принадлежность молодости, но зато безчисленные извороты женскаго самолюбія дѣлаютъ ему доступнымъ сердце женское.
И потому для достиженія своей цѣли онъ принялъ роль наперсника. Несмотря на бдительность тещи и пуританизмъ мужа, между нимъ и графиней Люскуръ завязалась дружба, которая вскорѣ перешла къ душевнымъ изліяніямъ. Годы Шуази, гибкость его ума, ласковыя благородныя манеры и въ особенности знаніе женскаго сердца, которое онъ изучилъ съ молодости, позволили ему стать твердою ногою на скользкомъ пути.
Подъ предлогомъ показать имъ Парижъ, онъ былъ у нихъ безвыходно, и мы видѣли, какими пожертвованіями онъ пріобрѣлъ право на званіе друга дома. Примѣняя правила военнаго искусства въ предполагаемой имъ осадѣ, онъ началъ съ того, что сталъ подкапывать и разрушать бастіоны, составляющіе оплотъ крѣпости; съ тещею легко было справиться; онъ нашелъ себѣ помощь въ духѣ независимости самой невѣстки. Мужъ одинъ стоялъ твердо; по-крайней-мѣрѣ такъ думала молодая женщина. Насчетъ Бопре предосторожности были излишнія: онъ принадлежалъ къ разряду тѣхъ отцовъ, которые думаютъ, что разъ выдавъ дочь за-мужъ, они исполнили всѣ отцовскія свои обязанности, и говорятъ: теперь это дѣло зятя.
Маневры Шуази во время нашего разсказа были такъ успѣшны, что объясненія уже были излишни. Въ-замѣнъ словъ, взгляды его были такъ восхитительны, что, не говоря о любви, онъ будто отказывался по своему произволу отъ даннаго ему права. Озирая хладнокровно проложенный имъ путь, онъ съ особеннымъ удовольствіемъ смотрѣлъ на успѣхъ наступательнаго своего движенія и останавливался на каждомъ шагу, какъ путешественникъ при видѣ красиваго пейзажа.
Объявленный ему неожиданный отъѣздъ м-мъ Люскуръ далъ другое направленіе медлительной системѣ Шуази: онъ рѣшился измѣнить первоначальный свой планъ; слѣдствіемъ этой рѣшимости было письмо, при чтеніи котораго мадамъ Гордань погружена была въ размышленія.
ГЛАВА V.
правитьМаркиза внимательно изучала записку виконта; окончивъ чтеніе, она хотѣла бросить письмецо въ каминъ, но, подумавъ немного, бережно спрятала.
— Это первая записка, подумала она: — она теперь не опасна; но удастся ли мнѣ такъ же удачно захватить другую. Этотъ человѣкъ безжалостно настойчивъ. Неудача его ни минуты остановить не можетъ; препятствія его только раздражаютъ. Что дѣлать? при первомъ подозрѣніи, сынъ готовъ его вызвать на дуэль. Дуэль! подобная той, въ которой погибъ отецъ его! Я чувствую, что не переживу этой печали. Бопре говорилъ мнѣ, что Шуази превосходно дерется на шпагахъ, а мой бѣдный Максимъ никогда и не былъ въ фехтовальной залѣ. Флавія до сихъ поръ только кокетничала; время еще не ушло; пора остановить зло въ началѣ.
Возбудить въ сердцѣ невѣстки чувство долга, удалить безъ огласки виконта, накинуть непроницаемую завѣсу на глаза сына — вотъ три цѣли, которыхъ маркиза рѣшилась достигнуть. Отъискивая союзника въ семействѣ своемъ, она обратилась къ Бопре:
— Между нами, какое ваше мнѣніе на-счетъ Шуази? спросила она его.
— Шуази? прекрасный человѣкъ, отвѣчалъ Бопре: — онъ фатъ, но добрый малый; я не могу имъ нахвалиться; у него въ конюшнѣ чудныя лошади, и я ими располагаю какъ хочу.
— Но характеръ его внушаетъ ли вамъ уваженіе?
— Разумѣется. Не иначе. Какъ не уважать человѣка, который предлагаетъ вамъ своихъ лошадей! Если бы вы видѣли его конюшню: это будуаръ; ясли мраморныя, стойла блестятъ какъ, красное дерево этого стола.
— Я спрашиваю мнѣніе ваше на счетъ его характера, а не насчетъ его лошадей, прервала маркиза съ досадой.
— Славный малый, говорю я вамъ; онъ обѣщалъ прислать мнѣ сегодня Маріо, караковаго жеребца; я удивляюсь, что мнѣ его еще не привели.
Маркиза не могла удержать нетерпѣливаго движенія.
— Отвѣчайте мнѣ серьёзно на мой вопросъ. Вы не могли не замѣтить, что Шуази волочится за вашей дочерью?
— Волочится? Да его почти никогда нѣтъ здѣсь.
— Не удивительно. Когда вы отправляетесь охотиться въ его лѣсахъ, онъ увѣренъ, что васъ здѣсь не найдетъ; я вамъ говорю, что частыя его посѣщенія даютъ поводъ къ различнымъ толкамъ. Флавіи слишкомъ хороша, чтобы волокитство Шуази не обратило на нее вниманія; не далѣе какъ вчера на вечерѣ у мадамъ д’Аго сдѣланы были на-счетъ дочери вашей самыя злыя замѣчанія.
— Шуази не любятъ оттого, что у него успѣхи въ свѣтѣ.
— Я не мѣшаю его успѣхамъ въ свѣтѣ, но не хочу, чтобы онъ посягалъ на нихъ въ нашемъ домѣ, сухо отвѣчала маркиза. — Однимъ словомъ, волокитство Шуази можетъ компрометировать Флавію; этого достаточно, чтобы принять мѣры къ устраненію этихъ неудовольствій отъ нашихъ дѣтей. Мы ѣдемъ послѣ-завтра въ деревню къ мадамъ де Селвъ. По возвращеніи нашемъ въ Парижъ, я надѣюсь, что вы дадите почувствовать виконту, что визиты его слишкомъ часты.
— Какъ быть? А я его вчера пригласилъ провести съ нами недѣли двѣ въ деревнѣ у мадамъ де Селвъ, отвѣчалъ Бопре.
— Вы его пригласили! я васъ въ этомъ узнаю. Итакъ, мы не ѣдемъ.
— Не сердитесь, маркиза. Зачѣмъ намъ негодовать на Шуази болѣе, чѣмъ на другихъ, за то только, что дочь моя ему нравится; я васъ увѣряю, что онъ и не думаетъ о Флавіи. У него другое въ головѣ. Во-первыхъ, онъ женится; не говорю уже о молоденькой танцовщицѣ, отъ которой онъ съума сходитъ. Какъ вы хотите, чтобы онъ волочился за дочерью! Онъ зналъ ее малюткой; онъ любезенъ съ ней, какъ со всѣми женщинами; и, между нами, недурно было бы сыну вашему посовѣтовать брать въ этомъ отношеніи съ него примѣръ; на-счетъ любезности, зять мой не первой силы. Флавія мнѣ вчера говорила….
— Что она вамъ говорила? .
— Ничего…. вздоръ; ну, и если бы дочь моя наконецъ находила Шуази любезнѣе мужа, и въ томъ не вижу преступленія; впрочемъ, я ручаюсь за нее какъ за себя, и глупыя свѣтскія сплетни не воспретятъ мнѣ принимать у себя пріятеля, съ которымъ я знакомъ двадцать лѣтъ.
— У котораго такія прекрасныя лошади въ конюшнѣ, отвѣчала презрительно маркиза.
— Посмотрите, вотъ ко мнѣ ведутъ одну изъ его лошадей, отвѣчалъ радостно Бопре, подошедшій въ это время къ окну.
Не теряя времени, Бопре взялъ шляпу, перчатки и хлыстъ.
— Вы позволяете? сказалъ онъ, обращаясь къ маркизѣ. — У меня правило не заставлять лошадей долго ждать. Не наполняйте вашу голову бреднями; повѣрьте мнѣ, въ наши годы нужно предоставить полную свободу молодымъ людямъ: пусть раздѣлываются какъ умѣютъ. Говорятъ, что не годится класть пальца между корою и деревомъ. Я послѣдовалъ этой пословицѣ: далъ себѣ слово не мѣшаться въ супружескія отношенія моего зятя.
— Эгоистъ! подумала мадамъ де Гордань: удовлетворивъ свой вкусъ къ охотѣ и верховой ѣздѣ, онъ и знать не хочетъ остального.
Увидавъ, что нечего ей ждать помощи отъ г. Бопре, маркиза осталась нѣсколько времени въ раздумьи, и наконецъ вошла въ комнату невѣстки.
Мадамъ де Люскуръ небрежно перелистывала журналъ. При видѣ тещи, она встала, чтобы уступить ей почетное мѣсто подлѣ камина.
— Сидите, любезное дитя, сказала маркиза, придвигая кресло. — Отчего вы дома? Взгляните, какая чудная погода. На бульварахъ проѣзда нѣтъ отъ множества экипажей.
— Сегодня воскресенье, отвѣчала холодно Флавія. — Максимъ пошелъ въ церковь, а я осталась дома и провожу, время какъ англичанка. Только вмѣсто библіи у меня газета. Это слишкомъ легкое чтеніе, и потому, когда вы отворили дверь, я хотѣла скрыть журналъ, полагая, что это былъ мужъ мой.
— Вы слишкомъ строго судите Максима, сказала маркиза: — онъ навѣрное не запрещаетъ вамъ заниматься чтеніемъ.
— Не дальше какъ вчера, сухо отвѣчала молодая женщина: — я выбрала романъ Жоржа Санда; Максимъ, увидѣвъ книгу у меня на столѣ, отослалъ ее въ книжный магазинъ.
— Онъ дѣйствуетъ слишкомъ произвольно, сказала маркиза, съ трудомъ улыбаясь: — но на вашемъ мѣстѣ я бы видѣла въ этомъ поступкѣ доказательство не супружескаго деспотизма, а любви его къ вамъ. Избирая приличное для васъ чтеніе, онъ тѣмъ доказываетъ свое уваженіе къ вамъ. Развѣ вы это не такъ поняли?
— Я на все согласна: требуйте отъ меня, что хотите; я пожалуй, буду читать «Сказки дочери» Бульи.
— Я хотѣла съ вами посовѣтоваться на-счетъ нашего отъѣзда, сказала маркиза мягкимъ голосомъ.
— Я не вижу причины спрашивать моего совѣта на-счетъ вещи уже рѣшенной, холодно отвѣчала мадамъ Люскуръ.
— Итакъ, отъѣздъ нашъ вамъ не нравится?
— Напротивъ, я думаю съ величайшимъ удовольствіемъ о прелестяхъ деревни въ мартѣ мѣсяцѣ. Правда, что деревья не покрыты еще листьями, но зато снѣгъ лежитъ на поляхъ. Наслаждаешься деревенскими удовольствіями у камина. Я не понимаю людей, которые проводятъ время масляницы въ Парижѣ.
Зная, что Бопре пригласилъ Шуази провести съ ними двѣ недѣли въ деревнѣ, маркиза, приписывая сыну мысль, которая должна была понравиться невѣсткѣ, сказала ей улыбаясь:
— Какже вы сошлись съ Максимомъ? онъ хочетъ остаться въ Парижѣ, и этимъ вовсе не думалъ итти наперекоръ вашимъ желаніямъ.
— Мой долгъ повиноваться, сказала Флавія, въ свою очередь улыбаясь, обрадованная неожиданною развязкою.
Развеселивъ молодую женщину, маркиза рѣшилась наконецъ испытать сердце своей невѣстки, только слегка ужаленное жаломъ змѣи.
— Итакъ, дѣло рѣшено: мы остаемся въ Парижѣ; лѣтомъ мы успѣемъ побывать въ деревнѣ у вашей тетки, сказала маркиза. — Жаль было бы не побывать на сватьбѣ мадемуазель де Шенесо.
— Говорятъ, сватьба будетъ великолѣпная; вчера на вечерѣ у графини Аго только объ этомъ и говорили.
— Сколько сватебъ нынѣшней весной, сказала мадамъ Гордань равнодушно: — вчера мнѣ на многія изъ нихъ указали, въ томъ числѣ на сватьбу нашего друга Шуази. Вы слышали про нее?
Молодая женщина посмотрѣла недовѣрчиво на тещу, и судорожное движеніе губъ замѣнило улыбку.
— Шуази женится? спросила она почти дрожащимъ голосомъ: — на комъ?
— Не знаю, отвѣчала маркиза, дѣлая видъ, что не замѣчаетъ волненія на лицѣ невѣстки. — Шуази говорилъ о своей женитьбѣ съ отцомъ вашимъ.
— Да, отвѣчала Флавія съ иронической улыбкой: — на мадмуазель де Виллемаръ. Старая исторія.
— Новая ли это исторія, или старая, не знаю; только она, кажется, достовѣрна; всѣ его друзья радуются, что онъ, наконецъ бросилъ романъ и взялся за положительное.
— Ли забыла, продолжала маркиза: — что вы любите романы; это я бы не выбрала этого слова, чтобы обозначить далеко не романическую страсть. Всѣмъ извѣстно, что балетныя танцовщицы любятъ болѣе положительное, чѣмъ идеальное.
— Итакъ, Шуази обличенъ въ страсти къ танцовщицѣ, сказала графиня, у которой отъ досады выступила краска на лицѣ.
— Танцуетъ ли она, или поетъ, навѣрное не знаю. — Мнѣ вашъ отецъ это разсказалъ. Слово страсть здѣсь не у мѣста. Въ лѣтахъ виконта не ощущаютъ страстей.
— Есть люди, которые никогда не жили и все-таки не способны испытать страсти, рѣзко отвѣчала Флавія.
Маркиза поняла, къ кому адресовалась эта эпиграмма.
— Вы однако со мною согласны, что въ сердцѣ молодомъ болѣе чувства и пылкости, чѣмъ въ душѣ рано состарившейся. Человѣку сорока лѣтъ пора думать о положительномъ.
— Вы хотите сказать, тридцати пяти лѣтъ, замѣтила мадамъ де Люскуръ, съ трудомъ удерживая порывы дурного ея расположенія духа.
— Сорока пяти и болѣе. Но онъ искусно умѣетъ скрывать года, и потому кажется моложе. Мадамъ д’Аго сказала мнѣ, что онъ носитъ корсетъ. Вы не замѣтили этого?
— Есть люди, которые такъ дурно сложены и такъ неловки, что я бы имъ посовѣтовала слѣдовать этому примѣру.
Маркиза и на эту эпиграмму на-счетъ своего сына ничего не отвѣчала.
— Что ни дѣлай Шуази, продолжала она съ невозмутимымъ хладнокровіемъ: — а должно сознаться, что онъ старѣетъ. Я на него вчера еще смотрѣла со вниманіемъ. У него страшно много сѣдыхъ волосъ.
— У кого ихъ нѣтъ? сказала Флавія, нетерпѣливо поднявъ рукою роскошные черные какъ смоль волосы. — Шуази уменъ, манеры его благородны; будь я мужчина, я бы взяла его въ примѣръ.
— Такъ-какъ рѣшено, что мы не ѣдемъ въ деревню къ M-me Селвъ, продолжала она, стараясь дать разговору другое направленіе: — я думаю, что приличіе требуетъ увѣдомить о томъ мою тетку. Если вы позволите, я ей напишу.
Недожидаясь отвѣта, M-me Люскуръ вышла изъ комнаты, хлопнувъ ребячески дверью.
Женщина гораздо болѣе защищаетъ свои фантазіи, чѣмъ свои чувства, и въ этомъ согласна съ общественнымъ мнѣніемъ, которое, допуская капризъ въ женщинѣ, строго преслѣдуетъ всякое истинное чувство. Посвященная таинствамъ женской моральной организаціи, маркиза ощутила невольное удовольствіе, замѣтивъ досаду невѣстки.
— Если бы она его любила, подумала она: — то молчала бы въ разговорахъ о немъ; если бы она упрекала себя въ чемъ-нибудь, она была бы любезнѣе.
Въ это время лакей доложилъ о пріѣздѣ виконта Шуази.
ГЛАВА VI.
правитьСвѣтскій человѣкъ ловко подошелъ къ мадамъ Гордань, не показывая виду, какъ мало ему нравилось оставаться наединѣ съ маркизою, чего онъ вовсе не ждалъ. Въ свою очередь, старая дама рѣшилась на поступокъ, рѣзкость котораго оправдывается иногда крайнею необходимостью.
— Нечего ждать отъ Бопре, подумала она, двусмысленно улыбаясь на привѣтствіе виконта. — Онъ промѣнялъ бы дочь свою за лошадь и продалъ бы душу свою за дикую козу. Говорить о томъ съ Флавіей опасно: это было бы лучшее средство склонить ее къ отчаянному поступку. Сынъ мой не долженъ ничего знать, потому-что съ правилами его и строгимъ воспитаніемъ вмѣшательство его было бы опасно и неумѣстно. Я могу и должна обратиться только къ нему самому.
— Я давно желала найти случай поговорить съ вами наединѣ, сказала маркиза, обращаясь къ Шуази.
И, не давъ ему кончить начатой имъ лицемѣрнымъ тономъ привѣтственной фразы, она продолжала:
— Я хотѣла знать ваше мнѣніе на-счетъ одного обстоятельства, которое я, какъ провинціялка, какъ женщина съ предразсудками, боюсь осудить слишкомъ строго.
— Я слушаю со вниманіемъ, почтительно отвѣчалъ онъ: — но думаю, что требуя моего мнѣнія, вы дѣлаете мнѣ честь, слишкомъ много расчитывая на правильность моихъ сужденій.
— Какое ваше мнѣніе, продолжала маркиза: — о человѣкѣ, который подъ личиной дружбы, употребляя во зло довѣріе семейства, которое его радушно принимаетъ, замышляетъ измѣну, тѣмъ болѣе гнусную, что она хладнокровно имъ обдумана.
— Обстоятельство о которомъ вы говорите, такъ часто повторяется въ свѣтѣ, что для того, чтобы дать о немъ свое мнѣніе, нужно быть самому безукоризненнымъ. Къ несчасію, я въ этомъ дѣлѣ не безгрѣшенъ, и ригоризмъ мнѣ не къ лицу. Позвольте мнѣ не отвѣчать на вашъ вопросъ. Мнѣ тяжело самому отдать отчетъ въ своей совѣсти, я себя не чувствую въ правѣ судить о чужихъ преступленіяхъ.
— Вы не поняли меня. Я хотѣла слышать не чужую исповѣдь, а вашу. Положимъ на-время, что человѣкъ, о которомъ я говорю, вы.
— Я?
— Не отрекайтесь, не заставляйте меня имѣть дурное мнѣніе о вашемъ умѣ; я скорблю уже и о томъ, что вы дали мнѣ право сомнѣваться въ благородствѣ вашего сердца. Я приступлю прямо къ дѣлу. Вы уже полъ-года волочитесь за м-мъ Люскуръ.
— Какъ можете вы этому вѣрить…
— Слушайте. Я старая женщина, чуждая свѣтскихъ интригъ; вы же человѣкъ въ высшей степени искусный; между нами, преимущество на вашей сторонѣ. Тѣмъ не менѣе, не совѣтую вамъ слишкомъ надѣяться на превосходство ваше. Во многихъ случаяхъ женщины не дряхлѣютъ и чрезвычайно смѣтливы. Повторяю вамъ, въ теченіи шести мѣсяцовъ вы стараетесь достигнуть цѣли вашей съ рѣдкимъ постоянствомъ. Поняла ли я васъ? Осмѣлитесь ли вы сказать, что я ошиблась?…
Виконтъ понялъ, что отвѣчать ему отрицаніемъ было бы и неловко и ни къ чему не повело бы; притомъ же самолюбіе его воспрещало ему разъигрывать передъ старухой роль школьника, испуганнаго при видѣ розокъ учителя.
— Если вы требуете отъ меня исповѣди, отвѣчалъ онъ твердымъ голосомъ: — я согласенъ вамъ признаться, что я люблю М-me де Люскуръ.
— Она не можетъ васъ слышать, отвѣчала маркиза: — и потому страстное выраженіе вашего голоса неумѣстно; теперь позвольте васъ просить отвѣчать на мой вопросъ, откровенно, положа руку на сердце, любите ли вы истинно мою невѣстку?
— Мнѣ кажется, что самая моя исповѣдь можетъ служить тому ручательствомъ.
— Положимъ даже, что вы правду говорите, хотя я въ томъ до сихъ поръ очень сомнѣвалась; въ такомъ случаѣ позвольте мнѣ помочь вамъ читать въ сердцѣ вашемъ. Забудьте на-время, что я теща м-мъ Люскуръ, и поговоримъ объ этомъ обстоятельствѣ какъ-будто мы въ немъ не участники. Я понимаю страсть въ молодомъ человѣкѣ; молодость, неопытность его могутъ оправдать; но въ ваши годы, съ вашимъ знаніемъ свѣта, съ высокимъ вашимъ умомъ быть обманутымъ своими чувствами — непростительно. Вы не любите; во всемъ этомъ одно самолюбіе ваше играетъ роль; оно задѣто, а не сердце ваше. Если вѣрить городскимъ слухамъ, вамъ надоѣли успѣхи въ парижскомъ свѣтѣ; невѣстка моя молода и хороша; изъ глуши деревни, вступая въ свѣтъ, она показалась вамъ достойной разсѣять на время однообразность вашихъ свѣтскихъ успѣховъ.
— А! маркиза! вскричалъ сорока-лѣтній волокита: — какую я въ вашихъ глазахъ играю жалкую роль.
— Поведеніе ваше мнѣ точно кажется жалкимъ, холодно замѣтила маркиза: — и самое искреннее желаніе мое убѣдить васъ въ правильности моего сужденія. Вы видите, что я поняла ваши намѣренія; объяснить вамъ въ свою очередь мои намѣренія было бы безполезно. Вы всегда во мнѣ найдете неутомимаго и бдительнаго противника; я мать, охраняющая честь сына; она сто разъ дороже для меня жизни. Съ этой минуты я считаю васъ врагомъ и предувѣдомляю, что я буду осторожна. Теперь будьте въ свою очередь откровенны, чего вы надѣетесь?
— Я слишкомъ много уважаю м-мъ Люскуръ, чтобы смѣть надѣяться…. сказалъ Виконтъ, не слишкомъ увѣреннымъ голосомъ.
— Итакъ, вы сознаетесь, что съ вашей стороны надежда на успѣхъ — обида для м-мъ Люскуръ. Чего же вы добиваетесь? Я никогда не предполагала найти въ васъ рыцарскаго самоотверженія въ любви.
Не отвѣчая на вопросъ, Шуази принужденно улыбнулся.
— Вы видите сами, за какое вы взялись неправое дѣло. Я вамъ впрочемъ очень благодарна за мнѣніе ваше о моей невѣсткѣ. Я бы никогда не могла простить вамъ обиднаго на ея счетъ мнѣнія. М-мъ Люскуръ женщина съ умомъ, сердцемъ и благородствомъ; ея высокій разумъ замѣнитъ недостающую ей опытность. Я надѣюсь, что вы не приписываете мою откровенность опасеніямъ, на которыя бы она имѣла право негодовать; но вы знаете лучше моего, что свѣтскіе толки часто такъ неосновательны, что необходимо соблюдать самую строгую осторожность въ предотвращеніе ихъ; мало того, что дѣйствительность неукоризненна, должно стараться не давать ни малѣйшаго повода къ злымъ сужденіямъ; однимъ словомъ, если бы я не боялась упрека въ педантизмѣ, я бы сказала, что жену Кесаря не должно подозрѣвать.
— Что спорить съ женщиной, подумалъ виконтъ: — которая сравниваетъ своего сына съ Кесаремъ?
Маркиза замолчала, чтобы дать своему собесѣднику время отвѣчать; послѣ нѣсколькихъ секундъ молчанія, она продолжала болѣе тихимъ голосомъ и съ улыбкой, не лишенной еще привлекательности.
— Не правда ли, что проповѣдь моя была слишкомъ длинна; она вамъ навѣрное надоѣла; вы не привыкли слышать подобныя рѣчи. Признайтесь, что въ эту минуту вы меня ненавидите. Однако, несмотря на преклонные мои годы, у меня своего рода кокетство; я не хочу, чтобъ вы меня ненавидѣли. Неужели нѣтъ возможности остаться намъ друзьями? Оттого, что я не вѣрю вашей страсти, изъ этого еще не слѣдуетъ, чтобы я сомнѣвалась въ благородныхъ вашихъ чувствахъ. Одно ваше слово можетъ все измѣнить и совершенно меня успокоить. Слова этого я требую отъ васъ настоятельно. Въ Парижѣ есть много женщинъ, которыя будутъ счастливы, сдѣлавшись предметомъ вашихъ поклоненій. Докажите мнѣ, что я не ошиблась, полагая, что сердце ваше способно сочувствовать благородному порыву. Уваженіе старой женщины, я знаю, высоко не цѣнится и не можетъ заплатить вамъ равной цѣною за благородный вашъ поступокъ; но посудите сами, вы сами сознаетесь, что не можете надѣяться на взаимность со стороны моей невѣстки; я вамъ предлагаю выборъ между стыдомъ неудачи и достоинствомъ самопожертвованія. Вамъ нечего колебаться.
Въ продолженіи всего этого монолога Шуази въ досадѣ рвалъ пуговицу на своемъ жилетѣ.
— Судьбой рѣшено, что старухи всегда будутъ пагубны побѣдоносцамъ, сказалъ онъ про себя, въ бѣшенствѣ: — каждое слово этой почтенной шестидесятилѣтней дамы падаетъ мнѣ на голову какъ черепица на голову Пирра. Нужно сознаться, что я разбитъ на-голову; остается мнѣ съ честью ретироваться.
— He-даромъ, маркиза, сказалъ онъ: — вы расчитывали на благородство моихъ чувствъ. Вы меня слишкомъ строго осудили, приписывая охотнѣе мое поведеніе холодному расчету, чѣмъ увлеченію страсти; но сознаваясь, что моя вина не менѣе важна, я не имѣю права жаловаться. Сознаваясь въ моей винѣ, я готовъ ее загладить. Если я безъ успѣха противился чувству, болѣе истинному, чѣмъ вы полагаете, я буду имѣть по-крайней-мѣрѣ довольно надъ собою воли, чтобы побѣдить его нынѣ, и успокоить васъ на-всегда. Я клянусь вамъ исполнить всѣ ваши требованія, какія бы они ни были.
— Прекрасно, отвѣчала маркиза, придавая энергическое выраженіе своимъ словамъ: — вы говорите, какъ слѣдуетъ честному человѣку. Я рада видѣть, что не ошиблась въ васъ….
— Что вы мнѣ предписываете? сказалъ виконтъ, стараясь скрыть свое неудовольствіе подъ приличной улыбкой: — Изгнаніе? Назначьте мнѣ мѣсто. Я отсюда уѣду, куда вамъ угодно: въ Испанію, въ Германію, въ Англію. Требуете ли вы, чтобъ я заболѣлъ и отправился въ Гіеръ умереть со скуки?
— Я не сомнѣваюсь въ искуствѣ вашемъ разъигрывать различныя роли, сказала смѣясь м-мъ Гордань: — но вы такъ мало походите на чахоточнаго, что никого въ томъ не обманете. Впрочемъ я и сама не хочу разстроивать вашихъ дѣлъ и намѣреній. Я ничего особеннаго отъ васъ не требую; прошу васъ даже навѣщать насъ по прежнему; измѣненіе вашихъ привычекъ и поведенія можетъ быть замѣчено и перетолковано. Будьте увѣрены, любезный виконтъ, что то, что вамъ теперь кажется столь затруднительнымъ, будетъ для васъ современемъ предметомъ истиннаго внутренняго самодовольствія.
Шуази всталъ.
— Позвольте мнѣ, отвѣчалъ онъ, съ видомъ глубокаго уваженія: — если я когда-нибудь вздумаю жениться, предоставить вамъ выборъ моей невѣсты.
— Вы находите, что у меня счастливая рука? сказала смѣясь маркиза.
— Развѣ я стою этой насмѣшки?
— Я въ свою очередь не въ своемъ правѣ. Вы такъ благородно со мной поступили, что мнѣ жалко было бы васъ оскорбить словомъ; но вы должны простить мнѣ мою радость, потому-что вы сами тому причиною. Итакъ, обоюдное прощеніе и разстанемся друзьями.
Шуази наклонился къ рукѣ, которую протянула къ нему м-мъ Гордань, и прижалъ ее къ губамъ съ почтительною любезностію.
— До свиданія, сказала она привѣтливымъ голосомъ.
Поклонившись еще разъ, виконтъ вышелъ изъ комнаты; въ то самое время, какъ онъ отворилъ дверь, онъ увидѣлъ м-мъ Люскуръ въ сосѣдней комнатѣ. Онъ заперъ дверь и быстро подошелъ къ графинѣ, которая стояла передъ нимъ, покрытая яркимъ румянцемъ; прежде нежели она успѣла сдѣлать малѣйшее сопротивленіе, онъ взялъ ея руку и вложилъ въ нее записочку.
Шуази, какъ человѣкъ опытный, не любилъ любовныхъ записокъ, но зналъ, что разъ написавши, опасно прекратить переписку, потому-что въ любви письма нравятся не качествомъ, а количествомъ.
М-мъ Люскуръ, пораженная нѣсколько времени дерзостью его, бросила наконецъ съ негодованіемъ записку на паркетъ. Шуази даже не нагнулся, чтобы поднять ее; но, удаляясь, съ неподражаемою непринужденностью, онъ оглянулся у дверей и наконецъ исчезъ, самодовольно улыбаясь: онъ замѣтилъ, что графиня наступила ногой на записку.
Оставшись одна, Флавія отослала вошедшаго въ то время лакея, подняла письмецо и вошла въ комнату съ негодованіемъ.
— Что съ вами? спросила м-мъ Гордань: — вы меня ослѣпляете вашимъ яркимъ румянцемъ и блестящими глазами.
— Я пришла вамъ сознаться въ проступкѣ моемъ; я надѣюсь, что вы меня извините: я была за дверью и все слышала.
— И вы слышали не очень пріятныя для васъ рѣчи, отвѣчала маркиза: — это васъ отъучитъ другой разъ подслушивать у дверей.
— Я узнала, что вы нѣжнѣйшая и снисходительнѣйшая мать, отвѣчала м-мъ де Люскуръ, подъ вліяніемъ минутнаго увлеченія.
— Объ этомъ и рѣчь кончена, перебила М-мъ де Гордань, съ нѣжнымъ участіемъ родной матери: — слава Богу, каждая изъ насъ исполнила долгъ свой, и я надѣюсь, что теперь и онъ исполнитъ долгъ свой; на этотъ разъ я вѣрю его слову.
— Вотъ вамъ въ томъ доказательство, сказала Флавія дрожащимъ отъ гнѣва голосомъ и вручая ей письмо виконта.
Маркиза вскочила съ креселъ, и лицо ея выразило въ одно время и злость и радость.
— Онъ меня обманулъ, сказала она съ гнѣвомъ: — вы теперь, не правда ли, осудили его, вы его презираете.
— Я его ненавижу, отвѣчала графиня съ негодованіемъ: — я можетъ быть была и вѣтренна и легковѣрна, но никогда моимъ обхожденіемъ съ нимъ не давала ему права меня обидѣть; онъ насильно заставилъ меня взять это письмо; онъ мнѣ первый разъ пишетъ, и вы видите, что я письма не читала.
— Это уже второе письмо, сказала м-мъ де Гордань, вынувъ изъ кармана первую записочку: — и я должна сознаться, что я ее прочла.
Маркиза взяла письма и хотѣла бросить ихъ въ каминъ.
— Если вы, ихъ сожжете, сказала молодая женщина, остановивъ ея руку: — онъ подумаетъ, что я ихъ прочла.
— Вы правы, но не вамъ отдавать ихъ; я возьму это на себя.
Съ этими словами, м-мъ де Гордань положила письма въ карманъ, посадила графиню подлѣ себя, взяла ее за руки и долго говорила съ ней, давая ей материнскіе совѣты съ удивительнымъ краснорѣчіемъ женщины, говорящей о сердечномъ чувствѣ; краснорѣчіе старой маркизы увѣнчалось въ эту минуту полнымъ успѣхомъ.
— Поѣдемъ въ нашу деревню, сказала Флавія, подъ вліяніемъ своихъ чувствъ. — Парижъ мнѣ ненавистенъ, жизнь въ немъ полна развлеченій и обмана. Мнѣ нужны покой и уединеніе; мнѣ кажется, что мнѣ тамъ хорошо, вдали отъ свѣтскаго вихря, въ кругу своихъ, между отцомъ, вами, Максимомъ, который меня истинно любитъ. Уѣдемъ отсюда, я васъ умоляю о томъ.
— Если вы этого требуете, мы поѣдемъ, сказала маркиза: — тѣмъ болѣе обрадованная, что это была ея постоянная мысль, которую она до того не смѣла высказать.
ГЛАВА VII.
правитьВъ этотъ самый день Максимъ Люскуръ, вопреки регулярнымъ своимъ привычкамъ, заставилъ себя ждать къ обѣду. Онъ наконецъ пришелъ, подъ вліяніемъ назидательной проповѣди аббата Ликордера. Сѣвши за столъ, онъ, какъ всѣ односторонніе умы, старался передать своему семейству тѣ впечатлѣнія, подъ вліяніемъ которыхъ самъ находился. Бопре слушалъ рѣчь зятя, съ терпѣніемъ человѣка, который ѣстъ съ апетитомъ; Флавія слушала съ нѣкоторымъ вниманіемъ; м-мъ де Гордань можетъ быть въ первый разъ смотрѣла на сына не съ обычною ей снисходительностью. Невольно увлеченная свѣтскими мыслями, которыя родились въ ея головѣ, вслѣдствіе событій послѣднихъ двухъ дней, маркиза почувствовала, какъ завѣса упала съ ея глазъ. Несмотря на материнское самолюбіе, она, до сихъ поръ ослѣпленная, невольно замѣтила, что длинный сюртукъ Максима, бѣлый его галстухъ, длинные и висячіе его волосы далеко не пристали свѣтскому человѣку; она поняла въ эту минуту, какъ много сынъ ея терялъ въ сравненіи съ блестящимъ виконтомъ де Шуази.
— Онъ никогда не кончитъ, подумала она. — Какая страсть къ спору, въ то время, какъ всѣ съ нимъ согласны. Ему бы слѣдовало быть любезнымъ съ женой, а онъ и не замѣчаетъ, какъ онъ ей надоѣдаетъ. Нужно сознаться, что онъ сегодня прескученъ! Правда, что матери ослѣплены любовью къ дѣтямъ; я никогда такъ не замѣчала, какъ теперь, какъ много недостаетъ моему бѣдному Максиму. Умъ его возвышенный, сердце доброе, характеръ его отличается прямотою, правила его непоколебимы, но наружная форма…. Если бы Максимъ соединялъ съ прекрасными его качествами тѣ свѣтскія достоинства, которыя Шуази такъ во зло употребляетъ, Флавія обожала бы его.
М-мъ де Гордань съ нетерпѣніемъ встала и тѣмъ прервала безконечную рѣчь сына.
На другой день, по приглашенію м-мъ де Гордань, Максимъ вошелъ въ комнату матери.
— Мы вчера рѣшили, сказала она ему: — что вмѣсто того, чтобы ѣхать къ М-мъ Селвъ, мы уѣдемъ къ себѣ въ деревню. Флавія отъ баловъ устала; и мнѣ самой парижская жизнь не годится; мы ѣдемъ на дняхъ, а можетъ быть и сегодня.
— Нельзя ли сегодня отправиться? сказалъ Максимъ радостнымъ голосомъ: — мнѣ такъ хочется возвратиться въ имѣніе наше и снова вести нашу тихую и скромную жизнь. Парижскій шумъ такъ мало согласуется съ моими вкусами и привычками, что я сплю и вижу отсюда уѣхать.
— Ты долженъ однако остаться здѣсь еще нѣсколько времени.
— Неужели я не ѣду съ вами? спросилъ изумленный Люскуръ.
— Ты забываешь нашу тяжбу.
— Но ее рѣшатъ не раньше, какъ черезъ шесть недѣль.
— Да; но въ промежуткахъ этого времени ты долженъ говорить съ нашимъ адвокатомъ, видаться съ судьями. Вспомни, Максимъ, что ты теперь управляешь нашими дѣлами. Тебѣ необходимо остаться въ Парижѣ, до рѣшенія суда.
— И я останусь, если вамъ это угодно, отвѣчалъ послушный сынъ: — но я васъ увѣряю, что это будетъ для меня истинное пожертвованіе. Что я буду дѣлать здѣсь одинъ безъ васъ?
— Неужели ты не найдешь возможности провести время съ удовольствіемъ?
— Я васъ увѣряю, что я чаще буду посѣщать публичную библіотеку, чѣмъ свѣтскія гостиныя.
— Послушай, Максимъ, ты уже слишкомъ ученъ; я должна тебѣ сообщить придуманный мною планъ на-счетъ твоего окончательнаго образованія; къ изученію этихъ новыхъ и совсѣмъ чуждыхъ для тебя предметовъ, я надѣюсь, что ты приложишь все твое стараніе.
— Вы знаете, любезная матушка, что вы мой руководитель во всемъ.
— Я желала бы, чтобъ ты довершилъ свое воспитаніе, недоконченное во многихъ отношеніяхъ, изученіемъ верховой ѣзды, музыки, фехтованія, танцевъ….
— Фехтованіе, танцы? сказалъ Максимъ съ удивленіемъ.
— Ты понимаешь, что я не хочу, чтобъ ты дрался на дуэли или танцовалъ на балахъ. Но всѣ эти упражненія, невинныя сами по себѣ, укрѣпляютъ здоровье, развиваютъ силы и придаютъ движеніямъ тѣла непринужденность, ловкость.
— Итакъ, вы находите, что я очень неловокъ? спросилъ молодой человѣкъ, кусая губы.
— Между неловкостью и непринужденными ловкими манерами много оттѣнковъ; и я тебѣ признаюсь, что я очень буду рада, когда увижу успѣхи твои на этомъ новомъ поприщѣ.
— Пусть другіе говорятъ, что я не обтесанъ и неловокъ, мнѣ все равно; но ваши сужденія для меня святы. И если это вамъ нравится, я вамъ обѣщаю чрезъ нѣсколько времени фехтовать, танцовать, по первому востребованію.
— Перейдемъ къ туалету твоему: гдѣ ты выбиралъ портного? онъ, кажется, взялъ мѣрку твоего платья съ Бопре.
— Я удивляюсь, любезная матушка; вы никогда такъ не занимались моимъ туалетомъ, какъ сегодня, отвѣчалъ Максимъ, посмотрѣвъ на сюртукъ свой, который отличался широкимъ покроемъ. Не сдѣлаться же мнѣ фатомъ.
— Дѣло не въ томъ, чтобы сдѣлаться фатомъ, но пріобрѣсти нѣкоторыя поверхностныя качества свѣтскаго человѣка, которыя необходимы для тебя. И я полагаю, что можно жить неукоризненно и носить платье красиваго покроя. Въ прежнія времена, молодой человѣкъ, при вступленіи въ свѣтъ, бралъ себѣ за-образецъ человѣка съ изящными свѣтскими манерами и старался ему подражать. Я не вижу, почему ты не послѣдовалъ бы ихъ примѣру? Изъ числа твоихъ знакомыхъ трое или четверо могутъ тебѣ на этотъ счетъ дать совѣты прекрасные. Напримѣръ Шуази. Я не говорю здѣсь о его характерѣ, который я не очень уважаю.
— Я васъ могу увѣрить, что Шуази дурно судятъ, отвѣчалъ наивно Максимъ: — что же касается до меня, онъ былъ всегда со мною любезенъ и въ высшей степени деликатенъ; не раздѣляя можетъ быть во многомъ моихъ мыслей, онъ ихъ тѣмъ не менѣе уважаетъ. Прошедшую пятницу, напримѣръ, за обѣдомъ, зная мои привычки, онъ заказалъ столъ постный. Я ему благодаренъ за это уваженіе къ моимъ убѣжденіямъ.
— Я желаю вообще, сказала маркиза: — чтобы въ наше отсутствіе ты посѣщалъ общество молодыхъ людей чаще прежняго. Однимъ словомъ, я хочу, чтобы по возвращеніи твоемъ къ намъ въ деревню, ты насъ удивилъ твоимъ превращеніемъ; это тѣмъ болѣе необходимо, что я увѣрена, что это чрезвычайно понравится Флавіи.
— Изъ всего этого я долженъ заключить, что и вы и жена моя находите меня далеко непривлекательнымъ, отвѣчалъ Максимъ, съ тайной досадой. Впрочемъ, я всегда старался вамъ нравиться и въ этомъ случаѣ употреблю всѣ старанія, чтобы исправить мои недостатки.
Маркиза замѣтила неудовольствіе сына, съ радостью и вмѣетѣсъ тѣмъ съ безпокойствомъ.
— Онъ задѣтъ за-живое, подумала она: — я вижу, что самое лучшее воспитаніе ничто передъ затронутымъ самолюбіемъ. Теперь дай только Богъ, чтобъ онъ не зашелъ слишкомъ далеко!
ГЛАВА VIII.
правитьНа другой день, м-мъ де Гордань съ невѣсткой, въ сопровожденіи г. Бопре, уѣхала изъ Парижа.
Нѣсколько часовъ спустя, Люскуръ пришелъ къ Шуази.
— Вы видите передъ собою круглаго сироту, сказалъ онъ тономъ развязнѣе обыкновеннаго, потому-что совѣты матери успѣли дать уму его новое направленіе.
Узнавъ объ отъѣздѣ тещи и невѣстки, Шуази съ трудомъ пришелъ въ себя отъ удивленія.
— Вотъ бумаги, относительно извѣстнаго вамъ дѣла, которыя матушка поручила мнѣ вамъ передать, продолжалъ Люскуръ, вынимая изъ кармана тщательно запечатанный пакетъ.
Шуази разорвалъ небрежно конвертъ. Между различными дѣловыми бумагами, онъ замѣтилъ пакетъ менѣе другихъ, на которомъ было написано немного дрожащею рукою: «Письма, читанныя только маркизою Гордань и отосланныя ею къ виконту де Шуази, который пойметъ, какъ смѣшна была бы дальнѣйшая переписка, служащая только на потѣху старухѣ».
Сорока-лѣтній волокита прочелъ два раза эту надпись въ остолбенѣніи.
— Позвольте положить эти бумаги ко мнѣ въ столъ, сказалъ онъ Люскуру, стараясь прійти въ себя; и съ этимъ словомъ онъ вошелъ въ спальню и, въ бѣшенствѣ сорвавъ печать съ насмѣшливой приписки, досталъ письма. Держа ихъ въ рукѣ, онъ взглянулъ въ зеркало и лицо, его такъ показалось ему смѣшнымъ, что онъ громко засмѣялся.
— Въ-самомъ-дѣлѣ пресмѣшно, сказалъ онъ про себя. Я пишу женѣ. Теща читаетъ письма. Мужъ мнѣ ихъ приноситъ, не подозрѣвая, въ чемъ состоитъ порученіе. Нечего сказать, старая маркиза — преумная женщина. Но какъ попали къ ней эти записки? сама графиня ихъ отдала? — непонятно: — я о ней возъимѣлъ такое высокое понятіе послѣ того, какъ она съ такой быстротой и такой ловкостью закрыла ногой упавшее на полъ письмо. Итакъ, я долженъ сознаться, что я разбитъ на-голову. Я воображаю, какъ старуха надо мною смѣется. Но я еще и не думаю сдаваться. И не изъ такихъ отчаянныхъ сраженій случалось выходить побѣдителемъ.
По выходѣ Шуази изъ кабинета, Максимъ сообщилъ ему, что онъ принужденъ остаться въ Парижѣ по дѣламъ еще на два мѣсяца. Слова эти родили въ головѣ Шуази маккіавелическую мысль.
— Старуха эта мой злой геній, подумалъ онъ: — она все видитъ, все понимаетъ; до тѣхъ поръ, пока Флавія останется подъ ея вліяніемъ, мнѣ никогда ничто не удастся; пора ей сложить съ себя власть. Графиня давно желаетъ освободиться отъ ея вліянія, остается имѣть на нашей сторонѣ мужа. Случай самый благопріятный. Безъотвѣтное послушаніе Люскура — неминуемое слѣдствіе его воспитанія. Въ два-три мѣсяца, мы постараемся его исправить. Сложивъ съ себя иго матери, онъ попадетъ подъ власть жены. Графиня, любя Парижъ, поселится въ немъ, а старуха будетъ жить въ деревнѣ. Съ того времени какъ мнѣ удастся удалить старуху и имѣть дѣло съ добродѣтелью жены и умомъ мужа, я заранѣе увѣренъ въ побѣдѣ.
На другой день, обдумавъ планъ свой, Шуази явился къ графу Люскуру.
— Со вчерашняго дня я придумалъ очень мудрую вещь, сказалъ онъ ему: — ваше семейство уѣхало; что вамъ оставаться въ этомъ домѣ одному! вамъ это очень дорого обходится; да притомъ грустно жить въ комнатахъ, по отъѣздѣ любимыхъ особъ. Переѣзжайте попросту ко мнѣ; въ моей квартирѣ много комнатъ, и у васъ будетъ то преимущество, что вы не будете одни. Мои друзья Вилларе, Марсене и другіе далеко нескучная молодежь. Впрочемъ вы будете какъ у себя и отъ васъ будетъ зависѣть располагать собою какъ вамъ заблагоразсудится.
— Я увѣренъ, погдумалъ Максимъ: — что мать моя и Шуази вдвоемъ это придумали къ успѣшнѣйшему моему свѣтскому воспитанію. Не вижу причинъ отказаться отъ такого любезнаго предложенія.
Люскуръ на другой день поселился у виконта. По странному стеченію обстоятельствъ, два непримиримые врага, маркиза и Шуази, избрали одинъ путь, хотя цѣли ихъ были крайне противоположны. Максимъ повиновался съ перваго раза данному ему направленію, потому-что послѣднія слова матери произвели на него впечатлѣніе, которое уже глубоко въ немъ вкоренилось, со времени отъѣзда семейства его. Самолюбіе его было обижено; онъ вообразилъ себѣ, что если любящая его мать находила въ немъ недостатки, то эти недостатки легко могли назваться пороками; эта мысль его тѣмъ болѣе огорчила, что онъ подумалъ, что и жена его быть можетъ одинаковаго съ ней мнѣнія.
— Я въ-самомъ-дѣлѣ предурно одѣтъ, сказалъ онъ про себя, взглянувъ въ зеркало.
На другой день, за завтракомъ, онъ сказалъ Шуази съ равнодушнымъ видомъ:
— Укажите мнѣ на вашего портного. Я своимъ недоволенъ.
— Первый шагъ сдѣланъ, подумалъ Шуази. — Мы поѣдемъ, если хотите, вмѣстѣ, я свезу васъ къ нему.
— Если вы такъ любезны, скажите мнѣ, гдѣ можно найти хорошій манежъ? я хочу взять нѣсколько уроковъ верховой ѣзды. Вчера мнѣ было совѣстно рядомъ съ вами ѣхать по бульвару.
— Хорошо, мы проѣдемъ по улицѣ Каде.
— Не правда ли, Гризье, если я не ошибаюсь, лучшій фехтовальный учитель въ Парижѣ?
Послѣ этого вопроса, Шуази нѣсколько времени не отвѣчалъ.
— Для меня необходимо, чтобы онъ зналъ при случаѣ драться на шпагахъ; я не хочу походить на этихъ осторожныхъ соблазнителей, которые, прежде нежели ухаживать за женою, освѣдомляются о храбрости или трусости мужа.
Итакъ, съ перваго же дня началось превращеніе Люскура, отъ котораго маркиза и виконтъ ждали такихъ противоположныхъ послѣдствій. Самолюбіе побудило его сдѣлать первый шагъ на этомъ новомъ поприщѣ; самолюбіе же измѣнило его во многомъ, и онъ сталъ обращать вниманіе на то, что до того считалъ недостойнымъ себя. Невольно сталъ онъ замѣчать съ особеннымъ удовольствіемъ, что наружности его придавали особенную прелесть ловкія манеры и щеголеватый покрой платья. Мало-по-малу усовершенствованіе свѣтскаго его образованія, общество молодыхъ людей, среди которыхъ онъ постоянно жилъ, дали уму его другое направленіе и смягчали ригоризмъ домашняго его воспитанія.
Въ одинъ прекрасный вечеръ, онъ очутился въ ложѣ, въ оперѣ, самъ не давая себѣ отчета, какъ онъ туда попалъ. На вопросъ виконта, что его болѣе всего поражаетъ, «себя здѣсь видѣть», отвѣчалъ онъ, пародируя отвѣтъ венеціянскаго дожа.
Нѣсколько дней спустя, на балѣ, который давалъ Вилларе, послѣдній представилъ его хорошенькой женщинѣ, которая спросила его, вальсируетъ ли онъ?
Послѣ минутной борьбы самолюбія съ ригоризмомъ, первое взяло верхъ, и онъ пошелъ вальсировать. Восхищенный своимъ подвигомъ, онъ цѣлый день мечталъ о вальсѣ и о прекрасныхъ голубыхъ глазахъ вальсёрки. Тутъ же онъ вспомнилъ, что она ему позволила быть у нея.
Сдѣланъ ли былъ имъ визитъ, продолжались ли послѣ того посѣщенія, послужило ли это въ пользу окончательнаго преобразованія добродѣтельнаго молодого человѣка, этого мы рѣшить не можемъ.
Люскуръ жилъ уже три мѣсяца у виконта и былъ съ нимъ въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ. Дѣло его было кончено; прошли три недѣли, а онъ и не думалъ ѣхать въ деревню и въ письмахъ къ матери и женѣ находилъ всегда предлогъ оставаться въ Парижѣ.
Въ одно утро, м-мъ де Гордань, получивъ по почтѣ раздушенное письмо сына, въ тотъ же вечеръ отвѣчала ему, что важныя семейныя обстоятельства требуютъ немедленнаго его возвращенія въ деревню.
ГЛАВА IX.
правитьВъ одинъ прекрасный іюльскій день, почтовая карета быстро въѣхала на дворъ деревяннаго дома, гдѣ проходили въ это время маркиза съ невѣсткой. При видѣ Шуази, который первый вышелъ изъ кареты, обѣ женщины остолбенѣли отъ удивленія; за нимъ вышелъ Максимъ, котораго рѣшительно нельзя было узнать. Короткій дорожный сюртукъ обрисовывалъ его талію; шейный черный платокъ завязанъ былъ съ рѣдкимъ искусствомъ; бѣлокурые волоса, завитые по послѣдней модѣ, обрисовывали высокій его лобъ; глаза его, прежде вялые, блестѣли яркимъ свѣтомъ. Молодой человѣкъ ловко прыгнулъ на-земь и бросился въ объятія матери, которую нѣжно поцаловалъ. Когда пришла очередь Флавіи, онъ такъ крѣпко прижалъ ее къ груди своей, что молодая женщина отступила, вся покраснѣвъ.
М-мъ де Гордань забыла присутствіе Шуази и жадно, съ материнскою нѣжностью, къ которой примѣшивался нѣкотораго рода страхъ, смотрѣла на сына, невольно любуясь имъ.
Въ продолженіи дня, Максимъ, къ удивленію своего семейства, говорилъ свободно, непринужденно, разсказывалъ парижскія новости, толковалъ о политикѣ, о литературѣ, коснулся модъ, конскихъ скачекъ. Слушая его, маркиза задумывалась.; Флавія слушала его съ непривычнымъ ей вниманіемъ; Бопре, при каждой остроумной выходкѣ зятя, потиралъ себѣ руки съ довольнымъ видомъ. Шуази смотрѣлъ лукаво на присутствующихъ, въ полной надеждѣ, что они всѣ будутъ служить ему орудіемъ къ достиженію цѣли.
Послѣ обѣда, проливной дождь помѣшалъ гулянью; Бопре предложилъ виконту партію на бильярдѣ. Чрезъ нѣсколько времени Люскуру удалось выиграть у него двѣ партіи.
— Я вижу, сказавъ ему Бопре: — что вы даромъ не потеряли времени въ Парижѣ; вы пріобрѣли бы полное мое уваженіе, если бы умѣли драться на рапирахъ.
— Попробуемъ, сказалъ Люекуръ.
Тесть и зять надѣли маски, перчатки и взяли каждый рапиру въ руку.
На этотъ разъ молодой человѣкъ былъ побѣжденъ старымъ атлетомъ, но, не-смотря на это, дрался съ такимъ искусствомъ, что Бопре, снявъ маску, сказалъ своему противнику: послѣ сраженія цалуются. Тесть съ зятемъ дружески поцаловались.
— Недурно, продолжалъ Бопре: — въ три мѣсяца вы сдѣлали удивительные успѣхи. Честь вамъ и слава. Не находишь ли ты, что твой мужъ перемѣнился къ лучшему и сдѣлался чрезвычайно милъ, спросилъ Бопре, обращаясь къ дочери, которая съ любовью смотрѣла на пріятное лицо Люскура, оживленное румянцемъ.
Съ самого пріѣзда, Шуази обхожденіемъ съ маркизой и невѣсткой ея далъ имъ замѣтить, что онъ проситъ забыть прошлое; но вечеромъ глаза его искали въ глазахъ Флавіи участія, котораго онъ имѣлъ право требовать тому три мѣсяца. Молодая женщина избѣгала всячески взгляда виконта.
Люскуръ, дѣлая видъ, что ничего не замѣчаетъ, съ безпокойствомъ глядѣлъ на эту нѣмую, но выразительную сцену. На другой день, взявъ сорока-лѣтняго волокиту въ сторону,
— Любезный другъ, сказалъ онъ ему, съ холодной улыбкой: — я такъ одолженъ вамъ за тѣ уроки, которые вы мнѣ давали, что я не знаю чѣмъ изъявить вамъ мою благодарность.
— Вы смѣетесь, сказалъ Шуази: — вы мнѣ ничего не должны.
— Болѣе чѣмъ вы думаете. Я вамъ одолженъ зоркимъ взглядомъ. Доказательствомъ тому служитъ то, что я вчера вечеромъ и сегодня утромъ замѣтилъ, что вы преслѣдуете мою жену взглядами, которые не допускаются свѣтскими правилами.
— Змѣя, которую я согрѣлъ на груди моей, подумалъ Шуази.
— Послушайте, сказалъ Люскуръ: — я согласенъ, что я въ долгу у васъ; сознайтесь, что уплата долга мнѣ не можетъ быть по сердцу. Жена моя разсказала мнѣ нѣкоторыя обстоятельства, которыя мы постараемся забыть; и потому останемся друзьями, но съ условіемъ, чтобы вы обратились съ вашей страстью къ другому, болѣе достойному предмету.
Немедленно по окончаніи непріятнаго для него разговора съ мужемъ, Шуази встрѣтился съ тещей.
— У меня есть просьба къ вамъ, сказала она ему. Можетели вы взять на себя исполнить нѣкоторыя порученія мои въ Парижѣ?
— Эти порученія, я полагаю, не требуютъ отлагательства? сухо спросилъ Шуази.
— Да. Я вамъ очень буду благодарна за исполненіе ихъ. Я забыла еще изъявить вамъ всю мою признательность, продолжала маркиза: — вы говорили въ свѣтѣ, что хотите довершить воспитаніе графини Діоскуръ. Видя невозможность въ томъ успѣть, вы рѣшились дать нѣсколько хорошихъ совѣтовъ сыну моему. Я надѣюсь, что вы имъ довольны; не правда ли, онъ сдѣлалъ большіе успѣхи? мнѣнія всѣхъ насъ на этотъ счетъ совершенно согласны; вы должны гордиться вашимъ ученикомъ.
— Ваши порученія исполнены будутъ завтра, сказалъ хладнокровно Шуази: — я намѣренъ сегодня же вечеромъ отправиться въ Парижъ; что же касается до признательности вашей, я сознаюсь, что вы мнѣ во многомъ одолжены.
— Объясните мнѣ вашу мысль; она должна быть чрезвычайно оригинальна.
— Я увѣренъ, что вы меня поймете, отвѣчалъ Шуази, подумавъ немного: — вотъ она: я давно уже потерялъ надежду нравиться графинѣ Люскуръ, но вмѣстѣ съ тѣмъ не хотѣлъ, чтобы и другой питалъ надежду, по моему убѣжденію, несбыточную. Свѣтская опытность, которую пріобрѣлъ мужъ ея въ моемъ обществѣ, будетъ вамъ порукою, что сынъ вашъ своимъ поведеніемъ въ отношеніи къ графинѣ удалитъ отъ нея обожателей, которые, подобно мнѣ, расчитывали бы на его неопытность.