РУССІЕ ИСТОРИЧЕСКІЕ РАЗСКАЗЫ
правитьТатарское иго
правитьГЛАВА I.
Бѣгство.
править
Только что выглянувшее солнце освѣтило крутой берегъ чуднаго синяго Днѣпра. Среди зелени густыхъ садовъ сверкали куполы церквей и виднѣлись дома. То былъ прелестнѣйшій городъ Кіевъ, окруженный высокою бѣлою стѣною съ большими воротами и башнями, выстроенными въ византійскомъ вкусѣ.
Казалось бы, въ такое раннее время городъ долженъ былъ еще спать, а между тѣмъ всѣ были на ногахъ и по дорогѣ изъ западныхъ воротъ тянулись телѣги, нагруженныя всякимъ скарбомъ, на которомъ сидѣли женщины и дѣти. Не только у взрослыхъ, но даже у дѣтей лица были встревоженныя.
— Не плачь! — крикнула какая-то старуха на мальчика: — а то отдамъ злымъ татарамъ! — У, злой татаринъ! — кричалъ еще кто-то.
Слово «татары» повторялось на всѣ лады и не мало проклятій сыпалось на ихъ головы.
На той же дорогѣ, у городскихъ воротъ, стоялъ красивый бѣлокурый юноша лѣтъ двадцати съ чѣмъ нибудь и держалъ за обѣ руки прелестную черноглазую дѣвушку, въ красномъ платкѣ на головѣ. Подлѣ дѣвушки стоялъ сѣдой старичокъ, ея дѣдушка.
— Ну, пора, пора, проститесь, — сказалъ дѣдъ: — вотъ и солнышко выкатилось.
— Ну, прощай, Фрося, — проговорилъ Юрій Чебущовъ: — Прогонимъ татаръ, пріѣду за тобой. Жди только меня.
— Вотъ тебѣ, клянусь этимъ солнышкомъ, — сверкая глазами, вскричала дѣвушка: — что буду ждать тебя до сѣдыхъ волосъ и не только не выйду замужъ, но даже и не взгляну ни на кого.
Женихъ съ невѣстою простились, дѣдушка благословилъ своего будущаго внука и увелъ плачущую Фросю.
Юрій посмотрѣлъ имъ вслѣдъ, перекрестился и тихо побрелъ къ городскимъ воротамъ, изъ которыхъ съ воемъ и причитаніемъ выѣзжалъ народъ.
Это происходило въ 1240 году. За Годъ до этого къ Кіеву подходилъ внукъ Чингисъ-Хана Мангу, посланный осмотрѣть городъ. Стоя на высокомъ берегу Днѣпра, онъ былъ очарованъ Кіевомъ. Но войска съ нимъ было немного и потому онъ не рѣшился напасть на городъ, а сталъ пробовать склонить лестью жителей отдаться въ подданство.
Дѣдъ его Чингизъ-Ханъ остался послѣ отца своего тринадцатилѣтнимъ мальчикомъ, но, не смотря на дѣтскій возрастъ, выказалъ жестокость вовсе не дѣтскую. Звали его тогда Темучиномъ. И вотъ подданные взбунтовались противъ хана-ребенка. Темучинъ же собралъ войско, усмирилъ мятежниковъ и сварилъ ихъ живьемъ въ семидесяти котлахъ.
Этотъ рѣшительный и жестокій мальчикъ завоевалъ множество кочующихъ народовъ, былъ прозванъ Великимъ Ханомъ или Чингизъ-ханомъ и, какъ ураганъ, двинулся съ своими татарами и монголами изъ Азіи въ Россію.
Умирая въ 1227 году, онъ завѣщалъ сыну своему окончить послѣ него завоеваніе всего свѣта и мириться только съ побѣжденными народами.
Сынъ его послалъ племянника своего Батыя, съ 300.000 воиновъ, завоевывать русскія земли. И тутъ начались страшныя бѣдствія. Татары задавили своимъ количествомъ русскихъ, людей несомнѣнно храбрыхъ, но слабыхъ постоянными ссорами своихъ князей.
Такъ вотъ внукъ этого Чингизъ-Хана былъ посланъ Батыемъ посмотрѣть, что это за городъ Кіевъ и узнать, нельзя ли захватить его безъ боя.
Мангу послалъ въ Кіевъ пословъ, увѣренный, что кіевляне, наслышавшись о татарскомъ погромѣ, непремѣнно примутъ подданство, но гордые кіевляне убили пословъ и надъ ихъ кровью дали обѣтъ не принимать постыднаго мира. Такъ поступилъ народъ, но князь кіевскій Михаилъ Всеволодовичъ, боясь мести татаръ, бѣжалъ вслѣдъ за своимъ сыномъ въ Венгрію. Вмѣсто него покинутый городъ былъ тотчасъ же захваченъ Даніиломъ Галицкимъ, который, въ свою очередь, тоже бѣжалъ. Начальникомъ или вождемъ въ городѣ былъ оставленъ умный и храбрый бояринъ Димитрій.
Въ описываемое нами время кіевляне съ ужасомъ узнали, что къ Днѣпру подходитъ страшный Батый со своими несмѣтными полчищами.
Въ одномъ изъ красивыхъ домовъ города, окруженномъ роскошнымъ фруктовымъ садомъ, въ комнатѣ, уставленной сундуками, сидѣлъ мужчина лѣтъ пятидесяти и женщина лѣтъ сорока. Они не только были встревожены, но очевидно, что были сильно огорчены.
— Слезами дѣлу не поможешь, — говорилъ мужъ: — Господь намъ его далъ, Господь можетъ его и взять.
— Такъ-то такъ! — заливаясь слезами, отвѣчала жена: — а все же мнѣ больно такъ, что страхъ.
— А гдѣ онъ теперь?
— Пошелъ провожать Афросю.
Это разговаривали супруги Чебушовы, богатые горожане кіевскіе, и говорили они о своемъ сынѣ Юрьѣ.
Часа черезъ два въ комнату вошелъ Юрій. Бросивъ шапку на лавку, онъ сѣлъ и какъ бы вопросительно посмотрѣлъ на родителей.
— Ну что же, — сказалъ онъ, наконецъ: — какъ, родные, вырѣшили?
— Нѣтъ, Юрушка, — отвѣчала мать: — мы безъ тебя не поѣдемъ. Добро отецъ свезетъ все сегодня же въ лѣсъ, куда везутъ свое добро монахи, а сами останемся съ тобой. Если ты рѣшишь бѣжать…
— Матушка, ты не дѣло говоришь…
— Не дѣло, Таня, не дѣло, — возразилъ самъ Чебушовъ: — Зачѣмъ было и пословъ убивать, если мы думали всѣ бѣжать. Не будь я больной, -то вѣдь и я не остался бы съ тобой, а пошелъ бы защищать городъ.
— Значитъ, рѣшено, — продолжалъ Юрій: — вы останетесь въ городѣ?
— Рѣшено! — отвѣчали отецъ и мать.
— Значитъ, я буду защищать не только городъ и храмы, но и своихъ кровныхъ.
— Значитъ, что такъ.
Слуги, между тѣмъ, выносили сундуки и нагружали возы, которые въ тотъ же день были отправлены въ ближайшій дремучій лѣсъ.
ГЛАВА II.
Осада.
править
Юрій Чебушовъ былъ крестникомъ боярина Димитрія и находился постоянно при немъ. Бояринъ очень любилъ своего крестника и съ радостью высваталъ за него свою племянницу Фросю или Ефросинію Петровну Бѣляеву.
Юрій нашелъ, крестнаго у воротъ той стороны городской стѣны, съ которой ждали появленія татаръ.
Димитрій распоряжался укрѣпленіями спокойно и хладнокровно. Увидавъ Юрія, онъ только спросилъ:
— Проводилъ?
— Проводилъ.
— А отецъ и мать?
— Остаются. Не хотятъ.
Со стороны лѣса безпрестанно подвозили бревна и Димитрій устроивалъ, въ видѣ второй стѣны, тынъ. Работа кипѣла; кто только могъ держать топоръ въ рукахъ, тотъ работалъ.
— Ну что? — спросилъ бояринъ у прискакавшаго юноши:
— Утромъ сегодня до солнышка стали складывать шатры, — отвѣчалъ запыхавшійся гонецъ.
— А много ихъ?
— Страсть! страсть сколько! Мы въ лѣсу оставили коней, а сами съ Ѳедоромъ полякомъ пробрались по кустарникамъ и видѣли весь ихъ станъ.
— Ну, разсказывай все, скорѣе!
Сила ихъ несмѣтная, и не только одни татары, но и всякіе тамъ народы. У татаръ палатки изъ войлоковъ и въ палаткахъ у нихъ жены и дѣти, а тутъ же большія телѣги, на которыя они все нагружаютъ. А дальше, за войскомъ, виднѣются такія стада, что намъ и травинки не останется. Видно, полчища пришли сюда несмѣтныя.
— А чѣмъ вооружены?
— Стрѣлами и изогнутыми саблями и копьями съ крюками. Я издали видѣлъ и палатки Батыя. Разноцвѣтныя и тамъ у него много женъ. А народу страсть. Завтра непремѣнно здѣсь будутъ.
Вѣсть о томъ, что азіаты близко отъ города, мигомъ разнеслась по Кіеву и жители еще поспѣшнѣе стали собирать свои пожитки и вывозитъ въ лѣса, а многіе стали тутъ же въ огородахъ вырывать ямы и сваливать все въ нихъ и зарывать въ надеждѣ найти свое добро потомъ.
Въ былинахъ поется объ этомъ такъ:
Подступаетъ къ намъ подъ Кіевъ царь Батый,
Подступаетъ онъ съ двумя сыновьями
И со зятемъ Лукоперомъ богатыремъ;
А и пишетъ собака, похваляется:
«Я Кіевъ-отъ городъ выжгу, вырублю,
Божьи церкви съ дымомъ пущу.
Князя со княжной въ полонъ возьму,
А князей-бояръ въ котлѣ сварю».
Черезъ два дня со свѣтомъ граждане увидали кругомъ города татаръ, окружившихъ его въ видѣ густой тучи. Съ восходомъ солнца скрипъ безчисленныхъ телѣгъ, ревъ верблюдовъ и воловъ, ржаніе коней и злобные крики татаръ оглушали, какъ громъ и какъ ураганъ и мѣшали горожанамъ слышать другъ друга.
Вотъ какъ поется объ этомъ въ былинѣ:
Зачѣмъ мать сыра-земля не погнется?
Зачѣмъ не разступится?
Отъ пару было отъ конинаго,
А и мѣсяцъ, солнце померкнуло,
Не видать луча свѣту бѣлаго;
А отъ духа татарскаго
Не можно крещенымъ намъ живымъ быть.
При видѣ этой грозной тучи жестокихъ татаръ женщины завыли, а трусливые мужчины хотѣли бѣжать, хотя бѣжать теперь уже было некуда.
Но бояринъ Димитрій страха не зналъ и, повидимому, спокойно стоялъ рядомъ съ Юріемъ на башнѣ и смотрѣлъ на приготовленія Батыя къ осадѣ.
Къ лятскимъ воротамъ подведено было стѣнобитное орудіе, которымъ татары надѣялись пробить какія угодно стѣны.
Когда ворота отъ ударовъ этой машины стали колебаться, то ихъ тотчасъ же подпирали бревнами. День и ночь машина била безъ устали и хотя съ городскихъ стѣнъ въ татаръ тучею летѣли стрѣлы, но это не помѣшало татарамъ выломать ворота и съ пронзительнымъ побѣднымъ крикомъ ворваться въ городъ.
Кіевляне встрѣтили врага грудь съ грудью и такъ какъ въ храбрости они не уступали татарамъ, то бой завязался ужасный, кровопролитный. Стрѣлы летѣли, какъ тучи, копья трещали и ломались. Раненымъ не оставалось, потому что стоило только упасть, чтобы быть раздавленнымъ на смерть.
Такая страшная битва длилась цѣлый день. Къ вечеру, когда быстро стало смеркаться, татары улеглись на короткую весеннюю ночь на разрушенныхъ городскихъ стѣнахъ.
Боярину же Димитрію и его дружинѣ было не до отдыха. Они ночью же отступили къ Десятинной церкви, окруженной тыномъ, и укрѣпились за этою второю стѣною. Хотя они очень хорошо понимали, что такая слабая защита не могла спасти города, но имъ и въ голову не приходило молить Батыя о пощадѣ.
— Ляжемъ костьми! — говорилъ уже раненый въ грудь Димитрій.
Юрій ночью побѣжалъ домой. Добро ихъ все было вывезено въ лѣсъ, а остальное зарыто въ огородѣ.
— Ну, родные мои, — сказалъ Юрій: — благословите меня, да и простимся. Городъ держаться больше не можетъ. Лятскія ворота разбиты и всѣ татары хлынули въ ту сторону. Съ другой стороны можно еще изъ города уйти. Идемте скорѣе, я васъ провожу.
Теперь возражать было уже нечего. Старики благословили сына и пошли по темнымъ улицамъ. Вечеръ былъ чудный, теплый и, выйдя за городъ, они встрѣтились съ выходившими изъ Печерской лавры монахами. Юрій поручилъ имъ своихъ стариковъ, а самъ пустился бѣжать обратно на свое мѣсто, рядомъ съ бояриномъ.
ГЛАВА III.
Взятіе Кіева.
править
Лишь только стала заниматься заря, какъ на стѣнахъ зашевелились татары и сразу бросились къ городу, снова укрѣпленному тыномъ.
Можно себѣ представить, какъ дрались русскіе, защищая могилу св. Владимира. Они знали очень хорошо, что имъ остается или умереть въ славномъ бою, или же быть позорно изрубленными жестокимъ врагомъ, или, еще того хуже, пойти съ татарами воевать противъ своихъ же братьевъ русскихъ.
Кромѣ того, въ храмахъ собрались такія семьи, которыя не могли укрыться и не могли бѣжать. Слѣдовательно, тутъ всѣмъ надо было лечь костьми. Татары очень скоро проломали тынъ и двинулись къ церкви, но все-таки это имъ не легко далось. За каждымъ угломъ, за каждымъ деревомъ, за каждымъ кустомъ сидѣли защитники, коловшіе татаръ копьями. Но вѣдь татаръ было въ десять разъ больше и хотя тѣлами своими они устилали путь, но все-таки двигались.
Ворота храма защищала еще небольшая кучка храбрецовъ, подъ предводитёльствомъ раненнаго и едва державшагося на ногахъ Димитрія. Въ воротахъ ограды росли и яблони и вишни и вотъ въ самую ужасную послѣднюю минуту Юрій, то же уже раненый, услыхалъ слова:
— Баричъ, а баричъ! Это я.
Онъ оглянулся и въ кустѣ увидалъ засѣвшую дѣвочку лѣтъ двѣнадцати. Онъ Узналъ внучку своей няни, маленькую дѣвочку. Стеша была худенькая, малорослая, но необыкновенно смѣтливая дѣвочка.
— Господи, помилуй насъ! — проговорилъ Юрій: — зачѣмъ ты, Стеша, здѣсь?
— Боярыня такъ плачетъ, что я обѣщала узнать, что съ тобой.
Стеша, въ своемъ синемъ сарафанчикѣ, сидѣла такъ спрятавшись въ кустахъ подъ вишнями, что ее дѣйствительно нельзя было замѣтить.
Она видѣла, какъ бояринъ Димитрій и Юрій защищали входъ во храмъ, какъ ихъ схватили и хотѣли убить, но какой-то татаринъ, въ парчевомъ халатѣ и въ высокой причудливой шапкѣ, что-то такое крикнулъ и ихъ обоихъ оставили лежащими на землѣ. Стеша мелькомъ видѣла блѣдное лицо Юрія.
— Убили! убили! — шептала она.
Татары, перебивъ всѣхъ защитниковъ вошли въ церковь, гдѣ началось страшное дѣло. Стеша видѣла только, что у выбѣгавшихъ дѣтей и женщинъ татары съ размаху срубали головы и кровь лилась ручьями. Вдругъ съ купола храма полетѣлъ крестъ и упалъ около самаго куста, въ которомъ сидѣла дѣвочка. Колокола звонили, татары кричали, убивая отчаянно кричавшихъ женщинъ. Все это было такъ ужасно, что Стеша выдержать не могла и потеряла сознаніе.
Когда она очнулась, то была уже чудная звѣздная ночь, но дѣвочку поразилъ какой-то странный свѣтъ: то изъ оконъ храма взвивались огненные языки. Храмъ горѣлъ. в
Стеша вскочила и, не слыша болѣе криковъ, рѣшилась выйти. На томъ мѣстѣ, гдѣ лежалъ ея баричъ Юрій, навалена была уже цѣлая груда тѣлъ. Въ городѣ въ разныхъ мѣстахъ виднѣлись татары. Шагая черезъ убитыхъ, она пошла по улицѣ, направляясь къ воротамъ, чтобы бѣжать въ лѣсъ, гдѣ спрятались ея господа. Дорога эта была дальная, а ноги у нее подкашивались. Стеша порѣшила пойти, сначала, въ господскій домъ.
Она пробиралась осторожно и, при видѣ какого нибудь живого существа, тотчасъ же пряталась. Ночи она не боялась: слишкомъ страшна была уже дѣйствительность.
Наконецъ, она подошла къ дому и отворила калитку, но тотчасъ же закрыла ее. Весь дворъ былъ полонъ спавшими и храпѣвшими татарами. Она замѣтила только, что у забора лежали сплетенные изъ ивовыхъ прутьевъ щиты.
Не успѣла Стеша отойти двухъ шаговъ, какъ калитка распахнулась и черезъ порогъ перескочилъ татаринъ съ копьемъ въ рукахъ, на концѣ котораго былъ крючекъ. Если бы Стеша не отскочила въ сторону, то онъ непремѣнно зацѣпилъ бы ее этимъ крючкомъ. Татаринъ какъ-то особенно крикнулъ и на крикъ его послышались отвѣтные крики. Мѣсто Стешѣ было хорошо знакомо и она бросилась бѣжать, чувствуя за собою страшнаго татарина съ крюкомъ. Дѣйствительно, крюкъ его уже разъ дотронулся до нее, но тутъ она добѣжала до рва, въ который и днемъ взрослымъ непріятно было спускаться. Ровъ этотъ шелъ до городской стѣны, а такъ какъ въ него выливались и бросались всякія нечистоты, то онъ такъ густо заросъ кустами и высокою травою, что Стеша свободно могла въ немъ спрятаться. Бѣжать внизъ было некогда, она бросилась и катилась, останавливаясь у кустовъ, отцѣпляясь и снова катясь внизъ. Татаринъ остановился на верху и Стеша слышала, что онъ уже не одинъ, а съ кѣмъ-то говоритъ.
Отдыхать и ждать было нечего. Она ползкомъ стала пробираться къ стѣнѣ. Раза два она испуганно остановилась. Во рву была она не одна: тутъ попадались и раненные и убитые и скрывавшіеся горожане.
Какая-то старуха сидѣла съ запасомъ хлѣба и отломила кусочекъ Стешѣ.
Дѣвочка, не отдыхая пробиралась къ выходу. Ей надо было до свѣту выбраться за городъ. Всѣ ворота были уже выбиты, и на стѣнахъ въ эту ночь спали татары.
Часовые, хотя и были разставлены, но тоже спали. Въ воротахъ Стешѣ пришлось перешагнуть черезъ такого часового, спавшаго на своемъ ивовомъ щитѣ.
Кусты за стѣною кое-гдѣ были вырублены и на обнаженныхъ Мѣстахъ раскинуты были палатки или кибитки, устроенныя изъ ивовыхъ прутьевъ, покрытыхъ войлокомъ или кошмами.
Вотъ гдѣ было страшно! Тутъ, между кибитками, можно было заблудиться и очутиться въ рукахъ у татаръ.
Начинало уже брежжить и слышались голоса, но голоса все болѣе женскіе. Не долго думая, Стеша прямо побѣжала къ лѣсу, шумѣвшему вдали. Вотъ и сторожка дяди Ефима, а за сторожкою кусты оказались не тронутыми. Когда солнышко выкатилось, Стеша была уже въ лѣсу.
Теперь она могла сѣсть отдохнуть. «Въ городѣ должно быть не всѣ еще убиты, — думала она: — потому что битва снова завязалась и на этотъ разъ у Печерской лавры». Да, монахи еще не сдались и отстаивали свой монастырь. Церкви по городу пылали и звѣрства, повидимому, снова начались. Стешѣ надо было пройти еще далеко и, поплакавъ немного, она пошла по знакомой тропинкѣ.
Верстъ черезъ пять тропинка пропала и начался густой, непроходимый лѣсъ. Дѣвочка трубою приложила руки ко рту и крикнула: — Ку! ку!
Минуты черезъ двѣ откуда-то съ дерева тоже раздалось:
— Ку! ку!
Она пошла на крикъ, повторявшійся и дальше. Лѣсъ становился все гуще и гуще. Мѣстами приходилось пробираться ползкомъ и дѣвочка храбро ползла. Хотя солнце ярко свѣтило, но въ лѣсу жарко не было. Наконецъ, она вышла на большую поляну, гдѣ паслось стадо коровъ и барановъ и стоялъ шалашъ пастуха. Теперь ей до мѣста оставалось не болѣе трехъ верстъ по хорошо протоптанной дорогѣ.
Наконецъ, тяжелый путь кончился. Подойдя къ шалашу своихъ господъ, Стеша почувствовала, что голова у нее закружилась, и она, какъ снопъ, свалилась на землю.
ГЛАВА IV.
Въ лѣсу.
править
На постелѣ, набитой сѣномъ, лежала раскинувшись маленькая, страшно худенькая дѣвочка Стеша. Она постоянно кричала разныя слова безъ всякой связи:
— Убили!.. крюкъ… крюкъ… бѣжитъ… на дворѣ… Баба! баба! спаси.,
А старая баба сидѣла подлѣ и прикладывала къ головѣ тряпку съ холодною водою. Лежала дѣвочка въ шалашѣ, сдѣланномъ изъ липовыхъ и дубовыхъ вѣтвей. Подлѣ нее на коробѣ изъ лыка стоялъ буракъ съ молокомъ.
На горѣ, обросшей столѣтними дубами и липами, было устроено много такихъ шалашей, большихъ и малыхъ. Съ этой горы города видно не было, но видна была дорога въ него, такъ что внезапнаго появленія татаръ бѣглецамъ бояться было нечего.
Лѣсъ тянулся на безконечное число верстъ и со стороны города устроены были на деревьяхъ сторожевые посты. Для указанія дороги они кричали кукушками, а въ случаѣ тревоги имъ даны были свистки.
Въ случаѣ, если бы татары къ зимѣ не ушли, то рѣшено было пробираться дальше къ Венгріи, такъ какъ татары любили охотиться и непремѣнно посѣтили бы лѣсъ, полный самаго разнообразнаго звѣрья.
Только къ Иванову дню очнулась Стеша и съ удивленіемъ осмотрѣлась.
Въ шалашѣ стояли и ея бабушка, няня Юрія, и боярыня.
— Узнаешь насъ, Стешенька? — спросила боярыня.
— Узнаю, ты — боярыня, а это — баба, — отвѣчала дѣвочка.
Она опять закрыла глаза и въ этотъ день ничего не говорила и не бредила, а крѣпко спала.
— Смотри же, няня, — сказала Чебушова: — прежде всего спроси, видѣла ли она его?
— Ахъ ты, сударыня, да чего же спрашивать-то, — отвѣчала старуха: — вѣдь монахи, что бѣжали изъ лавры, сказывали тебѣ, что ни единаго живого ратника не осталось, ну, значитъ, и нашъ положилъ тамъ животъ свой.
— Страшно вѣрить этому.
— Страшно, что непогребенный тамъ просто валяется. Въ честномъ бою умирать не зазорно.
Чебушова прошла въ сосѣдній большой шалашъ, убранный даже съ нѣкоторою роскошью, потому что въ немъ стояли сундуки, покрытые коврами, и постели лежали тоже на сундукахъ. На одной изъ такихъ постелей отдыхалъ больной Чебушовъ.
Жена тотчасъ же сообщила ему, что Стеша очнулась и теперь заснула.
— Въ бреду она говорила, — продолжала Чебушова: — что видѣла барича.
— Надѣяться намъ нечего, — отвѣчалъ отецъ: — умеръ въ честномъ бою. Господь далъ, Господь и взялъ!
— Страшно вѣрить этому. Не могу вѣрить. Кажется, всю жизнь буду надѣяться, что когда нибудь онъ придетъ и обниметъ насъ.
Чебушовъ былъ уже настолько боленъ, что едва передвигалъ распухшія какъ бревна ноги. Станъ бѣглецовъ былъ раскинутъ на горѣ, на склонѣ, спускавшемся въ противоположную сторону отъ города., Они, очень естественно, боялись расположиться на склонѣ, гдѣ дымъ Ихъ очаговъ могъ быть какъ нибудь замѣченъ изъ города, хотя до города было, не менѣе пятнадцати верстъ.
На слѣдующее утро сама Чебушова пошла къ дѣвочкѣ, уже попросившей"молока.
— Видѣла она Юрія? — спросила Чебушова.
— Видѣла, и говорила съ нимъ передъ смертью, — отвѣчала няня.
— Передъ смертью? — прошептала мать.
Стеша стала разсказывать, какъ, поговоривъ съ нею, баричъ бросился къ дверямъ храма и, защищая ихъ, упалъ, какъ изъ храма выбѣгали дѣти и имъ срубали головы кривыми саблями, какъ потомъ упалъ крестъ и она точно забылась до ночи. А потомъ пошла посмотрѣть на то мѣсто, гдѣ упалъ баричъ, но тамъ лежала груда тѣлъ и она его не видала больше. А упалъ онъ рядомъ съ бояриномъ, охвативъ его руками.
Чебушова горько заплакала, но при этомъ проговорила:
— А все-таки не могу повѣрить! Слишкомъ это страшно.
Монахи, бѣжавшіе изъ лавры, когда она уже была взята, разсказывали, что татары не оставили ни единаго храма, не разрушивъ хотя бы часть его, и поселились въ городѣ, какъ будто намѣреваясь остаться въ немъ на вѣки. Не мало боярынь, никогда ничего не дѣлавшихъ, мыли имъ бѣлье. Мужчинъ они всѣхъ перебили. Батый не пощадилъ и могилъ Ольги и святого Владимира. Татары топтали ногами вырытые черепа. Инокамъ, укрывшимся въ лѣсу удавалось иногда пробираться въ городъ и приносить кое-какія извѣстія.
Такъ бѣглецы жили до глубокой осени, но осенью жить близко отъ города стало опасно, такъ какъ татары начали появляться въ лѣсу, охотясь за звѣрьемъ.
Чебушову переѣзжать съ этого мѣста не пришлось, онъ долго тяжко хворалъ и скончался.
ГЛАВА V.
Въ плѣну.
править
Девятаго мая 1240 года, въ Николинъ день, взятъ Батыемъ Кіевъ.
Батый сидѣлъ вечеромъ въ своей богатой палаткѣ, окруженный своими женами, и изъ золотой чаши пилъ кумысъ. Онъ. пировалъ на радостяхъ, что такой славный, самый лучшій русскій городъ взятъ имъ.
Низко спустившееся солнце освѣщало окружавшую его роскошную мѣстность.
Батый угощалъ, своихъ храбрыхъ полководцевъ. Какъ разъ въ это время въ палатку вошелъ татаринъ и доложилъ, что къ хану привели боярина Димитрія.
Батый, знакомъ, приказалъ привести взятаго въ плѣнъ Димитрія.
Димитрій, блѣдный отъ раны въ груди, едва держался на ногахъ; не менѣе блѣдный, окровавленный Юрій поддерживалъ его, хотя самъ едва держался.
— Такъ вотъ это воевода? — сказалъ Батый: — А съ нимъ кто?
— Онъ все время былъ около него, — отвѣчалъ кто-то изъ приближенныхъ.
Батый долго смотрѣлъ на русскихъ и, уважая въ человѣкѣ болѣе всего храбрость, сказалъ:
— Дарую тебѣ жизнь! и этому тоже.
Боярина и Юрія повели въ конецъ стана и сдали на руки безобразной и грязной старухѣ.
Знахарка перевязала ихъ раны и положила ихъ рядомъ съ ранеными татарами. Впрочемъ, теперь уже имъ было до всего все равно. Сами они были въ плѣну, а родной городъ ихъ погибъ!
Жаръ стоялъ нестерпимый и лежавшія въ городѣ тѣла начали быстро разлагаться, такъ что дышать было нечѣмъ.
Юрій, въ бреду, не разъ видѣлъ около себя какую-то татарку очень молоденькую, а когда онъ началъ приходить въ себя, то очень удивился, что татарка называла его царевичемъ.
— Она принимаетъ тебя за княжескаго сына, и очень усердно за тобой ходила, — объяснилъ ему лежавшій подлѣ бояринъ Димитрій.
— Кто она такая?
— Говорятъ, что дочь Батыя. Вѣрно, хочетъ пойти за тебя замужъ. Татарки дѣвчонками выходятъ замужъ.
— Нехристь! — проговорилъ только Юрій и тѣмъ разговоръ кончился.
Во время болѣзни Юрій съ необыкновенною понятливостью выучился говорить по татарски и учился онъ съ такимъ усердіемъ не безъ задней мысли.
Онъ помнилъ очень хорошо, что упалъ около храма при Стешѣ; слѣдовательно, если только она успѣла убѣжать, то сообщила его отцу и матери о его смерти. Надежды свои онъ шепотомъ передавалъ боярину Димитрію.
— Не надѣйся, что тебѣ представится возможность бѣжать, — говорилъ ему бояринъ.
— А ты думаешь, что не убѣгу?
— Тебя такъ стережетъ эта Батыева дочь Алла, какъ никакая стража не устережетъ.
— Я не побѣгу, потому что боюсь, чтобы ты головой не отвѣтилъ за меня.
— А я, — сказалъ Димитрій: — не побѣгу, потому что не хочу, чтобы бѣдный народъ отвѣтилъ за меня. Ты, Юрій, этой татарки берегись. У нея въ щелкахъ глаза такъ и сверкаютъ.
— Только бы она мнѣ помогла дать вѣсточку роднымъ, а потомъ я ей скажу, что у меня въ Венгріи есть невѣста.
Батый по-немногу отходилъ отъ Кіева и выздоровѣвшій Димитрій постоянно находился при немъ. Ханъ полюбилъ его и хотя держался того правила, что вѣрить покоренному врагу нельзя, но все-таки приблизилъ боярина къ себѣ.
Въ станъ татарскій, часто приводили русскихъ, которыхъ грабили и тутъ же убивали.
Юрій, встрѣчаясь съ Аллою становился молчаливымъ и принималъ видъ не только огорченнаго, но убитаго человѣка.
— О чемъ скучаешь? Развѣ тебѣ худо? — спрашивала она.
— Скучаю о своихъ.
— Хочешь, я попрошу отца, чтобы ихъ привели сюда?
— Нѣтъ не хочу.
— Чѣмъ же я могу утѣшить тебя? Могу ли утѣшить? говори!
— Можешь.
— Чѣмъ?
— Спаси кого нибудь изъ русскихъ и приведи ко мнѣ. Можешь это сдѣлать?
— Трудно.
Юрій закрылъ лицо руками и ничего не сталъ болѣе говорить.
— Я сдѣлаю, — проговорила дѣвушка.
Въ лагерѣ, между тѣмъ, закипѣла дѣятельность. Батый готовился къ новому походу. Въ Кіевѣ онъ оставлялъ отряды для обороны города, а близь Кіева поселилъ желавшихъ вести осѣдлую жизнь татаръ и мѣстечко это назвалъ Хановымъ. Димитрія и Юрія Батый бралъ съ собою.
Передъ выступленіемъ въ темную августовскую ночь, въ кибитку русскимъ тихо пробралась Алла и, взявъ за руку Юрія, молча вывела его изъ кибитки.
— Я обѣщала и сдѣлала, — сказала она: — хотя могу за это отвѣтить. Вотъ бѣглый русскій.
Въ потьмахъ Юрій разсмотрѣлъ стоявшаго передъ нимъ инока.
— Откуда ты?
— Я изъ далека, пробираюсь на родину въ Кіевъ, въ лавру.
— Развѣ не слыхалъ, что Кіевъ взятъ?
— Слыхалъ. Но все-таки хотѣлъ хотя на родныя мѣста взглянуть.
— Тебя здѣсь не тронутъ и эта дѣвушка тебя выведетъ изъ стана а ты можешь ли исполнить мое порученіе?
— Какже не исполнить, если изъ-за этого я цѣлъ остался.
— Слыхалъ въ Кіевѣ о Чебушовыхъ?
— Знаю и домъ ихъ знаю.
— Такъ вотъ найди ты ихъ. Иноки печерскіе навѣрно знаютъ, гдѣ они. Найди и отдай имъ этотъ образокъ. Мать сейчасъ его узнаетъ. И скажи, что сынъ ихъ живъ и въ плѣну, но чтобы ни случилось, всегда останется вѣренъ своей вѣрѣ и никогда ихъ не забудетъ.
Инокъ обѣщалъ все исполнить, въ благодарность за то, что ему дарована жизнь.
Татаркѣ не трудно было исполнить просьбу Юрія, такъ какъ Батый не любилъ убивать никого изъ духовенства, не желая вооружать его противъ себя.
Алла сама проводила инока за станъ. Но ея ночное похожденіе не осталось не замѣченнымъ и разсерженный Батый распорядился ея судьбою, не спросивъ у нее.
ГЛАВА VI.
Походъ въ Венгрію.
править
Юрій хотя и снова легъ спать, но отъ волненія заснуть не могъ. Онъ слышалъ, какъ еще до свѣту стали нагружаться телѣги и навьючиваться отгулявшіеся верблюды.
Боярину Димитрію и Юрію велѣно было явиться въ палатку къ. Батыю.
Друзья наши не могли не замѣтить, что Батый чѣмъ-то недоволенъ.
— Неужели Батый узналъ, что я послалъ домой вѣсточку? — съ тревогою думалъ Юрій.
— Быть бѣдѣ! — говорилъ Димитрій.
— Не вышло бы что изъ-за инока, — шепталъ Юрій.
Батый же долго смотрѣлъ на него и затѣмъ пальцемъ подманилъ къ себѣ поближе.
— Тебя зовутъ Юріемъ?
— Юріемъ.
— Зачѣмъ же ты именуешь себя царевичемъ? — спросилъ Батый.
— Никогда себя царевичемъ не именовалъ.
— А когда задумалъ жениться на моей дочери?
— Никогда не хотѣлъ на ней жениться. У меня есть невѣста въ Венгріи, — твердо сказалъ Юрій.
Батый повѣрилъ ему и ушелъ въ кибитку къ старшей женѣ.
Съ этого времени Юрій никогда не видалъ больше Аллы, которая была выдана замужъ за кого-то изъ важныхъ хановъ.
И вотъ, въ этотъ же день двинулась грозная туча татаръ, въ Галицкую и Владимирскую области.
Какъ появившійся въ степи огонь пожираетъ все, до чего дотрогивается, такъ и татары жгли и убивали все, что попадалось имъ по пути. Князья южной Россіи побросали свои города и бѣжали большей частью въ Венгрію, а тѣ города, которые не тотчасъ же сдавались, брались хитростью или обманными обѣщаніями/И въ томъ и въ другомъ случаѣ всѣ жители убивались, а дома ихъ сжигались.
— Ты видишь, — говорилъ Димитрію ханъ Батый: — что противъ меня никто устоять не можетъ.
— Видно такъ Господу угодно, — отвѣчалъ Димитрій.
— Отчего же ты не хочешь взяться за оружіе?
— Противъ своихъ-то, ханъ?… помилосердуй! Лучше на себя руки наложить.
— Зачѣмъ, зачѣмъ? не надо. Я это только такъ говорю.
Все чаще и чаще заговаривалъ Батый такимъ образомъ. А у
Димитрія вся душа изболѣла, глядя на поля, усыпанныя труппами русскихъ.
— О Господи! — говорилъ онъ: — да что же дѣлаетъ въ Венгріи князь Михаилъ? Вѣдь онъ обѣщалъ просить короля Бѣлу прислать войско противъ татаръ.
— Запировалъ на свадьбѣ сына, — отвѣчалъ ему Юрій.
Не стало, наконецъ, мочи Димитрію молча смотрѣть на истребленіе своего народа и сталъ онъ измышлять, чѣмъ бы ему помочь.
— Что это за Венгрія такая? — спросилъ у него однажды Батый: — Зачѣмъ всѣ ваши князья убѣжали туда?
— Убѣжали они туда за помощью.
— Какъ за помощью?
— Да. Тамъ царствуетъ гордый король Бѣла IV. Страна у него богатая, чудесная, города красивые, и теперь онъ набираетъ противъ тебя войско…
— Что? — вскочивъ, крикнулъ Батый.
— Да, войско. И наберетъ несмѣтную силу и двинется на тебя,
а съ нимъ двинутся наши князья.
— Ты врешь!..
— Прикажешь замолчать, я буду молчать, только я никогда не вру, — отвѣчалъ бояринъ.
Съ этого дня мысль о Венгріи не давала Батыю покоя и чѣмъ бояринъ больше отмалчивался, тѣмъ неотступнѣе приставалъ къ нему ханъ со своими разспросами.
— Такъ скажи же мнѣ, — говорилъ онъ боярину: — что по твоему мнѣнію надо дѣлать? Не ждать же мнѣ здѣсь венгерскаго войска?
— Нѣтъ не ждать, — отвѣчалъ Димитрій: — а идти въ Венгрію сейчасъ же, пока войско еще не собрано. Не медлить ни минуты, и идти сейчасъ же.
Батый задумался. Все кругомъ него молчало. А бояринъ молился въ душѣ. Ему болѣе всего хотѣлось выжить татаръ изъ земли русской.
— Хотя этимъ-то принести пользу своимъ, — думалъ Димитрій, и точно принесъ пользу.
Долго сидѣлъ Батый, насупившись, и наконецъ поднялъ свое смуглое лицо, сверкнулъ маленькими глазками и сказалъ:
— Ты правъ! надо идти на Венгрію и завоевать весь міръ, какъ завѣщалъ Чингизъ-Ханъ.
Придя къ себѣ въ палатку, Димитрій упалъ на шею къ Юрію и долго не могъ говорить.
— Что случилось, крестный? — спрашивалъ Юрій, не помня себя отъ тревоги.
Плѣнники имѣли полное основаніе тревожиться отъ всего. Почувствовавъ, что бояринъ весь дрожитъ отъ рыданій, Юрій пришелъ къ тому заключенію, что опасность грозитъ ему, Юрію, такъ какъ крестный не сталъ бы плакать, если бы смерть грозила ему самому.
— Перестань, крестный, — твердо сказалъ онъ: — неужели ты думаешь, что я боюсь смерти? Да я десятки разъ думалъ, что самая лютая, смерть лучше нашей жизни среди татаръ.
— Не о томъ, сынокъ, плачу, — отвѣчалъ бояринъ: — а о томъ, что я взялъ на душу тяжкій грѣхъ. Батый идетъ на венгровъ и на другіе народы.
— Такъ о чемъ же горевать? Радоваться надо. Значитъ, наши русскія женщины не будутъ больше видѣть, какъ конями тончатъ ихъ дѣтей. Помнишь, какъ билась въ Галичѣ молодая женщина? а помнишь, какъ дѣвушка, убѣгая отъ татаръ, при насъ утопилась? и мы ничего сдѣлать не могли? А помнишь, какъ люди живьемъ горѣли въ хатахъ? Неужели ты хотѣлъ бы, чтобы все это повторялось?
— Все это такъ, — отвѣчалъ бояринъ: — но я боюсь, что я его втравилъ въ новую войну, въ новую рѣзню, а можетъ быть онъ успокоился бы и ушелъ бы къ себѣ.
— Никогда бы этого не было. Почти двадцать лѣтъ пьютъ они русскую кровь и не перестанутъ ее пить. Пусть же русскіе вздохнутъ, а татары попробуютъ иноземной крови. Если ты натравилъ Батыя, то честь тебѣ и слава.
— Меня такъ потрясло извѣстіе, что татары уйдутъ, что я даже испугался, что взялъ грѣхъ на душу, Конечно, чужую кровь видѣть легче, чѣмъ свою родную.
— Вѣдь если татары возьмутъ и Новгородъ, то вся Россія сгинетъ. Слава Богу, что хотя на время избавимъ родину отъ напасти, и она пока и вздохнетъ.
Воевода успокоился и съ удовольствіемъ узналъ, что татары не мѣшкаютъ и готовятся къ новому походу.
ГЛАВА VII.
Добрая вѣсть.
править
Спасенный Аллою инокъ, между тѣмъ, съ страшными опасностями пробирался къ Кіеву, куда по немногу стали собираться попрятавшіеся по всѣмъ угламъ и дебрямъ жители. Многіе скрывались въ ближайшемъ лѣсу и жили въ медвѣжьихъ берлогахъ. Каждый татаринъ казался страшнѣе лютаго звѣря. Русскіе были преимущественно землепашцами и, не смотря на бѣдствія, за оружіе не брались. Они кормили и содержали ратниковъ, но и только. Это выползаніе изъ норъ походило на гибель таракановъ, посыпанныхъ порошкомъ. Спустя нѣкоторое время оставшіеся въ живыхъ тараканы снова начинаютъ показываться и селиться въ старыхъ мѣстахъ.
А Чебушовы осенью, живя въ лѣсу и собираясь переселиться подальше, не могли тронуться съ мѣста, вслѣдствіе тяжкой болѣзни отца Юрія, кончившеюся смертью.
Послѣ похоронъ Татьяна Юрьевна Чебушова, хотя и слышала, что татары ушли и что въ Кіевъ можно опять вернуться, но отъ горя не могла тронуться съ мѣста.
Любимицею ея сдѣлалась совершенно поправившаяся Стеша и она съ утра вмѣстѣ съ нею уходила на могилу мужа и оставалась тамъ до сумерекъ, наступавшихъ очень рано.
Прислуга, видя, что боярыню ихъ нельзя уговорить вернуться, наняла работниковъ и начала поспѣшно сколачивать на зиму избушку.
Татьяна Юрьевна чувствовала, что не дѣло дѣлаетъ, не соглашаясь ѣхать въ городъ или въ какое нибудь село, но не могла совладать съ собою и не могла покинуть милой могилы.
— Вѣдь кромѣ этой могилы у меня нѣтъ ничего на свѣтѣ, — говорила она маленькой Стешѣ.
— Боярыня, сколько разъ ты мнѣ говорила, что не вѣришь въ смерть Юрія? — отвѣчала ей Стеша.
— Это правда, что не вѣрю, а все-таки страшно какъ-то.
— Да и что зимой дѣлать у могилы, даже и лампадки затеплить нельзя! Дождемъ заливаетъ.
Разговоръ этотъ происходилъ въ шалашѣ, гдѣ сидѣла Татьяна Юрьевна и Стеша, и несмотря на шубейки, обѣ дрожали отъ холода.
— Матушка боярыня, войдя, сказала няня: — какой-то инокъ пришелъ и непремѣнно хочетъ тебя видѣть.
— Зови, няня, зови сюда скорѣе!
Няня приподняла коверъ, которымъ былъ завѣшанъ входъ и позвала инока. Монахъ перекрестился на икону и поклонился боярынѣ.
— Ты ли будешь Татьяна Юрьевна Чебушова? — спросилъ инокъ.
— Я самая и есть, — отвѣчала Чебушова.
— Ну такъ, матушка, Богъ милости прислалъ! — сказалъ монахъ, доставая что-то завернутое въ тряпицу.
— Живъ? — крикнула мать.
— Живъ, — отвѣчалъ монахъ, вынимая образокъ и показывая его: — Знакомъ тебѣ этотъ образокъ?
— Ну еще бы! откуда ты его взялъ?
— Онъ самъ мнѣ его далъ и велѣлъ снести къ вамъ и все разсказать.
Инокъ въ подробности разсказалъ все, что видѣлъ и все, что Юрій приказалъ ему передать.
Мать и старая няня плакали отъ радости. Стеша вся превратилась въ слухъ.
— Такъ бояринъ Димитрій при Батыѣ? — спросила Татьяна Юрьевна.
— Да и въ большой у него милости.
— А Юрій?
— А Юрій при бояринѣ. Меня къ нему привела дочь Батыя и вывела на дорогу.
— Какая дочь Батыя?
— Молоденькая дѣвушка. Она его привела изъ палатки и говорила съ нимъ по ихнему, — отвѣчалъ инокъ.
— О, Господи! такъ онъ по ихнему и говоритъ! — вскричала мать
— Тебѣ, сударыня, бояться этого нечего. Онъ вѣрѣ своей не измѣнитъ. Такъ онъ и сказалъ.
Наградивъ инока, Татьяна Юрьевна стала поговаривать, что, пожалуй, лучше ей уѣхать въ городъ, что тамъ сынъ скорѣе найдетъ ее.
Вмѣсто хаты изъ бревенъ была устроена часовня надъ могилою и въ ней повѣшенъ образъ.
ГЛАВА VIII.
Бѣгство Юрія.
править
Татары, между тѣмъ, двигались со своими кибитками, женами, дѣтьми и стадами за Карпаты, куда и появились раннею весною. Тутъ князья и короли увидали, что татарское иго не шутка. Первымъ досталось полякамъ, потомъ, обложивъ ихъ данью, Батый двинулся къ Венгріи.
Храбрые венгерцы даромъ не сдавались. Татары по прежнему проходили огненнымъ потокомъ, совершая такія же жестокости, какія совершали въ Россіи.
— А ты правъ, — говорилъ бояринъ Димитрій Юрію: — на чужую кровь легче смотрѣть, чѣмъ на свою родную.
Разговоръ этотъ происходилъ въ станѣ, раскинутомъ на берегу рѣки, черезъ которую предполагалось переправиться на слѣдующее утро, въ ряду венгерскаго войска, которое намѣревалось не пустить татаръ далѣе.
— Послушай, бояринъ, — отвѣчалъ ему Юрій: — и если я не правъ въ томъ, что я скажу тебѣ, то ты прямо говори мнѣ. Ты знаешь пословицу: «съ волками жить — по волчьи выть».
— Знаю.
— Ну, какъ ты думаешь, отпуститъ насъ отъ себя когда нибудь Батый?
— Не знаю. Можетъ быть и отпуститъ.
— Нѣтъ, никогда не отпуститъ. Онъ тебя будетъ всегда держать при себѣ. Ты, бояринъ, защитникъ Кіева. Онъ всѣмъ будетъ тебя показывать и будетъ тобой кичиться. Я думаю, что теперь намъ всего лучше бѣжать.
— Нѣтъ, я не побѣгу.
— А я думаю бѣжать. Но я убѣгу такъ, что ни тебя, ни себя не подведу.
— А какже?
— Теперь сходи къ хану и скажи ему, что завтра я готовъ воевать за него съ венграми и завтра же меня или убьютъ или возьмутъ въ плѣнъ.
— А, понимаю.
— А ты погорюй обо мнѣ. Помни, бояринъ, мое слово, иди по моимъ слѣдамъ. Ступай же къ хану.
Пошелъ Димитрій къ Батыю и обрадовалъ его извѣстіемъ, что Юрій готовъ воевать съ венграми.
Съ ранняго утра началась переправа. Много легло тутъ татаръ, но количество войска взяло и тутъ перевѣсъ и, послѣ цѣлаго дня переправы, татары были на другой сторонѣ, а къ вечеру завязался страшный бой.
Батый никогда не принималъ участья въ битвѣ, а стоя на возвышенномъ мѣстѣ, знаками дѣлалъ распоряженія или же посылалъ кого нибудь изъ бывшихъ при немъ всадниковъ съ приказаніемъ.
Юрій находился при немъ.
— Скачи, Юрій, къ хану Байдару и скажи ему, чтобы двинулся правѣе въ обходъ, — крикнулъ Юрію Батый.
Сердце у Юрія. дрогнуло и онъ понесся изо всей мочи.
— Теперь всего удобнѣе, — думалъ онъ.
Подскакавъ къ хану, онъ передалъ ему приказаніе Батыя и, повернувъ, направился назадъ, но подался въ сторону, гдѣ была стычка, и вмѣшался въ густую толпу. Самъ ли онъ соскочилъ съ лошади или упалъ съ нее, но только конь его принесся назадъ одинъ.
— Вѣрно храбрый русскій убитъ! — сказалъ ханъ Байдаръ своимъ приближеннымъ: — Это его конь.
— Да, это его конь.
Въ сторонкѣ, въ кустахъ, рядомъ съ нѣсколькими трупами лежалъ Юрій весь въ крови. Завидѣвъ раненнаго татарина, едва передвигавшаго ноги, онъ крикнулъ довольно громко:
— Абдулъ, а Абдулъ!
— Кто зоветъ? Помочь не могу. Самъ такъ раненъ, что не знаю, донесетъ ли Аллахъ, — тихо отвѣчалъ татаринъ.
— Скажи въ станѣ, что Юрій, русскій, убитъ, — проговорилъ Юрій.
— Скажу! туда тебѣ и дорога, собака. Кабы не рана, то я бы добилъ тебя, любимчикъ хановъ!
Вскорѣ стало смеркаться и наступила чудная, тихая лунная ночь. Долина была покрыта трупами и раненными, которые стонали и приподнимались. Среди труповъ стоялъ Юрій и быстро раздѣвалъ венгерца съ изрубленнымъ лицомъ и, надѣвъ на себя его одежду, замѣнилъ ее своею. Некому было видѣть его спѣшной работы. Онъ на ходу застегивался и поправлялся и быстро затѣмъ углубился въ лѣсъ, нѣсколько разъ осѣнивъ себя крестнымъ знаменіемъ.
— Бояринъ Димитрій, — сказалъ въ этотъ вечеръ Батый своему плѣннику: — приходится мнѣ огорчить тебя, да что же дѣлать! Вѣдь сынокъ-то твой не вернулся.
— Знаю. Конь прискакалъ одинъ.
— Сейчасъ привели раненнаго Абдула и онъ говоритъ, что видѣлъ русскаго, — сказалъ одинъ изъ присутствующихъ хановъ.
— Ну и что же?
— И тотъ подозвалъ Абдула и велѣлъ передать, что онъ умираетъ.
Бояринъ сдѣлалъ видъ, что онъ огорченъ. Онъ дѣйствительно былъ огорченъ! Теперь ему не съ кѣмъ было отвести души.
Всю ночь пировали татары, радуясь побѣдѣ- Расправлялись они съ побѣжденнымъ народомъ точно такъ же, какъ расправлялись съ русскими въ Россіи. Жестокости ихъ навели страхъ на всю Европу.
Это нашествіе татаръ напомнило Европѣ нашествіе Аттилы.
Юрій же въ эту ночь прошелъ такъ далеко, что самъ потомъ удивился. Шелъ онъ по какой-то дорогѣ, куда? онъ и самъ не зналъ. Ему необходимо было уйти подальше отъ Батыя.
Утромъ онъ увидалъ какое-то мѣстечко, не то село, не то городъ, и спѣло вошелъ въ него.
Въ то время въ Венгріи было очень много бѣглецовъ Изъ Россіи и потому онъ скоро нашелъ соотечественниковъ и былъ ими принятъ. Но отдохнувъ, онъ отправился дальше въ столицу, чтобы найти свою Фросю и чтобы повидать князя Михаила и сообщить ему все, что онъ зналъ и видѣлъ собственными глазами.
ГЛАВА IX.
Батый.
править
Такъ боярину Димитрію пришлось одному остаться въ плѣну у Батыя.
Онъ прошелъ вмѣстѣ съ нимъ въ Хорватію, Сербію, въ Болгарію, на Дунай, въ Молдавію и Валахію. Татары, какъ саранча, проносились по этимъ благословеннымъ землямъ и оставляли послѣ себя раззореніе и смерть.
Батый только и твердилъ о томъ, что надо завоевать весь міръ. Оно, можетъ быть, и было бы такъ, если бы судьба не вмѣшалась въ это дѣло.
Обложивъ данью всѣ завоеванные народы, Батый остановился на нѣкоторое время, чтобы дать отдохнуть своимъ ратникамъ и пополнить свои стада.
— Пріѣхалъ гонецъ! — заговорили всѣ въ станѣ: — привезъ какія-то вѣсти. Прямо прошелъ въ кибитку къ хану,
Димитрій, сильно скучавшій за послѣднее время, немного встрепенулся, услыхавъ это извѣстіе и тотчасъ же отправился къ Батыю, который по прежнему благоволилъ къ нему и не забывалъ, что пошелъ онъ въ Европу по совѣту боярина.
Въ шатрѣ Батыя всѣ сидѣли и стояли молча. Ханъ былъ чѣмъ-то сильно встревоженъ.
Увидавъ Димитрія, онъ тотчасъ же подозвалъ его къ себѣ.
— Разъ ты мнѣ далъ добрый совѣтъ, такъ и теперь мнѣ хотѣлось бы знать, что ты скажешь, — сказалъ онъ.
— Если я не могу служить тебѣ на войнѣ, то послужить готовъ совѣтомъ, — отвѣчалъ Димитрій хану: — Говори, что надо.
— Вотъ видишь ли, добрые друзья мои дали мнѣ знать, что великій ханъ или царь нашъ Октай скончался. Теперь престолъ его наслѣдовалъ его сынъ Гаюкъ. Гаюкъ меня ненавидитъ.
— Плохо!…
— Да, мнѣ будетъ плохо. Не только онъ, но и всѣ теперь меня будутъ обижать, — продолжалъ Батый.
— Тебѣ не трудно теперь самому о себѣ позаботиться, — сказалъ бояринъ.
— Ты и храбрый и мудрый человѣкъ и точно читаешь мои мысли. Такъ надо идти домой и тамъ устраиваться.
— Да и скорѣе идти, — подтвердилъ Димитрій: — идти, пока еще никто не знаетъ, что новый ханъ тебя не любитъ.
— Вѣрно, вѣрно, другъ мой Димитрій!
Хотя татарамъ побѣдителямъ жилось привольно, но все-таки. они точно устали проливать кровь и обрадовались приказанію поспѣшно сниматься съ лагеря и идти домой въ свои дикія мѣста.
Проходя по завоеваннымъ землямъ, Батый оставлялъ послѣ себя уполномоченныхъ сборщиковъ дани. Сборщики эти уплачивали дань впередъ изъ своего кармана, а потомъ уже взыскивали уплаченныя деньги и взыскивали вовсе болѣе, не стѣсняясь вымогать всевозможными средствами.
Съ этого времени Россія стала данницею татаръ, подпавъ подъ ихъ иго, и продолжала признавать власть ихъ болѣе чѣмъ въ продолженіи двухъ столѣтій.
Легко себѣ представить, что это было за несчастное время!
Дойдя до устья Волги, Батьш сталъ выбирать себѣ мѣстечко, гдѣ бы ему утвердиться. Кочевая жизнь, очевидно, ему надоѣла и онъ захотѣлъ отдохнуть.
Въ 60 верстахъ отъ устья, на берегу рѣки Ахтубы (рукава Волги), онъ началъ постройку города Сарая. Теперь еще сохранились развалины или остатки этого города. Тутъ Батый основалъ свои независимыя владѣнія, называвшіяся Золотою Ордою, и объявилъ себя повелителемъ всѣхъ земель отъ Урала до Дуная.
Могъ ли кто нибудь съ нимъ спорить? Всѣ государи и князья покорились ему.
Русскіе князья начали, мало по малу, возвращаться на родину; такъ возвратился и князь Михаилъ, но не въ Кіевъ, а въ Черниговъ. Батый же игралъ князьями какъ пѣшками, однихъ миловалъ такъ что дарилъ имъ города, а другихъ, недостаточно льстивыхъ, преслѣдовалъ.
По своему обычаю ханъ призывалъ русскихъ князей въ Золотую Орду, куда они являлись покорными данниками съ богатыми дарами.
Всѣ они знали очень хорошо, что, въ случаѣ отказа ѣхать въ Орду, отвѣтитъ за это ихъ народъ.
Точно также былъ вызванъ изъ Чернигова князь Михаилъ. Ему пришлось покориться и, принявъ благословеніе своего духовника и запасные святые дары, онъ поѣхалъ со своимъ близкимъ другомъ Ѳеодоромъ и съ внукомъ Борисомъ. Прибывъ въ Орду, онъ уже хотѣлъ вступить въ шатеръ Батыевъ, но языческіе жрецы остановили его.
Хотя у Батыя былъ свой городъ и онъ могъ бы жить въ домѣ, но по старой привычкѣ онъ лѣто проводилъ въ шатрѣ, гдѣ кругомъ него сидѣли его жены и домочадцы и приближенная свита, а посреди шатра стояла золотая чаша съ кумысомъ, изъ которой всѣ пили. Чаша эта никогда не мылась и была такъ грязна, что къ ней противно было подойти. Изъ этой чаши всѣхъ русскихъ князей заставляли лить.
Волхвы или жрецы остановили Михаила, сказавъ ему, что онъ долженъ пройти между двумя пылающими кострами для того, чтобы очиститься отъ всѣхъ злыхъ помысловъ, а затѣмъ поклониться ихъ идоламъ. — Нѣтъ, я этого не сдѣлаю, — сказалъ Михаилъ: — Я могу поклониться вашему царю, потому что Провидѣніе вручило ему судьбу земныхъ государствъ, но, какъ христіанинъ, я не стану поклоняться ни огню, ни вашимъ идоламъ.
Когда отвѣтъ этотъ былъ переданъ Батыю, то онъ вышелъ изъ себя и велѣлъ сказать дерзкому князю, что если онъ не исполнитъ того, чего отъ него требуютъ, то будетъ убитъ.
— Да будетъ такъ! — отвѣчалъ князь и, вынувъ запасные дары, причастился святыхъ тайнъ вмѣстѣ со другомъ своимъ Ѳеодоромъ, и громко запѣлъ псалмы.
Внукъ его Борисъ умолялъ его покориться, какъ и умоляли окружавшіе бояре и бояринъ Димитрій. Но на всѣ ихъ просьбы онъ говорилъ только:
— Не погублю и для васъ своей души!
Затѣмъ онъ сбросилъ съ себя княжескую мантію и, поднявъ руки, прибавилъ:
— Берите славу міра, а я хочу славы небесной.
Въ эту минуту татары, какъ хищные звѣри, бросились на него, нанесли нѣсколько ударовъ въ сердце и начали топтать его ногами.
Русскіе стояли при- этомъ и съ ужасомъ молча смотрѣли на мученическую смерть. Только бояринъ Ѳеодоръ не приходилъ въ ужасъ, а громко пѣлъ хвалы мученику.
Наконецъ какой-то вѣроотступникъ Доманъ сжалился надъ княземъ и отсѣкъ ему голову, въ послѣдній разъ прошептавшую: «Христіанинъ есмь»!
Бояринъ Ѳеодоръ былъ убитъ точно такимъ же образомъ.
Христіанская церковь признала ихъ обоихъ святыми.
Бояре вернулись обратно въ Россію вмѣстѣ съ Борисомъ и привезли тѣла мучениковъ. ,
Прошло много лѣтъ и хотя Россія находилась подъ татарскимъ игомъ, но не всѣ же были въ ней несчастливы.
Кіевъ разцвѣлъ по прежнему, хотя въ немъ не стало церквей и роскошныхъ зданій въ византійскомъ вкусѣ.
Посреди фруктоваго густого сада стоялъ небольшой домикъ, чистенькій и богатый. Въ этомъ домикѣ жила счастливая семья Чебушовыхъ. Юрій и Фрося жили окруженные дѣтьми и внуками. Татары не трогали Юрія, такъ какъ думали, что онъ былъ взятъ въ плѣнъ венгерцами, и самъ Юрій постоянно поддерживалъ это мнѣніе.
Татьяна Юрьевна едва уже двигалась отъ старости и вѣрная Стеша ни на минуту не отходила отъ нее.
Хотя всѣ они были счастливы, но ни на минуту не теряли сознанія, что надъ ними тяготѣетъ татарское иго.