вѣтры и тучи огненною метлою. Во всемъ остальномъ бѣлорусская Баба-Яга ничѣмъ особеннымъ не отличается отъ представленій этой вѣдьмы въ другихъ Славянскихъ земляхъ. Она также летитъ на Лысую гору въ желѣзной ступѣ, погоняя клюкой или пестомъ и заметая слѣдъ помеломъ. Но невсегда она летаетъ въ ступѣ. Подобно другимъ подвластнымъ ей вѣдьмамъ, она летаетъ также на метлѣ, кочергѣ, лопатѣ, грабляхъ и костылѣ.
Вѣдьмы или чаровницы въ особенности бодрствуютъ и лиходѣйствуютъ въ Купальскую ночь. Многія изъ нихъ отправляются на Лысую гору на шабашъ, празднуемый тамъ въ эту ночь, и для этого, не довольствуясь ступою, кочергою или лопатою, иногда забираютъ хозяйскихъ лошадей. Чтобы воспрепятствовать имъ, какъ уже мы замѣтили, вѣшаютъ на воротахъ громницу, т. е. восковую свѣчу, освященную въ Срѣтеніе, а внутри развѣшиваютъ вѣнки изъ освященныхъ травъ и зелья. Главною задачею поставляютъ себѣ вѣдьмы украсть некрещеннаго младенца, составляющаго любимое блюдо на шабашѣ. Для этого вѣдьмы принимаютъ разные виды, лишь бы проникнуть въ хату. Такъ среди Бѣлоруссовъ въ Гродненской губерніи вѣдьма обратилась въ лягушку и забралась въ хату, гдѣ была родильница. Мужъ послѣдней схватилъ топоръ и отсѣкъ ей правую лапку. И что же? На другой день оказалось, что у вѣдьмы отсѣчена правая рука.
Есть еще въ Бѣлоруссіи чаровницы, называемыя Стриги. Стрига огромнаго роста, съ распущенными волосами, впалыми щеками и зелеными кошачьими глазами. Стрига не имѣетъ постояннаго жительства; она расхаживаетъ по деревнямъ и ея появленіе наводитъ ужасъ на беременныхъ женщинъ. Стрига подмѣнитъ ребенка, иногда изувѣчитъ его, а если разсердится, то на глазахъ у всѣхъ размозжитъ ему головку о камень. Можно однако задобрить Стригу. Беременная женщина, встрѣтясь съ нею, приглашаетъ ее къ себѣ въ хату на время родовъ. Стрига является, ей всѣ угождаютъ, оказываютъ особенное уваженіе и иногда дѣло улаживается: ребенокъ цѣлъ. Стрига не боится даже святой воды. Для сохраненія ребенка отъ Стриги его купаютъ ежедневно до захожденія солнца.
Впрочемъ, все, что относится къ вѣдьмамъ, чаровницамъ, знахарямъ, отслужило свой вѣкъ. Вѣра въ нихъ съ каждымъ годомъ уменьшается. Знахари-лекаря еще пользуются нѣкоторымъ уваженіемъ, особенно тѣ, которые умѣютъ заговаривать отъ укушенія змѣй, а также знахари, умѣющіе угадать мѣсто, гдѣ смѣло можно рыть колодезь. Ремесло послѣднихъ даже довольно выгодно, и замѣчательно то, что они опредѣляютъ эти мѣста по травамъ, растущимъ въ данной окрестности и рѣдко ошибаются.
Охарактеризовавъ достаточно повѣрья и преданія, мы не можемъ не упомянуть о повѣрьяхъ Латышей, занимающихъ три уѣзда Витебской губерніи, извѣстные подъ именемъ Инфлянтовъ. Латыши, принадлежа къ Литовскому племени, въ миѳическихъ своихъ представленіяхъ сливаются съ Литовцами, хотя и есть нѣкоторыя черты, доказывающiя, что собственно литовскіе миѳы развивались здѣсь самостоятельно. Различія понятій весьма неважны и рѣдки — но въ одномъ случаѣ несходство весьма рѣзкое. Какъ у древнихъ Индусовъ, такъ точно и у Латышей невѣстой и женой мѣсяца была солнцева дочь, тогда какъ у Литовцевъ само солнце было женою мѣсяца. Далѣе, въ латышскихъ пѣсняхъ утренняя звѣзда мужскаго рода и является соперникомъ мѣсяца; въ литовскихъ же эта звѣзда изображена дѣвицею, возлюбленною мѣсяца. Вообще брачныя и родственныя отношенія небесныхъ свѣтилъ, по представленіямъ Литовцевъ и Латышей, доказываютъ глубочайшую древность, напоминая индусскія преданія.
Глубокій знатокъ Латышей, баронъ Густавъ Мантейфель (Inflanty Роlsk іè, 1879, Poznań) свидѣтельствуетъ, что еще въ XVIII столѣтіи у Латышей были священные дубы, которымъ
