Тень (Дорошевич)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Тѣнь |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ VII. Разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. — С. 111. |
Насъ двое въ комнатѣ: я и моя тѣнь.
Свѣтъ брезжитъ гдѣ-то сзади. Я сижу верхомъ на стулѣ и смотрю на нее.
Она стелется по полу, всползаетъ на стѣну и оттуда киваетъ мнѣ своею огромною, безобразною головой.
Когда я поднимаю голову, она моментально всползаетъ еще выше, растетъ и пухнетъ, — этотъ черный, отвратительный призракъ.
Она слѣдитъ за мной, повторяетъ каждое мое движеніе, издѣвается надо мной, и я въ безсильной ярости сжимаю кулаки.
Мнѣ никуда не уйти отъ нея!
Когда я, обезумѣвъ отъ бѣшенства, кидаюсь на нее, она моментально исчезаетъ, свертывается клубкомъ у моихъ ногъ, ползаетъ около нихъ, словно хочетъ схватить меня за ноги и повалить.
Когда я начинаю метаться по комнатѣ, она огромными шагами перескакиваетъ черезъ всю комнату, словно чудовище, которое сторожитъ каждый мой шагъ и каждую минуту преграждаетъ мнѣ дорогу.
Она вездѣ. Она появляется на двери, около окна на стѣнахъ, въ углахъ, нагибается надо мной, перетягиваясь черезъ потолокъ.
Я не могу сдѣлать движенія рукой. Ея огромныя, безобразныя, цѣпкія лапы ползутъ по стѣнамъ, ежеминутно готовыя схватить меня и задушить какъ щенка.
Окаменѣлый отъ ужаса, я стою передъ нею, боясь пошевелить рукой и ногой, и смотрю, какъ она покачиваетъ головой при каждомъ колебаніи пламени тусклой лампочки, горящей въ фонарѣ.
Я не могу, не могу отвернуться отъ нея.
Мнѣ страшно. Я чувствую, что она стоитъ за спиной у меня, и мнѣ неудержимо хочется оглянуться!
Я помню, какъ увидалъ ее въ первый разъ, — этого проклятаго двойника, который знаетъ всю мою жизнь, который не оставлялъ меня ни на минуту ни на секунду.
Даже тогда, когда я думалъ, что я одинъ, онъ былъ здѣсь, — этотъ двойникъ, — все видѣлъ, все подсматривалъ и издѣвался надо мной, передразнивая каждое мое движеніе.
Тогда я тоже думалъ, что я одинъ.
Жена лежала въ забытьѣ, прикрытая атласнымъ стеганымъ одѣяломъ. На его свѣтломъ фонѣ, около самой ея головы, виднѣлось большое пятно отъ какого-то пролитаго лѣкарства.
Мнѣ были противны и это грязное пятно и это красное отъ жара лицо, съ запекшимися губами, закрытыми глазами, посинѣвшими, распухшими вѣками, косичками мокрыхъ волосъ, приставшихъ къ потному лбу.
Изрѣдка она тихо стонала, и я брезгливо подавалъ ей ложку какого-то питья, съ отвращеніемъ приподнимая другою рукой потную, мокрую голову.
Когда она шевелилась подъ одѣяломъ, ея тѣло казалось мнѣ какимъ-то огромнымъ червякомъ, котораго мнѣ хотѣлось раздавить.
Она возбуждала во мнѣ гадливость и ненависть, — эта женщина, допившаяся до горячки.
Если я не душилъ ея, то только потому, что безъ отвращенія не могъ подумать, какъ я коснусь руками ея жирной, влажной, горячей шеи съ надувшимися жилами.
Взять подушку и задавить ее.
Когда эта мысль пришла мнѣ въ голову, меня неудержимо потянуло къ постели.
Схватить подушку, кинуть ей на голову, нажать колѣнкой разъ, два, подержать такъ минутъ пять или десять, — и все кончено, это большое, расплывшееся тѣло перестанетъ хрипѣть, сопѣть, дышать съ какимъ-то отвратительнымъ присвистомъ, каждымъ стономъ, каждымъ вздохомъ заставляя меня передергиваться съ ногъ до головы.
Я то готовъ былъ кинуться на нее, чтобъ кончить все сразу, то тихо подбирался къ кровати, осторожно протягивая руку къ постели, боясь, чтобъ жена не очнулась и не закричала.
Но что-то удерживало меня. Что именно — не знаю.
Что-то…
Напрасно я призывалъ на помощь весь свой умъ, всю свою логику.
Вѣдь я же умный человѣкъ. Я понимаю, что все равно, — теперь, черезъ полгода, черезъ годъ, черезъ два. Ну, она выздоровѣетъ. Снова начнется безпробудное пьянство, дикія, безобразныя, отвратительныя сцены. Вѣдь она не можетъ не пить. У нея алкоголизмъ. Зачѣмъ же я-то, я-то еще полгода, годъ, быть-можетъ, цѣлыхъ два долженъ выносить все это?
Два года…
Въ ужасѣ я даже закрылъ глаза. Мнѣ такъ и представилось это пьяное лицо, съ безсмысленными оловянными глазами, перекосившимися блѣдными губами, безсильно отвисшими одутловатыми щеками.
О, какъ я ненавидѣлъ это лицо, эту женщину въ эти минуты!
А что-то мѣшало мнѣ сдѣлать шагъ и взять подушку.
Что-то крѣпко держало меня словно прикованнымъ на мѣстѣ, не давало поднять руки.
Да вѣдь не мальчикъ я на самомъ дѣлѣ. Вѣдь не вѣрю же я въ эту «совѣсть», которую выдумали для того, чтобъ пугать дураковъ и слабонервныхъ людей.
Вѣдь сколько разъ я думалъ задушить ее, когда она, пьяная, безобразная, пахнувшая алкоголемъ, храпѣла около меня. И каждый разъ я думалъ объ этомъ спокойно, холодно, не чувствуя сожалѣнія къ этой женщинѣ-полуживотному, отравившей, исковеркавшей, изломавшей всю мою жизнь.
Ее слѣдовало задушить прямо-таки изъ сожалѣнія и къ ней и къ самому себѣ. Что это за жизнь? И за что долженъ мучиться я?
Если что меня останавливало тогда, такъ это боязнь отвѣтственности, боязнь погубить себя изъ-за этого полутрупа, который и безъ того уже разлагается.
И вотъ сегодня… Сегодня случай прекратить эту мучительную, ужасную, безобразную агонію, которая можетъ протянуться еще года два.
Сегодня докторъ, уѣзжая, сказалъ:
— Боюсь, чтобъ съ ней не случилось апоплектическаго удара.
Онъ можетъ случиться.
Отчего же не заставить его случиться?
Сегодня или никогда. Здѣсь нѣтъ даже преступленія. Здѣсь просто отвращеніе и жалость. Неужели какое-то неизвѣстное «что-то» можетъ пересилить всѣ доводы разума, логики, можетъ помѣшать сдѣлать мнѣ то, что я передумалъ, перечувствовалъ, давно уже перестрадалъ? Неужели я не могу?
Не знаю, сколько времени я думалъ и боролся самъ съ собой, но я вздрогнулъ и очнулся подъ ея пристальнымъ взглядомъ.
Въ двухъ шагахъ она, очнувшись, смотрѣла на меня широко раскрытыми отъ ужаса глазами, словно читая на моемъ лицѣ мои мысли. Она приподняла голову и шевелила губами, тщетно стараясь крикнуть.
Въ ея глазахъ было столько мерзкаго, животнаго ужаса, что у меня пробѣжали какія-то противныя мурашки по всему тѣлу и во мнѣ проснулось бѣшеное желаніе задавить это противное, мерзкое животное, дѣлавшее судорожныя движенія.
Я кинулся на нее и, придавивъ подушкой ея лицо, навалился на подушку всею тяжестью своего тѣла.
Два-три конвульсивныхъ движенія ея тѣла заставили меня еще сильнѣе съ отвращеніемъ нажать подушку.
Затѣмъ все какъ-то кругомъ пошло у меня въ головѣ, я вдругъ почувствовалъ страшную усталость и впалъ въ какое-то забытье.
Не помню, сколько времени оно продолжалось, но я очнулся съ мыслью:
— Не видалъ ли меня кто-нибудь?
Кругомъ было тихо. Я, на всякій случай, оглянулся. Никого.
Какъ вдругъ я вскрикнулъ.
Напротивъ, на стѣнѣ, навалившись на что-то всею своею массой, лежало черное чудовище, медленно поворачивая свою огромную голову.
Я закричалъ, кинулся съ подушкой въ рукѣ къ двери, но оно, тоже схвативъ что-то огромное черное, однимъ шагомъ перешагнуло черезъ всю комнату и стало прямо предо мною, загородивъ дорогу.
Тогда я закричалъ отъ ужаса и упалъ безъ памяти.
Сбѣжавшаяся прислуга нашла меня около двери лежащимъ безъ чувствъ, съ крѣпко зажатою подушкой въ рукѣ. Трупъ жены уже холодѣлъ. Доктора нашли, что она умерла отъ апоплектическаго удара, и утѣшали меня въ моемъ «горѣ», говоря:
— Этого и слѣдовало ждать.
Я, впрочемъ, не помню, что именно говорилось, что дѣлалось вокругъ въ теченіе этихъ трехъ дней.
Я былъ занятъ своими мыслями. Ночная сцена не вызывала во мнѣ ни ужаса ни отвращенія, — я просто старался не думать о ней, и это мнѣ удавалось. Въ общемъ я чувствовалъ себя спокойнымъ и какъ-то равнодушнымъ ко всему.
Такъ шло до самыхъ похоронъ.
Я стоялъ около могилы, гдѣ-то въ толпѣ, когда всѣ разступились, чтобъ пропустить меня бросить первую горсть земли.
Что-то пѣли. Кто-то плакалъ.
Я спокойно сдѣлалъ два шага къ желтой кучѣ песку, которая возвышалась на краю могилы, и вдругъ передо мной скользнула по землѣ и потянулась въ могилу она, моя тѣнь.
Она, та самая, которая видѣла все, она снова появилась передо мной, чтобъ повторить мнѣ все, и тянула меня за собой въ могилу.
Говорятъ, я страшно закричалъ.
Но я помню только, что услышалъ словно какой-то чужой, страшный, раздирающій душу вопль и кинулся впередъ, чтобъ задушить «ее»…
Не помню, что я потомъ говорилъ, кричалъ, дѣлалъ, что со мной было, — когда я очнулся, я сидѣлъ на какомъ-то могильномъ памятникѣ, окруженный толпою провожатыхъ, кто-то подавалъ мнѣ воды, кто-то совѣтовалъ прійти въ себя.
Мнѣ сразу бросились въ глаза изумленныя лица, послышались разговоры, восклицанія:
— Этого не можетъ быть!
— Онъ просто помѣшался!
— Однако!
— Невозможно!.. Онъ такъ терпѣливо сносилъ!..
— Бываетъ, что убійцы въ такія минуты…
— Просто бредъ!
— Тсъ. Онъ очнулся!
Я понялъ, что, вѣроятно, что-нибудь сказалъ, тревожнымъ взглядомъ оглянулъ всѣхъ, поднялся, чтобы что-то сказать, — и вдругъ увидѣлъ, какъ какое-то темное пятно скользнуло по памятнику. У меня остановилось сердце: черезъ памятникъ переползла моя тѣнь, ея голова виднѣлась на пальто моего знакомаго, словно она добиралась, чтобъ сказать ему на ухо мою тайну.
Я снова закричалъ отъ ужаса, кинулся на моего знакомаго, увидѣлъ, какъ тѣнь, вдругъ спрыгнувъ съ него, шаромъ подкатилась мнѣ подъ ноги, и упалъ…
Когда я очнулся на этотъ разъ, я лежалъ въ своемъ кабинетѣ. Пахло лѣкарствами. Въ окна билъ ослѣпительный солнечный свѣтъ.
У стола моя дальняя тетка мастерила какое-то питье. Около меня была сидѣлка.
Сначала я никакъ не могъ сообразить, что произошло, но сидѣлка начала поправлять подушки, и мнѣ сразу вспомнилось все. И вдругъ я лежу на той самой подушкѣ…
— Тетя… тетя… — крикнулъ я, вскакивая на постели, — это не та самая подушка?.. Не та?..
А по стѣнѣ выросла черная, безобразная тѣнь и чутко прислушивалась, та ли это самая подушка, или нѣтъ.
Съ тѣхъ поръ «она» не даетъ мнѣ покоя.
Я разговаривалъ со слѣдователемъ и чувствовалъ, что она стоитъ у меня за спиной и внимательно слушаетъ, все ли и такъ ли я разсказываю.
Когда слѣдователь покачивалъ головой, я приходилъ въ бѣшенство. Развѣ я могъ бы, развѣ я смѣлъ бы врать въ ея присутствіи?
Я кричалъ:
— Спросите у нея! Она все видѣла! Все знаетъ!
Я оглядывался на тѣнь, она кривлялась, безобразно махала руками, передразнивая меня, издѣваясь надо мной, надъ тѣмъ, что мнѣ не вѣрятъ.
Когда меня осматривали какіе-то доктора, я умолялъ только, чтобъ они осматривали меня въ темной комнатѣ.
Да нѣтъ! И въ темнотѣ мнѣ нѣтъ отъ нея спасенія.
Я чувствую ея присутствіе здѣсь, около, чувствую, что достаточно одного луча свѣта, и она снова появится передо мной, начнетъ издѣваться, насмѣхаться надо мной.
Она знаетъ все, видѣла всѣ минуты моей жизни, — минуты, которыхъ я стыжусь, минуты, о которыхъ боюсь вспомнить.
Она исчезнетъ только вмѣстѣ со мной.
Вмѣстѣ со мной…
Когда ее положатъ вмѣстѣ со мной въ гробъ, тамъ ужъ никогда не будетъ свѣта. Она умретъ.
Какая идея! Удариться со всего разбѣга головой объ стѣну?..
Записки эти найдены въ камерѣ паціента лѣчебницы для душевно-больныхъ. Несчастный покончилъ жизнь самоубійствомъ, разбивъ себѣ голову о притолоку двери. Ударъ былъ такъ силенъ, что черепъ раскроился пополамъ.