М. ЦЕБРИКОВОЙ.
править
Ни однѣ теоріи, быть можетъ, не вызовутъ столько недовѣрія: въ обществѣ, не будутъ встрѣчены такъ неблагосклонно, какъ теоріи воспитанія. «Все общія мѣста, все идеи, то-ли дѣло практика, теорія возникла изъ практики», вотъ обыкновенный отзывъ этихъ практическихъ умовъ. Но какъ грубы, несовершенны были первые шаги практики, какъ мало успѣшныхъ результатовъ имѣла она, сколько ошибокъ надѣлала она, сколько разъ ей приходилось передѣлывать сдѣланное и сколько ошибокъ ея оказались непоправимыми — объ этомъ всегда умалчивается. Послѣ каждой ошибки обыкновенно человѣчество видѣло какъ надо было поступить, чтобы избѣжать ея; послѣ каждаго успѣшнаго результата точно также видѣло, что нужно дѣлать, чтобы впередъ достигнуть его съ меньшей тратой времени. Пріобрѣтенный опытъ служитъ указаніемъ для послѣдующаго образа дѣйствія и изъ практики вырабатывается теорія, которая и есть выводъ изъ всѣхъ попытокъ практики, указаніе какими мѣрами достигается цѣль, и къ этимъ указаніямъ неизбѣжно обратится каждый, кто захочетъ добросовѣстно достигнуть цѣли, Ни въ одномъ дѣлѣ невозможно обойтись безъ этихъ указаній или руководства: чтобы построить домъ — необходимо начертать предварительно планъ предполагаемой постройки; чтобы написать статью, приходится составить въ головѣ конспектъ въ какомъ порядкѣ расположитъ идеи; тѣмъ болѣе въ такомъ важномъ и трудномъ дѣлѣ, какъ воспитаніе необходимъ строгообдуманный планъ, ясное пониманіе цѣли и знаніе тѣхъ мѣръ, которыми она достигается. Другой упрекъ, который дѣлается обыкновенно теоріямъ, то, что онѣ неприложимы на практикѣ, и этотъ упрекъ всего чаще дѣлается теоріямъ воспитанія тѣми наивными педагогами, которые разочаровались въ своей надеждѣ найти въ теоріи росписаніе, гдѣ предусмотрѣна каждая случайность и указано какъ поступить; однимъ словомъ, что-то въ родѣ собранія всевозможныхъ домашнихъ рецептовъ, которое снимало бы съ нихъ тяжелый трудъ соображать указанія теоріи для того, чтобы примѣнить ихъ къ дѣлу. Они находятъ, что гораздо проще, а главное спокойнѣе, слѣдовать указаніямъ практики, т. е. дѣлать то же, что другіе, и эта практика изъ десяти разъ девять оказывается смѣсью предразсудковъ, суевѣрія и рутины. Надо сказать и то, что теорій воспитанія много; онѣ во многомъ противорѣчатъ одна другой и разногласіе ихъ можетъ поставить въ мучительное затрудненіе молодаго, неопытнаго педагога, который бы захотѣлъ честно дѣлать свое дѣло. Но это разногласіе не должно заставлять унывать. Оно признакъ развитія, неизбѣжная ступень, черезъ которую должна пройти каждая мысль, — сначала единодушіе невѣжества, затѣмъ разногласіе періода изслѣдованій, когда возникаетъ множество противорѣчащихъ мнѣній, изъ которыхъ каждое разработываетъ какую нибудь сторону предмета и изъ за нея, не видя остальныхъ, весьма естественно впадаетъ въ крайность, вызывающую противоположную, пока наконецъ всѣ стороны мысли не будутъ разработаны и она, не выяснится во всей своей полнотѣ — тогда наступитъ періодъ единодушія знанія, потому что истина можетъ былъ только одна* Воспитаніе находится теперь въ этомъ переходномъ состояніи разногласія періода изслѣдованія, въ которомъ находится современное человѣчество, далеко оставившее за собой единодушіе невѣжества, но еще не достигнувшее единодушія полнаго званія. Воспитаніе всегда находится въ совершенной зависимости отъ жизни, т. е. отъ того уровня, на которомъ стоитъ развитіе общества; воспитатель — членъ общества, продуктъ его жизни и можетъ въ свою дѣятельность внести только то, что самъ получилъ отъ общества. «Учрежденія каждой эпохи, говоритъ Спенсеръ, должны имѣть семейное сходство между собой, потому что имѣютъ общее начало въ умѣ народа», и доказываетъ это примѣрами изъ исторіи западной Европы. Въ тѣ вѣка, когда авторитетъ церкви сковывалъ разумъ, воспитаніе было исключительно догматическое: дѣтству и юношеству предлагалось множество положеній, которыя они должны были безусловно принимать на вѣру, не стараясь понять ихъ; протестантизмъ, освободивъ умы и допустивъ свободное изслѣдованіе, произвелъ переворотъ въ воспитаніи, которое сдѣлалось системой изложеній обращенныхъ къ уму. Во времена деспотизма, когда господствовало мнѣніе, что милліоны существуютъ для одного, что ихъ благосостояніе, самая жизнь ничто передъ волею этого одного, когда это мнѣніе высказывалось словами: «l'État — c’est moi», тотъ же деспотизмъ царствовалъ въ воспитаніи; система безпрекословнаго повиновенія, неумолимой регламентаціи, опредѣлявшей каждый шагъ — «слушайся, не разсуждай», сковывавшей пробуждавшуюся мысль юношества, должна была подготовлять изъ него тѣхъ безгласныхъ рабовъ, какихъ требовалъ уровень общественной жизни. Воспитаніе отличалось безпощадной строгостью, болѣе — жестокостью; оно не признавало правъ природы воспитанника, но ломало и насиловало ее сообразно съ требованіями воспитателя; малѣйшее желаніе считалось преступленіемъ, малѣйшій признакъ самостоятельности подавлялся грубыми и даже безчеловѣчными наказаніями. Въ наше время, когда общество доросло до сознанія, что счастье — законное требованіе человѣческой природы и каждый имѣетъ право на свою долю въ немъ; когда подняты вопросы о мѣрахъ, упрочивающихъ его для большинства, тоже человѣчное направленіе отразилось и въ воспитаніи: оно начало признавать въ дѣтяхъ права на развитіе, сообразное съ ихъ природой; естественныя желанія дѣтства, проблески самобытности перестали считаться преступленіями, которыя слѣдуетъ карать безпощадно, но были признаны, чѣмъ они есть на самомъ дѣлѣ, проявленіями силъ, которыя слѣдуетъ развивать и направлять. Этотъ взглядъ только начинаетъ проникать въ воспитаніе. Прежнія системы еще не отжили свой вѣкъ. Человѣчество вообще медленно отказывается отъ своихъ заблужденій. Вотъ отчего происходитъ это разногласіе теоріи, противорѣчащихъ одна другой, но и теперь уже можно предвидѣть то время, когда оно смолкнетъ и побѣда останется за теоріей воспитанія, основанной на строгомъ изученіи природы человѣка, какъ физической, такъ и умственной, и на разумномъ естественно-научномъ взглядѣ на жизнь. Эту теорію развиваетъ Спенсеръ въ четырехъ довольно объемистыхъ статьяхъ, которыя замѣчательны по трезвому и практическому взгляду, составляющему отличительное свойство англо-саксонской расы. Статьи эти были написаны въ разное время и оттого въ нихъ встрѣчаются повторенія одной и той же мысли, только разработанной въ другой формѣ; но мы передадимъ сущность идей Спенсера, стараясь притомъ указать, на сколько онѣ доступны настоящему состоянію русскаго общества.
Цѣль воспитанія — подготовить человѣка для жизни, сдѣлать изъ него полезнаго члена общества и дать ему средства достигнуть возможно большей степени довольства и счастья. Знаніе даетъ ему необходимыя средства къ достиженію этой цѣли. Умъ — та сила, которая усвоиваетъ ихъ и прилагаетъ къ дѣлу. Какъ членъ. общества, онъ поставленъ въ тѣсныя и непрерывныя отношенія съ другими людьми; его успѣхъ въ жизни, его счастіе зависитъ во многомъ отъ этихъ отношеній, отъ довѣрія, которое онъ съумѣеть заслужить, отъ умѣнья честно и трезво смотрѣть на эти отношенія и отъ той пользы или вреда, которые принесутъ его поступки другимъ людямъ. Люди въ своихъ поступкахъ руководятся побужденіями, внушеніями ума и привычками, которыя ничто иное, какъ направленіе въ ту или другую сторону, выработанное суммою впечатлѣній полученныхъ съ дѣтства, я это-то направленіе составляетъ нравственность человѣка. Наконецъ степень значенія, которую человѣкъ въ состояніи достигнуть, размѣръ его дѣятельности и самыя отношенія его къ другимъ людямъ находятся въ полной зависимости отъ его физическихъ силъ; изъ этого слѣдуетъ, что развитіе этихъ силъ должно быть одною изъ цѣлей воспитанія. Соотвѣтственно этимъ потребностямъ теорія воспитанія распадается на три отдѣла: воспитаніе умственное, нравственное и физическое.
Умственное воспитаніе.
правитьВъ своей теоріи умственнаго воспитанія Спенсеръ строго слѣдуетъ естественному методу. Развитіе каждаго человѣка должна идти тѣмъ же путемъ, какимъ шло развитіе человѣчества. Человѣчество на низшей степени своего развитія ограничивалось исключительно понятіями о видимыхъ предметахъ (конкретныхъ) и постепенно путемъ медленнаго развитія переходило къ отвлеченнымъ (абстрактнымъ) понятіямъ. Этотъ законъ развитія подтверждается тѣмъ, что въ языкахъ многихъ дикихъ племенъ, стоящихъ на низшей степени цивилизаціи, вовсе нѣтъ словъ для обозначенія отвлеченныхъ понятій, какъ напр., названія разныхъ добродѣтелей, пороковъ, умственныхъ свойствъ, что доказываетъ совершенное отсутствіе подобныхъ понятій у этихъ племенъ. Ребенокъ въ первые годы своей жизни близокъ къ степени дикарей: способность мыслить еще не развита въ немъ — онъ не способенъ къ сознательному мышленію, онъ можетъ только воспринимать впечатлѣнія производимыя на него внѣшними предметами и передаваемыя его чувствами мозгу. Каждый видимый предметъ для него новость, фактъ, который усвоиваетъ его умъ. Ребенокъ бросаетъ ложку на полъ или ударяетъ ею по стеклу — онъ этимъ учится распознавать звуки. Замѣтьте, какъ онъ въ это время внимательно прислушивается къ произведенному звуку. Онъ тянется ко всѣмъ видимымъ предметамъ, ощупываетъ ихъ, съ любопытствомъ осматриваетъ тѣ, которые яркостью красокъ обратятъ его вниманіе. Онъ вступаетъ въ первый періодъ своего умственнаго развитія, руководимый единственно инстинктами своей природы, указывающей воспитателю путь, по которому онъ долженъ будетъ вести его. Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы воспитатель избралъ себѣ девизомъ laissez faire и заключилъ, что ему рѣшительно нечего дѣлать. Это въ высшей степени опасное заблужденіе. Ребенокъ, предоставленный самому себѣ, непремѣнно загрубѣлъ бы и одичалъ. Онъ самъ собой неспособенъ отыскивать матеріалы для впечатлѣній, изъ которыхъ бы выработывалось его сознаніе, такъ же какъ неспособенъ добывать самъ себѣ пищу. Задача воспитателя доставлять ребенку эти матеріалы для впечатлѣній, такъ же, какъ онъ доставляетъ ему необходимую пищу. Только такимъ образомъ можетъ онъ вліять на развивающееся сознаніе ребенка; усвоеніе же ребенкомъ полученныхъ впечатлѣній будетъ уже совершаться сообразно съ степенью его впечатлительности и совершенно независимо отъ вліянія воспитателя; такимъ же образомъ доставляя ребенку необходимую пищу, воспитатель вліяетъ на физическое развитіе ребенка; но здѣсь и кончается это вліяніе: организмъ станетъ переработывать пищу сообразно съ собственными законами и воспитатель окажется безсильнымъ, чтобы остановить или даже слегка измѣнить естественный ходъ развитія. Когда ребенокъ ознакомится съ цвѣтомъ, формою и свойствами (какъ-то: мягкостью, твердостью, упругостью, степенями теплоты) предметовъ, онъ начнетъ опредѣлять ихъ. Сначала онъ выучится говорить, напр., булка, затѣмъ сухая булка, сладкая, кислая, мягкая, теплая и т. п. Цвѣтокъ, затѣмъ опредѣлять его: красный, синій, бѣлый, большой, хорошо пахнетъ. Самъ ребенокъ подскажетъ воспитателю естественный методъ саморазвитія. Съ какой радостью, увидѣвъ новый, незнакомый еще ему предметъ, напр., цвѣтокъ, растеніе, букашку, онъ спѣшитъ показать ее матери или воспитателю; производя какой нибудь новый звукъ, напр., ударивъ въ первый разъ по клавишамъ, онъ оглянется непремѣнно съ удовольствіемъ на мать или воспитателя. Взглядъ его говоритъ, каково, я это сдѣлалъ; онъ ждетъ сочувствія и увидѣвъ, что его дѣйствіе замѣчено, предовольно улыбнется; онъ совершенно счастливъ. Умная мать съумѣетъ воспользоваться этими указаніями дѣтской природы и съ этого періода пробуждающагося дѣтскаго сознанія имѣть прочное и благодѣтельное вліяніе на развитіе ребенка и повести его путемъ самостоятельности. Она замѣтитъ, что онъ уже успѣлъ добыть много понятій самъ собой, безъ ея помощи, что эти понятія прочны въ немъ и потому будетъ стараться не передавать ему готовыхъ понятій, но наводить его на нихъ. Принесетъ ли ей ребенокъ новый предметъ, она попроситъ его описать ей его форму, свойства, т. е. сказать ей какой онъ; ребенокъ назоветъ нѣкоторыя, потому что онъ неспособенъ замѣтить всѣ разомъ. «Посмотрите хорошенько еще какой?» Ребенокъ пойметъ, что въ этомъ предметѣ есть еще что-то, чего онъ не могъ подмѣтить, ему станетъ досадно на собственную недогадливость, маленькій мозгъ его заработаетъ усерднѣе, онъ внимательнѣе осмотритъ предметъ, откроетъ ускользнувшую отъ него при первомъ «смотрѣ черту и съ торжествомъ назоветъ ее матери. Метода воспитанія опредѣлена, самодѣятельность ребенка пробуждена, онъ испыталъ удовольствіе умственнаго пріобрѣтенія и побѣды надъ умственною трудностью. Разумѣется этотъ методъ требуетъ отъ воспитателя постояннаго вниманія, умѣнья понимать ощущенія ребенка, терпѣнія и тонкой наблюдательности: и имъ не способны воспитывать тѣ матери, которыя на вопросъ ребенка отвѣчаютъ: „отстань съ своими глупостями“, или отвѣчаютъ ему: „да, хорошо“, только чтобы отвязаться; бранятъ его за расщипанный цвѣтокъ или сломанную игрушку, считая это пустыми проказами, когда ребенка при этомъ руководило желаніе узнать, что тамъ внутри.
Ознакомившись съ предметами, находящимися въ комнатѣ, и ихъ свойствами, переходятъ къ предметамъ, находящимся на дворѣ, въ саду, въ полѣ. Тѣмъ же путемъ дается ему понятіе о числахъ, вѣсѣ и мѣрахъ, постоянно переходя отъ простаго къ сложному, отъ видимаго и осязаемаго къ отвлеченному, отъ конкретнаго къ абстрактному, избѣгая какъ можно болѣе говорить ребенку, а стараясь его наводить на понятія. Къ обученію чтенію слѣдуетъ приступать не ранѣе того времени, когда ребенокъ достаточно ознакомится съ окружающей его жизнью; когда въ умѣ его накопится достаточное количество фактовъ и понятій объ отношеніяхъ между собой многихъ предметовъ. Раннее знакомство съ книгами тѣмъ болѣе вредно дѣйствуетъ на развитіе самостоятельности ребенка, что книги говорятъ, а не наводятъ на понятія. „Книги“, говоритъ Спенсеръ, „дѣло второстепенное, онѣ косвенный проводникъ знанія и даютъ средство узнать то, чего дѣти сами видѣть не могутъ“. Слѣдовательно чтеніе предполагаетъ уже въ ребенкѣ значительную способность отвлеченнаго (абстрактнаго) мышленія. Поэтому въ высшей степени нелѣпо совать трехъ или пяти-лѣтнимъ дѣтямъ буквари, какъ это дѣлалось въ очень недавнее время родителями, заботившимися исключительно о скороспѣломъ развитіи ума. Результатъ этой скороспѣлости извѣстенъ: геніи-дѣти оказываются вообще самыми дюжинными смертными и блестящія, подаваемыя ими надежды, рѣдко когда сбываются и то не въ той степени, въ какой сбылись бы при разумномъ методѣ воспитанія. Въ точности опредѣлить годы когда для каждаго ребенка слѣдуетъ приступать къ обученію его чтенію — невозможно, дѣло воспитателя соображаться съ способностями и степенью развитія ребенка, но никакъ не слѣдуетъ начинать ранѣе 7—8-ми лѣтняго возраста и даже лучше опоздать, нежели начать слишкомъ рано; лучше comparais умственныя силы, нежели истощить ихъ преждевременнымъ обученіемъ. Позднее о, бученіе не повредитъ развитію ребенка, если способность его къ самодѣятельности будетъ возбуждена въ немъ, и. разумные педагоги съумѣютъ поддержать ее. Воспитаніе одного изъ нашихъ ученыхъ, заслужившаго громкое имя въ медицинѣ, было начато съ двѣнадцати-лѣтняго возраста, но это не помѣшало ему сравняться и даже обогнать своихъ ровесниковъ.
Изъ всего вышесказаннаго слѣдуетъ, что первые годы жизни ребенка должны быть посвящены исключительно развитію его физическихъ силъ и ознакомленію его съ окружающею жизнью, т. е. первые уроки его должны, быть предметные — это и есть песталоцціевская метода обученія. О ней было уже такъ подробно и много говорено въ разныхъ педагогическихъ статьяхъ что повторять уже сказанное въ сокращенномъ видѣ совершенно излишне. Спенсеръ замѣчаетъ только, что не смотря на разумность этой методы, основанной на знакомствѣ съ дѣтской природой и на принципѣ возбужденія самодѣятельности въ дѣтяхъ, система Песталоцци не образовала замѣчательныхъ людей и внушала часто сильное отвращеніе дѣтямъ, которыхъ воспитывали по ней. Спенсеръ приписываетъ это исключительно бездарности педагоговъ и неумѣнью ихъ примѣнять къ дѣлу песталоцціевскую систему. Примѣры обученія, предлагаемые Песталоцци, должны были служить для воспитателей наглядными образцами, которые они должны были разработывать самостоятельно, соображаясь съ способностями воспитанниковъ. Но люди, замѣчаетъ Спенсерь, вообще склонны канонизировать формы, въ которыя облечено ученіе, а не духъ его, тѣмъ болѣе тѣ, которые сами были воспитаны по системѣ, развивающей абсолютное поклоненію авторитету. Съ одной стороны это раболѣпство мысли заставило ихъ принять какъ святыню всѣ формы предметныхъ уроковъ Песталоцци, изъ которыхъ иныя, впрочемъ очень не многія, грѣшатъ обиліемъ мелочныхъ подробностей и нѣмецкимъ педантизмомъ; съ другой — лѣность и отсутствіе самодѣятельности заставили ихъ ухватиться за эти формы, какъ за готовые рецепты на каждый случай, снимающіе. съ нихъ трудъ работать собственной головой. Дѣтей начали заставлять буквально повторять всѣ вопросы и отвѣты песталоцціевскихъ предметныхъ уроковъ, и духъ ученія великаго педагога былъ искаженъ; принципъ возбужденія самодѣятельности дѣтей, который придаетъ оживленіе и интересъ ученью, былъ такимъ образомъ совершенно изгнанъ изъ воспитанія: оно превратилось въ попугайное обученіе и могло возбудить въ дѣтяхъ лишь скуку и неизбѣжное съ нею отвращеніе къ ученью.
Когда раціонально веденные предметные уроки изощрили дѣтскую наблюдательность и способность составлять вѣрныя опредѣленія предметовъ — свойства, которыя такъ важны, какъ краеугольный камень послѣдующаго умственнаго развитія, — можно приступить къ дальнѣйшему образованію. Спенсеръ стоитъ на сторонѣ реальнаго образованія и жестоко нападаетъ на общество, которое» по его мнѣнію, въ этомъ дѣлѣ не далеко ушло отъ дикарей, заботящихся преимущественно объ украшеніи и пренебрегающихъ пользою, навѣшивая на себя побрякушки, и не защищая тѣло отъ непогодъ. Точно также, во его мнѣнію, поступаетъ множество родителей, набивавшихъ головы дѣтей разными познаніями, которыя могутъ имъ пригодиться только на то чтобы ^показать, что они тоже люди образованные. Знаніе древнихъ языковъ, миѳовъ Греціи и Рима, умѣнье читать въ подлинникѣ классиковъ дается не смотря на то что оно можетъ принести практическую пользу только одному изъ нѣсколькихъ тысячъ, и забудется большею частью учениковъ. по выходѣ изъ школы, потому что они не будутъ имѣть на столько обезпеченной жизни, которая давала бы имъ средства продолжать занятія этими предметами. И это знаніе дается съ огромной тратой времени, силъ и денегъ единственно потому, что вслѣдствіе общественнаго предразсудка считается необходимой принадлежностью воспитанія джентльмена. Совершенно подобное тому видно и у насъ, гдѣ вслѣдствіе вѣковаго предразсудка, умѣнье бойко и съ чистымъ. иностраннымъ акцентомъ болтать на чужихъ языкахъ, считается доказательствомъ хорошаго воспитанія и принадлежности съ хорошему обществу.
Съ самаго отдаленнаго прошедшаго до нашего времени, общественныя потребности подчиняли себѣ постоянно личныя потребности и общество постоянно имѣло неограниченный контроль надъ личностью. Каждая личность не можетъ довольствоваться исключительно собственной жизнью — ей нужно имѣть значеніе въ глазахъ другихъ, заслужить почетъ общества. Это чувство, которое въ богато-одаренныхъ, развитыхъ натурахъ бываетъ двигателемъ къ полезной дѣятельности, къ великимъ подвигамъ, въ натурахъ дюжинныхъ, близорукихъ, бываетъ причиной рабскаго подчиненія всѣмъ предразсудкамъ общества. Масса его состоитъ именно изъ такихъ людей, и вотъ почему предразсудки и заблужденія такъ долго держатся и такъ трудно уступаютъ указаніямъ науки. Общество цѣнитъ болѣе всего богатство, наружный блескъ, почетное положеніе, и въ воспитаніи дѣтей преимущественно обращается вниманіе на тѣ знанія, обладаніе которыми считается доказательствомъ богатства и почетнаго положенія въ обществѣ, чѣмъ на тѣ, которыя могутъ принести дѣйствительную пользу въ жизни. Эта польза, которую знанія приносятъ въ жизни, есть мѣрило его настоящей цѣнности. Есть знанія существенной цѣнности, которыя будутъ полезны человѣку и черезъ десять тысячъ лѣтъ, какъ и теперь, напр., что ощущеніе онѣмѣлости и шумъ въ ушахъ предшествуетъ параличу, что хлоръ имѣетъ дизенфектирующее свойство, какое растеніе слѣдуетъ сѣять послѣ другаго въ сѣвооборотѣ, — всѣ эти знанія имѣютъ существенную цѣнность. Другія, напр.: знаніе языка, изящество слога, которое пріобрѣтается знакомствомъ съ греческимъ и латинскимъ языками, имѣютъ второстепенную цѣнность. Они, говоритъ Спенсеръ, имѣютъ значеніе только пока держатся языки, происходящіе изъ этихъ источниковъ. Поэтому слѣдуетъ опредѣлить цѣнность знанія по степени его полезности. Цѣль воспитанія приготовить человѣка къ жизни, т. е. къ тѣмъ родамъ дѣятельности, которыя ожидаютъ его, и потому слѣдуетъ классифицировать знанія по степени важности главныхъ родовъ дѣятельности, составляющихъ человѣческую жизнь. Спенсеръ дѣлитъ ихъ на слѣдующіе разряды: 1) тѣ дѣятельности, которыя непосредственно ведутъ къ самосохраненію; 2) тѣ, которыя посредственно ведутъ къ самосохраненію, обезпечивая жизненныя потребности; 3) тѣ, которыя имѣютъ цѣлью содержаніе и обезпеченіе потомства; 4) тѣ, которыя заключаются въ установленіи хорошихъ соціальныхъ и политическихъ отношеній и 5) тѣ разнообразныя дѣятельности, которыя наполняютъ досуги жизни, посвящаясь удовлетворенію чувствъ и вкусовъ. Спенсеръ руководится въ этой классификаціи историческимъ методомъ и въ ней проглядываетъ индивидуализмъ, въ которомъ справедливо упрекаютъ англичанъ.
Первое условіе для жизни жить, т. е. умѣть сохранить свою жизнь, Природа позаботилась объ этомъ, вложивъ человѣку инстинктъ самосохраненія. Инстинктъ этотъ выказывается и въ ребенкѣ, который, падая, дѣлаетъ необходимое тѣлодвиженіе, чтобъ у держаться въ равновѣсіи, отклоняетъ голову отъ занесенной руки, жмурится отъ слишкомъ яркаго свѣта. Но по мѣрѣ того, какъ онъ выростаетъ, ему грозятъ множество болѣзней, которыя могутъ истощивъ его силы сдѣлать его лишнимъ бременемъ для общества и навлечь преждевременную смерть. Ему необходимо умѣть оградить себя не только отъ внезапной утраты жизни, но и спасти себя отъ утраты способностей и медленнаго угасанія, котораго онъ самъ часто бываетъ причиной. Законы, управляющіе жизнью тѣла, вліяніе того или другаго образа питанія, жизни, рода занятій — неизвѣстны большинству общества; часто незначительнѣе нездоровье, на которое не обращаютъ вниманія, бываетъ признакомъ серьезнаго разстройства организма: сколько болѣзней навлекаютъ на себя люди неумѣньемъ обращаться съ своимъ организмомъ и пренебреженіемъ необходимыхъ условій жизни. Больной человѣкъ въ тягость и себѣ и другимъ; онъ лишній членъ общества. Кромѣ того что онъ не можетъ вносить свою долю труда, исполнять обязанности гражданина, отца семейства, — онъ заставляетъ другихъ тратить на себя время, которое могло бы быть употреблено болѣе производительнымъ образомъ. Я говорю не въ одномъ денежномъ отношеніи. Этотъ человѣкъ, не умѣвшій сберечь собственнаго здоровья, можетъ быть отцомъ; отъ него будетъ зависѣть здоровье и жизнь другаго существа, и невѣжество его будетъ тѣмъ гибельнѣе для этого существа, что онъ передастъ ему свой разстроенный организмъ. Изъ этого слѣдуетъ, что изученіе законовъ жизни (біологіи, физіологіи) и средствъ сохраненія здоровья (гигіены) должны составлять существенную часть раціональнаго воспитанія. Много времени еще пройдетъ, прежде чѣмъ эта истина будетъ усвоена обществомъ и изученіе этихъ наукъ займетъ въ воспитаніи то мѣсто, которое ему принадлежитъ по нраву, тѣмъ болѣе у насъ, которые постоянно шли позади западной Европы, и всего болѣе у женщинъ. Въ силу укоренившагося общественнаго предразсудка, требующаго отъ дѣвушекъ полнѣйшаго невѣдѣнія жизни, изученіе этихъ наукъ будетъ еще долго считаться неприличнымъ и безнравственнымъ, а изучать ихъ все-таки придется, дѣвушкамъ, потому что воспитаніе продолжается обыкновенно до 17—18лѣтняго возраста, (періодъ, который слѣдовало бы продлить по крайней мѣрѣ до 20) и въ высшей степени было бы нелѣпо ожидать замужества или средняго возраста, когда знаніе жизни перестаетъ уже считаться неприличнымъ и безнравственнымъ, чтобы передать имъ необходимыя свѣдѣнія о своемъ собственномъ организмѣ, которыя онѣ часто получаютъ путемъ горькаго опыта, когда онъ уже совершенно разстроенъ болѣзнями — слѣдствіями неосторожности и невѣжества. Нѣжныя маменьки, дрожащія за наивность дочекъ, приходящія въ отчаяніе, если кто случайно упоминаетъ при нихъ о беременности и родахъ, придутъ въ ужасъ отъ этого требованія Спенсера. За то никто не обладаетъ такимъ искуствомъ разстроивать свое здоровье, какъ дочки этихъ нѣжныхъ маменекъ. Изъ вышесказаннаго однако не слѣдуетъ, чтобы воспитатели должны были внушать юношеству, что сохраненіе здоровье предметъ такой важности, которому слѣдуетъ жертвовать всѣмъ остальнымъ: сохраненіе здоровья, какъ выгода единичной личности, должно уступить передъ выгодами большинства. Писатель, который пользуется минутой, лихорадочнаго возбужденія въ ущербъ своему здоровью, потому что въ эти минута мысль его работаетъ живѣе и произведетъ болѣе сильное впечатлѣніе на общество; государственный человѣкъ, который просиживаетъ ночи за работой, потому что общественныя дѣла не ждутъ; отецъ семейства, растраивающій свое здоровье непосильнымъ трудомъ, чтобы избавить семью отъ лишеній, — поступаютъ очень неблагоразумно въ отношеніи личныхъ выгодъ; но жалки тѣ юноши, которые неспособны будутъ къ такому неблагоразумію.
Затѣмъ идутъ знанія, которыя ведутъ къ косвенному самосохраненію, т. е. къ заработыванію куска хлѣба. Доказывать пользу этихъ знаній совершенно излишне: масса общества считаетъ эти знанія исключительной цѣлью образованія и заботится не столько о томъ, чтобы развить въ дѣтяхъ человѣка, сколько о томъ, чтобы доставить имъ средство добыть себѣ выгодное и даже блестящее положеніе въ свѣтѣ. При выборѣ той или другой методы воспитанія исключительно принимается въ соображеніе этотъ родъ выгодъ и нынѣшнее увлеченіе общества классическими гимназіями, проявляющееся увеличеніемъ числа учащихся въ этихъ гимназіяхъ, объясняется единственно тѣмъ, что эти гимназія открываютъ дорогу въ университетъ, а университетъ даетъ дипломъ на чинъ 10-го класса. Пироговъ, въ своихъ «Вопросахъ жизни», доказалъ безнравственность этого узкаго, утилитарнаго взгляда на воспитаніе. Человѣкъ, умѣющій зарабатывать себѣ не только кусокъ хлѣба, со даже богатство трудомъ, не будетъ вреденъ въ экономическомъ отношеніи обществу, за то онъ будетъ вреденъ въ другихъ. Богатство въ рукахъ невѣжды и безчестнаго человѣка — страшное оружіе, которымъ онъ нанесетъ много вреда обществу. По этому средства наживать деньги не должны быть никакъ единственной цѣлью воспитанія, но одной изъ главныхъ отраслей его. Эти средства даютъ только реальныя науки. За исключеніемъ немногихъ классовъ богачей и людей, занятыхъ государственной службой, огромное большинство людей занято приготовленіемъ товаровъ и распредѣленіемъ ихъ. (Спенсеръ имѣетъ въ виду Англію, страну по преимуществу промышленную). Успѣхъ этого приготовленія находится въ полной зависимости отъ знанія реальныхъ наукъ. Механика, физика, химія учатъ производить эти товары съ возможно меньшей тратой времени, силъ и матеріала, и фабрикантъ, который, слѣдуя указаніемъ науки, съумѣетъ производить болѣе дешевые и высшей доброты товары, неизбѣжно одержитъ верхъ надъ другими конкуррентами. Химія важна въ приложеніи къ земледѣлію. Знаніе біологіи необходимо для раціональнаго скотоводства. Если Спенсеръ находитъ, что для націи, которая считается первой промышленной въ мірѣ, необходимо болѣе основательное изученіе науки, то что же сказать объ этой необходимости для Россіи, которая занимаетъ въ этомъ мірѣ одно изъ послѣднихъ мѣстъ, земледѣліе и скотоводство которой не далеко ушли отъ земледѣлія и скотоводства первобытныхъ народовъ. Потребность изученія наукъ дающихъ средства совершенствовать эти производства и приготовляющихъ человѣка къ производительному труду, еще ощутительнѣе у насъ, гдѣ въ послѣдніе годы, вслѣдствіе сокращенія штатовъ, множество людей остались безъ куска хлѣба и отнята надежда на него у еще большаго множества, которое готовилось исключительно къ добыванію себѣ куска хлѣба путемъ служебной дѣятельности.
Третій отдѣлъ человѣческой дѣятельности — воспитаніе потомства — находится въ такомъ пренебреженіи, что къ нему вовсе не считаютъ за нужное давать какое бы то ни было подготовленіе. Ни одна наука не стоитъ такъ низко, какъ педагогія: ее изучаютъ только тѣ, кого бѣдность заставляетъ искать въ ней средства существованія, а между тѣмъ это знаніе необходимо въ жизни изъ десяти девяти человѣкамъ. Спенсеръ настаиваетъ на важности подготовленія человѣка къ обязанностямъ отца и воспитателя на томъ основаніи, что семья является раньше государства и можетъ существовать безъ него, тогда какъ государство невозможно безъ семьи. Этотъ историческій взглядъ приводитъ его къ филистерскому выводу, что обязанности семьянина требуютъ большаго вниманія и болѣе строгой подготовки, чѣмъ обязанности гражданина. Реалистъ доказываетъ что жизнь группы клѣточекъ важнѣе жизни всего организма. Напротивъ^меньшее всегда должно подчиняться большему. Чѣмъ шире дѣятельность, тѣмъ значительнѣе послѣдствія этой дѣятельности. Отъ честной и разумной дѣятельности гражданина зависитъ благосостояніе всего общества, множества семей и отдѣльныхъ личностей* Сверхъ того человѣкъ, окончивъ воспитаніе, долженъ прежде позаботиться о пріобрѣтеніи средствъ для содержанія семьи, т. е. быть дѣятельнымъ членомъ общества. Слѣдовательно, не бывши еще отцомъ семейства, онъ бываетъ гражданиномъ, членомъ общества. Полезнымъ же онъ будетъ членомъ этого общества, если выростетъ въ убѣжденіи, что дѣятельность его какъ гражданина имѣетъ меньшую важность, чѣмъ та, которая его ожидаетъ, когда онъ обзаведется семьей. Наконецъ, если семья существовала до общества, то жизнь ея поднималась очень немного надъ. животной жизнью; если она будетъ существовать послѣ распаденія его, то существованіе ея будетъ жалкое, ограниченное: узость интересовъ породитъ бѣдность мысли — первый шагъ къ отупѣнію. Это доказывается низкимъ уровнемъ цивилизаціи, на которомъ стоятъ всѣ племена, въ которыхъ семейный бытъ пережилъ общественный, напр. евреи, не смотря на то, что они дали человѣчеству нѣсколько знаменитыхъ ученыхъ, философовъ, поэтовъ, артистовъ; но то были люди, выдѣлившіеся изъ своего быта и примкнувшіе къ другому обществу.
Не преувеличивая дѣятельность отца семейства, какъ Спенсеръ, нельзя однако не настаивать на ея важности. Отъ обхожденія съ, дѣтьми зависитъ ихъ жизнь или смерть, ихъ нравственное благосостояніе или гибель. А между тѣмъ ни одного слова наставленія, относительно обхожденія съ дѣтьми не дается тѣмъ, кто рано ила поздно должны сдѣлаться родителями, тогда какъ это необходимо, особенно женщинамъ, на которыхъ исключительно лежитъ первоначальный уходъ за дѣтьми и физическій и нравственный: своимъ невѣжествомъ относительно жизненныхъ процессовъ, физіологическихъ законовъ и отсутствіемъ малѣйшаго понятія о законахъ развитія ума, онѣ обрекаютъ на болѣзнь и тупоуміе своихъ дѣтей. Но не смотря на эти гибельныя послѣдствія невѣжества женщинъ, считается неприличнымъ приготовлять дѣвушекъ къ обязанности матери. Дѣвушку, которая бы вздумала добросовѣстно готовиться къ нимъ, встрѣтило бы двухсмысленными насмѣшками то самое общество, которое ничуть не оскорбляется тѣмъ, что дѣвушки и женщины являются въ публику съ обнаженными до невозможности плечами, грудью и руками.
«Воспитаніе дѣтей и физическое, и нравственное страшно дурно» говоритъ Спенсеръ, а няньки англичанки и гувернантки пользуются у насъ (и иногда не безъ основанія) предпочтеніемъ предъ русскими; здоровый цвѣтъ лица, бодрость и живость англійскихъ дѣтей составляютъ предметъ зависти многихъ нашихъ матерей. Чтобы онъ сказалъ увидѣвъ невѣжественный образъ воспитанія, которое получало и получаетъ огромное большинство русскихъ дѣтей. Долгое изученіе, продолжаетъ онъ, требуется для того, чтобы сшить сапоги, построить домъ, управлять кораблемъ или локомотивомъ. Неужели развитіе тѣла и души человѣка — такой процессъ, что всякій способенъ имѣть надзоръ и вести его безъ малѣйшаго приготовленія? Это приготовленіе не значитъ основательное и полное изученіе вышеупомянутыхъ наукъ, изъ которыхъ одна которая нибудь можетъ наполнить всю жизнь человѣка, но только основательное знакомство съ первыми принципами физіологіи и элементарными истинами психологіи. Наконецъ, если бы не оказалось времени на пріобрѣтеніе этихъ существенныхъ познаній, то не лучше ли для нихъ пожертвовать внѣшними талантами. Умѣнье играть на фортепіано считается необходимой принадлежностью хорошаго воспитанія и музыкѣ обучается каждая дѣвушка, получающая воспитаніе барышни, не соображаясь есть ли у нея музыкальныя способности или нѣтъ. Это обученіе для большинства барышень трата времени и: денегъ, потому что онѣ не идутъ выше бреньчанья танцевъ да модныхъ оперныхъ мотивовъ, которые немного принесутъ имъ утѣшенія когда ребенокъ ихъ умретъ отъ дѣтской болѣзни, которую вынесъ бы, если бы организмъ его не былъ растроенъ невѣжественнымъ уходомъ; а еслибы и время и деньги были потрачены на пріобрѣтеніе необходимыхъ свѣдѣній, она была бы избавлена отъ этого страданія. Между тѣмъ эти необходимыя свѣдѣнія такъ трудны, что пріобрѣсти ихъ путемъ самостоятельнаго обученія могутъ только немногія натуры, способныя сами собой понять недостатки окружающей ихъ жизни, т. е. подняться надъ уровнемъ ея. Масса же, составляющая этотъ уровень, всегда такъ довольна своимъ образомъ дѣйствія и потому никогда не будетъ стараться пріобрѣсти необходимыя дознанія, чтобы улучшить его. Вотъ почему необходимо внести въ воспитательныя программы преподаваніе педагогіи, для того, чтобы избавить родителей отъ печальной необходимости учиться искуству воспитанія на своихъ собственныхъ дѣтяхъ. «Изученіе педагогіи должно быть вѣнцомъ курса, говоритъ Спенсеръ потому что въ него входятъ остальные предметы. Какъ физическая зрѣлость доказывается способностью производить дѣтей, такъ и умственная зрѣлость доказывается умѣньемъ ихъ воспитывать».
Переходя къ дѣятельности гражданина, Спенсеръ опредѣляетъ какой родъ знанія подготовляетъ человѣка къ этой дѣятельности Спенсеръ имѣетъ въ виду страну, гдѣ каждый человѣкъ, если онъ обладаетъ собственностью опредѣленнаго размѣра, имѣетъ право вліять на общественныя дѣла подачей голоса за того или другаго кандидата, и если онъ принадлежитъ къ высшимъ сословіямъ, то быть выбраннымъ въ число представителей страны. Для этого необходимо пониманіе интересовъ и своей страны и тѣхъ, съ которыми она находится въ сношеніи, слѣдовательно науки политическія соціальныя. Главный предметъ составляетъ исторія, но она преподается такимъ образомъ, что познанія, получаемыя черезъ нее, не имѣютъ никакой цѣны въ дѣлѣ руководства къ дѣятельности гражданина. Факты, объясняющіе причины политическихъ дѣйствій, открывающіе принципы, не входятъ въ сочиненія назначенныя для школъ; да они были бы и недоступны понятіямъ учениковъ. Біографіи же государей, которымъ исключительно учатся дѣти, знакомство съ; интригами дворовъ, узурпаціями, завоевательными и другими войнами только загромождаютъ ихъ память одними именами; а для юношей, готовящихся къ политической дѣятельности, не выясняютъ ни мало причины національнаго прогресса. Знаніе года рожденія, смерти и восшествія на престолъ государей, мѣстности знаменитыхъ битвъ и числа убитыхъ и раненыхъ, не придастъ нимало разсудительности въ подачѣ голоса за ту или другую мѣру, за того или другаго кандидата. Только въ послѣдніе годы историки стали давать дѣйствительно цѣнныя свѣдѣнія. То, что надлежитъ знать гражданину, есть естественная исторія общества. Нужны факты, которые помогли бы понимать какъ народъ выросъ и организовался. Между ними долженъ быть отчетъ и о правленіи народа, но съ возможно меньшими толками о людяхъ, а съ возможно большими свѣдѣніями объ его устройствѣ, принципахъ, развращенности; или чистотѣ нравовъ степени образованія о духовномъ правленіи, его организаціи, силѣ, церемоніалѣ е о тѣхъ идеяхъ, которымъ вѣрили номинально и о тѣхъ которымъ вѣрили дѣйствительно. Климатическое положеніе страны, вліяніе его на народъ, нравы и обычаи народа, его домашняя и общественная жизнь, отношенія половъ, дѣтей къ родителямъ, его промышленность, торговля, развитіе благосостоянія въ ту или другую эпоху, зависимость этого благосостоянія отъ того или другаго образа правленія, отношенія хозяевъ къ работникамъ, статистика преступленій, умственное состояніе народа на всѣхъ ступеняхъ развитія — вотъ единственный родъ познаній, который можетъ быть полезенъ гражданину для исполненія его обязанностей. Исторія можетъ имѣть практическую цѣну только какъ описательная соціологія. Широкое знаніе этой науки невозможно безъ основательнаго знанія человѣка со всѣми его способностями физическими и умствеными и вліяніе на него тѣхъ или другихъ естественныхъ условій. Общество составлено изъ отдѣльныхъ единицъ, дѣйствія отдѣльныхъ личностей зависятъ отъ законовъ ихъ натуръ, изъ этого слѣдуетъ, что біологія и психологія необходимы, какъ толкователи соціологіи.
Приготовивъ человѣка къ родамъ дѣятельности по четыремъ отдѣламъ, слѣдуетъ приготовлять его къ послѣднему, который обнимаетъ собой часы отдохновенія и удовольствія, наполняющія свободные часы. Послѣ труда необходимы отдыхъ и наслажденіе, они освѣжаютъ человѣка и придаютъ ему новыя силы на трудъ. Теорія, заставляющая человѣка считать трудъ наслажденіемъ, грѣшитъ аскетическимъ отрицаніемъ жизни; только немногія отрасли труда и то исключительно умственныя, могутъ доставлять наслажденіе, но и послѣ нихъ необходимъ отдыхъ, перемѣна впечатлѣній; только при соблюденія этихъ условій возможно сохранить свои силы для труда. Но заставьте человѣка найти наслажденіе въ колоньи щебня ила монотонномъ перекидываньи челнока: если онъ усердна и бодро работаетъ, то конечно не изъ любви къ искуству, а изъ. любви къ наградѣ за трудъ. Наслажденіе въ часы отдыха необходимо, но еще необходимѣе, что бы эти наслажденія были облагороженныя, человѣчныя, а для этого нужно развить въ человѣкѣ эстетическое чувство, безъ котораго наслажденія будутъ грубыя, варварскія, скотскія. Только недавно еще въ Англіи вывелся бой боксеровъ, на который пріѣзжали смотрѣть государственные люди и ученые; давно-ли стало выходить тамъ изъ нравовъ общества. пьянство, которое заставляло женщинъ, не медля по окончанія обѣда, удаляться изъ столовой, чтобы мущины могли безпрепятственно валиться подъ столъ. Жизнь потеряла бы половину прелестну если бы не существовало поэзіи, музыки, изящной литературы. Образованіе и удовлетвореніе вкусовъ — предметъ вовсе не ничтожный, хотя онъ долженъ по теоріи Спенсера занимать послѣднее мѣсто въ дѣлѣ развитія человѣчества. Но занятіе литературой и изящными искусствами дѣлаются возможными только вслѣдствіе тѣхъ дѣятельностей, которыя устраиваютъ индивидуальную и соціальную жизнь, а вещь, которая становится возможною, должна очевидно стоять ниже той, которая дѣлаетъ ея существованіе возможнымъ. Между тѣмъ наши воспитательныя системы построены на совершенно противуположныхъ началахъ; все, что касается утонченности, полировки, блеска преподается съ большимъ стараніемъ; все, что приготовляетъ человѣка къ жизни, остается въ пренебреженіи. Внѣшніе таланты, изящныя искуства, все, что составляетъ цвѣтъ, украшеніе цивилизаціи, должно быть подчинено тѣмъ познаніямъ и той дисциплинѣ, на которыхъ основана цивилизація. "Такъ какъ они занимаютъ свободные часы жизни, то должны бы занимать и свободные часы воспитанія.
И къ этому послѣднему роду дѣятельности лучшая подготовка. реальныя науки. Для скульптуры и живописи необходимо знаніе анатоміи, законовъ преломленія лучей свѣта, теоріи равновѣсія. , Можетъ показаться страннымъ, что тотъ же родъ знанія необходимъ для музыки и поэзіи. «Музыка есть идеализація естественнаго языка волненій». Первая пѣснь, которую взволнованное чувство вырвало изъ груди человѣка — вотъ зародышъ музыки. Чувства, волнующія человѣка, опредѣляются жизнью. Изъ этого слѣдуетъ, какъ необходимо полное и вѣрное знаніе принциповъ жизни для того, чтобы въ построенныхъ на нихъ мелодіяхъ и музыкальныхъ фразахъ была истина, безъ которой ни одно произведеніе искуства не достигаетъ своей цѣли. Въ поэзіи тоже самое: сила ея зависятъ отъ вѣрности, истинности; поэтому поэзія, чтобы быть хорошей, должна обратить вниманіе на тѣ законы нервнаго дѣйствія, которымъ повинуется взволнованная рѣчь. Усиливая и соединяя выраженія, должно умѣть сохранить надлежащую мѣру, чтобы не впасть въ напыщенность и искуственность. Еще строже прилагается это требованіе къ беллетристикѣ, которая изображаетъ жизнь человѣка во всѣхъ ея видахъ, во всѣхъ слояхъ общества. Ни одинъ писатель не произведетъ истинно художественной работы, не понимая законовъ изображаемыхъ имъ явленій. Онъ долженъ хорошо понимать требованія общества, т. е. быть знакомымъ съ соціальной наукой; сверхъ того знать природу человѣка для того, чтобы донимать, какъ дѣйствовать на умы читателей. Польза знанія естественныхъ и соціальныхъ наукъ доказана.
Но изученіе наукъ, кромѣ непосредственной приносимой имъ пользы и цѣнности его въ приложенія къ жизни, имѣетъ еще огромное значеніе въ воспитаніи, какъ средство умственной дисциплины. Здѣсь вопросъ сводится на спорную почву классическаго и реальнаго образованія. Защитники перваго и вообще исключительнаго обученія языкамъ утверждаютъ, что оно развиваетъ память, упражняя ее заучиваньемъ словъ. Но естественныя науки даютъ несравненно болѣе широкій просторъ для упражненія памяти. Запомнить все, относящееся къ солнечной системѣ, число составныхъ тѣлъ химія, явленія представляемыя земной корой, многочисленные «факты представляемые главными отдѣлами физики, анатомическія подробности строенія человѣческаго тѣла, требуетъ такого усиленнаго труда, на который тратятся годы людьми, посвящающими себя исключительно которой нибудь изъ этихъ наукъ. Количество видовъ растеній, какъ утверждаютъ ботаники, доходитъ до 320 тыс. разнообразныхъ формъ животной жизни считается приблизительно до 2 мил. Для усиленія памяти наука такъ же хороша, какъ языкознаніе, но она имѣетъ передъ нимъ другое преимущество. При изученіи языковъ, связи идей, образующихся въ умѣ, зависятъ отъ случайныхъ фактовъ. Изученіе начинается съ заучиванья словъ, причемъ принимается въ разсчетъ не смыслъ ихъ, не связь понятій, вызываемыхъ этими словами, а большая или меньшая легкость бъ произношеніи и писаніи, отъ односложныхъ переходятъ къ двухсложнымъ и т. д. При изученіи науки понятія образуются въ строгой послѣдовательности, вытекая одно изъ другого и каждое содержа въ себѣ зародышъ слѣдующаго. Умъ пріучается понимать связь дѣйствія съ его причиной. Языки знакомятъ съ чисто случайными, нераціональными отношеніями предметовъ, науки — съ раціональными. Первые упражняютъ одну память, вторыя — и память, и пониманіе. Какъ средство дисцпилинированія преимущество принадлежитъ наукѣ: она развиваетъ разсудительность, отсутствіе которой недостатокъ до того общій, что общество даже не сознаетъ его. Привычка дѣлать заключенія по фактическимъ даннымъ, провѣрять ихъ наблюденіями и опытами, даетъ возможность судить вѣрно, а всякій знаетъ, какъ важны эти качества въ отношеніяхъ къ людямъ, отъ сколькихъ горькихъ ошибокъ, опрометчивыхъ поступковъ, приносящихъ такъ много тяжелыхъ страданіи, избавятъ они. Наука не только средство дисциплины умственной, но и нравственной. Ничто такъ не способно увеличить и безъ того чрезмѣрное поклоненіе авторитету, какъ изученіе языковъ, совершенно справедливо заключаетъ Спенсеръ. Дѣтскому уму даются правила — синтезы — и затѣмъ переходятъ къ доказательствамъ, усвоить которыя требуется довольно продолжительное знакомство съ языкомъ. Человѣкъ пріучается покоряться съ первыхъ лѣтъ предвзятымъ мнѣніямъ; эта же привычка раболѣпства передъ словомъ вносится впослѣдствіи въ жизнь. Самостоятельность — качество чрезвычайно рѣдкое въ жизни; масса состоитъ изъ людей, принимающихъ безусловно на вѣру всякое правило, единственно потому что оно существуетъ, не разбирая на сколько оно ложно и вредно по своимъ послѣдствіямъ. Догматическое преподаваніе, какимъ не можетъ не быть преподаваніе языковъ, приготовляетъ умъ къ преклоненію передъ всякимъ догматомъ. Наука, напротивъ, постоянно прибѣгаетъ къ личному сужденію, къ разуму. Ея истины преподаются не на основанія одного авторитета: ученику предоставлена свобода провѣрять ихъ опытомъ, а во многихъ случаяхъ самому додумываться до заключенія. Если Спенсеръ говоритъ это о преподаваніи всѣхъ языковъ вообще, въ томъ числѣ и новыхъ, которые служатъ могущественнымъ пособіемъ для знакомства съ жизнью современнаго общества; то что же сказать о тѣхъ, которые настаиваютъ на усиленномъ обученіи мертвымъ языкамъ, звуки которыхъ ученикъ не услышитъ нигдѣ, кромѣ школы, которыхъ нѣтъ никакой возможности изучать практически разговорами и которые потому требуютъ самого усиленнаго заучиванья на память, переходящаго въ притупляющее долбленіе. Защитники классицизма находятъ еще, что изученіе исторіи древностей развиваетъ спокойный взглядъ на жизнь, котораго не даетъ изученіе современной исторіи, на томъ основаніи, что безстрастно, и потому справедливо, можно относиться только къ тому времени, съ которымъ нѣтъ у человѣка живой связи и воздвигаютъ гоненіе на естественныя науки, именно потому, что онѣ развиваютъ самостоятельность и уничтожаютъ поклоненіе авторитету. Эти защитники очень напоминаютъ помѣщиковъ, не любившихъ чтобы ихъ крѣпостные учились грамотѣ, потому что избалуются и запросятъ вольную. Естественныя науки, по ихъ мнѣнію, ведутъ къ волненіямъ и переворотамъ. Но такъ могутъ только судить умы которыхъ классическое образованіе не научило судить о фактахъ въ связи съ причинами, вызывавшими ихъ. Это повтореніе нелѣпаго мнѣнія, что Вольтеръ и Руссо сдѣлали французскую революцію, а не бѣдственное положеніе народа, доведеннаго до того, что онъ ѣлъ траву. Масса общества всегда консервативна, всегда управляется своими узкими личными интересами. Нужно, чтобы матеріальное положеніе массы стало невыносимо да такой степени, чтобы она увидѣла, что ей не приходится терять ни одного мелкаго личнаго интереса, а напротивъ выигрывать все при переворотѣ, для того чтобы она сдѣлала какой нибудь рѣшительный шагъ къ перемѣнѣ своего общественнаго быта, и не естествознаніе, не классицизмъ поведутъ ее къ этому шагу, а исключительно личныя выгоды. Эти выгоды выставляютъ на своемъ знамени какую нибудь идею, господствующую въ то время, и сообразно со своими выгодами толкуютъ каждое ученіе, но это только, доказываетъ, что люди, для выраженія своихъ желаній и надеждъ, пользовались готовымъ способомъ выраженія, брали для своего знамени готовый девизъ. Точно также умѣренные либералы или либеральные консерваторы изъ тѣхъ, которые придерживаются теоріи постепенности, на основаніи которой, если сосѣдъ сдѣлалъ три шага, считается непозволительнымъ пройти тоже разстояніе въ два, — найдутъ въ теоріи образованія дельтъ, кораловыхъ острововъ и наростанія слоевъ земли отличное средство для внушенія юношеству, что поступательное движеніе прогресса можно свести хоть бы до степени нуля, Ясно, что страхъ, который внушаютъ естественныя науки многихъ родителямъ не основанъ ни на чемъ, и они могутъ обучать имъ дѣтей, не опасаясь ни мало, чтобы эти науки увлекли ихъ въ преждевременную гибель.
Доказавъ, какого рода знанія всего болѣе цѣнны, Спенсеръ указываетъ методу, по которой слѣдуетъ преподавать эти знанія. Онъ основывается на естественно-историческомъ взглядѣ на природу человѣка: умъ отдѣльнаго человѣка развивается въ томъ же порядкѣ, по которому шло развитіе человѣчества. Во всѣхъ наукахъ человѣчество переходило отъ эмпирическаго знанія къ систематическому, отъ знанія отрывочныхъ фактовъ къ открытію законовъ, связывающихъ ихъ и управляющихъ ими; тѣмъ же путемъ должно идти при воспитаніи. Сначала передавать воспитаннику научные факты, наиболѣе доступные его пониманію; отъ простыхъ переходитъ къ сложнымъ и индуктивнымъ путемъ, т. е. наведеніемъ, вести его къ синтезу. Эта передача фактовъ не должна быть голословная, но продолженіемъ тѣхъ же предметныхъ уроковъ. Прогулки по саду, полю, даже по комнатѣ и двору, знакомившіе ребенка съ предметами, должны познакомить его съ происхожденіемъ и свойствомъ этихъ предметовъ и тѣмъ мѣстомъ, которое они занимаютъ въ природѣ. Ребенокъ можетъ самъ уже составлять гербаріумы, акваріумы, коллекціи насѣкомыхъ, минераловъ. Дѣти большіе охотники до подобныхъ вещей; это знаетъ каждый, кому только случалось имѣть съ ними дѣло. Безъ всякихъ приказаній, они замираютъ въ банки гусеницъ, личинокъ и кормятъ ихъ заботливо, чтобы видѣть, какъ выйдетъ изъ нихъ бабочка или жучокъ. И здѣсь воспитателю приходится слѣдовать указаніямъ дѣтскаго инстинкта, пользоваться пробуждающейся любознательностью ребенка и давать ей соотвѣтственную пищу. При этомъ надо внимательна слѣдить, чтобы урокъ не былъ слишкомъ продолжителенъ и превращать его чуть только воспитанникъ выкажетъ слѣды утомленія. Обученіе должно быть пріятнымъ для ребенка, а ни чуть не тяжелымъ: этотъ совѣтъ Спенсера вызоветъ сильное негодованіе педагоговъ-догматиковъ, которые считаютъ, что пріятное обученіе прерываемое прогулками собираніе предметовъ доставляющихъ удовольствіе воспитаннику — баловство, которое научитъ ихъ лѣниться и сдѣлаетъ непригодными къ трудовой жизни. Эти господа держатся методы закаливанья ума, какъ другіе закаливанья тѣла для пріученья къ непогодамъ. Но и тѣ и другіе не принимаютъ въ соображеніе, что они взваливаютъ на неокрѣпшій организмъ тяжести, которыя подъ силу вполнѣ развившемуся организму. Примѣры сильныхъ личностей, вынесшихъ это закаливанье, на которые ссылаются обыкновенно, вовсе не подтвержденіе этой системы закаливанья: эти личности — исключенія. Бываютъ случаи, что дѣти заброшенныя, вѣчно голодныя, плохо одѣтыя выростали сильными и здоровыми людьми; но разсчитывать на что нибудь подобное такъ же нелѣпо, какъ отказаться отъ заработка, которымъ кормишься, въ ожиданіи выигрыша въ лотерею. Воспитательныя системы имѣютъ въ виду о6бгеновенныя личности, а не исключительныя. Находятъ еще, что дѣлать удовольствіе стимуломъ ученья безнравственно, потому что съ первыхъ лѣтъ необходимо заставлять ребенка работать изъ чувства долга. Но развѣ разумно требовать отъ дѣтей дѣятельности по принципу? Внушая имъ этотъ принципъ, можно сдѣлать изъ нихъ только маленькихъ лицемѣровъ или поселить въ нихъ отвращеніе къ ученью. Эта нравственность или, какъ называетъ ее Спенсеръ, безнравственность аскетизма, завѣщаннаго намъ средними вѣками, приноситъ много вреда въ воспитаніи. Каждый человѣкъ заранѣе уже враждебно расположенъ къ всему, что ему навязывается насильно, тѣмъ болѣе дѣти, отъ которыхъ невозможно требовать самообладанія и самоотреченія. Можно насильно заставить ихъ учиться непріятнымъ для нихъ предметамъ, но никогда добровольно. Они будутъ всячески стараться избавиться непріятнаго ученья, лѣниться, а если наказанія вызванныя лѣностію заставятъ ихъ выучивать уроки, то они будутъ выучивать ихъ только для того, чтобы быть въ состояніи отвѣтить учителю, и забудутъ ихъ черезъ минуту. Непріятные уроки будутъ только притуплять ихъ способности, усиливать отвращеніе къ умственному труду, и когда они, по окончаніи курса, вырвутся на свободу, то никогда не заглянутъ въ книгу, и вынесенное отвращеніе остановитъ ихъ отъ дальнѣйшаго развитія. Педагоги, считающіе излишнимъ дѣлать ученье пріятнымъ, а сообразованье съ дѣтскими наклонностями пустымъ баловствомъ, теряютъ вѣрнаго помощника и руководителя въ дѣлѣ воспитанія, какимъ бываютъ эти наклонности. Лѣность и тупость дѣтей, я разумѣю здорово организованныхъ, вовсе не врожденныя свойства дѣтской природы, а привитыя нелѣпой методой преподаванія. Каждая способность находитъ свое удовлетвореніе въ дѣятельности: не только для ребенка, но и для взрослаго движеніе, прогулка послѣ болѣе или менѣе продолжительнаго сидѣнья доставляютъ удовольствіе. Извѣстно какое наслажденіе испытываютъ дѣти влѣзая на деревья, взбираясь на крутизны, обгоняя другъ друга въ бѣганьи, выказывая ловкость и проворство. Нелѣпо было бы предположить, чтобы упражненіе дѣятельности членовъ доставляло имъ удовольствіе, а упражненіе дѣятельности мозга — однѣ непріятности. Заставьте ихъ лазить съ связанными ногами или руками я вы увидите, что, вмѣсто удовольствія, эти занятія принесутъ имъ скуку и отвращеніе; а между тѣмъ съ ихъ мыслительной способностью поступаютъ точно такимъ образомъ и преслѣдуютъ ихъ за скуку, которую они испытываютъ, когда ихъ заставляютъ работать такимъ не раціональнымъ способомъ. Дѣтей начинаютъ обучать предметамъ, не справившись способны ли они понять ихъ; а узнать это очень не трудно: склонность ребенка къ тому или другому роду занятій — вѣрное ручательство, что умъ его развился на столько, чтобы усвоить тотъ родъ званія, къ которому относится это занятіе, Ребенокъ, лишенный музыкальнаго уха, не станетъ прибирать на фортепіано слышанные мотивы; ребенокъ, не усвоившій себѣ еще отношенія чиселъ, не станетъ находить удовольствія въ рѣшеніи ариѳметическихъ задачъ. Удовольствіе есть возбужденное состояніе, въ которомъ человѣкъ воспріимчивѣе къ впечатлѣніямъ. Извѣстно, что все то, что мы слышимъ или видимъ въ оживленномъ расположеніи духа, запоминается легче и болѣе надолго, чѣмъ то, что слышимъ и видимъ въ минуты утомленія, апатіи. Въ первомъ случаѣ работа идетъ живѣе, успѣшнѣе; во второмъ — вяло, неудовлетворительно. Ясно, что удовольствіе доставляемое уроками — сильный помощникъ воспитателю въ его дѣлѣ. Но для того чтобы воспитатель могъ доставлять это удовольствіе своіми уроками, отъ него самого требуется очень многое: во-первыхъ, любовь къ своему дѣлу; во-вторыхъ, умѣнье изъ разныхъ наукъ составить курсъ, приспособленный къ понатіямъ ученика, который, начиная съ экспериментальнаго введенія, путемъ наблюденій и опыта довелъ бы его до общихъ истинъ; все это требуетъ отъ воспитателя такой силы сужденія, изобрѣтательности, умственнаго сочувствія къ ребенку и аналитическихъ способностей, говоритъ Спенсеръ, которыхъ мы никогда не увидимъ примѣненными къ дѣлу, пока учительская должность будетъ пользоваться такимъ малымъ уваженіемъ. Это малое уваженіе есть доказательство неразвитости общества, неумѣющаго достаточно оцѣнить важность дѣла воспитанія. Пока какая нибудь должность низко цѣнится въ обществѣ, до тѣхъ поръ всѣ способные люди будутъ избѣгать ее и она останется въ рукахъ дюжинныхъ личностей. Говорятъ, что педагогомъ должно быть изъ любви къ дѣлу — и плохъ тотъ, кто расчитываетъ единственно на плату; но ожидать отъ людей такой самоотверженной, исключительной любви къ педагогіи, чтобы они ради нея шли добровольно на жизнь лишеній, когда они могутъ приносить пользу на другомъ поприщѣ, гдѣ трудъ ихъ болѣе цѣнится, — слишкомъ большое требованіе и можетъ быть разсчитано лишь на немногія, исключительныя натуры. Вотъ отчего воспитаніе остается постоянно въ рукахъ жалкихъ рутинеровъ, которые учатъ, не выпуская изъ рукъ учебника, и вселяютъ въ ученикахъ непобѣдимое отвращеніе къ наукѣ.
Преподаваніе должно идти тѣмъ же путемъ, какимъ шли предметные уроки матери. Какъ можно менѣе давать ребенку готовыхъ понятій, но наводить его на нихъ; не дѣлать изъ ума ребенка пріемника для научныхъ положеній, но всѣми средствами возбуждать его самодѣятельность. То что онъ самъ усвоитъ своими силами, послѣ борьбы съ затрудненіями, несравненно крѣпче врѣжется въ его память, чѣмъ то что ему сказали. Борьба, которую онъ вынесъ, развиваетъ его умственныя способности; торжество побѣды надъ трудностями заставляетъ его испытывать? чувство радости и удовлетвореннаго честолюбія. Удовольствіе, мы уже видѣли, сильный помощникъ въ дѣлѣ воспитанія, а развитіе законнаго честолюбія, т. е. желанія отличиться успѣхомъ, способностями, чтобы ни говорили близорукіе моралисты-аскеты, — сильный двигатель человѣка впередъ. Съ какимъ удовольствіемъ дѣти, принося на показъ свою работу или задачу говорятъ: я самъ понялъ, я самъ сдѣлалъ, учитель не помогалъ! Нужно, чтобы ребенокъ былъ совершенно извращенъ нелѣпымъ воспитаніемъ для того, чтобы онъ сдѣлался неспособнымъ испытывать это чувство законнаго удовольствія. Пусть учитель ведетъ воспитанника такъ, чтобы каждое пріобрѣтаемое имъ познаніе было его личнымъ пріобрѣтеніемъ. Умственное пріобрѣтеніе подчинено тому же закону, какъ и матеріальное: мы всегда несравненно болѣе дорожимъ тѣмъ, что сами пріобрѣтаемъ, чѣмъ тѣмъ, что намъ дано другими. По этому каждая частичка знанія, которую ученикъ пріобрѣлъ самъ, каждая задача, которую онъ рѣшилъ самъ собой, дѣлается его собственностью въ силу завоеванія гораздо болѣе чѣмъ то знаніе, которое ему передадутъ, и та задача, способъ рѣшенія которой укажутъ. Даже, если бы его способностей не хватило на самостоятельное рѣшеніе то учитель долженъ бы былъ подсказать ему, напряженіе, въ которомъ находились его способности во время самостоятельной, хотя и неудачной работы, обезпечитъ запоминаніе этого рѣшенія болѣе, чѣмъ дюжина повтореній». Этого пути требуетъ и сама наука. Факты и выводы становятся посылками для дальнѣйшихъ выводовъ и разрѣшеніе сегодняшней задачи помогаетъ ему въ рѣшеніи завтрешней. Сверхъ того этотъ способъ образованія имѣетъ огромную выгоду передъ механическимъ методомъ передаванья познаній. Онъ развиваетъ въ ребенкѣ самостоятельность характера. Ребенокъ пріучается бодро встрѣчать затрудненія, бороться съ ними, терпѣливо сосредоточивать свое вниманіе, не терять духа при неудачахъ, а это такія драгоцѣнныя качества въ жизни, о пріобрѣтеніи которыхъ нельзя довольно заботиться. Совершенно не то бываетъ съ механическимъ методомъ передаванья дѣтямъ готовыхъ правилъ. Готовыя правила требуютъ способности отвлеченія, которая является только какъ результатъ добытыхъ познаній. Дѣти усвоятъ одни слова, внѣшнюю форму, а не самую сущность понятія; эти слова не даютъ никакой пищи ихъ наблюдательности, вниманіе ихъ не возбуждено никакимъ предметомъ; они скоро забываютъ слова и тѣмъ вызываютъ упрекъ, что толкуй имъ десять разъ, а все не будетъ прока. Сухое преподаваніе внушаетъ отвращеніе къ ученью, безпрестанные упреки заставляютъ ученика сомнѣваться въ собственныхъ силахъ, неудача за неудачей доказываютъ ему его неспособность, упреки и наказанія убиваютъ его нравственно, и воспитанникъ попадаетъ въ разрядъ записныхъ лѣнтяевъ и тупицъ. Эти раннія неудачи имѣютъ вліяніе на нравственность воспитанника, часто на послѣдующую жизнь его. Забитость первыхъ годовъ пораждаетъ робость, жалкую несамостоятельность, готовность подчиняться каждому вліянію, какъ бы оно ни было вредно. Сверхъ того сухое, рутинное преподаваніе вредно тѣмъ, что ставитъ воспитанника во враждебныя отношенія съ воспитателемъ. Чувства наши къ людямъ находятся въ прямой зависимости отъ нашихъ отношеній къ нимъ. Человѣкъ, который постоянно доставляетъ другому извѣстное количество непріятностей не можетъ вызвать къ себѣ дружескія чувства, а если это количество непріятностей будетъ постоянно увеличиваться съ годами, что неизбѣжно, потому что при сухой рутинной методѣ обученія возрастающая лѣности ученика будетъ вызывать усиленныя наказанія, то чувство неудовольствія перейдетъ въ отвращеніе и ненависть. При такихъ отношеніяхъ, разумѣется не можетъ, быть и рѣчи о нравственномъ. вліяніи воспитателей на ребенка. Изъ этого слѣдуетъ, что прямая выгода воспитателя слѣдовать естественному методу въ занятіяхъ со. своими воспитанниками. Доставляя дѣтямъ ежечасно наслажденіе умственныхъ побѣдъ, поддерживая ихъ въ затрудненіяхъ, сочувствуя ихъ успѣхамъ, онъ, постоянно возбуждая въ нихъ одни пріятныя ощущенія, становится въ дружескія отношенія къ нимъ. Власть его надъ воспитанниками сильна и благотворна, вліяніе его прочно. Послѣднее доказательство пользы самообразованія, которое есть, процессъ пріятнаго образованія, то что любовь къ умственному труду усиливается съ годами. Чѣмъ болѣе пріятныхъ ощущеній приноситъ человѣку занятіе, тѣмъ болѣе онъ будетъ стараться доставлять себѣ эти пріятныя ощущенія. Наука, литература, искусства не будутъ заброшены, какъ только не окажется надобности заниматься ими для полученія извѣстнаго числа балловъ. Воспитанникъ пойметъ то высокое наслажденіе, которое доставляетъ человѣку развитіе умственныхъ способностей; удовольствіе, которой ему доставляли его первые побѣды надъ трудностями, цѣлый рядъ счастливыхъ успѣховъ, который послѣдовалъ за ними, будутъ для него сильнымъ двигателемъ на пути самообразованія; онъ не остановится на познаніяхъ, полученныхъ въ стѣнахъ школы, но будетъ продолжать развитіе начатое въ юности.
Выводъ теоріи Спенсера умственнаго воспитанія слѣдующій; 1) въ первую пору дѣтства, въ юности и въ зрѣломъ возрастѣ держаться процесса самообученія; 2) что возбуждаемое умственное движеніе всегда должно быть пріятнымъ; 3) держаться въ методѣ преподаванія строгой послѣдовательности: отъ видимаго переходить къ отвлеченному, отъ простаго къ сложному; отъ предметныхъ уроковъ но предметамъ естественныхъ наукъ — къ законамъ жизни; отъ практическихъ уроковъ языка — къ изученію законовъ его строенія. Изъ этого слѣдуетъ, что грамматика, реторика, которыми преимущественно занимались греческія школы временъ Сократа, должны быть отнесены къ болѣе позднему возрасту. Это вполнѣ соотвѣтствуетъ ходу развитія человѣчества, которое начало говорить, мыслить прежде чѣмъ были составлены грамматики. Приспособить преподаваніе къ силамъ воспитанника такъ, чтобы оно представляло ступени, на которыя онъ могъ бы всходить послѣдовательно самъ собой или съ незначительной помощью. Отвести наукѣ главное мѣсто, какъ знанію наиболѣе цѣнному; затѣмъ остальнымъ, цѣнность которыхъ не такъ существенна, и наконецъ искуствамъ, которыя служатъ къ украшенію жизни. Разумѣется, если у ребенка разовьется талантъ къ какому нибудь искуству, то это искуство слѣдуетъ сдѣлать главнымъ предметомъ изученія, потому что въ такомъ случаѣ этотъ талантѣ скорѣе, чѣмъ наука, дастъ ему средства для приготовленія къ второму отдѣлу человѣческой дѣятельности, но классификаціи Сленсера, т. е. сдѣлается для него средствомъ обезпеченія жизни, и все-таки какъ доказано уже выше, этотъ талантъ не достигнетъ никогда полной степени своего развитія безъ науки. Но вѣдь это исключенія, таланты рѣдки, и на нихъ никакъ нельзя разсчитыватъ при системѣ воспитанія. Системы постоянно имѣютъ въ виду массу, развитіе которой такъ много зависитъ отъ привычекъ первыхъ годовъ и вліянія жизни, а теорія воспитанія Спенсера, основанная на строго разумномъ и естественномъ методѣ, — лучшее руководство для того, чтобы изъ этой массы выработывать умственно развитыхъ людей и полезныхъ членовъ общества.
Нравственное воспитаніе.
правитьКакъ опредѣлить нравственность? Этотъ вопросъ поднималъ много споровъ и его рѣшали на основаніи разныхъ системъ. Догматики считали нравственными лишь тѣ поступки, которые согласовались съ ихъ воззрѣніями, какихъ бы безчеловѣчныхъ и гибельныхъ по своимъ послѣдствіямъ поступковъ не вызывали эти воззрѣнія. Женщина, принесшая дровъ на костеръ Гусса, считала свой поступокъ богоугоднымъ. Многіе изъ преслѣдователей Новикова, губя его, совершенно искренно воображали, что исполняютъ долгъ честныхъ сыновъ отечества. Понятіе о нравственности всегда находилось въ зависимости отъ той степени умственнаго развитія, на которой стояло общество и, основываясь на примѣрахъ прошедшаго, можно смѣло утверждать, что настанетъ время, когда многіе поступки, считающіеся нравственными въ настоящее время, будутъ строго осуждены потомствомъ, какъ поступки безнравственные. Человѣчество успѣло выработать извѣстное число нравственныхъ правилъ, правила эти неизмѣнны уже многіе вѣка, и не смотря на то, соображаясь съ этими правилами, оно дѣлаетъ и дѣлало важныя ошибки, впадало въ гибельныя заблужденія. Понятія о нравственности того дли другаго поступка измѣняются сообразно съ временемъ, съ нравами страны. Какой же критерій принять для оцѣнки нравственности? Спенсеръ отвѣчаетъ на этотъ вопросъ съ практической точки зрѣнія. «Всѣ теоріи нравственности, изъ какого бы начала не исходили онѣ, согласны въ одномъ, что всякое поведеніе хорошо, если сумма его результатовъ — отдаленныхъ или близкихъ — благодѣтельна, и что всякое доведеніе дурно, если сумма его результатовъ — отдаленныхъ или близкихъ — вредна». И такъ, критеріумомъ поступковъ человѣчества должна быть большая или меньшая степень пользы или вреда, наносимыхъ этими поступками. Поступки бываютъ двоякаго рода въ отношеніи собственной личности и въ отношеніи общества. Что общество чувствуетъ себя оскорбленнымъ нанесеннымъ ему вредомъ, или благодарнымъ за принесенную пользу — вполнѣ естественно; но оно, сверхъ того, своимъ уваженіемъ или осужденіемъ считаетъ себя вправѣ контролировать и тѣ поступки, которыми человѣкъ приноситъ пользу или вредъ и собственной личности. Каждое общество выработало себѣ извѣстныя правила нравственности и требуетъ, чтобы каждый изъ его членовъ сообразовался съ ними. Но масса общества всегда и во всѣхъ странахъ крѣпко держится рутины, многихъ суевѣрій и предразсудковъ, которые отжили свой вѣкъ; болѣе здравыя понятія, выработанныя наукою и требующія болѣе совершенной нравственности, всегда бываютъ сначала удѣломъ незначительнаго меньшинства, пока постепенно захватывая все большій и большій кругъ, онѣ не станутъ достояніемъ массы, — эта истина, доказанная всѣмъ прошедшимъ человѣчества. Что же дѣлать? сообразовать ли теорію нравственнаго воспитанія съ понятіями и требованіями массы я тѣмъ упрочивать ея предразсудки, суевѣрія и заблужденія, передавая ихъ подрастающему поколѣнію какъ истины, или сообразовать эту теорію съ здравыми понятіями, выработанными наукой, которыя въ ваше время составляютъ достояніе болѣе развитаго меньшинства? Отвѣтъ ясенъ: человѣчество должно идти впередъ и дѣло воспитанія облегчать ему эти шаги. На это могутъ возразить, что подобная система воспитанія произведетъ идеальнаго человѣка, который окажется непригоднымъ для жизни; что слишкомъ строгая честность, слишкомъ возвышенное нравственное мѣрило поступковъ сдѣлаютъ ему жизнь невыносимой и даже невозможной? Но какъ бы ни была совершенна теорія воспитанія, она никогда не можетъ создать подобнаго человѣка, по той причинѣ, что она прилагается къ дѣлу людьми, членами того же общества, которые какъ бы высоко не стояли они надъ его уровнемъ, все-таки продуктъ его жизни и не могутъ оторваться отъ нея на столько чтобы дѣти, воспитываемыя по ихъ теоріи, оказались людьми совершенно непригодными для жизни. Но и въ этомъ уровнѣ все относительно, переходъ отъ зла къ добру состоитъ изъ множества степеней; для взяточника, который беретъ и съ праваго и виноватаго — идеалъ человѣкъ, который не возьметъ взятки за неправое дѣло, но не откажется отъ благодарности за правое; для эксплуататора, усчитывающаго половину платы за работу — идеалъ тотъ, кто усчитываетъ одну восьмую. На какой бы низкой ступени ни стоялъ человѣкъ, все-таки онъ способенъ видѣть по крайней мѣрѣ ступень, находящуюся непосредственно надъ нимъ, и сознавать хотя по временамъ всю униженность своего положенія; онъ будетъ при воспитаніи указывать дѣтямъ на высшую ступень; правда, указаніе это будетъ голословно, оно будетъ опровергаться его собственными поступками, и если бы характеръ дѣтей складывался исключительно подъ вліяніемъ родителей — надежда на улучшеніе была бы плохая, но это вліяніе уравновѣшивается другими: вліяніемъ школы, воспитателей, того круга, въ который попадаетъ воспитанникъ, наконецъ контролемъ общества. Этотъ контроль опредѣляется уровнемъ общества; контроль зависитъ отъ господствующихъ понятій, а понятія всегда стоятъ выше практики, т. е. приложенія ихъ къ дѣлу. Эти понятія имѣютъ сильное вліяніе на впечатлительные умы юношества и оно соразмѣряетъ свои поступки съ ними; позже замѣчаетъ оно разладъ между уровнемъ понятій общества и его поступками, но привычка сообразоваться съ первыми будетъ уже сдѣлана, и оно будетъ стоять на высшей ступени, чѣмъ та, на которой стоитъ общество, и если позже обстоятельства заставятъ его спуститься на низшую, все-таки оно не опустится до той, на которой стояли предшествующія поколѣнія. Чтобы не допустить ложнаго толкованія этихъ словъ спѣшу оговориться. Изъ вышесказаннаго во все не слѣдуетъ, чтобы юношество было руководящей силой, которой должно подчиняться, которой слѣдуетъ отдать все въ руки, — я просто подтверждаю извѣстную истину, что въ пору юности человѣкъ воспріимчивѣе ко всему доброму, честному и болѣе негодуетъ на зло, болѣе готовъ на борьбу съ нимъ по весьма естественной причинѣ: онъ еще не обтерпѣлся, не усталъ, въ немъ болѣе силъ для жизни. Съ этой истиной согласится каждый. Отчего же всякій безчестный эгоистичный поступокъ поражаетъ васъ несравненно болѣе въ юношѣ, чѣмъ въ зрѣломъ человѣкѣ? Эта воспріимчивость юношества и обезпечиваетъ постепенное улучшеніе уровня человѣческой нравственности.
Спенсеръ останавливается на этомъ критеріи поступковъ вслѣдствіе приносимыхъ ими пользы или вреда. Но жизнь человѣка слагается изъ множества разнородныхъ, сложныхъ и часто запутанныхъ отношеній; каждый поступокъ вслѣдствіе этихъ отношеній можетъ имѣть много сторонъ. Абсолютно полезныхъ поступковъ очень немного, большая часть ихъ, бывая полезными для иныхъ, оказываются вредными для другихъ. Прислушайтесь къ сужденіямъ о какомъ-нибудь поступкѣ, какой-нибудь мѣрѣ, вы услышите столько противуположныхъ толковъ, не говоря уже о людяхъ, чьи выгоды страдаютъ или выигрываютъ отъ этого поступка и чье сужденіе не можетъ быть безпристрастно, но и люди, до которыхъ этотъ поступокъ не касается, будутъ судить о немъ сообразно съ своими понятіями и осуждать или одобрять, смотря по тому на сколько онъ согласенъ съ ними. Какой же критерій принять въ этомъ случаѣ? Ясно — довести мысль Спенсера, въ которой онъ остановился на полдорогѣ, до ея логическаго вывода. Большая или меньшая польза или вредъ какого нибудь поступка должна опредѣляться тѣмъ, кому наносится эта польза или вредъ — меньшинству или большинству. Напр. человѣкъ, которому для прокормленія семейства не осталось другаго средства, кромѣ дѣятельности разрушающей его здоровье, поступаетъ во вредъ себѣ; но никто не скажетъ, чтобы онъ поступалъ дурно, безчестно, принося свое здоровье и жизнь въ жертву семьѣ. Если же онъ станетъ заниматься этимъ родомъ дѣятельности, потому лишь, что онъ приноситъ ему большія денежныя выгоды, которыя ему нужны на удовлетвореніе раззорительныхъ прихотей, — каждый вправѣ осудить его какъ безумнаго и безнравственнаго человѣка. Отецъ семейства, который отказывается отъ дѣятельности, приносившей ему выгодное содержаніе, и тѣмъ обрекаетъ свое семейство на нищету и ея гибельныя и развращающія послѣдствія, потому что, по его убѣжденію, требуемая отъ него дѣятельность могла бы принести вредъ цѣлому краю — поступаетъ честно: онъ предпочитаетъ выгоды большинства, выгодамъ меньшинства; но тотъ, который по лѣности и безпечности обрекаетъ семейство на тѣ же лишенія — поступаетъ безнравственно. Изъ этого очевидно, что при обсужденіи какого-либо поступка надо обращать вниманіе на то, на сколько побужденія внушившія его сообразны съ пользою или вредомъ большинства.
Опредѣливъ мѣрило для оцѣнки нравственности, слѣдуетъ указать правила, которыми должно руководствоваться для нравственнаго воспитанія дѣтей. Спенсеръ находитъ, что оно идетъ объ руку съ умственнымъ, т. е. ведется плохо какъ нельзя болѣе. Родители вовсе не думаютъ объ этомъ предметѣ или воображаютъ, что все сдѣлали на него, повторяя безпрестанно дѣтямъ правила, прописной морали и умножая до безконечности приказанія, запрещенія и угрозы. Въ большинствѣ случаевъ все зависитъ отъ минутнаго расположенія духа, въ особенности у матери. Въ обращеніи съ дѣтьми не слѣдуютъ обдуманной послѣдовательной системѣ: принимаемыя мѣры — результатъ преобладающаго чувства родителей и измѣняются ежеминутно. Если же родители не руководятся минутными побужденіями, а какими нибудь опредѣленными правилами, то правила эти перенять у прошлаго, состоятъ изъ воспоминаній дѣтства, перешли отъ нянекъ и, слѣдовательно, опредѣляются не просвѣщеніемъ, а невѣжествомъ вѣка. Это хаотическое состояніе мнѣній и пріемовъ семейнаго управленія Спенсеръ характеризуетъ словами Рихтера: «Еслибъ шаткость обширнаго класса дюжинныхъ отцовъ сдѣлалась извѣстною и была бы обкародована, какъ роспись для нравственнаго воспитанія, то вышло бы нѣчто въ родѣ слѣдующаго: первый часъ: „чистая нравственность должна быть преподаваема ребенку или мною, или учителемъ“; второй: „смѣшанная нравственность, или та, которая можетъ быть примѣнима къ личной выгодѣ“; третій: „ты малъ, а это годится только для взрослыхъ“; пятый: „главное дѣло въ томъ, чтобы ты преуспѣвалъ въ свѣтѣ и имѣлъ значеніе въ государствѣ“; шестой: „не временное, а вѣчное опредѣляетъ значеніе человѣка“; седьмой: „по этому лучше терпи несправедливость, а будь добръ“; осьмой: „но защищайся храбро, если кто нападетъ на тебя“; девятый: „не шуми, милое дитя“; десятый: „мальчикъ не долженъ сидѣть такъ покойно“; одинадцатый: „ты долженъ лучше слушаться родителей“; двѣнадцатый: „и воспитывать самаго себя“. Такимъ образомъ, ежечасно измѣняя свои принципы, отецъ прикрываетъ ихъ несостоятельность и односторонность. Что же касается его жены, то она не похожа на него, даже не похожа на того арлекина, который .является на сцену съ кипою бумагъ въ каждой рукѣ и отвѣчаетъ на вопросъ о томъ, что у него въ правой рукѣ: „приказанія“, въ лѣвой: „контръ-приказанія“. Мать лучше можно сравнить съ великаномъ Бріаренемъ, у котораго было сто рукъ и по кипѣ бумагъ въ каждой».
Какъ ни печальна эта картина, но приглядѣвшись къ тому образу нравственнаго воспитанія, которое получаетъ у насъ большинство дѣтей, нельзя не сознаться, что она справедлива вполнѣ. Безъ строго обдуманной системы невозможно нравственное воспитаніе дѣтей; но эта система должна быть основана на строгомъ изученіи дѣтской природы и здѣсь особенно вредны какіе-нибудь предвзятые взгляды, потому что отъ вѣрной точки зрѣнія на дѣтскую природу зависитъ вѣрность и полезность системы. Поэтому въ высшей степени вреденъ по своимъ послѣдствіямъ сентиментально — идеальный взглядъ на дѣтей. Основываясь на божественномъ происхожденіи природы человѣческой, многіе видятъ въ дѣтяхъ чистыхъ безгрѣшныхъ ангеловъ, а какъ скоро эти безгрѣшные ангелы сдѣлаютъ какой-нибудь не ангельскій поступокъ, то приписываютъ его личной испорченной волѣ ребенка, считаютъ его исключеніемъ изъ правила, чуть ли не выродкомъ и извергомъ, или постоянно закрываютъ глаза на эти проступки, на томъ основаніи, что ребенокъ не можетъ сознательно поступить дурно, и даютъ развиться его дурнымъ наклонностямъ, Точно также ошибаются и тѣ, которые думаютъ, что дѣтская природа — бѣлая доска, на которой каждый можетъ написать, что ему вздумается; мягкій воскъ, который можно вылѣпить въ какую угодно форму. Также какъ невозможно для воспитателя перемѣнить организмъ ребенка, точно такъ же невозможно ему измѣнитъ и нравственныя свойства, обусловливаемыя этимъ организмомъ. Живаго впечатлительнаго ребенка вы не сдѣлаете холоднымъ и безстрастнымъ никакими педагогическими мѣрами; вялаго, робкаго не сдѣлаете отважнымъ и предпріимчивымъ. Все что можетъ сдѣлать воспитаніе — это уменьшить недостатки и то въ извѣстныхъ размѣрахъ. А между тѣмъ, воспитатели очень часто задаются этими цѣлями и неудачу своихъ мѣръ сваливаютъ обыкновенно на воспитанниковъ. Всѣ недостатки, всѣ проступки дѣтей приписываются исключительно имъ; дѣтей винятъ во всѣхъ затрудненіяхъ, которыя приносятъ родителямъ и воспитателямъ ихъ собственная неразумная система воспитанія. «Въ семейной дисциплинѣ, какъ и въ общественной, вошло въ обыкновеніе взваливать всѣ пороки на управляемыхъ, а всѣ добродѣтели на управляющихъ», говоритъ Спенсеръ. Судя по безпощадности, съ которою обвиняютъ обыкновенно дѣтей, въ отношеніи къ родителямъ, и воспитанниковъ — въ отношеніи воспитателей, можно подумать, что послѣдніе — идеалы всевозможныхъ совершенствъ и чужды малѣйшей несправедливости, чисты отъ самаго легкаго упрека въ отношеніи первыхъ. Логично ли это? Мы знали, напр. много лѣтъ какую-нибудь женщину за пустую и ничтожную личность, которая плакала отъ испорченнаго наряда и вымещала на горничной недостатокъ поклонниковъ на балѣ, и вдругъ ей стоитъ только произвести на свѣтъ подобное себѣ существо и она становится въ отношеніи этого существа чѣмъ-то священнымъ, каждый поступокъ ея съ нимъ безупреченъ. Мы знали такого-то человѣка за несноснаго, придирчиваго, раздражительнаго холостяка, а чуть онъ сдѣлается отцомъ семейства, то всѣ недостатки его забываются, когда начинаютъ судить о его отношеніяхъ къ дѣтямъ, и угрюмость, раздражительность дѣтей — естественное слѣдствіе его собственныхъ недостатковъ — ставятся послѣдними въ непростительную вину, приписываются ихъ чудовищной ранней испорченности. Неужели такіе люди въ отношеніи дѣтей всегда чужды несправедливости, раздраженія? Я знала отца, который упавшему ребенку давалъ еще въ назиданіе пречуствительный толчокъ или шлепокъ; я видѣла жать, которая злобно трясла дѣвочку за руку, за то что та упавши запачкала новые панталончики. А сколько бываетъ примѣровъ дѣтей, нелюбимыхъ въ семьѣ за какой-нибудь физическій недостатокъ ила потому, что рожденье ихъ стоило матери тяжелыхъ мукъ, или просто за то, что родился ребенокъ не того пола, который желали имѣть. Я знаю одну мать, которая постоянно выставляла на посмѣшище колченогую дочку; другую, которая не иначе относилась къ сыну, какъ: «у, уродъ» за то, что тотъ постоянно смотрѣлъ запуганно изподлобья, вслѣдствіе ея собственнаго безчеловѣчнаго обращенія съ нимъ со дня рожденія; третья плевала дочери въ лицо за то, что золотуха обезобразила красивую дѣвочку и вымещала на ней разбитую надежду имѣть красавицу дочь. Это слишкомъ рѣзкія крайности. Но развѣ не случалось видѣть, что родители и воспитатели вымещали совершенно безсознательно на ребенкѣ «свое собственное дурное расположеніе духа. Дѣти одного чиновника всегда знали, когда отецъ ихъ постоянно нѣжно обращавшійся съ ними, получалъ непріятности по службѣ. „Начальникъ, распекъ сегодня, достанется намъ“, говорили они. А какъ часто сердито запрещаютъ дѣтямъ не шумѣть, не потому, чтобы шумъ. ихъ мѣшалъ занятіямъ или раздражалъ больнаго, а просто потому^ что не расположены слышать шума. А оживленное движеніе, бѣготня, шумъ — естественная потребность дѣтства и лишеніе удовлетворенія этой потребности имѣетъ вредное послѣдствіе на развитіе дѣтей, какъ физическое, такъ и умственное. Развѣ это недоказываетъ эгоизма взрослыхъ и недостатка сочувствія къ дѣтямъ? А постоянно и часто ненужное переченье, которое выносятъ дѣти, не иди туда, сиди здѣсь, сиди спокойно, что для живаго ребенка бываетъ нестерпимо даже до нервнаго раздраженія; а приказанія не смотрѣть въ окна вагона во время путешествія, что для самаго обыкновеннаго ребенка бываетъ сильнымъ лишеніемъ; отказы въ самыхъ невинныхъ желаніяхъ, упреки за приставанье съ распросами и т. п всего не перечесть, что на каждомъ шагу доказываетъ. всю небезупречность доведенія родителей и воспитателей въ отношеніи дѣтей. Все это кладетъ сѣмя будущихъ ссоръ, недостатка довѣрія, враждебныхъ отношеній, и усложняетъ трудности воспитанія дѣтей. Эти трудности бываютъ двоякаго рода: первый родъ уже указалъ вины родителей въ ихъ обращеніи съ дѣтьми, второй — коренится въ недостаткахъ дѣтской природы. Родители, передавая дѣтямъ свой организмъ, передаютъ ему и недостатки, соединенные съ нимъ, большую или меньшую раздражительность, желчность, флегму. Наслѣдственная передача есть законъ природы: она часто усложняется передачею иныхъ особенностей организма отъ болѣе или менѣе отдаленныхъ предковъ (атавизмомъ). Дурныя страсти дѣтей — доказательство присутствія тѣхъ же страстей въ родителяхъ. Врожденное сѣмя усиливается примѣромъ. „Злая дѣвочка, въ кого только ты уродилась“? говорила одна мать дочери, осыпая ее ругательствами, на что та весьма основательно отвѣчала: „въ васъ, мамаша“. Эти врожденные недостатки, усиленные примѣромъ, — серьезная трудность, съ которою можно бороться только терпѣніемъ, самообладаніемъ и устраненіемъ дурнаго примѣра.
Многіе родители, руководясь безнравственностью аскетизма, какъ называетъ его Спенсеръ, считаютъ долгомъ своимъ и въ нравственномъ отношеніи слѣдовать той же методѣ закаливанья. „Жизнь сурова; послѣ нѣжности и любви семейной, она покажется невыносима дѣтямъ; лучше пріучать ихъ съ первыхъ годовъ“, говорятъ они, не принимая въ разсчетъ силъ ребенка. Этимъ закаливаньемъ они преждевременно раздражаютъ его и дѣлаютъ неспособнымъ спокойно и твердо выносить ожидающую его суровость жизни. И безъ закаливанья, собственные недостатки родителей, давленіе внѣшней жизни, черезъ нихъ отражающееся на ребенкѣ, разныя мелкія и крупныя огорченія, которыя судьба посылаетъ ребенку, какъ-то: болѣзнь, лишеніе удовольствія, разлука съ любимыми людьми, будутъ для него достаточной подготовкой къ суровости жизни. Изъ этого слѣдуетъ, что дѣтямъ въ семейной жизни необходимо видѣть болѣе высокій идеалъ любви, согласія и честныхъ отношеній, чѣмъ тотъ, который ожидаетъ ихъ въ жизни; иначе раннее закаливанье, если не озлобитъ ихъ, то пріучитъ относиться равнодушно ко злу, что еще печальнѣе. Опредѣливъ нравственный идеалъ, къ которому слѣдуетъ вести дѣтей, нужно знать какими средствами достигается цѣль. И при нравственномъ воспитаніи слѣдуетъ руководиться тѣми же средствами, основанными на строгомъ изученіи дѣтской природы, какъ и при умственномъ. Нужно какъ можно менѣе говорить и какъ можно болѣе наводить ребенка на честное чувство, хорошій поступокъ. Нравственность есть сумма хорошихъ привычекъ, привитыхъ съ дѣтства. День за днемъ, незамѣтно, медленной, но постоянной работой воспринятыхъ впечатлѣній, слагается характеръ ребенка. Аскетическій взглядъ при этомъ тѣмъ болѣе вреденъ, что, всходя отъ понятій о преступности человѣчества и стремясь вырывать съ коряемъ дурныя страсти, онъ вмѣстѣ съ тѣмъ уничтожитъ и нравственныя силы, составляющія личность ребенка. Страсти — силы души и, смотря по тому, въ какую сторону онѣ направлены, бываютъ благотворны или вредны, какъ огонь, который сдержанный и направленный, служитъ на пользу человѣчества, а вырвавшись изъ границъ бываетъ причиной раззоренія и гибели. Это старая истина. Каждое качество, перешедшее за извѣстную черту бываетъ порокомъ. Гнѣвъ, направленный на мелочи, возбуждаемый ежеминутно — отвратительный недостатокъ, отравляющій жизнь; но гнѣвъ, какъ негодованіе противъ неправды и зла, поднимающій человѣка на; борьбу съ ними — честная сила, и жалокъ тотъ, кто не способенъ испытывалъ такого гнѣва. Осторожность и осмотрительность передъ каждымъ шагомъ — драгоцѣнныя качества, избавляющія отъ многихъ ошибокъ въ жизни; но та же осторожность и осмотрительность доведенныя до крайности, превращаются въ жалкую нерѣшительность и трусливость передъ каждымъ шагомъ, заставляютъ терять удобное время для дѣйствія и становится причиной многихъ ошибокъ. Каждое качество или чувство, перешедшее за извѣстную черту, становится недостаткомъ; все дѣло въ томъ, чтобы замѣтить эту черту и направлять къ ней ребенка. Безпрестанныя повторенія правилъ прописной морали никогда не достигнутъ этой цѣли — оттого, что слова забываются; забытое поученіе вызываетъ упрекъ въ невниманіи, въ которому часто примѣшивается со стороны воспитателей, чувство оскорбленнаго самолюбія: въ этой забывчивости, вызванной безпрестанными, надоѣдающими повтореніями онъ видитъ неуваженіе къ своей личности. „Я говорю, а тебѣ и дѣла нѣтъ“, вотъ слова, которыя раздаются съ утра до вечера и которыя еще болѣе пріучаютъ ребенка съ неуваженію и пренебреженію замѣчаній воспитателя, Отъ замѣчаній переходятъ къ угрозамъ, отъ угрозъ къ наказаніямъ; а между тѣмъ, пріученный нравоученіями не обращать вниманія на слова старшихъ, ребенокъ не слушаетъ угрозъ; когда перейдутъ къ наказаніямъ, недостатки его укоренятся уже на столько что, забывъ непріятность, причиненную ими, онъ опять сдѣлаетъ тотъ же проступокъ и тогда будутъ вынуждены усиливать мѣру наказаній. Чѣмъ живѣе и энергичнѣе ребенокъ, тѣмъ скорѣе онъ будетъ забывать наказаніе, потому что свойство всѣхъ живыхъ и энергическихъ натуръ скоро отрѣшаться отъ всякихъ тяжелыхъ впечатлѣній, и тѣмъ скорѣе вызоветъ новое наказаніе. Наказанія станутъ, наконецъ, такъ часты и достигнутъ той степени, которая станетъ невыносима для ребенка: жизнь его будетъ отравлена, онъ озлобится и между нимъ и воспитателемъ завяжется борьба, исходъ которой всегда будетъ гибеленъ для ребенка. Осилитъ-ли воспитатель, эта побѣда будетъ куплена цѣной подавленной личности ребенка; отступитъ-ли онъ передъ усиленной степенью наказанія, которая могла бы еще подѣйствовать на ребенка, обтерпѣвшагося къ болѣе слабымъ степенямъ, ребенокъ пойметъ, что побѣдитель онъ и вліяніе воспитателя будетъ разрушено.
Какъ же должно вести ребенка? Тѣмъ путемъ, который указываетъ сама жизнь. Каждый поступокъ влечетъ за собой свое неизбѣжное слѣдствіе: это испыталъ каждый. Промотавпій на пустяки деньги, мы бываемъ наказаны лишеніями необходимыхъ предметовъ, на которые были назначены эти деньги. Репутація неаккуратности и безчестности лишаетъ возможности получить мѣсто. Гувернанка, плохо знающая свой предметъ, не найдетъ занятій. За неосторожность мы платимся болѣзнями, раздражительностью, а тяжелымъ характеромъ разгоняемъ своихъ друзей. Слишкомъ довѣрчивый кредиторъ теряетъ свои деньги; скупецъ, пожалѣвшій десятокъ рублей на какую нибудь необходимую поправку, платится потомъ сотнями. „Обжегшись на молокѣ, станешь дуть и на воду“, говоритъ пословица. Собственный опытъ въ жизни — школа, которую приходилось проходить каждому изъ насъ, и дорого оплачиваются уроки этой школы: не даромъ къ слову опытъ прибавляютъ всегда эпитетъ горькій. Чтобы избавить дѣтей, по возможности, отъ этихъ горькихъ уроковъ въ будущемъ, ихъ слѣдуетъ съ первыхъ лѣтъ заставлять учиться путемъ опыта. Сдѣлавъ какой-нибудь поступокъ, пусть они подвергнутся неизбѣжнымъ послѣдствіямъ этого поступка. Разбросаетъ-ли ребенокъ игрушки, сдѣлаетъ-ли въ комнатѣ безпорядокъ, вмѣсто выговоровъ и брани, надо его заставить самаго прибрать все на мѣсто и спокойно и твердо настоять, чтобы онъ это исполнилъ, даже если бы въ эту минуту его ждала какая нибудь занимательная игра или удовольствіе: Если ребенокъ по безпечности не сдѣлаетъ во время задачу, пусть онъ употребитъ на это свободное время, даже если бы для того ему пришлось лишиться давно ожидаемой прогулки или катанья. Это должно дѣлаться безъ всякихъ угрозъ и объясненій въ родѣ: „ты не сдѣлалъ свое дѣло, ми тебя за то оставимъ дома“. Напротивъ ребенокъ долженъ знать не то, что его оставили, но что онъ самъ себя оставилъ. Слѣдуетъ просто сказать: „если готовъ — поѣдемъ, а нѣтъ, намъ нельзя ждать“. Неряшество, привычка все терять и портить — обыкновенные недостатки дѣтства. Это не относится къ тому раннему періоду дѣтства когда дѣти ломаютъ игрушки и попадающіяся имъ вещи изъ любопытства узнать, что заключается въ нихъ и что выйдетъ изъ ломки, но къ дѣтямъ, которыя начинаютъ уже понимать смыслъ и назначеніе собственности. Напримѣръ, мальчику данъ ножикъ, онъ теряетъ его, безразсудный отецъ или родственникъ, выбранивъ его, обыкновенно купитъ ему другой; онъ испачкаетъ, изорветъ платье, ему тотчасъ шьютъ другое, поставивъ предварительно ребенка въ уголъ. Развѣ есть какая нибудь связь между стояньемъ въ углу и рванымъ платьемъ, потеряннымъ ножикомъ и бранью? Пусть ребенокъ, испортившій платье, останется дома день, другой; пусть на исправленіе платья пойдутъ деньги, назначенныя на его игрушки или вещи, доставляющія ему удовольствія. Пусть при этомъ отецъ скажетъ ему: „я могу на тебя тратить столько-то, несправедлива для тебя отнимать отъ другихъ, ты самъ долженъ платиться за. свою неосторожность и небрежность“. Ребенокъ выучится цѣнить. вещи лишеніями, которыя навлекаетъ на себя растрата ихъ; онъ пойметъ связь между поступкомъ и его послѣдствіемъ; непріятное чувство лишенія подѣйствуетъ на него сильнѣе всевозможныхъ нравоученій, это будетъ первымъ шагомъ, приготовляющимъ его къ жизни.
Сверхъ того эта система наказаній — реакціи поступка, которую Спенсеръ называетъ естественнымъ методомъ наказаній, имѣетъ еще ту выгоду, что при ней сохраняются тишина и спокойствіе». Дѣти, привыкшія къ тому что наказанія налагаются на нихъ произволомъ взрослыхъ, а не навлекаются какъ неизбѣжное послѣдствіе ихъ собственныхъ поступковъ, обыкновенно прибѣгаютъ къ. слезамъ, мольбамъ, которыя вызываютъ увѣщанія, приказанія замолчать; начинается непріятная сцена, которая, если окончится уступкой, то вызоветъ въ ребенкѣ привыкшемъ къ уступкамъ досаду зачѣмъ сразу не уступили, не простили, а помучили напрасно. Если же на родителей нападаетъ стихъ выдержки характера, то эта выдержка вызоветъ уже не досаду, а озлобленіе, зачѣмъ на этотъ разъ не захотѣли простить. Большинство родителей поступаютъ именно такимъ образомъ, лишеннымъ всякой логики: видя всю безполезность угрозъ, они рѣшаются наконецъ показать примѣръ и налагаютъ какое-нибудь наказаніе, изъ огромнаго количества рутинныхъ наказаній. Ребенокъ видитъ, что наказаніе наложено на него единственно волей или, вѣрнѣе, произволомъ ихъ, проситъ снять это наказаніе, проситъ прощенья. Въ этой просьбѣ родители видятъ раскаяніе въ дурномъ проступкѣ и прощаютъ. Много разъ выпрашиваетъ ребенокъ прощенье, часто съ тѣмъ, чтобы вскорѣ провиниться въ томъ же по окончаніи наказанія, пока наконецъ, родители не принимаютъ рѣшимости выдержать характеръ. Но эта выдержка не приноситъ ни мало пользы; онъ видитъ въ ней одинъ произволъ. «Ну, я виноватъ, меня надо наказать», говорилъ мнѣ одинъ ребенокъ, «но зачѣмъ же они наказали меня такъ обидно, а не по другому?» и въ выборѣ наказанія видѣлъ только желанія нанести ему огорченіе. Человѣческая природа такъ устроена, что она охотнѣе покоряется неизбѣжному злу, тогда какъ то котораго можно было избѣжать, вызываетъ горькое чувство перенесеннаго напраснаго страданія. Дѣти всегда спокойнѣе перенесутъ, если напримѣръ, внезапная буря лишитъ ихъ ожидаемой прогулки, нежели когда имъ придется остаться дома по капризу матери. Въ первомъ случаѣ они видятъ печальную необходимость, во второмъ — произволъ, не желаніе сдѣлать имъ удовольствіе.
При системѣ наказаній — неизбѣжныхъ послѣдствій поступка — н& можетъ быть мѣста ни вымаливанью прощенья, ни обѣщаньямъ хорошо вести себя впредь. Наказаніе наложено не волей, а вытекло изъ поступка: воля не можетъ отмѣнить послѣдствій и никакое обѣщаніе хорошо вести себя не можетъ отвратить послѣдствій уже сдѣланнаго поступка. Эта система вымаливанья прощенья и вытребованья обѣщаній хорошаго поведенія, преобладаетъ еще въ очень многихъ семействахъ; это слѣды догматизма, отражающіеся въ воспитаніи; они составляютъ одну изъ многихъ глупыхъ и печальныхъ комедій, которыя разыгрываетъ человѣчество. Прислушайтесь къ тому, которымъ обыкновенно говорятъ дѣти, пріученныя къ произвольнымъ наказаніямъ «простите, не буду никогда, буду хорошо вести себя», это тонъ казенно-оффиціальнаго покаянія въ немъ не слышно ни одной искренней ноты, видно, что они исполняютъ необходимую формальность, чтобы раздѣлаться. Затѣмъ слышится отъ родителей такое же казенно-оффиціальное: «ступай, въ послѣдній разъ»; въ заключеніе все скрѣпляется цѣлованіемъ. руки. Если въ началѣ ребенокъ и вносилъ искренность и чувство" то отъ повтореній, онъ долженъ былъ неизбѣжно утратить ихъ. Эти безобразныя и безсодержательныя формы строго держатся еще въ очень и очень многихъ семействахъ, свято хранящихъ преданія патріархальности. Дѣти пріучаются къ формамъ, не обращая вниманія на смыслъ. Въ нихъ развивается лицемѣріе. Да и можетъ-ли быть иначе, когда дурныя послѣдствія ихъ поступка становятся менѣе дурными, если они поцѣлуютъ руку у отца и матери и скажутъ: я дурно поступилъ. Они пріучаются видѣть въ произвольномъ наказаніи случайное зло, месть старшихъ за открытый поступокъ, и если месть будетъ слишкомъ тяжела для нихъ, они «будутъ скрывать свои поступки, примѣрно держать себя на глазахъ старшихъ, а за глазами позволять себѣ шалости и проступки, и тѣмъ необузданнѣе будутъ они, чѣмъ примѣрнѣе держать себя на глазахъ. „Зачѣмъ попался“, говорятъ своимъ неопытнымъ товарищамъ дѣти, уже искусившіеся въ умѣньи скрывать послѣдствія своихъ шалостей. Система произвольныхъ наказаній имѣетъ еще ту невыгоду, что заставляетъ видѣть въ наказаніи именно кару за то, что оплошалъ, попался. Это неизбѣжный результатъ всякаго карательнаго кодекса; страхъ наказанія никогда не удерживалъ человѣчество отъ проступковъ и преступленіи. Лучшіе мыслители дошли уже до сознанія безполезности наказаніи для преступниковъ и необходимости устранять поводы къ нимъ. Тѣмъ страннѣе и нелѣпѣе держаться въ воспитаніи системы строгихъ наказаній. Разумѣется, что методъ естественныхъ наказаній не слѣдуетъ доводить до крайности; бываютъ случаи, когда нужно рѣшительное вмѣшательство родительской власти. Здравый смыслъ долженъ рѣшать, гдѣ она нужна. Умная мать, видя, что ребенокъ тянется къ свѣчѣ, разсудитъ слѣдующимъ образомъ: „если я буду постоянно запрещать ему, онъ забудетъ запрещеніе и опять потянется къ свѣчѣ если я съ угрозой отниму свѣчу, онъ не узнаетъ почему я запрещаю ему и я сдѣлаю ему напрасную въ его глазахъ непріятность; пусть онъ на опытѣ узнаетъ, что я имѣю основаніе запрещать ему хвататься за огонь“, и она позволитъ ему протянуть руку къ пламени. Слегка обжегшись, ребенокъ тотчасъ отдернетъ руку; онъ цѣной легкой непріятности избавляется отъ большей; онъ не дотянется уже къ пламени, когда останется одинъ и получитъ довѣріе къ словамъ матери, увидѣвъ что запрещеніе ея имѣетъ основаніемъ желаніе ему добра. Но, разумѣется, та же мать, когда ребенокъ высунется изъ окна, не станетъ дожидаться чтобы онъ разбившись о мостовую, научился опасности терять равновѣсіе, но тотчасъ оттащитъ его отъ окна. Впрочемъ, случаи, требующіе немедленнаго вмѣшательства родительской власти, рѣдки и могутъ имѣть мѣсто въ отношеніи дѣтей перваго возраста, двухъ — трехъ лѣтъ, а позже только у дурно воспитанныхъ дѣтей. По мѣрѣ того, какъ развивается дѣтское сознаніе, должно строго избѣгать всякаго вмѣшательства и слѣдовать исключительно естественному методу наказаній. Онъ имѣетъ то преимущество, что заранѣе приготовляетъ человѣка къ жизни, развиваетъ въ немъ понятіе о причинности и связи дѣйствій, развиваетъ разсудительность; тогда какъ методъ произвольныхъ наказаній научаетъ его удерживать себя отъ дурныхъ поступковъ, единственно изъ страха неудовольствія тога или другаго лица, а не ради вредныхъ послѣдствій самаго поступка. Потомъ, когда власть родителей и воспитателей окончится, у него не будетъ никакой узды для сдерживанья его поступковъ. Главную причину — естественную реакцію каждаго поступка — его не пріучили понимать, онъ познаетъ ее путемъ тяжелаго опыта. Но тутъ двойная невыгода: кромѣ того, что уроки тяжелаго опыта вообще горьки, они приходятъ иногда слишкомъ поздно, когда привычка къ извѣстному роду поступковъ такъ глубоко вкоренилась, что у человѣка не хватаетъ уже силъ побороть ее, не смотря на всѣ уроки горькаго опыта.
Спенсеръ приводитъ слова молодаго человѣка, испытавшаго.на себѣ узкую систему произвольныхъ наказаній. „Молодые люди“ освободившіеся отъ школы, въ особенности тѣ, родители которыхъ пренебрегали своимъ вліяніемъ, бросаются во всевозможное распуство; они не имѣютъ правилъ поведенія, они не знаютъ доводовъ къ хорошему поведенію, для нихъ нѣтъ фундамента, на который можно бы опереться, и пока они не извѣдали строгой дисциплины жизни, они крайне опасные члены общества». Другая выгода этой естественной дисциплины та, что она справедлива и каждый ребенокъ признаетъ эту справедливость и охотно подчинится ей. Когда его заставятъ самаго исправлять то что онъ испортилъ, купить изъ карманныхъ денегъ потерянную чужую вещь, онъ не смотря на свое раздраженіе, пойметъ что самъ накликалъ на себя бѣду. Наконецъ, послѣдняя и весьма важная выгода системы естественныхъ наказаній та, что какъ нравъ родителей, такъ и нравъ дѣтей, менѣе портится при этой системѣ. Когда родители налагаютъ произвольныя наказанія, они, во-первыхъ, въ глазахъ дѣтей являются виновниками страданій испытываемыхъ послѣдними; во вторыхъ, увеличивая число семейныхъ законовъ, они отождествляютъ свою верховность и свое достоинство съ соблюденіемъ этихъ законовъ, говоритъ Спенсеръ. А это въ высшей степени вредно для ихъ вліянія. Дѣти сейчасъ замѣтятъ, что неповиновеніе ихъ считается родителями за личное оскорбленіе; они поймутъ, что имѣютъ власть оскорблять ихъ, а этого не должно быть: воспитатель долженъ постоянно стоять выше своего воспитанника, иначе онъ не будетъ воспитателемъ. Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы воспитатель или родители должны были требовать отъ ребенка знаковъ раболѣпства; напротивъ, отношенія ребенка къ нимъ должны быть самыя дружескія и потому свободныя: ребенокъ долженъ быть увѣренъ, что воспитатель всегда расположенъ выслушать его, раздѣлить его дѣтскую радость, замыслъ какой нибудь забавы; всякая формальность и чинное вы должны быть изгнаны; но, не смотря на то ребенокъ долженъ дорожить похвалой воспитателя, страшиться его неодобренія и слушаться безпрекословно когда онъ скажетъ: «этого нельзя». Но для этого надо, чтобы это нельзя говорилось о вещахъ непозволительныхъ и невозможныхъ на самомъ дѣлѣ, а не по прихоти воспитателя. Разумный педагогъ не допустятъ никогда борьбы между собственной властью и своеволіемъ ребенка, борьбы, которая постоянно начинается произвольными наказаніями. Вообще при такомъ методѣ трудно сохранить хладнокровіе: примѣръ одного германскаго педагога, отсчитывавшаго хладнокровно опредѣленное количество ударовъ розги за извѣстный проступокъ, рѣдкое исключеніе. Родителямъ непріятно налагать наказанія: они хотятъ чтобы дѣти понимали испытываемую непріятность наказанія, какъ доказательство ихъ искренней любви. Дѣти весьма охотно обошлись бы безъ этихъ доказательствъ. Ребенокъ, который послѣ наказанія пришелъ бы поблагодарить за него родителей, былъ бы маленькимъ лицемѣромъ или существомъ жалкимъ и изломаннымъ, а чуть ли не этого требуютъ родители, настаивая, чтобы дѣти не смѣли смотрѣть угрюмо и сердито во время наказанія. Частыя раздраженія съ обѣихъ сторонъ могутъ наконецъ породить хроническое дурное расположеніе духа, которое усиливаясь, перейдетъ въ злобу. Злоба въ отношеніяхъ родителей и дѣтей тѣмъ болѣе вредна; что лишаетъ первыхъ всякаго вліянія на дѣтей. «Законъ ассоціаціи идей, говоритъ Спенсеръ, необходимо порождаетъ, какъ въ старыхъ, такъ и въ малыхъ, отвращеніе къ предметамъ, которые обыкновенно соединены съ непріятными ощущеніями. Родительскій гнѣвъ, выражаясь безпрестанно въ наказаніяхъ и выговорахъ, не можетъ не произвести отчужденія въ дѣтяхъ, если повторяется часто и по всякому мелочному поводу; съ другой стороны злопамятность и дурной нравъ дѣтей не могутъ не уменьшитъ, а иногда даже и уничтожить привязанность къ нимъ родителей. Но вся вина въ такомъ случаѣ падаетъ на родителей: жизнь дѣтей въ ихъ рукахъ, они составляютъ для ребенка среду, подъ вліяніемъ которой онъ развивается».
Но что же дѣлать въ случаѣ болѣе серьезныхъ поступковъ? Какъ провести естественный методъ наказаній въ случаѣ воровства, лжи или обиды братьевъ и сестеръ? Но во-первыхъ, случаи серьезныхъ поступковъ, при разумномъ взглядѣ на дѣтскую природу и вытекающемъ изъ него разумномъ обращеніи съ дѣтьми, будутъ очень рѣдки. Во вторыхъ не должно требовать отъ дѣтей значительнаго совершенства. Ребенокъ — существо, стоящее на низшей степени умственной жизни, и бъ инстинктахъ своихъ близокъ къ инстинктамъ дикаря. Онъ похожъ на него и чертами лица въ первый періодъ дѣтства: у него такой же плоскій носъ, открытыя впередъ ноздри, толстыя губы, далеко расходящіеся глаза. Замѣтьте какъ часто дѣти выказываютъ склонность къ жестокости, воровству, лжи, которыя часто въ послѣдствіи проходятъ сами собой. Мальчики въ школахъ, когда надъ ними нѣтъ надзора, обращаются другъ съ другомъ часто съ варварской жестокостью. Все это доказываетъ, что не возможно требовать отъ неразвитаго мозга разумной дѣятельности вполнѣ развитаго. При требованіяхъ соразмѣрныхъ съ дѣтскими силами исчезнутъ множество проступковъ, которые незначительны сами по себѣ, но считаются преступленіями, какъ нарушеніе приказаній взрослыхъ. Можно строгостью добиться безукоризненно нравственнаго поведенія, но это примѣрное поведеніе вообще непрочно: оно результатъ внѣшняго давленія, а не коренится въ природѣ ребенка, и потому исчезнетъ съ прекращеніемъ давленія. Вообще дѣти, отличавшіяся безукоризненной нравственностью въ школѣ и дома и снискавшія примѣрнымъ поведеніемъ благоволеніе начальства, въ зрѣломъ возрастѣ падаютъ ниже общаго уровня нравственности. Вѣрность этого замѣчанія подтвердятъ каждому его воспоминанія изъ школьной жизни. При разумно-снисходительномъ взглядѣ на дѣтство; будутъ считаться проступками только тѣ дѣйствія дѣтей, которыя невозможно допустить, не давъ укорениться вреднымъ наклонностямъ. Ребенокъ обижаетъ младшихъ братьевъ и сестеръ. Но его грубое обхожденіе — непремѣнно результатъ грубаго обхожденія родителей съ нимъ и между собой. Грубость вызываетъ грубость и смягчается только нѣжностью. Ложь, я разумѣю сознательную ложь, недостатокъ преимущественно запуганныхъ дѣтей. Воровство, если оно не безсознательное слѣдствіе неразвитости дѣтства, замѣчается у дѣтей, которыхъ лишаютъ игрушекъ, разныхъ мелкихъ вещей, доставляющихъ столько радости дѣтямъ, и еще у дѣтей, которыхъ родители держатъ впроголодь, вслѣдствіе ложной системы физическаго воспитанія. Въ такихъ случаяхъ слѣдуетъ отстранить поводы къ проступкамъ и наказывать временнымъ лишеніемъ дружбы родителей. Для дѣтей, которыхъ воспитатели съумѣли привязать къ себѣ, это чувствительное лишеніе и оно входитъ въ разрядъ естественныхъ наказаній, потому что за многіе проступки общество, какъ ни близоруко и не справедливо бываетъ оно часто въ своихъ приговорахъ, тоже, наказываетъ лишеніемъ своего уваженія. Въ дружной семьѣ, гдѣ царствуютъ миръ и любовь, число дѣтскихъ проступковъ несравненно менѣе, и эта любовь сильное орудіе домашней дисциплины. «Домашнее отчужденіе, говоритъ Саенсеръ, вотъ обильный источникъ проступковъ. На закону человѣческой природы, извѣстному всѣмъ наблюденіямъ, люди, которымъ закрытъ доступъ къ высшимъ наслажденіямъ, бросаются на низшія; люди, которые не имѣютъ симпатическихъ удовольствій, ищутъ эгоистическихъ; слѣдовательно счастливыя отношенія между родителями и дѣтьми должны уменьшить число проступковъ, порожденныхъ эгоизмомъ».
Эта потребность высшихъ симпатическихъ наслажденій, потребность любви, сочувствія очень сильна въ дѣтствѣ. По естественному закону она прежде всего обращается на родителей и воспитателей: къ кому приходитъ ребенокъ показать новый предметъ, заинтересовавшій его; на кого оглядывается онъ съ торжествомъ, сдѣлавъ первый шагъ и ожидая одобренія, какъ не на родителей и воспитателей, и-много надо грубости, жестокости непониманія съ ихъ стороны, чтобы обратить это чувство въ отчужденіе, граничащее съ ненавистью. Затѣмъ эта неудовлетворенная потребность обращается на дѣтей, товарищей (всѣ знаютъ до чего крѣпка бываетъ дѣтская дружба), на какого нибудь симпатичнаго гостя, домашнее животное, какой нибудь родъ занятій. Въ рукахъ разумныхъ воспитателей эта потребность дѣтства станетъ сильнымъ и благодѣтельнымъ средствомъ для нравственнаго вліянія на дѣтей. Всякій знаетъ, что если кто кого обидѣлъ, то степень сожалѣнія въ обидѣ зависитъ отъ степени привязанности обидчика къ обиженному. Если обиженное лице врагъ, то обида доставитъ скорѣе тайное удовольствіе обидчику; если дорогой другъ, то обида источникъ глубокого для него раскаянія. Подозрѣнія близкихъ людей огорчаютъ насъ несравненно болѣе, чѣмъ подозрѣнія постороннихъ, и гнѣвъ любимаго друга бываетъ серьезнымъ горемъ. Поэтому вліяніе гнѣва родителей измѣняется вслѣдствіе отношеніи ихъ къ дѣтямъ. Тамъ, гдѣ было отчужденіе, оно порождаетъ эгоистическій страхъ наказаній и лишеній; тамъ, гдѣ существуютъ теплыя чувства, искреннее раскаяніе и желаніе загладить виду. Это желаніе заставляетъ ихъ стараться угожденіями, услугами загладить свой проступокъ и вызываетъ ихъ къ дѣятельному выраженію чувства. «Въ домашнемъ управленіи, какъ и въ политическомъ, замѣчаетъ Спенсеръ, суровый деспотизмъ самъ порождаетъ большую часть преступленій, которыя потомъ приходится подавлять; тогда какъ мягкое, либеральное правленіе устраняетъ много случаевъ раздора и до того улучшаетъ складъ чувства, что уменьшаетъ побужденіе къ проступкамъ». Локкъ давно замѣтилъ: «Большая строгость въ наказаніяхъ приноситъ мало пользы и много зла въ воспитаніи и я думаю, что современемъ поймутъ, что изъ дѣтей, которыхъ всего болѣе наказывали, всего менѣе выходитъ хорошихъ людей». Эти слова должны убѣдить родителей довольствоваться умѣренными мѣрами, умѣренными результатами. Развитіе Какъ нравственное, такъ и умственное, идетъ медленнымъ путемъ. Сверхъ того, родителямъ необходимо помнить слѣдующее правило: приказывать и запрещать какъ можно менѣе, но, приказавъ разъ, требовать повиновенія. Нужно чтобы дѣти знали, что есть вещи, которыхъ нельзя сдѣлать, которыхъ нельзя получить, но число этихъ вещей должно быть очень ограничено. «Въ приказаніяхъ выгода родителя принимается! зачастую болѣе во вниманіе, чѣмъ польза ребенка», говоритъ Рихтеръ. Сколько дѣйствіи ребенка, невинныхъ въ своей сущности становятся преступными на томъ основаніи, что папа или мама не любятъ этого, а эта не любовь къ тому или иному образу дѣйствія ребенка, весьма часто не имѣетъ другаго основанія, кромѣ прихоти родителей. Прислушайтесь къ обыкновеннымъ рѣчамъ: «какъ ты смѣешь не слушаться меня? Говорю тебѣ, что я заставлю тебя сдѣлать это. Я покажу тебѣ, кто здѣсь господинъ», и обратите вниманіе на тонъ, какимъ говорятся эти слова. Въ нихъ видно болѣе желаніе подчинить ребенка, чѣмъ забота о томъ, что дѣйствительно полезно ему и что вредно. «Это состояніе духа родителей, говоритъ Спенсеръ, мало чѣмъ отличается отъ состоянія духа деспота, наказывающаго непокорнаго подданнаго». Но ребенокъ долженъ слушаться, возразятъ родителя, которые болѣе всего хлопочутъ о легкости управленія ребенкомъ, и затѣмъ прибавятъ много избитыхъ фразъ о томъ, что повиновеніе — первѣйшая добродѣтель, основаніе всѣхъ прочихъ и, что всего важнѣе окажется ребенку необходима въ его послѣдующей жизни. На важности повиновенія особенно настаиваютъ у насъ; но Спенсеръ мгновенное, безпрекословное и постоянное повиновеніе не считаетъ въ числѣ добродѣтелей, которыя необходимо внушать дѣтству. «Не печальтесь своеволіемъ дѣтей, это необходимое слѣдствіе уменьшенія понудительности» говоритъ онъ весьма естественно, что своевольныя дѣти принесутъ болѣе хлопотъ воспитателю: изобрѣтая новыя занятія, забавы, они заставятъ его болѣе слѣдить за ними, чѣмъ тѣ, которыя сидятъ смирно и не сдѣлаютъ шага, не спросясь. Нѣмецкіе учителя говорятъ, что можно охотнѣе взяться за дюжину нѣмецкихъ мальчиковъ, чѣмъ за одного англійскаго. «Слѣдуетъ ли желать, чтобы наши мальчики, вмѣстѣ съ послушаніемъ нѣмецкихъ мальчиковъ, пріобрѣли покорность и политическое холопство взрослыхъ нѣмцевъ? Независимый англійскій мальчикъ есть отецъ будущаго гражданина. Не лучше ли допускать въ дѣтяхъ тѣ чувства, которыя дѣлаютъ изъ нихъ свободныхъ людей», говоритъ Спенсеръ.
Сверхъ того, если своеволіе, независимость и увлекутъ дѣтей въ какія нибудь трудности, за то они дадутъ ему и средства во многихъ случаяхъ счастливо выпутаться изъ нихъ. Одинъ десятилѣтній мальчикъ, англичанинъ, соскучившись на вечерѣ, куда его увезли противъ воли, ушелъ домой одинъ, незнакомой ему тропинкой черезъ лѣсъ (его везли по большой дорогѣ); заблудившись, онъ влѣзъ на дерево и, увидѣвъ деревню, куда ему нужно было идти, вернулся домой благополучно, не смотра на темноту вечера, крутизну и опасность дороги. Между тѣмъ какъ ровесникъ его, русскій мальчикъ, воспитанный въ системѣ безпрекословнаго повиновенія, не привыкшій самостоятельно дѣлать ни шагу, заблудился, отставъ нечаянно отъ своихъ, перепугался до смерти и усѣвшись на землю, плакалъ, пока его не нашли совершенно продрогшимъ; юнъ поплатился за этотъ случай жестокой простудой, усложненной болѣзнью отъ испуга. Выгода метода, развивающаго нравственную самостоятельность, очевидна. Цѣль дисциплины должна быть — сдѣлать существо самоуправляющееся а не существо управляемое другими. «Если бы судьба готовила вашимъ дѣтямъ жизнь рабства, вы бы должны были усиленно пріучать ихъ къ рабству въ дѣтствѣ; но, такъ какъ имъ предстоитъ быть свободными людьми, обыденныя дѣйствія которыхъ никто не станетъ контролировать, то вы должны ихъ усиленно пріучать къ самоконтролированію, пока они еще находятся подъ вашимъ надзоромъ», говоритъ Спенсеръ. А это достигается никакъ не настаиваніемъ на томъ, что повиновеніе первѣйшая добродѣтель, а на томъ, чтобы ребенокъ самъ на опытѣ извѣдалъ, что дурные поступки влекутъ за собой непріятныя послѣдствія и выучился бы самъ собой воздерживаться отъ нихъ.
Примѣненіе метода естественныхъ наказаній требуетъ отъ родителей высокой степени самообладанія, строгой справедливости, безпристрастія какъ къ дѣтямъ, такъ и къ себѣ и умѣнья вникать въ побужденія, руководящія поступки и опредѣляющія степень ихъ нравственности. Одну дѣвочку жестоко наказали за то, что она отказалась играть на дѣтскомъ концертѣ, потому что она участіемъ своимъ въ концертѣ, навлекла бы на подругу свою, лишенную музыкальнаго таланта, выговоры и наказаніе отъ ея матери. Дѣвочка вынесла наказаніе, но не уступила и гордилась этимъ наказаніемъ, какъ подвигомъ. А мать жестоко наказала ее за непослушаніе и за то, что она любитъ подругу болѣе чѣмъ мать. Наказаніе это, разумѣется, поставило ее во враждебныя отношенія съ матерью; но если бы та была способна вникнуть въ побужденія этого поступка, она бы неподвергла дѣвочку наказанію; она поняла бы, что дочерью руководило честное чувство, а ею самой — тщеславное желаніе похвастаться успѣхами дочери. Подобныхъ примѣровъ можно насчитать очень много. Сколько разъ случается видѣть, что съ дѣтей жестоко взыскиваютъ за то, что они при гостяхъ наивностью своей откроютъ какой-нибудь недостатокъ въ домашнемъ хозяйствѣ, который скрывается какъ позоръ; бываютъ правдивы не кстати и тѣмъ заставляютъ гостей, считающихъ свѣтскую дрессировку хорошимъ воспитаніемъ, думать, что ихъ дурно воспитываютъ. Въ такихъ случаяхъ родители имѣютъ въ виду исключительно свои личныя чувства, выгоды своего самолюбія, а не прямую пользу дѣтей, какъ бы они не увѣряли себя, что дѣйствуютъ исключительно къ ихъ пользѣ. Изъ этого видно какой безпрестанной работы надъ собой, сколько терпѣнія и наблюдательности требуетъ примѣненіе естественнаго метода Спенсера. Слѣдуетъ обдумывать каждый поступокъ дѣтей и разбирать какіе результаты повлечетъ за собой соотвѣтствующій ему поступокъ взрослаго; быть постоянно на сторожѣ, чтобы не принятъ безразличный поступокъ за дурной, не приписать ребенку болѣе дурныя чувства, нежели онъ имѣлъ на самомъ дѣлѣ; измѣнять свой методъ сообразно съ нравомъ ребенка и быть готовыми на новыя измѣненія, по мѣрѣ развитія ребенка; не терять духа при неудачахъ или слишкомъ медленномъ успѣхѣ, но упорно продолжать дѣйствовать въ извѣстномъ направленіи; анализировать собственныя побужденія, т. е. различать внушенія родительской заботливости отъ внушеній, происходящихъ изъ эгоизма, любви къ спокойствію или властолюбію. Замѣтивъ въ себѣ эти побужденія, придется обуздывать ихъ; однимъ словомъ, воспитывая дѣтей — проходить трудную школу самовоспитанія.
Задача не легкая, которая требуетъ высокой степени развитія, какъ нравственнаго, такъ и умственнаго. Но и награда за исполненіе этой задачи велика. Наградой будетъ сознаніе честно исполненнаго долга, сознаніе, что жили не даромъ, и крѣпкая, живая, благотворная связь съ дѣтьми. Объ этой связи надо подумать особенно русскимъ родителямъ. Тяжелыя разрывъ между отцами и дѣтьми — одна изъ болѣзней нашего вѣка, приносящая много тяжелыхъ страданій. Она слѣдствіе ихъ собственнаго неумѣнья воспитывать дѣтей, ихъ собственнаго неразумія и близорукости. Воспитанные въ преданіяхъ деспотизма, они тотъ же методъ примѣнили къ дѣтямъ. «Мое дѣтище, моя кровь; хочу съ кашей ѣмъ, хочу со щами хлебаю», повторялось въ разныхъ формахъ во всѣхъ слояхъ русской жизни. Дѣти привыкли видѣть въ родителяхъ не друзей-руководителей, но грозныхъ властелиновъ, и когда освобождались отъ ихъ власти, то всякая связь рвалась между отцами и дѣтьми. Лишенные всякой самостоятельности своимъ воспитаніемъ, отцы не могли не отнестись враждебно къ современному развитію мысли; дѣти же отдались ему тѣмъ съ большимъ увлеченіемъ, что въ немъ увидѣли первый лучъ свѣта, засвѣтившій имъ въ темномъ царствѣ. Разрывъ подготовленный долгими годами, превратился въ пропасть. Положеніе отцовъ печально: «мы не нужны, пора намъ въ могилу, родители теперь лишніе», повторяютъ они безпрестанно — и справедливо. Интересы, развитіе дѣтей — чужды имъ, враждебны; они видятъ, что, не смотря на наружныя формы почтенія, которое оказываютъ имъ, они безсильны направить жизнь дѣтей, поддержать ихъ въ трудныя минуты. Они не могутъ не чувствовать, что они лишніе въ новой, зарождающейся жизни. Такова неизбѣжная участь тѣхъ родителей, которые захотятъ при воспитаніи держаться отжившаго произвольнаго метода. Но тѣ, которые поведутъ дѣтей путемъ саморазвитія, которые будутъ понимать жизнь, къ какой надо вести ребенка, и сами будутъ идти тѣмъ же путемъ развитія, чтобы довести дѣтей до возможно высшей степени, никогда не будутъ чувствовать себя лишними, безполезными людьми. Когда дѣти ихъ, но закону прогресса человѣчества, пойдутъ дальше ихъ, они отдыхая на достигнутой ступени, будутъ смотрѣть на дальнѣйшіе шаги ихъ, не съ злобно завистливымъ чувствомъ, а съ радостнымъ благословеніемъ. Дѣти ихъ будутъ пріумножать наслѣдство, переданное ими и благодарной любовью платить за него.
Выводъ теоріи нравственнаго воспитанія Спенсера, основанный на историческо-естественномъ взглядѣ на человѣка, слѣдующій: "Въ годы младенчества человѣка, и младенчества обществъ, образъ управленія долженъ быть абсолютный: напр., у груднаго ребенка отнимаютъ вредную вещь безъ объясненій, дѣйствуютъ однимъ авторитетомъ власти. Затѣмъ, по мѣрѣ развитія сознанія въ ребенкѣ, начинаютъ постепенно признавать въ немъ права самостоятельной личности, — это введеніе конституціоннаго порядка въ семейномъ управленіи. Законовъ должно быть не много, но они должны быть вызваны строгой необходимостью и строго исполняемы: ребенокъ долженъ быть убѣжденъ, что имъ управляетъ не воля того или другаго лица, но требованія разума. Съ близостью совершеннаго возраста опека родительская должна ослабляться- и ослабнуть до такой степени, чтобы переходъ отъ родительской власти къ полной самостоятельности былъ бы нечувствителенъ. Этой системой воспитанія можно достигнуть цѣли нравственнаго воспитанія: развить людей способныхъ къ самоуправленію и самостоятельности, полезныхъ гражданъ обществу.
Физическое воспитаніе.
правитьНа важность физическаго воспитанія вообще мало обращаютъ вниманія. Требованія гигіены рѣдко соблюдаются при воспитаніи, и Спенсеръ находитъ, что въ Англіи несравненно болѣе обращаютъ вниманія на разведеніе хорошихъ породъ собакъ, лошадей и рогатаго скота, чѣмъ на воспитаніе здоровыхъ сильныхъ людей. А здоровье и сила предметъ первой важноcти, на который слѣдуетъ обратить вниманіе воспитателямъ. При разстроенномъ здоровьи человѣкъ бываетъ безполезнымъ членомъ общества и бременемъ для себя и для окружающихъ его. Какимъ бы высокимъ умственнымъ и нравственнымъ вліяніемъ онъ не обладалъ, болѣзнь будетъ постоянно парализировать его силы и онъ не принесетъ значительной доли той пользы, которую принесъ бы при полномъ здоровьи. Одинъ писатель говоритъ, что для успѣха въ жизни, всего важнѣе быть хорошимъ животнымъ, и совершенно справедливо. Отъ того на сколько народъ удовлетворяетъ этому условію, зависитъ его благосостояніе. «Не только случайности войнф зависятъ отъ силы и здоровья солдатъ, но и состязанія въ торговлѣ частью опредѣляются физической выносливостью предводителей, говоритъ Спенсеръ и находитъ, что не смотря на постоянное первенство англійской націи въ промышленности, соперничество современной жизни такъ тяжело, напряженіе силъ доходитъ до такой крайности, что многіе не могутъ переносить требуемый отъ нихъ трудъ, безъ вреда для себя. Тысячи сламываются подъ давленіемъ; если оно усилится, въ чемъ невозможно сомнѣваться, то самые прочные организмы утомятся». Это положеніе Спенсера грѣшитъ нѣсколько односторонностью взгляда. Не смотря на вырожденіе нынѣшняго поколѣнія, замѣченное учеными и естествоиспытателями и ограничивающееся исключительно достаточнымъ и образованнымъ слоемъ общества, вырожденіе, причины котораго будутъ изложены ниже, — замѣчено по статистическимъ таблицамъ, что средняя цифра человѣческой жизни поднялась за послѣднее столѣтіе; слѣдовательно, силы народныя увеличились и здоровье улучшилось и если, не смотря на это улучшеніе, Спенсеръ находитъ, что соперничество, вызванное современнымъ развитіемъ промышленности, сламываетъ тысячи своимъ давленіемъ, та не доказываетъ ли это, что система конкуренціи, развитіемъ своимъ постоянно опережая развитіе силъ человѣчества, постоянно будетъ оказываться не по силамъ для него, утомлять самые прочные организмы и сламывать болѣе слабые. Слѣдовательно, уровень здоровья и силъ будетъ зависѣть отъ условій жизни. Но это не должно внушать фаталистическій взглядъ родителямъ на воспитаніе. Завися отъ установленныхъ условіи жизни, они властны создавать эти условія для дѣтей, на сколько то допускаютъ ихъ средства къ существованію, и потому физическое воспитаніе дѣтей, болѣе или менѣе согласное съ указаніями науки и разума, находится въ ихъ рукахъ. О физическомъ воспитаніи, основанномъ на началахъ науки, тѣмъ болѣе слѣдуетъ позаботиться намъ, которые въ отношеніи народнаго благосостоянія, средней продолжительности человѣческой жизни и процента смертности, стоимъ на несравненно болѣе низшей ступени, чѣмъ Англія.
Чтобы развить здоровый животный организмъ, необходимо развивать его сообразно съ законами, управляющими ишь. «Всякій анатомъ, всякія физіологъ, всякій химикъ, ни минуты не колеблясь, утвердить, что общіе законы, вѣрные по отношенію къ жизненнымъ процессамъ животныхъ, одинаково вѣрны и по отношенію къ человѣку. Обобщенія, установленныя наблюденіями и опытами надъ животными, полезны и для руководства человѣку», говоритъ Спенсеръ. Первыя потребности каждаго организма: пища, тепло и дѣятельность, т. е. упражненіе его силъ и членовъ. Пища, одно изъ самыхъ важныхъ условій развитія организма: отъ рода и количества нищи зависитъ большій или меньшій ростъ ребенка, его здоровье и умственное развитіе. Пища должна даваться ребенку вволю; система размѣренныхъ порцій крайне ошибочна, но такъ же ошибочно и пріучать его ѣсть безпрестанно, что называется походя. Діета дѣтей постоянно колеблется между этими двумя крайностями, не попадая въ настоящую норму. Въ деревняхъ господствуетъ исключительно система питанія, перекармливанья ребенка, за то въ городахъ преобладаетъ система недокармливанья. И перекармливанье, и недокармливанье дурны — но послѣднее вреднѣе перваго. Высокій авторитетъ говоритъ: «Послѣдствія случайнаго переполненія желудка менѣе вредны и легче поправимы, чѣмъ послѣдствія истощенія отъ недокармливанья». Но если послѣдствія случайнаго переполненія желудка незначительны, за то привычка къ постоянно переполненному желудку имѣетъ очень вредныя послѣдствія: дѣятельность желудка развивается въ ущербъ прочимъ, ребенокъ пріучается къ исключительно животной жизни. Упитанные помѣщичьи и купеческіе сынки вообще оказываются очень тупы, неразвиты и учить упитанныхъ дѣтей — настоящее мученіе. Вообще при питаніи дѣтей должно держаться слѣдующаго правили: не давать имъ опять ѣсть, пока пища, принятая въ послѣдній разъ, не переварится. Самый меньшій срокъ наука опредѣляетъ 3 часа. На когда наступитъ время для принятія пищи, то давать имъ ѣсть сколько они хотятъ, безъ всякаго страха, что они съѣдятъ лишнее, во вредъ себѣ. Невоздержность — порокъ взрослыхъ и преимущественно людей отживающихъ, тупѣющихъ, которымъ не остается болѣе никакого наслажденія въ жизни, кромѣ удовлетворенія этой животное потребности. Инстинкты дѣтства не успѣли еще извратиться до такой степени, чтобы обжорство могло сдѣлаться для него пріятнымъ. Ребенокъ тотчасъ перестаетъ ѣсть, чуть только ощущаетъ полноту въ желудкѣ. Въ количествѣ пищи слѣдуетъ руководиться указаніями аппетита. Если онъ вѣрный руководитель для низшихъ существъ, для выздоравливающаго больнаго, для человѣка, ведущаго нормальную жизнь то можно заключить, что онъ хорошій руководитель и для ребенка. Намъ возразятъ примѣрами многихъ случаевъ дѣтской невоздержности, увеличивающимся числамъ дѣтей больныхъ разстройствомъ желудка во время праздниковъ, лѣтомъ когда фрукты и ягоды начинаютъ созрѣвать; но эти примѣры не опроверженіе, а подтвержденіе вышесказаннаго положенія. Невоздержность дѣтей — обыкновенное слѣдствіе системы ограниченія ихъ пищи. Это естественная, чувственная реакція противъ аскетической діеты. Долго подавленныя желанія не знаютъ уже мѣры, какъ скоро имъ предстоитъ возможность удовлетворенія. Желудокъ, ослабленный умѣренной и однородной пищей, которою считаютъ за правило кормить дѣтей (постоянно молочная каша, хлѣбъ и молоко), не выноситъ непривычнаго пріема сладости или фруктовъ. Дѣти вообще очень любятъ сладости и фрукты, и то и другое считается для нихъ вредной пищей, поблажкой чувственнымъ желаніямъ, а потому имъ постоянно отказываютъ въ удовлетвореніи этой потребности; но физіологи находятъ, что эта потребность имѣетъ причину болѣе каждую, чѣмъ одно удовлетвореніе вкуса. Сахаръ играетъ важную роль въ жизненномъ процессѣ. Сахаристыя и жирныя вещества окисляются въ тѣлѣ и вмѣстѣ съ тѣмъ развивается теплота. Дѣти вообще не любятъ жиръ, а имъ нужна пища, развивающая теплоту, — ясно, что организмъ ихъ требуетъ большаго количества сахара, потому что не можетъ справиться съ жиромъ. Дѣти любятъ растительныя кислоты; они въ восторгѣ отъ плодовъ и ѣдятъ зеленые яблоки и неспѣлый крыжовникъ, потому что принято вовсе не давать имъ плодовъ. А между тѣмъ растительныя кислоты весьма полезны для организма, особенно когда кишки дѣйствуютъ не совсѣмъ исправно. Ясно, что любовь дѣтей къ фруктамъ — не извращенная потребность вкуса, но требованіе организма. Обычай давать дѣтямъ спѣлые плоды послѣ завтрака и обѣда былъ бы очень полезенъ и избавилъ бы дѣтей отъ непріятности принимать отъ времени до времени касторовое масло и т. п. лекарства. Привычка получать каждый день тотъ родъ пищи, въ которомъ они чувствуютъ потребность, избавила бы дѣтей отъ тѣхъ припадковъ невоздержности, за которыя они обыкновенно платятся болѣзнями. Аппетитъ дѣтей равно вѣрный указатель относительно количества пищи, и если бы даже онъ былъ менѣе вѣренъ, то все-таки пришлось бы слѣдовать ему за неимѣніемъ другихъ указателей. Ребенокъ проситъ еще, мать говоритъ, «довольно». На чемъ она основываетъ свое довольно? Имѣетъ ли она ясновидящую силу указывающую, что дѣлается въ желудкѣ ребенка? Организмъ требуетъ пищи по безчисленнымъ и запутаннымъ причинамъ, которыя измѣняются и съ состояніемъ воздуха, и съ большимъ или меньшимъ движеніемъ ребенка, а также съ количествомъ и качествомъ пищи, которую онъ ѣлъ въ послѣдній разъ, и со скоростію, съ какою онъ переварилъ ее. Развѣ есть возможность все это исчислить для того, чтобы опредѣлить мѣру пищи, необходимую въ данную минуту.
Послѣ количества пищи слѣдуетъ перейти къ вопросу о ея качествѣ. Здѣсь господствуетъ тоже вредное вліяніе аскетизма. Принято считать животную пищу непригодной для дѣтей, но это предразсудокъ совершенно неосновательный и вредный. Само собой разумѣется, что мясо, требующее продолжительной работы желудка для того чтобы превратиться въ пищевую кашицу, не годится въ пищу для груднаго ребенка, желудокъ котораго не обладаетъ достаточной мускульной силой для этой работы; но мясная пища, изъ которой удалены волокнистыя части (бульонъ), есть такая пища, которую переваритъ желудокъ 9—10 мѣсячнаго ребенка и ранѣе; а желудокъ 2—3 лѣтняго ребенка вполнѣ способенъ переваривать мясную пищу и безъ удаленія волокнистыхъ веществъ. Предразсудокъ противъ мясной пищи основанъ на мнѣніи будто дѣти требуютъ болѣе легкую, т. е. менѣе питательную пищу, чѣмъ взрослые. Мнѣніе это ошибочно какъ нельзя болѣе: дѣти, напротивъ того требуютъ болѣе питательную пищу, чѣмъ взрослые. Сравните жизненные процессы взрослаго и ребенка и вы увидите, что дѣтская потребность въ пищѣ относительно больше. Взрослому пища необходима для того, чтобы возстановлять ежедневную трату организма и доставлять необходимую теплоту для тѣла. Ребенку, кромѣ необходимости возстановлять ежедневную трату субстанціи тѣла — трату, которая у него еще значительнѣе, потому что онъ гораздо подвижнѣе взрослаго, и поддерживать теплоту, которую онъ точно Такъ же теряетъ сравнительно болѣе взрослаго, потому что тѣло его по отношенію къ массѣ представляетъ большую поверхность и, слѣдовательно, должно утрачиватъ большее количество тепла, — приходится вырабатывать новыя ткани, т. е. рости. Послѣ того какъ убылъ тепла и субстанціи тѣла пополнена пищей, избытокъ долженъ идти на дальнѣйшее строеніе тѣла, т. е. на ростъ. При недостаточной пищѣ ребенокъ можетъ пополнить только ежедневную убыль и затѣмъ у него уже не останется матеріала для выработки новыхъ тканей, слѣдовательно ростъ его долженъ остановиться. Дурно кормленныя дѣти вообще малы ростомъ; но иногда ростъ и не останавливается отъ недостаточной пищи, за то такой ростъ сопровождается постоянно истощеніемъ силъ ребенка. Докончивъ съ вопросомъ о количествѣ пищи, слѣдуетъ рѣшить вопросъ о ея качествѣ. Большая или меньшая степень питательности того или другаго рода пищи, опредѣляется количествомъ того матеріала для уподобленія, которое онъ доставляетъ организму. Питательное вещество, вырабатываемое желудкомъ изъ извѣстнаго количества мяса, будетъ доставлено значительно большимъ количествомъ хлѣба и еще большимъ картофеля. Большое количество пищи требуетъ болѣе усиленной работы желудка. Чѣмъ болѣе потратитъ организмъ труда на пищевареніе, тѣмъ менѣе силъ останется у него на ростъ и мозговую дѣятельность. Если необходимое питаніе получается только усиленной работой желудка, то эта усиленная работа — напрасная потеря, которая выразится или въ уменьшеніи энергіи или въ ослабленіи роста. Многіе возразятъ, что можно выкормить дѣтей одной растительной пищей и что они будутъ совершенно здоровы и хорошо развиты. Но, во первыхъ не доказано, чтобы эти же дѣти не могли достигнуть лучшаго развитія при животной пищѣ; во вторыхъ, это хорошее развитіе бываетъ очень часто только видимое. Нѣжное, пухлое тѣло покажется на видъ не хуже тѣла съ крѣпкими фибрами, но оно вяло и лишено силы. Полнота не есть всегда доказательство здоровья. Кромѣ объема тѣла, надо принимать въ разсчетъ его энергію. Дѣти, выросшіе на питательной мясной пищѣ, живѣе и энергичнѣе тѣхъ, которые выросли на одномъ картофелѣ. Эта живость и энергія проявляются во всѣхъ родахъ дѣятельности ихъ организма, какъ умственной, такъ и физической. Стройность и красота тѣла зависятъ много отъ рода пищи. Пища, по незначительности доставляемаго ею тѣлу питательнаго вещества, вызываетъ, какъ уже сказано выше, болѣе усиленную работу внутренностей; эта работа развиваетъ преимущественно полости, въ которыхъ находятся пищеварительные органы. Вотъ отчего всѣ травоядныя животныя отличаются тяжелымъ и неуклюжимъ строеніемъ тѣла; точно тоже бываетъ и съ человѣкомъ. Австралійцы, бушмены и прочія низшія расы, питающіяся кореньями, ягодами, малорослы, неуклюжи и имѣютъ толстое брюхо, мягкіе и вялые мускулы и потому неспособны къ продолжительнымъ усиліямъ: силы ихъ организма тратятся исключительно на пищеварительную дѣятельность, необходимую для поддержанія жизни. Тогда какъ тѣ расы, которыя хорошо сложены, сильны и дѣятельны, напр., кафры, сѣвероамериканскіе индѣйцы, питаются исключительно мясной пищей. Эти примѣры достаточно доказываютъ, что мясная пища лучшее средство для пополненія ежедневной траты организма, для выработки новыхъ тканей и для развитія въ немъ большей энергіи, и что отказывать дѣтямъ въ. этой питательной пищѣ и воображать, что они точно также станутъ развиваться и при менѣе питательной, значитъ вѣрить въ возможность получить силу изъ ничего. Изъ этого слѣдуетъ, какъ вредна дѣйствуетъ на дѣтство и юношество недостаточная нища, а большинство дѣтей и юношей у насъ осуждены выносить это лишеніе, именно въ ту пору, когда усиленный ростъ и вмѣстѣ съ тѣмъ усиленная умственная работа требуютъ большаго количества пищи. Пища въ большинствѣ учебныхъ заведеній далеко неудовлетворительна: вываренная говядина, какіе-то домой вмѣсто супа, каша съ прогорклымъ масломъ, дурно испеченный хлѣбъ и все это въ порціяхъ, далеко не достаточныхъ, — вотъ чѣмъ кормится даже юношество обоего дола. Что слова наши не голословное обвиненіе, подтвердитъ каждый, кто воспитывался въ учебныхъ заведеніяхъ, или отдавалъ въ нихъ дѣтей или родственниковъ. На это возразятъ, что, при возрастающей дороговизнѣ, невозможно прокормить сытной и здоровой пищей человѣка копѣекъ на 20 или 15 въ день; но при большомъ количествѣ воспитанниковъ, все таки было бы очень возможно, не смотря на дороговизну, доставить по крайней мѣрѣ не вредную и не испорченную пищу въ достаточномъ количествѣ, если бы всѣ эти копѣйки доходили до назначенью. Это печальный фактъ, но тысячи нашего юношества ежедневнымъ недокармливаньемъ обрекаются на истощеніе и болѣзни. Въ одномъ изъ столичныхъ училищъ докторъ не смѣетъ записать на лазаретныя порціи, т. е. болѣе питательныя, состоящія изъ молока, порціи бифштекса и тарелки сравнительно хорошаго бульона, — полное количество дѣтей, требующихъ болѣе питательной пищи, и продержать ихъ на этой діэтѣ столько времени, сколько того потребуетъ ихъ здоровье, потому что за это подвергнется выговору директора; а между тѣмъ до синевато-блѣдному цвѣту лицъ воспитанниковъ видно, что подобная діэта нужна едвали не для всѣхъ. Въ другомъ — родители просили знакомаго доктора слѣдить за ихъ дочерью, которая была постоянно больна, худѣла, слабѣла и онъ нашелъ въ ней истощеніе, единственно вслѣдствіе недостаточности пищи, и замѣтилъ, что многія изъ ея подругъ больны тѣмъ же. Мнѣ случалось слышать какъ часто институтки просили, вмѣсто конфектъ и сладостей, принести имъ хорошаго хлѣба, сыру или мяса, и видѣть какъ онѣ кидались на принесенную пищу, буквально, съ животной жадностью. Вотъ еще случай, бывшій нѣсколько лѣтъ тому назадъ, въ одномъ женскомъ учебномъ заведенія: экономъ до того дурно кормилъ воспитанницъ, что онѣ составили планъ мести; въ немъ участвовалъ только выпускной классъ. Отецъ одной изъ воспитанницъ получилъ довольно высокое мѣсто въ администраціи и судьба эконома могла зависѣть отъ него. Положено было разсказать отцу и потомъ, по выпускѣ, разсказывать вездѣ и всѣмъ о томъ, какъ ихъ морили голодомъ и кормили гнилью. Передъ выпускомъ экономъ пришелъ къ воспитанницамъ и, въ самыхъ униженныхъ и слезныхъ выраженіяхъ, просилъ не поминать лихомъ. Воспитанницы сжалились и простили и никто отъ нихъ не слыхалъ потомъ жалобы на дурную пищу, хотя многихъ изъ нихъ пришлось поправлять рыбьимъ жиромъ и укрѣпляющими ваннами организмъ, разстроенный діэтой, на которой держалъ ихъ экономный экономъ. Фактъ очень печальный, но самое печальное въ немъ это дряблая, слезливая доброта воспитанницъ и отсутствіе въ нихъ всякаго чувства сознанія ихъ долга къ обществу. Эта слезливая доброта оказалась жестокостью въ отношеніи оставшихся и вновь поступавшихъ воспитанницъ, которыхъ экономъ и до сихъ поръ медленно моритъ, держа впроголодь, и отравляетъ несвѣжей пищею.
Послѣ качества пищи, разнообразіе ея весьма важное условіе. Принято считать необходимостью для дѣтей, особенно маленькихъ, постоянно одну и туже пищу: хлѣбъ съ молокомъ поутру, кашицу, бульонъ и по вечерамъ опять хлѣбъ съ молокомъ. Это обыкновеніе совершенно противно законамъ физіологія. Одна и та-же пища скоро пріѣдается, это знаетъ каждый на собственномъ опытѣ и удовольствіе доставляемое вкусу новымъ блюдомъ далеко не лишено смысла. Многочисленные опыты надъ разными родами пищи доказали, что ни одна пища, какъ бы она хороша ни была, не можетъ содержать въ себѣ всѣ элементы, необходимые для пополненія ежедневной траты субстанціи тѣла, потому что въ ней непремѣнно содержится одного элемента болѣе, чѣмъ другаго. Изъ этого слѣдуетъ, что для уравненія элементовъ необходима перемѣна пищи. Кромѣ того, удовольствіе доставляемое блюдомъ есть нервный стимулъ, который усиливаетъ дѣятельность сердца и, быстрѣе передвигая кровь, ускоряетъ пищевареніе. Истина эта подтверждается примѣрами выкармливанья скота. Животныя отъѣдаются скорѣе и лучше ѣдятъ, когда ихъ кормятъ разнообразной пищей, а человѣкъ, не въ обиду будь сказано его высшей природѣ, подчиняется тѣмъ же законамъ, которые управляютъ животной жизнью. Большая масса однородной пищи, какъ бы она ни была хорошо приготовлена, переваривается желудкомъ съ большимъ трудомъ, чѣмъ еще большая масса разнородной. Спенсеръ самъ испыталъ на себѣ вредъ однородной и не питательной пищи. Онъ шесть мѣсяцевъ придерживался исключительно вегетаріанизма (растительной пищи), который сталъ находить за послѣдніе двадцатилѣтіе много послѣдователей въ Англіи, и замѣтилъ что этотъ родъ питанія повелъ за собой упадокъ энергія, какъ тѣла такъ и духа.
Слѣдуетъ еще прибавить замѣчаніе для тѣхъ, которые захотятъ принять для дѣтей діэту болѣе питательную. Перемѣна не должна быть быстра, иначе она повлечетъ за собой разстройство желудка. Недостаточное питаніе — причина недостаточнаго отдѣленія' желудочнаго сока и ослабѣвшій желудокъ не можетъ справиться съ непривычной питательной пищей. Я знала одну барыню, у которой была манія брать въ воспитанницы бѣдныхъ дѣтей, для того чтобъ разсовать ихъ потомъ куда ни попало, когда они надоѣдали ей. А надоѣдать ей они начинали черезъ нѣсколько дней, именно болѣзнями желудка, и она понять не могла отчего дѣти, привыкшіе къ капустѣ и черному хлѣбу, заболѣвали отъ хорошаго супа я мяса.
Въ одеждѣ дѣтей слѣдуетъ соблюдать тѣже правила, что и въ пищѣ. Одежда должна защищать тѣло отъ холода, т. е. сохранить теплоту въ организмѣ. Весьма естественно, что не развившійся, еще слабый организмъ требуетъ большее количество тепла, чѣмъ уже вполнѣ развившійся и окрѣпшій; а между тѣмъ принято пріучать дѣтей къ холоду съ первыхъ лѣтъ жизни, въ видахъ «закаливанія ихъ». Ихъ заставляютъ переносить ту степень холода, которую не придется переносить когда они будутъ взрослыми; водятъ съ ногами, обнаженными до колѣни и руками по локоть и, благодаря этому обычаю, множество дѣтей закаливается на тотъ свѣтъ, а тѣ которые избѣгнутъ этой печальной участи, страдаютъ ослабленіемъ роста и тѣлосложенія. Родители въ этой системѣ закаливанія обыкновенно ссылаются на крестьянскихъ дѣтей, которыя играютъ на свѣжемъ воздухѣ полуодѣтые и смотрятъ крѣпкими и здоровыми дѣтьми. Но, во первыхъ, эти родители не справятся сколько братьевъ и сестеръ умерло у этихъ дѣтей, уцѣлѣвшихъ благодаря крѣпости организма; сверхъ того, они не принимаютъ въ расчетъ, что жизнь крестьянскихъ дѣтей, разумѣется зажиточныхъ крестьянъ, во многихъ отношеніяхъ счастливѣе жизни городскихъ. дѣтей достаточныхъ и образованныхъ родителей. Жизнь крестьянскихъ дѣтей проходитъ въ постоянной игрѣ; надъ ними нѣтъ стѣснительной опеки, которая и раздражаетъ, и не даетъ дышать свободно многимъ изъ городскихъ дѣтей; они постоянно дышатъ свѣжимъ воздухомъ, богатымъ кислородомъ, который заставляетъ кровь живѣе обращаться, и организмъ ихъ не утомленъ ранней и часто непосильной работой мозга. Очевидно, что здоровье ихъ поддерживается не вслѣдствіе, а несмотря на недостаточность одежды. Постоянная потеря животной теплоты не можетъ не привести ущерба росту и тѣлосложенію дѣтей и, если видишь плохо одѣтыхъ дѣтей здоровыми и сильными, то нѣтъ никакого доказательства подтверждающаго, чтобы они не были еще здоровѣе и сильнѣе, еслибъ ихъ одѣвали теплѣе. Это подтверждается примѣрами. Расы человѣческія и животныхъ, живущія въ полярныхъ полосахъ, значительно ниже уровня средняго роста: лапландцы и эскимосы малы ростомъ, обитатели Огненной земли, которые ходятъ голыми въ холодной странѣ, кажутся такими не доросшими и безобразными, говоритъ Дарвинъ, что трудно ихъ принять за человѣческія существа. Тѣло охлаждается путемъ лучеиспусканія теплоты; теплота же развивается въ тѣлѣ окисленіемь пищи. Количество вещества для окисленія должно быть соразмѣрно тратѣ тепла; но сила пищеварительныхъ органовъ ограничена: если имъ придется подготовлять большое количество матеріала для тепла, то они станутъ подготовлять очень мало матеріала на построеніе тѣла. Либихъ говоритъ: наша одежда, по отношенію къ температурѣ тѣла, есть не что иное, какъ замѣна извѣстнаго количества пищи. Вотъ почему лѣтомъ всегда менѣе ѣстся, чѣмъ зимой. Вредныя послѣдствія холода пропорціональны молодости дѣтей. Во Франціи новорожденные младенцы болѣе умираютъ зимой, потому что ихъ приносятъ въ канцелярію мэра, для внесенія въ списки. Кетле говоритъ, что въ Бельгіи на двухъ младенцевъ, умирающихъ въ январѣ, умираетъ въ полѣ только одинъ. Въ Россіи смертность дѣтей достигаетъ ужасающей цифры: это доказываютъ статистическія свѣдѣнія. Ребенокъ, какъ мы уже сказали, теряетъ относительно болѣе тепла чѣмъ взрослый, и онъ выдѣляетъ вдвое болѣе углекислоты, чѣмъ взрослый, разумѣется принимая въ соображеніе объемъ и вѣсъ его тѣла. Очевидно, что дѣтскій организмъ долженъ заготовлять болѣе тепла для того, чтобы развиваться нормально, потому что организмъ тратящій болѣе, нежели заготовляетъ, неизбѣжно истощается. Изъ этого не слѣдуетъ, чтобы дѣтей необходимо было пріучать къ излишнему теплу, кутать ихъ во фланели и байки въ лѣтнее время, содержать высокую температуру въ ихъ комнатѣ. Излишняя теплота разнѣживаетъ, дѣлаетъ тѣло вялымъ, вызываетъ испарину и подвергаетъ простудѣ. Кромѣ теплоты, одежда должна быть удобной. Ради моды, дѣтей одѣваютъ въ дорогія, неудобныя платья, яркія ткани, которыя легко портятся. Дорогое платье, надѣтое ради тщеславія мамаши, надо беречь. «Не лазяй на дерево, ты изорвешь платье; сиди смирно — изомнешься; не играй пескомъ, запачкаешься», — вотъ увѣщанія, которыя безпрестанно повторяются разряженнымъ какъ куколки дѣтямъ. Эта нѣжная заботливость усиливаетъ зло. Движеніе тѣла вдвойнѣ необходимо плохо одѣтымъ дѣтямъ, а ихъ лишаютъ его для того, чтобы не испортить дорогую одежду. «Этимъ безсовѣстнымъ уваженіемъ внѣшности, говоритъ Спенсеръ, тысячи дѣтей ежегодно приговариваются къ несчастной жизни вслѣдствіе разслабленнаго здоровья, недостатка энергіи и нера8дѣльнижь со всѣмъ этимъ послѣдствій, если только преждевременная смерть не отнесетъ ихъ на жертвенникъ идолу материнскаго тщеславія». Спенсеръ въ заключеніе говоритъ: одежда должна быть достаточно тепла, чтобы предотвращать. общее ощущеніе холода, и потому, вмѣсто легкихъ бумажныхъ матерій, состоять изъ ткани возможно менѣе проводящей тепло, въ родѣ грубаго шерстянаго сукна; она должна быть прочна, чтобы не портиться отъ неосторожной носки, неизбѣжной при дѣтскихъ играхъ; цвѣта должны быть равно прочные и немаркіе; покрой ея долженъ быть удобенъ и не стѣснять движеній дѣтей.
Необходимость движенія для физическаго воспитанія уже начинаетъ сознаваться. Въ школахъ отведены мѣста для дѣтскихъ игръ, утренніе и послѣобѣденные уроки раздѣлены часами рекреаціи, когда воспитанники могутъ играть на открытомъ воздухѣ; но рекреаціи эти далеко не достаточны, чтобы доставить дѣтямъ движеніе необходимое для ихъ организма и ими пользуются едвали не исключительно дѣти, воспитанники младшихъ классовъ; въ старшихъ же, особенно при нынѣшнемъ усиленіи изученія языковъ, воспитанникамъ едва ли остается свободная минута. Положеніе дѣвочекъ въ этомъ отношеніи еще болѣе неудовлетворительно. Шумныя игры, скаканье, бѣганье въ запуски считаются не приличными для нихъ: развѣ самыя маленькія попрыгаютъ черезъ веревку или пробѣгутъ съ кольцомъ; старшія чинно ходятъ, обнявшись, по аллеямъ или двору — вотъ и все движеніе, которое считается приличнымъ для нихъ. Побужденія къ игрѣ, сильной дѣятельности, не даромъ даны природой дѣтямъ: члены развиваются упражненіемъ, вотъ отчего дѣти постоянно такъ подвижны и чѣмъ здоровѣе и сильнѣе ребенокъ, тѣмъ онъ подвижнѣе и живѣе. Странно была бы, если бы для развитія организма дѣвочекъ существовали другіе законы, чѣмъ для мальчиковъ. А между тѣмъ, вслѣдствіе предразсудка, требующаго отъ женщинъ женственности, т. е. преувеличенной скромности, робости и нѣжности, дѣвочекъ осуждаютъ на эту вредную бездѣятельность. Члены, лишенные необходимаго упражненія, не достигаютъ своего полнаго развитія; большинство барышень, вслѣдствіе такой методы воспитанія, жалкія существа, неспособныя ни къ малѣйшему усилію; прогулка въ нѣсколько верстъ утомляетъ ихъ, онѣ ѣдятъ какъ птички, онѣ нервны и усиливаютъ свою нервность безпричинной пугливостью, естественнымъ послѣдствіемъ робости, порождаемой слабостью. «Такъ что же позволять дѣвочкамъ быть такими же сорванцами, какъ мальчики?» воскликнутъ защитники женственности, т. е. слабости, робости и нѣжности — качествъ, дѣлающихъ изъ женщинъ тепличныя растенія, которыя не вынесутъ свѣжаго воздуха жизни. Но мальчики, какъ бы они ни были рѣзвы въ дѣтствѣ, распростившись съ курточками, оставляютъ дѣтскія игры и избѣгаютъ всего, что не прилично взрослому мужчинѣ; отчего же полагаютъ, что рѣзвость дѣвочекъ не должна утихнуть сама собой съ наступленіемъ болѣе зрѣлаго возраста, и считаютъ за нужное подавлять ее. Результатъ искуственнаго сдерживанья естественныхъ потребностей дѣтства оказался вреднымъ для здоровья, и вызвалъ искуственныя мѣры для поправленія вреда. Недостатокъ естественнаго движенія пополнили искуственнымъ — гимнастикой и это лучше чѣмъ ничего; но гимнастика не можетъ замѣнить игръ. Формальныя мускульныя движенія менѣе разнообразны, чѣмъ движенія вызываемыя игрой, и потому утомленіе наступаетъ скорѣе. Сверхъ того имъ не достаетъ главнаго стимула — удовольствія. Монотонныя движенія, если не возбудятъ отвращенія, что часто случается, потому что они составляютъ урокъ, то все-таки будутъ тягостными, вслѣдствіе отсутствія удовольствія. Нѣкоторые гимнастическіе снаряды, напр., лѣстницы, козлы, мачты, качающіяся лѣстницы, гигантскіе шаги, сѣтки для скаканья полезны, какъ разнообразіе игръ; но въ упражненія на нихъ не долженъ входить монотонный методъ формальнаго преподаванія и регламентаціи. Удовольствіе не слѣдуетъ изгонять изъ дѣтскихъ игръ. Пріятное умственное возбужденіе имѣетъ сильно укрѣпляющее дѣйствіе на организмъ. Всѣ испытали сами или бывали свидѣтелями, какъ дѣйствуетъ на больнаго хорошее извѣстіе или свиданіе съ любимымъ другомъ; всѣ знаютъ, что доктора предписываютъ разслабленнымъ больнымъ оживленное общество. Чувство отрады есть одно изъ самыхъ сильныхъ тоническихъ средствъ; оно ускоряетъ обращеніе крови и помогаетъ отправленіямъ всѣхъ другихъ функцій организма, и такимъ образомъ укрѣпляетъ здоровье и возстановляетъ его, когда оно разстроено. Вотъ почему необходимо педагогамъ заботиться о дѣтскихъ радостяхъ и почему игра всегда будетъ имѣть преимущество передъ гимнастикой. Наконецъ послѣднее важное условіе физическаго воспитанія — умѣнье сохранить равновѣсіе между тѣломъ и духомъ, а это совершенно ускользаетъ отъ вниманія педагоговъ. Спенсеръ замѣчаетъ въ Англіи, что было замѣчено и у насъ нашими молодыми учеными, — вырожденіе современнаго поколѣнія. Не смотря на статистическія указанія уменьшенія смертности и возрастанія средней продолжительности человѣческой жизни, современные люди малорослѣе и слабѣе древнихъ. Доктора находятъ, что нынѣшнее поколѣніе не вынесетъ тѣхъ кровопусканій, которыя выносили въ старину; раннія лысины и ранняя порча зубовъ встрѣчаются гораздо чаще. Сравнительную слабость нынѣшняго поколѣнія доказываетъ и весь складъ жизни. Прежнія поколѣнія жили, предаваясь всевозможнымъ излишествамъ, не соблюдая правилъ гигіены: не хлопотали о свѣжемъ воздухѣ, регулярномъ образѣ жизни и переносили больше, чѣмъ настоящее поколѣніе, которое ведетъ болѣе раціональный образъ жизни. Это вырожденіе замѣчено преимущественно въ болѣе достаточномъ классѣ; но только дѣти этого класса и могутъ получать воспитаніе, остальные ростутъ какъ приведетъ Богъ и это спасало ихъ, по крайней мѣрѣ, отъ вредныхъ послѣдствій неразумнаго воспитанія. Отчего же происходитъ это вырожденіе? Отъ недокармливанья, смѣнившаго прежнее перекармливанье, отъ недостаточности одежды, вслѣдствіе ложнаго понятія о закаливаньи и глупаго повиновенія прихотямъ моды. Кринолины для дѣтей и англійская мода водить съ голыми ножками, еще болѣе вредная въ нашемъ значительно болѣе суровомъ климатѣ, долго еще будутъ разрушать здоровье и останавливать ростъ дѣтей; наконецъ, и всего болѣе, чрезмѣрная умственная дѣятельность.
Давленіе современной жизни требуетъ все большаго напряженія силъ, жизнь требуетъ все большей и большей подготовки, программы курсовъ усиливаются годъ отъ года. Вредъ отъ этого двоякій, говоритъ Спенсеръ: отцы работаютъ дни и ночи и передаютъ дѣтямъ растроенный работой организмъ. И этимъ сравнительно слабымъ дѣтямъ приходится выносить гораздо болѣе усиленный трудъ, чѣмъ неразслабленнымъ дѣтямъ прежнихъ поколѣній. Несчастныя послѣдствія этого очевидны. Безпрестанно встрѣчаешь молодыхъ людей и дѣвушекъ, здоровье которыхъ разстроено усиленными занятіями; многіе изъ гимназистовъ бываютъ принуждены выйти изъ училища, потому что требованія курса превышаютъ ихъ силы. А сколько болѣзней, часто оканчивающихся смертью, вызываютъ экзамены: время экзаменовъ время воспаленій въ мозгу. Но кромѣ этихъ печальныхъ случаевъ; сколько дѣтей страдаютъ хроническими приливами къ мозгу, головными болями, лихорадкой и нервнымъ разстройствомъ — слѣдствіемъ чрезмѣрнаго умственнаго возбужденія. Зло укореняется наслѣдственностью, Спенсеръ приводитъ въ примѣръ одну даму, родившуюся въ здоровомъ семействѣ и здоровый организмъ который былъ такъ растроенъ недокармливаньемъ и переучиваньемъ, что дѣти ея наслѣдовали слабость мозга матери и не выносятъ самыхъ пустяшныхъ занятій безъ головной боли или головокруженія. При этомъ нужно принять въ соображеніе, что на каждый случай такого рѣзкаго разстройства приходится десяти гдѣ поврежденія, наносимыя организму непосильнымъ умственнымъ трудомъ, не такъ бросаются въ глаза, но медленно накопляются; гдѣ ростъ останавливается, является чахоточное расположеніе и получается расположеніе къ умственному разстройству, такъ часто встрѣчаемое въ послѣдніе годы. Просмотрите росписаніе часовъ дня въ любомъ воспитательномъ заведеніи и вы увидите, что три четверти дня заняты сидѣньемъ въ классахъ, и это въ томъ возрастѣ, когда требуется усиленное движеніе, когда еще не сформировавшіеся члены, могутъ быть изуродованы неестественнымъ положеніемъ, обусловливаемымъ сидѣньемъ. Замѣтьте, какъ рѣдко можно встрѣтить здороваго хорошо-сложнаго школьника. Узкія плеча, впалая грудь, согнутая и искривленная снина, блѣдный, чахлый видъ встрѣчаются на каждомъ шагу. Съ лишенію естественной потребности дѣтства и юности — движенія прибавьте истощеніе силъ отъ умственныхъ занятій. Каждый, занимавшійся умственнымъ трудомъ, испыталъ на себѣ какъ отъ чрезмѣрнаго напряженія кровь приливаетъ съ головѣ и оконечности холодѣютъ. Излишекъ крови и соковъ, поглощаемый мозгомъ, ушелъ бы на выработку новыхъ тканей организма, т. е. на ростъ; за неимѣніемъ этого излишка ростъ останавливается и организмъ истощается. Природа, говоритъ Спенсеръ: «строгій счетчикъ», если у ней въ одномъ отношеніи возьмутъ слишкомъ много, то окажется недочетъ въ другомъ.
Чрезмѣрное развитіе мозга останавливаетъ развитіе тѣла, а послѣднее своею слабостью въ свою очередь останавляваетъ дальнѣйшее развитіе мозга. Вотъ отъ чего всѣ скороспѣлыя дѣти, которыхъ до извѣстнаго возраста не останавливала никакая трудность, вдругъ перестаютъ развиваться и обманываютъ блестящія надежды родителей. Послѣднія изслѣдованія физіологіи показали какое важное вліяніе имѣетъ мозгъ на всѣ отправленія тѣла. Возбужденія мозга дѣйствуетъ на пищевареніе и кровообращеніе. Размѣры статьи не позволяютъ приводить всѣхъ доказательствъ Спенсера, но вѣрность этого заключенія могутъ провѣрить въ каждомъ популярномъ сочиненіи о физіологіи и даже на собственномъ опытѣ. Сверхъ того, сильное умственное возбужденіе порождаетъ умственное утомленіе, упадокъ энергіи и долговременное уныніе. Изъ этого очевидно, какъ вредно заботиться исключительно о томъ, чтобы голова была наполнена огромной массой свѣдѣній, если ихъ надо пріобрѣсти въ ущербъ физическому развитію и энергіи. Безъ здоровья и энергіи, необходимыхъ чтобы извлечь пользу изъ этой массы свѣдѣній, они останутся мертвымъ капиталомъ. Успѣхъ въ жизни зависитъ болѣе отъ неутомимой дѣятельности, зависящей въ свою очередь отъ большей или меньшей энергіи. Сильная воля и неутомимая дѣятельность могутъ пополнить пробѣлы воспитанія; но когда въ человѣкѣ не найдется необходимыхъ для того силъ, то не поможетъ ему никакая масса знаній. Поэтому чрезмѣрная и ранняя культура мозга, основанная на плохой физической организаціи, если даже и дастъ нѣсколько талантливыхъ личностей, то онѣ не сдѣлаютъ никогда того, что сдѣлали бы, если бы обладали хорошей физической организаціей. Вообще она произведетъ слабое, чахлое поколѣніе, слабость котораго отзовется и на умственныхъ силахъ потомковъ, которые, при постоянномъ дѣйствіи тѣмъ же причинъ, вымрутъ черезъ два-три поколѣнія; тогда какъ, при хорошей физической организацій, самыя слабыя умственныя способности могутъ быть развиты до высокой степени въ слѣдующихъ поколѣніяхъ.
Но какъ помочь этому? Неужели недоучивать дѣтей? Это значило бы впасть изъ одной крайности въ другую. Нужно только чтобы умственное развитіе шло вслѣдъ за физическимъ и сообразовалось съ силами воспитанника. Для этого необходимо, чтобы программы воспитательныхъ заведеній были составлены сообразно потребностямъ дѣтской и юношеской природы и, отбросивъ всѣ прочія постороннія соображенія, имѣли бы въ виду одну цѣль — благо тѣхъ, кого воспитываютъ. Еще въ домашнемъ воспитаніи Есть возможность сообразовать ученіе со степенью физическаго развитія ребенка, но въ общественномъ — это упускается совершенно изъ вида. Отъ офиціальнаго присмотра ускользаетъ особенность каждаго ребенка; разрозненость преподаванія также много вредитъ: каждый предметъ преподается отдѣльнымъ учителемъ, который заботится исключительно объ успѣшномъ ходѣ преподаванія своего предмета; за исключеніемъ этого предмета, ему нѣтъ никакого дѣла до ученика, Часто случается, что нѣсколько учителей разомъ зададутъ такое количество уроковъ, что для осиленія ихъ ученику приходится просиживать безсонныя ночи — учителя не считаютъ за нужное сговариваться вмѣстѣ, чтобы задавать поочередно, а не разомъ. А огромная масса безполезной, притупляющей переписки, которою задавлены ученики, т. е. веденіе записокъ въ низшихъ классахъ по тѣмъ наукамъ, для которыхъ у дѣтей есть учебники. Многіе ученики облегчаютъ это раздѣленіемъ труда: первый ведетъ записки по одной наукѣ, второй — по другой и т. д. Все это можно уничтожить безъ всякаго ущерба для умственнаго развитія воспитанниковъ и съ большей выгодой для физическаго.
Здоровье — вотъ главная сила, о которой слѣдуетъ заботиться: оно корень другихъ. Въ здоровомъ тѣлѣ можетъ быть здоровый умъ. Эту истину слѣдуетъ положить въ основу педагогіи, тѣмъ болѣе нашей, въ которой еще сильно преобладаютъ аскетическіе взгляды на жизнь и развитіе дѣтства. Древній міръ поклонялся едва ли не исключительно тѣлу: разнузданность его, по закону реакціи, вызвала другую крайность — аскетическія ученія, заботящіяся исключительно о духѣ. На почвѣ этихъ ученіи возникло христіанство и породило средневѣковую цивилизацію, слѣды которой не вымерли еще до сихъ поръ. Задача современной цивилизаціи, основанной на изученіи законовъ человѣческой природы, — примирить требованія тѣла и духа и основать педагогію, которая развивала бы въ здоровомъ тѣлѣ здоровый умъ.