ДЛЯ СЦЕНЫ.
правитьИЗДАНІЕ ВИКТОРА АЛЕКСАНДРОВА.
правитьОТЪ ИЗДАТЕЛЯ.
правитьКомедія: «Тетя Лиза», — передѣлана изъ нѣмецкой пьесы И. Линдау «Tante Therese», изображающей грустную, но въ тоже время и ободряющую, картину любви пожилой дѣвушки въ молодому художнику. Любящая дѣвушка, однако, скрываетъ свое чувство, тѣмъ болѣе, что подъ конецъ узнаетъ о любви самого художника къ ея племянницѣ. Личность тети Лизы, чувствующей, что она уже по годамъ не пара любимому человѣку, самоотверженно подавляющей свою любовь и тайно помогающей оскорбившему ее брату, очень симпатично поставлена и составляетъ одну изъ самыхъ благодарныхъ сценическихъ ролей для артистокъ между 30 и 40-лѣтнимъ возрастомъ. Въ пьесѣ есть нѣсколько патетическихъ моментовъ, хорошая серьезная роль старика, молодаго художника, беззаботной счастливой юной дѣвицы и друг. Пьеса противъ подлинника значительно измѣнена; въ ней есть нѣсколько новыхъ лицъ и самый діалогъ во многихъ мѣстахъ написанъ заново, свой, русскій.
ТЕТЯ ЛИЗА.
правитьМихаилъ Петровичъ Планищевъ.
Лена — его дочь.
Елизавета Петровна Планищева — дѣвушка, около тридцати трехъ лѣтъ, сестра его.
Иванъ Филипповичъ Гвоздаревъ — богатый фабрикантъ.
Серафима Николаевна — его жена.
Павелъ Павлычъ Тишинскій — занимается коммерческими дѣлами.
Рафаилъ Андреичъ Мининъ — художникъ.
Семенъ Сергѣичъ Барашковъ — земскій врачъ.
Дрожиловъ, Балясинъ, знакомые Гвоздарева.
Маша — горничная Елизаветы Петровны.
Слуга Планищева.
Гости и слуги.
ПЕРВОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьМихинъ. Тетя! Тетичка!.. Куда-же это вы спрятались?
Елизавета Петровна. (За сценой.) Я не одѣта; подождите немного, я сейчасъ буду готова.
Михинъ. Тетя, тетя! Вѣдь ужь девятый часъ вечера… это вы цѣлый-то день…
Елизавета Петровна. (Выглянувъ въ дверь.) Хожу неряхой!.. Что дѣлать? Я сегодня хозяйствомъ занималась, кое-какой порядокъ новый вводила у себя… некогда было.
Скрывается.
Михинъ. Наряжайтесь, какъ можно лучше, тетя; вы и не ожидаете, какого я вамъ гостя привелъ.
Елизавета Петровна[1]. Неужели?
Михинъ. Да-съ; какже вы ему обрадуетесь, увидите. (Говоритъ въ дверь, направо.) Входи! Елизавета Петровна сейчасъ явится.
Входитъ Барашковъ.
Елизавета Петровна. Кто-жь такой, этотъ гость?
Михинъ. Не скажу; это будетъ вамъ сюрпризъ. Слышите!
Елизавета Петровна. Слышу.
Барашковъ. (Осматривая комнату.) Ты не повѣришь, до чего я взволнованъ. Эта комната, вся эта обстановка…
Михинъ. Совершенно тѣ-же, что были тогда. Да, тетя Лиза перемѣнъ не любитъ.
Барашковъ. Два года я не былъ здѣсь; цѣлыхъ два года! а мнѣ кажется, точно это было вчера, когда я въ послѣдній разъ… Вѣришь-ли? Я чувствую даже, что, какъ будто помолодѣлъ.
Михинъ. (Улыбаясь.) Еще-бы тебѣ не помолодѣть! Ужь отъ одного ожиданія встрѣтиться съ тетей Лизой… знаю я твою слабость къ ней, знаю…
Барашковъ. Да что ты ее все тетей называешь? Какая она тебѣ тетя?
Михинъ. Я и самъ не знаю, Почему я ее такъ зову… какъ-то тепло, задушевно, звучитъ это названіе и… ужь очень оно къ ней идетъ: тетя.. Бываютъ, мой другъ, такія женщины, которыхъ, при всемъ желаніи, никакъ нельзя себѣ представать ни любовницами, ни женами, ни матерями; такъ ужь онѣ, какъ будто, родились на свѣтъ тетеньками… и Елизавета Петровна, по моему, именно изъ числа такихъ особъ.
Барашковъ. Ну, я съ этимъ не согласенъ.
Михинъ. Право такъ. Недѣли три тому назадъ, я даже невольно разсмѣялся, когда узналъ, что Елизавета Петровна оказывается дѣйствительно тетей, что у нея есть настоящая племянница. Да! И какая племянница! дѣвушка самая очаровательная.
Барашковъ. Должно быть, дочь ея брата, Михаила Петровича Планищева.
Михинъ. Я отца не знаю, я у нихъ не бывалъ, я ее встрѣчалъ у общей нашей знакомой… у госпожи Гвоздаревой…
Барашковъ. И здѣсь?
Михинъ. Нѣтъ, она у тети Лизы не бываетъ… тутъ какая-то тайна, — и я объ этомъ тетю не спрашиваю; я и самъ пока храню отъ нея мое новое знакомство втайнѣ.
Барашковъ. Почему такъ?
Михинъ. Въ двухъ словахъ не объяснишь, надо разсказать все происшествіе. Ты то долженъ его знать; во первыхъ, потому, что ты мнѣ другъ, во вторыхъ, ты мнѣ можешь быть полезенъ; погоди! (Подходитъ жъ двери.) Тетя, вы скоро?
Елизавета Петровна. (За сценой.) Имѣйте секунду терпѣнія!
Михинъ. Секунду, — это значитъ добрыя десять минутъ; я успѣю разсказать. Садись, слушай, вотъ какъ было дѣло: Я, братъ, въ нынѣшнемъ году прославился… можетъ быть, ты ужь слышалъ… лѣтомъ я проработалъ надъ небольшой картинкой. Тетя Лиза мнѣ съ улицы откуда-то привела нищенку-дѣвочку, но до того типичную, съ немножко испуганнымъ личикомъ, что я съ нея написалъ прехорошенькій этюдъ, и пустилъ его на выставку, подъ названіемъ «Сиротка». Картинка эта сразу всѣмъ понравилась, объ ней заговорили по всей Москвѣ… я ее даже за полторы тысячи продалъ, ей Богу!
Барашковъ. Какже, въ газетахъ читалъ, и отъ души радовался за тебя.
Михинъ. Ты можешь вообразить мое восхищеніе. Первый успѣхъ, ты понимаешь, что это такое? Во все время, пока моя «Сиротка» стояла на выставкѣ, я каждый день ходилъ прислушиваться къ сужденіямъ публики… И вотъ, одинъ разъ…
Барашковъ. Ну? Что-же ты остановился?
Михинъ. Постой… (Прислушиваясь у двери налѣво.) Нѣтъ, мнѣ показалось… должно быть еще не готова… Какова у нея секунда? (Говоритъ нѣсколько тише.) Такъ вотъ, стоялъ я неподалеку отъ моей картины, и вижу, подходятъ къ ней двѣ дамы: одна красивая, очень нарядная барыня, съ явнымъ видомъ замужней женщины, другая — совсѣмъ молоденькая дѣвушка. Замужняя восторгалась особенно выраженіемъ лица моей «Сиротки». Чувствуете-ли вы, Леночка, говорила она, какъ художникъ хорошо изобразилъ въ этомъ ребенкѣ печаль одиночества?.. Дѣвушка долго глядѣла молча и сосредоточенно; потомъ сказала: «я ничего не понимаю въ живописи, до эта картинка мнѣ ужасно нравится и я Тотова бы за нее расцѣловать художника». Не знаю, какой бѣсъ подтолкнулъ меня и невольно сорвалось съ языка: «нѣтъ, ужь эта награда слишкомъ велика»… Именно вотъ эти глупыя слова!.. Барыни мои вздрогнули, переглянулись…
Барашковъ. Да, братъ, немножко неловко.
Михинъ. Я такъ переконфузился, что сталъ извиняться и даже отрекомендовалъ себя… Глупѣй вести себя нельзя было; но мнѣ въ этомъ раскаиваться не пришлось. Вообрази, на другой-же день ко мнѣ является нѣкто Иванъ Филипповичъ Гвоздаревъ, объясняетъ, что онъ состоитъ въ должности супруга вчерашней прекрасной дамы и проситъ меня писать съ нея портретъ; я, разумѣется, не отказался, и даже, тотчасъ-же приступилъ къ работѣ. Ты догадывается почему?.. Познакомиться, бывать въ домѣ Гвоздаревой, — значитъ имѣть возможность видаться съ Еленой.
Барашковъ. Въ которую ты влюбился за то, что она тебя хотѣла разцѣловать?
Михинъ. О, меня обворожило ужь ея сосредоточенное вниманіе; и когда потомъ я сталъ встрѣчаться съ ней у Гвоздаревой и узналъ ее ближе… Ахъ, какая дѣвушка! Семенъ… сколько ума въ ней сколько сердца!.. душевной теплоты!.. какой природный вкусъ, художественное чутье!..
Барашковъ. Прекрасно, любезный другъ, но если ужь ты такъ растаялъ, ты же не остановишься на одномъ такомъ знакомствѣ, захочешь идти дальше? и я не понимаю почему-же ты это все скрывалъ отъ Елизаветы Петровны!
Михинъ. Потому, что съ тетей Лизой во всѣхъ такихъ вещахъ надо быть очень осторожнымъ. Она никогда мнѣ не говорила о своихъ родныхъ, никого изъ нихъ я у нея не встрѣчалъ, — ясно, что въ семействѣ Планищева что-то расклеилось… почемъ я знаю, насколько, — и что именно? Скажешь не подумавши, сдѣлаешь непріятность.
Барашковъ. Забавно! Значитъ, тетка не знаетъ, что ты знакомъ съ племянницей, и племянница не вѣдаетъ, что ты друженъ съ тетушкой?
Михинъ. Да. Тетя Лиза, при всемъ расположеніи ко мнѣ, бываетъ иногда капризна; у нея есть свои странности. Напримѣръ: сказалъ я ей, что пишу портретъ Гвоздаревой, такъ она мнѣ это почти запретила.
Барашковъ. Вотъ какъ!
Михинъ. Мнѣ иногда таки приходится и прилгнуть, когда она спрашиваетъ, куда я иду, или гдѣ былъ; а то попробуй-ка я сказать правду, — бѣда! Она замучитъ и себя и меня.
Маша. Вы здѣсь? а я васъ въ вашей комнатѣ ищу. (Входить.) Вотъ-съ вамъ письмо принесли.
Михинъ. А! пожалуйте!
Пробѣгаетъ письмо.
Маша. Отвѣта не будетъ?
Миханъ. Скажите, что хорошо; кланяйтесь.
Маша. И на словахъ приказали сказать, чтобы непремѣнно вы были.
Михинъ. Хорошо, хорошо.
Маша. Сейчасъ видно, что отъ важныхъ гос` подъ, — лакей такой высокій, степенный.
Махинъ. Да хорошо, Маша, ступайте!
Михинъ. Ну, вотъ! Какъ и нужно! Милый другъ, ты на сегодняшній вечеръ приглашенъ. Сегодня имянины этой Гвоздаревой и, конечно, я тамъ буду, чтобы встрѣтиться съ моей Леночкой… Ты пріѣхалъ какъ нельзя болѣе кстати, ты мнѣ нуженъ на этой вечеринкѣ, и потому я сдѣлалъ такъ. Да вотъ лучше письмо… Слушай: «Мой милый художникъ, вашъ другъ всегда будетъ у насъ желаннымъ гостемъ, приводите его, — ждемъ васъ обоихъ непремѣнно. Ваша Серафима».
Барашковъ. Какъ-же такъ?
Михинъ. Ты слышалъ: «Ждемъ непремѣнно». Стало быть, отказа не принимается… и живутъ Гвоздаревы тутъ рядомъ, — вонъ напротивъ; ихъ окна отсюда видны
Барашковъ. Да я пожалуй, — пойдемъ… Но предупреждаю: на какую-нибудь помощь мою ты много не надѣйся; я неуклюжій провинціалъ.
Михинъ. Это ужь предоставь мнѣ судить… Тетя идетъ!.. Смотри, отъ нея секретъ.
Елизавета Петровна. (Одѣта просто, во съ большимъ вкусомъ; платье темное.) Ахъ, докторъ! (Подаетъ ему руку.) Вотъ, въ самомъ дѣлѣ, пріятный сюрпризъ. Очень рада васъ видѣть. Какими судьбами вы въ Москвѣ?
Барашковъ. Пріѣхалъ старыхъ друзей навѣстить; а немножко и по дѣлу.
Михинъ. И остановился у меня. Значитъ, и онъ теперь вашъ сосѣдъ по меблированнымъ комнатамъ.
Елизавета Петровна. Прекрасно. А какое дѣло васъ призвало сюда?
Барашковъ. Мнѣ надо поговорить съ вашимъ братцемъ, Михаиломъ Петровичемъ, на счетъ его имѣнія: Кудиново.
Елизавета Петровна. Ахъ, это жалкое Кудиново! Сколько денегъ на него пошло, — а что толку? когда братъ развяжется съ этимъ несчастнымъ имѣніемъ!?
Барашковъ. Ну, вы этого желаете напрасно: вы Кудиновымъ не шутите, — въ этомъ имѣньицѣ открываются новыя статьи доходныя.
Елизавета Петровна. Ужь не золотые-ли пріиски?
Барашковъ. (Улыбаясь.) Хоть и не золотые, хоть и погрубѣе будутъ, но все-таки пріиски не безполезные, и вашъ братецъ, останется ими доволенъ.
Елизавета Петровна. Дай Богъ… А вы поправились, докторъ, пополнѣли; ну разсказывайте, какъ вы проводили время? Вѣдь, кажется, цѣлыхъ два года мы съ вами не видались?
Барашковъ. Два года, полтора мѣсяца и четыре дня.
Елизавета Петровна. А часовъ не считали?
Барашковъ. Смѣйтесь, смѣйтесь, — каково-то мнѣ было? Вѣчно въ работѣ и одному, не съ кѣмъ живымъ словомъ перемолвиться. Я чуть-чуть не захандрилъ въ деревнѣ; даже красоты природы не спасали!.. Не даромъ-же и въ раю было два существа, а не одно.
Елизавета Петровна. Отчего-же вы не женились?
Барашковъ. На комъ?
Михинъ. Тетя… вы предлагаете ему жениться? Да не вы-ли два дня тому назадъ говорили мнѣ…
Елизавета Петровна. (Перебивая.) Вы — совсѣмъ другое дѣло, вы — художникъ; вамъ трудно подыскать невѣсту; искусство не терпитъ брака. Но докторъ, напротивъ: докторъ долженъ жениться; хоть ужь потому, что къ женатому больше довѣрія отъ паціентокъ.
Барашковъ. Ну, ужь еслибъ я женился, то во всякомъ случаѣ не для паціентокъ, а для себя, — по влеченію моего сердца… Вы на этотъ счетъ мой взглядъ знаете, я не въ первый разъ вамъ это говорю.
Елизавета Петровна. Да, кажется, было время…
Барашковъ. Было, Елизавета Петровна, было, — хорошее время было, когда свела меня съ вами судьба у постели вотъ этого юнаго геніи… Онъ былъ при смерти, я явился лечить его, вы съ материнскою заботливостію за нимъ ухаживали… Помните, сколько грустныхъ дней, сколько безпокойныхъ ночей провели мы вмѣстѣ, дѣлили и страхъ, и радость!? Мы сблизились съ вами, какъ добрые товарищи… Да, трудно мнѣ было потомъ оставлять Москву и разставаться съ тѣмъ, что мнѣ дороже всего на свѣтѣ! Помните, Елизавета Петровна?..
Елизавета Петровна. Помню все, — даже нашъ прощальный разговоръ; я вамъ сказала тогда: любовь, которую можетъ побѣдить разлука, — не любовь. И я была права, вы это доказали.
Барашковъ. Почемъ знать?
Елизавета Петровна. (Михину, который, между тѣмъ, усѣлся у она и погрузился въ глубокую задумчивость.) Рафаилъ Андреичъ! Что вы тамъ дѣлаете? О чемъ задумались?
Михинъ. (Какъ-бы просыпаясь.) Кто? Я? Ахъ, боже мой! Да такъ… это иногда бываетъ, что…
Елизавета Петровна. Нечего, нечего; я замѣтила: вы заглядываетесь въ чужія окна, къ нашей сосѣдкѣ, — къ очаровательной Серафимѣ!
Михинъ. (Возвращаясь.) Скажите, тетя, почему вы такъ ненавидите эту мадамъ Гвоздареву?
Елизавета Петровна. Потому что она холодная, бездушная кокетка, и мнѣ больно видѣть, что одинъ изъ моихъ лучшихъ друзей записывается въ число ея ухаживателей.
Михинъ. Позвольте тетя, — кокетка, вѣдь, это широкое слово. Въ какихъ проступкахъ вы ее осуждаете?
Елизавета Петровна. За ней проступковъ нѣтъ. Серафима Николаевна слишкомъ умна, чтобы не показаться въ глазахъ свѣта непогрѣшимой; было бы приличіе соблюдено! И посмотрите, всѣ объ ней отзываются прекрасно: какая любезная и милая дама!.. Глупые люди не хотятъ и видѣть, что эта милая дама изъ одной гадкой прихоти способна заманчивымъ словомъ, кокетливымъ жестомъ, увлечь неопытнаго юношу или мягкосердечнаго старца… что она будетъ радоваться и тѣшиться ихъ страданіями и находитъ все это вполнѣ честнымъ, — невинной шуткой, достойной похвалы. Никто знать не хочетъ, что для этой милой женщины нѣтъ ничего святаго: разссорить людей самыхъ близкихъ, самыхъ преданныхъ другъ другу, разбить семью, — это все для нея ничего не значитъ; только бы показать силу своей красоты и ничтожество своихъ поклонниковъ.
Михинъ. Тетя, тетя, съ какимъ негодованіемъ вы это говорите!
Елизавета Петровна. Вы разсердили меня.
Жихинъ. Но позвольте, вы меня удивляете; я привыкъ васъ считать вполнѣ справедливой, не способной говорить по одному только личному впечатлѣнію… Кто такъ караетъ людей, какъ вы сейчасъ, тотъ долженъ имѣть на то основы, факты.
Елизавета Петровна. Почемъ вы знаете, что я, ихъ не имѣю?
Жихинъ. Я знаю, что я ихъ не знаю.
Елизавета Петровна. Такъ я вамъ ихъ скажу, — извольте.
Барашковъ. Зачѣмъ? — Это васъ раздражаетъ, будемъ объ другомъ говорить.
Елизавета Петровна. Нѣтъ, я давно ужь хотѣла ему это разсказать; а вы, докторъ, тутъ, не лишній. Вы знаете, я прежде жила вмѣстѣ съ моимъ братомъ, на моихъ рукахъ выросла и воспиталась его дочь, — моя милая Лена; ей было ужь пятнадцать лѣтъ, когда мой братъ познакомился съ Серафимой, еще на взглядъ скромной дѣвушкой; братъ влюбился въ нее и хотѣлъ даже на ней жениться.
Михинъ. Ба! вотъ что!
Елизавета Петровна. Я сразу поняла Серафиму. Я видѣла ея безсердечность, ея лживую привязанность къ брату, ея желаніе пристроиться и блестѣть. Я ужаснулась за брата и за мою Лену, которой хотѣли навязать такую мачиху. Я мучилась, но не могла, не смѣла ничего говорить. Случилось, однако, вотъ что: одна изъ подругъ Серафимы показала мнѣ ея письмо, въ которомъ эта милая невѣста описывала самымъ безпощаднымъ образомъ моего брата и откровенно высказывала, почему она хочетъ за него выйти. Я бросилась къ ней, я уговаривала, я умоляла оставить эту ужасную торговлю. О, еслибъ вы слышали, какъ она мнѣ отвѣчала!.. Я ушла отъ нея уничтоженная, убитая, раздраженная… у меня въ ушахъ до сихъ поръ звучатъ ея слова: «я вамъ это припомню!.» Ну, она и припомнила…
Жихинъ. Какъ?
Елизавета Петровна. Недѣли не прошло, братъ со мной поссорился; я должна была уѣхать отъ него, и вотъ съ тѣхъ поръ я и живу здѣсь, какъ вы знаете.
Жихинъ. Ну, послушайте, и братецъ вашъ хорошъ!
Елизавета Петровна. Онъ только слабый человѣкъ, какъ многіе другіе; ссора со мной не прошла ему даромъ, онъ не женился на Серафимѣ и она пристроилась въ другомъ мѣстѣ, она вышла замужъ за глупаго богача Гвоздарева. Конечно, братъ продолжаетъ немножко таять передъ ней; сдѣлался у нея другомъ дома, ей праздники устраиваетъ, дѣлаетъ подарки… Но это все пустяки! — главное то, что Лена спасена отъ такой маменьки. Ну, Рафаилъ Андреичъ, хороша эта любезная дама, которой вы такъ восхищаетесь?
Жихинъ. Я нисколько не восхищаюсь, тетя, но я не вижу, почему я долженъ быть грубъ съ женщиной, которая со мной предупредительна и любезна.
Елизавета Петровна. Потому, что вы должны уважать себя и нечего вамъ дѣлать у людей, которые недостойны васъ.
Михинъ. А можетъ и есть что… тутъ одно обстоятельство… но я объ немъ не скажу сегодня; слишкомъ много надо разсказывать, а мы спѣшимъ на вечеръ…
Елизавета Петровна. Какъ? Вы не останетесь у меня?
Михинъ. Званый вечеръ, тетя.
Елизавета Петровна. Что значитъ успѣхъ! Видите, докторъ, за Рафаиломъ Андреичемъ гоняются, его ищутъ. Совсѣмъ свѣтскимъ человѣкомъ сталъ; дня прожить безъ общества не можетъ, какъ бывало прежде,. — вотъ здѣсь, въ этой комнатѣ, за мольбертомъ и за кистью. Еще слава Богу, что онъ не мѣняетъ свою меблированную комнату на бога тую квартиру.
Михинъ. Позвольте, тетя, позвольте…
Елизавета Петровна. Нѣтъ, вѣдь, я серьезно очень цѣню, что вы не бѣжите отсюда, серьезно… Я хорошо понимаю, какъ вамъ долженъ быть иногда несносенъ мой надзоръ. (Барашкову.) Скажите, онъ вамъ еще не жаловался на меня? Не говорилъ, что я ему надоѣла моими допросами, заботливостью?
Барашковъ. Отъ него я слышалъ только похвалы вамъ.
Михинъ. А никакъ не колкости, въ родѣ вашихъ.
Елизавета Петровна. Ну, полно, дорогой другъ, не сердитесь, я пошутила… Такъ куда-же?.. Ахъ, вотъ я опять съ допросомъ!
Михинъ. Не стѣсняйтесь; вамъ угодно знать, гдѣ я проведу вечеръ?
Елизавета Петровна. Хотѣла знать, но теперь раздумала… Не надо, не говорите.
Михинъ. Довольно-ли съ васъ того, что я иду не одинъ, а вотъ съ докторомъ, съ моимъ другомъ?
Елизавета Петровна. О, вполнѣ довольно!
Михинъ. Я пойду пріодѣться. Ты только не очень засиживайся съ тетей, я тебя жду.
Барашковъ. Хорошо.
Елизавета Петровна. Рафаилъ Андреичъ, но вѣдь вы еще не совсѣмъ? Вы еще зайдете проститься?
Михинъ. Разумѣется. А насчетъ того, куда мы теперь… Ха, ха, ха! будьте совершенно покойны! (Смѣясь) Кромѣ солидныхъ мужчинъ — никого не узримъ, право!
Елизавета Петровна. Счастливый человѣкъ! веселъ, смѣется…
Барашковъ. А вамъ кто-же велитъ печалиться? Елизавета Петровна, вы меня простите, но я немогу вамъ не сказать: вы губите себя.
Елизавета Петровна. Чѣмъ это?
Барашковъ. Вашимъ одиночествомъ, вашимъ не нормальнымъ образомъ жизни. Разсердились на весь міръ, заперлись въ эти четыре стѣны и Дуетесь на всѣхъ.
Елизавета Петровна. Кто вамъ сказалъ, что дуюсь?
Барашковъ. Ну еще хуже, — страдаете за весь родъ человѣческій. А право, не всѣ-же на свѣтѣ злодѣи и не одинъ Михинъ хорошій человѣкъ! Я, какъ врачъ, говорю: это даже для вашего здоровья вредно, вы должны развлекаться, выѣзжать…
Елизавета Петровна. Я и выѣзжаю, — куда мнѣ нравится.
Барашковъ. Слишкомъ мало, что вамъ нравится. Ахъ! я очень хорошо знаю вашу жизнь, я слѣжу за ней давно… Хотите, вотъ вамъ и доказательство: человѣкъ спокойный, здоровый, не говоритъ такъ нервно, какъ вы сейчасъ говорили съ Рафаиломъ.
Елизавета Петровна. Мой милый докторъ, вы ошибаетесь. Если вы меня застали не совсѣмъ въ духѣ и… если хотите, немножко раздраженной, — тутъ есть особыя причины. Меня очень озабочиваетъ нашъ общій другъ…
Барашковъ. Рафаилъ?
Елизавета Петровна. Да… Онъ въ послѣднее время сталъ неузнаваемъ… Онъ считаетъ каждые лишніе полчаса, которые проводитъ здѣсь у меня; онъ что-то скрываетъ… у него есть какая-то тайна!.. Тайна!.. слышите, какъ я это глупо сказала? Точно я, въ самомъ дѣлѣ, имѣю право на его откровенность! До вотъ видите-ли, докторъ, если тутъ замѣшана это Серафима, еслибъ это была именно она, — я бы очень, очень огорчилась.
Барашковъ. Я думаю, тутъ ваше подозрѣніе неосновательно.
Елизавета Петровна. Мнѣ бы такъ хотѣлось, такъ хотѣлось видѣть его вполнѣ счастливымъ!
Барашковъ. Такъ бы хотѣлось, что вы даже не думаете о своемъ собственномъ счастьѣ. Это дружеское распооложеніе, — все это прекрасно, но послушайте, въ ваши годы…
Елизавета Петровна. Ахъ, ради Бога, не говорите мнѣ про мои годы! Я на цѣлые четыре года старше Рафаила Андреича.
Барашковъ. И на пять лѣтъ моложе меня. За что вы себя старите, да и меня въ придачу? Послѣ этого, мнѣ, при всемъ моемъ тридцати восьми лѣтнемъ возрастѣ, пришлось бы въ монахи идти; а я этого не хочу, извините! (Перемѣнивъ тонъ.) Милая моя Елизавета Петровна, — вы любите слышать правду, я вамъ ее выскажу… и безъ всякой церемоніи, потому что, извините, я золъ на васъ! да. Вы хороните свою молодость, какъ скряга хоронитъ золото. Это непростительно, это грѣхъ. Помилуйте! дѣвушка, какъ вы, умная, образованная, красивая дѣвушка, созданная для того, чтобы быть счастливой и осчастливить другаго, — вдругъ, ни съ того, ни съ сего, выбираетъ себѣ затворническую жизнь, надѣваетъ на себя маску старости… Вы безжалостны къ себѣ, вы неблагодарны къ природѣ, которая васъ такъ щедро одарила… Вы должны выдти замужъ… имѣть свою семью.
Елизавета Петровка. О полноте! бракъ лотерея, въ которой мнѣ навѣрно достался-бы самый несчастный билетъ.
Барашковъ. Вотъ ужь это совсѣмъ не хорошо, что вы тутъ говорите; когда вы очень хорошо знаете…
Елизавета Петровна. Ну, чтожь вы остановились?
Барашковъ. Хорошо, я останавливаться не буду, когда вы знаете, что стоитъ вамъ захотѣть… и человѣкъ вполнѣ порядочный… да-съ, честный, рабочій человѣкъ… и преданный вамъ отъ всей души.
Маша. Барыня! васъ спрашиваютъ!
Барашковъ. Чтобъ ей провалиться! Вотъ не во время!
Маша. Ваша племянница видѣть васъ желаютъ.
Елизавета Петровна. Леночка!?.. Зови же ее!
Барашковъ. А я удалюсь, — до свиданья!
Елизавета Петровна. Чего вы испугались? Вы не хотите познакомиться съ моей племянницей?
Барашковъ. (Посмотрѣвъ на часы.) Нѣтъ-съ, мнѣ некогда, да я и не расположенъ въ настоящую минуту, простите… если позволите, я завтра вернусь къ вамъ…
Елизавета Петровна. Да полноте; что съ вами?
Барашковъ. Нѣтъ, нѣтъ, пожалуйста не задерживайте меня, — до свиданія!
Елизавета Петровна. (Обнимая ее.) Душечка моя! Лена!
Лена. Кто это былъ у тебя?
Елизавета Петровна. Это старый мой знакомый, — докторъ изъ провинціи.
Лена. Чего-же онъ убѣгаетъ отъ меня?
Елизавета Петровна. Онъ уже прощался, когда ты входила.
Лена. Тетя, ты простишь мнѣ, что я пришла къ тебѣ?
Елизавета Петровна. Что за глупости? я очень рада.
Лена. Ты вѣдь запретила мнѣ приходить къ тебѣ… Но, ей Богу, тетя, это несносно видѣться такъ рѣдко, почти украдкой, случайно, по чужимъ мѣстамъ… Я давно хотѣла быть у тебя… но не бойся, я бы не посмѣла безъ твоего позволенія, еслибъ не одинъ важный казусъ… Извини, тетя!
Елизавета Петровна. Говорю-же тебѣ, что я очень рада… Снимай накидку, садись.
Лена. Ахъ, моя милая, наконецъ-то я у тебя, такъ вотъ гдѣ ты живешь? Что это, тетя?…
Елизавета Петровна. Что?
Лена. Твоя комната, какъ будто ужь очень… проста… Неужели ты въ самомъ дѣлѣ такъ экономна, какъ про тебя говорятъ?
Елизавета Петровна. Не знаю, что про меня говорятъ; но вѣдь ты не наблюденія пришла дѣлать?
Лена. Тетя, что это у тебя? Я не знала, что ты занимаешься живописью!
Елизавета Петровна. (Усаживая ее.) Садись-же, разсказывай… какъ ты ко мнѣ попала? Ты разодѣта; ты куда нибудь ѣдешь? на вечеръ?
Лена. Да, рядомъ съ тобой, въ сосѣднемъ домѣ, къ Гвоздаревой… Она имянинница, и у нихъ большой праздникъ.
Елизавета Петровна. А! вотъ что!
Лена. Будетъ спектакль, балъ и роскошный ужинъ… Папа, какъ главный устроитель торжества, разумѣется, долженъ былъ отправиться раньше; я этимъ и воспользовалась, — объявила, что мнѣ также все равно пріѣхать раньше, и что не зачѣмъ каретѣ дѣлать два конца. Папа и взялъ меня съ собой; только что мы. вошли на лѣстницу, папа побѣжалъ впередъ, а я опять внизъ, захватила съ собой нашего Степана, перебѣжала улицу, и вотъ я у тебя. Милая тетя, какъ я счастлива, что ты за это не сердишься.
Елизавета Петровна. Глупенькая, ты могла думать, что я тебѣ не буду рада?
Лена. (Ласкаясь гь ней.) Ахъ, тетя, зачѣмъ ты не хочешь опять придти къ намъ? Я живу вполовину съ тѣхъ поръ, какъ тебя нѣтъ со мной. Отцу всего вѣдь не скажешь, что на душѣ… а иногда это такъ нужно!
Елизавета Петровна. Какъ теперь, напримѣръ..
Говори, что-же у тебя на душѣ?
Лена. Такъ много, такъ много, что не знаешь, съ чего и начать
Елизавета Петровна. Ты сказала, у тебя какой-то казусъ… Ну, какой!
Лена. Два казуса, тетя, не одинъ… цѣлыхъ Два!
Елизавета Петровна. Что-жь такое?
Лена. Во первыхъ, вотъ что: знакома ты съ Тишинскимъ?
Елизавета Петровна. У меня есть одинъ знакомый Тишинскій… Финансовыми дѣлами занимается: онъ и адвокатъ, и акціонеръ въ разныхъ обществахъ… Павелъ Павловичъ.
Лена. Онъ и есть.
Елизавета Петровна. Ну такъ что-же?
Лена. Какого ты объ немъ мнѣнія? Что это за человѣкъ?
Елизавета Петровна. Человѣкъ дѣловой, акуратный, онъ даже отчасти завѣдуетъ моими дѣлами.
Лена. А какъ ты думаешь, можно въ него влюбиться?
Елизавета Петровна. Вотъ этого я не думаю.
Лена. А я такъ увѣрена, что нельзя. Ни подъ какимъ видомъ!.. ну вообрази себѣ: сегодня за обѣдомъ папа вдругъ обращается ко мнѣ и спрашиваетъ: каковъ по мнѣ этотъ Тишинскій… я, конечно, не задумываясь, сразу отвѣтила: «совсѣмъ не хорошъ!»
Елизавета Петровна. А папа тебѣ его сватать вздумалъ?
Лена. Не то что сватать, а что-то въ этомъ родѣ загорается; вѣдь это ужасно, тетя… Прежде я и не замѣчала любезностей этого Тишинскаго, я думала, что это такъ, что у него никакихъ намѣреній и быть не можетъ, а теперь все объясняется. Онъ за мной ухаживалъ и, какъ видно, уже намекнулъ папа о своихъ чувствахъ, можешь представить!
Елизавета Петровна. Что-же тутъ ужаснаго? если смотрѣть съ точки зрѣнія благоразумія, Тишинскій право партія недурная. Онъ богатъ… а ты, насколько я тебя знаю, не прочь жить на роскошную ногу.
Лена. Мало-же вы меня знаете, тетя… На что мнѣ деньги съ нелюбимымъ человѣкомъ?
Елизавета Петровна. Стало быть лучше съ любимымъ?
Лена Еще-бы!
Елизавета Петровна. Даже еслибъ пришлось переносить лишенія?
Лена. Еще-бы! еще-бы!!.
Елизавета Петровна. И ты думаешь, что ты способна отказаться отъ богатой обстановки?
Лена. Для любимаго человѣка? — вполнѣ.
Елизавета Петровна. Однако тебѣ моя комната показалась бѣдной.
Лена. Нѣтъ, тетя, я не такъ, сказала… не бѣдна, а проста твоя комната… какъ-то грустно въ ней, не привѣтливо; у меня съ нимъ, хоть и бѣдно будетъ, да весело.
Елизавета Петровна. Съ нимъ? это еще что? стало быть есть какой-то онъ?
Лена. Ахъ, тетя, это невольно вырвалось… да! кажется, что есть.
Елизавета Петровна. Ты влюбилась, Леночка?
Лена. Кажется! вотъ онъ мой второй-то казусъ.
Елизавета Петровна. Кто-же этотъ счастливецъ?
Лена. Нѣтъ, нѣтъ, не спрашивай! пока мы окончательно не объяснились, я не хочу, я не могу…
Елизавета Петровна. Такъ ты еще не знаешь, любить-ли онъ тебя?
Лена. О! въ этомъ я увѣрена.
Елизавета Петровна. Какъ-же такъ?
Лена. Намъ только не было случая поговорить. Мы видимся всегда въ обществѣ при другихъ… минутки нельзя уловить, чтобы вдвоемъ остаться. И потому, хоть словами ничего еще не сказано, но глазами, тетя… глазами онъ мнѣ давно все высказалъ.
Елизавета Петровна. Ты должна меня съ нимъ познакомить.
Лена. Непремѣнно, я, объ этомъ тебя сама хотѣла просить.
Елизавета Петровна. Все-же лучше, если вы объяснитесь у меня, у твоей тети.
Лена. Разумѣется… благодарю тебя, добрая ты моя; я знала, я знала! ты всему хорошему сочувствуешь.
Елизавета Петровна. Лена, какая горячность!…
Лена. Какъ мнѣ не радоваться, когда ты соглашаешься мнѣ помочь? теперь, я увѣрена, я буду счастлива.
Елизавета Петровна. Да, ты будешь счастлива и долго, долго, у тебя еще такъ много жизни впереди…
Лена. Мы вотъ какъ условимся, моя милая: сегодня у Гвоздаревыхъ онъ будетъ, мы объяснимся, — я знаю навѣрно; и я ему скажу, чтобы онъ прямо пришелъ къ тебѣ… я такъ убѣждена, что онъ тебѣ понравится…
Елизавета Петровна. Пускай придетъ, посмотримъ.
Лена. Спасибо тебѣ, спасибо, спасибо.
Елизавета Петровна. Лена, ты меня задушишь!
Лена. А теперь прощай; чтобъ не хватился меня папа… до свиданія… О, спасибо тебѣ.
Елизавета Петровна. (Улыбаясь.) Да довольно Лена, какая ты!…
Лена. Пора, пора, правда, вонъ ужь и огни зажжены у Гвоздаревой… прощай, до свиданья. (Идетъ.) Постой, я завтра утромъ рано напишу тебѣ, какъ разыграется сегодня мой казусъ…
Елизавета Петровна. Хорошо.
Лена. О, какъ Я счастлива. (Бросается ей на шею.) Прощай, прощай!…
Какъ хорошо быть молодой… какъ хорошо!… Молодость, молодость, свѣтлое время, ласковое, восторженное, страстное, сумасшедшее… Ахъ, — полно думать объ этомъ… полно, полно. Однако, что-же это? какъ долго Рафаилъ одѣвается?… Сосѣдъ!… Рафаилъ Андреичъ… молчитъ… неужели ушелъ не простясь. Маша, Маша!
Елизавета Петровна. Маша, Рафаилъ Андреичъ дома?
Маша. Никакъ нѣтъ-съ, они ушли.
Елизавета Петровна. Ушелъ совсѣмъ?
Маша. Да-съ… со двора ушли, — одѣлись и ушли.
Елизавета Петровна. А!.. ну, ступай…
Маша. Самоваръ прикажете?
Еизавета Петровна. Нѣтъ… не надо, я нездорова, я не хочу ничего; ступай.
Ушелъ не простясь… боялся, что я остановлю его… порядкомъ должно быть я ему надоѣла… бѣжитъ безъ оглядки… и тутъ молодость!… и тутъ жажда веселья. Ахъ! (Подходитъ къ окну). Вонъ и тамъ, и тамъ веселятся… и тамъ смѣются… а я готова плакать… Ахъ, какъ тяжело на сердцѣ, какъ тяжело! (Она опять подходитъ къ окну и всматривается.) Его тѣнь!? да! да! это онъ… въ томъ окнѣ!.. Онъ!.. Нѣтъ, невозможно! онъ-бы сказалъ мнѣ, онъ не рѣшился бы скрыть отъ меня, что пойдетъ туда!… А почему нѣтъ?!.. Развѣ онъ не можетъ идти куда захочетъ? какое право имѣю я?… А все-таки, я ошиблась, это не могъ быть онъ!… (Хочетъ зажечь свѣчу, она не держится въ подсвѣчникѣ; Елизавета Петровна подходитъ къ столу и беретъ письмо, которое Михинъ забылъ на столѣ; она отрываетъ кусокъ бумаги, чтобъ вставить въ подсвѣчникъ и случайно видитъ писанныя строви.) Это что? (Читаетъ.) «Мой милый художникъ! Вашъ другъ всегда будетъ у насъ желаннымъ гостемъ, приводите его, ждемъ васъ обоихъ непремѣнно… Ваша Серафима». (Хватаетъ себя за сердце.) Нѣтъ, я нt ошиблась! Онъ пошелъ туда и не простился, чтобъ не сказать мнѣ . За что-же? Господи!… Развѣ я въ самомъ Дѣлѣ ужь такъ надоѣла ему моими заботами!!… Веселитесь Рафаилъ Андреичъ! развлекайтесь, танцуйте, — я ничего вамъ не скажу… (Опускается въ кресло.) Буду ждать здѣсь, въ этомъ креслѣ, — можетъ быть, онъ скоро придетъ; а если и не скоро, все равно! буду ждать сколько придется!…
ВТОРОЕ ДѢЙСТВІЕ,
правитьПланищевъ. Какъ не хватаетъ? не можетъ быть, чтобъ не хватало!
Лакей. Помилуйте, на столько гостей одинъ боченокъ винограду: долго-ли? его всего ужь съѣли.
Планищевъ. Хорошо, ступай, скажи отъ моего имени Ивану Филипповичу, чтобъ сейчасъ-же на другимъ боченкомъ послалъ.
Лакей. Слушаю-съ. Уходитъ.
Тишинскій (Подходя.) Вы, Михаилъ Петровичъ, здѣсь совсѣмъ хозяиномъ распоряжаетесь. Безъ васъ ни на шагъ.
Планищевъ. Долгъ дружбы и преклоненіе передъ прелестной хозяйкой, мой милый. Что дѣлать? Иванъ Филипповичъ ничего не смыслитъ, а красавица-хозяйка не тѣмъ занята.
Тишинскій. Вы молодецъ на всѣ руки.
Планищевъ. Да, голубчикъ, лучше иного молодаго, какъ тряхнемъ стариной. И режиссеръ, и декораторъ, и музыкантъ, и метръ-д’отель… Каковъ праздничекъ устроили?… смѣхъ, радость, шумъ, блескъ, кругомъ все веселыя лица…
Тишинскій. Кромѣ моего; мнѣ совсѣмъ не весело.
Планищевъ. Такъ вы меня сюда позвали печаль повѣрять?
Тишинскій. Почти такъ… что-же, Михаилъ Петровичъ, говорили вы съ своею дочерью?
Планищевъ. Объ чемъ?
Тишинскій. Объ чемъ! объ чемъ? Господи! объ чемъ я могу васъ спрашивать?
Планищевъ. Да, да, объ вашемъ предложеніи; вы хотите жениться на моей дочери Ленѣ… Говорилъ, мой другъ; то есть не совсѣмъ, а такъ намекомъ, ну и пока ничего опредѣлительнаго отвѣтить вамъ не могу.
Тишинскій., Позвольте-же заявить вамъ, любезнѣйшій Михаилъ Петровичъ, что если вы мнѣ откажете, это будетъ очень непріятно.
Планищевъ. Какъ-же быть?
Тишинскій. Я хотѣлъ сказать непріятно не мнѣ одному, но и вамъ… и ей тоже.
Планищевъ. Послушайте, голубчикъ, давайте отложимъ этотъ разговоръ… теперь "не тѣмъ занятъ, я долженъ присмотрѣть, чтобы вечеръ былъ веселъ.
Тишинскій. Нѣтъ, Михаилъ Петровичъ, мнѣ каждая минута дорога и я прошу васъ сейчасъ меня выслушать. Вы и не подозрѣваете какъ это важно.
Планищевъ. Очень знаю, что важно, но…
Тишинскій. Садитесь пожалуйста, десять минутъ не больше.
Планищевъ. (Садясь.) Ну, ну, что вы хотите сказать?
Тишинскій. Знаете-ли вы, что ваше финансовое положеніе въ настоящую минуту находится въ крайне запутанномъ положеніи?
Планищевъ. То-есть, я не назову его блестящимъ, конечно, но…
Тишинскій. Вы наканунѣ полнаго разорѣнія, вы на краю пропасти. Не возражайте, я это лучше васъ знаю; я навелъ самыя подробныя справки: если реализовать ваше состояніе, у васъ не останется ничего, кромѣ вашего имѣнія Кудиново.
Планищевъ. Вотъ видите, стало быть…
Тишинскій. А Кудиново цѣнности очень сомнительной… словомъ, повторяю, вы разорены въ конецъ… и спасти васъ могу только одинъ я.
Планищевъ. Ого! скажите пожалуйста.
Тишинскій. Въ Кудиновѣ есть залежи каменнаго угля, правда; но, чтобъ ихъ эксплуатировать, нужны деньги и знаніе; у васъ самихъ нѣтъ денегъ и вы едва-ли найдете предпріимчиваго человѣка, который-бы рѣшился рискнуть. Вы знаете, я стою во главѣ большой коммерческой компаніи, если я захочу, компанія купить у васъ Кудиново за дорогую Цѣну и вы снова богатый человѣкъ.
Планищевъ. Но вы этого не сдѣлаете, если за васъ не выйдетъ моя дочь? такъ, что-ли? вы торговаться со мной хотите?
Тишинскій. Ахъ, сейчасъ-ужь громкія слова. Торговля не торговля, но очень естественно, что для своего тестя я скорѣй стану хлопотать, чѣмъ для посторонняго.
Планищевъ. Чего-жь вамъ отъ меня угодно? Я вамъ сказалъ, что я пока только еще намекнулъ моей дочери — и положительнаго отвѣта дать не могу.
Тишинскій. Мнѣ-бы хотѣлось, чтобъ вы постарались добыть ея согласіе.
Планищевъ. Что это значитъ: постарались? Принуждать ее прикажете властью родительской?
Тишинскій. Опять громкія слова: властью принуждать!.. еще скажете: на цѣпь посадиті! нѣтъ, на это есть средство очень простое и деликатное… объясните только Еленѣ Михайловнѣ, что вы разорены, что единственное ваше спасеніе зависитъ отъ ея брака со мной, — у нея сердце доброе, великодушное, она не задумается спасти погибающаго отца.
Планищевъ. И принести себя въ жертву. А васъ это не остановитъ? вы рады будете жениться на этакой жертвѣ? хоть-бы она не любила васъ?
Тишинскій. Я такъ увѣренъ, что составлю ея счастье
Планищевъ. И во имя только этой увѣренности я долженъ разыгрывать дурацкую комедію?
Тишинскій. Позвольте; это не комедія, это правда, — вы дѣйствительно разоренный погибающій отецъ.
Планищевъ. Позвольте-же мнѣ, наконецъ, знать, что у меня въ карманахъ и насколько я разоренъ. Неугодно-ли спросить моего управляющаго, что не далѣе, какъ три дня тому назадъ, онъ мнѣ доставилъ…
Тишинскій. Пять тысячъ шестьсотъ рублей, — знаю; но, еслибъ вы больше вникали въ ваши дѣла, вы-бы знали, что это деньги не ваши, что это доходъ вашей сестры Елизаветы Петровны, которая великодушно жертвуетъ его вамъ.
Планищевъ. Не правда!
Тишинскій. Вы рѣзки, но я не сержусь. Это возгласъ вашего благороднаго сердца; конечно, вамъ непріятно чувствовать себя обязаннымъ сестрѣ, да еще съ которой вы въ ссорѣ.
Планищевъ. Я совсѣмъ съ ней не въ ссорѣ!.. да откуда вы это берете?
Тишинскій. Михаилъ Петровичъ, вы знаете, что я ничего не говорю зря… если я говорю, то значитъ, я знаю навѣрно. Спросите вашего управляющаго, допытайтесь отъ него, въ какое соглашеніе вошла съ нимъ ваша сестрица?
Планищевъ. Это ужасно, если правда…. это ужасно! Сестра мнѣ отдаетъ свой доходъ… я живу насчетъ Лизы… я-бы никогда не допустилъ, меня это такъ ошеломило…
Тишинскій. Мнѣ очень грустно дѣлать вамъ непріятныя открытія; но должны-же вы уяснить себѣ, что вы дѣйствительно разоренный, погибающій отецъ.
Планищевъ. И какъ могъ я не знать!…
Тишинскій. Теперь если вы захотите хорошенько отрекомендовать меня Еленѣ Михайловнѣ…
Планищевъ. Я не могу объ этомъ теперь говорить… погодите, я сбитъ съ толку… Господи! какъ-же такъ? какъ же такъ? Лиза, милая, добрая Лиза! Да это невозможно! Я долженъ повѣрить!
Тишинскій. Сдѣлайте одолженіе, но въ тоже время не забудьте, что я люблю вашу дочь, что какъ бы она ко мнѣ не относилась, — такой преданный мужъ…
Планищевъ. Послѣ, послѣ, пожалуйста: у меня голова кругомъ пошла… я. я не знаю, Лиза отдаетъ мнѣ свои деньги… О, Господи!
Балясинъ. (Тишинскому.) Что это вы его кипяткомъ ошпарили, что-ли? Уходитъ этакимъ раскисе.
Тишинскій. А вы всевѣдующій ужь тутъ какъ тутъ! пришли освѣдомиться въ чемъ дѣло?
Балясинъ. Зачѣмъ освѣдомляться? — я знаю.
Тишинскій. Знаете, что я тутъ говорилъ съ Планищевымъ?
Балясинъ. Вы ему объясняли, какъ плохи его денежныя дѣла.
Тжшннскій. Чортъ васъ знаетъ, какъ вы все это узнаете!
Балясинъ. Что-жь тутъ мудренаго угадать? Планищевъ извѣстный ротозѣй, никогда не знаетъ, что у него въ карманахъ, вы извѣстный аферистъ, — виноватъ, финансистъ и всегда знаете въ подробности всякій чужой карманъ: естественно, что вы по своей дорожкѣ шагаете.
Тишинскій. Что же это значитъ?
Балясинъ. Вы хотите жениться на Еленѣ Михайловнѣ Планищевой и дѣлаете это коммерческимъ путемъ: хотите подкупить папеньку.
Тишинскій. Всегда я вамъ удивлялся, что у васъ за страсть соваться въ чужія дѣла
Балясинъ. Интересно… смотришь это кругомъ и видишь, какъ люди ухищряются, интригуютъ, надуваютъ другъ друга и въ просакъ попадаютъ… вотъ, напримѣръ, какъ вы теперь.
Тишинскій. Почему-же я въ просакъ попалъ?
Балясинъ. Потому что чѣмъ съ папенькой разговаривать, вы бы лучше на дочку обратили вниманіе. Отъ нея весь вечеръ не отходитъ наша новоиспеченная знаменитость, живописецъ Михинъ, и физіономистъ легко могъ-бы замѣтить, что это не даромъ. Эти пылающія юношескія лица, то какъ-то строго серьезныя, то смѣющіяся, то восторженныя! . На нихъ такъ и нарисована святая тревога блаженства.
Тишинскій. Какъ? вы полагаете, что Елена Михайловна…
Балясинъ. Любитъ его?… Что полагать, — я увѣренъ. Да, стоитъ за ними немножко послѣдить и вы бы увѣрились. Не угодно-ли, я слышалъ, какъ она ему прямо сказала: «О! я настойчива».
Тишинскій. Что-жь тутъ такого особеннаго въ этихъ словахъ?
Балясинъ. Ничего, конечно. Но тутъ случилась ч ихъ иллюстрація; эти слова изобразились въ картинкѣ: она обернулась и увидала меня, увидала, что я слышалъ ея слова… вотъ тутъ-то бы и посмотрѣли, какъ оба они взглянули на меня… О! какіе это были взгляды! еслибъ глаза могли стрѣлять пулями, на нашемъ балу свершилось-бы смертоубійство и я бы не имѣлъ удовольствія бесѣдовать съ вами, я-бы лежалъ бездыханнымъ трупомъ.
Тишинскій. Онъ едва знакомъ съ Еленой
Балясинъ. Для такихъ вещей короткое знакомство не нужно… напротивъ, короткое знакомство хуже. Онъ молодъ, онъ художникъ, — талантъ, — одѣтъ прилично; вотъ вамъ и идеалъ для молодой дѣвицы… а знала бы она его будничную обстановку, его домашній соръ, и эту любовную связишку…
Тишинскій. Что такое? какую связишку?
Балясинъ. Разсказывали мнѣ, что этотъ Михинъ въ связи съ какой-то старой дѣвой, которая живетъ съ нимъ стѣна объ стѣну въ меблированныхъ комнатахъ… конечно, съ ея стороны страсть и увлеченіе, ну а съ его… какъ бы сказать? — пришиваетъ ему пуговки къ сорочкѣ… шалфею сваритъ, когда горлышко у него заболитъ… такъ съ его стороны назовемъ это склонностью къ домашнему удобству.
Тишинскій. Чего-же онъ хочетъ отъ Елены, если у него есть такого рода обязанности, есть связь…
Балясинъ. Объ этомъ то вамъ-бы съ папенькой и поговорить.
Тишинскій. Нѣтъ, мнѣ невозможно, это бы имѣло видъ сплетни, и очень неблаговидной, — я тутъ слишкомъ заинтересованъ… Вотъ еслибы кто нибудь помимо меня…
Балясинъ. Руками жаръ загребалъ? а вы бы грѣлись?
Тишинскій. Что вы все…
Дрожиловъ. (Подходя съ двумя кавалерами.) Объ чtмъ рѣчь, про кого онъ разсказываетъ?
Балясинъ. Про васъ; будто здѣшняя хозяйка, Серафима Николаевна, въ васъ влюблена…
Дрожиловъ. Неправда, господа, это сплетня, не вѣрьте…
Балясинъ. Конечно неправда; вы думали я серьезно, я пошутилъ… вы за ней ухаживаете, а она на васъ никакого вниманія не обращаетъ, — она кокетничаетъ съ живописцемъ Михинымъ.
Дрожиловъ. И это неправда.
Балясинъ. Ну нѣтъ-съ, это правда. Она съ нимъ заигрываетъ хоть куда… онъ ей очень по вкусу.
Дрожиловъ. Молчите, ея мужъ идетъ.
Балясинъ. Не бѣда, если услышитъ. Онъ не обидится, такъ ужь устроенъ.
Одинъ изъ гостей. Ха, ха, ха! какой вы ядовитый!
Тишинскій. Однако: этотъ Михинъ кажется имѣетъ привиллегію нравиться всѣмъ женщинамъ.
Дрожиловъ. Да неужели-же Серафима Николаевна?.. это что-то не такъ.
Балясинъ. Помилуйте, онъ съ нея портретъ Пишетъ, конца ему нѣтъ. Можно, кажется, три дома выстроить, пока онъ изобразитъ нашу красавицу. Такъ вѣдь дѣло извѣстное, какъ у этихъ художниковъ сеансы происходятъ.
Тишинскій. Тише, онъ идетъ!
Михинъ. О, мой Семенъ, какъ я счастливъ! иди, или сюда, я тебѣ все разскажу…
Барашковъ. Что? Объяснился съ своей барышней?
Михинъ. Да, да, я угадалъ, она любитъ меня… она ждала этого вечера, также нетерпѣливо, какъ я… послѣ нашихъ мимоходныхъ встрѣчъ, полусловъ, полувзглядовъ, мы стали вдругъ такъ близки, такъ родственно близки… Ахъ!..
Барашковъ. Ну полно; ты, кажется, при всѣхъ готовъ на шею броситься.
Михинъ. Готовъ.
Барашковъ. Разскажи лучше, какъ ты объяснился.
Михинъ. Удивительно! въ двухъ словахъ. Я сказалъ ей: я пришелъ сюда только для васъ… она отвѣчала: знаю… я сдѣлалъ удивленное, лицо, она добавила: потому что вы меня любите… вы угадали, сказалъ я, — вы мнѣ дороже всего на свѣтѣ… она меня остановила… еще-бы не угадать, когда я сама васъ люблю… и сразу, какъ будто давно мы сошлись душа въ душу, — женихъ и невѣста, мужъ и жена!
Барашковъ. Стало быть завтра придется съ папенькой говорить?
Михинъ. Это меня немного смущаетъ. Я не знаю Планищева, что это за человѣкъ? хоть Лена и ободряетъ меня. Я, впрочемъ, надѣюсь на тетю Лизу… милая тетя Лиза за меня вступится. Ахъ, скорѣй бы прошелъ этотъ балъ… и эта ночь и наступило бы утро… Да еще эта Серафима тутъ пристаетъ съ своими любезностями! — спасай ты, пожалуйста, меня отъ нея.
Барашковъ. Отъ восхитительной хозяйки! Да ужъ на любезности она не скупится; легковѣрному юношѣ съ ней голову потерять не трудно. Ахъ, кстати, я хотѣлъ тебя спросить: я вѣдь здѣсь никого не знаю, — смотри сюда, кто этотъ весельчакъ, что тамъ разговариваетъ? во время спектакля онъ сидѣлъ со мной рядомъ и хлопалъ, какъ изступленный, особенно Серафимѣ Николавнѣ.
Михинъ. Ничего нѣтъ удивительнаго, это я мужъ.
Барашковъ. Какъ? это хозяинъ дома?
Михинъ. То есть вѣрнѣе — мужъ хозяйки.
Барашковъ. Представь же меня ему, сдѣлай милость.
Михинъ. Иванъ Филиповичъ! (Гвоздаревъ подходитъ.) Позвольте вамъ представить моего друга, Семена Сергѣича Барашкова.
Гвоздаревъ. Очень лестно. Другъ такого великаго таланта. Очень лестно!.. вы тоже живописецъ?
Барашковъ. Нѣтъ, — я докторъ.
Гвоздаревъ. Чрезвычайно пріятно, прекрасная профессія. Безъ доктора ни одинъ, изъ насъ не умретъ… великая профессія. Мы ужь немножко знакомы, рядомъ сидѣли… каковъ спектакль?!! видали вы такихъ актрисъ, какъ моя супруга? Не правда ли, талантъ?
Барашковъ. Большой талантъ!
Гвоздаревъ. Громадный!.. да вѣдь не для однаго театра-съ, — во всемъ такъ-съ… и рисуетъ, и верхомъ ѣздитъ… изумительныя дарованія… всѣ наши знакомые отъ нея въ восторгѣ. Господинъ Балясинъ, подтвердите… вы замѣчательнаго ума человѣкъ… правда, что моя супруга во всѣхъ отношеніяхъ талантъ?
Балясинъ. Міровой! Да вѣдь у васъ, Иванъ Филипповичъ, кромѣ талантовъ — ничего кругомъ нѣтъ… вотъ художникъ, знаменитый авторъ «Сиротки.» Тишинскій, финансовый геній. Я… какой бишь у меня талантъ?
Гвоздаревъ. Талантъ любопытства.
Балясинъ. Вотъ вѣдь какіе таланты у насъ бываютъ… вѣдь домъ Гвоздарева — это что? это не домъ, это храмъ славы.
Гвоздаревъ. Ахъ, вы льстите… хотя, конечно, я люблю всѣ этакія личности… пожалуйте, господа, въ залу…тамъ сейчасъ танцы…
Балясинъ. Иванъ Филипповичъ! вы не такъ выражаетесь, вы должны сказать: Господа таланты, пожалуйте въ святилище Терпсихоры!
Гвоздаревъ. Ха, ха! дѣйствительно! Вы геніально выражаетесь. Пожалуйте, пожалуйте.
Тишинскій. (Останавливая Михина.) Позвольте господинъ Михинъ на два слова.
Михинъ. Что прикажете?
Тишинскій. Простите, что я осмѣливаюсь вмѣшиваться въ ваши дѣла, но я тутъ заинтересованъ и… господинъ Михинъ, вы… вы конечно геніальная натура… художникъ въ полномъ смыслѣ слова… душа возвышенная!
Михинъ. Вы, кажется начинаете восхищаться à la Гвоздаревъ.
Тишинскій. Нѣтъ, это, ей богу, правда. Вы человѣкъ выдающійся, съ чудными поэтическими полетами, вы всегда будете чужды нашей меркантильной жизни, нашимъ коммерческимъ распоряженіямъ, и потому… какъ это ни грустно… при всемъ благородствѣ вашихъ стремленій… вы всегда останетесь бѣднякомъ.
Михинъ. Къ чему вы…
Тишинскій. За то вы всегда будете любимы женщинами… вамъ стоитъ протянуть руку и посыплются на нее женскія сердца… Смотрите сами: Серафима Николавна передъ вами таетъ, тамъ дома, вы оставили тоже любящее женское сердце…
Михинъ. По какому праву…
Тишинскій. Не сердитесь… я хотѣлъ только объяснить, что вы не можете, да и нужды вамъ нѣтъ жить мѣщанской нашей семейной жизнью. Не можете потому, что у васъ денегъ никогда не будетъ; нужды нѣтъ, потому что у васъ особый складъ жизни… художественный… неудовлетворяющійся одной женщиной.
Михинъ. Мнѣ очень страненъ этотъ разговоръ.
Тишинскій. Я это говорю вотъ зачѣмъ: я-бы хотѣлъ убѣдить васъ, что вы не можете жениться: ну, представьте себя женатымъ, въ халатѣ и туфляхъ, папенькой, у котораго по угламъ пищатъ дѣти… это невозможно? ваши дѣти — картины; зачѣмъ-же вы увлекаете бѣдную дѣвушку?
Михинъ. Кого?
Тишинскій. Елену Михайловну Планищеву; оставьте ее намъ, грубымъ мѣщанскимъ натурамъ; мы изъ нея обработаемъ хорошую хозяйку… Летайте вашими великими замыслами…
Михинъ. Позвольте мнѣ прекратить этотъ разговоръ, онъ и неумѣстенъ и нелѣпъ; я дѣйствую такъ, какъ мнѣ угодно и непрошенныхъ совѣтчиковъ терпѣть не могу.
Тишинскій. (Про себя.) Ого! дѣло, значитъ, у тебя идетъ на ладъ, надо донести папенькѣ… но не я это сдѣлаю, нѣтъ… найдется половчѣе человѣкъ. (Входитъ Серафима Николавна.) А, какъ кстати! Объ ней-то я и думалъ.
Тишинскій. (Идя къ ней на встрѣчу.) Дорогая хозяйка, вы ищете вашего великаго художника?
Серафима Николавна. Съ чего вы это берете?
Тишинскій. Потому что, какъ хорошая хозяйка, вы не допускаете вашихъ гостей уединяться и мечтать, а господинъ Михинъ, извольте посмотрѣть, одинокъ и мечтаетъ объ одной изъ Своихъ влюбленныхъ.
Серафима Николавна. Что это значитъ, изъ своихъ влюбленныхъ?
Тишинскій. Какъ что? Развѣ вамъ неизвѣстно, что онъ, какъ бабочка, порхаетъ съ цвѣтка на цвѣтокъ? дома оставилъ любящую старую дѣву, здѣсь ухаживаетъ за любящей юной дѣвой, отъ любовницы къ Невѣстѣ…
Серафима Николавна. Откуда вы это знаете?
Тишинскій. Господи! кому-же это новость? спросите всѣхъ, спросите Балясина, онъ все знаетъ; онъ сейчасъ разсказывалъ, что Михинъ живетъ рядомъ съ какой-то своей старой любовью… а новую любовь онъ не скрывалъ весь вечеръ, онъ не отходилъ отъ Леночки Планищевой… развлеките его, будьте доброй хозяйкой.
Серафима Николавна. (Про себя.) Михинъ въ интимныхъ отношеніяхъ съ какой-то старой дѣвой… это прелестно!
Михинъ. (Про себя.) А у тети Лизы еще огонь: что она такъ долго не спитъ?
Серафима Николаева. (Про себя.) Куда это онъ смотритъ? А, на противоположный домъ, тамъ свѣтъ въ окнѣ… ужъ не тамъ-ли?… (Подходитъ къ нему.) Замечтался мой художникъ… Чего вы вздрогнули? Это я, ваша вѣрная поклонница.
Михинъ. Вы оставляете вашихъ гостей…
Серафима Николавна. Для друга! о, конечно, я ихъ всѣхъ промѣняю на одного васъ… Я по васъ соскучилась; гдѣ вы пропали? я пришла съ вами поболтать. Садитесь сюда, подлѣ меня.
Митъ. Если позволите, только не очень близко къ окну.
Серафима Николавна. Отчего? Здѣсь такой уютный уголокъ, — и прямо передъ глазами вашъ домъ… Да взгляните-же, куда вы прячетесь?… Это ваше окно? вонъ тамъ, гдѣ огонь!
Михинъ. Нѣтъ, это окно… Извините пожалуйста, я ужасно боюсь сквознаго вѣтра, сядемте подальше, вотъ сюда.
Серафима Николавна. Откуда вы тутъ взяли сквозной вѣтеръ? (Переходитъ за нимъ.) Такъ это окошко не ваше?… Что-жь вы не отвѣчаете?… Вы ужасно разсѣянны. Вамъ скучно?
Михинъ. Нисколько… въ вашемъ обществѣ…
Серафима Николавна. Довольно, я ужь столько сегодня наслушалась комплиментовъ, что мочи нѣтъ. И притомъ съ вами, Рафаилъ Андреичъ, мнѣ хотѣлось поговорить совсѣмъ иначе, въ другомъ тонѣ, болѣе серьезно.
Михинъ. Мнѣ кажется, во время бала все серьезное не совсѣмъ умѣстно, Серафима Николавна.
Серафима Николавна. Отчего-же? нѣтъ; напримѣръ, что можетъ быть серьезнѣе брака? а мало развѣ молодыхъ людей, молодыхъ дѣвушекъ сближаются именно на балѣ и рѣшаютъ участь всей своей жизни подъ звуки музыки и вальса.
Михинъ. (Смѣясь.) Да, съ этой точки зрѣнія, пожалуй. Но въ отношеніи къ вамъ и ко мнѣ это непримѣнимо. Вы женщина замужняя, я не изъ числа искателей невѣстъ и, слѣдовательно…
Серафима Николавна. Неужели?… полно, такъ-ли? или вы, можетъ быть, дали зарокъ не жениться?
Махинъ. Почему-же зарокъ?
Серафима Николавна. Кто васъ знаетъ? Можетъ быть, вы ужь пристроились, а?
Миннъ. Въ какомъ смыслѣ пристроился?
Серафима Николавна. Не догадывается! Какой вы хитрый и скрытный человѣкъ!… Впрочемъ, что* же я? — это очень похвально, — скромность первая доблесть въ побѣдителяхъ женскихъ сердецъ.
Михинъ. Я васъ рѣшительно не понимаю, Серафима Николавна.
Серафима Николавна. Ну; полноте! Хотите, я вамъ ее опишу?
Михинъ. Кого, ее?
Серафима Николавна. Если я угадаю, вы мнѣ скажете правду? вы признаетесь?
Михинъ. Въ чемъ?
Серафима Николавна. Слушайте: она умна, не первой молодости, характеръ у нея тихій.
Михинъ. Да изъ чего вы заключаете, что…
Серафима Николавна. Погодите… Разстояніе между вами и ею въ настоящую минуту нельзя Сказать, Чтобъ было велико. (Указываетъ на окно.) Какъ широка наша улица? измѣрьте, у васъ хорошій глазомѣръ.
Михинъ. Вы смѣетесь надо мной.
Серафина Николавна. Ни мало. Я вывожу заключеніе изъ того, что у меня передъ глазами. Видите, тамъ на окошкѣ, эту свѣчу? Кто можетъ бодрствовать въ такой поздній часъ? Нѣжная мать у постели своего ребенка, бѣдная труженица за неоконченной срочной работой, — или, наконецъ, женщина, которая, замирая, ждетъ своего возлюбленнаго? Послѣднее, я думаю, всего ближе къ истинѣ. Какъ вы полагаете? (Михинъ дѣлаетъ жестъ нетерпѣнія). Ну, вотъ по вашему лицу видно, что я дотронулась до больнаго мѣста. Вы еще молоды, притворяться не умѣете!
Михинъ. Вы ошибаетесь! И меня удивляетъ, что вамъ за охота такъ шутить? Неужели васъ могутъ занимать пошлыя сплетни?
Серафима Николавна. Видите, какъ вы вспыльчивы, какъ васъ раздражаетъ малѣйшій намекъ; это первый признакъ, что тутъ что-то кроется… кто оправдывается, — тотъ обвиняетъ себя.
Михинъ. Я васъ прошу, Серафима Николавна, если вы хотите сохранить со мной добрыя отношенія, не дѣлайте такихъ намековъ: они несправедливы, но тѣмъ-не менѣе, слушать ихъ непріятно.
Серафима Николавна. Совсѣмъ разгнѣвался мой милый художникъ, я вижу, что дѣло серьезнѣе, чѣмъ я думала.
Балясинъ. (Подойдя.) Тамъ, въ залѣ, ищутъ васъ, царица; а царица оставляетъ всѣхъ для одного.
Серафима Николавна. Больнаго… здоровыхъ для больнаго. Я пришла оторвать его отъ этого угла, онъ такъ заглядѣлся въ окно.
Михинъ. О! если въ этомъ дѣло, я готовъ доказать вамъ, что этимъ мѣстомъ я нисколько не дорожу.
Серафима Николавна. Скажите, Балясинъ… вы тутъ разсказывали про какую-то связь нашего художника; что такое?
Балясинъ. Какая-то, говорятъ, сердобольная дѣвица ухаживала за нимъ, когда онъ хворалъ, а тамъ ужь, какъ водится, отъ службы до дружбы, отъ дружбы до любви… впрочемъ, я больше ничего не знаю: ни какъ ее зовутъ, ни гдѣ ихъ теплое гнѣздышко.
Серафима Николавна. Гдѣ ихъ гнѣздышко? Это я вамъ скажу: Но нъ тамъ, и посмотрите, у того окна, гдѣ свѣтъ, сидитъ бѣдняжка и ждетъ своего милаго.
Балясинъ. Скажите! вотъ что? — какъ это вы узнали?
Серафима Николавна. Но кто она? — эта женщина?
Лена. (Про себя.) Тетя первая должна узнать объ этомъ. Серафима Николавна!
Серафима Николавна. А, Леночка, что вамъ?… Батюшки, да какая вы сіяющая: держу пари, что у васъ какая-нибудь особенная радость на душѣ.
Лена. Можетъ быть, можетъ быть… Серафима Николавна, позвольте мнѣ у васъ написать два слова.
Серафима Николавна. Что?
Лена. Окажите мнѣ маленькую услугу: я у васъ напишу письмецо, а вы его пошлите завтра чуть свѣтъ… мнѣ-бы хотѣлось, чтобъ письмо пришло какъ можно раньше, а отъ васъ ближе послать… къ тетѣ Лизѣ.
Серафима Николавна. Къ кому?
Лена. Къ тетѣ Елизаветѣ Петровнѣ, она тамъ, напротивъ живетъ; вотъ тамъ, въ томъ домѣ.
Серафима Николавна. Что? въ томъ домѣ? тамъ?
Лена. Да. Боже мой, что такое? да у нея еще свѣтъ въ окнѣ! Ужь не больна-ли она?
Серафима Николавна. Вотъ что? Такъ это квартира Елизаветы Петровны Планищевой?
Балясинъ. (Про себя.) Ба, ба! дѣло-то выясняется.
Серафима Николавна. Такъ вотъ кто живетъ въ этомъ гнѣздышкѣ? высоконравственная Елизавета Петровна… о, будьте покойны, мой ангелъ, пишите ваше письмо, оно будетъ аккуратно доставлено. (Про себя.) Я сама его снесу.
Планищевъ. Лена!
Лена. Что папаша?
Планищевъ. Мнѣ-бы домой хотѣлось… если это для тебя не большое лишеніе…
Лена. Нисколько. Мнѣ здѣсь больше оставаться совсѣмъ не интересно… погоди только, я хочу два слова написать… я сейчасъ вернусь и тогда поѣдемъ.
Серафима Николавна. Что это вы затѣваете?
Планищевъ. Простите, дорогая, нездоровится мнѣ что-то… теперь балъ въ ходу и я ужь больше не нуженъ; прошу отпустить меня домой.
Серафима Николавна. Ни за что!… Какъ не нужны? а ужинъ? всѣхъ разсадить, кого съ кѣмъ. Нѣтъ, нѣтъ, что съ вами? Михаилъ Петровичъ, я разсержусь, серьезно разсержусь.
Планищевъ. Не настаивайте, мой другъ, мнѣ необходимо уѣхать… конечно, это я только такъ сказалъ, что нездоровъ, не въ томъ дѣло: откровенно говоря, я получилъ непріятное извѣстіе и мнѣ не до бала… мнѣ надо подумать, пообсудить.
Серафима Николавна. Непріятное извѣстіе? что такое?
Планищевъ. Ничего особеннаго; послѣ скажу… такъ на счетъ сестры Лизы.
Серафима Николавна. Елизаветы Петровны? я тоже про нее слышала кой что очень интерсное. Бообразите, мой другъ, — эта высоконравственная дѣвица, это лицемѣрка, готовая осудить всякаго…
Планищевъ. Серафима Николаевна!..
Серафима Николавна. Эта добродѣтельная героиня изподтишка себя устроила премилую обстановку: живетъ себѣ рядышкомъ съ Милинымъ и находится съ нимъ въ въ самыхъ интимныхъ отношеніяхъ.
Планищевъ. Серафима Николавна, хотя-бы при постороннемъ человѣкѣ…
Серафима Николавна. Балясина чиниться нечего; онъ про нее знаетъ больше, чѣмъ мы съ вами.
Балясинъ. И мнѣ рѣшительно ни тепло, ни холодно, съ кѣмъ она въ связи, или…
Серафима Николавна. Да чего вы то сердитесь? вамъ давно пора забыть, что она вамъ сестра, потому что, кромѣ неудовольствія и ссоры вы отъ нея ничего не видали.
Планищевъ. Это ужь мое дѣло, что я отъ нея видѣлъ; но я покорнѣйше прошу васъ такъ объ ней не отзываться.
Серафима Николавна. Что съ вами? Я васъ не узнаю.
Лена. Вотъ письмо… прощайте, мы уѣзжаемъ.
Планищевъ. Я не стану объ этомъ много говорить Серафима Николавна, здѣсь и не мѣсто, и не время; одно я скажу: сестра Лиза гораздо лучше, чѣмъ мы съ вами… думаю и скажу больше: она гораздо лучше насъ обоихъ… Прощайте… Пойдемъ Лена…
Серафима Николавна. Что это значитъ? Онъ прежде никогда такъ объ ней не говорилъ?
Балясинъ. Причины должно быть особенныя.
Серафима Николавна. О, я узнаю… я все узнаю… я завтра-же къ ней пойду, я сама поговорю съ ней.
Барашковъ. Позвольте васъ просить.
Гвоздаревъ. Постойте, постойте, вотъ тебѣ кавалеръ! что это, право, онъ съ тобой сегодня совсѣмъ не танцуетъ. Я такъ люблю, когда вы вмѣстѣ.
Балясинъ. Талантъ и геній! — обнимутся и кружатся.
Гвоздаревъ. Именно, именно, талантъ и геній; а онъ сегодня на мою жену вниманья не обращаетъ, все съ Леночкой Планищевой, все съ Леночкой.
Серафима Николаева. Не безпокойся, теперь Планищевы уѣхали.
Гвоздаревъ. Какъ уѣхали? куда уѣхали? — не пущу.
Серафима Николавна. И ему, поневолѣ, придется довольствоваться мной… но не сейчасъ: меня прежде пригласилъ докторъ.
Балясинъ. Ступайте-ка лучше домой, вамъ теперь здѣсь дѣлать нечего.
Михинъ. Умныя рѣчи пріятно слушать. Леночка уѣхала, стало-быть, прощайте!
ТРЕТЬЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьМаша. (Со щеткой и съ тряпкой въ рукахъ.) Что это? Елизавета Петровна-то ужь встала. (Вглядываясь.) Батюшки, да она и не ложилась!.. спитъ, и свѣча догорѣла… Съ чего это она? (Уноситъ подсвѣчникъ и возвращается.) Разбудить, или нѣтъ? Нѣтъ, лучше пускай ее спитъ.
Елизавета Петровна. (Открывая глаза.) Ахъ! Кто тутъ? я заснула… Что вамъ, Маша?
Маша. Пришла комнату прибирать.
Елизавета Петровна. Да, да, — который часъ?
Маша. Ужь десятый часъ, барышня… что это съ вами случилось? вы, кажется, и въ постель не ложились?
Елизавета Петровна. (Стараясь усмѣхнуться.) Засидѣлась вчера тутъ, — и сама не знаю, какъ уснула въ креслѣ.
Маша. Въ окошко заглядѣлись, на сосѣдній домъ, на ихній тамъ балъ. Я тоже изъ кухни немножко посмотрѣла; смѣшно такъ: вертятся, вертятся кавалеръ съ дамой, а тамъ пойдутъ гулять по залѣ. Какъ это вы здѣсь спали-то? неловко вѣдь… вы бы теперь въ постель прилегли.
Елизавета Петровна. Нѣтъ, Маша, не хочу.
Маша. Я въ спальнѣ штору опущу и гардины; совсѣмъ темно будетъ… право, уснули-бы часокъ, другой…
Елизавета Петровна. Не могу, Маша, не хочется.
Маша. Жалко, что не можете. Ужь какое это средство пречудесное — спать. Вотъ у васъ и лицо какое истомленное; сейчасъ видно, что вамъ не по себѣ.
Елизавета Петровна. Это со сна… я сейчасъ умоюсь и буду ясная
Маша. Ну ужь не знаю… смотритъ такъ что… А мнѣ сонъ ужасно помогаетъ, когда не по себѣ что; хозяйка браниться станетъ, или что заболитъ, — сейчасъ носомъ въ подушку — и какъ ни въ чемъ не бывало.
Елизавета Петровна. Хорошо кому спится… Что Рафаилъ Андреичъ проснулся?
Маша. Давно. Ужь чай откушали.
Елизавета Петровна. Мнѣ сюда кофе принеси; я сейчасъ.
Маша. (Глядя ей вслѣдъ.) Не ладно что-то… не ладно… ужь я тебя знаю… и смѣешься не такъ, не по настоящему, и блѣдная такая. (Прибираетъ комнату.) Не ладно, не ладно… (Стукъ въ дверь.) Кто тамъ? (Выглядываетъ Михинъ.) Войдите; бярышня умываться пошла.
Михинъ. Какъ умываться? она только-что встала?
Маша. Й не ложилась сегодня. Я ихъ застала вотъ здѣсь, — въ креслѣ спятъ.
Михинъ. Ужь не больна-ли?
Маша. Кто ее знаетъ? — развѣ онѣ скажутъ?.. все ничего, все ничего, а ходитъ какъ въ воду опущенная… лицо блѣдное такое…
Михинъ. Бѣда съ ней, — скрытная такая; не угадаешь, что ее тревожитъ. Про меня спрашивала?
Маша. И вчера, и сегодня. Вчера спрашивала — ушли-ли вы, а сегодня спите-ли еще?
Михинъ. Да, я и передъ ней немножко провинился вчера, ушелъ не простясь и не сказалъ куда… но вѣдь это не могло-же ее такъ растроить!.. У нея никого не было вчера?
Маша. Никого-съ… я зашла спросить — не хочетъ-ли чаю? такъ не захотѣли, не пили. И тогда вотъ здѣсь у окна сидѣли, и утромъ вижу тутъ-же… всю ночь должно быть съ мѣста не сходили.
Михинъ. Странное существо эта тетя Лиза… Ну да вотъ я ее порадую; засяду кончать здѣсь эту картину.
Маша. (Кончила прибирать.) Я имъ сейчасъ кофе принесу… велѣли кофе подать. Уходить.
Михинъ. Дорогая, милая женщина!.. кто тебя разгадаетъ, какія у тебя завѣтныя мысли? честная, святая душа… а эта жалкая красавица Серафима, эта змѣя! — смѣла заподозрить тебя… смѣла дѣлать гнусные намеки… А! слава Богу, теперь ужь мнѣ больше не нужно ходить къ ней… Какъ-то спала моя Лена сегодня?.. Какой сюрпризъ это будетъ для тети Лизы… интересно, что она мнѣ скажетъ.
Маша возвращается и приноситъ кофе, чашку и стаканъ.
Маша. Что вы дома сидите, погода какая чудесная, свѣтло, ясно…
Михинъ. Тутъ-то и работать, когда ясно.
Маша. И барышню-бы вытащили на воздухъ, прогулялись-бы, освѣжились… (Въ дверь.) Елизавета Петровна! принесла я вамъ кофе.
Михинъ. Въ самомъ дѣлѣ, не посовѣтовать-ли тетѣ пройтись…
Елизавета Петровна. А! ужь за работой! умница.
Михинъ. (Не вставая цѣлуетъ ея руку.) Съ добрымъ утромъ, тетя.
Елизавета Петровна. Спасибо… да, именно съ добрымъ утромъ. Мнѣ нѣтъ большей радости, нѣтъ лучше утра, какъ то, когда я вижу васъ здѣсь за мольбертомъ… когда вы у меня работаете… (Подходитъ къ столику.) Хотите кофе?
Михинъ. (Рисуя.) Нѣтъ, я пилъ чай.
Елизавета Петровна. А Маша, по обыкновенію, и для васъ принесла стаканъ. А! сливки какіе хорошіе…
Михинъ. Да вы превеселая, предовольная, тетя… что-же это Маша мнѣ наврала, будто вы сегодня въ туманахъ обрѣтаетесь.
Елизавета Петровна. Мало-ли, что ей покажется, и что она болтаетъ!
Михинъ. (Перестаетъ рисовать и оборачивается къ неё.) Да, да, позвольте: а что-же это значитъ, что вы въ креслѣ просидѣли всю ночь?
Елизавета Петровна. А вамъ ужь насплетничали? — ничего не значитъ… такъ засидѣлась… одна… какъ-то пусто казалось кругомъ… не хотѣлось читать, не хотѣлось ничего дѣлать, — стала думать… а въ такія минуты всегда являются почему-то грустныя мысли одна за другой, — неотвязчивыя мысли. пока, наконецъ, не утомится голова; — вотъ я и заснула.
Михинъ. Стало быть вы все-таки грустили, и, тетя, можно спросить какіе-же это мысли?
Елизавета Петровна. Ахъ господи, со мной это часто бываетъ. Вы, знаете, я немножко склонна все видѣть въ черномъ цвѣтѣ, — что вамъ за дѣло?.. я не люблю! — я не люблю! когда на это обращаютъ вниманіе.
Михинъ. Я-бы и не позволилъ себѣ тревожить васъ этими вопросами… еслибъ я не чувствовалъ, что, можетъ быть, — я самъ немножко виноватъ… въ этихъ мысляхъ.
Елизавета Петровна. Вотъ глупости!
Михинъ. (Встаетъ и идетъ къ ней.) Тетя, полно вамъ секретничать; вы должны меня прямо спросить: отчего я не пришелъ вчера вечеромъ съ вами проститься, какъ это обѣщалъ?
Елизавета Петровна. Не пришелъ, потому-что… вѣрно такъ нужно было.
Михинъ. Но какъ нужно? почему нужно? вы должны это знать, вы должны это спросить.
Елизавета Петровна. Если должна знать, то, во всякомъ случаѣ, не должна спросить… если должна знать, то вы мнѣ сами скажете.
Михинъ. Конечно, скажу… тетя, я не пришелъ проститься, чтобъ не говорить вамъ куда иду… потому что вамъ было-бы непріятно узналъ это. А сдѣлать вамъ непріятность, мнѣ такъ тяжело!.. чему вы улыбнулись?.. Тетя, откровенно, милая, чему вы улыбнулись?
Елизавета Петровна. Вѣдь и то, что вы не простились, мнѣ было также непріятно.
Михинъ. Да, я не сообразилъ: избѣгая одной непріятности, я сдѣлалъ другую; я ужасно глупо распорядился… можетъ быть было гораздо лучше прямо вамъ разсказать вчера-же… простите, тетя… сегодня я заглажу все, вы увидите, я все заглажу… Во-первыхъ, вотъ мое покаяніе: я былъ вчера у Гвоздаревыхъ.
Елизавета Петровна. Я знала.
Михинъ. Вы знали? какъ?
Елизавета Петровна. По запискѣ отъ ней къ вамъ, которую вы тутъ бросили… и потомъ я въ окно видѣла васъ… вы тамъ у окна разговаривали съ ней.
Михинъ. Такъ вы замѣтили?.. такъ вотъ объ чемъ вы думали?
Елизавета Петровна. О, нѣтъ, это я случайно… взглянула въ окно…
Михинъ. Тетя, къ чему говорить неправду, какъ будто я не знаю васъ? не знаю ваше участье ко мнѣ и заботливость?.. сознайтесь: вы очень разсердились на меня за то, что я пошелъ къ Гвоздаревымъ?
Елизавета Петровна. Я не разсердилась, я опечалилась.
Михинъ. (Садится подлѣ нея.) И совершенно напрасно… Ахъ, тетя, тетя, плохаго вы мнѣнія обо мнѣ… Неужели вы, въ самомъ дѣлѣ, думаете, что я могу увлечься такой пустой и вздорной, легкомысленной барыней.
Елизавета Петровна. О! пожалуйста… она красива; это ужь для художника очень много.
Михинъ. Какъ будто ужь я такъ недальновиденъ, чтобъ не понимать всѣ ея любезности и охаживанья; — нѣтъ, тетя, вѣрьте, она никогда мнѣ не нравилась, никогда тутъ никакой опасности для меня не было, и въ доказательство даю вамъ мое честное слово, что отнынѣ нога моя не будетъ въ ея домѣ.
Елизавета Петровна. Спасибо вамъ, мой другъ… вотъ это вы мнѣ праздникъ сдѣлали, истинный праздникъ!… Что отрицать? — правда, я боялась за васъ; потому-что она не стоитъ, чтобы вы тратили на нее свое время… Ахъ, какъ вы меня порадовали… Ну-ка сядьте ко мнѣ, мой племянничекъ… поговоримъ… да выпейте кофе-то, смотрите сливки какіе! да, да?.. я налью вамъ? да?
Михинъ. (Подсаживаясь.) Ну наливайте, будемъ пить.
Елизавета Петровна. Такъ вамъ она не нравится?
Михинъ. Серафима? ни капельки.
Елизавета Петровна. Зачѣмъ-же вы до сихъ поръ такъ усердно поддерживали съ ней знакомство?
Михинъ. (Пьетъ кофе.) А! тутъ была цѣль… очень хорошая цѣль, за которую, я надѣюсь, вы меня похвалите… но пока это тайна; я обѣщалъ не говорить вамъ… вы узнаете это изъ другаго источника.
Елизавета Петровна. Ха, ха, ха… вотъ прекрасно!!.. вотъ чего я никакъ не ожидала… о! я буду ждать вашу тайну хоть годъ. Разъ я узнала, что вы свободны отъ этой женщины, я спокойна. Такъ у васъ есть тайна отъ меня? ужь не съ Барашковымъ-ли вы мнѣ ее готовите? онъ тоже былъ вчера на балу.
Михинъ. Да, я его затащилъ.
Елизавета Петровна. Кто-же изъ васъ, больше веселился?
Михинъ. Кто больше веселился — я не знаю, но кто былъ больше счастливъ? — я, тетя.
Елизавета Петровна. Вотъ какъ! — Что-же васъ сдѣлало Такимъ счастливымъ?..
Михинъ. А! Въ этомъ тайна и есть… (Вставая.) тетя, я хочу вполнѣ насладиться вашимъ кофе, я схожу къ себѣ за сигарой.
Еизавета Петровна. Хорошо! (Михинъ уходитъ.) Ахъ! какъ гора съ плечъ!.. какъ я этого боялась . Фу, даже въ краску бросило… что это? — право стыдно самой себя… нѣтъ, нѣтъ, это не любовь… нѣтъ, это не можетъ быть любовь… развѣ я способна любить?.. все это давно во мнѣ замерло… все это… состарилось, — да, да, именно состарилось во мнѣ это чувство… я люблю его участьемъ сестры, не больше… нѣтъ, я не хочу больше… и еслибъ когда-нибудь что-нибудь такое я начала подозрѣвать въ себѣ, я заглушила-бы всякую страсть… нѣтъ, онъ не для меня.
Серафима Николавна. Елизавета Петровна…
Елизавета Петровна. (Оборачиваясь.) Я?
Серафима Николавна. Что это вы какъ испугались? развѣ не узнали? мы, кажется, прежде были знакомы.
Елизавета Петровка. Были знакомы, — да, прежде… я надѣялась, что это прошлое ко мнѣ не вернется.
Серафима Николавна. Ваша правда, при вашихъ отношеніяхъ съ вами оно немножко странно, что я прихожу къ вамъ въ гости, но какъ быть? — ужь придется это стерпѣть; у меня есть хорошій предлогъ: я пришла передать вамъ записку отъ вашей племянницы, Елены Михайловны.
Елизавета Петровна. (Внизъ списку.) Благодарю васъ… (Бросаетъ записку на столъ.) Больше Вамъ ничего не нужно?
Серафима Николавна. Я вамъ откровенно сказала, что письмо только предлогъ быть,; стало конечно, я пришла не ради его. Я пришла поглядѣть, какъ вы живете.
Елизавета Петровна. На что-же это вамъ нужно?
Серафима Николавна. Мнѣ хотѣлось убѣдиться, правду-ли говорятъ про васъ.
Елизавета Петровна. Говорятъ? про меня?
Серафима Николавна. Видите-ли, дорогая Елизавета Петровна, позвольте мнѣ сѣсть, — вы мнѣ не предлагаете, я сама сяду… Видите-ли, наша первая встрѣча съ вами была довольно неблагопріятна для меня… я хотѣла выдти замужъ за вашего брата… вы явились ко мнѣ бичемъ Господнимъ, карающимъ мое кокетство, мои легкомысленныя цѣли… мою жизнь… вы были безпощадны ко мнѣ, какъ святая игуменья въ монастырѣ, — и добились своего: вы разорвали мой бракъ съ вашимъ братомъ.
Елизавета Петровна. О нѣтъ, нея… я ушла… я видѣла, что всѣ мои усилія безполезны.
Серафима Николавна. Вы ушли, но этимъ-то и заставили вашего брата отвернуться отъ меня; впрочемъ, не объ этомъ толкъ. Я ничего не потеряла, мнѣ выпала партія не хуже вашего брата; да и онъ не пересталъ быть моимъ поклонникомъ, стало быть я еще въ барышахъ… А вотъ что я хотѣла сказать: мнѣ невольно припомнилась вчера ваша строгая рѣчь… ваша святость… знаете, вѣдь вы тогда даже меня тронули… я чуть-чуть не стала думать, что я въ самомъ дѣлѣ преступница, я не могла не обвинять себя въ томъ, что прежде считала невинной шуткой, — такъ вы говорили тогда со мной… я не любила васъ, правда, но я боялась, — я все-таки уважала васъ… А между тѣмъ я узнаю, что на дѣлѣ вы совсѣмъ не такая ужь безупречная.
Елизавета Петровна. Что?
Серафима Николавна. Признаюсь, когда мнѣ вчера про васъ разсказывали, я сперва даже не повѣрила… потомъ это меня разсмѣшило… но когда вашъ братецъ позволилъ себѣ при этомъ Балясинѣ сказать мнѣ въ глаза, что вы лучше насъ обоихъ, — я рѣшилась убѣдиться въ этомъ и пришла.
Елизавета Петровна. Мой братъ сказалъ такъ?
Серафима Николавна. И вижу, что мнѣ не со лгали… Вы себѣ очень хорошо устроилив4шъ тепленькій уголокъ… И мольбертъ принесли сюда. Стало быть онъ здѣсь и работаетъ подъ вашимъ присмотромъ.
Елизавета Петровна. Серафима Николавна берегитесь, вы, кажется, собираетесь сказать кое-что очень гадкое, въ чемъ вы сами будете раскаиваться.
Серафима Николавна. Гнѣвъ къ вамъ идетъ… вы очень красивы, когда такъ блестятъ ваши глаза… за что васъ называютъ старой дѣвой? вы еще очень очень можете нравиться.
Елизавета Петровна. Я васъ прошу…
Серафима Николавна. Но вы напрасно на меня сердитесь… Я не затѣмъ пришла, чтобъ отнять у васъ предметъ вашихъ нѣжностей… кто-бы онъ ни былъ: Михинъ или кто угодно, — я даже не стану читать вамъ мораль… Господи! всякая ищетъ себѣ радости тамъ, гдѣ можетъ.
Елизавета Петровна. Вы ищите себѣ радости въ горѣ другихъ.
Серафима Николавна. Ужь и въ горѣ! много, много что въ маленькой непріятности…. да, меня веселитъ сорвать маску съ притворной добродѣтели.
Елизавета Петровна. Оставьте меня…
Серафима Николавна. Ахъ батюшки, да онъ сейчасъ былъ здѣсь, вы вмѣстѣ кофе пили, еще стаканъ не допитый стоитъ… Не я ли спугнула голубка? простите, простите, я никакъ не хотѣла быть помѣхой вашей любовной сцены.
Елизавета Петровна. Оставьте меня! уйдите отсюда, прошу васъ.
Серафима Николавна. Да, конечно я уйду, будьте покойны, мнѣ не мѣсто здѣсь, — я свѣтская кокетка… но если я иногда и забавляюсь пустыми удовольствіями, то, по крайней мѣрѣ, никому вреда не приношу… я дѣйствую открыто, не выдаю себя за лучшую, чѣмъ въ самомъ дѣлѣ есть… я не разыгрываю святошу, которая убѣгаетъ отъ свѣтскаго шума, чтобъ въ тиши уединенія, подъ личиной добродѣтели, наслаждаться не совсѣмъ нравственной любовью.
Елизавета Петровна. Вы не хотите уйти? — такъ уйду я.
Серафима Николавна. Сейчасъ, сейчасъ, только два послѣднихъ слова: я не отрываю талантливаго Художника отъ работы, не гублю его въ своихъ сѣтяхъ. Я только свѣтская кокетка, и передъ этой вашей святостью я горжусь, что только свѣтская кокетка… Больше я ничего не скажу… Прощайте…
Елизавета Петровна. Если такъ… стойте… (Входитъ Михинъ.) А! Рафаилъ Андреичъ, вы очень кстати.
Серафима Николавна. Милый голубокъ, куда вы улетаете? Смотрите, здѣсь злой коршунъ заклевалъ вашу голубку.
Михинъ. Тетя, что это значитъ?
Елизавета Петровна. Рафаилъ Андреичъ… смотрите… вотъ эта женщина пришла ко мнѣ въ мою квартиру, чтобъ разсказать мнѣ низкую сплетню про васъ и меня. Ей хотѣлось оскорбить меня, но я подобными вещами не оскорбляюсь. Я очень хорошо знаю, что только мелкія, гадкія натуры падки на сплетни… это такъ понятно! — кто знаетъ за собой грѣшки, того колетъ всякая порядочность въ другихъ… тотъ съ жадностью кидается на всякую грязь, только-бы очернить порядочнаго человѣка, только-бы сказать: смотрите! онъ не лучше насъ! онъ только принялъ такую личину; а въ сущности онъ такая-же дрянь какъ мы всѣ.
Серафима Николавна. (Язвительно.) Скажите пожалуйста!
Елизавета Петровна. Повторяю, — я этими вещами не оскорбляюсь… Но она мнѣ кинула въ лицо, что я гублю вашъ талантъ, что я васъ отрываю отъ работы и тутъ я вправѣ требовать отъ васъ, чтобы вы сказали ей насколько справедливо это обвиненіе.
Михинъ. А! вотъ въ чемъ дѣло… Серафима Николавна, вы правы… меня дѣйствительно Елизавета Петровна отговаривала отъ работы, но отъ одной только работы, отъ писанія вашего портрета… и видитъ Богъ, какъ я глубоко жалѣю, что я не послушался… это-бы меня избавило отъ знакомства съ вами, за которое мнѣ приходится дорого платиться.
Серафима Николавна. Вы дерзки! — вы неприличны… вы забываете что говорите съ женщиной.
Михинъ. Я вступаюсь за женщину… О! тетя Лиза… зачѣмъ вы хотите, чтобъ я васъ оправдывалъ въ глазахъ этой госпожи?.. Какъ могутъ васъ трогать ея упреки — каковы-бы они ни были? Серафима Николавна говоритъ объ работѣ! — что такое?… да развѣ она понимаетъ, что значитъ работать, и поощрять или губить талантъ!… и что ей до того: гибнетъ чей нибудь талантъ или нѣтъ… и что ей работа? что ей искусство? какъ будто вы не знаете, что она совсѣмъ изъ другаго міра, чѣмъ мы съ вами!
Серафима Николаевна. Ахъ, какъ поэтично.
Михинъ. Ей досадно, что среди другихъ несчастныхъ, не запутался въ ея хвостъ художникъ, начинающій пріобрѣтать нѣкоторую извѣстность. Ея самолюбіе затронуто, — вотъ она и говоритъ объ трудѣ и искусствѣ; пускай-же она узнаетъ чѣмъ вы всегда были для меня.
Елизавета Петровна. Не надо, довольно, мой другъ — не надо.
Михинъ. Нѣтъ, тетя, благо къ слову пришлось… Никто въ жизни не сдѣлалъ для меня столько, сколько вы… что вы заботились обо мнѣ, когда, я былъ боленъ, — это еще ничего, это сдѣлаетъ всякій, у кого такая-же добрая душа, какъ у васъ; но вамъ я не этимъ однимъ обязанъ. Вы умѣли поддержать во мнѣ все честное, все хорошее и, когда я увлекался и готовъ былъ сдѣлать какой-нибудь дурной шагѣ, вы всегда во время являлись моей спасительницей… А! тетя, вы думали, что я этого не видѣлъ и не замѣчалъ, потому что вы это дѣлали всегда съ такой деликатностью, словно оно само собой такъ выходило; но вы ошибаетесь!… я очень, очень хорошо понималъ и всегда цѣнилъ ваше участіе къ моей судьбѣ.
Серафима Николавна. Ха, ха, ха! однако васъ довольно въ зрѣломъ возрастѣ водятъ на помочахъ.
Михинъ. Кто-бы, что-бы ни говорилъ, я вамъ обязанъ тетя, что серьезно гляжу на свое дѣло и не гоняюсь за легкимъ успѣхомъ… я вамъ обязанъ моей жадной любовью къ труду, вамъ обязанъ, что могу смѣло глядѣть въ глаза всякому и встрѣчать съ презрѣніемъ пошлую клевету, которой хотятъ зачернить насъ обоихъ.
Серафима Николавна. Этого вы могли-бы не прибавлять… ха, ха, ха! впрочемъ вы иначе и не могли говорить… какой-же младенецъ не выходитъ изъ себя, не начинаетъ кричать и браниться, когда вообразитъ, что обижаютъ его любимую няньку… Прощайте, извините за непрошенный визитъ.
Елизавета Петровна. (ей вслѣдъ.) Ахъ, еслибъ ты знала только, — какъ я тебѣ благодарна за твой приходъ.
Михинъ. Ее благодарить?
Елизавета Петровна. Конечно, дорогой мой, хорошій… это была лучшая минута моей жизни… О, ты мнѣ отплатилъ все, что я когда-нибудь для тебя сдѣлала!… все, все… щедро отплатилъ мнѣ.
Михинъ. Что съ вами тетя?
Елизавета Петровна. Говори мнѣ, говори мнѣ еще и еще объ этомъ… да, ты понялъ, ты зналъ, какъ часто болѣла за тебя моя душа? какъ восторженно за тебя она радовалась? Ты зналъ, что дни и ночи я продумывала о каждомъ сказанномъ тобою словѣ и со жгучей боязнью слѣдила за всѣмъ, что ты дѣлалъ!? Ты понимаешь меня?
Михинъ. Тетя!…
Елизавета Петровна. Не говори, что нѣтъ! — теперь мнѣ это было-бы слишкомъ больно слышать… Да, да, ты понималъ, какъ мнѣ дорого знать тебя такимъ хорошимъ!… вѣдь угадалъ-же ты, что я ради тебя просидѣла всю сегодняшнюю ночь у окна и не отрывала глазъ съ сосѣдняго дома… мнѣ хотѣлось увидать тебя тамъ, угадать, что ты дѣлаешь, что ты говоришь… какъ изстрадалась я отъ одной мысли, что ты тамъ съ ней… я рада была плакать и не могла, — слезы душили меня.
Михинъ. Добрая моя, простите мнѣ…
Елизавета Петровна. Я же говорю, что ты за все отплатилъ. Погоди! я тебя поцѣлую… сегодня, ты мнѣ далъ такую радость!
Схватываетъ его за голову и цѣлуетъ.
Михинъ. (Смущенно.) Тетя, дорогая, я не стою такого участья, смотрите, какъ взволновались, вы такая нервная…
Елизавета Петровна. (Придя въ себя.) нервная…. да, я нервная… всѣ старыя дѣвы нервны, не правда-ли? но это скоро проходитъ.., вы видите, это прошло… я опять прежняя, спокойная.
Михинъ. Знаете что? тетя… вы бы легли уснуть.
Елизавета Петровна. Уснуть? теперь?..
Михинъ. Вы плохо спали эту ночь… вы были и безъ того усталая, а тутъ вдругъ эта барыня…. И что ей нужно было? мѣшаемъ мы ей что-ли?… поперегъ дороги стали, что-ли?… Какъ злы, какъ гадки эти люди; имъ непонятна такая простая, честная искренняя дружба, какъ наша… Господи! какъ будто между мужчиной и женщиной невозможна привязанность честная, дружеская, ничѣмъ не запятнанная… тетя, какъ вы глядите на меня! вы не слышите, что я говорю.
Елизавета Петровна. Я слышу все… вы говорите про дружбу.
Михинъ. Тетя, я вѣдь вижу, что вы совсѣмъ не такая спокойная, какъ хотите казаться… и все изъ-за меня… давайте, голубушка, забудемъ объ этой барынѣ, забудемъ, что когда нибудь ее знали, что она приходила сюда, клеветала…
Елизавета Петровна. Хорошо.
Михинъ. Что клевета? развѣ она васъ можетъ коснуться… а если эти скверные люди будутъ продолжать свою клевету, я скоро зажму имъ рты!… скоро совершится такой фактъ, который опровергнетъ всякія подозрѣнія… я обѣщалъ до поръ! не говорить съ вами о немъ, но потребуйте, я вамъ скажу сейчасъ.
Елизавета Петровна. Я ничего не требую, я ничего не хочу. Идетъ.
Михинъ. Куда вы? вы недовольны мной?
Елизавета Петровна. Вами? недовольна? что за вопросъ? я иду смочить голову одеколономъ; — вы были правы, меня взволновалъ этотъ приходъ.
Михинъ. Вы скрываете… вы не довольны мной за что-то… я это чувствую, и мое чутье не можетъ обмануть меня… Скажите, за что? точно я виноватъ передъ вами въ чемъ.
Елизавета Петровна. Ни въ чемъ Вы? передо мной? никогда и ни въ чемъ.
Михинъ. Отчего-же вы такая грустная?
Елизавета Петровна. О, нѣтъ! я не грустная, чего мнѣ грустить? Меня взволновалъ этотъ приходъ Гвоздаревой, я иду смочить голову о-де-колономъ.
Михинъ. Улыбайся, улыбайся, я по глазамъ вижу, что у тебя что-то на сердцѣ… Этотъ порывъ, это братское ты и поцѣлуй… какъ будто обрадовалась, что увидала меня спасеннымъ отъ когтей Серафимы и потомъ опять этотъ туманъ… Какъ мнѣ хочется сказать нашу тайну, но Лена не позволила… причудница, — непремѣнно хотѣла сама и опаздываетъ своимъ извѣщеніемъ.
Лена. А, ужъ здѣсь?… а тетя?…
Михинъ. Она на минутку вышла. Здраствуйте.
Лена. Одинъ сидѣлъ? о чемъ думалъ?
Михинъ. Объ васъ.
Лена. Объ насъ.
Михинъ. Пожалуй объ насъ обоихъ.
Лена. Не правда.
Михинъ. Правда, даже скажу что: я сердился.
Лена. На меня?
Михинъ. Я думалъ: причудница эта Лена, не позволила мнѣ сказать тетѣ объ нашемъ счастьи, а между тѣмъ это такъ нужно, такъ нужно!…
Лена. Почему?
Михинъ. Тетя сегодня какая-то серьезная, нервная такая, порывистая, то весела черезъ мѣру, то вдругъ запечалится, я думаю, что извѣстіе о нашемъ счастьи ее обрадуетъ и успокоитъ.
Лена. Но ужь тетя должна знать, — я еще вчера написала ей и просила Серафиму Николавну чуть свѣтъ переслать мою записку. Развѣ она не прислала?
Михинъ. Гвоздарева? она сама была здѣсь… Такъ это вы ее сюда и прислали? ну, ваши посланныя ведутъ себя очень неприлично.
Лена. Какъ такъ?
Михинъ. Объ этомъ послѣ… Что-жь вы говорили съ Михаиломъ Петровичемъ?
Лена. Нѣтъ еще, папа былъ вчера такой разстроенный, сегодня съ утра у него все толкутся какіе-то дѣловые люди, я его видѣла мелькомъ. Да я и передумала: онъ вчера съ такой любовью говорилъ про тетю, — пускай же тетя и скажетъ ему, такъ будетъ лучше.
Михинъ. Но, сегодня это надо сдѣлать, непремѣнно сегодня, моя Лена, чтобъ это было рѣшено.
Лена. Конечно… я сама хочу… разумѣется сегодня.
Елизавета Петровна. Развѣ вы знакомы?
Лена. Еще бы! очень знакомы…. такъ знакомы, тетя!.. да что-же это ты какъ будто не знаешь?
Елизавета Петровна. (Цѣлуя Лену.) Что Лена?
Лена. Тебѣ не передавали моей записки?
Елизавета Петровна. Ахъ, я совсѣмъ забыла про твою записку, вотъ она. (Беретъ ее со стола, вскрываетъ и читаетъ.) «Тетя, все объяснилось. Онъ любитъ меня, какъ и я его, и мы будемъ принадлежать другъ другу. Его зовутъ Рафаилъ Андреичъ Михинъ»… а!?..
Михинъ. Вотъ моя тайна, и когда ее будутъ знать всѣ, никто не посмѣетъ клеветать на васъ, какъ сегодня эта Серафима.
Елизавета Петровна. Вотъ что!
Лена. Тетя, ты хмуришься? Ты не рада?
Елисавета Петровна. (Опомнясь, весело.) Очень рада, очень…
Михинъ. Такъ вы благословите насъ?
Елизавета Петровна. Конечно!… Вы человѣкъ, который такъ вполнѣ можетъ составить счастье… ты дѣвушка достойная самаго прекраснаго мужа… вы оба такъ идете другъ къ другу… и обоихъ васъ я такъ безгранично люблю!… какъ же мнѣ не благословить васъ?
Лена. Тетя у тебя слезы въ глазахъ.
Елизавета Петровна. Отъ радости… отъ неожиданности, можетъ быть… ну да, я какая-то разбитая сегодня, можетъ быть простудилась… можетъ быть расхварываться начинаю.
Лена. Богъ дастъ, нѣтъ, тетя, но если ты благословишь насъ, ты поговоришь за насъ съ папой.
Елизавета Петровна. Съ твоимъ отцомъ?.. я?.. чтобъ я его сватала?.. да, да, конечно это ты хорошо придумала. Кто-же можетъ говорить за него такъ, какъ я стану говорить? его никто не знаетъ такъ хорошо, какъ я его знаю… и мнѣ повѣрятъ, — я никогда не лгу.
Михинъ. (Цѣлуетъ ея руку.) О! вы святая, тетя..
Елизавета Петровна. Должно-быть такъ. (Улыбаясь сквозь слезы.) Я святая… ха, ха!.. вѣдь святые никогда не были счастливы, святые оттого и святые, что они много страдали.
Лена. А ты страдаешь?
Елизавета Петровна. Нѣтъ… это глупости… я такъ пошутила, чтобъ васъ разсмѣшить… что вы меня такъ всё зовете… Ахъ!.. нѣтъ, я право больна… душно!! господи!…
Лена и Михинъ. Тетя!! Тетя, успокойтесь, милая.
ЧЕТВЕРТОЕ ДѢЙСТВІЕ.
правитьПланищевъ. Извините, добрѣйшій Павелъ Павлычъ, я былъ занятъ счетами и расчетами, никакъ нельзя было оторваться. Здравствуйте.
Тишинскій. Какими счетами?
Планищевъ. По моему имѣнью, по Кудинову.
Тишинскій. Въ такомъ случаѣ я жалѣю, что не позвали меня; я пришелъ поговорить съ вами именно по этому-же предмету.
Планищевъ. Что такое-съ?
Тишинскій. Вчерашній разговоръ мой съ вами, Михаилъ Петровичъ, какъ мнѣ показалось, произвелъ на васъ непріятное впечатлѣніе, а я бы этого очень не хотѣлъ… я такъ уважаю васъ, такъ люблю…
Планищевъ. Благодарю покорно.
Тишинскій. Я хочу доказать вамъ, что я не совсѣмъ ужь такой сухой торгашъ, какъ это вамъ кажется. Я пришелъ сказать вамъ, что готовъ устроить покупку вашего Кудинова нашей компаніей, не ставя при этомъ никакихъ другихъ условій.
Планищевъ. То-есть, еслибъ даже вы и не женились на моей дочери.
Тишинскій. Да. Я еще не отчаяваюсь относительно Елены Михайловны и не отказываюсь искать ея руки; это однако въ сторону. Дѣло продажи Кудинова я вамъ устрою во всякомъ случаѣ… во всякомъ.
Планищевъ. Я вамъ очень обязанъ; но со вчерашняго дня я перемѣнилъ мнѣніе и Кудинова не проданъ.
Тишинскій. Какъ? вамъ предлагаютъ хорошія деньги, васъ хотятъ спасти отъ разоренія, и вы…
Планищевъ. Угодно вамъ я буду совсѣмъ откровененъ? совсѣмъ.
Тишинскій. Сдѣлайте милость.
Планищевъ. Это именно вы во мнѣ вызвали мое новое рѣшеніе… Я отъ васъ узналъ вчера, что я живу на чужія средства, на средства моей сестры Лизы. Какъ это не гадко, надо сказать: я былъ такъ безпеченъ, что этого до сихъ поръ не зналъ. Я вамъ благодаренъ, что вы мнѣ это сказали и вы угадали: меня подобная вещь должна была потрясти до глубины души.
Тишинскій. Я вѣдь не хотѣлъ, чтобъ…
Планищевъ. Но вы ошиблись только въ результатѣ вашихъ словъ. Мнѣ, конечно, стало и стыдно и больно, что сестра Лиза живетъ въ двухъ-трехъ комнатахъ меблированной квартиры и отдаетъ мнѣ свои деньги на мою, что таить? — довольно пустую жизнь; но мнѣ въ то же время стало тяжело чувствовать себя такимъ пустымъ тунеядцемъ, и я рѣшилъ заняться дѣломъ… Хорошо-ли, худо-ли, боже мой, не боги горшки обжигали… я рѣшился уѣхать отсюда и самъ заняться моимъ Кудиновымъ.
Тишинскій. Михаилъ Петровичъ, разработывать каменный уголь вѣдь не то, что устроить любительскій спектакль или балъ
Планищевъ. Я ждалъ этой насмѣшки — и она не обижаетъ меня, потому что справедлива… Къ счастью судьба ко мнѣ довольно милостива: сегодня утромъ въ постели я только задумалъ это, и мучился, какъ взяться за дѣло; но едва всталъ, ко мнѣ явился докторъ Барашковъ съ предложеніемъ одного богатаго купца землевладѣльца, сосѣда моего по имѣнью… это человѣкъ съ большимъ капиталомъ и онъ хочетъ быть моимъ компаніономъ по разработкѣ кудиновскаго угля.
Тишинскій. Что за вздоръ? откуда Барашковъ могъ достать вамъ компаніона? онъ вретъ вамъ что-нибудь
Планищевъ. Почему-же вы это такъ предполагаете? такъ рѣзко… потому что вамъ оно не выгодно?.. Простите, хоть я и человѣкъ не дѣловой, какъ вы, но ужь не совсѣмъ-же дуракъ. Мой компаніонъ человѣкъ извѣстный въ провинціи, условія, привезенныя Барашковымъ, на лицо и ясны, какъ день… весь планъ предпріятія выработанъ подробно… разумѣется не самъ я стану рыть уголь, у насъ будутъ люди знающіе, которые ужь изслѣдовали мою мѣстность… и не скрою отъ васъ, доходъ, нами ожидаемый, на столько хорошъ, что мнѣ было-бы даже просто не выгодно продать имѣнье вамъ за ту сумму, которую вы предлагаете.
Тишинскій. (Иронически улыбаясь.) Не знаю-съ.. Дай Богъ, чтобъ этотъ вашъ компаніонъ не былъ какой-нибудь прощалыга, который пуститъ васъ въ трубу… я заботился объ вашихъ интересахъ.
Планищевъ. Позвольте. Барашковъ и теперь сидитъ и считаетъ въ моемъ кабинетѣ… если у васъ ужь такъ сердце болитъ за меня, хотите взглянуть на его документы и планы?
Тишинскій. Зачѣмъ-же? помилуйте… ваше дѣло, вы не маленькій… мнѣ только обидно, что вы все-таки не хотите видѣть, какъ искренно я желалъ вамъ помочь.
Планищевъ. Признаюсь да, не вижу. Вы желали моей полной откровенности? — и я говорю откровенно. сегодня, когда Барашковъ мнѣ разъяснилъ все подробно, мнѣ очень стало сдаваться, что вы, какъ человѣкъ ловкій, собирались сразу убить двухъ зайцевъ.
Тишинскій. То-есть?
Планищевъ. Купить мое Кудиново за безцѣнокъ и этимъ разыграть роль благодѣтеля и спасителя… и влюбленнаго… взять и невѣсту и имѣнье, и все-таки блестѣть великодушіемъ.
Тишинскій. На это ужь я и не знаю, что вамъ отвѣчать.
Планищевъ. Ничего и не отвѣчайте, — зачѣмъ? Мы во всѣхъ этихъ вещахъ какъ-то разно смотринъ на дѣло… Я, напримѣръ, еслибъ полюбилъ дѣвушку, прежде всего постарался-бы ее расположить къ себѣ, а не сталъ-бы подъѣзжать окольнымъ путемъ черезъ папеньку.
Тишинскій. Вы?.. вы другое дѣло; вы, можетъ быть, изъ покорителей сердецъ.
Планищевъ. Что это значитъ? я думаю всякій, расчитывающій жить въ любви съ женой, въ извѣстной степени покоритель ея сердца.
Тишинскій. Только въ извѣстной степени… У насъ, у заурядныхъ дѣловыхъ людей, обыкновенно это дѣлается такъ: нашелъ себѣ подходящую дѣвушку, взялъ да и женился… Супруга иногда даже дуется, на первыхъ порахъ; но потомъ, убѣдившись, насколько мужъ заботится объ ея обезпеченіи, примиряется — и, глядишь, жизнь пойдетъ душа въ душу… Комфортъ, хорошія средства, все сглаживаютъ. У покорителей сердецъ, наоборотъ: начинается всегда восторгомъ и страстью; а потомъ, когда женятся, нерѣдко кончается нищетой, ссорой и развратомъ… за то покоритель нравится съ первой-же минуты; это своего рода талантъ.
Планищевъ. О которомъ вы говорите съ злобой, — но и съ завистью.
Тишинскій. Очень можетъ быть… еще-бы не завидовать! когда иному человѣку безъ всякихъ особенныхъ достоинствъ стоитъ только захотѣть, чтобы разыграть роль перваго любовника и расположить къ себѣ любую женщину. Взгляните, напримѣръ, вотъ хоть на художника Михина… вѣдь не картинками-же своими, ни малеваньемъ внушаетъ онъ восторгъ и юнымъ дамамъ и даже старымъ дѣвамъ.
Планищевъ. Прошу васъ не продолжать этого разговора.
Тишинскій. Отчего-же? что вамъ-то Михинъ и его старыя и молодыя увлеченья?..
Гвоздаревъ. Злодѣй и измѣнникъ! удралъ вчера съ бала! погодите, достанется вамъ, отъ моей жены… Здравствуйте, батюшка… такъ сердита на васъ, такъ сердита!.. я незнаю, что съ ней сдѣлалось. Какъ васъ бранила… У!!.
Планищевъ. На здоровье.
Гвоздаревъ. Что? Я говорю про Серафиму; вы вѣрно не поняли… про жену мою.
Тишинскій. Не удивляйтесь, Иванъ Филипповичъ, тутъ такія перемѣны происходятъ…
Гвоздаревъ. Какія-съ перемѣны?
Тишинскій. На всѣхъ насъ прогнѣвался Михаилъ Петровичъ, мѣняетъ жизнь, — въ деревню ѣхать хочетъ… Михаилъ Петровичъ, вѣдь это не тайна?
Планищевъ. Нисколько.
Гвоздаревъ. Не пущу!.. что вы затѣяли? да ни за что… я безъ васъ пропаду, у меня весь домъ вверхъ дномъ пойдетъ, никого въ гости не докличешься… а жена загрызетъ, совсѣмъ загрызетъ; вы одинъ умѣете ее успокоивать… хе, хе, да вы пошутили? такъ вѣдь? Пошутили?
Планищевъ. Полно, Иванъ Филипповичъ, мнѣ сегодня совсѣмъ не до шутокъ. Вы такъ, — или вамъ что нужно?
Гвоздаревъ. Ахъ да, совсѣмъ было забылъ., письмецо вамъ отъ моей супруги.
Планищевъ. Что она пишетъ?
Гвоздаревъ. Почемъ-же я знаю? развѣ она мнѣ показываетъ свои письма?
Планищевъ. (Пробѣжавъ письмо.) Опять! Опять! да этому конца не будетъ.
Гвоздаревъ. Что такое, голубчикъ? чего вы? что она тамъ навздорила?
Слуга. Господинъ Михинъ пожаловалъ.
Планищевъ. Михинъ! какъ по заказу… проси, проси, онъ-то мнѣ и нуженъ… (Слуга уходитъ.) О! Я этому положу конецъ, вы увидите.
Барашковъ. Я кончилъ разсчетъ, Михаилъ Петровичъ.
Планищевъ. Сейчасъ, сейчасъ, погодите немножко, останѣтесь здѣсь; чѣмъ больше людей, тѣмъ лучше.
Планищевъ. Пожалуйте, очень радъ васъ видѣть, кажется Рафаилъ…
Михинъ. Андреичъ…
Планищевъ. Рафаилъ Андреичъ, виноватъ… я вамъ очень благодаренъ, что вы ко мнѣ пожаловали, Да еще именно въ настоящую минуту; я готовъ былъ послать, чтобы васъ просить къ себѣ.
Михинъ. Въ самомъ дѣлѣ? я весь къ вашимъ услугамъ.
Планищевъ. Извините меня, ради Бога, что съ перваго-же слова я обращаюсь къ вамъ съ вопросомъ для насъ обоихъ крайне непріятнымъ.
Гвоздаревъ. Что такое Серафима нагородила въ письмѣ? скажите на милость…
Тишинскія. (Беретъ шляпу.) Можетъ быть я лишній при этомъ объясненіи.
Планищевъ. Напротивъ, для васъ то оно и дѣлается… я больше не хочу себя сдерживать и притворяться не понимающимъ вашихъ словъ… я очень хорошо вижу и знаю, что вы имѣли въ виду, говоря про покорителей женскихъ сердецъ и про любящихъ старыхъ дѣвъ.
Тишинскій. Извините, я…
Планищевъ. Господинъ Михинъ, вотъ письмо, которое я только что получилъ: гадкое, гнусное письмо… въ немъ дѣло идетъ о васъ, я передаю его вамъ, — вы можете прочитать его громко и отвѣтить на него тоже громко.
Михинъ. (Беретъ письмо и читаетъ.) «Милостивый государь, вы разсердились вчера на мои слова, касательно сестры вашей Елизаветы Петровны. Позвольте-же вамъ сказать, что вы бы не посмѣли возражать мнѣ, если-бы, какъ я, были сегодня у нея и застали ее такъ-же врасплохъ въ самыхъ нѣжныхъ супружескихъ отношеніяхъ съ Михинымъ. Страстный художникъ перенесъ къ этой женщинѣ, которая по вашимъ словамъ лучше всѣхъ насъ, — свой мольбертъ, дѣлитъ съ ней и труды, и квартиру, и столъ, и….»
Барашковъ. Какой мерзавецъ писалъ это письмо?
Гвоздаревъ. Позвольте, это письмо отъ моей жены.
Барашковъ. Виноватъ, я никакъ не думалъ, чтобъ женщина могла себѣ позволить…
Михинъ. Вы мнѣ дали право отвѣтить на это; вотъ мой отвѣтъ: Три года тому назадъ, по выходѣ изъ академіи я захворалъ и былъ при смерти; нѣсколько недѣль я лежалъ безъ памяти; когда очнулся, подлѣ меня сидѣла дѣвушка, сосѣдка, живущая въ тѣхъ-же меблированныхъ комнатахъ, что и я. Она вызвалась быть моей сидѣлкой и только благодаря ей, да вотъ моему другу доктору, я вернулся къ жизни.
Барашковъ. Говорите ужь просто благодаря ей одной; что могъ сдѣлать я безъ ея ухода!?
Михинъ. Это была ваша сестра, Елизавета Петровна. Понятно, что когда я выздоровѣлъ, сестра милосердія сдѣлалась для меня настоящей сестрой, другомъ, самымъ дорогимъ и близкимъ… я нашелъ въ ней хорошаго совѣтчика, развитаго, умнаго, и такъ свято дорожу этой дружбой, что не совѣтую никому больше повторять подлую сплетню про эту дѣвушку, — я предупреждаю, что честь ея — вопросъ моей жизни, и клеветникъ легко можетъ наскочить на пощечину…
Барашковъ. Браво!.. молодецъ! а я прибавлю, что клеветникъ можетъ наскочить не на одну пощечину, а на двѣ: одну отъ него, другую отъ меня.
Планищевъ. (Пожимая имъ руки.) Благодарю васъ, благодарю…
Тишинскій. Что это вы затѣваете, Михаилъ Петровичъ? драму какую то! что такое?..
Планищевъ. Вы слышали? теперь мнѣ остается только сказать два слова. Сдѣлайте вы мнѣ одолженіе, вы оба — господинъ Тишинскій и Гвоздаревъ.. уйдите вы вонъ изъ моего дома… и никогда сюда не возвращайтесь…
Тишинскій. Это чортъ знаетъ что такое!..
Планищевъ. (Ему вслѣдъ.) Не забудьте, что ожидаетъ клеветника!
Гвоздаревъ. Михаилъ Петровичъ, что это вы? Михаилъ Петровичъ, вы пошутили?.. что же я такое сдѣлалъ?
Планищевъ. Оставьте меня…
Гвоздаревъ. Я, ей Богу, ничѣмъ не виноватъ… но все-таки, если нужно, я прошу прощенья… ну простите меня, ради Христа… я не знаю въ чемъ, но пожалуйста простите: что такое?.. нѣтъ, я къ вамъ жену пришлю… она умѣетъ васъ уговорить…
Барашковъ. Какъ-же вы не понимаете, что изъ-за вашей жены все дѣло.
Гвоздаревъ Ну я за нее прошу прощенья…
Михинъ. Уйдите, Иванъ Филипповичъ… что за глупости…
Гвоздаревъ. Да я не могу такъ, — помилуйте, что такое за ссора? я пожалуй обѣдъ устрою на примиреніе… Ну, какъ тамъ знаете, я все-таки жену пришлю; она умнѣе меня умѣетъ говорить; сама заварила кашу, — пускай сама и расхлебываетъ… до свиданья.
Планищевъ, Я вамъ очень благодаренъ Рафаилъ Андреичъ, вы себя вели прекрасно… благородно… но этого мало, чтобъ заглушить сплетню… теперь я долженъ дѣйствовать… Вы меня извините, мнѣ надо уйти сейчасъ, — вотъ только переодѣнусь… впрочемъ я всегда радъ видѣть васъ у себя… докторъ, наше дѣло кончено, а о подробностяхъ еще поговоримъ… извините, я спѣшу…
Михинъ. Онъ хочетъ заглушить сплетню!.. нечего и стараться, я ее заглушу окончательно… когда только?
Барашковъ. Нѣтъ не ты и не онъ, а я… никто изъ васъ того не сдѣлаетъ для Елизаветы Петровны, что я.
Михинъ. Ну, это увидимъ… но какъ-же теперь, если онъ уходитъ…
Лона. Вы одни? а гдѣ-же папаша?
Михинъ. Слава Богу, что вы пришли; онъ собирается куда-то уходить, задержите его пожалуйста.
Лена. А вы ему не сказали? не объяснились съ нимъ?
Михинъ. Нѣтъ-же, тутъ были посторонніе люди… Какая сцена вышла!
Лена. Я посмотрю, что онъ дѣлаетъ.
Глядитъ въ щелку двери.
Елизавета Петровна. Рафаилъ Андреичъ, скажите мнѣ въ послѣдній разъ: вполнѣ-ли серьезно вы обдумали это?.. вполнѣ-ли вы увѣрены, что такъ любите Лену?
Михинъ. Тетя, можете-ли вы сомнѣваться!?.. или вы потеряли способность угадывать тайны души моей, какъ прежде угадывали?..
Елизавета Петровна. (Вздохнувъ.) Нѣтъ Я вамъ вѣрю.
Барашковъ. Елизавета Петровна, мнѣ надо вамъ сказать кое-что очень важное.
Лена. Кажется сюда идутъ… уйдемте, уйдемте, оставимъ тетю Лизу… она лучше насъ сдѣлаетъ… Вамъ говорятъ! — идите-же, — что вамъ надо?.. послѣ поговорите, послѣ… (Выпроваживаетъ Михина и Барашкова.) Мой ангелъ хранитель… моя покровительница, фея, сдѣлай меня счастливой.
Елизавета Петровна. Сдѣлай счастливой! Какъ будто ты не довольна счастлива одной твоей молодостью? безпечной, смѣлой, вѣрующей молодостью… со всѣмъ ея эгоизмомъ и слѣпотой… Ничего она не видитъ, никого знать не хочетъ: сдѣлай только ее счастливой! — и хоть-бы другимъ это сбрило величайшихъ страданій!.. она ничего не видитъ, сдѣлай только ее счастливой… Нѣтъ, нѣтъ, не стану такъ думать… скорѣй, скорѣй! и чтобъ это было рѣшено, и всѣ-бы радовались, и поздравляли, и всѣмъ-бы весело было и хорошо…
Планищевъ. Лиза? ты? ты у меня?.. спасибо тебѣ, спасибо… (Обнимаетъ ее.) А я самъ шелъ къ тебѣ; мнѣ самому надо было тебя видѣть.
Елизавета Петровна. (Радостно.) Въ самомъ дѣлѣ?
Планищевъ. Ты меня горько обидѣла, Лиза, и между тѣмъ за эту обиду я опять тебя полюбилъ… такъ полюбилъ — какъ никогда.
Елизавета Петровна. Чѣмъ я тебя обидѣла?
Планищевъ. Ты мнѣ подала милостыню, ты хотѣла, чтобъ я жилъ твоими деньгами, да еще не зналъ этого… ты мнѣ отдавала свой доходъ; мнѣ, который надѣлалъ тебѣ столько зла. мое самолюбіе было жестоко оскорблено… Что ты хотѣла этимъ? унизить меня? или добротѣ твоей нѣтъ предѣловъ?.. упрекать тебя за то, или броситься къ ногамъ и цѣловать. и проситъ прощенья?
Елизавета Петровна. Полно, полно, Миша; вѣдь я тебѣ все таки сестра… вѣдь я все-таки люблю и тебя, и твою Лену; а ты знаешь какъ мало мнѣ нужно для жизни.
Планищевъ. Да; и вѣдь пришла-же ты сама ко мнѣ… давай помиримся, помиримся, милая моя, и чтобъ никогда и разговору не было объ этой размолвкѣ… не правда-ли здѣсь лучше тебѣ? привольнѣе дышется среди своихъ близкихъ, чѣмъ въ твоей одинокой кельѣ?.. и не грѣшно-ли намъ было?… Господи! когда я подумаю, что мы почти стали чужими, а съ дѣтства были всегда такъ близки… Лиза ты должна вернуться ко мнѣ, жить съ нами…
Елизавета Петровна. Еслибъ только я…
Планищевъ. Погоди, не возражай. Причины нашей ссоры больше нѣтъ: Серафима мнѣ стала ненавистна и я сегодня выгналъ отъ себя ея мужа, выгналъ, какъ выгоняютъ негодяевъ… и этого мало: я рѣшилъ совершенно измѣнить свою жизнь: теперь я не доведу себя до того, чтобъ ты мнѣ милостыню подавала; я поѣду въ деревню деньги копить. Поѣдемъ съ нами! — Лена и ты; — намъ небудетъ скучно… вы на зиму будете сюда пріѣзжать.
Елизавета Петровна. Объ этомъ послѣ.
Планищевъ. Нѣтъ, теперь, сейчасъ… Ты ушла въ твое одиночество и вообразила, что отъ свѣта и его клеветы можно спрятаться, — ты ошибаешься: праздной толпѣ до всего есть дѣло. Вотъ примѣръ: Михинъ и его отношенія къ тебѣ; — васъ въ такихъ вещахъ заподозрили, объ которыхъ вы и помысла не имѣли… это несправедливо, это возмутительно, конечно, но извини, я не удивляюсь, что объ васъ такъ подумали.
Елизавета Петровна. Миша!
Планищевъ. Ты еще молода и красива, онъ тоже… кто можетъ думать, чтобъ въ тебѣ, въ твои годы притупились нервы, умерло все живое, всякое увлеченіе, и сохранилось одно только участіе сестры милосердія? Да и сама ты… прости Лиза… анализировала-ли ты себя хорошенько? по совѣсти, прямо говоря, совершенно-ли ты чужда этого чувства?
Елизавета Петровна. (Быстро встаетъ.) Совершенно чужда, совершенно.
Планищевъ. Видишь, какъ ты испугалась, это знакъ…
Елизавета Петровна. Довольно… (Ласково и тихо.) Полно, мой дорогой, я тебѣ сейчасъ докажу, что ты ошибаешься… я пришла къ тебѣ съ цѣлью, даже съ просьбой.
Планищевъ. Только бы ты вернулась ко мнѣ, я каждую просьбу твою приму, какъ добрый совѣтъ.
Елизавета Петровна. Хорошо, будь по твоему… И такъ этого самаго Михина, который мнѣ такъ опасенъ, я пришла посватать за твою дочь и совѣтую ему ее отдать.
Планищевъ. Лену?
Елизавета Петровна. Они любятъ другъ друга давно; они видались у Гвоздаревой, и, сколько я ихъ знаю обоихъ, они какъ нельзя лучше подходятъ другъ къ другу.
Планищевъ. И она мнѣ этого до сихъ поръ не сказала сама?
Елизавета Петровна. Кто-же виноватъ? Не сердись, Миша, будемъ говорить правду: развѣ ты былъ когда-нибудь близокъ съ твоей дочерью? ты забывалъ ее, ты оставлялъ ее для… Если ты дѣйствительно вѣришь мнѣ, отдай ее Михину, съ нимъ она будетъ счастлива… это человѣкъ вполнѣ достойный, съ горячностью и энергіей молодости, съ талантомъ, съ вѣрою въ честную сильную будущность.
Планищевъ. Какъ ты хвалишь его!
Елизавета Петровна. А! постой, это недовѣріе въ тебѣ говоритъ… постой… ты не вѣришь сплетнямъ, но въ тебѣ все-таки закралась мысль. нѣтъ, не думай этого… Мы съ нимъ ничѣмъ не связаны, ни онъ меня не любилъ, иначе, какъ сестру, ни я его… нѣтъ, нѣтъ… ты можешь вѣрить мнѣ и никогда никакое подозрѣніе не должно васъ тревожить, не должно.
Планищевъ. Ты внѣ себя, ты вся дрожишь…
Елизавета Петровна. Потому, что мы рѣшаемъ судьбу нашей Лены . смотри, вѣдь и у тебя слезы на глазахъ.
Планищевъ. Да, Лиза, ты права… пускай не все и не совсѣмъ правда, что ты мнѣ говорила…
Елизавета Петровна. Хочешь, я уѣду куда нибудь навсегда, мнѣ больно разстаться съ вами, но если нужно для вашего счастья, вы Меня никогда не увидите.
Планищевъ. Ни за что на свѣтѣ; я вѣрю тебѣ и благодарю… человѣкъ, котораго ты такъ хвалишь, не можетъ быть дурнымъ человѣкомъ. Онъ сейчасъ былъ здѣсь… гдѣ онъ?
Елизавета Петровна. Они всѣ тутъ… рядомъ, поди, обрадуй ихъ.
Планищевъ. Что съ тобой?
Елизавета Петровна. (Смѣясь.) Что можетъ бытъ со мной? — я довольна… всѣмъ довольна… и тобой въ особенности… ступай, приведи-же сюда жениха и невѣсту.
Елизавета Петровна. (Проводя его главами). Ахъ какъ трудно лгать… гораздо труднѣе, чѣмъ я думала… ну! кончено, кончено… такъ нужно ни рада за нихъ… Тетя! я тетя… ну и оставайся тетей и больше ничѣмъ.
Барашковъ. Елизавета Петровна! я пользуюсь тѣмъ, что вы однѣ… я…
Елизавета Петровна. Посмотрите на меня, докторъ; какъ вы меня находите? вы видѣли, я пришла сюда, какъ полумертвая, а теперь…
Барашковъ. Теперь вы воскресли.
Елизавета Петровна. Да. Вѣдь можно жить и чужимъ счастьемъ, не правда-ли?
Барашковъ. Это не то…. воскресило васъ сознаніе хорошаго дѣла, сознаніе силы душевной, съ которой вы переносите борьбу вашу и жертву.
Елизавета Петровна. Какую жертву?
Барашковъ. Отъ меня то вамъ скрываться не чего, — я васъ понимаю… Ахъ какъ я-желалъ-бы, чтобъ вы меня такъ понимали, какъ понимаю васъ я. О, господи! неужто мнѣ всю жизнь придется добиваться только всеобщей любви, ухаживать за больнымъ человѣчествомъ — и никогда здоровое, милое существо… никогда.
Елизавета Петровна. Послѣ, послѣ, докторъ, не теперь.
Барашковъ. Я буду деликатенъ… я не стану возмущать вашъ душевный міръ въ такую минуту какъ настоящая… Я подожду; когда нибудь!… время лучшій цѣлитель… когда нибудь, Елизавета Петровна, когда вамъ вернется спокойствіе и непритворная чистая радость… неужели вы и тогда оттолкнете друга?… (Входятъ Планищевъ Лена и Михинъ.) Фу чортъ! мнѣ на роду написано, что всегда помѣшаютъ.
Планищевъ. Ты приказала, сестра… вотъ тебѣ женихъ и невѣста.
Лена. Тетя, ангелъ, это ты все сдѣлала… благодарите ее, Рафаилъ Андреичъ, это ей мы обязаны.
Михинъ. Тетя, ужь видно это воля судьбы, что вы мнѣ должны сдѣлаться тетей и что все лучшее моей жизни я получу отъ васъ.
Елизавета Петровна. Вы всѣмъ обязаны себѣ, своей хорошей молодости, уму и сердцу. (Левѣ.) Ты вѣдь сдѣлаешь его счастливымъ? ты такая хорошая и любишь его? да, Лена?… (Барашкову.) Докторъ, вы видите, здѣсь всѣ веселы, не смѣйте дуться. Вы знаете, мы съ братомъ ѣдемъ къ вамъ въ деревню и такой другъ, какъ вы, намъ будетъ очень дорогъ… (Планищеву протягиваетъ руки.) Да, Я теперь Ни уйду отъ васъ… мнѣ такъ тепло такъ отрадно съ вами; я знаю, какъ горячо вы любите старую тетю Лизу, — и она можетъ быть нужна вамъ всѣмъ, она еще всѣмъ вамъ будетъ служить… ваша тетя Лиза… и уже это одно… Боже мой!.. развѣ это не радость? развѣ это не счастье?
Барашковъ. (Про себя.) Въ деревню! ну авось хоть тамъ никто не помѣщаетъ.
- ↑ Все явленіе Елизавета Петровна за сценой.