ТАЙНА ПРОФЕССОРА БРАНКЕЛЯ.
правитьI.
Выдержки изъ дневника профессора Браннеля.
править
оказаться драгоцѣннѣйшая жемчужина".
Гейдельбергъ, 26 Августа 1876 г. — Вчера вечеромъ, подготовляя лекцію химіи для моихъ студентовъ, я отправился въ университетскую библіотеку навести кой-какія справки насчетъ химическихъ открытій четырнадцатаго вѣка. Мнѣ не трудно было найти потребныя книги — все общеизвѣстныя сочиненія. Окончивъ работу и просматривая въ послѣдній разъ свою рукопись, я замѣтилъ, что забылъ провѣрить замѣтку о Жиральдѣ фонъ-Бринѣ.
Жиральдъ фонъ-Бринъ знаменитый средневѣковый алхимикъ, посвятившій всю жизнь отысканію философскаго камня. Такъ какъ пунктъ, который мнѣ хотѣлось разъяснить, имѣлъ большое значеніе, то я сталъ отыскивать «Жиральда». Долго я рылся, но не могъ найти книги. Въ отчаяніи я обратился, наконецъ, къ библіотекарю, который сообщилъ мнѣ, что видѣлъ сочиненіе «Жиральда» въ двухъ томахъ съ годъ тому назадъ, но съ тѣхъ поръ оно ему не попадалось. Онъ прибавилъ къ этому, что Жиральдъ вообще малоизвѣстный авторъ и до меня никто его не спрашивалъ, за исключеніемъ молодого англичанина, который уѣхалъ изъ Гейдельберга восемь или девять мѣсяцевъ тому назадъ. Дѣлать было нечего, книги, очевидно, не было въ библіотекѣ, и я ушелъ домой въ досадѣ на свою неудачу.
Августа 27. — Сегодня я читалъ лекцію и между прочимъ сообщилъ о своей неудачѣ съ «Жиральдомъ». По окончаніи лекціи одинъ изъ моихъ слушателей, г. Бюхлеръ, подошелъ ко мнѣ и сказалъ, что онъ, кажется, знаетъ, гдѣ находится «Жиральдъ». Я спросилъ его гдѣ, — и онъ отвѣчалъ, что жилъ въ одномъ домѣ съ молодымъ англичаниномъ, Блэкомъ, который уѣхалъ изъ Гейдельберга восемь мѣсяцевъ тому назадъ. Я тотчасъ догадался, что это тотъ самый англичанинъ, о которомъ говорилъ библіотекарь. Г. Бюхлеръ прибавилъ, что молодой англичанинъ былъ великій почитатель Жиральда фонъ-Брина и постоянно изучалъ его сочиненія. Я подумалъ, что мистеръ Блэкъ взялъ Жиральда изъ библіотеки, и такъ какъ послѣ него осталась куча книгъ, то можно было надѣяться, что и Жиральдъ окажется между ними. И такъ я немедленно отправился съ г. Бюхлеромъ въ квартиру англичанина и нашелъ въ ней множество старинныхъ книгъ, преимущественно по химіи. Долгое время мы, т. е. я и г. Бюхлеръ, рылись въ нихъ безуспѣшно, но въ концѣ концовъ отыскали «Жиральда» подъ грудой старыхъ манускриптовъ. Поблагодаривъ г. Бюхлера за безпокойство, я унесъ «Жиральда» къ себѣ и провелъ надъ нимъ ночь, дѣлая выписки для слѣдующей лекціи о химіи четырнадцатаго столѣтія. Книга была напечатана старинными готическими буквами и переплетена въ выцвѣтшую желтую вожу, украшенную гербомъ Жиральда. Я вскорѣ убѣдился, что тутъ только первый томъ; очевидно англичанинъ увезъ второй, такъ какъ мы съ г. Бюхлеромъ пересмотрѣли книги очень тщательно и не могли-бы не замѣтить его, еслибъ онъ былъ.
Августа 28. — Сегодня вечеромъ я курилъ въ своемъ кабинетѣ послѣ обѣда и случайно взглянулъ на «Жиральда», лежавшаго на столѣ, гдѣ я оставилъ его въ прошлую ночь. Я взялъ его и началъ перелистывать, какъ вдругъ изъ него выпалъ клочекъ бумаги. Я не обратилъ на него вниманія, думая, что это просто книжная закладка и продолжалъ читать и переворачивать страницы. Я такъ увлекся, что только окончивъ книгу замѣтилъ, что пробило уже три часа, и моя трубка давно погасла. Я всталъ, зѣвая, и хотѣлъ было лечь спать, но рѣшилъ выкурить еще трубочку, и оглянулся, нѣтъ-ли по близости клочка бумаги, чтобы раскурить ее. Взглядъ мой упалъ на лоскутокъ, выпавшій изъ книги; онъ валялся подъ столомъ; я поднялъ его и скрутивъ въ трубочку хотѣлъ зажечь на лампѣ, какъ вдругъ замѣтилъ какія-то слова. Я развернулъ его и сталъ разсматривать. Оказалось, что это была не бумага, а кусочекъ пергамента, пожелтѣвшій отъ времени. Онъ такъ загрязнился, что я могъ разобрать на немъ только букву «V» и слова «ereeipsa» и «is», смыслъ которыхъ былъ для меня непонятенъ. Я зналъ, что буква «V» означаетъ по римски «пять», что «is» — англійское слово, но что значитъ «ereeipsa». Всматриваясь внимательнѣе, я замѣтилъ еще какія-то слова, но не могъ ихъ разобрать, подъ слоемъ грязи при тускломъ свѣтѣ лампы. Въ виду этого я рѣшился отложить чтеніе до слѣдующаго дня.
Августа 29. — Окончивъ лекцію я поспѣшилъ домой, желая заняться таинственнымъ пергаментомъ. Я осторожно обмылъ его теплой водой и съ помощью сильной лупы принялся разбирать виднѣвшіяся на немъ слова. Онѣ были написаны готическими буквами и я переписалъ ихъ слово въ слово современнымъ шрифтомъ. Вотъ точная копія этихъ словъ: «IVXII seremun sudlari G V silev arutuf is… amenev saecsim cuqsatib alli taedua eresipsa?.. is sumina mutnat utitser alos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev VVRLXXLR».-- Очевидно, это была криптограмма, т. е. буквы были умышленно перестановлены, чтобы скрыть смыслъ словъ. Я рѣшился разобрать ее. Жиральдъ фонъ-Бринъ, хотя и малоизвѣстный химикъ, могъ случайно открыть какую-нибудь тайну, оставшуюся неизвѣстной для его болѣе знаменитыхъ современниковъ. И такъ мнѣ предстояло найти ключъ къ шифру и разгадать смыслъ криптограммы. Прежде всего представился вопросъ, какъ-же приняться за дѣло. Пергаментъ не давалъ отвѣта; я отложилъ его и сталъ придумывать методъ рѣшенія вопроса. По странной случайности я незадолго передъ тѣмъ читалъ естественно-историческій романъ Жюля-Верна «Путешествіе къ центру земли» и вспомнилъ, какъ тамъ остроумно разгадываютъ криптограмму. Я досталъ романъ monsieur Верна и перечелъ относящееся сюда мѣсто; затѣмъ снова взялся за пергаментъ. Заключительныя буквы VCRLXXLR были подчеркнуты; очевидно онѣ имѣли важное значеніе. Онѣ были нѣсколько отдѣлены отъ остального текста. Я замѣтилъ, что цифры пять и десять повторяются по два раза. Сложилъ ихъ, получилось тридцать; пересчиталъ слова криптограммы (включая и римскія цифры), оказалось тоже тридцать. Очевидно въ этихъ буквахъ находился ключь къ надписи. Я ломалъ надъ нимъ голову часа четыре-пять, стараясь разгадать его значеніе. Наконецъ, съ досадой отбросилъ пергаментъ и улегся спать. Всю ночь меня преслѣдовалъ кошмаръ: мнѣ казалось, что я криптограмма, которую кто-то пытается разобрать.
Августа 30. — Цѣлый день я размышлялъ о криптограммѣ, пытаясь найти связь между заключительными буквами и надписью. Вернувшись домой, я заперся въ кабинетѣ и принялся за пергаментъ. Заключительные значки VVRLXXLR снова бросились мнѣ въ глаза; на этотъ разъ я обратилъ вниманіе на буквы. Чтобы могли значить RL и LR? Однѣ и тѣже буквы, но въ обратномъ порядкѣ? Думая объ этомъ, я случайно взглянулъ на Талмудъ, лежавшій на письменномъ столѣ, и вспомнилъ о странной особенности еврейскаго языка читать съ конца и справа налѣво. Вспомнивъ объ этомъ, я взглянулъ на значки и тотчасъ рѣшился примѣнить къ нимъ этотъ методъ.
VVRL очевидно означаетъ читать V и V справа налѣво, тогда какъ XXLR — читать X и X слѣва направо. Всего въ криптограммѣ тридцать словъ; итогъ подчеркнутыхъ цифръ тоже тридцать. Безъ сомнѣнія, криптограмма раздѣлена на двѣ группы по пяти, и на двѣ по десяти словъ, можетъ быть, я разберу ее, если отсчитаю пять словъ сначала и прочту ихъ справа налѣво. Но отсчитать-ли два раза по пяти, а потомъ два десятка? Не должно быть. Если тутъ двѣ пятерки и два десятка, то авторъ криптограммы вѣроятно размѣстилъ-бы ихъ такъ VV, RL, XX, LR, чтобы ввести въ заблужденіе читателя. И такъ лучше раздѣлить криптограмму на отдѣлы пять, десять, пять, десять и прочесть ихъ какъ выше означено.
Слѣдуя этой методѣ, я прочелъ первыя пять словъ справа налѣво, слѣдующія десять словъ направо, и поступилъ точно также съ остальными двумя группами. Вотъ что получилось.
sudlari Gseremun IIXIV.
silev erics arutuf is … euqsatib saecsim amenev alli taeduamutnat sumina и . . . . . . . . ? erecipsa atiretearp utitsev alos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev.
Помѣстивъ ихъ въ одну линію, я получилъ:
sudlari Gseremun IIXIV silev cries aratufis . . . . . . . . . . euqsatib saecsim amenev alli taedua mutnat sumina is . . . . . . . . ? erecipso atiretearp utitsev alos edos etsev simina ni te silev ereuxe ilos metsev.
Такимъ образомъ документъ принялъ болѣе удобочитаемый видъ и я надѣялся разобрать его.
Однако онъ все же начался безсмыслицей. Въ сущности тутъ не было словъ, а только безпорядочно разставленныя буквы. Я положилъ его на столъ, закурилъ трубку и погрузился въ размышленіе, стараясь найти какой нибудь способъ чтенія. Потомъ я взялъ романъ Жюля Верна и раскрылъ его на двадцать восьмой страницѣ. Просматривая ее, я дошелъ до послѣдней фразы на страницѣ: — Ага! мудрый Сатенуссемумъ, — воскликнулъ онъ, — вы написали свое изреченіе навыворотъ.
Я отбросилъ книгу и трубку и схватился за пергаментъ, чтобы приложить тотъ же методъ къ моей криптограммѣ.
Vestem soli exuere velis et in animis veste sola vestitu praeterita aspicere? Si animus tantum audeat illa venema misceas bitasque. Si futura seire velis VIVXII numeres Giraldus.
Наконецъ-то я разгадалъ загадку. Это была латынь — и какая ужасная латынь! Но все же я безъ труда понялъ ее и перевелъ на нѣмецкій языкъ.
— «Хочешь-ли сбросить свое земное платье и, оставшись только въ духовномъ, узрѣть прошлое? Если рѣшиться, смѣшай эти снадобья и выпей; если-же хочешь узнать будущее, возьми V IV X II Жиральдъ».
Когда я прочелъ эти удивительныя слова, голова моя закружилась и я пошатываясь добрался до стола, налилъ стаканъ водки и выпилъ. Подумать, что я снова открылъ чудесную тайну и притомъ совершенно случайно! Какую безконечную власть доставитъ мнѣ обладаніе ею! Смѣшать снадобья!.. но какія-же снадобья? Въ криптограммѣ о нихъ не упоминалось. Я снова взялся за увеличительное стекло и тщательно осмотрѣлъ пергаментъ. Наконецъ мнѣ удалось найти маленькія красныя буквы, повидимому, греческія. Мое стекло было недостаточно сильно и я послалъ къ одному изъ своихъ собратьевъ профессоровъ за его лупой. Получивъ ее, я сталъ разбирать красныя буквы и наконецъ разобралъ. Тутъ были указаны рѣдкія и цѣнныя снадобья, но я не довѣрю ихъ даже тебѣ, мой дневникъ, такъ какъ и въ тебя можетъ проникнуть чей-нибудь пытливый глазъ. Я ни съ кѣмъ не раздѣлю моего могущества; но буду одинъ блуждать въ царствѣ прошлаго.
II.
Продолженіе выдержекъ изъ дневника профессора Бранкеля.
править
Гдѣ нибудь въ предѣлахъ земного шара,
Октябрь 16. — Съ великимъ трудомъ досталъ я, наконецъ, дорогія и рѣдкія снадобья; смѣшалъ ихъ и получилъ безцвѣтную жидкость въ родѣ воды, безъ всякого вкуса и съ слабымъ ароматомъ восточныхъ спецій. Сегодня вечеромъ я въ первый разъ испытаю силу ьтого напитка, и если онъ окажется такимъ, какъ обѣщано, то кто поровняется со мной въ могуществѣ. О, какая чудная перспектива! Душа моя освободится отъ тяжелыхъ земныхъ оковъ и помчится, легкая какъ вѣтеръ, сквозь безконечные періоды прошлаго. Столѣтія будутъ катиться передо мной, какъ волны Іордана передъ освобожденными Іудеями. По моему повелѣнію Время, ненасытное Время, станетъ отдергивать передо мной пестрыя завѣсы прошлаго и поставитъ меня лицомъ къ лицу съ минувшими днями. Я полечу на эфирныхъ крыльяхъ сквозь безконечные эолы прошлаго ко вратамъ мірозданія.
Октябрь 17. — Я провелъ ночь подъ вліяніемъ элексира и результатъ болѣе чѣмъ превзошелъ мои желанія и ожиданія. О, какъ описать великолѣпіе сценъ, развертывавшихся передо мною! Языкъ человѣческій не въ силахъ передать, перо безсильно описать ихъ. Онѣ какъ семь трубъ Апокалипсиса измѣняли свои голоса и теперь должны быть запечатаны — только духовное око человѣка можетъ ихъ видѣть, и безполезно пытаться дать хотя слабое представленіе о нихъ. Какъ несносенъ день и какъ жадно я жду холодной спокойной ночи, когда снова сброшу съ себя эту бренную плотскую оболочку и облачусь въ духовное платье. Какой монархъ поровняется со мной могуществомъ? Для міра я профессоръ химіи въ Гейдельбергѣ — для себя самого я полубогъ; мнѣ одному дано видѣть прошлое и сообщаться съ могущественной смертью.
Октябрь 18. — Еще разъ я побывалъ въ минувшихъ вѣкахъ. Моя нога попирала пыльные и безмолвные полы дворца Времени и, облаченный въ духовную одежду, я снова видѣлъ его пустынное великолѣпіе. Но остается еще будущее. Какъ мнѣ отдернуть завѣсу передъ алтаремъ Времени и проникнуть въ Святая Святыхъ? Какъ мнѣ увидѣть воочію жребій, уготовленный для человѣчества, торжественное осуществленіе цѣли мірозданія? Что значатъ таинственныя слова криптограммы: «если хочешь познать будущее, возьми VIVXII Жиральдъ». Я тщетно перечитывалъ книгу; въ ней не оказалось и намека на ключъ къ этой тайнѣ. Какое снадобье отдернетъ для меня завѣсу Времени и позволитъ увидѣть его глубочайшія тайны? Ключъ очевидно въ числахъ, но какъ до него добраться? Я думалъ надъ этимъ цѣлые часы, но ничего не добился.
Октября 19. — Eureka! Нашелъ! Наконецъ-то я понялъ смыслъ таинственной фразы. Послѣ безсонной ночи я наткнулся на рѣшеніе, которое кажется мнѣ несомнѣннымъ. Я пришелъ къ заключенію, что цифры означаютъ пятое слово на четвертой строчкѣ десятой страницы второго тома Жиральда. Но какъ достать второй томъ? Я еще разъ отправился въ квартиру молодого англичанина, перерылъ всѣ его книги, но не нашелъ и слѣдовъ исчезнувшаго тома. Я обратился въ г. Бюхлеру и онъ сообщилъ мнѣ, что англичанинъ учился въ Гейдельбергскомъ университетѣ въ теченіе двухъ лѣтъ (Тутъ я припомнилъ худого, трупообразнаго юношу, посѣщавшаго мои химическія лекціи). Онъ уѣхалъ изъ Гейдельберга, получивъ, по его словамъ, неожиданное извѣстіе о смерти отца. Можетъ быть, онъ захватилъ съ собою второй томъ Жиральда, такъ какъ постоянно читалъ его. Я спросилъ у г. Бюхлера, почему-же онъ такъ интересовался этимъ авторомъ? Онъ отвѣчалъ, что г. Блэкъ старался найти философскій камень, о которомъ Жиральдъ сообщаетъ во второмъ томѣ. Послѣ этого у меня не осталось никакихъ сомнѣній насчетъ участи второго тома. Теперь мнѣ остается одно — отправиться въ Англію на поиски. Неужели-же изъ-за случайной потери книги мнѣ отказаться отъ обѣщаннаго великолѣпія? Нѣтъ, — и тысячу разъ нѣтъ! Ѣду въ Англію…
Октября 29. — Я разузналъ все, что было возможно, насчетъ англичанина, но это все оказалось очень недостаточнымъ. Г. Бюхлеръ сообщилъ мнѣ, что спустя два мѣсяца по отъѣздѣ Блэка изъ Гейдельберга, онъ получилъ отъ него письмо изъ «Отеля Якорь» въ Лондонѣ. Вотъ и всѣ свѣдѣнія, которыя мнѣ удалось получить. Теперь мнѣ нужно розыскать «Отель Якорь», а дальнѣйшія мои дѣйствія будутъ зависѣть отъ того, что я тамъ узнаю. Моимъ друзьямъ извѣстно, что я предпринимаю небольшую экскурсію въ Англію; у меня есть письма въ профессору Гому въ Оксфордѣ и въ сэру Гильберту Гаркнессъ въ Аштонъ-Голлѣ, въ Гэмпширѣ. Послѣдній, большой любитель рѣдкихъ и любопытныхъ книгъ, составилъ огромную библіотеку. Я разсчитывалъ, что онъ поможетъ мнѣ найти «Жиральда». Но онъ не узнаетъ, зачѣмъ мнѣ нуженъ Жиральдъ, — ни одинъ смертный не узнаетъ моей тайны; я ни съ кѣмъ не раздѣлю своего могущества.
Ноября 10. — Пишу въ «Отелѣ Якорь», въ Лондонѣ. Удалось достать кое-какія свѣдѣнія о молодомъ англичанинѣ. «Отель Якорь» — дрянная гостинница на узкой, темной улицѣ; въ ней останавливаются только бѣдные люди. Я спросилъ у хозяина, не помнитъ-ли онъ нѣкоего г. Блэка, останавливавшагося у него полгода тому назадъ, причемъ описалъ наружность молодого англичанина. Хозяинъ, — толстый, жирный, глупый англосаксъ, — ничего не помнилъ, но его жена, бойкая, живая особа, вспомнила. По ея словамъ, Блэкъ прожилъ у нихъ съ мѣсяцъ и заплатилъ впередъ, хотя съ виду казался очень бѣднымъ. Онъ постоянно читалъ и разговаривалъ самъ съ собой. Однажды онъ забралъ всѣ свои вещи и сказавъ, что пойдетъ къ букинисту Блэку, ушелъ изъ гостинницы съ тѣхъ поръ его и не видали. Поблагодаривъ хозяйку, я отправился отыскивать лавочку Блэка. Можетъ быть этотъ Блэкъ его отецъ; во всякомъ случаѣ они навѣрно родственники.
Ноября 11. — Цѣлый день я безуспѣшно розыскивалъ букиниста Блэка. Повидимому, онъ не пользуется извѣстностью; однако, уже подъ вечеръ, какой-то полисменъ сообщилъ мнѣ, что такой букинистъ есть въ Ванъ-Стритѣ. Завтра схожу туда.
Ноября 12. — Я нашелъ лавочку Блэка, но не «Жиральда». Она оказалась въ Ванъ-Стритѣ, какъ и говорилъ полисменъ. Она стиснута между двумя большими домами и имѣетъ очень жалкій видъ. Я вошелъ и спросилъ нѣсколько книгъ. Хозяинъ — маленькій сѣденькій старичокъ въ порыжѣвшей черной парѣ. Я завелъ съ нимъ разговоръ о томъ, о семъ, и наконецъ спросилъ, есть-ли у него сынъ. Онъ отвѣчалъ, что его сынъ умеръ мѣсяца три назадъ, по возвращеніи изъ Германіи, куда ѣздилъ учиться. Я назвалъ себя и старикъ, повидимому, обрадовался. Онъ очень гордился своимъ сыномъ. Я спросилъ его, не привезъ-ли его сынъ изъ Германіи второй томъ сочиненій Жиральда фонъ-Брина. Старикъ подумалъ и отвѣчалъ утвердительно. Я спросилъ, гдѣ теперь эта книга. Старикъ отвѣчалъ, что продалъ ее мѣсяцъ тому назадъ какому-то джентльмену. Фамиліи его онъ не зналъ, но зналъ, что у него лучшая библіотека старинныхъ книгъ въ Англіи и что онъ пишетъ исторію химіи. Это должно быть сэръ Гильбертъ Гаркнессъ. У него огромная библіотека и мнѣ говорили въ Германіи, что онъ пишетъ исторію химіи. Вѣроятно «Жиральдъ» понадобился ему для справокъ. Я поблагодарилъ старика и ушелъ изъ лавчонки. Теперь я не сомнѣваюсь, что книга находится въ библіотекѣ сэра Гильберта Гаркнессъ. Поѣду къ нему завтра.
III.
Въ библіотекѣ.
править
Сэръ Гильбертъ Гаркнессъ былъ книгоѣдъ. Всю свою жизнь онъ возился съ книгами, такъ что, наконецъ, онѣ сдѣлались какъ бы частью его самого. Забравшись въ цитадель его сердца, онѣ (книги) пожрали и вытѣснили всѣ остальныя страсти, такъ что въ концѣ-концовъ въ его сердцѣ не оставалось мѣста ни для чего, кромѣ книгъ. Когда ему исполнилось пятьдесятъ лѣтъ, мозгъ его былъ утомленъ тяжеловѣсной грудой знаній, а глаза ослабѣли вслѣдствіе неустанной работы надъ пріобрѣтеніемъ этой тяжеловѣсной груды. Оставшись сиротой въ возрастѣ двадцати лѣтъ, владѣльцемъ огромнаго состоянія и полнымъ хозяиномъ своихъ дѣйствій, онъ тратилъ все свое время и значительную часть денегъ на наполненіе половъ своей библіотеки. Онъ не жалѣлъ никакихъ издержекъ на пріобрѣтеніе рѣдкой и дорогой книги, и каждый разъ, бывая въ Лондонѣ, рылся въ запыленныхъ сокровищахъ букинистовъ. Надо было видѣть, какъ онъ ухаживалъ за своими сокровищами. О, какъ нѣжно онъ отиралъ пыль съ переплета какой нибудь старинной книги; какъ жадно впивались его глаза въ ихъ пожелтѣвшія страницы, покрытыя готическими буквами! Онъ уважалъ Фауста и Кинстона больше всѣхъ на свѣтѣ и относился къ нимъ съ такимъ же почтеніемъ, съ какимъ міръ относится къ великимъ героямъ. Онъ готовъ былъ по цѣлымъ часамъ разсуждать о необычайной прелести шрифта Джона Спиры и съ гордостью показывалъ старинный томъ Кинстона, который ему удалось подцѣпить въ какой-то грязной лавчонкѣ. Но ненасытная страсть въ книгамъ пожрала всѣ остальныя его страсти и внѣ своей библіотеки онъ былъ простъ, какъ ребенокъ. Онъ выходилъ только на поиски за книгами, проводя все остальное время въ библіотекѣ, составляя каталогъ своихъ сокровищъ и работая надъ Исторіей химіи въ Германіи. Желая дать полный и критическій обзоръ того предмета, онъ собралъ съ громадными издержками бездну книгъ нѣмецкихъ химиковъ. Онъ былъ высокій, худощавый человѣкъ, сутоловатый — безъ сомнѣнія, вслѣдствіе сидячей жизни, и въ своемъ длинномъ бархатномъ халатѣ, въ бархатной шапочкѣ, изъ-подъ которой выбивались сѣдые волосы, выглядѣлъ какимъ-то средневѣковымъ магикомъ.
Онъ стоялъ у окна, разсматривая близорукими, усталыми отъ долгой работы глазами пожелтѣвшіе листы какой-то книги, которую только что получилъ изъ Лондона. Вокругъ него отъ пола до потолка возвышались ряды книгъ всевозможныхъ форматовъ и во всевозможныхъ переплетахъ. Онѣ загромождали всѣ полки и мѣстами возвышались кучками на полу. Онѣ лежали на стульяхъ, на письменномъ столѣ, на окнахъ, торчали изъ кармановъ его халата — словомъ, всюду, куда ни оглянись, виднѣлись книги, книги и книги!
Боже! сколько учености и труда было собрано въ этихъ четырехъ стѣнахъ! Востокъ, западъ, сѣверъ, югъ; древніе, средневѣковые и современные представители всѣхъ странъ и всѣхъ народовъ собрались здѣсь. О, тѣни Фауста, Гутенберга и Кинстона, если души усопшихъ могутъ посѣщать нашъ міръ, придите и усладите ваши духовныя очи лицезрѣніемъ вашего потомства. Въ этихъ безчисленныхъ, пестрыхъ фоліантахъ хранится духъ прошлыхъ вѣковъ. Здѣсь вы найдете вдохновеннѣйшаго пѣвца всѣхъ временъ и народовъ, Шекспира, стиснутаго между двумя досками, связаннаго крѣпче, чѣмъ геній подъ Соломоновой печатью въ арабскихъ сказкахъ. Разверните этотъ безобразный бурый фоліантъ — здѣсь Гомеръ и вся свита его героевъ. Улиссъ усталыми глазами всматривается въ даль, направляя корабль въ скалистымъ берегамъ Итаки; Елена въ блескѣ царственной красоты стоитъ на троянской башнѣ; Ахиллъ свирѣпствуетъ подъ стѣнами Иліона надъ тѣломъ своего друга. Всѣ, всѣ они здѣсь, и явятся по первому твоему зову въ своей неувядаемой, вѣковѣчной красѣ. Никакой некромантъ среднихъ вѣковъ не могъ вызвать столько духовъ и фантастическихъ существъ, какъ ты, Гильбертъ Гаркнессъ.
Короткій ноябрьскій день близится къ концу и готическія буквы сливаются въ неясную сплошную линію въ глазахъ сэра Гильберта. Стукъ въ дверь библіотеки заставляетъ его встрепенуться, онъ кладетъ книгу на столъ и говоритъ:
— Войдите.
Входитъ слуга съ карточкой, которую сэръ Гильбертъ подноситъ къ окну и читаетъ при слабомъ сѣроватомъ свѣтѣ:
— Отто Бранкель.
— Введите этого господина, — говоритъ онъ и снова смотритъ на карточку. — Бранкель? Бранкель? гдѣ а слыхалъ эту фамилію. Въ Нюрнбергѣ? Лейпцигѣ? — бормочетъ онъ задумчивымъ тономъ.
— Нѣтъ! въ Гейдельбергѣ, — прерываетъ его чей-то голосъ, и оглянувшись онъ видитъ передъ собою высокаго статнаго господина въ длинномъ мѣховомъ пальто, который глядитъ на него съ улыбкой.
— Гейдельбергъ, — повторилъ сэръ Гильбертъ. — Ахъ, да; вѣдь вы тамъ читаете химію?
— Имѣю эту честь, — отвѣчалъ гость, усаживаясь въ кресло, предложенное баронетомъ. — Я долженъ просить извиненія за несвоевременный визитъ, но у меня есть къ вамъ рекомендательное письмо отъ профессора Шландта и мнѣ такъ не терпѣлось, что я рѣшилъ не откладывать посѣщенія.
Баронетъ взялъ письмо и, пробѣжавъ его, съ чувствомъ пожалъ руку профессора.
— Душевно радъ познакомиться съ вами, профессоръ, — сказалъ онъ. — Я много наслышался о вашей эрудиціи и изслѣдованіяхъ.
— Сущіе пустяки, — отвѣчалъ профессоръ, махнувъ рукою. — Капли знанія, почерпнутыя въ безконечномъ океанѣ науки. У васъ здѣсь замѣчательная коллекція книгъ. Я слышалъ о вашей библіотекѣ въ Германіи.
При этомъ онъ оглянулъ пытливымъ взоромъ темные углы комнаты.
— Ахъ, вамъ еще не все видно, — сказалъ сэръ Гильбертъ съ благодарной улыбкой, когда слуга принесъ лампу и поставилъ ее на письменномъ столѣ. — При этомъ тускломъ свѣтѣ библіотека выглядитъ не авантажно.
— Слава ея проникла и въ Гейдельбергъ, — замѣтилъ профессоръ, снова оглядывая комнату.
— Быть можетъ потому, что у меня много вашихъ, нѣмецкихъ химиковъ, — отвѣчалъ сэръ Гильбертъ. — Вы знаете, я пишу исторію химіи.
— Есть у васъ какіе-нибудь алхимики четырнадцатаго столѣтія, т. е. ихъ сочиненія? — спросилъ Бранкель притворно равнодушнымъ тономъ.
— О, да, — отвѣчалъ баронетъ, указывая въ темный уголъ комнаты, на который жадно устремились глаза профессора. — Вонъ тамъ у меня Ростгамъ фонъ-Гельмъ, Градіусъ, Жиральдъ.
Руки профессора, державшіяся за ручки кресла, слегка дрогнули при этомъ послѣднемъ имени. Однако онъ замѣтилъ вполнѣ равнодушно.
— Жиральдъ. Вѣдь это, кажется, рѣдкая книга.
— Да, — отвѣчалъ баронетъ. — Я пріобрѣлъ ее случайно. Я…
— О, губернаторъ! Губернаторъ! — раздался свѣжій, звонкій голосъ.
И молодая дѣвушка въ амазонкѣ, забрызганной грязью, вскочила въ окно комнаты.
— Великолѣпная охота. Изъ дамъ была я одна. Мы пріѣхали домой въ половинѣ перваго и почти загнали лошадей. Джэкъ изъ кожи лѣзъ цѣлый день; за это я пригласила его обѣдать. Войди, Джэкъ.
Молодой джентльменъ въ охотничьемъ костюмѣ, тоже забрызганномъ грязью, вскочилъ такимъ же манеромъ въ окно въ отвѣтъ на это приглашеніе. Онъ съ улыбкой подошелъ къ сэру Гильберту, когда дѣвушка замѣтила профессора, который всталъ при ея появленіи и стоялъ въ тѣни.
— У тебя гость, папа, — сказала она небрежно, перекладывая съ одной руки на другую шлейфъ амазонки. — Представь же меня.
— Моя дочь, Филиппа. Профессоръ Бранкель, — сказалъ сэръ Гильбертъ нѣсколько сконфуженнымъ тономъ.
— Я бы желалъ, Филиппа, чтобы ты входила черезъ дверь, какъ христіанка, а же въ окно, точно…
— Точно язычница, да, папа? — подхватила Филиппа смѣясь.
Она смотрѣла на профессора, глаза котораго, казалось, дѣйствовала на нее магнетически. Нѣмецъ выступилъ изъ тѣни и свѣтъ отъ лампы падалъ на его лицо, которое дѣвушка разсматривала съ любопытствомъ. Это было замѣчательное лицо, блѣдное, какъ смерть, съ черными волосами, зачесанными назадъ надъ высокимъ лбомъ, густыми черными бровями, съ мефистофельскимъ изгибомъ надъ свѣтлыми, блестящими глазами, тонкимъ горбатымъ носомъ, нервнымъ ртомъ безъ усовъ и безъ бороды. Такова была наружность знаменитаго нѣмецкаго химика.
Филиппа казалось была околдована этимъ страннымъ лицомъ и огненными глазами, устремленными на нее. Между тѣмъ эта дѣвушка вовсе не легко поддавалась чарамъ, скорѣе напротивъ: это была смѣлая дерзкая натура, не знавшая страха. Но въ пристальномъ, жгучемъ взглядѣ профессора было нѣчто, подчинившее ее сразу.
Она была высокая, стройная дѣвушка, очень красивая, съ густыми черными волосами, выбивавшимися изъ-подъ легкой шапочки, надѣтой на бекрень. Въ глазахъ ея свѣтилось веселье и лукавство, а довольно большой ротъ улыбаясь обнаруживалъ два ряда ровныхъ бѣлыхъ зубовъ. Она была восхитительна въ темноголубой амазонкѣ, бѣлыхъ перчаткахъ и полотняномъ воротничкѣ, зашпиленномъ хорошенькой брошкой. Это было своевольное и самостоятельное созданіе. Мать ея умерла, когда она была еще младенцемъ; отецъ, погруженный въ свои книги, мало заботился о воспитаніи дочери, и она выросла на волѣ, почти безъ призора. Иногда она обнаруживала желаніе учиться и удивляла всѣхъ своими быстрыми успѣхами. Иногда же не хотѣла брать въ руки книгу и поочередно раздражала и забавляла своихъ близкихъ своими выходками.
Она превосходно ѣздила верхомъ и большую часть дѣтства провела разъѣзжая по округу на шотландскомъ пони, съ Джэкомъ.
Джэкъ, иначе лордъ Дольчестеръ, былъ старшій сынъ графа Чишама, состояніе котораго почти равнялось состоянію сэра Гильберта. Джэкъ и Филиппа были всегда вмѣстѣ и дикая молодая леди слѣдовала за Джэкомъ всюду, куда онъ ни забирался. Она перенимала его манеры и языкъ, почему ея рѣчь была переполнена сильными выраженіями. Но всему бываетъ конецъ и сэръ Гильбертъ догадался въ одинъ прекрасный день, что слѣдовало бы подумать о воспитаніи своего заброшеннаго отпрыска. Онъ написалъ въ Лондонъ въ своей замужней сестрѣ, а та немедленно рекомендовала ему французскій пансіонъ. Послѣ этого миссъ Филиппа была схвачена и отправлена въ изгнаніе, а ея товарищъ по бродяжничеству, Джэкъ, — въ Итонъ. Вернувшись изъ галльскаго изгнанія она нашла Джэка такимъ же какъ прежде, а онъ ее такой же красавицей какъ всегда (такъ онъ рѣшилъ). Ихъ отношенія, однако, измѣнились: теперь ужь не Филиппа слѣдовала за Джэкомъ, а Джэкъ за Филиппой. Онъ восхищался ею, какъ единственной дѣвушкой въ околоткѣ, которая могла ѣздить верхомъ и разсуждать о лошадяхъ не хуже барышника. При томъ же онъ зналъ ее такъ давно, что имѣлъ полную возможность замѣтить всѣ ея недостатки и не замѣтилъ ни одного. Придя въ заключенію, что она «прекраснѣйшая дѣвушка, какую только случалось ему видѣть», онъ явился въ ней въ одно прекрасное утро и рѣшительно просилъ ея руку, въ которой она столь же рѣшительно отказала, деликатно посовѣтовавъ ему не быть идіотомъ. Однако лордъ Дольчестеръ настаивалъ и въ концѣ концовъ миссъ Гаринессъ, которая въ сущности любила его — согласилась. Всѣ мѣстныя дамы признавали Филиппу «неблаговоспитанной дѣвушкой» и выражали сожалѣніе, что сэръ Гильбертъ не женился, вторично и не доставилъ какой-нибудь представительницѣ женскаго пола случая посвятить Филиппу въ таинства хорошаго тона. Они ужасались ея свободнымъ манерамъ и энергическимъ выраженіямъ, которыхъ не могло истребить даже французское воспитаніе. Одно время прошелъ слухъ, будто она выкурила цѣлую папиросу, и Филиппа со смѣхомъ заявила, что это правда, — дамѣ, которая спрашивала ее объ этомъ. Когда же она подцѣпила въ лицѣ лорда Дольчестера самаго завиднаго жениха во всемъ округѣ, дамы, какъ вы можете себѣ представить, отнюдь не смѣнили гнѣвъ на милость. Они признавали ее, какъ непріятный фактъ, и надѣялись, что она исправится со временемъ. За то представители мужского пола любили Филиппу, потому что она была хороша собой и подшучивала надъ сосѣдями. Вообще-же было признано, что эта особа взбалмошная, и что ей нужна хорошая узда, которую врядъ-ли надѣнетъ на нее лордъ Дольчестеръ.
Это былъ ражій и рыжій дѣтина шести футовъ ростомъ, который ѣздилъ верхомъ, стрѣлялъ и боксировалъ какъ никто въ околоткѣ. Онъ былъ недуренъ собою, имѣлъ крупный титулъ, крошечный мозгъ и обожалъ Филиппу.
Миссъ Гаркнессъ съ натянутымъ смѣхомъ отвела взглядъ отъ страннаго лица, глядѣвшаго на нее, и представила лорда Дольчестера.
— Вы, конечно, останетесь у насъ обѣдать, профессоръ? — сказалъ сэръ Гильбертъ.
Профессоръ поклонился, а Филиппа ушла переодѣться къ обѣду.
Джэкъ послѣдовалъ за ней, чтобы привести себя въ болѣе приличный видъ, такъ какъ платье, въ которомъ человѣкъ охотился цѣлый день, разумѣется, не особенно представительно для обѣда.
Профессоръ остался наединѣ съ сэромъ Гильбертомъ и думалъ, глядя на него:
— Желалъ-бы я знать, гдѣ у него «Жиральдъ».
IV.
правитьБезъ сомнѣнія, нѣтъ, но я могу васъ увѣрить,
Самый восхитительный часъ дня безспорно часъ обѣда, въ особенности послѣ охоты. Такъ по крайней мѣрѣ думалъ лордъ Дольчестеръ. Несмотря на свое забрызганное платье (которое онъ тщетно старался привести въ приличный видъ), онъ усѣлся за столъ въ самомъ благодушномъ настроеніи.
Бѣлая скатерть, цвѣты, сверкающее старинное серебро, тонкій фаянсъ представляли очень пріятную картину при мягкомъ свѣтѣ лампъ съ розовыми колпаками, и лордъ Дольчестеръ чувствовалъ расположеніе ко всему міру.
Рядомъ съ нимъ сидѣла Филиппа, загорѣлая и прекрасная, въ нарядномъ обѣденномъ туалетѣ, разговаривая о приключеніяхъ дня.
На первомъ мѣстѣ сидѣлъ сэръ Гильбертъ, ведя оживленную бесѣду о книгахъ съ профессоромъ, который сидѣлъ рядомъ съ нимъ.
Дольчестеръ съ перваго-же взгляда не взлюбилъ нѣмца и Богъ знаетъ почему называлъ его въ душѣ шарлатаномъ.
Можетъ быть плавная рѣчь иностранца и магнетическая сила его удивительныхъ глазъ привели его къ этому заключенію.
Во всякомъ случаѣ присутствіе профессора было для него единственнымъ диссонансомъ въ общей гармоніи этого вечера.
— Мнѣ стыдно моего костюма, сэръ Гильбертъ, — сказалъ онъ. — Я хотѣлъ съѣздить домой переодѣться, но Филь не пустила меня.
— Ну, конечно, — со смѣхомъ подхватила леди, — иначе ты вернулся бы сюда только въ полночь.
— Впрочемъ, къ чему ты оправдываешься? — продолжала она шутливо, — вѣдь это ужь не въ первый разъ. И всякій разъ ты повиняешься въ однѣхъ и тѣхъ же выраженіяхъ. Почему бы не исполнять свои слова на дѣлѣ?
— Потому что ты не пускаешь меня, — съ улыбкой отвѣчалъ Джэкъ, — опрокидывая въ ротъ стаканъ вина.
— Хорошо поохотились сегодня? — спросилъ профессоръ, устремивъ на Джэка свои огненные глаза.
— Великолѣпно, — съ одушевленіемъ отвѣчалъ молодой человѣкъ, отнимая это рта полуопорожненный стаканъ. — Стоило посмотрѣть какъ водила насъ лисица. Мы подняли ее за мельницей Мастертона. Тутъ встрѣтился намъ такой заборъ и канава, что половина охотниковъ остановилась, но миссъ Гаркнессъ перелетѣла черезъ нихъ какъ птица, а я за ней. Мы, кажется, въ одно время оказались на другомъ полѣ, — прибавилъ онъ, — обращаясь въ дѣвушкѣ, которая слушала его съ сверкающими глазами.
— Да, — отвѣчала она съ живостью, — а помнишь, Джэкъ, какъ шлепнулся старый сквайръ Дэмеръ.
— Прямо въ канаву!
— Онъ хотѣлъ во что бы то ни стало провожать меня, и я не могла удержаться отъ смѣха, когда онъ шлепнулся.
— Подѣломъ ему, — проворчалъ Джэкъ, который не признавалъ за кѣмъ либо, кромѣ себя, права провожать миссъ Гаркнессъ. — Онъ слишкомъ старъ для этого.
— О, да! Ты тоже будешь шлепаться, когда будешь его лѣтъ, Джэкъ? — сказала Филиппа насмѣшливо.
— Во всякомъ случаѣ, я не буду соваться не въ свое дѣло, — возразилъ Джэкъ и усердно принялся за ѣду, избѣгая отвѣта.
Филиппа засмѣялась и стала разсуждать о недавно купленной лошади и ея удивительныхъ качествахъ.
Джэкъ отвѣчалъ съ увлеченіемъ и вскорѣ ихъ разговоръ принялъ такой «лошадническій» характеръ, что могъ быть понятенъ только ньюмаркетскому наѣзднику или герою Уайтъ-Мельвиля.
Тѣмъ временемъ двое ученыхъ вели столь же спеціальную бесѣду о высшихъ отрасляхъ знанія.
Наконецъ профессоръ искусно навелъ разговоръ на тему, которая давно занимала его.
— Вы начали разсказывать мнѣ о томъ, какъ вамъ удалось пріобрѣсти «Жиральда», — сказалъ онъ, небрежно играя съ стаканомъ.
— А, да, — отвѣчалъ сэръ Гильбертъ, откидываясь на спинку кресла. — Замѣчательная удача. Мнѣ давно хотѣлось пріобрѣсти его сочиненія, но я и представить себѣ не могъ, гдѣ ихъ искать. Пріѣзжаю въ Лондонъ, съ тѣмъ, чтобы поручить моему агенту поискать ихъ въ континентальныхъ библіотекахъ, и какъ-то, случайно, захожу въ книжную лавчонку какого-то Блэка.
— Блэка? — переспросилъ профессоръ.
— Да, и нахожу у него Жиральда, то есть только второй томъ. По его словамъ, книга была привезена изъ Германіи его сыномъ, который недавно умеръ.
— Только второй томъ?
— Желалъ бы я знать, гдѣ первый.
— Мнѣ кажется, я могу удовлетворить вашему любопытству, — холодно отвѣчалъ нѣмецъ, наклоняясь къ нему; — первый томъ находится въ Гейдельбергской библіотекѣ.
— Да? — съ удивленіемъ спросилъ сэръ Гильбертъ.
— Но почему хе они разрознены?
— Сынъ букиниста, о которомъ вы изволили упомянуть, два года учился въ Гейдельбергскомъ университетѣ, — отвѣчалъ профессоръ, играя кольцомъ, украшавшимъ его палецъ. — Онъ былъ большой почитатель Жиральда и, уѣхавъ изъ Гейдельберга, увезъ съ собою книгу, т. е. второй томъ. Первый я случайно нашелъ въ его комнатѣ.
— Какъ? вы искали его? — спросилъ сэръ Гильбертъ.
— Да, — отвѣчалъ Бранкель. — Мнѣ онъ понадобился для справки.
— Я долженъ отослать книгу въ Гейдельбергъ, — сказалъ смущеннымъ тономъ сэръ Гильбертъ, — разъ она взята изъ тамошней библіотеки.
— Нѣтъ, къ чему-же? — спокойно отвѣчалъ профессоръ. — Жиральдъ малоизвѣстный алхимикъ, и если вы согласны заплатить за первый томъ, то, вѣроятно, и его получите. Кстати, сэръ Гильбертъ, я останусь въ Англіи съ полгода, и готовъ оказать вамъ всяческое содѣйствіе.
— О, благодарю васъ, — горячо сказалъ баронетъ. — Вы меня очень обяжете. Гдѣ вы остановились?
— Пока въ гостинницѣ въ Лаунчестонѣ, — отвѣчалъ нѣмецъ, — но я нанялъ домъ неподалеко отъ васъ и переселюсь туда черезъ недѣлю. Затѣмъ вы будете видѣть меня довольно часто въ вашей библіотекѣ.
— Милости просимъ, — сказалъ сэръ Гильбертъ, — но гдѣ же этотъ домъ.
— Его зовутъ Вольфденъ, — отвѣчалъ профессоръ.
— Вольфденъ! — воскликнула Филиппа. — Неужели вы будете тамъ жить, профессоръ?
— Да, а что? — спросилъ послѣдній, удивленный этимъ неожиданнымъ вмѣшательствомъ въ ихъ разговоръ.
— Это такое печальное мѣсто, — отвѣчала она съ легкимъ нервическимъ смѣхомъ, такъ какъ чувствовала на себѣ его змѣиный взглядъ, — и къ тому же необитаемое вотъ уже двадцать лѣтъ. Тамъ показывается только духъ прежняго владѣльца, который удавился.
— Духъ? Ба, — съ усмѣшкой отвѣчалъ профессоръ, — я не боюсь духовъ. Мы живемъ въ девятнадцатомъ вѣкѣ.
— Есть ли тамъ духи или нѣтъ, я во всякомъ случаѣ не хотѣла бы тамъ житъ, — отвѣчала Филиппа вставая, — это такое сырое и вредное для здоровья мѣстя. — При этомъ она съ легкимъ поклономъ проскользнула въ дверь, которую распахнулъ передъ ней профессоръ, за что и получилъ мрачный взглядъ со стороны лорда Дольчестера, считавшаго подобныя услуги Филиппѣ своей привилегіей.
Ученые продолжали бесѣду о научныхъ предметахъ, попивая вино, и лордъ Долчестеръ, покашлявъ сердито надъ стаканомъ, всталъ и отправился въ гостиную за миссъ Гаркнессъ.
Молодая леди сидѣла у камина, устремивъ мечтательный взоръ на раскаленные уголья.
Онъ подошелъ къ ней и, облокотившись на каминную доску, съ улыбкой взглянулъ на дѣвушку.
— Мечтаешь, Филь?
— Я думала о профессорѣ, Джэкъ, — отвѣчала она, откинувшись на спинку кресла и скрестивъ руки. — Странный человѣкъ, не правда-ли?
— Мнѣ онъ не нравится! — сердито замѣтилъ Джэкъ.
— Мнѣ тоже, — отвѣчала она, — но у него замѣчательное лицо: точно Мефистофель. Я мало знакома съ поэзіей, но когда гляжу на него, то невольно думаю, что такіе глаза были у вѣдьмы въ Кристобели — глаза змѣи.
— Долго онъ здѣсь пробудетъ? — спросилъ Дольчестеръ, толкая уголья ногой и вызывая цѣлый фонтанъ искръ.
— Шесть мѣсяцевъ. Дай мнѣ вѣеръ, Джэкъ, ты такъ расжегъ уголья, что у меня лицо горитъ.
Джэкъ исполнилъ ея желаніе и, опустившись на колѣни подлѣ нея, съ улыбкой заглянулъ ей въ лицо.
— Оставимъ въ покоѣ профессора, милочка, — сказалъ онъ, — и поговоримъ о чемъ нибудь болѣе интересномъ.
Должно быть разговоръ оказался дѣйствительно интереснымъ, потому что, когда профессоръ и сэръ Гильбертъ спустя полчаса вошли въ гостиную, Джэкъ все еще стоялъ въ той же позѣ, и рука Филиппы гладила его рыжіе кудри.
Замѣтивъ вошедшихъ, Джэкъ вскочилъ на ноги и повидимому глубоко заинтересовался висѣвшей подлѣ него картиной; тогда какъ миссъ Филиппа устремила все свое вниманіе на китайскую живопись, украшавшую ея вѣеръ.
Профессоръ взглянулъ на нихъ съ усмѣшечкой, которая возбудила въ Джэкѣ страстное желаніе «свернуть шею этому бездѣльнику», и по просьбѣ Филиппы усѣлся за фортепьяно и началъ играть. Сэръ Гильбертъ задремалъ на креслѣ передъ каминомъ, Джэкъ усѣлся противъ него и, опершись локтями на колѣни, положилъ подбородокъ на руки и уставился на Филиппу, которая играла вѣеромъ и смотрѣла на огонь.
Профессоръ въ полутемной комнатѣ игралъ morceaux изъ Мендельсона и Шуберта. Времяпровожденіе это «имѣло свою пріятность», какъ выразился про себя Джэкъ, но опять таки присутствіе нѣмца досаждало ему. Притомъ же Джэкъ не былъ поклонникомъ музыки и предпочиталъ веселыя охотничьи пѣсни Уайтъ-Мельвиля произведеніямъ величайшихъ музыкальныхъ свѣтилъ.
Но все-таки въ игрѣ профессора было что-то пріятно усыпительное, подходившее къ данному положенію.
Внезапно онъ остановился и сказалъ:
— Теперь я сыграю вамъ вещь собственнаго сочиненія Она называется «Грезы».
Онъ началъ низкимъ кресчендо минорныхъ арпеджіо въ басу, но постепенно звуки поднимались и становились громче, одушевленнѣе; затѣмъ темпъ измѣнился переходя въ плавные, серебристые аккорды колыбельной пѣсни, какъ будто волны сна смыкались надъ головой спящаго.
Далѣе, чистые, ясные аккорды интродукціи смѣнились бурными звуками марша, въ которыхъ слышался грохотъ барабана, топотъ массы ногъ, и серебряные звуки трубъ, переходившіе въ грустную патетическую мелодію, дышавшую предсмертной тоской и скорбью.
Потокъ серебристыхъ звуковъ, точно лѣтній дождь на морѣ, и дикій, фантастическій, капризный вальсъ, напоминавшій воздушныя композиціи Шопена.
Затѣмъ прекрасная плавная модуляція съ удивительными протяжными аккордами, перешедшая въ изящную баркароллу, точно лодка скользила по глади безбрежнаго моря, направляясь къ пылающему закату.
— Ей Богу, Джэкъ, сегодняшняя охота была лучшая въ этомъ году.
Филиппа долго сидѣла въ задумчивости прежде чѣмъ произнесла эту вульгарную фразу.
Профессоръ воображалъ, что она слушаетъ музыку въ то время, какъ ея мысли блуждали среди золотистыхъ полей, гдѣ мчится, уходя отъ охотниковъ, стройная лисица.
Онъ съ трескомъ захлопнулъ фортепьяно и всталъ.
— Вы будете у насъ завтра? — спросилъ сэръ Гильбертъ, прощаясь.
— Непремѣнно, — съ улыбкой отвѣчалъ профессоръ. — До свиданія, лордъ Дольчестеръ; намъ съ вами не по дорогѣ?
— Нѣтъ, я поѣду домой, — отвѣчалъ Дольчестеръ, которому вовсе не улыбалась бесѣда съ иностранцемъ.
— Я прикажу васъ отвести, профессоръ, — сказалъ сэръ Гильбертъ, направляясь въ колокольчику.
— Нѣтъ, нѣтъ, благодарю васъ, — отвѣчалъ нѣмецъ, вѣжливо останавливая его. — Я предпочитаю пройтись. До свиданія. До свиданія, миссъ Филиппа. Вы, какъ я вижу, не любите хорошей музыки.
Говоря это, профессоръ поклонился съ своей холодной и сардонической улыбкой и ушелъ, оставивъ Филиппу въ досадѣ на самое себя за то, что она выдала свои мысли, а лорда Дольчестера — съ тайнымъ желаніемъ «свернуть шею иностранному бродягѣ».
V.
Дѣйствіе элексира.
править
Духи, возмущающіе нашъ покой;
Но всеже они дѣлаютъ
Властелиномъ въ своихъ воздушныхъ царствахъ
Того, кто проснется на утро жалкимъ рабомъ
И увидитъ, что волшебные замки ночи
Лаунчестонъ, ноября 14. — Наконецъ-то я нашелъ второй томъ «Жиральда». Странное сцѣпленіе случайностей шагъ за шагомъ привело меня въ успѣшному концу. Теперь мнѣ остается только зайти въ библіотеку сэра Гильберта, взять «Жиральда» и развернуть его на страницѣ, указанной въ криптограммѣ.
Затѣмъ я добуду недостающее снадобье и пополню чудесный эликсиръ. Я совершенно увѣренъ, что сэру Гильберту и въ голову не придетъ, почему я такъ безпокоюсь о «Жиральдѣ». Да, правду сказать, онъ и не замѣтитъ, что я безпокоюсь, такъ какъ я всячески стараюсь не обнаруживать никакого интереса, кромѣ того, который понятенъ для любителя рѣдкихъ книгъ.
Онъ сообщилъ мнѣ сегодня, что книга находится въ его библіотекѣ, а я выслушалъ это сообщеніе съ совершенно равнодушнымъ видомъ, хотя каждая жилка во мнѣ дрожала отъ возбужденія. Какъ бы то ни было приходится подавить свое нетерпѣніе и помаленьку добиваться цѣли. Сэръ Гильбертъ всецѣло преданъ своимъ книгамъ, всѣ его желанія сосредоточены на полкахъ библіотеки. Онъ оставилъ меня обѣдать и представилъ своей дочери и ея жениху. Женихъ представитель аристократіи, безмозглый молодой атлетъ, съ тѣломъ Милона, «умомъ ящерицы», по выраженію Вальтера Саваджда Лэндора. Но миссъ Филиппа Гаркнессъ — очень странная особа. Не мало времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ я изучалъ Лафатера и мои свѣдѣнія въ физіономикѣ вѣроятно, очень скудны, но я рѣдко встрѣчалъ такое загадочное лицо. У нея есть умъ, но она имъ не пользуется. Насколько я могъ замѣтить, ея образованіе ниже средняго. Она толкуетъ объ охотѣ и о лошадяхъ и разговоръ ея переполненъ выраженіями, которыхъ, безъ сомнѣнія, нѣтъ въ англійскомъ словарѣ, — по крайней мѣрѣ, насколько я знакомъ съ нимъ. Она могла-бы быть умнѣе, еслибъ захотѣла, но не захочетъ потому, что природа не надѣлила ее одной изъ самыхъ могущественныхъ страстей. У нея нѣтъ честолюбія, она совершенно довольна своей повседневной жизнью и не стремится къ чему-нибудь высшему.
Странно, что благая природа такъ капризна. Одному она даетъ честолюбіе и никакихъ талантовъ; этой дѣвушкѣ дала таланты и ни капли честолюбія.
Вечеромъ я замѣтилъ, что миссъ Гаркнессъ что-то не взлюбила меня. Она довольно мила и вѣжлива, но избѣгаетъ моего взгляда и, повидимому, чувствуетъ себя неловко, когда я обращаюсь въ ней. Должно быть мои манеры такъ на нее дѣйствуютъ. Ученыя занятія — плохая школа свѣтскихъ манеръ и я всегда стѣсняюсь въ присутствіи женщинъ. Я замѣтилъ также, что у нея нѣтъ души — по крайней мѣрѣ по отношенію въ музыкѣ. Когда я игралъ мою фантазію, она ее прервала какимъ-то замѣчаніемъ насчетъ охоты. Ба! сердиться тутъ нечего! а все таки мое самолюбіе было оскорблено. Я думалъ, что моя игра очаруетъ всѣхъ, — оказалось, что она не дѣйствуетъ на эту дѣвушку. Если бы стоило ненавидѣть кого нибудь, то я возненавидѣлъ бы ее. Ея натура совершенно противуположна моей и мы чувствуемъ естественное отвращеніе другъ въ другу. Странно, что я никогда не испыталъ этого раньше. Надо подавить это нелѣпое чувство, такъ какъ мнѣ придется видѣть ее почти ежедневно въ теченіе шести мѣсяцевъ. Всѣ мои мысли сосредоточены на «Жиральдѣ». Завтра, въ это время я буду знать составъ питья и… Пойду къ нимъ завтра и узнаю тайну…
Профессоръ Бранвель закрылъ свой дневникъ и раздѣлся, чтобы лечь въ постель. Прежде чѣмъ потушить лампу онъ подошелъ въ конторкѣ и досталъ изъ нея флаконъ съ безцвѣтной жидкостью. Отливъ изъ него три капли онъ выпилъ ихъ. Затѣмъ снова спряталъ флаконъ, улегся въ постель, и вскорѣ виталъ въ царствѣ грезъ, вызванныхъ чудесной силой эликсира.
Я стою подъ пологомъ безлунной и беззвѣздной ночи, освобожденный отъ земной оболочки — символа смерти. Моя безсмертная часть отдѣлилась отъ смертной; я безтѣлесный духъ, безъимянный и бездушный, потому что я самъ душа. Ничего земного не осталось во мнѣ; я состою изъ эфирной субстанціи, которую Богъ вдохнулъ въ человѣка. У меня нѣтъ чувствъ, физическихъ или духовныхъ, я голая человѣческая душа, гражданинъ вселенной, участникъ вѣчности. Время распахнуло передо мною завѣсу прошлаго и я вхожу въ его чертоги, чтобы блуждать по многолюднымъ заламъ и созерцать пышный калейдоскопъ человѣчества и чудные переливы красокъ, которые пестрая суета жизни отбросила на бѣлую поверхность вѣчности.
…Я стою среди обширной арены Колизея и вижу надъ собой ряды кровожадныхъ римлянъ, глядящихъ волчьими глазами на окровавленный песокъ. Съ безоблачнаго, блѣдно голубого неба льются потоки свѣта, пробиваясь сквозь пологъ, растянутый надъ головами народа. Вотъ Горацій, только что вернувшійся съ своей Сабинской фермы, бесѣдуетъ съ Меценатомъ; Виргилій, съ улыбкою на спокойномъ лицѣ — слушаетъ остроумный и колкій разговоръ Катулла-Рочестера своего времени, который забавляетъ своенравную Лезбію замѣчаніями насчетъ зрителей. И онъ, властитель міра, увѣнчанный розами, смотритъ съ яснымъ лицомъ на длинный рядъ гладіаторовъ. Ave Caesar!.. Битва начинается… битва Титановъ… Я вижу, какъ сверкаютъ ихъ глаза… какъ сыплются искры съ ихъ щитовъ при каждомъ ударѣ. Фортуна, своенравная какъ женщина, расточаетъ свои милости то одному, то другому… Вотъ одинъ упалъ… торжествующій противникъ стоитъ надъ нимъ и обводитъ глазами публику, ожидая приговора… Habet!.. И кровь побѣжденнаго льется на песокъ арены — ненасытный, какъ владыка міра…
…Неужели это Аѳины, сердце Греціи… блистающія какъ брилліантъ среди зеленыхъ холмовъ… сборный пунктъ лучшихъ умовъ древности?.. Широкія бѣлыя улицы, насмѣшливая толпа, оживленная чисто аристофановскимъ юморомъ… споры философовъ и ихъ учениковъ подъ портиками, богоподобныя фигуры юношей, идущихъ въ гимназію… Да, это духовная столица міра… Огромный театръ съ полукругомъ оживленныхъ лицъ, очарованныхъ торжественнымъ великолѣпіемъ «Агамемнона»… Какъ хорошо!.. бурная рѣчь Клитемнестры… могучее краснорѣчіе царя народовъ… дикій крикъ Кассандры, отступающей съ пророческимъ ужасомъ отъ окровавленнаго треножника… Хоръ…
(Далѣе почеркъ въ дневникѣ становится совершенно неразборчивымъ).
Привѣтствую тебя царица съ бѣлоснѣжною грудью и огненными глазами… Куда ты смотришь такъ жадно съ могучихъ стѣнъ Трои?.. Елена… прекраснѣйшая изъ женщинъ, твоя роковая красота покорила гордыя башни Иліона. Не думаешь ли ты, что огонекъ, свѣтящійся вдали точно кровавая звѣзда, мерцаетъ въ шатрѣ твоего оскорбленнаго супруга…
…Посылаетъ погребальный костеръ Патрокла и мрачный Ахиллъ смотритъ гнѣвными глазами на виднѣющіяся вдали стѣны Трои… Близокъ конецъ, о, царица… Твоя роковая краса навлекла гибельна Иліонъ… и судьба уже изрекла неотвратимое fiat… Горе! горе!
…Хитроумный Улиссъ, скажи мнѣ, куда ты стремишься?.. Въ Итаку!.. Отталкивай корабли отъ троянскихъ береговъ… Распускай паруса для десятилѣтнихъ скитаній, и поплывемъ по бурнымъ пучинамъ опаснаго моря въ твоему родному острову… Какъ бурлитъ и пѣнится безбрежное море. Что за пурпурная полоса виднѣется вдали… Лотофаги… (Здѣсь дневникъ невозможно разобрать). Вонъ нимфы играютъ въ кристальныхъ водахъ… сверкаютъ ихъ бѣлыя тѣла, окутанныя прядями распущенныхъ волосъ… Итака… Причаливай въ желанному берегу, гдѣ ожидаетъ тебя вѣрная Пенелопа… Ахъ, Итака!..
…О, звуки музыки… легкіе шаги дѣвушекъ-рабынь, разносящихъ цвѣты… варварскій блескъ пурпура и золота… воинственныя фигуры римскихъ солдатъ… и она — нильская змѣйка — идетъ къ своему любовнику-римлянину… А, Клеопатра… Египтянка… Онъ съ яснымъ лицомъ простираетъ въ тебѣ руки, онъ покоритъ міръ для тебя, чернобровая цыганка… Слышишь, какъ гремитъ музыка… Онъ идетъ… Антоній.
…Египетъ, таинственный и чудесный, окутанный сѣдымъ туманомъ древности… Длинные ряды дворцовъ… вереницы раскрашенныхъ фигуръ по стѣнамъ… загадочные іероглифы… Подними покрывало, скрывающее твое лицо, о, Изида… Вонъ сфинксы въ торжественномъ молчаніи смотрятъ широко открытыми глазами на таинственныя пирамиды… О, таинственный Египетъ… Привѣтъ вамъ… Озирисъ… Тотъ…
(Здѣсь дневникъ становится неразборчивымъ).
…Звучатъ бубны; Маріамъ, пророчица Господа, поетъ побѣдную пѣснь, а ея великій братъ возвышается надъ освобожденнымъ Израилемъ… Голгофа… Крестъ… Кто виситъ на немъ, неподвижный и безжизненный… Вечернее небо алѣетъ и крестъ нависъ надъ Іерусалимомъ, какъ громовая туча… Такъ это правда… то, что я считалъ басней… Ты умеръ за человѣчество, Христосъ?.. О, не поднимай отягченныхъ скорбью глазъ, Назарянинъ… Какъ струится кровь изъ-подъ Твоего терноваго вѣнца… Пророкъ… Христіанство… Я въ безконечномъ пространствѣ… въ центрѣ вселенной… среди зарождающихся міровъ… Неужели эта огненная масса — земля?.. Я у вратъ мірозданія… Открывайтесь… Богъ!.. Огонь!.. Хаосъ!..
Наступаетъ утро и спящій пробуждается къ дѣйствительной жизни.
VI.
Послѣдній ингредіентъ элексира.
править
болѣе рѣдкое, чѣмъ всѣ ароматы востока.
Филиппа сидѣла у окна столовой въ охотничьемъ платьѣ. Она собиралась на охоту съ лордомъ Долчестеромъ и ожидала его прихода съ нѣкоторымъ нетерпѣніемъ, такъ какъ ей хотѣлось поскорѣй взобраться на сѣдло. Она читала «Поле», свою любимую газету, нерѣдка поглядывая на часы или наклоняясь погладить собаку, лежавшую у ея ногъ. Наконецъ она встала, бросила газету на полъ и пошла на террасу въ сопровожденіи собаки.
Было холодное, ясное утро; дулъ свѣжій вѣтерокъ, отъ котораго разгорались щеки Филиппы. На террасѣ собралась стая голубей, но при видѣ Филиппы они улетѣли и закружились бѣлыми пятнами въ холодномъ синемъ небѣ. Миссъ Гаркнессъ полюбовалась на это зрѣлище, а затѣмъ, ущипнувъ собаку за ухо, принялась разговаривать сама съ собой.
— Что за несносный человѣкъ этотъ Джэкъ; вѣчно опаздываетъ; вотъ уже полчаса противъ назначеннаго времени. Папа работаетъ; пойду, поздороваюсь съ нимъ.
Окно библіотеки было отворено: она вскочила въ него и подошла въ отцу. Онъ сидѣлъ за столомъ, углубившись въ какую-то книгу, и съ растеряннымъ выраженіемъ уставился на нее, когда она дотронулась до его плеча.
— Вѣчно за работой папа, — сказала она. — Почему бы тебѣ не съѣздить на охоту вмѣсто того, чтобы корпѣть цѣлый день надъ этими пыльными старыми книгами.
— Богъ мой, Филиппа, что ты говоришь, — отвѣчалъ онъ недовольнымъ тономъ. — Стану я терять время? Притомъ же профессоръ Бранведь обѣщалъ зайти сегодня.
Филиппа молча повернулась и пошла на террасу, гдѣ остановилась въ глубокой задумчивости, машинально ощипывая листики кипариса. Собака улеглась подлѣ нея, уткнулась мордой въ лапы и, полузакрывъ одинъ глазъ, слѣдила другимъ за своей госпожей. Мысли миссъ Гаринессъ были не особенно пріятнаго свойства. Она совсѣмъ забыла про нѣмца, и замѣчаніе отца напомнило ей о существованіи этого непріятнаго господина. Было въ немъ что-то такое, что крайне не нравилось ей. Не отличаясь особенной силой воображенія, она, однако, чувствовала на себѣ магнетическую силу его глазъ и снова подумала о Бристобели.
— Хорошо, что я уѣду на цѣлый день, — пробормотала она, — вѣроятно, онъ уйдетъ до моего возвращенія, если, конечно, отецъ не пригласитъ…
— Филь! Филь! — крикнулъ чей-то голосъ почти подъ ея ногами и, взглянувъ внизъ, она увидѣла своего милаго верхомъ на великолѣпномъ конѣ, красиваго и свѣжаго, какимъ и подобаетъ быть молодому британцу, проскакавшему пять миль въ холодное утро, въ надеждѣ увидѣть свою возлюбленную въ концѣ пятой мили.
— Какъ ты поздно, Джэкъ! — воскликнула она, сбѣгая внизъ. — Я дожидалась около часа.
— Не могъ вырваться, — отвѣчалъ лордъ Дольчестеръ, слѣзая съ коня и съ гордостью глядя на прекрасное оживленное лицо. — Управляющій хотѣлъ посовѣтоваться со мною и я насилу отдѣлался отъ него.
Это объясненіе было принято довольно снисходительно и Джэкъ, передавъ груму поводья своей лошади, приготовился помочь Филиппѣ сѣсть на коня.
Она весело засмѣялась, поставила ножку на его руку и въ слѣдующее мгновеніе была уже въ сѣдлѣ. Затѣмъ собрала поводья и ударила лошадь хлыстомъ, отчего та завертѣлась на мѣстѣ.
— Готова ты, Филь? — спросилъ лордъ Дольчестеръ, только вскочившій на коня.
— Да, да, сэръ, — и они помчались по аллеѣ, возбуждая удивленіе въ грумахъ своимъ искусствомъ.
— Рѣдкая парочка, — сказалъ одинъ грумъ другому.
— Да, лучше не найдешь во всемъ округѣ, — и они со смѣхомъ ушли въ домъ.
Тотчасъ за воротами парка, миссъ Гаркнессъ и ея милый встрѣтили профессора Бранкеля. Сердце Филиппы дрогнуло, когда она встрѣтилась съ его огненными глазами.
— Добраго утра, миссъ Гаркнессъ, — сказалъ профессоръ, — вы уже принялись за свое любимое занятіе. Я къ сэру Гильберту.
— Вы найдете его въ библіотекѣ, — сказала Филиппа, холодно кивнувъ головой, тогда какъ Дольчестеръ ограничился короткимъ «здравствуйте».
Профессоръ съ усмѣшкой смотрѣлъ, какъ они ѣхали смѣясь и распѣвая, и чувство зависти въ ихъ счастью, смутивши сатану при видѣ Адама и Евы, шевельнулось въ его сердцѣ.
Чувство это, впрочемъ, быстро разсѣялось и, пожавъ плечами, онъ пошелъ дальше.
Его немедленно впустили въ библіотеку, владѣлецъ которой нетерпѣливо дожидался его прихода.
— А, профессоръ! — сказалъ онъ, горячо пожавъ ему руку. — Добро пожаловать, я желалъ бы выяснить одинъ темный пунктъ; но сначала долженъ показать вамъ мое сокровище.
Профессоръ охотно согласился, такъ какъ и онъ почувствовалъ радость библіомана, опустившись среди этихъ книжныхъ богатствъ. Цѣлый день они разсматривали сокровища на полкахъ; позавтракали кое-какъ, на скорую руку, торопясь вернуться къ духовному пиршеству. Сэръ Гильбертъ почуялъ въ профессорѣ своего брата и до вечера излагалъ ему свои любимыя теоріи. Все это время хитрый профессоръ думалъ о «Жиральдѣ», но не спрашивалъ о немъ, опасаясь, что излишняя поспѣшность съ его стороны возбудитъ подозрѣніе въ ревнивомъ сердцѣ книжнаго червя. Онъ навелъ разговоръ на тему, которую баронетъ затронулъ въ моментъ его прихода.
— Вы хотѣли выяснить какой-то пунктъ, — сказалъ онъ, пристально взглянувъ на сэра Гильберта.
— Да, да, — подхватилъ баронетъ, — насчетъ открытія философскаго камня. Можете вы указать мнѣ какое нибудь хорошее сочиненіе объ этомъ предметѣ.
— Да вотъ напримѣръ «Жиральдъ», — сказалъ профессоръ, сердце котораго усиленно забилось.
— Но вѣдь онъ малоизвѣстный химикъ, — возразилъ сэръ Гильбертъ.
— Въ устрицахъ можно найти жемчугъ, — спокойно отвѣчалъ профессоръ, — этотъ малоизвѣстный химикъ даетъ лучшее описаніе философскаго камня, какое мнѣ случалось читать.
— Я думалъ, что вы не читали «Жиральда», — замѣтилъ сэръ Гильбертъ.
Профессоръ почувствовалъ себя на опасной почвѣ.
— Да, — отвѣчалъ онъ холодно, — но я сужу по цитатамъ, которыя мнѣ встрѣчались у другихъ авторовъ.
— Такъ я принесу книгу и вы мнѣ укажете мѣста, относящіяся къ этому предмету, — отвѣчалъ сэръ Гильбертъ и отправился за книгой.
Профессоръ съ замирающимъ сердцемъ дожидался его возвращенія, сидя въ креслѣ у письменнаго стола. Наконецъ-то его желанія исполняются и черезъ нѣсколько минутъ онъ узнаетъ названіе завѣтнаго снадобья. Баронетъ вернулся и положилъ на столъ старую желтую книгу, первый томъ которой лежалъ въ Гейдельбергской библіотекѣ профессора. Онъ взялъ книгу, сталъ небрежно перелистовывать ее, едва скрывая внутреннюю дрожь.
— Не мѣшало бы достать еще фонъ-Гельма, — сказалъ онъ, взглянулъ на баронета. — Я думаю, что онъ окажется для насъ полезнымъ.
Сэръ Гильбертъ поспѣшилъ исполнить его просьбу, и профессоръ оставшись одинъ, поднесъ «Жиральда» къ окну, развернулъ на десятой страницѣ, отыскалъ четвертую строчку сверху и провелъ по ней пальцемъ до пятаго слова:
— Кровь дѣвушки…
Когда сэръ Гильбертъ вернулся, Бранвель стоялъ у окна, перелистывая книгу. Протягивая ему фонъ-Гельма, баронетъ взглянулъ на него и отшатнулся:
— Боже мой! что съ вами?
Холодный блескъ заходящаго солнца озарялъ лицо нѣмца, тогда какъ остальное тѣло его находилось въ тѣни. Лицо это было блѣдно какъ смерть, покрыто каплями пота, и съ своими густыми бровями, всклоченными волосами, тонкими насмѣшливыми губами казалось воплощеніемъ врага человѣческаго рода — современнаго Мефистофеля. Услышавъ слова баронета, онъ повернулся къ нему съ холодной улыбкой и лицо его быстро приняло обычное выраженіе.
— Небольшая дурнота, — сказалъ онъ, возвращаясь къ столу, — теперь прошло.
Баронетъ недовѣрчиво взглянулъ на него и предложилъ выпить вина, подкрѣпиться.
— Благодарю васъ, не нужно, — отвѣчалъ профессоръ. — Со мной случаются иногда такіе припадки. Но теперь я совершенно оправился. Вотъ, я нашелъ мѣсто, относящееся въ философскому камню. — Вскорѣ они углубились въ книгу.
Профессоръ отказался отъ обѣда, сказавъ, что онъ уже приглашенъ и ушелъ домой. Тутъ онъ вошелъ въ спальню и, доставъ дневникъ, принялся писать.
Ноября 15. — Наконецъ-то я разрѣшилъ задачу, которая занимала меня столько дней. Я досталъ второй томъ «Жиральда» и, отыскавъ указанную страницу, убѣдился, что недостающее снадобье — «кровь дѣвушки». Чтобы довершить силу эликсира, я долженъ примѣшать къ нему кровь сердца невинной дѣвушки. Это ужасное снадобье и трудно мнѣ будетъ достать его, но не отступлюсь отъ своей цѣли, потому что мой долгъ — довести элексиръ до полнаго совершенства. Но гдѣ же мнѣ достать кровь дѣвушки?
Убійство вообще карается смертной казнью. Ба! Какое маѣ дѣло! Убійство ради науки не убійство. Если бы оказалась нужной моя кровь, я не медлилъ бы ни минуты, но съ радостью отдалъ бы ее, чтобъ довершить великое открытіе. Для того, чтобы вырвать тайну у великой матери, природы, нужно умилостивить ее жертвами. Сколько людей было убито ради гораздо менѣе важныхъ цѣлей. Дочь Агамемнона была принесена въ жертву роднымъ отцомъ для умилостивленія Артемиды, а я… неужели я поколеблюсь принести въ жертву женщину на алтарѣ науки? Тысячу разъ нѣтъ! Дѣло науки должно подвигаться впередъ хотя бы даже цѣною человѣческихъ жертвъ, и я, которому судьба предназначила открыть міру эту тайну, — я не отступлю передъ своей задачей.
Все готово: алтарь, жрецъ и жертва, потому что миссъ Гаркнессъ суждена честь отдать кровь своего сердца для великаго открытія. Я рѣшилъ, что она умретъ, и какая честь можетъ быть выше! Бросаются же индусскія дѣвушки подъ колесницу своего бога; такъ неужели англичанка побоится умереть ради науки? Я не могу открыть ей эту тайну: въ душѣ ея такъ мало честолюбія, что она не пойметъ величія своей роли и, безъ сомнѣнія, откажется. Я долженъ заманить ее къ себѣ и убить.
Это ужасно, слова нѣтъ, но если гдѣ примѣнимо іезуитское правило: «цѣль оправдываетъ средства» — такъ именно въ данномъ случаѣ. Если бы я вѣрилъ въ Верховное Существо, я умолялъ бы его о помощи, но я не вѣрю и потому преклоняю колѣни передъ тобой, о, наука, и прошу тебя помочь мнѣ. Кровь одной этой дѣвушки принесетъ человѣчеству больше пользы, чѣмъ кровь тысячъ убитыхъ при Марафонѣ или Ватерлоо.
VII.
Вольфденъ.
править
Умоляю васъ, будьте осторожны; въ
этомъ домѣ водятся духи,
Каждый шагъ пробуждаетъ сотни враговъ,
Это былъ странный, старый домъ, выстроенный изъ дикаго камня и почти сплошь заросшій темно-зеленымъ плющемъ. Мѣстами камни разсѣлись и растрескались отъ времени, такъ что держались только благодаря обвивавшимъ ихъ вѣткамъ. Вообще это былъ красивый, живописный домъ, выстроенный въ Елизаветинскомъ стилѣ, съ узкими стрѣльчатыми окнами, высокими трубами причудливой формы и башенками по угламъ. Подъ крышей, гдѣ ласточки ежегодно вили гнѣзда, надъ большими дубовыми дверями, по краямъ оконъ — всюду виднѣлись уродливыя лица, вырѣзанныя изъ камня, казалось, домовые выглядываютъ изъ заброшеннаго дома. Трава зеленѣла въ щеляхъ между каменными плитами на балконѣ; широкій дворъ заросъ чертополохомъ, всюду виднѣлась сѣроватая плѣсень. Ставни, сорванныя вѣтромъ, валялись въ травѣ подъ окнами, другія висѣли на петляхъ, качаясь и скрипя при каждомъ порывѣ вѣтра. Когда-то этотъ домъ отличался роскошнымъ убранствомъ и низкіе потолки широкихъ комнатъ были украшены превосходной живописью. Но широкія дубовыя лѣстницы, по которымъ поднималось столько поколѣній, покрылись слоемъ пыли, и луна, заглядывая въ росписныя окна, видѣла только пустыя комнаты. Но не одна заброшенность этого дома дѣлала изъ него предметъ ужаса для мѣстнаго населенія. Говорили, что надъ нимъ тяготѣетъ проклятіе, потому что владѣлецъ его удавился, устроивъ въ послѣдній разъ оргію на остатки своего состоянія. Въ обширной обѣденной залѣ до сихъ поръ висѣлъ обрывокъ веревки, на которой онъ окончилъ свою жизнь. Сюда пришелъ онъ послѣ той послѣдней ужасной оргіи — выпивъ до дна кубокъ жизни и почувствовавъ горечь ея осадка — пришелъ и самовольно переселился въ иной міръ. Говорили, что его духъ является по ночамъ на мѣсто прежнихъ безумствъ и оплакиваетъ прошлое, котораго уже не передѣлаешь. Но свѣтъ, являвшійся передъ его приходомъ, былъ по всей вѣроятности блескъ луны сквозь цвѣтныя окна, а вѣтеръ, завывавшій въ опустѣлыхъ комнатахъ, принимали за голосъ духа. Однако, крестьяне возмущались такими объясненіями и твердо вѣрили, что, вопреки всѣмъ увѣреніямъ современной науки, духи существуютъ и одинъ изъ нихъ посѣщаетъ Вольфденъ. По смерти послѣдняго сквайра имѣніе перешло къ нему и домъ былъ заброшенъ и запущенъ. Никто не соглашался нанять его, даже въ нашъ скептическій вѣкъ, такъ какъ мѣстность была болотистая и туманная. Когда нѣмецкій профессоръ поселился въ немъ, всѣ удивлялись его смѣлости, а деревенскія кумушки разсказывали шепотомъ, что онъ самъ знакомъ съ чернокнижіемъ и потому не боится обитателей Вольфдена. Суевѣріе находило много послѣдователей среди этихъ пустынныхъ холмовъ, и чужестранецъ, такъ рѣзко отличавшійся отъ мѣстныхъ жителей, возбуждалъ не мало страшныхъ подозрѣній. Профессоръ не занималъ всего дома, но только нѣсколько комнатъ въ правомъ крылѣ. Надъ его квартирой находилась восьмиугольная комната, которую онъ превратилъ въ лабораторію для какихъ-то химическихъ опытовъ. Свѣтъ виднѣлся въ этой комнатѣ далеко за полночь, потому что профессоръ больше любилъ работать по ночамъ, чѣмъ днемъ. Цѣлый день онъ возился въ библіотекѣ, помогая баронету составлять «Исторію химіи». Сэръ Гильбертъ былъ единственный человѣкъ въ замкѣ, съ которымъ профессоръ оставался въ дружескихъ отношеніяхъ. Филиппа явно избѣгала его, да и лордъ Дольчестеръ не скрывалъ своей антипатіи, на которую профессоръ отъ всего сердца отвѣчалъ тѣмъ же. Профессоръ постоянно слѣдилъ за Филиппой, выжидая случая заманить ее въ себѣ, такъ какъ твердо рѣшился исполнить свой планъ, — убить дѣвушку и добыть необходимый ингредіентъ. Филиппа постоянно встрѣчала упорный взглядъ его магнетическихъ глазъ, блиставшихъ какъ двѣ зловѣщія звѣзды, отравлявшія ея жизнь своимъ дурнымъ вліяніемъ. Она начала худѣть и блѣднѣть подъ этимъ постояннымъ надзоромъ. Природа не могла выносить такого напряженія, и Филиппа убѣдилась наконецъ, что заболѣетъ, если не избавится отъ профессора. Тогда она приняла неожиданное рѣшеніе, о которомъ сообщила Джэку:
— Джэкъ, — сказала она однажды вечеромъ, когда они сидѣли одни въ гостиной, а профессоръ съ сэромъ Гильбертомъ толковали о научныхъ вопросахъ за бутылкой вина, — вѣришь ты въ дурной глазъ.
Лордъ Дольчестеръ, лѣниво смотрѣвшій на огонь, встрепенулся.
— Господи, Филиппа, что за странныя у тебя мысли? — сказалъ онъ недовольнымъ тономъ.
— Я думаю, что у профессора дурной главъ, — продолжала она торжественно. — Всякій разъ, когда я взгляну на него, я встрѣчаю его взглядъ.
— Предоставь мнѣ раздѣлаться съ нимъ и я выбью ему глаза, — свирѣпо сказалъ Джэкъ.
— Не говори глупостей, — возразила Филиппа, ничуть не тронутая этимъ великодушнымъ предложеніемъ, — онъ другъ папа.
— Онъ, однако, не остановился у васъ, — сердито отвѣчалъ Дольчестеръ, пожавъ своими широкими плечами.
— Это все равно, — спокойно отвѣчала Филиппа, — онъ просиживаетъ у насъ по цѣлымъ днямъ. Но вотъ что я тебѣ скажу, Джэкъ, — я больше не могу выносить этого, я заболѣю.
— Да, ты что-то похудѣла, — сказалъ Джэкъ, окидывая ее безпокойнымъ взглядомъ.
— Поэтому я рѣшилась уѣхать въ Лондонъ къ теткѣ Гертрудѣ.
— О!
Лордъ Дольчестеръ вздрогнулъ. Онъ очень хорошо помнилъ эту почтенную матрону съ высокимъ лбомъ и римскимъ носомъ, такъ какъ она преслѣдовала его въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ, проча его въ мужья одной изъ своихъ дочерей, которыя также обладали высокими лбами и римскими носами.
— Не ворчи гримасъ, Джэкъ, — сказала Филиппа, знавшая отъ него о преслѣдованіяхъ, которымъ онъ подвергался со стороны ея кузинъ, — ты можешь остаться здѣсь.
— О, объ этомъ я не думаю, — возразилъ Дольчестеръ. — Я не боюсь, теперь я женихъ.
— Джэкъ, — торжественно сказала его возлюбленная, лукаво сверкнувъ глазами, — умоляю тебя, не доставляй моимъ кузинамъ случая отнять у меня твое сердце. Ты знаешь, что наше обрученіе не можетъ служить помѣхой, а до какого совершенства довели онѣ искусство плѣнять мужчинъ, — о, лордъ Дольчестеръ!
— Пусть попробуютъ, — отвѣчалъ Джэкъ, весело смѣясь при этой идеѣ — я готовъ рискнуть, Филь.
Такъ и рѣшили. Филиппа написала теткѣ, и получила отъ нея нѣжнѣйшій отвѣтъ, въ которомъ сообщалось, что тетка будетъ ей душевно рада, и что на зиму онѣ ѣдутъ въ Южную Францію; поѣдетъ-ли съ ними милая Филиппа? Милая Филиппа готова была ѣхать на сѣверный полюсъ, лишь-бы избавиться отъ ужасныхъ глазъ профессора. И такъ она принялась укладываться и назначила день отъѣзда.
Вольфденъ, ноября 22. — Не везетъ мнѣ съ элексиромъ! Я, также далекъ отъ исполненія моихъ желаній, какъ и прежде. Миссъ Гаркнессъ упорно избѣгаетъ меня и я не могу найти случая остаться съ ней наединѣ. Ея проклятый любовникъ всегда съ ней и, какъ я подозрѣваю, не поколеблется нанести мнѣ личное оскорбленіе. Онъ ненавидитъ меня и нисколько не старается скрыть этого. Это грустно, потому что мѣшаетъ исполненію моего плана. Въ довершеніе моихъ затрудненій, она собирается уѣхать въ Южную Францію, гдѣ, по ея словамъ, останется надолго. Я же не могу остаться въ Англіи болѣе полугода; и такъ, если она уѣдетъ, я, по всей вѣроятности, потеряю ее изъ вида. Впрочемъ, еще недѣлю она пробудетъ здѣсь; надо придумать какой нибудь способъ добиться моей цѣли. Мнѣ часто приходитъ въ голову, что если я убью ее, то буду имѣть дѣло съ законами Англіи. Законъ не симпатизируетъ священному дѣлу науки и повѣситъ меня за убійство (какъ онъ назоветъ мой поступокъ) также спокойно и безпристрастно, какъ обыкновеннаго преступника. Приходится примириться съ этимъ; если я хочу пополнить великое открытіе, то долженъ сдѣлаться жертвой закона. Но мое открытіе будетъ жить; и меня будутъ помнить, какъ мученика науки. Я завѣщаю мой дневникъ, если меня приговорятъ къ повѣшенію за принесеніе этой дѣвушки въ жертву наукѣ, какому нибудь ученому моей родины; онъ издастъ его и всѣ увидятъ, какъ постепенно дошелъ я до увѣнчанія дѣла моей жизни. Меня будутъ чтить, какъ мученика; и такъ я не отступлю передъ поступкомъ, который предастъ меня въ руки закона. «Кровь мучениковъ — сѣмя церкви»; такъ и моя смерть только средство сообщить міру тайну элексира, благодаря которому люди будутъ знать и прошедшее и настоящее и будущее. Они получатъ возможность предотвращать отъ міра бѣдствія, которыя обрушились бы на него, еслибъ будущее оставалось темнымъ. Что значатъ ничтожныя физическія страданія въ сравненіи съ великолѣпной будущностью, которая предстоитъ міру благодаря мнѣ. Я рѣшился — я готовъ погибнуть мученикомъ науки, жертвой невѣжества, и на моей могилѣ будетъ написано только одно слово: «Recurgam»!
Разъ! съ сосѣдней колокольни доносятся тяжелые гулкіе удары. Полночь. Въ этотъ часъ духи посѣщаютъ землю. Они встаютъ изъ земныхъ могилъ; скелеты убійцъ спускаются съ висѣлицъ; души богачей выходятъ изъ склеповъ. Воздухъ наполненъ ими; ихъ безтѣлесныя формы кружатся въ немъ какъ осенніе листья.
Вольфденъ угрюмый и мрачный покоится въ сіяніи луны; миріады звѣздъ смотрятъ на него, но не могутъ разсѣять окутывающей его тѣни. А его жилецъ, — присоединился ли онъ къ духамъ, рѣющимъ въ воздухѣ или мечтаетъ объ исполненіи своего отвратительнаго замысла? Сумасшедшій онъ? Его могучій элексиръ — порожденіе разстроеннаго мозга? Или онъ въ самомъ дѣлѣ геній и сдѣлалъ великое открытіе?
Какъ тиха ночь; слышится только ропотъ рѣки, катящей свои волны въ безбрежное море. Нѣсколько барокъ виднѣются на ней: черныя, неуклюжія массы, точно повисшія въ центрѣ огромнаго моря между усѣяннымъ звѣздами небомъ вверху и его отраженіемъ внизу. Крикъ совы раздается съ колокольни, въ отвѣтъ ему слышится другой изъ Вольфдена, затѣмъ колоколъ: разъ! два! Поднялся вѣтеръ; колоколъ пробудился и заунывные, дикіе звуки разнеслись среди пустынныхъ холмовъ. Какъ загудѣло въ обѣденной залѣ! Обрывокъ веревки закачался взадъ и впередъ. Духъ стараго сквайра что-то не является сегодня. Ставни затряслись, заскрипѣли на ржавыхъ петляхъ; вотъ одна оборвалась, рухнула внизъ и вѣтеръ понесся далѣе, какъ будто радуясь своему дѣлу. Виррр… какъ загудѣло въ трубѣ… лабораторія… какая армія стклянокъ, какіе странные кабалистическіе аппараты. Въ печкѣ еще тлѣютъ угли… Какъ они вспыхнули и заискрились, точно гнѣвный глазъ Циклопа. Пойдемте внизъ по старинной дубовой лѣстницѣ, на которую луна бросаетъ кровавый отблескъ сквозь цвѣтныя стекла. Вотъ и спальня профессора. Блѣдный лучъ мѣсяца освѣщаетъ его лицо. Какъ оно блѣдно, какимъ мертвеннымъ кажется въ рамкѣ черныхъ волосъ, разбросанныхъ по подушкѣ. Какъ судорожно стиснуты его руки! Тѣнь пробѣгаетъ по его лицу. Что это духъ возвращается въ тѣло? или тучка прошла передъ луной. Сумасшедшій онъ? Неужели за этимъ высокимъ лбомъ роятся только безумныя грезы разстроеннаго мозга? Кто знаетъ? Только время разрѣшитъ эту загадку. Оставимъ его съ его грезами и фантазіями. Уйдемъ въ морю, гдѣ огромные корабли разсѣкаютъ сѣдыя волны. Дальше, дальше! Смотрите, какъ тучи несутся по небу! какъ вздымаются сѣдые валы Атлантики. Вѣтеръ на просторѣ разгуливаетъ среди черныхъ тучъ, нависшихъ надъ пучинами океана.
VIII.
Въ лабораторіи.
править
Добрался до вершины своихъ желаній!
— Стой!— кричитъ Смерть,— и вотъ
Передъ самыми воротами Вольфдена стоялъ огромный кустъ боярышника и его обнаженныя отъ листьевъ вѣтви тряслись и качались во всѣ стороны подъ напоромъ ноябрьскаго вѣтра. Дождь лилъ какъ изъ ведра, небо одѣлось тучами и нигдѣ не было видно просвѣта, обѣщавшаго хорошую погоду.
Подъ кустомъ, стараясь укрыться отъ дождя, стояли лордъ Дольчестеръ и его fiancée. Они пошли гулять и гроза захватила ихъ у воротъ Вольфдена.
Джэкъ старался укрыть Филиппу подъ кустомъ, но они могли бы остаться и въ открытомъ полѣ, потому что защита была призрачная. До замка оставалось еще съ четверть мили, бури и конца не предвидѣлось, а укрыться можно было только въ Вольфденѣ, куда Филиппа ни за что не хотѣла идти.
— Я не пойду туда, пока тамъ живетъ этотъ ужасный человѣкъ.
— Я тоже не люблю его, — сердито отвѣчалъ Дольчестеръ — но стоитъ-ли тебѣ рисковать здоровьемъ изъ-за этого. У насъ даже нѣтъ зонтика. Вольфденъ ближайшее мѣсто, гдѣ мы можемъ укрыться; буря скоро пройдетъ, почему-бы не переждать ее тамъ.
Филиппа бросила кругомъ себя отчаянный взглядъ. Дождь лилъ не переставая; всюду виднѣлись лужи. На ней была шубка, но ноги ея промокли совершенно, такъ что въ концѣ концовъ она согласилась воспользоваться гостепріимствомъ профессора.
— Нищимъ не приходится быть разборчивыми, — сказала она съ досадой. — Пойдемъ, Мандуффъ.
Мандуффъ (иначе лордъ Дольчестеръ) отворилъ ворота и, пропустивъ Филиппу, захлопнулъ ихъ. Домъ выглядѣлъ еще угрюмѣе и пустыннѣе подъ дождемъ, но имъ нѣкогда было разсматривать его. Они поспѣшили къ подъѣзду и вскорѣ стояли передъ огромной дубовой дверью. Джэкъ изо всѣхъ силъ постучалъ молоткомъ и черезъ нѣсколько минутъ профессоръ самолично отворилъ имъ дверь. Онъ очень удивился при видѣ посѣтителей, и тутъ же рѣшилъ про себя привести въ исполненіе свой планъ.
— Пройдемте на верхъ въ мою лабораторію, — сказалъ онъ, пожимая руку Дольчестеру, которому эта любезность, повидимому, вовсе не доставила удовольствія, — эта единственная комната въ домѣ, въ которой есть огонь.
— Благодарю, я останусь здѣсь, — холодно сказала Филиппа, глядя изъ двери на потоки дождя.
— Позвольте вамъ замѣтить, миссъ Филиппа, — отвѣчалъ профессоръ, — что я немножко докторъ и предсказываю вамъ простуду, если вы останетесь здѣсь въ мокромъ платьѣ.
— Лучше пойдемъ, Филь, — вмѣшался Джэкъ, отряхиваясь какъ мокрая собака, — я тоже пойду.
Профессоръ остался очень доволенъ этимъ рѣшеніемъ и пошелъ впередъ, показывая путь въ лабораторію.
Это была восьмиугольная комната съ высокимъ стрѣльчатымъ окномъ съ разноцвѣтными стеклами, и огромной печью напротивъ него. Всюду виднѣлись аппараты и стклянки съ реактивами; на столикѣ лежали письменныя принадлежности.
Напротивъ входной двери виднѣлась другая, маленькая, крѣпкая, обитая желѣзными полосами; она была полуоткрыта, но за ней ничего не было видно.
Профессоръ ввелъ своихъ нежданныхъ гостей въ эту мастерскую науки и извинившись за безпорядокъ усадилъ Филиппу въ кресло передъ печью. Затѣмъ, поправивъ огонь, онъ спросилъ, не желаютъ-ли гости вина. Оба отказались и профессоръ сталъ придумывать способъ отдѣлаться отъ Дольчестера.
Джэкъ заинтересовался странными аппаратами, и сообразительный нѣмецъ, замѣтивъ это, началъ разсказывать ему о различныхъ опытахъ. Филиппа задумчиво глядѣла на огонь, въ то время, какъ они расхаживали взадъ и впередъ по комнатѣ. Случайно Дольчестеръ очутился передъ обитой желѣзомъ дверью.
— Что тамъ у васъ, профессоръ, — сказалъ онъ, отворяя ее настежъ.
У профессора засверкали глаза. Вотъ случай удалить Дольчестера.
— Посмотрите сами, — сказалъ онъ смѣясь.
Джэкъ, подстрекаемый любопытствомъ, вошелъ, а профессоръ затворилъ за нимъ дверь. Она была съ механическимъ затворомъ и захлопнулась съ рѣзкимъ звукомъ, который вывелъ Филиппу изъ задумчивости.
— Гдѣ лордъ Дольчестеръ? — сказала она вставая и оглядываясь съ безпокойствомъ.
— Тамъ, — отвѣчалъ профессоръ, указывая на дверь съ торжествующимъ смѣхомъ.
— Эй, профессоръ, выпустите меня, — крикнулъ Джэкъ, стуча въ дверь.
Профессоръ не обратилъ вниманія на его крикъ и подошелъ къ Филиппѣ.
— Отворите ему, профессоръ, — сказала она съ наружнымъ спокойствіемъ, котораго вовсе не чувствовала, такъ какъ пугалась блеска его глазъ. — Мы можемъ идти; буря стихла.
Профессоръ не отвѣчалъ, но открывъ ящикъ стола, досталъ изъ него длинный стальной ножъ и съ ужаснымъ смѣхомъ попробовалъ на пальцѣ лезвіе. Сердце Филиппы замерло; она готова была лишиться чувствъ, но собрала все свое мужество, и оправилась.
— Молодая леди, — медленно произнесъ профессоръ, глядя на нее съ торжествующей улыбкой. — Нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ я сдѣлалъ великое открытіе, но чтобы довершить его, требуется одна вещь. Именно, кровь невинной, чистой дѣвушки. Я выбралъ васъ для осуществленія этого великаго замысла. Ваша жизнь будетъ коротка, но слава вѣчна.
Филиппа содрогнулась при видѣ блестящаго лезвія и безумныхъ глазъ профессора.
— Великая честь, — продолжалъ онъ тѣмъ же безстрастнымъ тономъ, — оказать содѣйствіе дѣлу науки. Что значитъ смерть? Мгновенное страданіе и все кончено. Готовы ли вы?
Бѣдная дѣвушка шептала молитву и дико смотрѣла на сумасшедшаго.
— Вы были гостемъ въ домѣ моего отца, — сказала она рѣзкимъ голосомъ, который показался ей самой ненатуральнымъ. — Неужели вы рѣшитесь обагрить ваши руки кровью его дочери?
— Это великая честь, — повторилъ безумецъ съ той же улыбкой. — Готовьтесь.
Филиппа отступила къ окну при его приближеніи и оглянулась, ища какого нибудь оружія. На окнѣ подлѣ нея стояла большая бутыль съ какимъ-то реактивомъ. Въ обыкновенное время она не смогла бы поднять ее, но опасность удесятерила ея силы, и, схвативъ бутылку, она повернулась къ нѣмцу.
Теперь онъ стоялъ противъ печки и она видѣла огонь, пылавшій позади его.
— Еще шагъ и я брошу въ васъ этимъ, — крикнула она съ бѣшенствомъ, стискивая зубы.
— Это великая честь, — повторилъ онъ съ безумной улыбкой, и шагнулъ къ ней.
Она въ отчаяніи закрыла глаза и изо всѣхъ силъ швырнула въ него бутылкой. Задѣвъ за плечо сумасшедшаго бутылка заставила его пошатнуться, и пролетѣла въ печь. Раздался страшный взрывъ и Филиппа, падая въ обморокъ, успѣла только замѣтить столбъ пламени…
Между тѣмъ Джэкъ, чувствуя, что въ лабораторіи творится что-то неладное, колотилъ въ дверь какъ сумасшедшій, но убѣдившись, что она не поддается его усиліямъ, сталъ искать другого выхода.
Онъ находился въ узкой, длинной комнатѣ, на противуположномъ концѣ которой было небольшое окно, сквозь которое проходилъ слабый свѣтъ. Джэкъ бросился къ окну и распахнулъ его. Подъ нимъ оказался карнизъ, тянувшійся вокругъ всего дома, и отстоявшій отъ земли футовъ на двадцать. Но плющъ, обвивавшій стѣны, представлялъ естественную лѣстницу. Джэкъ не колебался ни минуты и быстро спустился внизъ. Какъ онъ добрался до земли — онъ и самъ не понималъ; но почувствовавъ подъ ногами terra firma, обѣжалъ домъ, ворвался въ дверь, которую профессоръ оставилъ открытой и бросился вверхъ по лѣстницѣ.
Дверь лабораторіи была заперта. Но она не могла противустоять его атлетической силѣ, и выбивъ ее плечомъ, онъ ворвался въ комнату, полную дыма. Онъ споткнулся на что-то валявшееся на полу и, нагнувшись, увидѣлъ тѣло профессора, лежавшее въ лужѣ крови.
Онъ съ крикомъ перескочилъ черезъ него и нашелъ Филиппу, въ обморокѣ, подъ окномъ, поднялъ ее на руки и понесъ внизъ по лѣстницѣ, громко призывая слугъ.
Когда они явились, онъ послалъ ихъ наверхъ, посмотрѣть, что такое съ профессоромъ и, положивъ Филиппу на диванъ, брызнулъ ей въ лицо водой. Она съ глухимъ стономъ открыла глаза и, увидѣвъ наклонившееся надъ ней лицо Джэка, съ судорожнымъ рыданіемъ уцѣпилась за его руку.
— О, Джэкъ, — прошептала она, — что случилось?
— Желалъ бы я знать это, — съ безпокойствомъ отвѣчалъ Джэкъ.
— Профессоръ хотѣлъ убить меня, — сказала она, глядя на него помутившимися глазами, — а я пустила въ него бутылью. Она упала въ огонь, послѣдовалъ взрывъ и больше я ничего не знаю.
Джэкъ ничего не сказалъ, но, велѣвъ слугамъ сходить за полиціей, отвезъ Филиппу домой.
Разумѣется эта исторія надѣлала шума. Профессору оторвало при взрывѣ часть черепа и смерть безъ сомнѣнія была мгновенная. Въ бутылкѣ, очевидно, заключалось какое нибудь взрывчатое вещество. Его похоронили въ Англіи, извѣстивъ о кончинѣ его родныхъ въ Германіи.
Сэръ Гильбертъ ужаснулся, узнавъ о случившемся и пришелъ къ заключенію, какъ и всѣ, впрочемъ, что нѣмецъ былъ сумасшедшій. Нервное потрясеніе не обошлось Филиппѣ даромъ, и она долго была больна.
Теперь она леди Дольчестеръ, обожаемая своимъ супругомъ.
Дневникъ профессора попалъ въ руки сэра Гильберта и Филиппа узнала изъ него страшную цѣпь событій, чуть не приведшихъ ее къ гибели.
Джэкъ гордится храбростью своей жены, но она не можетъ вспомнить безъ содроганія ужасную минуту, когда профессоръ открылъ ей свою тайну.
Примѣчаніе д-ра Эндрюса. — Я посѣтилъ сэра Гильберта Гаркнессъ и нашелъ въ его библіотекѣ дневникъ покойнаго профессора Бранкеля. Я прочелъ его и глубоко заинтересовался работой этого больного мозга. У сэра Гильберта оказался флаконъ съ чудеснымъ элексиромъ профессора; я анализировалъ эту жидкость и убѣдился, что ея главная составная часть была опій. Безъ сомнѣнія, онъ-то и порождалъ видѣнія и галлюцинаціи, описанныя въ дневникѣ. Дѣйствительно ли онъ нашелъ и разобралъ криптограмму, — я не знаю, но думаю, что то количество опія и другихъ веществъ, которыя онъ принималъ, должно было довести его до помѣшательства.
Судя по первой части его дневника, я склоненъ думать что въ немъ уже раньше были зародыши помѣшательства, которые развились подъ вліяніемъ элексира.
Я получилъ отъ сэра Гильберта позволеніе напечатать ту часть дневника, которая относится къ этому происшествію, и дополнилъ ее со словъ лэди Дольчестеръ и ея супруга.
Видѣніе, описанное въ V главѣ, показалось мнѣ особенно страннымъ. Повидимому это краткій отчетъ о его видѣніяхъ, набросанный, вѣроятно, тотчасъ по пробужденіи. Онъ написанъ наскоро и такимъ неразборчивымъ почеркомъ, что мѣстами я не могъ ничего понять.
Внутренняя работа человѣческой души всегда интересна, это обстоятельство въ связи съ странной цѣпью событій, связующихъ душу съ не здѣшнимъ міромъ, заставило меня обнародовать исторію, разсказанную выше. Безъ сомнѣнія, нѣтъ пословицы справедливѣе той, которая гласитъ: «Дѣйствительность страннѣе вымысла».