У этой страницы нет проверенных версий, вероятно, её качество не оценивалось на соответствие стандартам.

У помощника счетовода былъ одинъ только другъ — сынъ квартирной хозяйки, Мотька, въ глазахъ которого разъ навсегда застылъ ужасъ и преклоненiе передъ помощникомъ счетовода.

Было ему девять летъ. Каждый вечеръ съ нетерпениемъ ждалъ онъ той минуты, когда Химиковъ, вернувшись изъ трактира, постучитъ къ его матери въ дверь и крикнетъ:

— Мотя! Хочешь ко мне?

Замирая отъ страха и любопытства, Мотька робко входилъ въ комнату Химикова и садился въ уголокъ.

Химиковъ въ задумчивости шагалъ изъ угла въ уголъ, не снимая своего плаща, и наконецъ останавливался передъ Мотькой.

— Ну, тезка... Было сегодня жаркое дело.

— Бы-ло? — спрашивалъ Мотька, дрожа всемъ тѢломъ. Химиковъ зловеще хохоталъ, качалъ головой и, вынувъ изъ кармана кинжалъ, делалъ видъ, что стираетъ съ него кровь.

— Да, братъ... Купчишку одного маленько пощипали. Золота было немного, но шелковыя ткани, парча — чудо что такое.

— А что же вы съ купцомъ сделали? — тихо спросилъ блѣдный Мотька.

— Купецъ? Ха-ха! Если бы онъ не сопротивлялся, я бы, пожалуй, отпустилъ бы его. Но этотъ негодяй уложилъ лучшего из моихъ молодцовъ — Лоренцо, и я, ха-ха, поквитался съ нимъ!

— Кричалъ? — умирающимъ шепотомъ спрашивалъ Мотька, чувствуя, какъ волосы тихо шевелятся у него на голове.

— Не цыкнулъ. Нѣтъ, это что? Это забава сравнительно съ деломъ старухи Монморанси.

— Какой... старухи? — прижимаясь къ печке, спрашивалъ Мотька.

— Была, братъ, такая старуха... Мои молодцы пронюхали, что у нее водятся деньжата. Хорошо-съ... Отравили мы ее пса, одинъ изъ моей шайки подпоилъ старого слугу этой ведьмы и открылъ намъ двери... Но какимъ-то образомъ полицейскiе ищейки пронюхали. Ха-ха! Вотъ-то была потеха! Я четырехъ уложилъ... Ну, и мне попало! Две недели мои молодцы меня въ овраге отхаживали.

Мотька смотрелъ на помощника счетовода глазами, полными любви и пугливого преклонения, и шепталъ пересохшими губами:

— А сколько... вы вообще человѢкъ... уложили?

Химиковъ задумывался:

— ЧеловѢкъ... двадцать, двадцать пять. Не помню, право. А что?

— Мнѣ жалко вас, что вы будете на том свѣте в котле кипеть...

Химиковъ подмигивалъ и билъ себя кулаками по худымъ бедрамъ.

— Ничего, братъ, зато я здесь, на этомъ свѢте, натешусь всласть... а потомъ, можно и покаяться передъ смертью. Отдамъ все свое состояние на монастыри и пойду босой въ Iерусалимъ...

Химиковъ кутался въ плащъ и мрачно шагалъ из угла въ уголъ.

— Покажите мне еще разъ вашъ кинжалъ, — просилъ Мотька.

— Вотъ онъ, старый другъ, — оживлялся Химиковъ, вынимая изъ-подъ плаща кинжалъ. — Я таки частенько утоляю его жажду. Ха-ха! Любитъ онъ свѣжее мясо... Ха-ха!

И онъ, зловеще вертя кинжаломъ, озирался, закидывая конецъ плаща на плечо и худымъ пальцемъ указывалъ на ржавчину, выступившую на клинке отъ сырости и потныхъ рукъ.

Потомъ Химиковъ говорилъ:

— Ну, Мотя, усталъ я после всехъ этихъ передрягъ. Лягу спать.

И, закутавшись въ плащъ, ложился, маленькiй, блѢдный, на коверъ у кровати.

— Зачемъ вы предпочитаете полъ? — почтительно спрашивалъ Мотька.

— Э-э, братъ! Надо привыкать... Это еще хорошо. После ночей въ болотахъ или на ветвяхъ деревьевъ это — царская постель.

И онъ, нѢ дождавшись ухода Мотьки, засыпалъ тяжелымъ сномъ.

Мотька долго сиделъ подле него; глядя съ любовью и страхомъ въ скупо покрытое рыжими волосами лицо.

И вдвойне ужаснымъ казалось ему то, что весь Химиковъ — такой маленький, жалкий и незначительный. И что подъ этой незначительностью скрывается опасный убийца, искатель приключений и азартный игрокъ въ кости. Насмотревшись на лицо спящего помощника счетовода, Мотька заботливо прикрывалъ его сверхъ плаща одеяломъ, гасилъ лампу и на цыпочках, стараясь не потревожить тяжелый сонъ убийцы, уходилъ къ себе.