Судъ надъ полицейскимъ самодержавіемъ.
(25 іюля 1904 г. № 70).
править
Въ русскихъ судебныхъ уставахъ, превосходно приспособленныхъ къ потребностямъ полицейскаго государства, сохранилась, по странному недосмотру, одна статья, которая, не имѣя почти никакого практическаго значенія, позволяетъ предавать гласности такіе факты административной практики, которые безъ нея никогда не выскользнули бы изъ-подъ покрова канцелярской тайны. Это 1316 ст. уст. гражд. суд. которая, въ случаѣ убытковъ, причиненныхъ кому либо нерадѣніемъ, медленностью или неосмотрительностью должностныхъ лицъ, предоставляетъ потерпѣвшему право искать денежнаго вознагражденія съ виновныхъ обычнымъ гражданскимъ порядкомъ. Эта статья всегда служила предпріимчивымъ людямъ для уловленія правительственныхъ агентовъ, но, несомнѣнно, пользованіе ею рѣдко сопровождалось такимъ блестящимъ успѣхомъ, какъ въ рядѣ процессовъ, только что разсмотрѣнныхъ правительствующимъ сенатомъ. На юридическій крючокъ попади не мелкія рыбешки чиновнаго моря, не мелкіе исправники и урядники, а столпы и опоры «режима», творцы и толкователи государственной политики. Передъ лицомъ суда выступили бывшій губернаторъ Раабенъ и вице-губернаторъ Уструговъ, окруженные цѣлымъ штатомъ кишиневской полиціи, и бывшій петербургскій градоначальникъ, а нынѣшній кіевскій, волынскій и подольскій генералъ-губернаторъ Клейгельсъ.
Содержаніе процессовъ не отличается сложностью. Иски къ кишиневской администраціи были послѣднимъ отголоскомъ извѣстной кишиневской трагедіи. Нѣкоторыя лица, потерпѣвшія матеріальный ущербъ отъ погрома и основательно полагавшія, что причиной погрома было, въ лучшемъ случаѣ, нерадѣніе мѣстной власти, требовали, чтобы кишиневская полиція, во главѣ съ губернаторомъ и вице-губернаторомъ, возмѣстила убытки, причиненные громилами. Кромѣ того, нѣкій г. Британъ предъявилъ въ бывшему кишиневскому вице-губернатору Устругову спеціальный искъ, требуя возмѣщенія убытковъ, происшедшихъ отъ конфискаціи, по распоряженію Устругова, изданной г. Британомъ брошюры, разрѣшенной одесскою цензурою и содержавшей дословную перепечатку проповѣдей Іоанна Кронштадтскаго и житомірскаго архіерея Антонія по поводу кишиневскаго погрома. Дѣло генерала Клейгельса возникло по иску курсистки Забіякиной. Истица во время демонстраціи 4 марта 1901 г. подверглась избіенію, результатомъ котораго былъ переломъ реберъ и общее разстройство здоровья, гибельно отразившіеся на ея трудоспособности. Вынужденная прибѣгнуть къ серьезному леченію, Забіякина требовала уплаты расходовъ съ Клейгельса, какъ главнаго распорядителя я устроителя мартовской бойни на Казанской площади.
Сенатъ безповоротно и рѣшительно отказалъ всѣмъ истцамъ. Но въ объясненіяхъ отвѣтчиковъ, въ судебныхъ преніяхъ и мотивированныхъ заключеніяхъ сената содержится драгоцѣнный матеріалъ, который даетъ возможность не согласиться съ представителями высшей судебной власти въ Россіи, и найти виновнаго, ускользнувшаго отъ строгаго сенаторскаго ока.
Въ атомъ смыслѣ чрезвычайно важны объясненія отвѣтчиковъ, ихъ система защиты. Къ нимъ предъявленъ гражданскій искъ, удовлетвореніе котораго, въ худшемъ случаѣ, грозить имъ потерей нѣсколькихъ сотенъ рублей. Казалось бы, что при такой постановкѣ вопроса отвѣтчику нѣтъ никакого разсчета идти дальше истца и навлекать на себя большую кару. Между тѣмъ, никто изъ представителей власти, за исключеніемъ стараго и глупаго генерала Раабена, не остался въ предѣлахъ гражданскаго иска, никто не попытался исчерпывающимъ образомъ доказать, что въ его дѣйствіяхъ не было нерадѣнія и неосмотрительности, предусматриваемыхъ 1316 статьей. Главнымъ доводомъ отвѣтчиковъ было чисто формальное возраженіе, что они неподсудны сенату, что бездѣйствіе власти, которое приписывается имъ истцами, должно быть разсматриваемо, какъ уголовное преступленіе, уголовнымъ судомъ. Провинціальные администраторы еще сдабриваютъ свою точку зрѣнія нѣкоторымъ жалкимъ лепетомъ оправданія, но такой столпъ отечества, какъ Клейгельсъ, не счелъ нужнымъ представить высшему судилищу имперіи ни одного объясненія по существу. Съ чисто полицейской наглостью, онъ заявилъ только, что его дѣйствія подлежатъ негражданскому, а уголовному суду въ порядкѣ 1085 ст. угол. суд.
Это однообразіе въ системѣ защиты, одинаковой и у генералъ-губернатора, и у жалкаго кишиневскаго помощника пристава, — далеко не случайность. Надо замѣтить при этомъ, что уголовная отвѣтственность, призываемая на свою голову отвѣтчиками, весьма серьезна. По уложенію о наказаніяхъ, должностныя лица, виновныя въ злоупотребленіи властью, сопровождавшемся жестокостями и истязаніями (а таковы именно и кишиневскій погромъ, и усмиреніе казанской демонстраціи), подвергаются тяжелымъ карамъ, вплоть до лишенія правъ, заключенія въ арестантскія, роты на 3 года и ссылки въ Сибирь на поселеніе. И тѣмъ не менѣе, не только въ разсматриваемыхъ процессахъ, но и во всѣхъ подобныхъ, должностныя лица, привлекаемыя къ гражданскому суду, прячутся подъ сѣнь, уголовнаго закона. По словамъ повѣреннаго кишиневскихъ евреевъ, практика исковыхъ дѣлъ, разсматриваемыхъ соединеннымъ присутствіемъ правительствующаго сената, показываетъ, что отвѣтчики — должностныя лица весьма склонны прикрываться отводомъ объ уголовной подсудности и квалифицировать свои дѣйствія, какъ уголовное преступленіе. Это, повидимому, противорѣчащее всякому здравому смыслу, призываніе на себя тяжкихъ уголовныхъ каръ составляетъ прочно установившійся и возведенный въ систему способъ полицейской защиты и объясняется тѣмъ безобразнымъ порядкомъ, который установленъ русскимъ законодательствомъ для отвѣтственности должностныхъ лицъ.
По общему правилу, каждый русскій чиновникъ предается уголовному суду той властью, которой онъ назначается на должность. Чиновники же, назначаемые верховной властью, до 1897 г. предавались суду опредѣленіемъ перваго департамента сената, а съ 1897 г. опредѣленія сената должны пройти черезъ комитетъ министровъ и получить высочайшее утвержденіе. Такимъ образомъ, низшіе агенты правительства покрываются высшими, а высшіе — самою верховною властью.
И если губернаторы иногда и выдаютъ своихъ подчиненныхъ, то еще не было примѣра, чтобы былъ преданъ суду кто либо изъ губернаторовъ или министровъ, какія бы преступленія они ни совершали. Результатомъ такого порядка является полная безотвѣтственность высшей администраціи, когда ея дѣйствія принимаютъ характеръ уголовщины. Прячась одинъ за другого, агенты правительства находятъ, наконецъ, безопасное убѣжище, гдѣ ихъ не достанетъ никакой судъ. Ясно, поэтому, что всякое должностное лицо старается отвертѣться отъ гражданскаго суда, къ которому можетъ прибѣгнуть каждый обыватель, и отсылаетъ истца къ уголовному, т. е. къ начальству отвѣтчика.
И Клейгельсъ, и Уструговъ, и всѣ пристава и помощники кишиневской полиціи требовали уголовнаго суда надъ собой. Съ ними согласился и сенатъ. Въ заключеніи по кишиневскимъ дѣламъ, оберъ-прокуроръ сената указалъ, что приписываемыя истцами отвѣтчикамъ дѣянія составляютъ уголовныя преступленія, и искъ объ убыткахъ, причиненныхъ этими дѣяніями, допустимъ лишь по преданіи отвѣтчиковъ уголовному суду. Въ дѣлѣ Клейгельса, обвиняемаго Забіякиной въ намѣренномъ избіеніи толпы, по мнѣнію оберъ-прокурора, также имѣются всѣ признаки уголовнаго преступленія. Сенатъ заявилъ только, что онъ «не можетъ съ достовѣрностью ни признать, ни отвергнуть правильности положенія, выставленнаго истицею, и, поэтому, отказалъ ей въ искѣ».
Такимъ образомъ, какъ въ кишиневскомъ, такъ, въ особенности, въ петербургскомъ дѣлѣ и истцы, и отвѣтчики, и судъ вполнѣ ясно подчеркивали преступный характеръ дѣятельности администраціи и, если истцы настаивали на гражданской отвѣтственности представителей власти, то исключительно по понятному желанію довести дѣло до гласнаго суда и пролить свѣтъ на возмутительнѣйшіе факты насилія и произвола, которые другимъ путемъ остались бы неизвѣстными широкой публикѣ. Они достигли цѣли. Теперь русскіе читатели знаютъ изъ легальныхъ газетъ и объ участіи правительства въ организаціи кишиневскаго погрома и о безобразномъ избіеніи демонстрантовъ на Казанской площади въ Петербургѣ.
Но — разъ факты преступленія установлены, разъ даже сенатъ сомнѣвается въ правильности дѣйствій Клейгельса, то почему же отвѣтчики вышли изъ суда какъ бы оправданными, почему виновные не понесли наказанія? Правосудіе, одна изъ ненасытныхъ потребностей души человѣческой, по выраженію одного стараго юриста, не можетъ удовлетвориться такимъ исходомъ.
И, однако, неправый по существу, приговоръ сената формально вполнѣ правиленъ. Конечно, сенатъ склонился предъ администраціею, конечно, онъ долженъ былъ выяснить дѣло и не имѣлъ права останавливаться предъ нимъ въ сомнѣніи и недоумѣніи, но, если бы даже онъ передалъ процессы въ уголовный судъ, то всѣ отвѣтчики вышли бы оттуда оправданными. Судебная машина работаетъ не для отвлеченной справедливости, она защищаетъ очень опредѣленные правительственные интересы, называемые въ законодательствѣ неопредѣленнымъ именемъ государственной пользы. У насъ эта машина защищаетъ интересы самодержавной бюрократіи, давно разошедшіеся съ интересами страны. При такихъ условіяхъ, развѣ можно разсчитывать на то, что уголовный судъ дастъ отрицательную оцѣнку дѣйствіямъ администраціи, клонившимся въ защитѣ самодержавія?
Поэтому, разсматриваемые процессы ставятъ болѣе важный вопросъ, чѣмъ вопросъ о порядкѣ отвѣтственности должностныхъ лицъ. И Клейгельсъ, и У струговъ, и полицейскіе пристава знаютъ, что насиліе есть нарушеніе закона, есть преступленіе. Отводъ къ уголовной подсудности, сдѣлавшійся системою полицейской защиты — не только уловка, для того, чтобы обезпечить себѣ безнаказанность. Въ ней, — быть можетъ, безсознательно, — оказалось истинное положеніе вещей. Представители власти не только изъ собственной выгоды, но и по искреннему убѣжденію считаютъ свои дѣйствія преступленіями, нарушеніями закона. Но законъ не обезпечиваетъ сохраненія существующаго порядка — приходится идти противъ закона. «По обстоятельствамъ времени, — восклицаетъ У струговъ въ своемъ объясненіи, — было не только невозможно, но прямо преступно задумываться надъ буквою закона, какъ скоро поддержаніе государственнаго порядка и общественной безопасности требовали нѣкотораго игнорированія частныхъ матеріальныхъ интересовъ». Исторія послѣднихъ лѣтъ русской жизни показываетъ, что не одни матеріальные интересы игнорировались властью въ. интересахъ «государственнаго порядка».
Духовныя потребности, личная неприкосновенность, даже самая жизнь человѣческая приносились и приносятся въ жертву молоху самодержавной бюрократіи. Инымъ путемъ современное правительство идти не можетъ. Когда государственный строй становится ненавистнымъ и вреднымъ пережиткомъ старины, его поддержаніе превращается въ хроническое преступленіе исполнительной власти. Клейгельсъ совершенно основательно пишетъ въ своемъ объясненіи, что губернаторы и градоначальники при прекращеніи безпорядковъ дѣйствуютъ по своему усмотрѣнію и никакой отвѣтственности за свои дѣйствія не подлежатъ до тѣхъ поръ, пока не будетъ доказано злоупотребленіе предоставленнымъ имъ правомъ. Но «злоупотребленіе правомъ» возможно только тогда, когда власть дѣйствуетъ на основаніи правовыхъ положеній; если же ей предписывается дѣйствовать «по своему усмотрѣнію», если она даже предъ судомъ заявляетъ, что считаетъ преступнымъ задумываться надъ буквою закона, то ни о какомъ злоупотребленія правомъ не можетъ быть и рѣчи, ибо никакого «права» въ данной области не существуетъ.
Конфискація имущества, насилія, даже убійства представляютъ не злоупотребленіе, а обычное употребленіе власти агентами самодержавнаго правительства. въ этомъ выводѣ заключается главный смыслъ разсмотрѣнныхъ процессовъ. Они неопровержимо доказываютъ, что преступленія должностныхъ лицъ, столь обильныя въ Россіи, объясняются вовсе не «низкимъ умственнымъ и нравственнымъ уровнемъ» полицейскихъ чиновъ, а коренятся въ самомъ строѣ государственной жизни, въ старомъ порядкѣ, который съ теченіемъ времени все болѣе и болѣе превращается въ длящееся преступленіе.
Поэтому, абсолютизмъ является тѣмъ виновнымъ, котораго не могъ найти сенатъ въ кишиневскомъ и петербургскомъ дѣлахъ, поэтому, всѣ попытки очистить русскую общественную и государственную жизнь отъ удушливой атмосферы гнета и насилій должны быть направлены, прежде всего, на уничтоженіе абсолютизма. И это уничтоженіе наиболѣе важно и необходимо для рабочаго класса, такъ какъ его интересы не имѣютъ никакой цѣны въ глазахъ представителей самодержавнаго правительства. Бывшій губернаторъ Раабенъ откровенно заявилъ въ своемъ объясненіи, что своей главнѣйшей задачей онъ считаетъ «защиту кредитныхъ учрежденій, крупныхъ фирмъ, заводовъ и аптекъ». Жизнь и имущество бѣдняковъ-рабочихъ, по мнѣнію правительственнаго чиновника, стоятъ слишкомъ дешево, чтобы о нихъ безпокоиться. Этотъ взглядъ выражается во всѣхъ дѣйствіяхъ самодержавнаго правительства, и рабочій классъ только тогда освободится отъ его тяжкихъ проявленій, когда рѣшительно и безповоротно покончить съ существующимъ режимомъ.