И, обольщеннаго, къ себѣ вела,
Въ свой тѣсный домъ на башенку похожій,
Гдѣ въ нижней комнатѣ царила мгла,
И подымалось каменное ложе.
Никто не забывалъ ея ночей!
Изъ всѣхъ гетеръ платили ей дороже, —
Но каждый день входили гости къ ней.
И отъ объятій въ вихрѣ наслажденья,
Отъ тѣлъ сплетенныхъ словно пара змѣй
Означилось на камнѣ углубленье.
Когда бы магъ, искусный въ звѣздочтеньи,
Составилъ лѣтопись судебъ твоихъ,
Ее бъ онъ самъ читалъ въ недоумѣньи.
Такъ! — не погибъ въ скитаньяхъ твой женихъ:
Въ странѣ далекой онъ томился плѣннымъ,
За годомъ годы, какъ за мигомъ мигъ.
Онъ жилъ рабомъ, отверженцемъ презрѣннымъ,
Снося обиды, отирая кровь,
Но въ сердцѣ онъ остался неизмѣннымъ.
И, обольщенного, к себе вела,
В свой тесный дом на башенку похожий,
Где в нижней комнате царила мгла,
И подымалось каменное ложе.
Никто не забывал ее ночей!
Из всех гетер платили ей дороже, —
Но каждый день входили гости к ней.
И от объятий в вихре наслажденья,
От тел сплетенных словно пара змей
Означилось на камне углубленье.
Когда бы маг, искусный в звездочтеньи,
Составил летопись судеб твоих,
Ее б он сам читал в недоуменьи.
Так! — не погиб в скитаньях твой жених:
В стране далекой он томился пленным,
За годом годы, как за мигом миг.
Он жил рабом, отверженцем презренным,
Снося обиды, отирая кровь,
Но в сердце он остался неизменным.
