Къ тебѣ, Аганатисъ, храня любовь,
Онъ эти годы жилъ завѣтной вѣрой,
Одной надеждой: все вернется вновь!
И не забытъ владычицей Ашерой,
Онъ, наконецъ, покинулъ горькій плѣнъ,
Бѣжалъ, былъ принятъ греческой тріерой,
И счастливо добрался въ Карѳагенъ.
Отсюда путь на родину свободный.
И онъ плыветъ и ждетъ сидонскихъ стѣнъ,
Какъ алчетъ пищи — много дней голодный,
И молится: „пусть это все не сонъ!“
Но только берегъ всталъ надъ гладью водной,
Едва раздался съ мачты крикъ: „Сидонъ!“
— Иное что-то вдругъ открылось думамъ,
Своей мечты безумье понялъ онъ
И замеръ весь въ предчувствіи угрюмомъ.
И жизнь и шумъ на пристани Сидона
Въ веселый часъ прихода кораблей:
И веселъ мѣрный плескъ въ водѣ зеленой,
Канатовъ скрипъ, и окрики людей,
И общій говоръ смѣшанныхъ нарѣчій…
Но горе тѣмъ, кто не найдетъ друзей,
К тебе, Аганатис, храня любовь,
Он эти годы жил заветной верой,
Одной надеждой: все вернется вновь!
И не забыт владычицей Ашерой,
Он, наконец, покинул горький плен,
Бежал, был принят греческой триерой,
И счастливо добрался в Карфаген.
Отсюда путь на родину свободный.
И он плывет и ждет сидонских стен,
Как алчет пищи — много дней голодный,
И молится: «пусть это все не сон!»
Но только берег встал над гладью водной,
Едва раздался с мачты крик: «Сидон!»
— Иное что-то вдруг открылось думам,
Своей мечты безумье понял он
И замер весь в предчувствии угрюмом.
И жизнь и шум на пристани Сидона
В веселый час прихода кораблей:
И весел мерный плеск в воде зеленой,
Канатов скрип, и окрики людей,
И общий говор смешанных наречий…
Но горе тем, кто не найдет друзей,
