ТАБАКЕРКА.
правитьТы желаешь непремѣнно, любезный другъ, узнать, какъ препроводилъ я нынѣшній день? — вмѣсто отвѣта, и чтобы ты посмѣялся, посылаю тебѣ повѣствованіе о сегоднешнемъ произшествіи въ видѣ повѣсти.
— Точно, это его дѣло! сказала Катерина Власьевна, сидя за пяльцами, вооруженная двойными очками и дрожащею отъ досады рукою дошивая остальный шовъ своего рукодѣлья — точно его дѣло!
— Помилуйте, тетушка! воскликнула Груша оставивъ свою работу — да куда же ей дѣваться? Я какъ теперь помню, оставила ее на столѣ въ то время, какъ вы разговаривали, помните ли съ Федорой Федоровной.
— Ну, какъ не помнить? Да притомъ же, Груша, знаешь ли, что Лидинъ пришелъ въ то самое время, какъ мы разговаривали съ ней о покойномъ Генералѣ N. N. по милостяхъ, которыми осыпалъ онъ ихъ семейство, какъ она выдала дочь свою Машу замужъ, — а я-то!… Тутъ въ лицѣ Катерины Власьевны напряженіе мускулъ увеличилось: это означало всегдашнюю ея, закоренѣлую вражду къ зятю ея Лидину.
— Перестаньте маминька, сказала Надинька, жена Лидина, обвинять его въ такой бездѣлицѣ; что онъ любитъ шутишь и забавляться на счетъ другихъ, то это его привычка. Впрочемъ я увѣряю васъ, что этаго отъ него быть не можетъ: онъ никогда не сталъ бы прятать табакерку, которую сестрица такъ любитъ.
— Пустое, пустое! воскликнула Катерина Власьевна, возвысивъ голосъ, снявъ съ носа одни очки и нюхая табакъ; точно его дѣло — онъ вѣрно табакерку спряталъ, чтобъ ты помучилась искавши ее.
— я увѣряю васъ, маминька, что мой Орестъ этаго, право, не сдѣлаетъ.
— Ты…. ты…. вѣчная защитница своего мужа, закричала Катерина Власьевна, бросивъ иголку и вставъ съ своего мѣста, чтобъ выпитъ рюмку водки, постоянно и неизмѣняемо хранящейся у ней въ шкафѣ, и потомъ, когда благодѣтельные дары Вакха поразогрѣли нѣсколько ея сердце, она спокойно принялась за обѣдъ; потомъ въ продолженіе онаго сдѣлавъ двѣ или три репетиціи предъидущему, она изъ объятій Вакха мирно переселилась въ область Морфея.
Между тѣмъ является Лидинъ. Молча, съ пасмурнымъ видомъ цѣлуешь свою Надиньку; потомъ, ни говоря ни слова, набиваетъ трубку и закуривъ оную, садится за чтеніе Шиллеровой Трагедіи: Коварство и Любовь.
— Что съ тобою сдѣлалось? спросила его Надинька съ заботливымъ безпокойствомъ.
— Ничего!
— И такъ ты мнѣ объ этомъ не скажешь?
— Мнѣ сказать нечего.
Обратимся теперь къ Лидину.
Рожденный съ духомъ пылкимъ, проницательнымъ, одаренный отъ природы счастливыми способностями, — онъ тщательно старался проникнуть въ познаніе наукъ и искуствъ, которыя отдѣляютъ человѣка просвѣщеннаго отъ человѣка обыкновеннаго. Онъ успѣлъ въ этомъ, и по пламенной страсти своей къ наукамъ, еще болѣе углубился въ дальнѣйшія оныхъ изслѣдованіе. Онъ заслужилъ отъ товарищей своихъ уваженіе, отъ начальства одобреніе и всѣ вообще называли его добрымъ Лидинымъ.
Быстро промчались лѣта образованія его въ Университетѣ; между тѣмъ домашнія обстоятельства его перемѣнились; чрезъ разные случаи лишился онъ всего оставшагося у него имущества, но не оставилъ своей страсти къ наукамъ и словесности.
Въ самое то время, когда поэтъ нашъ бесѣдовалъ съ Музами, случаи привелъ его поселиться въ домѣ, противъ котораго находились окна самыхъ тѣхъ комнатъ, въ которыхъ жила прелестная Надинька. Видая ее ежедневно сидящую подъ окошкомъ, (всегда за пяльцами, за работой — онъ тотчасъ оставлялъ своего Виргилія, и схватясь за зрительную трубку, вооружалъ оною свои глаза, дабы не упустить ни одно малѣйшее движеніе прелестной ручки Надиньки, вращающейся около пялецъ.
Что же дѣлала въ то время Надинька? Она, дѣйствуя иголкою, изъ подлобья поглядывала на молодаго Студента, и когда глаза его, вооруженные трубкою, слишкомъ смѣло на нее обращались, она потупляла взоры — и такимъ образомъ оканчивались сіи сцены.
Такъ протекло нѣсколько мѣсяцевъ. Лидинъ, справедливый отъ природы, наскучилъ вздохами и рѣшился просить у родителей Надиньки ея руку.
Милая Надинька по собственному влеченію своего сердца согласилась отдать руку свою Лидину — и бракъ былъ совершенъ.
Два года протекли въ непрестанномъ согласіи. Катерина Власьевна не говорила ни слова и ни что не нарушало взаимнаго ихъ согласія; наконецъ, когда судьба еще болѣе стала угнетать зятя ея, Лидина, она предложила ему жить съ ними вмѣстѣ на одной квартирѣ — и тутъ-то злой демонъ раздора посѣялъ плевелы свои между ними. — Лидинъ, убитый ея жестокимъ обращеніемъ, раздружился съ Музами, сдѣлался мизантропомъ, еще изрѣдка читалъ стихи Пушкина и утѣшался ласками и заботливостію милой своей Надиньки.
Теперь вы знаете характеръ Лидина: это отступленіе нужно было для пополненія дальнѣйшаго хода дѣйствія сей повѣсти.
— Чтожъ ты замолчалъ и не читаешь? закричала Катерина Власьевна на внука своего Васю, остановившагося при чтеніи псалтыря, надъ изученіемъ котораго постоянно тиранили его по шести часовъ въ день.
— Бабушка! сказалъ Вася, вслушиваясь въ разговоръ, въ которомъ изъявлялось сѣтованіе о потерянной табакеркѣ — я видѣлъ давича, что котенокъ игралъ ею: не затащилъ ли онъ ее куда?
— Молчи! закричала бабушка адскимъ голосомъ — и чтобы поощришь его къ прочтенію еще двухъ каеизмъ, отвѣсила ему полновѣскую пощечину.
Бѣдный мальчикъ залился слезами, и захлебываясь продолжалъ чтеніе, дрожащимъ голосомъ.
Наступилъ вечеръ. Лидинъ сидѣлъ за своимъ письменнымъ столомъ, занимаясь сочиненіемъ стиховъ на заключенный съ Турками миръ.
Является Козьма Михайловичъ, отецъ Надиньки. Вошедъ, громогласно воскликнулъ онъ: "Здравствуй, Катенька, душенька!
— Что ты, Козьма Михайловичъ, ходилъ цѣлый день и не былъ дома? Ужъ вѣрно Богъ послалъ тебѣ довольно по твоей должности?
— Ни копѣйки! сказалъ Козьма Михайловичъ, еще громче возвысивъ голосъ; вѣришь ли — ходилъ въ Лафертово, на Веденскія горы, хотѣлъ прижать хорошенько плута Недоплатина, который до сихъ поръ не можетъ со мною разсчесться; но видно нынче не такъ, какъ прежде.
— Козьма Михайловичъ! попомни старину! сказала она точно такимъ же тономъ, какъ говоритъ это же самое Сундукова Федулову въ извѣстной Комедіи: Чудныя встрѣчи.-- Да ты бы прижалъ его.
— Я и такъ просилъ на него неоднократно; но онъ богатъ, а ты вѣдь знаешь, что денежка и камень долбитъ.
— Правда! правда!
Тутъ послѣдовало молчаніе. Потомъ Козьма Михайловичъ спросилъ:
— Нашлась ли твоя табакерка, Груша? (Надо сказать, что Груша была ихъ племянница).
— Нѣтъ, дядюшка!
— Куда же она дѣвалась?
— Не знаю-съ; только думаю, что Орестъ Ивановичъ пошутилъ также, какъ и прежде.
Лидинъ, у котораго въ самое это время готовилась въ мысляхъ лучшая строфа его оды, — рѣшительно заставилъ замолчать старика, между тѣмъ Катерина Власьевна уплелась въ свою комнату — и онъ остался съ Надинькой.
— Сдѣлай милость, Надинька! отыщи ты мнѣ эту проклятую табакерку — и чтобъ она сей же часъ была найдена!
Добрая Надинька, желая успокоить своего супруга, нѣжно ею любимаго, принялась тотчасъ, съ помощію Груши, отыскивать потерянную драгоцѣнность. Искали, искали и нашли.
— Гдѣ же?
— За комодомъ.
— А причина?
— Вотъ какая:
Груша положила оную на комодъ; котенокъ, любимецъ Груши, игравъ оною, уронилъ ее за комодъ: табакерка отыскалась позади комода.
Орестъ Ивановичъ былъ признанъ невиннымъ въ шуткѣ, въ которой его обвиняли — и примиреніе было заключено смѣхомъ.
Вотъ тебѣ, любезный другъ, повѣсть нынѣшняго дня.