Счастье (Дорошевич, рассказ)/ДО
См. также одноимённые страницы.
| Счастье |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ III. Крымскіе разсказы. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1906. — С. 95. |
Разговоръ зашелъ о счастьи.
— Счастье! — это слово одни произносили съ оттѣнкомъ меланхолической грусти, другіе — съ оттѣнкомъ скептицизма; никто спокойно.
— Я зналъ въ своей жизни только одного счастливаго человѣка, — сказалъ Иванъ Ивановичъ.
— Это былъ?
— Одинъ изъ моихъ товарищей, теперь уже покойный; его звали Василіемъ Петровичемъ. Милый, добрый, тихій. Одинъ изъ тѣхъ, которые заслуживаютъ всяческаго счастья и обыкновенно не имѣютъ никакого. Онъ былъ женатъ. Когда рѣчь заходила объ его женѣ, его лицо становилось необыкновенно нѣжнымъ, и мы думали: интересно знать, что она дѣлаетъ съ такимъ рохлей.
Однажды онъ пригласилъ насъ къ себѣ. Онъ встрѣтилъ насъ въ передней и ввелъ въ комнаты съ такимъ видомъ, съ какимъ вводятъ въ святилище; а на лицѣ было написано столько счастья, — очевидно, онъ хотѣлъ передъ нами похвастаться! Его жена оказалась совсѣмъ не подъ стать нашему рохлѣ. Пикантная блондинка, смазливая и бойкая. Онъ смотрѣлъ на нее съ обожаніемъ. За чаемъ вышли дѣти. Есть такія дѣти! Дѣти — улика. Дѣти — живые свидѣтели паденія ихъ матери и позора ихъ отца. Дѣти, которымъ лучше бы не родиться на свѣтъ или умереть еще тогда, когда нельзя опредѣлить настоящаго цвѣта ихъ волосъ. У рохли-блондина и блондинки его жены были дѣти-брюнеты. Мы давились отъ смѣха, боясь взглянуть другъ на друга, а Василій Петровичъ говорилъ:
— Какая досада, что сегодня не можетъ быть нашъ добрый знакомый армянинъ. Чудная личность! Онъ у насъ бываетъ каждый день. Мы его любимъ, какъ родного, и даже дѣти… Вы знаете, что дѣти инстинктивно любятъ всѣхъ хорошихъ людей. Мои дѣти любятъ его, — ну, не меньше, чѣмъ меня.
И онъ смѣялся довольнымъ, добродушнымъ смѣхомъ человѣка, у котораго есть прелестныя дѣти, любящая жена и преданный, испытанный другъ.
— Я счастливъ въ моемъ маленькомъ кружкѣ. Счастью не нужно палатъ, — оно живетъ въ уголкѣ.
Выйдя отъ него, мы въ одинъ голосъ сказали:
— Болванъ.
Но болвану и этого было мало. На слѣдующій день онъ при всѣхъ громко обратился ко мнѣ:
— Вы замѣтили удивительную игру природы? Я блондинъ, жена блондинка, а всѣ дѣти брюнеты. Не правда ли, замѣчательно?
Это было томительное молчаніе.
— А вы знаете, кто въ этомъ виноватъ?
Онъ, улыбаясь, обвелъ всѣхъ вопросительнымъ взглядомъ.
— Нашъ знакомый армянинъ.
Вся канцелярія уткнулась въ бумаги.
— Да, да, это онъ, — весело продолжалъ Василій Петровичъ. — Вы знаете, что когда женщина бываетъ въ интересномъ положеніи, дѣти бываютъ похожи на того, кого она чаще всего видитъ. Нашъ добрый знакомый армянинъ бываетъ у насъ ежедневно, — когда жена бываетъ больна, въ особенности. Вотъ почему всѣ наши дѣти брюнеты!
Но дураку и этого было мало. Онъ имѣлъ еще геройство спросить:
— Не правда ли, это замѣчательно? Я хотѣлъ объ этомъ написать въ какой-нибудь медицинскій журналъ и довести до свѣдѣнія публики.
Мы уже не смѣялись. Намъ было стыдно сидѣть съ такимъ дуракомъ.
Но дуракъ не унимался. «Нашъ добрый знакомый армянинъ» былъ самой любимой темой его разговора. Каждый день онъ намъ разсказывалъ что-нибудь новое про «нашего добраго знакомаго армянина», и молодежь встрѣчала его вопросами:
— Ну, что подѣлываетъ нашъ добрый знакомый армянинъ?
Тѣ, кто постарше, съ негодованіемъ молчали. Это уже переходило всякія границы: это уже значило хвастаться своей глупостью.
— Моей женѣ нужно было вчера ѣхать въ Москву, — разсказывалъ Василій Петровичъ молодежи.
— Вотъ мы думаемъ, вы волновались?
— Еще бы! Молодая женщина, первый разъ въ жизни, должна ѣхать одна. Какъ вдругъ, можете себѣ представить наше удовольствіе? Пріѣзжаемъ мы на вокзалъ…
— Нашъ добрый знакомый армянинъ.
— А вы почему знаете?
— Думаю.
— Онъ самый. Оказывается, что и онъ также ѣдетъ въ Москву. Онъ обѣщалъ даже подождать, пока жена кончитъ дѣла, чтобы вернуться вмѣстѣ. Это очень удобно. У нашего добраго знакомаго армянина было даже купэ, и онъ очень любезно предложилъ помѣститься въ немъ моей супругѣ.
— Но послушайте, вѣдь не можетъ же молодая женщина спать въ одномъ купэ съ армяниномъ!
— О! Онъ на это время, конечно, выйдетъ. Онъ человѣкъ воспитанный.
И всѣ рѣшили послѣ этихъ разсказовъ:
— Совершеннѣйшій идіотъ!
Свѣтъ полонъ злыхъ людей.
Кто-то прислалъ Василію Петровичу анонимное письмо, въ которомъ «открывалъ ему глаза».
По нѣкоторымъ признакамъ Василій Петровичъ догадался, что это кто-нибудь изъ сослуживцевъ.
Однажды послѣ занятій онъ обратился ко всѣмъ намъ. Онъ былъ блѣденъ, его губы дрожали, голосъ прерывался.
— Господа! Я не знаю, да и не хочу знать, кто авторъ этого гнуснаго письма. Но, кромѣ васъ, никого никогда не бывало въ моемъ домѣ. Тутъ есть такія подробности, которыя могъ знать только одинъ изъ васъ. Этотъ…
Онъ, вѣроятно, хотѣлъ сказать какое-нибудь рѣзкое слово, но природная мягкость побѣдила: онъ удержался.
— Этотъ господинъ дѣлаетъ гнусные намеки относительно моей семьи! Относительно всего, что есть для меня самаго дорогого, самаго святого… слышите? Святого.
Его голосъ зазвучалъ даже грозно. Василій Петровичъ потрясалъ въ воздухѣ этимъ лоскуткомъ бумаги.
— Что дѣлать? Есть люди, которые во всемъ видятъ только одну грязь. Это потому, что они сами грязь. Пусть же знаетъ авторъ этого письма, этого гнуснаго пасквиля, что я его презираю, что ему не удалось пробудить во мнѣ гнусныхъ подозрѣній, что я плюю на него, какъ плюютъ на пасквилянтовъ. Вотъ!
Василій Петровичъ разорвалъ въ мелкіе клочки письмо и выбѣжалъ прежде, чѣмъ мы, пораженные такой рѣзкой, несвойственной ему выходкой, успѣли опомниться.
Я нашелъ его въ передней. Онъ сидѣлъ въ уголкѣ за шинелями и всхлипывалъ. По его блѣднымъ щекамъ текли слезы.
— Какіе есть скверпые люди на свѣтѣ…
Больше онъ никогда не приглашалъ насъ къ себѣ.
Такъ жилъ этотъ совершеннѣйшій идіотъ, работая какъ волъ, потѣшая всю канцелярію и пользуясь безмятежнымъ счастьемъ, ни о чемъ не догадываясь.
Онъ умеръ такъ же тихо, какъ жилъ.
Онъ былъ очень истощенъ усиленными занятіями, простудился и недолго боролся со смертью.
Онъ умеръ, благословляя чужихъ дѣтей, благодаря жену за счастье, которымъ она дарила… другого, пожимая руку предателя.
Онъ умеръ, какъ жилъ, какъ дай Богъ жить и умереть каждому: окруженный «своими» дѣтьми, «вѣрной» женой, «преданнымъ» другомъ.
Умирая, онъ смотрѣлъ на нихъ взглядомъ, полнымъ любви и благодарности, и шепталъ имъ:
— Благодаря вамъ, я былъ счастливъ!
И онъ, несомнѣнно, былъ счастливъ.
Тихое облачко грусти пробѣжало по лицамъ.
— Счастье, это — не знать! — сказалъ одинъ.
— Счастье, это — не догадываться! — сказалъ другой.
— Счастье, это — вѣрить! — сказалъ Петръ Ивановичъ, наклонный къ возвышенному образу мыслей.
А Ѳома Ѳомичъ, болѣе наклонный къ скептицизму, замѣтилъ:
— Счастье, это — кушанье для дураковъ! Умнымъ людямъ рѣдко приходится отвѣдать этого блюда.