положены всѣ вѣнцы изъ бревенъ: толстыхъ на низу, потоньше къ верху до потолка, выше котораго вѣнцы идутъ все короче и короче въ треугольникѣ, и замѣняютъ собою стропила. Въ основаніе крыши легли жердины, укрѣпленныя концами на вѣнцахъ и прикрытыя дранью въ лѣсистыхъ мѣстахъ, соломой въ безлѣсныхъ мѣстахъ. Дранью кроется изба скоро, но не прочно, а потому солома во всѣхъ деревняхъ бьетъ въ глаза чаще и больше дерева. Дрань потребовала жолобовъ (стрѣха—по здѣшнему «руцешка») для укрѣпленія концовъ и стока воды, и «покрыши» изъ толстаго осиноваго бревна, обтесаннаго въ трехъугольникъ и укрѣпленнаго на самомъ верху крыши. Но дрань отъ дождей и снѣга обыкновенно загниваетъ, перекладины и упорки слѣдуютъ ея примѣру. Въ жолобахъ безъ стока вода постоянно застаивается, и не прошло два года, крыша испортилась: и смѣшно, и обидно! Ухитили крышу соломой; тутъ чернѣютъ остатки гнилой драни, а здѣсь солома, прикрѣпленная жердочками, выставила свои неостриженные хохлы. Вѣтеръ колышетъ лапками ельника или хворостинкой, брошенными сюда, больше для очистки совѣсти, чѣмъ въ видѣ гнета на помощь соломѣ. Не смотря на этихъ притѣснителей, солома ползетъ себѣ да ползетъ долой и вѣтромъ сносится на клѣть, либо на избу сосѣда. А въ самой избѣ текутъ на потолокъ и сквозь него неугомонные потоки. Надо сказать правду, что и соломой Бѣлоруссы укрывать свои утлыя хаты не умѣютъ.
Не для полноты картины унылаго вида деревни, сказали мы раньше, что всѣ бѣлорусскія хаты кривыя, всегда погнуты на какой-либо бокъ:— причина тому очевидна. Если по заваленкѣ мы выучились судить о томъ, что, значитъ, въ той хатѣ битый земляной полъ, то привыкли также распознавать, что если хата скривилась на тотъ или другой бокъ,— значитъ въ томъ углу — печка. Во всей Бѣлоруссіи, при устройствѣ печи такой пріемъ: основаніемъ служитъ деревянный опечекъ, поставленный прямо на переводинахъ пола у самой стѣны, въ которую и врублены связи. Черезъ два года изба начинаетъ осаживать именно въ этотъ уголъ . Углы спѣшатъ разойтись; сквозь нихъ проходитъ духъ; они начинаютъ прѣть, гнить, и изба кривится на бокъ. Только въ мѣстностяхъ, сосѣднихъ съ Великороссами, выучились устраивать опечекъ на особыхъ столбахъ и въ разстояніи отъ стѣны на поларшина. Въ этомъ переулочкѣ хозяйка ставитъ ухваты, помело, кочергу; оттуда услышишь кудахтанье курицъ, мяуканье кошки или визгъ щенка. Въ этихъ мѣстахъ и соломенныя крыши дѣлаются подъ щетку и стоятъ лѣтъ 40, и, покрытыя соломенными снопами, безукоризненно служатъ по 10-ти лѣтъ.
У печки, какъ на почетномъ и главномъ мѣстѣ, находится всегда старшая въ домѣ, т. е. старшая сноха (а не мать); у ней въ подручныя взята изъ чужихъ людей вторая сноха. Вообще вездѣ ведутъ домъ молодые люди; старики въ полной отставкѣ, и такой, о которой Великороссія не имѣетъ ни малѣйшаго понятія. Остановленные на этомъ явленіи, мы усиленно всматривались въ домашній бытъ, спрашивали: гдѣ эти большаки — уставщики, отъ тяжелыхъ рукъ которыхъ трещатъ чубы у дѣтей и внуковъ, а изъ ежевыхъ рукавицъ еще никто не вывертывался? Обычай ссаживалъ ихъ въ 60 лѣтъ съ тягла, но изъ воли ихъ выходить никто не рѣшался. Умны были старушки и умѣли править не только избой, но и міромъ, и не только мужчины, но и женщины, вдовы, для которыхъ сложился на Руси давній законъ: овдовѣть—поумнѣть. По пословицѣ: «и не великъ большакъ, да булава при немъ», всѣ смотрѣли на стариковъ, какъ на уставщиковъ, совѣтниковъ и заступниковъ не изъ одного страха, но и изъ полнаго, сознательнаго уваженія къ ихъ мудрымъ совѣтамъ, крѣпкимъ и вѣрнымъ по опыту жизни. Наоборотъ — въ Бѣлоруссіи мы искали старика и не нашли вовсе въ буквальномъ и переносномъ смыслѣ. Здѣсь вообще скоро старѣютъ, на дурной пищѣ, отъ чрезмѣрныхъ трудовъ и, съ небольшимъ въ 30 лѣтъ, готовъ старикъ подлинный. Какъ только сталъ онъ ослабѣвать, не поспѣвая за другими, его гонятъ на печь и велятъ молчать. Въ самомъ дѣлѣ, въ любой хатѣ стариковъ ищи гдѣ-нибудь въ темномъ углу безропотными, забитыми и молчаливыми. У стариковъ три дороги: первая — ступай въ дѣды и ходи «дзядулей» по подоконьямъ
