городскомъ телефонѣ. 27 іюня были закрыты всѣ аптеки, кромѣ одной центральной. 1 іюля Начальникъ издалъ приказъ всѣмъ жителямъ переселиться въ Центральную часть города, совершенно покинувъ периферіи, чтобы облегчить поддержаніе порядка, распредѣленіе припасовъ и врачебную помощь. Люди покидали свои квартиры и поселялись въ чужихъ, оставленныхъ владѣльцами. Чувство собственности исчезло. Никому не жаль было бросить свое, никому не странно было пользоваться чужимъ. Впрочемъ, находились еще мародеры и разбойники, которыхъ скорѣе можно было признать психопатами. Они еще продолжали грабить, и въ настоящее время въ пустынныхъ залахъ обезлюдѣвшихъ домовъ открываютъ цѣлые клады золота и драгоцѣнностей, около которыхъ лежитъ полусгнившій трупъ грабителя.
Замѣчательно, однако, что при всеобщей гибели, жизнь еще сохраняла свои прежнія формы. Еще находились торговцы, которые открывали магазины, продавая — почему-то по неимовѣрнымъ цѣнамъ — уцѣлѣвшіе товары: лакомства, цвѣты, книги, оружіе… Покупатели, не жалѣя, бросали ненужное золото, а скряги-купцы прятали его, неизвѣстно зачѣмъ. Еще существовали тайные притоны — картъ, вина и разврата, — куда убѣгали несчастные люди, чтобы забыть ужасную дѣйствительность. Больные смѣшивались тамъ со здоровыми, и никто не велъ хроники ужасныхъ сценъ, происходившихъ тамъ. Еще выходили двѣ-три газеты, издатели которыхъ пытались сохранить значеніе литературнаго слова въ общемъ разгромѣ. №№ этихъ газетъ уже въ настоящее время перепродающіеся въ десять и двадцать разъ дороже настоящей своей стоимости, должны стать величайшими библіографическими рѣдкостями. Въ этихъ столбцахъ текста, написанныхъ среди господствующаго безумія и набранныхъ полусумасшедшими наборщиками, — живое и страшное отраженіе всего, что переживалъ несчастный городъ. Находились репортеры, которые сообщали „городскія происшествія“, писатели, которые горячо обсуждали положеніе дѣлъ, и даже фельетонисты, которые пытались забавлять въ дни трагизма. А телеграммы, приходившія изъ другихъ странъ, говорившія объ истинной, здоровой жизни, должны были наполнять отчаяньемъ души читателей, обреченныхъ на гибель.
Дѣлались безнадежныя попытки спастись. Въ началѣ іюля громад-
городском телефоне. 27 июня были закрыты все аптеки, кроме одной центральной. 1 июля Начальник издал приказ всем жителям переселиться в Центральную часть города, совершенно покинув периферии, чтобы облегчить поддержание порядка, распределение припасов и врачебную помощь. Люди покидали свои квартиры и поселялись в чужих, оставленных владельцами. Чувство собственности исчезло. Никому не жаль было бросить свое, никому не странно было пользоваться чужим. Впрочем, находились еще мародеры и разбойники, которых скорее можно было признать психопатами. Они еще продолжали грабить, и в настоящее время в пустынных залах обезлюдевших домов открывают целые клады золота и драгоценностей, около которых лежит полусгнивший труп грабителя.
Замечательно, однако, что при всеобщей гибели, жизнь еще сохраняла свои прежние формы. Еще находились торговцы, которые открывали магазины, продавая — почему-то по неимоверным ценам — уцелевшие товары: лакомства, цветы, книги, оружие… Покупатели, не жалея, бросали ненужное золото, а скряги-купцы прятали его, неизвестно зачем. Еще существовали тайные притоны — карт, вина и разврата, — куда убегали несчастные люди, чтобы забыть ужасную действительность. Больные смешивались там со здоровыми, и никто не вел хроники ужасных сцен, происходивших там. Еще выходили две-три газеты, издатели которых пытались сохранить значение литературного слова в общем разгроме. Номера этих газет уже в настоящее время перепродающиеся в десять и двадцать раз дороже настоящей своей стоимости, должны стать величайшими библиографическими редкостями. В этих столбцах текста, написанных среди господствующего безумия и набранных полусумасшедшими наборщиками, — живое и страшное отражение всего, что переживал несчастный город. Находились репортеры, которые сообщали «городские происшествия», писатели, которые горячо обсуждали положение дел, и даже фельетонисты, которые пытались забавлять в дни трагизма. А телеграммы, приходившие из других стран, говорившие об истинной, здоровой жизни, должны были наполнять отчаяньем души читателей, обреченных на гибель.
Делались безнадежные попытки спастись. В начале июля громад-
