Счастливое открытіе.
(Разсказъ).
править
На востокѣ еще не показалось и бѣлой полоски свѣта, какъ уже Никита всталъ, чтобы привести въ исполненіе свое страшное рѣшеніе.
Тихо надѣлъ онъ на плечи кафтанъ, отыскалъ шапку и взялъ припасенную за ночь котомку для дальней дороги. Чтобы не разбудить дѣтей и не возбудить подозрѣнія въ Варварѣ, онъ не зашелъ въ сѣни, гдѣ они спали, а прямо прошелъ иимо.
Совсѣмъ темно еще было на дворѣ; только одна безпокойная курица упала съ насѣсти и слѣпо бродила по двору. Посреди двора спали двое телятъ; неподалеку отъ нихъ лежала корова и тяжело вздыхала. Изъ конюшни слышалось хрустѣвье сѣна на зубахъ лошадей. Въ воздухѣ послышался вдругъ торопливый свистъ крыльевъ дикихъ утокъ, улетавшихъ съ хлѣбовъ.
Грустнымъ, послѣднимъ взглядомъ оглядѣлъ Никита весь свой дворъ, когда проходилъ черезъ него, и дрожащею рукой отворилъ калитку. Калитка запищала, и этотъ пискъ отозвался въ его измученномъ сердцѣ рѣзкою болью, онъ же ему напомнилъ, что надо торопиться, иначе проснется Варвара. И, перекрестившись, онъ вышелъ на улицу.
Нельзя ему больше оставаться въ своемъ домѣ и жить съ Варварой, а черезъ нее и дѣтей приходится бросать. И прежде они дрались, каждую недѣлю изъ-за всего дрались. Но хуже вчерашняго дня еще не бывало. Она ему покарябала руки и правую щеку, когда онъ хотѣлъ связать ее. Оба послѣ того выбѣжали на дворъ, а тямъ ужь со всей улицы сосѣди сбѣжались и облѣпили заплоты; мужики и бабы черезъ заплотъ глядятъ, мальчишки же сидятъ между кольями, какъ воробьи. Что такое? Обыкновенно что, — Никита съ Варварой дерутся.
Утренній холодъ пронизывалъ насквозь Никиту; онъ вздрагивалъ всѣмъ тѣломъ, но продолжалъ идти по темной улицѣ вонъ изъ деревни. И припоминалъ весь срамъ своей домашней жизни, припоминалъ, быть можетъ, больше затѣмъ, чтобы его намѣреніе — совсѣмъ уйти изъ дому — не ослабло.
Обыкновенно они дрались по праздникамъ, въ будни же невзначай, чѣмъ попало. Вчерась она объ его високъ расколотила обливную латку въ пятнадцать копѣекъ, а въ прошлый праздникъ угодила ему въ самое темя ушкомъ отъ подойника. Сосѣдямъ забавно смотрѣть на такую подлость. Вчерась даже старыя бабы, которыя ужь скрючившись, и тѣ полѣзли на плетень смотрѣть. Даже изъ дальняго конца прибѣжали мужики.
При этомъ воспоминаніи гнѣвъ закипѣлъ въ сердцѣ Никиты. Поправивъ на плечѣ котомку, онъ быстрѣе зашагалъ по темной улицѣ. Вдругъ взглядъ его упалъ на дворъ, мимо котораго онъ проходилъ; дворъ тотъ былъ загороженъ прясломъ изъ жердей и принадлежалъ старому тестю Никиты. Здѣсь, бывало, Никита въ поздній вечеръ подлѣзалъ тихонько подъ прясло и около колодца цѣловался съ Варварой, а когда, бывало, старикъ взойдетъ на крыльцо и скажетъ: «Ты что тамъ, Варюшка, дѣлаешь?» — она отвѣчала: «Я воду пью, тятька». Слѣпой старикъ безпрестанно удивлялся, какъ много воды пьетъ Варюшка по вечерамъ… Эти нѣжныя воспоминанія вызвали теперь горечь и тоску.
— И что же вышло опосля! — сказалъ онъ вслухъ. Голосъ его громко раздался въ спящей улицѣ и заставилъ его опомниться.
Онъ зашагалъ дальше, не останавливаясь около избы тестя. Нѣжныя воспоминанія только разбередили его рану, но не поколебали рѣшенія. А гнѣвъ овладѣлъ имъ, когда онъ припомнилъ, что было вслѣдъ за тѣмъ, какъ черезъ пряслы и въ подворотню не нужно ужь было лазить.
Она непокорная и гордая. Черезъ два мѣсяца послѣ вѣнца она ужь разсѣкла ему бровь косаремъ около питейнаго заведенія. А что дальше пошло — не приведи Богъ никому. Черезъ полгода сосѣди ужь облѣпляли заборы, ребята садились между кольями у плетней и даже вся улица сбѣгалась смотрѣть, какъ они цапаются. Обыкновенно Варвара не разбирала, какая домашность ей попадетъ въ руки, и отбивалась чѣмъ попало. Озлится, какъ вѣдьма, и воетъ на всю деревню. Никогда она не желала покориться. Въ полѣ разъ начали они цапаться, а она схватила съ огня котелъ, гдѣ варилась каша со свинымъ саломъ, и обварила ему всю шею, плечи и даже по спинѣ за рубаху каша потекла. Чуть-было въ ту пору онъ не убилъ ее.
При этомъ воспоминаніи Никита замеръ отъ ужаса.
На востокѣ показалась слабая полоска свѣта; середина ея окрасилась розовымъ оттѣнкомъ. Кое-гдѣ пѣли уже пѣтухи. Никита быстрѣе зашагалъ и вышелъ за деревню.
Только на мгновеніе гнѣвъ его уступилъ мѣсто нѣжной мысли о двухъ ребятишкахъ, которыхъ онъ навсегда покинулъ, но когда ему припомнилось, какъ эти ребятишки дрожали при дракахъ отца съ матерью, гнѣвъ снова вернулся въ измученное сердце его.
Ребята вчерась попрятались въ курятникъ, когда онъ съ Варварой полосовался на дворѣ при многолюдномъ стеченіи. А то бывало и хуже. Однажды Варвара держала Митьку за руки, а онъ ухватилъ его за ноги и тащили каждый къ себѣ. Только ужь сосѣди розняли. А Сеньку Варвара то и дѣло хлопала по головешкѣ изъ-за того, что отецъ любитъ крошку. Просто звѣри.
Утреннія сумерки закрывали поля, дальній лѣсъ виднѣлся только какъ темная стѣна, загородившая свѣтъ. Вокругъ стояла мертвая тишина. Все живое еще непробудно спало. Одинъ только Никита не зналъ покоя. Онъ шелъ по дорогѣ и мрачныя мысли изнуряли его. Когда гнѣвныя воспоминанія его утихли, на него напали слабость и отчаяніе. Добровольно покинувъ домъ, поля, дѣтей, жену, онъ теперь, среди сумерокъ, почувствовалъ себя пропадающимъ.
Быть можетъ, поэтому онъ очень обрадовался, когда за собой вдругъ услыхалъ стукъ телѣги. Сперва нельзя было разобрать, откуда раздается стукъ, но скоро позади Никиты. показалась лошадь съ телѣгой, въ телѣгѣ виднѣлись вилы и грабли, а на передкѣ сидѣлъ Иванъ Николаичъ, молоканинъ. При видѣ Ивана Николаича, Никита еще болѣе обрадовался: хотя они были разной вѣры, но уважали другъ друга и жили въ дружбѣ. Поздоровавшись, они отправились вмѣстѣ. Иванъ Николаичъ сидѣлъ на передкѣ; Никита шагалъ подлѣ него.
— Далеко-ли идешь, Никита? — спросилъ Иванъ Николаичъ.
— За тыщи верстъ, Иванъ Николаичъ, — сказалъ Никита слабымъ голосомъ.
— Надолго-ли?
— Навсегда, Иванъ Николаичъ.
И, не дожидаясь разспросовъ друга, Никита во всемъ открылся ему. Онъ навсегда покидаетъ деревню и бѣжитъ за тысячи верстъ, чтобы ужь никогда не вернуться. Больше силъ его нѣтъ терпѣть домашній срамъ.
— Отъ страму и ухожу, Иванъ Николаичъ. Знаешь самъ мое житье, страмитъ она меня и въ будни, и въ праздникъ, изъ дальняго конца даже прибѣгаютъ смотрѣть наши драки. Все я перепробовалъ, — уговаривалъ и честью, и сурьезно училъ, — нѣтъ, не покоряется… Да что разсказывать, самъ знаешь житье мое.
Слушая Никиту, Иванъ Николаичъ задумался. Долго они молчали; Иванъ Николаичъ сидѣлъ на облучкѣ; Никита понуро шагалъ возлѣ него.
— Все ты перепробовалъ, говоришь? — наконецъ, спросилъ Иванъ Николаичъ.
— Какъ есть все! И честью, и сурьезно — ничто не беретъ.
Иванъ Николаичъ покачалъ головой задумчиво.
— Да, Никита, знаю я твое житье. На деревнѣ всѣ съ уваженіемъ къ тебѣ, а вотъ дома порядку у тебя нѣтъ… Такъ все перепробовалъ, говоришь?
— То-есть какъ есть всѣ способы! — съ отчаяніемъ возразилъ Никита.
Но Иванъ Николаичъ опять покачалъ головой.
— А не пробовалъ ты уваженія? Очень тоже хорошее средство, — задумчиво возразилъ Иванъ Николаичъ.
— Это въ какомъ же родѣ? — спросилъ Никита съ изумленіемъ, и лучъ надежды освѣтилъ его темную душу.
— А это вотъ въ какомъ родѣ. Варвара твоя умная и потому ты попробуй съ ней поумнѣе… По-нашему, по-деревенски, мужъ завсегда желаетъ лупить жену свою, и которая баба силы не имѣетъ, та покоряется. Варвара же твоя умная, съ ней нельзя сурьезно.
— А какъ же?
— Съ ней надо съ уваженіемъ, — твердо проговорилъ Иванъ Николаичъ.
— Это, стало быть, мнѣ покориться? — спросилъ съ недоумѣніемъ Нняита.
— Совсѣмъ даже не туда ты… Не покоряйся, а только отдай ей все, чего самъ отъ нея желаешь. Тебѣ хочется, чтобы она не бранилась? А ты возьми, да самъ первый не бранись. Тебѣ желательно, чтобы она чугуномъ не дралась? Не дерись и ты первый кнутовищемъ. А напротивъ, уважь и полюби, яко Христосъ возлюби церковь свою.
Никита недовѣрчиво слушалъ этотъ монотонный голосъ друга.
— А ежели она сама зачнетъ брехать, либо карябать?
— Не зачнетъ, ежели ты не пожелаешь. истинно тебѣ говорю, не зачнетъ въ морду тебѣ заѣзжать, ежели ты первый не зачнешь. Ну, только прямо тебѣ скажу, кнутовища и прочіе сурьезные предметы надо ужь совсѣмъ бросить, не годятся они въ этомъ случаѣ.
— Бросить? — недовѣрчиво, но уже съ признакомъ радости спросилъ Никита.
— Навсегда, чистосердечно оставь. Не зачинай первый страмиться и страмъ уйдетъ изъ твоего дому, и миръ посѣтитъ тебя, — говорилъ монотоннымъ голосомъ Иванъ Николаичъ.
Здѣсь дорога раздваивалась; Иванъ Николаичъ долженъ былъ свернуть налѣво, Никитѣ же слѣдовало идти направо. Но онъ въ нерѣшимости остановился. Въ свою очередь, Иванъ Николаичъ, прежде чѣмъ совсѣмъ свернуть за уголъ перелѣска, еще разъ обратился къ пораженному Никитѣ:
— Послушайся меня, Нивита, ступай домой и будешь благодарить меня съ теченіемъ времени.
На этомъ они разстались.
Никита проводилъ его взглядомъ и не трогался съ мѣста. Твердое рѣшеніе его уйти изъ дома навсегда разбилось теперь объ удивительныя, таинственныя слова друга. Но онъ не смѣлъ вѣрить въ счастъе, которое тотъ предсказывалъ ему, потому что совѣтъ былъ чудной, небывалый. Семейная каторга была такимъ общимъ въ деревнѣ порядкомъ, что никто не зналъ ничего иначе. Не зналъ и Никита. До этой минуты онъ наивно вѣрилъ въ свое полное право учить жену кнутовищемъ и другими хозяйственными предметами; когда же Варвара воспротивиласъ такому воспитанію, то онъ счелъ себя несчастнымъ человѣкомъ, а когда Варвара въ ихъ борьбѣ завоевала себѣ право воюющей стороны и на кнутовище отвѣчала «нечѣмъ попалл», то Никита увидѣлъ себя окончательно посрамленнымъ.
Прошло много времени съ той минуты, какъ Иванъ Николаичъ скрылся за лѣсомъ, а Никита все стоялъ на одномъ мѣстѣ, терзаемый сомнѣніями, мыслями, нерѣшительностью.
Между тѣмъ, востокъ вспыхвулъ пожаромъ восходящаго солнца; брызги свѣта окропили поля и лѣса, проникли въ темные овраги и засверкали на соломенныхъ крышахъ покинутой деревни, играя въ дымовыхъ столбахъ, поднявшихся надъ сотней домовъ. Слышался скрипъ колодезныхъ журавлей, лай собакъ и пѣніе пѣтуховъ, переливавшееся изъ конца въ конецъ.
Никита посмотрѣлъ на всю эту знакомую картину и почувствовалъ, что убѣжать отсюда онъ не можетъ. Силъ его на это не хватитъ, убѣжать-то.
Онъ тихо направился обратно къ деревнѣ, такъ тихо, какѣ будто кто тянулъ его на веревкѣ. Лучъ надежды проникъ въ его сердце, но онъ не смѣлъ вѣрить, чтобы съ Варварой можно было сладитъ.
Больно ужь они разозлившись другъ на друга. Еще не срошло двухъ мѣсяцевъ со свадьбы, а ужь они поцапались, Это произошло около питейнаго заведенія. Никита былъ навеселѣ, а тутъ она подвернулась и давай его срамить. Ну онъ разгвѣвался, схватилъ изъ плетня пучекъ хвороста и давай ее лупить, а она его косаремъ. Злющая она.
Никита продолжалъ слабо подвигаться по дорогѣ въ деревню и со стыдомъ опять припоминалъ.
Нынче на Святой онъ также попилъ съ пріятелями въ кабакѣ, а Варварѣ это не понравилось. Когда онъ пришелъ домой, то она начала ему говорить все поперекъ и такъ его разгнѣвала, что онъ ухватилъ ее за сарафанъ и разодралъ его до самаго низу. Платокъ же сшибъ съ головы и растопталъ ногами. Когда Варвара выбѣжала на дворъ, онъ погнался за ней съ лопатой. Тутъ скоро сбѣжались сосѣди и облѣпили заборъ. Срамъ.
Никита при этомъ воспоминаніи снялъ шапку и обтеръ рукавомъ холодный потъ со лба. Ему сдѣлалось отчего-то такъ совѣстно, что онъ еле двигался ногами по направленію къ деревнѣ. Но солнце уже поднялось высоко; многіе выѣзжали въ поле; изъ деревни слышались ржанье лошадей и стукъ телѣгъ. Никита ускорилъ шагъ, скоро прошелъ вплоть до околицы и снова очутился на улицѣ. Но сердце его страшно щемило какое-то новое чувство при воспоминаніи о вчерашнемъ случаѣ.
Вчерась она разбила латку въ пятнадцать копѣекъ объ его високъ и покарябала ему руки. Но онъ-то развѣ истуканомъ стоялъ? Съ утра они стали браниться и до тѣхъ поръ бранились, пока онъ взялъ кнутовище, и хотя послѣ она выдернула у него изъ рукъ кнутовище, но онъ кулаками могъ ее бить сколько угодно. А когда сбѣжался народъ, то онъ уже отдѣлалъ ее въ кровь.
Никита былъ уже недалеко отъ дома; краска стыда залила вдругъ его лицо, когда онъ шелъ мимо тестя. Что онъ сдѣлалъ съ Варварой!
«Вѣдь вѣрно, что я первый зачиналъ страмиться!» — вдругъ раздалась небывалая мысль въ его головѣ и облила его сердце стыдомъ и жалостью. Это было открытіе, столько же позорное, сколько и неожиданное. Всю жизнь вести какъ чистый звѣрь и считать себя въ полномъ правѣ!
А всю вину валить на Варвару!
«Страмникъ, больше ничего!» — раздавались еще слова въ головѣ Никиты, когда онъ вошелъ съ котомкой за плечами въ свой дворъ и увидѣлъ жену.
Варвара давно встала и работала на дворѣ связки изъ осоки для сноповъ. Красивое лицо ея послѣ вчерашняго дня узнать было нельзя. Щеки опухли; подъ глазами синяки; лобъ сверху до низу и справа налѣво покрытъ шишками. Когда она увидѣла входившаго Никиту, она ничего не сказала и не спросила, куда онъ собрался уходить; бросила только одинъ бѣглый взглядъ своими большими, прекрасными глазами, но въ этомъ взглядѣ была смертельная ненависть.
Никиту этоть взгдидъ облилъ такимъ ужасомъ, что онъ готовъ былъ въ порывѣ раскаянія, вызваннаго чудными мыслями, пасть ей въ ноги и попросить прощенія за погубленную жизнь. Но вмѣсто этого онъ молча прошелъ на задній дворъ, впрягъ въ рыдванъ лошадей и поѣхалъ со двора за сѣномъ. Она также должна была ѣхать съ нимъ, но онъ не позвалъ ее и не могъ сказать ей ни слова.
Только садясь на передній рыдванъ, онъ тихо проговорилъ:
— Оставайся, Варвара, дома… Одинъ управлюсь. — Это онъ выговорилъ сурово, хотя внутри у него были нѣжныя слова.
Но съ этой поры круто измѣнился Никита. Чудная мысль, случайно брошенная ему, глубоко запала въ его голову. Онъ сдѣлался задумчивымъ и тихимъ.
Такъ же круто измѣнилась и вся его жизнь. Онъ твердо держался чудной мысли, которая измѣнила весь его внутренній міръ. О кнутовищѣ и прочихъ земледѣльческихъ орудіяхъ не было и помину. Его отношенія къ Варварѣ сдѣлались какъ разъ обратными. Онъ старался никогда не употреблять браннаго слова. Если же какое дѣло ей было не подъ силу, онъ помогалъ ей.
Но трудно забывается прошлое. Еще труднѣе укрощаются звѣри.
Сначала новое обращеніе Никиты вызвало у Варвары только подозрительность и испугъ. Она съ ужасомъ смотрѣла на него и подозрѣвала, что онъ придумываетъ ей какую-нибудь особенную, еще небывалую каверзу.
«Чистый изуитъ сталъ!» — думала она со страхомъ и ежедневно ждала чего-то страшнаго. Ни въ доброту, ни въ услужливость, ни въ ласковыя слова его она не вѣрила. Когда же Никита сталъ грустить отъ такой неудачи, то грусть его она также объяснила по-звѣриному:
«Должно быть, тоскуеть, что не можетъ мнѣ досадить».
Прекрасное лицо ея сдѣлалось пугливымъ и хитрымъ.
Больше полгода прошло такъ. На Никиту уже стало нападать отчаяніе. И однажды, въ порывѣ отчаянія, онъ не выдержалъ.
— Варвара, ты чего боишься меня? — сказалъ онъ разъ въ сумерки.
Когда Варвара на это промолчала, выразивъ на лицѣ только ужасъ, онъ еще разъ повторилъ свои слова. Она опять промолчала, только задрожала.
— Не бойся меня, Христа ради!… Вѣдь это ужь вѣрно, что больше пальцемъ я тебя не трону. И ты худого мнѣ не дѣлай. Бросимъ давай старое-то…
Онъ еще хотѣлъ многое сказать, но отъ тоски не могъ. Варвара съ страшнымъ испугомъ повернула лицо въ его сторону и хотѣла сказать что-нибудь поперекъ, но силъ на это у ней больше не было. Она молча вышла на крыльцо и заплакала.
Но зато въ эту ночь они проговорили до самаго разсвѣта, какъ будто послѣ долгой разлуки.
Съ той поры сосѣди и мужики изъ дальняго конца перестали облѣплять заплоты у двора Никиты; они долго ждали, когда будетъ драка, и сначала удивлялись, не видя ее, но мало-по малу привыкли къ такому необычайному обстоятельству. Не удивлялся только одинъ Иванъ Николаичъ.