С брачной постели на эшафот. Часть первая (Беблих)/ДО

С брачной постели на эшафот. Часть первая
авторъ Герман Беблих, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: нѣмецкій, опубл.: 1875. — Источникъ: az.lib.ru • Роман из Франко-Прусской войны 1870-71 г.
Текст издания: «Библиотека для чтения». Май 1875 года.

БИБЛІОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІЯ Май 1875 года.

Д-ръ Г. ЛИББАХЪ.

«Съ брачной постели на эшафотъ».

Романъ. Часть I.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.
Шпіонъ.

«Я вамъ говорю, граждане Парижа, что мы должны отмстить прусакамъ. Ни одинъ изъ нихъ не будетъ пощаженъ. Тѣ, которыхъ мы не выгнали изъ города, должны быть убиты, если попадутся намъ въ руки».

Такъ говорилъ Пьеръ Буланже на площади Сенъ-Сюльписъ собравшейся около него толпѣ мущинъ и женщинъ, принадлежавшихъ по большой части къ рабочему классу.

Громкое «браво! браво! Пьеръ Буланже совершенно правъ», привѣтствовало слова оратора.

Сойдя съ трибуны, Пьеръ былъ окруженъ мущинами и женщинами, разсказывавшими ему ихъ различные возмутительные поступки относительно нѣмцевъ.

Одинъ выгналъ изъ своей мастерской нѣмцевъ работниковъ, говоря имъ съ насмѣшкой:

— Вы погибнете съ голода, потому что изъ города васъ не выпустятъ, а здѣсь ни одинъ французъ не дастъ вамъ ни работы, ни куска хлѣба, вы издохнете какъ собаки.

Одна мегера хвалилась, что разорила садъ одной старой нѣмки, вырвавъ и потоптавъ въ немъ всѣ цвѣты.

Пьеръ Буланже хвалилъ ихъ поступки и уговаривалъ продолжать дѣйствовать въ томъ же духѣ.

Между тѣмъ на трибуну вошелъ другой ораторъ и началъ объяснять настоящее положеніе дѣлъ.

— Прусаки, говорилъ онъ, скоро окружатъ Парижъ, но пушки фортовъ заставятъ ихъ очень скоро отступить.

— Парижъ, продолжалъ онъ, не боится осады, въ немъ запасено жизненныхъ припасовъ на цѣлый годъ.

Почти всѣ знали, насколько можно было придавать вѣры этимъ словамъ, ю никто не возражалъ.

— Мы не побѣждены нѣмцами, намъ только измѣнили; надо отмстить измѣнникамъ. Шпіоны прячутся у насъ въ городѣ, каждый соотечественникъ Бисмарка шпіонъ, поэтому я говорю вмѣстѣ съ Пьеромъ Буланже: пусть погибнетъ всякій нѣмецъ, который попадется намъ въ руки.

Слова оратора были покрыты громкими криками одобренія. Но эти крики были заглушены раздавшимся не вдалекѣ шумомъ: жалобный голосъ кричалъ.

— Пощадите! Отпустите меня, господа, клянусь вамъ, я не шпіонъ!

Всѣ бросились по направленію раздававшагося голоса.

Тогда увидѣли, -что нѣсколько человѣкъ тащили одного, несшаго на спинѣ большой коробъ.

— Впередъ, тащите его въ полицію! кричалъ одинъ изъ тащившихъ. Ты не уйдешь отъ наказанія.

— Клянусь Богомъ моихъ отцевъ, что я невиненъ, отвѣчалъ обвиняемый.

Это былъ высокій широкоплечій мужщина, лицо котораго носило на себѣ сильный отпечатокъ еврейскаго типа.

— Что такое сдѣлалъ еврей, обратился Пьеръ Буланже съ вопросомъ ко вновь прибывшимъ блузникамъ.

— Это шпіонъ, отвѣчали ему. Мы поймали его, когда онъ хотѣлъ проскользнуть мимо аванпостовъ Пасси.

— Ну, значитъ онъ дѣйствительно, шпіонъ, подтвердилъ Пьеръ Буланже.

— Это переодѣтый нѣмецъ, закричала одна мегера.

— На фонарь шпіона!

— Смерть шпіону!

— Въ Сену его!

— Конечно, въ Сену! закричала опять та же мегера.

— Бросьте съ нимъ и его вещи.

— О нѣтъ, гражданинъ, возразилъ Пьеръ Буланже, мы должны прежде распроситъ его… Что тебѣ надо было въ Пасси? продолжалъ онъ, обращаясь къ еврею.

— О, почтенный господинъ, отвѣчалъ спрашиваемый, повѣрьте мнѣ, что я не шпіонъ и не нѣмецъ, мое имя Левинъ, у меня было въ Пасси дѣло.

— Какое дѣло? спросилъ Пьеръ.

— Я не могу сказать, господинъ, какое у меня дѣло въ Пасси, но клянусь вамъ, я не шпіонъ; дѣло, по которому я былъ въ Пасси, чисто семейное, которое касается только меня и еще одного лица… Я и то уже сказалъ много, больше я не могу ничего прибавить.

— Ага, тайна! закричала опять мегера, онъ долженъ открыть эту тайну.

— У него въ товарѣ депеша, сказалъ одинъ изъ зрителей.

— Это также и мое мнѣніе, подтвердилъ Пьеръ Буланже, обыщите коробъ.

Въ одно мгновеніе весь товаръ, состоявшій изъ драгоцѣнныхъ вещей, мыла и различныхъ украшеній, былъ вытащенъ изъ короба и разбросанъ по грязной мостовой.

Понятно, что никакой депеши не нашли.

— Боже мой, что же это такое… О, Боже мой, мои товары… Все пропало, загрязнено… Я бѣдный человѣкъ… Какъ вознагражу я эту потерю?… Я совсѣмъ разоренъ!.. О, мои товары!

— Не заботься объ этомъ, шпіонъ, сказалъ Пьеръ Буланже. Ты не получишь никакихъ барышей отъ этихъ товаровъ… Въ Сену ихъ вмѣстѣ съ нимъ, со шпіономъ.

Множество рукъ протянулось, чтобы схватить несчастнаго.

— Это безчеловѣчно! вскричалъ сильный и пріятный голосъ, на ломаномъ французскомъ языкѣ. Кто изъ васъ говоритъ, что этотъ человѣкъ шпіонъ. Неужели вы хотите умертвить невиннаго?

Говорившій былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати пяти, средняго роста, отлично сложенный, съ правильными и выразительными чертами лица. Голубые глаза были оттѣнены темными рѣсницами, а черныя брови описывали надъ ними красивую дугу.

Небольшая черная бородка украшала это красивое лице.

Знатокъ человѣческаго сердца могъ бы легко прочесть на его лицѣ отпечатокъ юношескаго мужества и самоотверженія, а также и какой то грусти.

Впрочемъ, надо сознаться, что его желаніе противустоять такому множеству людей было не малымъ доказательствомъ его личной храбрости.

— Кто говоритъ, что онъ не шпіонъ, спросилъ Пьеръ Буланже. Онъ хотѣлъ пробраться черезъ линію аванпостовъ, значитъ онъ шпіонъ.

— Ахъ, господинъ англичанинъ, сказалъ Левинъ, обращаясь къ молодому человѣку, вы можете повѣрить моимъ словамъ, что я не шпіонъ… О, Господи помилуй!

— Оставьте этого человѣка идти своей дорогой, продолжалъ повелительнымъ тономъ молодой человѣкъ. Я ручаюсь, что онъ говоритъ истину и ходилъ въ Пасси не какъ шпіонъ.

— Вы ручаетесь? Ха! ха! Да кто такой вы сами?

— Онъ не французъ.

— Онъ прусакъ, закричала женщина въ развѣвающемся чепцѣ.

— Онъ тоже шпіонъ! закричалъ кто-то.

— Бросьте и его въ Сену!

— Да, да, обоихъ въ Сену.

Вѣроятно, эта участь постигла бы молодаго человѣка вмѣстѣ съ евреемъ, еслибы одинъ случай не остановилъ толпу.

Множество рукъ уже протянулось, чтобы схватить великодушнаго защитника… вдругъ… раздался страшный трескъ, блеснулъ огонь… Камни мостовой полетѣли въ разныя стороны.

Раздался пронзительный крикъ:

— Бомба! Бомба! и всѣ бросились въ разныя стороны.

Тогда раздался голосъ Пьера Буланже, говорившій:

— Ахъ, вы трусы! Неужели васъ ныньче пугаетъ какая нибудь бомба, неужели вы изъ за страха забываете вашу ненависть?

— Вы говорили, что наши пушки заставятъ нѣмцевъ отступить, а между тѣмъ они подступаютъ къ самому городу, сказала мегера. Я ни зачто здѣсь не остаюсь, пойду лучше въ улицу Лазаря, туда бомбы не залетаютъ.

Ея примѣру послѣдовало большинство и около Пьера осталось едва достаточно людей, чтобы схватить подозрѣваемыхъ.

Ихъ схватили.

Юноша защищался какъ левъеврей выказалъ въ борьбѣ исполинскую силу.

Но не смотря на это, имъ угрожала страшная опасность, если не подоспѣетъ во время откуда нибудь помощь.

Оставалось только нѣсколько шаговъ до Сены, какъ вдругъ въ сосѣдней улицѣ раздался лошадиный топотъ, вслѣдъ затѣмъ показался отрядъ кавалеріи, за которымъ слѣдовалъ громадный обозъ.

Это былъ транспортъ съ провіантомъ, еще успѣвшій пройти сквозь линію осаждающихъ.

Доставка въ Парижъ провіанта была въ то время главной задачей. Это зналъ каждый парижанинъ.

Понимавшіе положеніе дѣлъ знали очень хорошо, что скоро долженъ былъ появиться голодъ. Народъ обманывали существованіемъ громадныхъ запасовъ, шли даже далѣе, по городу возили громадные обозы подъ сильнымъ прикрытіемъ, какъ будто пробившіеся черезъ осаждающихъ, но еслибы посмотрѣли во внутрь, то увидали бы, что повозки были по большей части пусты.

Подобный же транспортъ, подъ сильнымъ прикрытіемъ, появился и теперь.

Кавалькада, ѣхавшая впереди, скакала мимо толпы, окружавшей плѣнныхъ.

Нечаянно одинъ изъ офицеровъ взглянулъ въ ту сторону.

Онъ быстро повернулъ лошадь и подъѣхалъ къ толпѣ.

— Что тутъ такое? строго спросилъ онъ. Что это за еврей?

Въ эту минуту Левинъ узналъ его.

— Благодарю тебя, Боже, прошепталъ онъ.

Затѣмъ, такъ какъ всѣ молчали, онъ сказалъ громко:

— Меня захватили какъ шпіона, господинъ Сенъ-Реми, и хотятъ бросить въ Сену меня и этого молодаго человѣка, заступившагося за меня.

— Назадъ! освободите этихъ, людей! закричалъ офицеръ повелительнымъ тономъ. Горе тому, кто осмѣлится тронуть волосъ съ головы этого человѣка.

— Но тутъ есть одинъ иностранецъ, упрямо сказалъ Буланже, показывая на молодаго человѣка.

— Это англичанинъ, поторопился повторить Левинъ. Я знаю его, господинъ Сенъ-Реми, это молодой англичанинъ.

— Я вѣрю вамъ, Левинъ…. Не смѣйте дѣлать ему ни малѣйшей обиды… Прочь отсюда, очистите улицу, если не. хотите, чтобы я взялъ васъ подъ стражу!

Приказаніе офицера были немедленно подкрѣплено слѣдовавшими за нимъ, которые со своими лошадьми бросились въ средину толпы и мгновенно разогнали ее, самъ Буланже, увидя передъ собою лошадиную морду, медленно отошелъ, ворча:

— Чортъ возьми, говорилъ онъ одному юношѣ, кто бы могъ думать, чтобъ разнощикъ могъ быть другомъ полковника Сенъ-Реми.

— Хорошо, что онъ подъѣхалъ, отвѣчалъ тотъ, хуже было бы, еслибъ это случилось тогда, когда бы мы уже бросили въ воду двухъ невинныхъ.

— Что касается до меня, то я лично не вѣрю въ ихъ невинность.

Между тѣмъ поѣздъ отправился своей дорогой.

Левинъ возвратился назадъ къ тому мѣсту, гдѣ лежали въ грязи его товары, наклонился надъ ними и началъ подбирать.

— О, мои товары! Все перепорчено!… Я разоренъ! Жаловался онъ.

Молодой иностранецъ подошелъ къ нему и принялся помогать подбирать разбросанное.

Прохожіе останавливались и смотрѣли.

Въ ту минуту, когда англичанинъ подошедъ къ еврею, его жалобы сдѣлались, еще градіче и собирали все болѣе и болѣе слушателей.

— Успокойтесь, сказалъ молодой человѣкъ еврею, эта бѣда поправима.

— Кто же вознаградитъ меня за мои товары? Посмотрите, все перепорчено.

— Приходите завтра ко мнѣ въ гостинницу, я вознагражу васъ за вашу потерю.

Сказавъ это, молодой человѣкъ медленно пошелъ прочь, заложивъ руки за спину, какъ человѣкъ, которому некуда торопиться.

По дорогѣ онъ часто останавливался то передъ окнами магазиновъ, то передъ домомъ, въ который попала бомба.

Не мудрено, что разнощикъ догналъ его.

Прежде чѣмъ молодой человѣкъ успѣлъ замѣтить, еврей уже шелъ рядомъ съ нимъ.

— Вы не сердитесь на меня, сказалъ онъ несмѣлымъ голосомъ, за то, что я еще разъ безпокою васъ.

Англичанинъ бросилъ, наговорившаго взглядъ въ ко

торомъ ясно выразилось, что эти проводы ему дѣйствительно непріятны.

— Господинъ англичанинъ, продолжалъ еврей, я вамъ очень обязанъ.

— Не мнѣ, коротко отвѣчалъ англичанинъ, скорѣе я вамъ. Я не могъ вырвать васъ изъ рукъ черни, но вы избавили меня отъ смерти, поручившись за меня этому офицеру, котораго вы называете Сенъ-Реми.

— Вы защищали меня, молодой человѣкъ.

Молодой человѣкъ съ неудовольствіемъ взглянулъ на него.

— Я сказалъ вамъ, что вознагражу васъ за потерю товаровъ… и повторяю вамъ это, сказалъ онъ, но теперь прошу васъ не идти болѣе за мною.

— Я не хочу безпокоить васъ, молодой баринъ, отвѣчалъ со страннымъ смѣхомъ старикъ, не показывавшій виду, что хотя сколько нибудь обижается. Но вы не сказали мнѣ вашего адреса, я не знаю куда я долженъ придти.

— Ахъ да, отвѣчалъ, вспомнивъ это молодой человѣкъ. Меня зовутъ… зовутъ.

Онъ остановился.

— Не бойтесь меня, продолжалъ Левинъ я высоку цѣню и уважаю васъ. У васъ голова и сердце на мѣстѣ…. Неужели вы думаете, что я не узналъ по вашему произношенію, что вы не англичанинъ?.. Я назвалъ васъ англичаниномъ, для того чтобы предостеречь.

Молодой человѣкъ немного испугался и быстро взглянулъ на говорившаго.

Тотъ продолжалъ съ прежнимъ добродушнымъ смѣхомъ:

— Не пугайтесь, я не измѣню вамъ. Если бы я могъ доказать вамъ одно обстоятельство…

— Я этого не прошу, поспѣшно перебилъ юноша. Я воспользуюсь вашимъ предостереженіемъ и назовусь англичаниномъ, завтра вы найдете меня въ отелѣ «Лондонъ» въ улицѣ Риволи.

— Ваше имя?

— Я буду тамъ жить подъ именемъ Гольборна. До свиданья.

Послѣ этого еврей удалился, бросивъ на юношу лукавый взглядъ.

— Какой навязчивый и непріятный человѣкъ, прошепталъ между тѣмъ Максъ, продолжая путь.

II.
Старый знакомый.

Приближался закатъ солнца и количество прохожихъ значительно уменьшилось, такъ какъ, послѣ трудоваго дня, большинство хотѣло подышать свѣжимъ воздухомъ, направляясь или въ Булонскій лѣсъ, или на бульвары.

Немногіе любители тишины и уединенія отправлялись гулять въ Тюльерійскій садъ.

Не принадлежа къ числу людей, цѣлый день трудившихся, Гольборнъ присоединился къ любителямъ уединенія, и направился въ садъ Тюльери.

Проходивъ по саду около часу, онъ наконецъ усталъ и сѣлъ на скамейку отдохнуть.

Та часть сада, въ которой онъ находился, была совершенно безлюдна, такъ что никто не могъ прервать печальныхъ мыслей молодаго человѣка.

О чемъ думалъ онъ?

Можетъ быть его мысли стремились къ далекой родинѣ, можетъ быть онъ думалъ объ отцѣ, или о нѣжно любимой матери, а можетъ быть и о какомъ нибудь другомъ любимомъ существѣ, которое напрасно призывало его.

Кто можетъ это знать? А между тѣмъ онъ сидѣлъ, печально опустя голову и не поднимая глазъ.

Вечеръ приближался, послѣдніе красные лучи солнца скользили по травѣ и по деревьямъ.

Поднялся легкій вѣтеръ и шелестилъ деревьями: казалось, что онѣ шептались между собою.

Эта часть сада имѣла въ себѣ что то таинственное и вызывала на задумчивость, которой очень охотно предался молодой человѣкъ, какъ вдругъ раздался шумъ приближающихся шаговъ.

Онъ быстро взглянулъ по направленію ихъ.

Молодая дѣвушка, лѣтъ восемнадцати или двадцати, тихо шла по аллеѣ.

Одно мгновеніе юношѣ показалось, что онъ видитъ передъ собою небесное явленіе. Вторичный взглядъ убѣдилъ его, что это было существо чисто земное, въ видѣ хорошенькой блондинки въ красивомъ и богатомъ нарядѣ. Вмѣстѣ съ тѣмъ это соблазнительное личико возбудило его вниманіе.

— Хмъ! прошепталъ онъ, она такъ не дурна, что мнѣ хочется взглянуть на нее поближе. Вѣроятію, эта та-же дама, которую я видѣлъ вчера мелькомъ. Кого она мнѣ напоминаетъ? Мнѣ кажется, что я долженъ былъ гдѣ-то раньше ее видѣть. Этотъ взглядъ, эта улыбка…. навѣрно, я гдѣ нибудь ее видѣлъ…. Хмъ! неужели это моя особа вызываетъ у нея улыбку?

Но когда ему пришла эта мысль, онъ недовѣрчиво улыбнулся и нѣкоторое самодовольство промелькнуло на его красивомъ лицѣ.

Блондинка медленно подходила къ скамейкѣ, на которой сидѣлъ молодой человѣкъ.

Казалось, она не хотѣла прерывать наблюденій молодаго человѣка, потомъ она вдругъ повернула въ сторону и подошла къ скамейкѣ.

— Ахъ, сударь, сказала она мелодическимъ голосомъ, извините, что я безпокою васъ, но скажите пожалуйста, не сидѣла-ли нѣсколько минутъ тому назадъ, на этой скамейкѣ, одна дама. Это моя пріятельница, и она назначила мнѣ здѣсь свиданіе.

— Извините меня, сударыня, отвѣчалъ молодой человѣкъ ломаннымъ французскимъ языкомъ, къ моему крайнему сожалѣнію, я не могу вамъ ничего сказать, потому что я англичанинъ, и очень мало понимаю по французски.

— Боже мой, я прошу у васъ извиненія, продолжала хорошенькая женщина.

Затѣмъ она сдѣлала видъ, что хочетъ уйти.

— Если вы можете повторить вашъ вопросъ по англійски, то я думаю, что буду въ состояніи отвѣтить вамъ, продолжалъ молодой человѣкъ.

Услышавъ его слова, незнакомка на минуту остановилась. Лукавая улыбка промелькнула по ея лицу.

Затѣмъ, сдѣлавъ граціозный поклонъ, во время котораго молодой человѣкъ успѣлъ замѣтить прелестную ножку, она легкими шагами исчезла за деревьями.

Слегка покраснѣвъ, молодой человѣкъ слѣдилъ глазами за удалявшимся явленіемъ, пока незнакомка не исчезла совершенно.

Онъ уже хотѣлъ поспѣшить вслѣдъ за нею, какъ вдругъ почувствовалъ, что кто-то тронулъ его за плечо.

Онъ быстро обернулся.

Передъ нимъ стоялъ человѣкъ лѣтъ тридцати или тридцати съ небольшимъ.

Онъ былъ высокъ ростомъ, строенъ и хорошо сложенъ, а гибкость его формъ и проворство доказывали умѣнье приспособляться ко всякому обществу.

Слегка загорѣлое лице незнакомца имѣло въ себѣ что-то непріятное и отталкивающее, но аристократическія черты лица доказывали, что въ его жилахъ текла благородная кровь; кромѣ того, лице его носило на себѣ выраженіе какой-то усталости.

Тусклые глаза, лежавшіе глубоко въ своихъ орбитахъ, были постоянно полузакрыты и горѣли какимъ-то алчнымъ и рѣзкимъ огнемъ; въ этомъ взглядѣ было что-то демонское, чарующее, точно во взглядѣ змѣи, когда она глядитъ на свою жертву.

Костюмъ незнакомца былъ въ самомъ жалкомъ состояніи. Все платье было до послѣдней степени истерто и изношено, и только жалкіе остатки говорили о его прежнемъ блескѣ.

Манеры его показывали аристократа, но непринужденность, съ которой онъ держалъ себя, дѣлала непріятное впечатлѣніе.

Гольборнъ былъ непріятно пораженъ, увидавъ этого человѣка, который заговорилъ съ нимъ по нѣмецки.

Онъ зналъ его еще въ Берлинѣ и, со времени своего пребыванія въ Парижѣ, не одинъ разъ съ нимъ не встрѣчался.

— А, здравствуйте, Максъ Эргардъ, сказалъ пришедшій.

— Тише! перебилъ его Максъ, я больше не называюсь Эргардомъ…. я скрываю мою національность…. Сегодня только я былъ свидѣтелемъ ненависти черни противъ всѣхъ нѣмцевъ. Я рискую быть убитымъ, говоря что я нѣмецъ.

— Вы поступили очень благоразумно, но къ какой-же націи вы теперь принадлежите?

— Я говорю довольно хорошо по англійски, поэтому я рѣшился переѣхать въ другой отель и записаться въ книгѣ подъ именемъ Макса Гольборна.

— Очень благоразумно, мистеръ Гольборнъ, продолжалъ незнакомецъ небрежнымъ тономъ. Мнѣ кажется, что это необходимо, чтобы сдѣлать здѣсь возможнымъ ваше пребываніе…. Есть у васъ сигара, любезный Максъ? Я вамъ буду очень обязанъ.

Максъ Эргардъ молча вынулъ изъ кармана портсигаръ и положилъ его между собою и своимъ знакомымъ, который сѣлъ съ нимъ рядомъ на скамейку.

Незнакомецъ взялъ сигару, спокойно закурилъ ее, и сталъ пускать въ воздухъ облака дыма, между тѣмъ какъ Максъ задумался о томъ, что пропустилъ случай познакомиться съ молодой дамой.

— Вы вѣроятно получили свѣдѣнія и навели справки о вашемъ дядѣ? спросилъ наконецъ новоприбывшій.

— О нѣтъ, фонъ Клингсбергъ, въ этомъ я не успѣлъ.

— Кстати, я нахожусь теперь въ такомъ-же положеніи какъ и вы, прервалъ его собесѣдникъ. Я точно также скрываю свою національность, только я сдѣлалъ это не теперь, а сейчасъ-же по прибытіи въ Парижъ, т. е. около четырехъ лѣтъ.

— Какже вы называетесь?

— Виконтъ Дюпортъ.

— Вы значитъ играете роль знатнаго француза?

— Да, конечно, мое собственное имя не имѣло бы здѣсь никакого успѣха…. Но вы, неужели вы ничего не узнали о вашемъ дядѣ?

— Къ несчастію, ничего.

— Что-же вы думаете предпринять?

— Продолжать розыски.

— Но если они останутся тщетны?

— Въ этомъ я еще и самъ не отдаю себѣ отчета.

— Еслибъ вашъ дядя былъ нѣмецъ, то я сказалъ-бы, что его изгнали, но вы говорите, что онъ французъ.

— Онъ французъ, сынъ французскихъ родителей и къ тому-же богатый человѣкъ.

— А, богатый человѣкъ, сказалъ Дюпортъ, пустивъ большое облако дыму. Богатый человѣкъ — тѣмъ хуже, что вы его не нашли.

— Да, въ настоящемъ случаѣ это для меня очень дурно…. Я уже говорилъ вамъ, что если я не найду дяди, то совсѣмъ разорюсь.

— Да, это случается со многими, что, обманувшись въ своихъ надеждахъ, они разоряются…. Какъ вы видите, я и самъ въ такомъ-же положеніи.

При этомъ онъ бросилъ ироническій взглядъ на свой изношенный костюмъ.

— Я также ошибся въ моихъ надеждахъ, продолжалъ онъ, но я знаю парижскую жизнь…. Можетъ быть, завтра я буду въ такомъ положеніи, что мое существованіе будетъ совершенно обезпечено.

— Какое-же это положеніе?

— Я буду комиссіонеромъ въ Грандъ-Отелѣ.

— Въ чемъ-же будутъ состоять ваши занятія?

— Людямъ можно служить въ различныхъ дѣлахъ, о которыхъ они сами не умѣютъ или не могутъ заботиться. Одному нужны деньги — ему доставляютъ ихъ, другой желаетъ узнать обстоятельства какого нибудь семейства — ему узнаютъ ихътретій хочетъ развлекаться — его сопровождаютъ въ Мабиль, или приглашаютъ съ нимъ ужинать прелестную лоретку…. Вотъ вамъ изображеніе моей дѣятельности…. это очень прибыльное занятіе.

— Если я хорошо понялъ, то ваша должность состоитъ изъ занятій ростовщика, шпіона и сводчика въ одномъ и томъ-же лицѣ.

— Зовите какъ хотите, другъ мой Эргардъ, или скорѣе Гольборнъ, это все равно. Я не разборчивъ, да и не имѣю права быть разборчивымъ…. У меня нѣтъ богатаго дяди, я долженъ самъ поддерживать себя и не желаю вамъ никогда попасть въ такое-же положеніе. Что-же вы думаете въ настоящее время предпринять, чтобы достигнуть вашей цѣли?

— Я и самъ еще не знаю.

— Вы попали въ Парижъ въ самое скверное время.

— Конечно.

— Только не теряйте надежды. Что до меня касается, то я желаю вамъ счастія.

Затянувшись сигарой, онъ продолжалъ:

— Но вы мнѣ еще не сказали, для чего вы именно хотите искать вашего дядю. Могу я взять на себя смѣлость спросить васъ объ этомъ, или-же это тайна….

— Нисколько, я нимало не скрываю причины моихъ поисковъ. Вы-бы уже узнали объ этомъ, еслибы мнѣ представился случай сказать.

— Это правда. Намъ не представлялось случая поговорить откровенно. Я впередъ увѣренъ, что навѣрно не тоска по дядѣ, котораго вы, можетъ быть, даже никогда не видали, была причиною вашего пріѣзда сюда; такъ что-же такое?

— Это не долго разсказать. Вы вѣроятно помните, что я жилъ въ Берлинѣ безъ всякихъ средствъ и даже не имѣлъ надежды получить ихъ.

Дюпортъ кивнулъ головой.

— Да, Боже мой, сказалъ онъ, пуская дымъ изо рту, положеніе такого чиновника какимъ были вы, далеко не блестяще. Я это отлично знаю!

— Послѣ смерти моего отца, моей карьерѣ грозила опасность, продолжалъ Максъ, нѣкоторое время я жилъ на оставленное мнѣ имъ имущество….

— А потомъ наступила убыль? перебилъ смѣясь пріятель. Я это знаю — вы надѣлали долговъ?

— Нѣтъ, такъ далеко не зашло, сказалъ смѣясь Эргардъ. Тѣмъ не менѣе, мое положеніе было очень печально, такъ какъ у меня осталась всего сотня талеровъ.

— И вы это называете печальнымъ положеніемъ, когда у васъ было еще цѣлыхъ сто талеровъ? замѣтилъ, качая головою, Дюпортъ. Ну, я не считаю дурнымъ свое положеніе, если у меня есть два талера.

— Это зависитъ отъ взгляда, холодно замѣтилъ Максъ. Я считалъ себя далеко не счастливымъ.

— Продолжайте.

— Мысль, что я останусь совсѣмъ безъ средствъ, не давала мнѣ покоя.

— Но послѣ того, какъ ваши средства истощились, вамъ оставался еще одинъ исходъ.

Максъ вопросительно поглядѣлъ на своего знакомаго, и сказалъ:

— Я не знаю, что мнѣ еще оставалось дѣлать.

— О, вы совсѣмъ не умѣете жить. Вы могли еще надѣлать долговъ.

— А чѣмъ-бы я ихъ заплатилъ?

Дюпортъ расхохотался.

— Заплатили? насмѣшливо вскричалъ онъ. Кто вамъ говоритъ объ уплатѣ? Еслибы долги всегда платили, то это были-бы уже не долги.

— Я не понимаю вашихъ правилъ. Онѣ….

— Онѣ практичны, съ этимъ вы должны согласиться, перебилъ молодаго человѣка его собесѣдникъ.

— Очень можетъ быть, отвѣчалъ Максъ, но онѣ безнравственны.

— Съ такими идеями, какъ ваши, было-бы невозможно жить на свѣтѣ. Но возвратимся къ нашему разговору: что-же привело васъ сюда?

— Я неожиданно получилъ извѣстіе, что одинъ живущій въ Парижѣ дядя, котораго я зналъ только по имени, захотѣлъ сдѣлать меня своимъ наслѣдникомъ.

— Во всякомъ случаѣ, это очень пріятная надежда, съ чѣмъ я васъ и поздравляю.

Не обращая вниманія на это замѣчаніе, сдѣланное насмѣшливымъ тономъ, молодой человѣкъ продолжалъ:

— Этотъ дядя, братъ моей покойной матери, чувствуя свой близкій конецъ, написалъ мнѣ, чтобы я, такъ какъ меня ничто болѣе не привязывало къ отечеству, пріѣзжалъ къ нему жить.

— Это конечно произошло еще до начала войны?

— Да, иначе мнѣ было-бы трудно исполнить это предложеніе, такъ какъ всѣ нѣмцы должны были явиться на службу.

— И вы до-сихъ поръ не нашли ни малѣйшихъ слѣдовъ вашего дяди?

— Ни малѣйшихъ. Въ той улицѣ, въ которой онъ жилъ, когда написалъ ко мнѣ, я его не нашелъ, и никто не могъ дать мнѣ объ немъ никакихъ свѣдѣній.

— Нлипе хотѣлъ дать, это будетъ вѣрнѣе. Если-бы вашъ дядя былъ французъ или италіанецъ, тогда вы-бы навѣрно узнали, куда онъ переѣхалъ.

— Я самъ это часто думалъ.

— Вы должны согласиться, что я правъ. Въ ненависти, какъ и во всемъ, французы одинаково достойны удивленія.

— Что-же вы теперь предпримете?

— Я вамъ уже сказалъ, что я и самъ еще не знаю.

— Хмъ, это ужасно, ваше положеніе далеко не завидно, а я къ несчастію не въ состояніи вамъ помочь.

— Я и не думаю обременять васъ.

Тонъ, которымъ были сказаны эти слова, звучалъ холодно и насмѣшливо.

— Не торопитесь такъ, кто знаетъ, можетъ быть, завтра я буду въ очень хорошемъ положеніи.

— И въ это положеніе васъ поставитъ то занятіе, о которомъ вы мнѣ сегодня говорили?

— Это или другое…. я найдусь во всякомъ положеніи. Тотъ, кто какъ я, имѣлъ на своей родинѣ столкновеніе съ законами, тому нечего быть разборчивымъ въ средствахъ къ жизни.

— Я-бы не думалъ такъ въ этомъ случаѣ.

— Очень можетъ быть. Но, возвращаясь опять къ вамъ, я скажу, что чувствую себя вамъ обязаннымъ. Вы были такъ добры, что приглашали меня въ прежнее время очень часто ужинать; какъ только мои обстоятельства поправятся, такъ я сейчасъ-же отплачу вамъ тѣмъ-же.

— Это совершенно ненужно.

— Значитъ, завтра мы проведемъ вмѣстѣ.

Максъ, не чувствовавшій большой симпатіи къ своему собесѣднику, хотѣлъ дать ему уклончивый отвѣтъ, но вдругъ передумалъ и сказалъ равнодушнымъ тономъ:

— Это можно устроить, назначьте только мнѣ мѣсто, гдѣ-бы я могъ васъ найти.

— Кстати, знаете-ли, ваша сигара великолѣпна, сказалъ Дюпортъ, уклоняясь отъ отвѣта. Я васъ попрошу, если можно, одолжить мнѣ еще одну.

Максъ въ душѣ смѣялся этому повороту дѣла, зная уже давно наклонности своего собесѣдника.

— Нѣсколько, если хотите, сказалъ онъ.

Съ этими словами онъ протянулъ своему собесѣднику портсигаръ.

— Вы все тотъ-же добрый малый, какъ и прежде, продолжалъ онъ. Я буду надѣяться ужинать съ вами завтра, не правда-ли?

— Съ удовольствіемъ. Но гдѣ мнѣ васъ найти?

— Въ моемъ отелѣ, въ улицѣ св. Антонія.

— Мнѣ только право совѣстно пользоваться вашимъ приглашеніемъ, но, какъ я уже сказалъ, я разсчитываю скоро сквитаться съ вами за это.

— А я уже вамъ сказалъ, что не думаю объ этомъ… Но мнѣ было бы не безъинтересно знать, чѣмъ вы жили до сихъ поръ?

— Это чертовски трудно объяснить, сказалъ смѣясь Клингсбергъ. Сначала все шло хорошо. Я слылъ за богатаго графа и выдавалъ себя за ревностнаго покровителя молодыхъ артистовъ и артистокъ.

— Вѣроятно, послѣднихъ больше, чѣмъ первыхъ? сказалъ насмѣшливо Максъ.

— Конечно, но мнѣ не посчастливилось въ этомъ занятіи; такъ какъ прекрасная половина рода человѣческаго слишкомъ требовательна, то мой кошелекъ скоро истощился и я долженъ былъ отказаться отъ этой роли.

— Это не трудно было предвидѣть.

— Къ счастію, я съумѣлъ нѣсколько поправить, игрою мои финансы….

— А вы счастливы въ игрѣ?

— Да, я немного выигрываю, пока это незамѣтно….

— Да, да, я понимаю!

— Къ несчастію, это недолго продолжалось.

— Нашли, что вы слишкомъ хорошо играете?

— Почти; я не могъ найти болѣе простяка, который бы сталъ играть со мною.

— И что же вы тогда сдѣлали?

— Тогда я сошелся съ одной молодой дамой, которая лучше меня умѣла отыскивать этихъ простяковъ.

— А!

— И игралъ при ней роль покровителя, что доставило мнѣ безбѣдное существованіе.

— Кстати, вы не имѣли никакихъ столкновеній съ полиціей?

Дюпортъ бросилъ на молодаго человѣка удивленный взглядъ.

Потомъ сказалъ съ громкимъ смѣхомъ:

— Сейчасъ видно, что вы не знаете парижской жизни! Неужели вы думаете, что это здѣсь также дѣлается, какъ въ Берлинѣ? Здѣсь ни одинъ полицейскій никогда не зайдетъ ни къ какой дамѣ полусвѣта въ ея квартиру, конечно, если не совершено какое-нибудь преступленіе.

— И такъ, ваше теперешнее положеніе….

— Въ настоящее время я уволенъ отъ моей роли и, долженъ сознаться, по своей собственной винѣ. Моя послѣдняя возлюбленная дала мнѣ отставку за то, что я позволилъ себѣ одно сумасбродство.

— Но что можетъ считаться сумасбродствомъ въ этой сферѣ? спросилъ смѣясь Максъ.

— У меня была еще маленькая связь съ одной прелестной жидовкой, о которой узнала моя красавица и указала мнѣ на дверь.

— Да, это ужасно.

— Да, и я сначала за это разсердился, такъ какъ моя оставленная возлюбленная было любящее дитя, которое великолѣпно содержало меня. Кто же зналъ, что она такъ серьезно приметъ мое поведеніе.

Выраженіе лица Клингсберга при послѣднихъ словахъ было такъ комично, что Максъ не могъ удержаться отъ смѣха.

Послѣ короткой паузы, онъ сказалъ:

— Я понимаю, что послѣ подобнаго прошедшаго, вы не отказываетесь отъ мѣста въ Грандъ-Отелѣ.

Вдругъ онъ замолчалъ.

Онъ увидѣлъ мелькнувшее между деревьями платье.

Вслѣдъ затѣмъ показалась и обладательница этого платья, въ которой Максъ, къ своему удовольствію, узналъ ту же самую прелестную блондинку, которая, полчаса тому назадъ, обращалась къ нему съ вопросомъ.

Казалось, она шла съ намѣреніемъ опять подойти къ Максу, но увидѣвъ около него посторонняго, повернула назадъ.

Максу сдѣлалось досадно на присутствіе Клингсберга и эта досада ясно выразились у него на лицѣ.

— Я долженъ сказать вамъ, Клингсбергъ, что не могу завтра съ вами ужинать, съ досадой проговорилъ онъ. Выпейте завтра за меня на эти пять франковъ.

Въ тоже время онъ протянулъ ему деньги.

Клингсбергъ саркастически улыбнулся и, глядя на незнакомку, которая остановилась въ нѣкоторомъ разстояніи, дѣлая видъ, что ищетъ чего то глазами, сказалъ:

— Да, вѣроятно, вы будете ужинать у этой прелестной блондинки. Поздравляю васъ! Вы на самой лучшей дорогѣ къ счастію. Прощайте, юноша! Не дѣлайте глупостей и не забывайте, что если узнаютъ ваше нѣмецкое происхожденіе, то вы погибли.

Съ этими словами онъ поспѣшно пошелъ прочь.

— Несносный человѣкъ! сказалъ себѣ Максъ, оскорбленный замѣчаніемъ своего собесѣдника насчетъ его знакомства съ прелестной блондинкой. Я бы не хотѣлъ съ нимъ ни зачто встрѣчаться, но онъ единственный человѣкъ, могущій подать мнѣ совѣтъ въ моемъ настоящемъ положеніи.

По уходѣ Клингсберга, молодая женщина продолжала стоять на томъ же мѣстѣ, точно дожидаясь, что Максъ подойдетъ къ ней.

Ея взглядъ казался устремленнымъ на землю, но прилежный наблюдатель замѣтилъ бы, что, подъ опущенными рѣсницами, ея глаза смотрѣли въ сторону молодаго человѣка.

Но когда даже звукъ шаговъ Клингсберга совершенно замолкъ, блондинка подняла голову и взглядъ ея упалъ точно солнечный лучъ на молодаго человѣка.

Максъ былъ въ нерѣшимости, какъ онъ долженъ перетолковать этотъ взглядъ. Онъ началъ обдумывать, какъ бы не оскорбить даму, съ которой очень хотѣлъ заговорить.

Онъ уже поднялся съ мѣста, чтобы подойти къ ней, но снова сѣлъ; ему показалось, что такой поступокъ будетъ съ его стороны нахальствомъ.

Улыбка мелькнула по лицу незнакомки при видѣ нерѣшимости молодаго человѣка.

Тогда она медленно пошла по направленію къ скамейкѣ.

Максъ снова поднялся и пошелъ къ ней на встрѣчу.

— Вы очень не любезный, Эргардъ, сказала она съ милой улыбкой и на отличномъ нѣмецкомъ языкѣ… Боже мой, съ вами желаютъ познакомиться, а вы дѣлаете это чрезвычайно затруднительнымъ.

Максъ съ изумленіемъ глядѣлъ на нее.

Почему она знала его имя? Очевидно, также какъ и онъ, она не была француженка.

Онъ хотѣлъ сказать что то въ свое извиненіе.

— Оставьте это, прервала его молодая женщина. Вамъ нечего извиняться, что вы ждали чтобы вамъ сказали: я хочу съ вами познакомиться.

— Я не зналъ, что вы этого желаете.

— Да? не знали?… Неужели же вы думаете, что я три вечера здѣсь прогуливаюсь ни съ того ни съ другаго? Неужели это не стало очевидно, когда я обратилась къ вамъ съ вопросомъ?… Но предположимъ что вы этого не знали. За то теперь, когда вамъ это извѣстно, оставьте вашу скромность и будьте любезны…. Могу я попросить васъ предложить мнѣ РУКУ?

— Съ большимъ удовольствіемъ, сударыня.

— Сударыня! Боже мой, какъ это холодно звучитъ. Неужели же ты не узнаешь меня, Максъ?

Правда, Максу казалось, что онъ гдѣ-то видѣлъ это лице, но только послѣднія слова навели его на настоящій слѣдъ.

— Ты… неужели это вы, Елена Вальтеръ? вскричалъ онъ.

— Наконецъ-то!… вскричала она. Но говори по прежнему ты, это доставляетъ мнѣ такое же удовольствіе какъ и прежде, когда ты жилъ у моихъ родителей и любилъ маленькую Елену, но я нахожу, что будучи студентомъ, ты былъ гораздо любезнѣе, чѣмъ теперь.

— Елена Вальтеръ! повторилъ Максъ. Но какимъ образомъ случилось, что ты…

Онъ взглянулъ въ ея сторону и окинулъ взглядомъ элегантный туалетъ своей спутницы.

— Какъ случилось, что я, дочь бѣднаго ремесленника, сирота, нахожусь въ такомъ блестящемъ положеніи? досказала она. Не правда ли, тебя это такъ удивляетъ?

— Да, Елена!

— Но мнѣ кажется, что скорѣе чѣмъ удивляться, тебѣ бы слѣдовало радоваться, что ты нашелъ въ этомъ громадномъ Парижѣ соотечественницу и даже больше — подругу твоей юности, чтобы не сказать — твою юношескую любовь. Неужели ты, измѣнникъ, совершенно забылъ маленькую Елену, которой ты такъ часто повторялъ, что любишь ее отъ всего сердца. Какъ? Неужели ты въ самомъ дѣлѣ не радъ меня видѣть.

— Я очень радъ, что вижу тебя… но скажи мнѣ, какъ это случилось. Твоя мать, послѣ смерти твоего отца и моего отъѣзда, осталась въ большой бѣдности…

— Ахъ! перебила его молодая женщина, моя бѣдная мать также вскорѣ умерла и я осталась круглой сиротой.

Воспоминаніе о печальномъ прошломъ на минуту отуманило ея глаза. Но почти въ ту же минуту они снова заблестѣли и она сказала, улыбаясь сквозь слезы:

— Сколько бы я прежде ни страдала, но теперь я вполнѣ счастлива, такъ какъ нашла тебя.

— Но какъ ты пріѣхала въ Парижъ?

— Это я сейчасъ тебѣ разскажу. Но ты ужинаешь сегодня у меня?… Мы должны теперь поворотить, такъ какъ я живу у Новаго моста.

Максъ пошелъ за нею.

Но вдругъ онъ остановился и со строгимъ взглядомъ сказалъ:

— Елена, позволь мнѣ сдѣлать сначала одинъ вопросъ. Я нахожу тебя въ Парижѣ, богато одѣтой. Ты не должна обижаться, если мнѣ приходитъ въ голову….

— О, добродѣтельный Іосифъ! вскричала она, громко смѣясь. Ты боишься скомпрометировать себя, слѣдуя за мною…. Не заботься объ этомъ, ты можешь, не выставляя себя въ сомнительномъ свѣтѣ, идти со мною открыто…. Но ты правъ, наружность противъ меня.

III.
Въ будуарѣ подруги юности.

Въ какую улицу привела Макса Эргарда молодая женщина, этого онъ не зналъ. Онъ еще очень плохо зналъ Парижъ. Онъ замѣтилъ только по великолѣпному освѣщенію улицъ, что это, вѣроятно, была лучшая часть города. Дома были настоящіе дворцы. Передъ однимъ изъ такихъ домовъ его спутница остановилась.

— Я здѣсь живу, Максъ, сказала она.

Они взошли на ступени подъѣзда. Молодой человѣкъ медленно взглянулъ на свою спутницу.

— Елена, сказалъ онъ, ты должна сказать мнѣ…

— Ахъ! перебила она его съ веселой улыбкой. Ты все опасаешься за свою репутацію! Но развѣ я не сказала, что тебѣ нечего опасаться за твою репутацію, идя со мною! Сколько разъ я должна это повторять. И какъ, въ самомъ дѣлѣ, Максу Эргарду, этому добродѣтельному юношѣ, не бояться скомпрометировать себя въ Парижѣ, гдѣ онъ не знаетъ ни одной живой души! Ха, ха, ха!…

Продолжая смѣяться, она взяла его за руку.

Волей неволей Максъ послѣдовалъ за нею.

Послѣ звонка дверь сейчасъ-же отворилась.

Они вошли въ большую залу. Мраморная лѣстница, покрытая мягкимъ ковромъ, вела на верхъ.

На половинѣ лѣстницы пришедшихъ ожидала горничная. Это была красивая брюнетка, съ черными блестящими глазами. Тутъ-же стояли два ливрейные лакея, чтобы снять съ пришедшихъ ихъ верхнее платье. Затѣмъ горничная открыла дверь въ будуаръ.

Они вошли.

Это было волшебное убѣжище, Максъ никогда не видалъ ничего подобнаго. Комната была не велика, но отдѣлана роскошно. Мебель была обита голубымъ атласомъ, занавѣсы и портьеры изъ той-же матеріи, полъ покрытъ толстымъ ковромъ, стѣны обиты шелковой матеріей, прелестныя этажерки, статуетки, великолѣпныя картины, наполняли комнату, воздухъ которой былъ пропитанъ ароматомъ. — Но все это не могло произвести на молодаго человѣка никакого впечатлѣнія.

— Баринъ уѣхалъ часъ тому назадъ, сказала субретка, оставшаяся у дверей.

— Хорошо, Пеппи, распорядись ужиномъ! Конечно для двоихъ.

Поклонившись въ отвѣтъ на приказаніе, Пеппи исчезла. Максъ и Елена остались одни.

Она сѣла на мягкій диванъ.

Максъ нерѣшительно стоялъ передъ нею.

— Ну, мой строгій другъ, не угодно-ли вамъ будетъ сѣсть со мною рядомъ. Или ты все еще озабоченъ своей репутаціей? Или ты совсѣмъ забылъ, что маленькая Елена Вальтеръ была подругой твоей юности?…

Она взяла и потянула его къ себѣ за руку, заставивъ поневолѣ сѣсть на рядомъ стоявшее кресло.

— Я не забылъ тебя, Елена!… Но времена перемѣнились…. Я былъ тогда бѣднымъ студентомъ, который ничего не требуетъ отъ жизни, сирота, который былъ счастливъ дружбою и участіемъ добрыхъ людей. Ты была дочерью честнаго ремесленника. Я остался въ основанія тѣмъ-же, чѣмъ былъ тогда — бѣднякомъ. Но ты….

— Конечно, многое перемѣнилось. Наша квартира въ Берлинѣ, на Фридрихштрассе, не походила на эту комнату и я не была тамъ хозяйкой, какъ здѣсь….

Максъ печально покачалъ головою. Къ воспоминанію о прошломъ у него присоединилась печальная мысль.

— Но я не вижу, продолжала Елена, почему перемѣна въ положеніи можетъ измѣнить наши отношенія. Неужели-же я не должна быть теперь твоей подругой? Неужели я не могу быть счастлива, что сижу съ тобою, какъ прежде? Неужели ты не долженъ быть моимъ другомъ, какъ бывало? Неужели мы не должны болѣе строить розовыхъ плановъ о будущемъ, какъ въ прежнее время?

Онъ печально покачалъ головою.

— Нѣтъ, Елена, это невозможно, покрайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока ты мнѣ необъяснишь перемѣны, произошедшей въ твоемъ положеніи и не успокоишь меня. Ты должна согласиться, что это во всякомъ случаѣ удивительно, что я нахожу тебя, дочь ремесленника изъ Фридрихштрассе, здѣсь въ Парижѣ, окруженную такимъ блескомъ….

— О, Боже мой! какъ несносенъ этотъ добродѣтельный юноша! съ досадой вскричала Елена. Ну, если ты этого непремѣнно хочешь, то я разскажу тебѣ то, что я имѣю право разсказать. Ты знаешь, что, вскорѣ послѣ смерти отца, мать отдала меня въ магазинъ, а такъ какъ вскорѣ послѣ этого она сама умерла, то я и переселилась въ домъ моихъ хозяевъ. Я была принята у нихъ наполовину какъ членъ ихъ семейства, на половину какъ сирота, которая должна быть рада, что пристроилась….

— Я помню, что твои.хозяева отправлялись въ Парижъ.

— Да, и они взяли меня съ собою. Сначала я жила у нихъ на томъ-же положеніи и, конечно, также скучала. Что тутъ удивительнаго? Можешь-ли ты себѣ представить, что испытываетъ шестнадцати лѣтняя дѣвушка, видя, что здѣсь всѣ только и живутъ для удовольствій, только и мечтаютъ что о роскоши и наслажденіяхъ, зная что она не дурна собою и чувствуя, что способна нравиться, когда къ тому же всѣ внѣшнія обстоятельства позволяютъ сдѣлать самой опытъ?

— Я это понялъ бы, Елена, еслибы передо мною была дѣвушка — парижанка, или существо избалованное, которое съ дѣтства привыкло ко всему этому блеску. Но такая дѣвушка, какъ ты….

— Ахъ, не говори этого, Максъ!… въ этомъ отношеніи всѣ дѣвушки равны. Самое пылкое желаніе всякой дѣвушки есть желаніе нравиться. Вы можете философствовать сколько угодно…. Случилось такъ, что я познакомилась съ однимъ господиномъ, который далъ мнѣ средства доставить себѣ всѣ эти наслажденія, которымъ я такъ завидывала.

— Познакомилась съ однимъ господиномъ? со вздохомъ повторилъ Максъ.

— Да и со старымъ господиномъ. Ты еще узнаешь его.

— Елена, ты познакомилась со старымъ господиномъ! Но гдѣ-же это?

Веселая улыбка мелькнула по лицу молодой женщины. Легкій румянецъ пробѣжалъ по ея щекамъ, однако она сейчасъ отвѣчала, смѣясь и плутовски глядя ему въ лице:

— Въ Мабилѣ!…

— Какъ! Тамъ гдѣ бываютъ только женщины сомнительной репутаціи? Ты тамъ познакомилась съ однимъ господиномъ?

Онъ тяжело вздохнулъ.

— Избавь меня пожалуйста, Максъ, отъ печальнаго лица, сказала она, будь доволенъ тѣмъ, если я говорю, что я попала въ это мѣсто только по неопытности, и буду вѣчно благодарна тому, кто спасъ меня оттуда. Такъ какъ это тотъ самый, который далъ мнѣ возможность вести такую жизнь, какую я теперь веду….

— Старый, богатый господинъ! О, это понятно! замѣтилъ Максъ съ горькой ироніей. Ты должна быть очень счастлива.

— Да, я счастлива, такъ какъ нашла тебя и когда ты скажешь мнѣ, что любишь меня по прежнему, что. ты не хочешь оставить меня, что я буду видѣть тебя такъ часто, какъ хочу, тогда я буду самой счастливой женщиной на свѣтѣ.

— Да, еслибы ты была прежней Еленой, по….

— О, Максъ, пощади меня съ твоими «но!» Посмотри на меня! Сказала она, взявъ его обѣими руками за голову и нѣжно глядя ему въ глаза. Посмотри на меня, Максъ. Развѣ я похожа на развратную женщину, за какую ты, кажется, принимаешь меня? Максъ, скажи что ты меня еще любишь и мы будемъ очень, очень счастливы!

И прежде чѣмъ онъ успѣлъ этому воспрепятствовать, хорошенькія ручки обвились вокругъ его шеи и нѣжныя уста прильнули къ его лбу.

Онъ не отвѣчалъ, но тихимъ движеніемъ освободился изъ ея объятій.

— По правдѣ сказать, Елена, твое описаніе прошлаго не способно сдѣлать меня счастливымъ. Можетъ быть, намъ лучше было-бы не встрѣчаться. Иди своей дорогой, Елена, и дай мнѣ щти моей….

— Ахъ, ты, упрямый человѣкъ, вскричала она, невольно сдвигая брови. Какъ ты смѣешь возвращаться къ своимъ прежнимъ подозрѣніямъ. Почему ты не вѣришь мнѣ, когда я говорю, что твои подозрѣнія неосновательны? Я знаю, что ты по природѣ не золъ, ледъ долженъ-бы былъ уже разстаять…. Обними меня какъ бывало прежде. Ты не повѣришь, какъ радостно билось мое сердце, когда я тебя увидѣла послѣ трехъ лѣтъ разлуки.

Говоря это, она снова обняла его за шею. Онъ чувствовалъ какъ подымалась ея грудь, какъ билось ея сердце.

— Будемъ счастливы, ЗІаксъ! шептала она. Я богата, я хочу раздѣлить съ тобою мое богатство, чтобы ты былъ свободенъ отъ всѣхъ заботъ, чтобы наша любовь не имѣла никакихъ препятствій.

Легкій стукъ въ дверь перебилъ ее. На ея позволеніе войти, дверь отворилась и вошедшая Пеппи объявила, что ужинъ поданъ.

— Хорошо, сказала Елена. Субретка вышла. Угодно вамъ? продолжала она, обращаясь къ своему гостю и вставая съ мѣста.

Максъ также всталъ.

— Нѣтъ, Елена, я не буду съ вами сегодня ужинать. Простимтесь сегодня навсегда!…

— Навсегда? И ты можешь говорить это такъ спокойно? О, Максъ, ты не знаешь, какъ ты терзаешь мое сердце.

— Намъ надо заставить молчать наши сердца, Елена. Ваше положеніе таково, что я не долженъ быть съ вами близкимъ.

— Почему-же это? Выслушай меня, Максъ! говоря это, она положила руку ему на плечо и прижалась лицемъ къ его груди. Ты не богатъ, скоро твои средства совершенно истощатся. Приближается время когда все здѣсь будетъ страшно дорого. Жить въ Парижѣ можетъ быть сдѣлается дороже въ трое, въ четверо и даже болѣе. И если ты не достигнешь своей цѣли, не найдешь своего дяди, то скоро останешься безъ всякихъ средствъ, можетъ, быть станетъ даже нуждаться. Неужели ты и тогда откажешься отъ моей помощи?

— Я не долженъ принимать твоей помощи, Елена. Ты меня знаещь. Честный человѣкъ долженъ отказаться отъ такой помощи….

— Ты не знаешь, Максъ, какъ ты несправедливъ ко мнѣ!

— Оставимъ этотъ разговоръ, Елена, мое рѣшеніе неизмѣнно. Внутренній голосъ говоритъ мнѣ, что я долженъ такъ поступить, а до сихъ поръ моя совѣсть всегда указывала мнѣ истинный" путь… Прощайте, Елена!…

— Возьми по крайней мѣрѣ это! вскричала она, стараясь всунуть ему въ руку бумажникъ, набитый деньгами.

Онъ отклонилъ ея руку.

— Оставьте меня, Елена! Ни слова болѣе о какой нибудь помощи отъ васъ! Будьте счастливы, Елена… Она опрокинулась на спину кресла, закрыла лицо руками и голосомъ, прерывающимся отъ рыданій, вскричала сквозь слезы:

— И такъ, мы никогда не увидимся! О, Боже мой, Боже мой! чѣмъ я это заслужила?

Одно мгновеніе онъ остановился, съ состраданіемъ глядя на нее, потомъ медленно пошелъ къ двери.

Она еще разъ обратилась къ нему, говоря:

— Максъ, я вижу, что вы можетъ быть не совсѣмъ не правы… Но обѣщайте мнѣ одно, что -въ какомъ бы горѣ и нуждѣ вы не были, вы не забудете, что у васъ здѣсь есть другъ, который вамъ во всякомъ положеніи можетъ и хочетъ помочь!…

— Нѣтъ, нѣтъ! отвѣчалъ онъ.

Дверь затворилась за нимъ.

Долго сидѣла Елена, проливая горькія слезы. Ея лучшая юношеская мечта была разбита. Ихъ дружба и Любовь погибла и на могилѣ этой любви Елена плакала горькими слезами.

IV.
Ложный и истинный друзья.

Медленными шагами, заложивъ руки за спину, шелъ Максъ по улицѣ, думая обо всемъ съ нимъ происшедшемъ. У него также погибла юношеская мечта. Возможно-ли, чтобы дѣвушка, еще ребенкомъ обѣщавшая быть украшеніемъ своего пола, могла такъ пасть? Неужели въ этомъ городѣ можно достичь благосостоянія и уваженія только хитростью и преступленіемъ?

Мысли, занимавшія Макса, были далеко не такого свойства, чтобы разсѣять его мрачное расположеніе духа. Онъ не слышалъ ни шуму шедшихъ по улицѣ войскъ, ни говора народа, не обращалъ вниманія на бомбы, точно метеоры летавшія по небу и падавшія въ городъ.

Вдругъ кто-то дотронулся до его плеча. Онъ быстро обернулся. Передъ нимъ стоялъ виконтъ Дюпортъ, тотъ самый, разговоръ котораго, нѣсколько часовъ тому назадъ, такъ раздражилъ Макса. Но какъ измѣнилась наружность этого человѣка! Передъ Эргардомъ стоялъ не ободранный бѣднякъ, а человѣкъ элегантно одѣтый, джентельменъ съ головы до ногъ, отъ блестящаго цилиндра до лакированныхъ сапогъ.

Максъ быстро оглядѣлъ его. Виконтъ засмѣялся.

— Ха! ха! вы удивляетесь перемѣнѣ въ моей наружности. Я вамъ говорилъ, что мое положеніе измѣнится. Случилось такъ, что эта перемѣна произошла сейчасъ же послѣ того, какъ мы съ вами разстались, такъ что я успѣлъ переодѣться во все новое.

— Дѣйствительно, перемѣна быстро съ вами произошла, Клингсбергъ.

— Шт! Не Клингсбергъ! это имя неизвѣстно въ Парижѣ. Нѣмецкое имя въ настоящее время въ Парижѣ приноситъ несчастіе. Я для васъ и для всего свѣта виконтъ Дюпортъ, также какъ и вы называетесь не Эргардъ, а Гольборнъ. Я французъ, вы англичанинъ. По волѣ неба теперь, когда нѣмцы посылаютъ въ Парижъ такія визитныя карточки, въ немъ не находится ни одного нѣмца…

Говоря это, онъ слѣдилъ глазами за сверкавшей въ темнотѣ бомбой.

— Но я право не понимаю виконтъ, какъ могла такъ быстро произойти съ вами подобная перемѣна.

— О, вы этого не поймете, мой молодой другъ, но это все равно, когда вы короче узнаете меня, тогда вы это поймете. Кстати, вы сегодня вечеромъ должны быть моимъ гостемъ, я слишкомъ часто бывалъ вашимъ. Я хочу расквитаться съ вами. Мы ужинаемъ вмѣстѣ.

— Я горю желаніемъ узнать какъ произошла эта перемѣна.

— Я могу зайти за вами черезъ полчаса въ вашъ отель?

— Я буду васъ ждать…

— Въ такомъ случаѣ до свиданья, мистеръ Гольборнъ.

— До свиданья, виконтъ Дюпортъ.

Они разошлись.

Придя къ себѣ въ отель, Максъ задумчиво сѣлъ у себя въ комнатѣ.

Нѣкоторыя слова Елены пришли ему на память и онъ увидѣлъ, что она совершенно вѣрно судила о положеніи дѣлъ.

Не трудно было предвидѣть, что жизненные припасы должны были вздорожать въ весьма скоромъ времени

Что если онъ не найдетъ дядю? Что если послѣдній умеръ? Что если онъ умеръ безъ завѣщанія или скрылся въ какомъ нибудь неизвѣстномъ мѣстѣ, — Что тогда будетъ съ нимъ, съ Максомъ! Какъ найдетъ онъ средства къ жизни, въ городѣ, гдѣ ему необходимо даже скрывать настоящее свое имя?

Онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнатѣ. Потомъ вынулъ изъ кармана ключъ, открылъ стоявшій недалеко отъ двери чемоданъ и, вынувъ изъ него кошелекъ, сѣлъ къ столу и началъ пересчитывать лежавшія въ кошелкѣ деньги.

Въ дверь постучались. — Войдите. — Въ комнату вошелъ Дюпортъ.

— Ахъ, я застаю васъ за пріятнымъ занятіемъ — пересчитываньемъ денегъ, сказалъ вошедшій и безъ приглашенія опустился въ кресло, куря отличную сигару.

— Я пересчитываю, на сколько еще времени хватитъ моихъ денегъ. Я долженъ придумать какое нибудь средство для поддержанія своего существованія.

— Я говорилъ, что вамъ надо объ этомъ подумать.

— У меня пятьсотъ талеровъ, нѣсколько мѣсяцевъ я еще могу прожить…

— Нѣсколько… а вы совершенно не знаете французскаго языка. Вамъ понадобятся эти нѣсколько мѣсяцевъ для изученія его, если вы хотите искать здѣсь какого-нибудь занятія.

— Но вѣдь возможно также, что въ теченіе этихъ нѣсколькихъ мѣсяцевъ осада кончится и я буду въ состояніи вернуться назадъ въ Германію…

— И что же затѣмъ! Въ Германіи у васъ еще менѣе возможности найти какое-либо мѣсто, чѣмъ здѣсь.

— Конечно, конечно! Я немного разстроенъ, но я хочу просить вашего совѣта…. Я такъ мало здѣсь знаю….

— Хорошо, мы объ этомъ поговоримъ въ другой разъ.

Сказавъ это, онъ вынулъ висѣвшія на толстой золотой цѣпочкѣ часы и, глядя на нихъ, сказалъ:

— Скоро одинадцать часовъ. Насъ будутъ ждать.

Максъ надѣлъ пальто и шляпу и оставилъ со своимъ спутникомъ отель. На лѣстницѣ онъ вдругъ остановился.

— Скажите мнѣ, виконтъ, я надѣюсь, вы не ведете меня въ одно изъ тѣхъ, пользующихся дурной репутаціей мѣстъ, которыя…

Дюпортъ, громко смѣясь, перебилъ его.

— О! нѣмецкая кротость! Нѣтъ, нѣтъ, другъ мой, будьте покойны… Я не поведу васъ въ такое мѣсто, въ которомъ могла бы быть возмущена ваша строгая нравственность. Самое лучшее общество, конечно мужское… конечно также нѣсколько дамъ, но приличныхъ… Вамъ нечего бояться, положитесь на меня!

Послѣ этого онъ подозвалъ мимо ѣхавшій фіакръ.

— Въ отель Мадридъ! сказалъ Клингсбергъ.

— Почему въ отель Мадридъ? спросилъ Максъ.

— Мы захватимъ тамъ одного моего пріятеля, который также желаетъ со мною ужинать.

— Кто этотъ пріятель?

— Шевалье де-Сенъ-Круа.

Затѣмъ они молча сѣли. Минутъ черезъ десять фіакръ остановился передъ вышеназваннымъ отелемъ. Клингсбергъ вышелъ.

— Шевалье де Сенъ-Круа у себя? спросилъ онъ привратника.

— Онъ дожидается васъ.

— Хорошо, скажите ему, что мы его ждемъ.

Спустя немного времени, изъ отеля вышелъ отлично одѣтый господинъ. Его наружность произвела на Макса непріятное впечатлѣніе, такъ какъ черты лица шевалье не внушали довѣрія. Впрочемъ Максъ не успѣлъ разсмотрѣть его хорошенько. Шевалье сейчасъ же сѣлъ въ фіакръ, назвавъ предварительно кучеру домъ, неизвѣстный Максу, и они поѣхали.

Первый этажъ дома, передъ которымъ вскорѣ остановился фіакръ, былъ ярко освѣщенъ.

Въ окна видно было, что въ домѣ большое движеніе. Прислуга была одѣта въ богатыя ливреи, мущины, принявшіе гостей — во фракахъ и бѣлыхъ галстукахъ…. Все это удивило Макса.

— Что тутъ такое? спросилъ онъ Клингсберга, я не хочу думать, чтобы вы противъ моего желанія….

— Не бойтесь, другъ мой! перебилъ его виконтъ, это все мои друзья…. это «Спортъ-Клубъ», въ которомъ сегодня праздникъ. Маленькій ужинъ, небольшая игра, танцы…. я не знаю самъ, что такое!…

— Спортъ-Клубъ? Развѣ онъ не состоитъ изъ лучшаго парижскаго общества?

— Безъ сомнѣнія!

— И вы его членъ?

— А, это васъ удивляетъ? Нѣкоторое время я принужденъ былъ удаляться изъ этого клуба, но, тѣмъ не менѣе, я не пересталъ быть его членомъ. Вы увидите, что я и мой другъ шевалье будемъ здѣсь дорогими гостями, и всякій приведенный нами будетъ отлично принятъ…. Я впередъ ручаюсь, что вамъ будетъ весело!…

Придя въ освѣщенную переднюю, Максъ могъ разглядѣть своего другаго спутника, котораго Клингсбергъ назвалъ де-Сенъ-Круа.

Максъ не ошибся, было что-то непріятное и отталкивающее въ не то чтобы некрасивыхъ, но рѣзкихъ чертахъ его лица, на которомъ лежалъ отпечатокъ подлости и самыхъ низкихъ пороковъ.

Шевалье можно было дать около сорока лѣтъ, онъ былъ высокъ ростомъ и крѣпко сложенъ. Черные, густые, коротко остриженные волосы покрывали его голову. Сѣрые, бѣгающіе глаза были оттѣнены густыми, темными рѣсницами, скрывавшими ихъ выраженіе.

Максъ хотѣлъ разспросить Клингсберга объ этомъ человѣкѣ, но было уже поздно, такъ какъ лакей уже доложилъ о прибытіи виконта Дюпорта и шевалье де-Сенъ-Круа.

Новоприбывшіе были дѣйствительно приняты съ восторгомъ.

Со всѣхъ сторонъ посыпались вопросы, почему виконтъ такъ давно не былъ въ клубѣ.

Клингсбергъ мигнулъ Максу, и шепнулъ ему:

— Вы видите, здѣсь неизвѣстна причина моего отсутствія.

Максъ былъ также дружелюбно принятъ.

Максъ только что. хотѣлъ сдѣлать виконту нѣкоторыя замѣчанія на счетъ избранности общества, какъ вдругъ, въ открытую дверь роскошнаго зала, онъ увидалъ множество нарядныхъ дамъ.

Увидавъ это, онъ сталъ извиняться, что его другъ не предупредилъ его, что здѣсь балъ, что иначе онъ не явился-бы ни за что въ такомъ домашнемъ костюмѣ.

Ему не дали выговорить.

Мущины окружили ихъ.

Они вошли въ залъ.

Это была большая комната, по обѣимъ сторонамъ которой шли галереи, поддерживаемыя статуями на мраморныхъ пьедесталахъ.

На роскошно отдѣланномъ потолкѣ висѣла хрустальная люстра. Подъ нею было устроено что-то въ родѣ, боскета, въ срединѣ котораго билъ фонтанъ, освѣжавшій весь залъ.

Къ залѣ примыкали роскошныя ниши, полузакрытыя тяжелыми бархатными портьерами и слабо освѣщенныя. Вездѣ были цвѣты, статуи.

Но что было лучше всего въ этомъ собраніи — это дамы. Это были все молодыя женщины, въ роскошныхъ, но немного черезчуръ свободныхъ туалетахъ.

Сначала Максъ предположилъ, что эти дамы также принадлежали къ высшему кругу, но скоро долженъ былъ убѣдиться въ противномъ.

Нѣкоторыя изъ дамъ подошли къ новопришедшимъ. Двѣ изъ нихъ взяли подъ руки Клингсберга, двѣ другихъ шевалье и увели ихъ въ одну изъ сосѣднихъ комнатъ, гдѣ былъ устроенъ буфетъ.

Максъ остался одинъ, удивляясь всему окружающему.

Тогда онъ увидѣлъ, что двѣ дамы, уведшія виконта, возвратились, и, подойдя къ нему, взяли его точно также подъ руки и привели его также въ буфетъ, гдѣ уже были его спутники, окруженные дамами. Всѣ усѣлись около столиковъ.

Защелкали шампанскія пробки, одна изъ дамъ встала и съ бокаломъ въ рукѣ, пропѣла, при всеобщемъ одобреніи, какую-то застольную пѣснь.

Стали чокаться, пить, смѣяться.

Максъ былъ до такой степени пораженъ всѣмъ окружающимъ, что дѣлалъ все то, что его заставляли его знакомые и двѣ молодыя дамы, которыя, казалось, исключительно имъ однимъ только и занимались.

Онѣ посадили его на козетку и сѣли по обѣ стороны. Каждая изъ нихъ положила ему на плечо бѣлоснѣжную руку, тогда какъ другою подносила къ его губамъ стаканъ съ виномъ.

Не разъ Максъ пытался бѣжать этого общества, характеръ котораго сдѣлался ему совершенно яснымъ, когда онъ увидалъ, какъ устраивали игорные столы, какъ отдѣльныя пары уходили въ ниши, какъ въ залѣ начались непристойные танцы, кромѣ того, въ углу залы устроились живыя картины, оскорблявшія его нравственное чувство.

Каждый разъ, какъ Максъ пытался встать или когда потомъ хотѣлъ подойти къ выходной двери, онъ былъ окруженъ множествомъ дамъ. Ему казалось, что это было нарочно такъ устроено Клингсбергомъ и шевалье. Когда-же Эргардъ спрашивалъ красавицъ, то онѣ смѣялись надъ его тщетными попытками, надъ его сопротивленіемъ прелестямъ сиренъ, а между тѣмъ его заставляли все больше пить, пока наконецъ онъ не пришелъ въ такое состояніе, что не могъ болѣе ничего желать.

Когда онъ наконецъ пришелъ въ себя, — онъ не зналъ, сколько времени провелъ въ безсознательномъ состояніи, — то ему показалось, что все происшедшее съ нимъ было сномъ. Онъ лежалъ у себя въ комнатѣ въ отелѣ. Но нѣтъ, это не могъ быть сонъ. Онъ лежалъ совершенно одѣтымъ…. Еслибы онъ легъ въ постель какъ всегда, то сначала раздѣлся-бы.

Первый проблескъ дня проходилъ, сквозь опущенныя жалюзи.

Онъ приподнялся, голова его была тяжела.

Когда возвратился онъ къ себѣ въ отель? Какъ попалъ онъ въ свою комнату, на свою постель? Была-ли теперь ночь, или день уже наступилъ?

Онъ хотѣлъ взглянуть на часы, который часъ.

Часовъ не было.

Онъ испугался. Онъ сталъ искать по всей комнатѣ, часы не находились. Что могло это значить?

Онъ отлично помнилъ, что вчера вечеромъ часы были на немъ.

Какъ могъ онъ ихъ потерять?

Имъ овладѣло предчувствіе чего-то дурнаго. Неужели его обокрали? Это было-бы ужасно!

Но нѣтъ — его чемоданъ стоялъ на прежнемъ мѣстѣ. Онъ сунулъ руку въ карманъ, ключъ лежалъ на прежнемъ мѣстѣ. Тогда, самъ смѣясь надъ своимъ напраснымъ страхомъ, онъ открылъ чемоданъ. Но едва успѣлъ онъ бросить въ него бѣглый взглядъ, какъ лице его страшно поблѣднѣло.

Въ чемоданѣ все было перерыто. Онъ помнилъ, что вчера, когда онъ, пересчитавъ свою кассу, положилъ деньги обратно въ сундукъ, въ немъ все было въ порядкѣ.

Въ углу долженъ былъ лежать кошелекъ.

Онъ лихорадочно кинулся искать его. Кошелекъ исчезъ.

Въ страшномъ безпокойствѣ, онъ сталъ все вынимать изъ чемодана. Онъ тщательно осмотрѣлъ каждую вещь, пока наконецъ чемоданъ не опустѣлъ. Кошелька не было въ немъ. Страхъ овладѣлъ имъ. Онъ позвонилъ. Вошелъ привратникъ.

— Былъ кто нибудь у меня въ комнатѣ? вскричалъ Максъ.

— Я не знаю, отвѣчалъ вошедшій, никого кто-бы входилъ сюда, кромѣ того господина, съ которымъ вы вернулись домой.

— Господинъ, съ которымъ я возвратился домой? Кто былъ этотъ господинъ?

— Тотъ самый, съ которымъ вы вчера уѣхали.

— А, онъ сопровождалъ меня домой….

— Конечно! Вы, какъ мнѣ кажется, были не совсѣмъ въ полномъ разсудкѣ. Онъ скорѣе тащилъ васъ, чѣмъ велъ.

— Вы открывали ему?

— Я отворилъ входную дверь, и предложилъ ему свою помощь, онъ отказался, говоря, что справится одинъ. Но немного спустя онъ вернулся назадъ и сказалъ, что безъ посторонней помощи, не можетъ довести васъ до вашей комнаты. Онъ положилъ васъ на площадку лѣстницы, и потомъ мы общими силами внесли васъ и положили на постель, послѣ чего господинъ сейчасъ-же ушелъ.

— Боже мой, вскричалъ Максъ, ударя себя по лбу, онъ обокралъ меня.

— Это невозможно, возразилъ привратникъ, онъ не оставался въ комнатѣ одинъ.

— Часы были еще на мнѣ?

— Этого я не могу знать.

— Хорошо, вы можете идти.

Привратникъ ушелъ.

Максъ, уничтоженный опустился на стулъ. Голова его упала на грудь, руки безжизненно повисли:

Что теперь предпринять?

У него не осталось рѣшительно никакихъ средствъ и кромѣ того надо было заплатить по счету въ гостинницу. Онъ находился въ чужомъ городѣ, жители котораго были крайне враждебно настроены противъ всякаго нѣмца, и даже не могъ свободно говарить по французски.

Гдѣ найдетъ онъ средства къ жизни? Долго сидѣлъ онъ такимъ образомъ, обдумывая чтобы предпринятъ.

Потомъ онъ принялся еще разъ осматривать уже пересмотрѣнныя вещи. Въ эту минуту въ дверь тихо постучались. На его позволеніе войти, дверь отворилась и въ комнату вошелъ человѣкъ, котораго Максъ съ перваго взгляда не узналъ.

Только тогда, когда пришедшій сказалъ съ сильнымъ еврейскимъ акцентомъ: Здравствуйте, мистеръ Гольборнъ, молодой человѣкъ узналъ въ немъ еврея Левина съ бульвара Сенъ-Сюльписъ.

— А! это вы! сказалъ Эргардъ. Вы пришли въ неудачное время, Левинъ.

— Я не пришелъ бы, еслибы вы сами не сказали…

Я знаю, знаю! перебилъ Максъ. Я обѣщался вознаградить васъ за вашъ убытокъ. Въ настоящее время это для меня невозможно, я бѣднѣе васъ, меня обокрали. Всѣ мои деньги до послѣдняго франка пропали.

— Ахъ, я отъ всего сердца сожалѣю васъ, мистеръ Гольборнъ, сказалъ носильщикъ тономъ искренняго участія. Я вчера предлагалъ вамъ мой совѣтъ и помощь, когда вамъ въ нихъ случится нужда. Вы отказались. Конечно! Еврею носильщику какъ то не пристало идти по бульвару рядомъ съ молодымъ, изящно одѣтымъ человѣкомъ. Но, можетъ быть, теперь вы не откажетесь отъ моей помощи.

— Отъ вашей помощи?

— Мнѣ кажется, что можно постараться найти потерянное.

— Вы правы, Левинъ, надо постараться. Я предупрежу полицію, я знаю вора, едвали я ошибаюсь и…

— Нѣтъ мистеръ Гольборнъ, я вамъ совѣтую не мѣшать въ это дѣло полицію; очень можетъ быть, что при этомъ какъ нибудь узнается ваше нѣмецкое имя, а это можетъ имѣть для васъ дурныя послѣдствія.

— Но что же я долженъ дѣлать чтобы возвратить мои деньги?

Левинъ пожалъ плечами.

— Ихъ надо искать другимъ способомъ, сказалъ онъ. Вы имѣете подозрѣніе, мистеръ Гольборнъ — противъ кого же?

Максъ разсказалъ то, что ему передалъ привратникъ.

— А, вы говорите о виконтѣ Дюпортъ?

— Да, да! Воръ никто другой какъ онъ!

— Это ясно какъ день! вскричалъ еврей.

— Я не понимаю только одного, когда могъ онъ это сдѣлать, такъ какъ привратникъ говоритъ, что онъ не оставался въ комнатѣ одинъ, замѣтилъ Максъ.

— Это очень просто! Онъ оставилъ васъ на площадкѣ лѣстницы;, вы были въ безсознательномъ состояніи, онъ вынулъ у васъ изъ кармана ключъ, вошелъ въ вашу комнату, открылъ чемоданъ, вынулъ кошелекъ, потомъ сошелъ назадъ, положилъ ключъ обратно въ вашъ карманъ и тогда уже пошелъ звать на помощь привратника. Такъ что, когда привратникъ вошелъ въ вашу комнату, воровство было уже сдѣлано…

— Очень можетъ быть, что вы и правы!

— Прежде всего надо найти мѣстопребываніе виконта Дюпорта.

— Это можно узнать въ Спортъ-клубѣ.

— Въ Спортъ-клубѣ? Вы были въ какомъ нибудь игорномъ домѣ, которыхъ здѣсь порядочное количество. Ваши деньги были не велики, поэтому они нашли, что ихъ не стоитъ выигрывать съ васъ въ карты. Тогда былъ употребленъ этотъ способъ.

О, теперь мнѣ все ясно. Я погибъ! совершенно погибъ!

— Какъ это? Вы молодой, талантливый человѣкъ.

— Къ чему мнѣ здѣсь все это?

— Вы юристъ…

— Я не могу получить здѣсь мѣста, даже писаря, потому что не знаю языка.

— Это правда, но все-таки вы не погибли до тѣхъ поръ пока у васъ есть другъ…

— Другъ? у меня? Единственный человѣкъ, котораго я зналъ во всемъ городѣ, оказался мошенникомъ и обокралъ меня.

— Вы забываете, что я вашъ другъ. Мнѣ нравится вашъ характеръ, мистеръ Гольборнъ. Вы мужественно защищали меня противъ разъяренной толпы. Вы оказали мнѣ свою помощь и состраданіе, когда мои товары лежали на улицѣ въ грязи и всѣ смѣялись надъ евреемъ, вы обѣщались вознаградить меня за убытокъ… Все это я не забылъ. Я сказалъ себѣ: мистеръ Гольборнъ человѣкъ, у котораго есть не только голова, но и сердце. Вы отказались отъ моей дружбы, я не сержусь за это. Вы тогда еще держали голову высоко. Теперь, мистеръ Гольборнъ, вы имѣете во мнѣ преданнаго друга. Вы не разоритесь, и если ваши деньги не найдутся, то я найду вамъ другія средства къ жизни, но для этого понадобится ваше мужество…

— Благодарю васъ отъ всего сердца за ваше участіе, Левинъ. Въ мужествѣ и въ энергіи съ моей стороны не будетъ недостатка.

— Дѣло въ томъ, что вы подъ какимъ нибудь предлогомъ должны стараться достигнуть Пасси…

— Пасси? это тамъ васъ приняли за шпіона?

— Моя попытка не удалась. Изъ любви къ вамъ я снова попробую.

— Я васъ не понимаю, Левинъ… Какую пользу можетъ онѣ принести эта попытка?

— Объ этомъ мы поговоримъ въ другой разъ. Теперь дайте мнѣ попытаться возвратить вамъ украденныя у васъ деньги. Оставайтесь здѣсь и ждите моего возвращенія!…

Сказавъ это, онъ поспѣшно вышелъ.

Сначала, видя увѣренность, съ какою говорилъ еврей, Максъ сталъ надѣяться. Но вскорѣ ему пришли въ голову сомнѣнія. Человѣкъ, предложившій ему помощь, былъ самъ очень бѣденъ. Значитъ на денежную помощь онъ не могъ разсчитывать. Онъ намекнулъ ему на какую-то попытку пробраться въ Пасси. Что онъ тамъ дѣлалъ? Что онъ думалъ предпринять въ городѣ, лежавшемъ между непріятельскими фортами и съ которымъ всякое сообщеніе было прекращено.

Одно соображеніе сдѣлало его еще недовѣрчивѣе.

Еврей намекнулъ, что ему знакома личность виконта. Дюпортъ былъ очень подозрительная личность, Въ какихъ отношеніяхъ былъ съ нимъ еврей?

— Нѣтъ, нѣтъ я не стану полагаться на постороннюю помощь, сказалъ наконецъ Максъ, вставая со своего мѣста. Я буду полагаться только на себя и Богъ поможетъ мнѣ. Очень можетъ быть, что Буланже и его единомышленники справедливо подозрѣвали, что Левинъ шпіонъ. Я не хочу имѣть съ нимъ никакого дѣла:

Онъ позвонилъ и потребовалъ старшаго лакея отеля. Тотъ сейчасъ же пришелъ.

— Послушайте, сказалъ Максъ, меня обокрали, такъ что я не въ состояніи заплатить деньгами по счету. Понятно, что я не могу продолжать мое пребываніе здѣсь. Возьмите въ уплату мое платье…

— О что касается этого, сказалъ удивленный лакей, то вамъ нечего заботиться. Вашъ счетъ уплаченъ.

— Мой счетъ уплаченъ? Какъ? Что вы говорите? Кто уплатилъ по моему счету?

— Развѣ вы не посылали разнощика Левина уплатить по вашему счету?

— Я его посылалъ?

— Ну, если этого не было то, значитъ онъ сдѣлалъ это отъ себя. Но не только вашъ счетъ уплаченъ, а даже заплачено за вашу квартиру и столъ впередъ за недѣлю.

— Бѣднякъ, яоторый выбиралъ изъ грязи свои разбросанные товары и плакалъ о потерянномъ кускѣ мыла, заплатилъ мой счетъ и даже за мое содержаніе впередъ? Этотъ человѣкъ для меня загадка!

Чѣмъ больше думалъ онъ о своемъ положеніи, тѣмъ больше убѣждался, что оно крайне странно, если не опасно.

Кто былъ человѣкъ, предложившій ему помощь? Былъ ли онъ то, чѣмъ казался, т. е. бѣдный еврей разнощикъ? Откуда послѣдній могъ взять средства заплатить за дорогое пребываніе въ отелѣ?

Это обстоятельство казалось молодому человѣку подозрительнымъ; еще подозрительное было предложеніе пробраться черезъ аванпостную линію въ Пасси.

Что ждало его тамъ? Внѣ города онъ былъ также беззащитенъ какъ и внутри его. Кромѣ того можно было болѣе разсчитывать на какую нибудь выгоду въ Парижѣ, чёмъ въ почти разрушенныхъ его окрестностяхъ.

А если попытка эта не удастся, то не могутъ ли принять его также какъ еврея за шпіона или узнать въ немъ нѣмца.

Во всякомъ случаѣ подобное предпріятіе было соединено для него съ громадными опасностями. Что же въ особенности заставило его рѣшиться, — это подозрительная личность его друга и помощника.

— Я не долженъ принимать этой помощи, сказалъ себѣ наконецъ Эргардъ, еврей никогда ничего не дѣ.лаетъ безъ разсчета. У него своя цѣль, это вполнѣ ясно. Я не долженъ имѣть съ нимъ никакого дѣла. Я долженъ идти своей дорогой, куда бы она меня не повела. Придется ли мнѣ совсѣмъ обѣднѣть, или даже потерять жизнь, по крайней мѣрѣ я знаю, что кончу честнымъ человѣкомъ.

Рѣшившись такимъ образомъ, онъ поспѣшно пошелъ, нанялъ фіакръ, велѣлъ въ него положить свой чемоданъ съ платьемъ и сказалъ хозяину, что уѣзжаетъ. Куда онъ ѣхалъ, этого онъ не сказалъ.

Хозяинъ былъ удивленъ и выразилъ молодому человѣку, что онъ спокойно можетъ прожить еще недѣлю и что кромѣ того господинъ Левинъ объявилъ, что будетъ и впредь платить за него.

— Скажите господину Левину, отвѣчалъ Максъ, что я благодарю за его помощь, но не могу ея принять.

Затѣмъ, поспѣшно простившись, онъ вскочилъ въ фіакръ.

— Въ улицу Тампль! приказалъ онъ кучеру.

V.
Шайка краснаго знамени.

Улица Тампль есть одна изъ тѣхъ, которыя не подверглись перестройкѣ, совершенно преобразившей Парижъ при Наполеонѣ. Это узкая, обстроенная широкими домами, улица. Дома грязны, нижніе этажи ихъ наполнены темными лавками, гдѣ продаютъ и покупаютъ старое платье.

Передъ одной изъ такихъ лавокъ, Эргардъ велѣлъ кучеру остановить фіакръ.

Въ темнотѣ лавки мелькала физіономія прикащика, видимо принадлежавшаго къ еврейскому племени. Онъ охотно помогъ Максу вынуть изъ фіакра чемоданъ и внести его въ лавчонку, гдѣ имъ вышелъ на встрѣчу хозяинъ лавки, господинъ Леонъ, старый еврей въ длиннополомъ сюртукѣ и черной бархатной ермолкѣ.

— Что прикажете, почтенный господинъ! сказалъ онъ, обращаясь къ Максу.

— Я бы желалъ продать содержимое этого чемодана. Можете ли вы купить?

Старикъ окинулъ молодаго человѣка быстрымъ взглядомъ и сказалъ:

— Дайте посмотрѣть, что у васъ такое въ чемоданѣ!…

Максъ открылъ. Въ чемоданѣ лежало платье и бѣлье.

— Я могу это купить и заплачу вамъ хорошую цѣну, но, почтенный господинъ, мы имѣемъ строгое приказаніе полиціи не покупать ничего у незнакомыхъ, поэтому я осмѣлюсь попросить у васъ удостовѣреніе въ вашей личности.

— Удостовѣреніе въ моей личности? У меня нѣтъ ничего подобнаго!

— Дурно, очень дурно, сударь! Вы иностранецъ, это слышно по вашему выговору.

— Я англичанинъ, сказалъ Максъ.

— Можетъ быть, можетъ быть. Я не имѣю никакой причины подозрѣвать васъ, но безъ удостовѣренія я не могу ничего купить у иностранца.

— Мое имя Гольборнъ.

Старикъ сдвинулъ на лобъ очки съ большими, круглыми стеклами и пристально взглянулъ на Макса своими маленькими сѣрыми глазами.

— Гольборнъ? повторилъ онъ. А гдѣ вы живете?

— Я жилъ до сихъ поръ въ гостинницѣ Лондонъ.

— Такъ, такъ! сказалъ старикъ.

Послѣ этого онъ снова опустилъ очки на глаза и принялся оглядывать молодаго человѣка съ головы до ногъ.

— Вы сомнѣваетесь въ истинѣ моихъ словъ? спросилъ наконецъ Максъ, оскорбленный этимъ осмотромъ.

— Я вѣрю вамъ, отвѣчалъ Леонъ, но извините меня за вопросъ: почему вы продаете ваши вещи? Мнѣ кажется, что вамъ будетъ тяжело обходиться безъ нихъ…

— А мнѣ кажется, со своей стороны, что вамъ должно быть рѣшительно все равно, съ какой цѣлью я продаю свои вещи… Вопросъ только въ томъ, покупаете вы ихъ или нѣтъ. Я нисколько не желаю подвергаться ни чьимъ распросамъ. Объяснитесь короче, господинъ Леонъ!

— Не сердитесь такъ! У меня есть своя причина спрашивать объ этомъ. И такъ вы бовдѣе не живете въ гостинницѣ Лондонъ, куда же вы переселяетесь?

— Этого я и самъ не знаю. Но я предупреждаю васъ, что не стану болѣѣ отвѣчать на подобные вопросы. Скажите, что вы можете дать за чемоданъ и все то, что въ немъ есть…

— Я только думалъ, что одной особѣ было бы пріятно, еслибы она могла узнать…

— Одной особѣ… Я никого Не знаю, кому бы могло бы быть пріятно узнать мѣсто моего жительства. Да если и есть такая, то я не хочу обременять никого.

— И такъ вы нуждаетесь въ деньгахъ, господинъ Гольборнъ? Хорошо, я вамъ дамъ, сколько вы желаете: какъ я уже сказалъ, я заплачу хорошую цѣну. И такъ, сколько же вы хотите?…

Въ эту минуту на улицѣ послышался сильный шумъ, такъ что Максъ, прежде чѣмъ отвѣчать, невольно оглянулся.

Въ лавку вела съ улицы стеклянная дверь, позволявшая видѣть происходившее снаружи.

Шумъ происходилъ отъ проходившей мимо толпы рабочихъ. Впереди человѣкъ высокаго роста песъ красное знамя. Подъ руку съ этимъ человѣкомъ шла женщина лѣтъ не болѣе какъ двадцати, пронзительный голосъ которой громко раздавался въ толпѣ. Въ толпѣ было вообще замѣтно много женщинъ, одушевленіе которыхъ превосходило одушевленіе мужчинъ. Особенно поражали двѣ мегеры, шедшія вслѣдъ за знаменосцемъ.

Въѣхавшая въ улицу карета помѣшала шествію, такъ что оно должно было остановиться.

— Чортъ возьми! закричалъ человѣкъ, ведшій подъ руки двухъ мегеръ. Что намъ за дѣло до экипажей? Опрокиньте карету…. Долой буржуа!

— Долой буржуа! повторило большинство.

Максъ сейчасъ-же узналъ въ ораторѣ Пьера Буланже, который на площади Сенъ Сюльписъ требовалъ, чтобы еврея разнощика и его, Макса, бросили въ Сену.

Вниманіе Эргарда невольно обратилось на тѣхъ, къ кому относились угрозы толпы.

Сидѣвшія въ каретѣ, роскошномъ экипажѣ, запряженномъ двумя великолѣпными лошадями, были двѣ дамы, одна старая, другая молодая.

Въ выраженіи лица старшей дамы проглядывало презрѣніе даже сквозь страхъ, внушенный ей криками черни. Совершенно другое выражалось въ лицѣ младшей, шестнадцати-лѣтней дѣвушки, прелестной какъ ангелъ.

Изъ подъ дорогой бархатной шляпки падали волны темныхъ локоновъ, обрамлявшихъ прелестное личико.

Глубокіе синіе глаза были прикрыты длинными темными рѣсницами, тонкія черныя брови придавали имъ еще болѣе прелести. Пурпуровыя губки прикрывали два ряда жемчужинъ, а ея станъ представлялъ, на сколько это можно было угадать подъ осеннимъ платьемъ, чудесное соединеніе стройности и округлости формъ.

Сначала слова Буланже: «Долой буржуа» были повторены только немногими, но мало по малу этотъ крикъ сдѣлался всеобщимъ.

Страхъ сидѣвшихъ въ экипажѣ возрасталъ съ каждой секундой. Лошади, испуганныя ревомъ толпы, изъ которой нѣкоторые схватили ихъ подъ уздцы, едва сдерживались кучеромъ. Наконецъ они поднялись на дыбы и стали кидаться на право и на лѣво, произведя страшную суматоху.

— Опрокиньте карету! закричала одна изъ мегеръ, шедшихъ за знаменемъ.

Толпа кинулась приводить этотъ совѣтъ въ исполненіе.

Старшая дама громко вскрикнула, младшая съ умоляющимъ видомъ протянула впередъ руки.

— Сжальтесь надъ нами! вскричала она. Умоляю васъ, не дѣлайте намъ зла!

Этотъ прелестный, ангельскій голосъ разстрогалъ-бы камень, онъ произвелъ нѣкоторое впечатленіе на разъяренную толпу.

— Ахъ вы, мямли, послышался тогда женскій голосъ, неужели вы дадите какой-нибудь куклѣ растрогать себя. Такъ-то вы принимаетесь за дѣло, трусы!

— Бетти права, сказалъ Буланже, онѣ наши враги! Впередъ! Опрокиньте карету, которая стала на нашей дорогѣ!… Долой буржуа! Да здравствуетъ республика!

На этотъ разъ нѣсколько человѣкъ схватили ка* рету за заднія колеса. И такъ какъ карета была открыта въ ту сторону, въ которую ее наклоняли, то дамы рисковали вывалиться изъ нея.

Онѣ страшно вскрикнули.

Еще разъ младшая хотѣла смягчить свирѣпую толпу. Напрасно!

Карета уже была полуопрокинута, но въ ту минуту, какъ молодая дѣвушка падала изъ кареты, около нея очутился Максъ и она упала къ нему на руки.

Черезъ секунду, онъ уже былъ снова въ лавкѣ Леона.

Во второй разъ онъ выбѣжалъ изъ лавки, но старшая дама была уже на мостовой. Первое появленіе Макса было такъ неожиданно и произошло такъ быстро, что его поступокъ не встрѣтилъ ни малѣйшаго сопротивленія. Но когда онъ*появился во второй разъ, чтобы поднять старую даму, противъ него возстали.

— А! это тоже буржуа! закричалъ кто-то, бейте его, эту собаку, мѣшающую намъ наказать нашихъ враговъ!

— Назадъ! закричалъ Максъ громовымъ голосомъ, ломаннымъ французскимъ языкомъ. Я знаю васъ, Буланже и вы меня знаете!

— Въ самомъ дѣлѣ, это англичанинъ! вскричалъ Буланже.

— Онъ намъ угрожаетъ! онъ думаетъ испугать насъ! закричала одна изъ женщинъ.

— Оставьте его, это другъ Сенъ-Реми! сказалъ Буланже. Нашъ часъ еще не пробилъ. Мы еще не должны разрывать связи съ Сенъ-Реми и его другомъ Дюкро. Но придетъ и наше время, а пока мы еще не достаточно сильны; но позднѣе и имъ придется плохо! Тогда-то, другъ мой, мы и съ тобой разочтемся. Берегись!

Слова Буланже произвели впечатлѣніе: Дюкро пользовался въ Парижѣ уваженіемъ. Его считали какимъ то мученикомъ, не смотря на то, что этотъ генералъ, взятый въ плѣнъ подъ Седаномъ, далъ честное слово не поднимать оружія противъ нѣмцевъ и измѣнилъ этому слову.

Имя Дюкро произвело такое впечатлѣніе, что Максу безпрепятственно дали отвести въ лавку вторую даму, и толпа удовольствовалась тѣмъ, что разбила карету;за тѣмъ шествіе продолжало свой путь при звукахъ марсельезы.

Молодая дѣвушка лежала безъ памяти на старой софѣ, въ маленькой комнатѣ за лавкой, а старая сидѣла около нея. Старикъ Леонъ старался подать имъ какую могъ помощь. Онъ послалъ своего прикащика за докторомъ, на приходъ котораго впрочемъ нельзя было скоро разсчитывать, такъ какъ кривыя ноги посланнаго не позволяли, ему скоро ходить.

Наконецъ, бывшая безъ памяти, дѣвушка открыла глаза. Первый взглядъ ея упалъ на мать, она обняла ее за шею и громко зарыдала.

— Благодарю тебя Боже! Алиса, моя милая дочь! вскричала мать. О, Боже мой, какая ужасная сцена! О, какъ я боялась за тебя!

— А я за тебя, мама! Но гдѣ-же нашъ защитникъ? Дай мнѣ поблагодарить его!

Максъ между тѣмъ оставался въ лавкѣ.

— Если вы желаете, сказалъ Леонъ, то я позову сюда молодого человѣка.

— Прошу васъ, сдѣлайте это! прошептала Алиса. Надо поблагодарить нашего великодушнаго рыцаря! безъ него, мама, мы-бы обѣ погибли!

— Конечно, дитя мое, это доказываетъ съ его стороны большое мужество.

— О, какъ мы его должны благодарить. Мы всю жизнь будемъ у него въ долгу.

— Будь покойна, дитя мое! Твой отецъ достаточно богатъ, чтобы по царски наградить его. Ему заплатятъ столько, сколько это стоитъ….

— Заплатятъ…. повторила Алиса, качая слегка головою, это нейдетъ.

Въ эту минуту возвратился Леонъ и объявилъ, что молодой человѣкъ отказывается отъ всякаго выраженія благодарности.

— Онъ думаетъ, сказалъ Леонъ, что исполнилъ только свой долгъ.

— Скажите ему, прервала старшая дама, снова принявшая, какъ только прошла опасность, свой гордый видъ, чтобы онъ пришелъ въ домъ графа Бошанъ, на Италіанскомъ бульварѣ, для полученія благодарности за свой поступокъ.

— Я передамъ ему это, сударыня.

Будьте также такъ добры, продолжала графиня, пошлите за каретой, здѣсь… говоря это, она окинула взглядомъ плохую обстановку, окружавшую ее… здѣсь моей дочери будетъ все хуже.

— Я послалъ за докторомъ, сударыня.

— Докторъ можетъ сопровождать насъ.

Какъ разъ въ эту минуту возвратился кривоногій прикащикъ, говоря, что докторъ идетъ за нимъ слѣдомъ. Тѣмъ не менѣе онъ получилъ приказаніе нанять фіакръ, который онъ и привелъ къ дверямъ въ ту минуту, какъ явился докторъ.

По приглашенію графини, докторъ взялъ ее и ея дочь подъ руки и вмѣстѣ съ ними вышелъ изъ комнаты.

Когда они проходили по лавкѣ, Максъ, все еще бывшій тутъ, отошелъ въ сторону. Его взглядъ упалъ на Алису. Кровь бросилась ему въ лице и онъ почувствовалъ, что сердце его сильно забилось.

— Боже мой, какъ она хороша! Она просто ангелъ, подумалъ онъ.

Алиса также взглянула на него. Оставивъ руку доктора, она подошла къ Максу и протянула ему свою крошечную руку.

— Сударь, сказала она, я не въ состояніи выразить вамъ моей благодарности, но я всю жизнь буду помнить вашъ благородный поступокъ…

— Вамъ не за что благодарить меня, сударыня, отвѣчалъ Максъ, всякій честный человѣкъ сдѣлалъ бы на моемъ мѣстѣ тоже самое.

— Я сказала здѣшнему хозяину, произнесла въ свою очередь графиня, нашъ адресъ. Вы должны зайти къ намъ, чтобы принять мою благодарность и можете быть увѣрены, что мы оцѣнимъ какъ слѣдуетъ оказанную намъ услугу.

— Мама! съ упрекомъ сказала молодая дѣвушка.

— Дитя мое, сказала мать, тебѣ надо отдохнуть. Здѣшній воздухъ для тебя вреденъ.

— Угодно вамъ, сударыня? сказалъ докторъ, снова подавая Алисѣ руку.

Приложивъ къ носу платокъ и удерживая дыханіе, шла графиня по лавкѣ. Прикащикъ отворилъ двери, а докторъ помогъ дамамъ сѣсть въ карету.

Послѣ этого они отправились.

— Очень знатная дама! сказалъ Леонъ, глядя испытующимъ взглядомъ на Макса, стоявшаго на томъ же мѣстѣ; мнѣ кажется, что вамъ болѣе не зачѣмъ продавать платье и бѣлье…

Это напомнило Максу его положеніе.

— Ахъ, да, я и забылъ… да, мы хотѣли говорить о цѣнѣ.

— Я думаю, вамъ теперь незачѣмъ продавать ваши вещи, развѣ вы не слышали, что дама обѣщала вамъ дать хорошее вознагражденіе?

Молодой человѣкъ бросилъ на еврея сердитый взглядъ.

— Не заботьтесь объ этомъ! сказалъ онъ. Поговоримъ о дѣлѣ.

Еврей пожалъ плечами.

— Какъ хотите, сударь, что же вы желаете получить за ваши вещи?

— Мнѣ кажется, что триста франковъ не будетъ дорого!

— Триста франковъ много денегъ, мистеръ Гольборнъ, но я сказалъ, что заплачу сколько вы захотите. Вотъ триста франковъ.

Максъ взялъ деньги, потомъ, надѣвъ шляпу, хотѣлъ уйти.

— Еще одно слово, сказалъ еврей, Вы ни за что не хотите сказать адреса вашего новаго жилища?!

— Нѣтъ, коротко отвѣчалъ Максъ. Меня никто не будетъ спрашивать, да и кромѣ того я не желаю поддерживать знакомства съ тѣми, кто можетъ обо мнѣ спрашивать. Прощайте!

Послѣ этого онъ поспѣшно вышелъ ихъ лавки и пошелъ по улицѣ.

Задумчиво шелъ онъ впередъ, самъ не зная куда направить свои шаги. Только что происшедшій случай и ангельское личико дѣвушки не выходили у него изъ головы. Больше часу бродилъ онъ взадъ и впередъ по улицамъ. Онъ съ утра еще ничего не ѣлъ и почувствовалъ голодъ, что заставило его по неволѣ оставить поэтическія грезы и вернуться къ дѣйствительности.

Онъ остановился и оглядѣлся вокругъ. Гдѣ онъ былъ, этого онъ и самъ не зналъ, но во всякомъ случаѣ въ одной изъ отдаленныхъ улицъ, потому что на ней не было ни богатыхъ магазиновъ, ни роскошныхъ дворцовъ главныхъ улицъ.

Дома были малы и грязны, или высоки, но похожи архитектурой на казармы.

Взглядъ Макса упалъ на вывѣску одного низенькаго дома. Это была большая, выкрашенная голубой краской вывѣска, по срединѣ которой была точно желтая заплата. Вся она была до того запачкана, что трудно была разобрать, что могла сначала изображать эта картина. Можно было только прочитать надпись: «Гостиница золотаго Солнца».

Во всякомъ случаѣ, подумалъ Максъ, здѣсь должно быть не дорого, а мнѣ это и надо, при моихъ ограниченныхъ средствахъ.

Онъ пошелъ къ двери и вошелъ въ гостинницу. Входя, онъ еще разъ оглянулся вокругъ и къ своему немалому удивленію, увидѣлъ прикащика еврея Леона шедшаго мимо. Онъ поклонился Максу и заковылялъ дальше своими кривыми ногами.

Съ минуту Максъ съ удивленіемъ смотрѣлъ ему вслѣдъ.

— Почему онъ здѣсь? Случайно это или нарочно? подумалъ онъ.

Онъ уже склонялся на сторону послѣдняго предположенія и хотѣлъ искать себѣ другаго убѣжища, но въ эту минуту подошелъ привратникъ.

— Здѣсь гостинница, сударь, сказалъ онъ, войдите пожалуйста.

Отступать было уже неловко, поэтому онъ дѣйствительно вошелъ.

Онъ не ошибся относительно характера гостинницы. Она походила не на гостинницу, а скорѣе на постоялый дворъ. Зала была не велика и очень низка, съ потолкомъ, закоптѣвшимъ отъ масляныхъ лампъ, которыми она освѣщалась вечеромъ.

Одежда и наружность молодаго человѣка, обратившагося къ хозяину на англійскомъ языкѣ, дали послѣднему понять, что онъ имѣетъ дѣло не съ однимъ изъ постоянныхъ посѣтителей своего заведенія.

Хозяинъ и худая дѣвушка-прислужница стояли за столомъ, на которомъ стояли различныя кушанья. На хозяинѣ былъ надѣтъ бѣлый передникъ, на головѣ шапка, надвинутая на носъ.

При входѣ Эргарда, онъ слегка приподнялъ эту шапку, для того ли чтобы лучше разсмотрѣть его, или потому, что этотъ гость заслуживалъ поклона.

— Чего вы желаете, сударь? спросилъ онъ.

Могу я имѣть здѣсь комнату? спросилъ Максъ по англійски?

Хозяинъ пожалъ плечами и взглянулъ вопросительно на свою помощницу. Послѣдняя заключила очень остроумно, что, должно быть иностранецъ полякъ

Хозяинъ «Золотаго Солнца» снялъ совсѣмъ свою шапку и открылъ совершенно круглое лице и почти лишенный волосъ черепъ, напоминавшій не золотое солнце, а скорѣе серебряную луну.

— Я васъ понимаю, сударь! сказалъ онъ. Вамъ нужна комната. Жанета, есть у насъ комната?

— Очень жаль, сударь, отвѣчала Жанета, но комната будетъ готова не раньше какъ черезъ часъ. Не угодно ли вамъ будетъ подождать здѣсь?

— Объ чемъ ты только думаешь, Жанета! сказалъ хозяинъ. Неужели ты хочешь посадить господина за одинъ столъ съ блузниками, которые здѣсь обыкновенно обѣдаютъ? Не угодно ли вамъ будетъ, сударь, подождать въ сосѣдней комнатѣ, которая въ настоящее время моя собственная комната, пока не очистится другая…

— Съ охотой, отвѣчалъ Максъ и пошелъ за Жанетой, которая открыла ему дверь и пригласила его сѣсть на бывшій въ комнатѣ диванъ.

Затѣмъ, низко поклонившись Максу, Жанета вышла. По стѣнамъ комнаты, въ которой остался Максъ, висѣло множество картинъ, по большей части скверныхъ литографій и портреты всего семейства Наполеона.

Тутъ была картина, изображавшая Наполеона третьяго, принимавшаго иностранныхъ государей во время Парижской выставки, другая изображала его ѣхавшимъ въ одномъ экипажѣ съ Императоромъ Николаемъ. Дальше была представлена императрица Евгенія, прелестная какъ Геба.

Какой контрастъ между этой гордой императрицей, когда передъ нею на колѣняхъ стояла мексиканская императрица и тайно бѣжавшей изъ Парижа женою ех-императора!

Тутъ же наконецъ было и дитя Франціи — "Іюлю, представленный въ ту минуту, когда онъ подъ Саарбрюкеномъ получилъ огненное крещеніе, около него стояла митральеза, онъ подавалъ своему отцу поднятое имъ ядро. На заднемъ планѣ стояло нѣсколько старыхъ гвардейцевъ, которые вытирали слезы умиленія.

Глядя на эти картины, Максъ невольно улыбнулся, думая о тщеславіи Французовъ.

Рядомъ съ этими портретами висѣли портреты Трошю, Макъ-Магона, Гамбетты, выпущеннаго изъ плѣна на честное слово Дюкро. Затѣмъ висѣлъ портретъ Виктора Гюго, прижимающаго къ свой груди Чимборазо и мн. др.

Немного дальше висѣлъ портретъ Жюль-Фавра и. непримиримаго Рошфора. Затѣмъ на одной картинѣ было изображено вмѣстѣ множество чѣмъ бы то ни было прославившихъ себя людей.

На одной сторонѣ картины были расположены литераторы, на другой знаменитые преступники, на третьей честные работники. Между этими послѣдними было видно много женщинъ.

Максъ еще не окончилъ осмотра всѣхъ картинъ, какъ въ сосѣдней залѣ раздались голоса.

Говорили очень громко, но, максъ не могъ разобрать ни одного слова.

Разговаривавшихъ было двое, которые по своей наружности также мало походили на обычныхъ посѣтителей этого заведенія, какъ и Максъ. Но вѣроятно они были не совсѣмъ чужіе, такъ какъ хозяинъ не обращалъ на нихъ никакого вниманія.

Они сѣли за столъ, стоявшій недалеко отъ двери, такъ что ихъ разговоръ было легко подслушать.

— Водки! сказалъ одинъ изъ нихъ, обращаясь къ служанкѣ.

— Сейчасъ, господинъ Пиронъ, отвѣчала она, а вы что прикажете, господинъ Булье?

— Стаканъ бордо, сели уже непремѣнно надо что нибудь приказать.

— Пиронъ? — Булье? Максъ невольно обратился къ картинамъ.

Дѣйствительно, тамъ надъ портретомъ Ферре висѣлъ портретъ, изображавшій человѣка съ блѣднымъ и худымъ лицемъ и рѣдкими волосами, подъ которымъ было подписано имя Пирона и имя Булье подъ другимъ, изображавшимъ олицетвореніе типа бульдога въ лицѣ человѣка.

Если бы онъ видѣлъ пришедшихъ, то могъ бы убѣдиться, что это были дѣйствительно ^юди, изображенные на портретѣ, кромѣ того онъ бы увидалъ, что Пиронъ, издатель иллюстрированнаго листка, въ которомъ осмѣивались нѣмцы и все имѣвшее къ нимъ какое бы то ни было отношеніе, былъ средняго роста худощавый человѣкъ лѣтъ тридцати съ небольшимъ. Его блѣдное, худое, бритое лице со сжатыми губами и маленькими блуждающими глазами имѣло злое и хитрое выраженіе. Рѣдкіе волосы покрывали его черепъ.

Булье былъ плотный, коренастый мущина, лице котораго дѣйствительно напоминало бульдога. Узкій покатый лобъ, глубоко сидящіе глаза, некрасивый, короткій и толстый носъ, короткій подбородокъ и большая голова, казавшаяся просто громадной отъ цѣлаго лѣса темныхъ, спутанныхъ волосъ, все это, вмѣстѣ взятое, дѣйствительно дѣлало его похожимъ на бульдога — этому сходству еще болѣе помогало злое выраженіе лица и привычка во время разговора скалить зубы.

— Жаль что никого изъ нашихъ еще нѣтъ, сказалъ Пиронъ, глотая маленькими глотками поданный ему грогъ, надѣюсь что мы пришли не напрасно…

— Ахъ! нельзя вѣрить этимъ людямъ, замѣтилъ Булье. Чернь измѣнчива, меня нисколько не удивитъ, если весь собранный нами народъ, впослѣдствіи присоединится къ буржуазіи.

— Дѣло въ томъ, что у насъ двое враговъ, во первыхъ проклятые нѣмцы и во вторыхъ буржуазія…

— Мы должны побѣдить и тѣхъ и другихъ!

— Тѣ и другіе погибнутъ, это также вѣрно какъ то, что меня зовутъ Пиронъ. Не пройдетъ трехъ мѣсяцевъ какъ въ Парижѣ будетъ комуна и тогда подъ наше знамя соберутся рабочіе всего образованнаго міра. Тогда настанетъ время отмстить и внутреннимъ и внѣшнимъ врагамъ.

— Но бѣда въ томъ, что насъ уже начинаютъ подозрѣвать теперь, и зародышъ нашего дѣла, прежде чѣмъ онъ освѣтитъ своимъ блескомъ міръ, можетъ быть уничтоженъ буржуазіей и ея слугами…

— Наше благоразуміе должно отвратить это. Къ тому же зародышъ съ быстротою мысли превратится въ великана. Я невольно смѣюсь, продолжалъ онъ, складывая свои блѣдныя губы въ улыбку, дѣлавшую его похожимъ на гіену, когда думаю о томъ простодушіи, съ какимъ эти важные господа, Гамбетта, Жюль Фавръ, Тьеръ, сами даютъ намъ въ руки оружіе, которымъ мы поразимъ ихъ впослѣдствіи.

— Всѣхъ ихъ надо уничтожить! вскричалъ Булье. Изо всѣхъ людей, которыхъ въ настоящее время зовутъ защитниками отечества, ни одинъ не долженъ быть пощаженъ! Всѣ они палачи, начиная съ Паликао, Тьера, Жюль-Фавра и кончая послѣднимъ національнымъ гвардейцемъ, который употребляетъ свой штыкъ на служеніе измѣнникамъ.

— Чортъ возьми! Булье, ты замышляешь громадное дѣло, я удивляюсь тебѣ! продолжалъ Пиронъ съ прежней улыбкой. Ты будешь вторымъ Робеспьеромъ…

— А! презрительно перебилъ Булье, убійства французской революціи будутъ дѣтской игрой въ сравненіи съ тѣмъ судомъ, которому мы подвергнемъ враговъ отечества. Работа гильотины въ 1792 году будетъ казаться пустяками сравнительно съ той, которая предстоитъ ей, когда мы станемъ во главѣ правленія.

— Я не смотрю такъ далеко впередъ, другъ мой, Булье. Я практичнѣе и думаю о томъ, что намъ надо сдѣлать сначала.

— Я согласенъ, что ты превосходишь меня въ хитрости, также какъ я превосхожу тебя въ энергіи и рѣшимости. Мы другъ друга дополняемъ, другъ мой, Пиронъ.

— Конечно, мы другъ друга дополняемъ и только двоимъ такимъ людямъ, какъ мы, можетъ удастся великое дѣло перевернуть соціальные законы всего свѣта и явиться какъ бы пророками новыхъ.

— Я раздроблю своими руками нынѣшнюю систему… Мы будемъ проповѣдниками новой жизни…

— Будь только остороженъ, другъ мой, это необходимо для всякаго дѣла. Берегись слишкомъ разгорячать съ этихъ поръ умы. Нашъ отважный приверженецъ, президентъ рабочаго союза Буланже, чуть было не сдѣлалъ вчера громадную глупость, которая могла дорого обойтись ему и его единомышленникамъ.

— Ты говоришь о томъ, что онъ хотѣлъ утопить еврея и иностранца? Что за бѣда, еслибы бросили въ Сену двухъ людей, до которыхъ никому нѣтъ дѣла? Людямъ можно позволить маленькую вольность, чтобы они воображали, что распоряжаются жизнью и смертью.

— Да, еслибы дѣло шло о людяхъ, которыхъ никто не знаетъ, тогда бы было другое дѣло. Но этихъ двоихъ знаютъ. Полковникъ Сенъ-Реми объявилъ, что знаетъ еврея, послѣдній даже явился освободителемъ другаго, сказавъ, что ручается за него. Людей, имѣющихъ такихъ покровителей, не такъ легко стереть незамѣтно съ лица земли. Тутъ начинаются слѣдствія, розыски и, кто знаетъ, можетъ быть нашъ союзъ можетъ пострадать отъ этого.

— Непонятно, почему полковникъ Сенъ Реми можетъ интересоваться подобной личностью…

— Я сталъ справляться обо всемъ этомъ и дошелъ до причины…

— Да? Что же ты узналъ?

— Этотъ Левинъ купецъ изъ Страсбурга, бывшій прежде однимъ изъ царей биржи…

— А, а, онъ порядочно таки опустился, какъ кажется…

— Онъ потерялъ свое богатство, т. е. онъ его не потерялъ, а пожертвовалъ имъ.

— Пожертвовалъ имъ чему? Своему патріотизму?

— Нѣтъ, любви къ своему ребенку.

— А, вотъ какъ…

— У этого Левина, продолжалъ Пиронъ, была жена, которую онъ любилъ отъ всего сердца, и дочь красавица, которой онъ далъ самое тщательное воспитаніе и которая была вся его радость. Его радушіе, любезность жены и красота дочери привлекали въ ихъ домъ множество гостей. Къ числу ихъ принадлежалъ также полковникъ Сенъ-Реми и одинъ полякъ, по имени Горжевскій. Оба добивались благосклонности прекрасной Зельмы. Къ поляку Левинъ и его жена чувствовали необъяснимое отвращеніе, они сами не могли себѣ этого объяснить и не могли найти другой причины кромѣ той, что имъ не нравится его наружность. Напротивъ того, имъ нравился откровенный и простой Сенъ-Реми и они не имѣли ничего противъ него, какъ мужа для ихъ дочери. Но они разсчитывали на это, забывъ про другаго своего гостя, про Горжевскаго. Какъ онъ это сдѣлалъ, неизвѣстно, но въ одинъ прекрасный день онъ исчезъ вмѣстѣ съ красавицей Зельмой. Черезъ нѣсколько времени Левинъ получилъ отъ него извѣстіе изъ Бискайи, что онъ со своей возлюбленной находится тамъ и что они на колѣняхъ просятъ прощенія и родительскаго благословенія….

— Это обыкновенная исторія, замѣтилъ Булье.

— Не такъ показалось это родителямъ, продолжалъ Пиронъ, у которыхъ Зельма была единственной дочерью, они любили ее безъ памяти и понимали, что она не можетъ быть счастлива съ Горжевскимъ. Получивъ извѣстіе, Левинъ отправился самъ въ указанное мѣсто, чтобы увидать дочь и уговорить возвратиться къ нему.

— Конечно она этому не воспротивилась?

— Можетъ быть она и не воспротивилась-бы волѣ отца, но онъ ея не нашелъ, а только увидалъ одного Горжевскаго, который объявилъ ему, что его дочь рѣшилась выйти за него, Горжевскаго, замужъ, въ доказательство чего показалъ старику письмо, гдѣ она подтверждала это рѣшеніе. Я, сказалъ онъ, не выдамъ вамъ вашей дочери, раньше чѣмъ вы не заплатите мнѣ за это. — Возьмите все мое богатство, отвѣчалъ отецъ, только возвратите мнѣ дочь. Но когда старикъ заплатилъ Горжевскому то, что тотъ съ него потребовалъ, то Зельма все-таки не вернулась. Вмѣсто того Левину было опять показано письмо, въ которомъ она говорила, что отказывается отъ родныхъ и желаетъ всюду слѣдовать за своимъ возлюбленнымъ, если отецъ не дастъ благословенія и остатка своего состоянія….

— Чортъ возьми, не очень-же она была привязана къ своимъ родителямъ!…

Пиронъ пожалъ плечами.

— Очень можетъ быть, я даже увѣренъ въ этомъ, что она не написала ни одного изъ этихъ писемъ. Сколько я знаю Горжевскаго, то онъ не остановится передъ тѣмъ, чтобы написать подложное письмо и кромѣ того обладаетъ нужнымъ для этого искусствомъ.

— Что-же сталось съ дѣвушкой?

— Этого никто не знаетъ. Въ порывѣ перваго раздраженія, Левинъ проклялъ ее и бросилъ на произволъ судьбы. Не прошло и года, какъ жена Левина умерла съ горя. На смертномъ одрѣ она заставила мужа дать обѣщаніе найти дочь и освободить ее изъ рукъ человѣка, съ которымъ она не могла быть счастлива. Можетъ быть эта просьба жены, а можетъ быть и одиночество заставило Левина снова предпринять поиски за дочерью. Онъ искалъ ее по всей странѣ, остальное его состояніе почти все вѣроятно ушло на эти розыски. Его поиски привели его въ Парижъ, онъ хочетъ убѣдиться, справедливо-ли извѣстіе, что соблазнитель его дочери живетъ въ Пасси….

— А! такъ вотъ почему онъ пытался пробраться въ Пасси.

— Конечно….

— Значитъ, онъ дѣйствительно былъ не шпіонъ.

— Безспорно нѣтъ, по крайней мѣрѣ я этого не думаю.

— Въ такомъ случаѣ мнѣ было-бы жалко, еслибъ бѣдняка бросили въ Сену.

— Я-же со своей стороны скажу, что былъ-бы очень радъ избавиться какимъ-бы то ни было образомъ отъ этого Еврея. Кто знаетъ, можетъ быть, встрѣча его съ Горжевскимъ принесетъ послѣднему вредъ.

— Вы интересуетесь этимъ человѣкомъ?

— Я съ нимъ пріятель, онъ находится здѣсь, конечно, подъ чужимъ именемъ и можетъ быть намъ очень полезенъ.

— А! это другое дѣло. Что же сталось съ иностранцемъ?

— Его никто не знаетъ, это вѣроятно англичанинъ…

— Въ такомъ случаѣ хорошо что пощадили его, мы должны немного обуздать буйства толпы, пока еще не пришло время дать ей волю и предоставить дѣла своему теченію. Вы должны довольствоваться небольшими результатами, вродѣ тѣхъ, которыхъ достигли на прошлой недѣлѣ.

— Въ такомъ случаѣ разрушить домъ пустяки…

— А между тѣмъ въ домѣ стараго Вермонта нашли много такого, что можно считать хорошей добычей, отъ этого явилось такое сильное желаніе наказать его.

Максъ слушалъ изъ своей комнаты съ глубочайшимъ вниманіемъ. Вермонтъ — было имя человѣка, котораго онъ искалъ, имя родственника, по приглашенію котораго онъ явился въ Парижъ. Былъ ли этотъ человѣкъ, домъ котораго разрушили, дѣйствительно его дядя?

— Хуже всего, продолжалъ Булье, это то, что самаго шпіона не нашли, такъ что при помощи народа, мы не можемъ ему вредить. Судя по найденнымъ бумагамъ, стало ясно что онъ переписывался съ Прусаками…

Въ эту минуту Максъ открылъ дверь и появился передъ полуиспуганными собесѣдниками.

— Господа, сказалъ онъ, вы говорили о нѣкоемъ Вермонтѣ, я ищу въ Парижѣ человѣка съ этимъ именемъ. Онъ мой близкій родственникъ. Тотъ ли это, который жилъ въ улицѣ Бёфъ?

Пиронъ посмотрѣлъ на говорившаго своими маленькими глазами такъ пристально, точно хотѣлъ увидать его насквозь, тогда какъ у Булье былъ такой видъ, точно онъ хотѣлъ броситься на спрашивавшаго.

Прежде чѣмъ Максъ получилъ отвѣтъ, дверь на улицу отворилась и въ комнату вошло большое количество рабочихъ въ сопровожденіи нѣсколькихъ женщинъ.

Между первыми Эргардъ, къ своему не малому страху, узналъ тѣхъ, которые утромъ разбили экипажъ двухъ дамъ… Онъ узналъ не только Пьера Буланже, но также и знаменосца и мегеру, которая воодушевляла другихъ, Пьеръ Буланже также узналъ его.

— А, вотъ шпіонъ, измѣнникъ! Теперь ты отъ насъ не уйдешь…

— А, онъ самъ попался въ ловушку, закричала мегера. Теперь онъ погибъ. Не щадите его, сограждане, не щадите! Онъ два раза противился намъ!

— Да, зачѣмъ онъ сюда пришелъ? прибавилъ знаменосецъ. Какое у него могло быть здѣсь дѣло кромѣ шпіонничанья?

— Убейте его! закричалъ одинъ изъ пришедшихъ.

Предложеніе было немедленно одобрено.

Уже молодой человѣкъ былъ схваченъ сильными руками и въ воздухѣ сверкнули ножи, какъ вдругъ Пиронъ вскочилъ со своего мѣста и ставъ передъ Максомъ, сказалъ:

— Не дѣлайте ничего необдуманно, граждане! Не убивайте этого человѣка, прежде чѣмъ не убѣдитесь, что имѣете на это право. Онъ англичанинъ, а англичане намъ друзья.

— Это правда, сказалъ кто-то, мы не должны раздражать противъ насъ англичанъ.

— А это случится непремѣнно, если мы одного изъ нихъ умертвимъ безъ суда…

— Но мы можемъ не дать ему бѣжать, сказалъ Буланже, я клянусь въ томъ, что онъ шпіонъ.

— Я говорю, что я не шпіонъ, сказалъ по французски Максъ, затѣмъ продолжалъ по англійски, обращаясь къ Пирону:

— Я васъ увѣряю, что я не шпіонъ — я попалъ въ этотъ домъ совсѣмъ не какъ шпіонъ, а случайно. Я искалъ дешевой квартиры и нечаянно попалъ сюда.

— Во всякомъ случаѣ, онъ иностранецъ, сказалъ Буланже, а съ иностранцами надо быть осторожными.

— Въ этомъ отношеніи другъ Буланже совершенно правъ.

— Браво, гражданинъ Булье! Вы всегда правы! Онъ иностранецъ, значитъ, шпіонъ…

— Этого я не говорилъ, друзья мои, продолжалъ Булье, но я говорю, что его нельзя сейчасъ же освободить. Неизвѣстно, что онъ до сихъ поръ услышалъ, надо справиться, дѣйствительно-ли онъ англичанинъ. Если это такъ, то мы отпустимъ его, если же нѣтъ, то онъ долженъ быть наказанъ

— Браво, гражданинъ Булье! закричали хоромъ.

— Мы разузнаемъ, правду ли онъ говоритъ, а до тѣхъ поръ будемъ держать его въ плѣну въ нашемъ арсеналѣ.

Тутъ подошелъ хозяинъ и сказалъ тихо нѣсколько словъ съ Булье и Пирономъ. Онъ дѣлалъ имъ нѣкоторыя замѣчанія противъ ареста въ его домѣ иностранца.

Но. когда Булье и Пиронъ объявили, что берутъ на себя всякую отвѣтственность, онъ успокоился.

Этимъ судьба Макса была рѣшена.

Онъ сдѣлалъ еще попытку освободиться.

— Господа, сказалъ онъ по французски, я былъ бы очень дурнымъ шпіономъ, такъ какъ изъ всего сказаннаго теперь, я понялъ только очень мало. Изъ разговора этихъ двухъ господъ, я понялъ только имя моего родственника, котораго я ищу.

Будьте покойны, мы разслѣдуемъ дѣло, такъ какъ у насъ все дѣлается по справедливости. Если все такъ, какъ вы говорите, то васъ не заставятъ ни умереть съ голоду, ни какимъ-нибудь другимъ способомъ.

Макса окружили, провели черезъ сѣни во внутренность дома и черезъ минуту онъ былъ запертъ въ какомъ-то подвалѣ. Онъ слышалъ какъ щелкнулъ замокъ и какъ голоса мало по малу удалились. Все вокругъ него затихло.

VI.
Ночлежный домъ для бѣдныхъ.

Начиная отъ площади, на которой прежде стояла Бастилія, на востокъ идетъ предмѣстье Сентъ-Антуанъ; сначала составляющее одну изъ лучшихъ частей города, затѣмъ дѣлаясь все хуже и хуже, оно подъ конецъ состоитъ изъ маленькихъ грязныхъ домиковъ, въ которыхъ живетъ бѣднѣйшее населеніе города.

Въ этой части предмѣстья, гостинница «Золотаго Солнца» считалась бы отелемъ перваго сорта, а ея хозяинъ важнымъ бариномъ.

Ночлежныхъ пріютовъ здѣсь множество. Одинъ изъ нихъ, который мы опишемъ, бывшій впрочемъ такимъ же, какъ и остальные, состоялъ изъ единственной комнаты, въ родѣ большей залы, съ грязными стѣнами, такимъ же потолкомъ и гнилымъ поломъ, вся обстановка которой состояла изъ грубаго деревяннаго стола и нѣсколькихъ скамеекъ, стоявшихъ около стѣнъ. Это была зала и вмѣстѣ съ тѣмъ спальня для посѣтителей. Постели замѣняли кучи соломы, которыя вечеромъ вносились, а утромъ уносились и при всемъ этотъ описанный пріютъ имѣлъ довольно большое число посѣтителей.

Посѣтители имѣли за пять су, которые должны были платить ежедневно, пристанище на случай дурной погоды и постель, на которой они могли, на нѣсколько часовъ, дать отдохнуть своимъ усталымъ членамъ. Понятно, что общество было не самое избранное и что было много очень подозрительныхъ личностей, тутъ были не только тѣ, которые не могли заплатить болѣе пяти су, но и тѣ, которые легко могли бы помѣститься въ лучшей гостинницѣ, но имѣли основаніе не желать нѣкоторое время попадаться на глаза полиціи.

Тутъ были уличные продавцы всякаго рода, нищіе, бродяги, можно было сказать, что здѣсь собрались представители всевозможныхъ классовъ и состояній.

На одной изъ скамеекъ около окна сидѣлъ Левинъ. Его коробъ стоялъ рядомъ съ нимъ, онъ только что покончилъ свой скромный ужинъ, состоявшій изъ хлѣба съ сыромъ и кружки воды. Затѣмъ онъ опустилъ голову на руки и не взглянувъ ни разу вокругъ себя, предался мрачнымъ мыслямъ, не обращая вниманія, что одинъ старикъ съ рѣдкими, рыжими съ просѣдью волосами, краснымъ хитрымъ лицемъ и длинной бородой, сѣлъ рядомъ съ нимъ, пока наконецъ тотъ не прервалъ молчанія вопросомъ:

— Все еще не достигъ своей цѣли, другъ Левинъ.

— Нѣтъ, Дюшень, отвѣчалъ Левинъ, взглянулъ на него.

— Значитъ, мой разсказъ не принесъ никакой пользы!

Левинъ покачалъ молча головой и снова задумался.

Нѣсколько минутъ его собесѣдникъ молчалъ, потомъ снова сказалъ:

— Ваши розыски поставили васъ въ чертовски скверное положеніе. Я слышалъ, что шайка Буланже чуть было не бросила васъ въ Сену?

— Лучше бы было мнѣ умереть! вздохнулъ еврей.

— У кого есть сердечное горе, продолжалъ собесѣдникъ, смѣясь, у того нѣтъ аппетита….

— Да, перебилъ его Левинъ, возьмите это себѣ, Дюшень.

— Благодарю васъ, сказалъ старикъ, беря подаваемый ему хлѣбъ съ сыромъ. Можетъ быть, у васъ осталось также немного водки въ бутылкѣ?

Еврей молча вынулъ изъ кармана бутылку и поставилъ ее на столъ.

— Это очень хорошо, это укрѣпляетъ, холодный, дождь совсѣмъ заморозилъ меня. Вы можете себѣ представить какъ тяжело просидѣть такимъ образомъ три или четыре часа на паперти и не получить ни однаго су. Всѣ стали въ настоящее время страшно экономны.

— Скоро наступитъ время, когда рады будутъ отдать все за кусокъ чернаго хлѣба.

— Если-бы графъ Бошанъ, котораго я встрѣтилъ у дверей англійскаго посольства, не далъ мнѣ двухъ су, то я не былъ-бы въ состояніи хоть немного отогрѣться рюмкой водки.

Левинъ едва слушалъ говорившаго. Онъ снова погрузился въ свои мысли.

— Представьте себѣ, Левинъ, продолжалъ между тѣмъ его собесѣдникъ окончивъ свой ужинъ, что тотъ, котораго вы ищете, находится въ Пасси, а также, если я не ошибаюсь и та, которую вы ищете. По вашему описанію, полякъ совершенно похожъ на одного господина, котораго я часто видалъ около одного дома въ Пасси, я думаю, что онъ тамъ живетъ, а у окна я видалъ молодую и прекрасную, но блѣдную даму, которая грустно смотрѣла въ даль и очень часто глаза ея бывали заплаканы….

— Несчастная Зельма, мое проклятіе принесло тебѣ несчастье! прошепталъ про себя Левинъ.

— Какъ кажется, этотъ домъ былъ еще ныньче лѣтомъ чѣмъ-то въ родѣ игорнаго дома. Я видѣлъ какъ туда входило много нашей богатой молодежи. Они смотрѣли весело и бодро входя туда, и часто придя на другой день утромъ на свой постъ, я видѣлъ ихъ выходившими съ отчаяннымъ видомъ.

— О, я легко повѣрю, что ко всѣмъ порокамъ этого человѣка присоединяется еще и игра. Горе ему, если я встрѣчусь съ нимъ. Я отомщу за смерть моей дорогой Сары, я отомщу за мое похищенное дитя!

— Кстати, сказалъ черезъ минуту собесѣдникъ Левина, кто былъ молодой человѣкъ, который заступился за васъ на площади-Сенъ-Сюльписъ и самъ подвергался опасности быть брошеннымъ въ воду?

— Одинъ молодой англичанинъ, коротко отвѣчалъ Левинъ.

— Вы его знаете?…

— Только по наружности.

— Если молодой человѣкъ не бѣденъ, то въ концѣ концевъ онъ долженъ-бы былъ поблагодарить васъ и вашихъ друзей, — я считаю себя вашимъ другомъ, господинъ Левинъ.

— Я не нуждаюсь въ его благодарности.

— Но вы ничего не имѣете противъ, если я обращусь къ его великодушію, основываясь на нашей съ вами дружбѣ?

— Мнѣ неизвѣстно его мѣстожительство, онъ, ничего не сказавъ, оставилъ отель, въ которомъ жилъ. Мнѣ очень нужно узнать, гдѣ онъ живетъ….

— Жаль, что вы этого не знаете, я не преминулъ-бы засвидѣтельствовать ему мое почтеніе.

Въ эту минуту, на улицѣ раздался шумъ шаговъ мимо шедшихъ войскъ, ржаніе лошадей и грохотъ орудій.

— А, наша національная гвардія, сказалъ Дюшень, высунувшись изъ окна, чтобы разсмотрѣть въ темнотѣ шедшія мимо войска. Это войска Дюкро, которые утромъ должны сдѣлать вылазку. Можетъ быть завтра-же линія осаждающихъ будетъ разорвана. Повѣрьте, что національные гвардейцы отчаянные малые.

— Я вѣрю, что они разобьютъ себѣ головы о прусскія батареи, отвѣчалъ Левинъ.

— А, вы не знаете Дюкро, и не знаете пыла нашихъ національныхъ гвардейцевъ. Они уничтожатъ прусаковъ и наведутъ на нихъ такой страхъ, что на десять миль кругомъ не останется ни одного врага. Впрочемъ кстати, какъ я слышалъ, будетъ нападеніе съ Монъ Валеріена и форта Исси на прусскія передовыя войска — почему бы вамъ не воспользоваться этимъ случаемъ, что-бы пробраться въ Пасси?

— Я дѣйствительно думалъ объ этомъ, но я самъ не могу на это рискнуть, если не хочу подвергнуть свою жизнь опасности, а того кто могъ это сдѣлать, я не нахожу.

На улицѣ раздались громкія ура. Это кричалъ народъ, сопровождавшій войско.

Французъ такъ пылокъ, что отъ всякаго предпріятія ждетъ блестящихъ послѣдствій. Очень многіе изъ сопровождавшихъ войска были такого-же мнѣнія, какъ Дюшень, что эта вылазка прогонитъ совершенно осаждающихъ.

Левинъ молча думалъ.

Дюшень стоялъ передъ окномъ, сквозь грязныя стекла котораго едва было видно, что происходило на улицѣ.

Дверь отворилась.-Вошелъ какой-то незнакомецъ.

Взсры всѣхъ сидѣвшихъ и лежавшихъ обратились на вошедшаго, но всѣ сейчасъ-же успокоились, увидавъ, что это не полицейскій, а свой человѣкъ.

Вошедшій былъ еврей, съ длинной сѣдой бородой, въ длиннополомъ сюртукѣ и высокой безобразной шляпѣ. На одно мгновеніе, онъ остановился въ дверяхъ и оглядѣлся кругомъ, какъ-бы отыскивая кого-то, потомъ поспѣшно подошелъ къ Левину и дотронулся до его плеча.

Левинъ одинъ изъ всѣхъ не обратилъ вниманія на еврея, когда тотъ вошелъ. Когда же онъ дотронулся до него, Левинъ быстро взглянулъ на него и вскричалъ:

— А, это вы Леонъ? вамъ надо мнѣ что нибудь сказать?

— Конечно, сказалъ онъ, многозначительно кивая головою. Вы говорили третьяго дня, что принимаете участіе въ одномъ молодомъ человѣкѣ по имени Гольборнъ.

— Да, да, Гольборнъ, сказалъ Левинъ, это молодой англичанинъ, онъ нуждается въ моей помощи. Я ему очень обязанъ, и хотѣлъ принести ему мою благодарность, можетъ быть и онъ, въ свою очередь, могъ-бы оказать мнѣ помощь, но онъ исчезъ.

— Я знаю, гдѣ онъ, Левинъ. Вѣроятно вы сегодня читали въ газетахъ, о покушеніи, сдѣланномъ относительно графини Бошанъ и ея дочери?

— Я слышалъ, что одинъ молодой человѣкъ мужественно бросился въ шайку нападавшихъ и освободилъ женщинъ….

— Этотъ молодой человѣкъ былъ онъ.

— Какъ? онъ?

— Онъ перенесъ дамъ въ мою лавку, куда его привело одно дѣло….

— Дѣло? Какое?

— Онъ продавалъ свое платье и бѣлье.

— Все та-же гордость, онъ отказывается отъ моей помощи…. Дальше, дальше, Леонъ!

— Я зналъ, что вы принимаете въ немъ участіе, вы мнѣ это говорили. Его имя и наружность все доказывало, что это тотъ самый человѣкъ, которымъ вы интересуетесь, поэтому я послалъ прикащика, узнать, гдѣ онъ живетъ.

— И вы узнали это?

— Вы найдете его въ гостинницѣ «Золотаго Солнца», въ предмѣстьѣ Сенъ-Жерменъ.

— Благодарю васъ, Леонъ. Вы оказали мнѣ большую услугу. Прежде всего, пошлите ему назадъ его платье, я заплачу за него — вы знаете, что у меня есть нѣкоторыя сбереженія….

— Нѣтъ, другъ Левинъ, у меня также есть сердце. Я не забылъ, что вы, будучи богаты, дали мнѣ средства, когда я разорился, начать новую жизнь. Я знаю, что у васъ еще есть немного денегъ, но я также знаю, на что онѣ предназначены.

— Я сохранилъ эти деньги, сказалъ Левинъ, лобъ котораго помрачился, для того, чтобы когда я найду ее, ей не пришлось раздѣлять мою бѣдность, и для того, чтобы быть въ состояніи продолжать мои розыски, но я также обязанъ быть благодарнымъ, пока имѣю средства.

— Не безпокойтесь, Левинъ, онъ сегодня-же получитъ обратно свои вещи…. Къ великому удивленію остальныхъ посѣтителей, ничего не слышавшихъ изъ этого разговора, Левинъ взялъ свой коробъ и вышелъ на улицу, не смотря на позднее время и на дождь, который лилъ ливмя.

VII.
Живой товаръ.

Былъ дождливый и холодный октябрьскій вечеръ.

Только крайняя необходимость могла заставить выйти въ такую погоду изъ дома, да и то всякій спѣшилъ скорѣе оставить улицу.

Тѣмъ удивительнѣе можетъ показаться, что въ такую погоду кто-то прогуливался по грязнымъ дорожкамъ Тюльерійскаго сада, въ особенности когда окажется, что прогуливавшійся была женщина.

Это была дѣвушка, лѣтъ восемнадцати или девятнадцати.

Насколько можно было судить объ ея лицѣ, подъ опущеннымъ вуалемъ, она должна была быть поразительной красоты.

Ея одежда должна была быть прежде хороша, но теперь она была уже поношена, а отъ прогулки по дождю и грязи, сильно запачкана. Походка ея была неровна, опустивъ печально голову, она медленно шла, сама не зная куда.

Болѣе получасу ходила она такимъ образомъ, пока наконецъ, казалось, силы стали оставлять ее. Она опустилась на скамейку.

Она не замѣтила, что уже нѣсколько времени за нею слѣдилъ какой-то человѣкъ. Въ эту минуту онъ подошелъ къ ней и сѣлъ рядомъ на скамейку. Онъ пристально взглянулъ на нее, стараясь хорошенько разглядѣть лице черезъ вуаль и такъ какъ недалеко горѣлъ газовый фонарь, то онъ увидѣлъ, что незнакомка хороша собою.

— Сударыня, сказалъ онъ, сегодняшняя погода не совсѣмъ благопріятна для прогулки по саду.

— Сударь…. сказала она едва слышнымъ голосомъ, не глядя на него.

Ея глаза по прежнему оставались опущенными.

— Надо имѣть крайнюю необходимость пользоваться свѣжимъ воздухомъ, чтобы выйти въ такую погоду, продолжалъ незнакомецъ. Или можетъ быть у васъ здѣсь назначено свиданіе? Въ такомъ случаѣ непростительно, что васъ заставляютъ такъ долго ждать!..

— У меня не назначено никакого свиданія, коротко отвѣчала она.

— Почему-же вы пришли сюда?

— У меня нѣтъ пристанища.

— Какъ, никакого?

— Нѣтъ, сударь, квартиру, которую я занимала, я должна была вчера оставить, потому что мнѣ было нечѣмъ заплатить. У меня нѣтъ никакого занятія….

— Меня удивляетъ, что такая красавица какъ вы, сударыня, не знаю какъ васъ назвать?

— Зовите меня Зельма.

— Но ваша фамилія.

— Это все равно, сударь….

— И такъ вы нуждаетесь?

— Очень нуждаюсь, сударь, а несчастіе преслѣдуетъ меня.

Слезы покатились у нея по лицу. Собесѣдникъ продолжалъ:

— У васъ нѣтъ родителей?

— О, у меня были родители, но они отреклись отъ меня, да, еслибы этого и не было, то стыдъ помѣшалъ-бы мнѣ явиться къ нимъ.

— Вы меня пугаете, сударыня, вы такъ блѣдны. Вы не больны?

— Это можетъ быть отъ голода, я два дня ничего не ѣла….

— Въ такомъ случаѣ, вы вѣроятно не откажетесь со мной поужинать, я живу недалеко отсюда. Вы найдете у меня ужинъ и убѣжище на ночь. Вы не согласны?…

Она зарыдала и закрыла лице руками.

— О, какъ ужасно, что я не могу сказать «нѣтъ», вздохнула она. О, какъ я несчастна! Мои бѣдные родители умерли бы, еслибъ увидѣли меня въ такомъ положеніи!

— Вы сами виноваты, прелестное дитя, что находитесь въ такомъ положеніи — дѣвушка съ вашей наружностью можетъ сдѣлать все что угодно.

— Прошу васъ, сударь, будьте ко мнѣ сострадательны! Не напоминайте мнѣ объ отвратительной тинѣ, въ которую я готова упасть.

— Какъ вамъ угодно, дитя мое, не будемъ говорить объ этомъ. Но вы ничего не имѣете противъ того, чтобы за мною слѣдовать и провесть у меня ночь?

— Я должна согласиться, если не хочу умереть здѣсь.

— Въ такомъ случаѣ отлично!

Незнакомецъ поспѣшно всталъ, пошелъ по одному направленію и — раздался громкій свистокъ.

Зельма испугалась.

— Что это такое, сударь? со страхомъ спросила она.

— А, о, вы уже знаете отвѣтъ, мое прелестное дитя! Вы уже предчувствуете, кто я…

— Вы полицейскій агентъ?

— Да, дитя мое, и агентъ, спеціально занимающійся поимкой дамъ вашего сорта, которыя избрали этотъ паркъ мѣстомъ своихъ похожденій.

— Боже мой, сударь…

— Не безпокойтесь напрасно, я знаю достаточно. Вы желали имѣть ужинъ и пріютъ, то и другое вы получите отъ полиціи.

— Праведное небо! Избавьте меня, сержантъ, отъ стыда быть заключенной вмѣстѣ съ погибшими созданіями…

— Ахъ, вотъ и они, перебилъ онъ ее, указывая на двухъ приближавшихся полицейскихъ.

Въ ужасномъ страхѣ Зельма стала обыскивать свои карманы. Въ нихъ не нашлось ни копѣйки, съ которой она могла бы сдѣлать попытку умилостивить агента.

Чѣмъ ближе подходили полицейскіе, тѣмъ трогательнѣе были ея просьбы. Но онъ не тронулся ими.

Тогда слезы полились изъ ея глазъ. Она знала, что надо покориться судьбѣ.

Но полицейскіе еще не успѣли подойти, какъ изъ сосѣдней аллеи подошелъ къ ней какой-то господинъ.

— Успокойтесь, дитя мое, сказалъ онъ, я все видѣлъ, дѣло не кончится для васъ такъ дурно, — Сударь, сказалъ онъ обращаясь къ сержанту, эта дама моя знакомая. Вамъ здѣсь больше нечего дѣлать, такъ какъ я самъ провожу ее.

— Ваша знакомая? Знаемъ мы это, кто вы, сударь?

— Я виконтъ Дюпортъ.

— Ахъ, мнѣ очень жаль, виконтъ, но ваше вмѣшательство…

Но въ эту минуту онъ почувствовалъ въ рукѣ монету, тогда, не докончивъ начатой фразы, онъ сказалъ.

— Ново всякомъ случаѣ, если вы беретесь проводить даму, то я не могу имѣть ничего противъ.

— Вашу руку, сударыня, сказалъ, тогда виконтъ, обращаясь къ дѣвушкѣ.

Сначала она, казалось, колебалась взять протянутую руку, такъ какъ при имени виконта ею овладѣлъ новый страхъ. Но присутствіе полицейскаго, напомнило ей, что выбора быть не можетъ.

Она подала руку и пошла съ нимъ изъ парка.

— Я очень радъ, сказалъ виконтъ, что случай помогъ мнѣ вывести васъ изъ такого сквернаго положенія, мадемуазель Зельма… вы узнали меня?

— О, я васъ знаю, сударь, вамъ извѣстно, какъ я несчастна, я не стану стараться поселить въ васъ состраданіе…

— Это не нужно, вы увидите, что я совершенно безкорыстный рыцарь, хотя я могъ только сердиться, когда вы прежде были любовницей моего друга Сенъ-Круа…

— Его любовницей, перебила она съ горечью, вы знаете, сударь, что онъ похитилъ меня, обѣщая на мнѣ жениться.

— Ха, ха, ха! засмѣялся Дюпортъ, жениться на васъ? Если бы онъ женился на всѣхъ, нему обѣщалъ, то у него былъ бы цѣлый гаремъ. Я хотѣлъ сказать вамъ это, когда вы еще были его возлюбленной, но тогда вы энергически отвергли мои предложенія. Вы любили только его…

— Я его болѣе не любила, сказала она, о, нѣтъ, я его презирала, но мой долгъ былъ оставаться ему вѣрной, чтобы не быть имъ брошенной и не…

— Вы видите, что вѣрность не послужила вамъ въ пользу. Знаете ли, что вы причина мбихъ несчастій, Зельма?

— Я? причина вашихъ несчастій?

— Конечно! я былъ возлюбленнымъ Пеппи и жилъ отлично. Но такъ какъ я, узнавъ васъ, сталъ часто отправляться въ Пасси, чтобы видѣть васъ, то она стала меня подозрѣвать и наконецъ совершенно прогнала. Но я не сержусь на васъ, теперь случилось такъ, что я нашелъ другія средства къ жизни…

Невозможно описать, какое впечатлѣніе произвели подобныя рѣчи на молодую дѣвушку, но ея положеніе принуждало ее слушать.

— Если вы любили меня, сказала она, то дайте мнѣ убѣжище и поѣсть, не требуя за это ничего.

— Конечно, мое прелестное дитя, я уже сказалъ, что я самый безкорыстный другъ, какого только можно найти. Знаете ли вы, что было очень необдуманно съ вашей стороны поселиться въ Парижѣ, послѣ того какъ вы распрощались съ Пасси? Жизнь здѣсь въ настоящее время чертовски вздорожала…

— Я думала лучше скрыть здѣсь мой позоръ.

— Въ этомъ отношеніи вы правы…

— О, виконтъ, я была бы вамъ вѣчно благодарна, еслибы вы дали мнѣ возможность вести честную жизнь. Клянусь вамъ, что я завидую самымъ бѣднымъ, но честнымъ людямъ.

— Было бы слишкомъ жалко, если такія прелестныя руки какъ ваши огрубѣютъ отъ работы, а ваши чудные черные глаза покраснѣютъ отъ ночей проведенныхъ за работою. Вы плачете, — въ такомъ случаѣ я молчу… кстати, Зельма, къ вамъ очень идетъ печаль… Вы не хотите слушать? Хорошо, не будемъ больше говорить объ этомъ. И такъ я вамъ говорилъ, что буду вести себя относительно васъ совершенно безкорыстно. Я достану для васъ мѣсто, пищу, одежду, однимъ, словомъ все въ чемъ вы только нуждаетесь, не требуя отъ васъ никакой благодарности.

— Благодарю васъ отъ всего сердца, виконтъ, если я когда нибудь только буду въ состояніи отблагодарить…

— Очень можетъ быть, дитя мое, что этотъ случай представится въ скоромъ времени.

— Куда ведете вы меня? спросила Зельма, которая продолжала сохранять остатокъ недовѣрія къ безкорыстію виконта.

— Мы почти у цѣли, отвѣчалъ онъ. Видите вы этотъ домъ. Онъ принадлежитъ одной моей теткѣ, госпожѣ Гурданъ; можетъ быть вамъ случайно знакомо это имя?

— Гурданъ? мнѣ кажется, что я слышала это имя отъ Сенъ-Круа, и далеко не съ хорошей стороны, но извините меня, такъ какъ она ваша тетка, то вѣроятно это просто сходство именъ.

— Конечно, ничто иное какъ сходство.

Домъ, про который говорилъ Дюпортъ, отличался отъ остальныхъ болѣе красивымъ видомъ и крайней чистотой. Передъ подъѣздомъ висѣли два фонаря. Высокія окна перваго и втораго этажа были закрыты ставнями. Но сквозь щели ихъ видно было, что вездѣ освѣщено.

Дюпортъ пригласилъ войти свою спутницу какъ разъ въ ту самую минуту, когда на его звонокъ швейцаръ открылъ дверь.

— Можно видѣть тетушку? спросилъ Дюпортъ.

— Вы найдете барыню въ ея рабочей комнатѣ, отвѣчалъ швейцаръ, глядя особеннымъ испытующимъ взглядомъ на молодую женщину.

— Хорошо, мы ее найдемъ. Войдите сюда, мадемуазель.

Дюпортъ очевидно хорошо зналъ домъ, онъ прошелъ по коридору, вошелъ на лѣстницу и наконецъ открылъ одну дверь.

— Войдите сюда, сказалъ онъ, садитесь, а я пойду предупредить тетку и скоро представлю васъ ей.

Затѣмъ Дюпортъ вышелъ въ сосѣднюю комнату, потомъ въ слѣдующую и наконецъ нашелъ ту которую искалъ, въ комнатѣ, указанной швейцаромъ.

Она была не одна. Съ нею было три или четыре молодыхъ женщины.

Мадамъ Гурданъ была полная женщина лѣтъ пятидесяти, къ чему совсѣмъ не шла прическа съ цвѣтами, дававшая ей такой видъ, точно она собиралась на балъ.

Ея круглое лице было бы, какъ и всѣ круглыя лица, добродушнымъ, если-бы большой ротъ не выражалъ низости, а низкій лобъ страсти.

Она сидѣла передъ конторкой, вѣроятно, она брала изъ нея деньги.

Если костюмъ мадамъ Гурданъ имѣлъ бальный видъ, то костюмъ остальныхъ женщинъ былъ еще наряднѣе. Это были все красивыя дѣвушки. Всѣ были причесаны по бальному, съ цвѣтами въ волосахъ.

На трехъ были платья съ длиннымъ шлейфомъ, можетъ быть немного болѣе открытыя, чѣмъ того требовала мода. На одной изъ нихъ былъ надѣтъ тяжелый золотой браслетъ. Четвертая была одѣта въ костюмъ гасконскихъ крестьянокъ. Въ волосахъ также были цвѣты, и хотя это не соотвѣтствовало костюму, но за то шло для какого-нибудь костюмированнаго бала. Вѣроятно, всякаго бы поразили костюмы этихъ женщинъ, но Дюпортъ не обратилъ на нихъ никакого вниманія.

— Здравствуйте, тетушка Гурданъ, сказалъ онъ, мнѣ надо сказать вамъ нѣсколько словъ…. А, я понимаю, перебилъ онъ самого себя, когда, подойдя ближе, увидѣлъ занятіе, которому предавались дамы передъ его приходомъ.

— Здравствуйте, виконтъ, отвѣчала тетка, дружескимъ тономъ. Я очень рада, что вы наконецъ зашли, садитесь пожалуйста.

— А, это красавецъ Поль, вскричала одѣтая гасконской крестьянкой. Неправда ли, ты былъ возлюбленнымъ Пеппи?

— Молчи, Маріонъ! отвѣчалъ онъ, не охотно вспоминая о несчастной любви. Къ тому же я сегодня пришелъ не къ вамъ, сказалъ онъ, видя что остальныя тоже желаютъ принять участіе въ разговорѣ, а поэтому, будьте такъ добры, уйдите, мнѣ надо сказать тетушкѣ нѣсколько словъ наединѣ.

Тетушка Гурданъ занималась въ это время распутываньемъ финансовыхъ дѣлъ, у нея была книга въ которой на-ходился цѣлый рядъ именъ.

Къ числу должницъ принадлежали и четыре бывшія въ комнатѣ женщины. Мадамъ Гурданъ вызвала ихъ одну за другою по именамъ, назвала время и количество суммы, данной подъ росписку.

Человѣкъ, который бы не зналъ подобныхъ дѣлъ, такъ какъ ихъ зналъ Дюпортъ, былъ бы очень удивленъ этими счетами, которые имѣли сходство со счетами гостинницъ, но только то, что тамъ платилось за недѣлю или за день, здѣсь платилось за часы и даже за минуты.

Наконецъ всѣ счеты были покончены.

Мадамъ Гурданъ знакомъ показала дѣвушкамъ, что онѣ могутъ идти.

Ни слова не говоря, онѣ повернулись къ старухѣ спиною, красавцу же Полю-послали поцѣлуй рукой, а Маріонъ даже неожиданно обняла его и поцѣловала.

— Теперь я къ вашимъ услугамъ, сказала мадамъ Гурданъ, что вамъ надо?

— Я сдѣлалъ пріобрѣтеніе для вашего дома, которое можетъ вамъ принести большой доходъ.

Мадамъ Гурданъ покачала головой и сдѣлала недовѣрчивую мину.

— Въ настоящую минуту мнѣ нѣтъ надобности, сказала она послѣ небольшой паузы.

— Ну, меня не проведете! Отъ того-то у васъ теперь и мало посѣтителей, что нѣтъ ничего новенькаго — Маріонъ, Лили, Пенни и другія — все это уже давно извѣстно! Я привелъ вамъ нѣчто совсѣмъ новенькое…

— Я не говорю, что совершенно отказываюсь отъ принятія вашего предложенія, потому что я знаю васъ за знатока, на васъ можно положиться. Я хочу только сказать….

— Что я не получу отъ васъ много, договорилъ, онъ за нее, смѣясь. Мы сойдемся въ цѣнѣ, когда вы увидите товаръ. Она немного устала, блѣдна и заплакана.

— А, это понятно. Только бы наружность была безукоризненна.

— Безукоризненна! Я вамъ говорю, что это ангелъ.

— Какихъ лѣтъ?

— Немного болѣе семнадцати.

— Какой націи?

— Француженка, нѣмка, еврейка. Я васъ увѣряю, что въ ней соединяется очарованіе востока съ французской утонченностью и ко всему этому — невинность.

— Слишкомъ большая невинность, вы это хорошо знаете, не нужна въ моемъ домѣ. Даже нѣсколько затруднительна….

— Ну, когда я говорю невинность, то я подразумѣваю не такую, которая еще ни разу не вкушала отъ древа познанія. Она была нѣкоторое время любовницей одного моего пріятеля, который обѣщался на ней жениться. Нужда чуть не заставила ее снизойти на самую низкую степень разврата, я привелъ ее изъ Тюльерійскаго сада.

— Ну, тутъ нѣтъ еще ничего необыкновеннаго…

— Я говорю, что вы должны взглянуть и если его свѣтлость не останется отъ нея безъ ума, то я не возьму съ васъ ни копѣйки….

— Можетъ быть можно будетъ сегодня вечеромъ…

— Будьте осторожны! Я уже сказалъ вамъ, что она желаетъ быть добродѣтельной, она еще не знаетъ, гдѣ она. Вамъ придется бороться съ сильнымъ сопротивленіемъ. Вы лучше всего посвятите ее въ тайны дома, мало по малу — вы умѣете это дѣлать.

— Конечно, засмѣялась Гурданъ, у насъ было не мало такихъ….

— Я вамъ это предоставляю вполнѣ, только я предупреждаю васъ, что я ее не оставлю вамъ меньше, какъ за тысячу франковъ.

— Тысячу франковъ? Это очень дорого, виконтъ!

— Что вы мнѣ говорите! Развѣ я не знаю, что его свѣтлость заплатитъ вамъ эти деньги, если она понравится…

— Да, если понравится…

— Я ничего впередъ не говорю, посмотрите ее сначала, она ждетъ въ вашемъ будуарѣ.

— Пойдемте.

Не говоря ни слова, они прошли комнаты, отдѣлявшія ихъ отъ той, гдѣ Дюпортъ оставилъ свою спутницу.

VIII.
Странная благодѣтельница.

Зельма сидѣла въ креслѣ, закрывъ лицо руками.

Подойдя къ Двери, мадамъ Гурданъ замѣтила, что руки у сидѣвшей прелестны.

Съ минуту вошедшіе стояли въ дверяхъ, не будучи замѣчены Зельмой; виконтъ глядѣлъ, какое впечатлѣніе произвелъ «товаръ» на его спутницу.

Онъ довольно улыбнулся, замѣтивъ, что впечатлѣніе было такое, какого онъ желалъ.

— Здравствуйте, дитя мое! сказала, наконецъ, мадамъ Гурданъ.

Зельма испугалась, услышавъ этотъ голосъ.

Она такъ погрузилась въ свои мысли, что совершенно забыла, гдѣ она. Взглянувъ вокругъ, она вспомнила свое положеніе.

Мраморная бѣлизна прелестнаго правильнаго лица, представлявшаго благородный восточный типъ, роскошные черные волосы, узкія ровныя брови, длинныя темныя рѣсницы, все восхищало мадамъ Гурданъ.

— Это моя тетка! сказалъ Дюпортъ. Я уже говорилъ съ нею, она будетъ заботиться о васъ, какъ мать. Вы не будете болѣе терпѣть никакой нужды и вамъ не придется искать убѣжища въ Тюльерійскомъ саду. Неправда-ли, тетушка, выбудете о ней заботиться?

— Да, дитя мое, отвѣчала Гурданъ, улыбаясь на сколько могла любезнѣе. Не будьте такъ печальны, продолжала она, беря Зельму за подбородокъ. Печаль должна кончиться, я люблю видѣть около себя веселыя лица. У меня вамъ не будетъ недостатка въ развлеченіяхъ… Неправда-ли, виконтъ?

— Конечно, конечно, сказалъ онъ смѣясь, въ этомъ у васъ нѣтъ недостатка.

— О, сударыня, сказала Зельма, я не знаю чѣмъ я заслужила ваше состраданіе и какъ я заплачу вамъ за него. Но, клянусь вамъ, что вы возвратите мнѣ жизнь, если дадите возможность начать жить честнымъ трудомъ. Я всю жизнь буду вамъ благодарна и если когда нибудь мнѣ представится случай отблагодарить васъ за все, что вы для меня дѣлаете, то вы увидите, что оказали помощь не неблагодарной. Клянусь моей душою и воспоминаніемъ о моихъ родителяхъ, что я сдѣлаю все, что буду состояніи, чтобы отблагодарить васъ.

Она схватила руку Гурданъ и поспѣшно поднесла къ губамъ, тогда какъ слезы текли изъ ея глазъ.

— Вазъ также я благодарю отъ всего сердца, виконтъ, продолжала Зельма, обращаясь къ виконту, вы увидали меня въ самомъ низкомъ положеніи и мой позоръ не остановилъ васъ подать мнѣ руку помощи. Моя благодарность вамъ кончится съ моей жизнію.

— Довольно объ этомъ, моя дорогая, сказала Гурдапъ, трепля Зельму по щекѣ, ни я, ни мой племянникъ не желаемъ вашей благодарности. Мы вполнѣ увѣрены въ истинѣ вашихъ добрыхъ чувствъ. Но сдѣлайте мнѣ удовольствіе, не плачьте болѣе. Слезы всегда портятъ красоту. Вы должны сейчасъ отправиться въ вашу комнату, поужинать и лечь въ постель, чтобы сномъ подкрѣпить себя. Завтра мы поговоримъ. Хотите ужинать въ обществѣ? Я, съ своей стороны, съ удовольствіемъ отужинаю съ вами или пошлю къ вамъ молодую дѣвушку, если вы предпочитаете общество молодежи.

— Я бы попросила оставить меня одну. Я такъ печальна, что буду очень дурной собесѣдницей. Можетъ быть, завтра я буду въ силахъ вамъ все разсказать. Вы, моя благодѣтельница, должны будете все узнать.

— Какъ вамъ угодно, моя прелесть, только, я прошу васъ, не плачьте больше. Ваши глаза и то уже красны отъ слезъ! Посмотрите въ зеркало и вы сами въ этомъ убѣдитесь… Но я забываю, что вы голодны. Вы позволите?…

Она позвонила.

Почти сейчасъ отворилась дверь и показалось плоское и некрасивое лицо мулатки, ровесницы мадамъ Гурданъ, которая смотрѣла далеко не любезно и грубо спросила, что надо.

— Отведи эту даму въ ея комнату, Марго, она будетъ жить въ девятнадцатомъ нумеръ; это угловая комната нижняго этажа.

Марго бросила проницательный взглядъ на сидѣвшую Зельму, но непріятность этого взгляда мгновенно смягчилась при видѣ слезъ Зельмы.

Несмотря на желаніе своей благодѣтельницы, молодая дѣвушка все еще не могла остановить своихъ слезъ.

— Идите за мною, сударыня, сказала мулатка и голосъ ея звучалъ совсѣмъ не такъ грубо, какъ когда она спрашивала мадамъ Гурданъ.

— Идите-же, дитя мое! Покойной ночи! Веселаго пробужденія! Завтра мы поговоримъ о вашемъ будущемъ. Боже мой! какая у васъ стройная талія, сказала она, когда Зельма встала, чтобы идти за мулаткой.

Въ дверяхъ Зельма еще разъ обернулась пожелать своимъ благодѣтелямъ доброй ночи и вышла изъ комнаты за мулаткой.

— Что правъ я былъ? сказалъ Клингсбергъ. Развѣ это не капитальное пріобрѣтеніе?

— Да, она въ самомъ дѣлѣ не дурна…

— Развѣ она не будетъ лакомымъ кусочкомъ для его свѣтлости?

— Я ничего не скажу, виконтъ, кромѣ того, что я заплачу требуемую вами сумму.

— Я буду сегодня въ клубѣ; тамъ много офицеровъ, которые желаютъ облегчить свои кошельки, такъ какъ собираются сдѣлать вылазку. Надо-же имѣть состраданіе къ молодымъ людямъ и позаботиться, чтобы имъ не пришлось тащить съ собою лишняго обоза.

— Ахъ плутъ! вскричала мадамъ Гурданъ. Да, да, вы умѣете облегчать кошельки! Пойдемте-же назадъ въ рабочую комнату! Можете получить плату.

IX.
Бѣдныя родственницы!

На слѣдующее утро Зельма проснулась не веселой, какъ этого ей желала мадамъ Гурданъ, но очень печальной и убитой

Не одно воспоминаніе о молодости, о родителяхъ, которые ее прокляли, но также и заботы о будущемъ дѣлали молодую дѣвушку такой печальной.

Правда, мадамъ Гурданъ говорила съ нею вчера очень дружески, и ея племянникъ также выказалъ совершенное безкорыстіе, тѣмъ не менѣе и онъ и она казались ей странными, да и вся обстановка дома не нравилась ей. Страннымъ казалось также ей поведеніе мулатки, которая, подавая ей ужинать и раздѣвая ее, смотрѣла на нее съ глубокимъ состраданіемъ и казалось, нисколько не находила молодую дѣвушку счастливой тѣмъ, что она нашла пристанище въ этомъ домѣ. Зельма даже слышала какъ мулатка нѣсколько разъ прошептала съ вздохомъ: Бѣдная дѣвушка.

Первое лице, которое молодая дѣвушка увидала утромъ, была мулатка.

Она вошла, нагруженная различными принадлежностями туалета. Положивъ все принесенное на кресло, она подошла къ постели Зельмы, бросила на нее взглядъ полный участія и сказала ласковымъ голосомъ:

— Хорошо ли спали, дитя мое?

— Я была очень усталой, сонъ значительно подкрѣпилъ меня.

— Я принесла платья, которыя вамъ посылаетъ хозяйка. Вы можете выбрать.

— Какъ? эти дорогія платья для меня!

— Ха, ха, ха, у васъ будутъ еще дороже, сказала мулатка. Развѣ вы не знаете?…

— Что же я должна знать?!

— Хмъ! если вы и не знаете, то скоро вамъ все станетъ ясно. Вы не знаете хозяйки?

— Я видѣла мадамъ Гурданъ вчера въ первый разъ.

— И ничего о ней не слыхали?

— Ничего, кромѣ того, что мнѣ сказалъ про нее ея племянникъ…

— А! прервала смѣясь мулатка. Ея племянникъ! Подлецъ! Ея племянникъ, отлично! Я вамъ теперь принесу кофе… Вы можете теперь надѣть утреннее платье, когда будете потомъ переодѣваться, я вамъ помогу, а теперь къ вамъ скоро придетъ мадамъ Гурданъ.

Зельма встала съ постели, надѣла утреннее платье и сѣла нить кофе, погруженная въ печальныя мысли и очень мало успокоенная переворотомъ происшедшимъ въ ея положеніи.

Зачѣмъ не могла она воротить прошлаго?

Прежде, вставая съ постели, она прежде всего видѣла свою мать, первый голосъ, который она слышала, былъ голосъ ея матери, теперь же другая женщина обѣщала заботиться объ ней какъ о дочери.

Мысли Зельмы были прерваны приходомъ мадамъ Гурданъ.

— Все еще печальна? сказала она. Я благодарю Создателя, что онъ далъ мнѣ возможность оказать вамъ помощь.

Не смотря на печаль, Зельма вздрогнула при звукахъ этого голоса. Отвращеніе, которое она почувствовала съ самаго начала къ этой женщинѣ, снова овладѣло ею.

Гурданъ замѣтила, что ея наружность не особенно сим. патична молодой дѣвушкѣ и продолжала:

— Я вижу, мое прелестное дитя, что вы не чувствуете ко мнѣ никакого влеченія. Что дѣлать, что у меня такой нерасполагающій видъ? Но вы должны видѣть, что я отъ всего сердца желаю вамъ добра. Меня очень печалитъ, что вы не чувствуете ко мнѣ никакого довѣрія.

Она сѣла рядомъ съ Зельмой, взяла ее за руку и приподнявъ немного рукавъ ея утренняго платья, начала съ видимымъ удовольствіемъ разсматривать прелестную, точно выточенную изъ мрамора, руку молодой дѣвушки. Зельма постаралась скрыть свои чувства, внутренно упрекая себя за свое отвращеніе къ доброй женщинѣ, которая была ея благодѣтельницей, обѣщая себѣ подавить это отвращеніе. Потрепавъ Зельму дружески по щекѣ, мадамъ Гурданъ между тѣмъ продолжала:

— Не пугайтесь, моя дорогая! Я не такая женщина, которая могла бы равнодушно видѣть слезы прелестной дѣвушки. Смотрите же веселѣе! Вы такъ прелестны.

Зельма въ знакъ благодарности снова взяла костлявую и желтую руку Гурданъ и поднесла ее къ губамъ.

— Извините меня, если я васъ огорчила. Если вы желаете, то я постараюсь сбросить мою печаль. Но если я все еще плачу и печальна, то я не менѣе вамъ за все благодарна.

— Оставимъ это, перебила ее Гурданъ, я не требую никакой другой благодарности, кромѣ того, чтобы вамъ у меня понравилось. Вы уже видѣли платья, которыя я вамъ прислала? Вы должны носить въ моемъ домѣ такія-же платья, какія вы носили въ домѣ вашихъ родителей. Все, что вы желаете, вы получите. Вы должны вести у меня веселую жизнь….

— Ахъ, я ничего этого не желаю, сударыня, отвѣчала Зельма. Ваше великодушіе не должно простираться такъ далеко. Я хочу только получить возможность честно заработывать свой хлѣбъ. Держите меня у себя, пока я выучусь какой нибудь работѣ, послѣ этого я перестану обременять васъ; кромѣ того, эта комната слишкомъ роскошна для меня, а эти платья слишкомъ дороги. Можетъ быть я скоро достану работу и буду въ состояніи нанять себѣ комнату….

— Да, да, сказала Гурданъ, я знаю, что моя наружность не располагаетъ….

— О нѣтъ, возразила Зельма, испугавшись, что оскорбила свою благодѣтельницу, я ничего не имѣю лично противъ васъ, я вамъ очень благодарна….

— Хорошо, мое сокровище, перебила Гурданъ, въ такомъ случаѣ одѣвайтесь и если вамъ угодно, то пойдемте завтракать со мною и съ моими племянницами, которыя живутъ у меня, онѣ вѣроятно уже дожидаются. Иди Марго и закажи завтракъ, да получше, мадемуазель Зельма, привыкла у себя дома къ хорошему столу. Не могу-ли я вамъ, Зельма, помочь одѣться? Вы привыкли одѣваться съ помощью горничной, а Марго не особенна ловка, да и къ тому-же ей надо позаботиться о завтракѣ.

Не дожидаясь отвѣта Зельмы, она поставила передъ зеркаломъ стулъ, и. заставила молодую дѣвушку сѣсть на него.

— О, какіе чудныя волосы! вскричала она. Какой прелестный цвѣтъ и какъ они мягки и густы! Право жалко скрывать прической такіе волосы.

— Я не хочу васъ утомлять, сударыня, я сама уберу волосы, сказала Зельма, которой казалось не доставляло ни малѣйшаго удовольствія прикосновеніе худыхъ и большихъ рукъ ея благодѣтельницы.

Но она не собиралась выпустить ихъ такъ легко изъ своихъ рукъ.

— Какъ вы нелюбезны, сказала она. Что-же, доставите вы мнѣ удовольствіе вашимъ обществомъ? Вы несправедливы къ старой Гурданъ, недовѣряя ей.

— Увѣряю васъ, что я нисколько не недовѣрчива къ вамъ, сударыня….

— Ахъ, какія прелестныя плечи, какъ онѣ хороши! Позвольте мнѣ, я не могу устоять.

И не дожидаясь позволенія, она наклонилась и поцѣловала плечи молодой дѣвушки.

Зельма вздрогнула отъ этого прикосновенія, но она не выразила своего неудовольствія, изъ боязни разсердить Гурданъ.

— Ахъ, продолжала хозяйка съ восхищеніемъ, распустивъ волосы Зельмы по плечамъ. Еслибы какой-нибудь мущина увидалъ васъ такъ, то самый старый…

— Прошу васъ, сударыня! вскричала съ упрекомъ Зельма, покраснѣвъ до ушей.

— Ну, ну! успокоила ее Гурданъ, я говорю только, «еслибы.» Вы не должны за это сердиться. Погодите, я васъ причешу а ла Корде! Къ вамъ это великолѣпно пойдетъ.

Затѣмъ она быстро устроила на головѣ Зельмы какую то фантастическую прическу.

— Теперь это кончено, сказала она, остается надѣть чулки и ботинки.

Она сѣла на полъ и съ видомъ знатока стала разсматривать ногу Зельмы.

— Прелестная ножка, маленькая, гибкая, такая, какая должна быть. Узенькая, съ высокимъ подъемомъ Право, Зельма, она такъ хороша, что я рѣдко видѣла подобныя! Позвольте, дитя мое…

Но на этотъ разъ Зельма не позволила, а вскочила покраснѣвъ со своего мѣста.

— Нѣтъ, сударыня, этого я не могу позволить! Прошу васъ говорить о чемъ нибудь другомъ и не помогайте мнѣ больше одѣваться.

Мадамъ Гурданъ наклонила голову и сказала, смѣясь какъ могла пріятнѣе.

— Ахъ, какая невинность! вѣдь я старуха, вы могли бы быть моей дочерью. А между тѣмъ племянникъ мнѣ говорилъ, что у васъ былъ возлюбленный…

— Сударыня, человѣкъ, съ которымъ я бѣжала изъ родительскаго дома, и котораго я любила противъ ихъ воли, со всѣмъ жаромъ первой любви, также горячо, какъ теперь ненавижу, обѣщался на мнѣ жениться, я пожертвовала ему всѣмъ — любовью родителей, ихъ спокойствіемъ, спокойствіемъ моей совѣсти, миромъ моей души, но не моей честью и невинностью, которыя я тщательно хранила, какъ ни старался онъ у меня похитить это послѣднее мое достояніе. Я знала очень хорошо, что я у него во власти, и что мнѣ ничего не оставалось для того чтобы избѣжать стыда, какъ во всемъ покоряться ему. Я должна была служить приманкой для его знакомыхъ, которыхъ онъ обыгрывалъ въ карты. О, какое я чувствовала отвращеніе къ самой себѣ. Я знала его безчестность, я знала, что онъ оставитъ меня на произволъ судьбы, если я не стану повиноваться ему. Я защищала свою честь и добродѣтель до тѣхъ поръ, пока онъ не потребовалъ этой послѣдней жертвы, какъ единственнаго условія, за которое онъ возстановитъ мою погибшую въ глазахъ свѣта честь. Только тогда я отдалась ему, о, я не знала его вполнѣ, я не знала отчего онъ дуренъ. Только принеся ему эту послѣднюю жертву, я узнала вполнѣ его подлость. На мою просьбу возстановить мою честь, онъ отказалъ мнѣ съ насмѣшкой. О, какъ я просила его, я стояла передъ нимъ на колѣняхъ? Онъ похитилъ у меня все, не оставивъ мнѣ ничего, кромѣ отчаянія и горькаго раскаянія. Я оставила его домъ, онъ этому не противился. Я не говорю о нуждѣ, пережитой мною, она достигла крайней степени, когда вашъ племянникъ, виконтъ Дюпортъ, нашелъ меня въ саду Тюльери. Я отъ всего сердца прошу прощенія у этого человѣка, за то что ошибалась въ немъ. Я знала его только какъ друга Горжевскаго, а я привыкла ненавидѣть его "друзей также какъ и его самого. На этотъ разъ я ошиблась. Я не знала, что въ груди друга Горжевскаго можетъ быться благородное сердце. Черезъ него я попала къ вамъ, сударыня. Теперь вы знаете исторію моей жизни, моихъ страданій, теперь вы поймете мои слезы, теперь я умоляю васъ быть сострадательной….

— Это очень печальная исторія, мое милое дитя, это правда… но дурные дни прошли, теперь вы должны высоко поднять голову. Повѣрьте мнѣ, что старая тетка Гурданъ съумѣетъ сдѣлать вашу жизнь пріятной.

Зельма снова почувствовала раскаяніе въ своей несправедливости относительно мадамъ Гурданъ и старалась загладить ее. Остальное время до завтрака прошло безъ особенныхъ приключеній. Маленькое разногласіе произошло только тогда, когда Зельма изо всѣхъ принесенныхъ платьевъ выбрала самое простое темнаго цвѣта, тогда какъ мадамъ Гурданъ непремѣнно желала видѣть ее въ свѣтломъ. Но такъ какъ молодая дѣвушка уступила, то и это недоразумѣніе скоро уладилось.

Завтракъ былъ накрытъ въ небольшой столовой — онъ состоялъ изъ яичницы, ветчины, котлетъ, дичи и шеколада.

— Теперь идемте, сказала мадамъ Гурданъ, когда наконецъ туалетъ Зельмы былъ оконченъ. Я увѣрена, что вы придете въ веселое расположеніе духа, такъ какъ будете въ веселомъ обществѣ. Вы будете завтракать со славными дѣвушками. Онѣ вѣроятно уже устали насъ ждать.

Славныя дѣвушки дѣйствительно уже ждали, и увидя* новоприбывшую, начали тщательно ее разсматривать.

Это были молодыя дѣвушки, отъ пятнадцати до двадцати лѣтъ, всѣ на подборъ хорошенькія.

— Я вамъ привела новую подругу, сказала мадамъ Гурданъ, которая ввела Зельму за руку. Это мадемуазель Зельма, прошу васъ любить ее, такъ какъ она очень дорога мнѣ….

— Вѣрно еще бѣдная родственница? Спросила ироническимъ тономъ старшая изъ дѣвушекъ, двадцатилѣтняя блондинка, смѣясь въ лице тетушкѣ Гурданъ.

— Нѣтъ, Элли, сказала Гурданъ голосомъ, которому старалась придать добродушіе, но бросивъ на говорившую сердитый взглядъ, это ни бѣдная и ни родственница. Ахъ…. милая Зельма, продолжала она, обращаясь къ послѣдней. Вы не повѣрите, мадемуазель Зельма, или позвольте мнѣ звать васъ просто Зельма? Вы позволяете это, мое милое дитя…. Вы не повѣрите, Зельма, какъ меня часто огорчаетъ Элли своимъ злымъ языкомъ, но я все-таки ее люблю, я ихъ всѣхъ люблю какъ дочерей…. Поди сюда Элли и поцѣлуй свою тетку, капризное дитя.

— Что за глупости! отвѣчала Элли, отрицательно тряхнувъ своими бѣлокурыми локонами. Оставьте разговоръ и дайте намъ завтракать. Мнѣ ѣсть хочется.

Мадамъ Гурданъ съ огорченіемъ покачала головой, но нашла, что самое лучшее будетъ оставить въ покоѣ Элли, поэтому она сѣла за столъ и ея примѣру послѣдовали всѣ дѣвушки.

Три изъ нихъ сѣли сейчасъ же, но четвертая медлила подойти къ столу.

Это заставило мадамъ Гурданъ взглянуть на нее.

Но едва она взглянула на нее, какъ всплеснула руками.

— Нетти, гадкая дѣвчонка, вскричала она, какъ ты смѣешь являться въ общество въ такомъ костюмѣ? Неужели ты думаешь, что Зельма сядетъ за столъ съ дѣвушкой, которая одѣта, какъ горничная? Почему ты не надѣла того платья, которое я тебѣ прислала съ Марго? Или, можетъ быть, Марго, ты не передала ей этого платья?

Марго, стоявшая у дверей со своей обыкновенной угрюмой миной, отрицательно покачала головой.

Дѣвушка, о которой шло дѣло, была прелестное созданіе, едва вышедшее изъ дѣтства, ей нельзя было дать болѣе пятнадцати лѣтъ. Голубые глаза, густые каштановые волосы, розовое личико, все въ ней было прелестно; на ней было надѣто истертое шерстяное платье, на плеча была накинута разорванная шаль.

— Я также ей говорила, замѣтила Элли, что въ этомъ платьѣ нельзя приходить къ завтраку, но она не захотѣла слушаться..

— Почему это? сердито спросила Гурданъ.

— Простите меня, сударыня…. начала дѣвушка.

— Я уже тебѣ говорила, что ты должна звать меня теткой, а не сударыней… Мнѣ очень любопытно знать, что тебѣ не нравится въ платьѣ….

— Оно слишкомъ открыто, тихо отвѣчала Нетти. Моя покойная матушка не позволяла…

— Но твоей матери больше нѣтъ, а твой вотчимъ заставляетъ тебя ходить босикомъ и гонитъ изъ дома. Такъ что теперь ты должна дѣлать то, чего хочетъ твоя благодѣтельница.

— Если тебѣ кажется слишкомъ открытымъ твое платье, то надѣнь внизъ канзу, Марго принесетъ тебѣ… Поди переодѣнься и когда будешь готова, можешь приходить завтракать… И помни, что если ты не будешь слушаться, то я отошлю тебя назадъ къ вотчиму…

— О, не дѣлайте этого, вскричала дѣвочка со слезами на глазахъ, я тысячу разъ прошу прощенія, что огорчила васъ. Но не сердитесь и по отсылайте меня назадъ къ вотчиму, я буду все дѣлать, что вы ни захотите.

— Ну, сказала мадамъ Гурданъ незамѣтно протягивая дѣвушкѣ руку для поцѣлуя, иди и одѣвайся.

Зельма невольно почувствовала состраданіе къ молодой дѣвушкѣ, но она побоялась высказать свои мысли.

Между тѣмъ тетушка Гурданъ сказала самымъ любезнымъ тономъ:

— Моя милая Зельма, позвольте мнѣ говорить вамъ «ты»… Мнѣ кажется, что я ваша мать… Вы позволяете… И такъ, милая Зельма, ты можетъ быть хочешь знать, кто твои новыя подруги?

Зельма, которой ни мало не нравилось что ей будутъ говорить «ты», тѣмъ не менѣе постаралась не показать своего неудовольствія и сказала какъ могла любезнѣе:

— Вы мнѣ говорили, что это ваши племянницы, сударыня…

— Не зови меня «сударыней», а зови «теткой», это пріятнѣе звучитъ. Ну, моя милая, онѣ мнѣ не племянницы…

— Бѣдныя родственницы! вскричала Элли и громко расхохоталась.

— Элли, сказала Гурданъ, ты кажется смѣешься надо мною. Развѣ я это заслужила?

Элли отвѣчала только сердитымъ взглядомъ.

— Эта, начала мадамъ Гурданъ представленіе, указывая на самую старшую, это Элли, бѣдная родственница, которую я взяла къ себѣ два года тому назадъ.

Молодая дѣвушка, про которую шла рѣчь, при этихъ словахъ такъ расхохоталась, что подавилась бывшимъ у нея въ горлѣ кускомъ.

Старуха бросила на нее грозный взглядъ, оставшійся впрочемъ безъ всякаго дѣйствія, а смѣхъ Элли былъ вѣроятно такъ заразителенъ, что стоявшая у дверей мулатка также расхохоталась.

Зельма испугалась, что ея благодѣтельница наконецъ разсердится и нашла лучшимъ обратить ее вниманіе на другое.

— А кто моя сосѣдка, сударыня… я хотѣла сказать тетушка.

— Твоя сосѣдка, моя прелесть, отвѣчала мадамъ Гурданъ, Анна, дочь одного моего родственника, отецъ которой погибъ на войнѣ, а мать очень нуждается. Услышавъ объ ея несчастіяхъ, я поѣдала къ нимъ и взяла ребенка…

— Моя мать говорила, что никогда не видала васъ до того дня, когда вы привезли ей деньги, замѣтила Анна, тоже очень красивая дѣвушка, лѣтъ семнадцати, но блѣдная и худая.

— Но тѣмъ не менѣе она моя родственница и я ей дала пятьсотъ франковъ, чтобы имѣть удовольствіе взять тебя, моя милая.

— А эта? спросила Зельма, указывая на шестнадцати-лѣтнюю черноглазую дѣвушку, съ розовыми щечками, немного полную.

— Это Фанни, отвѣчала Гурданъ.

— Тоже родственница? спросила Зельма.

— Нѣтъ, отвѣчала сама Фанни. Мой отецъ очень богатый человѣкъ, но моя мать не была его женою. Она умерла, меня взяли чужіе люди, тогда за мной пріѣхала мадамъ Гурданъ, по желанію моего отца.

— А это Нетти, продолжала мадамъ Гурданъ, указывая на показавшуюся въ дверяхъ переодѣтую дѣвушку.

Она надѣла подъ платье непроницаемое канзу и боязливо подошла къ столу.

— Ты должна будешь ходить съ открытой шеей, замѣтила всеобщая тетушка.

— Она слишкомъ худа, замѣтила Элли. Знаете, тетушка, она точно Матильда, которая также никогда не могла ходить съ открытой шеей.

— Ахъ, нѣтъ, Нетти — другое дѣло. У нея это не природный недостатокъ, который невозможно исправить — она еще пополнѣетъ.

Въ такихъ разговорахъ завтракъ окончился.

Зельма замѣтила, что у всѣхъ бывшихъ тутъ дѣвушекъ прошедшее было несчастно. Онѣ были или оставлены своими родителями, или не имѣли ихъ совсѣмъ.

Мадамъ Гурданъ всѣхъ ихъ пріютила; но что замѣчательнѣе всего — ни одна изъ нихъ не чувствовала къ ней благодарности.

Всѣ дѣвушки ушли изъ столовой, кромѣ Элли, которая осталась вдвоемъ съ тетушкой Гурданъ.

— Ну, какъ она тебѣ нравится? спросила старуха, не правда-ли, что она красавица?

— Она очень хороша, равнодушно отвѣчала Элли, по вамъ будетъ не легко справиться съ нею.

— Она совершенно у меня въ рукахъ; мы ее продержимъ въ невѣденіи еще нѣсколько дней… а тамъ мы ее представимъ. Ты знаешь, его свѣтлость хочетъ чего нибудь необыкновеннаго.

— Повѣрьте, что съ ней будетъ очень трудно сладить; у меня на этотъ счетъ вѣрный взглядъ…

— А другія?

— Фанни была уже вчера въ залѣ; она почти покорена. Съ Анной тоже не будетъ большой возни, только она еще слишкомъ худа и блѣдна.

— А маленькая Нетти?

Элли пожала плечами.

— Про нее я еще ничего не могу сказать… По, мнѣ кажется, что она въ состояніи выскочить изъ окна… Она еще покамѣстъ совсѣмъ не имѣетъ понятія о жизни, какую она здѣсь должна вести. Мнѣ кажется, что она уже убѣжала бы, еслибъ не страхъ вотчима….

— Ну! Отсюда не такъ-то легко убѣжать. Ты должна убѣдить ихъ, что бѣгство отсюда наказывается тюремнымъ заключеніемъ.

— Конечно! Я имъ говорю: "Вы носите платья, которыя принадлежатъ не вамъ, а теткѣ Гурданъ, такъ что если вы убѣжите въ этомъ платьѣ, то васъ посадятъ въ тюрьму, какъ воровокъ…

— Отлично, Элли… а чтобы они не имѣли своихъ собственныхъ платьевъ, объ этомъ уже я позабочусь….

— Я нахожу, что всѣ приходящія сюда дѣвушки страшно глупы, замѣтила съ ироническимъ смѣхомъ Элли. Еслибы я захотѣла бѣжать, то меня не испугали бы угрозы, что меня примутъ за воровку; я пошла бы въ полицію и сказала: "Меня обманули; мадамъ Гурданъ не благодѣтельница, а содержательница извѣстнаго рода дома; я не хочу жить у нея и потому я убѣжала въ этомъ платьѣ, которое ей принадлежитъ… Хотѣла бы я посмотрѣть, какой полицейскій рѣшится взять меня, какъ воровку!

— И ты думаешь, что это въ самомъ дѣлѣ такъ легко сдѣлать?

— Я въ этомъ убѣждена, но вамъ нечего пугаться.

— Я только замѣчу тебѣ, что ты ошибаешься… Ты забываешь, что у меня есть знатные знакомые и большая протекція. Въ мой домъ ходятъ лица высшаго круга — или ты думаешь, что его свѣтлость, князь Гросовъ, не сдѣлаетъ всего, что отъ него зависитъ, чтобы поймать бѣглянку, если я скажу ему: «Ваша свѣтлость, я нашла для васъ рѣдкость, но дѣвушка убѣжала».

— Это еще надо испытать, сказала равнодушно Элли, Меня не испугаете его свѣтлостью… но я должна вамъ напомнить объ одномъ. Вы обѣщали мнѣ отпустить меня на свободу черезъ два года, если я захочу уйти и кромѣ того дать мнѣ приданое. У меня есть любовная связь и я хочу оставить вашъ домъ…

— Ты этого не сдѣлаешь, Элли! Мнѣ кажется, что ты не можешь на меня жаловаться…

— Мнѣ кажется, и вы также! Кому изъ остальныхъ дѣвушекъ вы повѣрили бы обученіе новенькихъ? Я дѣлала это до сихъ поръ и требую теперь обѣщанные мнѣ въ приданое три тысячи франковъ.

— У тебя есть любовная связь? Съ кѣмъ это ты ее завела?

— А это тайна! Я могу вамъ сказать только одно: онъ членъ одного тайнаго общества, одинъ изъ новыхъ пророковъ Франціи. Если вы не исполните обѣщаннаго, то я скажу моему возлюбленному и когда они станутъ во главѣ правленія, что не замедлитъ сдѣлаться, тогда вашъ домъ будетъ уничтоженъ. Обдумайте это; черезъ недѣлю я должна оставить вашъ домъ…

Послѣ этого Элли встала и вышла изъ комнаты.

X.
Новые пророки.

Въ гостинницѣ «Золотаго Солнца», въ тотъ самый дождливый вечеръ, въ который Левинъ узналъ отъ Леона, гдѣ находится Эргардъ, было очень оживлено.

Вся комната была тѣсно набита народомъ.

Собравшіеся въ ней принадлежали по большой части къ рабочему классу, только немногіе были повидимому изъ другихъ классовъ общества.

Всѣ были съ покрытыми головами.

Густой табачный дымъ погружалъ комнату въ полумракъ, сквозь который трудно было различить физіономіи. Къ табачному дыму присоединялся еще запахъ спиртныхъ напитковъ.

Въ одномъ концѣ комнаты, стоялъ на столѣ человѣкъ, такъ, что его голова много возвышалась надъ остальными, и говорилъ рѣчь, голосомъ, похожимъ на лай бульдога.

Всмотрѣвшись попристальнѣе, мы-бы узнали въ ораторѣ Булье, котораго мы слышали утромъ разговаривающимъ съ Пирономъ.

Его другъ и сообщникъ сидѣлъ рядомъ съ нимъ, передъ нимъ стоялъ стаканъ грога и большой колоколъ.

Онъ былъ президентъ этого почтеннаго собранія.

— Граждане! говорилъ ораторъ. Въ вашихъ рукахъ теперь освобожденіе Франціи. Вы выбрали народное правленіе…. Хорошо! а съ чего-же оно должно начать?…

— Прежде всего, оно, само собою разумѣется, должно освободить страну! перебилъ его одинъ изъ слушателей.

— Это само собою разумѣется! продолжалъ ораторъ. Но это самая легкая задача. Если пруссакъ не поторопится увести свои войска, то всѣ онѣ найдутъ смерть подъ стѣнами Парижа…. Я клянусь, что это также вѣрно, какъ то, что меня зовутъ Булье! Еслибъ они видѣли одушевленіе нашей національной гвардіи, они попрятались-бы; они побѣгутъ, по только немногіе избѣгнутъ своей судьбы….

— Освободившись отъ нѣмцевъ, намъ придется бороться противъ худшаго врага. Это національное собраніе! Намъ снова дадутъ….

— Этого не будетъ! перебилъ одинъ изъ собранія, такъ какъ правительственное собраніе въ Турѣ высказалось за республику.

— Конечно! Названіе республики будетъ сохранено, продолжалъ ораторъ, вы правы, правительство высказалось за республику…. Но что это будетъ за республика? Въ ней все будетъ предоставлено буржуазіи. Мы хотимъ также имѣть власть….

Громкое браво покрыло его слова.

Наконецъ всѣ начали кричать заразъ. Только колоколъ президента наконецъ могъ возстановить тишину.

Наконецъ Булье могъ снова заговорить.

— Вы всѣ правы, граждане, сказалъ онъ. Но я долженъ вамъ замѣтить, что пока у васъ нѣтъ еще никакой власти. Насъ пока еще очень мало, но мало помалу весь Парижъ присоединится къ намъ. И тогда наступитъ время совершить переворотъ! Я надѣюсь, что въ нашемъ союзѣ нѣтъ измѣнниковъ.

Сказавъ это онъ оглядѣлся вокругъ себя и каждый изъ собранія сдѣлалъ тоже самое.

Горе тому кого по наружности могли въ эту минуту принять за измѣнника, его жизнь подверглась бы не малой опасности?

— Дерево, которое пуститъ глубокіе корни, не боится грозы, продолжалъ Булье, положитесь на насъ и вѣрьте намъ, когда управленіе города перейдетъ въ ваши руки, такъ какъ мы первые заговорили о свободѣ.

— Булье долженъ быть президентомъ республики, сказалъ одинъ, а Пиронъ первымъ министромъ.

— Я требую для Буланже портфель военнаго министра, а для Бетти — народнаго просвѣщенія….

Это предложеніе сдѣлала мегера, сидѣвшая между Пирономъ и Буланже за президентскимъ столомъ.

Только что начались эти выборы въ новое правленіе, какъ въ дверь раздался стукъ.

Хозяинъ открылъ дверь.

— Кто тутъ? спросилъ онъ.

— Пустите, мое имя Давидъ Мори, раздался голосъ, я служу у Леона…

При слабомъ свѣтѣ, проходившемъ черезъ наружную дверь, виднѣлась маленькая фигурка съ большой головой.

— У васъ живетъ англичанинъ по имени Гольборнъ? продолжалъ пришедшій.

— Англичанинъ? Гольборнъ? сказалъ хозяинъ смотря вопросительно. Я совсѣмъ не знаю….

— Развѣ къ вамъ сегодня не переѣхалъ молодой человѣкъ, ростомъ съ меня, съ маленькой бородкой, темнорусыми волосами; въ круглой шляпѣ?…

— А! хмъ! Не знаю, сударь… какъ ваше имя?…

— Меня, всѣ зовутъ просто Давидъ, хотя я называюсь Давидъ Мори.

— Я не знаю, господинъ Давидъ, сказалъ въ нерѣшимости хозяинъ, обращаясь въ комнату за совѣтомъ.

Но такую-же нерѣшимость онъ увидѣлъ и на лицахъ собравшихся.

Увидя, что всѣ въ такомъ-же затрудненіи, какъ и онъ, хозяинъ «Золотаго Солнца» обратился къ собранію.

— Ну, господа, сказалъ онъ, будьте такъ добры отвѣтьте этому человѣку. Отъ ищетъ господина Гольборна.

— Скажите, что его здѣсь нѣтъ, раздался голосъ Булье, который въ это время слѣзъ со стола, или лучше спросите его, что ему надо отъ Гольборна!

— Мнѣ поручено передать ему этотъ чемоданъ. Не возьметесь-ли вы, хозяинъ, передать ему его?

— Хм!… да… я это могу, но я не знаю, долженъ-ли я это сдѣлать…

— Это будетъ сдѣлано не ранѣе, раздался голосъ президента, когда мы узнаемъ въ англійскомъ посольствѣ, что онъ не шпіонъ. Оставьте здѣсь чемоданъ, можетъ быть, въ немъ найдется доказательство его шпіонства.

— Хорошо, оставьте здѣсь чемоданъ, объяснилъ хозяинъ.

— У меня есть къ нему еще другое порученіе, сказалъ Давидъ.

— Какое?

— Это я могу передать ему только лично.

— Въ такомъ случаѣ вы можете сдѣлать это въ другой разъ: господина Гольборна нѣтъ здѣсь; онъ здѣсь не живетъ…

— Вонъ! вмѣстѣ со своими вопросами! закричалъ Буланже; онъ пришелъ сюда шпіонить, вытолкайте его изъ дома и закройте дверь!

Это предложеніе встрѣтило сочувствіе.

Хозяину нечего было исполнять этого порученія, такъ какъ гости предупредили его.

Въ одну минуту Давидъ былъ на улицѣ, а дверь закрыта.

XI.
Дружеская услуга.

Парижскіе бульвары можно сравнить съ двумя земными полушаріями: полюсы, это площадь Магдалины и Бастилія, экваторъ — Монмартрскій бульваръ, гдѣ кипитъ жизнь, гдѣ царствуетъ необыкновенная дѣятельность. Здѣсь господствуетъ настоящая общественная жизнь, здѣсь пульсъ жизненной дѣятельности Парижа. Только рано утромъ здѣсь царствуетъ сравнительная тишина и спокойствіе. Съ двѣнадцати часовъ начинается непрерывное движеніе и шумъ. Можно подумать, что здѣсь сборный пунктъ всего Парижа.

Въ находящихся здѣсь ресторанахъ собираются журналисты, писатели, актеры, здѣсь продается множество газетъ, разсказываются всевозможныя новости, здѣсь заключается множество торговыхъ сдѣлокъ, сюда идетъ всякій парижанинъ, желающій повеселиться, здѣсь составляются знакомства и завязываются интриги.

Отъ этого бульвара идетъ бульваръ Итальянцевъ.

При этомъ названіи сейчасъ-же припоминаются роскошные ужины, ночныя оргіи.

Эта часть Парижа принадлежитъ исключительно французской знати и богачамъ.

Тутъ нѣтъ домовъ, а только дворцы. Одинъ изъ такихъ дворцовъ, стоявшій какъ разъ по срединѣ бульвара Италіанцевъ, отличался отъ своихъ сосѣдей особенно роскошнымъ видомъ.

Передъ домомъ былъ небольшой цвѣточный садъ. Въ воротахъ, отдѣлявшихъ садъ отъ улицы, стоялъ человѣкъ, представлявшій по наружности рѣзкій контрастъ со всей окружавшей его роскошью и это посѣщеніе было тѣмъ удивительнѣе, что время было совсѣмъ не такое, въ какое подобный посѣтитель могъ разсчитывать быть принятымъ.

На немъ былъ надѣтъ длинный, сильно поношенный сюртукъ изъ чернаго сукна и старая высокая шляпа, носившая на себѣ слѣды долговременнаго употребленія. Несмотря на дождь, воротникъ сюртука не былъ поднятъ. Фонари, стоявшіе не далеко отъ подъѣзда, свѣтили довольно тускло сквозь мокрыя стекла, такъ что лица посѣтителя нельзя было разсмотрѣть, видна была только темная съ просѣдью борода и черные блестящіе глаза.

Росту незнакомецъ былъ высокаго, сложенія крѣпкаго.

У дверей былъ колокольчикъ; не долго думая, онъ взялся за его ручку.

Дверь отворилась.

Незнакомецъ вошелъ.

Швейцаръ съ удивленіемъ глядѣлъ на вошедшаго и узналъ его только тогда, когда онъ подошелъ очень близко.

— Чортъ возьми! Это вы, Левинъ! вскричалъ онъ, что вамъ надо въ такое позднее время? Если вы думаете устроить здѣсь какое нибудь дѣло, то вамъ лучше было придти на другой день, а не ходить по такому дождю.

— Мнѣ необходимо видѣть графа Бошанъ сегодня же вечеромъ, Жоржъ, и если его нѣтъ дома, то вѣрно вы будете такъ добры, скажете въ какомъ клубѣ или ресторанѣ я могу его найти?

— Вы, кажется, очень спѣшите, Левинъ?

— Да, я очень спѣшу, другъ Жоржъ. Прошу васъ, не задерживайте меня.

— Дѣло дѣйствительно спѣшное?

— Очень, теперь девять часовъ, и я надѣюсь, что еще непоздно. Я только сейчасъ узналъ то, о чемъ хочу сказать графу… и такъ, гдѣ-же графъ?

— Графъ дома. Онъ, конечно, отправился бы сегодня въ клубъ, только несчастіе, случившееся сегодня утромъ съ графиней и съ барышней и безпокойство о состояніи, послѣдней, помѣшали этому.

— Будьте такъ добры, доложите, что мнѣ необходимо его видѣть.

— Это легко сказать, Левинъ.

— Мнѣ кажется, что сдѣлать на столько-же нетрудно.

— Не такъ легко, какъ это вамъ кажется… Вы знаете графа: на сколько онъ добръ обыкновенно, на столько-же вспыльчивъ, если-его ослушаются. Безъ сомнѣнія, онъ будетъ далеко не радъ, если я ему доложу о такомъ позднемъ визитѣ и особенно о вашемъ.

— Сдѣлайте это на мою отвѣтственность, и скажите графу, что я это сдѣлалъ въ видахъ его собственной выгоды.

— Хорошо, я это сдѣлаю. Но графъ не одинъ, его свѣтлость князь Гросовъ у него; онъ пріѣхалъ звать графа въ клубъ.

— Его свѣтлости нечего будетъ дѣлать когда я переговорю съ графомъ, такъ какъ, или я очень ошибаюсь, или у графа послѣ разговора со мною будетъ другое дѣло, кромѣ поѣздки въ клубъ.

Швейцаръ пробормоталъ еще что-то про себя, потомъ сказалъ громко: Нечего дѣлать! Я пойду, ждите здѣсь отвѣта.

— Если вы позволите, другъ мой, то я буду ждать въ передней.

— Хорошо.

Левинъ молча сталъ ходить, заложа руки за спину, тогда какъ швейцаръ поднялся, на верхъ.

Спустя нѣсколько минутъ швейцаръ вернулся.

— Графъ хочетъ говорить съ вами, сказалъ онъ.

— Я зналъ, что графъ мнѣ не откажетъ, отвѣчалъ Левинъ.

— Онъ ждетъ васъ въ библіотекѣ, продолжалъ Жоржъ. Но не можете же вы явиться графу въ такомъ видѣ, въ насквозь промокшемъ сюртукѣ, въ шляпѣ…

— Что касается до шляпы, то я оставлю ее здѣсь, съ сюртукомъ я не могу ничего сдѣлать. До свиданья, другъ Жоржъ!

Затѣмъ онъ твердыми шагами пошелъ по лѣстницѣ, съ такой увѣренностью что было видно, что онъ пришелъ сюда не какъ проситель. Легкимъ наклоненіемъ головы отвѣчалъ онъ на поклоны лакеевъ, стоявшихъ на лѣстницѣ, прошелъ мимо ихъ, и по знакомой дорогѣ прошелъ въ библіотеку.

У двери ея онъ постучался.

На позволеніе войти, онъ отворилъ дверь и вошелъ.

Графъ Бошанъ, имѣвшій видъ настоящаго аристократа, былъ человѣкъ лѣтъ около пятидесяти, худой, съ благородными и рѣзкими чертами лица — рѣдкіе сѣдые волосы покрывали его голову, его голубые глаза смотрѣли ясно и проницательно, онъ держался гордо, съ сознаніемъ собственнаго достоинства.

Когда Левинъ вошелъ, графъ стоялъ посреди комнаты.

— Вы пришли на счетъ денегъ, Левинъ? сказалъ онъ вошедшему, на низкій поклонъ котораго онъ отвѣчалъ легкимъ наклоненіемъ головы.

— Лѣтъ, графъ! отвѣчалъ еврей, ваши деньги въ вѣрныхъ рукахъ…

— Въ такомъ случаѣ вы принесли мнѣ извѣстіе о тайномъ соціалистскомъ союзѣ?

— Нѣтъ и не это, графъ, я пришелъ совсѣмъ за другимъ.

— Объяснитесь, Левинъ! Я знаю что дѣло, которое привело васъ въ такое время, должно быть серьезно.

— Вы не ошиблись. Я долженъ вамъ сказать, что пришелъ въ вашемъ же интересѣ. Я понимаю подъ этимъ не ваши денежные и политическіе интересы, а интересы такъ сказать нравственные.

— Какъ долженъ я это понять, Левинъ?

— Графъ, молодой человѣкъ, который сегодня утромъ такъ мужественно спасъ вашу супругу и дочь изъ рукъ черни…

— А, онъ прислалъ васъ за своей наградой?

При этихъ словахъ Левинъ улыбнулся.

— О, нѣтъ, графъ, я пришелъ не по его порученію, о, въ не придетъ сюда ни самъ, также какъ не пошлетъ другаго за вознагражденіемъ…

— Какъ? онъ отказывается отъ моей благодарности, этотъ великодушный молодой человѣкъ?

— Онъ также гордъ какъ и вы, графъ, онъ даже по всей вѣроятности не считаетъ, что вы ему обязаны. Тѣмъ не менѣе я думаю, что вы считаете долгомъ быть ему благодарнымъ.

— Конечно, Левинъ, вамъ нечего напоминать мнѣ объ этомъ. Я только сожалѣю, что не знаю ни его имени, ни адреса.

— Я знаю его адресъ и пришелъ сюда для того, чтобы вамъ его сообщить, и въ то же время дать случай доказать ему вашу благодарность. Молодой человѣкъ попался въ руки черни, его жизнь въ опасности и онъ погибнетъ, если вы не подадите ему помощи.

— Ради Бога, Левинъ, объяснитесь! Если только могу, я конечно окажу ему всевозможную помощь.

— Я только долженъ сказать вамъ одно, графъ; молодой человѣкъ не французъ…

— Моя жена сказала, что онъ англичанинъ.

— Не англичанинъ, графъ, а нѣмецъ.

— Нѣмецъ? Вѣроятно шпіонъ, потому что скрываетъ свою національность? А, такъ вотъ причина почему онъ отказывается отъ благодарности. У него вѣроятно нѣтъ недостатка въ деньгахъ, да къ тому же онъ долженъ бояться что при ближайшемъ знакомствѣ можетъ открыться его профессія…

— Ничего подобнаго нѣтъ, графъ! Молодой человѣкъ не шпіонъ, я ручаюсь за него. Его привелъ въ Парижъ случай и онъ далеко не имѣетъ хорошихъ средствъ, какъ выдумаете, напротивъ того онъ очень бѣденъ такъ что даже принужденъ продавать свои вещи.

— Вы ручаетесь за него, Левинъ?

— Да, но вы сами, узнавъ его, согласитесь со мною; довольно самаго непродолжительнаго знакомства, чтобы убѣдиться въ достоинствахъ этого молодаго человѣка.

— Я вѣрю вамъ. И такъ, гдѣ же онъ? Какой опасности онъ подвергается?

— Позвольте, графъ, прежде замѣтить вамъ еще одно. Какъ первое доказательство вашей благодарности, дайте обѣщаніе хранить его тайну. Вы знаете, что онъ нѣмецъ, но пусть онъ останется для всѣхъ остальныхъ англичаниномъ.

— Я буду хранить его тайну сколько могу, но объясните же мнѣ… Вы видите, что я необыкновенно разстроенъ. Съ моей стороны будетъ непростительно не подать ему помощь въ опасности, которой онъ подвергся изъ за моей жены и дочери.

— Сегодня утромъ онъ поселился въ гостинницѣ «Золотаго Солнца»…

— Тамъ гдѣ комунистскій клубъ?..

— Къ несчастію, да. Я узналъ это всего часъ тому назадъ, графъ, одинъ изъ моихъ друзей послалъ туда по моей просьбѣ своего прикащика, чтобы возвратить молодому человѣку проданныя имъ сегодня утромъ вещи… Я также обязанъ этому человѣку, графъ… Сначала тамъ сказали, что онъ не живетъ и что его совсѣмъ не знаютъ. Но изъ различныхъ намековъ прикащикъ понялъ, что Гольборнъ — такъ онъ себя называетъ, не только тамъ, но еще находится въ заключеніи у собравшейся тамъ черни. Подайте ему помощь, графъ, если еще есть время! Я боюсь, что теперь мы уже опоздали…

— Боже мой! да, вы правы, отъ этихъ людей можно всего опасаться. Но какъ могу я ему помочь? Что могу я сдѣлать въ настоящую минуту? Я самъ только могу подвергнуть себя опасности. Вы знаете, какъ эти люди ненавидятъ меня — я не подамъ ему никакой помощи….

— Я слышалъ, графъ, что его свѣтлость князь Гросовъ теперь у васъ, чтобъ ѣхать вмѣстѣ въ клубъ….

— Ну что-же?

— А тамъ вѣроятно вы найдете полковника Сенъ-Реми….

— Вы правы; князь можетъ послать ко мнѣ полковника. Съ его помощью мы легко освободимъ молодаго человѣка.

— Только поторопитесь, графъ, а то, я повторяю, что наша помощь можетъ опоздать.

— Погодите здѣсь! Я пойду къ князю.

XII.
Къ смерти!

Мѣсто, въ которомъ былъ заключенъ Максъ Эргардъ, былъ погребъ, служившій вѣроятно прежде складомъ вина или какихъ нибудь другихъ товаровъ.

Когда дверь за нимъ была затворена, то вокругъ него воцарился полнѣйшій мракъ, такъ какъ единственное маленькое окошечко съ желѣзной рѣшеткой было закрыто снаружи, такъ что ни одинъ лучъ свѣта не проникалъ ни откуда.

Максъ опустился на стоявшій около него деревянный ящикъ, и сталъ размышлять о своемъ положеніи.

Онъ понималъ, что попалъ въ руки непримиримыхъ враговъ, и зналъ, что по наведеніи о немъ справокъ они узнаютъ, что онъ не англичанинъ, а нѣмецъ.

Его желаніе скрыть свою національность привело его только къ погибели.

Онъ вспомнилъ еврея разнощика, подавшаго ему мысль выдать себя за англичанина.

Онъ спрашивалъ себя, что съ нимъ будетъ и не могъ не сознаться, что погибъ безвозвратно. Онъ долженъ былъ ожидать всего отъ слѣпой ненависти черни.

Конечно, его враги не удовольствуются однимъ его заключеніемъ, о нѣтъ, Максъ хорошо зналъ, что его жизнь была въ опасности.

— Еще счастье, думалъ онъ, что у меня нѣтъ моего чемодана, въ немъ было сотня вещей, доказывавшихъ, что я изъ Германіи: картонки съ нѣмецкими клеймами, нѣмецкія книги и — ахъ, Боже мой! тамъ мое университетское свидѣтельство, которое я забылъ….

Тутъ онъ перебилъ себя съ горькимъ смѣхомъ: мое университетское свидѣтельство можетъ оставаться у еврея, мнѣ суждено кончить мою жизнь здѣсь. Можетъ быть никто и не узнаетъ, что я погибъ.

Впрочемъ, кто можетъ это узнать? А если и узнаетъ, то кого это можетъ интересовать? Очень можетъ быть, что завтра въ газетахъ будетъ написано, что народъ умертвилъ нѣмецкаго шпіона — вотъ и все.

Но чѣмъ больше онъ думалъ, тѣмъ живѣе воскресали передъ нимъ воспоминанія прошлаго, всего, что онъ пережилъ и перенесъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ проявлялась все болѣе и болѣе горячая любовь къ жизни.

Нельзя-ли какъ нибудь бѣжать изъ этого погреба? Онъ началъ ощупью изслѣдовать свое жилище.

Онъ увидѣлъ, что погребъ былъ со сводами, а единственное окошечко защищено желѣзной рѣшеткой и снаружи закрыто ставней.

На полу стояло много деревянныхъ ящиковъ. Не было-ли въ нихъ чего нибудь, что могло-бы помочь его бѣгству?

Тяжесть этихъ ящиковъ и особенный звукъ, издаваемый ими, когда по нимъ ударятъ, дали понять Максу, что содержаніе ихъ было металлическое.

Всѣ эти ящики были заколочены, такъ что Максъ только послѣ долгихъ усилій, успѣлъ открыть самый меньшій изъ нихъ, на который онъ сѣлъ войдя.

Онъ вскрикнулъ отъ удивленія и радости, въ ящикѣ лежало оружіе, по большей части пѣхотныя сабли.

Взявъ одну изъ этихъ сабель, онъ принялся открывать ею ставню.

Въ самомъ дѣлѣ, онъ успѣлъ продѣлать небольшое отверстіе, въ которое проникъ лучъ свѣта, онъ могъ хотя нѣсколько осмотрѣть свою тюрьму и продолжать дальнѣйшую работу не въ совершенной темнотѣ.

Сабля помогла ему открыть одинъ изъ большихъ ящиковъ. Новое изумленіе! Въ немъ лежали револьверы, ружья и пистолеты.

— Если-бы хотя одно изъ нихъ было заряжено, это мнѣ-бы значительно помогло.

Къ несчастію, ни одно изъ огнестрѣльныхъ оружій не было заряженоонъ на это и не надѣялся, но думалъ что въ какомъ нибудь изъ ящиковъ могли быть патроны.

Онъ сталъ продолжать свои розыски, напрасно! патроновъ не было.

Желаніе спастись пробудилось въ его душѣ съ новою силой.

Не могло-ли случиться, что его враги захотятъ уморить его съ голоду, тогда онъ, съ помощью сабель, успѣлъ-бы сломать окованную желѣзомъ дверь, и такимъ образомъ освободиться.

Со всѣми предосторожностями принялся онъ за эту работу, и мало по малу перепиливалъ желѣзные засовы, но скоро его работа должна была происходить снова въ темнотѣ, такъ какъ наступила ночь.

Часъ за часомъ работалъ онъ не переставая, наконецъ послѣдній желѣзный засовъ былъ перепиленъ, оставалось сломать замокъ, Максъ просунулъ саблю, нажалъ, дверь открылась, но вдругъ онъ остановился….

Послышались голоса.

Онъ поспѣшно отступилъ назадъ.

Голоса приближались. Предчувствіе опасности овладѣло имъ. Сквозь полуоткрытую дверь онъ видѣлъ дворъ и на немъ людей, изъ которыхъ одинъ несъ фонарь, освѣщавшій ихъ лица.

Первое лице, которое Максъ узналъ, былъ Пьеръ Буланже.

— Все погибло! прошепталъ тогда Максъ. Они идутъ меня убить.

Хотя дѣло Макса и не должно было разсматриваться въ этотъ день, но тѣмъ не менѣе, по случаю прихода еврея-прикащика, напомнившаго о немъ, было рѣшено перейти къ дѣлу мнимаго Гольборна.

— На этотъ разъ онъ не уйдетъ отъ насъ, замѣтилъ Буланже. Онъ шпіонъ, это несомнѣнно, но легко можетъ случиться, что если мы будемъ медлить наказать его, то случится что нибудь такое, что намъ совсѣмъ помѣшаетъ сдѣлать это. Поэтому, впередъ! Онъ уже тѣмъ заслужилъ наказаніе, что два раза помѣшалъ намъ исполнить наши намѣренія!

— Буланже правъ, закричала мегера, мы должны убить его, какъ собаку.

Но тутъ вмѣшался хозяинъ.

— Друзья мои, сказалъ онъ, мнѣ очень будетъ непріятно, если вы сдѣлаете это у меня въ домѣ, мнѣ за это можетъ порядочно достаться.

— Глупости, возразилъ Буланже. Полиція остерегается связываться съ нами, они очень хорошо знаютъ, что при первомъ шумѣ, число насъ такъ увеличится, что ни полиція, ни солдаты не справятся съ нами. Префектъ Араго очень хорошо знаетъ, что если мы станемъ его врагами, то его голова будетъ нетвердо держаться на плечахъ. Вамъ нечего бояться, хозяинъ, скоро мы будемъ хозяевами въ городѣ, и тогда вы будете вознаграждены.

Раздалось громкое браво.

Хозяинъ остался озабоченъ, точно онъ не вѣрилъ, что члены комунистскаго клуба будутъ скоро хозяевами въ городѣ и кромѣ того онъ сильно сомнѣвался, что полиція не станетъ мѣшаться въ это дѣло. Онъ хотѣлъ еще что-то сказать, но ему не дали открыть рта, всѣ бросились къ двери.

— Граждане! сказалъ тогда Пиронъ, про насъ не должны говорить, что мы убили иностранца несправедливо. Мы люди справедливые и безпристрастные. Дайте изслѣдовать это дѣло и если онъ виновенъ, тогда исполняйте ваше справедливое мщеніе!

— Пиронъ правъ! сказалъ кто то. Къ тому же у насъ есть въ рукахъ средство узнать его невинность или виновность. У насъ есть его чемоданъ. Мы все обыщемъ! Выберемъ присяжныхъ, которые рѣшатъ дѣло…

— Совершенно справедливо, выберемъ присяжныхъ… я предлагаю Пирона и Булье…

— И Пьера Буланже!

— И Бетти!

Между тѣмъ чемоданъ былъ принесенъ. Ключъ висѣлъ около замка на шнуркѣ, поэтому его сейчасъ же открыли. Первая вещь, которую вынули, была картонка для бѣлья съ клеймомъ Берлинской фабрики.

Для большинства, одно это было достаточной причиной для произнесенія приговора. Только одинъ Пиронъ оказался добросовѣстнымъ человѣкомъ, онъ успокоилъ собраніе и продолжалъ обыскъ. Каждая вещь была доказательствомъ нѣмецкаго происхожденія обвиненнаго.

Когда же увидѣли написанную по нѣмецки бумагу, которой, естественно никто не могъ понять, то было рѣшено, что обвиненный шпіонъ, а эта бумага его — тайная корреспонденція. Неразборчиво написанная юридическая диссертація было принята за шифрованное донесеніе.

При каждомъ новомъ подобномъ доказательствѣ, вынимаемомъ изъ чемодана, толпа все болѣе и болѣе волновалась и нужна была вся энергія Пирона, чтобы сдерживать ее.

Осмотръ былъ оконченъ.

Тогда Пиронъ поднялся и объявилъ громкимъ голосомъ:

— Мы имѣемъ неоспоримыя доказательства его вины. Присяжные объявляютъ подсудимаго шпіономъ и приговариваютъ къ смерти, но онъ не долженъ быть убитъ беззаконно. Граждане! мы люди закона, у насъ все дѣлается по праву и справедливости. Прежде чѣмъ подвергнуть его наказанію, мы должны выслушать его, пусть онъ будетъ имѣть возможность оправдываться…

— Это лишнее! закричали многіе. Но большинству польстила мысль, что они могутъ законно осудить человѣка, представляя изъ себя настоящій судъ. Вслѣдствіе этого, Пьеръ Буланже и еще нѣсколько человѣкъ были отправлены, чтобы привести обвиняемаго.

— Открывай, гражданинъ Дюпонъ! сказалъ Буланже человѣку, несшему фонарь.

Названный наклонился, чтобы освѣтить замокъ, но вдругъ остановился.

— Что такое? спросилъ Буланже.

— Дверь открыта.

— Открыта? — Дверь открыта?

— Сломана… посмотрите, гражданинъ Буланже!

Замокъ дѣйствительно былъ выломанъ.

— Чортъ возьми! вскричалъ Буланже. Значитъ птичка вылетѣла. А, онъ не долженъ отъ насъ уйти, напрасно трудился, я вижу его тамъ. Хватайте его! Дѣйствительно свѣтъ фонаря упалъ на Макса, стоявшаго недалеко отъ входа.

Но схватить его было не такъ легко, такъ какъ Максъ рѣшился защищаться до послѣдней возможности.

Онъ держалъ въ рукахъ саблю и закричалъ своимъ противникамъ:

— Горе тому, кто ко мнѣ подойдетъ! Передніе попятились назадъ.

Проклятый! вскричалъ Буланже, онъ открылъ ящики и нашелъ оружіе. Теперь онъ долженъ умереть! Онъ знаетъ слишкомъ много нашихъ тайнъ… Берите его! Чего вы медлите?

— Назадъ! говорю я! вскричалъ Максъ, такъ какъ одинъ изъ его враговъ сдѣлалъ шагъ впередъ.

— Прочь, трусы! закричалъ Буланже. Если онъ не сдастся добровольно, то тѣмъ хуже для него.

Сказавъ это, онъ вынулъ револьверъ и прицѣлился въ Макса.

— Сдайся шпіонъ, положи оружіе! закричалъ онъ Максу или я убью тебя на мѣстѣ.

— Стрѣляй, но добровольно я не сдамся, отвѣчалъ Эргардъ.

Въ эту минуту въ ворота раздался громкій стукъ.

— Тише! вскричалъ Дюпонъ, что это можетъ значить?

— Поди и посмотри! приказалъ Буланже.

— А вы стойте тихо, не должно быть слышно никакого шума. Смотрите только, чтобы плѣнникъ не убѣжалъ!

Дюпонъ и еще одинъ изъ его товарищей подошли къ воротамъ…. Кто тутъ, послышался ихъ вопросъ.

— Именемъ закона, отворите! отвѣчалъ съ улицы повелительный голосъ.

Члены клуба, бывшіе въ залѣ, также слышали стукъ и блѣдный отъ страха хозяинъ появился на дворѣ.

— Ну вотъ, вскричалъ онъ, вотъ и полиція… теперь мы погибли!

— Это не полиція, сказалъ Буланже, повѣрьте, что полиція сюда не пойдетъ! Позвольте я посмотрю кто это… Кто вы? громко спросилъ онъ.

— Мы изъ префектуры.

— А! ктоже вы?

— Полковникъ Сенъ-Реми — Но открывайте или я употреблю силу!

Имя полковника было точно ударъ электричества.

Храбрость мгновенно оставила всѣхъ.

Большинство стоявшихъ у воротъ стало стараться спрятаться.

Снова раздался стукъ и приказаніе открыть.

Извѣстіе, что у воротъ стоитъ полковникъ Сенъ-Реми, по всей вѣроятности съ отрядомъ солдатъ, было быстро сообщено тѣмъ, которые остались стеречь плѣнника.

Страхъ овладѣлъ ими до такой степени, что они забыли и о наказаніи Эргарда, думая только какъ бы самимъ спастись.

Одинъ Буланже обратился къ своимъ спутникамъ, говоря.

— Трусы, вы не понимаете развѣ, что мы должны сдѣлать измѣнника нѣмымъ.

Раздался выстрѣлъ, но такъ какъ въ темнотѣ было трудно прицѣлиться, то пуля не попала въ Макса.

Дюпонъ поставилъ фонарь на верхнюю ступеньку лѣстницы, которая вела въ подвалъ и искалъ убѣжища въ какомъ нибудь темномъ уголкѣ двора.

Съ большимъ присутствіемъ духа Максъ кинулся изъ двери на лѣстницу и саблей столкнулъ фонарь, который погасъ.. Наступилъ совершенный мракъ.

— А, негодяй! закричалъ Буланже, ты отъ меня не уйдешь.

Онъ кинулся на удачу и схватилъ Макса. Началась ожесточенная борьба, въ которой ярость казалось удесятеряла силы Буланже. Еще одна минута и Максъ погибъ бы… Но въ эту минуту въ отверстіи лѣстницы показался свѣтъ факеловъ, и чей то голосъ закричалъ на дворѣ:

— Обыщите весь домъ, не оставляйте необысканнымъ ни одного угла! Онъ долженъ быть здѣсь…

— Клянусь вамъ, полковникъ, что того, кого вы ищете, нѣтъ въ моемъ домѣ, говорилъ хозяинъ.

— Лжетъ! лжетъ! прервалъ голосъ, въ которомъ Максъ узналъ голосъ еврея Левина. Я знаю, что онъ здѣсь. Скажите что съ нимъ сталось!

— Гдѣ всѣ остальные?

— Я не знаю, гдѣ они всѣ остались… о, прошу васъ, будьте ко мнѣ милостивыя ничего не знаю. Я не хотѣлъ… я беру Пирона и другихъ въ свидѣтели… но гдѣ же они?

— Ахъ! сюда! сюда! раздался вдругъ голосъ Левина, который съ факеломъ въ рукѣ показался на верху подвальной лѣстницы. Онъ тутъ! Ну, другъ мой, я вамъ сейчасъ помогу…

Въ одну секунду онъ былъ внизу.

Было давно пора, такъ какъ руки Буланже точно желѣзныя клещи сдавили шею Макса, который не могъ даже вскрикнуть, еще минута и онъ представлялъ бы трупъ.

Съ исполинской силой, еврей повалилъ на землю Буланже и всталъ ему колѣномъ на грудь, зовя къ себѣ.

Въ туже минуту сбѣжались солдаты и пришелъ самъ полковникъ.

Буланже былъ связанъ и порученъ части патруля, остальные же продолжали обыскивать домъ.

Часть членовъ клуба была найдена въ подвалѣ, другіе въ разныхъ закоулкахъ дома, но Сенъ Реми велѣлъ прекратить дальнѣйшіе розыски, такъ какъ число плѣнныхъ могло превысить число людей патруля.

Онъ оставилъ двоихъ солдатъ у дома, одного послалъ въ префектуру дать знать, что въ гостинницѣ Золотаго Солнца найденъ большой складъ оружія.

Затѣмъ онъ съ Левиномъ и Максомъ сѣли въ карету и отправились на бульваръ Итальянцевъ въ отель графа Бошанъ.

XIII.
Желѣзное кольцо.

Часъ спустя послѣ описанныхъ нами событій, парижане были разбужены громомъ пушекъ.

Это гремѣли орудія Монъ-Валеріена и форта Исси, начавшія обстрѣливать батареи осаждающихъ.

Хотя парижане вообще очень не любятъ когда тревожатъ ихъ утренній сонъ, но на этотъ разъ весь городъ былъ живо на ногахъ.

Южныя улицы города, быстро наполнились народомъ. Войска двигались по направленію къ Исси и Нейльи, сопровождаемыя радостными криками и дружескими слезами. Сегодня, думали всѣ, будетъ наконецъ разорвано желѣзное кольцо, которымъ непріятель окружилъ городъ, и настанетъ великій моментъ, когда король Вильгельмъ и его прусаки будутъ погребены подъ стѣнами Парижа.

Генералъ Дюкро организовалъ вылазку въ громадныхъ размѣрахъ.

Весь Парижъ зналъ это, и весь Парижъ заранѣе радовался, что къ вечеру врагъ будетъ или совсѣмъ уничтоженъ или бѣжитъ со стыдомъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Такъ какъ нашъ разсказъ опирается на историческіе факты и на страницахъ его дѣйствуетъ много лицъ національнаго правленія, игравшихъ роль въ описываемыхъ нами событіяхъ, то будетъ не безполезно описать въ нѣсколькихъ словахъ тогдашнее положеніе дѣлъ.

Царствованіе Наполеона III кончилось подъ Седаномъ 2 то сентября 1870 года. Самъ Наполеонъ попалъ въ плѣнъ къ императору Вильгельму.

Когда извѣстіе объ этомъ дошло, 4-го сентября, въ Парижъ, то въ тотъ-же вечеръ на бульварахъ начали собираться большія массы народа.

Нѣсколько тысячъ человѣкъ направилось къ Лувру, гдѣ жилъ комендантъ Парижа.

— Да здравствуетъ Трошю! кричала толпа.

Крики дѣлались все громче и громче, такъ что наконецъ на балконѣ появился Трошю.

— Мы требуемъ упраздненія престола, раздались тогда крики.

— То, чего вы требуете, превышаетъ мою власть, отвѣчалъ Трошю. Только національное собраніе можетъ рѣшать судьбу страны, мое дѣло оборонять Парижъ и я буду это дѣлать до послѣдней крайности.

— Да здравствуетъ Трошю! Впередъ, въ палату!

Съ этимъ крикомъ, большинство направилось къ зданію палаты депутатовъ.

Со всѣхъ сторонъ прибывали новыя массы народа.

Въ городѣ ходили разные слухи. Наконецъ появился Гамбетта, чтобы переговорить съ народомъ. Когда ему наконецъ удалось заставить себя слушать, то онъ сталъ уговаривать народъ успокоиться и объявилъ, что будетъ собрано чрезвычайное засѣданіе для рѣшенія этихъ вопросовъ.

На другой день, это было воскресенье, собралось это чрезвычайное засѣданіе, порядокъ въ которомъ былъ невозможенъ, такъ какъ громадныя массы народа пробрались до самой залы засѣданія.

Страшные крики: «Долой Наполеона!» «Да здравствуетъ Франція!» «Да здравствуетъ Трошю!» наполняли площадь Согласія и рядомъ лежащія улицы страшнымъ шумомъ. Національная гвардія должна была защищать зданіе палаты отъ нападеній толпы.

Послѣ продолжительныхъ споровъ, Тьеръ предложилъ, наконецъ, что палата выберетъ комитетъ, которому будетъ поручено управленіе и народная оборона. Кромѣ того, какъ только будетъ возможно, соберется національное собраніе.

Послѣ закрытія засѣданія, народъ бросился въ Тюльери, чтобы взять императрицу.

Но послѣдняя уже бѣжала изъ Парижа. Оказалось, что хотя она и взяла съ собою свои сокровища, но за то забыла множество компрометирующихъ бумагъ.

Вечеромъ того же дня собралось второе засѣданіе палаты, на которомъ было выбрано импровизированное правленіе. Была объявлена республика и выбранъ для обороны страны комитетъ, подъ предсѣдательствомъ генерала Трошю. Меромъ Парижа былъ выбранъ Араго.

Итакъ, во Франціи установилась республика, но не благодаря ихъ собственнымъ усиліямъ, а была дана имъ побѣдами нѣмцевъ при Вертѣ, Мецѣ и Седанѣ.

Въ Парижѣ, между тѣмъ, стали надѣяться, что война должна скоро кончиться.

Жюль Фавръ объявилъ въ слѣдующемъ засѣданіи, что король прусскій сказалъ, что онъ воюетъ не противъ Франціи, а противъ династіи Наполеона. «Династія пала, значитъ, заключилъ онъ, король прусскій не будетъ продолжать войны. Во всякомъ случаѣ намъ не придется пожертвовать ни клочкомъ нашей земли».

— Король Вильгельмъ можетъ дѣлать, что ему угодно, возразилъ Тьеръ, но мы не должны показывать себя слабыми — у насъ, въ Парижѣ, есть армія, сильные форты и въ укрѣпленіяхъ триста тысячъ храбрыхъ защитниковъ. Парижъ отмститъ за Францію.

Относительно укрѣпленій Парижа, Тьеръ былъ не совсѣмъ неправъ.

Внутреннія укрѣпленія окружали городъ валами, рвами и гласисами, въ стѣнѣ, вышиною въ десять метровъ, окружающей весь городъ, было девяносто бастіоновъ.

Но главная сила обороны заключалась въ фортахъ.

Кругомъ города было пятнадцать фортовъ, отстоявшихъ другъ отъ друга на одну милю.

Болѣе всего была укрѣплена восточная часть Парижа, обращенная къ сторонѣ Германіи. Тамъ были форты: Роменвиль, Нуази, Росни и немного южнѣе — фортъ Ножанъ, пространство между которыми могло быть подвергнуто перекрестному огню.

Южная сторона также укрѣплена пятью фортами, на сѣверной четыре форта и, наконецъ, на западной всего одинъ, но очень сильный фортъ Монъ-Валеріенъ. Съ этой стороны, кромѣ того, прикрытіе представляетъ Сена.

Думало-ли, въ самомъ дѣлѣ, правленіе народной обороны остановить нѣмцевъ или только хотѣло подать надежду французамъ, но распоряженіе отдавалось за распоряженіемъ.

Красивыя, дорого стоившія улицы, были разрыты и сдѣланы непроходимыми, много мостовъ взорвано, дома въ окрестностяхъ Парижа разломаны, цѣлые лѣса и паркъ сожжены, однимъ словомъ, всѣ окрестности столицы на милю кругомъ были обращены въ пустыню.

Такими мѣрами Парижъ былъ успокоенъ. Никто не думалъ, чтобы городъ можно было взять, поэтому всѣ были увѣрены, что объ его стѣны нѣмцы разобьютъ себѣ головы, что войска французовъ побѣдятъ ихъ, а зима докончитъ это, однимъ словомъ, что нѣмцы всѣ до одного погибнутъ подъ Парижемъ и ни одинъ не оставитъ живымъ святую землю Франціи.

Но вдругъ узнали, что пятисотъ-тысячное войско германцевъ идетъ на Парижъ.

Тогда началось переселеніе изъ Парижа.

Большая часть людей достаточныхъ бѣжали изъ города, недостаточные же жители окрестностей Парижа искали въ немъ защиты.

Между тѣмъ нѣмцевъ съ варварской жестокостью изгоняли изъ города.

Все свое имущество они должны были по большей части бросить, такъ какъ имъ было дано всего нѣсколько часовъ сроку, чтобы оставить Парижъ, а тѣ, которые по какой либо причинѣ остались въ Парижѣ, видѣли, что опасность увеличивалась для нихъ ежеминутно.

Каждаго нѣмца въ Парижѣ считали шпіономъ. Почему же иначе могло быть, что нѣмцы такъ хорошо знали Францію, что дороги были имъ извѣстны лучше, чѣмъ самимъ французамъ?

Когда нѣмцы увидѣли, что даже жизнь ихъ стала подвергаться опасности, то стало уже поздно, такъ какъ городъ былъ осажденъ.

Двадцатое сентября былъ знаменитый день, когда нѣмецкія войска вступили въ Версаль.

Куда ни обращался отъ Парижа взоръ наблюдателя, всюду сверкали только штыки окружившей городъ нѣмецкой арміи.

Версаль, блестящее жилище великаго Людовика XIV, превратился въ главный сборный пунктъ нѣмецкой арміи. По обѣимъ сторонамъ главной улицы стояли баталіоны пѣхоты, встрѣчая радостными криками въѣзжавшаго кронпринца.

Эти крики въ Версали были достойнымъ отвѣтомъ на крикъ французовъ — «Въ Берлинъ», съ которымъ они пять мѣсяцевъ тому назадъ оставляли Парижъ.

Кронпринцъ, со своимъ штабомъ, въѣхалъ черезъ «Парижскую аллею».

Мущины, женщины и дѣти стояли у оконъ, чтобы посмотрѣть на чужеземцевъ.

Медленными шагами прошло шествіе черезъ городъ до префектуры.

Проѣзжая, кронпринцъ бросилъ взглядъ на лѣво на роскошный замокъ французскаго короля.

Издали раздавался громъ пушекъ, на который, казалось, никто не обращалъ вниманія.

Радостные крики провожали кронпринца, пока онъ не вошелъ въ свои покои.

Работы осаждающихъ начались съ того же дня. Съ невѣроятной скоростью были сооружены батареи и выбраны слабѣйшіе пункты для нападенія.

Работы по укрѣпленію были окончены, когда императоръ Вильгельмъ пріѣхалъ 5-го октября со своимъ штабомъ въ Версаль. Наконецъ весь городъ былъ окруженъ, желѣзное кольцо стягивало Парижъ все болѣе и болѣе.

Версальцы видѣли все это, но ни минуты не сомнѣвались, чтобы храбрая парижская армія не разорвала это кольцо.

Нѣмцы почти не отвѣчали на огонь французскихъ фортовъ, а направляли весь огонь своихъ батарей на Парижъ.

Національное собраніе въ главѣ котораго стоялъ Тьеръ, какъ президентъ, еще при извѣстіи о приближеніи нѣмцевъ къ столицѣ удалились изъ нея въ Туръ.

Сейчасъ послѣ этого удаленія начали распространяться слухи, что національное собраніе, не будучи подъ прямымъ надзоромъ столицы, можетъ уничтожить республику и снова возстановить имперію.

Эти слухи были впрочемъ не такъ далеки отъ истины, такъ какъ въ собраніи число приверженцевъ республики составляло меньшинство.

Республиканскіе клубы желали во чтобы то ни стало сохранить республику.

Въ такомъ положеніи были дѣла, когда 25-го октября была сдѣлана подъ начальствомъ Дюкро большая вылазка изъ Монъ-Валеріена и форта Исси на югозападную часть войскъ осаждающихъ, вылазка, которой легкомысленные французы надѣялись положить конецъ осадѣ и сильно поразить, если не совершенно уничтожить нѣмцевъ.

XIV.
Спасенъ!

Пріѣхавъ въ домъ графа Бошанъ, Максъ нашелъ приготовленную для него комнату.

Лакей проводилъ его въ нее, тутъ же былъ приготовленъ ужинъ и хотя его волненіе по поводу всего происшедшаго съ нимъ было не мало и все казалось ему точно сномъ, но при взглядѣ въ пищу, онъ почувствовалъ необходимость поѣсть.

Онъ съ самаго утра ничего не ѣлъ.

Сначала страхъ, потомъ стараніе освободиться еще болѣе увеличили его аппетитъ.

Левинъ проводилъ его до его комнаты и велѣлъ лакею выйти.

— Садитесь, господинъ Эргардъ, и кушайте, сказалъ онъ, укрѣпитесь немного. Вамъ это необходимо.

— А вы что же, господинъ Левинъ, отвѣчалъ Максъ, глядя со смущеніемъ на своего освободителя. Вы мой гость…

— Благодарю васъ, отвѣчалъ разнощикъ, я уже ужиналъ, но если васъ это не затруднитъ, то позвольте мнѣ поговорить съ вами немного.

— Вамъ нечего спрашивать позволенія, господинъ Левинъ, возразилъ Максъ, я, кромѣ того, самъ желаю этого. Скажите мнѣ какъ все произошло?

— Это легко сказать, отвѣчалъ Левинъ. Я случайно узналъ, что вы въ этомъ домѣ. Вы были несправедливы, прячась отъ меня. Развѣ я васъ чѣмъ нибудь оскорбилъ.

— О, конечно нѣтъ, но ваши благодѣянія унижали меня, мнѣ было невыносимо принимать милостыню, да къ тому же отъ бѣднаго еврея, сказалъ онъ съ горькой усмѣшкой.

— Я вѣрю, что вамъ это было невыносимо, господинъ Эргардъ, но я случайно узналъ мѣсто вашего жительства и это къ счастью, а то едвали бы вы были теперь живы.

— Я самъ такъ думаю… но скажите мнѣ, почему принимаете вы во мнѣ такое участіе?

— Я только сдѣлалъ для васъ тоже, что вы сдѣлали для меня, когда моя жизнь была въ опасности, и даже подвергли себя той же опасности, я никогда не забуду, что кромѣ того вы оказали мнѣ участіе тогда, когда надо мною всѣ смѣялись. О, у меня проницательный взглядъ, господинъ Эргардъ.

Говоря это, онъ такъ взглянулъ на Макса, что тотъ почувствовалъ къ нему невольное влеченіе.

— Я видѣлъ, продолжалъ еврей, что вы человѣкъ съ сердцемъ, тогда…. Но вы ничего не ѣдите. Выпейте стаканъ вина, могу васъ увѣрить, что оно хорошо, я знаю его.

— Мнѣ очень совѣстно, сказалъ Максъ, выпивъ глотокъ вина, когда я подумаю, что, будучи вамъ обязанъ всѣмъ, я обращался съ вами высокомѣрно….

— Вамъ тутъ нечего стыдиться, я знаю, что большинство предубѣждено противъ насъ, я нисколько не упрекаю васъ за это, и когда вы мнѣ сказали, что болѣе не отказываетесь отъ моей дружбы, то я былъ этимъ очень обрадованъ и не желаю ничего болѣе.

— Я былъ-бы самымъ неблагодарнымъ человѣкомъ, еслибы не отбросилъ относительно васъ моего высокомѣрія и не былъ бы отъ всей души благодаренъ за предложеніе вашей дружбы.,

— Благодарю васъ, господинъ Эргардъ, но поговоримте о другомъ. Съ вашей стороны было очень неосторожно продать всѣ ваши вещиконечно, этотъ поступокъ не могъ надолго обезпечить васъ.

— Вы знаете почему я это сдѣлалъ.

— Я знаю, вы не хотѣли принимать отъ меня милостыню, но вы должны получить назадъ ваши вещи. Но это все-таки пустяки. Согласны-ли вы получить пока временное мѣсто?

— Да, но хотя я и въ крайности, и потому не могу быть разборчивъ, но тѣмъ не менѣе боюсь, что трудно будетъ найти для меня мѣсто.

— Почему-же? вы человѣкъ способный, молодой…

— Я боюсь, что мои юридическія познанія принесутъ здѣсь очень мало пользы.

— Вы умны, образованы, вѣроятно знаете какое нибудь изящное искусство.

— Я только немного играю на фортепіано.

— Я уже имѣю для васъ на примѣтѣ одно мѣсто.

— Извините, что я вамъ замѣчу еще, что я очень скверно говорю по французски….

— Вы говорите не совсѣмъ правильно и не легко, но это придетъ, вы скоро выучитесь. Взяли-ли бы вы мѣсто въ этомъ домѣ?

— Я еще не знаю даже въ чьемъ я домѣ?

— Въ домѣ графа Бошанъ.

— Мнѣ кажется, что я гдѣ-то слыхалъ это имя.

— Очень можетъ быть! Онъ принадлежитъ къ роялистамъ, къ тѣмъ немногимъ, которые остались вѣрными Бурбонамъ, даже въ самое блестящее время имперіи.

— Но на какомъ положеніи буду я принятъ въ домѣ этого человѣка?

— Этого я не знаю, но, по моей просьбѣ, графъ дастъ вамъ какую-нибудь должность.

Максъ подумалъ.

Вдругъ онъ пытливо взглянулъ на еврея.

— Левинъ, сказалъ онъ, вы до сихъ поръ говорили мнѣ о вашей благодарности, мотивируя ее моимъ участіемъ къ вамъ, когда другіе надъ вами смѣялись, но мнѣ кажется, что эта причина еще очень недостаточна, чтобы объяснить участіе….

— Еврея! докончилъ Левинъ, конечно, сказалъ онъ горькимъ тономъ, еврей ничего не дѣлаетъ безъ пользы для себя…. Можетъ быть я тоже думаю о пользѣ. Дѣйствительно я надѣюсь отъ васъ на одно…

— На что?

— Я уже говорилъ вамъ.

— Мнѣ со своей стороны кажется, что я не могу играть честной роли въ домѣ роялиста. Мнѣ лично кажется, что республика, — единственное возможное для Франціи правленіе.

— Да! Я самъ такъ думаю. Но вамъ самимъ будетъ интересно посмотрѣть, какія шансы на успѣхъ думаютъ имѣть роялисты и какія усилія они дѣлаютъ, чтобы уничтожить республику. И такъ вы принимаете предложеніе?

— Вы, Левинъ, попросите мнѣ мѣсто въ этомъ домѣ? Мнѣ кажется, что прежде всего нужно, чтобы графъ узналъ меня и убѣдился, что я въ состояніи выполнить мое назначеніе.

— Это не нужно, другъ мой, нужно только ваше согласіе и все будетъ сдѣлано и, если вы хотите послушаться моего совѣта, то примите это предложеніе, это лучшее, что вы можете сдѣлать.

— До сихъ поръ я видѣлъ отъ васъ только дружбу, поэтому я вѣрю что вы желаете мнѣ добра, совѣтуя принять мѣсто у графа Бошанъ, поэтому я заранѣе соглашаюсь.

— Этого я отъ васъ только и желалъ. Спокойной ночи, мы завтра увидимся, господинъ Эргардъ. Еще одно: отъ графа и его семейства вы можете не скрывать вашей національности. Для всѣхъ же другихъ, вы англичанинъ.

— Я очень радъ, что мнѣ не придется лгать передъ графомъ.

— Спокойной ночи! До свиданья, господинъ Эргардъ.

— Спокойной ночи, господинъ Левинъ. Максъ остался одинъ.

Съ нимъ случилось такъ много достойнаго удивленія, что онъ забылъ свой голодъ и едва коснулся до пищи.

Онъ чувствовалъ, что въ его жизни совершается переворотъ, онъ долженъ былъ вступить въ совершенно новое для него положеніе въ домѣ человѣка, котораго политическія убѣжденія такъ были несходны съ его убѣжденіями.

Эти и подобныя соображенія проходили у него въ головѣ, пока онъ раздѣвался и ложился въ постель.

Усталость заставила его быстро уснуть, но и во снѣ тѣ же мысли продолжали занимать его. Во снѣ ему представилось прелестное личико, видѣнное имъ утромъ и прелестные глаза глядѣли на него такъ нѣжно, что сердце его встрепейулось.

Все ближе и ближе подвигалось прелестное видѣніе, наконецъ, когда, послѣ тысячи опасностей и страховъ, оно приблизилось къ нему, то онъ былъ въ такомъ восторгѣ, что, забывъ страхъ и опасность, протянулъ къ видѣнію руки. Тогда оно подошло еще ближе, Максъ хотѣлъ обнять его, — въ эту минуту онъ проснулся.

— Это былъ сонъ! со вздохомъ сказалъ онъ.

Когда Максъ проснулся, было уже утро.

Лакей, проводившій его вечеромъ въ эту комнату, стоялъ у его постели съ подносомъ, на которомъ стоялъ кофе.

— Господинъ Гольборнъ, сказалъ лакей, графъ проситъ васъ позавтракать вмѣстѣ съ нимъ и съ его семействомъ.

— А! да! Графъ Бошанъ! сказалъ Максъ собравъ наконецъ свои воспоминанія. Я приду. А въ которомъ часу?

— Въ десять часовъ.

— А теперь сколько.

Онъ посмотрѣлъ кругомъ, ища свои часы.

На каминѣ стояли часы, на которыхъ было девять часовъ.

— Я приду аккуратно, сказалъ Максъ.

За тѣмъ онъ поспѣшно поднялся. Около постели стоялъ его чемоданъ. Сначала онъ думалъ, что это сонъ. Какъ могъ попасть сюда проданный имъ вчера чемоданъ?

Но ему было пріятно, что онъ нашелъ свое бѣлье и свое лучшее платье, благодаря этому онъ могъ прилично одѣться.

Ровно въ десять часовъ явился лакей.

— Угодно вамъ идти? спросилъ онъ.

— Я готовъ, отвѣчалъ Максъ.

XV.
Новый секретарь.

Комната, въ которую вошелъ Максъ, была большая, меблированная старинной мебелью столовая.

— Господинъ Гольборнъ! доложилъ лакей, отворяя дверь.

У окна въ покойныхъ креслахъ сидѣлъ мущина съ газетой въ рукахъ, который, при входѣ Макса, поспѣшно всталъ и пошелъ ему навстрѣчу.

— Я отъ всего сердца радъ васъ видѣть, другъ мой, сказалъ онъ. Я надѣюсь, что вы оправились отъ вчерашнихъ волненій и подкрѣпили свои силы хорошимъ сномъ?..

— Благодаря вашей добротѣ, графъ, я совершенно оправился. Но позвольте мнѣ, прежде всего, поблагодарить васъ. Я знаю, что никогда не въ состояніи заплатить вамъ за то, что вы для меня сдѣлали.

— Напротивъ, перебилъ его графъ, я всю свою жизнь буду вашимъ должникомъ. Садитесь-же, господинъ Эргардъ. Вы должны познакомиться съ моимъ семействомъ — моя жена и дочь сейчасъ придутъ.

— Вы знаете мое имя? спросилъ съ удивленіемъ Максъ.

— Я знаю, что вы нѣмецъ и только изъ предосторожности носите англійское имя. Да, да, я все знаю, я знаю, что вы не шпіонъ, какъ это думаетъ чернь.

— Вы очень добры, графъ, что не перетолковываете въ дурную сторону мою перемѣну имени. Я-бы, можетъ быть, и самъ не принялъ этой предосторожности, еслибы мнѣ не внушилъ эту идею одинъ принимающій во мнѣ особенное участіе человѣкъ.

— Вы говорите о Левинѣ?

— Да. Вы знаете его, графъ?

— Я говорилъ съ нимъ сегодня утромъ о васъ. Онъ отзывается съ самой хорошей стороны — этого съ меня достаточно, такъ какъ онъ человѣкъ въ высокой степени благородный.

Максъ снова былъ удивленъ и пристыженъ.

Человѣкъ, съ которымъ онъ обходился такъ высокомѣрно, общества котораго стыдился, былъ другомъ графа, гордаго аристократа, который вѣрилъ безусловно его словамъ.

Носильщикъ казался ему все болѣе и болѣе таинственной личностью.

— Мы говорили о вашей будущности, продолжалъ графъ. Левинъ сказалъ мнѣ, что вы не откажетесь принять мѣсто у меня въ домѣ.

— Я дѣйствительно долженъ позаботиться о моей будущности пріобрѣтеніемъ какого нибудь мѣста.

— Я знаю все… Вы ищете здѣсь родственника, мѣсто жительства котораго вы никакъ не можете найти. Васъ обокрали: вы остались безъ всякихъ средствъ и такъ далѣе… Вамъ нечего разсказывать — мнѣ все это извѣстно, я уже знаю все черезъ Левина и ему очень благодаренъ, что онъ привезъ васъ въ мой домъ, во-первыхъ потому, что я долженъ заплатить вамъ долгъ благодарности, а во-вторыхъ потому, что у меня будетъ отличный управитель. Вы не откажетесь принять это мѣсто? Я буду вамъ платить двѣ тысячи франковъ жалованья и, конечно, вы будете жить на всемъ готовомъ. Согласны-ли вы на это?

— Это больше чѣмъ я когда-либо могъ надѣяться получать, графъ. Я только боюсь, что не удовлетворю вашимъ требованіямъ.

— Я знаю ваши способности. Вы умный и образованный человѣкъ, а это даже больше чѣмъ нужно; я не говорю, что, доставивъ вамъ это мѣсто, я заплачу свой долгъ, но я дѣлаю что могу.

— Вы говорите, что считаете себя моимъ должникомъ, графъ, позвольте мнѣ предложить вамъ вопросъ, почему вы мой должникъ? Я не знаю, чтобы я когда нибудь имѣлъ какія либо отношенія съ вами или съ вашимъ домомъ.

— А, это вы сейчасъ узнаете; вотъ и мое семейство.

Въ комнату вошла, хотя не молодая, но отлично сохранившаяся женщина, одѣтая въ дорогое шелковое платье; она пытливо взглянула на молодого человѣка, который при видѣ ея всталъ со своего мѣста.

Максъ опустилъ голову и не видѣлъ, что за этой дамой въ комнату вошла молодая дѣвушка, которая при видѣ его слегка покраснѣла.

— Нашъ другъ, Максъ Эргардъ, сказалъ графъ, а это, другъ мой, моя жена и дочь Алиса. Я надѣюсь, мои милыя, что васъ радуетъ присутствіе въ нашемъ домѣ господина Эргарда.

Максъ взглянулъ на дамъ, нѣтъ…. не на дамъ, а на одну, на младшую. Это было то самое видѣніе, которое онъ видѣлъ во снѣ, да, это была она.

— Я рада видѣть васъ, молодой человѣкъ, сказала графиня съ легкимъ наклоненіемъ головы. Мой мужъ сообщилъ мнѣ, что онъ желаетъ взять васъ къ себѣ управляющимъ. Я надѣюсь, что вамъ у насъ понравится.

— Я также желаю этого отъ всей души и очень рада, господинъ Эргардъ, что имѣю случай поблагодарить васъ за помощь, которую вы оказали мнѣ и моей матери.

Алиса сказала это съ дѣтской откровенностью и протянула свою руку Максу.

— Мы постараемся все сдѣлать, прибавила она, чтобы сдѣлать ваше пребываніе у насъ пріятнымъ.

Если бы у Макса и были какія нибудь колебанія на счетъ принятія предлагаемаго ему мѣста, то при извѣстіи, что этотъ ангелъ былъ членомъ семейства графа, всѣ эти колебанія мгновенно-бы разсѣялись.

Завтракъ былъ уже накрытъ.

Всѣ сѣли.

Графъ былъ человѣкъ свѣтскій, онъ отлично умѣлъ вести легкій разговоръ, и этимъ помогъ Максу оправиться отъ смущенія, которое онъ чувствовалъ въ присутствіи графини.

Во время завтрака, Максъ успѣлъ познакомиться съ характерами всѣхъ членовъ семейства.

Графъ былъ человѣкъ простаго и благороднаго характера, но гордый аристократъ, такъ что, хотя онъ говорилъ съ Максомъ ласково и снисходительно, но тотъ видѣлъ, что онъ для графа не равный, а наемный слуга дома и ничего болѣе.

Въ графинѣ это отношеніе къ молодому человѣку выражалось еще замѣтнѣе — она считала, что онѣ вполнѣ отплатили Максу, давъ ему у себя мѣсто.

Алиса была откровенный, прелестный ребенокъ. Никакого высокомѣрія не выражалось на ея цвѣтущемъ молодостью и красотою лицѣ.

— Я слышалъ, что вы играете на фортепіано, замѣтилъ между разговоромъ графъ.

— Ахъ! весело вскричала Алиса, это отлично, не правда-ли? мы будемъ часто играть вмѣстѣ. Мнѣ будетъ гораздо веселѣе и тебѣ, папа, не будетъ такъ скучно какъ въ Бель-грасъ.

— Это названіе одного изъ моихъ имѣній, объяснилъ графъ. Оно лежитъ немного уединенно, но это наше родовое имѣніе и лѣто мы обыкновенно проводимъ тамъ, и вы также будете тамъ съ нами.

— Я надѣюсь, графъ, сказалъ Максъ, что вы не ожидаете отъ меня никакихъ агрономическихъ познаній….

— Конечно нѣтъ, отвѣчалъ графъ, у меня нѣтъ недостатка въ необходимыхъ людяхъ по этой части, мнѣ нуженъ секретарь, человѣкъ, который бы помогъ мнѣ наблюдать за всѣмъ, вотъ чего мнѣ недостаетъ, и если вы къ этому еще будете насъ развлекать музыкой, то уединенная жизнь покажется для насъ гораздо пріятнѣе.

— Я постараюсь, съ помощью господина Эргарда, усовершенствоваться въ музыкѣ, такъ что моя игра, папа, будетъ тебѣ болѣе нравиться.

— Боже мой! замѣтила графиня, вы думаете о томъ, что будетъ черезъ нѣсколько мѣсяцевъ, а не о томъ, что намъ предстоитъ въ скоромъ времени!

Дѣйствительно, во все продолженіе завтрака былъ слышенъ громъ пушекъ.

— Мы надѣемся, сказалъ графъ, что сегодняшнее сраженіе сдѣлаетъ въ судьбѣ Франціи переворотъ къ лучшему.

— А если этого не будетъ? спросила графиня.

— Тогда, конечно, мы должны будемъ быть готовыми ко всему худшему.

— И тогда господину Эргарду не придется отправляться въ Бель-Грасъ, замѣтила Алиса, смотрѣвшая на положеніе дѣлъ очень спокойно.

— Ты отправишься съ нами сегодня на прогулку? спросила графиня своего мужа.

— Непремѣнно, моя милая, отвѣчалъ онъ, я не могу позволить вамъ ѣхать однимъ и подвергаться такой-же опасности какъ вчера.

— Если тебѣ некогда, то, можетъ быть, господинъ Эргардъ будетъ такъ добръ, что поѣдетъ съ нами, сказала Алиса.

— Я къ вашимъ услугамъ, сказалъ Максъ, если графъ и графиня также желаютъ этого.

— Я вамъ, въ самомъ дѣлѣ, буду очень благодаренъ, если вы поѣдете съ ними, я узнаю о положеніи дѣлъ. Идите и одѣвайтесь, продолжалъ онъ обращаясь къ дамамъ, а я пока поговорю о дѣлахъ съ господиномъ Эргардомъ.

Графиня встала и, слегка кивнувъ Максу, вышла.

— До свиданья, сказала улыбаясь Алиса, слѣдуя за матерью: мы разсчитываемъ, что вы будете насъ провожать.

— Я къ вашимъ услугамъ, сказалъ низко кланяясь Максъ.

— Для того, чтобы повѣрить мои счетныя книги, сказалъ графъ, оставшись вдвоемъ съ Максомъ, вамъ нужно, прежде всего, осмотрѣть мои имѣнія; но я не знаю, какъ вы успѣете добраться до Бель-Графъ. Дѣло, которое я вамъ поручу, не терпитъ отлагательства. Я долженъ вамъ признаться, что часто боюсь, что убытки, причиненные мнѣ войною, и суммы, пожертвованныя мною на политическія цѣли, разстроили мое состояніе. Мнѣ очень хочется знать положеніе моихъ дѣлъ. Но городъ невозможно оставить. Можетъ быть, сегодня Дюкро успѣетъ разорвать линію осаждающихъ, такъ какъ надежда на совершенное пораженіе пруссаковъ, питаемая республиканцами, по моему, легкомысленна. Если-же линія осаждающихъ будетъ прорвана, хотя въ одномъ мѣстѣ, то ничто не можетъ воспрепятствовать нашему выѣзду.

— А если генералъ Дюкро не будетъ имѣть успѣха?…

— Тогда вы должны постараться оставить городъ какимъ нибудь другимъ способомъ. Я посовѣтуюсь тогда объ этомъ съ полковникомъ Сенъ-Реми. Можетъ быть, съ его помощью, вамъ удастся пробраться черезъ линію осаждающихъ. Въ такомъ случаѣ вамъ придется ѣхать одному.

— Я готовъ, если вы желаете этого, графъ, даже съ опасностью для себя постараюсь пробраться черезъ осаждающихъ.

— Нѣтъ, Эргардъ! Я не выпущу васъ изъ города, если для васъ будетъ какая либо опасностьно пока я постараюсь лучше всего узнать, какъ идетъ вылазка. Будьте такъ добры, одѣньтесь, а то мои дамы будутъ васъ ждать.

XVI
Вылазка.

Съ самаго ранняго утра, съ фортовъ Исси и Монъ-Валеріенъ былъ открытъ непрерывный огонь, на который нѣмцы отвѣчали очень слабо, что придало еще болѣе самоувѣренности французскимъ войскамъ.

— Я вамъ это говорилъ, объяснялъ Пиронъ, на площади Бастиліи, собравшейся около него группѣ, положеніе дѣлъ. Я вамъ это говорилъ, нѣмцы, въ сущности — просто бабы: до сихъ поръ они нападали обыкновенно на насъ въ такомъ числѣ, что на одного француза приходилось не менѣе трехъ нѣмцевъ, да и то, по большей части, нападали изъ засады. Такимъ образомъ дошли они и до Парижа. Но объ его стѣны они разобьютъ себѣ лбы. Внѣшніе враги будутъ сегодня разсѣяны; остаются только внутренніе, которые посягаютъ на нашу свободу.

Изъ Нельи и отъ южныхъ фортовъ извѣстія приходили безпрестанно.

Передъ всѣми ресторанами продавались листки, выходившіе каждый часъ, въ которыхъ говорилось, что нѣмцевъ обстрѣливаютъ съ обоихъ фортовъ, и что они даже едва отвѣчаютъ на огонь.

Организованная генераломъ Дюкро вылазка имѣла главной цѣлью овладѣть Гренельскимъ лѣсомъ и мостомъ, зная, что юго-западная часть была та, на которой осаждающіе были сильнѣе всего.

Послѣ этого было-бы очень легко разстроить остальныя части осаждающихъ. Конечно, само собою разумѣется, что французы думали, что прусаки находились въ вышеназванномъ лѣсу.

По этому произошло, что въ продолженіи нѣсколькихъ часовъ на этотъ лѣсъ былъ направленъ страшный огонь.

Войска, собранныя для вылазки, находились частью у фортовъ, частью, какъ резервы, ближе къ Парижу, и получали все новыя подкрѣпленія отъ постоянно вновь подходившихъ войскъ. Дюкро совершенно вѣрно разсчиталъ, что онъ только тогда будетъ имѣть успѣхъ, когда сдѣлаетъ нападеніе громадной массой войскъ.

На западъ отъ Гренельскаго лѣса, стояла прусская гвардейская артиллерія. Батареи здѣсь были расположены на хорошо прикрытой и чрезвычайно сильной позиціи.

Какой контрастъ между криками и увѣренностью въ побѣдѣ французовъ и насмѣшливымъ молчаніемъ увѣренныхъ въ своей силѣ прускихъ батарей!

Сначала прускія войска относились къ французскимъ, такъ сказать, съ почтеніемъ, какъ къ равному себѣ противнику. При Вертѣ, въ страшныхъ сраженіяхъ при Марсъ-ла-Турѣ и Гравелотѣ, французы показали себя противникомъ, побѣда надъ которымъ должна была принести славу.

Но начиная съ Седана, прускія войска начали чувствовать полнѣйшее презрѣніе къ своимъ противникамъ.

Французское хвастовство и ложь, съ которыми они говоря про блестящее пораженіе ихъ подъ Седаномъ, скрывали свои тактическія и стратегическія ошибки и старались уменьшить славу побѣдителей, все это очень унизило французовъ въ глазахъ ихъ побѣдителей.

Такъ что, когда въ виду вылазки, о которой нѣмцы легко узнали, императоръ и кронпринцъ рано утромъ предприняли осмотръ позицій, то были встрѣчены криками восторга, но въ тоже время повсемѣстнымъ спокойствіемъ, рѣшимостью и хладнокровіемъ, которыя нѣмцы выказывали впродолженіи всей войны относительно своихъ враговъ.

— Пусть подойдутъ, мы ихъ встрѣтимъ! говорили солдаты.

Кажущееся бездѣйствіе нѣмцевъ подавало между тѣмъ французамъ новый поводъ къ насмѣшкамъ.

Знаменитый нѣмецкій полководецъ, генералъ Мольтке предвидѣлъ съ какой стороны произойдетъ нападеніе и сдѣлалъ соотвѣтствующія распоряженія.

Нѣмецкіе артиллеристы съ удовольствіемъ видѣли какъ французы понапрасну тратили свои заряды.

Бомбы или не долетали или перелетали, только рѣдкія изъ нихъ попадали въ батарею.

Только для того, чтобы показать, что нѣмецкая артиллерія лучше умѣетъ прицѣливаться, былъ пущенъ одинъ зарядъ на Монъ-Валеріенъ и къ радости солдатъ попалъ какъ разъ въ фортъ.

Но въ программу дѣйствій артиллеріи не входило обстрѣливанье Монъ-Валеріена, это была, если можно такъ выразиться только проба.

Послѣ двухчасовой бомбардировки Гренельскаго лѣса, французы были убѣждены что послѣ этого въ лѣсу не могло оставаться ни одного нѣмца, и представляли себѣ, что лѣсъ усѣянъ трупами.

Въ десять часовъ утра былъ поданъ сигналъ къ нападенію.

Два полка національной гвардіи и первый полкъ зуавовъ получили приказаніе взять штурмомъ Гренельскій лѣсъ.

Самъ Дюкро принялъ надъ ними начальство, его сопровождалъ храбрый полковникъ Сенъ-Реми и генералъ Леконтъ.

Войска подошли къ лѣсу на ружейный выстрѣлъ. Изъ лѣса не раздалось ни однаго выстрѣла, не было слышно ничего кромѣ криковъ «ура» нападающихъ.

Гренельскій лѣсъ граничитъ съ одной стороны съ лугомъ, покрытымъ низкимъ кустарникомъ, съ другой стороны точно такой же кустарникъ идетъ вплоть до Нельи.

Войска бѣглымъ шагомъ подошли къ лѣсу, до лѣсу оставалось всего пятьдесятъ шаговъ, какъ вдругъ Сенъ-Реми скомандовалъ «Стой»!

Поблѣднѣвъ, онъ устремилъ взоръ въ лѣсъ и вмѣстѣ съ нимъ весь его штабъ: лѣсъ былъ пустъ, два часа бомбардировали мѣсто, на которомъ не было ничего кромѣ деревьевъ, страшно обезображенныхъ выстрѣлами.

Вездѣ лежали разбитыя деревья и ни одного убитаго!

Войска, шедшія на штурмъ стояли на очень открытомъ мѣстѣ, такъ что оставаться тамъ еще, было весьма опасно. Не оставалось ничего болѣе какъ занять лѣсъ.

Но едва французы вступили въ лѣсъ, какъ огонь ста орудій былъ направленъ на него. Надо было скорѣе пройти лѣсъ и начать атаку по другую его сторону.

Какъ только французы дошли до опушки лѣса, то прускія орудія сейчасъ же замолчали и точно изъ земли появилась пруская пѣхота, съ права и съ лѣва открылся ружейный огонь, а передъ собою французы увидѣли несокрушимую стѣну бранденбургскихъ полковъ.

— Мы погибли! раздался крикъ Французовъ.

Первый полкъ зуавовъ былъ такъ озадаченъ этимъ неожиданнымъ появленіемъ нѣмцевъ, что, не думая оказывать ни малѣйшаго сопротивленія, онъ въ ту же минуту обратился въ бѣгство назадъ черезъ лѣсъ.

Здѣсь ихъ ожидалъ позоръ и стыдъ. Генералъ Дюкро объявилъ этотъ полкъ безчестнымъ и недостойнымъ продолжать службу въ полѣ. Онъ былъ отправленъ назадъ въ городъ, гдѣ многіе изъ числа служащихъ въ немъ подверглись ярости народа, который не могъ перенести, чтобы французскій полкъ могъ такъ опозорить славу арміи.

Штурмъ не удался, но у Дюкро былъ большой резервъ.

Болѣе сорока тысячъ было готово снова начать нападеніе.

Полки горѣли нетерпѣніемъ смыть позоръ, нанесенный арміи зуавами.

Но легче бы было разбить желѣзную стѣну, чѣмъ сбить нѣмцевъ съ ихъ позицій.

Вечеръ уже приближался, когда Дюкро предпринялъ послѣднее нападеніе.

Два полка кавалеріи стремительно напали на третій бранденбургскій стрѣлковый баталіонъ, пѣхота шла за ними и нѣмцы были въ крайне стѣсненномъ положеніи.

Шагъ за шагомъ должны были они отступать къ Гренелю. Въ Парижъ уже была послана депеша съ извѣщеніемъ о побѣдѣ, уже начали дѣлать приготовленія къ блестящей иллюминаціи. Но Мольтке предвидѣлъ всевозможныя случайности, а потому и приготовился.

На западѣ отъ Акейля стояли баварскіе полки, ждавшіе только сигнала, чтобы принять участіе въ битвѣ.

Когда увѣренные въ побѣдѣ французы отбросили часть третьяго корпуса, тогда изъ одной деревни, на западъ отъ Акейля, на нихъ внезапно бросилась баварская легкая кавалерія и пѣхота.

Помощь поспѣла какъ разъ во время; французы были съ свою очередь отброшены. Тогда нѣмцы перешли въ наступленіе съ такой стремительностью и энергіей, что французы не могли удержаться.

Съ громадной потерей — это было около получаса послѣ захода солнца — должны они были возвратиться. Триста убитыхъ и плѣнныхъ остались на полѣ битвы.

Въ молчаніи возвращались полки изъ фортовъ въ городъ, который утромъ они оставили, увѣренные въ побѣдѣ.

На этотъ разъ императоръ Вильгельмъ и его войска опять не были погребены подъ стѣнами «святаго города».

XVII.
Другъ и покровитель.

На слѣдующее утро послѣ неудачной вылазки, семейство графа Бошанъ и Максъ опять сидѣли за завтракомъ.

Замѣчаніе, сдѣланное Максомъ наканунѣ относительно высокомѣрія графа и того, что онъ ни на минуту не забывалъ, что Эргардъ не равный ему, а стоитъ гораздо ниже его, еще болѣе подтвердилось.

Но графъ старался не показать ему этого прямо. Графиня же, напротивъ того, при всякомъ случаѣ старалась показать ему, что онъ долженъ считать себя счастливымъ, что принятъ въ ихъ домъ и что она сама видитъ въ немъ не болѣе какъ наемника.

Алиса была гораздо сдержаннѣе и Максу показалось, что она печальна.

— Дитя мое, сказалъ графъ, кажется ты принимаешь дѣло слишкомъ къ сердцу. Вы видите, продолжалъ онъ, обращаясь къ Максу, какъ судьба нашего отечества огорчаетъ даже дѣтей — это доказываетъ, что во Франціи патріотизмъ одушевляетъ всѣхъ, начиная отъ старика до ребенка.

Алиса зѣвнула и Максу показалось, что ея печаль происходила совсѣмъ не отъ огорченія о судьбѣ Франціи, а отъ какой нибудь другой причины.

— Я думаю, замѣтила графиня, что Алиса огорчается только тѣмъ, что наша поѣздка въ провинцію дѣлается невозможной.

— Дѣйствительно, кажется, что намъ придется перенести всѣ ужасы осады, продолжалъ графъ, дороговизну, голодъ, и ярость народа, раздраженнаго страданіями… Да, да, я предвижу, что все это будетъ. Дѣло въ томъ, Эргардъ, что мы пріѣхали изъ провинціи въ Парижъ искать убѣжища, такъ какъ боялись, что война можетъ захватить насъ тамъ. Боясь постоевъ, реквизиціи и тому подобнаго, я думалъ найти убѣжище въ Парижѣ. Кто могъ думать, что нѣмцы станутъ осаждать Парижъ?

— Французская пресса, отвѣчалъ Максъ, сдѣлала большой проступокъ, скрывая отъ народа настоящее положеніе дѣлъ. Патріотизмъ хорошая вещь, но онъ не долженъ существовать насчетъ истины.

— Вы правы, и это отсутствіе и эта лживость, царствующая теперь во всѣхъ кружкахъ, какъ въ низшихъ, такъ и въ высшихъ, будетъ причиною погибели Франціи. Лживы и безчестны поступки національнаго собранія въ Турѣ, не знаешь, хочетъ-ли оно республики, или королевства, или снова хочетъ возстановить имперію. Если они рѣшились на что нибудь, то должны бы были прямо объявить это, а не ухаживать за народомъ.

— Не надо было давать народу волноваться, если они не хотятъ на что нибудь употребить это волненіе.

— Я говорю тоже самое и очень сожалѣю, что мы пріѣхали въ Парижъ.

— Можетъ быть, дѣла здѣсь еще не такъ дурны, сказала Алиса. Не будете ли вы такъ добры, господинъ Эргардъ, чтобы сопровождать меня на катанье.

— Я къ вашимъ услугамъ, отвѣчалъ Максъ.

— Это очень хорошо, что ты хочешь прокатиться, сказалъ графъ. Ты сегодня что-то блѣдна, свѣжій воздухъ оживитъ тебя. Но если ты думаешь посѣтить твою пріятельницу, мадемуазель Леконтъ, то ты не только не развеселишься, но возвратишься еще печальнѣе. Мадемуазель Леконтъ въ настоящее время далеко не хорошая собесѣдница для молодой дѣвушки.

— О, папа, какъ можешь ты мнѣ отсовѣтывать посѣтить мадемуазель Леконтъ! сказала Алиса. Она печальна, но у нея есть для этого поводъ, у нея нѣтъ матери, а человѣкъ, котораго она любила и за котораго собиралась выйти замужъ — умеръ. Она нуждается въ дружескомъ участіи и сочувствіи.

— Мнѣ, конечно, тоже жаль бѣдную дѣвушку, сказала графиня, но печаль совершенно подавляетъ ее.

— Ее некому развеселить, ея отецъ, генералъ, день и ночь проводитъ на укрѣпленіяхъ. Она всегда одна со своимъ горемъ. Я дѣйствительно хотѣла навѣстить ее сегодня.

— Было бы не похристіански, сказалъ графъ, если бы я сталъ запрещать тебѣ это. Я только думаю, что это посѣщеніе еще болѣе опечалитъ тебя, дитя мое, а ты и безъ того сегодня что-то черезчуръ грустна… Не больна ли ты?

— Я себя хорошо чувствую, папа.

— Ну, меня радуетъ, что головная боль, на которую ты жаловалась вчера вечеромъ, теперь прошла.

— Кажется, замѣтила графиня съ легкимъ упрекомъ въ голосѣ, что Алиса только тогда чувствуетъ головную боль, когда у насъ бываетъ шевалье де-Сенъ-Круа.

— Сенъ-Круа? подумалъ Максъ. Это одинъ изъ мошенниковъ, сообщниковъ Клингсберга. Сенъ-Круа въ этомъ домѣ?

— Я не хочу думать, сказалъ графъ на замѣчаніе своей супруги, чтобы Алиса имѣла что-либо противъ посѣщеній Сенъ-Круа.

— Такъ какъ онъ твой другъ и нравится моей матери, то я ничего не могу имѣть противъ него, отвѣчала Алиса. Но я не хочу лгать, я не люблю быть съ нимъ.

— Какія у молодыхъ дѣвушекъ бываютъ смѣшныя причуды. Мнѣ было бы очень непріятно, если бы мой другъ Сенъ-Круа замѣтилъ твое къ нему нерасположеніе и поэтому мнѣ было непріятно, что ты сегодня хочешь уѣхать, когда я жду его посѣщенія. Но я надѣюсь, что ты перемѣнишь о немъ мнѣніе и когда война кончится, тогда мы поговоримъ объ извѣстномъ планѣ….

— Который, какъ кажется, очень мало нравится нашей дочери, замѣтила графиня.

— Въ этомъ я нисколько не упрекаю Алису. Склонность, которая вспыхиваетъ быстро, очень часто быстро и погасаетъ.

— И такъ, я могу разсчитывать на васъ, сказала вставая Алиса, обращаясь къ Максу.

— Если графу будетъ угодно, отвѣчалъ Максъ.

— Вы не должны на нее сердиться, замѣтилъ графъ, когда дамы ушли. Она капризна и избалована, но это вина моей жены. Вы знаете, какъ легко обыкновенно смотрится на капризы единственной дочери.

— Я не имѣю ничего противъ того, чтобы провожать мадемуазель, отвѣчалъ Максъ.

— Я очень радъ, что вы такъ уступчивы въ этомъ отношеніи; я не хочу обременять васъ. Я желаю, чтобы вы сначала какъ слѣдуетъ отдохнули. Книги я пришлю къ вамъ сегодня. Вы можете употребить то время, которое вамъ придется провести въ Парижѣ, на занятія, конечно, если вамъ это нравится. Я не требую отъ васъ чрезмѣрнаго напряженія; я также ничего не имѣю противъ того, чтобы вы гуляли по Парижу и знакомились съ положеніемъ дѣлъ; кромѣ того, въ такое время, какъ настоящее, не особенно охотно занимаешься серьезными занятіями.

— Я желалъ-бы, графъ, немедленно вполнѣ вступить въ свою должность: я не буду ходить по городу для развлеченія. Мнѣ очень совѣстно получать большое содержаніе, которое вы имѣли доброту мнѣ назначить, тогда какъ я еще ничего не сдѣлалъ.

— Не заботьтесь объ этомъ, господинъ Эргардъ, у насъ обыкновенно людямъ назначается большое содержаніе, не давая имъ никакого особеннаго занятія; со временемъ для васъ найдется достаточно занятій. Боже мой! Что, если правда, будто на Луарѣ образуется новая армія, тогда въ моихъ имѣніяхъ начнутъ хозяйничать и друзья и враги.

Изъ каждаго слова, сказаннаго графомъ, Максѣвидѣлъ, что онъ въ этомъ домѣ не болѣе какъ наемникъ.

Имъ овладѣло горькое чувство. Онъ любилъ Алису, хотя и старался побѣдить эту страсть разсудкомъ.

Но это ему не удавалось, а между тѣмъ она была для него недосягаема. Она стояла на столько выше его и между ними стояла гордость отца, высомѣріе матери и, наконецъ, если онъ вѣрно понялъ, человѣкъ, союза котораго съ Алисой желали ея родители.

Прежде всего Максъ хотѣлъ строго придерживаться своего положенія въ домѣ и ни въ какомъ случаѣ не выходить изъ него.

Кромѣ того, онъ рѣшился все сдѣлать, чтобы найти какое нибудь другое мѣсто, такъ какъ онъ чувствовалъ, что въ этомъ домѣ погибнетъ его спокойствіе.

Только что онъ хотѣлъ идти одѣваться, какъ лакей доложилъ о прибытіи полицейскаго агента, господина Понса.

— А, это касательно васъ, сказалъ графъ. Конечно, для него вы не нѣмецкій юристъ, а англичанинъ Гольборнъ.

Полицейскій вошелъ, извиняясь тысячу разъ, что побезпокоилъ графа.

— Мой приходъ касается господина Гольборна, сказалъ онъ я-бы не потревожилъ васъ, графъ, еслибы не узналъ, что господинъ Гольборнъ въ вашей комнатѣ и еслибы мнѣ не сказали, что вы хотите быть при моемъ съ нимъ разговорѣ.

— Я хочу прежде все узнать, отвѣчалъ графъ, что вы сдѣлали противъ бунтовщиковъ?…

Полицейскій пожалъ плечами.

— Ихъ посадили на одну ночь въ Мазасъ…

— А сегодня утромъ дали убѣжать, продолжалъ графъ. Да, да, я это такъ и думалъ. Вы отпускаете мошенниковъ и убійцъ изъ боязни, что они, позднѣе, могутъ повредить самой полиціи.

— Графъ, наше настоящее положеніе заставляетъ насъ быть снисходительными.

— Совершенно справедливо, отвѣчалъ графъ, ходя по комнатѣ большими шагами. Щадите чернь, пока она не станетъ сильнѣе васъ. Вы находите цѣлую шайку, собравшуюся вмѣстѣ, находите цѣлый погребъ съ оружіемъ…

— Оружіе это было, по словамъ задержанныхъ полиціею, назначено для защиты баррикадъ, если прусаки проникнутъ въ самый Парижъ. Вы должны согласиться, графъ, что одушевленію патріотизма мы не должны ставить никакихъ препятствій и, конечно, то обстоятельство, что каждый гражданинъ вооружается, чтобы бороться противъ враговъ отечества, даетъ намъ увѣренность въ побѣдѣ…

— О, что за недальновидность! вскричалъ графъ. А что сдѣлали съ убійцей?

— Насчетъ того, было-ли покушеніе на убійство, я и хочу получить свѣдѣнія отъ господина Гольборна. Я буду вамъ очень благодаренъ, господинъ Гольборнъ, если вы разскажете мнѣ, какъ было дѣло.

Максъ разсказалъ все, что съ нимъ происходило, не скрывъ даже, что его приняли за шпіона.

— Видите-ли, отвѣчалъ полицейскій, народъ зашелъ немного далеко въ своемъ усердіи. Мы не можемъ называть это убійствомъ, графъ. Въ самомъ дѣлѣ, прусаки содержатъ тысячи шпіоновъ, иначе какъ-бы было возможно, чтобы такъ хорошо все знали? Поэтому раздраженіе и ненависть противъ всякаго подозрительнаго лица есть вещь очень простительная.

— Я понимаю, сказалъ смѣясь иронически графъ, вы ничего не можете сдѣлать противъ убійцы, вы должны дать ему убѣжать, такъ какъ задержали его за патріотическое усердіе. Отлично…. очень хорошо! Я предсказываю вамъ, что тѣ, которыхъ вы теперь такъ великодушно щадите, будутъ вамъ предписывать законы, и народная оборона и господинъ префектъ будутъ раскаяваться, что не усмирили ихъ, пока еще были настолько сильны, что могли это сдѣлать.

— Я только мелкій чиновникъ, графъ, и долженъ дѣлать свое дѣло. Не позволите-ли вы, господинъ Гольборнъ, сдѣлать мнѣ вамъ одинъ вопросъ….

— Съ удовольствіемъ, отвѣчалъ Максъ.

— Это не нужно! вскричалъ рѣзко графъ, имѣя можетъ быть въ виду, что этотъ допросъ можетъ выставить Гольборна въ подозрительномъ свѣтѣ. Къ чему еще допросы? Вы позволяете бѣжать бунтовщикамъ и убійцамъ и того, кто подвергался опасности быть убитымъ, вы допрашиваете. Это невообразимо. Оставьте насъ, господинъ полицейскій, мистеръ Гольборнъ вполнѣ доволенъ мудрымъ поведеніемъ нашего суда, и отказывается отъ всякаго дальнѣйшаго судебнаго преслѣдованія.

— Я долженъ слышать это отъ самого господина Гольборна, сказалъ полицейскій, обращаясь къ Максу.

— Я раздѣляю мнѣніе графа, коротко отвѣчалъ Эргардъ.

— Въ такомъ случаѣ мое дѣло кончено. Прощайте господа.

Послѣ этого полицейскій ушелъ, внутренно довольный, что ему не придется употреблять своей власти противъ кого нибудь изъ черни.

Наступила тяжелая пауза, графъ въ раздраженіи ходилъ большими шагами по комнатѣ.

Максъ былъ очень доволенъ, что его вызвалъ лакей, говоря, что лошади готовы, онъ пошелъ въ свою комнату, одѣлся наскоро и вышелъ на крыльцо.

Въ тоже самое время вышла и Алисаона была гораздо веселѣе чѣмъ за завтракомъ, блѣдныя щеки ея были теперь покрыты слабымъ румянцемъ и она весело спросила Макса:

— Вы умѣете ѣздить верхомъ, господинъ Эргардъ?

Онъ отвѣчалъ, что будучи студентомъ учился ѣздить, но что съ тѣхъ поръ очень мало упражнялся.

— Это отлично, что вы учились ѣздить, отвѣчала она, потому что очень не хорошо, когда спутникъ дамы плохо ѣздитъ. Будьте такъ добры, помогите мнѣ сѣсть.

Легко и граціозно сѣла она въ сѣдло и Максъ успѣлъ замѣтить, держа стремя, что у Алисы маленькая и прелестная ножка, потомъ онъ самъ вскочилъ въ сѣдло.

Лошадь Алисы была не велика ростомъ и очень красива, но, какъ Максъ замѣтилъ, слишкомъ дика для наѣздницы. Его лошадь была гораздо кротче.

Усѣвшись въ сѣдло, Алиса слегка ударила по лошади, лошадь тряхнула гривой и сдѣлала прыжокъ. Съ необыкновенной силой и ловкостью молодая дѣвушка укротила лошадь.

Послѣ этого всадники отправились по улицѣ Риволи, доѣхали до Вандомской площади и поѣхали по широкой аллеѣ, ведущей оттуда въ Булонскій лѣсъ.

Максъ ѣхалъ въ нѣкоторомъ отдаленіи отъ своей молодой спутницы.

Въѣхавъ въ лѣсъ, Алиса пустила свою лошадь въ галопъ и была минута, когда Максъ думалъ, что дѣвушка не справится съ лошадью.

Онъ ошибся.

Алиса вдругъ остановила лошадь и заставила ее идти шагомъ, сама-же приподняла вуаль. Скорая ѣзда и свѣжій воздухъ покрыли щеки Алисы яркимъ румянцемъ, что придало ей еще болѣе прелести.

— Она хороша какъ ангелъ, подумалъ Максъ.

Алиса потрепала лошадь по шеѣ, потомъ откинула назадъ локонъ, который вѣтеръ немного растрепалъ и взглянула на своего спутника.

Максъ, какъ и все время, ѣхалъ за нею въ нѣкоторомъ отдаленіи.

Много встрѣчныхъ наѣздниковъ и наѣздницъ кланялись графинѣ и глядѣли вопросительно на ея спутника. Пѣшеходы останавливались и, казалось, каждый хотѣлъ вскричать, глядя на дѣвушку.

— Какое прелестное видѣніе!

Нарочно или случайно, но Алиса выбирала все самыя удаленныя аллеи, такъ что наконецъ имъ болѣе никто не сталъ попадаться.

До сихъ поръ между нею и ея спутникомъ не было произнесено ни слова. Тутъ она вдругъ остановила лошадь и сказала Максу:

— Почему вы со мной не разговариваете?

— Я не зналъ, графиня, будетъ-ли это вамъ пріятно….

— Не знали, будетъ-ли мнѣ это пріятно? Ахъ, Боже мой! Какъ эти нѣмцы скучны. Развѣ вы на родинѣ не катались съ дамами?

— Никогда, графиня! А тѣмъ болѣе въ обществѣ дамы, стоящей настолько выше меня.

Она не отвѣчала, казалось, что ея лобъ немного нахмурился. Съ минуту она ѣхала молча.

Но вдругъ она снова удержала лошадь.

— Какъ давно вы въ Парижѣ? спросила она.

— Около двухъ мѣсяцевъ.

— И еще не познакомились ни съ одной француженкой, съ которой могли-бы ѣздить.

— Мнѣ не было случая, графиня; цѣль моего пріѣзда, была совершенно не та, чтобы заводить знакомства.

— Подъѣзжайте немного ближе, я не хорошо понимаю васъ.

— Можетъ быть это отъ того, что я дурно говорю но французски.

Онъ послушался ея приказанія и подъѣхалъ ближе, но все еще остался въ почтительномъ разстояніи.

— Конечно, вы не совсѣмъ хорошо говорите по французски, но не особенно дурно, мнѣ даже нравится, какъ вы говорите. Вы скоро пріобрѣтете въ этомъ отношеніи то, чего вамъ не достаетъ. Вы знаете генерала Леконта?

— Я знаю о немъ только то, что онъ храбрый командиръ форта Исси.

— Ахъ, это семейство ужасно несчастливо! Да подъѣзжайте-же ближе.

— Если вамъ угодно, графиня….

— Боже мой, какъ возможно въ ваши лѣта быть такимъ церемоннымъ. Видно что вы не живали съ дамами… Вы даже не, сказали мнѣ до сихъ поръ ни одной любезности.

— Выразить уваженіе и почтеніе къ вамъ въ любезности, — было бы также долго и трудно какъ пересчитать милліонъ въ мелкой монетѣ.

— Ахъ! это очень хорошо сказано, не только любезно, но и остроумно… Да, да, французы нисколько не остроумнѣе нѣмцевъ, и къ тому же у послѣднихъ болѣе сердца…

— Я очень радъ, графина, что вы отдаете справедливость нашей націи.

— О, у меня была нѣмка гувернантка), которая потомъ вышла замужъ; по милости ея, я познакомилась съ нѣмецкими поэтами и выучилась, любить нѣмцевъ. Моя мать эльзаска, но не любитъ нѣмцевъ.

— Нѣмцы владѣли страною ранѣе французовъ, а уже не ново то, что дѣти очень часто не уважаютъ родителѣ и предковъ. Но въ васъ, я нахожу слѣдъ вашихъ нѣмецкихъ предковъ,

— Какой?

— У васъ голубые глаза, графиня, это не французское. Вы любите нѣмецкихъ поэтовъ, — въ этомъ еще менѣе французскаго. Вы отдаете справедливость всей нѣмецкой націи, во Франціи это большая, рѣдкость и, наконецъ, графиня, у васъ нѣмецкое сердце…

— Ха, ха, ха, весело разсмѣялась, она. Вы совсѣмъ сдѣлали изъ меня нѣмку, въѣздомъ, вы очень ошибаетесь. Если, даже все, что высказали, и правда, то я француженка уже потому, что меня очень огорчаетъ судьба, моего бѣднаго отечества.

— Въ самомъ дѣлѣ? Я думалъ, что эта судьба васъ мало безпокоитъ, даже болѣе, мнѣ казалось, что вы совсѣмъ объ этомъ не тревожитесь.

— Значитъ, вы; считали меня легкомысленной? Это не любезно, господинъ Эргардъ.

— Я не называю легкомысліемъ, если молодая дѣвушка, не занимается политикой.

— Развѣ я могу сдѣлать иначе? Развѣ я не слышу каждый день жалобы отца и совѣщанія его съ друзьями, какъ возстановить во Франціи законнаго короля.

— Значитъ, вашъ отецъ легитимистъ?…

— Душей и тѣломъ. Онъ не сердится на нѣмцевъ за то, что они избавили насъ отъ Наполеона, онъ не сталъ бы на нихъ сердиться, еслибы они избавили Францію и отъ республики, онъ былъ бы имъ благодаренъ отъ всего сердца, еслибы черезъ эту войну Бурбоны возвратились на французскій тронъ. Сенъ-Реми, генералъ Леконтъ, князь Гросовъ и многіе другіе также желаютъ этого. Знаете, что въ настоящее время партія моего отца питаетъ большія надежды?

— Вы думаете?

— Въ національномъ собраніи въ Турѣ, эта партія твердо укрѣпилась, самъ Тьеръ долженъ тайно принадлежать къ ней.

— Это очень можетъ быть, если только комунисты не разстроятъ этого. Тьеръ ждетъ откуда подуетъ вѣтеръ, онъ направляетъ свой корабль по вѣтру, такимъ образомъ избавляетъ его отъ опасности разбиться…

— Не смотря на ваше недолгое пребываніе во Франціи, вы составили себѣ вѣрное понятіе о состояніи ея дѣлъ… Я думаю, вы хотите познакомиться съ генераломъ Леконтомъ.

— Это тотъ, дочь котораго вы сегодня хотѣли навѣстить?

— Тотъ самый. О бѣдная Мадлена. Она очень несчастна и около нея нѣтъ никого. Отцу некогда горевать съ нею. У нея только и есть что я, да еще одна пріятельница, Елена Вальтеръ, да и той она скоро лишится.

— Елена Вальтеръ? съ удивленіемъ повторилъ Максъ, она пріятельница мадемуазель Леконтъ?

— Что же тутъ удивительнаго? Конечно, она ея подруга и я надѣюсь встрѣтить ее сегодня тамъ. Вы позволите представить васъ Мадленѣ?

— Благодарю васъ, графиня, пока вы будете у вашей пріятельницы, я доѣду до ресторана Бурдонъ, можетъ быть, я тамъ узнаю подробности вчерашней битвы. Вы скажите, въ которомъ часу я буду долженъ васъ ждать у дома.

— Это не нужно, если вы не хотите идти со мной, то можете спокойно ждать въ ресторанѣ; я проѣду мимо, это два шага отъ дома Леконта….

— Ахъ! перебила она себя, опять этотъ человѣкъ. Прошу васъ, поѣзжайте какъ можно ближе со мною рядомъ, тогда онъ не посмѣетъ меня сопровождать.

— Кто, графиня?

— Одинъ всадникъ передъ нами. Развѣ вы его не видите?

Дѣйствительно навстрѣчу имъ ѣхалъ всадникъ, бывшій еще на такомъ разстояніи, что Максъ не могъ различить его лица.

— Кто этотъ господинъ, спросилъ онъ.

— Шевалье де Сенъ-Круа.

— Я уже слышалъ его имя въ вашемъ домѣ.

— Съ нѣкотораго времени онъ очень часто бываетъ у насъ. Онъ особенно нравится моей матери и я боюсь, что отецъ также расположенъ къ нему. Для меня онъ самый несимпатичный человѣкъ, какого я когда либо встрѣчала. Подъѣзжайте ближе ко мнѣ…. еще ближе.

Она такъ повернула свою лошадь, что та ѣхала по самому краю дороги, съ другой стороны ѣхалъ Максъ.

Въ это время всадникъ подъѣхалъ настолько, что Максъ могъ также узнать его.

Это былъ тотъ самый, котораго ему представилъ Клингсбергъ и который сопровождалъ ихъ въ Спортъ-клубъ. Онъ удержалъ лошадь и сдѣлалъ видъ, что хочетъ ѣхать рядомъ съ графиней.

Онъ низко поклонился графинѣ и въ тоже время бросилъ на Макса взглядъ полный ненависти.

Его лошадь загородила дорогу, поэтому Максъ сказалъ:

— Дайте намъ проѣхать, сударь, графиня не желаетъ останавливаться.

— Графинѣ стоитъ только для этого дать мнѣ позволеніе сопровождать ее, отвѣчалъ съ злобнымъ взглядомъ Сенъ-Круа.

— Я не дамъ вамъ этого позволенія, шевалье, сказала Алиса, прямо глядя на него, по множеству причинъ….

— Конечно не потому, что это позволеніе будетъ непріятно вашему кавалеру, графиня?

— Можетъ быть потому, почему я дала ему позволеніе, кромѣ того, мой отецъ ждетъ васъ, да и и почти пріѣхала куда мнѣ надо, поэтому я повторяю просьбу господина Гольборна, чтобы вы насъ пропустили.

— Я не смѣю ослушаться вашего приказанія, графиня, что же касается до господина Гольборна, то я надѣюсь, что мнѣ представится случай поговорить съ нимъ съ глазу на глазъ.

— Я точно также желаю этого, шевалье. Мнѣ кажется, что такіе люди какъ вы и вашъ другъ виконтъ Дюпортъ, менѣе всего могутъ разсчитывать на честь сопровождать графиню Бошанъ, но пока довольно!

Сказавъ это, Максъ далъ лошади шпоры такъ что шевалье долженъ былъ по неволѣ посторониться, чтобъ избѣжать толчка.

Сенъ-Круа бросилъ на Макса взглядъ исполненный ярости. Одно мгновеніе онъ глядѣлъ вслѣдъ уѣзжавшимъ, потомъ злобно засмѣялся

— Лучше бы тебѣ было попасть прямо въ адъ, чѣмъ сдѣлаться моимъ врагомъ, прошепталъ онъ.

— Вы_ знаете этого человѣка? спросила Алиса, когда они повернули за уголъ.

— Я его узналъ случайно, коротко отвѣчалъ Максъ.

— Вы раздѣляете мое къ нему отвращеніе?

— Совершенно, графиня.

— Позвольте вамъ замѣтить, Эргардъ, что мнѣ было бы пріятнѣе, если бы вмѣсто «графиня», вы называли меня мадемуазель Алиса, это звучитъ далеко не такъ холодно.

— Если вы этого желаете, мадемуазель Алиса.

— Если вы желаете! дурно, что мнѣ пришлось пожелать этого. И такъ, Эргардъ, вы будете ждать меня въ ресторанѣ Бурдонъ, я васъ тамъ найду.

Домъ генерала былъ небольшая вилла, которая стояла среди сада.

Алиса въѣхала на дворъ.

Еще разъ она обернулась и поклонилась Максу.

XVIII.
Союзникъ.

Максъ тихо ѣхалъ къ ресторану Бурдонъ, какъ вдругъ увидѣлъ передъ собою Сенъ-Круа.

— Молодой человѣкъ, сказалъ шевалье, я вамъ совѣтую нигдѣ не становиться мнѣ поперегъ дороги; я совѣтую вамъ это хорошенько запомнить.

— Ваши угрозы не испугаютъ меня, сказалъ Максъ. Я буду попадаться на вашей дорогѣ, когда мой долгъ заставитъ меня это сдѣлать; впрочемъ, мнѣ хочется ближе познакомиться съ человѣкомъ, который зоветъ своимъ другомъ вора, такъ какъ вы не можете не знать, что виконтъ Дюпортъ — воръ.

— Я вамъ запрещаю произносить мое имя вмѣстѣ съ именемъ виконта. И позвольте напомнить вамъ еще разъ то, что я вамъ уже сказалъ… И если вы не боитесь за себя, то побойтесь за тѣхъ, кого вы зовете вашими друзьями.

Съ этими словами онъ повернулъ лошадь и ускакалъ.

Проѣхавъ нѣсколько шаговъ, Максъ снова принужденъ былъ остановить лошадь, такъ какъ дорогу ему переѣхала карета.

Въ каретѣ сидѣлъ почтеннаго вида старикъ, съ совершенно бѣлыми волосами, а рядомъ съ нимъ…

Максъ невольно вскрикнулъ отъ удивленія при видѣ дамы, сидѣвшей рядомъ со старикомъ; эта дама была — Елена Вальтеръ.

Она также узнала его, но не показала виду.

Максъ задумчиво поѣхалъ дальше. Ресторанъ былъ полонъ.

Всѣ гуляющіе заходили или заѣзжали въ этотъ ресторанъ.

Тутъ было много всякаго народа, молодыхъ и старыхъ мущинъ и женщинъ.

Максъ имѣлъ свои причины не желать, показываться въ большомъ обществѣ, поэтому онъ поспѣшно прошелъ черезъ большую залу, въ одну изъ маленькихъ комнатъ, гдѣ уже сидѣло нѣсколько человѣкъ, куря и попивая вино.

— Вы въ самомъ дѣлѣ думаете, что тутъ измѣна — Бенуа? спрашивалъ одинъ молодой человѣкъ.

— Глупости! отвѣчалъ спрашиваемый. Объ измѣнѣ нечего и думать. Національная гвардія сдѣлала свое дѣло, а Леконтъ одинъ изъ нашихъ лучшихъ генераловъ. Развѣ онъ не бросился съ полнымъ презрѣніемъ смерти на враговъ, во главѣ своего отряда.

— Ты повторяешь то, что напечатано въ листкахъ народной обороны. Но республиканцы утверждаютъ, что линію осаждающихъ и не желали прорвать, что нѣмцевъ не хотѣли разбить….

— А почему на это не осмѣлились? насмѣшливо спросилъ одинъ молодой человѣкъ, сидѣвшій на юкнѣ и до сихъ поръ все время смотрѣвшій на проѣзжавшіе мимо экипажи.

— Республиканцы утверждаютъ, что для того, чтобы уничтожить республику, которая только что устроилась. Если внѣшній врагъ будетъ истребленъ, тогда естественно, что республиканцы принудятъ Тьера объявить республику.

Какъ мнѣ кажется, сказалъ одинъ уже пожилой господинъ съ сильнымъ иностраннымъ акцентомъ, какъ мнѣ кажется, для Франціи будетъ большимъ несчастіемъ, если республиканцы возьмутъ верхъ, и лучше будетъ, если нѣмцы придутъ въ Парижъ и возстановятъ на престолѣ законную династію.

— Ради Бога, Гросовъ, сказалъ сидѣвшій ра софѣ, съ удивленіемъ глядя на говорившаго, не говорите этого громко. Роялисткая партія въ Парижѣ очень слаба, и не въ дружбѣ ни съ какими другими партіями.

— Но князь Гросовъ правъ, сказалъ Бенуа, я предпочитаю видѣть въ Парижѣ нѣмцевъ, чѣмъ красныхъ, предписывающихъ намъ и странѣ законы.

— Вотъ особенный родъ патріотизма, замѣтилъ сидѣвшій на софѣ, мущина около тридцати лѣтъ, съ черными блестящими глазами и черными волосами. Берегитесь нападать на людей, которые считаютъ измѣнниками такихъ людей какъ Леконтъ и Томасъ.

— Я говорю по своему убѣжденію, Ферре.

— Это часто бываетъ опасно. Если только у насъ суждено повториться сценамъ 92-го года….

— Избави Богъ, сказалъ Бенуа, если можно опасаться подобнаго, то право было-бы лучше каждаго, кто скажетъ слово «республика», сейчасъ-же отправлять на гильотину. Я не понимаю, Ферре, какъ человѣкъ съ вашимъ умомъ можетъ защищать заговоръ. черни противъ порядка.

— Гласъ народа — гласъ Божій! хладнокровно отвѣчалъ Ферре. Народъ желаетъ республики и мнѣ кажется, что завтра-же его голосъ будетъ наконецъ слышенъ въ Парижѣ достаточно громко.

— То, что вы называете народомъ, ничто другое какъ одна чернь, Феррекричатъ объ измѣнѣ, угрожаютъ измѣнникамъ позорной смертью, говорятъ глупости и дѣлаютъ глупости и умные люди какъ вы, должны бы были слушаться въ этомъ хаосѣ голоса разсудка.

— Я, со своей стороны, не совсѣмъ убѣжденъ, чтобы тутъ не было измѣны. Наши національные гвардейцы говорятъ, что они должны были вчера побѣдить, еслибы не было измѣны.

— Они только прикрываютъ этими разсказами свою трусость. Бѣгство перваго полка зуавовъ отразилось на другихъ и храбрые нападающіе не могли устоять противъ страха, овладѣвшаго войсками при неожиданномъ появленіи и нападеніи нѣмцевъ.

— Господа, перебилъ князь Гросовъ, вы всѣ различныхъ мнѣній и не убѣдите другъ друга. Оставимте этотъ разговоръ и перейдемъ къ дѣламъ, насчетъ которыхъ мы всѣ согласны. Чѣмъ неутѣшительнѣе общественныя дѣла, тѣмъ болѣе мы должны подумать о развлеченіяхъ, не думая о бѣдствіяхъ.

— Совершенно справедливо! мы хотимъ развлекаться, сказалъ одинъ молодой человѣкъ, до сихъ поръ не принимавшій никакого участія въ разговорѣ. Пока еще живъ виконтъ Дюпортъ, онъ долженъ дать намъ отыграться.

Максъ сѣлъ за дальнимъ столомъ, и молча, но съ любопытствомъ слушалъ разговорыимя Дюпорта удвоило его вниманіе.

— Онъ обѣщалъ быть сегодня здѣсь, чтобы устроить утреннюю игру, замѣтилъ Бенуа.

— А, да вотъ и онъ самъ! вскричалъ тотъ, который сидѣлъ на окнѣ. Если вамъ угодно, то вы можете проиграть ему еще…

— Отыграться у виконта? Это смѣшно!

Человѣкъ, о которомъ шелъ разговоръ, вошелъ въ комнату, его первый взглядъ упалъ на Макса Эргарда, сидѣвшаго не далеко отъ дверей.

Не подавая вида, что онъ знаетъ Макса, виконтъ прошелъ мимо него и развязно поклонился своимъ знакомымъ.

— Мы давно васъ ждемъ, сказалъ князь Гросовъ, будете вы сейчасъ играть?

— Я съ тѣмъ и пришелъ, отвѣчалъ Дюпортъ. Меня только безпокоитъ, что я нѣсколько дней постоянно выигрываю, но я не изъ тѣхъ, которые не Даютъ отыграться. Если угодно, господа, то пойдемте въ нашу комнату.

— Конечно! пойдемте въ игорную комнату.

Всѣ встали и прошли въ открытую дверь одной маленькой комнаты.

Дюпортъ снова вышелъ изъ комнаты, чтобы спросить карты.

Онъ долженъ былъ пройти мимо Эргарда.

Послѣдній всталъ и пошелъ ему на встрѣчу.

— Одно слово, виконтъ, сказалъ Максъ.

Клингсбергъ остановился и вопросительно взглянулъ на него.

— Что вамъ угодно, сударь? спросилъ онъ высокомѣрнымъ тономъ.

Но увидя, что всѣ его знакомые ушли въ сосѣднюю комнату и онъ остался вдвоемъ съ Максомъ, отвѣчалъ поспѣшно.

— Здѣсь не мѣсто говорить со мною, Эргардъ. Мы встрѣтимся гдѣ нибудь другой разъ, я не желаю быть узнаннымъ вами здѣсь… Понимаете?

— Но я желаю объясниться съ вами насчетъ одного обстоятельства….

— Я знаю, что вы хотите сказать. Я слышалъ, что случившаяся съ вами маленькая непріятность принесла вамъ счастіе. У васъ есть теперь все, чего вы желали, мѣсто… будьте же довольны этимъ и не считайте большимъ несчастіемъ потерю нѣсколькихъ сотень талеровъ.

— Дѣло не въ этомъ, я хочу говорить о шевалье Сенъ-Круа.

— Я его не знаю — не хочу его знать, и для васъ будетъ лучше, если вы также не будете его знать… Прощайте.

Съ этимъ словомъ Дюпортъ повернулся и пошелъ прочь.

Максъ хотѣлъ пойти за нимъ, но увидалъ въ окно граціозную фигуру наѣздницы, которая подъѣзжала къ ресторану и подозвала къ себѣ лакея.

Онъ узналъ Алису и послѣ этого поспѣшно вышелъ, чтобъ взять свою лошадь.

Услышавъ, что говорили въ ресторанѣ о черни, Максъ находилъ нужнымъ какъ можно скорѣе вернуться домой.

Повсюду между тѣмъ собирались громадныя массы людей.

Ненависть и злоба видны были на всѣхъ лицахъ. Слова «измѣна», и «долой измѣнниковъ» слышалось вездѣ.

Было опасно проѣзжать по улицамъ, на которыхъ собирался народъ.

Максъ нашелъ нужнымъ проѣхать по заднимъ улицамъ, чтобы безопасно достичь до бульвара Италіанцевъ. Онъ требовалъ осторожности и отъ графини.

Но она, по мѣрѣ приближенія къ дому, ѣхала все медленнѣе.

— Я заклинаю васъ, графиня, сказалъ онъ, когда, пріѣхавъ на бульваръ, они поѣхали совсѣмъ шагомъ. Будьте осторожнѣе, я уже слышу приближающійся шумъ, вспомните какой опасности вы недавно подвергались.

— Это ничего не значитъ, отвѣчала она. Я не могу еще возвратиться домой, потому что боюсь, что Сенъ Круа еще тамъ; я лучше хочу снова подвергнуться ненависти народа, чѣмъ этого ненавистнаго…. О, кто меня избавитъ отъ него!

— Если Богу будетъ угодно, то я освобожу васъ отъ этого человѣка.

— Вы можете это сдѣлать?

— Мнѣ кажется, что могу, и хочу попытаться. Вы должны разсчитывать на меня.

— Но это надо сдѣлать скорѣе. Вы не повѣрите Эргардъ, какъ близка отъ меня опасность быть навсегда связанной съ нимъ.

— Я буду дѣйствовать, не медля ни минуты, положитесь на меня. Клянусь вамъ, что черезъ нѣсколько дней у меня будутъ доказательства, которыя убѣдятъ довѣряющихся ему, что онъ человѣкъ недостойный.

— Примите впередъ мою искреннюю благодарность, отвѣчала Алиса.

Въ это время они подъѣхали къ дому.

Ворота были открыты, они въѣхали въ нихъ.

Максъ помогъ своей спутницѣ сойти съ лошади. Войдя на ступени подъѣзда, Алиса спросила встрѣтившаго ихъ лакея: Шевалье Сенъ-Круа еще здѣсь?

— Вѣроятно, они останутся обѣдать, графиня, отвѣчалъ лакей.

— Скажите моей матери, что у меня болитъ голова и что я не выйду къ обѣду! сказала Алиса. Потомъ она тихо продолжала, поклонившись Максу.

— И такъ вы мой помощникъ, союзникъ?

— Я сдѣлаю все, что могу.

— Слава Богу, что я нашла хоть одного друга! отвѣчала Алиса, поклонилась еще разъ и пошла къ себѣ въ комнату, а Максъ пошелъ въ свою.

XIX.
Политическій агентъ.

Въ то время когда дочь графа Бошанъ ѣздила кататься съ Максомъ, а графиня принимала утренніе визиты, самъ графъ читалъ извѣстія дня и задумчиво качалъ головою.

Кончивъ чтеніе, онъ печально опустилъ голову на руки.

Въ эту минуту ему доложили о визитѣ.

— Маркизъ Лебланъ! объявилъ лакей.

— Проси! отвѣчалъ графъ.

Посѣтитель вошелъ.

Это былъ пожилой мущина лѣтъ пятидесяти или даже болѣе.

Совершенно бѣлые волосы покрывали голову, а такіе-же бакенбарды обрамляли его красивое, аристократическое лице.

Онъ дружески поздоровался съ графомъ и на приглашеніе его сѣсть, опустился на кресло.

— Вы хорошо сдѣлали, что пришли, другъ мой, сказалъ графъ, еслибы вы не назначили мнѣ, что придете, то я отправился-бы за вами въ клубъ. Я только что прочелъ сегодняшнія извѣстія, и нахожу, что положеніе дѣлъ опасно.

— Очень опасно, другъ мой, отвѣчалъ маркизъ; если мы не примемся энергично за дѣло, то проиграемъ партію. Чернь пріобрѣтаетъ все болѣе и болѣе могущества.

— Въ этомъ виновата слабость правленія, сказалъ графъ Префектъ полиціи, кажется совершенно потерялъ голову. Народу позволяютъ дѣлать всякія безчинства, не думая его за это наказывать. Развѣ слыханное дѣло, что дозволяются тайныя собранія, позволяютъ черни самой производить судъ и расправу?

— Вмѣсто того, чтобы примѣрно наказать за это, за ними какъ будто ухаживаютъ.

— Совершенно справедливо., мой милый Бошанъ, отвѣчалъ маркизъ. Но у всякаго дѣла есть двѣ стороны. Защитники Парижа чувствуютъ, что сила ихъ недостаточна для борьбы, они знаютъ, что. рано или поздно, Парижъ долженъ, пасть. Національная гвардія состоитъ по большей части изъ солдатъ, плохо обученныхъ, сила фортовъ много преувеличена, скоро останется только одно — защищать городъ отъ вторженіи враговъ баррикадами. Но это глупо,! Позвольте черни строить баррикады, дайте ей въ руки ружья, уступите пушки и наконецъ дайте ей славу спасенія Парижа, когда Франція будетъ въ рукахъ черни. Я говорю, что для насъ было-бы гораздо лучше, еслибы нѣмцы овладѣли Парижемъ, тогда-бы устроилось правильное управленіе, которое дало-бы намъ гарантію противъ черни. Тогда-бы мы могли надѣяться, что наконецъ во Франціи водворится законная династія.

— По дорогѣ сюда, я увидѣлъ, на Монмартрскомъ бульварѣ, шумное сборище; на мои распросы, я узналъ, что тутъ закрыты всѣ булочныя, не потому чтобы они боялись какого нибудь насилія, а за недостаткомъ товара. Мясники продаютъ мясо только по страшно дорогой цѣнѣ, говорятъ, что правительство сдѣлало распоряженіе, чтобы каждый покупалъ не болѣе опредѣленнаго количества. Пока чернь сыта, ее еще можно удержать, но когда она голодна, тогда превращается въ звѣря. Мы не можемъ скрывать, что дороговизна уже наступила, голодъ не замедлитъ за нею послѣдовать. Все это слѣды слабаго правленія. Это многоголовая мудрость привела насъ только ко всякаго рода, несчастіямъ. Еслибы я не былъ прежде роялистомъ, то при видѣ всего этого сдѣлался-бы имъ теперь.

— Я убѣжденъ, что только при славной династіи Бурбоновъ Франція можетъ оправиться отъ всѣхъ своихъ несчастій. Но мы не можемъ ничего сдѣлать въ настоящее время.

— Я боюсь, что мы дѣйствуемъ не достаточно энергично.

— Что же мы можемъ еще сдѣлать, мой милый Лебланъ, кромѣ того, какъ платить деньги различнымъ агентамъ, возбуждающимъ во Франціи симпатію къ Бурбонамъ? Я передалъ большую часть моего состоянія дому Дюверне, вы сдѣлали тоже самое и, сколько я знаю, эти агенты уже стоитъ громадныхъ суммъ, но деньги пожертвованы не напрасно. Я узналъ, что въ южныхъ провинціяхъ уже начала проявляться симпатія къ Бурбонамъ.

— Провинціи намъ не очень важны, дорогой Бошанъ. Парижъ — это сердце Франціи, откуда общественная жизнь распространяется по всей странѣ въ самыя отдаленныя провинціи.

— У насъ есть и въ Парижѣ единомышленники и мой другъ Сенъ-Круа увѣряетъ меня, что даже между офицерами національной гвардіи есть роялисты.

— Я не знаю, обманывается ли на этотъ счетъ вашъ другъ Сенъ-Круа или нарочно обманываетъ васъ.

— Почему вы это думаете? Сенъ-Круа одинъ изъ самыхъ дѣятельныхъ нашихъ агентовъ, человѣкъ очень преданный, который не дастъ себя обмануть и еще менѣе станетъ обманывать людей своей партіи.

— Вы должны знать это лучше меня, такъ какъ ближе знакомы съ Сенъ-Круа; онъ другъ вашего дома. Со своей стороны, я только могу сказать, что мнѣ этотъ человѣкъ не нравится.

— Это вѣроятно потому, что вы не знаете его близко. Я же долженъ сказать, не преувеличивая его услугъ, что если когда нибудь законная династія вступитъ на престолъ, то этимъ она будетъ обязана главнымъ образомъ услугамъ Сенъ-Круа.

— Я хочу вамъ вѣрить, Бошанъ, хотя остаюсь при своемъ мнѣніи, что ему не слѣдовало бы такъ довѣрять; я не спорю, что онъ можетъ быть очень пригодное для нашего дѣла орудіе и что онъ съ полнымъ усердіемъ и жаромъ принадлежитъ къ нашей партіи, но употребляетъ ли онъ деньги, получаемыя отъ Дюверне на агитацію въ пользу нашей партіи или же просто тратитъ ихъ на себя — этого я еще не знаю.

— Шевалье де Сенъ-Круа! доложилъ лакей.

— Я очень радъ, что онъ пришелъ, сказалъ Бошанъ, обращаясь къ своему другу. Вамъ, по крайней мѣрѣ, будетъ случай испытать его и разъяснить свои сомнѣнія. Я тѣмъ болѣе желаю этого, что надѣюсь на то, что вы послѣ испытанія будете чувствовать полную довѣренность къ человѣку, которому мы поручаемъ благо Франціи.

Въ комнату непринужденно вошелъ Сенъ-Круа.

Онъ дружески поздоровался съ графомъ и вѣжливо поклонился маркизу Лебланъ.

— Мы какъ разъ о васъ говорили, сказалъ графъ. Прошу васъ, шевалье, садитесь! Мы говоримъ о вашей политической дѣятельности въ пользу нашей партіи.

— Я надѣюсь, что вы не сомнѣваетесь въ моемъ усердіи къ нашему дѣлу, сказалъ небрежно Сенъ-Круа.

— Конечно нѣтъ, отвѣчалъ Бошанъ. Но мой другъ маркизъ только сомнѣвался, увѣнчаются ли ваши труды успѣхомъ.

— А, что касается до этого, маркизъ, то я могу васъ увѣрить, что я не только подобралъ союзниковъ въ средѣ офицеровъ національной гвардіи… но въ рѣшительную минуту подъ наше знамя станутъ цѣлые полки… я даже нашелъ союзниковъ въ самомъ правленіи народной обороны, кромѣ того агитація въ провинціяхъ ведется самымъ неутомимымъ образомъ.

Графъ Бошанъ взглянулъ на Леблана, точно желая сказать: посмотрите, я вамъ говорилъ, что намъ не найти другаго подобнаго человѣка.

Но маркизъ ни мало не былъ убѣжденъ въ достовѣрности этого разсказа.

— Шевалье, сказалъ онъ обращаясь къ Сенъ-Круа, вамъ извѣстно, что многіе изъ офицеровъ національной гвардіи тайно сошлись съ республиканцами?

— Очень возможно, что нѣкоторые это дѣлаютъ.

— О, нѣтъ. Сами полковые командиры находятся въ сношеніяхъ съ предводителями республиканцевъ. На примѣръ, съ литераторомъ Піа, Ферре, Булье, Пирономъ и другими, чтобъ въ моментъ провозглашенія республики, идти рука объ руку.

— А, вы ошибаетесь маркизъ, отвѣчалъ Сенъ-Круа, это одна хитрость со стороны полковыхъ командировъ. Они хотятъ узнать предводителей республиканцевъ и въ рѣшительную минуту сразу снять голову съ чудовища.

— Во всякомъ случаѣ было бы цѣлесообразнѣе, замѣтилъ графъ, уничтожить чудовище, пока оно еще не развилось до громадныхъ размѣровъ.

— Будьте покойны, интернаціоналы не пойдутъ дальше тайныхъ собраній и фанатическихъ рѣчей.

— Но у нихъ есть оружіе, замѣтилъ Бошанъ.

— Имъ оставляютъ оружіе для того, чтобъ въ рѣшительный моментъ употребить ихъ съ пользой на защиту Парижа.

— Во всякомъ случаѣ, сказалъ Лебланъ, мы хорошо сдѣлаемъ, если будетъ думать, что въ Парижѣ очень возможна революція и объявленіе интернаціональной республики.

— Республика будетъ очень не продолжительна, сказалъ смѣясь Сенъ-Круа, объ этомъ уже позаботились.

— Если республика будетъ даже всего сутки, то и тогда она успѣетъ нанести чувствительный вредъ нашему дѣлу. Подумайте, шевалье, что мы… Я подразумѣваю графа Бошанъ, меня и большое число другихъ патріотовъ… дали дому Дюверне средства производить агитацію въ пользу династіи Бурбоновъ. Домъ Дюверне у республиканцевъ на самомъ дурномъ счету. Извѣстно также, что тутъ же положена часть денегъ, про которыя чернь говоритъ что они украдены Бонапартомъ у страны… Если же все богатство дома Дюверне будетъ конфисковано, то мы можемъ за одинъ разъ лишиться всѣхъ нашихъ средствъ для агитаціи.

Сенъ-Круа пытливо взглянулъ на говорившаго, затѣмъ прикусилъ себѣ губы, подумалъ съ минуту, потомъ возразилъ съ нѣкоторой насмѣшкой:

— Вамъ бы слѣдовало быть министромъ иностранныхъ дѣлъ маркизъ. Вы такъ далеко смотрите въ будущее и предвидите такія случайности, которыя для другихъ кажутся просто невѣроятными.

— Вы убѣждены, что этого не можетъ быть? спросилъ маркизъ.

— Да, я въ этомъ убѣжденъ. До сихъ поръ чернь не имѣла въ Парижѣ ни малѣйшаго вліянія и никогда не достигнетъ его.

— Съ этимъ я не могу согласиться, шевалье. Чернь сегодня утромъ объявила открыто на Тюльерійской площади, что національное правленіе не исполняетъ своего долга и потому народъ возьметъ оборону города въ свои руки и Гамбетта, народный депутатъ, объявилъ что народъ правъ. Когда я шелъ сюда, его вынесли на рукахъ изъ собранія, и несли черезъ площадь и онъ объявилъ, что хочетъ взять оборону страны въ свои руки.

— Забавная демонстрація! замѣтилъ Сенъ-Круа.

— Можетъ быть господинъ Гамбетта преувеличиваетъ свои способности, но это фактъ, что онъ объявилъ себя готовымъ оставить Парижъ на воздушномъ шарѣ и въ тылу осаждающихъ образовать армію.

— Это опять комедія, господа, сказалъ Сенъ-Круа, я смѣялся, думая объ этомъ. Точно въ сказкѣ, онъ перелетитъ подъ облаками и тамъ, гдѣ спустится, изъ земли появится войско.

— Но если ему удастся образовать въ тылу у непріятеля армію и если онъ съ этой арміей разобьетъ осаждающихъ, тогда эта армія будетъ считаться лучшей въ мірѣ и станетъ на сторону республиканцевъ.

— Простите меня, маркизъ, но вы все видите въ черномъ свѣтѣ, сказалъ Сенъ-Круа. Конечно, опровергнуть ваши слова теперь невозможно, но то, что вы говорите, положительно невѣроятно.

— Я боюсь каждую минуту, чтобы эта невѣроятность не обратилась въ истину, я убѣжденъ, что буду слышать все только неуспокоительныя извѣстія.

— Я говорилъ вчера князю Гросову… сказалъ графъ.

— Ахъ, оставьте князя Гросова! прервалъ Сенъ-Круа. Этотъ человѣкъ не печалитъ себя изъ-за политическихъ событій, онъ думаетъ только о развлеченіяхъ. Если ничто не нарушаетъ порядка его жизни, то онъ совершенно равнодушенъ къ тому, что будетъ съ Франціей.

— Но онъ человѣкъ богатый и достаточно патріотъ, чтобы трудиться для блага Франціи. У него очень хорошія связи, лучшія чѣмъ у насъ и еслибы я былъ также легковѣренъ, какъ вы, то я могъ бы найти лучшія доказательства чѣмъ вы, что нечего бояться.

Сказавъ это Лебланъ всталъ и взялъ шляпу.

— Вы позволите, другъ мой, сказалъ онъ, обращаясь къ Бошану, проститься съ вами. Какъ только я узнаю что либо интересное, то сейчасъ же дамъ вамъ знать, точно также если узнаю, что домъ Дюверне сдѣлался не вѣрнымъ мѣстомъ для помѣщенія нашихъ капиталовъ.

— Что касается этого, сказалъ Бошанъ, то я имѣю здѣсь хорошія свѣденія. Одинъ мой старый знакомый, Страсбургскій купецъ, обѣщался мнѣ слѣдить за нашими средствами и при первой опасности сейчасъ же извѣститъ меня.

— Что это за человѣкъ? спросилъ маркизъ.

— Нѣкто Левинъ, я узналъ его въ провинціи.

— Вы можете положиться на него?

— Я считаю его крайне-честнымъ человѣкомъ.

— Нельзя знать про такихъ людей, не принадлежатъ ли они къ тайному республиканскому союзу. Купецъ скорѣе можетъ тянуть на сторону интернаціоналовъ, чѣмъ аристократіи.

— О, что касается Левина, то я ручаюсь за него, онъ насъ не обманетъ.

Имя Левина произвело на шевалье совершенно особое впечатлѣніе.

Услышавъ его, онъ страшно поблѣднѣлъ.

Только тогда, когда маркизъ ушелъ, шевалье былъ въ состояніи снова возвратиться къ оставленному разговору.

— Въ этомъ отношеніи, сказалъ онъ, обращаясь къ графу, я согласенъ съ маркизомъ. Подобнымъ людямъ нельзя вѣрить; что касается именно этого Левина… мнѣ кажется я слыхалъ о немъ.

— У него прежде были большія дѣла въ Страсбургѣ.

— Ну, въ такомъ случаѣ это тотъ, о которомъ я слышалъ. Онъ долженъ быть тайный агентъ республиканцевъ.

— Это невозможно, шевалье!

— Вы можете положиться на мои слова и хорошо сдѣлаете, если не станете пускать этого человѣка къ себѣ въ домъ.

— Онъ не подалъ мнѣ ни малѣйшаго повода къ недовѣрію.

— Я этому вѣрю, онъ хитеръ, очень хитеръ. Онъ знаетъ, что вашъ домъ есть центръ роялистской партіи и вкрадывается въ вашъ домъ и въ ваше довѣріе, чтобы къ извѣстному времени обратить это къ вашему вреду и ко вреду нашего дѣла… я вамъ совѣтую вытолкать его вонъ изъ вашего дома и запретить переступать его порогъ.

— Я питаю большую вѣру въ ваше благоразуміе, шевалье, и приму къ свѣдѣнію ваши слова. Но во всякомъ случаѣ я сначала подвергну Левина испытанію, прежде чѣмъ лишить его моего довѣрія.

— Вы хорошо сдѣлаете, графъ, но позвольте мнѣ замѣтить, что, вообще говоря, вы, извините за упрекъ, слишкомъ довѣрчивы.

— Изъ чего вы это заключаете?

— Вы приняли къ себѣ въ домъ молодого человѣка, который выдаетъ себя за англичанина…

— А, вы это знаете?

— Да, я узналъ это… О, политическій агентъ долженъ все знать. Этотъ человѣкъ не англичанинѣ, а нѣмецъ.

— Я это знаю, шевалье; его національность еще не причина къ недовѣрію.

— Кто можетъ поручиться, что онъ въ Парижѣ не какъ шпіонъ?

— Объ этомъ вы можете не безпокоиться, сказалъ смѣясь графъ. Шпіона не оставляютъ безъ всякихъ средствъ… Но я взялъ его къ себѣ не изъ состраданія, а исполняя долгъ благодарности: онъ сказалъ моему семейству важную услугу.

— Это дѣлаетъ честь благородству вашего сердца, но это не помѣшаетъ ему заниматься шпіонствомъ въ вашемъ домѣ. Этотъ человѣкъ освобожденъ Левиномъ.

Графъ выразилъ свое удивленіе, что шевалье и это знаетъ.

— Я уже говорилъ вамъ, графъ, сказалъ СенъКруа, что политическій агентъ долженъ все знать.

— Вы неоцѣненный человѣкъ, шевалье, вы все предвидите! Какъ вы могли узнать все это! — Да, Левинъ также интересуется этимъ человѣкомъ, такъ какъ тотъ и ему оказалъ такую же услугу, какъ и мнѣ.

— Въ такомъ случаѣ я подозрѣваю, что этотъ молодой человѣкъ шпіонъ Левина.

— О, не торопитесь, шевалье! Человѣкъ, который едва знаетъ по французски, плохой шпіонъ.

На этотъ разъ шевалье не нашелся что возразить, поэтому онъ обратился въ другую сторону.

— Молодой человѣкъ, какъ кажется, успѣлъ заслужить въ высокой степени ваше довѣріе, такъ какъ я видѣлъ его катающимся съ графиней Алисой.

— Это еще не доказательство особеннаго довѣрія.

— О, графъ! Онъ молодой человѣкъ, не дурной наружности, можетъ быть даже образованный…

— Да, онъ юристъ.

— И мнѣ кажется, что его общество можетъ быть опасно для вашей единственной дочери.

— Я не понимаю, что вы хотите сказать, шевалье? гордо сказалъ графъ. Онъ слуга въ моемъ домѣ и ничто болѣе. Я поручилъ ему сопровождать мою дочь не иначе, какъ я поручилъ бы это рейткнехту.

Аристократическая гордость графа была возмущена.

Сенъ-Круа съ удовольствіемъ замѣтилъ это.

— Конечно, конечно, сказалъ онъ, я не смѣю думать, чтобы графиня Алиса могла чувствовать что нибудь къ человѣку, который у васъ служитъ секретаремъ, т. е. ничто иное какъ слуга. Я не хотѣлъ оскорбить. графиню, она конечно далека отъ того, чтобы видѣть въ этомъ человѣкѣ что либо иное, кромѣ слуги, но я не знаю, думаетъ ли тоже молодой человѣкъ, въ этомъ я сомнѣваюсь.

— Почему вы въ этомъ сомнѣваетесь?

— Мнѣ это показалось… мнѣ показалось, что онъ старался заговорить съ графиней.

— Это была бы наглость, сказалъ графъ. Я не могу этому повѣрить и какъ только дочь возвратится я распрошу ее и, будьте увѣрены, что если онъ хоть немного забылъ свое мѣсто, то я напомню ему его.

— Лучше было бы удалить его изъ дома.

— Этого я не могу теперь сдѣлать, такъ какъ я связанъ благодарностью, но я позабочусь, чтобы моя дочь не была имъ компрометирована. Я вамъ очень благодаренъ за ваше сообщеніе, другъ мой… Вы сегодня останетесь у меня?

— Очень вамъ благодаренъ, графъ, но у меня назначено сегодня совѣщаніе съ офицерами національной гвардіи, вы знаете, по нашему дѣлу.

— А, въ такомъ случаѣ я васъ не задерживаю. Вы постоянно трудитесь на нашу пользу, а мой другъ маркизъ Лебланъ сомнѣвался. Но вы не должны на него за это обижаться: онъ дѣйствительно видитъ все въ черномъ свѣтѣ.

— Лучше быть недовѣрчивымъ, чѣмъ слишкомъ довѣрчивымъ, отвѣчалъ Сенъ-Круа. Я никогда не осуждаю недовѣрчивости. Но я тружусь, надѣясь, кромѣ всего на дорогую для меня награду…

— Будьте увѣрены, другъ мой, что ни я, ни моя жена не имѣемъ ничего противъ того, чтобы вы сдѣлались нашимъ сыномъ. Вы такъ много сдѣлали для нашей партіи и для Франціи, что я считаю за честь соединиться съ вами узами родства.

— Благодарю васъ отъ всего сердца, графъ, я ничего такъ не желаю какъ того, чтобы и графиня Алиса раздѣляла ваше мнѣніе.

— Объ этомъ не заботьтесь, если моя дочь и не чувствуетъ еще къ вамъ привязанности, то причина этого та, что она еще полуребенокъ и едва можетъ думать о чемъ нибудь серьезномъ. Но она покорная дочь и не станетъ противиться волѣ родителей.

— Благодарю васъ, графъ, что. вы подаете мнѣ надежду, которую я уже потерялъ. Прошу васъ передать мое глубочайшее почтеніе графинѣ вашей супругѣ и мой нижайшій поклонъ графинѣ Алисѣ.

— Благодарю васъ, другъ мой… Ахъ, продолжалъ онъ, взглянувъ случайно въ окно, вотъ и моя дочь съ Эргардомъ… Не хотите ли вы сами передать ей свой поклонъ.

— Я надѣюсь встрѣтить графиню Алису выходя. До свиданья, графъ.

— До скораго свиданья! отвѣчалъ графъ.

XV.
Искуситель.

Графъ прислалъ Максу въ комнату книги, прося съ ними познакомиться.

Только къ обѣду былъ онъ приглашенъ въ столовую.

Къ своему крайнему удивленію, онъ нашелъ графа очень холоднымъ относительно его и молчаливымъ.

То, что графиня показывала такую же холодность, нисколько не удивляло его.

Ища какого нибудь объясненія такого обращенія, Максъ взглянулъ на Алису, но она опустила глаза, избѣгая его взгляда.

— Вы познакомились сколько нибудь съ положеніемъ моихъ дѣлъ? спросилъ наконецъ графъ сухимъ, дѣловымъ тономъ.

— Я сдѣлалъ сколько могъ, спокойно отвѣчалъ Макъ, но книги, сколько я замѣтилъ, ведены довольно неправильно, такъ что довольно трудно ясно представить себѣ состояніе вашихъ дѣлъ.

— Совершенно справедливо! я самъ ничего не знаю. Я вообще не особенно наблюдалъ за моими дѣлами, а во время войны контроль сдѣлался еще труднѣе.

— Чтобы привести все въ порядокъ, сказалъ Максъ, по моему мнѣнію, необходимо прежде всего составить подробный инвентарь.

— Я думаю тоже самое, господинъ Эргардъ, и очень радъ что вы сами предложили это. Я вижу, что Левинъ рекомендовалъ мнѣ въ вашемъ лицѣ именно такого человѣка, который нуженъ для этого мѣста.

— О, я еще и самъ не знаю, на сколько я гожусь. Я заранѣе говорилъ вамъ, графъ, что я никогда не занимался счетоводствомъ и веденіемъ книгъ.

— Все равно! Человѣкъ съ вашимъ развитіемъ легко пріобрѣтетъ подобный навыкъ.

Послѣ этого небольшаго дѣловаго разговора, снова наступила продолжительная пауза.

Алиса настойчиво молчала.

Графиня начала разговаривать объ утреннихъ визитахъ, сдѣланныхъ ей. На присутствіе Алисы и Макса не обращали ни малѣйшаго вниманія.

Графъ и графиня разговаривали точно они были вдвоемъ.

Максъ почувствовалъ, какое низкое положеніе онъ занимаетъ въ этомъ домѣ.

Какъ бы ни былъ любезенъ графъ относительно его, Максъ видѣлъ, что онъ не болѣе какъ наемникъ, которому гордый графъ дѣлаетъ большую честь, сажая съ собой за одинъ столъ.

Наконецъ, графъ спросилъ Макса, что онъ замѣтилъ во время своей поѣздки по Парижу.

Максъ разсказалъ, что онъ видѣлъ, какъ во многихъ мѣстахъ народъ собирается большими массами.

Онъ разсказалъ также разговоръ молодыхъ людей, частью офицеровъ національной гвардіи, въ отелѣ Бурдонъ, который онъ слышалъ.

Графъ выслушалъ его съ большимъ интересомъ.

Максъ запомнилъ имена: князя Гросоѣа, Бенуа, Ферре и другихъ.

— Вы хорошій наблюдатель, сказалъ графъ. Вы дѣлаете мнѣ этимъ разсказомъ большое одолженіе. СенъКруа будетъ также интересно узнать мнѣнія этихъ людей. Я-бы очень желалъ, чтобы вы почаще ѣздили въ этотъ ресторанъ, можетъ быть, вамъ-бы удалось познакомиться съ этими людьми.

— Я долженъ вамъ замѣтить, графъ, отвѣчалъ Максъ, что я не желалъ подслушивать этотъ разговоръ, я слышалъ его совершенно невольно, и я не знаю, было-ли бы хорошо, еслибъ я пошелъ туда нарочно для того, чтобы услышать то, что говорится не для меня.

— Это очень благородно съ вашей стороны, такъ думать, но тутъ дѣло измѣняется, такъ какъ князь Гросовъ мой другъ. Вы во всякомъ случаѣ познакомитесь съ этими людьми у меня въ домѣ.

— Я не отказываюсь зайти въ этотъ ресторанъ, если можетъ быть графиня еще разъ отправится кататься къ виллѣ генерала Леконта.

— Въ случаѣ подобной поѣздки, я пошлю съ дочерью рейткнехта. Вы-же можете ѣздить кататься куда вамъ будетъ угодно; я даже желаю, чтобы вы болѣе выѣзжали изъ дому и знакомились съ людьми, — это поможетъ вамъ скорѣе изучить нашъ языкъ.

Максъ нѣсколько оскорбился этимъ короткимъ отказомъ отъ его сопутствованія, графинѣ Алисѣ.

Въ то-же время ему показалось, что Алиса при этомъ слегка покраснѣла. Она подняла глаза и съ упрекомъ взглянула на отца, потомъ взглянула мелькомъ на Макса и снова опустила глаза.

Максу было очень тяжело, что молодая графиня такъ упорно не желала принимать никакого участія въ разговорѣ.

Онъ подумалъ, что можетъ заговорить съ ней самъ, и сказалъ:

— Графиня, вы выражали желаніе играть со мною на фортепіано, если вамъ угодно, то я къ вашимъ услугамъ.

Снова взглядъ на отца, на этотъ разъ просящій.

Но она не сказала ни слова, а вмѣсто нея отвѣтилъ графъ:

— Я не расположенъ слушать сегодня музыку и дочь моя тоже, какъ я думаю, не имѣетъ желанія играть.

— Очень жаль, замѣтила графиня, что въ настоящее время невозможно оставить городъ, Алиса могла-бы поѣхать къ Граммонамъ.

Графъ кивнулъ головою, въ знакъ согласія и замолчалъ.

Тогда графиня сказала, обращаясь къ дочери.

— Не хочешь-ли ты, Алиса, провести нѣсколько дней въ обществѣ невѣсты маркиза Лебланъ? Маркизъ очень желаетъ, чтобы ты съ ней хорошенько познакомилась, она живетъ одна и очень скучаетъ.

— Если тебѣ угодно, мама…. тихо отвѣчала Алиса.

— Это будетъ всего лучше, замѣтилъ графъ. Алиса можетъ провести нѣсколько дней у этой особы…. У тебя очень утомленный видъ, дитя мое, сказалъ онъ послѣ этого.

— Я уже говорила ей это, подтвердила графиня. Бѣдное дитя слишкомъ испугалась утромъ собравшихся массъ народа.

— Я нисколько не испугалась, объявила Алиса, такъ какъ меня сопровождалъ нашъ спаситель.

Лобъ графини нахмурился.

Графъ забарабанилъ пальцами по столу.

— Во всякомъ случаѣ, сказалъ онъ, тебѣ лучше сидѣть у себя въ комнатѣ.

Алиса поняла намекъ, встала, простилась съ родителями и слегка поклонилась Максу.

— Васъ также я болѣе не задерживаю, сказалъ графъ, обращаясь къ Максу. Если вамъ угодно, вы можете продолжать повѣрять мои книги, а завтра…. вы знаете, что мнѣ будетъ очень пріятно, если вы поѣздите по городу. Добраго вечера, господинъ Эргардъ!

Максъ ушелъ въ самомъ тяжеломъ настроеніи духа.

Медленно шелъ онъ къ себѣ, въ его комнату надо было пройти черезъ длинный коридоръ и потомъ по лѣстницѣ.

На второй площадкѣ онъ остановился, тутъ была комната Алисы.

Ошибся ли онъ или на верху лѣстницы въ самомъ дѣлѣ мелькнуло голубое платье.

Онъ остановился.

Вдругъ что то упало съ верху.

Это былъ листокъ бумаги; Максъ поспѣшно поднялъ его.

На немъ было написано карандашемъ:

Если вы меня не спасете, то я должна буду выйти за него замужъ. Заклинаю васъ, не оставляйте меня!«

Онъ поднесъ записку къ губамъ, потомъ положилъ ее въ карманъ и пошелъ къ себѣ.

Войдя къ себѣ въ комнату онъ нашелъ ее освѣщенной, на диванѣ передъ столомъ сидѣлъ человѣкъ, котораго Максъ первоначально не узналъ.

Подойдя поближе, онъ вскрикнулъ отъ удивленія, узнавъ Левина.

— Ахъ, что васъ привело сюда? сказалъ онъ. Я не ждалъ вашего посѣщенія.

— Развѣ я не обѣщался вамъ остаться вашимъ другомъ и заботиться о васъ?

— Я теперь ни въ чемъ не нуждаюсь, Левинъ, вы уже обо всемъ позаботились. Я получаю жалованья больше чѣмъ я когда либо надѣялся получать и графъ со мной очень снисходителенъ.

— Да, снисходителенъ! прервалъ съ горькой усмѣшкой Левинъ. Вы безъ сомнѣнія замѣтили, что онъ также гордъ, какъ и его жена, хотя не такъ высокомѣренъ.

— Да мнѣ дѣйствительно это кажется.

— Но тѣмъ не менѣе, продолжалъ Левинъ, графъ человѣкъ благородный, джентельменъ съ головы до ногъ.

— Въ этомъ я также убѣдился.

— Еслибы этого не было, то я не оказывалъ бы ему никакого одолженія.

— Вы оказали ему одолженіе?

— Конечно въ финансовомъ отношеніи. Я разскажу вамъ нѣчто, Эргардъ. Въ вашихъ рукахъ будетъ сдѣлать ваше положеніе въ этомъ домѣ вліятельнымъ и изъ подчиненнаго превратиться въ повелителя.

— Отъ меня? Я васъ не понимаю, Левинъ?

— Позвольте мнѣ вамъ объяснить, тогда вы поймете. Вы вѣроятно уже убѣдились, что графъ легитимистъ до мозга костей?

— Въ этомъ я убѣдился поговоривъ съ нимъ десять минутъ, отвѣчалъ Максъ. Кромѣ того, онъ кажется думаетъ, что послѣ настоящихъ безпорядковъ имъ удастся возстановить династію Бурбоновъ.

— Да, это такъ. Объ этомъ стараются онъ и его друзья, они не останавливаются ни передъ какими средствами, не жалѣютъ ни денегъ, ни всевозможныхъ жертвъ.

— Я боюсь, что эти деньги, также какъ и жертвы напрасны.

— Вы боитесь? Развѣ вы легитемистъ?

— Я? о нѣтъ! Я стою на сторонѣ національнаго правленія, и думаю, что только прочное государственное устройство можетъ дать Франціи миръ. Бисмаркъ вѣдь объявилъ, что онъ можетъ заключить миръ только съ правленіемъ, выбраннымъ всѣмъ народомъ, совершенно справедливо! А общая подача голосовъ возможна только съ одобренія національнаго правленія, находящагося въ Турѣ. Вы видите, что для пользы Франціи необходимо чтобы всякая агитація не въ пользу національнаго правленія не имѣла мѣста.

— Я охотно раздѣляю ваше мнѣніе.

— У насъ, во Франціи, три партіи. Первая — партія національнаго правленія, которую думаетъ поддерживать Бисмаркъ, потомъ партія легитимистовъ, во главѣ которой стоитъ древняя аристократія страны и у которой есть союзники въ провинціяхъ, и наконецъ партія интернаціональной республики. Остальныя партіи орлеанистовъ и бонапартистовъ не опасны; они не имѣютъ въ настоящее время ни малѣйшаго значенія.

— Дѣйствительно, очень жаль, что Франція страдаетъ не только отъ войны, но еще, кромѣ, того терзаетъ себя внутренними раздорами.

— Жаль, очень жаль!… Въ интересахъ Франціи, также какъ и въ интересахъ Германіи, миръ долженъ быть скорѣе заключенъ.

Вы согласны съ этимъ Эргардъ?

— Конечно! война зло для обѣихъ воюющихъ сторонъ.

— О, вы можете оказать вашему отечеству, а также и моему большую услугу.

— Какимъ образомъ?

— Я не безъ намѣренія помѣстилъ васъ въ домъ графа Бошанъ. Какъ я уже вамъ говорилъ, здѣсь сборный пунктъ роялистовъ; вы можете познакомиться здѣсь съ предводителями этой партіи. Точно также узнате все, что будетъ предприниматься въ пользу этой партіи, а слѣдовательно противъ національнаго собранія. У графа открытый, довѣрчивый характеръ. Онъ не дѣлаетъ тайны изъ своихъ убѣжденій. Смотрите и слушайте и сообщайте мнѣ все. Этимъ вы окажете большую услугу правительству, ваше содержаніе будетъ утроено, удесятерено…

— Что вы мнѣ предлагаете, Левинъ? Чтобы я сталъ шпіономъ? Никогда!

— Не называйте такъ того, что я вамъ предлагаю. Шпіономъ называется тотъ, кто вкрадывается въ чье нибудь довѣріе и разузнаетъ его тайны и затѣмъ обращаетъ ихъ ему же во вредъ, этого нѣтъ въ томъ, что я вамъ предлагаю. Оказывая услугу національному правленію, вы вмѣстѣ съ тѣмъ оказываете услугу вашему отечеству. Вы оказываете вмѣстѣ съ тѣмъ пользу себѣ и мнѣ, вреда же не дѣлаете никому.

— Но конечно я не окажу пользы роялистамъ…

— Ничуть! Вы должны согласиться, что надежды этихъ людей все равно не могутъ оправдаться. Они сражаются изъ за призрака. Да, я положительно утверждаю, что вы окажете пользу даже и этой партіи, избавивъ ее отъ безплодныхъ жертвъ.

— Это софизмы, Левинъ, я все-таки буду ничѣмъ инымъ, какъ шпіономъ.

— Боже мой, вы не должны будете заниматься шпіонствомъ, вамъ не придется вкрадываться ни въ чье довѣріе, я прошу только сообщать то, что вы случайно узнаете. Вамъ здѣсь никто не будетъ оказывать особеннаго довѣрія, такъ что вамъ не придется никому измѣнять… даже болѣе, вы предупредите большое несчастіе. Вы будете узнавать черезъ меня объ интернаціональныхъ агитаціяхъ, вы будете соединять мои вѣсти съ вашими и тѣ и другія вмѣстѣ дадутъ возможность національному правленію въ. Турѣ найти средства предупредить зло. Я повторяю, что не требую отъ васъ шпіонства, къ тому же вамъ не нужно будетъ играть здѣсь роль подчиненнаго. Сознаніе, что вы знаете планы этихъ господъ, возвыситъ васъ.

— Но еще болѣе должно меня возвысить сознаніе, что я поступаю честно.

— Я надѣюсь, Эргардъ, что обдумавъ дѣло, вы станете думать иное. Сегодня вечеромъ я не прошу у васъ рѣшительнаго отвѣта, подумайте. Я повторяю, что вы не будете шпіономъ и ваши сообщенія не принесутъ вреда никому, но, напротивъ того, вы будете работать на пользу вашего собственнаго отечества. Я вернусь черезъ нѣсколько дней и тогда спрошу, на что вы рѣшились… Повѣрьте мнѣ, прибавилъ онъ, я самъ чувствую такое же какъ и вы отвращеніе ко всему безчестному. То, что я дѣлаю, я дѣлаю изъ патріотизма. Я зову себя другомъ графа Бошанъ и я дѣйствительно его другъ, я доказалъ это и еще докажу въ скоромъ времени, что для него лично я вѣрный другъ. Но его дѣло — дѣло погибшее и не поведетъ Францію ко благу, поэтому, въ этомъ отношеніи я не могу идти съ нимъ по одной дорогѣ.

Максъ задумался.

Ему представлялся случай подняться. Если онъ окажетъ правленію услугу, которой отъ него требовалъ Левинъ, то не только возвысится въ своемъ мнѣніи тѣмъ, что знаетъ планы этихъ господъ… нѣтъ, ему представится также возможность занять высокое положеніе и такимъ образомъ онъ приблизится къ Алисѣ, которая теперь стоитъ такъ неизмѣримо выше его.

Мысль объ Алисѣ заставила его поколебаться.

— Я подумаю объ этомъ, сказалъ онъ. Придите черезъ нѣсколько дней, тогда я сообщу вамъ мое рѣшеніе.

— Хорошо, прощайте.

— Еще одно слово, Левинъ… Вы знаете шевалье де Сенъ-Круа?

— Того, который васъ обокралъ?

— Того самаго.

— Нѣтъ, я его не знаю; но мѣсто его жительства не трудно узнать.

— Это не нужно, я знаю мѣсто его жительства. Онъ другъ здѣшняго дома, частый тость и даже готовъ жениться на графинѣ Алисѣ.

— Въ такомъ случаѣ онъ вѣроятно не принадлежитъ къ шайкѣ негодяевъ, какъ я думалъ.

— Онъ во всякомъ случаѣ очень сомнительная личность, такъ какъ онъ другъ фонъ Клингсберга, который называетъ себя здѣсь виконтомъ Дюпортомъ. Мнѣ очень нужно узнать, что онъ за человѣкъ.

— Для какой цѣли?

— Позвольте мнѣ умолчать о цѣли, я только скажу одно, что мнѣ въ настоящее время болѣе всего на свѣтѣ хочется имѣть доказательство, что этотъ человѣкъ недостоинъ быть зятемъ графа Бошанъ и если вы доставите мнѣ эти свѣдѣнія, то я буду вамъ безконечно благодаренъ.

— А, вы значитъ, требуете отъ меня, чтобы я сталъ шпіономъ? сказалъ смѣясь Левинъ.

— Это необходимо для предотвращенія несчастія. Подумайте, что если графиня Алиса выйдетъ замужъ за человѣка недостойнаго ея…

— Хорошо, хорошо! Я понимаю… Я постараюсь поймать его. Черезъ одного товарища по жилищу, нѣкоего Дюшеня, я узналъ гдѣ эти господа содержатъ теперь игорный домъ, и хотя я этого не люблю, но для васъ я схожу туда. Вы неслыхали имени Гурданъ?

— Нѣтъ, я не помню.

— Впрочемъ для васъ лучше, что вы не знаете подобнаго мѣста даже по имени; какъ только я узнаю, что эти господа туда соберутся, какъ я самъ проберусь туда же. Я узналъ, что мой другъ, — при словѣ „другъ“ Левинъ насмѣшливо улыбнулся — что мой другъ стоитъ или, лучше сказать, сидитъ постоянно передъ этимъ домомъ.

— Я вѣчно буду вамъ благодаренъ, Левинъ.

— Мнѣ не нужно никакой благодарности: вы знаете, что я еврей, а евреи ничего не дѣлаютъ безъ выгоды; услуга за услугу: я скажу вамъ гдѣ шевалье де Сенъ-Круа, что онъ такое, однимъ словомъ все, что вамъ надо, а вы…

— Нѣтъ, Левинъ, я еще не говорю да, я долженъ сначала подумать.

— Ну, я надѣюсь, что вы будете другаго мнѣнія, когда я снова приду.

— Тогда я получу отъ васъ нужныя извѣстія?

— Я еще самъ не знаю.

— Что сказано, то должно быть свято, Левинъ.

— За мною дѣло не станетъ… Прощайте…

XXI.
Двѣ жертвы.

Прошла уже нѣсколько дней какъ Зельма была у тетушки Гурданъ.

Послѣ ея перваго участія въ общемъ завтракѣ, она просила на будущее время позволенія завтракать одной или только въ обществѣ самой младшей изъ дѣвушекъ, съ которой она проводила вмѣстѣ большую часть дней.

Только къ этой одной, чувствовала она привязанность.

Нетти была также несчастлива, какъ и сама Зельма, но что еще болѣе соединяло ихъ — это общій страхъ, да, онѣ имѣли неопредѣленное предчувствіе, что въ этомъ домѣ имъ угрожаетъ опасность.

Въ описываемый нами день онѣ сидѣли по обыкновенію вмѣстѣ и Марго принесла имъ кофе въ комнату Зельмы.

— Я не знаю почему я такъ боюсь здѣсь, говорила Зельма своей пріятельницѣ, мадамъ Гурданъ обращается со мною очень дружески, такъ что я часто даже упрекаю себя, что не могу отвѣчать дружбой на ея дружбу ко мнѣ. Мнѣ кажется, что со временемъ она замѣтитъ мое къ ней недовѣріе.

— Твое недовѣріе совершенно оправдывается, отвѣчала Нетти. Я также чувствую здѣсь страхъ, сама не знаю почему. Другія дѣвушки ведутъ здѣсь очень часто такіе гадкіе разговоры, особенно Элли!

— О, Элли мнѣ совсѣмъ не нравится, и я просила мадамъ Гурданъ извинить меня, что я не хочу видѣть Элли.у себя такъ часто, какъ та этого желала.

— Ты знаешь, что здѣсь въ домѣ гораздо болѣе дѣвушекъ чѣмъ мы съ тобой видѣли.

— Мнѣ тоже это кажется; я слышала вчера вечеромъ шумъ женскихъ голосовъ и музыку…. мнѣ кажется, что были танцы.

— Это ты можешь слышать очень часто по вечерамъ. Въ нижнемъ этажѣ дома должно собираться каждый вечеръ большое общество, почему насъ не пускаютъ въ ту часть дома?

— Это мнѣ не нравится, да и многое другое, сказала Зельма; я хотѣла вчера выйти и поискать гдѣ нибудь работы, или мѣста продавщицы, или какое нибудь другое. Но швейцаръ отказался отворить мнѣ дверь, онъ говоритъ, что мадамъ Гурданъ запретила выпускать живущихъ у нея дѣвушекъ.

— Тоже самое было и со мною…. Ты знаешь, Зельма, что я уже думала бѣжать изъ этого дома? Я хотѣла искать занятія въ другомъ мѣстѣ, поступить хоть въ служанки или во что найду. Но швейцаръ точно также не выпустилъ меня.

— Я нисколько не смутилась этимъ, продолжала Зельма, а хотѣла обратиться къ самой мадамъ Гурданъ. Я знаю, что она живетъ въ другой половинѣ дома и пошла по коридору къ двери отдѣляющей одну часть дома отъ другой, ту, у которой всегда стоитъ лакей…..

— Да, онъ стоитъ тамъ на часахъ.

— Ты и это знаешь?

— О, конечно; я знаю, что онъ никого не пропускаетъ черезъ эту дверь.

— Со мною тоже это случилось. Онъ спросилъ меня куда мнѣ надо, я говорю, что хочу идти къ мадамъ Гурданъ, на это онъ мнѣ очень коротко отвѣчалъ, что мадамъ Гурданъ въ настоящую минуту нельзя видѣть, но что если мнѣ что нибудь надо, то я могу это сказать Марго, а она уже передастъ мадамъ Гурданъ…

— Развѣ это не въ высшей степени непріятно? спросила Нетти.

— Да и даже подозрительно.

— Ты сказала Марго свое желаніе?

— До сихъ поръ нѣтъ, но я не замедлю это сдѣлать…. сегодня-же я хочу попробовать поискать мѣста.

Сказавъ это, Зельма позвонила.

Вскорѣ затѣмъ вошла Марго.

— Что вамъ угодно, сударыня? сказала она своимъ обыкновеннымъ отрывистымъ тономъ, но гораздо привѣтливѣе, чѣмъ когда она говорила съ самой мадамъ Гурданъ. — Я хотѣла просить у мадамъ Гурданъ позволенія выйти, сказала Зельма. Лакей въ коридорѣ сказалъ мнѣ, что мадамъ Гурданъ нельзя видѣть, но что я должна передать вамъ мое желаніе…. Будьте такъ добры, попросите отъ моего имени мадамъ Гурданъ, чтобы она дала мнѣ это позволеніе, чтобы я могла идти искать себѣ мѣсто.

Плоское, широкое лице Марго, сдѣлало какую-то особенную гримасу.

Съ минуту она помолчала, потомъ покачала головою и подняла глаза къ верху, но не сказала ничего, а только съ состраданіемъ глядѣла на Зельму.

— Развѣ вы меня не поняли? спросила дѣвушка, пораженная поступкомъ служанки.

— О, сударыня, я васъ отлично поняла, но что отъ этого за польза?

— Какъ, что за польза?

— Она васъ не выпуститъ…. теперь, и еще долго, очень долго…. позднѣе вамъ позволятъ выходить, но кто попалъ сюда разъ, тотъ тутъ и останется.

— Что вы говорите? Какъ должна я это понять?

Мулатка пожала плечами, потомъ объявила коротко и рѣшительно:

— Я не могу сказать ничего болѣе…. Вы сами скоро все поймете. Мадамъ Гурданъ сама хочетъ придти сегодня къ вамъ и объяснить все.

Послѣ этого Марго повернулась и вышла.

— Это женщина, хотя съ ней обыкновенно всѣ боятся говорить, сказала Нетти, все-таки нравится мнѣ гораздо болѣе чѣмъ мадамъ Гурданъ, которая постоянно требуетъ, чтобы мы звали ее теткой, какъ и другіяя дѣлаю это не очень охотно, обыкновенно не раньше какъ она мнѣ напомнитъ, что она освободила меня изъ худшаго положенія и погрозитъ снова возвратить меня къ моему’вотчиму.

— Можетъ быть она въ глубинѣ сердца и добрая женщина, да, у нея безъ сомнѣнія доброе сердце, такъ какъ всѣ дѣвушки, которыя здѣсь, или ея бѣдныя родственницы, или избавлены ею отъ очень печальнаго положенія.

— Мнѣ кажется, что все это ложь. Ты знаешь Фанни? до знакомства съ тобой, мы съ ней были постоянно вмѣстѣ.

— Это Фанни очень красивая дѣвушка, замѣтила Зельма.

— О, всѣ онѣ красивы, но Фанни мнѣ нравилась не за красоту, но за то, что она сочувствовала моему горю и за то, что она, также какъ и я, не любила рядиться какъ другія.

— Да, дѣйствительно, другія одѣваются очень роскошно на счетъ своей благодѣтельницы.

— Вчера я встрѣтила Фанни въ коридорѣ и, представь себѣ, — она была одѣта также, какъ одѣвается Элли и она была уже далеко не такъ дружелюбна со мною какъ прежде; мнѣ даже показалось, что она хотѣла поскорѣе отдѣлаться отъ меня. Я спросила ее, почему она теперь меня какъ будто избѣгаетъ. „Я живу теперь въ другомъ флигелѣ“, отвѣчала она, и когда я удивилась этому переселенію, то она сказала со страннымъ смѣхомъ: „Вы также скоро будете тамъ жить; послѣ того, какъ васъ представятъ.“ Представятъ? Кому? спросила я. Тогда она громко засмѣялась и сказала. „Черезъ нѣсколько дней вы это узнаете“. Какъ кажется, въ этой части дома живутъ только новыя, а въ другомъ тѣ, которыя, какъ говоритъ Фанни, уже представлены.

— Совершенно справедливо и еслибы я не боялась этого представленія, то сказала-бы, что я довольна, что скоро узнаю, что Фанни подъ этимъ подразумѣвала.

Разговоръ дѣвушекъ-былъ прерванъ приходомъ госпожи Гурданъ и Марго, нагруженной нарядными платьями.

— Ахъ, вы обѣ вмѣстѣ, мои милыя, сказала мадамъ Гурданъ. Какъ вы хороши сидя рядомъ, точно двѣ сестры…. Положи вещи, Марго, потомъ можешь идти, Зельма одѣнется безъ твоей помощи.

Марго исполнила данное ей приказаніе и вышла.

— Право вы прелестны, дѣти мои! продолжала дружескимъ тономъ мадамъ Гурданъ, садясь рядомъ съ дѣвушками. Я очень рада, Зельма, что у тебя глаза болѣе не заплаканы, какъ въ тотъ вечеръ, когда я тебя увидала въ первый разъ, правда ты все еще намного грустна, но это ничего. Этотъ меланхолическій видъ очень идетъ къ тебѣ…. Ты тоже выглядишь гораздо лучше, Нетти, я нахожу что ты совсѣмъ не такъ блѣдна и утомлена какъ прежде. Блѣдный цвѣтъ лица ты можешь сохранять, и немного утомленный видъ тоже многимъ нравится, только надо немного пополнѣть…. позволь….

И не дожидаясь позволенія, она стала ощупывать плечи молодой дѣвушки.

— Все еще очень худа, декольте тебѣ невозможно одѣться, но ты, Зельма, ты должна попробовать.

— Какъ, сударыня, это платье для меня? удивленно спросила Зельма.

— Конечно, для кого-же другаго? Я даже прошу тебя одѣться поскорѣе, чтобы можно было передѣлать, если что нибудь не хорошо.

— Я уже говорила вамъ, сударыня, что не имѣю ни малѣйшаго желанія носить такія роскошныя платья. Вы знаете, я хочу только работать и найти средства содержать себя своимъ трудомъ. Я не хочу обременять васъ.

— Обременять! Развѣ я не сама по доброй волѣ взяла тебя къ себѣ? Ты можешь заработать свое содержаніе и я надѣюсь, что ты будешь доброй дѣвушкой. Неужели ты не хочешь хоть разъ примѣрить это платье.

— Если вы желаете, то я сдѣлаю это, но я прошу васъ дать мнѣ подождать до завтра, сегодня я хотѣла заняться другимъ. Я хотѣла васъ просить, мадамъ Гурданъ….

— Я уже тебѣ говорила, что ты должна звать меня теткой. И такъ, что тебѣ надо, моя прелестная?

— Я хотѣла просить васъ, тетушка, позволить мнѣ сегодня пойти поискать мѣсто.

— Ахъ, это невозможно! выйти, искать мѣста! вскричала старуха съ удивленіемъ, котораго обѣ дѣвушки не могли себѣ объяснить.

— Я также прошу васъ о томъ-же, прибавила Нетти. Я хочу поискать мѣста, мнѣ совѣстно обременять васъ болѣе.

— Да это настоящій заговоръ! вскричала наконецъ Гурданъ. Вы обѣ хотите искать мѣста? Или вы думаете, что я для этого держала васъ цѣлую недѣлю? Что ты это задумала? продолжала она, обращаясь къ Нетти? Или ты хочешь, чтобы я отослала тебя назадъ къ вотчиму?… А ты, Зельма? Тебѣ здѣсь такъ хорошо, какъ нигдѣ не будетъ, или ты хочешь быть неблагодарной, относительно твоей благодѣтельницы? Сегодня у меня будетъ большое собраніе, въ которомъ ты должна принять участіе, также какъ и Нетти. Это будетъ только проба, а потомъ мы ей дадимъ время пополнѣть. Ты не должна этимъ огорчаться, Нетти, не твоя вина, ты голодала и къ тому-же ты еще выростешь.

Потомъ, не обращая болѣе вниманія на Нетти, она взяла платье, принесенное Марго.

— Неправдали Зельма, это голубое платье очень красиво и отлично пойдетъ къ тебѣ. Хочешь примѣрить. Впрочемъ, если хочешь, то можешь подождать еще часъ. Я только посмотрю хорошо ли сидитъ лифъ, не слиткомъ ли высокъ.

Зельмѣ казалось, что лифъ слишкомъ вырѣзанъ, но она побоялась разсердить мадамъ Гурданъ замѣтивъ это, поэтому она удовольствовалась тѣмъ, что замѣтила, что не имѣетъ ни малѣйшаго желанія показываться въ обществѣ.

— Глупости! отвѣчала мадамъ Гурданъ, не можешь же ты вѣчно сидѣть въ своей комнатѣ и не принимать участія въ вечерахъ, которыя даются каждый день? О, мы ведемъ веселую жизнь и ты будешь вести такую же. Я увѣрена, что князь Гросовъ съ ума сойдетъ, увидавъ тебя.

— Что вы говорите, князь? сказала съ удивленіемъ Нетти, тогда какъ Зельма, молча съ изумленіемъ глядѣла на говорившую.

— Да, повторила Гурданъ или ты думаешь, у меня въ домѣ не бываютъ князья. У меня бываютъ князья и графы, но едвали ты соблазнишь такого, да я этого и не требую, такъ какъ ты мнѣ не такъ дорого стоишь какъ Зельма. Я буду рада отъ всего сердца, если капитанъ Бенуа или компаньонъ дома Дюверне или кто нибудь въ этомъ родѣ прельстится тобою… Ты хорошо сдѣлаешь, если пойдешь въ свою комнату, такъ какъ я хочу посмотрѣть также и твой туалетъ, такъ какъ ты сегодня также покажешься въ общество.

— Простите меня, мадамъ Гурданъ…

— „Тетушка“, а не мадамъ Гурданѣкакъ часто должна я тебѣ это повторять.

— Простите меня, тетушка, но я такъ мало умѣю вести себя-въ обществѣ, что я боюсь. Я лучше не покажусь.

— Ты должна дѣлать то, что я тебѣ приказываю, никто не требуетъ отъ тебя, чтобы ты вела себя какъ какая нибудь принцесса. Ты должна только стараться нравиться мущинамъ и смотрѣть весело. Впрочемъ Элли дастъ тебѣ нужныя наставленія.

— О, мадамъ Гурданъ… начала Зельма.

— Тетушка, моя дорогая, перебила ее Гурданъ.

— Я положительно не въ такомъ настроеніи, чтобы явиться въ веселое общество.

— Ужъ и ты не скажешь ли, что боишься, мнѣ кажется, что въ домѣ твоего отца ты должна была привыкнуть вести себя въ обществѣ.

— Да, конечно, у насъ часто собиралось большое общество, но тамъ были мои родители, тамъ у меня не было на сердцѣ тяжелаго горя, какъ теперь, тогда я могла быть въ веселомъ настроеніи, но не теперь.

— Это придетъ, моя прелесть, я не могу дольше держать тебя какъ монахиню, не представляя моимъ гостямъ. Я надѣюсь, что ты не будешь неблагодарна и не огорчишь меня противорѣчіемъ. Теперь я уйду и пришлю къ вамъ Элли, чтобъ она помогла вамъ обѣимъ одѣться.

Подойдя къ двери, она еще разъ обернулась.

— Я вамъ совѣтую не противиться моему желанію, такъ какъ я имѣю средство заставить неблагодарную покориться; но мнѣ будетъ очень жаль, если придется употребить это средство противъ васъ, но я должна васъ предупредить, что въ случаѣ необходимости я бываю безжалостна. До свиданья, вечеромъ въ залѣ!

Совершенно противуположно съ рѣзкими словами, сказанными ею, Гурданъ на прощанье послала дѣвушкамъ воздушный поцѣлуй и вышла изъ комнаты.

Послѣ ухода Гурданъ, обѣ дѣвушки нѣсколько мгновеній молча смотрѣли другъ на друга.

— Что это значитъ? спросила наконецъ Зельма. Ея слова и поступки мнѣ одинаково подозрительны.

— Я тоже ничего не понимаю, отвѣчала Нетти, я поняла только одно, что въ случаѣ непослушанія меня отправятъ къ вотчиму.

— Боже мой, это ужасно! Я слышала отъ него — отъ того ужаснаго человѣка, о которомъ я тебѣ разсказывала….

— Который тебя обманулъ?.

— Тотъ самый… что въ Парижѣ существуютъ дома, въ которые заманиваютъ безпомощныхъ дѣвушекъ, чтобы торговать ими. Что, если домъ мадамъ Гурданъ одинъ изъ такихъ домовъ?

— Это ужасно, Зельма, если только это такъ!

— Если это такъ, сказала Зельма, то я скорѣе умру…

— И я съ тобою… Нѣтъ, Зельма, продолжала она спустя нѣсколько времени, я не могу этому повѣрить, другія дѣвушки уже сказали бы намъ это. Мы, можетъ быть, несправедливы къ нашей благодѣтельницѣ.

— Можетъ быть, я желаю такъ думать, во всякомъ случаѣ сегодня мы это узнаемъ. Если же я убѣжусь въ этомъ, то я исполню свое рѣшеніе.

— И я также.

Послѣ этого они обнялись и залились горькими слезами.

XXII.
Неожиданная союзница.

Выйдя отъ дѣвушекъ, мадамъ Гурданъ пошла по коридору къ той двери, у которой стоялъ на сторожѣ ливрейный лакей, который отворилъ ей дверь съ низкимъ поклономъ и потомъ захлопнулъ вслѣдъ за нею.

Эта дверь раздѣляла коридоръ на двѣ части.

Нетти совершенно вѣрно угадала, что другая часть дома имѣла совсѣмъ другую физіономію. Тамъ бывали собранія, о которыхъ говорила мадамъ Гурданъ, тамъ же жили уже представленныя въ общество дѣвушки, а въ другой части дома только новыя, еще не представленныя обществу.

Гурданъ поднялась по лѣстницѣ и открыла тамъ дверь въ большую комнату, воздухъ которой былъ пропитанъ духами.

Это была комната Элли.

Сама Элли была занята укладываньемъ большаго сундука.

Услышавъ стукъ отворяющейся двери, она взглянула черезъ плечо и, узнавъ вошедшую, стала продолжать свое занятіе, не обращая на нее никакого вниманія.

— Что ты такое дѣлаешь, Элли? спросила мадамъ Гурданъ.

— Вы видите — укладываюсь, коротко отвѣчала Элли, не оборачиваясь.

— А для чего, позвольте узнать?

— Я думаю, что вы сами должны знать для чего, если же нѣтъ, то я вамъ скажу, я хочу уйти; мой другъ и женихъ Жанъ Дюпонъ не хочетъ, чтобы я дольше оставалась здѣсь. Онъ больше не нуждается въ моей помощи, и у него скоро у самаго будутъ деньги въ изобиліи, къ тому же мой контрактъ кончился.

— Какъ ты можешь такъ говорить, нѣжно сказала тетушка Гурданъ. Ты огорчаешь меня, Элли, ты знаешь, что я тебя люблю, точно родную.

— Точно бѣдную родственницу, какъ и другихъ, ха, ха, ха! отвѣчала съ ироническимъ смѣхомъ Элли. Комедія, которую вы играли, пришла къ концу: я требую моего освобожденія и назначенной мнѣ суммы.

— Элли, дорогая моя, ты незамѣнима у меня въ домѣ.

— Я это знаю, но я думаю, что этимъ я вполнѣ заслужила обѣщанную награду.

— Да, я не стану этого отвергать. Я удвою обѣщанную сумму, если ты останешься еще на годъ. Ты еще молода, очень хороша, и у тебя нѣтъ недостатка въ поклонникахъ.

— Но кто поручится, что черезъ годъ Жанъ попрежнему будетъ любить меня? Нѣтъ, Я ухожу — это рѣшено!

— Уходишь? А если я тебя не отпущу?

— Не отпустите? отвѣчала Элли, повернувшись къ теткѣ Гурданъ. Вы хотите не отпустить меня? Вы осмѣливаетесь говорить это?

— Да, осмѣливаюсь, если ты непремѣнно хочешь оставить мой домъ, отвѣчала Гурданъ рѣшительнымъ тономъ; я думаю, что ты могла узнать меня, я н§ оказываю снисхожденія дерзкимъ дѣвчонкамъ. Я знаю, что могу сдѣлать и что нѣтъ. Я не испорчу своей славы черезъ какую нибудь дѣвчонку.

— Ну, если я не могу оставить вашъ домъ съ вашего согласія, то я обойдусь и безъ него, объявила Элли.

— Хорошо, но сундукъ останется здѣсь, и трехъ тысячъ франковъ ты также не получишь. Я отдамъ въ твое распоряженіе лохмотья, въ которыхъ ты сюда пришла, отправляйся въ нихъ къ твоему возлюбленному и мы посмотримъ какое ты тогда произведешь на него впечатлѣніе.

Элли прикусила губы, и покраснѣла отъ гнѣва.

Она дѣйствительно знала Гурданъ и была увѣрена, что та способна исполнить свою угрозу.

— Но это еще не все, продолжала Гурданъ, за одежду, квартиру и пищу ты остаешься моей должницей — понимаешь? Если Жанъ Дюпонъ дѣйствительно такъ глупъ, что женится на подобной тебѣ дѣвушкѣ, то всего, что онъ получаетъ, не хватитъ на уплату твоего долга. Иванъ обоимъ придется умереть съ голоду.

Сказавъ это, она быстро измѣнила тонъ и, наклонивъ голову на сторону, взяла Элли за руки, говоря самымъ дружелюбнымъ голосомъ.

— Не правда ли, моя милая Элли, ты не оставишь дома старой тетки Гурданъ, пока она сама не скажетъ, что болѣе не противится твоему счастію? Что? Ты все еще сердишься? Для чего эти морщины на лбу, моя прелесть? Для чего этотъ сердитый взглядъ? Не правдали, мы по прежнему друзья?

Элли знала, что силой съ Гурданъ ничего нельзя сдѣлать, поэтому она сказала спокойно.

— Я надѣюсь, что вы не исполните того, что сказали, я даю вамъ время подумать. Если сегодня вечеромъ къ десяти часамъ у меня не будетъ обѣщанныхъ денегъ и завтра утромъ вы не отпустите меня вмѣстѣ съ вещами, которые лежатъ здѣсь въ сундукѣ, тогда вы меня также узнаете, какъ я васъ знаю.

— Но, Элли…

— Это мое послѣднее слово, рѣшитесь къ вечеру, чтобы я до десяти часовъ получила вашъ отвѣтъ. Берегитесь раздражать меня, вы узнаете какова я!

— Я тебя знаю, мое сердце, о, я знаю, я знаю, что эти черные глаза часто сверкаютъ гнѣвомъ и дѣлаю первый шагъ къ примиренію, обѣщая тебѣ удвоить обѣщанную награду и снова дѣлая тебѣ честь моимъ довѣріемъ.

— Вашимъ довѣріемъ? отвѣчала насмѣшливо Элли. Что же вы такое мнѣ довѣряете?

— Двухъ дѣвушекъ изъ другой половины, которыя еще не представлены моимъ посѣтителямъ. Элли, радость моя, ты пойдешь къ нимъ, ты поможешь имъ одѣться и посмотришь все ли въ порядкѣ…. Ты надѣнь на блондинку бѣлые цвѣты, на брюнетку хоть красныя, впрочемъ, ты сама знаешь, я вполнѣ полагаюсь на твой вкусъ…. кромѣ того, ты должна ихъ немного научить…

— И такъ, это правда?

— Конечно! Я уже сдѣлала имъ нѣкоторые намеки, что же забыла, то ты добавишь, впрочемъ, я не хочу объяснять имъ все вполнѣ. Пусть онѣ только придутъ, а остальное сдѣлается само собою. Ты только дай имъ наставленія относительно ихъ поведенія, особенно Зельмѣ, я увѣрена что она особенно понравится князю Гросову. А онъ каждый годъ оставляетъ у меня въ домѣ не менѣе двадцати тысячъ франковъ, не считая того, что я получаю отъ его друзей, которыхъ онъ приводитъ вмѣстѣ съ собою.

— Хорошо, я пойду къ нимъ, но не забывайте, что я вамъ сказала. Вамъ остается время до вечера, до десяти часовъ ни минуты больше.

— Элли, моя милая….

— Я не ваша милая; я не хочу слушатъ отъ васъ… Ни слова болѣе! Оставьте меня теперь одну! Я пойду къ дѣвушкамъ сейчасъ же, какъ уложу всѣ вещи и запру сундукъ.

— Боже мой, какъ ты на меня смотришь! Еслибы я не знала, что я твоя милая тетка Гурданъ, то право я бы испугалась.

— Моя милая тетка Гурданъ? Вы все свое! Я бы глаза вамъ выцарапала, еслибъ вы сдѣлали со мною тоже, что дѣлаете съ^другими.

— Элли, я надѣюсь, что вечеромъ ты будешь въ лучшемъ расположеніи духа. Прощай, моя прелесть.

Уходя, она только послала Элли воздушный поцѣлуй, такъ какъ та бросилась къ двери, точно желая вышвырнуть за нее свою милую тетку.

Послѣ ухода Гурданъ, Элли скоро окончила укладыванье, заперла сундукъ и пошла на другую половину дома, въ которой жили Зельма и Нетти.

Въ коридорѣ она встрѣтила Марго.

— Зельма у себя въ комнатѣ, спросила Элли мулатку.

Марго бросила на спрашивавшую злой взглядъ и сказала коротко: Обѣ тамъ!

— Еще одно слово, Марго, продолжала Элли, когда мулатка хотѣла идти дальше.

Марго остановилась, и пристально устремила на нее свой проницательной и злой взглядъ.

— Онѣ должны быть сегодня представлены, продолжала молодая дѣвушка.

— Я знаю, былъ сердитый отвѣтъ. Мнѣ жаль бѣдняжекъ.

— Я давно замѣтила, Марго, что вы жалѣете ихъ…. Очень легко можетъ быть, что дѣло для нихъ еще не такъ дурно, какъ вы думаете, это зависитъ отъ того, сдѣлаете-ли вы мнѣ одно одолженіе.

— Одолженіе, чтобы вы ихъ не представляли? и злое выраженіе ея взгляда измѣнилось въ удивленно-вопросительное.

— Можете-ли вы, продолжала Элли оставить не запертой дверь въ садъ и садовую калитку?

— А! сказала Марго и радость блеснула у нея на лицѣ. Вы знаете, Элли, что я недолжна этого дѣлать, старуха взбѣсится; но если вы говорите, что это для тѣхъ бѣдняжекъ….

— Можетъ быть! Можетъ быть! Я не говорю на вѣрно, Марго, но очень, очень возможно….

— О, Элли, сдѣлайте это, если можете, сдѣлайте это! Я не буду бояться старухи; двери будутъ отперты.

— Хорошо, Марго, мы понимаемъ другъ друга.

Сказавъ это, Элли дружески кивнула головою Марго, на что Марго отвѣчала такой веселой улыбкой, какой никто давно не видалъ на ея лицѣ.

Элли нашла обѣихъ дѣвушекъ, вмѣстѣ плачущихъ горькими слезами.

Элли не безъ состраданія взглянула на нихъ.

— Старуха посылаетъ меня, сказала она, чтобы я помогла вамъ одѣться, угодно вамъ?

— Ахъ, Элли, сказала Зельма, не сердитесь на насъ, если прежде чѣмъ повиноваться, мы предложимъ вамъ одинъ вопросъ. Мы обѣ боимся и не желаемъ показываться въ обществѣ.

— Вы должны идти, иначе нельзя; вы страшно разсердите старуху отказомъ, но она все-таки принудитъ васъ къ послушанію, она не любитъ церемонныхъ!

— Что это за общество, которому насъ представятъ? спросила Зельма. Прошу васъ, Элли, скажите намъ это откровенно. Если это то, чего мы опасаемся, то мы рѣшились не повиноваться приказанію мадамъ Гурданъ, а лучше умереть.

— Лучше умереть, это легко сказать. Ну, вы можете не безпокоиться, съ вами ничего дурнаго не будетъ. Это общество состоитъ изъ нѣсколькихъ мущинъ, желающихъ съ вами познакомиться, вотъ и все. Объ васъ говорили. Вы знаете, что у старухи здѣсь много дѣвушекъ, которыхъ она всѣхъ выдаетъ за бѣдныхъ родственницъ, и которыми тотъ или другой изъ мущинъ интересуется; между ними есть одинъ, который желаетъ съ вами познакомиться, Зельма.

— Сжальтесь надъ нами. Элли, заклинаю васъ, скажите, не принадлежитъ-ли этотъ домъ къ тѣмъ, въ которыхъ царствуетъ порокъ?

— Какъ вы можете предлагать такіе дѣтскіе вопросы, Зельма? Вы сами все увидите. Я не могу сказать вамъ ничего болѣе, кромѣ того, что я уже сказала, я могу только прибавить, что вы можете на меня положиться. Я лучше, чѣмъ вы думаете, скоро вы въ этомъ убѣдитесь. Старуха разсердила меня. Я хочу съиграть съ ней штуку. Вамъ нечего плакать, другія тоже плакали, а потомъ сдѣлались самыми веселыми. Боже мой, еслибъ старуха увидала, что вы плачете, то она-бы вышла изъ себя, такъ какъ стала-бы бояться, что вы съ красными отъ слезъ глазами не будете такъ хороши, какъ всегда…. Кромѣ того, намъ нельзя терять времени, теперь уже восемь часовъ. Отъ девяти до десяти должны явиться наши гости, и тогда вамъ надо будетъ быть въ залѣ.

— Вы не хотите сказать намъ правду, прошептала Нетти, вы что-то скрываете отъ насъ.

Очень можетъ быть, что я нѣчто и скрываю, но я повторяю вамъ, что вы можете на меня положиться и вѣрить мнѣ. Полноте. Не плачьте, все будетъ къ лучшему. Сдѣлайте спокойное и, если можете, то даже веселое лице, а все остальное предоставьте мнѣ.

Ея слова звучали такъ искренно, взглядъ былъ такъ сострадателенъ, а обращеніе такъ дружественно, что обѣ дѣвушки въ самомъ-дѣлѣ стали надѣяться и забыли всякій страхъ.

Слова Элли звучали такой непріязнью къ мадамъ Гурданъ, что Нетти и Зельма убѣждались все болѣе и болѣе, что Элли расположена къ нимъ.

Костюмы, приготовленные для молодыхъ дѣвушекъ, были не роскошны, но сдѣланы хорошо и со вкусомъ.

Парижанки замѣчательны тѣмъ, что онѣ не столько выдаются богатствомъ наряда, сколько умѣньемъ одѣться.

Парижская гризетка, гуляющая по бульвару, очень часто имѣетъ всего одно платье, но выглядитъ всегда красиво одѣтою, только благодаря тому умѣнью и той граціи, съ которыми она носитъ всякое платье.

Хотя сначала обѣ дѣвушки выказали отвращеніе надѣть эти нарядныя платья, но, одѣвшись, онѣ почувствовали удовольствіе.

Въ женской природѣ лежитъ любовь къ нарядамъ, которая выкажется всегда, какъ-бы ни было печально настроеніе духа женщины.

Молодая дѣвушка считаетъ своимъ долгомъ — быть хорошенькой и нельзя упрекать молодую дѣвушку, что она также тщательно одѣвается на похороны матери, какъ и на балъ.

Это относится до всѣхъ народовъ, но особенно до француженокъ и между ними до парижанокъ.

Поэтому нечего удивляться, что Зельма и Нетти мало по малу забыли свое горе, по мѣрѣ того какъ ихъ костюмы принимали все болѣе и болѣе красивый видъ подъ искусными руками Элли.

Наконецъ онѣ были одѣты и когда послѣ этого взглянули въ трюмо, то обѣ невольно улыбнулись своему изображенію.

XXIII.
Представленіе.

Передняя половина большаго дома, въ которомъ жила мадамъ Гурданъ со своими племянницами, заключала въ себѣ множество маленькихъ комнатъ, сообщавшихся съ залой, во всемъ похожей на сотню залъ въ ресторанахъ, находящихся на бульварахъ и элегантныхъ улицахъ города, только прислуга состояла здѣсь изъ молодыхъ дѣвушекъ. Рядомъ съ этой залой была зала для танцевъ, за которой было еще много маленькихъ комнатъ, въ которыхъ играли въ карты.

Въ верхнихъ этажахъ были небольшія отдѣльныя комнаты для ужина въ небольшомъ обществѣ и комнаты жившихъ въ домѣ дѣвушекъ.

Довольно большое число мущинъ, принадлежавшихъ очевидно къ богатому классу общества, сидѣло въ первой залѣ болтая и шутя съ дѣвушками, прислуживавшими имъ.

Между этими мущинами мы встрѣтимъ множество знакомыхъ.

Прежде всего тутъ былъ князь Гросовъ, потомъ Бенуа, Ферре и кромѣ того многіе изъ тѣхъ, которыхъ мы видѣли въ ресторанѣ Бурдонъ; за другимъ столомъ сидѣло много офицеровъ національной гвардіи и многіе другіе.

За буфетомъ, на бархатномъ креслѣ, сидѣла мадамъ Гурданъ и смотрѣла на гостей. Изъ сосѣдней комнаты слышны были звуки рояля и веселые мужскіе и женскіе голоса, но временамъ также слышалось пѣніе.

Но сидѣвшіе въ залѣ не торопились присоеди ниться къ этому веселому обществу, видно было, что все это они видѣли ежедневно. Тогда мадамъ Гурданъ встала и подошла къ столу, за которымъ сидѣлъ князь Гросовъ, разговаривавшій съ виконтомъ Дюпортомъ. Обмѣнявшись быстрымъ взглядомъ съ виконтомъ, старуха сѣла рядомъ съ ними.

— Развѣ вы не пойдете сегодня въ танцовальную залу, господа? спросила она.

— О, тамъ очень скучно, отвѣчалъ Гросовъ, человѣкъ лѣтъ около пятидесяти, лице котораго представляло не французскій типъ, но манеры вполнѣ напоминали француза: онъ такъ долго жилъ во Франціи, что превратился въ совершеннаго француза.

Одно время онъ возбуждалъ въ Парижѣ всеобщій интересъ и участіе, будучи изгнанъ изъ своей родины. Какъ человѣкъ знатнаго происхожденія, онъ былъ принятъ въ самые аристократическіе дома, а какъ человѣкъ богатый онъ представлялъ обильную поживу для мошенниковъ всякаго рода.

— Благодарю, мы сегодня лучше поиграемъ сказалъ Бенуа, сидѣвшій съ нѣсколькими товарищами за сосѣднимъ столомъ.

— Я отказываюсь на сегодня отъ общества вашихъ сиренъ, сказалъ Гросовъ, обращаясь къ мадамъ Гурданъ. Неправда ли, виконтъ, вы тоже за игру?

— Я никогда не противъ игры, отвѣчалъ послѣдній, но мы еще немного подождемъ, мнѣ кажется, что наше общество еще не все собралось.

— Конечно, сказалъ Бенуа, недостаетъ еще СенъКруа, который долженъ дать мнѣ отыграться въ пикетъ. Я еще не забылъ двадцать тысячь франковъ, которые онъ у меня на дняхъ выигралъ. Онъ обѣщался дать мнѣ сегодня вечеромъ случай отыграться.

— Значитъ онъ также придетъ? спросилъ Дюпортъ равнодушнымъ тономъ.

— Конечно, онъ долженъ придти.

— Не посвятить ли намъ теперь часикъ дамамъ? сказалъ Дюпортъ, я со своей стороны не прочь отъ этого.

— О, сказалъ Гросовъ, видимо скучавшій. Все однѣ и тѣ же; мадамъ Гурданъ, если вы хотите чтобы я остался вашимъ гостемъ, то должны сдѣлать побольше разнообразія.

— Мнѣ кажется, ваша свѣтлость, что въ этомъ нѣтъ недостатка.

— Старое вино и молодыя дѣвушки — вотъ, что я люблю. Первое у васъ отлично, но вторыя…

— Если вашей свѣтлости, будетъ угодно побезпокоить себя, сказала мадамъ Гурданъ такъ тихо, что ее слышали только Гросовъ и Дюпортъ, у меня есть новинка.

— Ахъ, я знаю, вы говорите про Фанни… Да, конечно, за нее молодость и невинность, но она неловка, неграціозна… Нѣтъ, она мнѣ не нравиться.

— Я говорю не про нее; я ее взяла только изъ крайности. Вы правы — въ ней нѣтъ изящества, она годится только для людей съ грубыми вкусами. Но для васъ я нашла настоящую рѣдкость, которая появится сегодня въ первый разъ. Я васъ увѣряю, ваша свѣтлость, что она прелесть…

— Я не совсѣмъ вамъ вѣрю; вы меня уже одинъ разъ надули.

— Теперь вамъ стоитъ только взглянуть.

— Отчего же не взглянуть, сказалъ Дюпортъ. Пройдемтесь и вглянемте, обманула насъ на этотъ разъ Гурданъ или нѣтъ?

— Пожалуй! Все равно здѣсь скучно до смерти. Пойдемте Дюпортъ! Они взяли другъ друга подъ руки. Мадамъ Гурданъ пошла впередъ. Вслѣдъ за нею они вошли въ бальную заду.

Зала была ярка освѣщена висѣвшими на потолкѣ хрустальными люстрами. На стѣнахъ висѣли картины миѳологическаго содержанія. Повсюду стояли статуи и группы.

По стѣнамъ были расположены маленькія ниши, слабо освѣщенныя матовыми лампами.

Въ концѣ залы было небольшое возвышеніе, на которомъ было устроено нѣчто въ родѣ зимняго сада, по срединѣ котораго билъ фонтанъ. И среди этого роскошнаго зала прохаживалось около двадцати хорошенькихъ дѣвушекъ.

Для человѣка., который вошелъ бы сюда въ первый разъ, все это должно было показаться прелестнымъ и очаровательнымъ.

На князя и его спутника все окружающее не произвело ни малѣйшаго впечатлѣнія.

Они равнодушно прошли по залѣ. Только мелькомъ бросалъ князь на право и на лѣво взгляды на прогуливающихся дѣвушекъ.

Во всей залѣ было только трое или четверо мущинъ, сидѣвшихъ со своими собесѣдницами въ нишахъ, такъ что ихъ было едва видно.

Нѣкоторыя изъ дамъ старались привлечь на себя вниманіе вошедшихъ улыбками и любезными поклонами, но князь или совсѣмъ не обращалъ на нихъ вниманія или же отвѣчалъ очень холодными поклонами, а когда одна изъ дѣвушекъ предложила ему выпить съ ней стаканъ вина, то онъ угрюмо отказался и взглянулъ на мадамъ Гурданъ, сидѣвшую рядомъ съ нимъ.

— Еще минуту потерпите, сказала она, какъ бы въ отвѣтъ на его вопросительный взглядъ.

Они подошли къ двери противуположной той, въ которую вошли, въ эту минуту портьера ея поднялась и они услышали голосъ, говорившій.

— Входите же, здѣсь вы найдете избранное общество.

Въ ту же минуту раздалось восклицаніе:

— Ахъ! Какъ она хороша! Какъ восхитительна! Это восклицаніе было сдѣлано княземъ Тросовымъ. Увидя дѣвушекъ, вошедшихъ въ сопровожденіи Элли, князь остановился въ восхищеніи.

Вошедшія дѣвушки не замѣтили князя и его спутника.

Великолѣпіе и очаровательное убранство мѣста, привлекли все ихъ вниманіе.

Отъ удивленія онѣ остановились неподвижно и начали оглядывать залу.

Наконецъ взглядъ Зельмы упалъ на князя, который стоялъ недалеко отъ нея вмѣстѣ съ Дюпортомъ и мадамъ Гурданъ.

Слегка покраснѣвъ, она отвѣчала на поклонъ князя граціознымъ наклоненіемъ головы.

— Извините, прошептала Зельма, что я не замѣтила васъ сразу, я была такъ удивлена…

— Нечего извиняться, дитя мое, перебила ее тетка Гурданъ. Затѣмъ она продолжала, обращаясь къ князю: Позвольте, ваша свѣтлость, представить мнѣ вамъ мою молодую подругу 3ельму и также Нетти, это одна моя бѣдная родственница, которую я взяла къ себѣ недѣлю тому назадъ.

— Не дурна, подумалъ про себя Дюпортъ, малютка еще мала и худа, но это пройдетъ, право, скоро Гурданъ поставитъ свой домъ на великолѣпную ногу. Это будетъ для насъ очень хорошо, когда будутъ такія приманки.

Со своей стороны Гросовъ былъ просто пораженъ красотою Зельмы. Не только одна красота, а также и ея изысканное, чисто женственное обращеніе, произвело на него сильное впечатлѣніе.

На мгновеніе онъ совершенно забылъ мѣсто, гдѣ онъ былъ и общество, въ которомъ Зельма была ему представлена.

Онъ подошелъ къ ней и заговорилъ о своемъ удивленіи и удовольствіи познакомиться съ ней, тономъ, который рѣзко отличался отъ того, которымъ онъ обыкновенно говорилъ съ дамами этого дома.

— Сударыня, сказалъ онъ наконецъ, я надѣюсь еще въ теченіи вечера доказать вамъ, какое вы произвели на меня впечатлѣніе. Могу я надѣяться ужинать съ вами? Я думаю, что мадамъ Гурданъ не будетъ имѣть ничего противъ этого.

— Я, конечно нѣтъ, ваша свѣтлость, отвѣчала мадамъ Гурданъ, восхищенная впечатлѣніемъ, которое Зельма произвела на лучшаго изъ ея гостей.

— Но Элли встала между Зельмой и княземъ, говоря:

— Вы поговорите объ этомъ позже, ваша свѣтлость, позвольте мнѣ сначала познакомить дамъ съ этимъ мѣстомъ. До свиданья. Говоря это, она взяла Зельму подъ руку и повела обѣихъ дѣвушекъ по залѣ.

Прочія дамы смотрѣли на новоприбывшихъ не особенно дружелюбно. Онѣ видѣли въ нихъ двухъ очень опасныхъ соперницъ и нельзя было сказать, чтобы ихъ приняли любезно, еслибы Элли начала ихъ представлять.

Но этого Элли конечно не сдѣлала, и когда кто нибудь изъ мущинъ подходилъ къ Элли, прося быть представленнымъ, она коротко отвѣчала его свѣтлость князь Гросовъ не желаетъ этого. Между тѣмъ князь слѣдилъ за ними глазами и когда онѣ снова подошли къ тому мѣсту гдѣ князь все еще стоялъ съ Дюпортомъ и Гурданъ, то онъ снова хотѣлъ приблизиться къ нимъ.

Но Элли снова не допустила этого, сказавъ ему:

— Вѣроятно ваша свѣтлость передъ ужиномъ думаетъ немного поиграть въ карты. Въ вашемъ собственномъ интересѣ я не совѣтую вамъ увлекаться до ужина разговоромъ съ моими подругами, а раньше полуночи не ужинаютъ, и такъ, до свиданія!

Затѣмъ сна пошла со своими спутницами въ сосѣднія комнаты, какъ бы для того, чтобы показать ихъ.

— И такъ моя Зельма нравится вамъ? спросила мадамъ Гурданъ.

— Она дѣйствительно очаровательна, сказалъ Гросовъ, я плачу сколько вамъ угодно.

— Я очень рада, что ваше расположеніе духа измѣнилось, также какъ должно измѣниться мнѣніе, что у меня не бываетъ ничего новаго. Я очень рада, что наконецъ угодила вамъ… конечно дѣвушка стоитъ мнѣ самой очень дорого.

— Я не торгуюсь; позаботьтесь, чтобы мы вмѣстѣ ужинали.

— Будетъ сдѣлано, въ одиннадцать часовъ, въ зеленой комнатѣ, если вамъ угодно.

Въ эту минуту къ Дюпорту подошла одна изъ служанокъ и подала письмо.

Дюпортъ развернулъ его, быстро прочелъ и сказалъ принесшей.

— Скажите швейцару, который это вамъ передалъ, что я сейчасъ приду… Ваша свѣтлость, продолжалъ онъ обращаясь къ князю, я сейчасъ получилъ извѣстіе, что одинъ мой другъ желаетъ со мною говорить. Онъ не хочетъ войти, можетъ быть потому, что боится соблазна. Вы знаете, что есть такіе добродѣтельные. Но я хочу сдѣлать ему удовольствіе и отправлюсь въ то мѣсто, гдѣ онъ будетъ ждать меня. Я надѣюсь, что вы не разсердитесь на меня за это.

— Но вы уйдете не на долго? спросилъ Гросовъ, не забывайте, что мы условились вмѣстѣ играть.

— Не безпокойтесь я очень скоро вернусь.

Послѣ этого онъ вышелъ.

Гросовъ и мадамъ Гурданъ ушли въ сосѣднюю комнату, чтобы тамъ условиться въ цѣнѣ.

XXIV
Месть Элли.

Подъѣздъ дома мадамъ Гурданъ былъ ярко освѣщенъ.

Было холодно и туманно.

На подъѣздѣ сидѣлъ нищій, вѣтеръ игралъ и развѣвалъ его жидкіе, сѣдые волосы, шапку онъ держалъ въ рукахъ.

Онъ ничего не говорилъ, но только устремлялъ на каждаго проходящаго умоляющій взглядъ, говорившій лучше всякихъ словъ.

Прошло уже нѣсколько часовъ какъ онъ тутъ сидѣлъ, когда къ нему подошелъ человѣкъ въ длиннополомъ сюртукѣ.

Нищій протянулъ къ нему свою шляпу.

Но взглянувъ ему въ лице, онъ поспѣшно отдернулъ шляпу; умоляющая мина исчезла, уступивъ мѣсто громкому смѣху.

— Вы видите, я на своемъ посту, Левинъ, сказалъ онъ.

— Ну что, Дюшень, онъ тамъ?

— Онъ, нѣтъ, но его другъ, тамъ. Будетъ игра, такъ какъ я вижу всѣхъ старыхъ знакомыхъ, бывавшихъ въ томъ домѣ въ Пасси, о которомъ я вамъ говорилъ.

— А онъ придетъ?

— Этого я вамъ не могу сказать; но онъ уже былъ здѣсь.

— И ушелъ?

— Да и нѣтъ! Онъ передалъ швейцару письмо и поспѣшно ушелъ. Я пошелъ за нимъ и увидѣлъ, что онъ вошелъ въ маленькій подъѣздъ… вы знаете съ другой стороны дома… и вошелъ подъ его неосвѣщенный навѣсъ. Немного спустя изъ дома вышелъ Дюпортъ и тоже пошелъ къ этому подъѣзду. У нихъ безъ сомнѣнія какое нибудь совѣщаніе.

— Но какую причину могутъ они имѣть назначать свиданіе на холодѣ и туманѣ, когда они могли бы сдѣлать это здѣсь въ домѣ за стаканомъ вина?

— Можетъ быть, игроки могли заподозрить это таинственное совѣщаніе… Если вы хотите, то можете очень легко подслушать ихъ разговоръ.

— Хорошо, Дюшень, вы получите обѣщанную плату.

Левинъ оставилъ нищаго и въ свою очередь пошелъ къ маленькому подъѣзду….

Между тѣмъ Элли посадила своихъ спутницъ въ самую дальнюю комнату и попросила ихъ подождать ее тутъ, пока она переговоритъ съ мадамъ Гурданъ.

Она нашла мадамъ Гурданъ въ великолѣпномъ расположеніи духа.

Ея разговоръ съ княземъ Тросовымъ кончился къ полному ея удовольствію. Она имѣла въ виду получить вечеромъ большую сумму и хотѣла уже вернуться въ буфетъ, какъ вдругъ ей на встрѣчу вошла Элли.

— Десять часовъ, сказала она войдя, рѣшились вы на что нибудь?

— Я прошу тебя, сказала мадамъ Гурданъ, впередъ не обращаться ко мнѣ съ такими глупостями. Я тебя отпущу когда захочу и ты должна будешь цѣловать мнѣ руки, если я дамъ тебѣ что либо по доброй волѣ.

— А, вскричала Элли, вотъ вы теперь со мною какъ говорите? Вы, кажется, забыли какія я вамъ до-сихъ поръ оказывала услуги?

— За это ты у меня жила. Ни слова болѣе! Я ничего не хочу слышать!

— Такъ, такъ, я, какъ кажется, болѣе не нужна?

— Да, упрямица, ты больше не нужна, дѣвушки здѣсь и его свѣтлость дѣлаетъ одной изъ нихъ честь ужинать сегодня, значитъ дѣло обдѣлано.

— Хорошо, я сдѣлала свое и во мнѣ больше не нуждаются! Это такъ должно было случиться. Но, я вамъ говорила, что я не изъ тѣхъ, которые безнаказанно позволяютъ дѣлать съ собой что угодно! Вы увидите!..

— Молчать, дерзкая! Иди, отправь Нетти въ ея комнату, на сегодня она не нужна, впрочемъ, если хочетъ, то можетъ потомъ придти въ танцовальную залу. Но другая должна ужинать съ княземъ въ зеленой комната! Поняла?

— Конечно, милая тетушка! насмѣшливо сказала Элли, дѣлая реверансъ. Я поняла и даже послушаюсь… Конечно, благородная женщина, я передамъ ваше приказаніе. Одну-бѣдную родственницу въ танцовальную залу, другую — въ зеленую комнату. Ха, ха, ха!

Громко смѣясь, она вышла изъ комнаты и пошла къ дожидавшимся ее дѣвушкамъ, тогда какъ мадамъ Гурданъ торжественно направилась въ буфетъ.

— Ну, какъ вамъ здѣсь нравится? спросила Элли возвратившись къ дѣвушкамъ.

— Здѣсь все очень красиво, очаровательно, отвѣчала Зельма. Но все происходящее здѣсь, мнѣ кажется крайне подозрительнымъ, я вижу множество молодыхъ женщинъ, которыя не могутъ всѣ быть бѣдными родственницами мадамъ Гурдонъ. Всѣ мущины держатъ себя слишкомъ развязно; какъ я уже сказала, все это крайне подозрительно и хотя съ нами до сихъ поръ не случилось еще ничего непріятнаго и хотя мы ничего не видѣли кромѣ того, что я вамъ уже сказала, что могло бы подтвердить наши опасенія, но мы чувствуемъ себя очень неловко и просимъ васъ, Элли, позволить намъ уйти. Какъ кажется, сегодня приготовляется балъ, а я теперь еще менѣе чѣмъ давича расположена принять участіе въ балѣ.

— А вы, Нетти?

— Ахъ, Боже мой, я ужасно боюсь. Я такъ смущена и къ тому же господинъ, стоявшій рядомъ съ княземъ, такъ глядѣлъ на меня, что вся кровь бросилась мнѣ въ лице. О, прошу васъ, Элли, позвольте намъ вернуться въ наши комнаты или попросите мадамъ Гурданъ, чтобы она сегодня не принуждала насъ принимать участіе въ танцахъ.

— И такъ, вы дѣйствительно ничего не замѣтили? Вы не догадались въ какомъ вы домѣ?

Обѣ дѣвушки со страхомъ взглянули на говорившую.

— Вы въ самомъ позорномъ домѣ. Мадамъ Гурданъ, благородная покровительница и благодѣтельница бѣдныхъ родственницъ, просто содержательница публичнаго дома.

Обѣ дѣвушки вскрикнули.

— Ради Бога, пустите насъ! вскричала Зельма, вскакивая съ мѣста, я хочу вонъ изъ этой комнаты, изъ этого дома, ни минуты больше не останусь я здѣсь, нѣтъ, лучше умереть на улицѣ съ голода, пустите меня!

— Я иду съ тобою! сказала Нетти…. Такъ вотъ куда отдалъ меня мой вотчимъ! вскричала она зарыдавъ.

Нѣсколько мгновеній Элли молча глядѣла на нихъ.

— Вы хотите уйти, глупыя, сказала она. Неужели вы думаете, что это такъ легко сдѣлать? Изъ этого дома не убѣгаютъ, а остаются пока это угодно мадамъ Гурданъ. Вы не первыя, которыя, узнавъ въ какомъ онѣ домѣ, приходите въ ужасъ и хотите умереть. Многія изъ такихъ, теперь преспокойно гуляютъ по залѣ.

— Нетти! вскричала Зельма, пойдемъ, я ни минуты не остаюсь здѣсь.

— Стойте! сказала Элли, не дѣлайте глупостей. Я уже вамъ сказала, что изъ этого дома нельзя убѣжать. Но послушайте, что я вамъ скажу, я вамъ дамъ возможность бѣжать, не потому, чтобы я чувствовала къ вамъ состраданіе, о нѣтъ, я сама себя не жалѣла, будучи въ такомъ-же положеніи какъ вы. Мой возлюбленный былъ бѣднякъ, для того что-бы жениться на мнѣ, онъ нуждался въ деньгахъ. Мадамъ Гурданъ сдѣлала мнѣ блестящія предложенія; я заключила съ ней контрактъ, по которому она должна была заплатить мнѣ черезъ годъ извѣстную сумму. Жанъ Дюпонъ, мой женихъ, не зналъ какую жертву я ему приносила, онъ и до-сихъ поръ не знаетъ этого. Изъ любви къ нему, я сдѣлалась погибшей женщиной, а теперь старуха не хочетъ заплатить мнѣ обѣщанныя деньги за мою-жертву. Я напрасно принесла эту жертву и не буду обладать моимъ Жаномъ! Это требуетъ мщенія! вскричала она съ блистающими отъ гнѣва глазами. Я отомщу, о, она на другихъ потеряетъ въ десятеро болѣе того, что отказалась дать мнѣ! Не состраданіе къ вамъ, но ненависть къ этой женщинѣ заставляетъ меня оказать вамъ помощь, идемте?

Зельма и Нетти были почти испуганы страстностью этой дѣвушки.

Ея глаза блестѣли мрачнымъ огнемъ, но онѣ видѣли, что Элли права. Она одна могла помочь имъ и онѣ послѣдовали за нею.

Элли провела ихъ по коридору въ слабо освѣщенныя сѣни.

Холодный воздухъ охватилъ ихъ.

Внизу, шедшей изъ этихъ сѣней, лѣстницы, онѣ увидѣли открытую дверь.

Вдругъ обѣ дѣвушки вскрикнули.

Изъ темноты отдѣлилась высокая фигура, въ которой съ перваго взгляда было что-то необыкновенное.

— Это ты, Марго? сказала Элли.

— Я, прошептала мулатка, тутъ платья, которыя вы требовали.

— Хорошо, Марго.

— Я не знаю, для чего вамъ нужны эти платья, но вы приказали и я повинуюсь, я сдѣлала такъ, какъ вы приказали.

— Хорошо, хорошо, Марго! отвѣчала Элли. Если мадамъ Гурданъ спроситъ, я ей такъ и скажу…. Ты ходила сегодня черезъ садъ?

— Я ходила за покупками и чтобы пройти ближе, прошла черезъ садъ.

— И все конечно заперто!

— Да! теперь я должна идти; меня могутъ хватиться.

И мулатка исчезла.

Элли въ темнотѣ ощупала дверь.

Она открылась.

Дѣвушки вошли въ маленькую, освѣщенную одной свѣчой, комнату.

— Здѣсь комната Марго, сказала Элли. Тутъ лежатъ принесенныя ею платья, переодѣньтесь скорѣе, а то въ такихъ нарядныхъ костюмахъ какъ ваши, вамъ невозможно выйти на улицу. Но поторопитесь! Старуха не должна насъ хватиться.

— О, благодарю васъ, тысячу разъ благодарю! сказала Зельма, беря Элли за руку.

— Вамъ не за что меня благодарить, отвѣчала угрюмо Элли. Я уже сказала вамъ, что дѣлаю это не для васъ. Но торопитесь, мадамъ Гурданъ не должна насъ хватиться.

— Почему вы спрашивали объ садѣ? спросила Нетти, помогая Зельмѣ снять голубое платье и замѣнить его чернымъ.

— Потому, что вы должны бѣжать черезъ садъ, отвѣчала Элли. Вы выйдете отсюда на дворъ, перейдете его и прямо противъ этой двери будетъ дверь въ садъ, по саду вы пройдете наискось. Въ саду очень грязно, поэтому будьте осторожны, въ концѣ сада вы найдете открытую дверь.

— Но развѣ Марго не сказала, что всѣ двери заперты?

— Да, она это сказала, я это очень хорошо знаю; мулатка также рада вашему бѣгству, какъ и вы сами. Будьте покойны, дверь открыта. Теперь я поскорѣе пойду къ мадамъ Гурданъ. Слѣдуйте моимъ наставленіямъ и бѣгите. Прощайте!

— Еще разъ благодаримъ васъ.

— Я не хочу и не заслуживаю никакой благодарности. Прощайте! Желаю вамъ счастія. Сказавъ это, она ушла.

Нѣсколько мгновеній былъ слышенъ шелестъ ея платья, потомъ все замолкло.

XXV.
Во мракѣ ночи.

Улица „Стѣны“ есть узкій и грязный переулокъ, проходящій между садовыми заборами, дровяными дворами и маленькими домишками, и днемъ по большей части бываетъ наполнена рабочими, идущими съ работы или на работу.

Очень рѣдко можно было вечеромъ встрѣтить въ этой улицѣ прохожаго, и тѣмъ болѣе порядочно одѣтаго.

Но въ описываемый нами вечеръ, человѣкъ, завернутый въ широкій плащъ, и съ надвинутой на глаза шляпой, ходилъ взадъ и впередъ по улицѣ.

Онъ прохаживался такимъ образомъ уже около четверти часа, какъ вдругъ изъ пересѣкающей переулокъ улицы Берже, вышелъ другой мущина, также повидимому принадлежавшій къ богатому классу общества.

Ходившій по переулку, при видѣ вошедшаго, сначала спрятался около садовой калитки сада мадамъ Гурданъ, выходящаго въ эту улицу. Но узнавъ новопришедшаго, онъ вышелъ изъ мрака ему на встрѣчу.

— Это ты, Сенъ Круа? спросилъ пришедшій.

— Я, Дюпортъ, отвѣчалъ тотъ. Мы должны дѣйствовать сегодня за одно, такъ какъ жатва, по всѣмъ вѣроятіямъ, должна быть прибыльна.

— Я тоже думаю.

— Мы конечно работаемъ пополамъ.

— Конечно, отвѣчалъ Дюпортъ.

— Скоро я надѣюсь получить деньги Бошана и его друзей, положенныя къ Дюверне, и эта сумма будетъ, конечно, въ десятеро болѣе того, что мы до сихъ поръ успѣли пріобрѣсти за все время нашей общей работы.

— Конечно мы будемъ работать вмѣстѣ.

— Только, само собою разумѣется, никто не долженъ этого даже и подозрѣвать.

— За кого ты меня принимаешь?

— Я хочу сказать, что никто даже не долженъ подозрѣвать, что мы близко знакомы, такъ какъ малѣйшее подозрѣніе можетъ лишить меня возможности получить деньги, лежащія у Дюверне.

— Понимаю, понимаю! ха, ха, ха! Ты политическій агентъ роялистовъ, конечно, никто не долженъ подозрѣвать, что ты точно также въ дружбѣ съ интернаціоналами и также ихъ агентъ…. Не безпокойся, я не подамъ вида, что знаю тебя сколько нибудь близко.

— Князь Гросовъ тамъ?

— Да и влюбленъ по уши!

— Отлично! въ такомъ положеніи люди гораздо равнодушнѣе къ деньгамъ.

— Что касается этого, то мнѣ кажется, что князь готовъ сегодня пожертвовать всѣмъ своимъ состояніемъ.

— Великолѣпно! Какъ это Гурданъ такъ ухитрилась?

— Да, если я тебѣ все разскажу, то ты очень удивишься; Гурданъ сдѣлала новое пріобрѣтеніе. Мнѣ еще не было случая сказать тебѣ это. Ну, ты ее сегодня вечеромъ увидишь. Но чтобъ ты отъ удивленія не измѣнилъ себѣ, то я скажу тебѣ кто она. Помнишь ты еврейку, которую ты вывезъ изъ Страсбурга?

— Какъ, Зельма, моя бѣжавшая приманка?

— Ну, я думаю, что она теперь тебѣ не нужна.

— Я едва вѣрю своимъ ушамъ… Она, здѣсь, у Гурданъ? Чортъ возьми, да это цѣлый капиталъ, который я потерялъ.

— Не огорчайся этимъ, она не принесла бы у тебя намъ той пользы, какую принесетъ здѣсь…. но тише, я слышу шорохъ!

— Оба стали прислушиваться. Они стояли недалеко отъ садовой калитки и различили въ саду осторожные шаги и тихіе голоса.

— Берегись, говорилъ одинъ голосъ, здѣсь большая лужа!

— Перескочи! говорилъ другой!

— Чортъ возьми! прошепталъ Сенъ-Круа, насъ могли подслушать!

— Не Элли ли пробралась сюда, подслушивать насъ?

— Намъ лучше разойтись, сказалъ Дюпортъ. Иди къ улицѣ Берже, а я пойду въ противуположную сторону. Кромѣ того я вижу тамъ вдали, еще тѣнь… видишь? Это долженъ быть мужчина.

— Хорошо, разойдемся!

— Они отошли довольно далеко отъ двери, когда та отворилась и въ ней показались двѣ женскія закутанныя фигуры.

Одно мгновеніе онѣ остановились въ нерѣшимости куда идти, на право или налѣво.

— Все равно куда ни идти, Нетти, прошепталъ одинъ голосъ, только бы намъ поскорѣе удалиться отъ этого проклятаго дома!

— Говорившая взяла за руку свою спутницу и повернула на лѣво къ улицѣ Берже.

Не успѣли онѣ пройти нѣсколько шаговъ, какъ на встрѣчу имъ подошелъ человѣкъ.

— А, мои красавицы, сказалъ онъ, у васъ вѣрно назначено здѣсь свиданіе?

— При звукѣ этого голоса одна изъ дѣвушекъ громко вскрикнула.

— Это Горжевскій, бѣжимъ, Нетти!

Послѣ этого онѣ поспѣшно бросились бѣжать въ противуположную сторону.

Но Сенъ-Круа бросился за ними и схватилъ за руку ту, которая назвала его по имени.

— Не торопитесь, голубушка, сказалъ онъя долженъ увидать лице той, которая называетъ меня по имени, которымъ я не хочу называться. Дай только взглянуть тебѣ въ лице.

Говоря это, онъ старался поднять вуаль, закрывавшій ей лице.

— Спасайся, спасайся! закричала Нетти, отбѣжавшая уже довольно далеко. О, тутъ еще одинъ!

Это были послѣднія слова, услышанныя ею отъ Нетти, затѣмъ вдали раздался еще крикъ и все стихло.

Въ эту минуту Сенъ-Круа успѣлъ наконецъ приподнять вуаль.

— Ахъ! съ удивленіемъ вскричалъ онъ, это ты Зельма, и выходишь изъ этого дома? Вѣроятно, для того чтобы вернуться ко мнѣ.

— Низачто! Оставь меня! вскричала Зельма, вырываясь отъ него.

— О, ты такъ легко отъ меня не уйдешь! вскричалъ онъ.

Но она между тѣмъ уже отбѣжала на нѣкоторое разстояніе.

— Стой, закричалъ Горжевскій. Дѣвушка, которая знаетъ мое прошлое, не уйдетъ отъ меня.

— Помогите! помогите! кричала Зельма. Напрасно. Онъ уже протянулъ руку, чтобы схватить ее, какъ вдругъ изъ темноты показалась высокая фигура.

Сильная рука схватила шевалье и удержала на мѣстѣ.

— Это кто такое? вскричалъ Сенъ-Круа. Оставьте меня, или я убью васъ.

— Только этого и недостаетъ для довершенія вашихъ преступленій, отвѣчалъ суровый голосъ.

— Дайте мнѣ поймать эту дѣвушку.

— Ни шагу, господинъ Горжевскій! сказалъ державшій его. Я очень радъ что встрѣтилъ васъ. Вы меня не знаете? Не хотите знать?

Говоря это, незнакомецъ поднялъ слегка шляпу.

— Левинъ? вы здѣсь?

— Да, это я, Горжевскій, чтобы избавить отъ васъ мою дочь. Гдѣ Зельма? Что вы съ ней сдѣлали? Что съ ней сталось?

Сенъ-Круа иронически засмѣялся.

— Вы лучше сдѣлаете, Левинъ, если не будете объ этомъ спрашивать. Оставьте меня! Я вамъ скажу это въ другой разъ; дѣвушка, которая тамъ бѣжитъ, не должна отъ меня уйти.

— Вы не пойдете ни за какой дѣвушкой, пока не скажете мнѣ, гдѣ я могу найти мою дочь.

— Ну, если вы непремѣнно хотите это знать, то я совѣтую вамъ поискать ее во всѣхъ веселыхъ домахъ Парижа. Это все, что я могу вамъ сказать. Съ тѣхъ поръ, какъ она убѣжала отъ меня, она поселилась въ одномъ изъ такихъ домовъ.

До сихъ поръ Левинъ крѣпко держалъ Сенъ-Круа, но при послѣднихъ его словахъ онъ поблѣднѣлъ и его руки задрожали.

— Это ложь! сказалъ онъ, моя дочь не могла такъ унизиться. Ложь! ложь!.. Гдѣ мое дитя?

Сенъ-Круа воспользовался впечатлѣніемъ, которое его слова произвели на еврея, чтобы освободиться изъ его рукъ.

— Онъ быстро сдѣлалъ шагъ назадъ и вынулъ револьверъ.

— Теперь, Левинъ, мы иначе поговоримъ. Вы хотѣли освободить вашу дочь отъ меня? Хорошо, я бы это сдѣлалъ, но она убѣжала отъ меня, я только сегодня узналъ, что съ нею сталось: она живетъ теперь, какъ я уже сказалъ вамъ, въ одномъ веселомъ заведеніи.

Глубокій стонъ вырвался изъ груди отца, узнавшаго о погибели его дорогаго дитяти.

Нѣсколько мгновеній Левинъ молчалъ, опустивъ голову на грудь, онъ стоялъ совершенно уничтоженный, затѣмъ онъ вдругъ поднялъ злобный взглядъ на СенъКруа.

— Вы, виноваты въ этомъ, сказалъ онъ, вы же мнѣ изаплатите за это.

— Я вамъ дамъ дружескій совѣтъ, Левинъ, отвѣчалъ Сенъ-Круа, не заниматься мною и не произносить даже моего имени, если только вы дорожите вашей жизнью. Въ скоромъ времени въ Парижѣ будетъ такая же работа гильотинѣ какъ во время первой революціи и повѣрьте, что всѣ агитирующія противъ свободы попадутъ подъ нее. Неужели вы думаете, что пощадятъ того, кто старается спасти деньги роялистовъ? Это будетъ съ вами и вашими довѣрителями, если только вы скажете хоть слово изъ того, что я нехочу, чтобы было сказано.

Левинъ испугался.

И такъ, этотъ человѣкъ зналъ, какую услугу онъ, Левинъ, хотѣлъ оказать графу Бошанъ, и его друзьямъ.

— Что мнѣ за дѣло до жизни, когда я потерялъ все, что меня къ ней привязывало, сказалъ Левинъ. Я хочу умереть честнымъ человѣкомъ, а не мошенникомъ.

— Вы должны молчать, Левинъ, или, клянусь вамъ, ваши друзья погибнутъ.

— Я никогда не сдѣлаю ничего въ угоду негодяю.

— Въ такомъ случаѣ я хочу сдѣлать вамъ одно предложеніе. Я не стану доносить на васъ, я не скажу, когда поднимется знамя свободы, что вы были агентомъ противниковъ этой свободы. Я буду вашимъ другомъ, даже болѣе — я помогу вамъ найти вашу дочь: я могу найти ее легче чѣмъ вы, такъ какъ мнѣ удобнѣе ходить въ тѣ дома, въ одномъ изъ которыхъ она теперь находится, чѣмъ вамъ. Я увѣряю васъ, что сдѣлаю все, чтобы найти ее и скажу объ этомъ вамъ.

Глубокій вздохъ вырвался изъ груди Левина.

— О, еслибы я нашелъ ее! сказалъ онъ, и еслибы она была самой погибшей женщиной, то моя любовь снова очистила бы ее; я знаю, — ея сердце не можетъ быть вполнѣ испорченнымъ, это невозможно. Вы обѣщаетесь отыскивать ее? Вы клянетесь мнѣ въ этомъ?

— Клянусь вамъ, что я сдержу свое обѣщаніе, если вы обѣщаетесь не сказывать моего имени и не измѣнить мнѣ передъ тѣми, которые считаютъ меня своимъ другомъ.

— Я долженъ сдѣлаться сообщникомъ мошенника! вздохнулъ Левинъ. О, нѣтъ, этого вы меня не заставите сдѣлать. Я не буду говорить вашего имени, я не скажу, что вы сдѣлали относительно меня, но я не могу не предостеречь противъ васъ моихъ друзей.

— Хорошо, я доволенъ, если вы обѣщаетесь не произносить моего имени. И такъ, договоръ между нами заключенъ, мы другъ друга не знаемъ. Предостерегайте противъ меня если хотите, но берегитесь произносить мое имя. Если же вы не сдержите этаго обѣщанія, то сами будете виноваты, что преградили вашей дочери единственный путь къ спасенію.

— Чтобы спасти дочь, я готовъ заключить дого, воръ съ дьяволомъ. Вы можете быть спокойны, отъ меня вамъ болѣе нечего бояться. За вашу безопасность отвѣчаетъ жизнь моей дочери.

Сказавъ это, онъ повернулся и быстро скрылся во мракѣ.

— Дуракъ! сказалъ Сенъ-Круа, громко смѣясь, еслибы онъ зналъ, что его дочь была отъ него въ двухъ шагахъ, еслибы онъ зналъ, что та, которую я хотѣлъ поймать, была та самая, которую онъ такъ усердно отыскиваетъ… Да, онъ получитъ ее обратно, но только не раньше какъ тогда, когда я буду болѣе не въ состояніи извлечь какую нибудь выгоду изъ ея красоты.

Онъ медленно пошелъ по переулку, вошелъ въ улицу Берже и вошелъ въ домъ мадамъ Гурданъ, гдѣ князь Гросовъ и его друзья уже приходили въ нетерпѣніе.

— Гдѣ это Дюпортъ? сказалъ Гросовъ, онъ обѣщался принять участіе въ игрѣ, никто не держитъ такъ хорошо банкъ какъ онъ. Полчаса тому назадъ его вызвали. Онъ обѣщался сейчасъ-же вернуться, а между тѣмъ его до сихъ поръ нѣтъ.

— Я тоже удивляюсь, что его нѣтъ, отвѣчалъ равнодушнымъ тономъ Сенъ-Круа.

— А, вы будете играть, Сенъ-Круа?

— Я? о, нѣтъ, благодарю! Мнѣ веселѣе въ залѣ.

— О, вы такъ легко не отдѣлаетесь! вскричалъ Бенуа, вы еще должны дать мнѣ отыграться. Развѣ вы забыли, что обѣщали мнѣ это.

— Ахъ, въ самомъ дѣлѣ! Я объ этомъ и забылъ, отвѣчалъ Сенъ-Круа.

— Вы забыли? насмѣшливо возразилъ Бенуа. Неужели двадцать тысячъ такая бездѣлица, что о нихъ нельзя помнить двадцать четыре часа.

— Думайте какъ угодно, Бенуа, отвѣчалъ шевалье, холодно глядя на молодаго человѣка, я къ вашимъ услугамъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ Дюпортъ.

Онъ казался очень взволнованнымъ.

— Эге, сказалъ одинъ изъ собесѣдниковъ, разговоръ кажется васъ порядочно разстроилъ.

— О, разговоръ, который я имѣлъ съ вызвавшемъ меня, продолжался очень недолго, но со мною случилось маленькое приключеніе. Мнѣ попалась на дорогѣ одна хорошенькая блондинка, которую я видѣлъ всего одинъ разъ….

— И ваше приключеніе касается ея?

— Я-бы очень желала, сказала изъ за буфета мадамъ Гурданъ, узнать подробности вашего приключенія; мнѣ кажется, виконтъ, что между дамами моего дома нѣтъ недостатка въ хорошенькихъ.

— Чтобы не портить вашего расположенія духа, почтенная мадамъ Гурданъ, я сегодня не разскажу вамъ моего приключенія, сказалъ смѣясь Дюпортъ. Вы скоро и безъ того о немъ узнаете.

— Мнѣ кажется, виконтъ, сказалъ Гросовъ, что теперь уже пора приняться за игру, неправда ли вы будете держать банкъ?

— Если вамъ угодно… По правдѣ сказать, я думалъ сегодня употребить вечеръ иначе, у мадамъ Гурданъ есть сегодня новый товаръ….

— Сыграемъ небольшую партію! закричали всѣ. Вы можете подержать банкъ часа два.

— Вы будете играть, шевалье? спросилъ Дюпортъ.

— Въ банкѣ я не буду принимать участія, холодно отвѣчалъ Сенъ-Круа, такъ какъ господинъ Бенуа желаетъ отыграться, а въ этомъ я не могу ему отказать. Пойдемте въ игорную комнату.

Человѣкъ двѣнадцать поспѣшно встали. Бенуа поднялся послѣднимъ.

Проходя по залѣ, онъ прошелъ мимо одного человѣка, сидѣвшаго за отдѣльнымъ столомъ, и пристально смотрѣвшаго на проходящихъ.

Взглядъ незнакомца упалъ на Бенуа, который въ свою очередь поднесъ руку ко лбу, какъ-бы стараясь припомнить, гдѣ онъ видѣлъ этого незнакомца, но такъ какъ онъ торопился идти играть, то и прошелъ мимо, не успѣвъ припомнить, кто такой сидѣвшій.

Вдругъ сзади него раздался голосъ: — Господинъ Бенуа, позвольте сказать вамъ нѣсколько словъ.

Онъ обернулся.

Это говорилъ незнакомецъ, сидѣвшій одинъ за столомъ.

— Вы знаете меня? съ удивленіемъ спросилъ Бенуа.

— Меня зовутъ Левинъ.

— Ахъ, я былъ во время маневровъ въ Страсбургѣ вашимъ гостемъ; теперь я припоминаю….

— Это было прежде, теперь я не принимаю у себя никакихъ гостей, но тѣмъ не менѣе, я не пересталъ чувствовать расположенія къ людямъ, съ которыми былъ прежде друженъ. Позвольте васъ предостеречь.

— Противъ чего?

— Не ходите въ игорную комнату. Не ставьте ни одной карты! Не вынимайте изъ кармана ни одного франка для игры.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Я знаю, чтобы недавно получили остатки вашего состоянія. Если вы пожертвуете этотъ остатокъ на игру, то у васъ ничего не останется.

— Что вамъ за дѣло до этого? вскричалъ Бенуа. Съ какой стати указываете вы мнѣ какъ я долженъ поступать.

Не столько смѣлость Левина давать ему совѣты, сколько сознаніе въ справедливости его словъ раздражило Бенуа.

— Берегитесь игроковъ по профессіи! продолжалъ между тѣмъ Левинъ.

— Я не буду понтировать противъ,Дюпорта, по этому вы можете быть покойны, отвѣчалъ Бенуа. Я только хочу отыграться отъ Сенъ-Круа.

— Я васъ предупреждаю и противъ него.

— Вы оскорбляете одного изъ членовъ нашего кружка. Берегитесь! Всякому другому я не простилъ бы этого. Сказавъ это, онъ повернулся къ Левину спиною и исчезъ за дверью игорной комнаты.

Нѣсколько минутъ спустя игра началась.

Дюпортъ держалъ банкъ и билъ карты съ необыкновеннымъ счастіемъ. Нельзя было сказать, чтобы онъ игралъ нечестно, такъ какъ всякій, кого изумляло его счастіе, пристально наблюдалъ за его руками.

Онъ не подавалъ повода ни къ малѣйшему подозрѣнію.

Если онъ и помогалъ искусствомъ счастью, то по всей вѣроятности былъ чрезвычайно ловокъ.

Кромѣ того его веселость увлекала всѣхъ.

Большія суммы проигрывались съ веселымъ лицемъвъ особенности несчастливо игралъ князь Гросовъ.

Сначала Сенъ-Круа равнодушно смотрѣлъ на игру.

— Чортъ возьми! сказалъ онъ наконецъ, вамъ удивительно не везетъ.

— Это пустяки! отвѣчалъ князь, черезъ часъ, ужиная съ прелестной черноглазой красавицей, я легко забуду эту потерю.

— Если вамъ угодно, шевалье, сказалъ Бенуа, то карты для пикета готовы.

— Какъ вамъ угодно, господинъ Бенуа. Оба сѣли за маленькій столикъ и партія началась.

— По чемъ же мы будемъ играть? спросилъ СенъКруа.

— Какъ обыкновенно, пятьсотъ франковъ партія.

— Хорошо, мнѣ все равно.

Послѣ нѣсколькихъ минутъ молчаливой игры СенъКруа записалъ выигрышъ.

— Выигралъ! сказалъ онъ. Не хотите ли, чтобы скорѣе отыграться, поставьте всю сумму.

— Нѣтъ, оставимъ опять пятьсотъ. Участь второй партіи была такая же.

— Постойте! сказалъ Бенуа, я ставлю десять тысячъ.

— Какъ угодно, отвѣчалъ равнодушно Сенъ-Круа, вынимая изъ кармана деньги и кладя ихъ на столъ.

— Вы слишкомъ горячитесь, Бенуа, сказалъ Піа, стоявшій за его стуломъ. Ваше волненіе даетъ вашему противнику преимущество.

— Оставьте меня, Піа! Я знаю, что я долженъ дѣлать. Не учите меня! Во время игры всякое противорѣчіе раздражаетъ. Угодно вамъ ходить, шевалье?

Сенъ-Круа сходилъ.

Нѣсколько минутъ игра продолжалась молча, пока наконецъ Сенъ-Круа открылъ свои карты.

— Вы видите, Бенуа, я выигралъ.

— Чортъ возьми! опять! вскричалъ Бенуа. Это просто невѣроятно.

Шевалье пристально поглядѣлъ на него.

— Развѣ я заставлялъ васъ играть?

— Извините меня, моя раздражительность увлекла меня.

Потомъ онъ положилъ руку на деньги, которыя Сенъ-Круа хотѣлъ взять, говоря.

— Оставьте ихъ! я ставлю все, что у меня есть въ карманѣ. Это мои послѣднія деньги, надѣюсь, что онѣ принесутъ мнѣ счастье.

Губы его побѣлѣли, голосъ звучалъ неровно.

Сенъ-Круа спокойно сдалъ карты. Едва Бенуа открылъ сданныя ему карты, какъ глаза его радостно засверкали.

— Вотъ видите, сказалъ онъ обращаясь къ Піа, на этотъ разъ я выигралъ. И такъ, шевалье, семь картъ и шестнадцать и четырнадцать королей составляетъ девяносто семь и три дамы — ровно сто.

— Извините, сказалъ невозмутимо Сенъ-Круа, семь картъ хороши, но короли и дамы не годятся, такъ какъ у меня четырнадцать тузовъ, и такъ шестнадцать отъ туза и четырнадцать составляютъ девяносто, а вся партія будетъ сто двѣнадцать. Бенуа страшно поблѣднѣлъ. Ни слова не говоря, глядѣлъ онъ на своего партнера.

Сенъ-Круа спокойно открылъ свои карты. Рука его протянулась и взяла лежавшія на столѣ деньги. Вдругъ Бенуа поспѣшно схватилъ его за руку.

— Стойте! вскричалъ онъ. Это плутовство! Какъ могли вы имѣть четырнадцать тузовъ? Я случайно видѣлъ, когда снималъ, что тузъ червей легъ верхней картой? Какимъ образомъ могъ онъ послѣ этого попасть къ вамъ, а не ко мнѣ

— Я приписываю эти слова вашему огорченію отъ проигрыша. Но я долженъ напомнить вамъ, чтобы вы остереглись оскорблять меня.

— Это плутовство! снова вскричалъ Бенуа. Отдайте мнѣ назадъ мои деньги. Это мошенничество, я самъ видѣлъ.

Онъ бросился на Сенъ-Круа, который спокойно клалъ въ карманъ деньги, чтобы схватить его за горло.

Но Сенъ-Круа оттолкнулъ его.

— Берегитесь, Бенуа! сказалъ онъ. Никто еще не оскорблялъ меня безнаказанно. И тѣмъ менѣе позволю я оскорблять себя въ присутствіи этихъ господъ.

— Мои деньги, или я васъ убью! кричалъ Бенуа, схватившій ножъ и снова бросившійся къ Сенъ-Круа.

Но когда онъ почти добѣжалъ, то шевалье вынулъ пистолетъ.

Раздался выстрѣлъ. Бенуа упалъ на землю.

— Господа, сказалъ Сенъ-Круа спокойно обращаясь къ остальнымъ играющимъ, вы видите, что я былъ принужденъ поступить такъя не думаю, чтобы кто-нибудь изъ васъ, выслушалъ хладнокровно такое оскорбленіе. Другіе были по большей части заняты своей игрой и не слышали подробностей происшедшаго.,

Но всѣ знали, что Бенуа хотѣлъ отыграться, проигравъ наканунѣ большую сумму, а тѣ, которые обратили нѣсколько больше вниманія на происходившее, были вполнѣ убѣждены, что Бенуа увлекся, раздраженный проигрышемъ.

Ни одинъ голосъ не поднялся въ его пользу, никто не поддержалъ его обвиненія

Да и кто бы подумалъ подозрѣвать этого гордаго джентельмена, друга графа Бошанъ, въ простомъ шуллерствѣ!

Выстрѣлъ между тѣмъ привлекъ публику въ игорную комнату, прислуга и многіе изъ посѣтителей бросились поднимать раненаго.

Поторопились послать за экипажемъ, чтобы перевезти его домой и подать помощь.

Сенъ-Круа отправился съ нимъ. Для остальныхъ этотъ случай былъ только непріятнымъ обстоятельствомъ прекратившимъ игру. Но съ удаленіемъ раненаго спокойствіе водворилось въ домѣ и все пошло своимъ чередомъ.

Веселость снова возвратилась, когда нѣсколько времени спустя, Сенъ-Круа возвратился съ извѣстіемъ, что докторъ объявилъ рану не опасной.

Гросовъ между тѣмъ подозвалъ къ себѣ мадамъ Гурданъ и объявилъ, что онъ хочетъ отправиться въ зеленую комнату ужинать съ красавицей Зельмой.

Мадамъ Гурданъ дружески кивнула ему головою и объявила, что все готово.

Элли случайно проходила въ это время близко отъ нея.

— Элли, моя дорогая, сказала ей дружески Гурданъ, буть такъ добра, проводи его свѣтлость въ зеленую комнату.

— Съ удовольствіемъ, угодно вамъ идти за мной, ваша свѣтлость… Только позвольте мнѣ узнать съ кѣмъ вы тамъ хотите ужинать?

— Развѣ ты этого не знаешь? отвѣчала за князя Гурданъ, или ты не позаботилась, чтобы Зельма ждала тамъ его свѣтлость?

— Я этого не знала, отвѣчала Элли пожимая плечами.

— Развѣ ты забыла, что я тебѣ приказала?

— Я помню ваше приказаніе, только я его не исполнила.

— Не исполнила? Почему это, позвольте спросить? Почему? я тебя спрашиваю? закричала Гурданъ вскакивая съ мѣста.

— Почему? отвѣчала Элли бросая на нее злобный взглядъ. Потому, что Зельмы больше нѣтъ здѣсь.

— Зельмы нѣтъ здѣсь? повторила Гурданъ, это что значитъ?

— Это значитъ, что она и ея пріятельница убѣжали.

Гурданъ тяжело упала въ стоявшее за ней кресло.

На минуту она закрыла глаза, чтобы убѣдиться не сонъ ли все это. Открывъ ихъ она оглядѣлась вокругъ. Нѣтъ, она не спала. Передъ ней былъ Гросовъ, обѣщавшій ей два часа тому назадъ десять тысячъ франковъ за Зельму, и Элли, сообщившая о побѣгѣ дѣвушекъ.

Она не могла произнести ни слова; Элли же насмѣшливо глядѣла на нее.

— Неправдали, тетушка, это непріятно? лукаво сказала она. Была обѣщана большая сумма за дѣвушекъ и вдругъ…

Говоря это, она щелкнула пальцами и показала на дверь.

— Убѣжали! могла только наконецъ произнести Гурданъ.

— Да, да, убѣжали! подтвердила Элли. Извините, ваша свѣтлость, что на этотъ разъ ваше предполагаемое удовольствіе не удалось. Впрочемъ, вы ничего не потеряли, и я рада этому отъ всего сердца… да, тетушка, я боюсь, что подобныя непріятности будутъ очень часто случаться съ нѣкоторыми особами, не держащими своего слова. Не надо вызывать мщенія нѣкоторыхъ людей.

Съ этими словами она повернулась и пошла прочь.

Извѣстіе, что дѣвушки убѣжали, быстро распространилось по всему дому.

Естественно, что виконтъ Дюпортъ точно также услыхалъ объ этомъ.

Онъ подошелъ къ Гурданъ, чтобы выразить ей свое сожалѣніе.

Тысячу франковъ одна, пятьсотъ другая, не считая того, что я истратила для нихъ! Въ одинъ вечеръ я могла получить десять тысячъ! И все погибло! Все пропало! Ахъ, я совсѣмъ разорена! Но какъ это могло случиться?

— На этотъ счетъ, я могу дать вамъ нѣкоторыя объясненія, сказалъ Дюпортъ. Позвольте мнѣ разсказать вамъ теперь мое приключеніе, которое я не хотѣлъ разсказывать раньше, боясь испортить ваше расположеніе духа.

XXVI.
Первый актъ кровавой драмы.

Громадная толпа людей собралась передъ ратушей.

Требовали, чтобы для Парижа была объявлена республика, пока національное собраніе въ Турѣ, извѣщенное объ этомъ, объявитъ ее для всей Франціи. Напрасно члены народной обороны успокоивали толпу.

Народъ продолжалъ волноваться.

Въ тотъ же день начали въ различныхъ пунктахъ строить баррикады.

Генералъ Томасъ получилъ приказаніе разсѣять народныя сборища при помощи національной гвардіи. Но національная гвардія отказывалась дѣйствовать противъ народа, а нѣкоторая часть открыто перешла на его сторону. Немудрено! храбрость національной гвардіи народъ превозносилъ, приписывая. ея пораженіе измѣнѣ предводителя.

Все больше и больше собиралось народа, все грознѣе и грознѣе раздавались его крики:

— Мы хотимъ республику! Долой измѣнниковъ!

Генералъ Томасъ долженъ былъ возвратиться безъ всякаго успѣха. Тогда такое же приказаніе получилъ Леконтъ. Успѣхъ былъ тотъ же.

Не только бывшая подъ его командой національная гвардія не хотѣла дѣйствовать противъ народа, но даже присоединилась къ крикамъ: „Долой измѣнниковъ“.

Въ полдень генералъ Леконтъ былъ отрѣзанъ отъ своихъ людей и взятъ въ плѣнъ шайкой изъ пятидесяти человѣкъ.

Быстро распространилось извѣстіе, что одинъ изъ измѣнниковъ во власти черни. Часъ спустя всему Парижу сдѣлалось извѣстно, что и второй измѣнникъ, генералъ Томасъ, былъ также взятъ.

На площадь передъ думой, гдѣ стоялъ Буланже со своей шайкой это извѣстіе достигло раньше всего и отъ него требовали мнѣнія; что дѣлать съ измѣнниками.

— Прежде всего надо ихъ удалить изъ измѣнническаго квартала, объявилъ онъ. Отправимтесь въ улицу Какъ! продолжалъ онъ. Тамъ у насъ есть тюрьма. Подъ надзоромъ нѣсколькихъ тысячъ черни, плѣнные были отведены въ домъ, гдѣ находился комунистскій клубъ.

Пьеръ Буланже долженъ былъ употребить въ дѣло всю свою энергію, чтобы оградить плѣнниковъ отъ ненависти черни.

Обоимъ генераламъ связали руки за спиною и подвели къ тому столу, за который сѣлъ Буланже.

— Теперь нужно выбрать судъ, объявилъ онъ, я прошу двѣнадцать изъ васъ помѣститься рядомъ со мною.

Желающихъ оказалось не двѣнадцать, а гораздо болѣе и Буланже съ трудомъ могъ выбрать нужное число.

— Стой, гражданинъ Буланже! вскричалъ Пиронъ, когда предсѣдатель хотѣлъ приступить къ слѣдствію. Наша безопасность требуетъ, чтобы мы, во избѣжаніе всякихъ противорѣчій, сначала овладѣли властью.

— Власть принадлежитъ намъ, мы господа Парижа! Что же, по вашему мнѣнію, мы должны сдѣлать?

— У насъ здѣсь есть складъ оружія, пусть сначала всѣ, находящіеся въ этой залѣ, вооружатся, и насколько оружія хватитъ, пусть вооружатся и тѣ, которые на улицѣ. Нельзя предвидѣть, что можетъ случиться.

— Совѣтъ хорошъ, объявилъ Буланже. Гражданинъ Дюпонъ, я вамъ поручаю раздать оружіе, а гражданину Булье я поручаю начальство надъ войскомъ.

Въ самый короткій промежутокъ времени, все оружіе было роздано.

Тогда Булье вошелъ въ залу и объявилъ, что приговоръ можетъ быть исполненъ.

— Не приговоръ! отвѣчалъ Буланже. А сначала мы должны выслушать обвиненныхъ. Гражданинъ Булье, допросите одного, я-же допрошу другого.

— Хорошо! отвѣчалъ Булье.

Съ револьверомъ въ рукѣ, онъ подошелъ къ генералу Томасу и приложивъ дуло къ его груди, спросилъ его:

— Измѣнникъ! Признаешь-ли ты себя виновнымъ въ измѣнѣ?

Генералъ не отвѣчалъ, но голова его упала на грудь.

— Онъ не знаетъ, что отвѣчать, объявилъ Булье.

— Къ смерти! къ смерти! закричало множество голосовъ.

— Кончено! Теперь допросимъ другаго. Генералъ Леконтъ, сознаетесь, что вы измѣнникъ?

— Я посвятилъ свою жизнь на служеніе Франціи и если моя смерть можетъ доставить какую нибудь пользу моей родинѣ, то я всякую минуту готовъ умереть, отвѣчалъ онъ. Граждане! обратите вашу силу и мужество противъ врага, стоящаго подъ нашими стѣнами. Не проливайте крови соотечественниковъ, не вызывайте ужасовъ революціи. Убейте насъ, но вѣрнитесь къ порядку! Употребляйте ваше оружіе не противъ тѣхъ, которые призваны освободить страну отъ враговъ, а противъ самаго врага!…

— Къ смерти! Къ смерти! раздались неистовые крики.

— Я спрашиваю васъ объ одномъ, измѣнникъ вы или нѣтъ, сказалъ Буланже.

— Нѣтъ, тысячу разъ нѣтъ! Никогда не думалъ я измѣнять моему отечеству.

— Оба подлежатъ смертной казни! Таково рѣшеніе суда, выбраннаго народомъ, объявилъ Буланже.

Большой, запущенный садъ, лежавшій за домомъ, былъ мѣстомъ совершенія позорнаго дѣла, которымъ съ самаго начала запятнала себя парижская комуна и которымъ она подала первый признакъ своего существованія.

Убійство генераловъ Томаса и Леконта останется навсегда неизгладимымъ пятномъ.

Оба генерала были отведены въ садъ и поставлены около стѣны.

Дюпону было поручено исполнить приговоръ, онъ командовалъ двадцатью человѣками, поставленными въ десяти шагахъ отъ приговоренныхъ.

Генераламъ даже не завязали глаза.

На приговоренныхъ было направлено двадцать дулъ. Леконтъ мужественно стоялъ передъ ними, Томасъ опустилъ голову.

— Пли!

Раздалось двадцать выстрѣловъ, оба упали на землю.

Одна пуля попала генералу Томасу въ глазъ, другая въ ротъ, третья въ ухо, четвертая въ грудь, а между тѣмъ онъ былъ все-таки живъ.

Тогда Булье подошелъ къ нему и выстрѣлилъ изъ револьвера въ ухо, но и эта пуля не убила несчастнаго.

Только ударъ штыкомъ положилъ конецъ его мученіямъ.

Леконтъ былъ убитъ на мѣстѣ.

Этимъ поступкомъ народное мщеніе было удовлетворено. Ненависть была насыщена. Оба человѣка, считавшіеся измѣнниками, пали жертвой ея.

Народъ сталъ расходится, нашлись такіе, которые положили трупы жертвъ въ карету и отвезли въ ихъ жилища.

Это дѣло было началомъ цѣлаго ряда ужасовъ и кровавыхъ дѣлъ, какихъ не было со временъ первой революціи.

XXVII.
Мнимо-убитая.

Между Севромъ и Нельи, на югозападной части Гренельскаго лѣса, стояла маленькая гостинница. Она была построена не для мѣстныхъ жителей, а для парижанъ, ѣхавшихъ въ Сенъ-Клу, Гренель или Исси.

Защитники Парижа почему-то думали, что въ этомъ мѣстѣ легче всего разорвать линію осаждающихъ.

Впрочемъ, они рѣшили это не совсѣмъ безосновательно, такъ какъ въ этомъ мѣстѣ, гдѣ Парижъ защищается болѣе природой, чѣмъ фортами, войска осаждающихъ не были такъ многочисленъ!, а ихъ батареи такъ сильны, какъ противъ остальныхъ частей Парижа.

Неудача первой вылазки научила французовъ приняться за дѣло съ большей предусмотрительностью, такъ что имъ даже удалось занять Гренельскій лѣсъ, также. какъ и лежащія на югозападъ отъ него мѣстечки.

Въ Гренельскомъ лѣсу было жаркое кровопролитное дѣло.

Съ пяти часовъ раздавался громъ орудій, приведшій въ ужасъ обитателей мѣстечекъ, а въ особенности деревни Флери.

Около нея происходило самое жаркое дѣло.

Дома деревни были заняты войсками, многіе изъ нихъ разрушены огнемъ артиллеріи.

Большая часть жителей деревни разбѣжались.

Во всей гостинницѣ, про которую мы упоминали выше, не осталось никого кромѣ хозяйки, женщины лѣтъ тридцати и двухъ дамъ, бывшихъ въ залѣ гостинницы.

Одна была одѣта вся въ черное и покрыта густымъ вуалемъ, другая была тоже въ черномъ — очевидно въ траурѣ. На ней не было вуаля и можно было видѣть, что это дѣвушка лѣтъ девятнадцати, съ красивымъ, но блѣднымъ измученнымъ горемъ лицемъ.

Она стояла у окна и внимательно смотрѣла въ него. Другая сидѣла въ глубинѣ комнаты, куда едва проникалъ свѣтъ.

Казалось, что она боялась быть узнанной.

Хозяйка въ страхѣ поминутно ходила туда и сюда₎ слѣдя за ходомъ битвы и разсказывая о ней; съ каждымъ ея разсказомъ страхъ все болѣе и болѣе овладѣвалъ ею.

Наконецъ, она вбѣжала въ комнату, гдѣ сидѣли обѣ дамы, крича:

— Спасайтесь! Прусаки приближаются. Наши бѣгутъ; прусаки скоро возьмутъ снова Флери. Спасайтесь! Я ни минуты здѣсь не останусь… О, Боже мой! Что съ нами будетъ, когда они увидятъ, что изъ моихъ экипажей сдѣланы баррикады.

Но обѣ дамы, о которыхъ шла рѣчь, не тронулись съ мѣста.

— Боже мой! развѣ вы не слышите, что прусаки идутъ сюда! повторила она, уже дойдя до двери.

— Я слышала, отвѣчала дама, стоявшая у окна.

— И не боитесь?

— Я боюсь прусаковъ не болѣе чѣмъ французовъ.

— О, вы не знаете прусаковъ! Заклинаю васъ, сударыня, не подвергайте себя опасности попасться къ нимъ въ руки.

— Мой несчастный отецъ говорилъ мнѣ, что всѣ ужасы, которые разсказываютъ про нѣмцевъ, или совершенныя выдумки или крайне преувеличены.

— Ну, такъ дѣлайте, что хотите; я же ухожу.

Сказавъ это, хозяйка исчезла.

— Правда ли, спросила закрытая вуалемъ дама, что французы отступаютъ?

— Кажется, что такъ. Къ нашимъ подошло подкрѣпленіе, но и къ нѣмцамъ точно также.

Дама глубоко вздохнула и снова наступило молчаніе.

— Вы тоже, кажется, не раздѣляете страха нашей хозяйки, сказала послѣ нѣкотораго молчанія стоявшая у окна дама.

— Я не боюсь ничего? даже смерти! отвѣчала съ глубокимъ вздохомъ дама подъ вуалемъ.

— Вы, кажется, тоже имѣете горе? снова сказала первая. Вы тоже въ траурѣ и безъ сомнѣнія война также похитила у васъ какого нибудь любимаго родственника, можетъ быть даже отца!

— О, у меня все погибло! все!

— Я въ такомъ же положеніи, продолжала опять стоявшая у окна. Меня также эта война сдѣлала сиротою. Я осталась одна на свѣтѣ.

— Я отъ всего сердца сожалѣю васъ.

— О! какъ много благородной крови пролито въ эту войну… Еслибы мой отецъ погибъ въ сраженіи, мое сердце не такъ бы болѣло какъ теперь. Моего отца казнили.

— Кто же? Прусаки?

— О, нѣтъ! Они не сдѣлали бы такого постыднаго дѣла. Моего отца умертвили его соотечественники, парижская чернь. Вы слышали о судьбѣ генераловъ Томаса и Леконта?

— Да. Чернь обвинила ихъ въ измѣнѣ, схватила на улицѣ и разстрѣляла.

— Да. Генералъ Леконтъ былъ мой отецъ.

— О, какъ я васъ сожалѣю, мадемуазель Леконтъ, отвѣчала ея собесѣдница, но у васъ осталась ваша честь, у васъ остались друзья, принимающіе въ васъ участіе.

— Послѣдній — да! Одинъ другъ моего отца, графъ Бошанъ, принялъ во мнѣ участіе и отправляетъ меня въ провинцію къ однимъ своимъ друзьямъ, у которыхъ нѣтъ дѣтей и которые, по мнѣнію графа, примутъ меня какъ родную дочь.

— Время излечитъ ваше горе, мадемуазель Леконтъ, сказала незнакомка подъ вуалемъ, и будущее для васъ будетъ счастливо, но для меня все погибло.

— У васъ нѣтъ друзей?

— Никого.

— Какая же цѣль вашего путешествія?

— Я сама не знаю. Я только хочу пока бѣжать изъ Парижа, гдѣ несчастіе сопровождается порокомъ, гдѣ оставленная всѣми женщина рискуетъ погибнуть. Я убѣжала изъ него, но куда я пойду, этого я и сама не знаю. Мнѣ все равно, только бы пробраться черезъ линію осаждающихъ.

— У васъ значитъ нѣтъ пропуска?

— У меня ничего нѣтъ!

— О, въ такомъ случаѣ ваше положеніе очень дурно. Въ такомъ случаѣ вамъ надо было послѣдовать совѣту хозяйки и бѣжать назадъ. Мнѣ нечего бояться нѣмцевъ, у меня есть въ карманѣ пропускъ и всѣ мои бумаги и бумаги моего отца, однимъ словомъ все нужное для удостовѣренія въ моей личности. Если нѣмцы овладѣютъ этимъ мѣстомъ, то я также безопасно пройду черезъ ихъ войска, при помощи этихъ бумагъ, какъ и черезъ французскія.

Въ эту минуту снаружи раздался голосъ:

— Эй вы? Есть тутъ кто нибудь? Куда же всѣ дѣвались?

Вмѣстѣ съ тѣмъ дверь была выломана.

Показался французъ.

Это былъ человѣкъ, у котораго на рукѣ была перевязка съ краснымъ крестомъ, означавшая доктора.

Онъ быстро вбѣжалъ въ комнату и увидя, что въ ней нѣтъ никого, кромѣ двухъ женщинъ, онъ поклонился и спросилъ:

— Которая изъ васъ хозяйка дома?

— Никоторая! отвѣчала мадемуазель Леконтъ. Мы путешественницы.

— Ахъ! Извините меня! Но гдѣ я могу найти хозяина или хозяйку этого дома?

— Они, какъ кажется убѣжали.

— Трусы! Никакого патріотизма! вскричалъ онъ и бросился изъ комнаты, хлопнувъ дверью.

Послышались отдаваемыя имъ приказанія.

— Освободите сколько надо комнатъ! Переносите сюда раненыхъ!

— Бѣдные! замѣтила мадемуазель Леконтъ, они напрасно пролили свою кровь и сколькихъ еще жертвъ потребуетъ эта война! Но я вижу прусаковъ уже очень близко!

— Чортъ возьми! послышался голосъ снаружи, они цѣлятъ на деревню, на этотъ домъ.

— Поднимите женевское знамя! Раздался голосъ доктора.

— Тысяча чертей! Теперь уже не прусаки, а сами французы стрѣляютъ въ этотъ домъ! закричалъ первый голосъ.

— Они вѣроятно думаютъ, что деревня уже занята нѣмцами. Поднимите же знамя съ крестомъ!

— Я вамъ совѣтую, мадемуазель Леконтъ, отойти отъ окна, потому что если на домъ дѣйствительно направлены выстрѣлы, то…

Незнакомка не успѣла договорить, какъ мадемуазель Леконтъ вскрикнула и упала на полъ.

— Боже мой! помогите! помогите! закричала незнакомка! Она умерла! Ее убили какъ и отца!

На крикъ незнакомки дверь отворилась.

Вошелъ докторъ съ фельдшеромъ.

— Помогите, докторъ! Эта дама стоявшая у окна ранена.

— О! чортъ бы ихъ побралъ! Стрѣляютъ по лазарету! Положите раненую на диванъ!

Раненую подняли и пошли за водой, пока докторъ разстегивалъ ея платье.

Рана была осмотрѣна.

Выстрѣлъ попалъ въ грудь.

Послышался легкій вздохъ, затѣмъ у раненой исчезли всѣ признаки жизни.

Докторъ пощупалъ пульсъ.

— Все кончено! сказалъ онъ, она умерла.

— Боже какая ужасная судьба! вскричала другая дама! неужели нельзя ничѣмъ помочь!

— Ничѣмъ, сударыня, коротко отвѣчалъ докторъ. Всякая помощь тутъ безполезна… Извините меня, что я ухожу, но моя. помощь нужна въ другомъ мѣстѣ. Наши раненые ищутъ перевязки,

Сказавъ это, онъ ушелъ.

Твои страданія кончились, несчастная! сказала незнакомка, стоя передъ умершей.

Послѣ этого она подняла вуаль, открывъ прелестное, но блѣдное лице.

Это была Зельма Левинъ, убѣжавшая отъ тетушки Гурданъ.

Она наклонилась и поцѣловала блѣдный и холодный лобъ дочери Леконта.

— Почему погибла ты, а не я? сказала она. Для тебя въ жизни еще могла быть надежда на лучшее время, для меня же она невозможна, для меня смертельная рана была бы счастіемъ. О, только смерть можетъ успокоить мое сердце!

Вдругъ она замѣтила, что грудь дѣвушки осталась открытой.

Она протянула руку, чтобы закрыть ее, тогда подъ ея руку что-то попало.

— Ахъ! это ея бумаги! подумала Зельма. Она дочь генерала Леконта, она искала семейство, съ которымъ еще незнакома, она могла безпрепятственно отправиться въ провинцію. Никто ее тамъ не знаетъ, никто тамъ не видалъ дочери генерала Леконта. Что если я… Она замолчала и приложила руку къ сердцу, точно стараясь удержать его біеніе.

Наконецъ она прошептала:

— Нѣтъ, нѣтъ, ты не должна этого дѣлать! Это будетъ преступленіе. Я бѣжала для того, чтобы не быть виновной, тамъ я нашла силу устоять… О, Боже, дай мнѣ и теперь эту силу.

Говоря это, она отошла въ дальній уголъ комнаты и въ изнеможеніи упала на стулъ.

Но та же мысль продолжала ее преслѣдовать.

— Но противъ кого совершу я преступленіе? говорила она себѣ. Противъ мертвой, которую я обокраду? Конечно нѣтъ. Она не чувствуетъ теперь ни горя, ни потерь, у нея нѣтъ ни родителей, ни родственниковъ. Ей нужна только могила, а она уже будетъ безъ всякихъ бумагъ. Сдѣлаю ли я какое нибудь преступленіе противъ познавшихъ еще ее благодѣтелей?

Съ минуту она размышляла молча, опустивъ голову, потомъ она подняла ее:

— Нѣтъ, противъ нихъ я также не буду нисколько виновата! О, я буду любить ихъ отъ всего сердца. Я буду имъ благодарна какъ людямъ, избавившимъ меня отъ смерти. Нѣтъ, они ничего не потеряютъ. Они хотятъ протянуть руку помощи несчастной — я несчастна въ высшей степени и заслуживаю состраданія. Они хотятъ любви и благодарности, *я доставлю имъ то и другое.

Она встала и прошлась нѣсколько разъ по комнатѣ.

— Нѣтъ, тутъ не будетъ никакого преступленія. О, Боже мой! Укажи мнѣ настоящій путь!

Послѣ этого Зельма снова остановилась передъ покойницей и протянула руку.

— Если я это сдѣлаю, то мнѣ можно будетъ жить какъ честной дѣвушкѣ, я буду въ состояніи возвратиться на оставленный мною путь, мнѣ можно будетъ загладить мою вину, для меня еще можетъ вернуться счастье. Если же я этого не сдѣлаю, то нищета будетъ моимъ удѣломъ. Кто знаетъ, можетъ быть, мнѣ придется дойти до того, отъ чего я бѣжала. Здѣсь добродѣтель, тамъ — порокъ. Здѣсь счастливая жизнь, тамъ — нищета. Между тѣмъ выстрѣлы приближались все ближе и ближе.

Она видѣла, что битва все приближалась, она видѣла въ окно бѣгущихъ французскихъ солдатъ, слышала крики: „Спасайтесь! назадъ въ лѣсъ! Занимайте тамъ позицію! Тамъ мы постараемся еще разъ удержать ихъ!..“

Она знала, что осаждающіе скоро будутъ въ домѣ.

Передъ домомъ послышались нѣмецкіе голоса.

Тяжелые шаги раздались по коридору.

Еще минута — и будетъ поздно.

— Для меня нѣтъ другаго спасенія! прошептала Зельма.

Она схватила бумажникъ съ бумагами и спрятала его себѣ на грудь.

Дверь отворилась.

Комната наполнилась прусаками.

Высокій молодой человѣкъ въ прускомъ военномъ мундирѣ, также съ крестомъ женевскаго союза на рукѣ, доказывавшимъ, что онъ докторъ, подошелъ къ Зельмѣ.

— Куда дѣлись обитатели этого дома и лазаретная прислуга? спросилъ онъ.

— Я не знаю; они куда-то ушли.

— Трусы! Оставили своихъ собственныхъ раненныхъ! Всѣ не перевязаны! Очистите мнѣ здѣсь мѣсто! Мы здѣсь также устроимъ лазаретъ…. Что это такое? вдругъ сказалъ онъ, бросивъ взглядъ на диванъ, гдѣ лежала дочь Леконта.

— Это одна путешественница, отвѣчала дрожащимъ голосомъ Зельма, я ея не знаю. Она, сколько я узнала, отправлялась изъ Парижа, она стояла у окна и слѣдила за битвой, когда въ нее попалъ выстрѣлъ.

— Мы видѣли стрѣльбу. Французы думали что деревня уже занята нами и обстрѣливали ее…. Раненой не было подано никакой помощи?

— Французскій докторъ, который тутъ былъ, осматривалъ рану….

— И что-же?

— Онъ сказалъ, что она умерла.

— Ахъ, французскимъ докторамъ нельзя вѣрить! Они слишкомъ легко относятся къ дѣлу; позвольте мнѣ посмотрѣть еще разъ.

Сказавъ это, онъ подошелъ къ раненой, снова раскрылъ ей грудь и сталъ зондомъ ощупывать рану.

Между тѣмъ къ Зельмѣ подошелъ офицеръ.

— Вы говорите, что путешествуете? сказалъ онъ. Кто-же вы сударыня?

Дрожащей рукой взяла Зельма спрятанныя на груди бумаги и сказала едва слышнымъ голосомъ, подавая бумажникъ офицеру:

— Вотъ мои бумаги.

Офицеръ открылъ его, быстро просмотрѣлъ бумаги, и, отдавая ихъ Зельмѣ, сказалъ съ почтительнымъ поклономъ:

— Благодарю васъ, сударыня, я вижу, что вы дочь несчастнаго генерала Леконта, убитаго неблагодарными соотечественниками. Вы желаете проѣхать черезъ линію осаждающихъ?

— Да.

— Я считаю своимъ долгомъ не дѣлать никакихъ затрудненій женщинѣ въ такомъ несчастій, въ какомъ вы находитесь. Позвольте мнѣ еще на минуту вашъ пропускъ….

Зельма подала пропускъ офицеру, который написалъ на немъ нѣсколько словъ карандашомъ.

— Вы должны, какъ только окончится эта битва, оставить это мѣсто и продолжать ваше путешествіе, сказалъ онъ, отдавая Зельмѣ бумагу. Васъ пропустятъ вездѣ.

— Очень вамъ благодарна, сударь.

— Но я вамъ совѣтую, продолжалъ офицеръ, не оставаться долѣе въ этомъ домѣ: мы должны устроить здѣсь лазаретъ, который займетъ все мѣсто. Для васъ не останется мѣста. Можетъ быть, вы найдете убѣжище въ сосѣднихъ домахъ, до тѣхъ поръ пока вамъ можно будетъ продолжать путь.

— Я послѣдую вашему совѣту, лейтенантъ.

Сказавъ это, она поклонилась и вышла изъ дома.

Между тѣмъ докторъ осмотрѣлъ рану дочери Леконта.

— Она еще жива, сказалъ докторъ, но только тяжело ранена.

Въ эту минуту въ комнату вошло нѣсколько солдатъ, ведя отбивавшуюся отъ нихъ и просившую пощадить ея жизнь, хозяйку гостинницы.

— Перестаньте! сказалъ офицеръ. На вашу жизнь никто не посягаетъ. Вы только должны дать всѣ, какія у васъ есть съѣстные припасы и все что нужно для перевязокъ, а также постели, платье, бѣлье….

— Кстати, сказалъ докторъ, кто эта раненая?

— Я ея не знаю, отвѣчала хозяйка.

— Знаетъ ли ее кто нибудь? Есть-ли у нея здѣсь кто нибудь?

— Она изъ Парижа, но кто она, я не знаю.

— Найдется у васъ для нея постель? спросилъ лейтенантъ.

— Конечно! господинъ генералъ, если вы прикажете, то я отдамъ даже свою собственную.

— Положите пока на рану компрессъ, черезъ часъ я вернусь и тогда сдѣлаю перевязку, сказалъ докторъ.

— Какая хорошенькая, замѣтилъ офицеръ доктору, когда мимо нихъ проносили раненую. Судя по наружности, она должна быть изъ хорошаго семейства.

— Странно, что подобная женщина очутилась здѣсь.

— Вы Надѣетесь скоро ее вылечить?

— Нѣтъ, но во всякомъ случаѣ выздоровленіе для нея возможно.

— Сдѣлайте все, что отъ васъ зависитъ, докторъ! Я чувствую большое участіе къ несчастной!

— Я сдѣлаю все, что могу!

XXVIII.
Подъ маской.

Въ домѣ, къ которому подошла Зельма, жилъ старый учитель съ женою и сыномъ, готовившимся къ экзамену.

Дверь была заперта.

Зельма постучалась; никто не отворялъ.

Казалось, ея стука не слыхали, или дѣлали видъ что не слышатъ.

А между тѣмъ Зельма видѣла, что приближается отрядъ войска и боязнь снова подвергнуться распросамъ овладѣла ею.

Она снова и еще громче принялась стучаться.

Наконецъ надъ дверью отворилось маленькое окошечко и пріятный голосъ спросилъ:

— Что вамъ угодно, сударыня?

— Прошу, васъ, впустите меня! Умоляю, заклинаю васъ! Спасите меня — тамъ идутъ прусаки! Примите къ себѣ въ домъ беззащитную дѣвушку!

Такъ какъ окно было не высоко, то смотрѣвшій изъ него могъ различить черезъ вуаль поднятые къ нему съ мольбою глаза.

Онъ видѣлъ, что страхъ дѣвушки увеличивался съ каждой минутой и ея судьба тронула его.

— Я поговорю съ отцемъ, сударыня, сказалъ онъ, потерпите еще нѣсколько мгновеній.

Окно закрылось.

Со страхомъ стояла Зельма передъ дверью, наконецъ она услышала на лѣстницѣ шаги и голоса.

Одинъ голосъ принадлежалъ уже говорившему съ нею.

Она могла даже разобрать, что говорилось.

— Но отецъ, говорилъ уже знакомый ей голосъ, развѣ ты не знаешь, что молодая, беззащитная дѣвушка, хорошая добыча для солдатъ. Ее надо спасти.

— Сынъ мой, говорилъ женскій голосъ, я отъ всего сердца сожалѣю несчастную, но мы не можемъ, не должны ей помочь. Подумйй, очень легко можетъ быть, что она шпіонка, можетъ быть ее ищутъ и если найдутъ у насъ, то нашъ домъ будетъ разрушенъ и Богъ знаетъ, что будетъ съ нами самими.

— Если дѣло идетъ о томъ, чтобы оказать помощь ближнему, то нечего думать о своей личной безопасности. Къ тому же эта женщина не похожа на шпіонку. Если ты любишь меня, то позволишь открыть. Я не буду спокоенъ, если бѣдняжка напрасно будетъ стучать у нашихъ дверей и просить о помощи.

— Шарль правъ, сказалъ наконецъ хозяинъ дома, мы не должны оставить ее безъ помощи; если даже она шпіонка, то служитъ нашему отечеству и нашъ долгъ помочь ей.

Тогда Зельма услышала, что шаги приблизились къ двери.

Ключъ повернулся въ замкѣ, въ ту минуту какъ вблизи появился авангардъ шедшаго отряда.

Зельма быстро проскользнула въ дверь, которая также быстро за ѣей закрылась.

Войдя, Зельма не могла произнести ни слова.

Кое какъ она дошла до первой комнаты и безъ чувствъ упала на первое кресло.

— О, бѣдняжка, сказала хозяйка дома, какъ она дрожитъ! Какъ она испугана! Да, да, Шарль правъ, съ нашей стороны было бы непростительно оттолкнуть ее.

— Вотъ одеколонъ, сказалъ сынъ, подавая матери флаконъ, не поможетъ-ли это привести ее въ чувство.

Въ эту минуту Зельма открыла глаза и взглянула на своихъ спасителей.

Тотъ, который первый отворилъ окно, былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати пяти или шести, высокій, стройный и блѣдный.

Бѣлокурые, слегка вьющіеся волосы покрывали его голову, они были зачесаны назадъ и открывали большой, умный лобъ.

Голубые глаза молодаго человѣка были также кротки, какъ его голосъ. Въ глазахъ, также какъ и во всемъ лицѣ, выражалась мечтательность, и вообще вся наружность молодого человѣка носила на себѣ отпечатокъ женственности. По сходству между нимъ и хозяйкой дома, можно сейчасъ было сказать что она его мать.

Въ нѣкоторомъ отдаленіи стоялъ высокій, сильный мужчина, отецъ молодого человѣка.

Онъ также чувствовалъ большое участіе къ несчастной, но не выражалъ его.

Зельма поспѣшила сказать своимъ благодѣтелямъ, для ихъ успокоенія, что она не шпіонка и что ее никто не преслѣдуетъ.

— Для чегоже вы явились сюда въ такое время, когда это мѣсто обратилось въ поле битвы? спросилъ хозяинъ дома.

— Я бѣжала изъ города, сказала Зельма, тамъ гдѣ убили моегі) отца моя собственная жизнь была въ опасности и кто знаетъ, какія еще будутъ ужасы, когда комуна водворится въ Парижѣ.

— Вашего отца убили? Бѣдное дитя! Кто же былъ вашъ отецъ? спросила г-жа Дюбокъ.

— Я дочь генерала Леконта.

— О, Боже мой! вскричала хозяйка, всплеснувъ руками. Бѣдное дитя! Вчера здѣсь говорили объ убійствѣ генераловъ Леконта и Томасъ. Но мы не повѣрили этому, и такъ это правда?

— Совершенная правда, повторила Зельма.

— И куда же вы теперь отправляетесь?

— Я отправляюсь къ совершенно чужимъ людямъ искать у нихъ убѣжища.

— Я думаю мать, сказалъ юный теологъ, что нашъ долгъ велитъ намъ оказать временную помощь этой молодой дамѣ

— Мы съ радостью готовы принять васъ, сударыня, сказалъ отецъ… Оставайтесь у насъ сколько вамъ угодно.

— Да, оставайтесь здѣсь, мадемуазель, сказалъ молодой человѣкъ, мы сдѣлаемъ съ нашей стороны все, что только можемъ, чтобы заставить васъ забыть, что вы круглая сирота. Мои родители замѣнятъ вамъ отца и мать, это я могу вамъ обѣщать.

— О, благодарю васъ отъ всего сердца, отвѣчала Зельма, между тѣмъ какъ слезы текли по ея лицу. Она взяла руку мадамъ Дюбокъ и поднесла къ губамъ.

— О, бѣдная дѣвушка!… Успокойтесь же, время излечитъ ваше горе. Да, мы сдѣлаемъ все, что можемъ, какъ говоритъ мой сынъ, мы замѣнимъ вамъ родителей. Оставайтесь у насъ сколько вамъ угодно.

И видя, что Зельма плачетъ все сильнѣе, добрая женщина продолжала. Оставайтесь у насъ навсегда, тогда вамъ не будетъ надобности искать участія и любви въ другомъ мѣстѣ.

Говоря это она бросила взглядъ на сына.

Въ глазахъ послѣдняго сверкнула радость.

— Прежде всего, моя дорогая, продолжала мадамъ Дюбокъ, вамъ необходимо отдохнуть…. Магдалина! закричала она, приготовь поскорѣе комнату для гостей! Мадемуазель Леконтъ будетъ въ ней жить.

— Она уже приготовлена! отвѣчала Магдалина, я сразу подумала, что мадемуазель не оставитъ скоро дома. Огонь въ каминѣ зажженъ, постель приготовлена.

— Хорошо, сказала мадамъ Дюбокъ, теперь, моя дорогая продолжала она, обращаясь къ Зельмѣ, если вамъ угодно, то пойдемте со мною. Вы отдохнете часокъ, а потомъ покушаете вмѣстѣ съ нами, Вы въ самомъ дѣлѣ, хорошо сдѣлали, оставивъ Парижъ. Я слышала, что тамъ нужда дошла уже до такой степени, что всѣ мясныя лавки и булочныя закрыты. Мы живемъ здѣсь тоже не въ большомъ изобиліи, но далеко не въ такой нуждѣ.

Говоря такимъ образомъ, она повела свою гостью въ небольшую, но уютную комнату.

— Вотъ ваша комната, сказала она, между тѣмъ какъ -Зельма опустилась на диванъ. Домъ очень малъ, съ другой стороны комната моего сына, для насъ самихъ остается только одна комната внизу. Такъ что всѣ недостатки въ удобствахъ, мы постарается замѣнить нашей внимательностью.

— О, комната мнѣ очень нравится, сказала Зельма. Я чувствую себя такъ легко, о, какъ пріятно жить съ честными людьми!

Она сказала эти слова съ глубокимъ вздохомъ.

— Я очень рада, что вы довольны. Въ Парижѣ у васъ вѣроятно было гораздо лучшее помѣщеніе….

— У меня? О, еслибы вы знали!…

— Нѣтъ? темъ лучше, что вы не чувствуете здѣсь недостатка, но я оставляю васъ отдохнуть. Усните немного, если вы позволите я приду за вами…. или вы можетъ быть, хотите выпить сначала чаю?

— Благодарю васъ сударыня, мнѣ прежде всего нужно отдохнуть.

Старуха поцѣловала Зельму въ лобъ, кивнула ей дружески головою и вышла изъ комнаты….

Оставшись одна, Зельма не легла. Различныя мысли и воспоминанія не дали ей ни на минуту успокоиться.

Едва вышла изъ комнаты ея покровительница, какъ Зельма опустилась на колѣна и стала молиться.

Потомъ она стала думать о своей судьбѣ.

Какой опасности она избѣгла, но какими средствами?

Преступленіемъ! И снова она стала молить Бога, простить ей этотъ послѣдній проступокъ.

Черезъ часъ въ дверь слегка постучались.

Тогда Зельма поднялась съ колѣнъ и отворила дверь.

— Ну, дитя мое, сказала мадамъ Дюбокъ, отдохнули ли вы немного? Обѣдъ готовъ, мы будемъ очень рады, если вы примете въ немъ участіе.

Между тѣмъ Зельма сѣяла шляпу и верхнее платье.

— Боже мой, какъ вы хороши! Какъ идетъ черное платье къ вашему блѣдному лицу!

Мущины, ждавшіе въ столовой, были совершенно поражены красотою молодой дѣвушки.

Подъ вуалемъ они замѣтили, что Зельма не дурна, но что она такая красавица, этого они и не подозрѣвали.

Такъ что, когда молодой человѣкъ заговорилъ о своемъ удовольствіи, что она такъ скоро оправилась, то голосъ его дрожалъ.

Зельма поблагодарила его и сѣла между хозяиномъ дома и его женою.

Шарль сѣлъ напротивъ Зельмы и его задумчивые глаза невольно обращались на нее. Съ какою жадностью ловилъ онъ ея взглядъ.

Но Зельма не поднимала глазъ.

Дюбокъ и его жена предлагали дѣвушкѣ сотню вопросовъ, на которые она отвѣчала едва слышнымъ голосомъ и при каждомъ вопросѣ объ ея отцѣ, легкая краска выступала на лицѣ Зельмы.

Часто она принуждена была собраться съ мыслями преждѣ чѣмъ отвѣчать.

Это приписывали ея горю.

— Кто бы могъ подумать, сказала между прочимъ мадамъ Дюбокъ, что мы будемъ принимать у себя сегодня дочь генерала Леконта, о судьбѣ котораго мы узнали вчера. О. Боже мой, какъ я была испугана, услыша это! О бѣдный вашъ отецъ! Когда это случилось?

— На прошлой недѣлѣ, отвѣчала Зельма.

— На прошлой недѣлѣ? повторилъ Дюбокъ, мнѣ кажется, что это было раньше.

— Сосѣдка говорила, что это было шестнадцатаго ноября, сказала мадамъ Дюбокъ. Неправдали?

— Мнѣ тоже кажется!

Между тѣмъ Дюбокъ всталъ и взялъ газету.

— О, нѣтъ, здѣсь сказано что эта было одинадцатаго.

— Это очень возможно, сказала Зельма, Боже мой! я не запомнила даже дня.

— Тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, сказалъ Шарль. Въ такомъ горѣ, какъ ваше, не заботятся и числѣ.

Дѣло въ томъ что Зельма, хотя и слышала объ убійствѣ обоихъ генераловъ, но не знала никакихъ подробностей, такъ что эти распросы стали пугать ее.

Шарль замѣтилъ состояніе Зельмы.

— О, дорогіе родители, сказалъ онъ, нашъ разговоръ слишкомъ тяжелъ для нашей гостьи. Онъ слишкомъ живо напоминаетъ ей ея горе! Лучше поговоримте о чемъ нибудь другомъ. Но вѣроятно убійцы теперь убѣдятся въ своей несправедливости, такъ какъ позднѣйшія вылазки не были нисколько счастливѣе, даже дѣла шли лучше, когда фортомъ Исси командовалъ храбрый генералъ Леконтъ.

— Ты хочешь сказать фортомъ Монъ-Валеріенъ, сынъ мой, сказалъ Дюбокъ.

— Э, нѣтъ, Монъ-Валеріеномъ командовалъ генералъ Томасъ.

— Нѣтъ, онъ командовалъ фортомъ Исси.

— Въ этомъ отношеніи нашъ споръ можетъ разрѣшить лучше всего дочь генерала Леконта. Вы конечно знаете, которымъ фортомъ командавалъ вашъ отецъ?

— Онъ командовалъ Монъ-Валеріеномъ, сказала едва слышнымъ голосомъ Зельма.

— Видишь моя правда, сказалъ Дюбокъ.

— Еслибы я слышалъ это не отъ самой мадемуазель Леконтъ, сказалъ Шарль, то я все бы еще сомнѣвался. Впрочемъ начальниковъ часто мѣняли, но во время смерти, Леконтъ, сколько мнѣ кажется, былъ начальникомъ форта Исси.

Зельма вздохнула свободнѣе когда наконецъ ушла въ свою комнату.

Обѣдъ былъ для нея настоящей пыткой.

Она дрожала при мысли, что такія муки она будетъ здѣсь терпѣть каждый день и что ея незнаніе событій приведетъ наконецъ къ открытію той фальшивой роли, которую она играла.

Смертельный страхъ овладѣвалъ ею при мысли, что тогда ее безъ сомнѣнія примутъ за шпіонку, поэтому она рѣшилась при первой возможности оставить этотъ домъ.

Но этотъ случай не могъ представиться на другой день, такъ какъ опять было сраженіе. Въ которую сторону ни поглядѣть — вездѣ видны были только штыки и пики.

Трудно было даже надѣяться пробраться черезъ такое желѣзное кольцо.

XXIX.
Затруднительное положеніе.

Много дней прошло, а Зельма все еще жила у Дюбоковъ. Страхъ Зельмы насчетъ открытія ея подлога уменьшился, такъ какъ ея покровители старались избѣгать разговора объ ея отцѣ, чтобы не огорчать ее.

Но за то для дѣвушки стало очевидно, что молодой теологъ влюбился въ нее безъ памяти. Онъ всѣми способами искалъ возможности быть съ нею.

Зельма старалась, насколько возможно, удаляться отъ него.

Первые дни онъ ходилъ къ ней подъ предлогомъ того, что носилъ для развлеченія книги.

Потомъ предлогомъ служили послѣднія событія въ Парижѣ.

Послѣднее было ей не непріятно, потому что такимъ образомъ, она мало по малу собрала свѣдѣнія, которыхъ прежде не знала.

Мало по малу она узнала достаточно, чтобы быть въ состояніи отвѣчать на всѣ вопросы.

Дюбокъ и его жена скоро замѣтили происшедшую съ сыномъ перемѣну и вполнѣ понимали ея причину.

Мадамъ Дюбокъ довольно улыбалась и говорила мужу:

— Я не желаю для Шарля лучшей жены. Она не только хороша, но у нея отличный характеръ и доброе сердце, она вполнѣ подходитъ для Шарля.

— Я самъ замѣчаю, что онъ ее любитъ, отвѣчалъ Дюбокъ, но я сомнѣваюсь раздѣляется-ли эта любовь.

— Ну, у женщины это не такъ легко замѣтить какъ у мущины. Дѣвушка, а въ особенности такая скромная, всегда будетъ сдержанна. Почему-же ей не полюбить Шарля. Конечно, положеніе его не можетъ сравниться съ положеніемъ ея отца, но теперь она просто сирота и, какъ она говоритъ, безъ всякихъ средствъ къ жизни.

— Будемъ надѣяться, что страсть Шарля не будетъ для него пагубной, отвѣчалъ Дюбокъ.

Канонада въ этотъ день была особенно оживлена, такъ что Шарль не могъ заниматься. Зельму-же пугала не эта канонада, происходившая вдали, а то что дѣлалось передъ нею.

Въ дверь ея комнаты постучались.

— Это Шарль! съ глубокимъ вздохомъ прошептала она.

Она угадала: — это былъ Шарль.

Онъ вошелъ, держа въ рукахъ нѣсколько газетъ.

— Я вамъ мѣшаю? спросилъ онъ.

— Конечно нѣтъ, сказала она не совсѣмъ искреннимъ тономъ.

— Недавно вы разрѣшили споръ между мною и моимъ отцемъ не въ мою пользу, сказалъ онъ смѣясь:, вы говорили, что во время катастрофы вашъ отецъ командовалъ Монъ-Валеріеномъ. Вотъ неопровержимое доказательство того, что я былъ правъ. Вашъ отецъ командовалъ фортомъ Исси.

При этихъ словахъ ужасъ овладѣлъ Зельмой.

— Я, можетъ быть, просто обмолвилась, сказала она. Да, да, теперь я припоминаю, что вы были правы.

Молодой человѣкъ пристально поглядѣлъ на нее.

— Боже мой, онъ начинаетъ сомнѣваться! подумала Зельма. Горе, если явится первое сомнѣніе, тогда все откроется!

Тогда она сказала Шарлю.

Я очень рада, что вы пришли, такъ какъ я хотѣла съ вами посовѣтываться.

— О, я очень радъ служить вамъ, чѣмъ угодно.

— Посмотрите удостовѣреніе въ моей личности и мой пропускъ, и надпись, которую на немъ сдѣлалъ прускій офицеръ и скажите, достаточно ли этого для того, чтобы я могла продолжать путь.

— Вы хотите уѣхать? съ ужасомъ вскричалъ онъ. Вы обѣщали остаться у насъ…. Или вамъ у насъ не нравится?

— О, я не заслужила той заботливости, которую мнѣ оказываетъ все ваше семейство. Но я должна ѣхать туда, куда меня рекомендовалъ графъ Бошанъ. И наконецъ, сказала она, я боюсь, что мое пребываніе у васъ подастъ поводъ къ разнымъ толкамъ. Прошу васъ, просмотрите эти бумаги.

Она положила передъ Шарлемъ свертокъ бумагъ и сѣла напротивъ него.

Она непремѣнно должна была убѣдить его, что она дѣйствительно дочь генерала Леконта.

Съ другой стороны, ей хотѣлось приготовить молодаго человѣка къ мысли, что она оставитъ ихъ домъ, какъ только обстоятельства позволятъ это.

Лобъ молодаго человѣка немного помрачился.

— Вы хотите уѣхать? продолжалъ онъ въ полголоса. Уѣхать!… Ваша репутація, вы говорите, можетъ пострадать отъ этихъ толковъ…. Да, да, вы можетъ быть правы.

Онъ меланхолически взялъ бумаги и развернулъ ихъ.

Это была бумага, выданная мадемуазель Леконтъ Сенской префектурой и удостовѣрявшая, что отецъ путешественницы, генералъ Леконтъ, былъ убитъ народомъ.

— Нѣмцы должны быть, совершенно безсердечными, сказалъ Шарль, если ихъ не тронетъ судьба вашего отца и ваша; они должны будутъ пропустить васъ.

Потомъ Шарль взялъ первую попавшуюся подъ руки бумагу, это было рекомендательное письмо графа Бошана къ супругамъ Лебланъ, въ которомъ онъ поручалъ имъ мадемуазель Леконтъ, говоря, что она будетъ имъ самымъ лучшимъ другомъ въ ихъ уединеніи.

Кромѣ того графъ присоединялъ къ этому свою просьбу пропустить дѣвушку черезъ полки осаждающихъ.

Третья бумага было письмо Леблана, точно также рекомендовавшаго своимъ родственникамъ мадемуазель Леконтъ, и также какъ и графъ Бошанъ просилъ пропустить путешественницу.

Наконецъ былъ пропускъ прускаго офицера капитана фонъ-Дорнекъ, онъ былъ коротокъ и ясенъ: „Я нашелъ въ порядкѣ бумаги мадемуазель Сабины Леконтъ дочери убитаго коменданта форта Исси. Можетъ проѣхать!“

— Ничто не препятствуетъ вашему путешествію. Этого „Можетъ проѣхать“ совершенно достаточно для вашего проѣзда черезъ нѣмецкія войска.

Между тѣмъ онъ взялъ еще одну бумагу, лежавшую вмѣстѣ съ остальными.

Это былъ генеральскій патентъ убитаго и дипломъ на орденъ. Затѣмъ было нѣсколько писемъ, которыя Шарль бѣгло просмотрѣлъ только въ угоду дѣвушки, какъ вдругъ попалъ на слѣдующую короткую записку:

„Дорогая Зельма, возвратись съ того пути, на который ты вступила, если не хочешь убить своихъ несчастныхъ родителей.“

Письмо было подписано именемъ отца Зельмы.

— Зельма Левинъ? съ удивленіемъ сказалъ Шарль, къ кому это письмо, которое я нашелъ въ вашихъ бумагахъ?

Зельма поблѣднѣла и была въ сильномъ затрудненіи.

Это письмо случайно попало въ бумаги.

— Письмо… письмо!… повторила она, не относится сюда. Дайте его мнѣ, я не знаю какъ оно сюда попало.

— Ахъ, сказалъ Шарль, я боюсь, что огорчилъ васъ, я взялъ его нечаянно. Если бы я это зналъ, то конечно ни за что не развернулъ бы его.

Между тѣмъ Зельма немного пришла въ себя и рѣшилась на половину сказать правду.

— Это письмо написано къ одной несчастной дѣвушкѣ, сказала она, моей пріятельницѣ. О, еслибы вы знали, какъ несчастна эта Зельма. Вы не должны удивляться, что я испугалась, увидавъ, что вы проникли тайну моей подруги.

— А, это ваша пріятельница, сказалъ видимо успокоенный молодой человѣкъ.

— Она очень несчастлива.

— Судя по письму, я бы скорѣе подумалъ, что она виновна, чѣмъ несчастна.

— Да, это такъ кажется, но она не такъ виновна, какъ это можно подумать. Повѣрьте мнѣ, она болѣе достойна сожалѣнія чѣмъ осужденія.

— Я понимаю, что вы при вашей чистотѣ и невинности говорите это, но я съ вами не согласенъ.

— Ахъ, меня очень огорчаетъ, что вы произносите такой строгій приговоръ. Позвольте мнѣ разсказать вамъ судьбу этой дѣвушки. Я буду очень рада, если такой благородный человѣкъ, какъ вы, не осудитъ ее.

— Если вы это желаете, то я съ удовольствіемъ выслушаю васъ, мадемуазель Сабина.

Зельма въ короткихъ словахъ разсказала исторію своей собственной жизни.

— Когда наконецъ она, закончила Зельма, увидѣла ясно пропасть, передо которой она стояла, тогда она убѣжала изъ дома своего соблазнителя и хотѣла лучше умереть, чѣмъ вернуться къ нему. Нужда чуть не довела, ее до порока.

— Чуть не довела? спросилъ Шарль, значитъ она не поддалась пороку?

— Она пала бы, еслибъ случай не послалъ ей помощь. Она попала въ извѣстнаго рода домъ…

— Боже мой! какая печальная судьба! Она погибла невозвратно!

— Она погибла бы, еслибы, какъ я вамъ сказала, судьба не оказала ей неожиданной помощи. Она убѣжала, вмѣстѣ съ одной дѣвушкой, которую тоже привело въ этотъ домъ несчастіе. Теперь она попала на честную дорогу, чтобы не оставлять ея болѣе и надѣется вымолить себѣ у Бога прощеніе. Можетъ быть, милосердый Создатель позволитъ ей снова обнять своихъ родителей, въ чемъ теперь состоитъ ея единственное желаніе.

— Я тоже думаю, что это будетъ.

— Какое же ваше мнѣніе о ней?

— Она не совсѣмъ невиновата, но дорого заплатила за свою вину. Мнѣ кажется, что Богъ долженъ простить ее за всѣ претерпѣнныя ею страданія, а если Богъ прощаетъ, то тѣмъ болѣе должны простить люди.

— И такъ вы не осуждаете ее?

— О, нисколько! И если я могу что нибудь для нея сдѣлать, то я сдѣлаю это съ радостью.

— О, благодарю васъ! ваши слова облегчаютъ мое сердце.

— Скажите мнѣ, гдѣ живетъ ваша подруга, тогда вы узнаете, что мои обѣщанія не пустыя слова.

— О, нѣтъ! поспѣшно сказала Зельма, теперь ей ничего не надо, она вполнѣ избавилась отъ опасности, но подруга ея, дѣвушка, съ которой она вмѣстѣ убѣжала, осталась на произволъ судьбы. Зельма была бы счастлива, еслибъ узнала, что Нетти нашла защитника.

— Какъ вы добры и сострадательны, сказалъ Шарль. Съ какимъ жаромъ вы интересуетесь не только судьбою вашей подруги, но даже участью дѣвушки, о которой вы не знаете ничего, кромѣ того, что она несчастна. Это дѣлаетъ честь вашему доброму сердцу, мадемуазель Сабина, и подтверждаетъ мое мнѣніе, что вы также добры, какъ хороши. Но вернемтесь къ вашему рѣшенію, которое приводитъ меня въ отчаяніе.

— Вы говорите про мое рѣшеніе оставить вашъ домъ.

— Да. О, прошу васъ, не оставляйте насъ! Я не могу жить, не видя васъ, вашего прелестнаго лица, которое восхитило меня съ перваго взгляда…

— О, выслушайте меня, вы не знаете…

— О, я знаю всея знаю что вы хотите сказать… Вы скажете, что будутъ говорить обо мнѣ, о васъ. Но есть средство избѣжать этого. Я васъ люблю больше жизни. Изъ за одной вашей слезы я готовъ умереть. ^х

— О, Шарль, ваши слова огорчаютъ меня, я не должна слушать ихъ.

— Вы не должны слушать, Сабина? Но я долженъ вамъ сказать, что я не могу жить безъ васъ. Я знаю, что я выбралъ неудобное время для объясненій, такъ какъ ваше сердце еще полно горя, послѣ ужасной смерти вашего отца. Но я былъ бы счастливѣйшимъ человѣкомъ, еслибы моя любовь, могла оживить ваше сердце. Я скоро получу мѣсто пастора и увезу васъ съ собою, чтобы уединеніе и моя любовь заставили васъ забыть горе.

— О, вскричала Зельма не говорите мнѣ этого, я не могу вамъ отвѣчать!

— Вы сердитесь на меня, Сабина?

— Какъ могу я на васъ сердиться! О, нѣтъ, — позднѣе, можетъ быть… но теперь я не могу вамъ отвѣтить. Я не должна васъ слушать. Прошу васъ, не говорите мнѣ болѣе объ этомъ.

— Дайте мнѣ по крайней мѣрѣ обѣщаніе, что вы не оставите нашего дома.

Шумъ оружія, который уже нѣсколько времени былъ слышенъ въ отдаленіи, мало по малу приблизился.

Домъ учителя стоялъ на краю мѣстечка.

Прусаки напрасно пытались овладѣть этимъ мѣстомъ.

Слышны были побѣдные крики французовъ.

— Я вижу, что вы въ настоящую минуту не въ состояніи дать мнѣ отвѣта. Причина этому не только ваше горе, но и тотъ страхъ, который внушаетъ вамъ шумъ битвы, Сабина. Но завтра я надѣюсь получить отвѣтъ… Вы мнѣ обѣщаете это?

— Завтра!… прошептала Сабина… Но прошу васъ, оставьте меня теперь одну.

Національная гвардія сражалась съ ранняго утра, а между тѣмъ было уже за полдень, такъ что полковникъ Сенъ-Реми, командовавшій этой частью, національной гвардіи, нашелъ необходимымъ дать людямъ немного отдохнуть и поѣсть.

Гренель былъ занятъ и кое какъ укрѣпленъ.

Каждый домъ былъ переполненъ солдатами, которымъ жители не знали какъ и угодить.

Въ домѣ Дюбока было нѣсколько офицеровъ, приглашенныхъ хозяевами пообѣдать.

Несмотря на то, что столъ былъ уже готовъ, проголодавшіеся офицеры не садились, очевидно ожидая кого то.

Наконецъ тотъ кого ожидали пришелъ.

Онъ былъ человѣкъ высокаго роста, лѣтъ сорока, пріятной наружности.

Это былъ полковникъ Семъ-Реми. Онъ поклонился офицерамъ и сѣлъ за столъ, что немедля сдѣлали и всѣ остальные.

Дюбокъ и его жена были очень рады, что могли принять у себя защитниковъ Парижа, въ особенности въ ту минуту, когда тѣ побѣдили.

— Ахъ, господинъ полковникъ, сказалъ одинъ изъ офицеровъ, немного утоливъ свой голодъ, я боюсь, что вечеръ наступитъ раньше чѣмъ мы успѣемъ добраться до прускихъ окоповъ.

— Ваши надежды слишкомъ обширны, капитанъ Колленъ, сказалъ полковникъ, если вы думаете это сдѣлать. Мы должны быть довольны, что, овладѣвъ Гренелемъ, удержимъ его за собою.

— Ну, прусакамъ будетъ нелегко снова овладѣть этимъ мѣстомъ, если они будутъ даже втрое сильнѣе.

— Я доволенъ старыми полками національной гвардіи, сказалъ Сенъ-Реми, нисколько не раздѣлявшій энтузіазма другихъ офицеровъ, но новобранцы далеко уступаютъ нѣмецкимъ солдатамъ, въ чемъ я сегодня вполнѣ убѣдился.

— О, національные гвардейцы, даже молодые — герои, сказалъ одинъ изъ офицеровъ, все дѣло въ командирѣ. При хорошемъ командирѣ ничто не можетъ устоять противъ французскихъ солдатъ. Подъ командой Леконта мы никогда не могли дойти до этого мѣста, дѣйствительно пора было его замѣнить кѣмъ нибудь другимъ.

— Леконтъ былъ отличный, храбрый генералъ, сказалъ Сенъ-Реми, бросая строгій взглядъ на говорившаго. Онъ не заслужилъ ни одного упрека. Убійство его, позорное дѣло.

— Взгляды на его счетъ различны, возразилъ офицеръ. Я не стану съ вами спорить, но меня никто не разубѣдитъ.

— Можетъ быть вамъ будетъ интересно знать, господинъ полковникъ, сказалъ Дюбокъ, что дочь генерала Леконта въ настоящее время находится въ моемъ домѣ.

— Какъ, мадемуазель Сабина находится у васъ?

— Да, полковникъ, она отправлялась въ провинцію, къ своимъ друзьямъ. Я принялъ въ ней участіе и предложилъ убѣжище у себя въ домѣ.

— Это очень хорошо съ вашей стороны, сказалъ Сенъ-Реми. О! я отъ всего сердца сожалѣю эту дѣвушку. Могу васъ увѣрить, что это вполнѣ достойная женщина.

— О, она самая достойная и самая прелестная дѣвушка въ свѣтѣ, сказалъ Шарль.

— О, что до этого касается, то вкусы бываютъ разные, но за доброту ея сердца и кротость характера я могу поручиться. Я былъ бы очень радъ, еслибы могъ видѣть ее.

— Вы ее знаете? спросила мадамъ Дюбокъ.

— О, конечно; я былъ въ дружбѣ съ ея отцомъ и часто видалъ ее. И мнѣ кажется, что ей должно быть пріятно видѣть друзей ея несчастнаго отца.

— Я сейчасъ скажу мадемуазель Леконтъ, что вы здѣсь, сказала мадамъ Дюбокъ. О, какъ она будетъ рада увидать стараго знакомаго. Ахъ! она всегда такъ грустна.

Между тѣмъ Зельма собрала и сложила бумаги дочери Леконта, взявъ конечно прочь предательское письмо къ Зельмѣ Левинъ.

Щеки ея покраснѣли, сердце лихорадочно билось. Она думала обо всемъ, только что слышанномъ ею отъ Шарля.

Какъ могла она, чуть не сдѣлавшаяся послѣдней изъ женщинъ, выслушать предложеніе такого человѣка, какъ Шарль Дюбокъ!

Но какое впечатлѣніе произвело бы на нее это же признаніе, сдѣланное позднѣе? спрашивала она себя.

— Я чувствую, что я могла бы его полюбить, отвѣчала она себѣ и этотъ отвѣтъ испугалъ ее.

— О, нѣтъ, я не должна его слушать… И не только его, но и всякаго честнаго человѣка, который сталъ бы говорить мнѣ о любви. Можетъ ли меня полюбить человѣкъ, который зналъ бы мое прошлое? И съ другой стороны, имѣю ли я право привлечь къ себѣ ложью сердце Шарля, который просилъ сегодня моей руки? Должна ли я отказаться отъ радостей любви, я покончила съ прошлымъ, я теперь не Зельма Левинъ, а Сабина Леконтъ. Я хочу для всего свѣта носить это благородное имя. Но назваться этимъ именемъ передъ человѣкомъ, который сдѣлался бы моимъ мужемъ, было бы неблагородно. Нѣтъ, Шарль, мы должны разстаться и никогда болѣе не видѣться.

Въ эту минуту дверь отворилась и въ комнату вошла мадамъ Дюбокъ.

— Ахъ, милая Сабина, сказала она, я вамъ принесла веселую новость. У насъ старый другъ вашего отца. Неправдали вы будете очень рады увидѣть человѣка, который былъ дорогъ вашему отцу!

Но было видно, что Зельма не раздѣляла радости мадамъ Дюбокъ, такъ какъ она видимо испугалась и сдѣлалась еще блѣднѣе чѣмъ была прежде.

— Другъ моего отца? прошептала она, глядя полувопросительно, полу-испуганно на говорившую.

— Да, одинъ военный, другъ вашего отца. Онъ проситъ у васъ позволенія выразить вамъ лично свое участіе.

— Мнѣ?… Мнѣ?… О, нѣтъ, мадамъ Дюбокъ, я не могу принять его, видъ друга моего отца вызоветъ во мнѣ печальныя воспоминанія и сдѣлаетъ еще тяжелѣе мое горе.

— Да, но полковникъ Сенъ-Реми былъ также и вашимъ другомъ.

— Что вы говорите? вскричала Зельма, полковникъ Сенъ-Реми?

— Ну, да, что-же тутъ удивительнаго? спросила мадамъ Дюбокъ, не будучи въ состояніи объяснить себѣ страха молодой дѣвушки. Онъ командуетъ войсками, которые сдѣлали вылазку. Онъ теперь занялъ Гренель и со многими офицерами находится теперь у насъ въ домѣ. Неправда-ли вы примете его?

— Его менѣе, чѣмъ кого либо другаго! Прошу васъ, мадамъ Дюбокъ, не распрашивайте меня; я не хочу и и не могу принять полковника Сенъ-Реми!… Низачто! низачто!

Мадамъ Дюбокъ покачала головою. Она не могла понять подобнаго поведенія.

— Конечно, если вы этого не хотите, то полковникъ не станетъ настаивать, но конечно вашъ отказъ очень огорчитъ его.

— Скажите ему, что я не могу его принять, прошу васъ, поторопитесь, а то онъ можетъ, не дожидаясь моего отвѣта, придти сюда, а я низачто не хочу его видѣть.

Говоря это, она торопила мадамъ Дюбокъ выйти изъ комнаты и, по выходѣ ея, сейчасъ-же заперла за нею дверь.

Медленными шагами и съ задумчивымъ видомъ шла мадамъ Дюбокъ по лѣстницѣ; не успѣла она сойти, какъ услышала снаружи шумъ.

Пальба, прекратившаяся нѣсколько времени тому назадъ, возобновилась съ новой силой.

Въ дверь вбѣжалъ запыхавшійся офицеръ.

— Здѣсь полковникъ Сенъ-Реми? спросилъ онъ.

— Да, онъ здѣсь, отвѣчала мадамъ Дюбокъ.

— Мнѣ надо видѣть его сейчасъ-же.

— Я позову его.

Но въ эту минуту въ переднюю вошелъ самъ полковникъ въ сопровожденіи всѣхъ офицеровъ, услышавшихъ также шумъ на улицѣ.

— Прусаки напали, сказалъ офицеръ, и овладѣли всѣмъ шоссе.

— Выдвиньте резервы, приказалъ полковникъ, я самъ сейчасъ ѣду.

Поспѣшно простившись съ хозяевами, Сенъ-Реми поблагодарилъ ихъ и просилъ передать его поклонъ дочери генерала Леконта.

— Если намъ удастся отбросить врага, сказалъ онъ, то я вернусь на ночь въ вашъ домъ, а до тѣхъ поръ я долженъ отказаться отъ удовольствія видѣть мадемуазель Леконтъ.

XXX.
Исчезла!

Битва продолжалась до захода солнца.

Ставни дома Дюбока были снова закрыты, но въ окно нижняго этажа можно было слѣдить за ходомъ битвы.

Не смотря на мужественное сопротивленіе, французы принуждены были отступать шагъ за шагомъ», сдѣланныя наскоро баррикады были взяты нѣмцами одна за одною, такъ что, когда наступилъ вечеръ, то прусаки овладѣли Гренелемъ и тамъ, гдѣ нѣсколько часовъ тому назадъ раздавались побѣдные крики французовъ, стояли теперь прусскіе солдаты.

На площади былъ разложенъ огонь, на которомъ солдаты готовили себѣ пищу.

Кромѣ того многіе дома были также заняты солдатами.

Гостинница, въ которой была раненая дочь генерала Леконта и въ которой былъ устроенъ лазаретъ, опять вмѣстѣ съ нимъ перешла въ руки нѣмцевъ и ихъ врачей!

Обитатели дома Дюбока во все время сраженія были въ сильномъ волненіи.

Только когда спокойствіе вполнѣ водворилось снаружи, они немного успокоились, хотя съ тяжелымъ чувствомъ въ душѣ.

— Да, сказалъ Дюбокъ, я такъ и думалъ, что радость нашихъ была преждевременна. И такъ-же какъ они теперь завладѣли нашимъ мѣстечкомъ, точно также овладѣютъ они и фортами и наконецъ самымъ Парижемъ. Всѣ жертвы напрасно принесены, страданія напрасно претерпѣны! Я увѣренъ, что предчувствіе не обманываетъ меня.

— Какъ должна была бояться Сабина, сказалъ Шарль, я все время думалъ о ней. Какъ она, бѣдняжка, должна была трусить грома орудій и шума битвы.

— Почему она не сошла къ намъ? сказала мадамъ Дюбокъ. Ей все было-бы не такъ страшно провести это время съ нами. Я стучалась къ ней, но она не открыла.

— Во всякомъ случаѣ она придетъ къ ужину, сказалъ Дюбокъ.

Ужинъ былъ накрытъ, но Зельма не приходила.

Наконецъ мадамъ Дюбокъ рѣшилась пойти къ ней и сказать, что ее ждутъ.

Подойдя къ двери комнаты молодой дѣвушки, мадамъ Дюбокъ постучалась, — никакого отвѣта.

Съ безпокойствомъ она рѣшилась наконецъ войти, и съ изумленіемъ остановилась на порогѣ — комната была пуста.

— Боже мой, гдѣ она можетъ быть? выговорила наконецъ мадамъ Дюбокъ.

Ужасъ выражался на ея лицѣ, когда она вошла въ столовую.

— Боже мой, что случилось? вскричалъ при видѣ ея Шарль.

— Я ничего не знаю, былъ отвѣтъ, но Сабины нѣтъ въ ея комнатѣ.

— Нѣтъ?

— Да, она исчезла; я напрасно искала и звала ее по всему дому.

— Никто не видалъ ея, только одна Магдалина говоритъ, что видѣла ее часъ тому назадъ въ саду.

— Въ саду? Не можетъ быть! сказалъ Дюбокъ, въ саду теперь грязно и скользко, это совсѣмъ не мѣсто для прогулки.

Между тѣмъ Шарль уже выбѣжалъ, изъ дома чтобы обыскать садъ. Черезъ нѣсколько времени онъ возвратился.

Ея тамъ нѣтъ, сказалъ онъ дрожащимъ голосомъ. Ея нигдѣ нѣтъ, но Магдалина была права, говоря, что видѣла Сабину въ саду. На дорожкахъ видны слѣды женскихъ ногъ.

— Но что это можетъ значить? сказалъ Дюбокъ, почему она бѣжала изъ нашего дома?

— Можетъ быть мое объясненіе было поводомъ къ этому? подумалъ Шарль.

— Можетъ быть отъ страха встрѣтиться съ Сенъ-Реми, сказала мадамъ Дюбокъ, въ этомъ есть что-то непонятное.

— И почему она оставила насъ въ такое время, когда городъ занятъ прусскими войсками? сказалъ Шарль.

— Во всякомъ случаѣ, ей бы слѣдовало поблагодарить насъ, замѣтилъ Дюбокъ.

Въ эту минуту вошла Магдалина, видѣвшая дѣвушку въ саду. Она обыскала всю комнату исчезнувшей и нашла на столѣ записку:

«Примите мою сердечную благодарность за доброту, съ которой вы меня приняли, говорилось въ запискѣ, я никогда не забуду ея. О, не думайте, что вы пріютили у себя неблагодарную. Моя благодарность кончится только съ моей жизнью, но я никогда не должна ни возвращаться въ вашъ домъ, ни видѣть вашихъ гостей. Прощайте, мои благодѣтели, прощайте Шарль. Не старайтесь узнавать мѣсто моего жительства, вы его никогда не узнаете».

Письмо было подписано буквами З. Л.

— Очевидно, что во всемъ этомъ есть какая то тайна, сказалъ Дюбокъ, она что то скрываетъ отъ насъ.

— Для меня непонятенъ ея страхъ, когда она узнала, что одинъ другъ ея отца желаетъ ее видѣть, замѣтила мадамъ Дюбокъ, не боялась ли она какого нибудь открытія?

Но дѣло въ томъ, сказалъ Шарль, что мы лично не можемъ ее ни въ чемъ упрекнуть. Не понимая ея поведенія, мы не имѣемъ никакого права осуждать ее.

Вся ночь прошла въ волненіи и сонъ бѣжалъ отъ обитателей тихаго дома…

Между тѣмъ въ гостинницѣ мѣстечка былъ шумъ и движеніе.

Офицеры старались вознаградить себя за страданія послѣднихъ дней, а въ большой залѣ, гдѣ былъ устроенъ лазаретъ, докторамъ было еще много работы. Наконецъ и доктора покончили свое дѣло и могли подумать объ отдыхѣ и пищѣ и присоединиться къ сидѣвшимъ еще за столомъ офицерамъ.

— Ну что, докторъ, какъ у васъ тамъ? спросилъ капитанъ Дорнекъ главнаго доктора, сѣвшаго рядомъ съ нимъ.

— Только трое ранены такъ тяжело, что нѣтъ надежды, отвѣчалъ спрошенный. Они умрутъ въ эту же ночь: остальные всѣ, какъ я надѣюсь, поправятся, хотя придется сдѣлать нѣкоторымъ ампутаціи.

— Господа французскіе доктора должны намъ быть благодарны, что мы устроили здѣсь лазаретъ, такъ какъ, когда мы были здѣсь недѣлю тому назадъ, то у насъ было больше французскихъ раненыхъ чѣмъ нѣмцевъ, сказалъ капитанъ.

— Они взяли своихъ раненыхъ съ собою, отвѣчалъ докторъ, а благодарности ихъ мы не видали. Въ то время, когда они владѣли Гренелемъ, они почти совершенно оставили лазаретъ.

— Что касается до достоинства ихъ врачей, продолжалъ капитанъ, то мы видѣли какъ они легко относятся къ своему дѣлу. Вы помните случай съ молодой дѣвушкой?

— А, съ той, которую французскій докторъ объявилъ убитой?…

— А вы увидѣли, что она еще жива и даже можетъ поправиться.

— Конечно, она была ранена въ грудь, но я успѣлъ вынуть пулю.

— Она была очень хорошенькая и молоденькая дѣвушка.

— Да и, какъ я замѣтилъ во время операціи, отлично сложена.

— Могу я узнать, что съ ней сталось?

— Конечно! Когда мы въ тотъ разъ оставили Гренель, то она снова попала въ руки французскихъ докторовъ. Если вы хотите знать, что съ ней сталось, то вамъ стоитъ только распросить хозяйку гостинницы.

Въ эту минуту въ комнату вошла сама хозяйка, неся вино.

— Я очень радъ, сказалъ капитанъ, обращаясь къ ней, что вы рѣшаетесь теперь сами прислуживать намъ. Не правдали, вы видите, какъ глупо было бояться прусаковъ.

— Да, мы ихъ тогда еще не знали, отвѣчала хозяйка, прежде же мы слыхали про нихъ одни ужасы. А теперь я вижу, что прусаки никому не дѣлаютъ зла, за все что берутъ, платятъ и даже оказываютъ намъ, французамъ, состраданіе… Если я не ошибаюсь, капитанъ, то это вы, недѣлю тому назадъ приняли участіе въ одной несчастной раненой дѣвушкѣ?

— Да, это былъ я, отвѣчалъ капитанъ, и я даже хотѣлъ сейчасъ распросить васъ о раненой. Что съ ней?

— О, все еще лежитъ у меня въ моей спальнѣ, на постели моего покойнаго мужа, какъ тогда приказалъ докторъ.

— Значитъ она жива?

О, да, жива!

Что же, лечили доктора?

— Нѣтъ, французскимъ докторамъ было некогда, имъ было слишкомъ много дѣла въ лазаретѣ, а здѣсь нѣтъ ни одного доктора, такъ какъ всѣхъ докторовъ распредѣлили по лазаретамъ; но я ухаживаю за нею, слѣдуя наставленіямъ, даннымъ мнѣ нѣмецкимъ докторомъ.

— Боже мой, это просто чудо, что дѣвушка до сихъ поръ жива, если докторъ не дѣлалъ ей перевязокъ. Легкое непремѣнно должно начать гнить! вскричалъ докторъ.

— Вы цѣлый день трудились безъ устали, докторъ, сказалъ капитанъ, но тѣмъ неменѣе я васъ попрошу сегодня же осмотрѣть раненую. Вы меня крайне обяжете.

— Съ удовольствіемъ.

— Если вы позволите, докторъ, то я пойду съ вами.

— Вы можете идти со мной, а также и вы, хозяйка, будьте такъ добры, подите съ нами, чтобы я могъ дать вамъ дальнѣйшія наставленія.

Докторъ и капитанъ шли впередъ, за ними слѣдовала хозяйка со свѣчей, что было необходимо, такъ какъ спальня была освѣщена однимъ ночникомъ.

Больная лежала на постели. Лице ея было бѣлѣе полотна. Она не спала, а, казалось, боролась со страшной болью.

Когда дверь отворилась, она взглянула мутнымъ взглядомъ на вошедшихъ и легкое дрожаніе вѣкъ показало, что она была удивлена.

— Сударыня, въ полголоса сказала хозяйка наклоняясь къ больной, этотъ господинъ — прусскій докторъ, который вынулъ пулю изъ вашей раны, а это капитанъ, по приказанію котораго вы были оставлены въ этомъ домѣ.

Больная слегка пошевелила губами, но не могла произнести ни слова и только съ выраженіемъ благодарности подняла на доктора глаза.

— Вы сильно страдаете? спросилъ докторъ, приложивъ ухо къ ея груди.

Больная сдѣлала едва замѣтный утвердительный знакъ.

— Конечно! продолжалъ онъ. Гніеніе легкаго началось. Но не безпокойтесь, сударыня, мы васъ скоро вылечимъ; слава Боту, что есть еще время помочь вамъ.

Затѣмъ онъ сталъ осматривать рану и попросилъ хозяйку помочь ему и поддержать молодую дѣвушку. Тогда капитанъ увидѣлъ, что докторъ былъ правъ, говоря, что молодая дѣвушка также хорошо сложена, какъ хороша лицемъ.

Наконецъ операція кончилась. Докторъ написалъ рецептъ и далъ хозяйкѣ нужныя наставленія.

Больная чувствовала себя видимо легче послѣ операціи, такъ что даже могла прошептать едва слышно: Благодарю!

Тогда капитанъ фонъ-Дорнекъ подошелъ къ постели больной и сказалъ съ участіемъ:

— Сударыня, есть ли у васъ родители или какіе нибудь родственники, которымъ бы вы желали дать знать о вашемъ состояніи? Я сдѣлаю все, что для этого надо.

Она сдѣлала отрицательный знакъ.

— Вѣроятно, ваши родители или родные въ Парижѣ, продолжалъ капитанъ, я постараюсь достать для нихъ пропускъ, чтобы они могли ухаживать за вами.

— У меня никого нѣтъ, прошептала дѣвушка.

— Посмотрите, вскричалъ докторъ довольнымъ тономъ, вы уже можете говорить, поэтому вамъ нечего болѣе бояться возвращенія прежней ужасной боли. Но прошу васъ, Дорнекъ, не распрашивайте болѣе паціентку, она должна еще пока ничего не говорить или такъ мало, какъ только возможно, въ этомъ положеніи необходимо спокойствіе.

— Позвольте мнѣ только, докторъ, спросить имя этой дамы, сказалъ капитанъ. Это на всякій случай можетъ пригодиться.

— Да, дѣйствительно до сихъ поръ неизвѣстно кто она.

— Сабина Леконтъ, прошептала дѣвушка.

— Сабина Леконтъ, дочь убитаго въ Парижѣ генерала Леконта?

Она кивнула головой въ знакъ согласія.

— Это невозможно, сказалъ капитанъ и его лобъ нахмурился. Сабина Леконтъ дѣйствительно была въ этомъ домѣ, но она оставила его и я самъ далъ ей пропускъ черезъ наши войска.

Дѣвушка съ удивленіемъ взглянула на него:

— Тутъ есть подлогъ, продолжалъ, капитанъ.

— Сударыня, сказалъ докторъ хозяйкѣ, позаботьтесь, чтобы больной, было доставлено полное спокойствіе и точно исполняйте мои наставленія. Снесите рецептъ въ лазаретную аптеку и дайте ей лекарство, какъ сказано въ рецептѣ, но самое лучшее лекарство, это спокойствіе. Смотрите, чтобы никто не говорилъ съ ней… Сударыня, продолжалъ онъ, обращаясь къ больной, послѣ завтра я навѣщу васъ; я надѣюсь, что къ тому времени вамъ уже будетъ лучше. Послѣ этого докторъ ушелъ.

Капитанъ взглянулъ еще разъ на больную.

— Она говоритъ правду; прошепталъ онъ, такое лице не можетъ лгать. Если тутъ есть обманъ, то обманщица была другая.

Капитанъ чувствовалъ такое участіе къ дѣвушкѣ, что первый его вопросъ, когда онъ встрѣтился на слѣдующій разъ съ докторомъ, былъ:

— Ну что ваша гренельская паціентка?

Къ его досадѣ докторъ сразу не могъ вспомнить. Но вспомнивъ наконецъ, онъ не могъ сказать ничего утѣшительнаго.

— Она все еще очень сомнительна, сказалъ онъ, очень мало вѣроятности, что она встанетъ.

— Вы посѣщали ее аккуратно?

— Прежде всего я занимался солдатами, затѣмъ, когда оставалось время, я навѣщалъ дѣвушку. Будьте увѣрены, что я сдѣлаю все отъ меня зависящее, чтобы помочь ей выздоровѣть.

Прошла недѣля. Жители Гренеля такъ привыкли къ сраженіямъ, что это казалось имъ дѣломъ обыденнымъ. Окна домовъ болѣе не закрывались ставнями, никто не боялся показываться на улицахъ. Тоже самое можно сказать и про семейство Дюбока.

Было врскресенье.

На улицахъ Гренеля было тише, чѣмъ обыкновенно.

Не слышно было ни грома орудій, ни шума идущихъ войскъ.

На одной изъ отдаленныхъ площадей стояла церковь, въ нее то по обыкновенію отправилось семейство Дюбока.

Въ одиннадцать часовъ служба кончилась. Они пошли назадъ домой.

По дорогѣ имъ попалась на встрѣчу хозяйка гостинницы.

Шарль Дюбокъ велъ подъ руку свою мать, хозяйка гостинницы пошла рядомъ съ послѣдней съ другой стороны.

— Боже мой, начала она разговоръ, когда кончится все это? Нѣтъ покоя ни днемъ ни ночью.

— О, да, сосѣдка₆я и то молилась сегодня, чтобы Богъ умилосердилъ сердце прусскаго короля, чтобы миръ былъ наконецъ заключенъ.

— Я желаю этого отъ всего сердца… Вы не можете чувствовать всего этого въ вашемъ тихомъ домѣ такъ, какъ я это чувствую въ своей гостинницѣ. Вамъ нечего заботиться о постоѣ, у васъ нѣтъ въ домѣ лазарета. У меня изъ всего дома осталась въ моемъ распоряженіи всего одна моя спальня, да и то не вполнѣ.

— Неужели нѣмцы овладѣли и вашей спальней? спросилъ Дюбокъ.

— О, нѣтъ, но у меня лежитъ одна больная. Вы вѣроятно уже слышали, что у меня въ домѣ была ранена въ грудь одна путешественница, стоявшая у окна.

— Да, я слышалъ, сказалъ Дюбокъ и слышалъ также, что она умерла.

— Французскій докторъ, осмотрѣвшій ее, сказалъ что она убита, но вслѣдъ затѣмъ пришли прусаки и ихъ докторъ, осмотрѣвшій рану, нашелъ, что дѣвушку можетъ быть можно будетъ спасти. По приказанію капитана фонъ-Дорнекъ, я положила ее у себя въ спальнѣ.

— Знаете вы кто она такая?

— О, еслибы вы знали кто она, или лучше сказать за кого она себя выдаетъ, то вы бы изумились.

— У нея нѣтъ никого?

— Она извѣстная особа?

— Да, конечно! она дочь убитаго генерала Леконта!

— Это ложь! вскричалъ Шарль. Дочь генерала Леконта не ранена, она жила у насъ недѣлю тому назадъ въ полномъ здоровьѣ.

— Да, тоже говорилъ и капитанъ. Моя больная выдаетъ себя за дочь генерала, тогда какъ онъ выдалъ другой дѣвушкѣ съ этимъ именемъ пропускъ. Тутъ что то не такъ.

— Ваша больная обманщица! Я видѣлъ доказательство, что жившая у насъ дѣвушка дочь генерала Леконта.

— Во всякомъ случаѣ странно, сказалъ Дюбокъ, что обѣ называютъ себя дочерями генерала. Меня интересуетъ этотъ вопросъ. Я навѣщу сегодня вашу больную и хочу спросить…

— Это невозможно, при всемъ моемъ желаніи вамъ услужить, сказала хозяйка.

— Почему же?

— Докторъ строго запретилъ пускать къ ней кого бы то ни было, она не должна говорить ни слова. Какъ разъ вчера у нея былъ докторъ и снова подтвердилъ это приказаніе; вы должны подождать пока она поправится.

— Но вы во всякомъ случаѣ можете убѣдиться кто лжетъ — ваша ли больная, или дѣвушка жившая у насъ.

— Какъ ты можешь сомнѣваться, отецъ? сказалъ Шарль съ упрекомъ. Какъ ты можешь подумать, чтобы дѣвушка, жившая у насъ, лгала?

— Я знаю только, что у нея была какая то тайна, сказала мадамъ Дюбокъ. Ты правъ, тутъ что-то не такъ.

— Меня огорчаетъ, матушка, что ты сомнѣваешься въ Сабинѣ, сказалъ Шарль.

— Подожди немного, сынъ мой, время разъяснитъ эту тайну и я отъ всего сердца желаю, чтобы ты былъ правъ.

XXXI.
Изъ огня да въ полымя.

Для полноты нашего разсказа мы принуждены возвратиться немного назадъ, въ ту улицу, гдѣ стоитъ домъ тетушки Гурданъ.

Въ тотъ обильный событіями вечеръ, когда двѣ несчастныя жертвы убѣжали изъ дома Гурданъ, мы видѣли какъ дѣвушки, испуганныя присутствіемъ двухъ мужчинъ, принуждены были разстаться.

Зельма побѣжала въ улицѣ Берже и мы знаемъ, что съ ней произошло, Нетти бросилась въ противуположную улицу.

Послѣднее, что слышала отъ нея Зельма, былъ крикъ ужаса.

Мы знаемъ, что Дюпортъ и Сенъ-Круа, изъ страха быть застигнутыми, также разошлись въ противуположныя стороны.

Дойдя поспѣшно до перекрестка, Дюпортъ остановился, такъ какъ услышалъ за собой женскій голосъ.

Онъ хотѣлъ уже вернуться назадъ, чтобы въ случаѣ. надобности подать помощь своему другу, какъ вдругъ передъ нимъ мелькнула дѣвушка. Частью любопытство, частью также мысль, что эта женщина имѣла какія нибудь враждебныя. намѣренія относительно Сенъ-Круа, заставили его остановиться.

— Куда вы спѣшите, моя красавица? сказалъ онъ загораживая дорогу.

— Прошу васъ, сударь, оставьте меня, сказала умоляющимъ тономъ дѣвушка. Меня и мою подругу преслѣдуютъ, мы только избѣжали большой опасности и, если насъ поймаютъ, то мы погибли.

— Избѣжали опасности? какой же это?

— Насъ противъ воли держали въ домѣ, который стоитъ за этимъ садомъ.

— А, такъ вы убѣжали изъ дома мадамъ Гурданъ? А, это большая рѣдкость! Позвольте мнѣ предложить вамъ еще одинъ вопросъ, дитя мое… вы должны знать, что я знакомъ съ мадамъ Гурданъ.

Въ эту минуту Нетти узнала говорившаго и испуганно вскрикнула.

— Кто-же вы? спросилъ Дюпортъ.

— Мое имя Нетти Колленъ.

— Я принимаю большое участіе въ дѣвушкахъ, живущихъ у мадамъ Гурданъ…. Покажите мнѣ. ваше лице? Я знаю большую часть дѣвушекъ изъ этого дома. Мнѣ очень любопытно знать, которая изъ нихъ такъ добродѣтельна, что убѣжала.

— Ахъ, сударь, хотя вы и знакомый мадамъ Гурданъ, но я прошу васъ не выдавать меня ей и не говорить ей, что вы меня видѣли; прошу васъ, пустите меня, можетъ быть нашъ побѣгъ уже открытъ и насъ преслѣдуютъ.

— Такъ и другая тоже убѣжала? Это порядочная потеря для доброй тетушки. Но прежде чѣмъ дать обѣщаніе, я долженъ видѣть ваше лице.

Онъ быстро обнялъ ее, она вскрикнула ютъ страха и прежде чѣмъ успѣла опомниться, вуаль была уже приподнята и Дюпортъ узналъ Нетти.

— А, моя прелесть, сказалъ онъ, это большое счастье, что вы встрѣтились со мной. Знаете-ли что, когда я васъ сегодня увидѣлъ въ залѣ, вы мнѣ очень понравились.

— Пустите меня, сударь, я хочу постараться вести честную жизнь и для этого готова исполнять самую трудную работу.

— Было-бы очень жаль, еслибы такая хорошенькая дѣвушка, какъ вы, стала-бы исполнять грубыя работы! Нѣтъ, дитя мое, этого не должно быть. Вы должны жить богато и именно у меня въ домѣ.

— Низачто! вскричала Нетти, стараясь вырваться.

— Ну, такъ легко вы не убѣжите! Я сейчасъ провожу васъ къ себѣ, но предупреждаю, что всякое противорѣчіе съ вашей стороны будетъ для васъ пагубно.

— О, Боже мой! вы снова хотите вернуть меня на путь порока?

— Этого я не говорю и на этотъ счетъ мы еще успѣемъ поговорить, моя милая. Я уже сказалъ вамъ, что знакомъ съ мадамъ Гурданъ, и могу прибавить, что почти другъ ея. Если я верну васъ къ ней, то получу пятьсотъ франковъ.

— Ахъ, сударь, вы не сдѣлаете этого!

— Я это сдѣлаю, если вы будете сопротивляться моему предложенію.

— О, Боже мой! Неужели никто меня не спасетъ? вскричала со слезами Нетти.

— Для васъ большое счастье, что здѣсь никого нѣтъ, ктобы насъ слышалъ. Еслибы здѣсь былъ полицейскій, то я сейчасъ-бы передалъ васъ ему. Платье, которое на васъ надѣто, принадлежитъ не вамъ, а мадамъ Гурданъ, такъ что вмѣсто моего дома, куда я вамъ предлагаю идти, вы отправились бы прямо въ тюрьму. Вы видите, вамъ не остается другаго выбора, какъ возвратиться къ мадамъ Гурданъ, или отправиться въ тюрьму, или ко мнѣ. — Что-же вы выбираете? Я человѣкъ желающій вамъ добра и который въ состояніи доставить вамъ отличное существованіе, если вы будете уступчивы и благоразумны.

— Сжальтесь надъ бѣдной, всѣми покинутой дѣвушкой.

— Если-бы я не чувствовалъ къ вамъ состраданія, то не сталъ-бы предлагать убѣжища у себя въ домѣ. Но намъ некогда разговаривать, мои друзья ждутъ меня. Я и то приношу большую жертву, провожая васъ до дому.

— О, Боже мой, для меня нѣтъ выбора! Я вижу, что все напрасно, и что я опять погибла.

Несчастная приняла предложеніе, надѣясь какъ нибудь опять убѣжать.

— Какъ жаль, что я не взялъ съ собою лакея, сказалъ Дюпортъ, онъ проводилъ-бы васъ до моего дома, у меня совсѣмъ нѣтъ времени,

— Если вамъ угодно, господинъ виконтъ, раздался вдругъ около него голосъ, то я провожу вашу даму.

Въ ту-же минуту изъ темноты показалась фигура, въ которой Дюпортъ узналъ человѣка, который обыкновенно просилъ милостыню у дверей дома Гурданъ.

— А, это вы Дюшень? — Хорошо, я вамъ дамъ завтра^: утромъ десять франковъ, если вы проводите эту даму ко мнѣ въ домъ и скажете моему лакею, Францу, чтобы онъ позаботился о ней до моего возвращенія.

— Съ удовольствіемъ, виконтъ, нашъ адресъ тотъ-же какъ и прошлое лѣто?!

— Нѣтъ, я живу теперь въ улицѣ Лиль, 14.

— Хорошо, виконтъ, я въ точности исполню ваше полученіе.

— Вотъ два франка, наймите фіакръ, если дама не желаетъ идти пѣшкомъ, завтра получите Обѣщанное.

— Хорошо виконтъ, все будетъ въ точности исполнено. О, Дюшень въ молодости дѣлалъ не мало такихъ дѣлъ.

— Я думаю, старый мошенникъ!… Сударыня, я поручаю этому человѣку проводить васъ. Завтра мы съ вами увидимся и поговоримъ о вашей будущности. До тѣхъ поръ прощайте.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Ужасъ тетушки Гурданъ не имѣлъ себѣ подобнаго, когда она узнала, что два лучшихъ ен' экземпляра бѣжали.

Ни брань, ни шумъ не помогали! «бѣдныя родственницы» и любимицы не оказывали ей ни малѣйшаго участія, большая часть изъ нихъ была даже рада непріятности, случившейся съ ихъ дорогой тетушкой.

Но болѣе всего раздражалъ тетку Гурдапъ ироническій смѣхъ Элли. Она знала, что побѣгъ дѣвушекъ былъ местью со стороны Элли, которая вдобавокъ смѣла сказать, что это еще только начало.

— Берегитесь, сказала Элли, вы еще больше потеряете, пока не отпустите меня, исполнивъ обѣщанное. О, вы съ радостью бы заплатили мнѣ вдвое, чтобы только меня не было:, я вамъ впередъ сказала, что буду мстить.

На гостей это происшествіе тоже произвело непріятное впечатлѣніе, особенно былъ раздосадованъ князь Гросовъ, который, въ надеждѣ на предстоящее удовольствіе, проигралъ громадную сумму денегъ.

Дюпортъ постарался привести; его въ хорошее расположеніе духа, онъ отвелъ его въ сторону и сказалъ:

— Ваша свѣтлость что-то очень печальны.

— У меня есть на это причина.

— Я надѣюсь, что это не вашъ карточный проигрышъ.

— Я бы не думалъ о немъ, если бы не разстроилось удовольствіе, на которое я разсчитывалъ.

— Что касается до этого, то можетъ быть, что удовольствіе только отсрочилось.

— Что это значитъ?

— Конечно, черноглазой Зельмы нѣтъ, но развѣ вы не видали ея подругу?

— Конечно видѣлъ, она тоже не дурна.

— Что касается до меня, то мнѣ она понравилась больше, чѣмъ брюнетка, да къ тому же она вполнѣ невинна..

— Почему вы это знаете?

— Я имѣлъ случай говорить съ ней.

— Послѣ ея бѣгства?

— Да, послѣ. Если вамъ угодно, то вы можете встрѣтить, ее у меня въ домѣ.

— Э, это интересно, какъ же дѣвушка къ вамъ попала?

— Я предложилъ ей у себя убѣжище, единственно желая сохранить ее для васъ. Могу я пригласить васъ завтра вечеромъ поиграть въ карты? Малютка будетъ у меня играть роль хозяйки.

— Вы всегда умѣете найти слабую сторону человѣка, Дюпортъ. Конечно я приду. Дайте мнѣ хоть эту, но чтобы на этотъ разъ не было обмана. Я не прощу вамъ, если это случится.

— Положитесь на меня, я говорю правду.

— Вы также позаботьтесь, чтобы я завтра могъ съ ней ужинать вдвоемъ.

— Само собою разумѣется.

— Въ такомъ случаѣ, это рѣшено, я приду.

XXXII.
Неожиданная помощь.

Молча сопровождалъ Дюшень Нетти, стараясь, чтобы она не шла близко отъ прохожихъ, такъ какъ боялся, чтобы она не обратилась къ кому-нибудь съ просьбою о помощи.

Нанять фіакръ онъ не нашелъ нужнымъ.

Нетти наконецъ прервала молчаніе.

— Близко-ли до улицы Лиль? спросила она.

— Десять минутъ ходьбы! коротко отвѣчалъ ея спутникъ.

Нѣсколько разъ Нетти умоляющимъ взглядомъ старалась открыть на его лицѣ слѣды состраданія.

Но лице Дюшеня было равнодушно и ничего не выражало, кромѣ недовѣрчивости.

Нѣсколько минутъ шли они молча, наконецъ Нетти снова заговорила.

— Вы слышали мой разговоръ съ виконтомъ? спросила она.

— Отчасти, я стоялъ не далеко отъ васъ, у стѣны.

— Значитъ, вы знаете, что я несчастная, погибшая дѣвушка.

— Я это слышалъ.

— И это не трогаетъ васъ, сударь….

— Не называйте меня «сударь», я просто нищій, который сидитъ каждый день на подъѣздѣ дома Гурданъ, или на ступеняхъ Собора Богоматери. Зовите меня просто Дюшень, если вамъ угодно.

— Я не знаю, есть-ли у васъ дѣти, или можетъ быть вы любите какую нибудь честную дѣвушку….

— Дѣтей у меня нѣтъ, женатъ я никогда не былъ, что-же касается дѣвушекъ, то въ молодости я любилъ не одну. Тогда я еще не былъ нищимъ, я сдѣлался имъ только вернувшись изъ Кайены, куда я былъ сосланъ за политическое преступленіе. Что-же касается до добродѣтели тѣхъ дѣвушекъ, которыхъ, я любилъ, то я въ ней сильно сомнѣваюсь.

— Но есть дѣвушки, которыя охотнѣе умрутъ, чѣмъ предадутся пороку и къ числу такихъ принадлежу я и моя подруга. Я не знаю, поняли-ли вы изъ моего разговора съ виконтомъ, что моя подруга и я, мы убѣжали изъ, дома мадамъ Гурданъ потому, что предпочитаемъ самую тяжелую нужду пороку.

— Глупости, сударыня, виконтъ Дюпортъ. такой человѣкъ, который станетъ о васъ заботиться.; Легко доставая деньги, эти люди также легко и не жалѣя тратятъ ихъ. Если вы будете благоразумны, то станете жить какъ принцесса. Онъ обманываетъ людей, обманывайте и вы его, въ этомъ ничего не-будетъ для васъ дурнаго.

— Если я начну поступать такъ, то перестану уважать сама себя.

— Самоуваженіемъ нельзя жить, питаться, и одѣваться. Вы еще этого не знаете, но я вамъ скажу, что голодъ заставляетъ дѣлать все, что угодно и если голодный совершитъ преступленіе, то никто изъ людей, испытавшихъ нужду не осудитъ его. Я дружески совѣтую вамъ покориться судьбѣ и вы сами будете мнѣ современемъ благодарны, что я не далъ вамъ убѣжать, какъ вы этого теперь желаете.

— А если я васъ попрошу не водить меня въ домъ этого человѣка, то вы также мнѣ откажете.

— Конечно, я долженъ получить завтра десять франковъ, а кто дастъ мнѣ ихъ, если я позволю вамъ убѣжать. Вотъ, еслибы мнѣ предложили двадцать, то я не задумываясь отпустилъ-бы васъ сейчасъ-же и предоставилъ виконту снова васъ розыскивать.

— Къ несчастію, у меня нѣтъ денегъ, я не могу вамъ заплатить, но можетъ быть вы почувствуете состраданіе, когда я скажу….

— Состраданіе? Нѣтъ, нѣтъ, моего состраданія вы не возбудите:, ко мнѣ также никто никогда не чувствовалъ состраданія.

— Когда я вамъ скажу, какимъ образомъ я и моя подруга, Зельма Левинъ…

— Кто?

— Моя подруга, которая убѣжала вмѣстѣ со мной и относительно которой я боюсь, не поймали-ли ея и не возвратили-ли снова къ мадамъ Гурданъ, такъ какъ я слышала, что она звала на помощь.

— И какъ называлась эта дѣвушка?

— Зельма Левинъ.

— А, это странный случай! Вы знаете, кто была эта Зельма!

— О, да, она разсказывала мнѣ свою исторію, я все знаю, я знаю ея печальное прошедшее, я знаю какъ она впала въ нужду и какъ ее обманомъ заманили къ мадамъ Гурданъ и именно тотъ самый человѣкъ, который меня теперь зоветъ въ свой домъ.

— Чортъ возьми! Это Зельма, дочь одного страсбургскаго купца?

— Да, она убѣжала отъ отца съ нѣкимъ Горжевскимъ.

— И такъ эта дама бѣжала вмѣстѣ съ вами?

— Она вышла вмѣстѣ со мною, но я боюсь не поймали-ли ея, да и я немного выиграла, если вы меня отведете въ домъ виконта Дюпорта.

— То, что вы мнѣ сейчасъ сказали, измѣняетъ дѣло. Я теперь безъ всякой съ вашей стороны платы не поведу васъ къ виконту, другой человѣкъ заплатитъ мнѣ вдвое и даже втрое. Я не отведу васъ къ виконту, но въ другое мѣсто, если вы довѣритесь мнѣ. Вы можете быть покойны, что тамъ, куда я васъ отведу, ваша добродѣтель не подвергнется ни малѣйшей опасности.

— О, благодарю васъ, Дюшень, за ваше состраданіе.

— Я дѣлаю это не изъ состраданія, а просто изъ выгоды.

— Но я прошу васъ возвратить мнѣ вполнѣ свободу и позволить идти куда я хочу.

— Это невозможно, отвѣчалъ Дюшенъ, я повторяю, что вы не подвергнетесь ни малѣйшей опасности слѣдуя за мной и что вы, можетъ быть, даже еще сегодня получите полную свободу. Но пока вы должны идти со мною туда, гдѣ я живу вмѣстѣ съ человѣкомъ, которому я хочу васъ представить.

Что оставалось дѣлать Нетти?

Если она не приметъ этого предложенія, то ее безъ жалости отведутъ къ Дюпорту, про котораго она знала, что онъ человѣкъ низкій и другъ мадамъ Гурданъ, слѣдовательно, человѣкъ, котораго она могла бояться, что онъ въ одинъ прекрасный день сведетъ ее обратно къ мадамъ Гурданъ.

Со страхомъ рѣшилась она слѣдовать за нищимъ.

Отъ улицы Лиль до предмѣстья Сентъ-Антуанъ далеко, поэтому они дошли только очень поздно.

На стукъ Дюшеня, дверь ночлежнаго пріюта отворилась.

— Что, Бертрамъ уже летъ? спросилъ Дюшень.

— Нѣтъ еще; развѣ вы не слышите, что въ залѣ еще шумятъ?

Въ самомъ дѣлѣ, былъ слышенъ шумъ множества голосовъ, старавшихся перекричать другъ друга.

— Входите-же, сударыня!

Нетти остановилась въ дверяхъ.

Дѣйствительно, ночлежный пріютъ имѣлъ такой подозрительный видъ, что глаза дѣвушки вопросительно обратились на ея спутника.

— Вы можете быть спокойны, сударыня, домъ Бертрама очень приличенъ и въ немъ можетъ переночевать порядочная женщина. Но если вамъ угодно, подождите здѣсь, пока придетъ самъ Бертрамъ.

Черезъ нѣсколько мгновеній явился Бертрамъ, съ изумленіемъ глядя на спутницу нищаго, которая по наружности совсѣмъ не принадлежала къ кругу его обыкновенныхъ посѣтителей.

— Эта дама желаетъ провести ночь въ вашемъ домѣ, сказалъ Дюшень, я знаю, у васъ есть отдѣльныя комнаты для избранныхъ посѣтителей.

— У меня нѣтъ ни одной, свободной кромѣ той, въ которой живетъ Левинъ.

— Дайте ее молодой дамѣ. Левинъ эту ночь съ удовольствіемъ ночуетъ съ кѣмъ нибудь.

— Ну нѣтъ, Левинъ отличный постоялецъ, я долженъ быть къ нему внимательнѣе, чѣмъ къ кому либо Другому.

— Дайте его комнату дамѣ, я беру отвѣтственность на себя.

— Если это такъ, то… Угодно вамъ войти, сударыня? Третій номеръ, это комната Левина.

Нетти послѣдовала за хозяиномъ, шедшимъ со свѣчею, которую онъ поставилъ на столъ.

— Я не могу позволить вамъ лечь въ постель, пока не придетъ Левинъ и не дастъ мнѣ своего позволенія, сказалъ угрюмо хозяинъ. Я долженъ также васъ предупредить, что эта комната стоитъ въ ночь десять су, которые надо заплатить впередъ.

— У меня нѣтъ денегъ, сударь, тихо сказала Нетти, я не могу вамъ ничего заплатить, и пришла сюда только по настоянію этого господина, но я вамъ обѣщаю заплатить какъ только у меня будутъ деньги.

— Слыхали мы это! Если вы не можете заплатить сейчасъ, то не можете и оставаться здѣсь.

— Стой! вскричалъ Дюшень, за даму будетъ заплачено, будьте покойны! Левинъ уже пришелъ?

— Только что пришелъ, въ общей залѣ.

Въ такомъ случаѣ подождите меня и Левина въ вашей комнатѣ, вы получите не только позволеніе Левина, но и деньги за комнату для молодой дамы.

— Но предупреждаю васъ, что въ кредитъ я не повѣрю, сказалъ хозяинъ.

— Это и не нужно.

Послѣ этого Дюшень пошелъ въ общую залу; войдя, онъ не могъ различить сначала ничего, кромѣ облаковъ табачнаго дыма.

Освоившись немного съ дымомъ, Дюшень увидѣлъ, что въ одномъ концѣ залы стоялъ какой-то ораторъ, рѣчь котораго была слушаема съ энтузіазмомъ.

— Чортъ возьми, что тутъ такое? спросилъ Дюшень стоявшаго рядомъ съ нимъ.

Это былъ старикъ, однихъ лѣтъ съ нимъ самимъ.

— О, вы только подойдите туда поближе, говорятъ о томъ, что мы всѣ будемъ богаты.

— Сдача Меца есть измѣна, говорилъ Буланже, и мы должны наказать измѣнника. Всѣ слуги Наполеона, мошенники, которые измѣняютъ Франціи.

— Долой Базена! долой измѣнниковъ!

— Тише! Дайте Буланже продолжать.

— Весь порядокъ вещей долженъ быть измѣненъ, продолжалъ ораторъ. Вы знаете, какъ безполезно наша храбрая національная гвардія сражается противъ прусаковъ, причина этому — измѣна. Двое измѣнниковъ уже наказаны, но остаются еще другіе.

— Долой всѣхъ, кто принадлежитъ къ народной оборонѣ, закричалъ Дюпонъ.

— Ты правъ, Дюпонъ, мы достаточно сильны для того, чтобъ, не смотря на правленіе народной обороны, объявить республику. Уже теперь многіе изъ командировъ національной гвардіи на нашей сторонѣ: Ферре, Піа, Пиронъ, Булье, и многіе другіе, бывшіе до сихъ поръ на сторонѣ нашихъ враговъ, уже перешли въ нашъ лагерь. Люди высокопоставленные принадлежатъ къ нашимъ: виконтъ Дюпортъ, шевалье Сенъ-Круа и другіе стоявшіе прежде на сторонѣ буржуазіи.

— И такъ, сегодня ночью мы объявимъ республику, сказалъ Дюпонъ, мы возьмемъ оборону города въ свои руки, назначимъ генерала изъ среды насъ.

— Браво, Дюпонъ! Браво, Буланже!

— Не торопитесь! сказалъ Буланже. Вы знаете что Гамбетта другъ народа и свободы, завтра онъ попробуетъ отправиться изъ города на воздушномъ шарѣ и за спиною врага образовать армію. Если это удастся, то свобода будетъ обезпечена и горе тому, кто противился ей.

— Да, горе тому! закричали слушатели.

Ура! да здравствуетъ свобода! Тогда мы выгонимъ нѣмцевъ изъ страны, нѣтъ, лучше умертвимъ ихъ всѣхъ. Ни одинъ изъ нихъ не долженъ вернуться домой!

Хотя Дюшень былъ простой нищій, но не могъ не улыбаться, что эти люди воображали себя властелинами судьбы Франціи и думали, что не выпустятъ живымъ ни однаго нѣмца.

У него вертѣлось на языкѣ насмѣшливое замѣчаніе, какъ вдругъ онъ увидѣлъ Левина, сидѣвшаго недалеко отъ оратора и внимательно его слушавшаго.

Съ трудомъ могъ Дюшень добраться до Левина.

— Чортъ возьми, Левинъ, прошепталъ ему Дюшень, вы такъ внимательно слушаете эту рѣчь, точно евангеліе. Или вы также будете помогать убивать нѣмцевъ?

— Меня интересуетъ это дѣло, коротко отвѣчалъ Левинъ, потому я и слушаю такъ внимательно.

— Я вамъ разскажу вещь, которая васъ заинтересуетъ еще болѣе.

— Въ эту минуту нѣтъ ничего такого.

— Даже извѣстіе о вашей дочери?

— Что? вскричалъ Левинъ.

— Пойдемте со мною, я вамъ все скажу, продолжалъ Дюшень.

Не дѣлая болѣе никакихъ замѣчаній, Левинъ пошелъ за нищимъ.

Идя по лѣстницѣ, послѣдній сказалъ:

— Я привелъ одну молодую дѣвушку и помѣстилъ ее въ вашей комнатѣ. Поэтому я надѣюсь, что вы заплатите Бертраму десять су за ея ночлегъ.

— Чтобы получить извѣстіе о дочери, я отдамъ все, что у меня есть.

— Ну, это будетъ порядочная сумма! Мы очень хорошо знаемъ, что у васъ есть нѣкоторое состояніе. Я привелъ сюда дѣвушку, за проводы которой до его дома, виконтъ Дюпортъ обѣщалъ мнѣ десять франковъ. Я надѣюсь, что вы вознаградите. меня за убытокъ.

— Не мучьте меня, Дюшень! Ведите къ дѣвушкѣ, о которой вы говорили.

Въ коридорѣ имъ попался хозяинъ.

— Неправда ли, господинъ Левинъ, сказалъ Ѣнъ, вы узнали, Что ваша комната занята? Но она еще до сихъ поръ къ вашимъ услугамъ. Прикажете вывести дѣвушку?

— Нѣтъ, она должна остаться! Я плачу за нее:

— А, это другое дѣло, я скажу ей это, она ждетъ вашего рѣшенія.

— Не надо, я самъ скажу. Дюшень, вы можете ужинать на мой счетъ. Оставьте меня съ нею вдвоемъ.

— Конечно! Прошло то время, когда меня занимали разговоры съ такими дамочками. И такъ, Бертрамъ, вы слышали?

Войдя въ маленькую комнату, плохо меблированную, Левинъ увидалъ передъ собою дрожащую дѣвушку.

— Успокойтесь, сударыня, сказалъ Левинъ, не бойтесь меня. И если человѣкъ, приведшій васъ сюда, не солгалъ, то я буду вашимъ покровителемъ.

— Тотъ человѣкъ, который хотѣлъ завлечь меня къ себѣ въ домъ, тоже говорилъ, что будетъ моимъ покровителемъ.

Левинъ понялъ ея мысль и сказалъ:

— Вы увидите, что мое поведеніе относительно васъ не будетъ имѣть ничего общаго; съ его, поведеніемъ. Садитесь, вы кажетесь очень утомленными.

Онъ пододвинулъ Нетти ветхій стулъ и самъ сѣлъ на другой.

— Человѣкъ, который привелъ васъ сюда, сказалъ мнѣ, что у васъ была пріятельница, по имени…

— Ахъ, вы говорите про Зельму Левинъ.

— Да, я говорю про нее. И вы можете сообщить мнѣ о ней извѣстіе?

— Гдѣ она, я къ несчастью не знаю, но я боюсь, что она снова попала въ извѣстный домъ или подверглась такой же участи, какой подверглась бы и я, еслибы не нашла здѣсь убѣжища.

— Разскажите мнѣ все, вы не знаете, какъ это меня интересуетъ.

Нетти охотно разсказала все, что знала о судьбѣ Зельмы.

— Значитъ, она не такъ виновна, какъ я думалъ. Слава Богу!.. О, еслибы я могъ найти ее, чтобы избавить отъ новой опасности, которой она подвергается. Долго продолжался разговоръ Нетти съ Левиномъ, и, наконецъ, онъ сказалъ со слезами на глазахъ, протягивая ей руку:

— Во имя моей дочери, я буду вамъ отцомъ и защитникомъ, вѣрите ли вы такому несчастному человѣку, какъ я?

— Какъ могу я не вѣрить отцу моей подруги! отвѣчала Нетти беря руку Левина. Развѣ могу я, покинутая всѣми не платить благодарностью на предложеніе вашей дружбы и защиты.

— Это указаніе съ неба — что я васъ нашелъ, сказалъ Левинъ, и я надѣюсь, что скоро найду и дочь.

XXXIII.
Смѣлое намѣреніе.

— Ваши дѣла по имѣнію въ департаментѣ Луары находятся дѣйствительно въ сомнительномъ видѣ, говорилъ Максъ, сидя съ графомъ за его рабочимъ столомъ. Мнѣ кажется, что единственное средство поправить ваши дѣла, это послать туда человѣка, которому бы вы вполнѣ довѣряли и который усердно принялся бы за соблюденіе вашихъ интересовъ.

— Но гдѣ, во-первыхъ, могу я найти подобнаго человѣка? — Да еслибы я и зналъ такого въ провинціи, то какъ могу я извѣстить его? Всякое сообщеніе между Парижемъ и остальной Франціей прервано.

— Имѣете ли вы, графъ, достаточное ко мнѣ довѣріе?

— Конечно, Эргардъ. Въ то непродолжительное время, которое вы живете у меня, я успѣлъ вполнѣ убѣдиться, что вы настолько же способный, насколько честный и благородный человѣкъ.

— Если это такъ, то дайте мнѣ полную довѣренность.

— Къ чему можетъ послужить вамъ довѣренность? Вы не можете оставить Парижа.

— Я говорилъ вчера съ господиномъ Дюровъ, который послѣ завтра будетъ управлять воздушнымъ шаромъ, въ которомъ Гамбетта думаетъ оставить Парижъ.

— Но какую же связь можетъ имѣть Дюровъ и его шаръ, съ нашимъ дѣломъ?

— Выслушайте меня, графъ! Я спросилъ его сколько человѣкъ можетъ помѣститься въ лодкѣ; онъ отвѣчалъ мнѣ, что отъ четырехъ до пяти…

— Но, я не понимаю…

— Позвольте, вы скоро поймете. Кромѣ его, въ шарѣ отправляется только одинъ Гамбетта. Я спрашивалъ его, согласенъ ли онъ взять меня, онъ отвѣчалъ, что согласенъ, если я заплачу ему извѣстную сумму денегъ и буду имѣть паспортъ, выданный Сенекой префектурой.

— Какъ? вы хотите оставить Парижъ на воздушномъ шарѣ? Вы хотите совершить этотъ переѣздъ надъ штыками и ядрами прусаковъ?

— Для васъ, графъ, я готовъ рѣшиться на это.

— О, Эргардъ, сказалъ графъ, протягивая руку молодому человѣку, я всегда уважалъ и цѣнилъ васъ, но только послѣ этого предложенія я узналъ вамъ цѣну. Благодарю васъ отъ всей души, но я не могу принять подобнаго предложенія.

— Почему же, графъ?

— Потому что я не хочу подвергать вашу жизнь опасности. Съ моей стороны было бы въ высшей степени эгоистично подвергать вашу жизнь опасности, изъ за моихъ личныхъ выгодъ. Нѣтъ, нѣтъ, я на это не согласенъ ни подъ какимъ видомъ.

— А если вы сдѣлаете мнѣ большое одолженіе, если дадите свое на это согласіе и достанете нужный паспортъ?

— Въ какомъ же отношеніи могу я сдѣлать вамъ этимъ одолженіе?

— Можетъ быть, я хочу доказать вамъ, что достоинъ того довѣрія, которое вы оказали мнѣ, принявъ меня къ себѣ въ домъ.

Графъ недовѣрчиво взглянулъ на молодого человѣка, ему пришло въ голову, что Максъ просто можетъ быть желаетъ оставить Парижъ, чтобы возвратиться въ свое отечество.

Но открытая и благородная наружность Эргарда не допускала и мысли о лжи и недовѣріе быстро оставило графа.

— Если вы говорите, что я этимъ сдѣлаю вамъ одолженіе, то я не буду противорѣчить, сказалъ графъ, дѣлайте что хотите. Я дамъ вамъ неограниченную довѣренность и инструкцію къ моему управляющему, чтобы онъ вполнѣ и во всемъ вамъ подчинялся.

— Я надѣюсь, графъ, что мнѣ удастся нѣсколько распутать ваши дѣла.

— А если это вамъ не удастся, то я все-таки буду увѣренъ, что вы сдѣлали все, что отъ васъ зависѣло. Кромѣ того, соглашаясь на вашъ отъѣздъ, я имѣю въ виду не одну мою личную выгоду; теперь въ Парижѣ наступаютъ трудныя времена и легко могутъ повториться сцены 93 года. Я не скрою отъ васъ, что оставаясь здѣсь, вы подверглись бы большой опасности. Вы нѣмецъ, одно это — уже тяжкое преступленіе въ глазахъ черни, которая можетъ быть въ скоромъ времени станетъ во главѣ правленія. Но вашей жизнью я дорожу, поэтому то я и даю вамъ позволеніе совершить опасное воздушное путешествіе.

— Вы ошибаетесь, графъ, думая, что я хочу оставить Парижъ изъ боязни — въ дѣйствительности мнѣ болѣе причинъ остаться здѣсь.

— Какихъ же?

— Во-первыхъ, графъ, я бы хотѣлъ остаться здѣсь для того, чтобы предостеречь васъ противъ извѣстныхъ особъ, которымъ вы оказываете ваше довѣріе.

— Кого вы подразумѣваете?

— Я имѣю основаніе думать, что шевалье де Сенъ-Круа…

— О, не говорите другъ мой, о томъ, кого вы не знаете, я знаю его, и не люблю, когда говорятъ дурно о моихъ друзьяхъ.

Эргардъ невольно поблѣднѣлъ.

— Хорошо, графъ, я ничего не скажу теперь, но придетъ время, когда вы увидите, что предупрежденіе, которое я вамъ хотѣлъ сдѣлать, было справедливо и я только желаю имѣть возможность доставить вамъ доказательство лживости этого человѣка, пока еще не поздно.

— Понимаю, понимаю! сказалъ графъ, покраснѣвъ въ свою очередь я припоминая предостереженіе шевалье относительно молодаго человѣка.

Неужели шевалье былъ дѣйствительно правъ? Неужели Максъ думаетъ разстроить бракъ Сенъ-Круа съ Алисой? Неужели онъ смѣлъ до того забыться, что думаетъ о дочери графа Бошанъ?

Но графъ не хотѣлъ въ настоящее время вызывать никакихъ объясненій, потому онъ перемѣнилъ разговоръ и заговорилъ о другомъ.!

— Не былъ ли у васъ вашъ другъ, Левинъ? спросилъ онъ.

— Онъ давно у меня не былъ, хотя я и ждалъ его и думаю получить отъ него тѣ доказательства, о которыхъ я вамъ сейчасъ говорилъ.

— Не будемте говорить объ этомъ. Но я даю вамъ обѣщаніе выслушать Левина, если онъ придетъ сообщить вамъ эти свѣдѣнія.

— Это обѣщаніе отчасти успокоиваетъ меня, графъ, но позвольте мнѣ дать вамъ одинъ совѣтъ… Вы открыто признаетесь, что принадлежите къ партіи легитимистовъ?

— Вы это знаете?

— Да, вы принадлежите къ числу главныхъ членовъ этой партіи.

— Ну, если это и такъ, то къ чему же будетъ относиться вашъ совѣтъ.

— Вы обращаете противъ себя ненависть народа. Кажется, не далеко то время, когда въ Парижѣ водворится кровавая республика, и тогда…

— Тогда первыми жертвами гильотины будутъ роялисты, докончилъ графъ. Но до этого не дойдетъ, мы надѣемся, что Гамбеттѣ удастся освободить Парижъ.

— Еслибы Гамбеттѣ это и удалось, то до этого времени успѣютъ пройти недѣли и мѣсяцы.

— Развѣ вы сомнѣваетесь, что городъ продержится столько времени?

— И очень даже сомнѣваюсь, графъ. Дороговизна уже началась и можно думать, что скоро наступитъ голодъ.

— Вы ошибаетесь, другъ мой, я еще вчера слышалъ совершенно противное.

— Народъ обманываютъ, я вчера утромъ видѣлъ народное сборище, въ которомъ говорили, что надо смѣнить правленіе города, если не будутъ доставлять достаточно съѣстныхъ припасовъ.

— О нѣтъ, Парижъ еще далекъ отъ недостатка припасовъ. Будьте увѣрены, что ихъ станетъ еще на много мѣсяцевъ.

Въ эту минуту въ комнату вошелъ лакей и доложилъ, что два человѣка желаютъ лично говорить съ графомъ.

— Кто эти люди?

— Одинъ показываетъ бумагу, въ которой говорится, что онъ провіантскій коммисаръ, а другой называетъ себя секретаремъ перваго.

— Провіантскій коммисаръ? До сихъ поръ я не слыхалъ ни о чемъ подобномъ. Пусть войдутъ!

Вошли два человѣка, по своей наружности нисколько не походившіе на обыкновенныхъ посѣтителей графскаго дома.

Хотя они были одѣты и не въ блузы, но сейчасъ было видно, что они принадлежатъ къ простому народу.

Войдя, они не сняли шапокъ.

— Кто вы? спросилъ угрюмо графъ.

— Мое имя Буланже, я провіантскій коммисаръ этого околодка. Вотъ мое свидѣтельство, если вы въ этомъ сомнѣваетесь. Это — Дюпонъ, мой секретарь.

— Что же вамъ здѣсь угодно?

— Мы должны узнать о томъ, сколько вы держите лошадей и на сколько онѣ для васъ необходимы, также какъ и о всякихъ другихъ животныхъ.

— Я не держу ни одной лишней лошади.

— Это мы сейчасъ увидимъ, отвѣчалъ Буланже, сколько у васъ лошадей?

— Четыре упряжныя, одна верховая для меня, одна для моей дочери и одна для секретаря.

— Значитъ семь, Дюпонъ, запиши семь лошадей.

— Съ какой цѣлью вы узнаете это?

— Для того, чтобы убить ихъ для ѣды!

— Какъ! Моихъ лошадей — отличной породы, вы хотите убить? Я охотно заплачу за нихъ деньгами!

— Нѣтъ, мы должны брать натурой.

— У меня нѣтъ ни одной лишней лошади.

— Ни одной лишней?! вскричалъ Буланже. Въ настоящее время вамъ по Парижу нечего ѣздить кататься, еще менѣе нуждается въ этомъ ваша дочь и секретарь… Ахъ, это вѣрно этотъ господинъ, перебилъ онъ себя. Э, э, господинъ секретарь, мы уже знакомы! О, это хорошо, что я теперь знаю, гдѣ вы… Дюпонъ — запиши это!

— Конечно мы другъ друга знаемъ, я вамъ два раза помѣшалъ совершить убійства, и, наконецъ, чуть было не былъ вами убитъ, но счастливо избавился изъ вашихъ рукъ.

— Мы еще увидимся, господинъ секретарь, и уже тогда вы отъ насъ не уйдете. Мы знаемъ, что вы не англичанинъ, а нѣмецъ, такъ какъ, обыскавъ вашъ чемоданъ, мы нашли неопровержимыя доказательства этого. Берегитесь, графъ, вы скрываете у себя въ домѣ нѣмца.

— Молчать! вскричалъ графъ. Какъ смѣете вы говорить это мнѣ? Кто далъ вамъ право говорить такимъ образомъ съ графомъ Бошанъ?

— Это право даетъ мнѣ, во-первыхъ, мѣсто, которое я занимаю, иво-вторыхъ, то, что я членъ комуны. Придетъ время, когда вы будете стоять передъ нами на колѣняхъ… Но я не для того пришелъ сюда, чтобы говорить вамъ объ этомъ… Дюпонъ, записалъ ты семь лошадей?

— Записалъ, отвѣчалъ Дюпонъ.

— Перемѣни на шесть. Мы оставимъ пока лично графу седьмую — впрочемъ, не надолго, пока мы не возьмемъ и ее, а можетъ быть и самаго графа.

— Дерзкій! вскричалъ графъ, дѣлая два шага къ Буланже, и указывая ему на дверь.

— Я еще не кончилъ моего дѣла, графъ. Сколько у васъ собакъ?

— Это вамъ для чего нужно?

— Мы можемъ дойти до того, что будемъ ѣсть и такихъ животныхъ. Сколько у васъ всякихъ домашнихъ птицъ — куръ, гусей, утокъ, попугаевъ и тому подобнаго!.. Неправда ли, графъ, насмѣшливо продолжалъ онъ, тогда какъ графъ глядѣлъ на него съ выраженіемъ удивленія и гнѣва, неправда ли очень непріятно такому знатному господину какъ вы, быть допрашиваемымъ блузникомъ? погодите, еще не то будетъ! Не смотрите на меня свысока, ваша гордость тоже будетъ укрощена. И такъ, не угодно ли вамъ будетъ сказать моему секретарю…

— Ни слова болѣе, дерзкій! вонъ изъ моего дома!

И такъ какъ провіантскій коммисаръ не торопился. исполнить это приказаніе, то графъ толкнулъ его къ двери.

Но борьба въ этомъ случаѣ была неравна, такъ какъ Буланже былъ гораздо сильнѣе графа, но Максъ кинулся на помощь графу.

Въ одну секунду Буланже очутился въ передней, откуда лакеи немедля вытолкали его дальше.

— Еслибы я еще не рѣшился отпустить васъ въ воздушномъ шарѣ, то сейчасъ происшедшее принудило бы меня не препятствовать вашему желанію.

— Теперь вы убѣдились, что мое мнѣніе о состояніи дѣлъ справедливо.

— Да, вы правы. Голодъ наступаетъ, а за нимъ послѣдуетъ мятежъ и господство комуны. Вы не должны здѣсь болѣе оставаться, такъ какъ ваша жизнь подвергается большой опасности. Въ васъ узнали нѣмца, и кромѣ того вы уже возбудили противъ себя народную ненависть. Поэтому вы будете одной изъ первыхъ жертвъ.

— Но и вы, графъ, подвергнетесь не меньшей опасности — я не говорю, чтобы причиной этого могло быть то, что у васъ въ домѣ нѣмецъ, такъ какъ вы могли взять его къ себѣ по незнанію… но потому, что вы извѣстны какъ легитимистъ… Заклинаю васъ, графъ, оставьте вашу агитаціонную дѣятельность, иначе вы падете жертвою черни.

— Я былъ бы плохой патріотъ, еслибъ оставилъ свой постъ въ минуту опасности… А теперь вамъ пора дѣлать приготовленія къ путешествію.

ГЛАВА XXXIX.
Прощаніе.

Приготовленія Макса къ отъѣзду были непродолжительны.

Онъ взялъ съ собой шубу и то, что только могъ уложить въ карманы.

Одна только мысль безпокоила его. Что будетъ дѣлать Алиса, когда его не будетъ. Неужели графъ рѣшится выдать ее въ настоящее время за Сен-Круа? Долженъ ли онъ былъ покидать ее въ такое время. Но съ другой стороны, что могъ онъ для нея сдѣлать?

Левинъ до сихъ поръ не показывался.

Максъ узналъ только, и то случайно, что еврей хотѣлъ одинъ разъ видѣть графа, но не былъ имъ принятъ.

Когда же доставитъ онъ доказательства противъ Сенъ-Круа?

Максъ могъ только поручить Алису покровительству Левина.

Еслибы онъ по крайней мѣрѣ могъ знать, что на еврея можно положиться!

Максъ не видалъ Алисы съ того самаго дня, когда она бросила ему записку.

Сколько разъ онъ ни обѣдалъ въ семействѣ графа, Алисы никогда не было: то она была у пріятельницы, то не совсѣмъ здорова и обѣдала у себя въ комнатѣ.

Все это сильно безпокоило его.

Съ одной стороны онъ былъ принужденъ ѣхать, съ другой — какая-то магическая сила тянула его остаться около дѣвушки, потому что онъ любилъ ее со всѣмъ жаромъ первой любви.

Онъ вынулъ записку и ему бросились въ глаза слова «не оставляйте меня».

— Но если я останусь, то буду только вредить ей, думалъ Максъ, каждое мое слово противъ Сен-Круа возбуждаетъ подозрѣніе.

Въ эту минуту кто-то постучался въ дверь.

— Войдите, сказалъ Максъ.

Дверь отворилась и вошелъ Левинъ.

— А, это вы, другъ мой! вскричалъ Эргардъ, обрадованный его приходомъ. Какъ я желалъ поговорить съ вами! Еслибы я зналъ, гдѣ вы живете, то давно бы вамъ написалъ… Развѣ вы не знаете, что я оставляю Парижъ.

— Я это знаю, поэтому-то и пришелъ.

— Вы это знаете? какимъ образомъ?

— Это все равно. Я пришелъ, чтобъ отговорить васъ это дѣлать.

— Отговорить?

— Позвольте мнѣ прежде чѣмъ высказать причины, почему я хочу это сдѣлать, предложить вамъ одинъ вопросъ: рѣшились ли вы насчетъ того, о чемъ мы съ вами говорили въ послѣдній разъ. Вы просили дать вамъ время на размышленіе. Какой отвѣтъ дадите вы мнѣ теперь?

— Вы хотѣли сдѣлать изъ меня шпіона… Никогда не соглашусь я на это, Левинъ? Я много думалъ, нѣтъ, это будетъ во всякомъ случаѣ измѣна.

— Я уже говорилъ вамъ, что все, что бы вы ни узнали о здѣшнемъ хозяинѣ и его партіи, передавалось бы только законному правительству Франціи, такъ что вы принесли бы пользу Франціи и косвеннымъ образомъ Прусіи.

— Я не знаю рѣшился ли бы я будучи французомъ оказать эту услугу своему отечеству. Но такъ какъ я не принадлежу ни къ какой партіи, то желаю быть прежде всего честнымъ человѣкомъ.

— А, вы не понимаете самаго сильнаго изъ человѣческихъ чувствъ — мести. Еслибы вы знали ее, то вы могли бы понять, почему я просилъ васъ, какъ вы говорите, быть шпіономъ.

— Я знаю только одно, Левинъ — это то, что ваше поведеніе для меня крайне подозрительно. Вы называете себя другомъ графа Бошана. Графъ вполнѣ довѣряетъ вашей честности и если въ настоящее время это немного измѣнилось, то можетъ быть благодаря совѣтамъ Сен-Круа. И несмотря на эту дружбу, на это довѣріе, вы хотите измѣнить ему и его партіи?

— Вы ничего не знаете. Я хочу оказать помощь Франціи и вмѣстѣ съ тѣмъ партіи роялистовъ. Вы можете не желать ничего дѣлать для Франціи, но можетъ быть интересъ вашего отечества заставитъ васъ измѣнить ваше рѣшеніе.

— Я не понимаю, чѣмъ я могу служить интересамъ моего отечества?

— Графъ Бошанъ и его друзья въ близкихъ отношеніяхъ съ членами правленія «Народной обороны», черезъ посредство графа вы можете войти въ ихъ кругъ. Мы доведемъ до свѣдѣнія графа Бисмарка все, что тамъ увидите и услышите, и можетъ быть поможемъ сократить время осады; повѣрьте, что осада также дорого обходится нѣмцамъ, какъ и французамъ. Ваши соотечественники будутъ терпѣть отъ холода и болѣзней. Каждая вылазка стоитъ большаго количества людей. Вы можете помочь сократить мученія войны. И такъ, не оставляйте Парижа, останьтесь здѣсь, чтобы доставлять мнѣ свѣдѣнія! Не спрашивайте меня какимъ образомъ эти свѣдѣнія дойдутъ до правительства въ Турѣ и до графа Бисмарка, повѣрьте мнѣ что это такъ.

Нѣсколько мгновеній Максъ подумалъ, затѣмъ сказалъ рѣшительно:

— Нѣтъ, нѣтъ, Левинъ! Прусскимъ шпіономъ я также не согласенъ быть, я не согласился бы на это даже тогда, еслибъ самъ графъ Бисмаркъ просилъ меня объ этомъ. Я не хочу измѣнять своимъ друзьямъ, я хочу оставить Парижъ. Только мое безпокойство о судьбѣ графини Алисы дѣлаетъ для меня отъѣздъ тяжелымъ.

— Да, да, я понимаю.

— Нѣтъ, вы меня не понимаете, Левинъ. Вы не исполнили моей просьбы доставить доказательства для обвиненія Сенъ-Круа.

— Я могу всегда доставить вамъ эти доказательства, отвѣчалъ Левинъ, но теперь я еще не могу этого сдѣлать. Этотъ человѣкъ далъ мнѣ одно обѣщаніе, по случаю котораго я долженъ молчать. Онъ обѣщалъ возвратить мнѣ единственную въ свѣтѣ вещь, которую я желаю; кромѣ мести — это мое единственное желаніе. Я принужденъ ждать, пока онъ исполнитъ свое обѣщаніе. Если онъ это сдѣлаетъ, то я прощу ему и буду молиться о немъ, если же нѣтъ, то я буду говорить и вы узнаете то, что желаете знать.

— А если ваши доказательства придутъ поздно, если Алиса уже будетъ принесена въ жертву?

Левинъ пожалъ плечами.

— Моя родительская любовь ближе моему сердцу, чѣмъ любовь къ графу Бошанъ. Но чтобы успокоить васъ, я даю вамъ обѣщаніе, что позабочусь о томъ, чтобы свадьба была назначена не ранѣе, чѣмъ я буду въ состояніи говорить.

— И я могу положиться на ваше обѣщаніе?

— Мнѣ кажется, что я до сихъ поръ не обманывалъ васъ. Замѣтьте, Эргардъ, что я обманываю только своихъ враговъ, съ друзьями я всегда поступаю честно.

— Значитъ и Сенъ Круа вы тоже считаете за друга?

— Если онъ сдержитъ то, что обѣщалъ, и возвратитъ мнѣ похищенное имъ у меня, то не смотря на то, что онъ меня страшно оскорбилъ, я буду глядѣть на него какъ на друга. Если-же нѣтъ, то горе ему. Тогда вы узнаете то, что желаете узнать. Я не могу казать вамъ ничего, кромѣ того, что графиня Алиса не будетъ принесена въ жертву.

— А если ваши отношенія съ графомъ испортятся, благодаря вліянію этого человѣка….

— То у меня все-таки останется еще довольно средствъ заставить шевалье отказаться отъ руки Алисы.

— Вы можете это сдѣлать?

— Я могу эту сдѣлать и сдѣлаю изъ благодарности и дружбы къ вамъ, Эргардъ.

— Обѣщайте-же мнѣ еще, дать знать графинѣ Алисѣ, что я оставилъ ее не иначе какъ убѣдившись, что у нея остается здѣсь другъ и защитникъ.

— Я не знаю, найду-ли я случай сообщить это графинѣ Алисѣ, если-же представится случай, то я это сдѣлаю….Однако одиннадцать часовъ. Если вы по прежнему хотите оставить Парижъ, то вамъ пора проститься съ семействомъ графа. Прощайте, Эргардъ! Я очень жалѣю, что вы не приняли моего предложенія.

— Я-же, со своей стороны, прошу васъ не принять моего отказа за неблагодарность относительно васъ.

— Счастливаго пути! Я-бы желалъ снова увидѣться съ вами.

Сказавъ это, Левинъ вышелъ, и Максъ отправился проститься съ графомъ.

Графъ дружески пожалъ его руку. Еще разъ напомнилъ онъ ему всѣ опасности, соединенныя съ этимъ путешествіемъ и просилъ остаться.

— Я всю жизнь останусь вашимъ должникомъ, сказалъ графъ.

Графиня приняла гораздо спокойнѣе жертву, которую Максъ приносилъ, чтобы спасти ихъ состояніе, она смотрѣла на нее какъ на нѣчто должное.

Кромѣ того, она была рада, что молодой человѣкъ, разъ уже возбудившій противъ себя недовѣріе, оставлялъ ихъ домъ.

Она пожелала ему самымъ высокомѣрнымъ тономъ счастливаго пути, дала ему множество порученій къ управляющему и хотѣла уже уйти, какъ вдругъ дверь отворилась и въ комнату вошла Алиса. Ея глаза были красны, видно было что она много плакала. Она не замѣтила сердитаго взгляда матери и удивленія отца, она прямо подошла къ Максу, взяла его за руку и сказала ласково:

— Нѣтъ, я не могу позволить вамъ оставить нашего дома, не пожелавъ счастливаго пути и не простившись съ вами. Да хранитъ васъ Богъ во время вашего опаснаго путешествія.

— Благодарю васъ отъ всего сердца, графиня, отвѣчалъ Максъ, за ваше участіе. Но вы преувеличиваете опасность, которой я подвергаюсь.

— О нѣтъ, я не преувеличиваю ни опасности, ни той услуги, которую вы намъ оказываете, отвѣчала Алиса, я до тѣхъ поръ не буду покойна, пока не получу отъ васъ извѣстія. Прошу васъ, дайте намъ знать о себѣ при первой возможности.

— Я непремѣнно это сдѣлаю; я обязанъ сдѣлать это для графа, который не знаетъ ничего о своемъ имѣніи.

Алиса и Максъ стояли на столько далеко отъ графа и графини, что могли говорить шепотомъ не будучи услышаны.

— Будьте мужественны, Алиса, тихо сказалъ Максъ, я васъ оставляю не одну. Не бойтесь, вы не будете принесены въ жертву.

Болѣе онъ не могъ ничего сказать, боясь раздражить родителей.

Затѣмъ, сказавъ прощайте, Максъ вышелъ.

Лакей подалъ ему шубу и шляпу и Максъ отправился на площадь, откуда долженъ былъ подняться воздушный шаръ.

XXXV.
«Нептунъ».

Слѣдующій день былъ замѣчательнымъ днемъ для всего Парижа.

Гамбетта приготовлялся оставить Парижъ на воздушномъ шарѣ, чтобъ сформировать въ тылу непріятеля армію.

Множество народа собралось, чтобы видѣть этотъ отъѣздъ, тогда Гамбетта обратился съ рѣчью къ присутствующимъ.

Гамбетта былъ человѣкъ средняго роста, довольно красивый, итальянское происхожденіе котораго ясно выдается въ его наружности. Недостатокъ одного глаза не замѣтенъ по причинѣ длинныхъ черныхъ рѣсницъ.

Голосъ его силенъ, манера говорить покойная и увѣренная:

— Граждане Парижа, говорилъ онъ, я оставляю васъ сегодня, не потому чтобы не вѣрилъ въ успѣшность защиты города, но для того, чтобы облегчить уничтоженіе враговъ. Не теряйте мужества! Будьте готовы къ моему возвращенію помочь моей арміи уничтожить враговъ!

— Да здравствуетъ Гамбетта! закричали слушавшіе. Республика, Гамбетта и свобода!

Лошади кареты, въ которой Гамбетта ѣхалъ на площадь Бастиліи, были выпряжены и народъ свезъ карету на себѣ.

Приготовленія къ полету начались съ самаго ранняго утра.

Дождь лилъ ливмя. Гамбетта подошелъ къ Дюрову, капитану «Нептуна» — такъ назывался шаръ и спросилъ его будетъ ли шаръ въ такую погоду въ состояніи летѣть.

Дюровъ взглянулъ на него и спокойно отвѣчалъ:

— Не безпокойтесь и положитесь на меня: дождь намъ не можетъ помѣшать, вѣтеръ же самый благопріятный.

Черезъ нѣсколько времени шаръ сталъ наполняться газомъ. Народъ молча наблюдалъ, только по временамъ раздавались крики: да здравствуетъ Гамбетта!

Въ одиннадцать часовъ шаръ былъ наполненъ, но его не спускали, такъ какъ ждали еще третьяго пассажира. Говорили, что это былъ купецъ, который оставлялъ Парижъ, боясь приближающагося голода.

Не задолго до двѣнадцати часовъ появился ожидаемый пассажиръ.

Всѣ видѣли, какъ онъ прощался съ какимъ то сопровождавшимъ его старикомъ и какъ тотъ показывалъ видимое безпокойство и, какъ кажется, старался даже въ самую послѣднюю минуту отговорить его. Но молодой человѣкъ сдѣлалъ рѣшительный жестъ и оставилъ старика.

Ровно въ полдень Дюровъ далъ сигналъ, чтобы все было готово къ отъѣзду и вошелъ въ лодку.

Вслѣдъ за нимъ вошелъ Гамбетта, знакомъ прощаясь съ народомъ.

Громкій крикъ восторга раздался въ толпѣ; между тѣмъ и третій путешественникъ также вошелъ въ лодку.

Но вдругъ говоръ народа былъ заглушенъ громкимъ голосомъ, закричавшимъ:

— Стойте! Шпіонъ, измѣнникъ!

Крики мгновенно смолкли, наступила совершенная тишина.

— Выведите его! продолжалъ тотъ же голосъ. Онъ нѣмецъ, шпіонъ, онъ хочетъ убить Гамбетту.

— Убейте его! раздался всеобщій крикъ.

Напрасно старались стоявшіе у барьера удержать толпу.

— Вонъ его! кричали голоса. Буланже знаетъ его. Мы всѣ знаемъ. Онъ шпіонъ, другъ графа Бошанъ. Мы должны овладѣть имъ, чтобы достойно наказать его.

Максъ Эргардъ, такъ какъ это былъ онъ, къ которому относились угрозы толпы, конечно погибъ бы, еслибъ не случилось одно непредвидѣнное народомъ обстоятельство.

Гамбетта, также какъ и Дюровъ, были убѣждены, что народъ въ этомъ случаѣ ошибался.

Уже тысячи народа готовы были броситься на шаръ, какъ вдругъ Дюровъ закричалъ — отпустите!

Черезъ секунду шаръ поднялся, и полетѣлъ къ верху какъ стрѣла, такъ что въ одну минуту поднялся болѣе чѣмъ на сто футовъ. Впечатлѣніе произведенное на толпу этимъ быстрымъ полетомъ, было сильнѣе чѣмъ желаніе овладѣть шпіономъ и наказать его. Новые крики восторга огласили площадь.

Еще долго раздавались эти крики, улетѣвшіе уже давно перестали ихъ слышать, да и стоявшіе внизу видѣли шаръ только какъ точку. Наконецъ и эта точка исчезла.

XXXVI.
Въ облакахъ.

Кромѣ двухъ пассажировъ, Дюровъ взялъ еще съ собою множество писемъ и клѣтку съ голубями, которые впослѣдствіи должны были доставлять извѣстія въ Парижъ.

Поднявшись вверхъ, путешественники могли видѣть всю линію осаждающихъ и Гамбетта не могъ не сказать:

— Они стянули городъ ужаснымъ кольцомъ и если я неокажу помощи осажденнымъ, то едвали имъ удастся освободиться изъ этого желѣзнаго кольца.

Осаждающіе, въ свою очередь, замѣтили шаръ и старались попасть въ него.

Опасаясь бомбъ осаждающихъ, воздухоплаватели должны были выбросить часть балласта.

Земля все болѣе и болѣе скрывалась у нихъ изъ глазъ и они продолжали путешествіе въ облакахъ.

Невозможно было узнать, куда направляетъ шаръ свой полетъ.

Земля была подъ ними на разстояніи тысячъ шести футовъ, всѣ войска осаждающихъ представлялись имъ точно въ панорамѣ.

Гамбетта и Максъ съ восторгомъ любовались этимъ невиданнымъ зрѣлищемъ.

Но вдругъ они замѣтили, что Дюровъ чѣмъ то озабоченъ.

— Что такое? спросилъ Гамбетта.

— На этой высотѣ вѣтеръ для насъ противный, отвѣчалъ Дюровъ, и относитъ насъ назадъ къ Парижу или, скорѣе, къ Версалю.

Гамбетта поблѣднѣлъ.

— Т. е. къ мѣстамъ, занятымъ нѣмецкими войсками?

— Кажется, что такъ.

— Что же вы будете дѣлать?

— Никто не скажетъ, что я трусъ и предпочелъ мою личную безопасность, — благу отечества. Мой шаръ несетъ спасителя Франціи и я сдѣлаю все, чтобы вы достигли цѣли.

— Мы ни за что не должны возвратиться назадъ, въ Парижъ или Версаль, отвѣчалъ Гамбетта.

— А вы какъ думаете? спросилъ Дюровъ Макса.

— Я всюду послѣдую за вами, отвѣчалъ онъ.

Дюровъ не далъ шару болѣе подниматься и путешественники полетѣли впередъ, конечно, въ немного измѣненномъ направленіи, но все-таки прочь отъ Парижа.

Но землю они плохо различали, такъ какъ густыя облака мѣшали этому, но когда время отъ времени облака прояснялись, они видѣли лагерь осаждающихъ, но не въ томъ направленіи, какъ прежде.

Дюровъ достигъ того, чего желалъ.

— Господа, сказалъ онъ, обращаясь къ пассажирамъ, теперь мы должны быть осторожны. Вы замѣчаете, что вѣтеръ дѣлается все слабѣе. До вечера онъ перемѣнится, я это вижу по барометру.

Слова Дюрова, что вѣтеръ вѣроятно перемѣнится, придали воздухоплавателямъ новую энергію.

Но напрасно они ждали перемѣны.

Прошло уже два часа со времени ихъ отъѣзда.

Скоро ли же вѣтеръ перемѣнится? спросилъ Гамбетта.

— Я боюсь, что это случится не ранѣе ночи, отвѣчалъ Діоровъ, такъ что намъ придется дать себя нести на сѣверъ.

— Это невозможно! сказалъ Гамбетта, вы знаете, что я хочу спуститься въ Турѣ, какъ я попаду съ сѣвера, обложеннаго прусаками, въ Туръ. Весь планъ разстроится, если я не попаду въ Туръ.

Остается еще одно средство, сказалъ Дюровъ, мы спустимся еще ниже, но я не ручаюсь за безопасность отъ прусскихъ выстрѣловъ.

— Дѣло идетъ не объ одной нашей жизни, но о судьбѣ всей Франціи.

— Хорошо, я не уступлю вамъ въ патріотизмѣ, впрочемъ, на сѣверѣ мы столько же рискуемъ попасть въ руки прусаковъ какъ и здѣсь, если полетимъ надъ ихъ головою недостаточно высоко, здѣсь мы даже болѣе можемъ разсчитывать, что ихъ бомбы не попадутъ въ насъ.

Тогда онъ открылъ клапанъ и шаръ сталъ быстро опускаться. Бомбы посыпались на нихъ; одна или двѣ пролетѣли около самаго шара. Воздухоплаватели подвергались страшной опасности, не только ихъ дѣло бы было разстроено, еслибъ шаръ былъ разорванъ, но и самимъ имъ. предстояло упасть съ громадной вершины на землю.

Болѣе часу подвергались они этой опасности.

Наконецъ они долетѣли до Вандеи, не занятой непріятелемъ, наконецъ они могли свободно вздохнуть.

— Теперь, сказалъ Дюровъ, мы избѣжали опасности и спустимся гдѣ-нибудь недалеко отъ Тура.

Между тѣмъ приближался вечеръ. Прошло еще нѣсколько времени.

— Здѣсь мы должны спуститься, объявилъ Дюровъ. Надо только найти удобное мѣсто.

Наконецъ такое мѣсто нашлось.

Дюровъ открылъ клапанъ, и шаръ сталъ быстро опускаться, и какъ только онъ приблизился достаточно къ землѣ, Дюровъ бросилъ якорь, и шаръ благополучно опустился на зеленый лугъ, всего въ тысячѣ шагахъ отъ рѣки.

Максъ поспѣшно выскочилъ на землю, Гамбетта и Дюровъ послѣдовали за нимъ; они направились къ ближайшей желѣзной дорогѣ, и черезъ часъ были въ Турѣ.

Національное собраніе, подъ предсѣдательствомъ Тьера, назначило чрезвычайное засѣданіе, чтобы выслушать Гамбетту.

Прежде всего, Гамбетта описалъ печальное положеніе Парижа, онъ говорилъ, что дороговизна съѣстныхъ припасовъ страшная и что скоро наступитъ голодъ, но что парижане рѣшились терпѣть и ждать внѣшней помощи.

Тогда онъ развилъ свой планъ: что Парижъ можно освободить, только организовавъ новую армію на Луарѣ.

Мецская армія, на которую разсчитывали, была взята въ плѣнъ, или, лучше сказать, по его мнѣнію, измѣннически предана непріятелю; поэтому надо было образовать новую армію.

Дальновидный Тьеръ относился къ проекту немного недовѣрчиво, но не могъ противиться всеобщему одушевленію.

Да и кто могъ противорѣчить, когда Гамбетта, въ заключеніе своей рѣчи, сказалъ:

«Мы должны побѣдить и побѣдимъ! Съ сегодняшняго дня судьба Франціи измѣнится. Пройдетъ еще нѣсколько недѣль и радость распространится по всей Франціи. Она избавится отъ врага, побѣда должна остаться за нами!»

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.