Счастливая доля (Андреевская)/ДО

Счастливая доля
авторъ Варвара Павловна Андреевская

Опубл.: 1893. Источникъ: az.lib.ru

СЧАСТЛИВАЯ ДОЛЯ.

РАЗСКАЗЪ ДЛЯ ДѢТЕЙ. Второе изданіе

В. П. АНДРЕЕВСКОЙ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ. ИЗДАНІЕ Ф. А. БИТЕПАЖА. ОГЛАВЛЕНІЕ.

1. Даша

2. Тяжелыя думы

3. На мызѣ

4. Подруга

5. Травка-Муравка

6. Волненіе и безпокойство

7. Ночь на Ивана Купала

8. Счастливый случай

9. Посѣщеніе больной

10. Дядя Степа

11. Приглашеніе

12. Разлука

13. Операція

14. Неожиданная радость

I.
Даша.

— Вася, Коля, бѣгите сюда скорѣе, скорѣе! — кричала маленькая семилѣтняя дѣвочка, по имени Даша, обращаясь къ своимъ братишкамъ, которые, расположившись въ саду подъ развѣсистымъ деревомъ, только-что собирались разставлять на травѣ оловянныхъ солдатиковъ.

— Что такое, зачѣмъ идти, что случилось? — отозвались мальчики, поспѣшно соскочивъ съ мѣста?

— Къ большому графскому дому, куда вчера перебрались новые жильцы, подошелъ торговецъ игрушекъ… Игрушки сложены цѣлою грудою на маленькой телѣжкѣ… Чего, чего только нѣтъ тамъ… корзиночки, кукольная мебель, колясочки! — продолжала Даша съ восторгомъ и, желая ближе разсмотрѣть всѣ эти интересные предметы, стала карабкаться на высокій заборъ, отдѣляющій садъ отъ проѣзжей дороги, причемъ нечаянно зацѣпила платьемъ за желѣзную перекладину и разорвала его разомъ въ нѣсколькихъ мѣстахъ.

— Даша, Даша! — раздался въ этотъ моментъ съ балкона голосъ матери: — или домой, мнѣ нужно тебя видѣть!

Дѣвочка поспѣшила спуститься внизъ, и взглянувъ на свое изорванное, совершенно помятое платье, нѣсколько минутъ стояла въ нерѣшимости, очевидно, боясь въ подобномъ видѣ показаться на глаза матери.

— Красиво, нечего сказать! — замѣтилъ Вася насмѣшливо

— Ничего, Даша, — постарался успокоить ее Коля, — иди, не стѣсняйся, мама добрая, не будетъ сердиться, не накажетъ тебя.

Но дѣвочка не двигалась съ мѣста; на глазахъ ея выступили слезы; она вполнѣ соглашалась съ Колей, что мама добрая, что она не разсердится, не будетъ бранить… но, тѣмъ не менѣе, не могла не понять въ душѣ, что починка разорваннаго платья все-таки заставитъ ее (т.-е. маму) лишній часъ просидѣть за работой, въ которой у нея и безъ того не было недостатка.

— Даша, да или же, куда ты пропала? — снова раздался голосъ матери.

— Сейчасъ, мамочка, сейчасъ! — отозвалась Даша и, какъ говорится, скрѣпя сердце, пошла по направленію къ дому, около выходной двери котораго стояла довольно еще молодая женщина, одѣтая въ простое черное платье. Это была г-жа Ленская, Анна Дмитріевна, мать Даши, вдова недавно умершаго графскаго управителя.

— Гдѣ ты такъ долго пропадала? — спросила она дѣвочку, когда послѣдняя подошла ближе: — Ивану Ивановичу давно пора подавать кофе, бѣги скорѣй въ булочную за булками и сухарями.

Съ этими словами Анна Дмитріевна подала Дашѣ корзиночку и мелкія деньги, и взявъ за руки обоихъ мальчиковъ, которые въ первую минуту непремѣнно хотѣли слѣдовать за старшею сестрою, почти силою увела ихъ въ комнаты.

— Что съ тобою, Даша, ты сегодня выглядишь такою невеселою? — спросила булочница маленькую дѣвочку, и словно желая чѣмъ-нибудь утѣшить ее, положила въ корзинку, вмѣстѣ съ булками и сухарями, нѣсколько сахарныхъ крендельковъ.

Даша затруднялась отвѣтомъ. Булочница повторила вопросъ; тогда Даша молча указала рукою на свое примятое и изорванное платье.

— Ахъ, какъ жаль, бѣдной Аннѣ Дмитріевнѣ безъ того приходится сидѣть надъ шитьемъ съ утра до вечера, а тутъ еще новая починка; да и измяла же ты его замѣчательно. Давай-ка я хотя разглажу немного, у меня какъ разъ горячій утюгъ на плитѣ, а тамъ ужо вечеркомъ зайди — такъ и заплаточку приставлю, — я на это мастерица.

Дѣвочка приняла сдѣланное ей предложеніе съ величайшей благодарностью и сейчасъ же послѣдовала за булочницею во внутреннія комнаты, откуда, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ, вышла обратно и отправилась домой уже дѣйствительно въ гораздо болѣе приличномъ видѣ.

Погода стояла превосходная; солнышко свѣтило весело. Даша шла ускореннымъ шагомъ.

Придя домой, она застала мать за чинкою дѣтскаго бѣлья. Вася и Коля играли около.

— Ну, что, принесла? — обратилась къ ней Анна Дмитріевна.

Даша утвердительно кивнула головой и, поставивъ корзиночку на столъ, сказала нерѣшительно:

— Мамочка, а вѣдь я сегодня провинилась…

— Въ чемъ? — съ удивленіемъ спросила Анна Дмитріевна.

Даша указала на изорванное платье. Анна Дмитріевна покачала головой и только-что хотѣла-было сдѣлать ей по этому поводу замѣчаніе, какъ дѣвочка перебила ее и самымъ подробнымъ образомъ принялась разсказывать о томъ, какъ сочувственно отнеслась къ ней добрая булочница.

— Твой покойный отецъ правъ былъ, Дашута, прозвавъ тебя счастливицей, — замѣтила г-жа Ленская, когда дѣвочка окончила разсказъ: — тебѣ всегда въ жизни все какъ-то удается.

— Правда, мамочка, я сама это замѣчаю, и не могу не согласиться, что меня видимо любятъ добрые люди, и что, кромѣ того, большинство моихъ желаній почти всегда исполняется; вотъ хотя бы и теперь… мнѣ такъ хотѣлось, чтобы ко дню моего рожденья расцвѣли китайскія розы, и что же, посмотри — завтра мнѣ исполнится семь лѣтъ, а сегодня всѣ кусты изъ зеленыхъ почти превратились въ розовые.

Анна Дмитріевна какъ-то грустно склонила голову и задумалась…

— Мамочка, что съ тобой, ты плачешь? — спросила дѣвочка, пристально взглянувъ на мать.

— Мнѣ тяжело вспомнить, Дашута, что нынче первый годъ придется проводить день этотъ безъ папы и уже не въ томъ хорошенькомъ управительскомъ домикѣ, гдѣ я прожила столько счастливыхъ лѣтъ съ милымъ, дорогимъ мужемъ. Тамъ вы родились всѣ, начиная со старшаго твоего брата Сережи и кончая маленькимъ Колей…

— А я, мама, родилась, кажется, въ самый праздникъ Духова дня? — перебила рѣчь матери Даша.

— Да, дружокъ; я отлично помню всѣ мельчайшія подробности этого, дорогого мнѣ по воспоминанію, дня. Погода стояла такая же восхитительная, какъ сегодня; солнышко свѣтило какъ-то особенно весело. Съ первымъ ударомъ церковнаго колокола твой папа, который постоянно отличался набожностью, поспѣшилъ отправиться къ обѣднѣ, чтобы помолиться за только-что появившуюся на свѣтъ крошечную дочурку. Проходя мимо колыбели, гдѣ ты лежала, онъ остановился, ласково провелъ рукою по твоей маленькой головкѣ и, обратившись ко мнѣ, проговорилъ какъ-то торжественно: — "Знаешь, Анюта, я почти увѣренъ, что эту дѣвочку въ жизни ожидаетъ особенно счастливая доля. — Почему, — спросила я съ удивленіемъ? — «Потому что у меня на то есть вѣрная примѣта». Я, конечно, полюбопытствовала какая именно; онъ объяснилъ мнѣ, что неоднократно слышалъ отъ одной старушки-бабушки, что дѣти, родившіяся въ великій праздникъ Сошествія Святого Духа, не только всегда бываютъ сами счастливы, но, кромѣ того, своимъ присутствіемъ еще приносятъ счастье и окружающимъ. — «Давай Богъ», — замѣтила я на это. Когда онъ ушелъ въ церковь, я тоже начала молиться, чтобы предсказаніе бабушки осуществилось.

Чѣмъ больше ты подростала, тѣмъ сильнѣй мы къ тебѣ привязывались… Сережу и Виктора только-что тогда отдали въ приготовительный пансіонъ, находившійся въ сосѣднемъ городѣ, откуда они домой пріѣзжали рѣдко, а Васи и Коли еще не было; слѣдовательно, ты одна жила со мною и съ папой; на тебѣ сосредоточилась вся любовь его, которая, впрочемъ, не сократилась и съ появленіемъ на свѣтъ обоихъ меньшихъ мальчиковъ.

Когда наступилъ смертный часъ его, ему особенно грустно было подумать о разлукѣ съ тобой. Утѣшая и успокоивая меня, онъ завѣщалъ любить и беречь его Дашуту, утверждая, что она своимъ присутствіемъ непремѣнно внесетъ счастье въ цѣлую семью.

Тутъ рѣчь Анны Дмитріевны оборвалась, она не въ силахъ была говорить далѣе, и горько заплакала. Дашута то же самое…

Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе, которое дѣвочка нарушила первая, предложивъ матери прогуляться по саду, и, чтобы не растравлять еще болѣе ея больныя раны, сейчасъ же перевела разговоръ на другой предметъ.

Анна Дмитріевна слушала ее разсѣянно, подчасъ отвѣчала невпопадъ и видимо продолжала предаваться своимъ невеселымъ думамъ.

Потерявъ горячо любимаго мужа, бѣдной женщинѣ, кромѣ нравственнаго страданія и горя, пришлось не мало испытать волненій и въ матеріальномъ отношеніи, съ той поры, какъ въ Поддубное (такъ называлось имѣніе графа) пріѣхалъ новый управитель, она была принуждена перебраться изъ хорошо и удобно устроеннаго помѣщенія въ простой крестьянскій домикъ, расположенный на краю деревни, откуда видъ выходилъ какъ разъ на графскую мызу, въ данный моментъ занятую, какъ уже было сказано выше, только-что прибывшими туда дачниками.

Неуютно показалось Аннѣ Дмитріевнѣ и дѣтямъ въ тѣсномъ жилищѣ, отъ котораго еще пришлось удѣлить одну комнату жильцу, Ивану Ивановичу Чадину, мѣстному садовнику, платившему за это ежемѣсячно пятнадцать рублей, что при скудныхъ средствахъ бѣдной вдовы и ея многочисленнаго семейства составляло порядочно. По счастію, за старшихъ мальчиковъ въ пансіонъ платилъ ихъ дядя, родной братъ покойнаго отца, но кромѣ платы за обученіе, безпрестанно являлись непроизвольные расходы на обувь, платья и учебныя книги, не говоря уже про то, что и на долю Даши съ маленькими братьями тоже выходило не мало… Слѣдовательно, бѣдной Аннѣ Дмитріевнѣ было о чемъ подумать и позаботиться серьезно.

II.
Тяжелыя думы.

Новые дачники, переоравшіеся въ роскошный барскій домъ мызы Поддубной, почему-то крайне интересовали Дашу, которая зачастую въ свободныя минуты, примостившись на заборѣ, очень любила наблюдать за всѣмъ, что тамъ дѣлалось.

Воспользовавшись тѣмъ, что. по случаю дня рожденія, мать не дала ей никакой работы, Дѣвочка, одѣвшись въ новое платье и украсивъ бѣлокурую головку вѣнкомъ изъ живыхъ цвѣтовъ, немедленно отправилась на свой любимый наблюдательный постъ, который (слѣдуетъ замѣтить между прочимъ) изучила настолько, что, спускаясь внизъ, уже больше не рвала и не мяла платьевъ.

Просидѣвъ тамъ около получаса и сначала не видя никого, кромѣ ходившей по двору прислуги, она, наконецъ, замѣтила показавшуюся изъ-за угла щегольскую коляску, запряженную парой вороныхъ лошадей.

Въ коляскѣ сидѣли двѣ дамы и маленькая барышня. Послѣдняя, несмотря на теплый лѣтній день, была закутана въ большой платокъ и кромѣ того еще укрыта толстымъ байковымъ одѣяломъ.

Когда коляска остановилась у подъѣзда, то поспѣшно выбѣжавшій ливрейный лакей осторожно взялъ ее на руки и понесъ въ комнаты, а за него послѣдовали обѣ дамы.

Даша не отрывала глазъ отъ всего этого, и несмотря на то, что пустая коляска давно уже скрылась и на барскомъ дворѣ никого не было видно, все еще не хотѣла слѣзать съ забора, до тѣхъ поръ, пока вдругъ не услыхала позади себя радостные возгласы маленькихъ братишекъ.

— Дядя Степа, пріѣхалъ! Дядя Степа!

Эти магическія слова сразу заставили ее встрепенуться. Она поспѣшно соскочила на землю, оправила платье и сейчасъ же побѣжала въ комнаты, гдѣ увидѣла высокаго, худощаваго мужчину, лѣтъ сорока, съ чрезвычайно симпатичною наружностью.

Дядя Степа, — такъ какъ это дѣйствительно былъ онъ, — нѣжно поцѣловалъ маленькую племянницу, и затѣмъ, обративъ вниманіе на ея праздничный костюмъ, невольно изумился.

— Почему ты сегодня такая нарядная? — спросилъ онъ ее, — куда-нибудь собираешься?

Даша отрицательно покачала головой.

— Ахъ, Боже мой, да никакъ сегодня день твоего рожденія! — продолжалъ дядя, снова обнимая дѣвочку: — прости, дорогая, вѣдь я совсѣмъ забылъ объ этомъ. Прими мое сердечное поздравленіе и скажи откровенно, что ты хочешь получить отъ меня въ подарокъ, — куклу, книжку съ картинками или новое платье.

Даша стояла въ нерѣшимости, а Вася и Коля смотрѣли на нее съ завистью, думая про себя: «какая счастливица!»

— Ну, что же ты хочешь, говори скорѣе, — продолжалъ дядя.

— Я хочу, чтобы ты подольше погостилъ у насъ, — отозвалась Даша, ласкаясь къ нему и обвивая ручонками его загорѣлую шею.

— Скажите пожалуйста, какая дипломатка, — замѣтилъ, смѣясь, дядя Степа, и взявъ дѣвочку за талію, снова поцѣловалъ, а затѣмъ высоко приподнялъ въ воздухѣ. Дѣти громко засмѣялись.

Дядя Степа былъ старшій братъ мужа Анны Дмитріевны. Не имѣя собственной семьи, онъ сосредоточилъ всю свою любовь и привязанность на семьѣ покойнаго управителя. Невѣсткѣ всегда старался помочь и совѣтами, и деньгами, а дѣтямъ, при каждомъ удобномъ случаѣ, доставлялъ всевозможныя удовольствія.

Даша безгранично обрадовалась его неожиданному пріѣзду, и говоря ему, что не желаетъ ничего, кромѣ того, чтобы онъ подольше погостилъ у нихъ, говорила совершенную правду.

Анна Дмитріевна отправилась въ кухню хлопотать о шоколадѣ и завтракѣ, который былъ накрытъ въ саду и во время котораго добрый дядя Степа разсказывалъ много интереснаго. Послѣ завтрака дядя Степа принялся вмѣстѣ съ мамой разбирать какія-то бумаги и вести дѣловой разговоръ. Это, конечно, не могло интересовать дѣтей, а потому Коля и Вася отправились въ садъ играть въ мячикъ, а Даша вліяла прогуляться на поле.

Прогулки составляли ея единственное развлеченіе, хотя, впрочемъ, съ тѣхъ поръ, какъ не стало отца, она ими пользовалась рѣдко, такъ какъ маленькіе братья, предпочитая бѣгать и играть въ саду, постоянно отказывались сопровождать ее, а Анна Дмитріевна была слишкомъ занята. Одной же, во-первыхъ, не хотѣлось, а во-вторыхъ, и главное, казалось неудобнымъ оставаться въ бездѣйствіи въ то время, когда бѣдная мама готова была, какъ говорится, разорваться на части, чтобы успѣть и обѣдъ приготовить, и дѣтское бѣлье починить, и вообще удовлетворить различныя требованія окружающихъ.

Находясь еще подъ вліяніемъ вчерашней бесѣды о покойномъ отцѣ, Даша чувствовала, что ее по временамъ охватываетъ сильная тоска, въ особенности, когда совершенно незамѣтно для самой себя зайдя въ лѣсъ довольно далеко, она очутилась на высокой обрывистой горѣ, гдѣ покойный папа всегда любилъ отдыхать послѣ продолжительнаго перехода, и во время отдыха разсказывалъ много поучительнаго изъ жизни птицъ и животныхъ или вообще о различныхъ явленіяхъ природы, о ботаникѣ и тому подобныхъ интересныхъ предметахъ. Присѣвъ на траву, дѣвочка сначала мысленно перенеслась въ прошлое, причемъ украдкой отерла рукавомъ скатившуюся по щекѣ слезу, а затѣмъ взглянула внизъ, гдѣ разстилалась роскошная равнина съ живописно раскинутою по ней деревней и виднѣющейся вдали графской мызой, и невольно залюбовалась ею.

— Здравствуй, Даша, что это ты тамъ съ такимъ вниманіемъ разсматриваешь? — раздался вдругъ позади нея громкій мужской голосъ.

Дѣвочка невольно вздрогнула. Она никакъ не ожидала встрѣтить здѣсь, въ этомъ укромномъ мѣстечкѣ, какое бы то ни было живое существо. Обернулась и увидѣла въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя высокую, широкоплечую фигуру намѣстника своего отца, новаго управителя, Владиміра Петровича Замятина.

— Здравствуйте, — отозвалась она, вставъ съ мѣста и почтительно поклонившись. — Я ничего особеннаго не разсматриваю, а просто любуюсь красотою мѣстоположенія.

Замятинъ подошелъ ближе.

— Да, — сказалъ онъ, — ты права, мѣстоположеніе здѣсь восхитительное; я на своемъ вѣку много гдѣ перебывалъ, но ни разу не видѣлъ ничего подобнаго. Да день-то выдался какой превосходный, просто на рѣдкость.

— Это по случаю моего рожденія — мнѣ сегодня исполнилось ровно семь лѣтъ.

— Поздравляю, — привѣтливо сказалъ управитель, погладивъ дѣвочку рукою по ея шелковистымъ волосамъ, — и отъ души желаю, чтобы вся твоя жизнь была свѣтла, какъ сегодняшнее утро.

— Благодарю васъ.

— А затѣмъ, прощай, я спѣшу на поле посмотрѣть — кончили ли поденщики заданную вчера работу; кланяйся домашнимъ, да зайди когда-нибудь къ моей Лизочкѣ, ты совсѣмъ ее позабыла.

Даша вторично поблагодарила управителя; разставшись съ нимъ, она прошла-было домой, но затѣмъ вспомнила, что, сдѣлавъ маленькій кругъ, можетъ мимоходомъ зайти на кладбище, поклониться праху отца, и, не долго думая, поспѣшно набрала нѣсколько пучковъ различныхъ полевыхъ цвѣточковъ, сложила въ передникъ и сейчасъ же направилась къ церковной оградѣ.

Ворота оказались открытыми.

Даша вошла въ нихъ, обогнула слѣва небольшую деревянную кладбищенскую церковь и остановилась около одной изъ могилокъ, на незатѣйливомъ крестѣ которой виднѣлась надпись: «Константинъ Ивановичъ

Ленскій», обсыпала ее всю только-что собранными цвѣтами, постояла немного около и затѣмъ направилась къ дому; но видно не суждено ей было скоро добраться туда, потому что, проходя мимо управительскаго дома, она услыхала голосъ Лизы, которая ее окликнула и остановила.

— Зайди, — сказала Лиза.

— Съ большимъ бы удовольствіемъ, но только я должна торопиться домой.

— Зачѣмъ?

— Дядя Степа пріѣхалъ не надолго, проѣздомъ, неловко его оставить.

— Но вѣдь онъ вѣрно прогоститъ у васъ нѣсколько дней?

— Напротивъ, онъ сегодня же собирается уѣзжать.

— Ну, ничего, зайди на минутку.

Даша должна была уступить убѣдительной просьбѣ дѣвочки, которую, впрочемъ, въ душѣ никогда не любила за ея дурной, заносчивый характеръ; нехотя свернула она съ дороги и, отворивъ калитку, вошла въ давно знакомый ей управительскій садъ, гдѣ, конечно, невольно припомнила все прошлое.

Лизочка принялась внимательно разглядывать костюмъ своей маленькой гостьи, и на губахъ ея скользнула насмѣшливая улыбка.

— Что это тебѣ вздумалось вырядиться такой шутихой? — спросила она ее съ презрѣніемъ.

— Какъ шутихой, я тебя не понимаю, — отозвалась Даша, готовая расплакаться отъ грубаго замѣчанія собесѣдницы.

— Конечно, шутихой… Розовое платье не первой свѣжести, старомодный передникъ такого фасона, какъ шьютъ крошечнымъ дѣтямъ, и въ заключеніе вѣнокъ изъ живыхъ цвѣтовъ, — все это, взятое вмѣстѣ, до того потѣшно, что смотрѣть на тебя безъ смѣха нѣтъ человѣческой возможности.

И какъ бы въ доказательство истины только-что сказаннаго Лизочка громко расхохоталась.

Даша чувствовала, что ей къ горлу подступаютъ слезы; обида была слишкомъ жестока; слово «шутиха» непріятно звучало въ ея ушахъ. Она не знала — слѣдуетъ ли ей, скрѣпя сердце, постараться улыбнуться или прямо отплатить за дерзость дерзостью, но въ концѣ концовъ въ результатѣ, однако, получилось то, что перваго она не въ силахъ была сдѣлать, а на второе оказалась совершенно неспособною, вслѣдствіе чего разсудила, что самое лучшее будетъ пренебречь и удалиться.

— Куда же ты, постой, постой, дай хорошенько полюбоваться твоимъ костюмомъ! — крикнула ей вслѣдъ Лизочка.

Но Даша была уже далеко и ничего не слыхала.

Очутившись внѣ сада, она первымъ дѣломъ сорвала съ головы вѣнокъ, бросила его въ канаву, и затѣмъ, безъ оглядки, вихремъ помчалась впередъ по дорогѣ.

Она бѣжала такъ скоро и до того разсѣянно смотрѣла по сторонамъ, что даже не замѣтила идущаго на встрѣчу почтальона, который обыкновенно развозила, письма и пакеты по окрестнымъ мѣстностямъ въ деревянной двухколесной телѣжкѣ, наткнулась на него и чуть-чуть не сбила съ ногъ.

— Извините, пожалуйста, — обратилась она къ нему, — я бѣжала такъ скоро, что сразу никакъ не могла остановиться и поэтому нечаянно толкнула васъ.

— Ничего, — отозвался почтальонъ грубымъ голосомъ, причемъ такъ строго взглянулъ на Дашу, что каждая другая на ея мѣстѣ навѣрное бы испугалась. Но Даша была не изъ трусливыхъ; извинившись еще разъ, она отошла немного въ сторону, чтобы дать ему дорогу, и затѣмъ опять намѣревалась бѣжать дальше, какъ вдругъ почтальонъ остановилъ ее, схвативъ за передникъ.

— Что вамъ надобно? — спросила его дѣвочка, полагая, что онъ, вѣроятно, хочетъ прочитать нотацію — вѣдь я уже извинилась — пустите меня, мнѣ некогда…

— Не въ томъ дѣло, милая барышня.

— А въ чемъ же?

— Погодите минуточку, сейчасъ узнаете.

— Некогда мнѣ ждать — поймите! Сегодня день моего рожденья, у насъ дядя Степа, я домой спѣшу!

— Сегодня день вашего рожденья? — переспросилъ почтальонъ.

— Да.

— По этому случаю я вамъ сюрпризъ приготовилъ.

— Сюрпризъ — какой?

— А вотъ сейчасъ узнаете, дайте въ гору подняться, иначе мнѣ тяжело остановить мою телѣжку.

Заинтересованная словами почтальона, дѣвочка желала скорѣе узнать, въ чемъ заключается сюрпризъ и принялась помогать ему тащить телѣжку.

Когда они такимъ образомъ взобрались на гору, то почтальонъ остановился, открылъ ящикъ и, доставъ оттуда письмо, адресованное на имя Анны Дмитріевны Ленской, передалъ его Дашѣ.

— Это почеркъ Сережи, моего старшаго брата! — радостно вскричала дѣвочка и, кивнувъ головкой своему собесѣднику, опять пустилась бѣгомъ по направленію къ дому.

Мать она застала на кухнѣ за приготовленіемъ обѣда.

— Дядя Степа развѣ уѣхалъ? — спросила Даша.

— Давно, — отозвалась Анна Дмитріевна.

— Какая досада, что я съ нимъ не простилась.

— Ничего, онъ обѣщалъ скоро опять пріѣхать.

— А я принесла письмо, кажется, отъ Сережи, — продолжала дѣвочка, подавая матери только-что полученный конвертъ, который, конечно, немедленно вскрыли.

Письмо дѣйствительно оказалось отъ старшаго брата Сережи и заключало въ себѣ сначала множество различныхъ пожеланій новорожденной, а затѣмъ убѣдительную просьбу купить и выслать въ возможной скорости латинскій лексиконъ, безъ котораго ему невозможно заниматься, а между тѣмъ, времени до экзаменовъ остается немного; ежели же онъ ихъ не выдержитъ, то его навѣрное не переведутъ въ гимназію, такъ какъ по случаю болѣзни онъ и безъ того просидѣлъ лишній годъ въ классѣ.

Извѣстіе это крайне опечалило бѣдную Анну Дмитріевну; лексиконъ стоилъ дорого, а денегъ въ данное время у нея положительно не имѣлось. Не желая отравлять Дашѣ день ея рожденія, она не высказала громко своихъ мыслей; но Даша, всегда отличавшаяся наблюдательностью, по выраженію ея лица сама обо всемъ догадалась и, въ свою очередь, сдѣлалась задумчива и печальна.

Цѣлую ночь бѣдняжка не могла сомкнуть глазъ, стараясь отыскать средство, откуда бы раздобыть денегъ, чтобы купить латинскій лексиконъ. Вопросъ, конечно, оказался очень труднымъ; разъяснить его было почти невозможно. Даша начинала приходить въ отчаяніе, какъ вдругъ въ ея бѣлокурой головкѣ очевидно блеснула какая-то утѣшительная мысль, потому что она моментально просіяла и, присѣвъ на постелькѣ, сама себѣ проговорила съ улыбкою.

— Господи, скорѣй бы проснулась мама.

На дворѣ, между тѣмъ, было совершенно свѣтло. Не сообразивъ, что въ началѣ лѣта темныхъ ночей никогда не бываетъ, и что до того часа, въ который обыкновенно встаетъ Анна Дмитріевна, еще далеко, Даша рѣшилась разбудить ее.

— Что случилось? — испуганно спросила г-жа Ленская, изумленная неожиданнымъ появленіемъ дочери въ неурочное время.

— Ничего, мамочка, успокойся! Я пришла сообщить тебѣ счастливую мысль, которая сію минуту пришла мнѣ въ голову.

— А это нельзя отложить до утра?

— Какъ до утра? развѣ теперь ночь? вѣдь на дворѣ совершенно свѣтло.

Анна Дмитріевна молча взглянула на стѣнные часы — стрѣлка указывала два.

— Ну, мамочка, не сердись! Я разбудила тебя, чтобы сообщить хорошія вѣсти.

— Какія?

— Я нашла средство добыть латинскій лексиконъ для Сережи.

Мать взглянула вопросительно.

— Да, да, — продолжала Даша скороговоркой.

— Но откуда же, дитя мое, какое?

— Дядя Степа сказалъ, чтобы я сама назначила, какой именно подарокъ желаю получить по случаю дня рожденья; я завтра же напишу ему, что прошу какъ можно скорѣе прислать мнѣ латинскій лексиконъ, который ты затѣмъ отправишь Сережѣ.

— Милая, добрая, хорошая моя дѣвочка, — ласково отозвалась Анна Дмитріевна, крѣпко обнявъ Дашу.

Даша, совершенно успокоенная, сейчасъ же заснула; но какъ только часы пробили семь, поспѣшно соскочила съ постели, наскоро одѣлась и, даже не напившись чаю, принялась строчить письмо дядѣ Степѣ; вотъ его содержаніе:

«Милый дядя! Вчера ты меня спрашивалъ, что я желаю получить отъ тебя въ подарокъ, а я не могла ничего придумать; но сегодня ночью мнѣ пришла въ голову мысль, которую спѣшу сообщить, причемъ прошу не сердиться, такъ какъ подарокъ будетъ стоить довольно дорого. Пришли мнѣ поскорѣе латинскій лексиконъ. Крѣпко цѣлую тебя, дорогой, будь здоровъ. Твоя Даша».

Окончивъ письмо, дѣвочка положила его въ конвертъ и крупнымъ, отчетливымъ почеркомъ надписала адресъ.

Отвѣта ожидать пришлось не долго. На слѣдующій же день знакомый намъ почтальонъ принесъ пакетъ, въ которомъ находился лексиконъ, именно такой, какой желалъ имѣть Сережа; въ срединѣ лексикона лежало письмо на имя Даши. Дядя Степа выразилъ въ немъ свое удивленіе по поводу намѣренія племянницы учиться латинскому языку, но, тѣмъ не менѣе, говорилъ, что сердечно-сердечно радъ этому и желаетъ успѣха.

— Неужели дядя въ самомъ дѣлѣ думаетъ, что лексиконъ этотъ для меня? — сказала Даша.

— Нѣтъ, онъ, конечно, догадался, что ты хлопочешь за Сережу.

— А зачѣмъ же онъ тогда желаетъ мнѣ успѣха?

— Да шутитъ просто, развѣ ты не знаешь его веселый характеръ.

Даша успокоилась, и въ тотъ же день отнесла на почту только что полученный лексиконъ.

III.
На мызѣ.

Жизнь Даши снова потекла обычнымъ порядкомъ; помогая матери въ различныхъ домашнихъ работахъ и занятіяхъ, она всѣ свои свободные часы посвящала наблюденію за тѣмъ, что дѣлается на мызѣ у вновь прибывшихъ дачниковъ.

По собраннымъ свѣдѣніямъ отъ прислуги и сосѣдей она узнала, что самъ хозяинъ былъ богатый фабрикантъ, Августъ Николаевичъ Торнъ, пріѣхавшій сюда, по совѣту доктора, съ маленькой больной дочерью и ея бабушкой, гувернанткою и цѣлымъ штатомъ домашней прислуги.

Судьба больной дѣвочки больше всего интересовала Дашу, которая не могла смотрѣть безъ сожалѣнія, когда она каталась въ экипажѣ, лежа на тюфячкѣ. Несмотря на то, что рослые сѣрые въ яблокахъ рысаки обыкновенно бѣжали очень быстро, Даша все-таки успѣла разсмотрѣть блѣдное, страдальческое личико маленькой больной, съ каждымъ днемъ все больше и больше интересовалась ею, и увидавъ однажды, что она уже сидитъ въ экипажѣ, сердечно обрадовалась.

Завѣтною мечтою Даши стало познакомиться съ этой дѣвочкой, хотя въ глубинѣ души она сознавала невозможность ея осуществленія; но тѣмъ не менѣе все-таки, повинуясь какой-то невидимой силѣ, невольно почти постоянно избирала цѣлью прогулокъ дорогу, ведущую къ графской мызѣ.

Однажды въ теплый лѣтній вечеръ, когда Даша, по обыкновенію присѣвъ на травѣ близъ чугунной рѣшетки, окружающей каменный домъ и садъ графа, занималась какими-то рукодѣльями, въ то время какъ Коля и Вася играли около, послѣдній вдругъ прибѣжалъ къ ней съ сильно раскраснѣвшимся личикомъ.

— Даша, Даша! — кричалъ онъ еще издали: — бѣда случилась… ужасная бѣда!

— Что такое? — испуганно спросила Даша.

— Нашъ большой прекрасный резиновый мячикъ перескочилъ черезъ заборъ и покатился въ графскій садъ… Ты такъ ловко умѣешь лазать, постарайся достать его, ради Бога! — взмолился мальчуганъ, обливаясь слезами.

— Да можетъ быть онъ тутъ гдѣ, по сю сторону, — отозвалась Даша.

— Нѣтъ, мы вездѣ переискали…

Даша встала съ мѣста и въ сопровожденіи обоихъ мальчиковъ принялась шарить около кустовъ и въ канавѣ: мячика дѣйствительно не оказалось по сю сторону чугунной рѣшетки. Тогда, не долго думая, дѣвочка влѣзла на перекладину, перекинулась всѣмъ корпусомъ, и въ

одинъ мигъ очутилась на гладко усыпанной краснымъ пескомъ дорожкѣ графскаго сада.

— Здѣсь онъ, Коля, — поспѣшила она успокоить братишку, увидавъ мячикъ подъ цвѣтущимъ жасминнымъ кустомъ.

— Давай скорѣе, перекинь.

Даша повиновалась.

Высоко поднявшись въ воздухѣ, мячикъ немедленно шлепнулся на дорогу. Мальчики были въ восторгѣ; поднявъ его, они съ новымъ увлеченіемъ начали прерванную игру и, конечно, позабыли совершенно о существованіи Даши, которая между тѣмъ, находясь точно въ какомъ-то чаду, вмѣсто того, чтобы вернуться, пошла все дальше впередъ и впередъ по аллеѣ. Обогнувъ большую полукруглую клумбу цвѣтовъ, дѣвочка очутилась около фонтана, который положительно поразилъ ее своею прелестью: она никогда въ жизни не видала ничего подобнаго и невольно залюбовалась имъ… Затѣмъ, опять-таки, какъ бы находясь подъ вліяніемъ невидимой силы, пошла впередъ, и вдругъ замѣтила, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя, обитую малиновымъ бархатомъ кушетку, на которой полулежала маленькая дочь г. Торнъ.

Даша, преодолѣвъ сильное волненіе, подошла къ ней совсѣмъ близко. Дѣвочка повернула голову и спросила тихимъ, пріятнымъ голосомъ:

— Кто тамъ? Бабушка, это ты? дай ручку.

— Это я… — отозвалась Даша: — не пугайтесь, я ваша сосѣдка, живу недалеко… мой отецъ былъ прежде управляющимъ у графа. Я перелѣзла черезъ рѣшетку, вошла сюда, чтобы поднять мячикъ, — который мои братья нечаянно закинули, извините меня… не сердитесь…

— Я нисколько не сержусь, — отозвалась больная, — напротивъ, очень рада поговорить съ тобою. Какъ тебя зовутъ?

— Меня зовутъ Дашей, — а васъ, милая барышня?

— Имя мое Ираида, а фамилія Торнъ.

— Какое прекрасное, звучное имя! — не могла удержаться, чтобы не замѣтить Даша.

— Да, имя дѣйствительно благозвучное, оно многимъ нравится, но зато жизнь моя невеселая… Я постоянно больна; бабушка старая, а гувернантка до того строга и серьезна, что отъ нея, кромѣ научной бесѣды, ничего не добьешься… Я съ завистью прислушиваюсь, какъ на большой дорогѣ, за нашимъ садомъ, иногда раздаются дѣтскіе голоса и смѣхъ.

— Это голоса моихъ братьевъ, съ которыми я часто прихожу сюда играть и бѣгать, — значитъ, мы не безпокоимъ васъ, а я только этого и боялась.

— Нисколько; пожалуйста, заходи почаще, я буду очень-очень рада.

— Вы, вѣроятно, не разъ видали меня на заборѣ, — откуда я ежедневно наблюдаю за всѣмъ тѣмъ, что у васъ дѣлается?

— Нѣтъ, Даша, я ни разу не видала тебя.

— Не можетъ быть, барышня.

— Я не могла тебя видѣть.

— Какъ, не могли видѣть? — съ удивленіемъ переспросила Даша.

— Не могла, потому что я слѣпая.

— Слѣпая! — съ ужасомъ прошептала Даша и. подойдя ближе, пристально взглянула на несчастную страдалицу*--Ужаснѣе слѣпоты ничего не можетъ быть въ мірѣ, — продолжала Данш, которая, одаренная отъ природы безгранично добрымъ сердцемъ, готова была разразиться громкими рыданіями.

— Да, конечно, это великое несчастіе, — продолжала, между тѣмъ, Ираида; но что же дѣлать, на все воля Божія, противъ нея идти никто не можетъ…

— Вѣдь вамъ, должно быть, ужасно скучно цѣлыми днями лежать подобнымъ образомъ здѣсь, на кушеткѣ?

— Я никогда не бываю одна. Мнѣ читаютъ вслухъ, возятъ кататься… сегодня же просто случайность, что ты застала меня здѣсь безъ бабушки и гувернантки: первая немного прихворнула, а вторая только-что пошла перемѣнить ей компрессъ на голову, она скоро воротится… но бесѣда-то съ нею мало доставляетъ удовольствія… вотъ съ тобою совсѣмъ другое дѣло… пожалуйста, заходи почаще, — это для меня будетъ настоящій праздникъ.

— Хорошо, хорошо, непремѣнно. Я сама давно добивалась случая познакомиться съ вами… Вы мнѣ съ перваго раза показались въ высшей степени симпатичною.

Ираида дружески пожала маленькую ручку Даши; между ними завязалась оживленная бесѣда; обѣ онѣ, очевидно, были вполнѣ счастливы. Но вотъ вдругъ изъ-за угла показалась высокая худощавая фигура пожилой женщины. Рѣчь Даши оборвалась на полуфразѣ; она тутъ только сообразила, что ее непремѣнно спросятъ, кто она такая, откуда пришла, зачѣмъ, и при мысли, что ей придется сознаться, какимъ образомъ она перелѣзла черезъ рѣшетку, бѣдняжка совершенно растерялась.

А худощавая фигура подвигалась все ближе и ближе; Даша описала ее Ираидѣ, которая пояснила, что это гувернантка. Марья Николаевна Прозорова.

— Кто вы такая, какъ попали въ садъ? — спросила гувернантка. — Садовнику Федору строго запрещено пускать сюда постороннихъ и, кромѣ того, приказано держать калитку постоянно на замкѣ.

Даша не знала, какъ начать разсказъ про мячикъ; но Ираида явилась ей на помощь.

— Милая Марья Николаевна, не сердитесь, — просила она; — я очень-очень рада неожиданному посѣщенію этой дѣвочки, а какими судьбами она попала сюда — объясню послѣ. Мы съ нею очень сошлись, полюбили другъ друга, и будемъ видѣться ежедневно до тѣхъ поръ, пока я останусь въ деревнѣ.

— Да, но прежде на это надо спросить у бабушки разрѣшеніе; а теперь пойдемте въ комнаты, вамъ нельзя долѣе оставаться на воздухѣ — сыро.

Ираида печально склонила головку; на ея блѣдномъ лицѣ выразилась тихая покорность, и Даша, пройдя мимо нея, шепнула скороговоркою:

— Приду при первой возможности; если калитка окажется закрытою, опять черезъ рѣшетку перелѣзу:

IV.
Подруга.

Въ продолженіе нѣсколькихъ дней Даша не имѣла возможности ни разу пробраться къ новой подругѣ, такъ какъ неоднократно видѣла съ своего наблюдательнаго поста, что дѣвочка постоянно находилась въ обществѣ бабушки, отца или гувернантки. Она начала уже терять надежду на возможность осуществленія ея завѣтной мечты, и не рѣшаясь вторично юркнуть въ садъ окольнымъ путемъ, крайне удивлялась, почему Ираида не упроситъ отца или бабушку дать имъ разрѣшеніе видѣться открыто.

— Неужели Ираида уже забыла обо мнѣ? — зачастую западала нехорошая мысль въ головку маленькой Даши; но она сейчасъ же отгоняла ее прочь, стараясь успокоить себя тѣмъ, что Ираида неспособна на что-либо подобное.

— Тогда что же, что, наконецъ, все это значитъ? — въ сотый разъ задавала себѣ вопросъ бѣдная дѣвочка, и невольно впадала въ уныніе.

Однажды, когда на душѣ у нея было какъ-то особенно тоскливо, и когда, по случаю дурной погоды, она сидѣла надъ своей ариѳметической задачей въ комнатѣ — наружная дверь ихъ скромнаго домика вдругъ отворилась, и на порогѣ показался ливрейный лакей г-на Торнъ.

На лицахъ всѣхъ присутствующихъ выразилось полнѣйшее изумленіе.

— Здѣсь живетъ г-жа Ленская? — спросилъ лакей.

— Здѣсь. Что вамъ надобно? — отозвалась Анна Дмитріевна.

— Мой баринъ, господинъ Торнъ, приказали кланяться, и покорнѣйше просятъ, чтобы вы отпустили маленькую барышню къ нимъ на кофе сегодня въ пять часовъ.

Даша вспыхнула отъ удовольствія, и въ первую минуту не хотѣла даже вѣрить собственнымъ ушамъ; а Коля и Вася, позабывъ о присутствіи посторонняго человѣка, начали упрашивать ее принести имъ съ графской мызы частичку того, чѣмъ навѣрное ее будутъ угощать тамъ.

Аннѣ Дмитріевнѣ стоило большого труда заставить ихъ замолчать.

— Передайте г-ну Торнъ мою глубокую благодарность, — обратилась она къ лакею, когда мальчики, наконецъ, угомонились, — и скажите, что моя дочь явится аккуратно.

Какъ только лакей удалился изъ комнаты, такъ началась новая суматоха: дѣти наперерывъ другъ передъ другомъ кричали и говорили въ одинъ голосъ; Даша волновалась больше всѣхъ.

— Какъ ты думаешь, мамочка, какое платье мнѣ надѣть — розовое, голубое или бѣлое? — обратилась она къ матери, теребя ее за руку, чтобы заставить себя выслушать.

— Прежде всего кончай твою задачу, — отвѣчала Анна Дмитріевна строгимъ голосомъ, — до пяти часовъ слишкомъ еще далеко; пока я не увижу, что она сдѣлана, никакой рѣчи о платьяхъ быть не можетъ.

Даша знала отлично свою маму, и сейчасъ же догадавшись по ея тону, что она говоритъ серьезно, безпрекословно повиновалась.

Трудиться надъ задачей ей очень не хотѣлось, но, тѣмъ не менѣе, она все-таки превозмогла себя, при чемъ безпрестанно поглядывала на висѣвшіе на стѣнѣ часы. Ей казалось, что время тянется необыкновенно долго; но вотъ, наконецъ, блаженная минута настала — задача кончена.

Мама молча подошла къ шкафу и начала перебирать висѣвшія тамъ платья.

— Розовенькое хорошо было бы надѣть, — сказала она, обратившись къ Дашѣ, — только ты, надѣвая его въ день рожденья, до того измяла, что оно никуда не годится; это бы еще ничего, разгладить можно, но оно, кажется, кромѣ того запачкано.

Даша опустила глаза и ничего не смѣла возразить, такъ какъ мама была совершенно права.

— А если достать голубое? — замѣтила она нерѣшительно.

— Да, придется, хотя, собственно говоря, голубое очень неказисто.

Съ этими словами Анна Дмитріевна сняла съ вѣшалки простенькое ситцевое голубое платьице и подала его дочери; по счастью, оно оказалось не настолько дурнымъ, какъ предполагали, и даже очень шло къ бѣлокурой дѣвочкѣ, щечки которой отъ сильнаго волненія разгорѣлись и дѣлали ее еще интереснѣе.

— Ну вотъ, я и готова, — сказала Даша, когда послѣдняя пуговка оказалась застегнутой.

— А пальцы-то, пальцы, всѣ въ чернилахъ, — насмѣшливо замѣтилъ Коля, все время слѣдившій съ большимъ вниманіемъ за тѣмъ, какъ сестра одѣвалась.

— Ахъ, Боже мои! въ самомъ дѣлѣ! — отозвалась послѣдняя и поспѣшно побѣжала къ рукомойнику.

— Смотри же, не забудь мнѣ гостинца принести, да пожалуйста побольше! — тарантилъ, между тѣмъ, Вася.

— Принесу, принесу, отстань, не толкай рукомойникъ и не облей мнѣ платье; ежели это случится, то я и сама не попаду въ гости.

Мальчуганъ, видимо испугавшись возможности чего-либо подобнаго, поспѣшно отступилъ назадъ, а когда Даша, уже совсѣмъ готовая, выходила изъ комнаты, то принялся упрашивать мать разрѣшить ему и Колѣ проводить ее до воротъ графскаго сада.

— Да вѣдь дождь идетъ, промокнете, что за пустяки! — возразила Анна Дмитріевна.

— Ничего, мамочка, позволь; дождь теперь почти пересталъ. Мы накинемъ старые кафтанчики!

— Ну, хорошо — идите.

Мальчики одѣлись въ одинъ мигъ и догнали Дашу.

— Принеси же бисквитъ, торту, конфектъ и вообще всего, чѣмъ тебя будутъ угощать на мызѣ… — говорили они въ одинъ голосъ: — попроси, чтобы отецъ Ираиды когда-нибудь позволилъ намъ тоже придти туда вмѣстѣ съ тобою полюбоваться прекрасными сѣрыми лошадьми, на которыхъ катается маленькая барышня.

Даша на всѣ эти заявленія только молча кивала головою; она была слишкомъ взволнована, чтобы отвѣчать, и чѣмъ ближе подходила къ мызѣ, тѣмъ волненіе ея становилось сильнѣе и сильнѣе.

Но вотъ, наконецъ, веселая компанія добралась до графской мызы.

— Не забудь же нашей просьбы, Даша, — еще разъ повторили мальчики и пошли обратно, а Даша съ замираніемъ сердца отворила чугунную калитку сада, чтобы прямо черезъ балконъ проникнуть въ комнаты, гдѣ ее встрѣтилъ тотъ самый ливрейный лакей, который утромъ являлся съ приглашеніемъ.

— Пожалуйте къ барышнѣ, — сказалъ онъ почтительно, — она въ своей комнатѣ ожидаетъ васъ.

Даша прошла цѣлую анфиладу прекрасныхъ, богато убранныхъ покоевъ. Блескъ, роскошь, изящество поражали ее на каждомъ шагу; она никогда въ жизни не видала ничего подобнаго, и невольно припоминая недавно прочитанныя сказки изъ тысячи одной ночи, находилась словно въ чаду, полагая, что сама теперь попала въ одинъ изъ заколдованныхъ замковъ.

Но вотъ идущій впереди лакей наконецъ остановился около большой двери, завѣшенной желтою штофною портьерой и, осторожно приподнявъ ее, проговорилъ едва слышно: Пожалуйте.

Даша переступила порогъ; штофная портьера опустилась; лакей остался назади, и она увидѣла себя въ комнатѣ маленькой Ираиды.

Боже мой! что это была за восхитительная комната!.. Стѣны обиты розовой матеріей, мебель то же самое; кругомъ масса цвѣтовъ; посрединѣ, на кругломъ столѣ акваріумъ съ плавающими въ немъ золотыми рыбками…

«Но гдѣ же сама Ираида?» мысленно задала себѣ вопросъ Даша и, внимательно оглянувшись кругомъ, увидала направо въ углу знакомую кушетку съ полулежавшею на ней дѣвочкою.

— Ираида, милая, дорогая, здравствуйте!.. благодарю васъ за любезное приглашеніе; оно меня чрезвычайно обрадовало… — скороговоркой заговорила Даша, и до того стремительно бросилась къ маленькой больной, что послѣдняя невольно вздрогнула и отшатнулась.

— Осторожнѣе, моя милая, тише, — остановила ее сидѣвшая тутъ же гувернантка, — Ираида не привыкла къ подобному обращенію; ее надо беречь отъ всякой неожиданности, — вы вѣдь знаете, что она ничего не видитъ.

— Марья Николаевна, не смущайте Дашу, она ничуть меня не взволновала, — вступилась Ираида, — напротивъ, я очень-очень рада ея приходу. Здравствуй, моя дорогая, я давно ждала тебя.

Съ этими словами несчастная слѣпая протянула обѣ руки къ Дашѣ, которая затѣмъ крѣпко прижала ее къ груди и горячо поцѣловала. Между ними сейчасъ же завязался разговоръ, который сдѣлался въ особенности оживленнымъ, когда Марья Николаевна встала съ своего мѣста и, препоручивъ больную ея новой знакомой, вышла изъ комнаты, чтобы распорядиться на счетъ кофе.

Ираида подробно разсказала, какъ послѣ перваго посѣщенія Даши она принялась упрашивать отца и бабушку о томъ, чтобы они разрѣшили имъ видѣться чаще и открыто; какъ отецъ не могъ согласиться на это, не переговоривъ съ докторомъ, и какъ, наконецъ, получивъ согласіе послѣдняго, сейчасъ же изъявилъ готовность исполнить просьбу дочери.

Даша выслушала длинный монологъ подруги съ большимъ вниманіемъ, и когда она замолчала, то, въ свою очередь, принялась разсказывать, какимъ образомъ была удивлена и обрадована неожиданнымъ появленіемъ обшитаго галунами лакея въ ихъ скромномъ бѣленькомъ домикѣ; затѣмъ передала о восторгѣ своихъ маленькихъ братьевъ, о желаніи Коли поближе посмотрѣть на прекрасныхъ сѣрыхъ рысаковъ; но о томъ, что они просили принести гостинца, изъ деликатности, конечно, промолчала.

Ровно въ пять часовъ на балконѣ подали кофе. Ираидѣ очень хотѣлось самой попробовать идти туда.

— Дитя мое, вы еще слишкомъ слабы, — возразила гувернантка, — подождите, придетъ время, поправитесь, тогда и будете ходить сколько угодно, а теперь пока невозможно.

Больная молча повиновалась. По распоряженію гувернантки, сейчасъ же явились двѣ горничныя, которыя осторожно перекатили кушетку изъ комнаты на балконъ. Даша пошла слѣдомъ.

На балконѣ она увидѣла самого г. Торпъ и старушку-бабушку; они обошлись съ ней очень ласково и сказали, что ежели ея посѣщенія будутъ благотворно дѣйствовать на больную, то они просятъ ее приходить какъ можно чаще.

— О, да, да, они навѣрное будутъ дѣйствовать благотворно, — замѣтила Ираида, — я уже сегодня чувствую себя гораздо лучше; хотѣла даже сама придти къ кофе, но Марья Николаевна не позволила.

Г. Торнъ улыбнулся; онъ взглянулъ на дочь съ видомъ глубокаго состраданія и ласково погладилъ ее по головкѣ.

— Эта дѣвочка мнѣ очень нравится, — обратилась старушка-бабушка къ отцу Ираиды на нѣмецкомъ языкѣ; — я увѣрена, что ея посѣщенія будутъ развлекать нашу больную и навѣрное принесутъ ей пользу.

— Очень можетъ быть, — отозвался г. Торнъ, — только во всякомъ случаѣ на первый разъ визитъ не долженъ продолжаться слишкомъ долго, чтобы не утомить ее.

Даша, которая немного знала нѣмецкій языкъ, сейчасъ же поняла смыслъ разговора, а потому, какъ только лакей пришелъ убирать посуду, встала и начала прощаться.

— Куда ты такъ скоро, посиди еще, — останавливала ее Ираида.

— Нѣтъ, благодарю; сегодня я должна спѣшить; въ другой разъ, ежели позволите, останусь долѣе.

— Да почему же, почему? — допытывалась больная, и готова была расплакаться.

— Ираида, дорогая моя, — начала тогда бабушка, — пойми, что ты еще слишкомъ слаба, всякое нарушеніе порядка обыденной жизни можетъ вредно отозваться на твоемъ здоровьѣ… ты не привыкла такъ много говорить… подожди, дай срокъ, на все будетъ своя пора. Пускай Даша сегодня уйдетъ ранѣе, завтра визитъ ея можетъ продлиться дольше, послѣ завтра еще дольше, и такъ далѣе… Будь же благоразумна, моя ненаглядная!

Ираида привыкла всегда и во всемъ безпрекословно покоряться волѣ старшихъ и потому не сдѣлала ни малѣйшаго возраженія, но только попросила позволить ей послать съ Дашей маленькимъ мальчикамъ сладкаго торта и бисквитъ; бабушка, конечно, разрѣшила.

— Не надо, зачѣмъ вы безпокоитесь, — отозвалась Даша изъ деликатности, а въ душѣ была безгранично рада возможности исполнить просьбу своихъ дорогихъ братишекъ, которымъ, по недостатку средствъ, рѣдко приходилось лакомиться.

— Нѣтъ, въ этомъ ты уже не можешь отказать мнѣ, — серьезно возразила слѣпая, и ощупью убѣдившись, что тортъ и бисквиты завернуты въ бумагу, собственноручно передала ихъ Дашѣ, причемъ взяла съ нея честное слово, что она снова придетъ на мызу въ возможно скоромъ времени.

Даша, конечно, не заставила себя дважды просить объ этомъ; она вернулась домой совершенно счастливая; не менѣе того счастливы были и мальчики; во-первыхъ, потому, что получили вкусный гостинецъ, а во-вторыхъ, и главное, Даша сказала, что г-нъ Торнъ обѣщалъ когда-нибудь позвать ихъ на мызу и не только позволить ближе посмотрѣть на сѣрыхъ рысаковъ, но даже покататься на нихъ.

V.
Травка-Муравка.

Послѣ всего вышеописаннаго прошло около недѣли. Даша почти ежедневно посѣщала свою новую подругу, для которой ея присутствіе сдѣлалось положительно необходимостью; ни докторъ, ни господинъ Торнъ, ни бабушка больше не сомнѣвались въ томъ, что оно дѣйствуетъ благотворно на ихъ маленькую больную, и не только не отдаляли дѣвочекъ другъ отъ друга, а напротивъ, старались сблизить какъ можно больше.

Однажды, когда Даша, окончивъ урокъ и справившись по дому съ различными дѣлами, пришла, по обыкновенію, провести нѣсколько свободныхъ часовъ въ обществѣ Ираиды, она застала послѣднюю въ горькихъ слезахъ.

— Что случилось? — тревожно воскликнула дѣвочка: — вы. плачете, Ираида, дорогая моя, перестаньте, вамъ вредно!

— Вотъ, вотъ, я то же самое толкую, — подхватила бабушка, — да она не хочетъ ничего слушать.

— Но скажите же мнѣ, ради Бога, въ чемъ дѣло? — и крѣпко обнявъ слѣпую подругу, она смотрѣла на нее умоляющими глазами, позабывъ о томъ, что бѣдная дѣвочка не могла ее видѣть.

— Я плачу о томъ, что мой дорогой папа долженъ былъ сегодня въ ночь по экстренному и совершенно непредвидѣнному дѣлу уѣхать въ Петербургъ; мнѣ безъ него очень скучно; ты знаешь, я люблю папу больше всѣхъ и всего на свѣтѣ.

— А надолго онъ уѣхалъ?

— О, да, на цѣлый мѣсяцъ.

— На мѣсяцъ? Но, Ираида, вѣдь это вовсе не такъ долго, — возразила Даша, — мѣсяцъ пройдетъ незамѣтно, право грѣшно и совѣстно убиваться такимъ образомъ, въ особенности вамъ, при вашемъ болѣзненномъ состояніи; перестаньте же, успокойтесь, и ежели вы меня хотя немножко любите — будьте благоразумны.

Ираида протянула руку и постаралась улыбнуться.

— Ботъ такъ-то лучше, — сказала Даша, снова поцѣловавъ подругу, и чтобы нѣсколько развлечь ее, принялась разсказывать различные забавные анекдоты, изъ которыхъ Ираидѣ въ особенности понравился одинъ, состоящій въ томъ, что какая-то чрезвычайно скупая женщина постоянно подавала своимъ дѣтямъ на пирожное весьма оригинальное блюдо, она брала губку, нарѣзала ее на мелкія частицы, по количеству лицъ, сидящихъ за столомъ, и затѣмъ, обмакнувъ эти кусочки въ молоко, подслащенное сахаромъ, предлагала имъ сосать ихъ.

Ираида, несмотря на свое мрачное настроеніе, смѣялась отъ души, слушая Дашу; такимъ образомъ первый день разлуки съ отцомъ прошелъ незамѣтно; когда же наступилъ вечеръ, и Даша должна была отправиться домой, то добрая старушка-бабушка, снова замѣтивъ на лицѣ Ираиды оттѣнокъ прежней грусти, настояла на томъ, чтобы дѣвочка осталась ночевать, и такъ какъ Даша не соглашалась на это безъ разрѣшенія матери, то сейчасъ же послала нарочнаго къ Аннѣ Дмитріевнѣ, которая, не желая лишить свою дочь удовольствія, конечно, изъявила согласіе.

Съ этого дня дружба между обѣими дѣвочками водворилась окончательно: Даша говорила Ираидѣ «ты» и больше пребывала на графской мызѣ, чѣмъ дома.

Здоровье Ираиды, между тѣмъ, замѣтно поправлялось; менѣе чѣмъ по прошествіи двухъ недѣль она уже могла свободно ходить по комнатѣ и гулять по саду, конечно, не иначе какъ съ провожатымъ; но и это для нея казалось великимъ благополучіемъ. Ежели бѣдная дѣвочка не имѣла возможности видѣть, то, по крайней мѣрѣ, во время прогулокъ она могла осязать различные предметы, и разспрашивая о нихъ окружающихъ, получала объясненія, надъ которыми затѣмъ очень любила размышлять сама съ собою.

Слѣпа Ираида была не отъ рожденія, а вслѣдствіе какой-то серьезной болѣзни; доктора утѣшали ее, что это должно обязательно пройти, но когда именно — скоро ли, нѣтъ ли — не могли опредѣлить. Бѣдняжка, не любившая клянчить и жаловаться, никогда никому не повѣряла своихъ нравственныхъ страданій, до тѣхъ поръ, пока не познакомилась съ Даніей, предъ которой впервые открыла больную душу.

Даша отозвалась въ высшей степени сочувственно; она старалась всѣми силами успокоить больную. Бесѣды ихъ по этому поводу продолжались иногда по цѣлымъ часамъ, но, конечно, ни къ какому результату не приводили, кромѣ того, что обѣимъ дѣвочкамъ становилось еще грустнѣе и еще печальнѣе.

— Знаешь, Даша, — обратилась однажды Ираида къ подругѣ. — мнѣ, кажется, было бы легче, ежели бы я родилась и выросла слѣпою; тогда по крайней мѣрѣ я не имѣла бы понятія ни о чемъ, меня окружающемъ; но теперь, когда я все-таки могу мыслить, представить себѣ весь Божій свѣтъ, во всей его красотѣ и величіи, то… — бѣдняжка не въ силахъ была продолжать далѣе и залилась горькими слезами.

Даша по обыкновенію принялась утѣшать ее.

— Хочешь пройтись по саду? — сказала она, когда несчастная страдалица нѣсколько успокоилась.

Ираида протянула руку; Даша повела ее въ одну изъ тѣнистыхъ аллей, гдѣ онѣ обыкновенно прогуливались, и остановившись около чугунной калитки, выходившей на большую дорогу, предложила отправиться въ паркъ.

Ираида въ знакъ согласія кивнула головою. Даша открыла калитку, и черезъ нѣсколько минутъ подруги очутились въ паркѣ.

Воздухъ былъ очаровательный; кругомъ царствовала полнѣйшая тишина и спокойствіе, изрѣдка нарушаемая шелестомъ листьевъ высокихъ деревьевъ, колеблемыхъ вѣтромъ. Дѣвочки молча подвигались впередъ: по ихъ печальнымъ и задумчивымъ личикамъ не трудно было догадаться, что у каждой на душѣ не весело: у одной — лично за самоё себя, у другой — за горячо любимую подругу.

«Господи! хотя бы чѣмъ-нибудь могла я развлечь ее!» — подумала Даша, и машинально оглянувшись на всѣ стороны, увидѣла на одной изъ скамеекъ сидящую старушку.

— Травка-Муравка! — вскричала она радостно: — пойдемъ къ ней скорѣе, милая Ираида; добрая женщина навѣрное найдетъ разсказать намъ что-нибудь интересное.

— Что ты говоришь, Даша, я не понимаю тебя, какая женщина, какая Травка-Муравка…

— Ахъ, да, я и забыла, что ты не знаешь о ея существованіи; это, видишь ли, просто одна почтенная старушка, которой дали прозвище «Травка-Муравка».

— Почему ей дали такое оригинальное прозвище?

— Потому что она весь свой вѣкъ съ наступленіемъ лѣтнихъ дней только и дѣлаетъ, что собираетъ разныя травы.

— Зачѣмъ? — съ еще большимъ удивленіемъ спросила Ираида.

— Затѣмъ, чтобы составлять изъ нихъ лѣкарства.

Ираида не могла сразу уяснить себѣ смыслъ словъ

подруги; ей очень хотѣлось разспросить подробнѣе обо всемъ; но такъ какъ Даша ускорила шагъ и тащила ее за собою, то она не рѣшилась сдѣлать этого, предполагая, что женщина, о которой шла рѣчь, можетъ быть, находится настолько близко, что можетъ услышать ихъ.

VI.
Волненіе и безпокойство

Травка-Муравка, между тѣмъ, иди, выражаясь болѣе правильно, старушка Даниловна, одна изъ старожилокъ Поддубнаго, женщина безгранично добрая и глубоко уважаемая во всемъ околоткѣ, расположившись на скамейкѣ, подъ тѣнью развѣсистаго дуба, дѣйствительно легко могла разслышать слова дѣвочекъ, еслибы только захотѣла; но она казалась настолько утомленною, что ей видимо было, какъ говорится, самой до себя.

Облокотившись на палку и поставивъ на дорогу передъ собою кувшинъ и небольшой узелокъ, старушка тяжело дышала. На видъ ей можно было дать лѣтъ около семидесяти; лобъ, щеки, шея, даже руки ея были покрыты морщинами, что, конечно, въ общемъ, съ перваго взгляда не дѣлало пріятнаго впечатлѣнія; но когда къ ней подходили ближе и пристальнѣе всматривались въ выраженіе этого старческаго лица, то въ концѣ концовъ оно казалось даже симпатичнымъ.

Замѣчаніе маленькой Даши, что старушка весь свой вѣкъ съ наступленіемъ лѣтнихъ дней только и дѣлаетъ, что собираетъ разныя травы — было вполнѣ справедливо: Даниловна, дѣйствительно, иногда съ первыми лучами восходящаго солнца отправлялась въ лѣсъ и приходила обратно только позднимъ вечеромъ съ цѣлымъ пукомъ различныхъ цѣлебныхъ травъ и кореньевъ, изъ которыхъ затѣмъ приготовляла декокты, порошки и мази.

Слава объ ея искусствѣ излѣчивать всевозможныя болѣзни шла далеко по всему околотку. Не было, кажется, ни одного ребенка, который не зналъ бы, хотя по наслышкѣ, бабушку Даниловну или, какъ ее большею частью называли, "Травку-Муравку ".

Она лѣчила порою довольно успѣшно; окружные крестьяне относились къ ней съ полнымъ довѣріемъ и шли къ ней за помощью гораздо охотнѣе, чѣмъ къ доктору; во-первыхъ, потому, что ближе, а во-вторыхъ, и главное, лѣченіе обходилось дешевле.

Всѣмъ хороша была Травка-Муравка, всѣ — отъ мала до велика — любили и уважали ее; взрослые находили удовольствіе въ бесѣдѣ съ нею; дѣтокъ она забавляла неистощимыми интересными разсказами. Одна бѣда — старушка постоянно старалась придать способу своего лѣченія какой-то странный, таинственный характеръ; такъ, напримѣръ, давая больному порошокъ или декоктъ, предупреждала, что прежде, чѣмъ принять его, надо обязательно углемъ на полу провести треугольникъ, встать въ этотъ треугольникъ, произнести заклинаніе и потомъ уже выпить лѣкарство, угрожая, что въ противномъ случаѣ оно не будетъ имѣть силы. Больной въ точности исполнилъ предписанное и. получивъ исцѣленіе, спѣшилъ подробно сообщить обо всемъ вышеизложенномъ такимъ же невѣжественнымъ, темнымъ людямъ, какъ самъ. Разговорамъ, пересудамъ и толкамъ не было конца; каждый объяснялъ по-своему, и чѣмъ больше говорилось, тѣмъ нелѣпѣе и нелѣпѣе выходили заключенія.

Бабушка Даниловна въ душѣ смѣялась надъ своими паціентами, но чтобы поддержать авторитетъ знахарки, не только не разочаровывала ихъ, а напротивъ, старалась облачить себя еще большею таинственностью.

— Здравствуй, Травка-Муравка, — окликнула ее Даша, подходя ближе.

Старушка ласково кивнула головою.

— Я привела къ тебѣ мою маленькую подругу, барышню, которая живетъ на графской мызѣ, можетъ быть, слыхала?

— Какъ не слыхать, родимая, слыхала.

— Ну, такъ вотъ, разскажи намъ что-нибудь хорошенькое: у тебя всегда вѣдь большой запасъ сказокъ и разсказовъ.

— Такъ-то такъ, Дашута, да сегодня ужъ мнѣ не до сказокъ.

— Почему?

— Устала больно, далеко ходила, просто ногъ подъ собою не слышу.

— Куда же ты ходила, бабушка?

— Куда? — извѣстно, въ лѣсъ за травами, у меня одна прогулка. Сегодня почитай верстъ десять сдѣлала, и еще должна сдѣлать; коли не больше, то по крайней мѣрѣ столько же.

— Зачѣмъ такъ утомлять себя, отложи до завтра, до послѣ-завтра… время-то вѣдь терпитъ.

— Въ томъ и дѣло, дитятко, что не терпитъ: завтра Ивановъ день, и собранныя наканунѣ его травы составляютъ для меня великую важность: изъ нихъ въ особенности отличаются цѣлебною силою тѣ, которыя сорваны въ полночь, такъ что, несмотря на мои преклонные года и сильное утомленіе, я все-таки считаю себя обязанною отправиться за ними.

— Какъ же ты изъ нихъ приготовляешь лѣкарства, бабушка?

— Это, дитятко, секретъ, не могу его выдать, иначе лѣченіе будетъ недѣйствительно.

Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе. Даша первая нарушила его.

— А что тотъ маленькій ребенокъ, который сломалъ ногу и потомъ у тебя пользовался, — поправился?

— Анюта? Нѣтъ, что-то плохо поправляется, но, впрочемъ, еще не теряю надежды.

— Ты, бабушка, каждую болѣзнь можешь вылѣчить? — заговорила вдругъ Ираида, все время молча слушавшая разговоръ своей маленькой подруги со знахаркой.

— До сихъ поръ было такъ, милая барышня, а дальше какъ Господь дастъ — не знаю.

— Ахъ, еслибъ ты могла помочь мнѣ!

— Въ чемъ именно, моя дорогая?

— Я слѣпа уже нѣсколько лѣтъ. Сдѣлай такъ, чтобы глаза мои вновь прозрѣли, чтобы я могла ими видѣть все и всѣхъ меня окружающихъ… — продолжала Ираида умоляющимъ голосомъ и обливаясь слезами.

— Не плачь, не убивайся, — остановила ее Даниловна, — Господь Богъ милостивъ, можетъ быть, Онъ поможетъ мнѣ тебя вылѣчить. Я знаю вѣрное средство, знаю траву, которая обязательно должна принести пользу, только…

Старушка печально склонила свою сѣдую голову.

— Что только… что? — въ голосъ спросили обѣ дѣвочки.

— Достать ее мудрено, потому что она обыкновенно растетъ гдѣ-нибудь на горѣ, и мнѣ теперь съ моими слабыми ногами туда не взобраться, тѣмъ болѣе, это это надо сдѣлать ночью, ровно въ двѣнадцать часовъ, когда на дворѣ совершенно темно.

— А поручить кому-нибудь, бабушка, развѣ нельзя? — спросила Даша.

— Можно то можно, да, во-первыхъ, едва ли кто согласится идти ночью одинъ въ такое глухое мѣсто — страшно; а, во-вторыхъ, кромѣ того, надо, чтобы человѣкъ этотъ еще отличался особеннымъ счастьемъ — иначе ничего не найдетъ при всемъ желаніи.

— Да, задача не легкая, — отозвалась Ираида еще печальнѣе.

— Не легкая, но не невозможная, — шопотомъ замѣтила Даша, многозначительно пожимая ея руку, и затѣмъ, обратившись къ Даниловнѣ, добавила уже громко:

— Бабушка, позволь мнѣ попробовать… Говорятъ, когда я родилась на свѣтъ, мой отецъ предсказалъ, что моя доля будетъ счастливая; слова его до сихъ поръ неоднократно сбывались; почемъ знать, можетъ быть, они и на сей разъ оправдаются…

— Что же, попробуй, коли не боишься.

— Нѣтъ, нѣтъ, Даша, — воскликнула несчастная слѣпая, — это невозможно, я никогда не соглашусь, чтобы ты рѣшилась на подобное предпріятіе ради меня… Я умру отъ страха при мысли, что съ тобою что-нибудь случится… Какъ можно, идти одной ночью въ лѣсъ… въ поле.

— Почему же нѣтъ, — возразила Даша, — изъ любви къ тебѣ я на все готова; ежели ты не согласишься, то глубоко огорчишь меня.

Старушка Даниловна съ удивленіемъ смотрѣла на обѣихъ дѣвочекъ; взаимная дружна ихъ очень ее трогала; она принялась подробно описывать Дашѣ мѣсто, гдѣ приблизительно должны расти цѣлебные бѣленькіе цвѣточки, назвать которые, однако, отказалась, мотивируя свой отказъ тѣмъ, что это ея собственный секретъ и что ежели она его выдастъ, то лѣкарство потеряетъ силу.

— Ежели тебѣ удастся найти ихъ, — сказала она въ заключеніе, обращаясь къ Дашѣ, — то на слѣдующее же утро приходи ко мнѣ, а затѣмъ денька черезъ два и вы, милая барышня, пожалуйте тоже; до тѣхъ же поръ держите все въ секретѣ.

Съ этими словами старушка, приподнявъ съ земли кувшинъ и узелокъ, поплелась дальше, а дѣвочки, присѣвъ на ея мѣсто, только-что хотѣли-было повести между собою задушевную бесѣду по поводу всего вышеописаннаго, какъ вдругъ изъ-за угла по тропинкѣ показалась высокая серьезная фигура Марьи Николаевны.

— Ботъ онѣ гдѣ, — сказала гувернантка, — идите скорѣе домой, милая Ираида, бабушка безпокоится вашимъ продолжительнымъ отсутствіемъ.

Ираида, какъ всегда и во всемъ покорная волѣ старшихъ, безпрекословно повиновалась. Даша дружески пожала ей руку и тоже отправилась къ дому.

— Что съ тобою, дитя мое? — спросила бабушка бѣдную слѣпую, когда послѣдняя вошла въ комнату.

— Ничего, бабушка, а что?

— Ты страшно разгорѣлась; обыкновенно блѣдныя щечки твои сегодня покрыты такимъ яркимъ румянцемъ, какого я давно не замѣчала.

— Не знаю, можетъ быть, оттого, что мнѣ очень жарко или прошла слишкомъ далеко, — отозвалась дѣвочка и почему-то. покраснѣла еще больше.

— Но ты не утомилась?

— Нисколько.

— Во всякомъ случаѣ, постарайся остальную часть дня дѣлать какъ можно меньше движеній. Я прикажу вынести кушетку въ садъ и провожу тебя туда; а вы, добрая моя Марья Николаевна, захватите съ собою какую-нибудь книжечку, чтобы почитать ей вслухъ.

Гувернантка поспѣшила исполнить желаніе бабушки; но Ираида, къ крайнему удивленію послѣдней, противъ обыкновенія, слушала чрезвычайно разсѣянно и видимо думала о чемъ-то другомъ.

Яркій румянецъ продолжалъ попрежнему горѣть на ея блѣдныхъ щекахъ; она не могла спокойно сидѣть на мѣстѣ, безпрестанно ворочалась на, кушеткѣ и вообще казалась сильно взволнованною.

Бабушка, всегда зорко слѣдившая за своей ненаглядной внучкой, встревожилась не на шутку; старушка приписывала ненормальное состояніе дѣвочки сильному утомленію. Безпокойство ея еще болѣе усилилось, когда она замѣтила, что къ вечеру у Ираиды начинается жаръ и что бѣдняжка порою даже какъ будто бредитъ.

Читатель, конечно, догадывается, что настоящая причина, вызвавшая всѣ эти явленія, заключалась въ томъ, что Ираида, вообще въ высшей степени нервная и впечатлительная, не могла совладать съ собою при мысли, во-первыхъ, о томъ, что, можетъ быть, Господь Богъ сжалится надъ нею и возвратитъ ей зрѣніе, а во-вторыхъ, сильно тревожилась за Дашу, которая съ такимъ самоотверженіемъ рѣшилась на ночное предпріятіе, казавшееся ея дѣтскому воображенію дѣйствительно чѣмъ-то особенно страшнымъ и необычайнымъ.

ГЛАВА VII
Ночь на Ивана-Купала.

Что же касается Даши, то она тоже вернулась домой не менѣе взволнованная.

Задуманное предпріятіе пугало ее не на шутку, и нѣмъ больше вдавалась она въ мысли о различныхъ случайностяхъ, могущихъ встрѣтиться въ лѣсу въ такую страшную ночь, какъ ночь на Ивана-Купала. о которой, какъ извѣстно, въ народѣ ходятъ различные нелѣпые толки, тѣмъ волненіе дѣвочки все болѣе и болѣе усиливалось, а между тѣмъ, отказаться отъ этого предпріятія, не пойти на гору за завѣтными цвѣточками, не помочь бѣдной дорогой Ираидѣ въ такомъ серьезномъ дѣлѣ казалось ей положительно невозможнымъ.

— Господи, помоги! — безпрестанно повторяла Даша, и по примѣру своей маленькой подруги ходила до того задумчивая, до того разсѣянная, что тоже невольно обратила на себя вниманіе матери.

— Дашута, ты здорова? — не безъ тревоги спросила ее Анна Дмитріевна.

— Здорова, мамочка, — отозвалась Даша, — почему ты меня объ этомъ спрашиваешь, развѣ я выгляжу больною?

— Нѣтъ, дитя мое, но ты мнѣ кажешься такою взволнованною, ненормальною…

Даша, которая никогда ничего не скрывала отъ матери и которой поступать подобнымъ образомъ было въ высшей степени тяжело, уже хотѣла сознаться въ задуманномъ предпріятіи, но потомъ вдругъ вспомнила слова Даниловны: «надо держать все въ секретѣ, пока трава не нарвана, иначе лѣкарство не подѣйствуетъ» — сдѣлала надъ собой усиліе и проговорила нерѣшительно.

— Это тебѣ такъ кажется, я вовсе не взволнована.

Анна Дмитріевна ничего не возразила, но только посмотрѣла на дочь еще пристальнѣе: Даша покраснѣла до ушей, и чтобы скрыть свое смущеніе, принялась играть и прыгать съ маленькими братьями.

Ей казалось на этотъ разъ, что часы летятъ необыкновенно быстро, хотѣлось остановить неумолимое время, чтобы отдалить отъ себя моментъ, когда за нѣсколько минутъ до полуночи надо тихонько, тайкомъ, выйти изъ дома и отправиться въ лѣсъ на поиски цѣлебныхъ бѣленькихъ цвѣточковъ.

Но вотъ наступила и послѣобѣденная пора, за нею наступилъ вечеръ. Въ восемь часовъ мама, по обыкновенію, приготовила чай; Даша должна была помогать… собирать посуду и поить Васю и Колю.

— Даша, ты мнѣ налила чай безъ сахару, — заявилъ одинъ изъ мальчугановъ, съ досадой отодвинувъ кружку.

— А мнѣ такъ положила чуть не полкружки, несмотря на то, что я ненавижу сладкій чай, — добавилъ другой.

— Не можетъ быть, вы просто прихотничаете, — возразила Даша.

— Попробуй сама, коли не вѣришь.

Даша молча взяла ложечку и попробовала сначала изъ одной кружки, потомъ изъ другой: оказалось, что мальчики были правы.

— Ну, виновата, — замѣтила она, стараясь улыбнуться, — сейчасъ исправлю сдѣланную ошибку.

Мать опять обратила на нее испытующій взоръ, отъ котораго ей сдѣлалось очень неловко.

Наконецъ чаепитіе кончилось. Анна Дмитріевна принялась укладывать дѣтей, а Даша перемывать посуду. Когда то и другое было сдѣлано, дѣвочка, подъ предлогомъ головной боли, улеглась раньше.

Уснуть она, конечно, не могла при всемъ желаніи, и, нетерпѣливо ворочаясь подъ одѣяломъ, съ замираніемъ сердца выжидала, когда въ домѣ все успокоится настолько, что она можетъ совершенно безопасно привести задуманный планъ въ исполненіе.

Около одиннадцати мечта ея осуществилась: дѣти и Анна Дмитріевна спали глубокимъ сномъ.

Тихонько приподнявшись на постели, Даша дрожащими руками начала шарить вокругъ себя, чтобы отыскать платье и обувь. Одѣвшись наскоро, кое-какъ, она взяла башмаки въ руки, и въ однихъ чулкахъ тихою, едва слышною стопою пробралась къ выходной двери, отворивъ которую, очутилась въ палисадникѣ.

Теплый, но вмѣстѣ съ тѣмъ свѣжій ночной воздухъ сразу освѣжилъ ее; она поспѣшно обулась, и, набожно перекрестившись, съ видимою рѣшимостью идти впередъ безповоротно, не останавливаясь ни передъ какими преградами, пустилась бѣжать прямо по дорогѣ.

Очутившись уже почти на полпути между деревней и высокой горой, гдѣ, по словамъ Даниловны, должны были расти бѣлые цвѣточки, доступные только людямъ счастливымъ, Даша вдругъ вспомнила, что взобраться на эту гору нельзя иначе, какъ обогнувъ сельскую церковь и кладбище.

Мысль эта такъ поразила ее, что она даже остановилась.

«Вернись лучше, страшно…» шепталъ ей какой-то таинственный, невидимый голосъ.

Въ первый моментъ Даша, невольно находясь подъ вліяніемъ охватившаго ее суевѣрнаго страха, готова была послушаться, но затѣмъ въ воображеніи ея такъ живо, такъ отчетливо представилась маленькая фигурка хорошенькой черноволосой Ираиды, съ вѣчно закрытыми глазами, и ей такъ жаль стало свою несчастную страдалицу-подругу, такъ сильно захотѣлось попытаться помочь ей, что она пустилась бѣжать впередъ еще быстрѣй прежняго.

Вотъ и кладбищенская ограда недалеко; вотъ видны могилки, кресты, памятники, выдѣляющіеся на темномъ фонѣ посаженныхъ рядовъ кустовъ, словно какія-то нѣмыя статуи; вотъ тропинка, ведущая на гору… Даша чувствуетъ, что сердце ея замираетъ, ноги начинаютъ подкашиваться; такъ вотъ и кажется, что кто-нибудь схватитъ сзади.

«Вернуться развѣ? — шепчетъ она сама себѣ, нервно шевеля губами: — страшно ужъ очень… Нѣтъ, нѣтъ, что за глупости, все это пустяки… Мертвыхъ бояться нечего, они не сдѣлаютъ вреда, живой скорѣе обидитъ».

И опять бѣжитъ впередъ скоро, безостановочно, насколько силъ хватаетъ.

Въ тотъ моментъ, какъ она достигла верхушки горы, церковные часы начинаютъ бить полночь. Даша припомнила, что Даниловна неоднократно говаривала еще раньше, что всякія цѣлебныя травы, сорванныя именно въ этотъ промежутокъ времени, оказываютъ особенную помощь. Она съ напряженнымъ вниманіемъ оглядывается по сторонамъ: въ первый моментъ не видитъ ничего, кромѣ темной зелени густыхъ деревьевъ, да гладкой поверхности воды протекающей за дорогою рѣчки, затѣмъ вдругъ замѣчаетъ нѣсколько влѣво, на песчаной площадкѣ что-то бѣлое, словно крапинки какія.

Стремглавъ бросается туда дѣвочка, и, убѣдившись, что напала именно на тѣ цвѣты, которыхъ ей надобно, начинаетъ поспѣшно рвать ихъ обѣими руками.

Въ продолженіе нѣсколькихъ секундъ она наполнила ими передникъ и уже готовилась спуститься съ пригорка, какъ вдругъ услыхала внизу подъ горою конскій топотъ и шумъ колесъ приближающагося экипажа.

Сначала, сама не зная почему, совершенно безотчетно, она такъ испугалась, что хотѣла даже спрятаться въ кустахъ, но потомъ передумала, и даже рѣшилась какъ можно скорѣе спуститься съ пригорка, бѣжать навстрѣчу экипажу и просить его сѣдоковъ довезти ее обратно до Поддубнаго, чтобы вторично не возвращаться одной мимо кладбищенской ограды.

Менѣе чѣмъ черезъ пять минутъ она стояла уже на проѣзжей дорогѣ.

— Ей, берегись! — громко крикнулъ кучеръ, когда запряженная парой гнѣденькихъ лошадокъ карета подъѣзжала ближе. Даша сообразила, что ежели она посторонится, то кучеръ можетъ проѣхать мимо, не услыхавъ ея голоса, а потому вмѣсто того, чтобы свернуть съ середины дороги, прямо шла подъ лошадей.

— Берегись же, кто тамъ! — снова раздался голосъ кучера, который, поспѣшно сдержавъ лошадей, въ одинъ мигъ осадилъ ихъ.,

— Боже мой, да никакъ это Даша, дочь бывшаго графскаго управляющаго, — добавилъ онъ, пристально всмотрѣвшись въ дѣвочку.

— Да, это я, Даша, — отозвалась послѣдняя, — пожалуйста, довезите меня до Поддубнаго, одной идти мимо кладбища ужасно страшно.

— Но какими судьбами ты попала сюда въ такую позднюю пору?

— Сегодня Ивановская ночь, я ходила собирать травы.

— Гадать вздумала?

— Нѣтъ, какое тамъ гадать, — я собирала цѣлебныя травы, чтобы отнести ихъ бабушкѣ Даниловнѣ, — пояснила дѣвочка, узнавъ въ кучерѣ одного изъ молодыхъ парней сосѣдняго помѣстья.

— Что случилось, съ кѣмъ ты тамъ разговариваешь, Яковъ? — раздался въ эту минуту мужской голосъ изъ кареты сквозь опущенное стекло.

Кучеръ въ короткихъ словахъ передалъ свой разговоръ съ Дашей и убѣдительную просьбу послѣдней довезти ее до Поддубнаго.

— Конечно, милая, садись, — продолжалъ тотъ же самый голосъ, — ыы доставимъ тебя домой въ цѣлости.

Съ этими словами дверца кареты отворилась, и на подножкѣ показалась низенькая фигура старика, одѣтаго чрезвычайно изящно.

— Иди сюда, не бойся, — ободрилъ онъ Дашу, все еще продолжавшую стоять въ нерѣшимости посреди дороги.

— Только ужъ вы позвольте мнѣ взять съ собою всѣ нарванные цвѣты, — проговорила она, наконецъ, не смѣло, — иначе я не могу съ вами ѣхать.

— Конечно, бери; тебѣ стоило, вѣроятно, большого труда собрать ихъ, и, кромѣ того, ты говоришь, что они заключаютъ въ себѣ цѣлебное свойство, а я, видишь ли, самъ докторъ, для меня представитъ не малый интересъ взглянуть на нихъ. Иди же, или смѣло, садись рядомъ со мною, — мѣста достаточно; разскажи только подробнѣе, гдѣ находится домъ твоихъ родителей?

— Я знаю, — замѣтилъ Яковъ, и когда дѣвочка вошла въ карету, снова поѣхалъ дальше.

По время переѣзда старикъ докторъ съ большимъ любопытствомъ разспрашивалъ свою спутницу о томъ, какимъ образомъ бабушка Даниловна лѣчитъ больныхъ травами. Даша отвѣчала очень неохотно, и въ заключеніе добавила, что не смѣетъ пускаться въ подробности, потому что всѣ доктора вообще смѣются надъ знахарками и надъ способомъ ихъ лѣченія.

— Я не принадлежу къ нимъ, — отозвался старикъ, — никогда не отвергаю того, что различные травы и коренья могутъ приносить собою пользу больнымъ.

— Вы отъ всѣхъ болѣзней лѣчите? — спросила его Даша…

— Нѣтъ, — я только окулистъ.

— Что значитъ слово окулистъ, я слышу его въ первый разъ.

— Окулистами называютъ тѣхъ докторовъ, которые исключительно лѣчатъ глазныя болѣзни.

— Глазныя болѣзни! — радостно воскликнула Даша: — значитъ, вы и слѣпоту можете вылѣчить?

— Смотря по тому, въ какой она мѣрѣ.

— О, тогда я разскажу все какъ есть! — продолжала дѣвочка съ восторгомъ: — ничего не утаю, тѣмъ болѣе, что разъ цвѣты нарваны въ тотъ моментъ, когда была полночь — они ни въ какомъ случаѣ не могутъ утратить своего цѣлебнаго свойства.

И Даша, не откладывая дѣла въ долгій ящикъ, принялась сейчасъ же передавать доктору всѣ тѣ мельчайшія подробности относительно Ираиды, которыя намъ уже извѣстны. Она говорила не умолкая, говорила съ увлеченіемъ, до тѣхъ поръ, пока карета, наконецъ, остановилась около скромнаго жилища Анны Дмитріевны, которая, услыхавъ шумъ, поспѣшно накинула на себя капотъ и высунулась въ окошко.

— Позвольте спросить, — вы Анна Дмитріевна Ленская? — окликнулъ ее докторъ.

— Я… Что прикажете? — отозвалась Анна Дмитріевна.

— Мы пріѣхали возвратить вамъ бѣглянку.

— Какую бѣглянку, — я васъ не понимаю.

— А вотъ сейчасъ увидите. Съ этими словами докторъ отворилъ дверцы кареты и высадилъ оттуда Дашу, крѣпко державшую въ рукахъ передникъ, наполненный цѣлебными цвѣтами.

— Даша! Какими судьбами? Когда ты ушла изъ дома? Я ничего не слыхала! — и кто этотъ добрый господинъ, который доставилъ тебя сюда? — вскричала Ленская, не вѣря собственнымъ глазамъ.

— Погоди, мамочка, — все разскажу, только не сердись, не огорчайся моимъ необдуманнымъ поступкомъ. Когда ты узнаешь суть дѣла, то поймешь, что я далеко не такъ виновата, какъ, можетъ быть, кажется съ перваго взгляда! — отвѣчала Даша, и выйдя изъ кареты, поспѣшно вбѣжала въ комнату.

VIII.
Счастливый случай.

На слѣдующее утро Даша проспала очень долго, такъ что когда она проснулась, солнышко почти показывало полдень. Открывъ глаза, она первымъ дѣломъ постаралась припомнить подробности минувшей ночи, и въ первую минуту пробужденія не могла дать себѣ отчета — было ли все это во снѣ или на яву, до тѣхъ поръ, пока, наконецъ, случайно повернувъ голову къ окну, не замѣтила сложенныхъ на немъ въ кучу и уже нѣсколько позавядшихъ бѣленькихъ цвѣточковъ; тогда она приложила свою маленькую ручку ко лбу, словно стараясь этимъ привести въ порядокъ разстроенныя мысли, и немедленно начала одѣваться.

— Ну, Даша, заспалась ты сегодня, моя милая! — сказала ей мать, войдя въ комнату. — Хорошо, что по случаю праздника не надо идти въ школу, а то досталось бы навѣрное.

Даша улыбнулась.

— Я очень рада, что сегодня не надо идти въ школу, — сказала она, — потому что, кромѣ уроковъ, у меня, какъ ты сама знаешь, масса серьезнаго безотлагательнаго дѣла.

— То-есть, какого же именно, Даша?

— Какъ, мамочка, какого! Вѣдь ты теперь знаешь причину моего вчерашняго исчезновенія изъ дома; знаешь счастливый результатъ, и еще спрашиваешь, какого дѣла. Я должна сейчасъ, сію минуту, во-первыхъ, отнести Даниловнѣ цвѣты, чтобы она выварили изъ нихъ сокъ для глазной примочки Ираиды, а во-вторыхъ, поспѣшить обрадовать послѣднюю тѣмъ, что поиски мои увѣнчались полнымъ успѣхомъ.

— Ты не разсердишься на меня, Даша, за нѣсколько словъ, которыя я хочу сказать тебѣ? — ласково спросила Анна Дмитріевна.

— Развѣ я, мамочка, способна когда-нибудь на тебя сердиться?

— Ну, такъ выслушай меня терпѣливо. Вчера я не хотѣла тебя разочаровывать и, узнавъ суть дѣла, ничего не возразила; но сегодня молчать долѣе считаю невозможнымъ. Ты и маленькая подруга твоя чуть-чуть не сдѣлали большой и, можетъ быть, даже неисправимой глупости.

— Въ какомъ отношеніи? — съ удивленіемъ спросила Даша.

— Въ томъ, что задумали довѣриться неразумнымъ совѣтамъ Даниловны и чуть-чуть не начали у нея лѣченіе. Болѣзнь глазъ вещь слишкомъ серьезная, ею шутить нельзя. Я не отвергаю того, что есть извѣстнаго рода растенія, которыя заключаютъ въ себѣ цѣлебное свойство, но, во-первыхъ, надо точно знать, какимъ способомъ извлекать эти средства, а, во-вторыхъ, какъ, когда и къ кому именно примѣнить ихъ. Для этого надо быть хорошо ознакомленнымъ съ медициною — что, конечно, для нашей доброй Даниловны немыслимо. Пока ты спала, старичокъ докторъ, который доставилъ тебя вчера ко мнѣ и затѣмъ ночевалъ здѣсь въ Поддубномъ, глубоко тронутый твоей любовью къ Ираидѣ и выказаннымъ тобою самоотверженіемъ, заходилъ сегодня сюда, видѣлъ нарванные цвѣты и сказалъ, что лѣченіе ими могло принести страшнѣйшій вредъ несчастной страдалицѣ. Отъ насъ докторъ отправился прямо на графскую мызу, гдѣ бабушка Ираиды встрѣтила его съ распростертыми объятіями, такъ какъ онъ оказался, во-первыхъ, ихъ стариннымъ знакомымъ, а во-вторыхъ, чуть-ли не европейскою знаменитостью. Осмотрѣвъ больную, онъ объявилъ, что положеніе ея далеко не безнадежно, но что необходимо сдѣлать операцію, къ которой предлагаетъ приступить зимою. Теперь же пока прописалъ предварительное лѣченіе, состоящее изъ примочки и капель. Всѣ эти подробности я знаю черезъ его кучера, котораго онъ присылалъ сюда съ дополнительною просьбою не прибѣгать больше къ совѣтамъ Даниловны.

Даша слушала длинный монологъ матери съ большимъ вниманіемъ. Когда же послѣдняя замолчала, то дѣвочка вдругъ печально склонила головку и видимо готова была расплакаться.

— Что съ тобою, дитя мое? — спросила ее Анна Дмитріевна.

— Мнѣ грустно, потому что теперь, послѣ всего случившагося, пожалуй, будетъ неудобно бывать у Ираиды

— Почему? Напротивъ, тотъ же самый кучеръ доктора сказалъ, что тебя тамъ ожидаютъ съ большимъ нетерпѣніемъ, чтобы выразить сердечную благодарность.

— Благодарность, за что? — съ удивленіемъ спросила Даша.

За то, что безъ твоего геройскаго подвига знаменитый окулистъ, конечно, проѣхалъ бы мимо Поддубнаго, не подозрѣвая о присутствіи Ираиды, и, слѣдовательно, не могъ бы оказать ей помощь.

Хорошенькое личико Даши снова прояснилось.

— Да, мамочка, ты права! — отозвалась она, поспѣшно соскочивъ съ кроватки, и сейчасъ же наскоро одѣлась, чтобы бѣжать на графскую мызу.

Ираиду она застала по обыкновенію лежащею на кушеткѣ.

Блѣдное, миловидное личико больной на этотъ разъ казалось особенно оживленнымъ: она тревожно ворочалась съ боку на бокъ, что служило у нея первымъ признакомъ внутренняго волненія; безпрестанно поворачивала голову по направленію къ двери и внимательно прислушивалась — не идетъ ли ея маленькая подруга.

— Здравствуй, Ираида, — раздался, наконецъ, голосъ послѣдней, вбѣжавшей въ комнату съ такой быстротою, что сидѣвшая тутъ же бабушка и Марья Николаевна невольно вздрогнули.

— Даша, милая, дорогая, — отозвалась Ираида, протягивая обѣ руки, — знаешь ли ты что сказалъ докторъ относительно моего положенія?

— Знаю, голубушка, и сердечно радуюсь.

Съ этими словами дѣвочки бросились другъ къ другу въ объятія и крѣпко расцѣловались.

— Да, Ираида, не только ты, но всѣ мы должны быть безгранично благодарны Дашѣ, — замѣтила бабушка, вставъ съ мѣста и подойдя ближе къ подругѣ своей внучки, чтобы обнять ее.

— Помилуйте, за что же? — застѣнчиво отозвалась дѣвочка.

— Какъ за что, моя дорогая, — еслибъ не ты, то намъ не удалось бы повидать добраго доктора.

— Но вѣдь меня свела съ нимъ простая случайность.

— Благодаря которой Ираида черезъ нѣсколько мѣсяцевъ будетъ совершенно здорова.

И на Дашу опять со всѣхъ сторонъ градомъ посыпалась благодарность.

— Скажи, какъ и чѣмъ отплатить намъ тебѣ, Дашута! — продолжала бабушка.

— Лично для меня ничего не надо, — продолжала отказываться Даша, — а вотъ ежели вы непремѣнно хотите не оставаться въ долгу, то окажите помощь одной бѣдной дѣвочкѣ Анютѣ, которая лежитъ больная уже болѣе мѣсяца, такъ какъ мать ея по недостатку средствъ не имѣетъ возможности ни посовѣтоваться съ докторами, ни купить лѣкарства.

— А что съ нею? — спросила бабушка.

— Ножка болитъ, и такъ сильно, что бѣдняжка не можетъ двинуться. Наша деревенская знахарка Даниловна лѣчила ее своими травами, но, къ сожалѣнію, пользы не получилось ни малѣйшей, — послѣднія слова Даша произнесла почти шепотомъ: ей совѣстно было вспомнить имя Даниловны, ради спеціальности которой она чуть-чуть не надѣлала великой бѣды.

— Хорошо, я постараюсь помочь твоей маленькой знакомой, тѣмъ болѣе, что у меня даже есть отличное лѣкарство отъ ушиба, только, пожалуй, Даниловнѣ будетъ это непріятно.

— Почему?

— Да вѣдь она сама считаетъ себя за доктора.

— Это ничего, она видитъ, что ея лѣченіе не приноситъ пользы, и очень будетъ рада, ежели вы поможете Анютѣ, которая еще приходится ей внучкой.

— Далеко она живетъ отсюда?

— Напротивъ, очень близко, на краю деревни.

— Въ такомъ случаѣ, чтобы не откладывать дѣла въ долгій ящикъ, я сейчасъ же вмѣстѣ съ тобою отправлюсь къ ней, — желаешь?

— О, конечно, — съ радостью отозвалась Даша.

— Бабушка, дорогая, возьмите меня съ собою, — просила Ираида.

— Но, дитя мое, зачѣмъ, вѣдь ты…

Старушка остановилась на полуфразѣ, она чуть-чуть было не сказала: «вѣдь ты слѣпа, все равно, ничего не увидишь», но, по счастью, спохватилась во-время, и послѣ минутнаго размышленія добавила ласково.

— Вѣдь ты навѣрное не успѣла еще хорошенько отдохнуть послѣ вчерашней прогулки.

— Напротивъ, я чувствую себя совершенно бодрою, могу идти куда угодно.

— Если такъ, то пойдемъ, пожалуй.

Даша помогла ей встать съ кушетки и, взявъ подъ руку, повела вслѣдъ за старушкой-бабушкой и за Марьей Николаевной, которая тоже пожелала отправиться вмѣстѣ съ остальной компаніей.

Не успѣли онѣ отойти и полдороги, какъ вдругъ навстрѣчу имъ показался Коля; онъ бѣжалъ такъ скоро, какъ только въ состояніи были бѣжать его маленькія ножки; завидѣвъ сестру издали, мальчуганъ принялся громко кричать, но что именно — разобрать было невозможно, такъ какъ вѣтеръ относилъ его голосъ въ противоположную сторону.

— Господи, что такое могло случиться у насъ? — тревожно воскликнула Даша: — ужъ не заболѣлъ ли кто.

Мальчикъ, между тѣмъ, подвигался все ближе и ближе; замѣтивъ его разгорѣвшіяся щечки и сіяющую улыбку на губахъ, Даша нѣсколько успокоилась.

— Зачѣмъ ты бѣжишь такъ скоро, Коля? — спросила она его, когда онъ наконецъ оказался на такомъ разстояніи, что могъ ее услышать.

— Чтобы сообщить пріятную новость!

— Какую?

— Сережа и Викторъ пріѣхали…

— Неужели, развѣ ихъ ужъ отпустили?

— Да, экзамены кончились раньше… оба они переведены въ гимназію… Викторъ говоритъ, что получилъ блестящіе баллы, благодаря тому лексикону, который ты выслала ему тогда, помнишь. Теперь они сидятъ за чаемъ и ожидаютъ тебя… Мама готовитъ на завтракъ яичницу, картофель съ масломъ, Вася побѣжалъ за сухарями… Иди, или скорѣе! — тараторилъ мальчикъ, видимо стараясь въ короткихъ словахъ сообщить какъ можно больше, и схвативъ Дашу за передникъ, почти силою тащилъ по направленію къ дому.

Даша въ первую минуту до того обрадовалась неожиданному извѣстію, что готова была бросить руку слѣпой Ираиды и безъ оглядки бѣжать впередъ вмѣстѣ съ Колей, но затѣмъ, сообразивъ, что это выйдетъ неловко, остановилась въ нерѣшимости.

— Иди, Дашута, домой, — сказала ей тогда бабушка, — мы можемъ отложить наше посѣщеніе до вечера: нѣсколько часовъ ничего не значатъ; а дома у васъ теперь дѣйствительно семейная радость, раздѣлить которую ты обязательно должна какъ можно скорѣе.

Даша, конечно, не заставила дважды повторить себѣ предложеніе отправиться немедленно домой, и молча передавъ Марьѣ Николаевнѣ руку слѣпой Ираиды, бѣгомъ послѣдовала за Колей.

IX.
Посѣщеніе больной.

Черезъ день послѣ всего вышеописаннаго, когда семейная радость, возбужденная неожиданнымъ и преждевременнымъ пріѣздомъ старшихъ мальчиковъ, нѣсколько поунялась и въ домѣ всѣ поуспокоились, Даша снова отправилась на мызу, чтобы повидаться съ Ираидой и напомнить ея доброй бабушкѣ о намѣреніи посѣтить бѣдную больную Анюту.

— За тобою дѣло стало, дружокъ мой, — ласково отвѣтила старушка, — мы тебя поджидали, такъ какъ, не зная гдѣ находится жилище маленькой Анюты, одна не могла бы отыскать его.

— Да, дѣйствительно, я виновата въ томъ, что пришлось отложить наше посѣщеніе. Но, вѣрите ли, мы всѣ такъ были обрадованы пріѣздомъ Сережи и Виктора, что, во-первыхъ, просто не хотѣлось уходить изъ дома, а во-вторыхъ, надо было помочь мамѣ разобрать ихъ вещи, устроить для нихъ комнату и вообще много чего передѣлать въ домѣ.

— Конечно, конечно, я это отлично понимаю, — согласилась бабушка, — и нисколько не виню тебя; но сегодня, надѣюсь, ты пришла съ тѣмъ, чтобы отправиться къ Анютѣ?

— Да, ежели для васъ и для Ираиды это удобно.

— Совершенно удобно. Не правда ли, ты согласна? — добавила старушка, обратившись къ маленькой слѣпой.

— О, да, дорогая бабушка, я давно ждала Дашу; мнѣ очень хочется, чтобы ты скорѣе оказала помощь маленькой Анютѣ.

Старушка начала собираться, а Даша, тѣмъ временемъ, подойдя къ кушеткѣ, на которой, по обыкновенію, полулежала Ираида, принялась разсказывать ей о своихъ братьяхъ.

— Вѣдь они придутъ когда-нибудь сюда, вмѣстѣ съ тобою? — спросила Ираида.

— Непремѣнно, ежели позволите; они очень желаютъ познакомиться съ вами.

— Да, я сама очень желаю этого.

— Я увѣрена, что вы полюбите ихъ, — продолжала Даша съ одушевленіемъ, — они хорошіе, благовоспитанные мальчики, много читали, много знаютъ и прекрасно умѣютъ разсказывать, въ особенности Викторъ, онъ…

— Ну, друзья мои, я готова, — прервала рѣчь дѣвочки старушка-бабушка, — идемте.

— А корзинку, бабушка, захватила? — спросила Ираида, приподнимаясь съ кушетки, и, взявъ подъ руку Дашу, поспѣшно направилась къ выходной двери.

— Какъ же, она здѣсь.

— Какая это корзинка? съ чѣмъ? — поинтересовалась Даша.

— Тамъ лежатъ бинты, лѣкарство и кое-какіе гостинцы для больной Анюты и для ея маленькихъ сестеръ; вѣдь ты, кажется, говорила, что она не одна у матери.

— Да, кромѣ нея есть еще двѣ дѣвочки, Дуняша и Таня.

— Вотъ видишь ли, бабушка, ихъ трое, — сказала Ираида, обратившись къ старушкѣ.

— Такъ что же, мой дружокъ?

— Довольно ли ты всего приготовила?

Старушка вмѣсто отвѣта подошла ближе къ Ираидѣ, и взявъ одну изъ рукъ дѣвочки, опустила ее въ корзинку, чтобы она могла ощупать все то, что тамъ находилось.

— Кажется, хватитъ, — серьезно замѣтила Ираида, и снова заговорила съ Дашею о ея братьяхъ.

Бѣдняжка, лишенная возможности видѣть свѣтъ, людей и вообще всѣ окружающіе предметы, находила единственное утѣшеніе въ бесѣдахъ съ кѣмъ бы то ни было. Слова Даши, что Викторъ и Сережа хорошіе, благовоспитанные мальчики, что они много читали, много знаютъ и прекрасно умѣютъ разсказывать пріятно прозвучали въ ушахъ ея; она горѣла нетерпѣніемъ поскорѣе познакомиться съ ними, заранѣе уже предвкушала то безграничное удовольствіе, которое они, по всей вѣроятности, будутъ доставлять ей своими разсказами, и подробно разспрашивала Дашу о томъ, сколько лѣтъ каждому изъ нихъ, какого они вида, роста, какъ одѣваются.

Даша, которой самой было чрезвычайно пріятно говорить о братьяхъ, на всѣ ея вопросы отвѣчала очень охотно; разговоръ между ними продолжался безъ перерыва, такъ что онѣ даже не замѣтили, какъ очутились на краю деревни, гдѣ находилась избушка родителей маленькой больной дѣвочки.

Наружный видъ этой избушки казался далеко непривлекательнымъ; глядя на нее, не трудно было догадаться, что внутри царитъ крайность, нищета и недостатокъ.

Бабушка Ираиды, одаренная отъ природы безгранично добрымъ сердцемъ и всегда глубоко сочувствовавшая нуждамъ ближняго, невольно вздохнула.

— Что ты, родная? — спросила Ираида, услыхавъ ея вздохъ.

— Ничего, моя крошка, — отозвалась старушка, не желавшая дѣлиться впечатлѣніемъ и этимъ омрачать веселое настроеніе духа своей маленькой внучки, — просто такъ.

— Устала вѣрно, — да?

— Немножко.

— Ахъ, Боже мой, простите, я такъ заболталась, что не подумала даже предложитъ пронести корзинку, — вскричала Даша, покраснѣвъ до ушей за свою неловкость, и какъ бы желая хотя теперь исправить ее, почти силою отняла у старушки корзинку, сдѣлала нѣсколько шаговъ впередъ и поспѣшно отворила дверь скромнаго жилища родителей маленькой Анюты.

Несмотря на прекрасную погоду и теплый лѣтній воздухъ, въ немъ замѣтно ощущалась сырость, оно выглядѣло мрачнымъ, непривѣтливымъ; единственное небольшое оконце, выходившее куда-то на задній дворъ; едва освѣщало крошечную комнатку, напоминающую собою скорѣе собачью конуру, чѣмъ человѣческое жилище. Въ углу около печки стояла довольно еще молодая крестьянская женщина, держа на рукахъ, очевидно, больного ребенка, который, припавъ головкою къ ея плечу, тихо стоналъ и изрѣдка даже всхлипывалъ… Около копошилась старшая дѣвочка, а на полу ползала маленькая.

Увидавъ неожиданныхъ гостей, Марина — такъ звали женщину — крайне изумилась, не зная чему приписать ихъ появленіе; но Даша сейчасъ же въ короткихъ словахъ объяснила ей все. Бѣдная женщина, конечно, очень обрадовалась и съ низкими поклонами начала благодаритъ старушку за доброе намѣреніе.

— Погоди, милая, не спѣши высказывать благодарность, — возразила бабушка Ираиды, — я еще ничего не успѣла сдѣлать для твоей маленькой больной; надо прежде осмотрѣть ее.

Марина положила дѣвочку на кровать. Бабушка хотѣла немедленно приступить къ осмотру, но малютка, увидавъ передъ собою незнакомое лицо, раскричалась и расплакалась такъ сильно, что прежде пришлось ее успокоивать.

Трудъ этотъ возложили на Дашу, которая, дѣйствительно, по прошествіи нѣсколькихъ минутъ достигла цѣли настолько, что ребенокъ позволилъ разбинтовать больную ножку и безъ всякаго сопротивленія подпустилъ къ себѣ «старую барыню», какъ обыкновенно называли крестьяне добрую г-жу Торнъ, мать отца слѣпой Ираиды.

Осмотръ продолжался не долго; оказалось, что переломъ сдѣланъ въ двухъ мѣстахъ; ножка сложена неправильно и, вслѣдствіе дурного лѣченія, вся покрылась опухолью.

— Болѣзнь запущена; я ничего не могу подѣлать… надо обратиться къ доктору, — серьезно замѣтила г-жа. Торнъ.

— Къ доктору? — отозвалась Марина и, закрывъ лицо руками, горько заплакала.

— Ну да, къ доктору, почему же это такъ огорчаетъ тебя, милая? — возразила старушка.

Марина ничего не отвѣтила и продолжала плакать попрежнему. Бабушка повторила свой вопросъ.

— Потому, дорогая барыня, что доктору надо заплатить за то, что онъ пріѣдетъ, да еще лѣкарство купить, а у насъ въ домѣ-то нѣтъ больше двугривеннаго. Мой мужъ, который занимается плотничьимъ мастерствомъ, получаетъ жалованье помѣсячно… до перваго числа далеко… хозяинъ впередъ не даетъ… а я ничего не могу заработать теперь, такъ какъ съ минуты болѣзни Анюты не отхожу отъ нея ни на шагъ.

— Что касается доктора и лѣкарствъ, то это будетъ наше дѣло, — вамъ ни о томъ, ни о другомъ не придется думать.

Марина бросилась цѣловать руки г-жи Торнъ и снова начала разсыпаться въ благодарности; но старушка вторично принялась доказывать, что пока благодарить еще не за что.

Ираида, между тѣмъ, съ помощью Даши, ощупью, раскрыла корзинку и попросила свою маленькую подругу поровну раздѣлить гостинцы между тремя дѣвочками. Дуняша, какъ старшая, получила первая, за нею шла очередь Тани и, наконецъ, Анюты.

По разгорѣвшимся щечкамъ Ираиды и по ея нервнымъ движеніямъ бабушка видѣла, что дѣвочка находится въ сильно возбужденномъ состояніи, а потому поспѣшила распрощаться съ бѣдной женщиной и направилась къ выходной двери.

— Даша, возьми ее за руку, пойдемте, — шепнула она.

Даша молча повиновалась, и наше маленькое общество черезъ нѣсколько минутъ снова очутилось на дорогѣ, ведущей къ графской мызѣ. Но на этотъ разъ разговоръ между дѣвочками уже далеко не былъ такимъ веселымъ и оживленнымъ, какъ раньше: очевидно, посѣщеніе бѣдной семьи подѣйствовало удручающимъ образомъ не только на Дашу, но даже и на несчастную Ираиду, которая хотя не могла видѣть нищенской обстановки жилища Марины, но тѣмъ не менѣе изъ разговора послѣдней съ бабушкой поняла и догадалась, насколько жизнь этой бѣдной женщины и ея малютокъ сложилась печально.

Болѣе полдороги три наши спутницы прошли молча; наконецъ Ираида заговорила первая, прося Дашу описать ей наружность и костюмъ маленькихъ крестьянокъ. Даша, конечно, исполнила ея желаніе; но затѣмъ, когда Ираида потребовала подробное описаніе окружающей обстановки, то бабушка, которая все время шла около и молча слушала ихъ разговоръ, очень ловко и совершенно незамѣтно сначала прервала его, а затѣмъ перевела на другой предметъ.

Маневръ удался какъ нельзя лучше: нервное волненіе слѣпой мало-по-малу поулеглось, поуспокоилось и въ концѣ концовъ исчезло совершенно, въ особенности, когда, придя домой, она узнала отъ Марьи Николаевны, что съ почты получено письмо отъ папы и что послѣдній извѣщаетъ о своемъ намѣреніи вернуться въ Поддубное въ самомъ непродолжительномъ времени.

Эта неожиданная радость, всецѣло поглотившая Ираиду, однако, не помѣшала ей думать о маленькой Ашотѣ, къ положенію которой она относилась попрежнему сочувственно.

Бесѣды о ней сдѣлались любимыми ея бесѣдами съ Дашей, Марьей Николаевной и бабушкой, которая, успокоившись въ томъ отношеніи, что дѣвочка, говоря о семьѣ Марины, уже больше не волнуется, не препятствовала ей въ этомъ.

Приглашенный изъ сосѣдняго города докторъ тщательно осмотрѣлъ больную ножку Анюты, сдѣлалъ перевязку, прописалъ мазь и объявилъ, что положеніе ея не внушаетъ ни малѣйшаго безпокойства теперь, благодаря тому, что медицинская помощь подана во-время.

— А ежели бы мы послали за вами спустя нѣсколько дней или недѣлю? — спросила его Ираида, когда онъ передъ тѣмъ, чтобы уѣхать обратно, зашелъ къ нимъ попрощаться.

— Тогда я не поручился бы за благополучный исходъ, — отвѣчалъ докторъ.

— Неужели?

— Конечно.

— Но вѣдь ее до васъ лѣчила тутъ одна женщина, знахарка какая-то…

— Въ томъ-то и бѣда, что она лѣчила ее; лучше было оставить ребенка безъ всякой помощи, чѣмъ обращаться къ ней… Она только напортила.

На это замѣчаніе Ираида ничего не отвѣтила, но мысленно благодарила Бога за то, что Даша тогда, въ Ивановскую ночь, отправившись на поиски цѣлебныхъ бѣлыхъ цвѣтовъ, случайно повстрѣчалась съ знаменитымъ окулистомъ, который, во-первыхъ, успѣлъ предостеречь ее отъ задуманнаго лѣченія и, во-вторыхъ, подалъ надежду на то, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ она будетъ здорова.

«Милая, дорогая Даша, — мысленно проговорила Ираида, — я никогда не забуду того самоотверженія, которое ты выказала мнѣ въ ту достопамятную ночь, и невольно припоминая разсказъ твой о томъ, какъ покойный отецъ въ день твоего рожденія сказалъ, что твоя доля будетъ счастливая — вполнѣ съ нимъ соглашаюсь. Не знаю, что ожидаетъ тебя дальше въ будущемъ, во въ настоящее время ты уже вполнѣ можешь назвать себя счастливицей тѣмъ, что дѣлаешь другихъ счастливыми. Ежели, благодаря случайной твоей встрѣчи съ окулистомъ, я дѣйствительно увижу свѣтъ, людей и всю окружающую обстановку, то развѣ это не будетъ для меня истинное, безграничное счастье и развѣ не должна я считать себя обязанной имъ тебѣ… и только одной тебѣ, моя голубка… моя ненаглядная?..

X.
Дядя Степа.

Прошло около двухъ мѣсяцевъ. Время каникулъ, между тѣмъ, близилось къ концу. Всѣ мѣстныя дѣти — мальчики и дѣвочки, распущенные по домамъ и вполнѣ предававшіеся различнымъ играмъ, удовольствіямъ и забавамъ, — начали подумывать о томъ, что скоро наступитъ пора вновь возвращаться въ школу, и, конечно, сердечно сожалѣли, что пріятно проведенное время промчалось такъ быстро. Въ числѣ ихъ была и наша маленькая Даша, скучавшая вдвойнѣ, такъ какъ, кромѣ скораго наступленія учебнаго года, ей еще предстояла разлука со старшими братьями.

Ираида, здоровье которой замѣтно поправлялось, попрежнему часто видалась съ ней, и даже порою получала разрѣшеніе отъ бабушки навѣщать свою дорогую подругу; послѣднее доставляло слѣпой большое удовольствіе; она находила истинную отраду проводить нѣсколько часовъ въ доброй, простодушной и до крайности гостепріимной семьѣ Анны Дмитріевны. Викторъ и Сережа относились къ ней съ почтеніемъ, и какъ только она пріѣзжала или приходила въ ихъ скромный садикъ, сейчасъ же выносили кресло, коверъ и, устроивъ ее такимъ образомъ съ полнымъ комфортомъ, забавляли интересными разсказами изъ своей дѣтской жизни, передавая живо и подробно различные эпизоды.

Вася и Коля обыкновенно пристраивались тутъ же, они отъ времени до времени въ разговоръ старшихъ братьевъ вставляли какое-нибудь замѣчаніе, которое своею наивностью производило общій смѣхъ и веселье. Даша, конечно, находилась неотлучно при своей подругѣ и, стараясь соединить пріятное съ полезнымъ, слушая разсказы мальчиковъ, вязала кружева на спицахъ или помогала матери чинить дѣтское бѣлье и платье.

Въ дождливую погоду все общество, за исключеніемъ обоихъ маленькихъ мальчиковъ, большею частью собиралось въ роскошныхъ комнатахъ графскаго дома; бесѣды тогда почему-то принимали болѣе серьезный характеръ.

Викторъ являлся ораторомъ; онъ очень любилъ говорить вообще, но по поводу нѣкоторыхъ научныхъ предметовъ въ особенности, касался иногда ботаники, минералогіи, даже астрономіи.

Слушая его, Даша невольно мысленно переносилась въ прошлое, припоминая, какъ ея милый, дорогой папа, бывало, любилъ подобные разговоры, и чѣмъ дольше всматривалась въ Виктора, тѣмъ больше и больше находила въ немъ сходства съ покойнымъ отцомъ, что порою дѣлало на нее такое сильное впечатлѣніе, что она не могла сдержать слезы.

Замѣтивъ это, Викторъ, къ крайнему неудовольствію Ираиды, прекращалъ свое повѣствованіе, и на убѣдительныя просьбы послѣдней продолжать далѣе, отговаривался тѣмъ, что ему некогда.

— Я такъ люблю васъ слушать, Викторъ, вы говорите превосходно, — сказала ему однажды Ираида, — и вы не можете себѣ представить, какъ мнѣ становится досадно, когда вамъ вдругъ ни съ того, ни съ сего вздумается остановиться, да еще порою на самомъ интересномъ мѣстѣ.

— Что дѣлать, простите, такъ приходится, — отвѣчалъ мальчикъ, не желая объяснить настоящую причину, изъ боязни разстроить ее, такъ какъ она и безъ того за послѣднее время сдѣлалась почему-то замѣтно грустной и задумчивой.

— Но нельзя ли вамъ хотя сегодня сдѣлать исключеніе, — продолжала Ираида почти умоляющимъ голосомъ, — останьтесь съ нами, не прерывайте интересную бесѣду, подумайте, вѣдь я лишена возможности видѣть свѣтъ, небо, людей… для меня единственное наслажденіе заключается въ томъ, чтобы слушать что-либо интересное и такимъ образомъ мысленно представить себѣ въ воображеніи различныя прелести и красоты природы…

Въ голосѣ Ираиды слышалось столько истинной, глубокой скорби, столько чего-то грустнаго, что Виктору стало безконечно жаль ее: онъ пристально взглянулъ на сестру, какъ бы прося въ свою очередь не предаваться печальнымъ воспоминаніямъ, и, замѣтивъ на ея розовыхъ губкахъ ласковую улыбку, снова продолжалъ прерванную рѣчь о томъ, какую очаровательную картину представляетъ намъ въ ясный лѣтній вечеръ закатъ солнца, со своими хотя и угасающими, но, тѣмъ не менѣе, все еще прекрасными лучами, которые, распространяя свой ярко пурпуровый свѣтъ, обливаютъ имъ все окружающее пространство.

Ираида слушала съ напряженнымъ вниманіемъ, жадно ловила каждое слово; но видно на этотъ разъ не суждено ей было долго упиваться рѣчами Виктора, потому что не прошло и получаса, какъ дверь, ведущая изъ коридора въ столовую, гдѣ помѣщалось маленькое общество, отворилась, и на порогѣ раздался голосъ лакея, который докладывалъ о томъ, что Анна Дмитріевна прислала служанку за дѣтьми, такъ какъ къ нимъ сію минуту пріѣхалъ ихъ дядя.

— Какая досада! — невольно вскрикнула Ираида.

Викторъ и Сережа поспѣшно соскочили съ своихъ мѣстъ, распрощались съ Ираидою и, рѣшивъ, что Даша будетъ еще копаться, не ожидая ее, чуть не бѣгомъ пустились по направленію къ дому; они очень любили дядю Степу, который, какъ намъ уже извѣстно, съ своей стороны, сосредоточивалъ на маленькихъ племянникахъ и племянницѣ всю любовь, баловалъ ихъ безъ конца и при каждомъ удобномъ случаѣ старался доставить всевозможныя удовольствія.

Что же касается Даши, то она на этотъ разъ, къ крайнему удивленію Ираиды, не спѣшила уходить; пріѣздъ дяди Степы не радовалъ ее потому, что онъ намѣревался черезъ два дня отправиться обратно вмѣстѣ съ Викторомъ и Сережей, которые затѣмъ, прогостивъ у него недѣли полторы, должны были прямо проѣхать въ гимназію.

Даша очень грустила о предстоящей разлукѣ съ старшими братьями, такъ какъ они своимъ присутствіемъ оживляли не только скромное жилище Анны Дмитріевны, но и роскошныя палаты графской мызы.

— Сегодняшнимъ днемъ мы, пожалуй, закончили наши интересныя бесѣды съ Викторомъ, — замѣтила Ираида, когда Даша, уже совсѣмъ одѣтая, подошла попрощаться съ нею.

— Да, пожалуй, — отозвалась послѣдняя.

— Если не ошибаюсь, ты говорила, что они уѣдутъ вмѣстѣ съ дядей?

— Кажется.

— Но, можетъ быть, онъ подольше погоститъ у васъ?

— Кто?

— Вашъ дядя.

— Нѣтъ, едва ли; дядя человѣкъ служащій; ему нельзя надолго оставаться; — съ этими словами дѣвочки разстались.

Даша, прикрывшись дождевымъ зонтикомъ, побрела домой, а Ираида, присѣвъ на мягкое кресло съ высокою спинкою, приготовилась слушать чтеніе Марьи Николаевны, которая послѣ ухода дѣвочки явилась на смѣну, чтобы какъ-нибудь занять свою воспитанницу.

Но чтеніе, очевидно, не доставляло ей большого удовольствія; она слушала разсѣянно, и по грустному выраженію ея хорошенькаго личика не трудно было догадаться, что она чѣмъ-то встревожена или озабочена

— Вы, кажется, не слушаете меня? — обратилась къ ней Марья Николаевна, складывая книгу.

Ираида покраснѣла.

— Да, да, не слушаете, — продолжала гувернантка, — вѣроятно, вамъ не нравится выборъ книги?

— Напротивъ, дорогая Марья Николаевна, — отозвалась дѣвочка.

— Тогда почему же вы такая разсѣянная, грустная? Я давно замѣчаю въ васъ какую-то перемѣну, и все хотѣла спросить, что это значитъ? Безъ причины она вѣдь быть не можетъ.

— Конечно.

— Значитъ, она существуетъ?

— То-есть, что именно?

— Какая-нибудь причина.

— Если хотите — да, существуетъ, и ежели вы уже замѣтили ее, то дѣлать нечего — придется сознаться… Вы, дѣйствительно, правы, на душѣ у меня очень и очень невесело.

— Но почему же, Ираида, почему, моя дорогая?

— Потому, что я не могу привыкнуть къ мысли, что скоро наступитъ осень… придется уѣхать изъ Поддубнаго… и разстаться съ Дашей… — добавила дѣвочка совершенно упавшимъ голосомъ.

— Да; вамъ безъ нея скучно будетъ… вы привыкли къ ея обществу… и въ самомъ дѣлѣ, она, кажется, хорошая.

— Еще какая хорошая-то! — съ чувствомъ добавила Ираида…

XI.
Приглашеніе.

Проводивъ братьевъ, Даша первое! время очень скучала, но затѣмъ мало-по-малу попривыкла; жизнь ея потекла прежнимъ порядкомъ; классы въ школѣ начались. Она достала далеко запрятанный ранецъ, книги, тетрадки и, по примѣру остальныхъ мѣстныхъ дѣвочекъ, въ восемь часовъ утра выходила изъ дому на уроки, по окончаніи которыхъ все свое свободное время проводила на графской мызѣ съ Ираидою.

Вернувшись однажды домой изъ школы нѣсколько позднѣе обыкновеннаго, по случаю того, что пришлось пережидать дождикъ, Даша замѣтила, что мать ея выглядѣла взволнованною никакъ ей казалось, даже плакала.

— Мамочка, что случилось? — поспѣшно спросила она ее.

— Ничего особеннаго, дитя мое.

— Но ты чѣмъ-то огорчена, встревожена; скажи, родная, не томи меня; уже не заболѣлъ ли кто изъ братьевъ или, можетъ быть, дядя Стёпа.

— Нѣтъ, Дашута, успокойся: Сережа, Викторъ и дядя Степа совершенно здоровы; я нисколько не огорчена, не опечалена, но ежели хочешь — взволнована, пожалуй.

— Чѣмъ же, мамочка?

— Предстоящимъ твоимъ отъѣздомъ.

— Какъ отъѣздомъ, какимъ отъѣздомъ, куда, зачѣмъ? — съ удивленіемъ спросила Даша.

Нѣсколько минутъ спустя послѣ твоего ухода въ школу сюда приходилъ Августъ Николаевичъ Торнъ, отецъ Ираиды; онъ сидѣлъ у меня довольно долго и убѣдительно упрашивалъ, чтобы я отпустила тебя съ ними въ городъ и позволила остаться тамъ по крайней мѣрѣ на годъ, словомъ, до тѣхъ поръ, пока Ираида совершенно поправится. Онъ недавно получилъ письмо отъ окулиста, который будетъ дѣлать ей глазную операцію… Окулистъ откровенно сознается ему, что положеніе дѣвочки» если не безнадежно, то, во всякомъ случаѣ, далеко не такъ безопасно, какимъ онъ представилъ его ей самой, и что за благопріятный исходъ операціи можно поручиться въ такомъ случаѣ, ежели — не только въ то время, какъ она будетъ совершаться, но даже до того и послѣ — Ираида останется совершенно покойна душою; она же такъ груститъ теперь уже при одной мысли о предстоящей разлукѣ съ тобою, что всѣ окружающіе, глядя на нее, приходятъ въ отчаяніе; она почти ничего не кушаетъ, плохо спитъ, видимо слабѣетъ, а между тѣмъ, силы для нея въ данное время нужны болѣе, чѣмъ когда-либо…

— И что же, мамочка, ты ему отвѣтила на это?

— Конечно, изъявила согласіе.

— Но, дорогая, а какъ же мы съ тобой разстанемся! — возразила Даша голосомъ, въ которомъ слышались слезы.

— Что дѣлать, не на вѣкъ вѣдь, моя голубушка. Скажи откровенно, развѣ я смѣла поступить иначе, и развѣ ты, будучи на моемъ мѣстѣ, не сдѣлала бы того же самаго? Положимъ, изъ чувства эгоизма я могла, конечно, отказать; но каково было бы намъ обѣимъ, и тебѣ и мнѣ, ежелибъ вслѣдствіе этого Ираидѣ стало хуже и она навсегда лишилась бы зрѣнія?

— Сохрани Богъ! я люблю Ираиду всей душою; но тебя, дорогая мамочка, люблю еще больше!

Съ этими словами Даша бросилась на шею Анны Дмитріевны и, крѣпко сжавъ ее въ объятіяхъ, принялась цѣловать безъ конца.

Вася и Коля, все время молча слушавшіе разговоръ матери съ сестрою и стоявшіе въ сторонѣ, не выдержали долѣе; они поспѣшно подошли ближе и, вцѣпившись ручонками въ платье Анны Дмитріевны, потребовали вторичнаго объясненія — почему именно Даша должна сопровождать Ираиду въ городъ и что означаетъ слово «операція»?

Аннѣ Дмитріевнѣ волей-неволей пришлось удовлетворить ихъ любопытство; она въ самыхъ короткихъ понятныхъ выраженіяхъ пояснила имъ то и другое.

Даша, тѣмъ временемъ, стояла печальная, задумчивая.

— А не говорилъ Августъ Николаевичъ, скоро они предполагаютъ выѣхать? — спросила она.

— Кажется, черезъ недѣлю.

— Надо бы написать о моей поѣздкѣ дядѣ Степѣ.

— Я уже сдѣлала это, другъ мой. Дядя Степа, конечно, ничего не будетъ имѣть противъ, но, какъ опекунъ, онъ обязанъ знать все, что тебя касается. Письмо мое должно придти къ нему сегодня, а завтра навѣрное получится отвѣтъ. Ахъ, да… я совсѣмъ забыла сказать тебѣ, что Августъ Николаевичъ очень просилъ, чтобы ты пришла на мызу, какъ только справишься… Ираида хочетъ услыхать именно отъ тебя самой о согласіи твоемъ уѣхать съ ними.

— Хорошо, мамочка, я пойду сейчасъ.

— Только не плачь тамъ; иначе она догадается, что ты приносить жертву, и это ей можетъ показаться непріятнымъ.

— Нѣтъ, нѣтъ, не буду, — отозвалась Даша, стараясь улыбнуться; — да и въ самомъ дѣлѣ, ты права, сказавъ, что скучать не слѣдуетъ и что мы не на вѣкъ разстаемся… Въ теченіе зимы ты, можетъ быть, соберешься навѣстить меня, а лѣтомъ на будущій годъ мы пріѣдемъ опять въ Поддубное.

— Само собою разумѣется.

— И я пріѣду къ тебѣ вмѣстѣ съ мамой! — замѣтилъ Вася.

— И я, и я тоже! — подхватилъ Коля.

Даша ласково поцѣловала обоихъ мальчиковъ.

— Ты угостишь насъ тогда конспектами и пряниками, — въ городѣ вѣдь много всевозможныхъ лакомствъ.

— Конечно, угощу всѣмъ, чего только пожелаете.

— И игрушекъ купишь?

— Куплю.

— Мнѣ лошадку!

— А мнѣ ружье!

— Хорошо, хорошо… только теперь-то отпустите, мнѣ надо поскорѣе идти на мызу, — отозвалась Даша, и, высвободившись, наконецъ, изъ объятій мальчиковъ, пустилась бѣгомъ по направленію къ роскошному графскому дому.

Старушка г-жа Торнъ и сынъ ея, завидѣвъ издали дѣвочку, поспѣшили выйти навстрѣчу и со слезами благодарности принялись высказывать свои чувства.

— Вы не можете себѣ представить, какую великую радость доставили вы намъ вашимъ согласіемъ сопровождать Ираиду, — заговорила добрая бабушка, — Анна Дмитріевна, вѣроятно, сообщила вамъ причину нашей убѣдительной просьбы?

— Да, я знаю все… ѣду съ вами очень охотно, разъ вы находите, что мое присутствіе можетъ принести пользу; но только меня крайне опечаливаетъ вѣсть о томъ, что положеніе Ираиды оказывается гораздо болѣе опасно, чѣмъ мы предполагали.

— Да, мы сами въ высшей степени огорчены этимъ, но что же дѣлать! Никто какъ Богъ, — будемъ молиться и надѣяться.

— Конечно, я убѣждена, что Господь услышитъ наши молитвы, — продолжала Даша, — и все кончится благополучно.

Августъ Николаевичъ взглянулъ на дѣвочку съ глубокой благодарностью, а старушка-бабушка не могла удержаться, чтобы не поцѣловать ее.

— Не проговоритесь только при Ираидѣ о нашемъ страхѣ, — продолжалъ г-нъ Торнъ, — она не подозрѣваетъ своего опаснаго положенія.

— Что вы, какъ можно! Я отлично понимаю это.

Разсуждая подобнымъ образомъ, г-нъ Торнъ, мать его и Даша подошли къ балкону, въ одномъ изъ угловъ котораго на бархатной кушеткѣ сидѣла Ираида.

— Кто тамъ? — спросила слѣпая, услыхавъ приближающіеся по песчаной дорожкѣ шаги.

— Я, — отозвалась Даша.

— Здравствуй, милая, дорогая Дашута, я ждала тебя давно и съ особеннымъ нетерпѣніемъ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да.

— Но почему же съ особеннымъ нетерпѣніемъ?

— Чтобы скорѣе обнять, расцѣловать и отъ души поблагодарить за то, что ты для меня дѣлаешь; или сюда, или скорѣе, — говорила бѣдняжка, протягивая руки.

— Перестань, не конфузь меня, право особенно благодарить не за что, — отозвалась Даша, крѣпко заключивъ въ объятія свою маленькую подругу.

— Какъ не за что, развѣ я не понимаю, что ты приносишь жертву, разставаясь съ матерью и братьями и уѣзжая съ нами!

— Ну, полно, перестань, не будемъ говорить объ этомъ; скажи лучше, какъ ты сегодня себя чувствуешь, вчера ты что-то жаловалась на головную боль и слабость.

— Все прошло съ той минуты какъ папа объявилъ, что Анна Дмитріевна разрѣшила тебѣ отправиться съ нами.

И Ираида снова обняла Дашу. Нѣсколько минутъ длилось молчаніе, которое Ираида нарушила первая.

— Это извѣстіе такъ меня успокоило, что я даже сказать не съумѣю, — начала она, крѣпко сжавъ руку Даши въ своей маленькой ручкѣ, — сама не знаю почему, но чѣмъ ближе подходитъ время къ предстоящей операціи, тѣмъ мнѣ дѣлается страшнѣе.

— Это просто нервное состояніе, не надо ему поддаваться, все кончится прекрасно; вѣдь докторъ при тебѣ же говорилъ, что опасности никакой нѣтъ.

— Они не всегда говорятъ правду.

— Ну, вотъ ты какая! — возразила Даша, стараясъ казаться покойною: — не вѣришь!

— Хотѣлось бы вѣрить, Дашута, да не вѣрится; но, впрочемъ, теперь я во всякомъ случаѣ чувствую себя гораздо бодрѣе; меня очень успокоиваетъ мысль, что ты будешь со мною… Знаешь ли, я такъ безгранично вѣрю въ твое счастье и остаюсь вполнѣ убѣждена, что гдѣ ты — тамъ не можетъ случиться ничего дурного; не даромъ твой покойный папа предсказалъ, что твоя доля будетъ счастливая.

— Да, Ираида, ты не ошибаешься; сама я часто вспоминаю эти святыя слова, и скажу откровенно, что очень многіе изъ нашихъ знакомыхъ и родныхъ уже не разъ повторяли то же самое.

— Ну, вотъ видишь ли! — отозвалась Ираида радостно.

По выраженію кроткаго, задумчиваго личика слѣпой Ираиды не трудно было догадаться, что эти нѣсколько словъ, можетъ быть, сказанныя не безъ умысла, окончательно успокоили ее; она не заводила больше рѣчи о предстоящей операціи и, разсуждая о разныхъ разностяхъ, такъ оживилась, что вернувшіеся съ прогулки отецъ и бабушка были просто поражены происшедшей въ ней перемѣной; они съ благодарностью взглянули на Дашу, которая невольно покраснѣла и потупилась.

По настоятельной просьбѣ Ираиды, Даша осталась на мызѣ обѣдать, провела цѣлый день и только къ вечеру отправилась обратно домой. Августъ Николаевичъ пошелъ проводить ее до калитки.

— Вы настоящая чародѣйка, — обратился онъ къ ней шутя, протягивая на прощанье руку..

— Какъ чародѣйка? — переспросила дѣвочка, не понявъ сразу смысла его словъ.

— Да какъ же, я не узнаю мою Ираиду послѣ того, какъ она поговорила съ вами.

— Ахъ, вотъ вы на что намекаете, а я-то не могла въ толкъ взять въ первую минуту; очень рада, что она стала покойнѣе… дастъ Богъ, все будетъ хорошо… Прощайте!

— До свиданія, — отозвался г-нъ Торнъ и, снова вернувшись на балконъ, самодовольно улыбнулся матери и Марьѣ Николаевнѣ, которыя съ видимымъ удовольствіемъ слушали Ираиду, сообщавшую имъ съ большимъ одушевленіемъ нѣкоторыя подробности ея разговора съ Дашей, которая, между тѣмъ, вернувшись домой, тоже не выказывала болѣе ни малѣйшаго признака скуки.

На слѣдующій день сельскій почтальонъ, тотъ самый, котораго Даша однажды чуть не сшибла съ ногъ, когда онъ принесъ ей поздравительное письмо отъ Виктора, подалъ отвѣтъ дяди Степы; отвѣтъ, конечно, получился удовлетворительный: дядя-опекунъ не только изъявлялъ полнѣйшее согласіе на предстоящій отъѣздъ, но еще, кромѣ того, очень одобрялъ его, называя истинно-христіанскимъ дѣломъ.

Даша окончательно успокоилась и сейчасъ же приступила къ сборамъ.

XII.
Разлука.

Извѣстіе о предстоящемъ отъѣздѣ дѣвочки живо разнеслось по деревнѣ; сначала никто не хотѣлъ вѣрить тому, что она покидаетъ домъ и отправляется вмѣстѣ съ богачами Торнъ въ городъ; но затѣмъ, когда, по прошествіи самаго непродолжительнаго времени, жителямъ Поддубнаго пришлось убѣдиться въ истинѣ, то между ними не было положительно ни одного человѣка, который не пожалѣлъ бы о нашей маленькой героинѣ, умѣвшей, несмотря на свои дѣтскіе годы, пріобрѣсти къ себѣ любовь каждаго, кто хотя немного зналъ ее.

Анну Дмитріевну все это глубоко трогало; она не находила словъ благодарить за сочувствіе своихъ добрыхъ сосѣдей, и скрывая передъ Дашей навертывавшіяся порою слезы при мысли о скорой разлукѣ, цѣлые дни проводила въ различныхъ приготовленіяхъ.

Ей не хотѣлось отпустить Дашу въ чужіе люди кое-какъ; а когда она принялась разбирать и тщательно разсматривать ея бѣлье и платье, то въ нихъ оказалось много погрѣшностей, такъ что, несмотря на присланныя дядей Степой на дорогу деньги, надо было еще своихъ добавить и при этомъ дѣлать все, какъ можно, экономнѣе.

Къ концу слѣдующей недѣли всѣ хлопоты оказались законченными. Наступилъ день отъѣзда. Какъ ни старалась Анна Дмитріевна скрывать тоску, Даша не могла не замѣтить ее, и чѣмъ ближе подходила минута разставанья, тѣмъ, съ своей стороны, становилась печальнѣе, молчаливѣе и задумчивѣе.

Маленькіе братишки тоже притихли; глядя на стоявшій въ углу, стянутый толстою веревкою чемоданъ, они тихо о чемъ-то перешептывались.

Въ комнатѣ царствовала тишина, нарушаемая однимъ лишь мѣрнымъ постукиваніемъ маятника. Но вотъ дверь, ведущая въ прихожую, вдругъ тихо скрипнула, и на порогѣ показалась Лиза, дочь графскаго управителя; она держала въ рукахъ прекрасный букетъ изъ только-что сорванныхъ цвѣтовъ и казалась видимо взволнованною.

Всѣ присутствующіе крайне изумились неожиданному появленію этой дѣвочки, которая всегда держала себя гордо, ни съ кѣмъ не сходилась, а къ Дашѣ особенно почему-то выказывала постоянное нерасположеніе.

— Здравствуйте, Анна Дмитріевна, здравствуй, Даша! — заговорила она торопливо: — вы вѣрно удивлены, что я пришла; но мнѣ такъ хотѣлось попрощаться съ тобою, — добавила она, обратившись къ маленькой путешественницѣ, — и вмѣстѣ съ тѣмъ просить у тебя извиненія.

— Въ чемъ? — отозвалась Даша, взглянувъ на нее вопросительно.

— Въ томъ, что я за все время нашего знакомства держала себя такъ глупо.

— Я этого не замѣчала.

— Нѣтъ, нѣтъ, ты говоришь такъ по свойственной тебѣ добротѣ и снисхожденію, а я вполнѣ признаю себя виноватой; чтобы хотя нѣсколько искупить вину, я откровенно исповѣдаюсь передъ тобою, что дѣлала это вслѣдствіе того, что мнѣ было ужасно досадно, зачѣмъ тебя всѣ знакомые любятъ и хвалятъ больше, чѣмъ меня… Это было гадкое, грѣховное чувство, его называютъ завистью… я знаю… но больше оно не повторится… Прости же меня, дорогая! Забудь прошлое, — добавила въ заключеніе дѣвочка, протягивая букетъ и ласково улыбнувшись. Даша крѣпко прижала ее къ груди и дружески нѣсколько разъ поцѣловала.

Въ эту минуту у подъѣзда раздался стукъ колесъ подъѣхавшаго экипажа и лошадиный топотъ.

— Вѣроятно, за тобою, Даша, — сказала Анна Дмитріевна.

— Да, да, за нею, за нашимъ дорогимъ ангеломъ утѣшителемъ, — раздался въ отвѣтъ знакомый голосъ Августа Николаевича, поспѣшно вошедшаго въ комнату въ сопровожденіи ливрейнаго лакея, — надо торопиться, чтобы во-время доѣхать до ближайшей станціи и не опоздать на поѣздъ. Гдѣ ваши вещи, Дашута?

Даша указала на чемоданъ.

— Возьми, Яковъ, — обратился онъ къ лакею, — чемоданъ небольшой, его можно положить на козлы.

Лакей молча повиновался, а Августъ Николаевичъ принялся успокоивать Анну Дмитріевну въ томъ, что дѣвочкѣ ея у нихъ въ домѣ будетъ хорошо, и что они всѣ теперь уже любятъ ее какъ родную.

— Я въ этомъ не сомнѣваюсь, — отвѣчала добрая женщина, едва сдерживая слезы; благословивъ Дашу, она вышла вмѣстѣ съ остальными на крыльцо.

Августъ Николаевичъ видимо торопилъ отъѣздъ; онъ зналъ, что чѣмъ дольше затянется прощаніе, тѣмъ тяжелѣе будетъ и отъѣзжающей, и оставшимся.

— Скорѣе, скорѣе! — повторялъ онъ безпрестанно, благодаря чему все устроилось дѣйствительно такъ быстро, что Даша, какъ говорится, не успѣла глазомъ моргнуть, какъ очутилась уже въ каретѣ.

Высунувшись изъ открытаго окна, она еще разъ полными слезъ глазами взглянула на заплаканное лицо матери и обоихъ братьевъ, которые, простирая къ ней ручонки, что-то кричали вслѣдъ, кивнула головой, и затѣмъ, откинувшись на спинку экипажа, сама разразилась громкими рыданіями.

Августъ Николаевичъ сидѣлъ молча; онъ находилъ все это весьма естественнымъ, и считая даже не у мѣста какія бы то ни было утѣшительныя слова, ограничивался тѣмъ, что отъ времени до времени дружески пожималъ маленькую ручку дѣвочки въ своей мощной, жилистой рукѣ.

Даша постаралась сдѣлать надъ собою усиліе, перестала плавать, и когда коляска, послѣ непродолжительнаго переѣзда отъ домика Анны Дмитріевны до графской мызы, снова остановилась у подъѣзда послѣдней, то, взглянувъ на своего спутника, даже улыбнулась.

— Будьте покойны, Ираида не замѣтитъ моихъ слезъ, — сказала она.

— Я въ томъ увѣренъ, — отозвался г-нъ Торнъ.

— Не потому не замѣтитъ, что она слѣпа, — продолжала Даша, выходя изъ кареты, — но потому, что я ни тономъ голоса, ни темами разговора не наведу ее на мысль о нихъ.

Ираиду они застали совсѣмъ уже одѣтою, точно также какъ бабушку и Марью Николаевну.

Даша, по обыкновенію, дружески расцѣловалась съ своей любимой подругой; чтобы сказать что-нибудь, сейчасъ же сообщила о неожиданномъ посѣщеніи Лизы и о полученномъ отъ нея букетѣ.

— Не хочешь ли, я подарю тебѣ его? — добавила она въ заключеніе.

— Спасибо; но, можетъ быть, тебѣ жаль?

— Нисколько; развѣ я могу жалѣть что бы то ни было для моей дорогой Ираиды?

Въ отвѣтъ на это замѣчаніе Ираида обняла Дашу и взяла изъ ея рукъ букетъ.

— Господи! какая досада, что я лишена возможности видѣть! — проговорила слѣпая голосомъ, въ которомъ слышалось нѣчто похожее на отчаяніе: — эти цвѣты должны быть чрезвычайно красивы.

— Богъ дастъ, придетъ время, — поправишься, тогда будешь видѣть всѣ окружающіе предметы, не одни цвѣты.

— Ахъ, Дашута, придетъ ли оно только?

— Ну вотъ, опять начинаешь хандрить; это очень нехорошо, и мнѣ совсѣмъ не нравится; ежели будешь продолжать вести себя подобнымъ образомъ, то я разлюблю тебя, — отозвалась Даша, полушутя, полусерьезно.

— Нѣтъ, нѣтъ, милая Даша, не говори такъ, не говори даже въ шутку, ты пугаешь меня.

— Ну, такъ и ты тоже не говори того, чего не слѣдуетъ.

— Хорошо, не буду, — отвѣчала Ираида и, взявъ за руку подругу, просила проводить ее въ столовую, гдѣ вся семья давно уже ожидала ихъ за завтракомъ, послѣ котораго немедленно пустились въ путь-дорогу.

Переѣздъ отъ мызы Поддубной до станціи желѣзной дороги совершился скоро, такъ какъ разстояніе было невелико, и четверня рослыхъ выкормленныхъ коней бѣжала превосходно.

По дорогѣ встрѣчались весьма живописныя мѣстности; Даша подробно описывала ихъ Ираидѣ, останавливая ея вниманіе въ особенности на томъ, что ей самой болѣе нравилось. Къ отходу поѣзда карета г-на Торнъ поспѣла какъ разъ во-время.

Взявъ билеты перваго класса, наше маленькое общество усѣлось въ вагонъ, и занявъ отдѣльное купе, чувствовало себя въ немъ совершенно свободно.

Бабушка сняла съ себя часть платочковъ и шарфиковъ, которыхъ имѣла обыкновеніе надѣвать въ дорогу двойной, а иногда и тройной комплектъ, смотря по времени года; Марья Николаевна достала изъ дорожнаго мѣшка вязаніе и, не теряя времени, принялась за рукодѣлье, а Августъ Николаевичъ углубился въ чтеніе газеты.

Даша, которой первый разъ въ жизни приходилось ѣхать по желѣзной дорогѣ, разсматривала все ее окружающее съ большимъ любопытствомъ, и часто, прежде чѣмъ описывать маленькой слѣпой подругѣ какой-нибудь предметъ, особенно выдающійся своимъ наружнымъ видомъ, принуждена была сама предварительно спросить его значеніе у бабушки или гувернантки.

Поѣздъ мчался быстро, и за весь переѣздъ наши путешественники выходили изъ вагона только одинъ разъ, чтобы пообѣдать.

Громадный столъ, поставленный посреди комнаты въ вокзалѣ, безконечно сновавшіе взадъ и впередъ лакеи съ салфетками подъ мышкой и толпа пассажировъ съ утомленными, озабоченными лицами производили на Дашу какое-то необыкновенное впечатлѣніе; глядя на нихъ, она сама казалась утомленною и озабоченною до того, что даже не въ состояніи была хорошенько покушать. Августъ Николаевичъ первый замѣтилъ это, и чтобы вывести дѣвочку изъ непріятнаго состоянія, началъ слегка подтрунивать надъ нею.

— Перестаньте думать и заботиться обо всѣхъ нихъ, — сказалъ онъ вполголоса, окидывая глазами присутствующихъ; повѣрьте, каждый самъ знаетъ, что ему дѣлать; кушайте лучше скорѣе ваше жаркое, а то зазвонятъ, надо будетъ садиться, и вы останетесь полуголодная.

Даша улыбнулась этому замѣчанію, постаралась казаться болѣе равнодушною къ окружающей обстановкѣ, но тѣмъ не менѣе почувствовала себя совершенно успокоившеюся только тогда, когда снова очутилась въ вагонѣ.

Къ вечеру цѣль путешествія была достигнута; путники благополучно добрались до города; у дебаркадера ихъ ожидалъ экипажъ, въ которомъ они отправились въ собственный домъ г-на Торнъ, находившійся на одной изъ главныхъ улицъ.

Благодаря ясной, лунной ночи и свѣту фонарей, тянувшихся вдоль каждой улицы, Даша легко могла разглядѣть цѣлый рядъ высокихъ каменныхъ зданій; они поражали ее своей величиной и размѣрами. Она начала мысленно сравнивать ихъ съ графскимъ домомъ въ Поддубномъ, который до сихъ поръ считала высокимъ и который теперь казался ей чуть ли не карточнымъ.

Экипажъ, между тѣмъ, заворачивая изъ улицы въ улицу, наконецъ, остановился около подъѣзда.

— Вотъ и пріѣхали, — замѣтила бабушка, — ну-ка, друзья мои, вылѣзайте, я выйду послѣдняя.

Марья Николаевна помогла Ираидѣ спуститься на тротуаръ и повела ее по широкой, устланной коврами лѣстницѣ; остальная компанія послѣдовала за ними. Бабушка и Августъ Николаевичъ прошли прямо въ столовую чай пить. Что же касается Ираиды, то она, чувствуя себя до крайности утомленною продолжительнымъ сидѣньемъ въ вагонѣ, изъявила желаніе какъ можно скорѣе лечь. Даша также была вполнѣ съ нею согласна, вслѣдствіе чего Марья Николаевна вызвалась проводить дѣвочекъ въ отведенную для нихъ общую комнату.

— Я не только днемъ, но даже ночью не хочу съ тобою разставаться, — обратилась Ираида къ своей маленькой подругѣ, — а потому просила бабушку и папу, чтобы твою кроватку поставили ко мнѣ въ комнату.

— Очень благодарна тебѣ за это, дорогая Ираида, — отозвалась Даша; — это было и мое желаніе, но только я не смѣла его высказать.

Дѣвочки начали раздѣваться, и очутившись въ мягкихъ, чистенькихъ постелькахъ, съ наслажденіемъ вытянули усталые члены. Ираида повернулась къ стѣнѣ и сейчасъ же заснула, а Даша, напротивъ, долго ворочалась съ боку на бокъ; несмотря на свое покойное, изящное ложе, она не могла сомкнуть глазъ почти до разсвѣта, мысленно перенеслась въ Поддубное и, вспоминая мельчайшія подробности послѣднихъ минутъ свиданія съ матерью и маленькими братьями, даже тихонько всплакнула.

XIII.
Операція.

Чѣмъ дольше жила Даша въ семьѣ г. Торнъ, тѣмъ больше и больше они привязывались къ ней, и, еслибы только порою она не чувствовала нѣкоторую т ку по дому, матери и братьямъ, то могла бы считать себя совершенно счастливою.

Первое время она оставалась всецѣло поглощенною созерцаніемъ роскошной обстановки дѣйствительно во всѣхъ отношеніяхъ изящнаго дома Августа Николаевича.

Графская мыза въ Поддубномъ, казавшаяся ей прежде чѣмъ-то особеннымъ, теперь уже въ глазахъ дѣвочки была не болѣе какъ простая барская дача, а маленькій бѣлый домикъ Анны Дмитріевны — жалкая лачужка.

— Господи! еслибъ представился какой-нибудь случай перетащить сюда маму, Васю и Колю! — зачастую мысленно повторяла сама себѣ Даша. Но, какъ благоразумная дѣвочка, сознававшая вполнѣ невозможность чего-либо подобнаго, старалась даже не думать объ этомъ, и ограничивалась тѣмъ, что, присѣвъ къ письменному столу, строчила матери длинныя посланія, а затѣмъ съ нетерпѣніемъ ожидала отъ нея отвѣта.

Время, между тѣмъ, шло впередъ обычнымъ порядкомъ. Черезъ мѣсяцъ тотъ самый окулистъ, на котораго Даша случайно напала, отправившись въ Ивановскую ночь въ лѣсъ за цѣлебными травами, долженъ былъ приступить, къ операціи. Ираида видимо съ каждымъ днемъ становилась все тревожнѣе и только въ бесѣдахъ съ Дашей, какъ говорится, отводила свою больную душу.

Не менѣе ея тревожилась добрая бабушка и даже самъ Августъ Николаевичъ, хотя, впрочемъ, какъ первая, такъ и послѣдній никогда громко не высказывали своихъ мыслей.

Явившись однажды въ столовую къ утреннему чаю, Даша застала ихъ обоихъ въ крайне возбужденномъ состояніи. Августъ Николаевичу всегда веселый: и разговорчивый, сидѣлъ опустивъ голову и не присосался къ стоявшему передъ нимъ стакану, а бабушка даже плакала.

— Что случилось? — тревожно спросила Даша, воспользовавшись тѣмъ, что Ираида еще не успѣла выйти изъ комнаты.

Бабушка заплакала пуще прежняго, а Августъ Николаевичъ въ короткихъ словахъ пояснилъ Дашѣ, что сегодня Ираиду повезутъ въ лѣчебницу для операціи.

— Какъ, въ лѣчебницу? — съ удивленіемъ переспросила дѣвочка: — развѣ это ей не дома будутъ дѣлать?

— Нѣтъ.

— Почему же?

— Дома нельзя, другъ мой; тутъ нужны различныя приспособленія и масса условій, которыя можно найти только въ лѣчебницѣ…

Даша поблѣднѣла и смутилась. Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе, которое, однако, она все-таки нарушила первая, сказавъ, что, насколько ей извѣстно, Ираида даже не подозрѣваетъ ни о чемъ подобномъ.

— Она и не должна подозрѣвать, — замѣтилъ г. Торнъ; — докторъ говоритъ, что операція продолжится нѣсколько минутъ, и когда будетъ окончена, то ей объявятъ.

— Но, дорогой мой Августъ Николаевичъ, ежели самъ докторъ говоритъ, что операція будетъ продолжаться всего нѣсколько минутъ, то почему же вы такъ тревожитесь?

— Какъ же не тревожиться, Дашута, когда эти нѣсколько минутъ должны рѣшить все… По прошествіи ихъ наша дорогая Ираида или совершенно поправится, или навсегда ослѣпнетъ…

— Богъ дастъ — послѣдняго не случится, — дрожащимъ голосомъ отозвалась Даша, — я буду горячо молиться о томъ, чтобы Господь ее помиловалъ.

Въ эту минуту дверь, ведущая въ коридоръ, растворилась, и на порогѣ показалась Ираида.

Бѣдняжкѣ въ голову не приходило, что сегодня для нея наступаетъ роковой день.

— Даша, гдѣ же ты? — окликнула она подругу, — помоги мнѣ дойти до стола, я противъ обыкновенія заспалась…

Даша, едва сдерживая слезы, подошла къ слѣпой; осторожно взяла ее за талію и подвела сначала къ отцу и бабушкѣ, чтобы поздороваться, а затѣмъ на обычное мѣсто рядомъ съ послѣдней, гдѣ стояла кружка теплаго молока и ломоть бѣлаго хлѣба.

— Какова погода сегодня? Если не слишкомъ холодно, то мы, конечно, поѣдемъ кататься? — обратилась Ираида къ Августу Николаевичу.

— Да, сегодня, кажется, день выдался прекрасный, только кататься-то, пожалуй, не придется.

— Почему?

— Сію минуту отъ окулиста приходилъ посланный…

— Сегодня вторникъ, онъ пріѣдетъ меня осматривать и пускать капли въ глаза, я знаю, — перебила Ираида, — но это вѣдь не помѣшаетъ; можно отправиться послѣ его визита.

— Въ томъ-то и дѣло, другъ мой, что онъ по случаю нездоровья самъ пріѣхать къ намъ не можетъ, а проситъ, чтобы мы свезли тебя къ нему, на его квартиру.

— Что-же, и прекрасно; значитъ, мы можемъ соединить пріятное съ полезнымъ, какъ выражается Марья Николаевна; поѣздка къ доктору одновременно будетъ служить и прогулкою… правда, Даша? — добавила больная, обратившись къ своей маленькой подругѣ.

— Конечно, — отозвалась Даша сквозь слезы.

— Вѣдь и ты поѣдешь съ нами?

— Не знаю, мнѣ кажется, это неудобно…

— Отчего, Даша?

— Да какъ же… Вѣдь надо войти къ нему на квартиру.

— Ну такъ что же, и войдешь; нѣтъ, нѣтъ, поѣдемъ непремѣнно; безъ тебя мнѣ еще ни разу не пускали капли; когда я знаю, что ты въ эти минуты со мною… то я покойнѣе… мнѣ даже какъ-будто легче…

И припавъ къ плечу Даши, Ираида склонила на него свою темнорусую головку.

Глядя на несчастнаго ребенка, сердце отца и бабушки разрывалось на части.

Послѣ завтрака подали экипажъ. Августъ Николаевичъ сѣлъ рядомъ съ Ираидой, Марья Николаевна и Даша помѣстились напротивъ; кучеръ тронулъ вожжами, и пара рослыхъ сѣрыхъ рысаковъ быстро помчалась по улицамъ по направленію къ городской лѣчебницѣ.

Никогда еще Даша не чувствовала себя въ такомъ тревожномъ состояніи, какъ въ данное время; она старалась казаться покойною, шутила съ Ираидою, разговаривала; но все это выходило неестественно.

— Даша, что съ тобою, ты сегодня какая-то странная? — спросила вдругъ Ираида, взявъ ее за руку.

— Странная? чѣмъ?

— Не знаю, чѣмъ именно, но не такая, какъ обыкновенно.

— Это тебѣ просто кажется, моя дорогая.

Ираида отрицательно покачала головой и хотѣла что-то возразить; но экипажъ въ эту минуту остановился.

— Пріѣхали, — замѣтилъ тогда г-нъ Торнъ; выйдя первый, онъ съ помощью лакея высадилъ Ираиду на тротуаръ, а затѣмъ, взявъ подъ руку, повелъ по лѣстницѣ.

Въ пріемной комнатѣ ихъ встрѣтилъ окулистъ.

— Здравствуйте, милая барышня, — ласково обратился онъ къ маленькой паціенткѣ.

— Здравствуйте, — отозвалась Ираида; — вы, говорятъ, нездоровы, — что съ вами?

— Должно быть, немного простудился, боюсь выѣзжать, — продолжалъ докторъ, предупрежденный заранѣе Августомъ Николаевичемъ, какъ слѣдуетъ говорить съ Ираидою, чтобы не Дать ей догадаться о предстоящей операціи.

— Да, папа мнѣ сообщилъ это, вслѣдствіе чего меня привезли къ вамъ.

— Очень радъ, что мое легкое нездоровье доставило мнѣ возможность имѣть удовольствіе видѣть васъ у себя.

— Въ благодарность за что не мучьте меня долго, впустите скорѣе ваши противныя капли и прощайте, — шутя отозвалась Ираида: — мы еще собираемся кататься.

— Хорошо; милости просимъ въ кабинетъ.

— Дашѣ, конечно, позволите слѣдовать за мною?

— Конечно, — отвѣчалъ докторъ, — въ то же время дѣлая знакъ рукою Дашѣ, чтобы она осталась въ пріемной, и уводя съ собою Ираиду.

Даша посмотрѣла на него умоляющими глазами, какъ бы прося разрѣшенія идти, но онъ взглянулъ на нее такъ строго, что она невольно отступила назадъ. Дверь кабинета захлопнулась…

Августъ Николаевичъ стоялъ у стѣны; лицо его было блѣдно; опустивъ глаза книзу, онъ нервно перебиралъ въ рукахъ снятый съ шеи шарфъ и барашковую шапку. Марья Николаевна, присѣвъ на первый попавшійся стулъ, тоже казалась сильно взволнованною. Что же касается Даши, то она, позабывъ все и всѣхъ, упала на колѣни передъ висѣвшимъ въ углу образомъ Спасителя и принялась горячо молиться о томъ, чтобы Господь помогъ ея милой, дорогой Ираидѣ благополучно вынести операцію. Такимъ образомъ прошло около десяти томительныхъ минутъ, которыя показались присутствующимъ цѣлою вѣчностью; глаза ихъ были обращены на дверь; но вотъ, наконецъ, она тихо скрипнула, отворилась… на порогѣ показался докторъ…

— Кончено?

— Ну, что?

— Какъ?

Въ одинъ голосъ спросили Августъ Николаевичъ, гувернантка и Даша, поднявшаяся съ полу.

— Слава Богу, все кончилось такъ скоро и хорошо, какъ я никогда не ожидалъ!.. Поздравляю васъ, дорогой Августъ Николаевичъ, ваша дочь спасена и будетъ видѣть! — радостно объявилъ онъ г-ну Торнъ, лицо котораго моментально просіяло.

— Не нахожу словъ благодарить васъ! — отозвался Августъ Николаевичъ, дружески пожимая его руки.

— Не меня, а Бога надо вамъ благодарить; безъ Его великой милости мое искусство не могло имѣть успѣха: и… теперь, когда опасность миновала, сознаюсь чистосердечно, что я очень мало имѣлъ надежды на успѣхъ…

— А теперь вы за него ручаетесь? — нерѣшительно спросила Даша.

— Да, кажется, что можно быть совершенно покойнымъ, — операція удалась на славу.

— Я могу ее видѣть?

— Кого?

— Ираиду?

— Дитя мое, она находится въ слишкомъ возбужденномъ состояніи, и, кромѣ того, не можетъ не чувствовать слабости, — ей нуженъ покой. Сегодня пускай Августъ Николаевичъ на одну минуту зайдетъ къ ней, а завтра вы.

Г-нъ Торнъ не заставилъ дважды повторить себѣ разрѣшеніе видѣть Ираиду; онъ сію же секунду въ сопровожденіи сестры милосердія отправился въ операціонную залу, а Даша подошла къ Марьѣ Николаевнѣ и, едва сдерживая слезы, повела съ нею бесѣду о томъ, какъ должна быть счастлива теперь ихъ дорогая маленькая больная. По прошествіи нѣсколькихъ минутъ Августъ Николаевичъ снова показался на порогѣ; блѣдное, обыкновенно задумчивое лицо его сіяло радостью.

— Ѣдемте скорѣе домой! — сказалъ онъ: — надо поспѣшить успокоить нашу милую бабушку, которая, вѣроятно, находится въ страшной тревогѣ и мучительной неизвѣстности.

— Какъ вы нашли Ираиду? — перебила Даша рѣчь г-на Торнъ: — видѣла она васъ, говорила что-нибудь?

— Видѣть меня сегодня она еще не могла…

— Почему? — испуганно спросила дѣвочка: — развѣ ее не окончательно вылѣчили?

— Нѣтъ, другъ мой, не въ томъ дѣло.

— Тогда почему же?

— Во-первыхъ, потому, что она лежитъ въ совершенно темной комнатѣ, а во-вторыхъ, на глазахъ у ней надѣта повязка, снять которую раньше трехъ дней едва ли придется.

— Ну, а что же она говорила съ вами?

— Докторъ не позволилъ ей много говорить, чтобы не взволноваться, такъ что она. бѣдняжка, только въ самыхъ короткихъ выраженіямъ сообщила мнѣ о своемъ великомъ счастьѣ и о томъ, что жаждетъ скорѣе увидѣть тебя, такъ какъ ей очень интересно знать — такая ли ты на самомъ дѣлѣ, какою она до сихъ поръ тебя представляла.

Даша улыбнулась.

Сѣвъ въ экипажъ, г-нъ Торнъ и его дамы немедленно отправились въ обратный путь.

Завидѣвъ издали приближающуюся коляску, бабушка вышла въ переднюю, чтобы скорѣе узнать результатъ; блѣдныя, морщинистыя щеки ея были покрыты лихорадочнымъ румянцемъ; по всѣмъ членамъ старушки пробѣгала нервная дрожь; она тщательно завертывалась въ теплую шаль и безостановочно ходила по комнатѣ взадъ и впередъ.

— Пріѣхали! — раздался подъ самымъ ея ухомъ голосъ горничной, которая, тоже горя нетерпѣніемъ скорѣе узнать, что сталось съ ея доброй барышней, высунулась въ открытую форточку.

Старческое сердце г-жи Торнъ забило тревогу. «Что-то будетъ?» — мысленно проговорила она, и нетвердою походкою направилась къ выходной двери, гдѣ сейчасъ же столкнулась съ Августомъ Николаевичемъ.

Достаточно было взглянуть на его сіяющее, полное безграничнаго счастья лицо, чтобы догадаться о благополучномъ исходѣ.

— Слава Тебѣ, Господи! — громко проговорила тогда старушка и набожно перекрестилась.

XIV.
Неожиданная радость.

Время подходило къ рождественскимъ праздникамъ; на дворѣ стояли сильные морозы; бѣднякамъ, неимѣющимъ ни теплой квартиры, ни хорошаго платья, ни даже, можетъ быть, пищи, становилось жутко; но ничего подобнаго, конечно, не ощущалось въ роскошныхъ и уютныхъ палатахъ Августа Николаевича Торнъ. Тамъ, напротивъ, вездѣ, куда ни оглянешься, проглядывало полное довольство; на лицѣ каждаго можно было прочесть и счастіе, и спокойствіе, и истинную радость, вернувшіяся къ такъ недавно еще сумрачнымъ и озабоченнымъ обитателямъ этого богатаго жилища.

Здоровье Ираиды окончательно возстановилось; въ лѣчебницѣ она пробыла всего три недѣли, а затѣмъ вернулась домой совершеннымъ молодцомъ. Теперь, благодаря милосердію Божію и искусству опытнаго доктора, она уже не нуждалась, конечно, въ помощи Даши, чтобы переходить изъ комнаты въ комнату или коротать время въ продолжительныхъ бесѣдахъ о разныхъ разностяхъ, но тѣмъ не менѣе попрежнему оставалась неразлучна съ нею и даже горько расплакалась, когда Даша однажды заикнулась о томъ, что не пора ли ей подумать о возвращеніи къ матери въ Поддубное.

— Нѣтъ, дорогая, раньше будущей весны ты и не заводи рѣчи объ этомъ, — возразила Ираида; — я такъ привыкла къ тебѣ, такъ дорожу твоимъ присутствіемъ и до того поддаюсь невольному суевѣрному страху, что съ твоимъ отъѣздомъ со мною опять случится что-нибудь нехорошее, что ни за какія блага не соглашусь отпустить тебя; подожди немного… вотъ послѣ праздниковъ Анна Дмитріевна пріѣдетъ, повидаешься… можетъ быть и маленькихъ братьевъ захватитъ съ собою…

Даша ничего не возразила на это замѣчаніе; она находилась, какъ говорится, между двухъ огней: жаль ей было свою дорогую маленькую подругу, которая, проживъ на бѣломъ свѣтѣ еще такъ немного, успѣла уже вволю извѣдать тяжелаго горя, и въ то же время тянуло домой къ матери, къ братьямъ… въ ихъ скромный бѣленькій домикъ, гдѣ она родилась, провела цѣлыхъ десять лѣтъ, гдѣ ее берегли, холили, любили… гдѣ она ежегодно хлопотала объ устройствѣ рождественской елки, которую съ такимъ удовольствіемъ украшала привезенными Анной Дмитріевной изъ сосѣдняго города пряниками, орѣхами и конспектами…

Теперь ей первый разъ приходилось проводить Рождество не дома, не съ родными, и хотя въ радушной семьѣ Августа Николаевича она не чувствовала себя чужою, тѣмъ не менѣе порою ее охватывало какое-то неиспытанное еще непонятное чувство не то тоски, не то тревоги, въ особенности съ тѣхъ поръ, какъ получила письмо изъ Поддубнаго, въ которомъ Анна Дмитріевна извѣщала о невозможности пріѣхать на Рождество, какъ было рѣшено раньше.

Ираида, не могла не замѣтить нравственнаго волненія подруги, но, въ крайнему изумленію послѣдней, видимо избѣгала говорить съ нею объ этомъ, и вмѣсто того, чтобы сказать хоть слово утѣшенія, постоянно только твердила о себѣ и о томъ, что она ни за что не отпуститъ ее раньше будущаго года.

Даша въ душѣ невольно упрекала ее въ эгоизмѣ, при чемъ сію же минуту сѣтовала на самоё себя за подобный упрекъ, и еще болѣе волновалась втайнѣ.

Время, между тѣмъ, шло обычнымъ порядкомъ.

Ираида была поглощена хлопотами объ устройствѣ елки и о закупкѣ лакомствъ, фруктовъ и подарковъ.

Августъ Николаевичъ ни въ чемъ ей не отказывалъ; онъ настолько считалъ себя счастливымъ счастьемъ своей дорогой дѣвочки, что не хотѣлъ ничѣмъ омрачить его; денегъ давалъ вволю, экипажъ и лошади постоянно оставались въ полномъ ея распоряженіи; прислугѣ было приказано безпрекословно исполнять малѣйшее требованіе барышни; бабушка и Марья Николаевна смотрѣли ей въ глаза; Даша, конечно, то же самое.

— Какъ ты полагаешь, Даша, папа и бабушка останутся довольны придуманными мною для нихъ подарками? — обратилась Ираида къ своей подругѣ наканунѣ сочельника, когда почти всѣ закупки оказались оконченными.

— Еще бы, конечно, такія превосходныя вещи не могутъ не понравиться.

— Да, портъ-сигаръ, дѣйствительно, изященъ; что же касается рабочей шкатулки, то не скажу.

— Почему? напротивъ, она чрезвычайно красива.

— Снаружи, но не внутри: цвѣтъ бархата мнѣ не до вкусу.

— А бабушка, кажется, именно его-то и любитъ.

— Въ самомъ дѣлѣ?

— Да, ежели не ошибаюсь, она даже на дняхъ какъ-то говорила, что ея любимый цвѣтъ — темно-малиновый.

— Ну, въ такомъ случаѣ я покойна; въ остальномъ навѣрное угожу. Марья Николаевна давно мечтала пріобрѣсти хорошій альбомъ для фотографическихъ карточекъ, и тотъ, который мы съ тобою вчера выбрали, по моему мнѣнію, верхъ всякаго совершенства.

Даша утвердительно кивнула головой. Нѣсколько минутъ продолжалось молчаніе, которое Ираида опять-таки нарушила первая.

— Для тебя я тоже приготовила сюрпризъ, — обратилась она ласково къ дѣвочкѣ, — но въ чемъ именно онъ заключается — не скажу, хотя навѣрное знаю, что ты останешься довольна.

— Это не подлежитъ никакому сомнѣнію: что бы ты ни подарила, я одинаково буду довольна, потому что люблю тебя и дорожу твоимъ вниманіемъ болѣе всего на свѣтѣ.

Ираида вмѣсто отвѣта молча обняла подругу и отправилась вмѣстѣ съ нею въ одну изъ гостиныхъ, гдѣ уже стояла только-что принесенная большая развѣсистая елка.

Дѣвочки принялись убирать ее съ помощью явившейся на зовъ ихъ горничной. Работа кипѣла ключемъ; менѣе чѣмъ черезъ часъ она была почти совершенно окончена; оставалось только повѣсить фрукты, да прицѣпить свѣчи и разноцвѣтные фонарики, которые, сложенные въ большую корзину, стояли въ буфетной. Даша вышла изъ комнаты, чтобы приказать лакею внести корзину; вернувшись обратно, она крайне удивилась, замѣтивъ, что Ираида, о чемъ-то перешептывавшаяся съ горничною, сейчасъ же замолчала при ея появленіи; она взглянула на нее вопросительно. Ираида покраснѣла и опустила глаза: это еще больше смутило Дашу.

«Какіе у нихъ могутъ быть секреты отъ меня? — странно!» — подумала дѣвочка, почувствовавъ въ глубинѣ души нѣчто похожее на оскорбленіе. Воспользовавшись первымъ удобнымъ моментомъ, когда горничная куда-то удалилась, она съ свойственной ей откровенностью прямо спросила Ираиду, что все это значитъ.

— Тебѣ показалось, — отозвалась послѣдняя, покраснѣвъ еще больше.

Даша пристально взглянула на нее: взоръ ея выражалъ упрекъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ въ немъ сказывалось чувство глубоко оскорбленнаго самолюбія.

— Прежде ты не имѣла отъ меня секретовъ… — замѣтила Даша, не будучи въ силахъ долѣе владѣть собою. Ираида на это ничего не возразила, только какъ-то особенно низко пригнула голову къ одной изъ вѣтвей ели и принялась съ напряженнымъ вниманіемъ тщательно привязывать прекрасное крупное яблоко. Въ эту минуту горничная снова вошла въ гостиную.

— Ровно въ пять часовъ, — шепнула она Ираидѣ, но настолько громко, что Даша моі'ла совершенно свободно разслышать ея слова, и случайно повернувъ голову по тому направленію, гдѣ обѣ онѣ находились, увидѣла какъ Ираида знакомъ указывала на нее, т.-е. на Дашу, какъ бы приглашая этимъ горничную или замолчать совсѣмъ, или быть осторожнѣе.

Больше сомнѣваться было невозможно: между Ираидой и горничной положительно существовалъ какой-то секретъ, который онѣ скрывали отъ Даши. Въ благородной душѣ бѣдной дѣвочки поднялась буря негодованія; ей стоило громадныхъ усилій сдержать себя, чтобы не расплакаться и не осыпать подругу цѣлымъ градомъ, какъ ей казалось, вполнѣ справедливыхъ укоровъ; однако, она въ концѣ концовъ совладала съ собою и ограничилась только тѣмъ, что въ продолженіе всего остального времени держала себя относительно нея крайне холодно, и это повидимому не произвело на Ираиду никакого впечатлѣнія; она попрежнему продолжала заниматься устройствомъ елки, при чемъ на хорошенькихъ пухленькихъ губкахъ ея пробѣгала какая-то странная улыбка, окончательно выводившая изъ терпѣнія Дашу.

Такимъ образомъ время прошло вплоть до четырехъ часовъ, когда обѣ дѣвочки обыкновенно передъ обѣдомъ отправлялись кататься.

— Лошади готовы. — доложилъ лакей.

— Хорошо, — отозвалась Ираида, — мы сейчасъ выйдемъ.

— Я не поѣду, — сказала Даша, когда лакей снова удалился.

— Почему?

— Такъ, что-то не хочется, да и голова болитъ.

— Полно, Даша, какъ же ты меня заставляешь ѣхать одну… развѣ это возможно; ужъ не настолько у тебя болитъ голова, чтобы не быть въ состояніи сѣсть въ сани.

— Ты не одна поѣдешь.

— А съ кѣмъ же?

— Съ Марьей Николаевной.

— Марья Николаевна сегодня занята: бабушка дала ей массу порученій передъ праздникомъ, она едва успѣетъ выполнить ихъ къ вечеру.

— Въ такомъ случаѣ, конечно, я вынуждена сопровождать тебя, — нехотя отозвалась Даша и пошла въ свою комнату, чтобы одѣть теплое платье.

— Куда хочешь ѣхать? — спросила ее Ираида, когда онѣ сѣли въ сани.

— Мнѣ все равно.

— Поѣдемъ за городъ.

— Пожалуй.

И пара сѣренькихъ лошадокъ, запряженныхъ въ англійскую упряжь, быстро потащила впередъ щегольскія сани, на запяткахъ которыхъ помѣщался бородатый кучеръ Ѳаддей, одѣтый въ темно-коричневую ливрею съ капюшономъ и такого же цвѣта круглую шапочку.

— Ровно къ пяти часамъ намъ надобно быть дома, Ѳаддей, — обратилась къ нему Ираида.

— Я знаю, барышня, баринъ мнѣ обо всемъ сказывали… Конюхъ Николка уже собирался запрягать лошадь, когда я подавалъ сани къ подъѣзду. Поѣздъ, кажись, приходитъ безъ пяти или безъ десяти въ пять.

Даша, мало интересовавшаяся и конюхомъ Николкой, и поѣздомъ, на которомъ, вѣроятно, долженъ былъ пріѣхать кто-нибудь изъ служащихъ въ конторѣ Августа Николаевича, не придавала никакого значенія разговору подруги съ кучеромъ и продолжала думать свои невеселыя думы.

За все время пребыванія въ домѣ г-на Торнъ она первый разъ вдругъ почувствовала себя чужою, одинокою; поведеніе Ираиды казалось ей крайне возмутительнымъ и въ высшей степени обиднымъ. Цѣлый рой самыхъ нелѣпыхъ, самыхъ безотрадныхъ мыслей длинною вереницею тянулся въ ея хорошенькой головкѣ; не зная на чемъ остановиться, она порѣшила, вернувшись домой, сейчасъ же отправиться къ Августу Николаевичу и убѣдительно просить отпустить ее въ Поддубное хотя на рождественскіе праздники, такъ какъ Ираида теперь здорова и можетъ вполнѣ безъ нея обойтись.

— О чемъ ты такъ задумалась? — спросила ее, между тѣмъ, Ираида, давно и нѣсколько разъ поглядывавшая въ ея сторону.

Даша сообщила о своемъ намѣреніи.

— Что же, ежели тебѣ такъ хочется — пожалуй, поѣзжай, — отозвалась Ираида.

Сердце бѣдной Даши обливалось кровью; она вполнѣ была увѣрена, что Ираида начнетъ ее уговаривать, упрашивать, что между ними произойдетъ объясненіе, и вдругъ, вмѣсто всего этого, получился подобный отвѣтъ, котораго она никакъ не ожидала со стороны свой безгранично доброй и всегда кроткой подруги.

«Просто не знаю, чѣмъ объяснить подобную перемѣну!» — мысленно повторяла себѣ Даша, и во все остальное время прогулки не проронила больше ни одного слова.

Когда сани, наконецъ, остановились у подъѣзда и дѣвочки вошли въ комнаты, то въ прихожей ихъ встрѣтила та же самая горничная, которая утромъ помогала убирать елку; подбѣжавъ къ Ираидѣ, она принялась скороговоркою что-то ей нашептывать. Ираида слушала съ большимъ вниманіемъ, и чѣмъ дольше говорила горничная, тѣмъ выраженіе лица становилось все оживленнѣе и оживленнѣе.

Даша стояла въ сторонѣ блѣдная, растерянная, съ полными слезъ глазами; она чувствовала себя крайне неловко и уже сдѣлала шагъ впередъ по направленію къ двери кабинета г-на Торна, чтобы заявить ему о своемъ намѣреніи уѣхать домой на праздникъ, какъ вдругъ замѣтила, что подбѣжавшая сзади Ираида съ силою схватила ее за руку.

— Куда ты, зачѣмъ? — спросила дѣвочка взволнованнымъ голосомъ.

— Къ Августу Николаевичу, а зачѣмъ, — ты, кажется, догадываешься…

Ираида улыбнулась и молча посмотрѣла ей прямо въ упоръ, улыбнулась и горничная.

— Ираида, перестань, нельзя такъ мучить человѣка, какъ ты меня мучаешь! — взмолилась Даша, стараясь высвободить свою руку изъ рукъ подруги.

— Дашута, милая, дорогая, неужели ты допускаешь мысль о возможности чего-либо подобнаго? — отозвалась Ираида ласково.

У Даши отлегло отъ сердца: въ этихъ нѣсколькихъ словахъ она узнала прежнюю ласковую, любящую Ираиду, и бросившись къ ней на шею, разразилась громкими рыданіями.

— Перестань, успокойся, милая, дорогая, голубушка, — продолжала Ираида, крѣпко прижимая къ груди маленькую дѣвочку: — не думай, что я такая злая, безсердечная, какъ тебѣ казалось; вѣдь я не переставала ни на одну минуту любить тебя…

— Но, Ираида, тогда зачѣмъ же ты не желала быть со мною откровенна, зачѣмъ скрывала что-то…

— Затѣмъ, что мнѣ хотѣлось порадовать тебя къ великому празднику… нужно было сдѣлать нѣкоторыя приготовленія, и Ириша (такъ звали горничную) помогала въ этомъ; пойдемъ скорѣе въ столовую, тамъ ты узнаешь… все увидишь!

Даша, не понимая ничего, что вокругъ творится, молча послѣдовала за Ираидой, и когда послѣдняя отворила массивную дубовую дверь, ведущую въ столовую, то въ первую минуту остановилась въ изумленіи… За столомъ, между бабушкой и г-номъ Торнъ, сидѣли Анна Дмитріевна, Вася и Коля.

— Мамочка, милая, дорогая! это ты!.. какими судьбами? — вскричала Даша, бросившись въ объятія матери и затѣмъ горячо цѣлуя обоихъ мальчиковъ. — Какъ я рада, какъ счастлива, что мы проведемъ праздники вмѣстѣ!..

— Не только праздники, дитя мое, но мы теперь никогда больше не будемъ разставаться, благодаря безграничной добротѣ Ираиды Августовны, которая упросила своего, не менѣе добраго, папашу отвести намъ даровую квартиру въ этомъ же домѣ; мы будемъ жить по одной лѣстницѣ, только этажемъ выше… У насъ пять прекрасно меблированныхъ комнатъ, теплыхъ, свѣтлыхъ, уютныхъ…

— Господи, да неужели же все это не сонъ! неужели Господь Богъ въ самомъ дѣлѣ послалъ намъ такое безграничное счастье! — вскричала Даша, всплеснувъ руками и снова бросившись цѣловать сначала Ираиду, затѣмъ старушку бабушку и въ заключеніе даже самого Августа Николаевича. А я-то, я, какая была гадкая, заподозривъ тебя, моя Ираида, въ недостаткѣ откровенности и вообще во многомъ… Прости меня, прости ради Бога… — добавила она, обратившись къ пріятельницѣ и заливаясь горючими слезами.

— Не плачьте, Даша, перестаньте, — вмѣшался въ разговоръ дѣвочекъ г-нъ Торнъ. — Ираида нисколько на васъ не сердится, — я тому порука; не омрачайте слезами такія радостныя минуты… Я счастливъ, что могу хотя чѣмъ-нибудь отплатить за то благодѣяніе, которое вы сдѣлали Ираидѣ: не познакомься она съ вами, бѣдняжка, можетъ быть, до сихъ поръ оставалась бы слѣпою… Благодаря счастливой случайности вамъ удалось спасти ее… Она любитъ васъ безгранично… вы не должны больше никогда разставаться…

— Да, да, — продолжала Ираида, — съ этой минуты мы будемъ неразлучны; я слѣпо вѣрю въ твою счастливую долю и въ то, что пока ты со мною, я гарантирована отъ всего дурного.

— Вотъ, видите ли, развѣ послѣ этого возможно было рано или поздно отпуститъ васъ обратно въ Поддубное? — снова заговорилъ Августъ Николаевичъ: — а между тѣмъ заставлять васъ жить навсегда оторванною отъ семьи я не считалъ себя въ правѣ. Теперь же все устроилось, какъ нельзя лучше: вы будете жить въ одномъ домѣ съ нами, станете видѣться ежедневно… Кромѣ того, я выписалъ вашего милѣйшаго дядю Степу, который оказался моимъ стариннымъ знакомымъ; онъ займетъ у меня должность старшаго конторщика; затѣмъ не забылъ также о Викторѣ и Сережѣ, они переведены въ гимназію сюда же и каждый отпускъ будутъ приходить къ вамъ…

— Милый, дорогой, голубчикъ Августъ Николаевичъ! не нахожу словъ благодарить васъ за все то, что вы для насъ сдѣлали! — радостно вскричала Даша, бросившись вторично обнимать своего благодѣтеля.

— И не надо, не благодарите, — шутя отозвался г-нъ Торнъ: — я врагъ всякой благодарности; садитесь лучше обѣдать. Сегодня, по случаю такого радостнаго дня, мы даже выпьемъ по бокалу шампанскаго.

— А что же вы забыли сообщить о Травкѣ-Муравкѣ? — раздался вдругъ голосъ Марьи Николаевны, все время молча сидѣвшей въ сторонѣ и съ умиленіемъ наблюдавшей за выраженіемъ лицъ всѣхъ присутствовавшихъ.

— Ахъ, да, дѣйствительно, самое-то интересное и не сообщилъ, — отозвался Августъ Николаевичъ: — черезъ нѣсколько времени она тоже переселяется сюда, но только не къ намъ, а къ тому самому доктору, который оперировалъ глаза Ираиды; онъ непремѣнно хочетъ ближе ознакомиться съ ея методой лѣченія, такъ какъ не отвергаетъ силу большинства цѣлебныхъ травъ, но при этомъ ставитъ обязательнымъ условіемъ, чтобы она выкинула изъ числа ихъ тѣ, которыя онъ признаетъ вредными. Надо полагать, что старуха окажется настолько разсудительна, что послушаетъ добраго совѣта.

— Конечно, конечно, и даже будетъ рада имъ, — замѣтила бабушка, — она женщина далеко не глупая, сознаетъ свои промахи; только одна бѣда: любитъ, сердечная, всему придавать какую-то необыкновенную таинственность.

Разговоръ на эту тему продолжался между присутствующими довольно долго; обѣдъ прошелъ чрезвычайно оживленно, а но окончаніи его Анна Дмитріевна, Даша и оба мальчика, поблагодаривъ радушныхъ хозяевъ, отправились устраивать свою новую квартиру, на которой затѣмъ зажили вполнѣ счастливо и весело.